Всадник без головы

Глава VI Крапчатый мустанг

Фелим не ошибся: это был голос его хозяина, Мориса Джеральда.

Выйдя за дверь, слуга увидел приближающегося мустангера. Как и следовало ожидать, он возвращался домой верхом на своей лошади; но теперь гнедой, весь мокрый от пота, казался почти черным, бока и шея у него были взмылены.

Гнедой был не один. На туго натянутом, привязанном к седельной луке лассо он вел за собой товарища – вернее, пленника. Кожаный ремень, туго обхватывавший челюсть пойманного мустанга, придерживался другим, прикрепленным к нему ремнем, который был переброшен через голову на шею, непосредственно за ушами животного.

Это был мустанг совершенно необычайной окраски. Даже среди огромных табунов, пасущихся в прериях, где встречаются лошади самых неожиданных мастей, такая масть была редкой. Лошадь была темно-шоколадного цвета с белыми пятнами, разбросанными так же равномерно, как темные пятна на шкуре ягуара. Оригинальная окраска лошади сочеталась с безупречным сложением. Она была широкогруда, с крутыми боками, стройными тонкими ногами и головой, которая могла бы служить образцом лошадиной красоты; крупная для мустанга, она была гораздо меньше обыкновенной английской лошади, даже меньше гнедого – тоже мустанга, который помог захватить ее в плен.

Красавица лошадь была кобылой; она принадлежала к табуну, который любил пастись у истоков Аламо, где мустангер три раза безуспешно преследовал ее. Только на четвертый раз Морису посчастливилось. Чем вызвано неудержимое желание поймать именно эту лошадь, оставалось тайной мустангера.

Фелим еще ни разу не видел своего хозяина таким довольным – даже когда Морис возвращался с охоты, как это часто бывало, с пятью или шестью пойманными мустангами.

И никогда еще Фелим не видел такой красивой пленницы, как крапчатая кобыла. Ею залюбовался бы и не такой знаток лошадиной красоты, как бывший грум замка Баллах.

– Гип-гип, ура! – закричал Фелим, как только увидел пленницу, и подбросил вверх свою шляпу. – Слава пресвятой деве и святому Патрику[15], мастер Морис поймал наконец крапчатую! Это кобыла, черт возьми! Ну и лошадка!.. Не диво, что вы так гонялись за ней. Ей-богу! У нас на ярмарке в Баллиносло мы могли бы заломить за нее любую цену, и ее бы у нас все равно с руками оторвали. Ну и лошадка!.. Куда же мы ее поставим? В кораль со всеми?

– Нет, там ее могут залягать. Привяжем лучше под навесом. Кастро, как гостеприимный хозяин, уступит ей свое место, а сам проведет ночь под открытым небом. Видел ли ты, Фелим, когда-нибудь такую красавицу… я хотел сказать – такую красивую лошадь?

– Никогда, мастер Морис, никогда в жизни! А я видел много породистых лошадок в Баллибаллахе. У, прелесть, так бы и съел ее! Только у нее такой вид, что она сама, того и гляди, кого-нибудь съест. Вы ее еще совсем не объезжали?

– Нет, Фелим, я займусь ею, когда у меня будет побольше времени. Это надо сделать как следует. Ведь страшно испортить такое совершенство. Я начну объезжать ее, когда отведу в поселок.

– А когда вы туда собираетесь?

– Завтра. Мы должны выехать на заре, чтобы к вечеру добраться до форта.

– Вот это хорошо! Я рад не за себя, а за вас, мастер Морис. Известно ли вам, что у нас виски уже на исходе? Об этом можно судить по тому, как оно в бутыли бултыхается. Эти плуты в форте здорово надувают: они и разбавляют, и недоливают. Галлон английского виски мы пили бы раза в три дольше, чем эту американскую «дрянь», как сами янки ее окрестили.

– Насчет виски не беспокойся, Фелим. Там ведь хватит и на сегодня, и чтобы наполнить наши фляги для завтрашнего путешествия. Не унывай, старый Баллибаллах! Пойдем-ка сперва устроим крапчатую лошадку, а потом у нас будет время поговорить о новом запасе целебного напитка, который, я знаю, ты любишь больше всего на свете.

– И вас, мастер Морис! – добавил Фелим, посмеиваясь.

Мустангер улыбнулся и соскочил с седла.

Крапчатую кобылу поставили под навес, а Кастро привязали к дереву. Фелим стал чистить его по всем правилам, которые приняты в прерии.

Утомленный до изнеможения, мустангер бросился на свою постель из лошадиной шкуры. Ни за одним мустангом ему не приходилось гоняться так долго, как за крапчатой кобылой. Чем была вызвана такая настойчивость, об этом не знал никто на свете – ни Фелим, ни Кастро, его верный конь, – никто, кроме него самого.

Несмотря на то что ему пришлось провести несколько дней в седле, из них три последних – в непрерывной погоне за крапчатой кобылой, несмотря на страшную усталость, мустангер не мог уснуть.

Время от времени он вставал и начинал ходить взад и вперед по хижине, как будто чем-то сильно взволнованный.

Уже несколько ночей он страдал от бессонницы, ворочаясь с боку на бок, так что не только его слуга Фелим, но даже собака Тара стала удивляться поведению хозяина.

Слуга мог бы подумать, что хозяин горит нетерпением поймать крапчатую кобылу, если бы он не знал, что лихорадочное беспокойство его господина началось раньше, чем он узнал о ее существовании.

Только несколько дней спустя после возвращения мустангера из форта крапчатая кобыла впервые попалась ему на глаза, так что это не могло быть причиной перемены его настроения.

Казалось, удачная охота, вместо того чтобы успокоить его, вызвала обратное действие. Так, по крайней мере, думал Фелим. Наконец он решился, пользуясь правом молочного брата, спросить мустангера, что с ним случилось.

Когда тот снова стал ворочаться с боку на бок, раздался голос слуги:

– Мастер Морис, что с вами? Скажите мне, ради бога!

– Ничего, Фелим, ничего. Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Да как же не спросить? Вы же ни на минуту не сомкнули глаз с того самого дня, как в последний раз вернулись из поселка. Что-то отняло там у вас сон. Неужто вы мечтаете об одной из этих мексиканских девушек – «мучаче», как их тут называют? Нет, я этому не поверю. Потомку древнего рода Джеральдов этак не годится.

– Глупости, дружок! Тебе всегда что-нибудь мерещится. Дай-ка лучше мне закусить. Не забывай, что я с утра ничего не ел. Что у тебя найдется в кладовой?

– Признаться, у нас запасы невелики. Ведь за те три дня, что вы ловили этого мустанга, ничего не прибавилось. Есть немного холодной оленины и кукурузного хлеба. Если желаете, я разогрею мяса в горшке.

– Хорошо, я могу подождать.

– А не легче ли вам будет ждать, если вы сначала смочите горло этим снадобьем?

– Что ж, я не прочь.

– Чистого или с водой?

– Стакан грога. Только принеси холодной воды из ручья.

Фелим взял серебряный кубок и уже собрался было идти, как вдруг Тара с громким лаем бросилась к двери. Фелим с некоторой опаской направился к выходу.

Лай собаки сменился радостным повизгиванием, как будто она приветствовала старого друга.

– Это старый Зеб Стумп, – сказал Фелим, выглянув за дверь, и спокойно вышел. У него было два намерения: во-первых, приветствовать гостя и, во-вторых, выполнить приказание хозяина.

Человек, который появился у дверей хижины, был так же не похож ни на одного из ее обитателей, как и они друг на друга.

Ростом он был не меньше шести футов. На нем были сапоги из дубленой кожи аллигатора; в широкие голенища были заправлены штаны из домотканой шерсти, когда-то покрашенные в соке кизила, но теперь уже потерявшие от грязи свой цвет. Прямо на тело была надета рубашка из оленьей кожи, а поверх нее – выцветшая зеленая куртка, сшитая из байкового одеяла с вытертым ворсом. Сильно потрепанная порыжевшая войлочная шляпа дополняла его скромный костюм.

Снаряжение Зеба Стумпа было обычным для лесных охотников Северной Америки. Сумка с пулями и большой, изогнутый серпом рог для пороха были подвешены с правой стороны на ремешке, перекинутом через плечо; куртка была перехвачена широким кожаным поясом; на нем висели кожаные ножны, из которых высовывалась грубая рукоятка большого охотничьего ножа, сделанная из оленьего рога.

В отличие от большинства техасских охотников, он никогда не носил ни мокасин, ни гетр, ни длинной рубахи из оленьей кожи, отороченной бахромой. На его скромной одежде не было вышивки, на охотничьем снаряжении – украшений. Все просто, почти невзрачно, как будто Зеб осуждал всякое франтовство.

Даже ружье – его верное оружие, главное орудие его ремесла – выглядело как длинный брусок железа, прикрепленный к неотполированной коричневой деревяшке. Когда хозяин ставил ружье на землю, то дуло доходило ему до плеча.

Охотнику, одежду и оружие которого мы только что описали, было на вид лет пятьдесят. Кожа у него была смуглая, а черты лица на первый взгляд казались суровыми.

Однако, приглядевшись, вы начинали чувствовать, что этот человек не лишен спокойного юмора. Лукавый огонек в его маленьких серых глазах говорил о том, что старый охотник ценит хорошую шутку и сам не прочь пошутить.

Фелим уже упомянул его имя: это был Зебулон Стумп, или Старый Зеб Стумп, как его называли в узком кругу знакомых. Когда его спрашивали, откуда он родом, он всегда отвечал: «Кентуккиец по рождению и воспитанию».

Зеб Стумп родился и вырос в штате Кентукки и провел свою молодость среди девственных лесов нижней Миссисипи, занимаясь исключительно охотой. Теперь, на склоне лет, он продолжал это же занятие, но уже в дебрях юго-западного Техаса.

Тара прыгала и всячески по-собачьи приветствовала старого охотника; сразу было видно, что Зеб Стумп и ее хозяин – приятели.

– Здорово! – лаконично сказал Зеб, загораживая дверь хижины своей могучей фигурой.

– Здравствуйте, мистер Стумп! – ответил мустангер, вставая навстречу гостю. – Заходите и садитесь.

Охотник не заставил себя просить – он перешагнул порог и, неуклюже повернувшись, уселся на неустойчивом табурете, на котором раньше сидел Фелим. Сиденье было таким низким, что колени Стумпа очутились почти на уровне его подбородка, а длинный ствол ружья, словно пика, возвышался на несколько футов над головой.

– Черт бы побрал эти табуретки, – заворчал он, явно недовольный таким положением, – да и вообще все стулья! На что лучше бревно: чувствуешь, по крайней мере, что оно под тобой не проломится.

– Садитесь сюда, – сказал хозяин, указывая на кожаный сундучок в углу. – Он понадежней.

Старый Зеб не заставил себя уговаривать, встал, выпрямился во весь рост и пересел на сундучок.

– Пешком, мистер Стумп, как всегда?

– Нет, со мной кляча; я привязал ее к дереву. Я не охотился.

– Вы, кажется, никогда не охотитесь верхом, не правда ли?

– Что я, дурак? Те, кто охотится верхом на лошади, круглые дураки.

– Но ведь в Техасе все так делают.

– Все или не все, но это дурацкий обычай, обычай ленивых дураков. На своих двоих я подстрелю больше дичи за один день, чем верхом за целую неделю. Конечно, для вас лошадь необходима, у вас дичь другая; но ежели выслеживать медведя, оленя или дикого индюка, то на лошади их всех распугаешь. Свою старую кобылу я держу только для того, чтобы перевозить на ней добычу.

– Вы говорите, она тут? Фелим поставит ее под навес. Ведь вы переночуете у нас?

– По правде сказать, я с этим намерением и приехал. О моей лошади не беспокойтесь: она хорошо привязана. Позже я ее пущу на пастбище.

– Не хотите ли закусить? Фелим как раз готовит ужин. К сожалению, ничего, кроме оленины, не могу вам предложить.

– Что может быть лучше хорошей оленины! Разве что медвежатина… Только эту дичь надо хорошенько поджаривать на горячих угольях. Давайте я помогу стряпать… Мистер Фелим, сходите-ка к моей кляче и принесите индейку – она привязана к луке седла; я подстрелил ее по дороге.

– Чудесно! – воскликнул мустангер. – Наши запасы совсем истощились. Последние три дня я охотился за одним редкостным мустангом и не брал с собой ружья. Фелим и я, да и Тара тоже, совсем изголодались за это время.

– А что это за мустанг? – с интересом спросил охотник, не обращая никакого внимания на последнее замечание.

– Темно-шоколадная кобыла с белыми пятнами. Прекрасная лошадь!

– Черт побери, парень! Да ведь это как раз то дело, которое и привело меня сюда!

– Правда?

– Я видел этого мустанга. Кобыла, вы говорите? Этого я не знал, она ни разу не подпустила меня к себе ближе чем на полмили. Я видел ее несколько раз в прерии и решил, что вам стоит ее изловить. И вот почему. После того как мы с вами в последний раз виделись, я был на Леоне. Туда приехал один человек, которого я знавал еще на Миссисипи. Это богатый плантатор; он жил на широкую ногу. Немало оленей и индюков поставлял я ему. Его зовут Пойндекстер.

– Пойндекстер?

– Да. Это имя знают все на берегах Миссисипи – от Орлеана до Сент-Луиса. Тогда он был богат; да и теперь, видно, не беден, так как привел с собой добрую сотню негров. Кроме того, с ним приехал племянник, по имени Колхаун, у которого водятся деньжата, и делать парню с ними нечего, разве что отдать своему дядюшке взаймы; и отдаст – правда, не без задней мысли: парень себе на уме. Теперь я скажу, что привело меня к вам. У этого плантатора есть дочка, большая охотница до лошадей. В Луизиане она ездила на самых бешеных, каких только можно было найти. Она услышала, как я рассказывал старику о крапчатом мустанге, и не давала отцу покоя, пока он не обещал ей, что не пожалеет денег за эту лошадь. Он сказал, что даст двести долларов. Конечно, все здешние мустангеры, как только об этом узнают, сейчас же погонятся за лошадкой; и вот, не сказав никому ни слова, я поскакал сюда на своей старой кобыле. Поймайте крапчатую – и двести долларов будут у вас в кармане! Зеб Стумп ручается за это.

– Не пройдете ли вы со мной, мистер Стумп? – сказал молодой ирландец, вставая с табурета и направляясь к двери.

Охотник пошел за ним, несколько удивленный неожиданным приглашением.

Морис повел своего гостя к навесу и спросил:

– Похожа эта лошадь на того мустанга, о котором вы говорили, мистер Стумп?

– Провались я на месте, если это не он! Уже пойман! Тебе повезло, парень, – двести долларов как с неба свалились. Черт побери, ведь она стоит каждого цента этих денег! Ну и красивая же скотина! Вот будет радость для мисс Пойндекстер!