Все и побыстрее

Глава 25

Наступил март. Стояло прекрасное весеннее утро. Джоселин открыла глаза и посмотрела на часы. Стрелки приближались к семи. Она вскочила с кровати и выбежала на террасу. На улице было еще прохладно, и она поежилась. Трава и первые весенние цветы были покрыты росой. С ветки на ветку тяжело порхали красивые бабочки с хохолками на головках.

Огромный сад, гордость и забота Гоноры, был чудо как хорош в это тихое весеннее утро.

Полюбовавшись пробуждающейся природой, Джоселин вытянула вперед левую руку и стала рассматривать золотое кольцо с аккуратным бриллиантом, в котором преломлялись лучи восходящего солнца, рассыпаясь разноцветными огоньками. Джоселин улыбнулась, и ее умное, всегда напряженное личико преобразилось.

В этой молодой женщине трудно было узнать прежнюю худенькую, неуклюжую девочку в очках с толстыми стеклами. Годы хорошо поработали над ней, превратив в очаровательную женщину. Очки уступили место контактным линзам, которые усиливали голубизну ее глаз. Красивые волосы были коротко подстрижены. Она была высокой и, как все Силвандеры, тонкокостной.

Гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя, но внутри Джоселин осталась все той же неуверенной в себе девочкой. Она критически рассматривала себя в зеркало и не находила там ничего хорошего — худая высокая женщина с плоской грудью. Правда, ей грех было жаловаться на ноги, длинные и стройные, они привлекали к себе внимание и были как раз под стать вошедшим в моду мини-юбкам.

Выросшая без матери, под присмотром непрерывно меняющихся пожилых нянечек с деспотическими характерами, Джоселин и сама постепенно стала грубой. Кроме того, на фоне своих красавиц-сестер она всегда была гадким утенком и поэтому привыкла относиться к своей внешности очень критически. Но вот настал момент, когда Джоселин решила утвердить себя в этой жизни. Она блестяще окончила машиностроительный факультет Колумбийского университета и стала работать в компании Курта, став через год лучшим специалистом. Работа доставляла ей огромное удовольствие и целиком захватила ее. Математический склад ума позволял Джоселин решать самые сложные проблемы, которые требовали не только инженерного, но и психологического подхода. Ей нравилось воплощать замыслы в реальность. Она настолько выкладывалась, что после завершения каждого проекта впадала в глубокую депрессию, равносильную смерти. Джоселин очень гордилась, что заняла ведущее положение в бизнесе, где преобладали мужчины, но часто задавалась вопросом, не помешает ли ей ее ум и организованность оставаться женщиной.

Джоселин погладила обручальное кольцо и улыбнулась. «Ты моя женщина», — сказал ей Малькольм, протягивая конусообразную бархатную коробочку.

Семья Айвари приобрела землю, расположенную в глубоком каньоне, и построила там дом, вернее, ряд домов — коттедж для Джоселин, гостевой домик, домики для прислуги, гараж на семь машин и большой особняк для себя. Все постройки были связаны между собой извилистым переходом. Построенные из золотистого камня и дерева, они походили на сказочные домики альпийской деревушки. Заняв значительную сумму у престарелого Джорджа Мак-Ни, Курт купил каньон Бель-Эа еще в 1953 году и сам разработал проект его застройки. Он купил его специально для Гоноры, заметив ее тягу к земле и желание иметь сад. Джоселин не переставала восхищаться его щедростью и уверенностью в себе.

Джоселин вошла в столовую, где Курт в одиночестве сидел за длинным столом и ел яичницу с беконом. С годами Курт стал еще красивее, хотя в его густых волосах появилась первая седина, а на лбу и вокруг глаз — небольшие морщины, однако в его лице были зрелая мужественность и уверенность в себе.

Оторвавшись от «Лос-Анджелес таймс», Курт молча кивнул Джоселин. Зная, что по утрам Курт не любит говорить о делах, она села за стол и налила себе кофе.

Джоселин допивала вторую чашку, когда Курт молча протянул ей страницу газеты с финансовыми новостями. Она взглянула на заголовок: «Талботт» — первая строительная компания, начинающая строить дороги в Афганистане».

— А как же насчет дороги, которую мы построили в прошлом году недалеко от Кабула? Все это проделки Кристал.

С того туманного вечера, когда Джоселин тайком убежала из особняка на Клей-стрит, она ни разу не видела ни Гидеона, ни сестру, ни двух их маленьких сыновей.

Семьи Талботт и Айвари совершенно не общались между собой, они как бы жили в разных галактиках, и только Ленглей, как космический корабль, связывал их друг с другом. Во время своих частых наездов в Штаты он останавливался и в Сан-Франциско, и в Лос-Анджелесе. Каждый месяц он получал от своих враждующих зятьев значительные денежные суммы, что позволяло ему снять просторную квартиру в престижном районе и даже открыть небольшое издательство «Силвандер Пресс», которое издало несколько тоненьких сборников поэтов-авангардистов, потеряв при этом кучу денег, что не мешало Ленглею каждый раз с гордостью заявлять: «Вы знаете, я первым издал книгу Руперта Джекса». Он также любил говорить, что деньги, которые он получил от зятьев, не что иное, как хорошее вложение капитала.

Джоселин быстро пробежала глазами длинную статью о новом проекте Талботта и заметила:

— Кристал тут хорошо поработала.

Курт пожал плечами, показывая, что ему нет дела до чужих забот, и спросил Джоселин:

— Кажется, сегодня вечером мы встречаемся с Малькольмом?

Малькольм должен был прийти вечером, и все четверо собирались поговорить о предстоящей свадьбе.

— Да, сегодня, — подтвердила Джоселин со счастливой улыбкой.

Курт вышел из дому, оставляя следы на мокрой траве, и направился в сад, где работала Гонора.

Одетая в сапоги, джинсы и просторный свитер, Гонора возилась с глициниями, Курт протянул к ней руки, и она упала в его объятия. У Джоселин перехватило дыхание, как его перехватывает на высоте. Она потрогала свой бриллиантовый талисман и понемногу успокоилась.

Каминные часы пробили семь, когда раздался звонок Малькольма. Джоселин побежала встречать его к кованым железным воротам, расположенным в горловине каньона в миле от основного дома. Наблюдая, как он вылезает из своего старенького, видавшего виды «фольксвагена», Джоселин опять усомнилась в своем счастье. Кто бы мог подумать, что Джоселин Силвандер отхватит такого красавца. Своей изящной фигурой и красивым лицом он смахивал на изнеженного мужчину-манекенщика, но Бог распорядился так, что это впечатление быстро исчезало. Густые темные волосы непокорной волной набегали на его чистый лоб, едва заметный шрам рассекал нижнюю губу, на носу выделялась горбинка — результат случайной травмы во время футбольного матча, как думала Джоселин, темно-серые глаза были глубоко посажены, совсем как у Курта, с гордостью отмечала про себя Джоселин. Малькольм был среднего роста, но широкие плечи, узкие бедра и тонкая талия создавали впечатление, что он гораздо выше.

Убедившись, что Малькольм искренне любит ее, Джоселин перестала волноваться из-за разницы в возрасте: сейчас ей было двадцать четыре, а он на два года моложе, а если точнее, то на год и одиннадцать месяцев. После окончания университета он пришел работать к Айвари и стал одним из множества инженеров, вечно толпящихся в бюро, где работала Джоселин. К этому времени Курт разбил компанию «Мак-Ни — Айвари» на несколько отдельных конструкторских бюро. Они встретились осенью. Печальное событие в Далласе сблизило их. Джоселин громко рыдала, переживая из-за смерти президента Кеннеди, а Малькольм пытался утешить ее.

Малькольм заключил Джоселин в объятия. Он любил ее так же сильно, как она его, и не скрывал этого. Он часто звонил ей, приносил бутерброды, когда она не могла оторваться от работы, проводил с ней все вечера и уик-энды.

— Моя гейша уже поджидает меня, — заметил он, крепко целуя Джосс.

— Не думай, что так будет всегда, — смутившись, ответила Джоселин.

Малькольм потрепал ее по щеке.

— Давай скажем им, что мы хотим пожениться как можно скорее и нам не нужна пышная свадьба.

— Я с тобой абсолютно согласна.

— Чем скорее, тем лучше, иначе я просто не выдержу. — Малькольм придерживался строгой морали и хотел, чтобы его будущая жена оставалась девственницей до первой брачной ночи, а Джоселин в свои двадцать четыре все еще была ею. Наглядный пример сестры был памятен ей, и она не позволяла ни одному воздыхателю затащить себя в постель до свадьбы.

— И как скоро это произойдет? — спросила Джоселин, нежно кусая жениха за мочку уха.

— Как только будут готовы анализы крови.

Во время обеда все непринужденно беседовали, перескакивая с одной темы на другую. Они обсуждали планы Айвари по строительству дорог в странах «третьего мира», таких, как Замбия и Танзания, вторжение американских войск во Вьетнам, новый роман «Герцог», лауреатов премии «Оскар».

Когда Малькольм впервые появился в доме Айвари, на нем был темный деловой костюм, белая рубашка и черный галстук — униформа всех служащих компании, сейчас он, как и Курт, был в джинсах, клетчатой рубашке и пуловере. Тогда он говорил очень мало, но внимательно следил за ходом беседы, временами вставляя незначительные замечания. С тех пор он вполне освоился в этом доме и теперь принимал активное участие в разговоре, громко смеялся и позволял себе перебивать собеседников.

После кофе все перешли в гостиную и сели у камина, в котором горели эвкалиптовые поленья, наполняя комнату чудесным ароматом.

— Ну а теперь приступим к делу, — сказал Курт, закуривая.

— Да, пора, — ответила Гонора — ее глаза светились счастьем. — Вы уже назначили дату?

Малькольм покачал головой, а Джоселин нерешительно сказала, что скорее всего это произойдет в самое ближайшее время.

— Минуточку, — Гонора погрозила ей пальцем и, подбежав к бюро, достала календарь и заглянула в него. — Давайте назначим свадьбу на последнюю субботу мая. Подходит?

— Конец мая? — закричала Джоселин.

— Не горячись, — прервал ее Малькольм, — нам вовсе не стоит пороть горячку.

Джоселин покраснела. Гонора тоже смутилась.

— Я не хотела бы вмешиваться в ваши дела, — сказала она, — но нам с Куртом нужно время, чтобы все подготовить.

— Спасибо, конечно, — ответила Джоселин, — но нам ничего не нужно. У нас все будет очень скромно. Из членов семьи только вы двое и папа, если он найдет время сюда приехать.

— А как ты думаешь, Малькольм? — спросила Гонора. От Джоселин она знала, что его родители погибли в автодорожной катастрофе два года назад. Мистер Пек был губернатором штата Техас, а миссис Пек происходила из знатной семьи. Оба они вели светский образ жизни, были членами известного гольф-клуба «Ананндель» и одевались у лучших модельеров. Они были настолько беспечны, что не застраховали ни свои жизни, ни свое имущество. Их дом был трижды перезаложен, и после выплаты всех долгов Малькольму едва хватило денег на похороны. Чтобы заплатить за учебу, он работал мойщиком машин и официантом в ресторане на Лейк-стрит. — У тебя остались какие-нибудь родственники?

— Нет, если не считать родню в Провиденсе, которую я едва помню.

Гонора понимающе кивнула головой.

— Мы, конечно, ценим вашу помощь, — встряла Джоселин, — но мы уже все решили.

Малькольм откинулся в кресле и посмотрел на свою невесту.

— Джоселин, возможно, это звучит смешно в устах мужчины, но я всегда мечтал о настоящей свадьбе — церковь, цветы, подружки невесты и огромный свадебный торт. Он развел руками, показывая размеры торта.

«Предатель», — подумала Джоселин, и сердце ее упало.

— Я хочу пригласить приятелей, — продолжал Малькольм, — и мечтаю увидеть, как ты идешь к алтарю в белом платье. Да к тому же мне надо заработать побольше денег.

— Значит, ты проведешь всю оставшуюся жизнь за чертежной доской, — бросила Джоселин.

— Не преувеличивай, — спокойно заметил Малькольм, — но нам действительно предстоят большие расходы.

— Нечего валять дурака, — вмешался Курт, — все расходы мы берем на себя.

— Нам это доставит огромное удовольствие, — сказала Гонора. — У нас ведь не было свадьбы.

— Вот именно, — вставил Курт. — Вы должны повеселиться и за нас.

Гонора снова заглянула в календарь.

— Давайте назначим свадьбу на пятнадцатое число. Это как раз суббота. Подходит?

— Прекрасно! — воскликнул Малькольм и посмотрел на Джоселин. — Согласна, дорогая?

Джоселин долго молчала, вертя на пальце обручальное кольцо, потом тихо ответила:

— Ну что ж, пусть будет пятнадцатое мая.

— Ну вот и умница, — сказал Малькольм, целуя ее.

Глава 26

— Теперь я вижу, что правы те, кто считает мужчин более сентиментальными, чем женщины, — сказала Джоселин, глубоко вдыхая холодный ночной воздух.

Малькольм промолчал и, засунув руки в карманы, стал взбираться по крутому склону каньона. Они направлялись к бельведеру, чтобы полюбоваться панорамой города. Тропа, ведущая вверх, освещалась электрическими фонарями. Рассеянный свет падал на растущие по бокам дорожки тюльпаны, бледно-желтые нарциссы и ирисы, делая их похожими на фосфоресцирующие сказочные цветы.

— Почему ты не предупредил меня заранее? — продолжала Джоселин. — К чему тогда все эти разговоры о незамедлительной и скромной свадьбе?

— Я уже объяснил тебе, что не имею привычки жить на чужие деньги, да и мне просто хотелось угодить Гоноре.

Малькольм всегда стремился расположить к себе окружающих, будь то продавец супермаркета, билетер в кинотеатре или кто-то другой. Он старался вызвать ответную улыбку у всех и ужасно расстраивался, если ему это не удавалось. Джоселин, обожавшая его, не замечала, сколько усилий прилагает ее жених к тому, чтобы нравиться всем без исключения.

— А ты подумал обо мне? Как-никак я твоя невеста.

— Похоже, природа не доставляет тебе удовольствия? — Малькольм развел руками, привлекая ее внимание к окружающей их красоте. — Забудь обо всем и наслаждайся прогулкой.

Зарплата молодых специалистов не позволяла им ходить по дорогим ресторанам, поэтому перед походом в кино они обедали либо дома, либо в дешевом мексиканском ресторане. Обида клокотала в душе Джоселин, и поэтому ее тон был особенно резким.

— Позволь мне сказать тебе правду: ты женишься не на мне, а на тех удовольствиях, которые получаешь, приходя в дом своего босса.

— На твоем месте я бы помолчал, Джоселин. Не выводи меня из терпения.

— Подумаешь, как страшно! — воскликнула Джоселин, на самом деле не на шутку испугавшись, что сделало ее тон еще более язвительным.

— Позволь мне высказать все, что я о тебе думаю. Ты без конца повторяешь, как тебе всегда хотелось иметь брата или сестру и как ты рад, что наконец приобретешь новую семью. Еще бы! Разве плохо быть членом семьи владельца большой международной компании? А ты не допускаешь мысли, что они не захотят принять тебя. Надо быть уж совсем дураком, чтобы пойти на такой шаг.

— Какая же ты дрянь!

— Если я дрянь, то зачем ты женишься на мне? — Сердце Джоселин содрогнулось от ужаса, но она уже не могла остановиться. — Хотя и так все ясно: ты женишься на этом доме, этом саде, на своем боссе и его жене.

Свет фонаря упал на лицо Малькольма, и Джоселин увидела, что его лоб покрылся холодным потом, в глазах горела ярость, руки сжались в кулаки. Вдруг рука его поднялась, и он нанес ей сильный удар в живот. В глазах Джоселин потемнело, и она упала на грядку с ирисами. Хватаясь за землю руками, она медленно поднялась.

Сильная боль пронзила ее, и, согнувшись пополам, она схватилась за живот. Из глаз хлынули слезы.

Из фильмов и книг Джоселин знала, что, когда мужчина, разозлившись, бьет женщину, он дает ей пощечину открытой ладонью. Малькольм нанес ей такой удар, словно она была его заклятым врагом. «Почему я не заткнулась? — спрашивала она себя. — Узнаю прежнюю Джоселин Силвандер. Теперь он возненавидит меня. К тому же он моложе… Все кончено…»

Держась за живот, Джоселин побрела к дому, чтобы укрыться в нем, как раненое животное укрывается в своей норе.

— Тебе очень больно? — спросил Малькольм. В его голосе звучали тревога и нежность.

Вытирая слезы, Джоселин спросила:

— Почему ты не сказал мне, что являешься чемпионом по боксу?

— Господи, Господи! — повторял Малькольм, забегая вперед и стараясь заглянуть ей в глаза. — Что я наделал! Скажи мне, как ты?

— Пока жива, — ответила Джоселин, распрямляясь, — но ты победил в неравном бою.

Малькольм привлек ее к себе, и Джоселин уткнулась ему в плечо, орошая слезами его синий пуловер — ее подарок к Рождеству.

— Господи, меня убить мало.

— Это будет стоить тебе двух лишних танго.

— Так ты простила меня? — прошептал он.

— Зачем ты спрашиваешь? Во всем виновата я сама. Я вела себя как последняя дрянь.

Они стояли, прижавшись лицом друг к другу. Внутри у Джоселин все болело.

— Нам лучше вернуться домой, — сказал он.

Она сделала шаг, и боль внутри дала о себе знать с новой силой.

— Дай мне хотя бы отдышаться. — До дому оставалось четверть мили по извилистой крутой тропе.

Морщась от боли, Джоселин опустилась на распиленный надвое ствол секвойи, служивший скамейкой. В темноте светились белые стволы берез. Малькольм обнял ее за плечи.

— Дело в том, что отец временами поколачивал меня и мать, и я привык к самообороне.

Джоселин удивленно посмотрела на него, но темнота скрывала выражение его лица.

Малькольм всегда с нежностью вспоминал свою покойную мать, а отца он просто боготворил. Мистер Пек научил сына играть в гольф, править яхтой, кататься на водных лыжах, быть предупредительным с женщинами. Малькольм часто с гордостью рассказывал, с каким вниманием слушали лекции отца по воспитанию молодежи в клубе бойскаутов, куда мальчики приходили вместе со своими родителями. Мистер Пек был лейтенантом военно-морских сил США. За личное мужество он не раз награждался орденами и медалями, которые в детстве так любил рассматривать его сын. За героизм, проявленный в битве за остров Мидуэй, мистер Пек был награжден Морским крестом.

— Я могу понять, что он бил сына, но как он мог бить свою жену? — спросила Джоселин.

— Это случалось нечасто, и на то были свои причины.

— Что за причины?

— Он очень уставал на работе. Течерсан, его начальник, воспользовавшись войной, выдвинул свою кандидатуру на пост вице-президента, а отец сделал все возможное, чтобы он провалился, и тогда этот сукин сын стал мстить ему.

Джоселин понимающе кивала головой, но здравый смысл подсказывал ей, что здесь что-то не так.

— Ты хочешь сказать, что, когда у твоего отца были неприятности на работе, он отыгрывался дома?

— Я не обвиняю его, но иногда бывало.

Она дотронулась до шрама на его губе и спросила:

— Это его работа?

Малькольм пожал плечами. Джоселин снова поцеловала бледный рубец.

— Как это случилось?

— Я не помню. Не береди мои раны. В то время отец был вне себя от злости, так как его штат был сокращен вдвое.

— Тебе накладывали швы?

— Целых восемь.

— О Боже! Тебя отвезли в больницу?

— Да.

— Неужели тебе не задавали вопросов, как это случилось?

— Я сказал, что упал и ушибся.

— А это откуда? — Джоселин дотронулась до горбинки на его носу.

— Кто-то оклеветал отца, и Течерсан уволил его с работы. В тот день я потерял новый велосипед, подарок отца на мое шестилетие. Когда с носа сняли повязку, отец отправился со мной на загородную прогулку. Это было самое счастливое время моего детства.

— Он пил? — Джоселин не могла припомнить, чтобы ее отец хоть раз поднял руку на своих дочерей, как бы пьян он ни был. Отец просто становился многословным и заносчивым.

— Боюсь, что у тебя сложилось неправильное представление о моем отце, дорогая. Он был отличным парнем, правда, несколько вспыльчивым. Мы знали, что, когда у него нелады на работе, ему лучше не попадаться под руку.

— Но ведь тебе было только шесть лет…

— Мне нет нужды оправдывать его. Он был исключительным человеком — храбрым, отзывчивым, с большим чувством юмора. Мама очень любила его, а друзья души в нем не чаяли и готовы были идти за ним в огонь и воду. Мне жаль, что я сослался на него — теперь ты будешь думать Бог знает что. В девяноста девяти случаях из ста он был самым лучшим отцом на свете.

«Самый лучший отец на свете избивает своего шестилетнего сына за то, что тот где-то оставил велосипед», — с содроганием подумала Джоселин. Боль внутри живота постепенно утихала и сейчас была похожа на небольшую боль перед месячными.

— Давай пойдем, — сказала Джоселин.

— Тебе уже лучше?

— Прекрасно. — Джоселин встала и поморщилась от боли.

Обнявшись, они медленно пошли к сверкающему огнями дому. Малькольм шептал ей на ухо слова любви, и Джоселин решила больше не расспрашивать его об отце, хотя и не могла понять, за что он так любил его. Удивила ее и та быстрота, с которой спокойное расположение духа ее будущего мужа перешло в безудержный гнев.

— Джоселин, послушай, я ударил тебя…

— Хватит. Все уже забыто, — сказала она не допускающим возражений тоном.

— Ты самое лучшее, что есть в моей жизни, и я хочу, чтобы у нас с тобой все было хорошо.

— Так и будет, — ответила Джоселин, еще крепче прижимаясь к нему.

Курт и Гонора были в гостиной. Курт сидел за столом и что-то писал. Гонора лежала на диване с открытой книгой на груди.

— Насколько я поняла, Джоселин не хочет никакой свадьбы, — сказала Гонора.

Курт поднял голову от работы.

— Ты же знаешь нашу Джоселин. Она не от мира сего.

— Но я не хочу ее принуждать.

— Ради Малькольма она пойдет на все.

— Как хорошо он сказал, что хочет видеть ее в свадебном платье.

— Он действительно любит ее.

— Она тоже от него без ума. Возможно, это звучит ужасно, Курт, но поначалу он мне совсем не понравился — уж слишком красив.

— Я сделаю из него Квазимодо, когда он придет в нашу семью, — ответил Курт, продолжая писать.

— Тебе кажется, что это необходимо?

— В некоторой степени, но боюсь, это не понравится Джосс. Она гордится им.

Гонора задумчиво посмотрела на огонь.

— Джосс всегда была замкнутой, — сказала она тихо.

— Ну и что? Зато у нее блестящий ум, — ответил Курт.

— Ты считаешь, что Малькольму это нравится?

— Похоже.

— А что будет, когда они поженятся и она обгонит его в карьере? Ты всегда говорил, что у нее блестящее будущее.

— Надеюсь, они справятся с этим. — Курт сложил бумаги и засунул их в портфель с медными треугольниками по углам. — Женитьба — рискованное мероприятие.

Гонора улыбнулась.

— Звучит так, будто ты в этом раскаиваешься.

— Я просто в отчаянии, — сказал Курт, протягивая ей руку.

Успокоенная словами мужа и радуясь за сестру, Гонора встала с дивана и прижалась к Курту. Они погасили в гостиной свет и направились в спальню.

Глава 27

Венчание Джоселин и Малькольма состоялось в простой, из серого камня церкви Сант-Албанс. Невесту вел к алтарю отец. На ней было белое шелковое платье с короткими рукавами.

Большинство из собравшихся в церкви людей так или иначе были связаны с семьей Айвари — старые и новые клиенты компании, политики, члены совета директоров фирм, образующих консорциум с фирмой Айвари. Солидные мужчины, одетые в темные деловые костюмы, с выражением значимости на лицах, мужчины помоложе из числа тех, кто работал с Малькольмом и Джоселин. Среди гостей были и хорошо знакомые лица: Фуад, специально прилетевший из Лалархейна, и Ви со своим новым мужем, подрядчиком из Сан-Диего, которым она очень гордилась, так же как и новой норковой шубкой — единственной среди других нарядов.

Гонора под руку с Куртом стояла в первом ряду. Она была рада, что отец прилетел из Лондона, но считала, что было бы более справедливо, если бы невесту вел к алтарю не он, а ее муж. Кто, как не он, избавил Джосс от вечных страхов, приютил ее в своем доме, оплатил ее учебу, взял на работу и вселил уверенность в себе.

Проходя мимо сестры, Джоселин улыбнулась ей, и эта улыбка уже была не улыбкой вечно испуганной девочки, а улыбкой женщины, знающей себе цену. «Если бы только Кристал была здесь», — подумала Гонора. Почему судьба распорядилась так, что сестры Силвандер не могли быть вместе, поддерживая друг друга и в горе, и в радости?

Длинная вереница машин направлялась к дому Айвари, где гостей ждали накрытые в саду столы под желтыми и белыми зонтиками. Официанты обносили гостей шампанским. На специально сооруженном помосте играл оркестр Менни Хармона.

Под звуки мелодии «Лунная река» Ленглей закружил дочь в вальсе. На нем был добротный костюм, скрывавший небольшой животик, появившийся в последние годы, седые волосы, подстриженные по английской моде, были слегка взъерошены, лицо сияло. Многие из гостей полагали, что выход Курта на международную арену стал возможен лишь благодаря поддержке его английского тестя.

Ленглей, раскрасневшийся от большого количества выпитого шампанского, кружил свою дочь в таком бешеном темпе, что платье Джоселин надувалось, как парус на ветру.

— Послушай, Джосс, — сказал он дочери, — ты помнишь, какой сильный дождь лил в день свадьбы Кристал и Гидеона?

Слабая улыбка скользнула по губам Джоселин, и она посмотрела вокруг, отыскивая в толпе гостей свою сестру и ее мужа. Она так и не простила Гидеона за то, что он оставил в беде ее старшую сестру, разлучил их всех с Кристал и стал врагом Курта.

— Да, сегодня погода намного лучше, — ответила она.

Ленглей громко рассмеялся.

— Да и твой муж намного лучше. Он настоящий красавец!

Заиграли «Ты называешь меня безответственным», и Джоселин пошла танцевать с Малькольмом.

— Ты счастлив? — спросила она.

— Очень, — последовал ответ. — Это самый лучший день в моей жизни.

— С этого дня я перестаю делать три вещи: вставать на колени, когда подаю тебе обед, говорить только тогда, когда меня спрашивают, мыть твои ноги и воду пить.

— Неужели это говорит моя жена? — удивился Малькольм, но его улыбка сияла счастьем.

Забыв, что они не одни на танцевальной площадке и что гости наблюдают за ними, Джоселин поцеловала его в губы. Раздались аплодисменты.

Еще перед свадьбой Джоселин и Малькольм сняли квартиру во вновь отстроенном доме в районе Вилшир. Им отвели две секции в охраняемом подземном гараже и вручили ключ от ворот высокого забора, сделанного из металлической сетки. Район был не из лучших и изобиловал криминальными элементами, но зато находился в десяти минутах ходьбы от их работы. Джоселин вступала в новую жизнь и была рада, что теперь она ни от кого не зависела.

Не отличаясь особой аккуратностью, Малькольм тем не менее требовал, чтобы дом содержался в чистоте. Джоселин подчинила всю свою жизнь мужу и всячески старалась угодить ему, хотя его требования временами казались ей чрезмерными. Иногда ее раздражало, что по всей квартире разбросана его одежда, мокрые полотенца, не говоря уже о бутылках из-под колы, грязных чашках, мятых газетах.

Малькольм любил поесть. Он купил Джоселин две поваренные книги «Современная французская кухня» и «Блюда итальянской кухни» и требовал, чтобы она готовила по ним. Для Джоселин, которой никогда раньше не приходилось готовить, работа на кухне была мукой. У нее вечно что-нибудь подгорало, пальцы были порезаны, руки потемнели от бесконечной чистки овощей. Она старалась тщательно продумать все покупки, перед тем как в субботу отправиться по магазинам, но вечно забывала то одно, то другое, и каждый вечер, возвращаясь с работы, была вынуждена забегать в магазин, чтобы докупить недостающие ингредиенты — соль, перец, лук и тому подобное.

По характеру Малькольм был очень общительным, любил компании, но сейчас ему хотелось насладиться семейной жизнью, и они совсем не встречались с друзьями. Одним словом, Малькольм был доволен своей жизнью, и единственным, что ее омрачало, была работа.

Он работал в управлении по разработкам нефтедобычи, и его группе было поручено сделать проект буровой платформы в открытом океане. Заказ стоил десять миллионов долларов. Заказчик отвергал их проекты один за другим, и компания несла большие убытки. Сотрудники управления, возглавляемого Малькольмом, теряли интерес к работе и высказыванию новых идей. Все это заставляло Малькольма нервничать и злиться.

В отличие от мужа дела Джоселин шли на редкость удачно. На фирму поступил заказ на переделку старого мотора, чтобы увеличить скорость его вращения, и Джоселин была назначена ответственной за его исполнение.

Она лично поехала на машиностроительный завод, чтобы ознакомиться с проблемой на месте. Единственная женщина, она помогла рабочим снять это старое ржавое чудовище и миллиметр за миллиметром исследовала его. Джоселин пообещала хозяину завода, венгру по национальности, что мотор будет готов через неделю, и лично следила за ходом работ. Вскоре статор и ротор были перемотаны, и мотор мощностью в полторы тысячи лошадиных сил заработал на новых оборотах. Хозяин был ей очень признателен и устроил в ее честь банкет. Счастливая и гордая, Джоселин бежала по темной улице в объятия мужа, к его безудержным фантазиям.

Джоселин смотрела на свое отражение в зеркале платяного шкафа. В одной рубашке она лежала на кровати, привязанная к ней за ноги и за руки. Перед ней стоял Малькольм и смотрел властным взглядом. На нем были только полосатые пижамные брюки, заправленные в высокие сапоги для верховой езды. Сегодня они играли в пирата и его пленницу, а вчера — в хозяина и его рабыню. Джоселин считала эти игры бесконечно глупыми, а себя полной идиоткой, однако они очень возбуждали ее, и вот сейчас она была уже готова.

— Малькольм, дорогой, возьми меня скорее.

— Что ты хочешь, чтобы я с тобой сделал? — спросил он грозно.

— Вошел в меня.

— Ты должна хорошенько попросить меня об этом.

— Умоляю!

— Только после того, как я покончу с этой целкой на моем корабле.

Джоселин стала изображать, что она ненавидит воображаемую девственницу.

— Нет, сначала меня! — закричала она, извиваясь от страсти с такой силой, что скрипела кровать. — Возьми меня, я тоже целка.

— Но если ты мне соврала, сука… если соврала…

— А как ты узнаешь об этом?

— У меня есть специальная машинка.

Джоселин начала хихикать.

— Где ты раздобыл ее? На помойке?

Малькольм молча ждал, пока она перестанет веселиться, затем направился к комоду и стал копаться в ящиках.

— Что ты там ищешь? — спросила Джоселин. Малькольм не ответил.

— Дорогой, мы же условились — никаких плетей.

Джоселин скосила глаза и увидела, что Малькольм достал из коробки длинный искусственный член с мягкой пластиковой головкой.

— Боже, что это? — закричала она. — Малькольм, это же вибратор! Не смей этого делать! Развяжи меня! Не смей, это опасно!

Малькольм молча воткнул вибратор в розетку и сорвал с нее рубашку.

— Нет, Малькольм, нет!

Он склонился над ней, на лице застыло блаженное выражение.

«Неужели это Малькольм, — подумала Джоселин, — или мне просто снится кошмарный сон?» Сейчас она уже не считала их игры забавными, ее охватил ужас и, как ни странно, сильное возбуждение.

Малькольм включил вибратор и с наслаждением вставил его.

— О, Малькольм, дорогой, остановись… Нет, нет, не останавливайся! Как хорошо! Еще! Еще! Джоселин извивалась, ее тело подчинялось ритму вибратора, она отдавалась ему, стонала от наслаждения и с наступлением оргазма испустила такой истошный крик, что соседи застучали в стену.

Не снимая своих дурацких сапог, Малькольм всем телом навалился на нее и почти сразу же кончил. Затем он развязал ее, и, счастливые, они уснули в объятиях друг друга. «Чудо, — подумала Джоселин, засыпая, — так чудовищно и так чудесно».

Глава 28

— У тебя на свитере оторвался лейбл, — заметил Малькольм.

— Какое это имеет значение, — ответила Джоселин, расправляя складки темно-синей кашемировой юбки. — Мы будем в своей семье.

Им давно уже пора было быть у Курта и Гоноры, пригласивших их на барбекю, но Малькольм только что вернулся с работы, где его задержал представитель заказчика, указав на несоответствие конструкции буровой вышки нижней части ее основания; затем на бульваре Вилшир он попал в пробку и просидел битых полчаса в душной машине на августовской жаре. Даже сейчас, после душа и смены делового костюма на бермуды и белую рубашку, он был потным и красным.

— Ну да, ты, я, большой начальник и его жена, — ответил Малькольм, протягивая ей свитер.

— Я сделаю это позже, когда у меня будет время, — сказала Джосс.

— У тебя нет времени ни на что, кроме твоей проклятой работы!

У Джоселин задергалось веко. Настроение Малькольма часто менялось, особенно в последнюю неделю, когда у него не ладилось с работой, и это было опасно. Эти внезапные вспышки гнева пугали Джоселин, и она начинала искать их причину — ее возраст, ум, общий банковский счет, который пополнялся в основном благодаря ее высокой зарплате. Она знала, что должна сдерживать себя, но не всегда могла сделать это.

— Неужели ты будешь устраивать скандал из-за пары стежков? — спросила она.

Малькольм недобрым взглядом обвел комнату: на кровати валялось ее платье, которое она сегодня надевала на работу, через спинку стула был перекинут его деловой костюм, желтая пластмассовая корзина в углу комнаты была заполнена невыглаженным бельем.

— По-моему, ты плохо знаешь свои обязанности хозяйки и жены, — рявкнул он.

— Хорошо, я пришью его, — ответила Джоселин, беря иголку, — хотя и не собираюсь надевать свитер в такую жару.

В машине Джоселин был кондиционер, и они решили ехать на ней. Малькольм сидел за рулем. Он ловко лавировал в потоке машин, проскакивая светофоры. Джоселин молчала, стараясь не вспоминать прошлую ночь.

Вскоре они приехали в дом Айвари, и тут выяснилось, что они не единственные их гости.

Барбекю готовилось на крытой террасе, расположенной на склоне выше жилого дома. Курт, вооружившись длинной вилкой с деревянной ручкой, переворачивал жарящихся цыплят. Гоноры пока не было. В плетеном кресле сидел темнокожий человек с большим носом и пышными черными усами.

— Фуад! — радостно закричала Джоселин. — Я и не знала, что ты в Лос-Анджелесе! Когда ты прилетел?

— Вчера вечером, — ответил он, поднимаясь с кресла и заключая Джоселин в объятия. — Я прилетел специально, чтобы повидаться с моей маленькой девочкой.

С тех самых пор, как Джоселин впервые появилась в Лос-Анджелесе десятилетней некрасивой и неуклюжей девочкой и Фуад, часто приезжавший к ним в гости, поклялся ей, что со временем она станет жемчужиной его гарема, он усвоил манеру говорить с ней в шутливом, дружеском тоне. У них в доме Фуад обычно носил американскую спортивную одежду кричащих тонов — красные брюки, розовые и темно-красные рубашки. Джоселин никак не могла представить, что у себя на родине он носит черный халат и белую чалму. Джоселин любила Фуада за его здоровый оптимизм, громкий смех и искрометный юмор.

— Старый обманщик, — закричала она, повиснув у него на шее.

Малькольм, который видел Фуада только раз, у себя на свадьбе, уважительно протянул ему руку.

— Рад снова встретиться с вами, ваше высочество, — сказал он.

— Для друзей я просто Фуад, — последовал ответ.

— До тех пор, пока дело не касается бизнеса, — Курт подмигнул своему арабскому другу, — тогда мы должны преклонять колена и целовать кольцо.

— Ты ведь получил свой заказ? — смеялся Фуад. — Чем ты теперь недоволен?

В начале шестидесятых в самом сердце бескрайней пустыни были обнаружены запасы нефти. Лалархейн пригласил четыре американские компании, включая и компанию «Талботт», принять участие в строительстве нефтепровода и пяти насосных станций, чтобы подвести нефть к Персидском заливу, а это составляло примерно двести тридцать миль. Компания «Айвари» получила эксклюзивное право контролировать все работы от самого начала до того момента, когда заработает вся система.

— Малькольм, Джосс, — на террасе появилась Гонора, — а я ходила звонить вам.

— Прости, мы немного опоздали, — ответила Джоселин, — сегодня на дорогах очень интенсивное движение.

— Тысяча извинений, — вмешался Малькольм, широко улыбаясь. — Надо знать мою жену! Она ужасная копуша. Видели бы вы, как она вертелась перед зеркалом! Никак не могла выбрать, какой свитер надеть, и в результате решила, что для свитера слишком жаркая погода.

Джоселин постаралась изобразить веселую улыбку.

За обедом разговор шел в основном о нефтепроводе.

Джоселин не была посвящена в дела Малькольма и не могла поддержать разговор, но она всех внимательно слушала и попыталась кое-что себе уяснить.

— Как вы собираетесь переправлять и сваривать огромные трубы? — начала она расспрашивать Курта. — Где будут жить строители, и вообще, удастся ли тебе нанять столько рабочих?

— Строителям, работающим за границей, выплачивается двойная зарплата, — ответил Курт, — а правительство освобождает их от уплаты налогов.

— Что касается моего управления, — сказал Малькольм, — то для нас это не вопрос денег. Мои ребята сгорают от нетерпения.

— От нетерпения? — Фуад пригладил усы. — В моей стране сгорают от нетерпения, когда очень хочется помочиться.

— Если бы мне представилась такая возможность, я бы, ни минуты не задумываясь, поехал туда, — сказал Малькольм, пропуская шутку Фуада мимо ушей. — Я считаю, что в проекте должны принимать участие самые лучшие инженеры и разработчики.

— Но там ужасные условия, Малькольм, — заметила Гонора, посмотрев на Фуада со смущенной улыбкой.

— На что это похоже? — спросила Джоселин. — Все сравнивают страну с Французской Ривьерой.

— На Ривьере нет нефти, — сказал Малькольм.

Обед закончился, и Гонора отправилась на кухню, расположенную здесь же, мыть тарелки.

Потом все пили кофе, любуясь заходом солнца.

— Ну, Джоселин, расскажи, как тебе живется замужем? — попросил Фуад.

— Кажется, я выдержала экзамен на жену, — ответила Джоселин.

— И это все, что ты можешь сказать? — спросил Фуад.

— Живется, как в раю, — добавила Джосс.

— В раю? — переспросил Малькольм. — Тогда почему ты проводишь там так мало времени?

— Я была занята работой по переборке старого мотора для местной электрокомпании, — пояснила Фуаду Джоселин.

— Джосс очень умна, — сказал Курт, — она схватывает все на лету. — Малькольм молча уставился на скатерть, которую лучи заходящего солнца окрашивали в оранжевый цвет.

Следующий день недели был рабочим, и семья Пек уехала домой в десять часов вечера. Малькольм молча вел машину, не считаясь с другими водителями и правилами уличного движения. Джоселин вертела в руках бумажную салфетку, прихваченную со стола, и смотрела в окно на вспыхивающие огни реклам и светящиеся названия увеселительных заведений.

Когда они приехали в гараж, Джоселин, не в силах больше выносить затянувшееся молчание, сказала:

— Фуад просто невыносим, ты не находишь?

Малькольм промолчал, и только когда они достигли дверей квартиры, бросил ей через плечо:

— Меня от тебя просто тошнит.

Войдя в квартиру, Малькольм достал бутылку виски и, включив телевизор, сделал большой глоток прямо из бутылки. Он иногда выпивал с друзьями, но совсем немного, а за обедом мог осилить бутылку «Хейнекена», но чтобы пить вот так, прямо из бутылки, как настоящий алкоголик, это было уж слишком. Джоселин стало неприятно смотреть на него, и она ушла в свою спальню.

— Закрой за собой дверь, ты не в конюшне! — заорал он ей вслед.

Джоселин вернулась и закрыла дверь. Ее охватила тревога. Стараясь успокоиться, она поправила смятую постель, развесила по шкафам одежду, разложила по ящикам белье мужа, пастой «Аякс» вымыла ванну и туалет. Время от времени она подходила к двери и прислушивалась. До нее доносились взрывы смеха, звучащие с экрана телевизора, — Джонни Карлсон смешил публику своим репликами.

Перед тем как лечь спать, она осмелилась заглянуть в гостиную. Малькольм сидел, развалившись на большом бархатном диване — свадебном подарке одного из компаньонов Курта.

— Малькольм, уже первый час, — сказала она тихо.

Малькольм вскочил на ноги, злая усмешка исказила его лицо, рука сжалась в кулак. Размахнувшись, он ударил ее по левой щеке. Удар был такой силы, что, если бы Джоселин не схватилась за дверной косяк, то наверняка не устояла бы на ногах.

— Будешь знать, как приставать ко мне! — заорал он.

Схватившись за щеку, Джоселин бросилась в постель и закуталась с головой в одеяло.

Дверь с шумом захлопнулась. Щека у нее горела, в ухе звенело. Джоселин заплакала. Что, если он повредил ей ухо? Может, следует позвонить в больницу, которая обслуживает сотрудников компании «Айвари»? Но что она скажет? Что ее ударил муж за то, что она не хотела пришивать к свитеру ярлык фирмы «Баллантайн»? Джоселин уже винила во всем себя. Если бы я не вела себя как последняя сука, ничего бы не случилось. Малькольм очень нервничал за рулем. Еще бы, такое движение! Да еще эти неудачи на работе! Джоселин плотнее прижалась к подушке и неожиданно для себя скоро уснула.

Среди ночи она проснулась. Тишину квартиры разрывали какие-то протяжные стоны, похожие на завывание ветра в трубе. Она вскочила с постели, острая боль пронзила ей ухо. Джоселин вбежала в гостиную. На экране телевизора мелькали какие-то черно-белые кадры. Малькольм спал, уронив подбородок на грудь, откуда вырывались протяжные стоны. Он стонал во сне.

Опустившись на колени, Джоселин легко коснулась его руки.

— Дорогой, проснись.

Глаза Малькольма открылись, и он уставился на нее отсутствующим взглядом.

— Джоселин? — взгляд постепенно становился осмысленным.

— Тебе что-то приснилось?

— Кошмар. Мне снилось, что я ребенок и… — Он вздрогнул.

— Все хорошо, дорогой, — она взяла его лицо в свои ладони и стала покрывать его поцелуями. — Я с тобой. Успокойся.

Обняв Малькольма за талию, Джоселин повела его в спальню. Не снимая бермуд, он лег на кровать. Джоселин привалилась к нему. Она гладила его голову и плечи, утешая, как маленького мальчика. Он повернулся к ней лицом.

— Ты не уйдешь от меня? — спросил он.

— Не надейся, от меня не так легко отделаться.

— Мне никогда не было так плохо. Этот ублюдок из «Паловерде ойл» отклоняет все мои проекты.

— Это не только твои проекты, но и всей группы.

— Основные идеи мои.

— Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

— Хорошо тебе говорить, ты ведь очень умная.

— И ты тоже.

— Я не должен был становиться проектировщиком.

— Напрасно ты так думаешь, пройдет время, и все станет на свои места.

— Господи, чего бы я не отдал, чтобы попасть в Лалархейн. Вот где можно проявить себя. — Его голос был сонным.

— Тсс… спи.

— Отдал бы все, чтобы попасть туда…

На следующий день Джоселин предложила Малькольму пригласить Курта и Гонору на ленч, но тот наотрез отказался и выскочил из-за стола, не доев бутерброд с тунцом, запах которого еще долго стоял в кухне.

Набравшись решимости, Джоселин позвонила Гоноре и пригласила ее в бар Майка Лимона. Всего два дня назад они встречались с сестрой в ее доме на барбекю.

Джоселин никогда не любила ни о чем просить и сейчас чувствовала себя очень скверно. До бара было рукой подать, но Джоселин, несмотря на летнюю одежду, вся взмокла, когда вошла в полумрак помещения, пропахшего запахами кухни. Гонора уже ждала ее, сидя за отдельным столиком, — бар был переполнен, но имя Айвари и пятидолларовая купюра возымели свое действие.

— Привет, — сказала Джоселин, опускаясь в кожаное кресло.

Потягивая коктейль «Том Коллинз», она обдумывала, как лучше начать разговор.

Сестры поговорили о нестерпимой жаре, которой, казалось, не будет конца, о правильном уходе за японской сакурой, о визите Фуада и других ничего не значащих вещах. Прекрасные глаза Гоноры пристально рассматривали лицо Джоселин. Наконец она не выдержала и спросила:

— Что у тебя со щекой, Джосс?

— Ничего, — ответила Джоселин, отодвигаясь подальше от сестры.

— Мне кажется, у тебя здесь синяк, — Гонора дотронулась до своей скулы.

Перед выходом из дома Джоселин нанесла на лицо толстый слой грима, запудрила место, где был синяк, и была вполне уверена, что сестра ничего не заметит, но, очевидно, в полумраке бара ее лицо было невыгодно освещено.

— Ах, это, — начала она сбивчиво, — разве ты не заметила его в понедельник? Я ударилась о приборную доску в машине.

Официант принес заказ. «Пора», — решилась Джоселин, цепляя на вилку большую креветку.

— Гонора, послушай, мне надо кое-что с тобой обсудить.

— Слушаю.

Две пары, сидящие за соседним столиком, шумно поднялись со своих мест. Раздался взрыв смеха. Воспользовавшись шумом, Джоселин произнесла скороговоркой:

— Попроси Курта, чтобы он послал нас с Малькольмом в Лалархейн.

Гонора внимательно посмотрела на сестру.

— Я не совсем ясно поняла, что ты хочешь?

— Попроси Курта, чтобы он задействовал Малькольма в лалархейнском проекте, — повторила Джоселин, избегая взгляда сестры и чувствуя, как краснеет.

Помолчав, Гонора ответила:

— Джосс, ты же знаешь, что я никогда не вмешиваюсь в его дела.

— Превосходно. Спасибо за помощь, Гонора. Премного благодарна.

Тонкие брови Гоноры сошлись у переносицы.

— Н…не в…верь р…рассказам Фуада, — от волнения Гонора начала слегка заикаться. — Он вырос в Америке. Лалархейн — страна, в которой исповедуют ислам в самой строгой его форме, и американской женщине там не место. Ты не сможешь там работать.

— Ну и что?

— Ты хочешь сказать, что оставишь свою карьеру?

— Вполне возможно.

— Но, Джосс, ради чего? Ты талантливый инженер. Здесь ты далеко пойдешь. Курт не устает говорить, что у тебя блестящее будущее.

Джоселин чувствовала себя неуютно. Спокойный, наставительный тон Гоноры напомнил ей, что она всегда была младшей в семье.

— Я думаю, что компания «Айвари» вполне обойдется и без меня, — сказала она с обидой в голосе.

— Но что ты будешь делать в стране, где все подчиняется законам шариата? Женщины там сидят дома, а если и выходят на улицу, то закрывают лицо чадрой. Им не разрешается водить машину. Даралам, столица страны, — это просто большая грязная деревня, где нет воды, канализации, магазинов и ресторанов. Там даже никакой растительности нет. Это на открытках все выглядит красиво, а на самом деле там просто ужасно: жара, мухи, нищие, мерзкие запахи. Те три дня, что я провела там, были худшими в моей жизни. Лалархейн — это не страна, это печь, огненная печь.

Джоселин вяло ковыряла вилкой в салате.

— Малькольму очень бы хотелось поработать там.

— Но что будешь делать ты?

— Я найду себе занятие.

Гонора внимательно посмотрела на нее.

— Джосс, ты не бере…

— О Боже, нет. Я не девятнадцатилетняя идиотка.

Губы Гоноры задрожали, на глазах навернулись слезы. «Если бы Курт увидел ее сейчас, он бы наверняка убил меня, — подумала Джоселин, — и был бы прав». Однако из упрямства она не извинилась перед сестрой.

Помолчав, Гонора сказала:

— Я уверена, что для Малькольма и здесь найдется хорошая работа. Компания всегда продвигает способных.

Наступила тишина. «Она, наверное, думает, что меня подослал Малькольм», — решила Джоселин и сказала:

— Только прошу тебя ничего не говорить Малькольму о нашем разговоре. Он убьет меня, если узнает. Он считает, что родственные связи не должны влиять на работу.

— О, Джосс, ты говоришь совсем как в детстве.

— Если не хочешь помочь Малькольму, то так и скажи! — выпалила Джоселин. От шума голосов, запахов кухни у нее закружилась голова. — Мне кажется, что он тебе никогда не нравился.

— Ты ошибаешься, Джосс. Курт и я сразу полюбили его, — ответила Гонора с нежностью в голосе.

— Тогда почему же ты не хочешь помочь ему?

Гонора вздохнула.

— Если ты абсолютно уверена, что Лалархейн именно то место, где вам хочется работать, то, конечно же, я поговорю с Куртом.

— Спасибо, — ответила Джоселин сухо и знаком подозвала официанта, но Гонора опередила ее и попросила записать стоимость ленча на счет Курта.

Джоселин ушла первой, так как спешила на работу. Гонора, у которой на без пятнадцати три была назначена встреча на бульваре Олимпик, еще некоторое время оставалась в баре. Она смотрела, как сестра лавирует между столиками, пробираясь к выходу, и подумала: «Бедная Джосс». Ее сомнения в том, что брак младшей сестры удачен, возросли, когда она наблюдала за молодоженами во время их последней встречи. Как Малькольм ни стремился казаться хорошим парнем и угождать всем, она укрепилась во мнении, что за его красивой наружностью скрывается что-то темное и непонятное.

«Неужели он ударил Джосс? Судя по тому, как тщательно она пыталась это скрыть, так оно и было на самом деле. Что же заставило Малькольма ударить Джосс? Какие у них проблемы?»

Гонора медленно пила кофе. Бар постепенно пустел. Группа молодых водителей автобусов заканчивала обед. Гонора смотрела на них и вспоминала свою работу в кафе «Строудс». Многое изменилось с тех пор. Теперь она богатая женщина, владеющая особняком на Бель-Эа, большой квартирой в Лондоне на Аппер-Брук-стрит, у нее есть сад с редкими деревьями и растениями, яхта на Ньюпорт-Бич, меха, драгоценности, сделанные по специальному заказу. У нее есть муж, которого она любит и который отвечает ей взаимностью. Она живет как в раю. Но тогда почему временами ей становится так грустно, так пусто и одиноко?

Причина в том, что она не может забеременеть. Она прошла курс лечения и здесь, и в Нью-Йорке, ее обследовали самые лучшие гинекологи, они с Куртом, занимаясь любовью, следуют всем советам врачей, и все безрезультатно. Курт часто успокаивает ее, говоря, что его желание иметь троих детей было шуткой. Ему нужна только она одна и больше никто. «Раньше я была бедна, — думала Гонора, — иногда впадала в отчаяние, но у меня не было таких тяжелых воспоминаний, я не испытывала такой пустоты и горечи».

Гонора допила кофе, резко поднялась и направилась к выходу.

После ужина Курт и Гонора обычно гуляли по саду. Вот и сейчас они, держась за руки, шли по крутой тропинке, вдоль которой были высажены редкие цветы.

— Курт, это правда, что ваша компания посылает за границу только лучших специалистов? — спросила Гонора после того, как рассказала ему о встрече с Джоселин и о ее просьбе.

— Ей что, не терпится сделать карьеру? — спросил Курт.

— Для Малькольма.

— Не вижу проблем. Надо помогать родственникам. Скоро мы начнем строительство дамбы на Миссисипи, и я отправлю их туда.

— Джосс решила оставить работу.

— Джосс? — удивился Курт. — Ребенок?

— Нет, — ответила Гонора, — Курт, может, я чего-то не поняла, но мне кажется, что она решила оставить работу из-за Малькольма, чтобы не быть бельмом у него на глазу.

— Это с ее-то амбициями и мужским складом ума?

— Мне тоже кажется это странным.

Курт нагнулся и сорвал цветок.

— По-моему, она сошла с ума.

— Я думаю, что у них не все в порядке.

— Она говорила тебе об этом?

— Нет, конечно, ты же знаешь Джосс. Просто я это чувствую. Ей непременно хочется, чтобы Малькольм сделал карьеру.

— Помнится, на барбекю он говорил, что ему очень хочется поехать в Лалархейн. Но, Гонора, там все только усложнится. У нас уже развелись несколько пар после совместной поездки туда.

— Но она просила меня об этом, а ты знаешь, что значит для нее просить кого-то об одолжении. Она считает, что работа в Лалархейне поможет Малькольму сделать карьеру.

— Хорошо, Прекрасная Елена, я подумаю над этим, — ответил Курт, втыкая цветок в волосы Гоноры.

Глава 29

Сквозь шум работающего на всю мощность кондиционера Джоселин услышала легкий стук в дверь. Сон сморил ее, когда она писала письмо. Она быстро вскочила с кушетки и направилась к двери.

— Ах, это ты, Юсуф, — Джоселин с облегчением вздохнула. Хотя кто еще мог здесь быть? Джоселин была одна в маленьком домике, и только египетский мальчик Юсуф прислуживал ей. Религия запрещала женщинам работать вне дома, поэтому все слуги в частных домах были мужчины.

Низко кланяясь, Юсуф сделал несколько осторожных шажков внутрь комнаты. Его босые ноги были грязными, лицо, со спадающими на него спутанными волосами, темным, напоминающим кору дерева, а все его тело, худое и маленькое, было похоже на виноградную лозу.

— Чио мне готовить? — спросил он на ломаном английском языке. — Вечерний пища?

— Я все сама сделаю, — ответила Джоселин.

Сегодня был четверг, канун исламского саббата, и Юсуф должен был уехать домой, но зато вечером с трассы нефтепровода возвращается Малькольм. Джоселин припасла ему на ужин банку консервированной ветчины, присланную Гонорой. Уважая религиозные чувства Юсуфа, Джоселин никогда не заставляла мальчика прикасаться к пище, запрещенной шариатом, и даже не позволяла ему разливать вино и прислуживать гостям, чем отличалась от других жен инженеров, работавших в этой стране.

— Мне есть время, — ответил слуга.

— Ты можешь уйти прямо сейчас.

— Спасибо, мадам, — слуга поклонился. — В холодильнике есть свежий морковь и пирог.

В обязанности Юсуфа входило снабжать их продуктами. В первый день после приезда в Лалархейн Джоселин сама отправилась по магазинам. Одевшись в просторную кофту и длинную юбку, скрывающую ноги, она подрулила к главной площади Даралама и, сопровождаемая удивленными взглядами мужчин и многочисленных мальчишек, вылезла из своего красного «пинто», переправленного Куртом сюда вместе с другими вещами. Джоселин вошла в крытый лабиринт маленьких лавчонок с самыми разнообразными восточными товарами. Повсюду сновали нищие, бродяги, мужчины в черных халатах, как тени, мелькали закутанные с головы до пят местные женщины. Смесь самых невероятных запахов затрудняла дыхание. Крики уличных торговцев и зазывал слились в один оглушительный вой. Из лавок выглядывали бородатые торговцы и весело ей подмигивали. И вдруг кто-то невидимый ущипнул ее. Сначала один раз, потом второй. Щипки сыпались со всех сторон. Щипали все тело — грудь, ягодицы, руки, ноги, и когда она вернулась домой, на ней не было живого места. Как ей впоследствии объяснили, эти щипки выпадали на долю всех женщин, чье лицо было открыто. Малькольм, который не бил ее с того самого вечера после барбекю, пришел в ужас и запретил ей ходить по магазинам. С тех пор за провизией ходил только Юсуф.

— Спасибо, Юсуф, — ответила Джоселин, — ты свободен. Увидимся в субботу.

— Если Аллах позволит, в субботу. — Юсуф сложил ладони и поклонился.

Джоселин слышала, как хлопнула дверь, мальчик сел на велосипед и уехал. Джоселин подняла жалюзи и посмотрела в окно. Мимо проезжала телега с клеткой, в которой сидела обезьяна. Асфальтированная дорога шириной в двадцать три фута была началом дорожной сети, постройка которой когда-то разлучила Курта с Гонорой в первый месяц их совместной жизни. Здесь, в трех милях от города, первые строители компании «Айвари» поставили стандартные блочные дома, по десять с каждой стороны дороги. Из-за отсутствия воды зелени почти не было, только чахлая, пыльная трава да несколько жалких кустиков.

Перед домом Урсулы Уркухарт, или просто У, как все ее называли, стояли велосипеды всех мастей, в том числе и маленький трехколесный. У ждала ее в гости. Обычно женщины, уложив детей спать, собирались у кого-нибудь дома, курили, как паровозы, и пили холодный кофе с хорошей порцией рома — хотя алкоголь и был запрещен в стране, строители нелегально привозили его. Малькольм будет доволен, если найдет ее в компании У, — он требовал, чтобы она общалась с женами его коллег.

Правилом жизни Малькольма было нравиться всем без исключения, и он требовал того же от своей жены. Любя его всем сердцем, Джоселин старалась выполнять его желания, хотя компания жен инженеров не доставляла ей удовольствия. С самого детства терзаемая неуверенностью в себе, она и сейчас испытывала то же чувство: ей все время казалось, что женщины шепчутся за ее спиной, высмеивают ее, завидуя, что она родственница босса их мужей. В подозрениях Джоселин была доля правды — ее не любили из-за острого языка и привычки говорить все прямо в глаза.

Взгляд Джоселин скользнул по коричневым холмам, на которых были разбросаны многочисленные виллы, построенные английскими колонистами в начале века, когда страна была протекторатом Англии. Сейчас все они принадлежали членам королевской фамилии. В стране правила монархическая династия, и власть переходила от отца к сыну. Сейчас трон занимал старший брат Фуада Мохаммед Абдурахман, который одновременно был и премьер-министром.

Джоселин снова посмотрела на дом Урсулы и вдруг почувствовала сильное раздражение. «Если я пойду туда, — подумала Джоселин, — то мне придется поддерживать их глупые разговоры и весело улыбаться, когда они начнут перемывать косточки Айвари, делая вид, что я разделяю их мнение. Да пошли они все к черту», — решила Джоселин и вернулась к недописанному письму отцу.

С наступлением сумерек на дороге показалась вереница машин с сидящими на них строителями. Перед домом остановился большой грузовик с длинной платформой, предназначенной для перевозки труб большого диаметра. Компания Курта завезла в страну различную тяжелую технику и оборудование, предназначенные для строительства нефтепровода: несколько десятков платформ, землеройные машины, тракторы, бетономешалки, бульдозеры, разного вида насосы, компрессоры.

Малькольм спрыгнул с подножки ревущего грузовика.

— Спасибо, старина, — поблагодарил он шофера.

Вбежав в дом, он заключил Джоселин в объятия и поцеловал. Счастливая, она отвечала на его поцелуи. У мужа хорошее настроение — значит, работа ладится.

— Как поживает моя женушка? — спросил он.

— Прекрасно, чудесно, замечательно! — Когда Малькольм вот так обнимал ее, Джоселин забывала и о побоях, и о своих бессонных, тревожных ночах.

— Скучала по мне?

— Гмм, — промычала она, целуя горбинку на его носу, — дай мне подумать. Выпить хочешь?

— Немного попозже, — ответил он, — прежде мне надо помыться.

Малькольм лежал в ржавой воде, которая стоила здесь дороже бензина, а Джоселин, сидя на закрытом сиденье унитаза, слушала его рассказ о том, как продвигаются работы по строительству нефтепровода. Ее аналитический ум быстро впитывал информацию, подмечая просчеты и ошибки, а глаза не могли оторваться от столь любимого ею тела мужа. Его широкие плечи были покрыты бронзовым загаром, а кожа ниже пупка, где застегивались рабочие шорты, была белоснежной, темные курчавые волосы закрывали пенис, который он зажал между ног.

— Мы столкнулись с большой проблемой, — сказал Малькольм.

Джоселин уже привыкла к его вечным проблемам. Укладка труб требовала большого искусства: раз уложенные и сваренные трубы, по которым скоро потечет нефть, уже нельзя будет выкопать и переложить заново, все должно быть сделано точно, без единого просчета. Именно поэтому Курт послал в страну самых опытных инженеров и сварщиков, в подчинении которых находились более семисот местных рабочих. Из всех специалистов Малькольм был самым молодым и неопытным и каждый раз нервничал, когда сталкивался с какой-нибудь проблемой.

— Что случилось на сей раз? — участливо спросила Джоселин.

— Мы начали копать участок, где, по мнению геологов, залегают солончаки.

— Гмм… соль… это плохо, — ответила Джоселин. — Вам придется выбрать другой участок. Вы не можете закопать трубы в землю, где есть соль, иначе металл будет подвергаться коррозии.

— А что я скажу Гейнричману? Он и так всегда ко мне цепляется, а здесь вообще отстранит от работы. — Гейнричман, толстый человек с громким голосом, отвечал за весь проект целиком.

— Малькольм, ты просто объясни ему, что вы наткнулись на солончаки. Он должен благодарить тебя за то, что ты заранее предупредил его.

— Думаешь? — нерешительно спросил Малькольм.

— Я просто уверена в этом. — Джоселин встала. — Давай я потру тебе спину.

— Буду рад.

Джоселин принялась тереть мочалкой плечи и спину мужа, одновременно делая ему мыльный массаж. По мере продвижения вниз ее движения становились все более легкими и нежными.

— Эй! — воскликнул Малькольм, глядя вниз. — Посмотри, что ты с ним сделала.

— Надо скорее бежать в спальню, — ответила Джоселин, помогая мужу выбраться из ванной.

Малькольм схватил ее и крепко прижал к себе. Спустив трусики, она села к нему на колени, и они занялись любовью, похожие на играющих тюленей.

Они обедали, когда зазвонил телефон. Джоселин потянулась к трубке, уверенная, что получит очередное приглашение на вечеринку. Их как родственников Айвари часто приглашали на подобные мероприятия в качестве почетных гостей, что очень нравилось Малькольму.

— Это ты, моя голубка? — услышала она голос Фуада.

Лицо Джоселин просияло. Она очень любила Фуада и ценила его дружбу, особенно здесь, в мусульманской стране, где на женщину смотрели, как на существо второго сорта. Он уважал в ней не только женщину, но и хорошего инженера, чего нельзя было сказать о друзьях Малькольма.

— Ты давно вернулся? — спросила Джоселин. Когда они с Малькольмом приехали в Лалархейн, Фуад с семьей отправились в путешествие по Европе.

— Моя маленькая голубка, я прилетел в понедельник и мечтаю заключить тебя в свои объятия. Я хочу пригласить вас с Малькольмом завтра вечером к себе в гости.

— Чудесно, мы обязательно придем.

Дворец Фуада был построен из материалов явно европейского происхождения: темно-красные кирпичные стены, черепичная крыша, причудливые, украшенные орнаментом печные трубы, цветные стекла с геральдическим рисунком в окнах. Дворец входил в противоречие с окружавшим его ландшафтом. Интерьер был выдержан в эдвардианском стиле. Повсюду дорогие ковры с желто-розово-синим восточным узором. Они висели и лежали везде, превращая дворец в сказочные чертоги из арабских сказок.

Фуад вышел им навстречу и поклонился. Джоселин с трудом верила, что этот человек в затканном золотом халате и чалме — лучший друг Курта, так же, как в Лос-Анджелесе она не могла поверить, что одетый по-европейски мужчина есть не кто иной, как один из арабских принцев.

Жена Фуада расцеловала их, называя «шер ами», так как не знала ни слова по-английски. Принцесса просила называть ее просто Лилит. Она была одета в красивое платье по последней парижской моде, хотя за пределами дома носила национальную одежду. Маленькая и изящная, с большими, слегка выпуклыми глазами, она была похожа на девочку-подростка, сходство с которой ей давал и усыпанный бриллиантами бант в покрашенных хной волосах.

С дивана поднялся изящный молодой человек лет двадцати.

— Мой племянник, — представил его Фуад, — только что приехал из Оксфорда. Его зовут Халид.

На Халиде был такой же, как и на его дяде, расшитый золотом халат — свидетельство принадлежности к королевской фамилии. Его кожа была светлой и нежной, тонкие усики красиво обрамляли верхнюю губу. Джоселин сразу заметила его странные глаза — левый глаз двигался независимо от правого и сверкал, как бриллианты на банте его тетки.

Фуад обнял Джоселин за плечи и сказал:

— А это сестра моего лучшего американского друга Курта Айвари — Джоселин Пек.

— Рада познакомиться с вами, Халид, — сказала Джоселин.

Взгляд Халида скользнул мимо Джоселин.

— А этот красавец, — продолжал Фуад, — этот наисчастливейший из мужчин — муж этой прекрасной женщины Малькольм Пек.

— Ваше высочество, рад с вами познакомиться, — сказал Малькольм.

Халид протянул ему руку и ответил:

— Добрый вечер, мистер Пек.

Подали прохладительные напитки. Завязалась беседа. Лилит молча улыбалась. Фуад, сидевший рядом с женой, время от времени гладил ее маленькую, унизанную кольцами руку.

— Итак, вы строите нефтедобывающую систему на нашей земле? — спросил Халид с видом собственника.

— Я только один из членов команды Айвари, ваше высочество, — ответил Малькольм.

— Он отвечает за нефтепровод, — добавила Джоселин.

Потягивая имбирный лимонад, Халид продолжал задавать Малькольму вопросы:

— Я слышал, что трубы, предназначенные для строительства нефтепроводов в арабских странах, изготовляются из углеродистой стали с добавками магния, фосфатов и серы. Это правда?

Малькольм нерешительно кивнул. Джоселин видела, что он ничего не понимает в этом вопросе.

— Да, это так, — вмешалась она, — здесь все дело в добавках, вернее, в их пропорциях.

— Джоселин тоже инженер, — разъяснил Фуад, — у нас с ней одна альма-матер.

— Но она не работает с нами, ваше высочество, — сказал Малькольм. — Она просто моя жена.

Меню состояло в основном из блюд французской кухни, кроме одного, наиболее распространенного в этой стране — ягненка, запеченного в листьях финиковой пальмы.

За кофе, тоже по-французски, разговор продолжился.

— Нефть — это благословение для нас. Теперь мы начнем быстро развиваться, превращаясь в богатую индустриальную страну, сохраняя при этом наше культурное наследие.

— Халид, не утомляй наших гостей своими взглядами на политику, — попросил Фуад и, обращаясь к Малькольму и Джоселин, пояснил:

— Как и все в его возрасте, он максималист и немного экстремист. Он уверен, что вся жизнь нашей страны должна быть построена на законах шариата.

— По законам шариата живут и в Саудовской Аравии, — заметила Джоселин, которая еще в школьные годы начала интересоваться странами Среднего Востока. — Мне кажется, это крайность.

— Наши законы установлены Аллахом, — ответил Халид.

— Но возврат к шариату урежет права граждан, — возразила Джоселин.

— Все это — наследие британской короны, с которым мы должны покончить. Для вас мораль — это частное дело, а для нас — нравственное состояние всего общества. Вот почему у вас в одном Лос-Анджелесе совершают тысячи убийств за год, чего нельзя сказать о наших странах. Левый глаз Халида горел фанатичным огнем.

— И все это благодаря законам шариата, — вставил Малькольм.

Халид улыбнулся ему.

— Но с другой стороны, вы обладаете самыми передовыми технологиями.

— Вот здесь наши взгляды сходятся, Халид, — сказал Фуад, — нам нужна система здравоохранения, дороги, Школы и, может быть, университет.

— Не говоря уж о современном аэропорте, — добавил Халид. — К сожалению, наш аэродром не пригоден для посадки современных авиалайнеров. Или, к примеру, боевых машин.

— Боевых машин… — начала Джоселин, но, встретив угрожающий взгляд Малькольма, замолчала.

Дрожащими пальцами она взяла чашку с кофе и через силу улыбнулась Лилит.

Глава 30

Как только они переступили порог дома, Малькольм ударил ее. Удар был не сильным, но он нанес его с такой злобой, что Джоселин стало страшно.

— Сука! — закричал он.

— Ты считаешь, что я должна молчать в доме моего друга? — спросила она.

— Нечего показывать свою образованность, — кричал он. — Ты что, не знаешь, в какой стране мы находимся?

— А ты не забывай, что у нас тонкие стены, и если ты будешь так орать, то сюда сбежится весь квартал.

— Ты на Среднем Востоке, — продолжал Малькольм, понизив голос, но все с такой же злобой. Он снова ударил Джоселин. — Если уж ты такая образованная, то должна знать, что женщины здесь молчат.

— Тебе не понравилось, что я заговорила о религиозном фанатизме?

— Меня взбесило, что ты называла члена королевской фамилии по имени и сказала, что его религия граничит с варварством!

— Ничего подобного я не говорила. Для этого я слишком уважаю Фуада, но если хочешь знать, закон шариата допускает публичное наказание плетьми, обезглавливание и отсечение рук.

Последовал удар.

— Халид для тебя — его высочество. Неужели ты не поняла, что он очень заинтересован в строительстве аэропорта и уже поручил компании «Талботт» сделать предварительные расчеты?

— Это ни для кого не секрет, но я не понимаю, почему ты связываешь строительство аэропорта с его высочеством?

— Я хочу получить этот заказ для нашей компании!

— Через него? — Джоселин рассмеялась. — Он только-только окончил колледж, и я сомневаюсь, что он обладает здесь реальной властью.

— Он Абдурахман.

— Железная логика. Хотя что можно ждать от человека, который никак не может решить, вести ему нефтепровод под землей или поверх земли.

Малькольм растерянно захлопал ресницами, губы его надулись, и он стал похож на незаслуженно обиженного ребенка. Джоселин пожалела о своих словах и хотела приласкать его, но вдруг обиженное выражение исчезло, и его покрасневшее до корней волос лицо исказила злоба. Он нанес ей сокрушительный удар в живот. Как подкошенная, Джоселин упала на пол. Она не почувствовала боли — все ее существо переполняла ненависть к Малькольму.

Он направился в кухню и через минуту вернулся с большой бутылкой виски. Перешагнув через Джоселин, Малькольм пошел к двери.

— Малькольм, пожалуйста, не уходи, — заплакала она, — помоги мне подняться.

Малькольм даже не взглянул на жену. От стука закрывшейся за ним двери застонали стены. Джоселин знала, что он сейчас присоединится к теплой компании и напьется по-черному. Она уже не помнила, когда это случилось в первый раз.

С трудом поднявшись на ноги, Джоселин дошла до спальни и легла на кровать и, превозмогая боль, стала ждать мужа. Светящиеся стрелки часов показывали десять минут третьего, когда Малькольм вернулся. Джоселин слышала, как он прошел в ванную, а затем лег на диван в гостиной. Успокоившись, она уснула.

Одним из несомненных достоинств Малькольма была его отходчивость. В следующий четверг он вернулся домой в хорошем настроении. Нежно прижал к себе Джоселин, стараясь не причинить ей боли, — из-за сломанного ребра она была вынуждена обратиться к врачу, и тот наложил ей повязку.

Джоселин накрывала стол, когда зазвенел телефон. Малькольм взял трубку в соседней комнате. Через минуту он появился в дверях и радостно сообщил:

— Это Халид. Через полчаса он будет у нас.

Халид приехал не один. С ним был человек в дешевом европейском костюме, мешковато сидевшем на его сухопарой фигуре. Рукава пиджака и голубой рубашки были высоко закатаны, открывая маленькие, упругие бицепсы, на ремне, дважды опоясывающем тонкую талию, висел револьвер, какие носили немцы во время первой мировой войны.

— Это, — Халид повел рукой в сторону незнакомца, — Гарб Фаузи.

Небрежный жест Халида показывал, что Гарб Фаузи был человеком незначительным, возможно, даже слугой, и вскоре по его шарящему по комнате взгляду Джоселин догадалась, что он был телохранителем Халида.

Оглядев комнату, Фаузи, не спрашивая разрешения, прошел в спальню, заглянул во все шкафы, в ванную и туалет, задержался на кухне, где о чем-то громко говорил по-арабски с Юсуфом. Джоселин хотела подняться с дивана, но взгляд Малькольма пригвоздил ее к месту.

Вскоре Фаузи вернулся в комнату и кивком головы дал понять Халиду, что все спокойно, после чего опустился в кресло, положив руку на рукоять револьвера.

Юсуф принес кофе и с низкими поклонами предложил его гостям. Джоселин, по предварительной договоренности с Малькольмом, ушла в спальню, оставив мужчин одних. До нее доносился звук их голосов, но она не могла разобрать ни слова. Прошел час, прежде чем гости сели в просторный «линкольн» и уехали.

Возбужденный Малькольм ворвался в спальню.

— Халид отличный парень! Я уверен, что мы с ним подружимся.

— Знаешь, что меня удивило? — спросила Джоселин. — Я никогда не видела и не читала, чтобы такой допотопный револьвер носили на поясе.

— Ты говоришь о Фаузи? Да он просто шофер Халида. Халид выступил с необдуманной речью в Оксфорде, и теперь его преследуют сионисты. Вот почему Фаузи носит оружие.

— Это какой-то бред. Откуда здесь сионисты?

— Джосс, ты не понимаешь, что Халид очень важное лицо и у него есть враги даже в его окружении.

«Не сомневаюсь», — подумала Джоселин и спросила:

— Зачем он приезжал?

— Просто так, чтобы прощупать почву, — весело ответил довольный Малькольм. — Уверяю тебя, что мы подружимся, ведь мы с ним одного возраста.

Прошло два месяца. За это время Халид наведывался к ним раз пять, и каждый раз процедура повторялась: Фаузи обследовал квартиру, после чего Джоселин уходила в спальню. Визиты Халида доставляли Малькольму явное удовольствие, и Джоселин, хотя и дивилась этой странной дружбе, была благодарна принцу, так как ее муж все это время пребывал в прекрасном расположении духа. Однажды Джоселин услышала взрывы смеха из гостиной и позже спросила мужа, что их так развеселило.

— Халиду понравилось, как Гейнричман решил проблему денежного фонда, предназначенного для взяток.

Все компании, работавшие на Среднем Востоке, имели специальный денежный фонд для дачи мелких сумм наличными местным чиновникам, чтобы ускорить решение того или иного вопроса. Сотрудники первой насосной станции начали присваивать эти деньги, и, хотя суммы были незначительные, фонд приходилось постоянно пополнять. В конечном итоге компания могла понести существенные убытки. Гейнричман решил проблему весьма оригинальным способом: он сделал людей, подозреваемых в утаивании денег, ответственными за их использование по назначению и дал им возможность дополнительно подзаработать в качестве ночных сторожей.

Служащим компании «Айвари», работающим за границей, предоставлялся месячный оплачиваемый отпуск. В феврале Малькольм взял две недели в счет своего отпуска, и они с Джоселин улетели в Париж. В аэропорту Орли они взяли напрокат маленький «ситроен» и совершили путешествие в долину реки Луары. Малькольм, который никогда прежде не был в Европе, тщательно изучил все проспекты и наметил, какие места они должны посетить, в каких ресторанах попробовать блюда французской кухни. Не обошел он вниманием и известные французские вина.

В начале второй недели они возвратились в Париж, сдали машину и остановились в маленькой недорогой гостинице неподалеку от «Гранд опера». Взявшись за руки, они бродили вдоль набережной Сены, по кривым улочкам Монмартра, познакомились с выставкой шедевров импрессионистов.

После посещения этой экспозиции Малькольм придумал игру — ходить по художественным выставкам и аукционам якобы в поисках подходящей картины в память о Париже. Оба они прекрасно знали, что денег на покупку такой картины у них нет, но тем не менее игра увлекла их.

Как-то, когда они гуляли по площади Согласия, внимание Малькольма привлекла витрина с выставленной в ней единственной картиной, где были изображены канал и растущие вдоль него молодые платаны.

— Тебе нравится? — спросил он жену.

— Малькольм, обрати внимание на фамилию художника. Это Сислей. Мне больше нравится «Обнаженная» Ренуара, что мы видели на улице Сент-Оноре.

— Давай посмотрим, сколько она стоит, — предложил Малькольм.

Пожилой продавец встретил их радушно.

— Месье, она стоит всего двести тысяч франков или пятьдесят тысяч долларов, — ответил он на вопрос о цене. — Уверяю вас — это хорошее вложение капитала.

— Хорошо, мы подумаем и, возможно, купим ее, — ответил Малькольм.

Когда они вышли на улицу, Джоселин в ужасе воскликнула:

— Всего пятьдесят тысяч долларов!

— Но зато хорошее вложение капитала, — ответил Малькольм, обнимая ее. По дороге в гостиницу они еще долго смеялись, вспоминая разговор с продавцом.

Когда они вернулись в Лалархейн, дул горячий ветер, в воздухе носилась пыль, было нестерпимо душно и людей охватывала тревога. Джоселин чувствовала себя плохо: ее подташнивало, голова была тяжелой. Сначала она решила, что на нее так действует духота, но когда заметила, что ее груди набухли, решила обратиться к врачу. Джоселин записалась на прием к доктору Брианстону, жившему и практиковавшему недалеко от Даралам-сквер. Доктор Брианстон, пожилой седовласый англичанин, с симпатией относился к Джоселин, своей соотечественнице, которая, в свою очередь, тоже любила его. Она помнила, как он лечил ее сломанное ребро, не задавая лишних вопросов.

После небольшого обследования доктор Брианстон посмотрел на нее и с улыбкой сказал:

— Поздравляю вас, миссис Пек, вы беременны.

По всей вероятности, она забеременела в одну из снежных парижских ночей, когда поленилась вставить защитную диафрагму, решила Джоселин по дороге домой. Как воспримет эту новость Малькольм? Они договорились не обзаводиться детьми, пока не закончится его трехгодичный срок работы в Лалархейне. А что, если он взбесится? Часто мужчины приходят в ярость, если ребенок для них нежелателен.

Когда Малькольм в четверг приехал домой, он сразу же накинулся на жену с обвинениями, что та не уважает его друзей, раз до сих пор не удосужилась организовать вечеринку с показом слайдов, сделанных во время их путешествия по Франции. Вскоре Джоселин поняла причину его плохого настроения — из-за погодных условий работы на стройке были временно приостановлены. Весь уик-энд Малькольм был мрачен, и Джоселин не решилась сказать ему о ребенке.

Шум машин, увозящих строителей, затих вдали, пыль на дороге осела, и Джоселин осталась одна. У нее возникло желание поделиться с кем-нибудь своим секретом, и она села писать письмо Гоноре. Рассказав последние новости, Джоселин закончила письмо словами: «Между прочим, у нас скоро появится ребенок».

Не полагаясь на местную почту, Джоселин отправила Юсуфа в главную контору компании «Айвари» с просьбой переслать ее письмо в Лос-Анджелес по возможности быстрее.

— Джосс, — услышала Джоселин до боли знакомый голос. Это произошло спустя три дня после отправки письма. Джоселин спала, и ей снилось детство. — Джосс, — снова услышала она голос с милым английским акцентом. Джоселин открыла глаза, перед ней стояла Гонора. Не смея поверить в это, она с испугом посмотрела на сестру.

— Ты снишься мне? — спросила Джоселин.

— Что за глупый вопрос. Я получила твое письмо и прилетела.

— Ты хочешь сказать, что прилетела с первым же рейсом?

— Да, прыгнула с парашютом. Джосс, скажи мне всю правду.

— Мне кажется, что я забеременела во Франции и ребенок должен родиться в ноябре, числа пятнадцатого.

— А как ты себя чувствуешь? Я очень тревожусь, ты еще ни разу не отправляла письма дипломатической почтой.

— Мне жаль, что я напугала тебя. Я чувствую себя прекрасно, и доктор Брианстон говорит, что все идет нормально.

Гонора недоверчиво посмотрела на сестру.

— Ты в этом уверена?

Джоселин вспомнила, что Гонора потеряла ребенка из-за плохого врача, и заверила сестру, что доктор Брианстон прекрасный специалист.

— Малькольм, должно быть, вне себя от счастья, — заметила Гонора.

Присутствие сестры вселило в Джоселин уверенность в себе. Беспокойство, которое она испытывала из-за того, что она еще не сообщила мужу о предстоящем событии, растворилось в радости свидания с любимой сестрой.

— Он еще не знает, — ответила она беспечно.

— Я до сих пор виню себя за то, что не сказала Курту о нашем ребенке. Не повторяй моих ошибок.

— Я узнала о своей беременности только в среду, и у меня не было времени сказать об этом Малькольму. Мы были страшно заняты. Да, кстати, он убьет меня, если я не организую прием в твою честь. Мы пригласим Фуада и, возможно, кого-нибудь еще из их семьи. Надеюсь, они придут с женами.

— Джосс, мы должны встретиться с Куртом в Лондоне в следующий понедельник. У нас слишком мало времени, и мне хочется побыть с тобой вдвоем.

Джоселин весело рассмеялась.

— Гонора, ты в стране, где вечный праздник.

В пятницу состоялся большой прием в честь Гоноры. Приглашенные слетались в дом семьи Пек как бабочки на огонь. Несмотря на ветреную погоду, приехали гости и из Рас-эль-Куна, расположенного на берегу Персидского залива. Из Каира прилетел сам Генлей Лароша, координатор деятельности компании «Айвари» на Среднем Востоке. Присутствовать на приеме в честь жены хозяина компании было большой честью для каждого.

Стол ломился от яств, закупленных специально по этому случаю. Соседи прислали своих слуг в помощь Юсуфу. Перед домом собралась толпа нищих, натиск которых сдерживали нанятые Малькольмом полицейские. Малькольм выходил навстречу каждому гостю и представлял его Гоноре, которая чувствовала себя королевой Елизаветой, принимающей гостей по случаю национального праздника. Для каждого она должна была найти несколько теплых слов.

— Мадам, мы просто счастливы, что ваша сестра находится здесь, — начал приветственную речь один из прорабов компании, — иначе мы бы никогда не удостоились чести увидеть такую прекрасную женщину, как вы.

— Спасибо за комплимент, — ответила в смущении Гонора, — но мне далеко до Софи Лорен.

К восьми часам вечер был в самом разгаре. Раскрасневшиеся женщины обмахивались веерами, мужчины потели в своих деловых костюмах. Гонора убедила Малькольма подать пример и снять пиджак. Мужчины с облегчением вздыхали, вылезая из своих пиджаков. Квартира наполнилась запахами пота, дезодоранта и табачного дыма, смешанными с винными парами. Кондиционеры едва справлялись с нагрузкой — прилив холодного воздуха почти не ощущался.

В ход пошли последние бутылки «Джонни Уокера» и «Смирновской». Джоселин сказала об этом Малькольму, на что тот невозмутимо ответил, что в этом нет ничего страшного и что их прием оказался одним из лучших. Джоселин поцеловала мужа в щеку и решила, что, когда гости разойдутся, она сообщит ему приятную новость.

Беременность вызвала у Джоселин отвращение к сладкому, и она старалась исключить его из своего рациона, но так случилось, что в этот вечер одна из дам уговорила ее отведать приготовленного ею мороженого. Не успела Джоселин проглотить маленький кусочек, как к горлу подступила тошнота. Она бросилась в ванную, но дверь оказалась закрытой. Через черный ход Джоселин выбежала на улицу. Ее вывернуло наизнанку. Рвота была такой сильной, что заболели бока. Дверь открылась, и на крыльце появился Малькольм.

— Джосс, что с тобой? — спросил он.

— Меня тошнит.

— Бедняжка. Сейчас принесу тебе полотенце.

Вскоре Малькольм вернулся со стаканом воды и чистым полотенцем. Джоселин прополоскала рот и умылась.

— Ты не отравилась? — спросил Малькольм.

— Дорогой, неужели ты не догадываешься?

Малькольм нахмурился.

— Прекрасно, — сказал он, — просто прекрасно. Мне следовало бы сразу сообразить, что Гонора приехала сюда не просто так. Но какого черта о нашем ребенке первой узнает его будущая тетка?

— Я искала подходящего момента, чтобы рассказать тебе, но на прошлой неделе ты был в плохом настроении.

— В этом причина? Просто ты решила, что в ее присутствии я не посмею сказать тебе, чтобы ты отделалась от этого ублюдка.

— О, Малькольм, — взмолилась Джоселин, — как ты можешь так говорить?

— Если бы ты рассказала мне первому, я бы объяснил тебе, что у меня и так проблем по горло. Руки Малькольма сжались в кулаки.

Инстинктивно Джоселин прикрыла живот руками.

— Джосс! — услышали они голос Гоноры. — Где ты?

— Я решила немного подышать свежим воздухом, — ответила Джоселин.

— А я составляю ей компанию, — добавил Малькольм.

— Как ты себя чувствуешь, Джосс?

— Наша маленькая мама только что открыла мне свой секрет.

— Правда, это чудесно, Малькольм? — спросила Гонора.

— До сих пор не могу прийти в себя, — ответил Малькольм, обнимая жену. — Я просто счастлив, — голос Малькольма сорвался.

Не веря своим ушам, Джоселин посмотрела на мужа и увидела в его глазах слезы, самые настоящие, искренние слезы. Джоселин стало стыдно — Малькольм просто обиделся, что она не открылась ему первому.

— Ты правда рад? — прошептала она ему на ухо.

— Больше всего на свете мне хотелось иметь ребенка, — ответил он. Джоселин нежно поцеловала мужа в щеку.

— Ты будешь самым лучшим отцом на свете.

Глава 31

Малькольм совершено переменился с тех пор, как узнал, что скоро станет отцом. Он звонил Джоселин по нескольку раз в день, чтобы справиться о ее самочувствии. Он был очень осторожен, когда они занимались любовью. Когда ребенок впервые зашевелился, Малькольм непрерывно прикладывал руку к животу жены в ожидании следующего толчка. Он старался ничем не расстраивать Джоселин и требовал, чтобы она почаще отдыхала. Он выписал множество книг по уходу за ребенком и читал их вслух, стараясь ничего не упустить из виду. Было интересно наблюдать, как два молодых инженера готовились к вступлению в жизнь нового члена их семьи.

Радостное настроение Малькольма сказалось и на его работе: он перестал нервничать по пустякам, уже не боялся мнения вышестоящих начальников и научился принимать правильные решения. Июльская жара была похожа на адское пекло, и многие работники были вынуждены вернуться в Штаты. Образовались вакантные места. Гейнричман, оценив хорошую работу Малькольма, назначил его руководителем пятой насосной станции. Малькольм был счастлив и горд, но чувствовал, что ему не хватает знаний. Видя тревогу мужа, Джоселин списалась с Куртом, и он прислал ей всю имеющуюся литературу по насосам, предназначенным для откачки нефти из нефтяных скважин. Длинными душными днями Джоселин изучала присланные книги и в выходные дни тактично делилась своими познаниями с мужем, подбадривая и направляя его. К концу октября Малькольм уже полностью справлялся с новой работой, и пятая насосная станция стала одной из лучших.

Срок родов приближался. Живот Джоселин стал огромным, и она с трудом носила его. В маленькой больнице компании в Дараламе не было родильного отделения, и жены строителей улетали рожать в Штаты. Гонора предложила сестре поселиться в их лондонской квартире на Брук-стрит и рожать в Англии. «Там будет папа, — писала Гонора, — и я тоже прилечу, как только наступит срок».

Пятого ноября Джоселин прибыла в аэропорт Хитроу. Чета Айвари встречала ее. Гонора в длинной шубе из сибирской рыси, подарке Курта, была похожа на русскую царицу. Она накинула на плечи сестры соболью накидку.

— В Лондоне идет снег, — сказала она.

— Снег? — удивилась Джоселин. — Так вот, значит, что за хлопья летали за окном иллюминатора.

— Я слышал, что беременность отвадила тебя от сладкого, — сказал Курт, целуя Джоселин в щеку и принимая ее дорожную сумку.

К тому времени, когда они приехали на квартиру, первый снег растаял, на улице было холодно и сыро. Курт каждый день ходил на работу в свое лондонское отделение, а сестры, если не считать визита к врачу, сидели дома, перебирая детскую одежду и игрушки, заранее заказанные Гонорой. Почти каждый день наведывался Ленглей, чтобы рассказать последние литературные сплетни. Курт с безучастным, вежливым выражением лица слушал его. Он так и не смог простить Ленглею, что тот оставил его жену без денег, однако это не мешало ему ежемесячно посылать тестю чеки на солидную сумму.

Ребенок должен был родиться не раньше пятнадцатого ноября, но Джоселин уже волновалась, и настроение ее не всегда бывало ровным. Как-то хмурым дождливым утром она поздно проснулась и пришла в столовую, где ее уже ждала Гонора. Служанка подала ей на подносе небольшую коробку в красивой обертке. Джоселин вскрыла коробку и обнаружила розовый шерстяной пуловер отличного качества.

— Это подарок от нас с Куртом. — сказала Гонора приветливо улыбаясь.

— Ну, теперь я не замерзну в Лалархейне, — мрачно ответила Джоселин, засовывая пушистый комок обратно в коробку. — Боже, что я говорю, — спохватилась она через минуту, снова вытаскивая пуловер, — и вот так всегда. Ну что за характер! Спасибо, Гонора, вы с Куртом очень внимательны ко мне.

— Сейчас тебе все прощается, — ответила Гонора, разливая кофе. Некоторое время сестры молча пили кофе с бисквитами, затем Гонора задумчиво посмотрела на сестру и сказала:

— Джосс, я до сих пор переживаю, что ты оставила работу. Ведь ты талантливый инженер.

— Что сейчас говорить об этом, — ответила Джоселин, — Малькольму очень нужна была эта работа. Он уверен, что она откроет для него большие перспективы.

— Я в этом не сомневаюсь, но сейчас речь о тебе.

— Обязанность жены — помогать своему мужу делать карьеру, — ответила Джоселин и подумала: — «Я уже стала цитировать колонку «Советы для женщин», совсем поглупела».

С чашкой в руке Гонора подошла к окну и посмотрела на голые деревья.

— В былые времена ты закатила бы скандал, если б кто-нибудь сказал тебе нечто подобное.

— Просто тогда я была гадким утенком. Мне и в голову не приходило, что я отхвачу себе такого мужа.

— Но ты многим пожертвовала для него. Мало того, что уехала с ним в этот забытый богом Лалархейн, но еще и оставила работу, а ведь ты делала большие успехи.

— Тоже мне — большая жертва, — фыркнула Джоселин, — так поступают почти все женщины, когда выходят замуж.

— Но Курт говорит, что ты необыкновенно талантлива.

— Можно быть талантливым музыкантом или артистом, но не инженером. Жена обязана заботиться о муже.

Гонора опустилась в стоящее рядом с электрокамином кресло.

— Что ты ходишь вокруг да около, — вдруг рассердилась Джоселин, — почему прямо не скажешь, что я превратилась в обыкновенную самку.

— Мне это и в голову не приходило, — ответила Гонора, покраснев.

— Тогда почему ты не утруждаешь себя работой? — продолжала злиться Джоселин.

— Я не такая умная, как ты, Джосс. Да потом мне так и не удалось поступить в колледж. Но я бы очень хотела найти себе занятие по душе. — Гонора задумчиво наматывала на палец прядь волос. Глаза ее были печальны.

Джоселин стало жаль сестру.

— А как же твое увлечение цветоводством?

— Ну, это просто хобби.

— Конечно, конечно, но только посмотреть на это хобби приезжали со всех уголков штата.

— О, Джосс, ты не представляешь, какой бесполезной я себя чувствую.

Никогда раньше, даже когда работала официанткой, Гонора не жаловалась, и Джоселин была немало удивлена.

— К чему все эти разговоры? — спросила она. — Разве ты не катаешься как сыр в масле? Разве Курт не любит тебя больше всего на свете?

— Да, я тоже очень его люблю, Джосс, но постарайся понять меня. У Курта есть любимая работа, мой же мир целиком сконцентрирован вокруг него. Он моя поддержка и опора. Без него я бы пропала, но мне этого мало.

— Мне трудно понять тебя, — решительно сказала Джоселин. — Ты замужем за богатым, красивым, умным мужчиной, который тебя любит, и тебе этого мало?

— Морально я бы лучше чувствовала себя, если бы была занята каким-нибудь конкретным делом. Неужели ты меня не понимаешь?

— Я пытаюсь понять, но и ты подумай, что значит жить в Лалархейне, пользоваться ржавой водой и не знать, куда себя деть целый день, но я уверена, что моему мужу нужна эта работа, и все терплю. И кроме того, я беременна… — Джоселин вдруг остановилась и посмотрела на сестру. «Неужели она завидует, что у меня будет ребенок? — подумала Джоселин. — Нет, этого быть не может. Гоноре незнакомо чувство зависти, и все же». Помолчав, Джоселин спросила:

— Гонора… Может, вам с Куртом усыновить ребенка? Вы не говорили об этом?

— Он не хочет. Я думаю, это потому, что он сам ничего не знает о своем происхождении. Он мечтает иметь собственных детей.

— Да, иногда жизнь преподносит нам сюрпризы, — заметила с иронией Джоселин, вспомнив, что она скоро станет матерью, а ее красивая, богатая сестра, возможно, никогда не сможет иметь ребенка.

Вечером того же дня Джоселин в сопровождении Курта и Гоноры приехала в старый викторианский особняк на Бейсвотер-роуд, в котором размещался частный гинекологический центр. Навстречу им вышла подтянутая медицинская сестра, ирландка средних лет, и, раскрыв над их головами большой зонт, проводила Гонору и Курта в комнату ожидания. Джоселин отвезли в родильное отделение.

Воспользовавшись телефоном, стоящим на низеньком столике, Курт попросил соединить его с Лалархейном. Телефонистка сообщила, что придется ждать не менее трех часов. Времени было достаточно, и Курт углубился в чтение последнего номера «Таймс». Вскоре подали кофе и бутерброды, что было очень кстати, так как первые схватки начались у Джоселин как раз перед обедом.

В комнату заглянула сестра-ирландка и позвала Курта.

— Вас хочет видеть миссис Пек, — сообщила она.

— Возможно, вы ошиблись и она хочет видеть миссис Айвари? — удивился Курт.

— Нет, вас, сэр. Пожалуйста, и поторопитесь: скоро начнет действовать наркоз.

Джоселин, укрытая простыней, лежала на высоком гинекологическом столе. По лицу ее струился пот. Курт протянул к ней руки, и она с силой сжала их, ее лицо исказилось от боли. Когда боль отступила, Джоселин спросила:

— Гонора не обиделась на меня за то, что я позвала тебя, а не ее?

— Гонора всегда все правильно понимает, Джосс, — ответил Курт, слегка удивленно. — Но что случилось? Чем я могу помочь тебе?

— Если со мной что-то случится…

— Что может с тобой случиться? Ты находишься в лучшей больнице.

— Давай предположим самое худшее… если со мной что-нибудь случится, обещай, что ты никогда не уволишь Малькольма из компании.

— Если это твоя последняя просьба, — попытался пошутить Курт, — проси что-нибудь более разумное. Я никогда не увольняю хороших работников. — Курт улыбнулся. — Джосс, ты знаешь, как скуп на похвалу Гейнричман, но именно он доложил мне, что Малькольм блестяще организовал работу насосной станции.

«Значит, мои советы не пропали даром», — подумала Джоселин, погружаясь в сон. Ее сознание раздваивалось. Одна его часть воспринимала тянущую боль внизу живота, разрывающую все ее тело, другая погружалась в пучину блаженства, остро подмечая все детали происходящего: зеленые стены родильной палаты, блестящие инструменты, фигуры в белых халатах. Джоселин ощущала запах лосьона, исходящий от Курта, и успела подумать, что он недавно побрился. Она чувствовала пожатие его крепкой руки, сила которой переливалась в нее. Странная мысль пришла ей в голову: ее союз с Малькольмом похож на космический корабль, несущийся в просторах Вселенной. Куда он летит и что с ним будет? Приступ новой боли пронзил тело, и новая мысль отчетливо возникла в ее сознании: «Весь мир отвернулся от Малькольма, и ему нужна только я, я одна. Он любит меня и поэтому не может простить мне всех обид и огорчений, которые выпадают на его долю».

Джоселин почувствовала холодную руку Курта на своем лбу.

«Курт! Какой же он сильный! И почему не он отец моего ребенка?»

Глава 32

— Доброе утро, миссис и мистер Айвари! — В дверях стоял доктор Гарольд. Его зеленый халат был забрызган кровью, маска спущена на шею.

Поднимаясь, Гонора посмотрела на настенные часы — двадцать пять минут седьмого. Итак, уже утро. Она дотронулась до плеча спящего в кресле Курта, и он мгновенно открыл глаза.

— Разрешите поздравить вас с племянницей, — сказал, улыбаясь, доктор. — Прекрасный здоровый ребенок.

— А как моя сестра… — от волнения у Гоноры пересохло в горле.

— С ней все в порядке. Она выходит из наркоза. Вы можете заглянуть к ней на минуту. Еще раз поздравляю.

— Маленькая девочка! — закричала Гонора, бросаясь в объятия Курта. — Как это чудесно!

— Да, девочка — это прекрасно! — ответил Курт, целуя жену. — Где же этот проклятый звонок?

Крепкая, невысокого роста сестра проводила их в палату Джоселин. Она лежала на кровати, укрытая зеленым одеялом. Лицо ее было неподвижным.

— Джосс, — позвала Гонора.

Джоселин медленно открыла глаза и улыбнулась.

— Девочка! — сказала она с гордостью.

— Да, нам уже сказали, — ответила Гонора, вытирая слезы.

— Подождите, вот вы увидите ее — она потрясающая!

На прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Курт взял трубку.

— Алло, Малькольм! Да, мы все здесь. Передаю трубку твоей жене, она сама все тебе расскажет.

— Малькольм, у нас девочка, семь фунтов и две унции, рост двадцать один дюйм. Отличный ребенок. Так говорят доктор и все сестры. А уж кому знать, как не им. Она просто сказочная! — Джоселин замолчала, слушая Малькольма. — Ты действительно рад, что девочка? Да, я тоже рада. У нее такие тонкие черты лица, такие маленькие ножки и ручки! — Пауза. — Нет, волосики у нее темные, как у тебя. Я собираюсь ее назвать Розалинд Джоанна, как мы договорились. Мы зарегистрируем ее в посольстве США, и…

— Миссис Пек, — прервала Джоселин дежурная сестра, — вы сможете поговорить с вашим мужем позже, а сейчас вам надо спать.

Попрощавшись с мужем, Джоселин закрыла глаза и моментально заснула. Гонора поцеловала сестру в лоб и прошептала:

— Я приду днем, Джосс. Мы очень рады за тебя.

Когда они подходили к лифту, Курт сказал:

— Розалинд Джоанна — букв полон рот.

— Так захотел Малькольм. Это их семейное имя. Тебе не показалось, что она немножко разочарована? Наверное, ей больше хотелось мальчика.

— Не думаю, по-моему, она очень гордится девочкой.

Они поднялись на верхний этаж. Курт постучал в стеклянную перегородку. Медицинская сестра с маской на лице кивнула и, подойдя к ближайшей закрытой марлей детской кроватке, вытащила маленький розовый сверточек и поднесла его к стеклу.

Головка Розалинд Джоанны Пек была кругленькой, а не тыковкой, как у большинства новорожденных, личико розовенькое, носик маленький и прямой, глазки, опушенные длинными ресничками, были закрыты. Девочка открыла беззубый ротик и зевнула. Реснички дрогнули, и веки поднялись, открыв ярко-голубые глаза.

— Джосс была права, — сказал Курт, — она действительно красавица.

— За исключением темных волос, она копия Кристал, — сказала Гонора.

— Не нахожу, — сухо ответил Курт.

— Поразительное сходство. У нее даже такая же ямочка на подбородке, как у Кристал.

Лицо Гоноры было мокро от слез, и она не вытирала их. Это были слезы радости за сестру, слезы, оплакивающие потерю Кристал и, самое главное, потерю собственного ребенка.

Через три недели Джоселин и ее дочь, чье имя было сокращено до Лиззи, вернулись в Лалархейн.

Малькольм с удивительной быстротой научился ухаживать за дочерью. Он сам купал ее, ловко поддерживая головку, осторожно вытирал, присыпал тальком «Джонсон», чистил ей ушки, поил водой из бутылочки и соком. Он даже менял ей грязные пеленки, от чего, по словам соседок, отказывались многие мужья.

Малькольм пригласил Фуада и Лилит полюбоваться его дочерью. Они были в восторге и подарили ей старинный, ручной работы ковер. Халид и даже безучастный ко всему Гарб Фаузи по достоинству оценили красоту девочки. Когда Лиззи первый раз взглянула осмысленным взглядом на серебряную погремушку, Малькольм созвал всех соседей посмотреть на это замечательное явление.

— Наша Лиззи очень сообразительная, — сообщил он Джоселин, — тебе стоит заняться ее умственным развитием.

— Малькольм, но ведь ей только шесть недель.

— Это не имеет значения, ей уже можно показывать буквы.

Как-то утром Джоселин застала мужа сидящим около кроватки дочки. Он нежно гладил ее по головке.

— Я услышал, что она зашевелилась, и решил, что ее нужно приласкать.

Лиззи была не только красивым ребенком, но и очень спокойным: она редко плакала, хорошо спала, просыпаясь только тогда, когда хотела есть. Джоселин сама кормила ее грудью по четырехразовой схеме.

Джоселин была счастлива. О какой послеродовой горячке часто говорили женщины? Она еще никогда не была так спокойна. Впервые в жизни она просыпалась по утрам, не боясь предстоящего дня. Впервые в жизни у нее не было причин для волнений. Как это ни удивительно, но материнство принесло ей ощущение полного счастья. Ну а почему бы и нет? Разве не она подарила Малькольму такого чудесного ребенка?

В начала марта к ним в гости приехала Гонора. В доме было только две спальни — Джоселин с мужем пока спали отдельно, и Малькольм великодушно предложил родственнице спать в спальне его прекрасной дочки.

На этот раз Гонора категорически отказалась от приема в ее честь, хотя Малькольм на этом настаивал.

— Я приехала только на несколько дней, — заявила она, — и не хочу терять время.

В воскресенье утром Малькольм уехал на работу. Джоселин и Гонора сидели в пеньюарах за утренним кофе и перебрасывались отдельными фразами. Рядом по ковру ползала Лиззи, перебирая игрушки.

— Почему-то она не реагирует на голоса, Джосс, — сказала Гонора.

— Наш разговор ее совсем не интересует.

— Но она даже не вздрагивает, когда раздается шум мотора, а он может поднять даже мертвого. Когда дети начинают реагировать на звук?

Джоселин помахала рукой перед глазами дочки. Девочка проследила за движением руки.

— Ну вот, видишь, она реагирует на движение. Это именно то, что она должна делать в ее возрасте.

Гонора ушла в ванную, а Джоселин открыла книгу по развитию ребенка и прочитала: «Дети начинают реагировать на звук в возрасте четырех недель». Лиззи было уже шестнадцать недель.

Джоселин щелкнула пальцами. Девочка не отреагировала.

Джоселин громко хлопнула в ладоши. Лиззи не обратила никакого внимания.

Джоселин схватила ребенка, прижала его к груди и начала целовать. Ее охватила паника.

— Ты права! — закричала она.

— В чем? — закричала Гонора из ванной.

— Она не слышит! Она не может слышать!

Гонора выскочила из ванной. Мыльная пена стекала с ее голого тела. Она вскрикнула. Лицо исказил испуг.

— Ты что, не веришь мне? — кричала Джоселин. — Она не слышит!

— Принеси ее на кухню.

При виде голой Гоноры Юсуф потупил взгляд и вышел на крыльцо. Гонора громко стукнула по кастрюле. Девочка не отреагировала. Гонора продолжала стучать, ребенок оставался спокойным.

— Да остановись же ты! Неужели не видишь, что она ничего не слышит! — в отчаянии закричала Джоселин.

— Сами мы не можем определить это, — ответила Гонора, забирая ребенка из рук матери, которая так сдавила девочку, что та заплакала. — Успокойся, успокойся, деточка, — причитала Гонора, — дядя Курт найдет тебе лучшего специалиста на свете.

Глава 33

Прошло пятнадцать часов, прежде чем Гонору соединили с Лос-Анджелесом и она услышала голос Курта. Машина заработала, на спасение девочки были брошены все силы. Через два часа они были в аэропорту Даралама, где их ждали два билета первого класса до Нью-Йорка. Апартаменты Айвари в «Уолдорф-тауэрс» к моменту их прилета были освобождены, пришлось переселить двух вице-президентов компании.

На следующий день Гонора, Джоселин и Лиззи уже сидели в просторном, обшитом деревянными панелями кабинете доктора Веллера, главного специалиста по лечению дефектов слуха у детей. Джоселин с любопытством оглядела кабинет: два высоких окна, выходящих на противоположные стороны, заставленные книгами полки, широкий стол, аппаратура.

Задав несколько вопросов относительно здоровья девочки, доктор Веллер повесил на стену большой плакат, на котором были изображены человеческое ухо в разрезе и схема проникновения в него звуковых волн. Доктор взял указку и начал объяснять:

— Звук попадает в ушную раковину в наружный слуховой проход, вот здесь, — показал он на схеме, — затем звуковые волны идут в среднее ухо, включающее барабанную перепонку, барабанную полость со слуховыми косточками и евстахиеву трубу, — указка доктора двигалась по схеме, — из среднего уха звуковые волны идут во внутреннее ухо, где расположены воспринимающие части органов слуха и равновесия — улитка и вестибулярный аппарат. Внутренне ухо выполняет функцию восприятия звуковых колебаний.

Доктор Веллер был плотный, невысокого роста мужчина с хорошо поставленным голосом. Его слова эхом отдавались в голове Джоселин, не проникая в ее сознание. «Интересно, — думала она, — у него от природы такой четкий голос или он специально учился ораторскому искусству?» Она неподвижно сидела в мягком бархатном кресле, боясь потревожить Лиззи, спавшую у нее на коленях. Джоселин попыталась сосредоточиться.

— А это слуховой нерв, — продолжал доктор, водя указкой по схеме, — слуховой нерв преобразует механическую энергию в импульсы, которые по проводящим путям мозга передаются в кору больших полушарий.

При слове «мозг» Джоселин вздрогнула и широко открыла глаза. «Неужели у Лиззи поврежден мозг? Но это невозможно! Малькольм говорил, что у Лиззи хорошая реакция».

— Хватит с нас теории, — прервала Джоселин доктора, — давайте перейдем к делу.

Гонора укоризненно посмотрела на сестру, которая даже не удостоила ее взглядом. «Тебе легко оставаться хладнокровной, — со злостью подумала Джоселин, — это не твой ребенок».

— Короче говоря, миссис Пек, существует два вида глухоты — полная и неполная. Оба вида могут быть врожденными или приобретенными.

— Объясните подробней, — попросила Джоселин, чувствуя, как страх сжимает ей сердце.

— При частичной глухоте звуковые волны свободно проходят через наружное и среднее ухо, но не попадают во внутреннее. Частичная глухота лечится простейшим хирургическим вмешательством.

— А что такое полная глухота? — спросила Джоселин.

— При полной глухоте поврежден слуховой нерв, и здесь, как вы понимаете, мы бессильны.

— Вы хотите сказать, что современная медицина не знает еще способов лечения этого вида глухоты? — в ужасе спросила Гонора.

— К сожалению, но существуют специальные школы, где глухие дети учатся понимать речь по губам говорящего.

Лиззи проснулась и принялась сосать палец.

— Ее пора кормить, — сказала Джоселин. Доктор молча указал на соседнюю дверь.

Джоселин уже заканчивала кормить Лиззи, когда раздался легкий стук в дверь и в комнату вошла симпатичная рыжеволосая молодая женщина.

— Какая красивая девочка! — воскликнула она, склоняясь над Лиззи. — Я доктор Кароль Донован. Сейчас мы с вами пройдем в кабинет диагностики.

Джоселин крепко прижала дочку к груди.

— Вы забираете ее?

— Нет, нет, миссис Пек, — заверила ее Кароль, — вы и миссис Айвари пойдете вместе с нами.

Джоселин осторожно несла дочь по узкому коридору. Они вошли в кабинет, где их уже ждал доктор Веллер, сидевший на высоком стуле перед стеклянной перегородкой, через которую была видна соседняя маленькая комната.

— Вот мы и пришли, — сказала Кароль, открывая дверь маленькой комнаты, в углах которой стояли треугольные громкоговорители. Еще один громкоговоритель свисал с потолка. Повсюду были разложены игрушки. Лиззи сразу потянулась к заводной обезьянке с большим барабаном и деревянными палочками.

— Чуть позже, дорогая, — сказала Кароль, наклоняясь к уху девочки. Она взяла в руки большого желтого резинового кита и нажала на него. Игрушка запищала. — Здесь все игрушки издают звуки разной громкости, — сказала она.

Лиззи попыталась засунуть хвост кита в рот.

— Сейчас доктор Веллер будет подавать разной силы звуки на громкоговорители, а мы понаблюдаем за реакцией Лиззи. Как только она отреагирует на какой-либо звук, мы дадим ей обезьянку, играющую на барабане.

Из первого громкоговорителя донесся высокий протяжный вой, и вскоре все они кричали, завывали, стучали — Лиззи ни на что не реагировала. Спина и руки Джоселин устали, и она передала девочку Гоноре. Какофония звуков продолжалась. Лицо Гоноры стало напряженным. Лиззи по-прежнему не реагировала ни на один из звуков.

Наконец наступила тишина.

— Мы достигли высшего порога чувствительности слуха, — сказала Кароль. Лицо ее было очень серьезным. — Сейчас последнее испытание. Оглушительный звук канонады разорвал тишину комнаты. Джоселин закрыла уши. Она наблюдала за дочерью. Продолжая сосать хвост резинового кита, Лиззи слегка вскинула голову.

Опять наступила тишина. В комнату вошел доктор Веллер. Его лицо было мрачным.

— Так что? — резко спросила Джоселин. — Что показали ваши испытания?

— Поговорим об этом позже, миссис Пек, — ответил доктор. — Следующий тест будет проводиться под наркозом.

— Что вы собираетесь с ней делать?

— Ничего, что бы могло ей повредить. Тест будет на мозг, и нам нужно, чтобы ребенок вел себя тихо.

— На мозг? — Джоселин выхватила девочку из рук Гоноры и прижала ее к груди.

— Ничего страшного, — успокоил ее доктор. — Мы закрепим на ее голове три электрода, а сюда поставим осциллятор. — Доктор Веллер провел пальцем за ухом Лиззи, и она подарила ему очаровательную беззубую улыбку. — Этот тест позволит нам определить состояние среднего уха.

— Так вы сумеете выявить причину ее глухоты? — спросила Джоселин. Доктор Веллер начал раздражать ее.

— Успокойтесь, миссис Пек. Почему бы вам и миссис Айвари не спуститься в буфет и немного отдохнуть? Через пару часиков вы вернетесь, и мы обо всем поговорим.

— У нас делают прекрасные сандвичи, — добавила Кароль.

Сестры спустились в буфет и заказали сандвичи, но кусок не шел им в горло, и через пятнадцать минут они вернулись в комнату ожидания, в которой было полно народу: хорошенькая девочка-подросток что-то писала в тетради, мальчики постарше читали книги, совсем маленький мальчик возился в корзине с игрушками, другой малыш пытался надуть воздушный шарик, мама поощряла его:

— Дуй сильнее, Билли, у тебя будет большой красный шар.

Джоселин вышла в туалет. Гонора, бледная, с расширенными от страха глазами, смотрела через окно на соседнее здание. Вернулась Джоселин и попыталась читать газету, но строчки прыгали у нее перед глазами. Болели спина и шея.

Прошло два долгих часа, и их пригласили в кабинет доктора Веллера. Около письменного стола стояла детская кроватка на колесиках, в которой спала Лиззи. Ангельское личико девочки было безмятежным. Навстречу им поднялась пожилая женщина в белом халате.

— Это доктор Бернштейн, заведующая нашим отделением, — представил ее доктор Веллер.

— Миссис Пек, — начал доктор Веллер с серьезным выражением лица. — В настоящее время мы не можем подвергать вашу дочь дальнейшим испытаниям, для этого она еще слишком мала. Но как вы, несомненно, сами заметили, она почти не реагирует на самый мощный звук. Я и доктор Бернштейн пришли к заключению, что у нее врожденная глухота вследствие повреждения слухового нерва.

— Значит, вы ничего не можете сделать? — в ужасе спросила Гонора.

— К сожалению, — доктор Веллер развел руками.

В глазах Джоселин потемнело, комната закружилась, земля ушла из-под ног, к горлу подступила тошнота. Что это? Землетрясение? Но тогда надо бежать, надо встать между окнами, надо спасаться. Но почему никто не двигается? Почему они сидят и разговаривают? Что там шепчет Гонора?

— Что мы должны делать? — спросила Гонора, плача.

— Она еще слишком мала, чтобы предпринимать какие-то шаги, — ответил доктор Веллер.

— Почти во всех больницах имеются специальные отделения по восстановлению слуха и обучению глухих детей специальной азбуке. В них проводятся также занятия с родителями, помогающие тем заниматься со своими глухими детьми, — разъяснила доктор Бернштейн.

Комната продолжала кружиться. Джоселин схватилась за горло, стараясь сдержать тошноту.

— Почему вы решили, что она глухая? — услышала Джоселин чей-то чужой голос.

— Мне очень жаль, миссис Пек, но новости, подобные этой, ошеломляют родителей, и им трудно поверить, что с их ребенком случилось такое несчастье, — доктор Веллер посмотрел на бледное лицо Джоселин. — Ваша дочь родилась очень красивой и, несомненно, умной. При должном уходе, любви и терпении из нее вырастет прекрасная, умная женщина.

— Она не глухая, — продолжал утверждать голос.

— Я очень сочувствую вам, — раздался голос доктора Веллера.

— Послушай, Джосс, тебе лучше прилечь, — сказали голосом Гоноры.

— Она не… — Джоселин потеряла сознание.

Доктор Веллер провел консилиум, на котором присутствовали отоларинголог из детской клинической больницы и другие светила. Все они подтвердили поставленный диагноз.

Когда сестры возвращались из клиники, было уже темно. Джоселин выкупала дочку и уложила ее спать. Гонора заказала ужин.

Когда они сели за стол, Гонора предложила сестре наметить планы на будущее. Оттолкнув тарелку, Джоселин закричала:

— Меня уже тошнит от этих врачей! Они ничего не понимают в медицине. Моя дочь не глухая!

— Но ты не должна оставаться в Лалархейне, — перебила ее Гонора.

— Что это за медицина, если один остолоп ставит диагноз, а другие безоговорочно его подтверждают!

— Тебе надо позвонить Малькольму. Ты еще ни разу не звонила ему.

— Что я ему скажу? Что врачи Нью-Йорка не умеют поставить правильный диагноз?

— Мы были у лучших специалистов, — возразила Гонора. Руки ее дрожали, но она старалась сохранять спокойствие.

— Этот толстый дурак не может быть лучшим.

— Лиззи надо учиться читать по губам, а ты обязана помогать ей в этом. Мы должны благодарить Бога, что у нее хорошая реакция и…

— Хорошая реакция, но она глухая, — прервала ее Джоселин.

— Надо отозвать Малькольма из Лалархейна.

— Почему?

— Джосс, ты не должна закрывать глаза на правду.

— С каких это пор ты стала экспертом по воспитанию детей? Лично я прочитала множество книг по уходу за детьми, да к тому же я мать, а не ты. Я знаю, что все дети развиваются по-разному.

— Джосс, почему ты так со мной разговариваешь?

— А как я должна с тобой разговаривать, если ты утверждаешь, что Лиззи глухая?

— Тебе уже не десять лет, Джосс. Если вокруг тебя будет отрицательная аура, то от этого прежде всего пострадает Лиззи.

— Я не верю этим экспертам с их барабанным боем и прочими шумами. Просто Лиззи еще слишком мала и, возможно, немного отстает в развитии, но всему свое время. Она еще будет слышать.

— Никогда. — Гонора заплакала, обойдя стол, подошла к сестре и обняла ее. — Джосс, тебе придется смириться с глухотой Лиззи, иначе ты никогда не сможешь помочь ей.

Вырвавшись из объятий Гоноры, Джоселин вскочила из-за стола и, отбросив в сторону стул, закричала:

— Лиззи не глухая! Лиззи не глухая! — Горькие слезы текли по ее щекам.

Когда Джоселин прилетела в аэропорт Даралам, она увидела встречающих ее Франси Дачемп и Мари Куртис. Они помогли ей с багажом, усадили в машину и только тогда спросили о здоровье Лиззи.

— С ней все в порядке, просто она немного отстает в развитии. Боюсь, что мы с Малькольмом ее сглазили.

Приехав домой, Джоселин сразу же позвонила мужу.

— Как Лиззи? — спросил он. У Джоселин перехватило дыхание. Она молчала.

— Джосс, где ты?

— Я здесь. Что-то случилось на линии. С Лиззи все в порядке. Боюсь, что мы ее перехвалили. У нее немного отстает слуховое восприятие.

— И все? С возрастом это пройдет?

— Да, — ответила Джоселин.

— Слава Богу, а то я боялся звонить вам. Крепко тебя целую и передай моему сердечку, что папа очень любит ее и очень по ней соскучился.

В четверг вечером Джоселин, свежая после ванны и нарядная, встречала мужа. Он заключил ее в объятия и нежно поцеловал, как в первые дни их любви.

Некоторое время Джоселин молча наслаждалась объятиями мужа, затем сказала:

— Дорогой, все эти светила такие дураки.

Тело Малькольма напряглось, и он отпустил жену.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил он.

— Просто им нельзя верить.

— Какого черта ты темнишь? Что сказал доктор Веллер?

— Пожалуйста, не кричи. Я не могу сосредоточиться, когда ты такой.

— Перестань вилять, Джосс. Тебе лучше сказать мне всю правду, предупреждаю тебя. Я не потерплю лжи, если это касается здоровья моей дочери.

— Послушай меня, Малькольм. Они не знают мою девочку так, как знаю ее я. Они затеяли какую-то дурацкую игру с электродами и устроили ей какофонию звуков. Даже я не могла различить многие из них. Она еще слишком мала, чтобы можно было сказать что-нибудь определенное. Я уверена, что она в полном порядке. Садись, я принесу тебе что-нибудь выпить.

Лицо Малькольма налилось кровью.

— Так что же, черт возьми, они сказали тебе о моей дочери? — Он нанес ей удар в плечо.

Джоселин пошатнулась. События последней недели замелькали у нее перед глазами: толстые, худые, еврейские, восточные лица; кабинеты врачей с блестящей аппаратурой, встревоженное лицо Гоноры и, самое главное, Лиззи, сосущая резиновую игрушку и не реагирующая ни на один из звуков. Джоселин почувствовала приступ бешеной злобы.

— Ты хочешь знать, что случилось? — закричала она. — Так вот тебе правда! Лиззи глухая! Наша красавица-дочь абсолютно глухая! — Сердце рвалось из груди Джоселин, когда она выкрикивала эти слова. — Она не слышит, — продолжала Джоселин уже более спокойно. — Ее смотрели многие специалисты, и все пришли к заключению, что она глухая.

Джоселин ожидала следующего удара мужа, однако Малькольм оставался неподвижным. Свесив голову на грудь, он стоял, закрыв глаза. Из-под опущенных век катились слезы. Наверное, так же он выглядел, когда был маленьким мальчиком и отец бил его.

— Дорогой, мне очень жаль. — Джоселин заплакала. — Мне трудно было сказать тебе правду, да и я сама до сих пор не могу поверить в это. О Господи, ведь она такой красивый ребенок!

— И ничего нельзя сделать? — спросил Малькольм, не открывая глаз.

— Поврежден слуховой нерв, а это не поддается лечению. Все врачи подтвердили диагноз. Лиззи навсегда останется глухой.

Малькольм тяжело вздохнул.

— Врачи говорят, что нам нужно вернуться домой. Чем быстрее мы начнем ее учить, тем лучше. И мы оба должны научиться, как помогать ей.

Малькольм кулаком вытер глаза.

— В моей семье не было глухих, — сказал он жалобно.

— В нашей тоже. Так распорядилась судьба.

Джоселин обняла мужа, и они молча стояли так, думая об одном и том же — их дочь расплачивается за грехи своих родителей.

Не успел Малькольм принять ванну, как к ним пришли соседи, чтобы поздравить Джоселин с возвращением в Лалархейн. Она укладывала дочку спать и прислушивалась к голосам, доносящимся из гостиной.

— С девочкой ничего серьезного, — говорил Малькольм, — просто у нее небольшие проблемы со слухом и врачи считают, что его можно откорректировать, поэтому Джоселин с Лиззи скоро уедут домой. Если бы было что-нибудь серьезное, я бы поехал с ними, но сейчас в этом нет необходимости, и я остаюсь, чтобы до конца довести работу на насосной станции. И, кроме того, у нас с Халидом большие планы по строительству аэропорта. Мы уже приступили к его проектированию. — Малькольм понизил голос, как он всегда делал, чтобы придать особую значимость своим словам и показать, что знает больше, чем может сказать.

Решение Малькольма было для Джоселин неожиданным. Она не рассчитывала, что уедет одна, без него. Шум работающего кондиционера заглушил дальнейшие слова мужа, но Джоселин стало ясно, что он, так же, как и она, не может поверить в несчастье, случившееся с их дочкой. «Он старается обмануть себя и других, — подумала Джоселин, — он не может смириться с глухотой Лиззи». Укрывая дочь одеялом, Джоселин улыбалась ей, но сердце у нее было не на месте.