Все и немного больше

Сенатор Роберт Ла Фоллет часто называл Гроувера Т. Койна величайшим преступником века. Когда Теодор Рузвельт говорил о чрезвычайно богатом преступнике, он имел в виду Гроувера Т. Койна. Имя Койна в представлении людей было синонимом жестокости и потрясающего воображение богатства.

Хорас Сесс. Биография Гроувера Т. Койна

Германская армия оккупировала Польшу.

Нью-Йорк таймс, 1 сентября 1939 г.

Сегодня рано утром в магазин мужской одежды Рота по адресу 20098, бульвар Лонг-Бич ворвался неизвестный и выстрелил в служащего магазина Шилтона Уэйса. Как нам сообщили, Уэйс в тяжелом состоянии находится в больнице св. Джозефа, что в Лонг-Бич.

Лос-Анджелес таймс, 19 мая 1941 г.

Последствия последнего ночного налета ужасны. Разрушены дома и целые кварталы. Тем не менее лондонцы демонстративно веселы, женщины ходят в весенних нарядных шляпках, а мужчины — в ярких галстуках.

Эдвард Р. Морроу. Таков Лондон, 28 апреля 1941 г.

1

Мэрилин Уэйс наклонилась к большому зеркалу с отбитым внизу углом — единственному зеркалу приличного размера во всем доме. Она не перестала выщипывать брови старыми разболтанными ножницами и тогда, когда за ее спиной раздались громкие удары в дверь.

— Ты что там, заснула, что ли? — послышался крик Рой.

Не удостоив сестренку ответом, Мэрилин выдернула волосок импровизированным пинцетом. В дверь забарабанили с новой силой.

— Я опоздаю! Ну вот, это все из-за тебя! — завопила Рой. — Я описала штаны!

— Подожди секунду, — сказала Мэрилин, вглядываясь в зеркало и пытаясь удостовериться что она придала брови желаемую форму.

Блестящие каштановые волосы, растущие треугольным выступом на лбу, и чуть раздвоенный подбородок придавали ее лицу привлекательность и пикантность. Прямой и правильный нос, чистая, нежная кожа. Через четыре месяца Мэрилин Уэйс исполнится семнадцать, и ее можно было бы назвать удивительно хорошенькой, если бы не глаза. Глубина ее зеленовато-голубых глаз не позволяла отнести ее к разряду кукольных красавиц. Мэрилин была по-настоящему красива.

Проведя языком по накрашенным розовой помадой губам, Мэрилин изобразила улыбку, в которой, как ни странно, не было и намека на самолюбование. Тщеславие ранней юности ей не было свойственно. Для нее красота была своего рода пропуском в жизнь в каждой новой школе. Во время Великой депрессии семья Уэйсов меняла место жительства не менее трех раз в год — Шилтона Уэйса постоянно подстегивала жена, утверждая, что он должен найти работу, «хоть мало-мальски достойную его таланта». Добродушный ипохондрик с высоким аристократическим лбом и правильными чертами лица, он во всем полагался на свою энергичную миниатюрную супругу и принимал решения под ее влиянием.

Уэйсы жили в Лонг-Бич штат Калифорния уже почти пять месяцев. Приятная внешность и обаяние Мэрилин сыграли свою роль и помогли ей утвердиться в добропорядочном клане школы Джордана.

Она лизнула палец и провела им по брови. Поскольку Мэрилин была недовольна своим ростом — всего лишь пять футов! — она подтянулась и выпрямилась, когда выходила из туалета.

Рой не без издевки поклонилась.

— Красивее самой Гарбо, — сказала она хмуро, затем ухмыльнулась. — Ради этого стоит описать все штаны.

— Ах ты, малышка, — сказала Мэрилин, любовно ероша золотисто-каштановые волосы сестренки.

Рой было двенадцать, и в детской округлости ее тела (из-за чего отец любовно называл ее «пухлявая толстушка») еще только угадывались будущие формы зрелой женственности. Широкая улыбка, большие круглые глаза, вздернутый нос делали ее похожей на симпатичного плюшевого медвежонка. Она считала себя трижды проклятой из-за своего избыточного веса, веснушек на лице и непокорных золотисто-каштановых волос, которые не брал никакой гребень.

— Папа не пришел домой, — озабоченно произнесла она.

— Я знаю, — в глазах Мэрилин также появилась озабоченность. — Эта инвентаризация отнимает у него больше времени, чем он думал. — Шилтон Уэйс сейчас работал у Рота в магазине мужской одежды на бульваре Лонг-Бич, и мистер Рот поручил ему, единственному служащему с полным рабочим днем, провести инвентаризацию товаров на складе — полутемном помещении с некрашеными полками и стойками, забитыми спортивными товарами, которые пользовались спросом у портовых рабочих и нефтяников, живших в порту и городе.

— Каторжная работа, вот что это такое. Папа слишком терпелив, — сказала Рой. Дверь за ней закрылась.

Мэрилин вышла в комнату. Через застекленную дверь сюда врывался яркий солнечный свет, а от леса нефтяных вышек долетал крепкий запах нефти. Она прошла мимо двух железных кроватей с провисшими сетками — ее и сестренкиной, негромко вторя матери, которая, отчаянно фальшивя, пыталась громко и задорно исполнить известный шлягер.

Эта единственная комната одновременно служила столовой, гостиной, спальней и кухней.

Нолаби Фэрберн Уэйс стояла перед старой плиткой на высоких ножках и пекла блины. Кожа на ее лице была грязновато-коричневого оттенка, в оспинах. Черты лица были недостаточно безупречны, чтобы компенсировать этот дефект — результат перенесенной болезни, и ее можно было бы отнести к разряду дурнушек, если бы не лучистый взгляд небольших, но выразительных карих глаз, в которых читался живой интерес ко всему, что ее окружало. Кочевая жизнь не убила в ней молодого энтузиазма и не лишила чувства юмора.

Ее редкие каштановые волосы были накручены на сделанные из газеты бигуди, мешок из-под муки, выполнявший роль фартука, прикрывал ее поношенное синее кимоно.

— Доброе утро, мама, — сказала Мэрилин, поцеловав мать в покрытую оспинами щеку.

Не вынимая изо рта сигареты, Нолаби улыбнулась этому очаровательному созданию, которому она умудрилась дать жизнь.

— Эта блузка тебе очень идет, — сказала Нолаби. — Я думаю, она никогда так эффектно не смотрелась на тете Люси Фэрберн.

Мэрилин выдавила из себя улыбку. Единственное, что она не могла принять в своей жизнерадостной, энергичной матери, так это ее убежденность в том, что Уэйсы должны носить поношенные вещи. За время скитаний Шилтона Уэйса семью ни разу не заносило в Гринуорд, штат Джорджия, поэтому Мэрилин знала о родине Уэйсов, Ройсов и Фэрбернов лишь со слов матери, а генеалогию свою изучала по присылаемым из этого города посылкам с поношенной одеждой, которые приходили к каждому Рождеству.

— Ну вот, ешь, — сказала мать, кладя ей на тарелку три коричневых блина (в начале месяца бывал еще бекон). Стол не был накрыт: Нолаби вела хозяйство наскоро, по-походному, весело, и ели там, где придется.

В это солнечное майское утро Мэрилин устроилась с блинами на подоконнике и, пока ела, рассматривала крутой спуск к бухте. Вымазанные нефтью черные вышки возвышались над разбросанными там и сям ветхими домишками. Мэрилин вытянула шею, чтобы увидеть серую лачугу, из которой всю ночь доносились джазовые мелодии, исполняемые на пианино, и куда то и дело заходили мужчины. Поджав губы, Нолаби предупредила дочерей, чтобы они туда не ходили и даже не смотрели в ту сторону, из чего Мэрилин заключила, что это было дурное место. Конечно, ее интересовали три броско одетые женщины, которые жили в этом доме. Каждый раз, когда ей удавалось увидеть хотя бы одну из них, Мэрилин испытывала чувство вины. Мать не хотела, чтобы она смотрела туда, а Мэрилин, пусть и не унаследовавшая отцовской робости, была послушным ребенком. Послушание было одним из средств, которым она могла оплатить горячую материнскую любовь.

— Опять после обеда отправишься в драматический клуб? — спросила Нолаби:

Залившись румянцем, Мэрилин повернулась к матери.

— Мы сейчас читаем новую пьесу.

— Я думаю, что ты там лучшая актриса.

— Что ты, мама, совсем нет, — вздохнула Мэрилин.

— Тебе не хватает уверенности, — твердо сказала Нолаби. — Без этого нечего делать в Голливуде.

Нолаби интересовалась всем, что имело отношение к кино, читала и перечитывала старые подшивки «Современного экрана» и не пропускала передач по радио, которые вели Хедди Хоппер и Лоуэлла Парсонз. Кнодетт, Жоан, Коарк, Тироне, Эррол — она произносила эти имена так, словно эти люди были членами ее семьи. При малейшей возможности она водила девочек на субботние утренники и вовсе не в шутку прочила старшей дочери, своей любимице, будущность кинозвезды.

— Драматический клуб — это просто хорошее место для встреч, вот и все, — сказала Мэрилин, макая блин в сироп.

— Тебе в будущем пригодится все, чему ты здесь научилась.

Мэрилин не возносилась столь высоко, чтобы представить себя кинозвездой. Она мечтала влюбиться, выйти замуж, родить детей.

— Ох, мама, перестань меня дразнить. Ты же знаешь, что из меня толку не выйдет.

— Да как ты можешь это говорить! В прошлое Рождество в Сан-Педро кого больше всех вызывали после спектакля?

— Мама, это всего лишь школьный спектакль и…

— Миссис Уэйс?

И мать, и дочь повернулись на голос. У двери, забранной ржавой сеткой, стоял долговязый подросток. Мэрилин признала в нем уборщика, работавшего неполный день в том же магазине, что и отец. Звали его Джимми Брокуэй, он, как и Мэрилин, учился в школе Джордана классом или двумя ниже ее. Заикаясь, он поздоровался.

— Да, я миссис Уэйс, — ответила Нолаби.

— Меня зовут Джимми Брокуэй, я работаю у Рота. — Его голос внезапно пресекся, словно спазм перехватил горло.

— Да, я слушаю, — подбодрила его Нолаби.

— Я подметаю, прежде чем идти в школу… И сегодня утром, когда я пришел туда… — У парнишки снова пропал голос.

Бумажные бигуди Нолаби покачнулись.

— Я думаю, что ты там увидел мистера Уэйса?

— Гм… Может быть, мне лучше войти…

Нолаби, всегда такая быстрая и решительная, не сдвинулась с места, и Мэрилин, поставив тарелку, подошла к двери, чтобы откинуть крючок.

Кадык у юноши дернулся, когда он посмотрел на Мэрилин. Он тут же отвел взгляд, уставился на двуспальную кровать, которая была смята лишь с одной стороны, и глухо сказал:

— Тут, видите ли, такая проблема… Мистер Рот послал меня сообщить вам…

Нолаби и Мэрилин выжидающе смотрели на него.

— Мистер Уэйс… он… гм…

— Говори же, — шепотом сказала Мэрилин.

— Он в больнице, — выпалил наконец парнишка.

Мэрилин ахнула. Нолаби громко закричала.

— Что произошло? Что с ним? — хриплым голосом спросила Мэрилин. Из числа отцовских сетований на свое здоровье ей вспомнились его жалобы на боли в груди.

— Я не знаю… Мистер Рот велел лишь сказать, чтобы миссис Уэйс пришла… как это… в святого Джозефа…

— Ясно, в больницу святого Джозефа, — произнесла Нолаби. Лицо ее было мертвенно бледным.

— Я подвезу вас… у меня машина…

Нолаби сорвала с себя фартук, натянула свитер — коричневый, присланный кузиной Телойс Ройс, с дырками на локтях — и выскочила на улицу.

— Сестру! — закричала, спохватываясь, Мэрилин. — Я должна взять сестру!

Она добежала до ванной и затарабанила в дверь.

— Рой! Рой!

— Ты тут провела в свое удовольствие кучу времени, а теперь позволь мне…

— Открой! Папа в больнице!

Дверь мгновенно распахнулась. На пороге появилась Рой, губы ее были в зубной пасте. Если Мэрилин была любимицей матери, то Рой пользовалась особыми симпатиями у отца.

Нолаби и Мэрилин расположились на передних сиденьях ветхого драндулета «оникс», Рой села сзади. Никто из них в последствии не мог припомнить никаких других деталей этой недолгой поездки в больницу.

2

«Оникс» резко остановился перед украшенным лепниной входом. Рой вылезла из машины и бросилась вверх по лестнице впереди матери и Мэрилин.

В пустом вестибюле она остановилась в нескольких шагах от стола, за которым немолодая блондинка с перетравленными перекисью волосами продолжала читать «Сатердей ивнинг пост», не обращая внимания на вошедших.

Лицо Нолаби стало каким-то маленьким в обрамлении торчащих, словно кудри Медузы Горгоны, бигудей. Всегда такая словоохотливая, сейчас она молча приблизилась к столу.

Молчание нарушила Мэрилин.

— Мы ищем мистера Уэйса, его привезли сегодня утром, — негромко сказала она. — Вы не знаете, что с ним?

— Уэтс?

— Уэйс, — по буквам произнесла Рой.

Женщина не спеша ткнула ластиком на конце карандаша в лежащий перед ней список.

— У-э… — начала было Рой.

— Девочка, я не глухая, — оборвала ее женщина.

Нолаби робко кашлянула.

— Что-нибудь с сердцем?

Открыв журнал, женщина сказала:

— Пройдите налево по коридору до конца, затем поверните направо. Там увидите дверь, на которой есть надпись.

Мэрилин и Нолаби взялись за руки, в то время как Рой бросилась вперед…

На двустворчатой двери была надпись:

«Палата неотложной помощи.

Не входить.

Звоните, чтобы получить информацию».

— Неотложная помощь, — прошептала Нолаби. У стены стояли хромовые носилки, обтянутые искусственной кожей. Нолаби опустилась на них, чувствуя, что у нее подгибаются ноги. Прижав ладонь ко рту, она наблюдала, как Мэрилин нажимает на кнопку звонка. Металлический звук был резким и коротким.

Все трое напряженно смотрели на дверь, за которой слышались голоса и шум, словно кто-то катал тележки на колесах. Никто не появлялся.

Рой снова нажала на кнопку и несколько секунд не отпускала палец.

Через какой-то промежуток времени, который всем троим показался вечностью, обе створки двери распахнулись, и перед ними предстала тучная медсестра.

— Что вы тут делаете со звонком?

— Мы Уэйсы, — сказала Рой.

— Семья мистера Шилтона Уэйса, — вежливо добавила Мэрилин.

— Совсем ни к чему устраивать такой трезвон! — Сестра сердито посмотрела на Рой. — Как только появится что-нибудь важное, вам скажут.

— Но я не знаю, что случилось с моим мужем, — каким-то непривычно просительным тоном произнесла Нолаби. — Что с ним произошло?

Сестра посмотрела на нее, на старое кимоно, выглядывающее из-под видавшего виды свитера, на бумажные бигуди. Презрительно отвернувшись, она перевела взгляд на Рой, которая так и не успела надеть носки и туфли, на ее растрепавшиеся во время поездки кудрявые золотисто-каштановые волосы. Наконец дошла очередь до Мэрилин. Сестра скользнула взглядом по безупречно начищенным двухцветным кожаным туфлям, купленным на распродаже всего за доллар, потому что на одной туфле была царапина.

— Об этом вам скажет хирург, — холодно сказала она.

— Хирург? — удивилась Мэрилин. — Но я думала… Сестра, разве у него не сердечный приступ?

Не ответив, сестра удалилась в комнату.

Но прежде чем дверь закрылась, Рой рассмотрела коридор, в котором не было ничего, кроме носилок. Она открыла рот и завизжала.

Снова появилась сестра.

— Прекратите этот шум, — прошипела она.

— Что с моим папой? — завопила Рой.

— Ах ты маленькая негодница, разве ты не знаешь, что ты в больнице?

— Где мой папа? — выкрикнула Рой.

— Он в операционной, — сердито сказала сестра, недобро сверкнув глазами. — В него стреляли и ранили в грудь. Доктор пытается извлечь пулю, и я не удивлюсь, если этот кошачий концерт помешает ему успешно завершить операцию.

Рой мгновенно прекратила кричать.

Нолаби спросила:

— Стреляли из ружья?

Все трое с недоумением переглянулись.

— Наверно, хотели ограбить, — предположила Мэрилин. — Ты как думаешь, Рой?

Рой не ответила. Она кусала нижнюю губу, чтобы не разрыдаться.

— Все будет хорошо, мама, все будет хорошо, — сказала Мэрилин, в то время как слезы катились по ее щекам.

Все утро они просидели на жестких холодных носилках. Нолаби сжимала руку Мэрилин. Они находились в изолированной части больницы. Мимо них никто не проходил, кроме чернокожей старухи с пропитанной лизолом шваброй. Скорее всего, она не могла ничего знать, но все же Рой не удержалась и спросила ее о состоянии здоровья мистера Шилтона Уэйса.

Рой чувствовала себя так, словно она высоко взлетала на качелях, казалось, что желудок ее то и дело куда-то проваливается. Папа, папочка, ты должен поправиться, обязательно должен. Ноги и покрытые веснушками руки нестерпимо зудели, заставляя Рой непрерывно почесываться.

Каким-то незнакомым голосом Нолаби сделала ей замечание.

— Ты все-таки не обезьянка, Рой.

Рой перестала чесаться. После этого зуд стал еще более мучительным, и она вновь пустила в ход ногти.

Большие часы над дверью показывали одиннадцать часов сорок восемь минут, когда в дверях появилась та же самая тучная сестра.

Все трое поднялись, вопросительно уставившись на нее.

— Доктор Виндфилд попросил меня сообщить вам, что мистер Уэйс так и не пришел в сознание, — произнесла она ровным голосом. — Он скончался несколько минут назад.

Вдова и две сироты предались горю, вполне естественному в таких случаях. Нолаби бессильно опустилась на руки Мэрилин.

Рой бросилась на холодные неудобные носилки и разрыдалась. Ее стала бить дрожь. Папа, папочка, как мог ты навсегда оставить меня совершенно одну!

Мистер Рот пришел, принеся с собой большое сдобное кольцо с миндальными орехами и изюмом. Он смахнул с лица слезы, выслушав последние новости. Накануне он закончил работу около полуночи, оставив Шилтона довести до конца инвентаризацию комбинезонов.

— Это сейчас самый ходкий товар, у нас есть все размеры, — сказал он.

Придя утром, он обнаружил, что склад ограблен, а его служащий лежит без сознания на куче тканей, пропитавшихся кровью. Мистер Рот позвонил в полицию.

— Я узнаю, какая положена компенсация, — пообещал он.

В пятницу он вернулся с оформленными обязательствами. Семья Уэйса должна была получить 500 долларов единовременно и по 50 долларов ежемесячно, из которых 25 причиталось вдове и по 12 с половиной каждому ребенку до достижения им восемнадцатилетнего возраста.

После ухода Рота Нолаби дрожащими руками зажгла последнюю сигарету.

— Пятьсот долларов, таких денег я в жизни в руках не держала. Но я думаю, что их едва хватит, чтобы заплатить за больницу и похороны. — Голос ее задрожал, но она взяла себя в руки. — А пятьдесят долларов в месяц — это половина того, что зарабатывал отец, а ведь мы жили не ахти как роскошно.

— Может быть, нам вернуться в Гринуорд, — спросила Мэрилин. От слез ее глаза казались еще больше и зеленее.

— Вернуться? — возмущенно спросила Рой. — Да я никогда там не была! И ты тоже…

— Там живут ваши близкие, — сказала Нолаби, выпуская струйку дыма.

— Прелестно! — отреагировала Рой. — Давайте отправимся туда, чтобы можно было целовать им руки, когда они будут отстегивать нам старые шмотки.

— Боже, как мне надоели эти обноски, — вздохнула Нолаби.

Обе дочери удивленно повернули к ней головы.

— Это что-то новенькое, — сказала Рой.

— А что мне оставалось делать, дерзкая девчонка? — сказала Нолаби, ласково ероша кудри дочери. Она кашлянула. — Я не хотела, чтобы отец знал, как я ненавижу это старое тряпье. Ему и без того приходилось несладко, он ведь был далеко не миллионер.

Рой всхлипнула.

Нолаби протянула ей платочек.

— Мы не вернемся домой, пока не добьемся успеха, — сказала она и стряхнула пепел в пустую кофейную чашку.

— Мама, мы стали даже беднее, чем раньше, — вздохнула Мэрилин.

— Мы не дадим родне повода думать, что ваш отец плохо заботился о нас. Я не хочу, чтобы кто-то из них говорил: «Бедный Шилтон, он оставил семью необеспеченной».

— Что же нам делать? — спросила Мэрилин.

— Может, надо поиграть в тотализатор на скачках, — сказала Рой.

— Я подумаю, — ответила Нолаби.

Двумя днями позже сестры, проснувшись утром, увидели, что мать сидит на койке Мэрилин. От нее пахло дымом, словно она просидела в дыму долгое время.

— Мэрилин, ты выглядишь очень молодо, — сказала она.

— Мне многие дают девятнадцать, — ответила Мэрилин, пытаясь понять, куда клонит мать.

— Нет, тебе можно дать не больше четырнадцати, — отчеканила Нолаби. — Отныне тебе именно столько.

— Мне будет семнадцать в августе, — сказала Мэрилин.

— Тебе исполнится только пятнадцать. Мы переезжаем в Беверли Хиллз.

— Беверли Хиллз! — Железные пружины заскрежетали, когда Рой соскочила с кровати. — На какие шиши? На капиталы от пособия?

— Я найду работу. Мы выкрутимся.

— А почему именно в Беверли Хиллз? — с опаской спросила Мэрилин.

— Там живут люди кино. Их дети учатся в средней школе.

— А город посылает сигнал SOS о том, что ему не хватает нищих учащихся?

— Хватит, Рой, я уже много чего от тебя слышала. — Нолаби произнесла это строго, но одновременно ласково погладила Рой по полной талии. Она понимала, насколько детей потрясла смерть отца. — Когда в Беверли Хиллз будут ставить пьесу, наверняка важные киношники придут на премьеру.

— Мама… — Мэрилин откинулась на подушку в залатанной наволочке. В ее глазах читался ужас.

— Везде, где мы жили, ты была примой.

— Я очень стараюсь, всегда учу роль, но…

— Ты хорошо играешь.

— Но не для такого места, как Беверли Хиллз. И потом, я уже почти выпускница.

— Тебе только четырнадцать, — твердо сказала Нолаби.

— Нет, мама! Прошу тебя.

— Потребуется довольно значительное время, чтобы крупные продюсеры тебя заметили. Нужно два дополнительных года.

Мэрилин тихонько заплакала.

Рой смотрела на склоненную красивую голову сестры. Ее внезапно обожгла мысль, которая раньше никогда не приходила ей в голову. Мэрилин заплатила слишком высокую цену за свою близость к матери. Энергичная Нолаби всецело жила интересами своей красавицы-дочери, радовалась ее успехам, адресованным ей похвалам, вытирала ей слезы, вторгалась в ее душу. Мэрилин была слишком мягкой, чтобы защититься от этого вторжения.

Рой вырвалась из объятий матери.

— Мам, эта идея совершенно сумасбродная! Вот что бывает, когда начитаешься любимых журналов!

— Я считаю, что в них пишут много чуши о том, как находят кинозвезд, но в них и немало правды. Актрисы откуда-то все-таки берутся.

— Неужели ты и вправду хочешь, чтобы я притворялась, будто на два года моложе, и постоянно крутилась возле этих кинобоссов? — спросила Мэрилин, поднимая заплаканное лицо.

— Ты всегда срывала аплодисментов больше, чем все другие, — гнула свое Нолаби.

— Это совсем не означает, что она Кэтрин Корнелл, — сказала Рой.

— Я думаю, что искатели талантов знают, где найти Кэтрин Корнелл, но им не надо ее искать. Им нужны не бродвейские актрисы, а красивые девушки.

— Мама, это бред, нет никаких шансов, — снова заплакала Мэрилин.

— Ты из рода Ройсов, Уэйсов и Фэрбернов. И ты не упустишь свой шанс, — сказала Нолаби. Напряженная и бледная, она была похожа на игрока, который делает последнюю ставку.