Старость даёт нам возможностей много —
Не меньше, чем юность, но плана иного.
Вот небо ночное, и видно: на нём
Звёзды сияют, которых нет днём.
Старость есть старость; нельзя стареть «правильно» или «неправильно». В нашей культуре источником огромных страданий является преследующая многих стареющих людей идея о том, что, научившись делать всё правильно, они в старости не встретятся со страданиями. Люди думают, что, если преуспеют в правильном старении — так же, как пытались добиться успеха в браке, в роли родителей, в бизнесе и других сферах жизни, — то старость не создаст тех проблем, пути решения которых им толком не известны. Но в отношении способа жизни и ролей, которые мы исполняем год за годом, жёсткие рамки оценочного суждения «правильно/неправильно» (да и самого понятия «успех») неуместны. Когда старость освобождает нас от старых ролей и даёт возможность жить по-настоящему, мы обретаем возможность свободно «совершать ошибки», доверять предчувствиям и смело экспериментировать.
Вы могли бы сказать, что «мудрый старец» — это просто ещё одна из социальных ролей, с которыми отождествляется эго: «муж», «жена», «мать», «отец», «работник», «работодатель» и т. д. Но здесь имеется тонкое отличие. Быть мудрым старцем — значит не столько выполнять социальные функции, сколько погрузиться в глубокие слои сознания, дойти до уровня души.
Мудрость старости — это не ролевая, а сущностная категория. Речь идёт о том, чтобы стать самой мудростью. Да, эго, конечно, исполняет определённую роль и в этом случае, но надо глубже понять суть эго. Эго представляет собой программу, управляющую личностью, телом и их взаимодействием на физическом плане с другими личностями. Эго может быть очень полезным инструментом. Деструктивным оно становится лишь тогда, когда человек ставит знак равенства между эго и своей сущностью. Это порождает массу страданий, поскольку эго полно желаний, удовлетворение которых не даёт реального счастья.
Эгоистичный человек скован рамками времени и желаний. Глядя на жизнь с позиции эго, вы страдаете, так как оно старается увековечить себя и препятствует погружению души в Бога. Чтобы избежать связанных с эго страданий, я пытался стать отрешённым. Но душа зависит от эго, которое даёт нам возможность усвоить важные жизненные уроки.
В своё время такой урок усвоил Будда. Он слышал, что великие йоги круглосуточно медитируют, а съедают за день не более чем зернышко риса. Какое-то время он так и поступал, пока не понял, что разрушает своё тело — «повозку», на которой он приближается к просветлению. Когда Будда избрал «срединный путь», решив не потакать своим желаниям, но и не изнурять себя крайней аскезой, от него отвернулись многие последователи. Но он принял реальность такой, какая она есть — хорошая или плохая, — и это сделало его просветлённым.
Я долго не понимал, что путь отрешённости, по которому я пошёл в Индии, мне не подходит. В конечном счёте моя душа усвоила свои уроки с помощью карма-йоги, то есть благодаря использованию всех аспектов жизни в качестве средства духовного пробуждения. Душа сумеет научиться всему, чему ей надо научиться, лишь в том случае, если эго полноценно функционирует. Тело, эго и душа зависят друг от друга. Относитесь к телу с уважением как к храму души, уважайте эго как средство её обучения.
Одна из лучших сторон старения — возможность наблюдать за переменами спокойно, без суеты. Способов воплощения мудрости столько, сколько людей на земле. В план сознательного старения каждый из нас вносит личный темперамент и факты своей биографии. Поскольку нет «правильного» и «неправильного» способа пробуждения в этой фазе жизни, то нельзя создать оптимальную картину того, как вам нужно выглядеть, жить или любить. Вы просто становитесь чем-то большим, чем были до сих пор.
Прежде чем продолжить рассмотрение темы, давайте на минутку прервёмся, чтобы понять, что такое «играть роль» и почему мы этим занимаемся. (Иначе нельзя толком понять, как достичь освобождения.)
По своей натуре эго актёр. С самого детства мы подбирали определение той аморфной структуре, которую называем своим «я», и определяли своё место в мире. В результате мы научились разделять реальность перегородками и постепенно ограничили себя узкими рамками эго. Отделившись от «внешнего мира» и его обитателей, мы сконструировали себе индивидуальность из личных предпочтений, усвоенных уроков, требований окружения, наших физических атрибутов, наследственности, переживаний, а также мириад других компонентов, определяющих наше физическое и психическое существование.
Пока эго формируется (это занимает где-то семь первых лет жизни), его можно сравнить с актрисой, готовящейся к выходу на сцену. Оно подбирает костюмы, разучивает тексты, учится жестикулировать, двигаться и даже выбирает роль, которую, выйдя из репетиционного зала, будет исполнять перед другими эго в свете рампы. Однако в отличие от актрисы, понимающей, что на сцене она исполняет роль, мы склонны, выйдя на подмостки, тут же позабыть, кем являемся на самом деле. Мы — словно клоун, лицо которого скрыто за приклеенной маской.
Старость смущает многих людей потому, в частности, что они чувствуют себя лишёнными своей прежней роли. Дети взрослеют и уезжают от нас, мы стареем, слабеем, выходим на пенсию, видим, как умирают те, кого мы любили… Свет гаснет, зал пустеет, и нас переполняет чувство бессмысленности существования и страх: мы не знаем, как теперь вести себя, не понимаем, где наше место в новой игре.
Постаревшее эго, сущностью которого была роль, исполняемая на публику, сердится, отчаивается или впадает в ступор. Чтобы самоутвердиться, оно может вернуться к тем ролям, которые исполняло в прошлом, но такая стратегия лишь усугубляет страдания, ибо эго ввязывается в битву, в которой непременно потерпит поражение.
Научившись отличать эго, отмеченное умом и мыслями, от не затронутого ими «свидетеля» (души), мы начинаем видеть возможности, предоставляемые нам старостью. Мы начинаем отделять свою сущность от исполняемых нами ролей и понимаем, почему эго продолжает цепляться (несмотря на то что мы пытаемся дать ему свободу) за образы и схемы поведения, которые нам уже не подходят. Без своих ролей эго, как царь в старой притче, окажется голым (т. е. иллюзорным). Хотя для материалиста, слепого к духовности, это трагедия, для искателя истины, сознающего душу, здесь только и начинается самое интересное.
Вместо того чтобы подыскивать себе новую «роль» в мире, лучше спросить себя: «Как нам, стареющим людям, передать свою мудрость миру? Что сделать, чтобы страданий стало меньше? Как поделиться тем, чему мы научились, и не терять связи с обществом? Как найти золотую середину между участием в общественных делах и уединённостью, помня, что, хотя наш долг — служить другим (пока есть возможность), не менее важна личная подготовка (с помощью созерцания, безмолвия и самопознания) к прохождению через смерть?»
Старея, мы начинаем сознавать, до какой степени отождествляли себя с тем, что мы делаем. По мере того как актёр Эго отождествляет себя со всевозможными ролями, которые ему приходится исполнять в жизни, он начинает измерять свою значимость тем, что его окружает. Материалистическая культура, сформировавшаяся после индустриальной революции, делает особое ударение на производстве. Поэтому перед выходом на пенсию появляется страх — нам кажется, что, перестав создавать и достигать, мы утратим свою ценность.
Когда я был маленьким мальчиком, мать отмечала мои заслуги, прикрепляя к холодильнику звёздочки из фольги — чем больше звездочек, тем я лучше. Многие из нас сформировались именно в такой обстановке, и мы проносим подобное отношение к себе через всю жизнь. Не приходится удивляться, что, когда возраст отбирает у нас возможность покорять новые материальные вершины, мы чувствуем себя опустошёнными. Большинство людей верят, что являются тем, что делают; они не понимают: то, что мы делаем, является лишь малой частью того, чем мы являемся. Возрастные изменения, становящиеся преградой на пути достижения мирского успеха, могут нагонять на нас тоску, погружать в депрессию, порождать отчаяние и чувство бессилия. Нас преследует мысль, что проводить время так, как нам хотелось бы (например, сидеть под деревом или спокойно слушать музыку), — тривиально и неправильно. Заметьте, как мы зависим от внешних подтверждений того, что мы «достаточно хороши»! Нам нелегко отказаться от «достижений».
Чувство дискомфорта, вызванное такими затруднениями, предоставляет нам идеальную возможность избавиться от старой иллюзии. Многие женщины, прошедшие через болезненную фазу жизни, известную под названием «синдром опустевшего гнезда», отмечают, что именно утрата привычной родительской роли и образовавшаяся пустота подталкивают их к чему-то новому. Эго теряет те роли, которые придавали его существованию смысл и ценность, и это заставляет его страдать. Но, если эго испытывает дискомфорт, у вас есть шанс подняться на уровень души. Избавившись от отождествления с ролью, вы перестаёте кормить эго привычной пищей. Теперь можно дать ему пищу духовную.
Утвердившись в природе души, мы избавляем себя и окружающих от вечно юной дихотомии. Если, придя к врачу, я вижу, что человек в белом халате — родственная мне душа, а не «должностное лицо», я избавляюсь от своей пассивности. Хореография нашего танца «врач—пациент» зависит от того, увидит ли врач во мне своего собрата или будет смотреть на меня как на «пациента номер 462», что, в свою очередь, зависит от степени его отождествления со своей ролью, но это уже не моя, а его проблема.
Я столкнулся с такой пластичностью ролей, когда попал в больницу по поводу операции на плечевом суставе. Войдя в больничную дверь, я стал «пожилым пациентом». Но женщина в окошке регистратуры узнала меня и, после того как мы обменялись несколькими фразами, сказала: «Я слышала, что в сферу вашей работы входит смерть и умирание. Не могли бы вы немного поговорить с моей помощницей, которая недавно потеряла мужа?» Я спросил её подругу:
— Когда умер ваш муж? Она ответила:
— Пять месяцев назад.
— А как это произошло? — поинтересовался я, и мы начали говорить о приступах горя, о тёмных и светлых полосах жизни, о том, что любовь выше смерти. В такой простой беседе мы раскрылись друг другу, встретились как души и оценили жуткую красоту её ситуации. Всё это заняло у нас минут пять. Когда я вышел из комнаты, мы оба чувствовали себя обновлёнными.
Проводя беседы о старении, я обнаружил, что говорить об уменьшении интереса к сексу трудно. Это не то, что людям хочется услышать; они часто отвечали на мои слова смущением и непониманием, и тогда я рассказывал им такой анекдот.
Немолодой человек, прогуливаясь после обеда, услышал:
— Эй, не мог бы ты мне помочь?
Человек огляделся, но никого не увидел. Он уже хотел идти дальше, когда опять услышал:
— Эй-эй, не мог бы ты мне помочь?
Он остановился, посмотрел по сторонам и опять никого не увидел. Но тут его взгляд упал на обочину — там сидела большая лягушка. В некоторой растерянности он спросил:
— Это ты меня зовёшь?
К его огромному удивлению лягушка ответила:
— Ну да! Можешь мне помочь? Заинтригованный человек поинтересовался:
— А чего ты хочешь?
— Я не простая лягушка, а заколдованная. Если ты меня поцелуешь, я освобожусь от проклятия и превращусь в прекрасную девушку. Я буду любить тебя, служить тебе, заботиться о тебе, согревать твою постель и сделаю тебя счастливым!
Человек немного подумал, потом взял лягушку, сунул её в карман и пошёл дальше. Лягушка запротестовала:
— Эй, ты забыл меня поцеловать!
— Знаешь, в моём возрасте интереснее иметь говорящую лягушку.
С уровня души можно по-новому посмотреть на способ исполнения своих ролей. Например, с возрастом наша сексуальная роль меняется или отмирает. Здесь кроется ещё один источник беспокойства. Когда по достижении половой зрелости наша сексуальная роль изменилась, это привело к существенному смещению вектора наших желаний и изменению самоосознания. Людям трудно представить себя без полового влечения. Когда сексуальное желание слабеет, мы можем почувствовать себя лишёнными чего-то очень важного. Изменение взаимоотношений смущает нас.
Когда-то мальчишки играли машинками и оловянными солдатиками, девочки наряжали кукол, а потом они подросли, и между ними завязались романтические отношения. Точно так же нас, по совершенно другим причинам, теперь могут заинтересовать совсем другие люди. К примеру, женщина, у которой недавно обнаружили раковую опухоль, растроганно рассказывала о своём посещении семидневного макробиотического противоракового ритрита: «Там собралось два десятка человек, которых я раньше никогда не видела. Они были из разных социальных групп, придерживались различных политических убеждений — и всё это не имело никакого значения». Например, не имело такого значения, как раньше, то, что она была единственной женщиной в этой группе. Роли, потребности и ожидания изменились. Сексуальный контекст не принимался в расчёт — речь шла о жизни и смерти. Женщина сказала, что её сердце раскрылось, как никогда прежде. Годом раньше данная группа показалась бы ей неадекватной, но теперь это были именно те люди, с которыми ей хотелось быть.
Я на личном опыте убедился, сколь благотворен для эго переход от роли сексуального объекта к ситуации, в которой секс не обязателен. В пятьдесят лет я тратил много энергии на удовлетворение своих сексуальных запросов и на то, чтобы выглядеть сексуально привлекательным в глазах окружающих. Однако с возрастом моё сексуальное обаяние слабело. Ко мне стали относиться по-другому — с меньшим вожделением, но с большим уважением, и поначалу это вызывало у меня двойственные чувства. Мысль о том, что моё физическое состояние соответствует моему возрасту, помогала мало. У меня словно отняли что-то, чем я не насладился в полной мере, пока оно у меня было. Я сожалел об упущенных возможностях, создавал себе проблемы фантазиями о тех удовольствиях, которые мог бы получить, но не получил из-за своего склада ума. Эти сожаления длились несколько лет, пока я не успокоился и не перестал горевать о прошлом. И когда это наконец произошло, я был изумлён тем, сколько у меня высвободилось времени. Когда замолчал «призывный горн» сексуального желания, я смог уделить гораздо больше внимания другим важным вещам. Конечно, старые люди не обязательно лишаются секса: есть такие, которые занимаются им и в семьдесят, и в восемьдесят лет. Но, если сексуальные аппетиты слабеют, это тоже хорошо.
Как-то после лекции, которую я прочёл в рамках проводимой институтом Омега конференции по сознательному старению, ко мне подошёл человек и с невероятной гордостью выпалил: «Мне семьдесят шесть, и у меня каждое утро эрекция!» Я не буду сейчас обсуждать его высказывание; в Индии есть отлично выглядящие столетние йоги, у которых эрекция бывает ежедневно. Мне кажется, что если вы сможете сознательно управлять праной («энергией жизни»), то никаких возрастных ограничений не будет. Йоги, овладевшие праной, могут быть сексуально активными в любом возрасте. Однажды я даже видел, как йог поднял своим членом мешок с цементом. (Не пытайтесь ему подражать!) Но это не та йога, которой занимаюсь я.
Возможно, неочевидная истина заключается в том, что, подобно повзрослевшему мальчику, который перестаёт играть солдатиками, пожилому человеку нет необходимости заниматься сексом, если половые отношения уже не обогащают его. Может быть, когда наша сексуальная активность уменьшается (у мужчин наступает импотенция, а у женщин пропадает желание), нам, вместо того чтобы чувствовать себя проигравшими, лучше посмотреть на это как на возможность перейти на следующий курс университета жизни, освоить новые формы близости?
Потеря интереса (внутреннего и внешнего) к сексу смущает женщин не меньше, чем мужчин. Благодаря современным технологиям третья часть жизни женщины приходится на период после менопаузы. Многие дамы, с которыми я разговаривал, рассказывали, что потеря привычной роли («сексуальный объект», «жена», «мать») смутила их или даже заставила почувствовать себя несчастными. Одна женщина говорила: «Я иду по улице, и на меня никто даже не взглянет. Я чувствую себя так, словно больше не существую».
Хотя высказывание «старость — ад женщин», возможно, является преувеличением, потеря сексуальной притягательности может быть болезненной. Лишившись прежнего статуса и перестав быть центром семьи, многие женщины затрудняются в выборе для себя новой роли. Сколь разительно отличается такая ситуация от тех обществ, в которых имеются ритуалы для выражения почтения к поздним стадиям жизни! Например, у иудеев, когда младший в семье ребёнок женится или выходит замуж, его мать торжественно поздравляют и посвящают в бабушки. Даже вступление в Американскую ассоциацию пенсионеров (по достижению пятидесятилетнего возраста) становится ритуалом, распахивающим перед нами дверь в новый этап жизни.
Реализовывать поставленную задачу нам придётся в непростое время. Наша культура не очень склонна проявлять терпимость по отношению к мудрым старикам или старухам. К счастью, по мере вступления поколения «Бэби-бума» в преклонный возраст у нас появляется возможность изменить ситуацию. Многие из нас выросли в эру поисков духовного сознания и не желают, чтобы на них смотрели как на что-то неуместное. Не так уж давно старикам в семье отводилась важная роль. Экономическая необходимость и социальные структуры убеждают индивида в том, что он является частью сложной сети естественных и социальных систем — семьи, общины, государства, биосферы и т. д. Поэтому личность важна не только как индивидуальное существо, но и как часть большой системы.
К сожалению, развитие культа индивидуализма, имевшее место в прошедшие, пятьдесят лет, негативно сказалось на восприятии двух взаимозависимых аспектов. В нашей культуре на смену большой семье, где дети живут в одном доме с родителями, родителями родителей, тетками и дядьями и где старшие играют в повседневной жизни важную роль, пришла малая (или даже неполная) семья. Такая раздробленность лишила большую часть стариков среды, в которой они могут чувствовать свою значимость, и многим пожилым людям кажется, что без места в системе отношений их жизнь лишена смысла.
Помимо чувства отчуждённости от структур семьи и общества, страдать нас заставляет оторванность от мира природы, от биосферы. В результате мы не видим, что возрастные изменения и старение являются естественным процессом. Тем, кто живёт в урбанистической или субурбанистической среде и окружён порождениями человеческого ума, редко предоставляется возможность по-настоящему, всем своим естеством, постичь цикл рождения, старения и смерти.
Степень потери места в природе и семье была остро осознана мной во время интервью, которое я брал несколько лет назад у Орена Лиона — вождя племени онондага в штате Нью-Йорк. В молодости Орен был рекламным агентом в Нью-Йорке, но впоследствии вернулся к своим индейским корням. В его традиции личность человека является частью биографии семи поколений (трёх предшествующих и трёх последующих), но когда Орен говорил со мной, я почувствовал, что он огорчён.
«Внуки не слушают меня», — сказал он.
Я потомок иммигрантов, и мне было трудно понять, почему личность должна зависеть от предшествующих и последующих поколений. Когда мои предки, полные надежд и светлых ожиданий, прибыли в Нью-Йорк, они с радостью отказались от прошлого ради будущего. Хотя эта «философия будущего» весьма способствовала прогрессу, я увидел, что она лишает стареющих детей иммигрантов корней и чувства исторической сопричастности.
Наше общество не знает, что делать со стариками, и поэтому оно лишено именно тех качеств, которые ему могут дать пожилые люди. К несчастью, большинство стариков сами не знают о том, что могут что-то дать обществу. Но молодые не постучат в нашу дверь и не скажут: «Эй, старичье, у вас есть то, что нам надо. Нам нужна ваша мудрость и широта видения». Только став более сознательными в своём процессе старения, мы (как культура) поймём, какие сокровища таит в себе старость и как ими поделиться. Старея сознательно, мы естественным образом начнём проявлять те качества, в которых наше общество нуждается, чтобы выжить: выдержка, рассудительность, терпимость и раздумья. Эти качества может дать лишь спокойное восприимчивое сознание, исследовать которое нам предлагает старость.
Смена ролей в старости часто лишает нас чувства принадлежности к обществу и заставляет чувствовать себя изолированным от других. Когда я говорил об этом с одним вьетнамским мастером дзэн, он сказал, что, несмотря на развитие коммуникационных технологий, в нашем веке информации «одно человеческое существо не может быть с другим существом. Отец не может быть с сыном, мать с дочерью, друг с другом». Хотя люди постоянно обмениваются информацией со всё более широкой аудиторией, им всё труднее быть вместе.
Хотя взаимоотношения изменяются на всех этапах жизни, часто кажется, что в старости трудно установить новые связи взамен разорванных. Попытки не допустить одиночества и чем-то заменить потерянные отношения порой принимают крайние формы. Так, я читал об одном японце, который нанял суррогатную пару с ребёнком, чтобы они посетили его старых родителей (у него самого не было на это времени). Старики провели день, делая вид, будто эти чужие люди — их близкие; они говорили о здоровье «внука», о том, как он вырос, и т. д. Перед отъездом все обменялись поцелуями, и нанятые люди пообещали вскоре приехать опять. За всё это наш японец заплатил им сумму, эквивалентную полутора тысячам долларов.
Один из способов противостоять одиночеству заключается в том, чтобы заботиться о ком-то. Лора Хаксли разработала проект «Забота». Она арендовала в торговом центре помещение, где родители могут оставить детей на то время, пока делают покупки. Вместе с квалифицированными воспитательницами там нянчат детей пожилые волонтеры. От этого выигрывают и дети, и старики. Хотя с возрастом нам может захотеться тишины, у человеческого существа есть врождённая потребность в социальных контактах. Если мы не хотим страдать, нужно уважать эту потребность, поэтому наша программа сознательного старения должна предусматривать её удовлетворение. Нам хочется убедиться в существовании других сердец, подтвердить своё существование чьим-то присутствием.
Я знаю одну пожилую пару. Он психиатр, а она обучает медитации. У них отличный большой дом, в котором жила их большая семья. Но, когда дети разъехались и обзавелись собственными семьями, мои приятели остались в большом доме вдвоём и однажды сказали: «Это расточительство! Почему бы нам не обустроить цокольный этаж и не перебраться туда, предоставив семье одного их наших сыновей верхнюю часть дома?» Их сын действительно нуждался в жильё, а они — в компании.
По странному стечению обстоятельств, другая моя знакомая в 69-летнем возрасте начала семейную жизнь, хотя никогда не намеревалась обзаводиться семьёй. Случилось так, что она осталась единственной опекуншей шестилетнего ребёнка. Эта интеллектуалка, разъезжавшая по всему миру, проводила семинары, писала книги — и вдруг всё нарушил малыш, от которого она не смогла отмахнуться. Несколько лет она оплакивала свою судьбу, но постепенно её отношение к жизненной ситуации изменилось. Теперь ей хорошо с ребёнком. Она даже допускает, что это неожиданное изменение планов улучшило её жизнь.
Киберпространство хотя и не предоставляет возможностей для близкого контакта, всё же даёт пожилому человеку шанс на альтернативное общение. Мы теперь не связаны географией и можем встретиться в прекрасном новом мире Интернета и провести время с компаньонами по виртуальной реальности. Я недавно услышал по радио рассказ женщины о том, как компьютер и Интернет-контакты с людьми помогли ей справиться с одиночеством и депрессией, вызванной смертью мужа. Через год она сама, с помощью ресурсов Всемирной паутины, стала утешать и поддерживать новоиспечённых вдов.
Одна моя семидесятилетняя знакомая учит свою ещё более пожилую и не выходящую из дому соседку пользоваться Интернетом. Другая моя приятельница, которая любит копаться в саду, благодаря Интернету является активным участником международной садоводческой чат-группы{29}. Несомненно, компьютеры будут играть всё более важную роль, позволяя таким пожилым людям, как я, участвовать в социальной жизни и образовательном процессе, не перемещая своё скованное артритом тело на большие расстояния.
Подобного рода конструктивные решения проблем старости иногда менее сложны, чем может показаться. К несчастью, многие из нас слишком привержены культу независимости, чтобы увидеть эти возможности. Мы не хотим обременять других — или не хотим, чтобы обременяли нас. В любом случае, мы оказываемся в большей изоляции, чем хотелось бы. Я беседовал с сотнями пожилых людей, и в словах тех, кто хвастал своей независимостью, явственно звучала нотка одиночества. Мы превращаемся в Элеонору Ригби{30}, сидящую у окна жизни. Преимущества независимости омрачаются чувством заброшенности. Этот сгустившийся мрак может превратиться в труднопреодолимый барьер, отделяющий эго от остального мира. Если мы стыдимся своей старости или боимся зависеть от других, нам не следует оставлять без внимания эту тенденцию к возрастной самоизоляции. Ей можно противопоставить посещение общественных мероприятий или мест, где есть возможность встречаться с подобными себе людьми; может быть, стоит подумать о таких организациях, как центр дневного пребывания пожилых людей, духовная община или разновозрастная группа, созданная специально для того, чтобы позволить общаться разным поколениям.
Зависимость является серьёзным препятствием для большинства людей (особенно для усвоивших ценности нашей культуры). Мы слишком высоко ценим самодостаточность и независимость, поэтому нам кажется унизительным нуждаться в помощи и зависеть от кого-то. Мы ценим свою заботу о других, но стесняемся признать, что и сами нуждаемся в заботе. Инсульт остро поставил передо мной эту проблему и показал, как трудно для эго решить её. Но я обнаружил, что если люди по-настоящему открыты друг другу и желают служить, то стирается грань между сильным и обессиленным, между тем, кто помогает, и тем, кому помогают. Но вначале нам нужно справиться с тем аспектом себя, который отдаляет нас от других людей и мешает нам принимать помощь.
Эта упрямая и неподатливая часть эго сформировалась в двухлетнем возрасте, когда дети впервые учатся отвергать помощь родителей, и она же, без нашего ведома, продолжает настаивать на своём в старости. Если мы не научимся просить о помощи, это так и останется для нас нерешённой проблемой. Если потребность в заботе смущает вас и заставляет чувствовать себя униженным, вы можете максимально долго отрицать, что нуждаетесь в помощи. Вместо того чтобы с благодарностью принять то, что могут предложить другие, многие из нас внутренне закрываются, когда нужно о чём-то попросить. Такая ситуация никому не доставляет радости.
Когда мы становимся зависимыми от других, это может трансформировать личность всех участников происходящего. Позволив себе рассказать о своих потребностях, мы предоставляем окружающим возможность оказать помощь — благодаря нам окажется удовлетворённой одна из самых фундаментальных потребностей человека — потребность помогать. Позволив себе быть зависимым, мы можем помочь окружающим избавиться от страха перед зависимостью. Если же мы проявляем гнев и сопротивляемся своей зависимости, это порождает страдание, так как наши эмоции заставят тех, кто заботится о нас, чувствовать себя неловко. Вместо честного обмена может получиться фарс: обе стороны будут делать вид, будто не делают то, что делают.
Если вам предназначено быть зависимым, то пусть это приносит радость. Мне это даётся нелегко, но я стараюсь, в чём мне помогает невозможность самостоятельно управлять автомобилем. Я всегда любил свои машины. В гараже моей подруги стоял отличный «БМВ», и мне нравилось быть её пассажиром. Это такой фантастический автомобиль, что я в конце концов купил его. Но я не успел на нём покататься — случился инсульт. Я воображал, как управляю машиной, как подчиняю её себе, но вдруг «подчинённым» оказался я сам.
Мои помощники рассказывали, насколько хорош автомобиль, и я радовался, пока не понял, что, даже если мне когда-нибудь захочется проехаться на этой машине, я буду нуждаться в услугах водителя. Это меня слегка расстроило, и я позавидовал тем, кто может сидеть за рулём. И это вызвало у них чувство дискомфорта: они чувствовали себя виновными в том, что могут делать то, чего я не могу. Но однажды во мне произошла внутренняя перемена. Вместо того чтобы думать: «О, горе мне, я не могу сесть за руль», я сказал себе: «Эй, парень! А ведь у тебя может быть «бумер» с личным шофёром!» Поездка мне понравилась, и мои помощники тоже смогли наслаждаться ею. Моя радость позволила радоваться им.
Если мы посмотрим на ситуацию зависимости с точки зрения души, то поймём, сколь освобождающей она может быть. В отличие от картин силы и бессилия, которые рисует перед нами эго, духовная перспектива показывает, что души обмениваются любовью и заботой. Вместо того чтобы негодовать на свою зависимость и проклинать себя за то, что уже не можешь быть таким независимым, как прежде, мы начнём воспринимать новые обстоятельства как шанс развить более близкие отношения. От нас требуется распахнуть дверь, через которую могут войти мудрость и прозрение.
До инсульта я никогда бы не подумал, что смогу так спокойно принимать от людей заботу или позволить им в такой степени «вторгаться в мою личную жизнь». Однако всё это глубоко затронуло меня. Парадоксально, но то, что мы называем несчастьем — то, чему мы больше всего сопротивлялись, — нередко посылает нам величайшие нежданные дары. Я не призываю к телячьему оптимизму; никто из нас (и я тоже) не хотел бы потерять возможность обслуживать себя и стать обузой для других. Я просто хочу сказать, что, когда такое случается, мы часто удивляемся, сколь благотворно для нас происшедшее, каким важным уроком оно оказалось.
Встречая человека, который зависим от других, но не отождествляется с этой ролью, поражаешься, сколько света и радости дарит его зависимость. Те, кто заботится о таких людях, чувствуют, что получили дар. Это подлинно человеческие взаимоотношения, которые обогащают обе стороны. К тому же, взглянув на воплощение с точки зрения души, мы увидим, что люди взаимодействуют не только ради выживания, не только чтобы получить/предоставить пищу, кров и уход. Мы здесь для того, чтобы помочь друг другу обрести освобождение. Всё остальное — лишь обрамление, средство, позволяющее одному человеку помочь другому стать свободным.
Мой добрый приятель Роб Лиман писал мне: «Помогать и поддерживать друг друга на пути к истине — это, возможно, высшая форма любви». Чтобы быть внимательным к чужим потребностям и честным в отношении своих новых, появляющихся с годами нужд, необходимо обладать тем, что буддийский монах Судзуки Роши называет «умом первоклашки»: способностью живого, не искажённого предубеждениями или ожиданиями отклика на каждый момент.
Часто нежелание попросить о помощи вызвано стремлением никого не обременять. Но что мы имеем в виду под «бременем»? Чтобы понять свои и чужие потребности, нужно увидеть, насколько мы привязаны к своим представлениям о «правильном положении вещей» и о том, какими мы должны быть. Я пересёк этот мост, когда мой больной отец больше не мог обслуживать себя и мачеха попросила меня помочь. Поначалу я не мог воспринимать болезнь отца и свои новые обязанности без того, чтобы не видеть в них вторжения в мою жизнь и помехи на пути осуществления намеченного мною. В мои планы болезнь отца не входила. Но я не мог отказаться от сыновнего долга: отец дал мне жизнь, а теперь он нуждался в уходе.
Мне было уже за пятьдесят, но я не женат, и мне было легче изменить свою жизнь, чем другим членам семьи. И всё же это было нелегко. В шестидесятые годы я потратил немало сил на то, чтобы стать независимым от семьи. Каждый раз, когда я возвращался из Индии после периода интенсивной духовной практики, отец спрашивал меня, устроился ли я на работу.
Я уверил себя в том, что он никогда не поймёт меня. Но теперь он был дряхлым стариком, нуждающимся в моём уходе. Так что я вернулся в родительский дом, где жил отец с мачехой, и поселился в комнатке цокольного этажа.
Поначалу я исполнял свои новые обязанности неохотно, думая о своей «жертве» и ожидая от окружающих признания за то, что я такой хороший и любящий сын. Но моя эгоистическая привязанность к роли опекуна постепенно слабела, и в конце концов мы с отцом стали просто двумя людьми, оказавшимися рядом, — не только отцом и сыном, но душами, обменивающимися любовью. Факт зависимости перестал играть какую-либо роль. С тех пор как отец умер, я понял, как здорово, что судьба избавила меня от эгоистической привязанности к внешней свободе и к выработанным мною представлениям о том, какой должна быть моя жизнь. Похоже, что происходящее между нами было именно тем, что нужно. Я заботился об отце так, как он заботился обо мне в детстве, и это дало мне чувство гармонии и завершённости.
Эго отождествляется с теми ролями, которые играет в мире. Одним из важнейших стимулов к исполнению этих ролей является власть. И чтобы в старости не страдать и не испытывать чувства потери, нужно разобраться со своей привязанностью к власти.
Мы измеряем власть многими вещами: количеством денег на банковском счёте, размерами акционерного капитала, физической привлекательностью, авторитетом, способностью строить свою жизнь так, как хочется. С возрастом у нас остаётся меньше внешних подтверждений власти, и мы начинаем понимать, как влипли и сколь безнадёжно держаться за мирские гарантии.
Встречая пожилых людей, имеющих много денег и власти, я часто бывал неприятно поражён тем, как они боятся потерять то, что имеют. Чем больше они цепляются за свои накопления, тем острее боль, вызванная пониманием того факта, что богатство и социальное положение мало что могут дать тому, кто хочет стареть мудро и спокойно. Собственно, эгоистичная привязанность к власти любого рода неразрывно связана со страхом потери этой власти и поэтому становится источником страдания.
Однако есть вид власти, которая не порождает страха. Это духовная власть, сила просветлённого ума. По мере того как мы начинаем ценить власть души больше, чем мирскую влиятельность, наше восприятие возрастных перемен меняется. Помню, я как-то сидел рядом со своим гуру, когда неподалёку проехал кортеж премьер-министра Индии, Индиры Ганди: лимузины, военные грузовики, джипы, генералы. А рядом на низенькой деревянной скамейке сидел Махарадж-джи — старый человек, завернувшийся в одеяло. Он покачал головой и улыбнулся: «Смотри-ка, а ведь это всего лишь земной царь». И в этот момент свет духовности показал, сколь нелепа вся эта помпезная процессия: словно игрушечные машинки и солдатики. «Земная власть нереальна, преходяща, — как бы говорил Махарадж-джи, — и поэтому появляется страх утратить её».
Когда-то я усвоил этот урок, прочувствовав его на собственной шкуре.
Я отдыхал на Мартас-Винъярд{31} с Тарой и Дэнни Гоулменом{32}, к которому отношусь как к своему младшему брату в Боге. Книга Дэнни «Ум эмоций» много месяцев возглавляла публикуемый в «Нью-Йорк тайме» список бестселлеров.
Мы гуляли по пляжу, где меня часто, к большому моему удовольствию, узнавали. К нам подошёл человек и сказал: «Я Вас, кажется, знаю». Я улыбнулся и принял вид этакого скромняги. Человек продолжил: «Вы не Дэн Гоулмен?» Он обращался вовсе не ко мне! Улыбка застыла на моём лице. А подошедший, указывая на меня, спросил у Дэнни: «Это ваш отец?» Стоит ли говорить, что моя привязанность к роли поп-звёзды мгновенно пошатнулась!
Выход на пенсию — типичная причина страха потери власти и положения в мире. Помимо того что работа даёт нам ощущение власти, она помогает структурировать сутки и позволяет почувствовать, что мы нужны кому-то. Многие привыкли ассоциировать себя с тем, что они делают ради заработка, поэтому уход с работы заставляет людей чувствовать себя бесполезными.
Помню, подростком я играл в карты с приятелем моего отца, 76-летним владельцем большой текстильной империи, который горько сетовал на то, что в поисках дешёвой рабочей силы ему приходится ездить из Новой Англии на Юг. Я спросил, зачем такому богатому человек, как он, заниматься этим. Почему бы не уйти на покой, поручив дела кому-то другому? Его печальный ответ сводился к тому, что он не знает, чем ещё может заняться. Точно так же, когда Эндрю Карнеги, великого магната, спросили, почему он продолжает работать, он ответил: «Я забыл, как делать что-то другое». Несмотря на отличие контекста, такие затруднения напоминают о том древнем китайце, который всю жизнь собирал хворост. Когда его спросили, сожалеет ли он о чём-то, он сказал, что сожалеет только о том, что теперь не может собирать хворост.
Три года назад я посетил 92-летнего человека, гордившегося тем, что продолжает делать то же, что делал последние сорок пять лет. Он смотрел на себя как на ролевую модель. К нему каждый день приходили клиенты, но я увидел горькую сторону его успеха. Хотя он делал всё, чтобы не утратить своей роли (и искренне желал помочь людям), мне пришло в голову, что без работы (которой он может лишиться в любой момент) он окажется в пустоте. Конечно, его неспособность изменить свой имидж трогательна (а с точки зрения эго его поведение даже выглядит героическим), но в духовной перспективе это не может не вызывать тревогу.
В каждом из этих случаев отчётливо заметен страх потери власти, которую влечёт за собой утрата привычной роли занятого человека; страх перед неструктурированностью времени и отсутствием чётко определённой последовательности действий.
Чтобы избавиться от беспокойства и придать своей жизни какой-то смысл, люди часто окунаются в другую деятельность: становятся волонтерами, устраивают себе бесконечный отпуск, придумывают хобби или ещё какое-то занятие. Конечно, нет ничего плохого в том, чтобы быть занятым, но так как подобная деятельность порождена отчаянием, она не может быть безоблачной.
Желающим жить осознанно нужно помнить о существовании непреложного закона: всё, что делается как реакция на «негативное» чувство (например, страх), лишь усиливает его. Другими словами, вместо того чтобы в надежде на избавление от пугающих эмоций пытаться заполнить высвободившееся время какой-то суетой, нередко лучше остановиться и уделить внимание своим страхам. Нам предоставляется возможность спросить себя, почему мы боимся бездействия и от какого чувства пытаемся закрыться своей занятостью. Поступив так, мы не только не утонем в страхах, но и обнаружим, что они основаны на ложных предположениях, и поймём, что эти страхи — нечто гораздо худшее, чем реальность, которой они вызваны. Окажется, что мы, сами того не зная, с предубеждением относились к проблеме использования времени. Как заметил Гей Лус, «после аплодисментов в честь занятости и производительности покой кажется грехом». Для нашей материалистичной и ориентированной на молодость культуры такой подход характерен, но он контрпродуктивен в отношении программы сознательного старения, ибо для пробуждения внутренней мудрости необходим покой.
Выход на пенсию можно рассматривать не как конец жизни, а как возможность приступить к другой, более важной работе — превращению себя в мудрого старца. Поначалу такая перемена может смутить и напугать, но я вижу в ней путь к радости и свободе. Часто люди, которые цепко держались за свою роль труженика, избавлялись от неё с огромным облегчением и устремляли свою энергию в новом, неожиданном направлении. К примеру, 83-летняя Флорида Скотт-Максвел чувствует себя в пожилом возрасте более комфортно, чем раньше. Она пишет:
«В старости мы сталкиваемся с бездействием, пустотой, ненужностью, неспособностью работать… Но теперь я уверена, что эта свобода являет собой истинный плод пожилого возраста. Моя старость настолько занимает меня, что я боюсь, как бы что-то ей не помешало».
Других пенсионеров бездействие привлекает меньше. Осенью 1995 года я провёл четыре дня на Международном Горбачев-форуме, где мне встретилось несколько весьма примечательных ролевых моделей старости. Среди участников была Барбара Вейднер — восьмидесятилетняя католичка, которая возглавляет организацию «Бабушки за мир». Когда я спросил её, почему она участвует в движении за мир, она сказала:
«Я просто подумала: «Какой мир я оставлю своим внукам?» Ответ на этот вопрос мне не очень понравился. Поэтому я решила высказаться на эту тему и что-то сделать, чтобы изменить ситуацию. Я изготовила транспарант «Бабушки — за мир» и стала выходить с ним на улицу, заявляя о своём намерении. Однажды я оказалась среди людей, которые, протестуя против милитаризма, вытянулись живым барьером поперёк дороги, чтобы не дать проехать военным грузовикам. Меня арестовали, привезли в тюрьму, обыскали и заперли в камере. И в этот момент со мной что-то произошло. Я поняла, что они больше ничего не могут со мной сделать. Я свободна».
С тех пор Барбара разносит своё послание мира по всему миру и всюду находит бабушек, думающих так же, как она. Она была с Маркосом{33} в горах мексиканского штата Чиапас. Она посещала зону военных действий в Никарагуа и Чечне. Она участвовала в женской конференции, проходившей в Пекине. Она говорит бабушкам: «Мы сильны своей любовью к детям и внукам». На мой взгляд, в ней представлены именно те качества мудрой старости, в которых нуждается наш мир. Лишь пожилой человек (в данном случае бабушка) может предложить такой драгоценный дар: сострадание, исходящее не из соображений «правильности», а из зрелой сопричастности ритмам Вселенной. В деятельности Барбары проявляется власть сердца (являющегося антиподом эго), — власть, которую не может отнять уход на пенсию.
Ещё одно занятие, исключительно подходящее мудрым старцам, — работа с болезнью и смертью. Интенсивно занимаясь этим последние тридцать лет, я узнал многое и о себе, и о тех, кого посещал. Собственно, я часто чувствовал себя учеником, которому давали урок страдающие люди. Разве есть роль, которая приличествовала бы нам, стареющим и умирающим людям, больше, чем пребывание рядом с теми, кто находится в таком же положении?
Три года назад, выступая на конференции в Бразилии, я экспромтом сделал ремарку, которая впоследствии показалась мне важной. Я указал на связь между тем, чему мы хотим научиться, и тем, что мы делаем в мире: «Когда перестаёшь думать о духовной практике как о чём-то, чем ты занимаешься во время медитации, ты осознаёшь, что твоей дхармой является твоя карма». Другими словами, именно то, что мы делаем в мире, как раз и является нашей духовной практикой. Реакция на моё высказывание была удивительной. Впоследствии десятки людей подходили ко мне и говорили, что эта идея открыла им истину и помогала совершенно по-новому взглянуть на своё место в мире.
В связи с освобождением от ролевых моделей нашей культуры и вовлечённостью в непроизводительную (в материальном смысле) деятельность важно отличать истинную ценность себя как мудрого старца от того, за что нас ценят окружающие. Большинство из нас вряд ли стяжают славу с помощью той деятельности, которая привлекает нас в пожилом возрасте. Конечно, есть такие исключения, как Барбара Вейднер, но не приходится ждать особых похвал за работу в саду, игру с внуками или за накопленный житейский опыт. Социум не намеревается награждать нас за медитацию, осознание страхов, ослабление тисков психической необходимости «стремиться» и «достигать». С возрастом желательно избавляться от потребности в общественном одобрении. Многие пожилые люди говорили мне, что одно из главных преимуществ старости заключается в том, что старика не очень заботит мнение о нём посторонних и поэтому он свободно может быть самим собой.
В идеале этот процесс освобождения от шаблонов культуры и осознания своей истинной ценности должен был бы начаться задолго до того, как мы состаримся. Такой заранее упроченный внутренний ресурс весьма помог бы нам в старости, когда в нём возникает потребность. К счастью, в моей жизни именно так и было. Будучи преподавателем в Гарварде, я вёл курс планирования карьеры и предлагал студентам строить её на основе тех ролей, в которых лучше всего могут отразиться их способности и внутренние приоритеты. Но когда я был уволен из университета, а потом вообще лишился возможности заниматься академической деятельностью, мне самому пришлось сделать то, чему я учил.
Проведя тщательную ревизию своих ценностей, я определил, какие роли подходят мне в личной и профессиональной сферах, и принял ряд решений, определивших характер моей жизни на последующие тридцать лет. Я решил, что в семейной жизни буду дядей, в области политики и коммерции — придворным шутом-советником, а применительно ко всему обществу — философом. Я понял, что хочу выйти из-под власти мирской иерархии, и двинулся в направлении восприятия себя как Рам Дасса (мудреца). Такой подход был для меня привлекателен, в частности, потому, что он не ставил возрастных ограничений для моей карьеры. Чем старше я становился, тем увереннее чувствовал себя в выбранной «безролевой роли».
С годами я старался повысить качество своей работы. Мне хотелось, чтобы люди, приходящие на мои лекции, услышали именно то, что, по их мнению, им нужно. Собственно, я просто пытался озвучивать ту мудрость, которая принадлежит всем. Часто я даже начинал лекцию так: «Добрый вечер, дамы и господа. Меня зовут Рам Дасс. В Индии так называют Ханумана — бога в образе обезьяны. Хануман посвятил всю свою жизнь служению Раме (Богу). Но в последние годы я воспринимаю слово РАМ как аббревиатуру: «рот, арендованный мною». Я имею в виду, что каждый из вас арендовал на сегодняшний вечер мой рот, чтобы с его помощью сказать себе то, что вы уже знаете. Откуда я знаю, что вы знаете? Когда я говорю что-то очень важное или эзотерическое, вы утвердительно киваете головой. Разве вы кивали бы, если бы не знали этого? Но если вы знаете, то зачем вы пришли меня слушать? Я не могу придумать другой причины, помимо эволюционной необходимости, заставляющей нас говорить это себе вновь и вновь — пока наконец не услышим. Это работает.
Но, хотя такая деятельность давала мне определённое место в обществе (пусть и маргинальное), я старался относиться к этому легко, зная, что в любой момент можно всё потерять. Так, после инсульта, я в меньшей степени могу (и не так уж сильно хочу) выступать публично. И хотя теперь я в глазах общества менее заметная фигура, я благодарен судьбе за то, что не был всецело привязан к своей работе. К тому же было бы немудро жёстко держаться за представления о том, что именно мудрому старцу надлежит делать и о чём говорить. Учась стареть более сознательно, мы во всё большей степени постигаем преходящую природу всего мирского — включая голос, который мы пытаемся использовать во благо миру. Осознание своего места во всеобщем потоке жизни и умение отличать власть личности от власти души является решающим шагом к духовной зрелости.
На одном из этапов своей жизни М. Ганди возглавил марш протеста против тирании Британской империи. В этой акции участвовали тысячи индийцев. Они оставили работу и пришли издалека, чтобы присоединиться к демонстрации, но когда возникла напряжённая ситуация, угрожающая проявлением насилия, Ганди приказал остановить марш и распустить всех по домам. Люди протестовали и просили Ганди одуматься, но тот ответил: «Бог — абсолютная истина. Я человек. Мне открыта лишь относительная истина. Поэтому моё понимание истины может меняться день ото дня. Я обязан придерживаться истины, а не постоянства». В этом ответе отразилось смирение жизни, посвящённой духовной практике.
Когда нам приходится противостоять стрелам, которые пускает в нас старость, мы можем позволить себе быть «непостоянными» в отношении принятой точки зрения. Следует согласовывать свои планы и отношения с изменившимися потребностями. Так как старость, несомненно, приносит много сюрпризов, нам нужно учиться вести себя более гибко, а не более жёстко. Эмерсон писал, что «глупая настойчивость — дьявол скудоумных». На самом деле, свобода быть непоследовательным является одним из величайших преимуществ старости. Пожилой возраст даёт нам возможность импровизировать и позволяет быть эксцентричными. Мы можем позволить себе быть немного «с приветом» и не придерживаться условностей. Я всегда держу под рукой две цитаты, в которых отражена мысль, которую я хочу выразить. Первый текст написан 85-летней Надин Стар:
«Если буду жива, мне хотелось бы наделать ещё глупостей. Расслабиться. Предоставить себе свободу. Быть проще, чем раньше. Оставить себе меньше серьёзных тем. Дать себе больше шансов. Подняться на новые горы и переплыть через новые реки. Есть больше мороженого и меньше бобов. Может, у меня будет больше реальных проблем, но зато меньше воображаемых. Видите ли, я одна из тех, кто прожил жизнь — день за днём, час за часом — трезво и разумно. О, мне нужны мои мгновения… и, если они у меня ещё будут, хочу, чтобы их было больше. Собственно, я постараюсь, чтобы у меня не было ничего, кроме мгновений. Каждый день — мгновения, одно за другим, а не многие годы впереди. Я была одной из тех, кто никуда не пойдёт без термометра, термоса, дождевика и парашюта. Если мне ещё суждено путешествовать, я буду делать это налегке. Если моя жизнь продлится, я буду ходить босиком по траве даже поздней осенью. Я потанцую. Я покатаюсь на каруселях. Я нарву фиалок. Я буду жить каждое мгновение».
А вот стихотворение Дженни Джозеф. Оно называется «Предупреждение», и в нём автор описывает, как ей хотелось бы в старости радовать себя игривой эксцентричностью.
Когда я стану старой, я буду облачаться в пурпур,
и носить красную шляпку, которая мне не идёт,
и истрачу пенсию на бренди,
летние перчатки и сатиновые сандалии,
и скажу: «На масло денег нет».
Я сяду на бордюр, когда устану,
и в магазине тортик съем с витрины,
понажимаю кнопки всех дверных звонков,
и палкой проведу по прутикам ограды,
и распрощаюсь с рассудительной молодостью.
Я выйду в шлепанцах под дождь,
сорву цветы в чужом саду
и научусь плевать.
Можно будет надеть ужасную блузку,
и потолстеть,
и съесть за раз кило сосисок,
а после всю неделю есть лишь хлеб да квас,
и в ящиках стола хранить карандаши
и всякую другую мелочь.
Но сейчас нужно одеваться так, чтобы не промокнуть,
и платить налоги,
и не ругаться на улице,
и быть примером для детей,
и обедать с друзьями,
и читать газеты.
Но, может, сейчас мне стоит немного потренироваться —
чтобы не шокировать знакомых, когда я вдруг стану старой и буду облачаться в пурпур.
На пожилого человека оказывают воздействие сразу два побуждения:
1) стремление оставаться активным и поддерживать свой социальный имидж;
2) желание отказаться от общественных дел ради неспешной созерцательной жизни.
Хотя кое-кому такая интровертность покажется антисоциальной. Похоже, что тревожащая нас проблема («Я был таким активным, что же со мной происходит?») является естественным результатом старения. Это не параноидальная замкнутость в себе, не боязнь мира, а углубление сознания, вызванное близостью смерти и желанием задуматься над тем, что такое, собственно, жизнь. Приоритеты меняются, и вы отбираете то, что вам подходит. Важно иметь возможность делать это. Нужно иметь свободное время, чтобы задаться глубинными вопросами о том, кто мы, где мы и какой во всём этом смысл. Когда размышляешь о смысле и стоишь на пороге разгадки тайны, возникает непередаваемое чувство. Чтобы использовать эту возможность, непременно нужно остановиться, отстраниться от суеты.
Я получаю много писем от искателей духовности, которые сообщают мне, как они одиноки на духовном пути. Они пишут, что живут в маленьких городках, в которых нет никого, кому можно было бы рассказать о своих чувствах. Им нужны друзья, единомышленники, с которыми можно было бы поделиться сокровенными мыслями о старении, тайне смерти и сознательном восприятии физических, социальных и психологических изменений. Правильное общение — очень важный фактор, помогающий обрести духовное видение. Полезно иметь друзей, которые не дают сойти с выбранного пути и тактично поправляют вас, когда вы отклоняетесь от тропы духовности. Пребывание в обществе тех, кто практикует сознательное старение, укрепляет нашу решимость и помогает противостоять внушениям культуры, враждебной мудрости стариков.
Ввиду большой важности общения с мудрыми людьми и при отсутствии возможности встречаться с единомышленниками, нужно изыскать какие-то альтернативные средства поддержания связи с Сознанием. Огромную помощь в этом могут оказать книги. В те годы, когда я много путешествовал и это не всегда происходило в обществе искателей духовности, со мной всегда были надёжные друзья-книги: цитаты из Лао-цзы, Дхаммапада или Гита, которые указывали мне путь мудрости. Бабушка моей хорошей знакомой является членом церкви «Христианская наука»{34}. Будучи совершенно мирским человеком, она уже много лет каждый день, без исключений, читает вероучительную литературу. Хотя члены семьи беспокоятся, что из-за своей веры она отказывается принимать лекарства, сама она выглядит вполне счастливой и благодаря своим духовным штудиям не теряет духовного взгляда на жизнь.
С возрастом наши отношения с миром становятся более внутренними, не столь явными. Избавившись от мирских ролей, мы учимся уделять больше внимания душевным связям. Мы отчётливее видим и выше ценим свои отношения с родственниками, друзьями и обществом. Хотя мы можем оставаться социально активными, нельзя забывать, что старость — время для раздумий и внутренней работы. Избавившись от необходимости чего-то достигать и сбросив маски, мы сосредоточиваемся на том, чтобы сознательно воспринимать каждое драгоценное мгновение дня и не поддаваться внушениям эго. Вооружившись мудростью, мы сможем жить более творческой жизнью, чем когда-либо прежде. Мы будем строить жизнь на основе покоя и невозмутимости, на обширном пространстве осознанности и любви — при любых жизненных обстоятельствах.