Время вслух

На пятом десятке впервые

я вижу в лицо подлеца.

Ухмылки беззубо-кривые,

конечно, не красят лица.

Пусть с внешностью носятся снобы,

но бьют, все живое гася,

бессонные гейзеры злобы

оттуда, где были глаза.

Замешан на лжи и на скотстве,

на почве обжорства плечист…

Поймавшись на внутреннем сходстве,

за сердце б схватился фашист.

Налжет, обворует, застрелит,

больных старушенций кумир.

А вдруг эта раса заселит

мой лучший,

мой страждущий мир?

Тревожат набат те, кто правы,

сжимающие кулаки.

Но нет на подонка управы:

ни шерсть не видна,

ни клыки.

А он и о труп не споткнется,

смердящий везде атавизм,

ходячий Освенцим всему,

что зовется

до ужаса коротко — жизнь.