Время волка

В этот момент Томас удивил её тем, что улыбнулся. Он схватил рядом с канделябром угольный карандаш, вытащил на колени лист бумаги и разгладил его.

— Если бы это было много лет назад, вас, наверное, это бы заинтересовало, — не дожидаясь ответа, он начал рисовать. Штрих за штрихом лицо просыпалось к жизни. И тогда она не смогла больше ничего другого, как ступить ближе. Отсюда Изабелла узнавала каждую деталь: Тереза, которая действительно стала старше, но почти не изменилась и Жан Хастель, который очень постарел. А рядом с ним…

Теперь её колени стали такими слабыми, что она и в самом деле опустилась рядом с курткой, нашпигованной шипами. «Это была война?» — подумала Изабелла потрясённо.

Казалось, прошло сто лет, далекое сказочное время. Хотя в то время Бастьен был долговязым, худым мальчиком, она вспоминала о нём, как о сильном, молчаливом великане, который их оберегал. Он никогда не таскал за волосы свою сестру или толкал её в ручей, как охотно делали Пьер и Антуан. Бастьен лазил с Марией и Изабеллой по деревьям и по горам. И если они убегали слишком далеко, он бежал за ними, ругался, и приводил их назад к Терезе, как маленьких коз. Её глаза загорелись, и внезапно Изабелле не удалось дальше поддерживать неприступный фасад.

— Бастьен, — прошептала она. — Скажи мне, что у него не лёгкая жизнь, с тех пор как он вернулся домой с войны, но он выглядит таким… непреклонным и злым.

— Да, это тоже он, — ответил Томас. — Вы знаете, почему его братья и отец так осложняют ему жизнь?

— Так было всегда. Его братья всегда держатся вместе и выступают против него, однажды он даже чуть не утонул из-за одной их шалости.

— Они его чуть не убили? А отец? Что он делал?

— Ничего. Никто не видел, что произошло в действительности. А Жан Хастель полагает, что каждый должен бороться за своё место сам. Выигрывает тот, кто сильнее. Тот, кто слаб, проигрывает.

Томас сопел. Его пальцы схватили угольный карандаш, как будто хотели его сломать.

— Тогда ему лучше вообще не иметь отца, чем такого! — её поразило, как сильно он реагировал. Потом юноша, кажется, это осознал и старательно убрал волосы со лба.

Изабелла впервые заметила, что у него были прекрасные руки, сильные, но хрупкие. Большой и указательный пальцы правой руки были тёмными от чернил и угля. С бьющимся сердцем она долго вспоминала о его прикосновении, и почувствовала тёплую дрожь, смутную тоску, которой не могло быть. Когда Томас опустил руки, на повязке на его голове проявилось пятно. Его взгляд упал на её траурную одежду, и неожиданно ярость юноши сменилась тревогой.

— Простите меня. Я не хотел быть бестактным… Как я только мог забыть, что вы тоскуете по своему отцу! Если вы так долго носите траур, он должен был быть особенным человеком.

— Он был таким! — решительно ответила Изабелла. И на одном дыхании спросила себя, почему защищала своего отца перед чужаком. Перед ней предстал отец, его грубый смех, руки как лапы льва и страсть жить полной жизнью, как пить красное вино. — Это он был настоящим, — тише повторила она. — Он был хорошим человеком, великодушным, любезным и сердечным.

Это как в одном из её снов. Вещи, которые не были созданы друг для друга, смешались, ничего не подходило друг к другу. Она была графской дочерью и говорила с посторонним, который стоял намного ниже, чем её знакомые. И самое сумасшедшее было то, что чувствовала она себя хорошо.

— С тех пор как он умер, я чувствую, как будто бы совершенно одна на свете, — шептала она. — Вы можете это понять?

— Я понимаю, — ответил он с серьёзностью, которая коснулась её как тёплая рука. — Вероятно, даже лучше, чем вы можете это себе представить.

Снова была эта сбивающая с толку близость, и Изабелла поняла, что с той ночи они уже давно что-то разделили. «У него тоже есть тайны. И какая-то тайная печаль».

— Посвящение в вашем сборнике сказок, она принадлежала ему, не так ли? — спросил Томас так осторожно, как будто хотел проверить, была ли причина, на которую он отважился, достаточно сильной, чтобы её произносить. — Я взял на себя смелость их прочитать, когда просматривал книгу. Он говорил там, что вас поцеловали феи гор. Он верил в… такие вещи?

Изабелла слегка улыбнулась.

— Так может спросить только кто-то, кто как неверующий Фома из Библии. Это не вещи. Мой отец был умным мужчиной, и он очень хорошо знал, что между небом и землёй есть намного больше общего, чем позволяют нам разум или церковь.

Томас молчал, и ей показалось, что он побледнел.

— Вы не можете себе этого представить?

Он откашлялся.

— Это… трудно для меня.

— Вы никогда не были в лесу? Закройте глаза и тогда вы услышите шёпот теней на ветру, — он снова не отвечал, только задумчиво вертел в руках угольный карандаш. Потом юноша поднялся и собрал некоторые из упавших листов.

— Да, я был в лесу. И верю, я знаю, где вы были в день вашего происшествия. Вы упали не перед замком, а здесь, — он показал один из её рисунков округлой каштановой рощи. — Это место находится недалеко от Ле Бессет перед небольшим склоном. Здесь, вокруг каштаны, камень матрон, всё как на вашей картине!

Изабелла смущённо рассматривала второй эскиз, неуклюжий рисунок из сказки. Томас скопировал его, и теперь она держала рядом его портрет. На мгновение девушка почувствовала себя обокраденной, оттенок страха коснулся её. «Он ещё и охотник», — подумала она.

— Вероятно, вы охотно выхватываете у предметов их тайны?

— Если это поможет делу, то да, — серьёзно ответил он. — И? Вы помните?

— Нет, — это была правда. Поляна была мимолетной картиной из его мечты, ничего более.

Томас, кажется, был разочарован.

— Вероятно, вам поможет кое-что другое, что восстановит вашу память. Старый, седоволосый образ, который вы описали на окзитанском языке под рисунком. Это мужчина, который говорил с вами? Я преследовал его в лесу. Вы готовы посмотреть на него?

Всё противилось в ней, но Изабелла задержала дыхание и кивнула. Он медленно повернул рисунок и показал ей обратную сторону. В первый момент её сердце подпрыгнуло, сверкнуло смутное узнавание, но темнота не рассеялась.

— Я не знаю точно. Он кажется мне знакомым, но в моих снах всегда присутствует челюсть с острыми зубами.

Томас кивнул, как будто ожидал это возражение.

— Я считаю, что некоторые впечатления смешиваются. Вероятно, вы видели этого мужчину, может быть, он нагнулся над вами. И здесь это повисло на его шее. Снизу это выглядело как гримаса с острыми зубами.

Он тихо прищёлкнул, когда поднял вверх что-то обеими руками. Потом это зависло перед ней как улыбка зверя: кожаный шнурок, на который были нанизаны дюжина сомкнутых волчьих зубов. Это было удивительно простое объяснение, и она была почти разочарована.

— Всего лишь человек?

Томас криво улыбнулся.

— Надеюсь на это. Всё другое перевернуло бы мой мир с ног на голову. Да? — в его голосе затеплилась надежда, что, казалось, она излучала тепло. — Это он: вы также говорили, что у бестии есть имя. Как его зовут?

Она закрыла глаза и лихорадочно искала в сумраке своих кошмаров.

— Я не знаю, я… только лишь знаю, что упала с лошади. Я попыталась подняться, но ушла не далеко. Моя лодыжка была вывихнута и я потеряла ботинок.

— Ботинок? Как он выглядел?

— Чёрный зашнурованный ботинок с тёмно-красным каблуком.

— И тогда?

— Потом был шёпот. Когда я грежу во сне, то слышу, что зверь говорит со мной, но когда я просыпаюсь, ничего не помню.

— Это не плохо, — бормотал Томас. — Имеются другие исходные данные, и мы можем…

— Вы ведь всегда вспоминаете об этом в своих снах? — упомянула она ему.

Тень боли мелькнула по его чертам.

— К сожалению, в каждом из них.

— Что вам снилось, прежде чем я вас разбудила?

— Мертвецы, — ответил он помедлив. — Бедная Мергерит, маленький Мартин и женщина, гроб которой стоял в Сог. Они каждую ночь спрашивают меня, что произошло. И не оставят меня в покое до тех пор, пока я не скажу им, что их убило — или кто.

— Таким образом, вы до сих пор слышите шёпот призраков.

Казалось, он так расстроился, что, не смотря ни на что, Изабелла улыбнулась. Потом Томас тоже скривил рот в кривой ухмылке.

— Поймали, — сказал он. — На это у меня нет никакого ответа, — некоторое время он задумчиво смотрел на листы в руке, потом развернулся к ней. — Мадемуазель, я могу посмотреть на вашу щеку?

— Что вы хотите?

— Я знаю, это звучит нагло, но я должен знать, есть ли у вас похожие травмы как у Маргерит.

Изабелла возмущённо качала головой.

— Как вы думаете, почему мой брат прячет меня здесь и никто не может увидеть меня до тех пор, пока всё не зажило? И вы хотите увидеть мои шрамы? Вы сразу сделаете рисунок!

— Я всё же говорил, что вы можете мне доверять! — ответил он с той мягкостью, которая снова полностью застала её врасплох. «Как будто боролась с мечом с кем-то, кто был совсем не вооружён».

— И даже если это так, — шептала Изабелла. — Вы серьёзно думаете, что я покажу чужаку своё изуродованное лицо?

— Ничто не может вас изуродовать, — почти удивлённо ответил он. Это не было лестью, Томас говорил настолько откровенно, что всё её возмущение пропало. И девушка почувствовала, что настоящей причиной отказа было то, что ей было не безразлично, находит он её красивой или уродливой.

«Как будто это имело бы значение!» Изабелла увидела перед собой мёртвую девушку на поле и ещё много других девушек — убитых или раненых, и вместе с тем, лишённых какой-либо защищенности. «И я принадлежу к ним. С той ночи».

Томас молчал и совершенно не пытался её убедить, и Изабелла поняла, что он хорошо сражался, но другим оружием: с его упорством, с терпением и страстью, проникая в суть тайны, которая почти пугала её. И, конечно, это был тот момент, в который она пыталась решиться и просто ему доверять.

Изабелла взялась за ожерелье и решилась. Шёлк скользнул с её волос. Она собрала всё своё мужество, потом перекинула тяжёлую завесу своих волос на другую сторону шеи. Изабелла подготовила себя к тому, чтобы выдержать то же брезгливый ужас, который не могли скрыть брат и врачи. Но Томас выглядел только обеспокоенным и немного грустным.

— Вы позволите? — мягко спросил он. Изабелла отшатнулась назад, когда Томас поднял руку, но потом допустила, чтобы юноша бесконечно нежно коснулся её подбородка, и повернул его немного в сторону. — Теперь я рад, что вы не вспоминаете, — тихо сказал он.

Изабелла не знала, почему вдруг слёзы стали жечь ей глаза. Никогда прежде она не чувствовала себя такой беззащитной и утешенной как теперь этими словами, которые были как ласка.

— И? — шептала она.

— Однозначно, типичные раны. Царапины когтей, которые спускаются вниз вдоль передней части уха до дуги нижней челюсти на шее. Они уже почти зажили, скоро многие из шрамов больше не будут видны. И на вашем горле… Расстояние между обеими челюстями шире, чем у волков. Вам повезло, что вы пережили нападение.

— Вероятно, моя шуба спасла меня. Если бы толстый материал не защитил мою шею…

Изабелла не заметила, когда Томас передвинул свою руку. Внезапно она легла на её щеку, осторожно защищая лицо, и в этом контакте девушка замерла. Оно было тревожно милым. Изабелла не знала, почему как раз теперь должна была вспомнить, какими грубыми были кулаки Эрика или руки аристократов, которых она знала: готовые узурпировать то, что было прекрасно и ценно. Рука Томаса напротив… слегка дрожала.

Где-то снаружи скрипнула дверь, и они испуганно отошли друг от друга. Зашипело, когда Томас молниеносно потушил свечу пальцами. Потом они неподвижно сидели в темноте и внимательно слушали. Послышались шаги, и кто-то подошёл ближе. Изабелла перестала дышать и закрыла глаза. «Пожалуйста, нет!» — думала она. — «Жан-Жозеф закроет меня в монастыре на всю жизнь, если найдёт меня здесь — на кровати, рядом с чужаком!»

Шаги стали медленнее и остановились. И в эту задыхающуюся секунду что-то произошло: на мгновение ей снова было шесть лет, листья отбрасывали тень на её кожу. Она лежала на спине и пристально смотрела на кроны деревьев. Летнее солнце мерцало между ветвями. Но как ни странно, небо уже не было по-летнему синим. Оно было красным и таким тёмным, как будто Изабелла смотрела в глубокое море. Когда она хотела позвать своего отца, из её горла появился только приглушённый звук. Солёная кровь прилипла к губам, холодный ночной воздух гладил щёки. Кто-то тихо пел песню. Изабелла не могла говорить, но сквозь туман видела фигуру человека или животного, она этого не знала. Девушка хотела предостеречь Андрэ, но небо потемнело так, как будто над ними упала тяжёлая пелена. И там было воспоминание, как шёпот.

Изабелла только сейчас заметила, что подскочила. Шаги затихли в коридоре, затем стало тихо. Но шёпот всё ещё, казалось, окружал её, и, наконец, Изабелла поняла слово.

— Я должна идти, — прошептала она. Однако прежде чем выбежать, по её коже всё ещё пробегал холодок, Изабелла повернулась и прошептала в темноту: — Томас! Имя бестии… Каухемар. (прим пер.: Cauchemar — страшный сон, фр.)

Глава 19

КАУХЕМАР

На кухне была суматоха, сегодня должны были прибыть новые приглашённые на охоту гости, два графа выдвинулись из Виваре, каждый со своей сворой, чтобы усилить охотничью свору. Бестия снова убила, по меньшей мере, так предполагали: мальчик из одной горной деревни бесследно исчез два дня назад в ущелье Овернье.

Томас сидел с перевязанной папкой рисунков перед тарелкой овсяной крупы, готовый к отъезду. С их ночной встречи он больше не видел Изабеллу, она не отвечала на его сообщения, и её дверь оставалась закрытой, но только память заставляла сердце биться быстрее, даже сейчас. Его рваная рана хорошо заживала, однако, он провёл прошедшие два дня как лунатик, тоскуя и надеясь снова увидеть Изабеллу.

Всё же ему удалось отправить письмо Лафонту, который как раз разъезжал с д’Апхером в охотничьих районах. В письме также был портрет мужчины, который называл себя Каухемар: кошмарный сон.

В течение дня чёрное, измазанное сажей лицо преследовало его, но как только Томас на секунду закрывал глаза, то снова был рядом с Изабеллой, его рука лежала на её щеке, горячая кожа к его холодной. И она понятия не имела, как он боролся против безумного желания, притянуть её к себе и говорить ей, что он только хочет защитить девушку от кошмаров.

— Привет, есть кто-нибудь дома? — Матильда щёлкнула пальцем перед его носом. — Удар по твоей голове вытряс мозги через уши? Или призрак живёт в твоей каше?

Теперь и он заметил, что пристально смотрит в миску как лунатик. Матильда ухмылялась.

— Ты влюблён или что? Не смотри на меня как телёнок, когда гремит. Твой друг здесь! — она указала на дверь, и там прислонился Адриен. У него было серое лицо, и двигался он так, как будто бы не спал несколько ночей. Он, должно быть, был только что с дороги, его волосы были мокрыми от летнего дождя. Мужчина побрёл к Томасу и сел за стол. Томас без слов сунул ему кашу, что Матильда комментировала с обиженным фырканьем.

— Что случилось?

Адриен толкнул несколько ложек каши в рот, потом пожал плечами.

— Всё и ничего, — ворчал он с полным ртом. — А ты? Еле на ногах и снова в дорогу, хм? Тогда ты это слышал…

— Что он должен услышать? — спросила Матильда.

— Мальчик из деревни в ущелье Овернье. Вчера вечером его нашли.

Внезапно все посмотрели на Адриена. Он серьёзно кивнул.

— Его звали Клод Бискарра, девяти лет. Они его сразу похоронили — ну да, то, что осталось от него. Зверь был, вероятно, очень голодный. Месье Антуан бесится и на сегодня снова запланирована великая охота.

— На Мон Муше? (прим. пер.: гора во Франции) — Томас прикинул свои возможности. Если он сначала приведёт лошадь из деревни, то потратит время. После Овернье едва ли было пять миль и, может быть, в крутых горах пешком ему будет быстрее. Юноша вскочил и схватил винтовку Бастьена и узелок. — Я должен идти! До скорого, Адриен.

— Ты будешь первой жертвой бестии, которая умирает от голода, — крикнула ему вслед повариха.

Адриен последовал за ним наружу.

— Эй, ты хочешь пойти охотиться?

— Нет, опросить людей, которые нашли мальчика.

— Пошли в конюшню, я одолжу тебе пальто, это выглядит как после бури. Эта крестьянская куртка, которую ты там носишь, не принесёт пользы тебе там наверху.

Как только глаза Томаса привыкли к полумраку конюшни, он знал, откуда появилось плохое настроение Адриена. Позади в углу была насыпана солома, и Думиас лежал, повизгивая в углу.

— Что случилось?

— Я тоже хотел бы знать, — прорычал Адриен. — Я только сейчас пришёл обратно в замок, он лежал здесь. Думаю, Эрик ударил его ногой, потому что тот не подчинился. Во всяком случае, пёс хромает, — мужчина опустился перед собакой на корточки, и животное лизнуло его руки и поднялось на соломе, одновременно виляя хвостом. — Плохо то, что жестокость доставляет Эрику удовольствие. Этого не достаточно, порицать собаку голосом. Эрик всегда должен быть господином, любой ценой. Сегодня он разъезжает с тремя другими собаками. Будем надеяться, по крайней мере, он оставит в покое этих.

— Почему ты вообще работаешь на него?

Адриен засопел.

— Это может спрашивать кто-то как ты. Деньги! И, кроме того, я кое-чем обязан Морангьезу. Он, наконец, вытащил меня из тюрьмы.

Теперь Томас стоял с открытым ртом.

— Ты сидел в тюрьме?

Адриен поднял уголок рта в косой ухмылке.

— Просто не все выросли в Версальской сахарнице. Моя семья была бедной, и после войны это не стало лучше. Я единственный, кто вернулся, мужья моих сестёр пали в бою; на моей шее вдовы и моя старая мать. Ну, в конце концов, у меня не было выбора, кроме как браконьерствовать, что привело меня в темницу. Но Эрик меня выкупил. До тех пор пока я работаю на него, еды дома хватает, — он схватил баул в углу каморки и вытащил войлочную накидку. — Вот, отдашь мне назад, когда в следующий раз будешь в замке.

— Спасибо, — Томас принял предмет одежды с подавляющим чувством. — Мне очень жаль, о твоей семье.

Адриен смеялся.

— Не делай такое растерянное лицо. Такова жизнь, и так далее, господа. Берите то, в чём нуждаетесь, и если это становится бесполезным, как собака, которая хромает, тогда это заменяют. И этот чёртов ублюдок Эрик не станет поступать со мной по-другому.

Только в этот момент Томас понял, что они давно действительно стали чем-то вроде друзей.

— Ну, люди как мы не могут выбирать. Я прыгаю для де Морангьеза, ты для месье Антуана и всех других балбесов. Всегда существует тот, кто командует нами, не так ли?

— Выглядит так, — ответил Томас.

Адриан гладил Думиаса за ухом. Они выглядели не как хозяин и собака, а как близкие знакомые. В голове Томаса мелькнула причудливая картина: Адриен и собака. И мужчина с чёрным, похожим на волка животным, который оставался рядом с ним, и которые по ночам в сумраке могут действовать как единое целое. Мысль была такой сумасшедшей, что он хотел сразу оттолкнуть её от себя. «Но что, если животное на самом деле путешествует вместе с Каухемаром?»

— Адриен? Как ты думаешь, ты можешь приручить любое животное?

— Почему нет?

— Даже неизвестный вид животных? Как ты будешь действовать?

— Также как с собаками Эрика. В основном животные очень похожи друг на друга — кто их кормит, их Бог. Я возьму щенков у собак, когда им несколько недель. Я кормлю их только с руки, кроме того, что они не получают больше ничего от кого-то другого. Так они учатся тому, что я определяю, что и когда они едят. Я также могу позволить им умереть с голоду, и инстинктивно они это знают. Постепенно за каждый кусок я начинаю что-то требовать: определённого поведения, трюк иди сидеть спокойно, только в игре, потом серьёзнее. Через некоторое время для них естественно то, что они мне повинуются. Я не должен давать им каждый раз корм сразу. Так ты можешь обучить их всему, чего хочешь. И я никогда их не бью, я управляю ими только голосом, — он ухмыльнулся. — Почти как с женщинами, как колдовство. Только то, что у собак это получается всегда. Почему вообще ты хочешь это знать?

— Была одна такая мысль, — бормотал Томас.

Адриен ударил его по плечу.

— Ты слишком много думаешь. Ну, пошли! — с этими словами он вышел из конюшни, засунув руки в карманы, и насвистывая весёлую танцевальную мелодию.

***

Чтобы добраться к дороге до Овер, Томас должен был лишь немного спуститься в сторону Ла-Бессер-Сен-Мари, а затем по дороге в сторону Нозейролле и пройти в горы. Но не успел он покинуть замок и пробежать четверть мили, как обнаружил несколько человек, которые собрались на круто спускающемся пастбище возле утёса. Они теснились друг к другу, женщина громко всхлипывала. И даже на расстоянии Томас мог видеть, что кровавый кусок фартука запутался в кустарнике рядом со скалой. Брошенные овцы разбегались врассыпную, когда он с головокружительной скоростью промчался сквозь середину стада. Когда юноша достиг собравшихся, из-за скалы как раз появился священник.

— Бестия? — крикнул Томас. Бледные, растерянные лица обратились к нему.

Священник кивнул.

— Должно быть, это произошло недавно, — сказал он хриплым голосом. — Девочку звали Катарина Англайд, была замечена в деревне ещё два часа назад. Курьер уже в дороге к месье Антуану, и другой побежал к замку.

Томас бросил папку на землю и выдернул оттуда лист бумаги. Он не заботился о том, что священник ему что-то кричал вслед. У скалы юноша перевёл дыхание и с бьющимся сердцем сделал шаг вперёд. Теперь он был рад, что не притронулся к завтраку.

Покойница лежала прислоненной к камню, вполоборота от Томаса. Каждый кусок ткани, который покрывал её тело, был пропитан кровью — и отсутствовала голова. Это было легче переносить, как только он начал рисовать.

Штрих за штрихом художник начал всё то, что до сих пор казалось таким незначительным: клок волос, который лежал рядом с трупом, разорванный рукав, который прилип на правом предплечье, как будто девушка пыталась защитить лицо рукой, край раны на шее. «Поразительно гладкий. И раны над ключицей… «Взгляд упал на прядь белокурых волос. В тот же самый момент он знал, что, наконец-то, нашёл реальное доказательство. Он тщательно еще раз осмотрел каждую отправную точку, его сердце выбивало барабанную дробь в груди. «Что ты сделал Каухемар? И почему?»

Он поднялся и медленно пошёл в гору по каменистому склону. «Оборванные лишайники, как будто кто-то бежал в гору, вдавленный мох». Томас достиг края леса, прошёл между деревьями и повернулся. Это было как сон наяву, с точки зрения взгляда Каухемара, ужасный и в то же время захватывающий. Место, которое только что обрывалось, было недостаточно наклонным, которое теперь проходило ниже на пастбище, превращалось в засаду хищника.

«Низко висящие ветки и ягодники. Между деревьями меня не может никто видеть. Но у меня есть вид на девочку, и я могу ждать. Скала — это хорошая защита. Я могу появиться неожиданно и также быстро отступить — за скалу и потом в лес. В каком направлении я бы убежал?» Он повернулся и последовал за своим инстинктом, позволяя переместиться в другое бытие. Там, где подлесок был густой, Томас пригнулся и ступил на заросшую тропинку.

«Я стираю следы. Я сознательно исследовал следы животных, чтобы запутать ищеек. Вероятно, я последую даже за волками, чтобы дурачить месье Антуана».

Как будто бы небо хотело послать Томасу подтверждение его теории, он обнаружил знак Каухемара на одном их деревьев. И не далеко от этого, между буковыми отростками лежала голова мёртвой.

***

Прибыла группа вооружённых всадников. Рядом со скалой Лафонт просто спрыгнул с лошади. Никогда раньше Томас не был так рад видеть синдика. Он был на волосок от падения, когда проковылял по склону вниз.

— Почему я не удивлён встретить вас как раз здесь? — сказал Лафонт вместо приветствия. — Учуяли кровь? Вероятно, мы должны надеть на вас волчий ошейник и выпустить с собаками при следующей охоте.

Томас указал на опушку леса.

— Там наверху лежит голова, едва в сотне ярдов отсюда, — и тише добавил, — там также снова знак Каухемара. Вы всё-таки получили моё письмо? И портрет мужчины?

Лафонт заставил его замолчать предостерегающим жестом.

— В лесу лежит голова! — крикнул он другим мужчинам. — Доставьте её! И следующее: отойдите в сторону, я хочу взглянуть на мёртвую. Пойдемте, месье Ауврай!

Они вместе пошли к трупу. Лафонт присел, посмотрел на девочку, потом огорчённо снял очки и вытер рукавом глаза и лоб.

— Обычная картина, — пробормотал он. — И только, если я вас правильно понимаю, вы мне написали, что видели каких-нибудь детей природы с волчьими зубами вокруг шеи? Вы верите, что парень участвует в убийствах?

— Да, монсеньор.

— Вероятно, вы смертельно напугали бедолагу в лесу.

— И если я вам говорю, я знаю кое-кого, кто был атакован и этот мужчина был к этому причастен?

— Вы разговаривали с глупцом? — насмехался Лафонт.

— Конечно, нет, а с кем-то, кто пережил нападение!

— Кто?

Томас закусил нижнюю губу. Неожиданно он двигался по тонкому льду.

— Жаль, я не могу это говорить.

Лафонт зажмурил глаза и вдруг вспомнил о ястребе, который нацелился на мышь.

— Вам понятно, что я мог бы арестовать вас, если вы скрываете от меня информацию?

Томас сглотнул.

— Да, конечно. Но я дал… своё честное слово.

— Ваше честное слово, и что? Как честолюбивый студент, который даже идёт по трупам, чтобы произвести впечатление на короля? У нас нет времени на это, если речь идёт о человеческой жизни!

Томас должен был овладеть собой, чтобы спокойно ответить.

— Я не могу назвать вам имя. Но я скажу вам всё, что знаю.

Синдик сопел.

— Бретонская голова, да? Мы ещё поговорим об этом. Но теперь скажите мне: свидетели всегда видели только мёртвое животное. А вот это явно работа животного.

— Странно только, что при этом никого не удивило, что животное именно обезглавливало свои жертвы. Кроме того, многое говорит о человеческом интеллекте. Вы сами это упомянули: бестия всегда знает, где проходит охота, и при этом понимает каждую стратегию, чтобы проникнуть в неё. Она всегда там, где нет охотников. Теперь она даже совершает убийства в пределах видимости замка, как будто бы играет с охотниками.

— И какое животное на ваш взгляд для этого подходит?

— Между тем, я уверен, мужчина… натравливает приученное животное на свои жертвы.

— Конечно, Ауврай! Теперь мы, пожалуй, окончательно прибыли в страну фей.

— Вы видите эту прядь волос? Она не вырвана, а полностью отделена, бьюсь об заклад, что точно на уровне раны на шее. И если только здесь не плавают через болота акулы, это могло произойти лишь с помощью ножа! Кроме того: всмотритесь в эти клиновидные узкие раны…

Он сделал паузу. Это была только искра, маленькая бессмысленная идея, которая сверкнула в его затылке, но когда он вспомнил о Каухемаре, она сразу же представилась ему логичной. Что говорил Лафонт? Страна волшебниц. «Страна!»

— Возможно… мужчина появляется из другой страны, — бормотал он.

«Бестия появляется совсем внезапно, никто не знает, откуда она берётся» — вот что сказал епископ Менде. Он знал, какое производил впечатление на Лафонта, и чувствовал себя как больной лихорадкой, который мямлил запутанные предложения. И всё равно говорил дальше, следуя к следующей мысли, всё быстрее и поспешнее.

— Мужчина что-то кричал мне на чужом языке, я не знаю, был ли это окзитанский. Но мы предполагаем, что это был другой язык. Мы допускаем, что он взял животное с собой на своей родине — из Африки, может быть — или из Нового Света. Вид животных, который до сих пор здесь никто не видел.

Лафонт довольно долго ничего не говорил, но у Томаса было впечатление, что в холодных глазах, наконец, вспыхнула искра интереса.

— Дерзкая теория.

— Но также и не очень ошибочная, да?

Лафонт пристально смотрел на мертвеца.

— Не совсем, — задумчиво бормотал он.

— Тогда мы должны проинформировать графа д’Апхер и других охотников, — сказал Томас. — Объявления о розыске распространяются, особенно в гаванях, вероятно, кто-нибудь узнает пассажира. И можно было бы просмотреть корабли по отгрузочным сертификатам (прим. пер.: графа в грузовой таможенной декларации), он ведь должен был броситься в глаза, если грузились несколько животных неизвестного вида. Может быть, кто-нибудь даже снова узнает зверей на моих рисунках, быть может, докеры, которые выгружают груз с судов, или…

Удар копытом заставил их взглянуть вверх. Месье Антуан с двумя охотниками прибыл верхом галопом и выпрыгнул из седла прежде, чем лошадь остановилась совсем. Большими шагами он подошёл к скале.

— Держите рот закрытым, — прошипел синдик. — Я говорю. Всё, что вы сделаете — это сохраните невозмутимое лицо и многозначительно кивнёте, понимаете?

Потом месье Антуан уже был возле них.

— Я слышал, девушка? И что вы здесь делаете, месье Ауврай?

— Пастушка, да, — ответил Лафонт. — Мои люди как раз ищут голову. И на дороге сейчас я случайно встретил господина Ауврая и тот был настолько свободен, что я позаимствовал юношу себе, чтобы услышать его мнение. Это снова должен быть очень большой волк. Месье Ауврай такого же мнения, не так ли?

У Томаса отвисла челюсть, но острый как нож взгляд искоса Лафонта был яснее, чем громкое предупреждение. Месье Антуан ждал ответа. Томас проглотил все возражения. Потом он понимающе кивнул.

Из леса подошли мужчины, один из них нёс голову, которую завернул в платок. Месье Антуан пошёл им навстречу.

— Что это должно означать? — прошептал Томас Лафонту. — Вы хотите скрыть это дело?

Лафонт склонился к нему так, что Томас стал отражаться в стёклах его очков.

— Откуда внезапные сомнения, месье Ауврай, не утверждали ли вы настойчиво в Версале, что это могло быть только волком? Я не знаю, к какой карьере вы стремитесь, но в одном мы, безусловно, сходимся: король всё ещё хочет видеть мёртвого волка. Месье Антуан здесь только по этой причине, и он возвратиться назад в Версаль с волком, теперь даже я это понял. Что вы думаете, наш король согласился бы на то, что какой-то раскрашенный леший с ножом и несколькими ярмарочными зверями дурачит его и епископа, и к тому же весь народ? Как выглядели бы Франция и королевский дом за рубежом? Английский смех могли бы слышать за морем. Вы действительно верите, что король даст вам за это орден?

Томас сглотнул. Это было впервые, когда он снова думал о своём отце и о бракосочетании, которое всё еще парило над ним как дамоклов меч. И его единственный шанс, чтобы всего избежать: благосклонность короля.

— Но вы не можете отпустить убийцу! Это безумие!

Лафонт скривил рот в тонкой, хитрой улыбке.

— Нет, это только политика. Нужно знать, какие пути открыты, и которые только спрятаны, — он указал вверх в небо, где гигантская хищная птица с яркими нижними перьями кружила над ними. — Там, смотрите на Жан-Ле-Блан — обыкновенный змееяд (прим. пер.: хищная птица семейства ястребиных, отряд соколообразные, подсемейства змееяды). Делайте как он. Отойдите и всё рассмотрите, обдумайте все возможности и последствия, прежде чем нанесете удар!

— Вы идёте, наконец? — раздался нетерпеливый голос месье Антуана. Лафонт повернулся, чтобы уйти.

— Теперь вы немедленно вернётесь в свою деревенскую квартиру, и молчите как в могиле. Только не пишите мне больше никаких писем. Изложите все свои доказательства в письменной форме и следите, чтобы они не попали ни в чьи руки. Лучше всего носите их при себе. Вы уже очень скоро обо мне услышите!

Глава 20

ПАРНИ МОШЕННИКИ

Вилы и топоры лежали перед трактиром, как будто бы кто-то просто бросил их на землю, был даже перевернут чурбан для колки возле сарая. Лошадей охотников и мулов Бастьена там не было, только дворняжка, которую кто-то привязал верёвкой перед конюшней, лаяла как сумасшедшая.

С нехорошим чувством Томас подошёл к двери трактира и нашёл их запертыми. Но когда он всмотрелся через окно, ему стало легче, что мадам Хастель была в комнате, до тех пор, пока не узнал, что она плакала за столом в свой фартук. Две женщины из деревни утешали её.

Когда Томас постучал по стеклу, все повернули головы, потом одна из женщин поспешила к окну.

— Есть что-то новое? — резко спросила она вместо приветствия. — Вы приведёте бедную Катарину в церковь?

— Нет, ещё нет. Что здесь происходит?

— Эти проклятые, вспыльчивые мужчины, — услышал он крик Терезы Хастель. — Вы кончите на галерах, или будете повешены, я это знаю!

— Да, людей позволяют сажать в тюрьму, что вы можете, господа из Версаля! — кричала женщина у окна Томасу. — А тем временем бестия питается нашими девочками.

И с этим она захлопнула у него перед носом ставни. Довольно долго он растерянно стоял, потом пошёл в конюшню.

Томас был удивлён, когда нашёл там Мари. Она стояла возле белой кобылы, положив руку на гладкую шкурку, как будто искала у животного утешение. Он никогда ещё не был так счастлив от того, что видел кого-то здоровым и живым. Парень почти ожидал, что она тут же от него убежит, но девушка остановилась.

— Вы слышали, что сделала бестия? — спросила она.

— Да. Но мы… преследуем бестию по следам, — он сам знал, как жалко это прозвучало. Ему впервые на самом деле было стыдно, что он принадлежал к охотникам. — И что здесь произошло, Мари?

Девушка закусила нижнюю губу.

— Папа, Пьер и Антуан были посажены в тюрьму. Папа думал, что Лахеней что-то имел по отношению ко мне. При этом он только приветствовал меня, но папа мне не поверил.

Теперь Томас был в состоянии собрать всё воедино. «Как я ни предупреждал охотников». Но сейчас он заставил себя всерьёз обеспокоиться о Бастьене.

— Где Бастьен?

— Он встал на мою сторону, был ужасный спор. Потом он снова отправился в путешествие и с тех пор больше не приходил домой. И вчера охотники встретили в лесу папу, Пьера и Антуана. Наверное, охотники хотели узнать, безопасен ли спуск через низину. Папа якобы крикнул им, что они могут ехать безопасно — хотя он точно знает, что на данном месте болото. Охотники сказали, что они чуть было не утонули. Мои братья не приняли никаких мер, чтобы вытащить их из болота, а только посмеялись над ними. Мужчины как-то высвободились и потом… они орали на папу, Пьера и Антуана, и оскорбляли как парней мошенников.

Томас скривил рот. «Главные негодяи». Ну, остальную историю он мог живо себе представлять.

— Одно слово за другим, — рассказывала дальше Мари. — Наконец, Лахеней схватил Антуана за шиворот. И тут папа нацелился на него винтовкой и угрожал, что убьёт его. К счастью, охотники отступили, но сегодня приходили шесть вооружённых мужчин с приказом об аресте. И… сейчас все они находятся в Сог, чтобы дать свои показания перед судом, — она ударила рукой по рту, чтобы подавить рыдание, но это ей не удалось. Слёзы навернулись на ее глаза, и текли сквозь пальцы. — А потом ещё и бедную Катарину! Ещё сегодня утром я разговаривала с ней, когда была у источника.

Томас больше не размышлял, что было правильно, дозволено и подобающе, а просто подошёл к девушке и обнял. Он охотно сказал бы что-нибудь утешительное, но дело с Хастель на самом деле выглядело не очень хорошо. Охотники были высокомерные и имели, как королевские присяжные мужи из Версаля, конечно лучшее положение в суде, чем хозяин таверны и его сыновья, которых будут судить как драчунов. В крайнем случае, Хастель могли обвинить в покушении на убийство.

Мари сопела и освободилась из его объятий, потом расправила плечи.

— Нытьё бесполезно, — это прозвучало почти сердито, так как будто она обиделась сама на себя за слабость. — Мы справимся, также как всегда. Ты всё же поможешь нам? По крайней мере, до тех пор, пока не вернётся Бастьен? Теперь нам может понадобиться любая рука!

— Конечно, мадемуазель.

— Не говори мне «вы» и «мадемуазель»! Здесь, в «Белой Корове» ты — Томас и я — Мари. И… вероятно, ты можешь написать для нас прошение? Маман естественно слишком горда, чтобы просить тебя об этом. Но если кто и знает, как пишутся такие письма, то это ты.

Впервые его осенило, что она, вероятно, вовсе не была хрупкой, робкой девушкой, которую нужно было охранять.

— Я могу попробовать.

Мари заметно вздохнула.

— Спасибо, Томас, — она вытерла последние слёзы фартуком и хотела выйти из конюшни.

— Подожди! Я кое-что тебе принёс! — Томас взял свою папку и достал рисунок. Мари была так растеряна, что не произнесла ни слова. Потом выражение её лица стало мягче, будто девушку коснулся солнечный луч. Она нерешительно протянула руку и взяла портрет. Мари провела указательным пальцем вдоль угольных линий лица и затушёванных теневой улыбкой губ. В жесте было что-то нежное, как будто она действительно коснулась Изабеллы.

— Она стала такой взрослой, — прошептала девушка.

— Какой она была? — спросил Томас. — Раньше?

— Полностью дочь своего отца, — сказала Мари медленно и так осторожно, как будто должна была обдумывать каждое слово. — Граф ей гордился. Куда бы он ни шёл, то брал её с собой. Он никогда бы не запер Изабеллу.

Её улыбка исчезла, вместо этого как тень в конюшню вернулось воспоминание о Жане Хастеле и её братьях. Мари оторвала взгляд от портрета и решительным жестом вернула его Томасу.

— Ты не хочешь сохранить портрет?

Она энергично покачала головой и внезапно своей твёрдостью напомнила свою мать.

— С какой стати?

Когда Том брал портрет, их руки соприкоснулись. Мари не пошевелилась, и он тоже не потянул портрет к себе. Изабелла серьёзно смотрела на них. На мгновение Томасу это представилось так, как будто они втроём заключили тайный договор. Потом девушка высвободилась и выбежала на улицу.

Глава 21

МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ

Во время похорон Катарины Англейд над кладбищем тяготело молчание. Томас мог чувствовать укоризненные взгляды сельских жителей, которые кололи его как иголки. Совершенно естественно, что в этот день соседи взяли скот Хастель на пастбище пастись вместе со своим. Женщины делали работу мужчин Хастель и таскали воду из колодца в трактир, и Томас нарубил кучу дров из брёвен.

Бастьен вернулся со своими мулами к полудню. На его скуле красовался синяк, который уже побледнел. Томас мог лишь хорошо себе представить, что произошло во время спора с отцом.

Бастьен молча разгружал и ухаживал за вьючными животными, а Томас, скрестив руки, некоторое время смотрел на это.

— Левой рукой я делаю это лучше, — сказал тот, наконец. — Позволь угадать: ты раньше никогда не рубил дрова?

Томас подобрал топор и вытер пот рукавом.

— Так же мало, как могут отплясывать твои мулы.

— Где ты пропадал? Я искал тебя недавно в лесу, — ответил Бастьен с коротким смешком.

— Поверишь этому или нет, но я приземлился в колодец. Ты слышал, что случилось с твоим отцом и твоими братьями?

— Ясно, — он вздохнул. — Ну, это будет нелегко для моей матери. Подожди, отдай мне топор, я покажу тебе, как делать правильно.

Вечером у Томаса болела каждая мышца, его руки были покрыты мозолями, и такими твёрдыми, что он едва ли мог держать перо, чтобы написать прошение за Хастель. Он толкнул туалетный столик к кровати, на котором громоздились его заметки для Лафонта.

Томас вздрогнул, когда распахнулась дверь. Вошла госпожа Хастель. У неё всё ещё были заплаканные глаза.

— Здесь вещи для вас, — сказала она и положила стопку простой одежды на кровать. — У вас с Антуаном похожий размер.

Это был странный способ отблагодарить его за помощь, но теперь Томас знал хозяйку достаточно, чтобы понять, что означал этот жест.

— Спасибо, — сказал он.

Не смотря ни на что, хозяйка слегка улыбнулась.

— Я только не хотела, чтобы вы испортили свои чистые брюки и куртку.

— Конечно.

Госпожа Хастель кивнула, но не ушла, а остановилась, как будто у неё было ещё что-то на сердце.

— Я наблюдала за вами и Бастьеном, — сказала она, наконец. — В последнее время, и сегодня тоже. Мне нелегко в этом признаваться, но я в вас обманулась. У вас большое сердце, Томас. Я думаю, Бастьен не мог бы иметь друга лучше. И я бы желала, чтобы у него был такой же брат как вы.

***

Томас не видел лицо Катарины, но этой ночью она присоединилась к его мертвецам, также как Мари описала ему за ужином: девушка с румяным лицом, которая только недавно переехала в деревню со своей овдовевшей матерью и маленькими братьями и сёстрами. Её волосы были светлого льняного цвета, только в его кошмаре они не спадали ей на плечи, а были отрезаны, точно на уровне горла. Изабелла стояла рядом с ней пугающим доказательством. Они держались за руки, как будто Катарина хотела увести с собой в потусторонний мир графскую дочь.

Когда Томас поднялся в поту и с больной головой, видения по-прежнему мерцали в рассвете, как туман. Он протёр глаза, схватил свой походный сюртук и натолкнулся на стол. Смятый портрет Каухемара скользнул на край. В деревне никто не знал седого.

— Выглядит как злой дух леса, — бормотал старый ткач. — Он воет с волками, и дикие звери следуют за ним по пятам. Тот, кто смотрит в глаза смерти.

Томас вскочил и оделся, махая руками.

***

В тот день замок Бессет выглядел почти опустевшим, все охотники были на пути в лес. К тому же, Адриан видимо снова скрылся, сарай, в котором лежала раненая собака, был пуст.

Вскоре после этого юноша вошёл в библиотеку, готовый к тому, что в любой момент мадам де Морангьез выгонит его. Томас повернулся к двери Изабеллы. Он не решался постучать, возможно, с ней сейчас была мадам де Морангьез, но сама мысль о том, что дочь графа была к нему так близко, снова сразу же вернула ему тоску.

Сегодня он радовался больше всего, когда кое-что нашёл под деревянным основанием совы. Клочок бумаги! На нём было только одно слово:

«Гамлет».

За книгой Шекспира для него не было приготовлено никакого письма, только небольшой том, едва ли больше его ладони. «Сказки и легенды диких лесов», — прочитал он на обложке. В первый момент Томас был только разочарован, но когда перелистывал страницы, то наткнулся на засохшую незабудку и — наконец-то! — письмо, написанное ужасным почерком Изабеллы.

«Я не забыла Вас, Томас!

В течение последних дней мадам де Морангьез не отходила от меня. А сегодня мой брат послал за мной. Я смогла уйти на час. Чтобы написать Вам эти строки, мне пришлось притвориться, что я хочу ещё раз исповедаться, но вместо того, чтобы повторять молитвы, я пишу Вам тайком и надеюсь, что аббат не отвернётся от меня.

Пожалуйста, сохраните оружие и освящённые пули, и охраняйте Мари! С тех пор, как чудовище совершила убийство прямо перед замком, я не спала больше ни часа. Я пытаюсь вспомнить, я хочу вспомнить! Но это как будто бы я жила в кошмарном сне, из которого не осмеливаюсь проснуться. Может быть, Вы должны быть моей памятью, Томас. Вспомните для меня! И даже если вы носите имя неверующего, я прошу вас не забывать, что между небом и землёй находится больше, чем только благоразумие. Следите за собой, Томас, потому что я хочу снова видеть вас в целости и сохранности. Незабудка принесёт вам счастье и напомнит о том, что вы мне всё ещё должны книгу и лошадь.

До встречи! Изабелла»

Это было странно, как густое скверное разочарование, бесконечное облегчение и радость могли быть рядом друг с другом. Потому что даже если она уехала домой, то всё-таки дала ему обещание: «До встречи!»

Его колени подогнулись, и он присел за стол. Томас был в смятении, его ждали новые документы, которые требовали обработки. Но на самом верху стопки находилось ещё запечатанное письмо, оно было адресовано ему.

«Месье Томас.

двадцать второго августа я жду вас на небольшой вечеринке в замке де Бескве недалеко от Сог. Не забудьте Ваши исследования. Заинтересованная аудитория ожидает здесь ваше мастерство.

Жан-Жозеф д’Апхер»

Уголки рта Томаса поднялись вверх. Определённо, Лафонт тоже будет там. Но кое-что другое делало приглашение ещё более ценным. Через несколько дней он снова увидит Изабеллу! И когда юноша сейчас поймал себя на том, как нежно поглаживал её письмо в своём кармане, как будто бумага была её кожей, то понял, как права была Изабелла: между небом и землёй было больше, чем когда-либо он мог мечтать в Версале.

Красавица и чудовище. «Это уже не сказка, это моя самая долгая реальность».

«Только она никогда не сможет быть твоей Красавицей», — шептал ему язвительный голос Армана.

***

Утром Томас посетил ярмарку с сельскими жителями и с ружьём сопровождал детей пастушков на пастбище. Может быть, потому что — или возможно госпожа Хастель вставила за него доброе слово — в любом случае, люди относились к нему всё больше и больше как к одному из них. Вторую половину дня он мерил шагами каштановую прогалину в надежде найти потерянный Изабеллой ботинок или дополнительные подсказки, но Каухемар не оставил новые следы.

После того, как Томас также показал людям портрет Изабеллы, но как ни странно, никто не знал о посещениях старого графа «Белой Коровы» и никто не видел дочь графа когда-либо в лицо.

— Она всё-таки живёт в монастыре в Шаз или нет? — спросил старый угольщик. Вместо этого он вспомнил о том, что Эрик де Морангьез с несколькими другими графскими сыновьями в последнее время часто ездил верхом через деревни.

— Как вы думаете, почему Хастель скрывают своего старшего сына? — высказалась одна крестьянка. — Молодой граф — бабник, это все знают. Он видел девушку и сказал своим друзьям, что однажды поохотился бы с удовольствием на маленькую лисицу. Жена мельника слышала это, спросите её!

Но Томас был достаточно осторожен, чтобы не расследовать дальше и не погубить госпожу Хастель.

Хотя работа в гостинице стала теперь труднее, жизнь без трёх мужчин стала легче. Больше не чувствовалось напряжение, которое всегда присутствовало в воздухе. И Бастьен по-настоящему расцвёл и шутил со своими маленькими сёстрами. Он давно разрешил, чтобы Томас помогал ему, если у него что-то не получалось травмированной рукой. В третий вечер после похорон Катерины они сидели плечом к плечу на пороге гостиницы и смазывали жиром уздечку для мулов, чтобы сделать её мягкой. Как и всегда они мало говорили, но сегодня Томас не мог воздержаться от вопроса.

— Это правда, что ребёнком ты чуть не утонул?

— Мари рассказала тебе об этом?

Томас уклонился от ответа, слегка пожав плечами.

— Почему твои братья это сделали?

Бастьен оторвался от работы и упёрся локтями в колени.

— Это были твои братья или нет?

— Да, в это не вериться, — ответил Бастьен, выпрямляясь.

— Я верю.

Действительно было приятно увидеть, что его друг слегка улыбнулся.

— То, что я знаю, что они это сделали. Потому что они всегда были идиоты и создавали мне трудности.

— Что точно произошло?

Бастьен нервно вздохнул.

— Мы поспорили, кто сможет быстрее пробежать по перилам моста. Но как только я на него встал, Пьер ударил меня между ног пастушьим посохом. Я упал в воду и в чём-то запутался, вероятно, в старой верше (прим. пер.: рыболовная снасть). Во всяком случае, я больше не мог выйти. И даже не мог крикнуть, потому что вода побежала мне в горло. Я только лишь видел, как убегали мои братья, как будто их преследовал дьявол. Мне повезло, что как раз вовремя проходил пастух и вытащил меня. Позже Пьер и Антуан утверждали, что они этого не делали. Ну да. Эка невидаль!

Было странно, как тихо это сказал Бастьен, как будто рассказывал о постороннем человеке, а не о себе. Однако Томас заметил, что он сжал в кулаке кожаные ремешки.

— Как ты можешь рассказывать об этом таким безразличным тоном?

— Это было давно.

«Не достаточно давно», — подумал Томас. Теперь он раскаивался в том, что спросил, потому что перед ним мелькали картины его детства: светло-коричневый ботинок, который падал вниз как птица без крыльев, и две руки, которые преследовали его во снах до сегодняшнего дня.

— Как ты это пережил? — вскрикнул он. — Как ты с этим справился? Ради Бога, ты чуть не умер! И эта была их вина!

Бастьен зажмурил глаза.

— Справился? — это прозвучало задумчиво и немного удивлённо. — Поначалу нет. Я довольно долго сидел у реки и потом пошёл домой. Куда мне было идти, если не туда? — но сейчас память затеплилась в глубине его глаз. — Но во мне всё изменилось, так, словно речная вода снова окрестила меня. Я смотрел новыми глазами как кто-то, кто был только что рождён. Знаешь что, Томас? В тот день я по-настоящему понял, что я один. Наверно, я должен был почти умереть, чтобы это понять. Тогда я часто ходил в горы в одиночку к водопаду. И там я с широко открытыми глазами мечтал. И во мне был мир, который принадлежал только мне. Я начал ходить туда каждый раз, когда мог. Там я хорошо себя чувствовал, всё было отлично, я был сильным и властелином моих братьев. Это место, в котором я непобедим.

Томас видел себя десятилетним, сидящим со скрещенными ногами на полу чердака, освещаемым пламенем свечи. Перед ним на полу лежала раскрытая книга с картами мира, которую он тайком унёс из кабинета своего отца: мальчик, который всем сердцем мечтал о дальних странах. Он спасался бегством, чтобы пережить приключение, как первопроходец дальних континентов, непобедимый и свободный. «Весь мир только для меня».

— Не знаю, сможешь ли ты это понять, — добавил Бастьен. — С другой стороны… возможно, ты понимаешь это слишком хорошо.

— Что ты имеешь в виду?

Бастьен сухо рассмеялся.

— Я могу быть калекой, Томас, но я не слепой. Ты вешаешь свою ярость на шею как хомут. Если бы ты мог, то ты бы переложил её на другую глотку. Только чью?

В косом свете вечернего солнца его глаза были как янтарь. Томасу показалось, что они могли бы на несколько мгновений заглянуть глубоко в душу друг другу и в такие тёмные уголки, которые человек скрывает даже от самого себя.

— Когда-то у меня был брат, — нерешительно начал Томас. — Он был на восемь лет старше меня. Он… не любил меня. И умер, когда мне было одиннадцать лет. От лихорадки.

Чувство, что этой фразой он совершил ужасное предательство, было таким сильным, что у него перехватило дыхание.

— И? — спросил Бастьен. — Сейчас мне нужно смутиться и выразить сочувствие? Или ты может быть… рад?

На этот раз не было никакого спасения. Никаких условностей, никаких разговоров, чтобы прикрыть это. Томас закрыл глаза, но за закрытыми веками не было никакого спокойствия и забвения, только картина гроба. Сгорбившийся от скорби отец и одиннадцатилетний мальчик, который стоял в двери и при виде двух сцепленных рук не мог чувствовать ничего другого кроме облегчения — и в тоже время чувство вины, тяжёлое, как сто смертных грехов.

Бастьен ждал ответа. «Назад нет дороги», — подумал Томас. — «И нет места, куда я могу убежать, даже если убегу на другой край света».

— Я не горевал, Бастьен. Он был моим братом, но я не мог печалиться об его утрате. Я только могу вспомнить, сколько раз я желал, чтобы он исчез.

Это было так, как будто он внезапно смог снова дышать, возможно, впервые за многие годы. В этот момент он кое-что узнал о дружбе. Речь шла не о том, чтобы правильно говорить. Речь шла о честности.

Бастьен не осуждал его и не расспрашивал дальше, а только положил ему руку на плечо.

— Как ты думаешь, как часто я желал, чтобы молния пронзила моих братьев? — спросил он грубым голосом. — Слушай, я не знаю, что он сделал тебе, но определённо я знаю совершенно одно. Это не грех, радоваться тому, что спас свою шкуру. И если это трижды был твой брат. Перекрестись и просто гордись тем, что ты был настолько сильным, чтобы выдержать, — он встал и потянулся. — Так, дай мне уздечку! И как только ты вернёшься, мы выгоним эту бестию из её укрытия!

Глава 22

БУРРЕ

Рубашка была выстиранной, серые панталоны и куртку Тереза Хастель очистила щёткой от пятен. Но после того как он днями носил одежду Антуана и Бастьена, Томас чувствовал себя удивительно неуютно в своей собственной одежде. Близняшки засыпали его вопросами, пока он в гостиной укладывал провиант для путешествия в свой баул.

— Что ты будешь есть в замке? — хотела знать Камилла.

— Вероятно, сен-нектер (прим. пер.: сорт овернского сыра) и оленину.

— А что больше всего любит есть король? — горячилась Дельфина.

Госпожа Хастель, которая вытирала столы, просто закатила глаза, но едва ли могла скрыть смех.

— Клубнику, — терпеливо ответил Томас. — Ещё инжир, который он выращивает в своих садах на семистах деревьях.

Близнецы уставились на него, раскрыв рты.

— А принцесса?

— Мадам де Франс? Она любит лимонад и фрукты королевской оранжереи.

Мари погладила свою младшую сестру по волосам.

— Правда, и когда она пьёт лимонад, то танцует с прекрасным принцем.

— Как ты? — спросила Камилла.

Мари бросила быстрый взгляд на свою мать.

— Верно, — ответила она настолько быстро, что Томас немного опешил. — Когда вы будете в кровати, я тайно станцую в гостиной с принцем Томасом бурре, понятно? (прим. пер: Бурре (от фр. bourrée, от глагола фр. bourrer — делать неожиданные или резкие прыжки) — старинный французский народный танец.)

— Мы могли бы скоротать наше время по-другому, — сказал Томас. — Иногда мы тоже едим инжир с сиропом.

Близнецы хихикали.

— Вы, наконец-то, получите! — мадам Хастель строго встала между ними. Качая головой, она взяла с прилавка поднос, полный пустых кружек, и скрылась с ним в задней части гостиницы.

— Во всяком случае, Томас на самом деле выглядит как принц, — сказала Мари. — Вы, напротив, только маленькие растрёпанные ведьмы, которые до сих пор не умылись.

— Но я хочу, чтобы ты танцевала бурре — хныкала Камилла. — Ты говорила, что покажешь его нам!

Лицо Мари стало лукавым. Она быстро взглянула удостовериться, что мать не возвращается.

— Ну, хорошо, — заговорщицки шепнула она. Девушка подошла к Томасу, грациозно подняла руки и начала напевать песню. Она не имела ничего общего с чопорным менуэтом, но голос звучал так, как будто текущий горный ручей стал музыкой. Близнецы пищали от восторга и начали хлопать в такт музыке и Томас не смог удержаться от улыбки. Мари кружилась и смеялась, её рыжие волосы взлетали и задевали его бедро, пока она кружилась вокруг него. Лихорадочная весёлость скользила из её движений, жажда жизни, которая коснулась Томаса.

— Прекратите! — мадам Хастель стояла у прилавка, уперев руки в бока — Вы сошли с ума?

Мари остановилась в середине поворота, её юбка ещё раз качнулась у ног и затем опустилась. Беззаботное настроение мгновенно рассеялось.

— Что такого плохого, маман? — сказала Мари. — Почему мы не должны танцевать? Когда если не сейчас, назло всему?

— Ты забыла, где сейчас твои братья и отец? Что я должна сказать им: как только вы из дома, ваша семья уже танцует?

Мари стыдливо опустила голову.

Тереза взяла каждую из девочек за руку и вытащила наружу.

— Я попрошу за ваших мужчин в Сог, — сказал Томас Мари. — Может быть, уже есть хорошая новость.

Мари подняла голову. И беспредельно его удивила.

— Белла любила бурре! — её взгляд был отрешённым и дерзким одновременно, пока она задумчиво смотрела в окно. — Ты встретишься с ней?

— Я очень на это надеюсь, — это было невозможно скрыть, что он чувствовал при этой мысли. Мари, кажется, это поняла, так как девушка поразила его во второй раз, когда подошла к нему, встала на цыпочки и обняла руками за шею.

— Поприветствуй её от меня, — прошептала она ему на ухо с такой проникновенностью, что у него по спине пробежал холодок. — Скажите ей, что я думаю о ней каждый день. Передайте ей, что я каждую ночь мечтаю о белой кошке. И…

Внезапно она вздрогнула и испуганно отскочила. Томас невольно двинулся вместе с ней.

— Что?

— Ничего… мне просто показалось, что за нами кто-то наблюдает.

Томас посмотрел в окно, но там никого не было.

— Если бы там был незнакомец, то залаяла бы собака во дворе.

К его удивлению по лицу Мари скользнула улыбка.

— Конечно. Хорошей поездки, Томас. И… спасибо за танец!

Глава 23

ПОЛУНОЧНЫЙ МЕНУЭТ

(прим. ред.: менуэ́т (фр. menuet, от menu — маленький, незначительный) — старинный народный французский грациозный танец, названный так вследствие своих мелких шажков на низких полупальцах, па меню).

В замке семьи д’Апхер не было ничего похожего на тусклое, разрушенное великолепие родового имения в Ле Бессет. Его стены были более гладкими, из светло-серого камня. Квадратные башни с остроконечными крышами окружали двор. Там был даже сад с кустами, подрезанными в форме шаров. И когда Томас в тот вечер вошёл в банкетный зал, то был раздражён, что не послушал своего отца. Его зелёный шёлковый сюртук был бы здесь гораздо уместнее, чем простой серый наряд, потому что приём был не маленький, как писал ему д’Апхер, а целый пир.

Огромный зал был полон гостей, Томас увидел даже парижские наряды и чувствовал запах дорогих духов. Группа хорошо одетых дам стояла, болтая, у открытого окна. Закат золотил вечерние наряды и платья. Аристократка, которую Томас видел только со спины, была в броском зелёном платье как ель.

Над головами болтающих, взгляд маркиза упал на Томаса. Д’Апхер немедленно бросился к нему и приветствовал так сердечно, что Томас сразу почувствовал себя желанным гостем.

— Как прекрасно, что вы здесь! — маркиз наклонился к нему ближе. — Месье Лафонт хочет сегодня с вами поговорить. Он ещё где-то разъезжает, но скоро должен прибыть сюда. А теперь я должен вам кое-кого представить!

Он дружески положил руку на плечо Томаса и повёл к окну.

— Изабелла?

Грациозным поворотом дама в зелёном повернулась к ним. Шелестела тяжёлая ткань, сверкало серебро. Время остановилось и завертелось. Это было так, как будто бы никогда не было девушки в траурной одежде. На этой женщине было надето праздничное платье с глубоким декольте, Её волосы были напудрены и искусно уложены. Волнистые локоны обрамляли щёки, и изящно прикрывали шрамы. Но вероятно они были ещё и под гримом, который превращал её смуглый цвет лица в фарфоровую кожу, поэтому были едва заметны. Широкое украшение из драгоценного металла в виде переплетённых лилий, тонкое и плотное как кружево, плотно лежало вокруг её шеи. Никто бы не догадался, что под украшением скрывались следы от рваной раны.

— Это Томас Ауврай из Версаля, — сказал граф. — Я уже рассказывал тебе о нём. Месье Ауврай, моя младшая сестра Изабелла.

Всё же он узнал лёгкую насмешливую усмешку и лисьи глаза.

— Очень приятно, — сказала она с приветливой снисходительностью.

Это было так, как будто бы вежливо кланялся другой Томас.

— Это… честь для меня, мадемуазель.

— Мой брат бредит вами, как будто именно вы — де Буффон.

Прохладная усмешка попала в цель, граф д’Апхер казался слегка рассерженным. Томас искал в жестах намёк, мимолетное воспоминание о девушке из Ле Бессет, но лицо графской дочери было так же бесстрастно, как чистый лист бумаги. И хотя Изабелла придерживалась только правил аристократической беседы, этот холод разрывал ему сердце. Перед ним стояла прекрасная, гордая женщина — яркая и недостижимая как звезда.

Неожиданно ему бросилась в глаза то, что другие дамы также пренебрежительно его осматривали: волосы, которые он не скрыл под париком, а только связал на затылке, и его кожу, которая не была аристократически бледной, а после дней, проведённых под открытым небом, загорела как у крестьян.

— Ах, это вы художник естествознания? — спросила одна из спутниц Изабеллы. — На самом деле вы ведь не живёте в деревне?

— Только временно. Для моих… исследований природы.

— Он не только рисует, он подающий надежды учёный, мадам, — поправил д’Апхер женщину. — Во время ужина, конечно, сообщит нам много интересного о своей работе.

— Ну, мы с удовольствием поразимся, — едко заметила Изабелла, и потом снова отвернулась к дамам.

***

Праздник напоминал жуткие вечера у дю Барри: те же самые любезности, те же самые шутки и те же самые сплетни о своих подданных, только изменились цели. Томас говорил об обезьянах и тиграх, аплодировал музыкантам, и страдал от оперной арии дворянской дочери. Изабелла болтала со старым графом де Морангьез, смеялась и флиртовала с несколькими графскими сыновьями. Когда около полуночи начались танцы, она приняла приглашение белокурого юноши. Улыбка, которую Изабелла дарила кавалеру во время кружения, доконала Томаса. Он отвернулся и залпом выпил своё вино.

— Не переусердствуйте, — порицая, сказал Лафонт. Синдик появился среди гостей как дух. Он казался истощённым и очевидно, только что поспешно переоделся для праздника, потому что шёлковый галстук был криво повязан. К его запаху духов ещё примешивался след уличной пыли.

— Месье Лафонт, вы узнали что-нибудь?

— Так кое-что, да. Но мы обсудим это в другом месте. Я отправлю вам после полуночи слугу. Он отведёт вас к вашей комнате и после этого к красному салону. Вы принесли рисунки мёртвых?

— Конечно.

— Прекрасно. А теперь перестаньте играть в винный фонтан, мне нужна ваша ясная голова. У нас есть немного времени, так как я завтра опять должен быть в Ле Бессет при месье Антуане. Ах, и меня это очень радует, что вы так восхищены генеттами.

Его тон внезапно изменился на неприветливый, как будто они раньше обменивались только любезностями. И теперь Томас понял причину этого: менуэт отзвучал, музыканты на новый лад настраивали свои инструменты. И рядом с ним стоял молодой маркиз, под руку с Изабеллой.

— Твой гость, кажется, забыл в своей деревне как вести себя на празднике, — сказала Изабелла брату. — Он ещё ни разу не пригласил меня на танец.

Д’Апхер рассмеялся.

— Я согласен с моей сестрой. Для Вас это непростительно, пропустить Даму Вечера.

За плечом д’Апхера Томас заметил двух дворян, которые враждебно его рассматривали. «Как собаки, которые боятся, что кто-то отнимет у них кости».

— Мне жаль, но я плохой танцор.

— Лучше позвольте решать даме, — ответила слегка раздражённо Изабелла.

Он не знал, что произошло с ним в этот момент, но неожиданно расстроился.

— Ох, вы должны мне полностью доверять, мадемуазель. Я рисую лучше, чем танцую.

— И это заставит месье Ауврая порадоваться случаю изучить это искусство, наконец, — вмешался Лафонт. — Он слишком застенчив, чтобы просить вас, мадемуазель. И, пожалуй, никто не может поставить ему это в вину — вы солнце этого праздника!

С этими словами он слегка ударил Томаса между лопатками. Томас уже хотел ответить, когда Изабелла подошла к нему и взяла под руку. Это было действительно как в Версале. «Не хватало только ещё того, чтобы Лафонт надел парик отца».

За ними следовали любопытные взгляды, пока он вёл Изабеллу на танцевальную площадку. Должно быть, они представляли отличный объект для сплетен: графская дочь и студент. Но Томас больше всего сердился на то, что не может сопротивляться близости Изабеллы. Сквозь материал своего рукава он мог чувствовать тепло её руки.

— Что это сейчас было? — зашипела она на него и улыбнулась, как будто ничего не случилось.

— Я мог бы весь вечер спрашивать у вас об этом, — прошептал он в ответ.

Она бросила на него удивлённый взгляд.

— Это говорит расчётливый человек, который обычно не доверяет первому взгляду?

Её юбка качнулась, когда она ответила реверансом на поклон Томаса. Танец начался. К нему вернулись слова Мари: «Белла любила бурре». Вероятно, это зависело от того, что он выпил слишком много вина, но когда Изабелла повернулась точно выверенным движением, Томас вообразил, что видит их танец с Мари — смеясь, дико и озорно, с развевающимися волосами цвета воронова крыла, в чёрном платье, подол которого кружился высоко к коленям.

— Как поживает Мари? — шепнула ему Изабелла.

Томас был поражён тем, как ему полегчало от того, что, за всеми ювелирными украшениями и косметикой он, наконец, узнал Изабеллу.

— Она думает о вас! — и от чистого сердца добавил, — я очень рад, что вы чувствуете себя лучше.

Ее предостерегающее покашливание заставило его замолчать, и теперь он также увидел, что граф д’Апхер внимательно наблюдал за своей сестрой. В его взгляде не присутствовало ничего заботливого, только что-то испытующее, конструктивное, как если бы Изабелла была незнакомкой, которую он пытался оценить. Близость, которую граф только что выставлял на всеобщее обозрение, исчезла. В этот момент Томасу показалось, что брат с сестрой были также далеки друг от друга как солнце и луна.

Изабелла ничего больше не говорила. Но когда в последней танцевальной фигуре схватила его за руку, он что-то почувствовал в ладони. Парень быстро сжал пальцы вокруг этого и на прощание низко поклонился. Только тогда, когда Изабелла уже продолжительное время танцевала с другим кавалером, он незаметно сунул записку в свой рукав.

Только далеко за полночь, когда Томас следовал за слугой по коридору, он смог вспомнить о сообщение Изабеллы и на ходу бегло просмотрел его.

«Через час после праздника в коридоре за галереей предков. Ожидайте за колонной».

Этьен Лафонт с нетерпением ждал его в салоне, стены которого были обтянуты красными тканевыми обоями. На столе лежали документы, и сверху находилось объявление о розыске и задержании скрывшегося преступника Каухемара. И сюрпризом для Томаса был также граф, стоявший с бокалом вина у окна.

Томас сразу же очнулся и был как в лихорадке. Если Лафонт посвятил в дело дворянина, это означало: след на который он наткнулся, был воспринят всерьёз.

Д’Апхер знаком отослал слугу.

— Теперь тайное общество между нами. Не так ли?

— Существует доказательство, подтверждающее подозрение месье Ауврая, — сразу начал синдик. — У нас ещё нет сообщений из гаваней, но драгун сразу узнал мужчину. Мишель Дэмас, прозванный Барбаросса, клянется, что беглец появился во время его охраны Габриеллы Пелиссир. Девочка пастушка стала жертвой бестии несколько месяцев назад. Там, где Барбаросса видел мужчину, мы нашли на деревьях старые нацарапанные знаки. Но мужчина был замечен также в других местах преступления.

— А вы Томас? Месье Лафонт рассказал мне о вашей теории. Человек с ножом? Что заставляет вас об этом думать?

Томас кивнул и открыл свою папку для рисунков.

— Я заметил что-то на ране Катарины Англейд. И когда потом положил рисунки других умерших, то обнаружил следующее, — он раскладывал рисунки на столе. — Я удивился тому, что у мёртвых в Сог у ран ровные края и только подумал, что животное должно иметь мелкие резкие клыки. Но никакой известный мне вид собак не мог бы отделить одним укусом голову от тела. Волк должен был бы перегрызть шею, чтобы были совершенно другие следы. Здесь это разрезы. А здесь, клиновидные узкие травмы: удары ножом!

Д’Апхер морщил лоб.

— Не обижайтесь на меня, но это звучит всё же, как басня из области бабьих сказок. Вероятно, это только сумасшедший, который выслеживает мертвецов и потом отрезает им головы?

Томас покачал головой.

— Говоря наоборот, рана на шее совершенно свежая, как и рана от укуса. Всё должно быть сделано почти в одно и то же время.

— Откуда вы это знаете?

Томас облизнул губы и достал следующий лист.

— Я посмотрел, какие приманки были приготовлены в замке Бессет. Несколько свиней были убиты во дворе ударом в шею, как это часто бывает. Повариха сразу получила несколько хороших кусков мяса. При этом она нанесла животным несколько глубоких порезов. Мне пришло в голову, что ножевые ранения имеют клиновидный контур и что разрезы раскрылись. Но когда я позже посмотрел на один, как свиная кожа была также глубоко надрезана, чтобы можно было нашпиговать тушу ядом и молотым стеклом, порезы были совершенно другими. Никакой крови и рана не была открытой.

Он высоко поднял рисунок.

— Слева свежие, справа старые. А теперь сравните это с жертвами зверя. У них нет травм, которые были нанесены им после смерти. Все раны ещё кровоточили и зияли. Я думаю, что некоторые жертвы были нетронутыми потому, что были рано обнаружены. У Каухемара просто не было времени, чтобы отделить голову. В результате он оставался в укрытии и люди видели только то, что бестия убегает.

Д’Апхер побледнел.

— Что, если этот мужчина англичанин? Если это заговор, и в нём участвуют, в том числе, бестии вместе с убийцей, чтобы высмеять Францию?

— В этом случае мы должны информировать короля, — рассудительно сказал Лафонт. — Потому что тогда есть и другие, кто покрывает мужчину, и мы могли бы сделать это тайно. Но для этого нам нужны абсолютно неопровержимые доказательства — и преступник в цепях. Всё остальное к этому времени будет взрывоопасным, с чем вы со мной согласитесь.

Д’Апхер кивнул.

— Епископ готов взять на себя любые расходы по расследованию, — продолжил Лафонт. — Конечно это между нами. Мы можем объявить, что ищем этого Каухемара потому, что он саботировал охоту. Это должно привести население к тому, что бы особенно внимательно его искать.

Мужчина поднялся и схватил свою треуголку.

— Как только у нас появится мужчина, вы встретитесь как свидетель и опознаете его, месье Ауврай.

— Конечно, — сказал Томас. — И животные…

— …принадлежат вам и мистеру де Буффону — мёртвые или живые. А теперь дайте мне копию ваших записей. Ах да, само собой это разумеется между нами, что ни одно произнесённое здесь слово не покинет это помещение.

— Вы действительно можете приберечь это замечание! — вскричал рассержено граф. — Если кто-то и заслуживает нашего доверия, так это Томас!

Его негодование было настолько очевидным, что Томас сразу же почувствовал себя виноватым. Он быстро собрал копии и подал их синдику. Потом юноша остался только с графом. Д’Апхер вздохнул и задумчиво подошёл к окну. Томас помедлил, затем последовал за ним. Плечом к плечу они смотрели в сад, где медленно завершался праздник.

— Хорошая работы, Томас.

— Спасибо.

Над лампами внизу в саду был ореол из молей и москитов. Плавающие фонарики в форме лебедя скользили по искусственно созданному озеру и, наконец, гасли один за другим. Изабелла гуляла под руку с графом де Морангьез по направлению к замку.

— Почему здесь не было месье Эрика сегодня? — спросил Томас.

— Он стоит на страже в лесу между Ла-Бессер-Сен-Мари и Штайлвег в направлении Овернье. Но он скоро придёт. Изабелла путешествовала, и он долго её не видел.

— Ваша семья… очень близкие друзья де Морангьез, не так ли?

— Тем не менее, она и мадам де Морангьез были хорошо знакомы друг с другом, и обе возглавляли монастыри в Шаз и Меркуар. До тех пор, пока ей не исполнилось двенадцать, она жила в Шаз и посещала монастырскую школу.

«Но у монастырской послушницы нет такого неуклюжего почерка как у Изабеллы».

— Моя мать происходила из семьи кардинала де Ларошфуко, — гордо продолжил граф. — Она была святой, благочестивой и мудрой женщиной. Никто, кто знал её тогда, никогда бы её не забыл. Я хорошо помню мать, хотя мне едва ли было четыре года, через несколько дней после рождения Изабеллы.

— Это очень досадно.

— Это была Божья воля.

— В Ле Бессет вы не говорили мне, что у вас есть сестра.

— Разве нет? — сказал граф с хорошо наигранной притворностью. — Ну, да, в ближайшие дни вы познакомитесь с ней поближе. Вы могли бы себе представить, что дадите Изабелле несколько уроков рисования? Вы, конечно, можете использовать некоторое разнообразие.

— Конечно.

Граф, казалось, испытал облегчение.

— Видите, это был ценный урок, который моя мать дала мне на всю жизнь: это зависит от того, чтобы найти нужных союзников, — он ударил Томаса по плечу. — А ещё лучше, если эти союзники ещё и друзья.

Глава 24

ДЕНЬ И НОЧЬ

Изабелла не появилась ни через час после праздника, ни через два. Наконец, Томас не выдержал. Он крался по коридору до тех пор, пока не смог посмотреть на лестницу. В дрожащем свете его свечи портреты предков выглядели почти живыми. Самая большая картина представляла, наверное, старого графа. Его взгляд был смелым и решительным, достойным воина. Он носил короткий военный парик, который оставлял уши открытыми. Его рука, которая больше походила на лапу, лежала на украшенном драгоценностями эфесе шпаги. Что-то здесь было не так, но Томас не мог понять что. Возможно, это были резкие черты лица человека, в которых было что-то свирепое? Хотя это была только картина, Томас почувствовал угрозу. «Если бы он был жив, и я тайком встретился бы с его дочерью, в конечном итоге, я был бы в камере темницы или хуже».

Он быстро перевёл взгляд на портрет графини: дама с тонким лицом, острым подбородком и тёмными глазами. На своих коленях она держала двухлетнего мальчика. Томас взглянул на подпись художника. Там также был указан год написания картины. В настоящее время мальчику должно было быть двадцать семь лет, поэтому он не был Жан-Жозефом д’Апхер. Таким образом, был ещё старший брат, и вероятно это было — как со многими детьми — умер слишком молодым, чтобы получить собственное место в ряду поколений предков. Томас зажмурил глаза и ещё раз изучил подробно каждую деталь портретов. Он почувствовал трещину в величественном фасаде. «Католический и кельтский», — подумал он. — «Современный и варварский. Два мира в замке. Так же, как Изабелла и её брат».

В любом случае, ему нужно было скоротать время, поэтому он поставил свечу на постамент в верхней части лестницы балюстрады, сел на первую ступеньку и вытащил клочок бумаги. Сконцентрировался и тщательными штрихами набросал графскую пару. И насторожился, когда на заднем плане портрета графини обнаружил небольшую известную статую: чёрная Мадонна с жемчужной линией над сердцем.

Аромат фиалки оторвал его от мыслей. Он вскочил, повернулся к своей свече — и там была Изабелла!

Она приложила палец к закрытым губам и прислушалась. Теперь Томас тоже это услышал: где-то шептали и хихикали, вероятно, гости, которые на цыпочках пробирались в чужие спальни. Изабелла задула свечу. Томас знал, что он никогда больше не будет чувствовать запах копоти без того, чтобы не увидеть перед собой эту картину: лицо Изабеллы, которое казалось, расплывалось перед ним в темноте, потому что её черный плащ сливался с темнотой. Глаза, которые выглядели золотыми в свете огня, волосы цвета воронового крыла, которые в настоящее время были очищены от пудры, свободно падали ей на плечи. «День и ночь», — подумал он. — «Это как в сказке, днем она принцесса, а ночью превращается в девушку-ворона».

Сердце сделало скачок, когда она просто взяла его за руку. Томас следовал за ней, не задавая вопросов, без сомнений и промедления. Девушка вела его через коридоры, которые в свете переливающегося полумесяца производили впечатление призрачных дорожек. Только когда их окружил пыльный древесный запах чулана, Изабелла освободила свою руку из его руки, что разочаровало Томаса. Дверь закрылась.

— Я не могла раньше и у меня немного времени, — прошептала она. — Мой брат позаботился, чтобы я ни на минуту не оставалась одна. И я надеюсь, что моя горничная после праздника спит достаточно крепко.

Крошечное окно вырезало из неба синий прямоугольник. В этом остатке освещенности он мог только предчувствовать выпуклость щеки Изабеллы.

— Где мы?

— В комнате прислуги. Раньше я всегда здесь пряталась, если хотела побыть наедине с собой.

Девушка на ощупь отыскала его рукав и потянула за собой. Вскоре после этого они сидели на полу, прислонившись к сундуку, как двое детей, которые нашли для себя укрытие. От её близости он испытывал головокружение.

— Только что на празднике кто-то рассказал об аресте, — озабоченно сказала Изабелла. — Это правда? Жан, Антуан и Пьер находятся в тюрьме?

— Да, но приговора ещё нет.

— Что же всё-таки произошло? — забота в её голосе терзала ему сердце. Он с удовольствием взял бы девушку за руку, чтобы утешить, но не решился на это.

Вместо этого он начал рассказывать. Томас чувствовал, как она напряжённо слушала. Когда юноша закончил, Изабелла глубоко вздохнула.

— Пожалуйста, скажите Терезе, что я всё сделаю, чтобы Жана и её сыновей освободили! Я поговорю с де Морангьез.

Де Морангьез. Имя было как холодное дуновение в каморке.

— Кто присматривает сейчас за Мари и её сестрами?

— Бастьен не спускает с них глаз. И через несколько дней я снова буду там. И она… передаёт вам, что каждую ночь мечтает о белой кошке, — ответом был тихий, удивлённый вздох, но всё же, Изабелла ничего не ответила. — И она также мне показала, как танцуют бурре, — продолжил Томас. — Этот танец… вы очень любите?

Возникла пауза, и Томас уже боялся, что Изабелла встанет и уйдёт. Но потом она удивила его, когда засмеялась.

— Люблю? Я танцевала бурре прежде, чем начала говорить!

— На каком языке? Окзитанском? — вопрос сорвался с языка и юноша понял, что зашёл слишком далеко, когда заметил, что Изабелла немного от него отодвинулась.

— Почему вы хотите это знать?

Десять оправданий крутилось на его языке, но здесь, рядом с ней, стратегии и увёртки, которые Томас так хорошо усвоил, казались совсем некстати. Он не мог и не хотел быть Томасом из Версаля.

— Потому что я никогда не знал женщину, которая, кажется, обладает двумя разными душами и двумя жизнями с двумя языками. И я просто хочу знать, кому из них принадлежит её сердце.

— А вы? Кто вы, Томас? Расскажите мне что-нибудь о своём сердце, прежде чем спрашивать о моих секретах. Что вы чувствуете? Сейчас, в этот момент? О ком вы думаете?

Её прямота снова смутила Томаса. Это было так, как будто бы ночь разрушила между ними последние границы. Неожиданно в его горле стало сухо.

— Что… вы имеете в виду?

— Неужели это так трудно понять? Я хочу знать, влюблены ли вы в Мари.

Этот вопрос окончательно вывел его из себя. И здесь, в темноте, Томаса осенило, что его сердце давно перехитрило его разум. Определённо, теперь Жанна звонко бы рассмеялась.

— Нет, — хрипло ответил он. «Не в Мари». — Откуда вы это взяли?

— Мне это рассказала белая кошка, — он слышал в её голосе улыбку. И возможно, Томас только это вообразил, но звучало это слегка облегчённо. — Но вы, вероятно, не знаете эту сказку? — продолжала Изабелла. — Что пела вам кормилица перед сном, Томас? Рассказы из каких-то историй?

Наконец, она заставила его улыбнуться.

— Собственно говоря, это были портновские формулы для обмера кожи. Всё-таки я сын производителя перчаток.

Он почувствовал еле сдерживаемый смех, как тёплый ветерок. И Томас просто хотел, чтобы эта ночь никогда не проходила.

— Ну, слушайте, — прошептала Изабелла. — Это история о принцессе, которая ещё до своего рождения была обещана феям. Волшебницы заперли ребёнка в башню, подальше от людей и там она выросла в прекрасную девушку. Но однажды появился принц и обнаружил её у окна. В знак того, что он может вернуться, она бросила ему вниз кольцо. Тайно девушка спускала ему веревочную лестницу, и так он посещал её каждую ночь. Мы с Мари детьми представляли, как однажды нас посетят наши принцы. И я думаю, что Мари хотела сказать мне — что кто-то ухаживает за ней. Кто, Томас? Кто-то из деревни?

— Я не знаю, не могу вспомнить, что бы она с кем-то встречалась.

— Тогда она определённо достаточно умна, чтобы Тереза этого не заметила, — лукаво сказала Изабелла. — Так же как мы оба здесь?

Томас откашлялся.

— А как насчёт белого кота? Это был свадебный подарок, и они жили долго и счастливо?

Локон задел тыльную часть его руки, когда Изабелла покачала головой.

— Нет, волшебницы никогда не делают для людей ничего так просто, потому что каждой любви нужна проверка. Они обнаружили тайный любовный роман, и в наказание превратили принцессу в кошку и преследовали её. Это продолжалось долго, до тех пор, пока оба снова не встретили друг друга и, конечно, принц не узнал девушку в кошачьем обличье. Она помогла ему в нескольких магических заданиях, которые задал юноше отец. Последнее испытание требовало от него найти женщину, прекраснее которой не было во всём мире. Кошка обещала, что поможет ему в этом. Но сначала, она сказала, он должен той, которую так сильно полюбил, отрубить своим мечом голову и хвост… — девушка испуганно замолчала, и Томас почувствовал, как холодный пот побежал по его спине. И сразу же перед собой он увидел зверя. — О, Боже, я бы хотела, чтобы кормилица выбрала другую сказку! Что это значит?

— Ничего. Ничего, Изабелла, — он не знал, как их руки нашли друг друга в темноте, как будто они случайно коснулись, чуть-чуть, едва заметно, а затем переплели свои пальцы. Довольно долго они молчали, бережно ощущая эту близость.

— Это когда-нибудь закончится, Томас? — спросила Изабелла сдавленным голосом.

— Я обещаю это вам, Изабелла! Мы взяли его след, это, безусловно, займёт только несколько дней, пока его не схватят, и хаос закончится. Между небом и землёй может быть многое, — продолжил он более мягко. — Но иногда сказки — это просто сказки.

***

Сегодня она не слышала песню, никакой условный стук не позвал её из постели к окну, и всё-таки от испуга у Мари сильно билось сердце. Её сестры лежали рядом с ней в кровати, свернувшись рядом друг с другом, как два щенка. Камилла что-то пробормотала, и Мари ласково провела рукой по её волосам, чтобы она снова заснула.

Девушка прислушалась, но сейчас также никакая песня не вызывала её. Только хруст как стремительно приближающиеся шаги. Одним прыжком она выпрыгнула из кровати и подбежала к окну. «Адриен!» В её груди стало тесно. Даже в свете месяца она сразу узнала его. Мужчина стоял у конюшни и держал рукой дворнягу за загривок, которая не издавала ни звука. Мари почти споткнулась, так быстро она понеслась из комнаты по лестнице вниз. Сегодня ей не пришлось выходить через окно. В кровати родителей её мать спала глубоким сном. Мари тихо отодвинула засов и выскользнула через дверь на улицу.

К её изумлению, в этот раз Адриен не стал ждать. Широкими шагами он вышел в сад, и собака последовала за ним как тень.

— Подожди! — крикнула Мари ему в спину шепотом, но он даже не обернулся. Несколько секунд она просто озадаченно на него смотрела, потом побежала назад, обула туфли и набросила на плечи пальто своей матери. Немного позже девушка тоже вошла в сад.

Это была душная тёплая ночь бабьего лета. Спелые яблоки висели на ветвях и источали тонкий аромат. Адриен стоял у внешней стены сада возле узких деревянных ворот и смотрел в сторону леса. Своё ружье он прислонил к стене. Несмотря на тепло, Мари вздрогнула, когда увидела тёмную полосу деревьев. Но потом другие ощущения выступили на передний план — аромат травы и купыря (прим. пер.: род однолетних, двулетних и многолетних травянистых растений семейства Зонтичные), и её снова охватила тоска, которая не позволяла спать по ночам.

— Адриен! — она подошла к нему и обняла сзади, прислонив голову к его спине. — Я жду тебя несколько дней. Где ты был так долго?

— В охотничьем лагере, где ещё, — пробормотал он. — Мы около трёх дней охраняем горную дорогу.

— Это отсюда всего лишь полтора часа. Почему ты не пришёл ко мне раньше?

Он повернулся так быстро, что она испугалась. Мари ахнула от того, как сильно его руки обхватили её. Своими губами мужчина яростно прижался к губам девушки. Зуб больно ударил Мари по верхней губе. Она почти возмущённо вскрикнула, но потом потеряла равновесие. В следующее мгновение девушка почувствовала себя лежащей на траве, тесно прижатая к телу Адриена, это была больше борьба, чем объятия. Стебельки щекотали её под коленями, и его рука двинулась ей под пальто и сжала грудь. Мари так грубо схватила его за запястье, что ногти впились в кожу Адриена, и со всей силы оттолкнула его руку.

— Эй! Что это такое? — прошипела она.

— Что случилось? Ты больше не хочешь меня? — его голос был незнакомым, похожим на рычание.

— Не правда! И ты хорошо об этом знаешь.

— Ну, правильно! Непорочная девица. Я должен только спросить её отца! Только странно, что обычно ты не так разборчива со своими объятиями. Стоит мне только отвернуться, как ты бросаешься на шею другим парням.

— О чём ты говоришь?

Но в тот же самый момент девушка поняла: объятия Томаса и тень за окном. Дворняга лизнула её по щеке, но она отодвинула животное от себя.

— Это всё-таки был ты! Я выбежала, но ты уже исчез. Почему ты не подождал?

— Если бы я остался, я бы убил тебя, я клянусь тебе, Мари. И твоего парня.

Она никогда не боялась Адриена, но сейчас едва ли узнавала его.

— Я только поблагодарила Томаса. Потому что он написал для нас прошение! — «И, в конце концов, это также моя и твоя вина, что папа и братья в тюрьме». Но всё-таки она сдержалась от этого упрёка.

— Ты считаешь меня идиотом? Как часто Томас бывал в твоей постели?

Теперь в ней высоко вспыхнул гнев, так сильно и поглощающе, что в нём сгорала каждая мысль.

— Ты — идиот, если думаешь, что я такая! Если ты мне не веришь, то лучше исчезни!

— Чёрта с два! — его поцелуй был стремительным и властным. И самым безумным было то, что какая-то её часть не могла сопротивляться его дикости.

Мари упала назад в траву, яростно, тесно сплетаясь с ним, и на этот раз она не оттолкнула его, когда почувствовала на своей груди руку Адриена. На мгновение девушка уступила, все её чувства обострились, и она насладилась этой близостью. «Прекрати, ты виновата в беде твоей семьи, теперь ты также хочешь их опозорить?» В этот момент мужчина отпустил её, поднялся и взъерошил волосы.

— Томаса ты тоже так целовала?

— Подумаешь хотя бы минутку? — прошипела она и вскочила. Теперь Мари больше не обращала внимание на то, что говорила слишком громко. Но когда её щеки покраснели от гнева, она поняла, насколько они похожи. «Конечно, он ревнует — что я бы подумала, если бы увидела его с другой? Я бы выцарапала ему глаза!»

Она с трудом взяла себя в руки.

— Неужели ты думаешь, что я для каждого вылезаю ночью из окна? И, кроме того, это было средь бела дня, моя мама была рядом.

— Вероятно, это устраивает твою мать — господин из Версаля всегда лучше, чем такой, как я.

Мари покачала головой.

— Ты действительно сумасшедший! Ты забыл, о чём мы договорились две недели назад?

— Я совершенно ничего не обещал тебе.

— Что теперь это значит?

— Тогда я думал, что ты моя фея, а не… лживая девица.

Мари никогда не знала, насколько близко находились любовь и ненависть. Не задумываясь, она замахнулась. Только когда девушка почувствовала жжение в ладони, она поняла, как сильно ударила. Они стояли лицом друг к другу, тяжело дыша. Его глаза блестели как тёмные глубокие воды.

Мужчина отступил на шаг, потом ещё на один.

— Об этом, — он сказал это так тихо, что прозвучало почти нежно, — ты ещё пожалеешь.

***

— Что случилось с кошачьей принцессой? — спросил Томас. — У всех сказок есть хороший конец, и это ведь верно?

— Да. Принц задумался. Но когда кошка искренне попросила его выполнить задание, его сердце успокоилось. Со слезами на глазах он поднял свой меч и сделал то, что она от него требовала. Тогда кошачий мех исчез, и перед ним появилась счастливая принцесса, которая освободилась от проклятия волшебницы.

Томас точно знал, что днём этот момент не будет иметь большого значения. Но теперь он просто поднял к своим губам её руку и поцеловал. А потом юноша почувствовал щёку Изабеллы на своей тыльной стороне ладони и гладкие изгибы шрамов. И её волосы, которые скользнули по его костяшкам пальцев. Кожа на этом месте, казалось, вспыхнула, и этот жар нашел отзвук в его груди.

— Mairala, — сказала Изабелла едва слышно. — На окзитанском это означает «родной язык», который мне хорошо знаком.

Это был особенный подарок, который девушка ему сделала. И теперь он понял, что речь шла не о фантазиях в стране чудес. Напротив: её колдовство просто было в том, что она говорила о действительности. Просьба белой кошки была просто образом доверия, которое дарили любимому человеку.

Mairala. Слово звучало в голове Томаса, приводя его мысли в движение. Насколько знакомым должен быть язык, чтобы даже грезить на нём? «О чём пела вам ваша нянька перед сном?» В то же время, с другой стороны: отчужденность между Жан-Жозефом и его сестрой, неуклюжий шрифт Изабеллы, её любовь к Мари и молчание Хастель — и, наконец, маленькая фигура мадонны, которая стояла теперь в «Белой Корове».

— Вашей кормилицей была Тереза Хастель, — сказал он почти удивлённо. — Но не только это: старый граф отдал вас на попечение Терезы после смерти вашей матери. И это должно быть, было долгое время, потому что вы недолго были в монастырской школе. Даже если госпожа де Морангьез и Жан-Жозеф рассказывают что-то совсем другое, и Хастель обязаны были молчать.

Изабелла вырвала у него руку.

— Кто тебе это рассказал? — внезапно она перешла на привычное «ты».

Он сглотнул.

— Никто. Я только что это предположил. Кто с детских лет был в монастырской школе, почерк того не выглядит так, как будто бы он только научился писать. И статуя, которую можно увидеть на портрете твоей матери, стоит в трактире. Вероятно, твоя мать подарила её Терезе в знак благодарности?

Ткань зашуршала, когда Изабелла вскочила. В прямоугольнике окна он мог видеть, что девушка резким жестом подняла руку, как будто тёрла свои глаза. И в этот раз Томас не спрашивал, что правильно, а что нет, он поднялся, просто подошёл к ней и взял за руки.

— Я не вор, — тихо сказал он. — И я знаю, как бесценны тайны.

Изабелла почувствовала обещание, он смог это понять, потому что она расслабилась в его руках. Девушка погладила пальцами его шею, плечи, потом тоже обняла его, и это было как тогда, когда он первый раз держал её в руках. Томас нежно погладил Изабеллу по волосам. В этот раз она не вздрогнула. Это было так, как будто обе их руки нашли свой собственный язык.

— Что ты нашёл ещё? — тихо спросила она.

— Твою… лошадь. Мари сразу её узнала, хотя сельские жители клялись, что никогда не видели тебя в деревне. Где вы жили?

— В маленькой деревне в Мон Муше, которая называется Ле Нуазэт (прим. пер.: Les Noisettes — лесной орех), из-за кустов орешника, который там растёт. А лошадь выбрала для меня Мари из-за трёх серых пятен на морде. Мне было десять лет, когда мой отец взял нас с собой на рынок лошадей. Мари говорила, что лошадь выполнит три моих желания. Отец смеялся и говорил, что я должна слушать свою умную подругу. Потом он отвёл меня в монастырь Сен-Жульен-Де-Шаз. Там я ждала, пока он был на войне. Но, в конце концов, я вернулась назад к моей семье.

— Десять лет в деревне? Почему он сделал это с тобой?

— Сделал? Теперь ты говоришь как мой брат! Он думает, что мой отец был безумен, и многие другие графы думают так же. Они тайком называли его Аристидом, кельтом, но, правда в том, что вместе с этим он сделал мне подарок! В замке у меня не было бы семьи, мой брат воспитывался у нашего дяди, у моего отца не было времени, и он никогда снова не женился. Я была счастлива в Ле Нуазэт, Мари и Бастьен были для меня как брат и сестра. И когда я выжила в монастыре, он положил мир к моим ногам, и объехал со мной всю провинцию. Я всегда была на его стороне, он обращался ко мне за советом и разговаривал со мной на окзитанском. Но естественно никто не знает, где я жила. И это так и должно остаться, — девушка сглотнула. — Будь осторожен, Томас! Мой брат всё делает для тебя, но если он видит угрозу семейной чести, то станет твоим злейшим врагом. Андрэ, нашего слугу, который преданно служил моему отцу тридцать лет, он просто выгнал после небольшого преступления.

— Я остерегаюсь злых волшебниц.

— Я серьёзно!

— Я тоже.

Изабелла тихо засмеялась и посмотрела на него. Запах фиалки коснулся его губ. Они были настолько близко друг к другу, что это был почти поцелуй. И потом ничего другого нельзя было ожидать.

Мягкие губы коснулись его, осторожно, почти вопросительно, и потом, когда он уже не мог сопротивляться, так страстно, что Томас даже забыл последние сомнения. Юноша вообразил, что был влюблён, по крайней мере, лет сто назад в Версале. Он целовал девушку и страдал от тоски. Но всё это утихло и вернулось назад раскалённым током, который вызывал безнадёжное страдание об обретённом покое. Когда они снова выплыли из вечности, так смущённо, как будто проснулись, это было так, как будто ночь всё изменила.

— Это… неблагоразумно, — нашёптывала ему Изабелла. Он чувствовал, как она улыбалась.

— Нет, — ответил Томас. — Нет, это не так.

***

Мари не знала, как долго стояла в траве, оглушённая и растерянная так, как если бы Адриен ударил её, а не она его. Луна висела как злобная кривая улыбка между яблоневыми ветвями. И самое худшее: она вдруг увидела, как это увидят другие — как девушку, которая ночью встречалась тайком с мужчиной и поверила его обещаниям, потому что охотно приняла его поцелуи за любовь.

Ещё более болезненным, чем разочарование, был стыд. «Ты мечтаешь о принцах, Мари. Ты действительно веришь в сказку!» Мари ещё никогда не чувствовала себя такой одинокой, никогда ещё ей так не хватало Изабеллы. И ещё никогда подруга не была ей так нужна: её мудрость, благоразумие и утешение.

В первых лучах рассвета девушка могла видеть, что Адриен уже пересёк луг и взбирался теперь по скалистой дороге, которая извивалась в гору. Он как будто почувствовал затылком её взгляд и неожиданно обернулся. Только теперь она заметила, что дворняга всё ещё была с ним. И по какой-то причине, привязанность животного так её обидела, что на глазах выступили слёзы. В полумраке она могла только догадываться, что Адриен всматривается в неё. Потом он пошёл дальше, дворняга бежала за ним следом. И как последний насмешливый привет до Мари донёсся тихий свист мелодии: «Меня зовут Рикдин-Рикдон…»

Этого определённо было слишком много!

— Ублюдок! — прошипела Мари. — Ты не утащишь собаку! — она укуталась плотнее в пальто, побежала к сараю и схватила верёвку и одну из пик, которые стояли у стены. Трава задевала её лодыжки, когда девушка выбежала из сада на пастбище. В горле клокотали слова, которые она была готова бросить Адриену. Задыхаясь, Мари изо всех сил поднималась по склону. Она всё ещё различала Адриена — с ружьём на плече. Мари не осмеливалась звать собаку в пределах слышимости от родительского дома, поэтому тихо свистела ей вслед. Она сама его едва слышала, но животное остановилось. Девушка поспешила дальше, опираясь на копьё как на палку. Наконец, она оказалась на дороге.

Мари хотела надеть на собаку ошейник, но та так испуганно отшатнулась от её поспешного движения, как будто ожидала, что будет избита. Сейчас Мари проклинала Пьера за то, что он был так вспыльчив. Она вспотела, когда вновь побежала за собакой в гору мимо камня матрон. Адриен исчез из поля ее зрения за камнями и деревьями, и внезапно она почувствовала тошноту. Девушка удалилась далеко от трактира и теперь могла видеть с холма деревню внизу. Часть скалы слева обрывалась к болотистой вымоине между выщербленными разбитыми камнями внизу. Она не решилась свистнуть во второй раз, но собака всё-таки подняла голову, как будто что-то услышала.

«Это только Адриен. Или он учуял собак месье Эрика. Лагерь совсем близко». Эта мысль успокоила. Мари была в двух шагах от собаки и, наконец, смогла надеть на неё ошейник. Она быстро протащила через него тонкую верёвку и потащила животное за собой под гору. Недалеко от поворота девушка услышала тихий шорох. В это мгновение собака упёрлась всеми четырьмя лапами в землю и пыталась вывернуться из ошейника. Она тянула верёвку как упрямый мул. Рычание вибрировало в воздухе.

Мари понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что оно идёт не со стороны собаки. Медленно как в тумане, она оглянулась. Девушка едва чувствовала, как верёвка ускользнула из её руки, и услышала лай собаки как будто издалека. Она должна была закричать, но как будто потеряла голос. Как ни странно, Мари могла думать только одно: «Почему я? Почему не Адриен?»

В утреннем сумраке глаза бестии пылали красным пламенем между косматыми прядями. Она оскалила острые как кинжалы зубы.

Мари так часто представляла себе этот момент. В её голове не было ничего, кроме страха и ужаса, но теперь она узнала кое-что о самой себе: кровь, кажется, совершенно застыла, как будто сами по себе её руки вскинули пику и нанесли удар. С ужасным треском металлический наконечник пики наткнулся на зубы хищника. Бестия увернулась. Мари повернулась и побежала в гору. «Когда собака перестала лаять?» — мелькнуло у неё в голове. Бестия гналась за ней. И теперь девушка слышала тяжелые шаги.

На бегу она оглянулась, споткнулась и сильно ударилась. Чудовище остановилось, и всего в нескольких шагах от неё блеснуло дуло ружья. Святая Мария! Слава Богу! По лицу Мари текли слёзы, пока она пятилась назад так быстро как могла, в страстном ожидании услышать спасительный выстрел.

Но потом ствол опустился, зашелестела листва, и рука коснулась ощетинившегося загривка. Мари растерянно заморгала. И, наконец, когда она подняла взгляд, и посмотрела «в лицо» реального зверя, то поняла. Девушка покачала головой.

— Нет, — ошеломлённо прошептала она. И громче, как будто пытаясь освободиться от дурного сна. — Нет!

Животное зарычало. И в трепетную, головокружительную секунду, в неудержимо накатившемся ужасе, Мари поняла свой единственный шанс. Она высоко подскочила, развернулась и побежала обратно к тому месту, где скальные породы отвесно падали в трясину, а позади неё под тяжёлым весом ломались упругие ветви. В этот раз девушка не сделала ошибку и не оглянулась. Она разбежалась — и прыгнула.

Глава 25

ТАЙНЫ

Это было как в волшебных сказках о принцессах, которых день за днём проклятие превращает в лебедей. Только у Изабеллы это было не проклятие, и день и ночь перепутались: днём она была принцессой-лебедем, Изабеллой д’Апхер, которая писала мадам де Морангьез и говорила с адвокатами о возможном приговоре для Хастель. Она была хозяйкой, которая приказывала прислуге и украшала вечером вышивкой алтарь, пока Томас и её брат обсуждали за шахматами естествознание и философию. Но ночью она превращалась в девушку из Ле Нуазэт.

Возможно, Томас был её самым большим подарком: в его руках она нашла Беллу — беззаботную девушку минувших дней.

За прошедшие две ночи она едва ли спала. С бьющимся сердцем девушка слушала дыхание своей горничной, до тех пор, пока та, наконец, не засыпала достаточно глубоко. Как только Изабелла попадала в каморку, одеяние лебедя окончательно спадало. И это была Белла, которую в темноте Томас находил протянутой рукой, и которая падала в его объятия. Тесно прижавшись, они рассказывали друг другу о Версале и Ле Нуазэт. Изабелла о празднике авернов (прим. пер.: в III–II веках до н. э. — самое могущественное кельтское племя в Галлии), на котором она и её отец танцевали. Томас рассказывал ей о королях майя Нового Света.

Днём она смеялась на уроках рисования, как брат от неё и ожидал. Остроумные словесные поединки принадлежали дню как поцелуи ночи, и оба были бесконечно дороги. Изабелла любила манеру Томаса спорить, его юмор, который попадал в точку, но не оскорблял, и она всегда с нетерпением ждала тех моментов, когда их взгляды встречались. И тогда ей казалось, что кончики её пальцев и губы знали его лицо лучше, чем глаза. И сразу возвращалась темнота, нежные прикосновения, поцелуи, которые были настолько совершенно другими, чем его сдержанное холодное поведение днём.

Также и сегодня он очень сдерживался. Ее компаньонка как всегда сидела у окна и вышивала, пока они вдвоём, бок о бок, сидели на кушетке, а перед ними на столе был нарисованный узор: натюрморт с цветами и фруктами в фигурной серебряной чаше. Однако они сосредоточенно притворялись, что изучают плоды, а в действительности своим угольным карандашом вели немой диалог.

«Сегодня для тебя пришло письмо», — писала Изабелла. — «У них есть Каухемар?»

«Ещё нет», — ответил Томас на своей бумаге.

— Посмотрите на очертания немного точнее, мадемуазель, — ответил он ей. — Здесь, я продемонстрирую вам на моём листе.

«Мне написал месье Антуан. Прибыли собаки из Версаля. Я должен отправиться назад в Ле Бессет».

Он подвинул к ней гравюру, чтобы прочитать.

«Когда?»

«Завтра я должен появиться в замке, меня ждёт управляющий. Но мы, конечно, скоро увидимся».

Она опять мучительно осознала, что они оба не были свободны, и этого никогда не было бы.

— Мне не нравится тень! — сказала девушка так громко, что дама быстро подняла глаза.

Томас вздохнул.

— Попробуйте это, по крайней мере, — сказал он с хорошо сыгранной преданностью. На одну драгоценную секунду их взгляды встретились. И нежность в его глазах вызвала в ней тоску, желание просто броситься снова в его объятия как в прекрасный сон, из которого она не хотела просыпаться.

«Ai somiat», — он написал. «Я мечтал о тебе. А как произносится на твоём языке «обнимать и целовать?»

Этот страстный вопрос отразился также и на его лице, эта жажда жизни и познания, которая так её очаровывала. «То, что он делает, он делает от всего сердца», — подумала Изабелла. Её пульс стал быстрее, когда она поставила в середине окзитанское слово: «embracar».

И когда Изабелла читала его ответ, сокровенное лунно-голубое ночное счастье снова перехватило её дыхание.

«Тогда представь себе, что я целую тебя, Красавица! Сейчас и каждую секунду, когда мы будем в разлуке».

Томас раздражённо вздохнул и покачал головой.

— Мадемуазель, простите, если я так прямолинеен, но вы приводите меня в отчаяние! Этот изгиб ещё темнее! — когда он указывал на лист, то будто случайно задел её руку. Это было как поцелуй. Кожа на руке Изабеллы покрылась мурашками. Теперь она радовалась тому, что пудра скрывала то, как покраснела.

«Как я услышу о тебе?»

«Я найду способ послать тебе сообщение как можно быстрее. Адриен Бартанд поможет мне, он работает у Эрика, но ты можешь доверять ему. Ты узнаешь его».

Небрежными штрихами парень набросал на листе лицо мужчины со шрамом. Лицо было обрамлено тёмными волосами. Изабелла наморщила лоб. Ей показалось, что она уже где-то видела мужчину с таким шрамом. «Ты уверен, что мы можем ему доверять?»

«Определённо», — ответил Томас.

— И? Вы делаете успехи? — её брат как всегда вошёл в помещение беззвучно. Угольный карандаш выскользнул из пальцев Изабеллы, когда она пальцем стирала надпись, как будто хотела нанести на бумагу тень. И к тому времени, когда Жан-Жозеф подошёл к ним, девушка быстро вытащила другой лист. Томас быстро начал сеанс и мастерски набросал по-дилетантски на бумагу, чтобы она смогла выдать это как своё. Это была опасная игра, и в такие моменты как этот, Изабелла понимала, как это было сумасбродно.

— Мы продвигаемся вперёд, — очень по-деловому ответил Томас и поднял её угольный карандаш.

Жан-Жозеф подошёл к ней, взглянул на натюрморт и выдавил ободряющую улыбку. Несмотря на испуг, Изабелла рассмеялась. На картине была изображена незабудка, которой не было в вазочке — подмигивание Томаса.

Он раскланялся на прощание.

— У вашей сестры взгляд, замечающий красоту.

— А с более терпеливым преподавателем я была бы, безусловно, лучше, — прохладно ответила она.

— В следующий раз я буду терпеливее, мадемуазель, если вы будете сами собой.

Половицы скрипели под шагами Томаса. Как только они затихли, Изабелла поднялась, и почувствовала на своих плечах руки брата.

— Я рад, что ты почти полностью отказалась от траурной одежды. Я уже почти забыл, какая у меня прекрасная сестра!

Его слова звучали искренне и нежно, но Изабелла чувствовала существующую между ними дистанцию. В зеркале над камином она увидела принцессу-лебедь и молодого вельможу.

«По-прежнему два незнакомца».

— От тебя, конечно, не ускользнуло то, что сегодня до полудня прибыл Эрик?

Изабелла напряглась.

— Мне это известно.

— Он задаётся вопросом, почему ты его ещё не поприветствовала. Ты знаешь, он очень беспокоится о тебе. Я обещал ему, что ты поужинаешь с ним и со мной, и после этого с ним погуляешь.

Руки на её плечах стали еще тяжелее, чтобы выдерживать это дольше, также как и его надоедливую болтовню. «А Эрик уже назвал цену за молчание».

Она вывернулась из рук брата и повернулась.

— Жан-Жозеф, почему ты даёшь ему такие обещания? Я знаю, что ты поимеешь большой куш от тёти Эрика. Но я не думаю о том, чтобы протянуть такому распутнику даже мизинец!

Жан-Жозеф резко втянул носом воздух. Он сделал повелительный знак компаньонке. Женщина торопливо схватила свою шкатулку и поспешила прочь.

— Господи, как ты можешь так пренебрежительно отзываться о де Морангьез перед слугами? — выкрикнул он, как только двери закрылись. — А я уже, в конце концов, поверил, что ты образумилась и поняла, как должны вести себя д’Апхер!

— Что это может значить?

— Наша мать никогда бы не произнесла ни одного бранного слова перед прислугой. И она никогда бы не имела ничего общего с крестьянами и не говорила бы на их языке как ты недавно, когда речь шла о мертвеце на поле. И перед всеми людьми!

Теперь он был в своём вспыльчивом состоянии, совсем как сын Аристида д’Апхера. Её укололо это сходство. И хотя девушка была так зла на него, невольно она чувствовала себя очень близкой ему. «Вероятно, мы найдем общий язык», — подумала она. — «Однажды».

— Я действую так, как учил меня мой отец, — спокойно ответила она. — Он никогда не прятался за фальшивыми словами, и не боялся подать руку крестьянину. Только поэтому они ему доверяли. И только поэтому он был таким хорошим полководцем на войне. Его солдаты любили его и следовали за ним до самой смерти. Сейчас ты хочешь отказать ему в том, что он был д’Апхер, только потому, что он иначе относился к простым людям, чем ты считаешь правильным? Это было бы очень самонадеянно, ты так не считаешь?

Жан-Жозеф покраснел и вздохнул, потом выпрямился. Это было жутко, как быстро мужчина превратился обратно из разъяренного брата во властного вельможу.

— Я не говорю о нём ничего. У него были причины так действовать. Но теперь я хозяин в нашем доме и также несу ответственность за тебя. И хочу, чтобы ты была любезной с Эриком. Завтра он уходит со мной обратно на охоту. Сегодня он пришёл только из-за тебя. Не разочаровывай его! Это… важно.

Наконец она поняла, чего он от этого хотел. Внезапно ей стало холодно, несмотря на летнюю жару.

— То есть Эрик выразил свою заинтересованность в этой связи?

— Пожалуй, это не тайна, что он над этим думает.

— Папа никогда не отдал бы меня этому мужчине! Никогда! — теперь ей было безразлично, что она кричала.

— Я не говорю, что действительно это сделаю! — вскричал Жан-Жозеф. — Веришь ты в это или нет: я уважаю желания нашего отца, даже если я никогда его не понимал — конечно же, не в отношении к тебе и свобод, которые он тебе оставил. Но в нынешней ситуации мы должны вести себя дипломатично!

Сегодня он тоже избегал смотреть на её шею, хотя шрам был хорошо скрыт. Вместо этого брат разглядывал Изабеллу тем взглядом, который она ненавидела: как будто он пытался оценить поведение своенравного животного.

— Вскоре дело с чудовищем будет решено, ещё через год — это только страшилка, и твои шрамы так хорошо заживут, что никто об этом и не спросит. Но в настоящий момент эта тема слишком щекотливая, чем мы могли бы испортить это для нас с де Морангьез. Так ты обещаешь мне быть д’Апхер, которой гордилась бы наша мать?

— Только если ты пообещаешь мне, что не примешь ошибочное решение!

Мягко, но решительно мужчина снова положил ей руки на плечи и поцеловал в лоб.

— У меня нет причин для этого, — сказал он так любезно, что любая другая угроза не была слышна в его голосе. — До тех пор, пока твоё поведение не заставит меня это сделать.

«Я обманываю себя», — подумала она. — «Мы никогда не будем говорить на одном языке». Страх быть пойманной в ловушку, был похож на чувство удушья. Но потом она вспомнила, что отец говорил ей, когда она унывала: «Безысходности нет, моя красавица. Только окольные дороги, которые нужно находить».

Изабелла отступила назад и опустила взгляд на свои руки. Её правый указательный палец был всё ещё чёрным от угля, как привет от Томаса. «Он снова будет в Ле Бессет. И если я буду там, то смогу лично попросить мадам де Морангьез, чтобы она замолвила слово за мужчин Хастель».

— Возможно, ты прав, Жан-Жозеф, — сказала она примирительно. — Я проведу время с Эриком. А завтра я бы хотела поехать с вами верхом на охоту. После этого я на несколько дней остановлюсь у мадам де Морангьез.

Ей снова удалось озадачить Жан-Жозефа.

— Ты хочешь назад в Ле Бессет? Почему?

— Это лучшая возможность рассеять слухи. Если люди снова увидят меня здоровой и бодрой — и даже на охоте — больше никто не будет сплетничать о том, что я была больна.

Жан-Жозеф прикусил нижнюю губу. Этот аргумент показался ему убедительным. Но потом он покачал головой.

— Это слишком опасно. В этой местности всё ещё бушует бестия.

— Где бы мне было безопаснее, чем в компании вас обоих? И наш отец брал меня с собой на каждую такую опасную охоту. Я стреляю лучше, чем многие охотники, — и хотя девушка снова слышала шёпот Каухемара в своей голове, она подняла подбородок и уверенно улыбнулась. — Не забывай, Жан-Жозеф: мы, д’Апхер, не прячемся! Мы смелые и стойкие перед своими кошмарами.

***

Раньше Томас смеялся над ревнивыми людьми, но с прошлой ночи он знал, что смешного здесь было мало. Вчера Изабелла его просто не замечала, вместо этого он представлял себе, что её глаза смотрели только на Эрика. Она гуляла с ним в саду, пока Томас проигрывал в каждом раунде в шахматы д’Апхеру. «Соберись», — сказал он себе. — «Она только игнорирует тебя, потому что Эрик — ищейка и мы могли бы себя выдать». Но все же даже цвет одежды Изабеллы — нежный голубой цвет незабудки — казался ему насмешливым приветствием. Но от этого стало ещё хуже: в эту третью ночь Томас напрасно дожидался рассвета в каморке. И когда он, дрожа от усталости, пришёл со своей папкой для рисунков с салон, лакей сказал ему, что д’Апхер просто отправились на охоту.