Всё о Ниро Вульфе. Том 3 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Рекс Тодхантер Стаут (СЛИШКОМ МНОГО КЛИЕНТОВ) #7

СЛИШКОМ МНОГО КЛИЕНТОВ

Глава первая

Он опустился в красное кожаное кресло, а я подошел к своему письменному столу, развернул кресло так, чтобы сидеть к нему лицом, опустился на сиденье и посмотрел на него – вежливо, но без воодушевления. Его костюм, купленный за тридцать девять долларов девяносто пять центов, неважно сидел и был скверно выглажен, а трехдолларовую рубашку он явно носил второй, а то и третий день подряд. Но дело было не столько в одежде, сколько в нем самом. Нет, ничего особенного, человек как человек. Длинное костистое лицо, высокий лоб. Просто он не производил впечатления субъекта, способного существенно увеличить банковский счет Ниро Вульфа.

На данный момент, то есть на понедельник, начало мая, учитывая чеки, которые я только что вынул из ящика и положил на подпись Ниро Вульфу, сумма на нашем счету сократилась до четырнадцати тысяч ста девяноста четырех долларов шестидесяти двух центов. На первый взгляд это не так уж мало, если не знать наших нужд.

Начнем с необходимости еженедельно выплачивать жалованье Теодору Хорстману, ухаживающему за орхидеями, Фрицу Бреннеру, нашему шеф-повару и дворецкому, и, наконец, мне, состоящему при Вульфе для особых поручений. А счета от поставщиков провизии, включая такие деликатесы, как свежая икра, с которой Вульф любит есть на завтрак яйца, сваренные на маленьком огне? А расходы на оранжерею, устроенную на крыше старого особняка, не говоря уже о пополнении коллекции орхидей? То-се, пятое-десятое, и в среднем на хозяйство уходило более пяти тысяч.

А ведь впереди маячила роковая дата, пятнадцатое июня. Еще пять недель – и придет время платить подоходный налог. Так что, если на горизонте не забрезжит перспектива огрести приличный гонорар, забраться в заветную банковскую ячейку придется еще до четвертого июля.

Вот почему, выйдя в прихожую на звонок и узрев сквозь стеклянную панель с односторонней видимостью незнакомца без коммивояжерского саквояжа с образцами товара, я счел уместным широко распахнуть входную дверь и одарить посетителя сердечной улыбкой.

И когда он произнес: «Это ведь дом Ниро Вульфа, не правда ли?», я не стал этого отрицать, но пояснил, что мистер Вульф будет занят до шести часов. Незнакомец сказал: «Я знаю. С четырех до шести он всегда в оранжерее. Но я хотел бы поговорить с Арчи Гудвином. Вы ведь мистер Гудвин?» Я и теперь не стал отпираться, а спросил, о чем он хочет со мной поговорить, и в ответ услышал, что от меня ожидают профессиональной консультации.

К тому времени я уже составил о нем определенное мнение – или только воображал, что составил. Он не показался мне сколько-нибудь перспективным клиентом. Однако не все ли равно, как убить время, если расходуешь его впустую, на него или на что другое? Поэтому я пригласил мужчину войти.

Против него свидетельствовал еще один факт: на нем не было шляпы. Девяносто восемь процентов людей, способных платить большие деньги, носят шляпы.

Он сел, откинулся на спинку красного кожаного кресла, наклонил голову, опустив подбородок на грудь, остановил на мне взгляд серых умных глаз и заговорил:

– Разумеется, мне придется объяснить вам, кто я такой.

Я покачал головой:

– Только если это существенно.

– Существенно.

Он положил ногу на ногу. Серые в красную крапинку носки сползли почти до туфель.

– В противном случае не стоило и приходить. Я хотел бы поговорить с вами сугубо конфиденциально.

Я кивнул:

– Естественно. Но это контора Ниро Вульфа, и я работаю на него. И если вы получите счет, то от него.

– Знаю.

Видимо, мое замечание прозвучало банальностью. У него были действительно умные глаза.

– Я понимаю, что счет будет, и оплачу его. Так я могу поговорить с вами сугубо конфиденциально?

– Конечно. Если только вашу совесть не отягощает непосильно тяжелый для меня груз – вроде убийства или государственной измены.

Он улыбнулся:

– Всяк грех говорит, но убийство вопиет. Измена Родине себя не окупает. Ничего такого у меня на совести нет. Ни одно из моих преступлений не наказуемо законом. Итак, строго между нами, меня зовут Йигер. Томас Дж. Йигер. Возможно, вы слышали обо мне, хотя я никакая не знаменитость. Я живу в доме тридцать четыре по Восточной Шестьдесят восьмой улице. Контора моей фирмы «Континентальные пластики» – я исполнительный вице-президент – находится в Эмпайр-стейт-билдинг.

Я и глазом не моргнул. Может, эти самые «Континентальные пластики» – гигант, занимающий три-четыре этажа. А может, они ютятся в двух комнатушках с единственным телефоном, который стоит на столе исполнительного вице-президента. Как бы там ни было, хорошо известный мне квартал на Восточной Шестьдесят восьмой улице я бы никак не причислил к трущобам.

Кто знает, вдруг этот тип носит сорокадолларовый костюм, потому что не придает значения одежде, может себе такое позволить? Один известный мне председатель совета директоров крупной корпорации – из тех двух процентов, что ворочают миллиардами, – вообще не чистит обувь и бреется три раза в неделю.

У меня на столе лежал блокнот, и я кое-что в него записывал.

Йигер между тем продолжал:

– Мой домашний телефон – Чизхольм пять-три-два-три-два – не значится в справочниках. Я нарочно пришел в тот час, когда, как мне известно, Вульф занят. Хотел увидеться лично с вами. Какой смысл рассказывать все это ему, если он так и так поручит дело вам? Мне кажется, за мной следят. Я хочу точно знать, так это или нет. И если я не ошибаюсь – выяснить, кто за мной следит.

– Детские игрушки.

Я бросил блокнот на стол.

– Любое приличное агентство за десять долларов в час решит эту проблему. У мистера Вульфа несколько другие представления о достойном гонораре.

– Знаю, что другие. Это несущественно, – отмахнулся он. – Жизненно важно узнать, следят ли за мной, и узнать быстро. А особенно разобраться, кто следит. И какое, скажите, агентство за десять долларов в час предоставит мне такого человека, как вы?

– Не в этом дело. Даже будь я вполовину так хорош, как думаю, все равно было бы жаль использовать меня для охоты за «хвостом». А если нет никакого «хвоста»? Сколько времени нужно, чтобы в этом удостовериться? Скажем, десять дней, по двенадцать часов в день, сто долларов в час. Двенадцать тысяч плюс расходы. Даже если вы…

– Десять дней не понадобятся. – Он приподнял голову, выставив вперед подбородок. – Я уверен, что не понадобятся. Как и двенадцать часов в день. Разрешите кое-что пояснить, мистер Гудвин. Мне кажется, за мной следят – или будут следить – только в определенных случаях. А именно когда я выйду из дома сегодня вечером в семь часов, чтобы поехать через парк на Восемьдесят вторую улицу. Точнее, в дом номер сто пятьдесят шесть по Восемьдесят второй улице. Возможно, лучше всего вам было бы установить наблюдение около моего дома, когда я выйду, но, разумеется, тактику определяете вы. Я не хочу, чтобы меня проследили до этого дома, чтобы стало известно, что я имею к нему какое-то отношение. Если «хвоста» за мной не будет, то на сегодня работа закончена. Я дам вам знать, когда у меня возникнет намерение отправиться туда снова.

– И когда это произойдет?

– Не могу сказать точно. Возможно, на этой неделе, а может, в какой-нибудь день на следующей. Я могу предупредить вас за день.

– На чем вы туда поедете, на собственной машине или на такси?

– На такси.

– Что важнее: чтобы вас не проследили, когда вы поедете по этому адресу, или узнать, следят за вами или нет, а может, определить, кто именно следит?

– Все сразу.

– Что ж. – Я поджал губы. – Поручение не самое обычное. Я упомянул сто долларов в час, но это стандартный тариф. Обувь подгоняют по ноге. Подгонка по части мистера Вульфа, а ваше дело – заплатить итоговую сумму.

Он улыбнулся:

– За мной дело не станет. Итак, я жду вас около семи. Может, немного раньше?

– Возможно.

Я снова взял блокнот.

– Кто сидит у вас на хвосте? Кто-то, кого вы знаете?

– Понятия не имею. Может, и так.

– Мужчина или женщина?

– Не могу сказать. Не представляю.

– Профессионал или любитель?

– Бог его знает. Возможно и то и другое.

– Засечь его не составит труда. А дальше что? Если это профессионал, я, вполне вероятно, узнаю его, но это не слишком поможет. Конечно, я в состоянии ему помешать независимо от того, знаком он мне или нет, но не смогу выжать из него имя заказчика.

– Но помешать ему сумеете?

– Разумеется. Сколько вы готовы дать за имя заказчика? Это может обойтись дорого.

– Я не думаю, что… – Он замялся. – Полагаю, не так уж это важно…

Что-то там у него не сходилось, но я решил не заострять на этом внимание.

– Если это любитель, то я, конечно, собью его со следа, а потом? Вы хотите, чтобы он понял, что его засекли?

Он размышлял над ответом несколько секунд:

– Нет, не думаю. Лучше не надо.

– Тогда я не смогу его сфотографировать. У вас будет только словесное описание.

– Мне довольно.

– Хорошо.

Я снова бросил блокнот на стол.

– Этот ваш адрес на Шестьдесят восьмой улице не многоквартирный дом?

– Нет, особняк. Это мой дом.

– Тогда мне не следует туда заходить и даже приближаться не стоит. Если за вами следит профессионал, он может узнать меня. Вот как мы сделаем. В семь часов ровно вы выйдете из дома и двинетесь по направлению ко Второй авеню. Не переходя ее, свернете налево. Примерно в тридцати шагах от угла есть закусочная, а перед ней…

– Откуда вы это знаете?

– Не так много на Манхэттене домов, которых бы я не знал. Перед закусочной – либо у тротуара, либо во втором ряду – будет стоять желто-голубое такси с опущенным флажком[15]. У шофера крупное квадратное лицо и большие уши. Вы ему скажете: «Вам бы не мешало побриться», а он ответит: «У меня слишком нежная кожа». Когда сядете, на всякий случай прочитайте его имя на табличке. Альберт Голлер. – Я произнес имя и фамилию по буквам. – Может быть, хотите записать?

– Нет.

– Тогда постарайтесь не забыть. Назовите ему адрес на Восточной Восемьдесят второй улице, откиньтесь на спинку сиденья и отдыхайте. Остальное не ваша забота. Что бы ни делал водитель, будьте уверены: он свое ремесло знает. Не оглядывайтесь назад: это может осложнить нам работу.

Он улыбнулся:

– Немного вам понадобилось времени, чтобы наметить план.

– Времени у меня в обрез. – Я бросил взгляд на настенные часы. – Сейчас почти пять. – Я поднялся, давая понять, что прием закончен: – Я вас буду видеть, а вы меня – нет.

– Великолепно, – восхитился он, вставая со стула. – Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир. Я знал, что вы подойдете, как никто другой. – Он шагнул мне навстречу и протянул руку: – Не трудитесь провожать. Я найду дорогу.

Тем не менее я проводил его, как поступаю уже несколько лет после того, как один ушлый посетитель, оставив наружную дверь приоткрытой, незаметно прошмыгнул обратно, спрятался за диваном в гостиной и за ночь перерыл в кабинете все ящики, какие смог открыть.

В дверях я спросил его, как будут звать таксиста, и он не промедлил с ответом. Возвращаясь, я прошел мимо двери в кабинет прямо на кухню, взял стакан с полки и пакет молока из холодильника. Фриц, нарезавший шалот на большом столе, посмотрел на меня с укоризной и попенял:

– Это просто оскорбительно. Но в дураках останешься ты. Икра шэда aux fines herbes[16] в моем приготовлении – королевское блюдо.

– Угу, но я-то не король.

Я налил себе молока.

– К тому же я скоро уйду по делу и не знаю, когда вернусь.

– Вот как? По личному делу?

– Нет. – Отхлебнув из стакана, я продолжал: – Я не только отвечу на твой невысказанный вопрос, но и озвучу его. Почти шесть недель у нас не было ни одного стоящего клиента, и ты желаешь знать, не появился ли он сейчас. Не могу осуждать тебя за любопытство. Возможно, но маловероятно. Так, семечки. В лучшем случае арахис.

Я отхлебнул еще молока.

– Придется тебе сочинить королевское блюдо из арахисового масла.

– Нет ничего невозможного, Арчи. Главное – найти, чем перебить вкус арахиса. Только не уксусом. Это было бы слишком резко. Может быть, соком лайма и капелькой-двумя лукового сока? Завтра попробую.

Я попросил известить меня, что́ получилось, прихватил стакан молока с собой в кабинет, сел за стол, снял телефонную трубку и набрал номер Лона Коэна в «Газетт». Он проворчал, что слишком занят, чтобы тратить время на что-нибудь, кроме материала для передовицы или приглашения на партию в покер.

Я ответил, что еще не могу предложить ему ни того ни другого, но непременно внесу оба пункта в список заказов, а тем временем готов подождать у трубки, пока он сходит в «морг»[17] и посмотрит, нет ли там чего на Томаса Дж. Йигера, исполнительного вице-президента корпорации «Континентальные пластики», проживающего в доме номер тридцать четыре по Шестьдесят восьмой улице.

Лон сказал, что имя ему знакомо. Возможно, у них заведено досье на этого типа, он пошлет за папкой и перезвонит.

Перезвонил он через десять минут. «Континентальные пластики» из гигантов. Головное предприятие размещается в Кливленде, правление и отдел сбыта – в Эмпайр-стейт-билдинг. Томас Дж. Йигер исполняет обязанности вице-президента уже пять лет, так сказать, стоит у руля. Женат, имеет незамужнюю дочь Анну и женатого сына, Томаса Дж. Йигера-младшего. Состоит в…

Я сказал Лону, что услышанного мне достаточно, поблагодарил его, положил трубку и позвонил по внутреннему телефону в оранжерею. После некоторого ожидания раздался голос Вульфа, разумеется сердитый:

– Да?

– Извините за беспокойство. К нам приходил некий Йигер. Он хочет выяснить, не следят ли за ним, и если да, то кто. Не возражает, чтобы его ободрали как липку, поскольку убежден, что никого лучше меня ему не найти. Я навел о нем справки. Он не обеднеет, если я слуплю с него столько, сколько зарабатываю за две недели. Когда вы спуститесь, меня дома не будет. Его имя и адрес – в моем блокноте. К ночи вернусь.

– А завтра? Сколько это продлится?

– Недолго. Если затянется – привлечем Сола или Фреда. Потом объясню. Просто немного подхалтурю.

– Хорошо. – Он положил трубку, а я набрал номер Эла Голлера.

Глава вторая

Через два часа, в семь двадцать, я сидел в такси, припаркованном на Шестьдесят седьмой улице, между Второй и Третьей авеню, повернувшись так, чтобы вести наблюдение через заднее стекло. Если бы Йигер вышел из дома ровно в семь, в 7.04 он сидел бы в машине Эла Голлера, а в 7.06 Эл завернул бы на Шестьдесят седьмую улицу. Но было уже 7.20, а о них ни слуху ни духу.

Гадать о причинах задержки было бесполезно, но именно этим я и занялся. К 7.30 я составил целую коллекцию догадок, не менее дюжины, от простых до самых фантастических. В 7.35 я был уже слишком раздражен, чтобы гадать. В 7.40 я сказал Майку Коллинзу, таксисту и своему парню: «Чепуха какая-то. Пойду посмотрю», вылез из машины и дошел до угла.

Такси Эла все еще стояло перед закусочной. Дождавшись зеленого света, я пересек улицу, подошел к машине и спросил Эла:

– И где он?

Тот зевнул и ответил:

– Я знаю только, где его нет.

– Пойду позвоню ему. Если придет, пока я буду звонить, будь так добр, сделай вид, что машина не заводится, повозись, пока я не появлюсь и не дойду до Майка.

Он кивнул, готовясь снова зевнуть, а я вошел в закусочную, отыскал в глубине телефон-автомат и набрал номер Ч5–3232. Через четыре гудка мне ответил мужской голос:

– Квартира мистера Йигера.

– Могу я с ним поговорить?

– Нет, это невозможно. Простите, а кто его спрашивает?

Я повесил трубку. Я не только узнал голос сержанта Пэрли Стеббинса из отдела по расследованию убийств, но даже вспомнил, как несколько лет назад учил его: когда отвечаешь на телефонный звонок в доме убитого, надо говорить не «квартира мистера такого-то», а «квартира миссис такой-то».

Итак, я повесил трубку, вышел, сделал знак Элу Голлеру оставаться на посту, дошагал до угла Шестьдесят восьмой улицы, свернул направо и протопал достаточно далеко, чтобы разглядеть копа за рулем полицейской машины во втором ряду перед домом номер 34, того самого парня, что обычно возит Стеббинса.

Я развернулся, той же дорогой проследовал обратно в закусочную к телефону, набрал номер «Газетт» и попросил позвать Лона Коэна. Когда он подошел, я собрался спросить, не случалось ли в последнее время какого-нибудь резонансного убийства, но не успел и рта раскрыть.

– Арчи? – спросил он.

– Точно. Ты не…

– Откуда, черт подери, ты знал, что Томаса Дж. Йигера убьют, когда звонил мне три часа назад?

– Я не знал. И сейчас не знаю. Я просто…

– Ага, как же! Но я оценил. Спасибо за заголовок для первой полосы: НИРО ВУЛЬФ ОПЯТЬ ОБОШЕЛ КОПОВ. Я как раз передовицу сочиняю. Вот послушай: «Ниро Вульф, необыкновенный частный сыщик, ринулся расследовать дело об убийстве Йигера более чем за два часа до того, как труп обнаружили в траншее на Западной Восемьдесят второй улице. В пять часов пять минут вечера его подручный Арчи Гудвин позвонил в редакцию „Газетт“, чтобы получить…»

– Сядешь в лужу. Всем известно, что я не подручный, а помощник, и чтобы Ниро Вульф куда-нибудь «ринулся»?.. Кроме того, сейчас я звоню тебе впервые за этот месяц. Если кто-то и звонил тебе, имитируя мой голос, то, возможно, это был убийца. Если бы у тебя хватило сообразительности подержать его на телефоне, пока копы не засекут, откуда звонят, то, возможно…

– Ладно. Начнем с нуля. Когда ты мне сможешь что-нибудь подкинуть?

– Когда будет что подкинуть. Я же всегда подкидываю, когда есть что, верно? Сделай вид, будто я не знал о смерти Йигера, пока ты мне не сказал. Где там копают на Западной Восемьдесят второй улице?

– Между площадью Колумба и Амстердам-авеню.

– Когда нашли тело?

– В семь десять. Пятьдесят минут назад. Под брезентом на дне траншеи, вырытой рабочими из «Консолидейтед Эдисон»[18]. У мальчишек мяч туда упал – полезли доставать.

Я помедлил секунду:

– А труп, должно быть, «упал» туда после пяти. Именно в это время обычно уходят парни из «Кон Эд», если нет аварии. Может, кто-то видел, как он туда упал, и накрыл его брезентом?

– Откуда мне знать? Нам всего полчаса назад сообщили.

– Сомнений, что это он, нет?

– Точно он. Один из наших – мы туда послали людей – знал его. Звонил мне буквально пять минут назад.

– Почему вы думаете, что он был убит?

– Официально это еще не установлено, но у него в голове сбоку дырка, и он явно ее не пальцем проковырял. Послушай, Арчи. Когда я получил «молнию», его досье из нашего архива лежало здесь, у меня на столе. И часа не пройдет, как в газете все будут знать, что я затребовал папку за два часа до известия о смерти. Нет, я не прочь поиграть в таинственность, но пересаливать с этим не стоит: может выйти боком. Итак, я говорю, что затребовал папку по твоей просьбе, а кто-нибудь услужливый сообщает об этом в отдел по расследованию убийств. И что тогда?

– Тогда я, как обычно, взаимодействую с полицией. Буду у тебя через двадцать минут.

– Отлично. Всегда рад повидаться.

Я вышел на улицу, сел в машину к Элу и велел ему ехать за угол к Майку. Выруливая на проезжую часть, Эл напомнил, что, согласно инструкции, может сажать в машину только пассажира, который скажет, что ему не мешало бы побриться. И я, раз уж Элу так приспичило, посоветовал ему побриться.

У тротуара на Шестьдесят седьмой рядом с Майком не было места. Мы пристроились с другого бока. Я вышел и встал между двумя автомобилями, таксисты опустили боковые стекла.

– Вечеринка отменяется, – объявил я. – События вышли из-под контроля. Я не назвал вам точной таксы, потому что некоторые обстоятельства были мне неизвестны. Например, сколько времени это займет. Но так как вам пришлось всего-навсего чуток посидеть в машинах, полагаю, по двадцатке на брата будет достаточно. Как вы думаете?

Майк сказал:

– Ага.

Эл подхватил:

– Без вопросов. А что случилось-то?

Я достал из бумажника шесть двадцаток:

– Тогда утроим. Потому что вы не немые. Имени клиента я не называл, но описал вам его и сказал, что он должен выйти из-за угла Шестьдесят восьмой улицы и отправиться на Западную Восемьдесят вторую. Поэтому, когда завтра вы прочтете в газете о том, что накануне вечером, в семь десять, в траншее на Западной Восемьдесят второй улице обнаружен труп с дыркой в голове некоего Томаса Дж. Йигера, проживавшего в доме номер тридцать четыре по Восточной Шестьдесят восьмой улице, вам станет интересно. А человек любит поговорить о том, что ему интересно. Так что вот вам по шестьдесят зеленых. Я всего лишь хочу, чтобы у меня была возможность удовлетворить свое любопытство и чтобы полиция не мешала мне, допытываясь, зачем я в это ввязываюсь. Вот к чему вся эта самодеятельность? Держался бы составленного нами плана. Добавлю: он не говорил и даже не намекал, что ожидает или опасается нападения. Всего лишь хотел, чтобы я выяснил, следят ли за ним, а если следят – помешал бы этому и по возможности выяснил, кто следит. Вот я вам все и рассказал. Так оно и было на самом деле. Не имею ни малейшего представления, кто его убил и почему. Вам известно ровно столько же, сколько мне. И очень хотелось бы, чтобы никто больше этого не узнал, пока я не разберусь, что к чему. А сколько мы с вами знакомы, ребята?

– Пять лет, – сказал Майк.

– Восемь, – поправил Эл. – Как ты пронюхал, что его пришили, если тело нашли только час назад?

– Я позвонил ему домой и услышал в трубке знакомый голос. Это был сержант Пэрли Стеббинс из убойного отдела. Я вышел, завернул за угол, увидел машину перед домом номер тридцать четыре и срисовал физиономию водителя: еще один знакомец. Позвонил приятелю-газетчику, спросил, не слышно ли чего, ну и узнал новости. Ничего от вас не утаиваю. Все рассказал. Вот вам по шестьдесят долларов.

Эл ухватил одну из двадцатидолларовых бумажек большим и указательным пальцами и вытянул ее из пачки.

– Хватит и этого, – рассудил он. – За простой достаточно, а насчет того, чтобы держать рот на замке, так на то у меня свои причины. Мне это даже в радость. Встречу копа – подумаю: ну что, придурок, вот я знаю кое-что, а ты – нет.

Майк, осклабившись, взял свои три двадцатки.

– А я не такой, – пояснил он. – Кому надо и не надо, всем разболтал бы. Включая копов. А теперь вот не могу: тогда придется возвращать тебе сорок баксов. Я, может, и не благородный, но честный. – Он положил купюры в карман и протянул мне ручищу: – Но лучше для верности ударить по рукам.

Мы ударили по рукам, я сел в машину к Элу и велел везти меня в «Газетт».

Если у Лона Коэна и есть официальная должность, то мне она неизвестна, да и сомневаюсь я, что она есть. Только имя и фамилия значатся на двери его комнатушки на двадцатом этаже, через две двери от углового кабинета владельца газеты. И можно подумать, что ни одна песчинка из смерчей, ежедневно сотрясающих редакцию, не должна залететь к нему. Но он всегда ухитряется быть в курсе не только того, что недавно случилось, но и того, чему еще лишь предстоит случиться. Мы с ним не считались услугами, но, если бы сочлись за все эти годы, вероятно, получилось бы поровну.

Лон очень темный. Маленькое, довольно правильное лицо, туго натянутая темная кожа, темно-карие глубоко посаженные глаза, почти черные волосы, гладко зачесанные назад с крутого лба. Он второй по классу игрок в покер из всех, с кем мне когда-либо случалось просидеть ночь за карточным столом (с первым – Солом Пензером – вы познакомитесь позже).

В тот вечер, когда я вошел в маленький кабинет Лона, он говорил по телефону. Я сел на стул в торце письменного стола и стал слушать. Разговор тянулся несколько минут, и за это время Лон произнес только одно слово «нет», но зато девять раз. Когда он положил трубку, я поддел:

– Только и знаешь, что поддакивать.

– Мне нужно сделать еще один звонок, – объявил он. – Вот, развлекись пока. – Он передал мне картонную папку и снова повернулся к телефону.

Это было досье на Томаса Дж. Йигера. Не сказать, что пухлое: десяток или около того газетных вырезок, четыре отпечатанные на машинке заметки, несколько листков из статьи в отраслевом журнале «Пластики сегодня» и три фотографии.

Два снимка были сделаны в студии, и внизу значились фамилии. Третий отсняли в банкетном зале отеля «Черчилль» во время какого-то сборища, и к ней был подклеен машинописный текст: «Томас Дж. Йигер произносит речь на банкете Национальной ассоциации производителей пластиков в отеле „Черчилль“, Нью-Йорк, 19 октября 1958 года». Он стоял на сцене у микрофона с поднятой рукой.

Я пробежал глазами заметки, просмотрел вырезки и читал статью, когда Лон закончил говорить по телефону и обратил взгляд на меня.

– Ну, выкладывай! – потребовал он.

Я закрыл папку и положил ее на стол.

– Пришел заключить сделку, – заявил я. – Но сначала тебе следует кое о чем узнать. Итак, я никогда не видел Томаса Дж. Йигера, не говорил с ним и вообще не имел никаких сношений. И мистер Вульф тоже. Я не знаю об убитом ничего, кроме рассказанного тобой по телефону и только что прочитанного.

Лон расплылся в улыбке:

– Для официальной версии неплохо. А если строго между нами?

– Да то же самое. Хочешь – верь, хочешь – нет. Но как раз перед тем, как позвонить тебе в пять часов, я кое-что услышал. И это возбудило мое любопытство. Пока предпочту держать услышанное при себе. По крайней мере сутки. А может, и дольше. Думаю, я буду сильно занят в ближайшее время. И мне не улыбается проторчать весь завтрашний день в прокуратуре… Так что лучше никому не знать, что я звонил тебе сегодня днем, чтобы расспросить о Йигере.

– А по мне, так лучше, чтобы знали. За папкой-то посылал я. Если я скажу, будто мне было виде́ние про этого типа, пойдут разговоры.

Я усмехнулся:

– Ну перестань! У тебя ни одного козыря на руках. Говори все что в голову взбредет. Можешь сказать, что раздобыл кое-какую информацию в строго конфиденциальном порядке, без права ссылаться на источник, что связан словом. Кроме того, я предлагаю тебе бонус. Если ты до поры до времени позабудешь о проявленном мною интересе к Йигеру, обязуюсь внести тебя в список тех, кому рассылаю рождественские открытки. В этом году будет репродукция абстрактного полотна в двадцати тонах. Текст следующий: «Примите в дар эту картину. На ней изображено, как мы купаем нашу собаку. С наилучшими пожеланиями Арчи, Мехитабель, дети».

– Нет у тебя никакой Мехитабели и никаких детей.

– Конечно. Именно потому это и будет абстрактная живопись.

Он бросил на меня испытующий взгляд:

– Мог бы подкинуть мне что-нибудь, а я бы пообещал не ссылаться на тебя. Или придержал бы информацию, пока ты не разрешишь дать ей ход.

– Нет. Не сейчас. Если что, я знаю твой номер телефона.

– Как всегда. – Он воздел руки. – У меня дел полно. Заходи как-нибудь.

У него зазвонил телефон, он повернулся, чтобы взять трубку, а я вышел.

Спускаясь в лифте, я прикинул, что к чему. Вульфу я сказал, что вернусь к ночи, а сейчас всего лишь девять. Я голоден. Можно зайти в буфет перекусить и за едой прикинуть, что́ предпринять, но вот беда: я отлично знаю, что́ хочу сделать, и на это может потребоваться целая ночь.

Кроме того, хотя и подразумевается, что на задании я должен руководствоваться собственными способностями и опытом, как однажды сформулировал это Вульф, также предполагалось, что в случае осложнений я обо всем доложу боссу.

В данном случае телефонный звонок исключался. И не только потому, что Вульф не любит обсуждать дела по телефону, но и потому еще, что все должно быть по правилам, а иначе он откажется играть.

В итоге я поймал такси и назвал водителю адрес старого особняка на Западной Тридцать пятой улице.

Доехав, я поднялся по семи ступенькам и нажал на кнопку звонка. Что толку иметь ключ, если на дверь накидывают цепочку? А когда я ухожу, так обычно и делают. Мне открыл Фриц.

Он изо всех сил старался не смотреть на меня вопросительно, но вопрос явственно читался в его взгляде – тот же самый, которого он так и не задал мне днем: «У нас клиент?» Я сообщил ему, что такая возможность все еще существует, а также добавил, что в животе у меня пусто, так не даст ли он мне ломоть хлеба и стакан молока? Он ответил, что, конечно, все принесет. И я прошел в кабинет.

Вульф сидел за столом с книгой, откинувшись на спинку единственного в мире кресла, в которое он мог сесть не скорчив гримасы. Кресла, сделанного на заказ по его чертежам и под его наблюдением.

Горели только лампы для чтения над ним и за его спиной, и, освещенный под таким углом, он казался крупнее обычного – гора, из-за которой встает солнце. Войдя, я включил свет, вернув ему обычные размеры, и он заговорил.

– Гм, – исторг он из себя. А когда я прошел к своему столу, спросил: – Ты ел?

– Нет.

Я уселся.

– Фриц что-нибудь принесет.

– Принесет? – Удивление с оттенком досады.

Обычно, когда дела заставляют меня пропустить очередной прием пищи и я возвращаюсь домой голодный, то просто иду на кухню и ем. Исключения делаю только в том случае, если у меня есть что сообщить, причем безотлагательно. Между тем Вульф уже настроился провести вечер с книгой, и ему вовсе не улыбалось выслушивать сообщения, неважно какие.

Я кивнул:

– Меня кое-что гнетет.

Он поджал губы, заложил пальцем, чтобы не потерять страницу, большую толстую книгу, которую держал обеими руками, тяжело вздохнул и произнес:

– Ну?

Я решил не ходить вокруг да около. К его настроениям надо приноравливаться, как к переменам погоды.

– У вас на столе лежит конверт, – сказал я. – Это баланс нашего банковского счета за вычетом тех чеков. Через тридцать семь дней, в июне, придется платить налоги. Конечно, можно подать декларацию с поправками – если только за это время к нам за помощью не обратится кто-нибудь с действительно большой проблемой и столь же большим кошельком.

Он бросил на меня сердитый взгляд:

– Сколько можно твердить одно и то же?

– Я не твержу одно и то же. Молчал об этом целых три дня и сейчас говорю только для того, чтобы с вашего разрешения попытаться раздобыть какого-нибудь клиента, а не сидеть сиднем и не ждать, пока он сам подвернется. У меня уже мозоли на заднице.

– Ну и каков твой план? Уличная реклама? Человек-сэндвич?

– Нет, сэр. Я наметил себе цель. Не знаю, правда, насколько она достижима. Я про того типа, который приходил нанять меня, чтобы я разобрался с его «хвостом». Про Томаса Дж. Йигера. Я взял две машины. В семь часов они были на месте. Одна должна была везти его, на другой я собирался следовать за ним. Он не появился. Я устал ждать и позвонил ему домой. По телефону мне ответил Пэрли Стеббинс. Я завернул за угол и обнаружил там, напротив дома Йигера, машину с шофером Пэрли Стеббинса. Я позвонил Лону Коэну, и он поинтересовался, как вышло, что я наводил у него справки про Томаса Дж. Йигера за два часа до того, как труп этого самого Йигера нашли в траншее на Западной Восемьдесят второй улице. С дыркой в черепе. Итак, наш клиент ушел из жизни. Однако сдается мне, что его уход поможет нам заполучить другого клиента. Покойный был большой шишкой в своей области, занимал хорошую должность и владел уютным домом в приличном районе. Очень может быть, что, кроме меня, никто не знал о его подозрениях насчет слежки. Опять же, тело его нашли в том самом квартале, на той самой Западной Восемьдесят второй улице, куда – к дому сто пятьдесят шесть – он опасался притащить «хвост». Так что я потратил некоторое количество наших денег. Оплатил двум таксистам простой, да еще дал каждому из них по сорок долларов, чтобы забыли, где простаивали. Вернее, дал Майку Коллинзу. Эл Голлер предпочел обо всем забыть из соображений личного характера.

– Ну, это была твоя самодеятельность, – проворчал Вульф. – Убийцу, возможно, уже взяли.

– Что ж, тогда вы потеряли впустую сорок долларов плюс пятьдесят три доллара шестьдесят центов на расходы по делу, которые мы не сможем получить с клиента, поскольку он мертв. Но все не так просто. Дело в том, что наш клиент не умер. Или, если сформулировать иначе, у нас и не было клиента. По дороге домой я заглянул в «Газетт» к Лону Коэну – просил забыть про мой звонок насчет Томаса Йигера. На столе у Лона лежала папка с кое-какими сведениями об Йигере. Там среди прочего сыскалось три его портрета, и я на них посмотрел. Мужчина, который приходил сегодня днем меня нанимать, был не Йигер. Ни малейшего сходства. Так что точнее будет сказать, что у нас не было клиента.

Глава третья

Естественно, я рассчитывал на сильную реакцию и добился своего. Вульф выпрямился и потянулся к столу за тоненькой золотой полоской, которой закладывал только книги, достойные пребывать на полках в его кабинете.

В этот самый момент появился Фриц с подносом, который он поставил на мой письменный стол. Увидев, что Вульф откладывает в сторону книгу, Фриц одобрительно мне подмигнул, а я повернулся к подносу. Там была чашка супа из каштанов, сэндвич с креветками и огурцом между поджаренными тостами и еще один – с ростбифом в круглой булочке домашней выпечки, горка кресс-салата, яблоко, запеченное в белом вине, и стакан молока.

Когда мы вкушаем обед или ужин в столовой, любое упоминание о делах находится под строжайшим запретом. Это непреложное правило нашего внутреннего распорядка, можно сказать – табу. С формальной точки зрения на легкие перекусы оно не распространяется, но Вульф твердо убежден, что, когда человек поглощает пищу, ничто не должно мешать работе его вкусовых рецепторов.

Вот и теперь, отложив книгу, он откинулся назад и прикрыл глаза. А я, проглотив несколько ложек супа, заметил:

– Все равно я слишком голоден, чтобы по достоинству оценить вкус. Так что можно продолжить.

Его глаза открылись:

– Ты уверен?

– Да, сэр.

Я снова поднес ко рту ложку и проглотил.

– Его имя стояло под снимками. А еще в папке лежала журнальная вырезка с его фотографией. Такое беличье лицо с заостренным носом и почти без подбородка. А у человека, который приходил днем, лицо было длинное, костистое и широколобое.

– И он назвался Йигером и поделился подозрениями, что за ним последуют, когда он отправится по определенному адресу – на Западную Восемьдесят вторую улицу. А тело Йигера найдено неподалеку от этого дома. Как давно он мертв?

– Не знаю. Установят, дайте срок. Кроме того, что я вам уже рассказал, Лону известно, что тело нашли в котловане, вырытом рабочими «Кон Эдисон». Оно было накрыто брезентом. Его нашли мальчишки, у которых мяч упал в яму.

– Если я санкционирую твою попытку заполучить клиента и заработать денег, что ты намерен делать дальше?

Я отправил в рот очередную ложку супа.

– Ну, сначала съем сэндвичи, потом – яблоко, а после выпью молока. Затем отправлюсь на Восемьдесят вторую улицу. Поскольку тело найдено в траншее, оно, возможно, и не имеет никакой привязки к этому кварталу, улице и дому. Ничто не мешало убийце прикончить Йигера где угодно, а потом отвезти тело по этому адресу и бросить в траншею. Восьмидесятые улицы, между площадью Колумба и Амстердам-авеню, не самый подходящий район для важной шишки из крупной корпорации. Там обретаются пуэрториканцы и кубинцы, по три-четыре человека в комнате. Я хочу выяснить, что́ там забыл Йигер, если он что-то там забыл.

– Поедешь прямо сейчас? На ночь глядя?

– Конечно. Как только очищу поднос.

– Фу! Сколько раз я тебе говорил, что поспешность хороша, только когда промедление опасно.

– О, шесть тысяч раз!

– А ты все такой же порывистый. Утром мы сможем узнать недостающие подробности. Возможно, не останется иных загадок, кроме личности того, кто явился сюда под чужим именем, и тогда дело вообще потеряет всякий интерес. Но пока оно представляется мне любопытным. Сколько времени он провел здесь?

– Двадцать пять минут.

– Возможно, возникнет нужда в записи вашего разговора. Вместо того чтобы сломя голову мчаться на Восемьдесят вторую улицу, проведи вечер за пишущей машинкой. Мне нужна дословная запись вашего разговора и подробный словесный портрет.

Он взял со стола свою книгу и вновь приготовился читать.

Я был обеспечен работой на весь вечер. Мне по-прежнему хотелось бросить взгляд на дом номер 156 по Западной Восемьдесят второй улице до того, как им заинтересуются копы, если уже не заинтересовались. Однако Вульф был прав, и это его деньги я отдал Майку Коллинзу.

Печатая запись своего разговор с лже-Йигером, я не перенапрягся. Это была рутинная работа. Мне случалось устно воспроизводить куда более длинные беседы с гораздо бо́льшим числом лиц. Стучать по клавишам я закончил за несколько минут до полуночи. Сложив листки – оригинал и копию – и убрав их в ящик стола, я вынул увядшие орхидеи из вазы на столе Вульфа и отнес в мусорное ведро на кухню. Босс любит, чтобы ваза была пуста, когда утром он принесет из оранжереи свежие цветы. Потом я запер сейф, удостоверился, что входная дверь закрыта на засов, выключил свет и поднялся, преодолев два лестничных марша, в свою комнату. Вульф был уже у себя, на втором этаже.

Обычно я спускаюсь на кухню к завтраку около половины девятого, но в тот вторник встал раньше, в начале девятого. Меня неудержимо влекло к маленькому столику, где Фриц уже пристроил на подставку свежий номер «Таймс». Но, памятуя, что поспешность хороша, только когда промедление опасно, я заставил себя обменяться приветствиями с Фрицем, получить от него стакан апельсинового сока, взболтать и сделать несколько глотков. Лишь после этого ежеутреннего ритуала я занялся газетой. Неужели на первой полосе я увижу заголовок: УБИЙСТВО ЙИГЕРА РАСКРЫТО?

Но нет. Заголовок гласил: ЗАСТРЕЛЕН КРУПНЫЙ МЕНЕДЖЕР. Я сел и отхлебнул еще глоток.

Вместе с апельсиновым соком, гречишными оладьями, колбасками, джемом из ежевики и двумя чашками кофе я проглотил заметки в «Таймс» и «Газетт». Детали, с вашего позволения, опущу. В частности, не стану называть имена мальчишек, нашедших тело. Довольно с них и упоминания в газетах, к тому же книги эти огольцы вряд ли читают.

Стреляли один раз, с близкого расстояния. Пуля, вошедшая в голову над правым ухом, вызвала мгновенную смерть. Случилось это не раньше чем за сутки и не позднее чем за шестнадцать часов до 19.30, когда освидетельствовали тело, то есть между 19.30 воскресенья и 3.30 понедельника. Вскрытие, возможно, позволит уточнить время.

В понедельник работы в траншее на Восемьдесят второй улице не велись за неимением нужных для ремонта материалов, так что труп могли сбросить туда в воскресенье ночью. Брезент оставили рабочие. Поиски свидетеля, который бы видел Йигера живым в этом квартале или слышал выстрел, не увенчались успехом. Стало быть, не исключалась возможность, что его застрелили в другом месте, а затем перевезли тело.

Дочь Йигера Анна обучалась в Беннингтонском колледже[19]. Его сын, Томас Дж. Йигер-младший, жил в Кливленде, работал на одном из предприятий корпорации «Континентальные пластики».

В пятницу вечером Йигер с женой уехали из Нью-Йорка, чтобы провести уик-энд с друзьями за городом. Сам Йигер вернулся в Нью-Йорк в воскресенье днем, а его половина – лишь в понедельник утром. В воскресенье днем семейный особняк на Шестьдесят восьмой улице пустовал. Начиная с 17.02 в воскресенье, когда в Стемфорде Йигер сел в поезд до Нью-Йорка, о его перемещениях ничего не известно.

Полиция пока никого не задержала, окружной прокурор ограничился сообщением, что «ведется следствие».

На фотографии в «Таймс» Йигер демонстрировал стандартный оскал политика. Еще два его снимка поместила «Газетт». Один я видел у Лона в редакции, на другом Йигер лежал у края траншеи, в которой его нашли. Я вырезал фото из «Таймс» и портрет живого Йигера из «Газетт» и вложил в свою записную книжку.

В 8.51 я поставил на столик пустую кофейную чашку, поблагодарил Фрица за завтрак, сказал, что, может быть, вернусь к обеду, а может, и нет, и поднялся этажом выше к Вульфу. На столе у окна стоял поднос с грязной посудой и лежала «Таймс».

Вульф перед зеркалом платяного шкафа завязывал галстук свободным узлом. Понять не могу, зачем нужен галстук утром, когда он собирается наверх, в оранжерею, чтобы провести там два часа. Может, из уважения к орхидеям?

Он буркнул: «Доброе утро», закончил с галстуком и только тогда повернулся ко мне.

– Убываю, – доложил я. – Инструкции?

– На твое усмотрение.

– Нет уж, сэр! Это мы проходили вчера. Вы посылаете меня или нет? Понятно, что ясности не прибавилось, разве только полиция что-то держит в секрете. Он был мертв по крайней мере четырнадцать часов, когда тот тип приходил ко мне вчера. Я записал весь наш разговор, запись лежит в верхнем ящике моего стола. Какой суммой я могу располагать?

– Достаточной.

– Но есть какие-то пределы?

– Разумеется. Их подскажут тебе здравый смысл и осмотрительность.

– Ясно. Ну, когда вернусь, тогда и вернусь.

Спустившись в кабинет, я открыл сейф и взял из суммы, отложенной на текущие расходы, пятьсот баксов потертыми пятерками, десятками и двадцатками. Потом достал из ящика письменного стола плечевую кобуру и сунул в нее заряженный «марли» тридцать второго калибра. Несколько лет назад, нарвавшись на крупные неприятности из-за отсутствия пушки, я зарекся выходить из дому с одним карманным ножом, когда мы расследуем дело об убийстве.

В прихожей меня несколько задержали раздумья о том, надевать ли пальто и шляпу. Ненавижу возиться с ними. На дворе было пасмурно, и в половине восьмого по радио пугали проливными дождями. Какого черта, сказал я себе, кто не рискует… С тем и вышел.

Я прогулялся до Десятой авеню, где поймал такси и велел везти меня на угол Восемьдесят второй и Бродвея.

Никакого плана я не заготовил, решив действовать по обстановке. Очевиден был только первый шаг: выяснить, закончили криминалисты работать на месте обнаружения тела или еще нет. Многие из них знали меня в лицо, как и то, что я не стану просто так, от нечего делать околачиваться поблизости. Поэтому, свернув с Бродвея на восток и перейдя Амстердам-авеню, я остановился на углу, чтобы обозреть окрестности с дальнего конца Восемьдесят второй улицы.

На зрение я не жалуюсь и даже с такого расстояния смог разобрать номер «156» на доме шагах в тридцати от угла. Вдоль тротуара по обеим сторонам улицы были плотно, бампер в бампер, припаркованы автомобили. Траншею обнесли ограждением, но полицейской машины – с опознавательными знаками и без оных – я не углядел.

Квартал был прескверный, форменные трущобы, да простят меня тамошние жители. Полвека назад, когда камень сиял чистотой, а медь сверкала, длинный ряд пятиэтажек мог сделать честь городу, но не сейчас. Можно было биться об заклад, что эти жалкие и неопрятные строения немедленно обрушились бы, не подпирай они друг друга.

Народу по улице сновало немного. Не видно было детей, хотя им самое время идти в школу. Однако возле ограждения, ярдах в пятнадцати от дома номер 156, толклись зеваки. За ними приглядывал полицейский, но ничего особенного, обычный коп. Ни ребятами из убойного отдела, ни прокуратурой не пахло.

Я пересек улицу и двинулся вдоль ограждения. Заглянул в траншею из-за плеча женщины в лиловом платье и увидел там двух рабочих. Значит, эксперты свои труды закончили. Пока я стоял и смотрел на работяг, здравый смысл привел меня к следующим пяти заключениям.

Первое: что-то связывало Йигера с кем-то или чем-то в доме номер 156. Кем бы ни был тип, явившийся меня нанимать, какую бы игру он ни вел, убивал или нет Йигера, адрес точно не с потолка взял.

Второе: если Йигера убили в другом месте, а труп привезли к дому номер 156, чтобы произвести впечатление на кого-то в этой халупе, почему тело просто не оставили на тротуаре перед домом? Зачем скинули в яму? Да не просто скинули, а спустились в траншею и накрыли брезентом? Одно с другим не сходится.

Третье: предположение, будто тело убитого в другом месте Йигера бросили здесь по чистой случайности, просто потому, что по дороге подвернулась траншея, не выдерживает критики. В такое не поверит и законченный осел. Снова не клеится.

Четвертое: Йигера застрелили не на входе и не на выходе из дома номер 156. Ночью на звук выстрела из окон высунулась бы дюжина, да что там дюжина – сотня голов. Убийце пришлось бы уносить ноги или жать на газ, а не волочь труп к траншее, спихивать его вниз и лезть следом, чтобы укрыть тело брезентом. Еще один тупик.

Пятое: Йигера, следовательно, шлепнули в самом доме номер 156. И случиться это могло в любой момент после 19.30 в воскресенье. А уже позже, ночью, когда никто не видел, тело перенесли к траншее, всего-то пятнадцать ярдов, и сбросили туда. Это не объясняет, зачем его накрыли брезентом, но данная деталь не укладывается ни в одну напрашивающуюся версию. По крайней мере, присутствие брезента моих умопостроений не опрокидывает. Возможно, брезент потребовался, чтобы тело не обнаружили до прихода рабочих.

Полезная, однако, штука здравый смысл. Приходишь к заключениям, особо не напрягая и не изнашивая мозги.

Я отошел от ограждения и преодолел пятнадцать ярдов, отделяющих меня от дома номер 156.

И вот что любопытно: над входом отсутствовала табличка: СДАЕТСЯ, которую я приметил на некоторых здешних домах. Зато к столбику у нижней ступеньки крыльца была привязана картонка с кривоватой надписью от руки: УПРАВЛЯЮЩИЙ и стрелкой, указывающей вправо.

Двинувшись в предписанном направлении, я спустился по трем ступенькам, взял налево, через открытый дверной проем попал в маленькое преддверие и получил еще одно подтверждение тому, что дом этот особенный. В дверь был врезан цилиндровый замок марки «Рэбсон». Такие замки ставят люди, способные выложить 61 доллар 50 центов за уверенность, что войти к ним сможет лишь обладатель хитрого ключа – или здоровенной кувалды.

Я надавил на кнопку звонка. Через секунду дверь открылась, и я оказался лицом к лицу с одной из трех красивейших женщин, каких видел в своей жизни.

Судя по улыбке, какими королевы милостиво дарят смиренных подданных, я должен был разинуть рот и задохнуться от благоговейного изумления. Она спросила:

– Вы что-то хотели?

Низкий грудной голос звучал тихо, не прерываемый вздохами.

Меня так и подмывало ответить: «Конечно. Мне нужны вы», но каким-то чудом я удержал эти слова на кончике языка.

Ей было лет восемнадцать. Высокая, статная. Кожа цвета тимьянового меда, который Вульфу присылают из Греции. Она явно чем-то очень гордилась, но не красотой. У женщины, гордящейся своей красотой, улыбка всего-навсего самодовольная.

И тем не менее не думаю, что я заикался, как ожидалось, когда ответил:

– Мне бы управляющего.

– Вы полицейский?

Если ей нравятся полицейские, надо скорее отвечать «да». Но вдруг она не испытывает к ним симпатии?

– Нет, – опроверг я предположение. – Я из газеты.

– Как мило! – Она повернулась и крикнула: – Папа, тут из газеты пришли! – Набрав силу, ее голос зазвучал еще волшебнее.

Девушка снова повернулась ко мне, грациозная, как большая кошка. Она стояла передо мной, сохраняя горделивую королевскую осанку и едва заметно улыбаясь, но теплые темные глаза изучали меня с таким любопытством, будто она никогда раньше не видела мужчин.

Черт, я прекрасно понимал, что нужно что-то сказать, но что? Разве только «выходите за меня замуж». Однако это было невозможно, поскольку мысль о том, что она станет мыть посуду и штопать носки, казалась нелепой. Опомнился я, только сообразив, что поставил ногу на порог, чтобы дверь нельзя было закрыть. И наваждение рассеялось: я всего лишь частный сыщик в погоне за клиентом.

Послышались шаги. Когда они приблизились, красавица отступила в сторону. В поле моего зрения появился мужчина, коренастый, широкоплечий, на пару дюймов ниже дочери, с широким приплюснутым носом и густыми бровями. Я шагнул за порог и представился:

– Моя фамилия Гудвин. Я из «Газетт». Хотел бы снять комнату. С окнами на улицу.

– Ступай, Мария, – бросил управляющий дочери, и она скрылась в темноте. Он повернулся ко мне: – Свободных комнат нет.

– Готов платить сто долларов в неделю, – не отставал я. – Мне заказали статью о том, как выглядит место преступления после трагического происшествия. Стану снимать людей, пришедших поглазеть на траншею. Из окна второго этажа я смогу наблюдать их под нужным углом.

– Я сказал, свободных комнат нет, – изрек он густым грубым голосом.

– Отселите кого-нибудь из жильцов. Двести долларов.

– Нет.

– Триста.

– Нет.

– Пятьсот.

– Вы сумасшедший. Нет.

– Я не сумасшедший. Это вы с ума сошли. От пятисот долларов нос воротите. Как ваше имя?

– Не ваше дело.

– Ой, да перестаньте! Я могу узнать его у соседей или у вон того копа. Что не так с вашим именем?

Он прищурил один глаз:

– С моим именем все так. Мое имя Сесар Перес. Я гражданин Соединенных Штатов Америки.

– Вот и я гражданин. Не сдадите ли мне комнату на неделю за пятьсот долларов, оплата вперед, наличными.

– Я сказал, – он жестикулировал так, что в движение приходили даже плечи, – нет комнаты! Этот человек там мертвый – плохо. Снимать людей из этого дома – нет. Даже если бы есть комната.

Я решил дать волю своей порывистости и идти напролом. Это был тот случай, когда поспешность оправдана, поскольку промедление опасно. Убойный отдел или окружная прокуратура, того и гляди, могли обнаружить, что Йигер был связан с домом. Я достал кое-что из кармана и протянул упрямцу:

– Разберете, что́ тут написано, при таком освещении?

Он и смотреть не стал:

– Что это такое?

– Лицензия. Я не журналист. Я частный детектив, расследую убийство Томаса Дж. Йигера.

Он снова прищурился, сунул мне обратно лицензию, набрал в грудь побольше воздуха и спросил:

– Вы не полицейский?

– Нет.

– Тогда убирайтесь отсюда. Убирайтесь из этого дома! Я уже трем полицейским сказал, что ничего не знаю про человека в яме. И один из них меня оскорбил. Убирайтесь!

– Хорошо, – согласился я. – Это ваш дом.

Я спрятал лицензию в бумажник и положил в карман.

– Но прежде чем уйти, я скажу вам, что́ случится, если вы меня отфутболите. И получаса не пройдет, как в этот дом нагрянет дюжина полицейских с обыском. Они обнюхают здесь каждый дюйм, задержат всех, в первую очередь вас и вашу дочь, сцапают всякого, кто войдет. Потому как я сообщу им, что могу доказать: Томас Дж. Йигер приходил в этот дом в воскресенье вечером и был убит именно здесь.

– Это ложь. Вы как тот полицейский. Это оскорбление.

– Ладно. Пойду кликну копа, что торчит на улице. Он подежурит тут, чтобы вы не смогли никого предупредить.

Я повернулся, готовясь уйти. Сработало! С копами он держался стойко, но я застал его врасплох. Он был вовсе не идиот и сообразил, что и без всяких доказательств я сумею натравить на него полицию.

Итак, я двинулся к двери. И тут он схватил меня за рукав. Я обернулся, увидел, как ходят желваки у него на скулах, и спросил, без всякой враждебности, просто поинтересовался:

– Это вы убили его?

– Вы полицейский, – выпалил он.

– Нет. Меня зовут Арчи Гудвин, и я работаю на частное детективное агентство Ниро Вульфа. Мы рассчитываем заработать на расследовании этого дела. Так мы добываем себе средства к существованию. Поэтому буду честен: мы бы предпочли сами выяснить, почему Йигер приехал сюда, а не перекладывать это на полицию. Но если вы откажетесь оказать нам содействие, мне придется пригласить сюда копа. Так это вы убили Йигера?

Он повернулся и хотел уйти, но я схватил его за плечо и развернул к себе:

– Это вы убили его?

– У меня есть нож, – сообщил он. – В этом доме я имею право ходить с ножом.

– Разумеется. А у меня есть вот что. – Я вытащил из кобуры свой «марли». – И разрешение на него тоже имеется. Так это вы убили его?

– Нет. Я хочу, чтобы пришла моя жена. Она лучше соображает. Пусть придут мои жена и дочь. Я хочу…

Внутренняя дверь распахнулась, и женский голос произнес:

– Мы здесь, Сесар.

Высокая женщина с властным хмурым лицом шагнула к нам, Мария остановилась в дверях. Перес застрекотал по-испански, но жена его оборвала:

– Перестань! Он, чего доброго, подумает, что у нас секреты. При американцах надо говорить на их языке. – Она остановила на мне жесткий взгляд черных глаз: – Мы слышали, что́ вы тут говорили. Я знала, что придут, только думала, что явится полиция. Мой муж – честный человек. Он не убивал мистера Йигера. Мы называем его мистер Дом, потому что это его здание. Откуда вы узнали?

Я вложил «марли» в кобуру.

– Какое это имеет значение, раз я уже все знаю, миссис Перес?

– Да, глупо было спрашивать. Ладно, задавайте свои вопросы.

– Я бы предпочел, чтобы на них отвечал ваш муж. Разговор может затянуться. Нельзя ли нам где-нибудь присесть?

– На вопросы отвечу я. А присесть мы предлагаем только друзьям. Вы же совали мужу под нос пистолет.

– Это я так, похвастать. Ладно, если вам своих ног не жаль, то мне тем более. В котором часу мистер Йигер пришел сюда в воскресенье?

– Я думала, вы знаете.

– Я-то знаю. Но хочу проверить, правдиво ли вы станете отвечать. Если увижу, что юлите и привираете, начну спрашивать у вашего мужа. Или полиция начнет.

Она помедлила минуту:

– Он пришел около семи часов.

– К вам, вашему мужу или дочери?

Она сверкнула на меня глазами:

– Нет.

– Так к кому он пришел?

– Не знаю. Нам это неизвестно.

– Попробуйте еще раз. И довольно глупостей! Я не собираюсь весь день вытягивать из вас правду.

Она смерила меня неприязненным взглядом:

– Вы бывали у него наверху?

– Вопросы задаю я, миссис Перес. К кому он приходил?

– Мы не знаем. – Она повернулась к дочери: – Ступай отсюда, Мария.

– Но, мама, я не…

– Иди!

Мария ушла и закрыла за собой дверь. Оно и к лучшему: не так-то просто смотреть куда надо, а не куда хочется. Мамаша снова повернулась ко мне:

– Он пришел около семи часов и постучал в дверь. Вон в ту. – Она указала на дверь, за которой скрылась Мария. – Поговорил с моим мужем, заплатил ему. Потом пошел к лифту. Мы не знаем, был ли кто-нибудь наверху, пришел ли позже. Мы смотрели телевизор и не слышали, входил ли кто, подходил ли к лифту. Нам этого знать не полагалось. На наружной двери стоит надежный замок. Так что мы и вправду не знаем, к кому он приходил.

– Где лифт?

– Сзади. Там тоже стоит замок.

– Вы спросили, был ли я наверху. А вы были?

– Конечно. Бывали каждый день. Мы там убирали.

– Значит, у вас есть ключ. Давайте поднимемся туда.

Я пошел к двери. Она в замешательстве взглянула на мужа, потом на меня, открыла дверь, за которой исчезла Мария, произнесла что-то по-испански и направилась в глубь холла. Перес последовал за ней, я шагал в хвосте.

У задней стены миссис Перес вынула из кармана юбки ключ и вставила в замок на металлической двери лифта. Вот тебе и на́: еще один цилиндровый замок! Дверь, не то алюминиевая, не то из нержавейки, открылась. Она выглядела абсолютно инородной в задрызганном холле. Как, впрочем, и лифтовая кабина из той же нержавеющей стали, отделанная красными эмалированными панелями с трех сторон. Лифт, правда, был маленький, не то что у Вульфа. Тем не менее поднимался он тихо и плавно. Я так понял, что на самый верхний этаж. Наконец дверцы раздвинулись, и мы вышли.

Перес включил свет, и у меня, во второй уже раз за недавнее время, отвисла челюсть и перехватило дыхание. Случалось мне видеть, пусть и нечасто, апартаменты, владельцы которых просто наизнанку вывернулись, чтобы показать себя, но Йигер перещеголял их всех. Возможно, эффект усиливался по контрасту с обликом трущобного квартала, внешним убожеством дома и нижних его помещений, но эта зала повергла бы вас в изумления, где бы ни находилась.

Первым по глазам било засилье шелка и обнаженной плоти. Шелк, в основном красный, но местами бледно-желтый, послужил не только для отделки диванов и кресел – им были обиты стены, затянут потолок. Добрую треть всех стен оккупировали изображения нагих женских тел, а одну захватил почти в полное владение бледно-желтый ковер, кажется тоже шелковый. И ни одного окна в огромном покое шириной двадцать пять футов, а длиной во всю длину дома. К правой стене примыкало изголовьем колоссальных размеров квадратное ложе, накрытое бледно-желтым шелковым покрывалом. Жалко, Вульф этого не увидит: он питает слабость к желтому цвету. Я потянул носом воздух. Он был свежим, но в нем витал парфюмерный дух. Кондиционер с отдушкой.

Поверхностей, способных сохранять отпечатки пальцев, в комнате набиралось не так уж много: две столешницы, стойка под телевизором, подставка для телефона. Я повернулся к миссис Перес:

– Вы убирали тут после воскресенья?

– Да, вчера утром.

Все, вопрос снят.

– Где дверь на лестницу?

– Сюда не попасть по лестнице.

– Вход на нее внизу заколочен досками, – пояснил Перес.

– Значит, подняться сюда можно только на лифте?

– Да.

– И как давно?

– Уже четыре года. С тех пор, как он купил дом. Мы живем тут два года.

– Как часто он тут появлялся?

– Мы не знаем.

– Конечно знаете, если каждый день приходили сюда убирать. Так как часто?

– Может, раз в неделю, может, чаще.

Я повернулся к Пересу:

– И за что вы его убили?

– Нет. – Он прикрыл глаза. – Я – нет.

– Тогда кто?

– Мы не знаем, – вмешалась его жена.

Я не отреагировал на ее реплику.

– Послушайте, – сказал я управляющему, – мне не хотелось бы сдавать вас полиции без крайней необходимости. Мы с мистером Вульфом предпочли бы сами разобраться. Но если вы будете запираться, то не оставите нам выбора, а времени у нас немного. Полиция наверняка сняла отпечатки пальцев с брезента, которым было укрыто тело. Я знаю, что Йигера убили в этом доме. Если хоть какие-то отпечатки – ваши, вам конец. Вы попались. Раз он был убит в этом доме, хоть что-то вы должны знаете. Что?

Перес вопросительно посмотрел на жену:

– Фелита?

Она уставилась на меня своими черными глазищами.

– Вы частный сыщик, – проговорила она. – Вы сказали моему мужу, что зарабатываете этим себе на жизнь. Тогда мы вам заплатим. У нас есть деньги. Немного. Сто долларов.

– За что вы собираетесь мне платить?

– Чтобы вы работали на нас.

– И что прикажете делать?

– Мы вам объясним. Деньги у нас внизу.

– Сперва я должен их заработать. Хорошо, договорились. Я работаю на вас, но могу бросить работу в любой момент. Например, если приду к выводу, что Йигера убили вы или ваш муж. Так что вы хотите от меня?

– Мы хотим, чтобы вы нам помогли. Отпечатки пальцев. Я говорила ему, что надо надеть перчатки, но он не надел. Мы не знаем, откуда вы проведали так много, но нам известно, что́ будет, если вы расскажете про этот дом полиции. Мы не убивали мистера Дома. Мистера Йигера. Мы не знаем, кто его убил. Мой муж опустил мертвое тело в яму, ему пришлось. Когда хозяин пришел в воскресенье вечером, он отправил моего мужа на ночь глядя в ресторан «У Мондора». Велел купить икры, жареного фазана и всякого такого. А когда мой муж вернулся со всей этой снедью, здесь лежал труп. – Она показала где. – Вот здесь, на полу. Что нам было делать? Он тайно ходил в этот дом. Что было бы, если б мы позвали полисмена? Мы знали, что́ будет. Поэтому сейчас мы платим вам, чтобы вы нам помогли. Может, больше ста долларов. Вы узнаете…

Она резко повернулась. Со стороны лифтовой шахты послышался шум, потом щелчок, а после слабый, едва различимый звук трения. Перес сказал:

– Спускается. Внизу кто-то есть.

– Ну да, – согласился я. – Кто?

– Мы не знаем, – произнесла миссис Перес.

– Что ж, посмотрим. Стойте где стоите, оба.

Я вынул «марли».

– Это полиция, – прохрипел Перес.

– Нет, – успокоила его жена. – У них нет ключа. Они не могли взять ключи мистера Дома, потому что ключи забрали мы.

– Тихо! – шикнул я на них. – Если я работаю на вас, слушайтесь меня. Чтобы никаких разговоров и никакой возни!

Мы застыли у лифта. Я скользнул к стене и прижался к ней спиной на расстоянии вытянутой руки от двери. Кабина была наверху, когда нагрянул неизвестный визитер, и ему пришлось нажать кнопку, чтобы вызвать лифт. Стало быть, он уже знает, что наверху кто-то есть, и, возможно, как и я сейчас, держит палец на спусковом крючке. Снова послышался слабый звук, щелчок, дверь открылась, и из лифта вышла женщина. Я видел ее спину, поскольку она повернулась к миссис Перес.

– Слава богу! – выдохнула незнакомка. – Это вы. Я так и подумала.

– Мы вас не знаем, – возразила миссис Перес.

Зато я ее знал, в чем окончательно убедился, шагнув вперед и разглядев ее профиль. То была Мег Дункан, которой на прошлой неделе я любовался из зрительного зала – место в пятом ряду у прохода, – когда она исполняла свою звездную роль в «Черном ходе на небеса».

Глава четвертая

Оказавшись перед выбором, бороться ли с мужчиной вашего роста или с женщиной, которая едва достает вам до подбородка, всегда выбирайте мужчину. Если он безоружен, то, самое худшее, положит вас на лопатки, но только Бог знает, на что способна женщина. И потом, может статься, что это вы хорошенько приложите мужчину, а как быть с женщиной? Не станете же вы ее нокаутировать?

Мег Дункан набросилась на меня совсем как пещерная женщина на своего или чужого мужчину десять тысяч лет назад, норовя пустить в ход если не когти, так зубы. Тут оставалось только отскочить подальше – или подскочить поближе. Последнее предпочтительно.

И я, увернувшись от когтей, обхватил дамочку и сильно сжал. Ей сразу стало нечем дышать. Рот так и остался открытым, но уже не пытался укусить, а хватал воздух. Я скользнул в сторону и завел ей руки за спину. Конечно, в таком положении рискуешь получить пинок в голень, но и только.

Ей не хватало воздуху. И должно быть, мой захват причинял ей боль, потому что в правой руке я держал револьвер, рукоятка которого упиралась ей в правое предплечье. Когда я убрал руку, чтобы положить «марли» в карман, она не шевельнулась. И тогда я отпустил ее и отступил на шаг.

– Мне известно, кто вы, – сказал я. – На прошлой неделе я был на вашем спектакле. Вы играли великолепно. Я не из полиции – частный детектив. Работаю на Ниро Вульфа. Когда отды́шитесь, расскажете мне, что́ вас сюда привело.

Она медленно повернулась. Ей потребовалось несколько долгих секунд, чтобы обратить ко мне лицо.

– Вы сделали мне больно, – заявила она.

– Извиняться не стану. Небольшой синяк на руке – ничто в сравнении с тем, что вы пытались проделать.

Она потерла руку. Ей приходилось запрокидывать голову, чтобы смотреть мне в лицо, и она все еще судорожно втягивала ртом воздух. Удивительно, как я вообще ее узнал. На сцене она казалась очень привлекательной, а сейчас выглядела обыкновенной тридцатилетней женщиной с довольно правильным лицом, в простеньком сером костюме и шляпке без затей, но, разумеется, сейчас она сильно нервничала.

– Так вы, значит, Арчи Гудвин Ниро Вульфа?

– Нет, я свой собственный Арчи Гудвин, помощник Ниро Вульфа.

– Наслышана о вас. – Она уже дышала носом. – И знаю, что вы джентльмен. – Она протянула руку и просительно коснулась моего рукава. – Я пришла сюда, чтобы забрать свою вещь. Возьму ее и уйду. Хорошо?

– О чем речь?

– Э-э… Это нечто с моими инициалами. Портсигар.

– А как он попал сюда?

Она попыталась улыбнуться мне, как леди улыбается джентльмену, но получилось так себе. Знаменитая актриса могла бы лучше с этим справиться, как бы ни нервничала.

– Какая разница, мистер Гудвин? Он мой. Я могу его описать. Матовое золото, на одной стороне в углу изумруд, на другой – мои инициалы.

Я улыбнулся ей, как джентльмен улыбается леди:

– Когда вы оставили его здесь?

– Я не говорила, что оставила его здесь.

– В воскресенье вечером?

– Нет. Меня здесь не было в воскресенье вечером.

– Это вы убили Йигера?

Она влепила мне пощечину. Вернее, попыталась влепить. Она была проворна, но я – еще проворнее. Поймав запястье леди, я вывернул его – слегка, чтобы не причинять сильной боли, – и тут же отпустил. Теперь глаза у нее заблестели, и она стала больше похожа на ту Мег Дункан, которую я видел на сцене.

– Мужчина вы или нет? – спросила она.

– Когда как. Сейчас, например, я просто сыщик, причем при исполнении. Это вы убили Йигера?

– Нет. Разумеется, нет. – Ее рука снова дернулась, но на сей раз только для того, чтобы тронуть меня за рукав. – Позвольте мне забрать мой портсигар и уйти.

Я покачал головой:

– Вам придется некоторое время обходиться без него. Вы знаете, кто убил Йигера?

– Конечно нет. – Она положила ладонь мне на предплечье, но не сжала его, а просто коснулась. – Мне известно, что вас нельзя подкупить, мистер Гудвин. Я достаточно слышала о вас, чтобы это понимать. Но ведь частные детективы идут на уступки клиентам, не так ли? Я ведь могу заплатить вам за услугу. Не хотите отдать портсигар мне – возьмите его на сохранение. Вернете потом, когда посчитаете возможным. Можете держать его у себя сколь угодно долго. – Она едва заметно пожала мою руку. – Я заплачу, сколько скажете. Как насчет тысячи долларов?

Жизнь, похоже, налаживалась, но в то же время как-то чересчур усложнялась. Еще вчера в половине пятого у нас не было ни клиента, ни перспективы его заполучить. Потом появился один, но оказался фальшивкой. Сегодня миссис Перес посулила сто долларов, а то и больше. А теперь вот еще одна клиентка предлагает большой куш. Да, я раздобыл клиентов, но в этом деле избыток даже хуже недостатка.

Я в раздумье смотрел на Мег Дункан.

– Все может быть, – осторожно рассудил я, – но видите ли, какое дело: сам я не могу принять решение. Я состою на службе у Ниро Вульфа. Это он решает, браться ли за работу. Я здесь все осмотрю и, если найду ваш портсигар – а я его найду, если он тут есть, – то возьму с собой. Отдайте мне ваши ключи от нижней двери и лифта.

Ее ладонь соскользнула с моей руки.

– Отдать их вам?

– Именно. Вам они больше не понадобятся. – Я опустил взгляд на свое запястье. – Сейчас десять тридцать пять. Сегодня у вас нет утреннего спектакля. Приезжайте к Ниро Вульфу в половине третьего. Дом номер девятьсот четырнадцать по Западной Тридцать пятой улице. Ваш портсигар будет там, и вы сможете обо всем переговорить с мистером Вульфом.

– Но почему вы просто не можете…

– Довольно. Будет так, как я сказал, и не иначе. А сейчас у меня дела. – Я протянул к ней руку: – Ключи!

– Но почему я не могу…

– Я же сказал, мне некогда с вами препираться. Черт побери, я и так делаю вам поблажку! Ключи!

Она открыла сумочку, порылась в ней, вынула кожаный футляр с ключами и передала мне. Я расстегнул молнию, увидел два ключа от рэбсоновских замков и показал их Пересу. Он кивнул, подтверждая, что они от нижней двери и лифта. Положив их в карман, я нажал на кнопку лифта, а когда дверь его открылась, сказал Мег Дункан:

– Увидимся в половине третьего.

– Почему мне нельзя остаться, пока вы не найдете…

– Не получится. Мне будет не до приятных бесед.

Она шагнула в лифт, дверь закрылась, раздался щелчок, потом слабый гул. Я повернулся к Пересу:

– Вы ведь видели ее раньше?

– Нет. Никогда.

– Ну уж! А когда ночью приносили еду?

– Я видел только его. Она могла быть в ванной.

– Где ванная?

Он показал:

– В том конце.

Я повернулся к его жене:

– Увидев вас, она сказала: «Слава богу, это вы».

Та кивнула:

– Да, я слышала. Должно быть, она видела меня как-нибудь, когда заходила в холл или дверь была открыта. Мы ее не знаем. Не видели никогда.

– Да что вы вообще знаете? Ну ладно, послушайте, вы оба. Разговор у нас будет долгий, так что придется его отложить. У меня дел полно. Но один вопрос я хотел бы задать прямо сейчас. – Я посмотрел на Переса: – Зачем, сбросив тело в траншею, вы спустились туда и накрыли его брезентом?

Он удивился:

– А как же иначе? Он же был мертвый! Мертвое тело обязательно надо прикрыть! Я видел тряпку, она там лежала.

И тут я отчетливо понял, что Сесар Перес не убивал Томаса Дж. Йигера. Возможно, его жена, но не он. Услышь вы, как он это произнес, тоже поняли бы. А я-то голову себе ломал, упустив из виду самое простое и естественное объяснение: издревле у людей было принято прикрывать мертвые тела, чтобы их не терзали хищные птицы.

– Понятно, – кивнул я. – Жаль только, что вы не надели перчаток. Ну ладно, пока все. Мне надо работать. Вы слышали, как я назвал этой женщине адрес Ниро Вульфа: Западная Тридцать пятая улица, дом номер девятьсот четырнадцать. Приходите туда оба сегодня к шести часам. Я обещал на вас работать, но он – мой босс. Вам, безусловно, нужна помощь. Вы ему об этом расскажете, и мы посмотрим, что́ можно сделать. Где ключи Йигера? Только не говорите: «Мы не знаем»! Вы уже сказали, что взяли их. Где они?

– В надежном месте, – сообщила миссис Перес.

– Каком?

– В пироге. Я запекла их в пирог. Там, в пироге, двенадцать ключей.

– В том числе от входной двери и лифта?

– Да.

Я задумался. Мне уже пришлось ступить на тонкий лед, а если взять у них вещи, которые они забрали у покойника, лед треснет под моими ногами и ничто уже не будет отделять меня от обвинения в утаивании улик. Нет уж, дудки!

– Не режьте пирог, – распорядился я. – И смотрите, чтобы его не разрезал кто-нибудь другой. Вы собираетесь куда-нибудь сегодня? Кто-нибудь из вас?

– Куда нам собираться? – удивилась она.

– Тогда носа из дому не высовывайте. Встретимся у Ниро Вульфа в шесть. Впрочем, мы еще увидимся. Примерно через час, когда я закончу работу и спущусь.

– Вы что-нибудь отсюда заберете?

– Пока не знаю. Если заберу, то сначала покажу вам. В том числе портсигар. Если я захочу взять то, что, по вашему мнению, брать не должен, кликнете копа, который дежурит перед домом.

– Не можем, – возразил Перес.

– Он шутит, – пояснила ему жена и вызвала лифт. – Плохой сегодня день, Сесар. И впереди у нас еще много плохих дней. А он просто шутит.

Лифт со щелчком остановился. Она нажала другую кнопку, двери открылись, они вошли в кабину и отбыли восвояси.

Я обвел взглядом комнату и заметил у левого края обтянутой красным шелком панели прямоугольную металлическую накладку, медную, если не золотую. Стоило нажать на нее, как она поддалась. Панель была дверью, которая вела в кухню: стены облицованы красной плиткой; буфеты и полки из желтого пластика; раковина, холодильник, электроприборы – все из нержавеющей стали.

Открыв дверцу холодильника, я осмотрел содержимое и снова его закрыл. В буфете обнаружил девять бутылок шампанского «Дом Периньон», уложенных на пластиковом стеллаже. Ладно, кухню пока оставим в покое.

Вернувшись в спальню, я прошел вдоль желтого ковра, окруженный со всех сторон шелком и голой плотью, к другому его концу, к еще одной то ли медной, то ли золотой пластине у края панели. Нажал на нее и увидел ванную комнату. Не знаю, как кому, а мне она понравилась. Сплошь зеркала и мрамор, красноватый, с желтыми прожилками и разводами. И мраморная ванна на двоих. Косметики в двух шкафчиках с зеркальными дверцами хватило бы на целый гарем.

Я вернулся к шелку и обнаженным телам. Никаких тебе письменных столов, вообще ничего такого, куда можно положить хотя бы лист бумаги. На подставке для телефона только желтый аппарат и телефонная книга в красном кожаном футляре.

У стены напротив кровати не стояло никакой мебели, и шелк, покрывавший пространство длиной футов тридцать и высотой фута три от пола, был присборен наподобие портьеры, а не туго натянут, как в других местах. Я подошел и подергал. Шелковые полотнища разошлись в стороны, и за ними я увидел ряды выдвижных ящиков из дерева, похожего на красное, только еще краснее. Я выдвинул один. Женские тапочки, дюжина пар, составленных двумя аккуратными рядами, разных цветов, фасонов и размеров. От очень маленьких до довольно больших.

Перед тем как направиться к телефону, я заглянул еще в пять ящиков. Этого мне хватило, чтобы понять: Мег Дункан не единственная, у кого имелись ключи от нижней двери и лифта. В одном ящике хранились, опять же, тапочки разных цветов и размеров, в двух других – ночные сорочки, порядочная коллекция. Я развернул штук восемь, разложил на широкой кровати для сравнения и вновь обнаружил значительное разнообразие размеров.

Существовала вероятность, что стоящий в комнате телефон прослушивается или спарен с параллельным, но риск был невелик, и я предпочел его поискам уличного автомата.

Сол Пензер, чей номер я набрал, работал на себя. Мы обращались к нему, когда испытывали нужду в помощи оперативника экстра-класса. Но сейчас вместо Сола мне ответила барышня из телефонной службы, предложившая оставить сообщение для мистера Пензера, поскольку сейчас связаться с ним невозможно. Я отклонил ее любезное предложение и позвонил Фреду Даркину, второму в нашем списке лучших оперативников. Фред сказал, что сегодня свободен.

– Уже нет, – сообщил я. – Собери вещички, чтобы хватило на неделю. Возможно, все закончится раньше, но может и затянуться. Особо не наряжайся, парадный костюм тебе не понадобится, а вот пушку захвати. Может, она не потребуется, но и не помешает. Значит, так: дом сто пятьдесят шесть по Западной Восемьдесят второй улице, вход через подвальный этаж, позвонить к управляющему. Откроет либо мужчина, либо женщина, они кубинцы или пуэрториканцы, точно не знаю. По-английски говорят. Назовешь свое имя, скажешь, что ты ко мне, и будешь иметь честь и удовольствие предстать перед моими очами. Не торопись. У тебя есть целых три минуты на сборы.

– Восемьдесят вторая улица? – сделал стойку он. – Убийство. Как его звали? Йигер, кажется.

– Ты слишком много читаешь, слишком падок на всякие ужасы и скор на выводы. Собирай саквояж и держи рот на замке.

Я повесил трубку.

Складывать воздушные ночные сорочки не самая подходящая работа для мужчины. Она отнимает чертовски много времени. Однако я, стиснув зубы, управился с ней, потому что детектив обязан оставить место преступления таким же, каким нашел.

Уложив белье обратно в ящик, я спустился вниз и направился к открытой двери, первой слева. Семья Перес совещалась на кухне. Мать и отец сидели, Мария стояла. Здесь было светлее, чем в холле, а когда любуешься столь редким экземпляром, чем больше света, тем лучше. Глядя на это создание, любой смертный подумал бы: черт возьми, я готов сам мыть посуду и штопать носки. Ах, как ей пошла бы та бежевая ночная сорочка среднего размера с кружевом по вырезу! Я заставил себя перевести взгляд на родителей:

– Скоро придет мужчина, высокий такой, здоровый. Он назовет вам свое имя – Фред Даркин – и спросит меня. Отправьте его наверх.

Миссис Перес отреагировала, как того и следовало ожидать: я не имел права никому рассказывать про комнату наверху, они заплатят мне и все такое прочее. Чтобы не ссориться с клиентами, я не пожалел четырех минут и объяснил, почему, уходя, должен буду оставить здесь Фреда, успокоил мамашу, позволил себе еще разок взглянуть на Марию и поднялся наверх, чтобы снова заняться ящиками.

Не стану утомлять вас подробной описью обнаруженных вещей, скажу только, что здесь было все необходимое для приятного времяпрепровождения. Упомяну лишь две детали.

Первая: для предметов мужского туалета хватило одного ящика, и все шесть мужских пижам были одного размера.

И второе: ящик, где лежал портсигар Мег Дункан, служил складом самых разнообразных вещей. Там я обнаружил три дамских носовых платка (явно использованных), неизвестно чью пудреницу, зонтик, пакетик с бумажными спичками из паба «У Терри» и разные другие мелочи.

Только я сложил все это обратно в ящик и собирался его задвинуть, как со стороны лифта послышался щелчок.

Скорее всего, это был Даркин, но возможно, и нет. Поэтому я вынул свой «марли» и опять припал спиной к стене у лифта. Голосов снизу было не слышно. Прекрасная звукоизоляция позволяла уловить лишь слабый намек на уличный шум, да и то он скорее чувствовался, чем слышался.

Последовал еще один щелчок, дверь лифта открылась, и появился Фред. Он стоял и вертел головой, пока не заметил меня, после чего воскликнул:

– Господи И-и-исусе!

– Это твое новое жилище, – порадовал я его. – Очень надеюсь, что тебе здесь будет хорошо. Главное, определись с картиной. Тут что-то вроде «Горной хижины» в отеле «Черчилль» с садком для живой форели: ты сам выбираешь, какую тебе приготовят на обед. Настоятельно рекомендую вон ту, что сидит в розовом кусте. Раз ей шипы нипочем, она и к тебе привыкнет.

Он поставил саквояж на пол:

– Знаешь, Арчи, меня больше не удивляет, что ты до сих пор не женат. Давно ты свил себе это гнездышко?

– О, уже лет десять как. У меня и другие такие есть. Разбросаны тут и там, по всему городу. Это я на время уступаю тебе. Кухня, ванная, телевизор, прислуга. Нравится?

– Боже мой! Я женатый человек.

– Вот незадача! Очень хотелось бы задержаться и объяснить тебе сюжеты картин, но надо бежать. А здесь должен кто-то быть, чтобы встречать гостей, буде какой придет. Может, сюда заглянет джентльмен, но скорее все же дама. Весьма вероятно, что не явится никто, но нельзя исключать и того, что визитеры пожалуют. Причем в любое время дня и ночи. Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Просто помни: если из лифта выйдет дамочка, твоя задача – не дать ей снова в него войти, а другого пути отсюда нет. Можешь сказать ей, кто ты, можешь не говорить – как тебе больше нравится. Сразу позвони мне, и я приду.

Он нахмурился:

– Остаться тут наедине с женщиной? Да еще удерживать ее силой? Ни к чему хорошему это не приводит.

– Тебе вовсе не обязательно к ней прикасаться. Разве что она первая начнет.

– А ну как она высунется в окно и начнет звать полицию?

– Исключено. Окон здесь нет. И она не захочет, чтобы ее тут кто-то засек, и меньше всего – чтобы о визите узнала полиция. Единственным ее желанием будет убраться отсюда, и поскорее.

Он все еще хмурился:

– Траншея, где нашли тело Йигера, буквально перед домом. Может, мне все-таки стоит узнать чуть больше?

– Не от меня. Ну чего ты привязался к этому Йигеру? Он мертв, я в газете читал. Если зазвонит телефон, сними трубку и спроси, кто беспокоит. Послушаешь, что́ скажут. Только не говори, кто ты такой. Это дверь ведет в кухню, – показал я. – В холодильнике полно всяких деликатесов, если вдруг проголодаешься. Люди, которых ты видел внизу, это мистер и миссис Сесар Перес и их дочь Мария. Ты видел Марию?

– Нет.

– Я женюсь на ней, когда будет время. А пока скажу миссис Перес, чтобы принесла тебе булку. И вообще, если что-то понадобится, она принесет. Они с мужем здорово влипли и очень рассчитывают, что я помогу им выбраться. Ну ладно, разглядывай картины. Лучший шанс изучить анатомию тебе вряд ли представится.

Я двинулся к лифту.

– А что, если придет мужчина?

– Ну, это вряд ли. А если придет, действуй так же. Для того я и велел тебе прихватить пушку.

– А если явится коп?

– Один шанс на миллион. Даже меньше. Скажи, что не помнишь, как тебя зовут. Ему придется позвонить Ниро Вульфу. Тогда я буду знать, что́ произошло.

– А я попаду в кутузку.

– Точно. Но не надолго. К Рождеству мы тебя точно вызволим. В холодильнике полфунта свежей икры по двести долларов фунт. Угощайся.

Я вошел в лифт. Внизу я объяснил ситуацию миссис Перес, попросил отнести наверх булку и был таков. Мои часы показывали ровно полдень. Я зашагал к Колумбус-авеню, где собирался поймать такси.

Глава пятая

В пять минут второго Вульф, восседая за своим столом, отчитывал меня:

– Твоей задачей было найти подходящего клиента, а не пару простофиль, которые, возможно, и убили Йигера, да еще одну недотепу, предлагающую выкуп за портсигар. Ты блеснул мастерством, доказал свою ловкость и предприимчивость, с чем тебя и поздравляю. Я ценю эти твои качества, но, если ты найдешь преступников, что, кстати, весьма возможно, с кого получишь деньги за работу?

Я дал полный отчет, опустив только одну подробность: не стал упоминать, как хороша собой Мария. С него бы сталось предположить – всерьез или для виду, – что я не объективен в своих суждениях о мистере и миссис Перес из-за их дочери. Я подробно и тщательно описал дом, любовное гнездышко и даже рассказал, как разбирался с ночными сорочками. Признался, что хотел нанять Сола Пензера (десять долларов в час), но нанял вместо него Фреда Даркина (семь пятьдесят в час) – только потому, что не смог разыскать Сола.

– С Пересами встречаться не буду, – отрубил Вульф.

Где тут собака зарыта, я знал – или думал, что знаю. Однако к этому надо было подбираться постепенно, и я задумчиво кивнул:

– Конечно, они могли его убить. Но ставлю пять против одного, что не убивали. По причинам, которые я уже назвал. Это интонация и выражение лица, с которыми Перес объяснял мне, почему накинул брезент на мертвое тело. И тот факт, что миссис Перес разрешила дочери открыть дверь, когда я позвонил. Если бы мамаша убила Йигера, подошла бы к двери сама. Но главное, при нем семейство жило как у Христа за пазухой. Разумеется, он хорошо им платил. Его смерть не только лишила Пересов приличного дохода, но и обернулась серьезными неприятностями. Причем в эту переделку они попали бы, даже если бы я до них не добрался. Что будет, когда душеприказчик Йигера узнает, что покойный владел этим домом, и придет осматривать его собственность?

Я положил ногу на ногу.

– Естественно, вам это не нравится. Понятное дело, – продолжал я. – Будь это просто уединенный уголок, где он время от времени проводил ночь с любовницей, еще куда ни шло. Но тут явно другое. Похоже, по меньшей мере полдюжины женщин имеют ключи от нижней двери и лифта. А может, и все двадцать или даже больше. Мне понятно ваше нежелание ввязываться в подобную историю, но теперь, когда я уже…

– Ерунда, – изрек он.

Я приподнял бровь:

– Ерунда?

– Да. Современный сатир – это помесь человека, свиньи и осла. У него даже нет плутовского шарма. Он уже не опирается грациозно на древесный ствол, держа в руке свирель. Единственное, что он унаследовал от аттических предков, это похоть. И удовлетворяет он ее в темных углах, в чужих постелях или в гостиничных номерах, а не в тени оливы на залитом солнцем склоне холма. Описанный тобой нелепый приют плотских утех – жалкий суррогат. Но, по крайней мере, мистер Йигер сделал попытку. Да, свинья и осел, но и мелодия свирели звучит в нем, как звучала когда-то в юности во мне. Без сомнения, он заслужил свою смерть, но я бы с радостью разоблачил его убийцу – за приличное вознаграждение.

Наверно, я вытаращил глаза:

– В самом деле?

– Конечно. Но кто бы мог его предложить? Допустим, ты проявил похвальное рвение и незаурядный ум и не ошибся насчет четы Перес. Но где же потенциальный клиент? Кому мы можем поведать о существовании этого изысканного любовного гнездышка и о принадлежности его покойному мистеру Йигеру? Разумеется, не его семье и не коллегам по бизнесу. Они, скорее всего, предпочли бы, чтобы мы скрыли сей факт, а не предали его гласности. Но мы ведь не промышляем шантажом. Допустим, одна тоненькая ниточка все же есть: кто тот мужчина, который приходил вчера и выдал себя за Йигера? И зачем он приходил?

Я покачал головой:

– Сожалею, но помочь ничем не могу. Вы прочли мой отчет?

– Да. Это явно человек, обладающий особым, я бы сказал – культивированным, языковым чутьем. Он сказал: «В противном случае не стоило и приходить». А потом: «Могу я поговорить с вами сугубо конфиденциально?» И дальше: «Мне довольно». Последние две фразы просто обращают на себя внимание, первая же необычна. «В противном случае» вместо «иначе» или «а то». Примечательно.

– Вы находите?

– Нахожу. И еще: в обыкновенном разговоре он процитировал «Герцогиню Мальфи» Джона Уэбстера: «Всяк грех глаголет, но убийство вопиет». Затем «Альцилию» Джона Харрингтона: «Измена Родине себя не окупает». И вдобавок «Парацельса» Браунинга: «Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир»[20]. Обычно люди цитируют, желая щегольнуть эрудицией, но с чего бы ему козырять своей начитанностью перед тобой? Ты слышал его и смотрел на него, когда он говорил. Пытался он произвести на тебя впечатление?

– Нет. Просто говорил, и все.

– Вот именно. И у него запросто слетают с языка цитаты из двух елизаветинцев и Роберта Браунинга. На десять тысяч найдется лишь один человек, знакомый сразу с Уэбстером и Браунингом. Он преподаватель. Причем преподает литературу.

– Но вы-то не преподаватель.

– Я узнал только Уэбстера. Остальные цитаты пришлось искать. Харрингтон мне не знаком, а Браунинга я просто не приемлю. Итак, он один на десять тысяч, а в Нью-Йорке ему подобных меньше тысячи… Проверим твою сообразительность: если он знал, что Йигер мертв – потому, что убил его, или по другой причине, – зачем пришел сюда морочить нам голову?

– Сдаюсь. Я уже пытался это понять вчера вечером. Если он убийца, то подобное поведение можно объяснить лишь большими проблемами с головой, однако психом я бы его не назвал. Если же он не убивал, то, явившись к нам, хотел привлечь внимание к тому кварталу, к Восемьдесят второй улице и к дому. Ничего лучшего мне на ум не приходит. Но, чтобы в это поверить, надо самому быть с приветом. Анонимный звонок в полицию сработал бы гораздо быстрее. Можете предложить версию получше?

– Нет. И никто не смог бы. Наш самозванец не знал, что Йигер мертв. Но если он полагал, что Йигер жив, чего тогда надеялся добиться своим представлением? Этот субъект не мог бы поручиться, что, когда он не явится к месту встречи, ты тотчас позвонишь или наведаешься домой к настоящему Йигеру. Тем не менее он был убежден, что рано или поздно – либо тем же вечером, либо на следующее утро – ты все-таки свяжешься с Йигером, узнаешь, что твой посетитель – самозванец, и скажешь об этом человеку, чьим именем он назвался. И что? Да ничего, кроме того, что ты передашь Йигеру все сказанное самозванцем. Если бы настоящий Йигер опознал фальшивого по твоему описанию, он бы понял, кому стало известно о его визитах на Восемьдесят вторую улицу. Но это предположение я отметаю: реши самозванец осведомить Йигера, кто именно в курсе, зачем утруждать себя походом к тебе? Почему просто не сообщить об этом по телефону, по почте, в беседе с глазу на глаз, да хоть подбросив анонимную записку? Нет. Он был уверен, что Йигер не опознает его по твоему описанию. Просто ему хотелось намекнуть Йигеру, что кое-кто осведомлен о существовании любовного гнездышка, а также, возможно, что об этом приюте любви теперь знаем и мы с тобой. Поэтому я сомневаюсь, что человек, затеявший интригу, будет нам полезен, но все равно хотел бы поговорить с ним.

– И я не отказался бы. Еще и потому отчасти я оставил в засаде Фреда. Существует, хоть и небольшая, вероятность, что у того человека есть ключи и он появится там.

– Да, как же! Шансы, что там вообще кто-нибудь появится, ничтожно малы. И ты это прекрасно знаешь. А Фреда оставил там, чтобы я сейчас не мог просто сказать, что инцидент исчерпан. Теперь же мне пришлось бы распорядиться, чтобы ты отослал Фреда, а ты знаешь, что к твоим распоряжениям я отношусь с не меньшим пиететом, чем к своим. Да, Фриц?

– Обед готов, сэр. Петрушка завяла, так что я использовал шнит-лук.

– Посмотрим.

Вульф отодвинулся вместе с креслом от стола и встал.

– Перец?

– Нет, сэр. Я решил, что не пойдет – с шнит-луком.

– Согласен, но посмотрим.

Я вслед за боссом вышел из кабинета и проследовал через прихожую в столовую. Когда мы расправились с моллюсками, Фриц подал первую порцию кнелей, по четыре на брата.

Когда-нибудь я проверю, сколько дней подряд не приедаются кнели из говяжьего костного мозга, толченых сухарей и яиц, приправленные петрушкой (а сегодня шнит-луком) и тертой лимонной цедрой. Фриц варит их четыре минуты в крепком мясном бульоне. Если бы он опускал в бульон сразу все кнели, то после первых восьми – десяти получалась бы каша. Но Фриц отваривает их по восемь зараз, так что они не теряют формы.

Мозговые кнели – одно из нескольких блюд, при поглощении которых я иду с Вульфом ноздря в ноздрю до самого финиша. И именно на них я возлагал свои надежды, когда сделал вид, будто пропустил мимо ушей его решительный отказ встречаться с найденными мною клиентами. Кнели из костного мозга приводят человека в такое расположение духа, что он готов встретиться с кем угодно. И они сработали!

Когда Вульф доел салат и мы вернулись в кабинет, куда Фриц подал нам кофе, в дверь позвонили. Я вышел в прихожую посмотреть, кто пришел, и сообщил патрону:

– Мег Дункан. Мы, по крайней мере, могли бы получить с нее за портсигар. Скажем, пару долларов?

– Черт бы тебя побрал! – гневно сверкнул он на меня глазами, ставя чашку на стол. – А если убила она? Зачем нам это? Ну хорошо, веди, раз пригласил. У тебя на все пять минут.

Я вернулся в прихожую и отворил дверь. Особа, переступившая порог, одарила меня улыбкой, способной растопить ледник. Какая там обыкновенная тридцатилетняя женщина с довольно правильными чертами, в простеньком сером костюме и шляпке без затей…

Над лицом нашей гостьи поработал профессионал, и носила она его тоже профессионально. Может, ее платье и жакет и не были сногсшибательными, но простенькими я бы их тоже не назвал. А говорила она голосом ангела, готового на недельку сложить с себя многотрудные обязанности, если получит заманчивое предложение.

Все эти приемчики она испытала не только на мне в прихожей, но также и на Вульфе, когда я сопроводил ее в кабинет. Он встал, наклонил голову на одну восьмую дюйма и указал ей на кресло, обитое красной кожей.

Тут она улыбнулась в полную силу. Пусть и профессиональная, улыбка у нее, черт возьми, была что надо.

– Я знаю, что вы, мужчины, вечно заняты важными делами, – проворковала она, – поэтому не стану отнимать у вас время. – И спросила, обращаясь уже ко мне: – Вы нашли его?

– Он его нашел, – ответил за меня Вульф и опустился в кресло. – Садитесь, мисс Дункан. Я люблю, чтобы глаза собеседника находились на уровне моих глаз. Возможно, нам придется кое-что обсудить. Если вы удовлетворительно ответите на два-три вопроса, то получите свой портсигар, уплатив мне пятьдесят тысяч долларов.

Улыбка сошла с ее лица.

– Пятьдесят тысяч? Фантастика!

– Садитесь, пожалуйста.

Она взглянула на меня, убедилась, что в данный момент я просто детектив за работой, присела на краешек кресла, и сказала:

– Вы ведь это не всерьез? Этого не может быть.

Вульф наблюдал за ней, откинувшись на спинку кресла:

– И всерьез, и нет. Мы оба – я и мистер Гудвин – оказались в весьма странном и довольно щекотливом положении. На известной вам улице, около известного вам дома в траншее найден труп мужчины, умершего насильственной смертью. Это был человек со средствами, занимавший высокий пост. Полиция не знает об апартаментах, которые убитый устроил себе в этом самом доме. Вообще не подозревает, что он имел какое-то отношение к дому. Однако мы знаем и собираемся извлечь выгоду из нашего знания. Не думаю, что вы знакомы со статьями о сокрытии улик. Это может даже…

– Мой портсигар никакая не улика!

– А я ничего такого и не говорил. Это может даже потянуть на соучастие в убийстве. Закон в некоторых своих положениях трактуется довольно туманно, но не во всех. Сознательное хранение и утаивание вещественного доказательства, которое помогло бы найти преступника или доказать его вину, разумеется, будет считаться сокрытием улики. Но слова могут рассматриваться как доказательство, а могут и не рассматриваться. Последнее вероятнее. Если бы вы сейчас мне сказали, что пришли в ту комнату воскресным вечером, обнаружили там труп Йигера и с помощью мистера Переса вынесли тело из дома и опустили в траншею, это не посчитали бы доказательством. Меня не смогли бы привлечь к ответственности за то, что я не стал сообщать о вашем признании полиции. Я бы просто поклялся, что принял ваши слова за ложь.

Она сдвинулась к спинке, основательнее устраиваясь в кресле:

– Меня не было в той комнате в воскресенье вечером.

– Это ничего не доказывает. Возможно, вы лжете. Я всего лишь хотел объяснить вам всю деликатность нашего положения. Вы посулили мистеру Гудвину тысячу долларов, если он, отыскав ваш портсигар, возьмет его на сохранение и возвратит вам, когда посчитает нужным. Мы не можем принять данное предложение. Это обязало бы нас не выдавать портсигар полиции, даже если станет ясно, что он является уликой, позволяющей обнаружить убийцу и доказать его вину. Слишком большой риск, чтобы идти на него за тысячу долларов. Пятьдесят тысяч, наличными или чеком, еще куда ни шло. Вы согласны?

Думаю, Вульф говорил совершенно серьезно. Пожалуй, он отдал бы ей портсигар и за тридцать штук, даже за двадцать, если бы у нее хватило глупости заплатить. Он отправил меня на Восемьдесят вторую улицу с пятью сотнями в кармане, имея в виду вполне определенную цель: найти способ подзаработать. И если бы наша гостья зашла настолько далеко в своем отчаянии или глупости, что выложила бы пятьдесят не пятьдесят, но хотя бы двадцать штук за свой портсигар, мой работодатель вполне мог решить, что дело в шляпе, а убийство пусть раскручивают те, кому этим положено заниматься по закону. Что касается риска, то Вульфу случалось рисковать и сильнее. Он ведь обещал ей только вернуть портсигар, а не забыть о нем.

Мег Дункан воззрилась на него с изумлением.

– Вот уж не думала, – проговорила она наконец, – что Ниро Вульф – шантажист.

– Вот и автор толкового словаря так не думает, мадам.

Он повернулся к полке, на которой уже сменили друг друга три истрепавшихся тома словаря Уэбстера, а теперь стоял четвертый, новенький. Открыв его и найдя нужную страницу, Вульф зачитал:

– «Шантаж – получение денег путем запугивания; отъем денег у человека под угрозой публичного обвинения, разглашения порочащих сведений или осуждения». – Он обратился к клиентке: – Мои действия под это определение не подпадают. Я не угрожал вам и не запугивал.

– Но вы… – Она взглянула на меня, потом опять на него. – Где же я возьму пятьдесят тысяч долларов? С таким же успехом вы могли бы запросить миллион. Что вы собираетесь делать? Отдадите его полиции?

– По доброй воле – ни за что. Разве что под давлением обстоятельств. Все зависит от ваших ответов на мои вопросы.

– Но вы не задавали мне никаких вопросов.

– Теперь задаю. Вы были в той комнате в воскресенье вечером или ночью?

– Нет.

Она вздернула подбородок.

– Когда вы были там в последний раз? Не считая сегодняшнего прихода.

– Я не говорила, что вообще когда-нибудь была там раньше.

– Ну это уж извините! А как прикажете расценивать ваше поведение сегодня утром? А ваше предложение мистеру Гудвину? А присутствие у вас ключей? Так когда?

Она прикусила губу. Прошло секунд пять.

– Больше недели назад. В субботу, неделю назад. Тогда я и оставила там портсигар. О боже мой! – Она протянула к нему руку, и это был не наигранный жест. – Мистер Вульф, это может разрушить мою карьеру. Я не знаю, кто убил его, как и почему. Зачем вы втягиваете меня в эту историю? Какой в этом прок?

– Я ни во что вас не втягивал сегодня утром, мадам. Я не спрашиваю, как часто вы бывали там, потому что от вашего ответа на этот вопрос действительно не было бы никакого проку. Но встречался ли вам там кто-нибудь, когда вы туда приходили?

– Нет.

– Заставали ли вы в том доме кого-то еще, кроме мистера Йигера?

– Нет. Никогда.

– Но там бывали другие женщины. Это не предположение, а установленный факт. Вы, конечно, об этом знали. Мистер Йигер не делал из этого тайны. Кто они?

– Не знаю.

– Вы ведь не будете отрицать, что знали о существовании других женщин?

Она и хотела бы отрицать, но взгляд Вульфа припер ее к стенке. Мег проглотила свое «буду» и сказала:

– Не буду. Я знала об этом.

– Разумеется. Он и хотел, чтобы вы знали. Все эти тапочки и нижнее белье доказывают, что он получал удовольствие не только от визитов гостьи, но и от ее осведомленности о существовании… э-э… партнерш. Или соперниц. И он, вероятно, не молчал о них? Да разумеется, не молчал. Сравнивал их с вами, в лестном или нелестном для вас смысле. Если и не называл имен, то, несомненно, подкидывал вам пищу для догадок. Итак, самый важный вопрос, мисс Дункан: кто они?

Мне случалось наблюдать, как от вопросов Вульфа женщины вздрагивали, бледнели, срывались в крик или плач, даже набрасывались на него. Но чтобы от его вопроса женщина так покраснела… И кто! Повидавшая всякое звезда Бродвея. Полагаю, здесь сыграла свою роль небрежность, с которой патрон задал вопрос. Я, конечно, не покраснел, но смущенно кашлянул. А она не просто вспыхнула – она опустила голову и закрыла глаза.

– Естественно, – продолжал Вульф, – вам хотелось бы, чтобы этот эпизод поскорее канул в Лету. Вы можете этому поспособствовать, если расскажете мне о других женщинах.

– Не могу. – Она подняла голову, румянец сошел с ее щек. – Я ничего о них не знаю. Вы оставите мой портсигар у себя?

– Пока да.

– Я в вашей власти.

Она встала, но, видимо ощутив дрожь в коленях, вынуждена была опереться о спинку кресла. Наконец она выпрямилась.

– Какая же я дура, что пошла туда сегодня, какая дура! Могла бы сказать… Да что угодно могла бы сказать. Что потеряла его. Какая дура! – Она смерила меня долгим взглядом: – С какой радостью я бы выцарапала вам глаза!

Актриса повернулась и пошла к выходу. Я встал, проводил ее и даже успел открыть перед ней дверь. Она не очень-то твердо держалась на ногах, поэтому я подождал, пока она одолеет семь ступенек до тротуара, и лишь потом запер дверь и вернулся в кабинет.

Вульф успел принять позу, в которой обычно читал, и уже открыл книгу – «Структура человеческих знаний в современном мире» Лаймана Брайсона[21]. Я как-то битый час листал ее и не заметил там ничего о современных сатирах.

Глава шестая

Шесть лет назад, рассказывая об одном из дел Вульфа, – там даже надежды никакой на гонорар не было, – я испробовал трюк, от которого устал задолго до того, как закончил писать. Дело это привело нас в Черногорию, и почти все разговоры велись на языке, которым я совсем не владею, но после я вытянул из Вульфа достаточно, чтобы передать их дословно. Повторять этот утомительный опыт я не намерен, так что просто перескажу суть его беседы с мистером и миссис Перес.

В шесть, вернувшись из оранжереи, он застал супругов у себя в кабинете. Разговор велся по-испански. То ли Вульф воспользовался случаем попрактиковаться в одном из шести иностранных языков, которыми владел, то ли решил, что Пересам так будет свободнее. А может, просто хотел позлить меня. Не знаю, в чем причина. Возможно, сработали все три. После их ухода он пересказал мне основные моменты. Это не свидетельские показания, а всего лишь то, что они сказали.

Они не знали ни кто наведывался к Йигеру в воскресенье вечером (мужчина или женщина), ни сколько приходило людей, ни когда он, она или они ушли. Пересы представления не имели, сколько всяких людей бывало наверху в разное время. Иногда они слышали шаги в холле, скорее всего женские. Если какой-нибудь мужчина и объявлялся, это ускользнуло от их внимания. Когда они поднимались, чтобы заняться уборкой, им ни разу не случалось застать наверху кого-то из гостей. Они вообще не поднимались, если видели, что кабина лифта стоит наверху, но такое бывало лишь раз пять-шесть за четыре года.

В воскресенье вечером звук выстрела до них не донесся, правда в комнате наверху даже пол звуконепроницаемый. Когда в полночь они поднялись, там пахло порохом, причем Пересу показалось, что запах слабый, а его жене – что сильный. В комнате они не узрели ни одного предмета, которого там не было раньше. Ни пистолета, ни пальто и шляпы, ни палантина. Йигер был полностью одет. Его шляпа и пальто лежали на стуле. Пересы потом отнесли их в траншею вместе с трупом. Ни тапочек, ни ночных сорочек, ничего из того, что хранилось в ящиках, не лежало на виду. Постель была не смята. В ванной все оставалось на своих местах. Они не взяли ничего с мертвого тела Йигера, кроме ключей. В понедельник утром убрали комнату, вытерли пыль, пропылесосили мебель, но ничего оттуда не брали.

Свою квартиру в подвальном этаже они не оплачивали. Йигер давал им пятьдесят долларов в неделю и разрешал оставлять себе все, что платили жильцы четырех этажей. Общий доход Пересов составлял около двухсот долларов в неделю (а то и все триста или даже больше). У них нет никаких оснований думать, будто Йигер завещал им дом или какое-либо имущество. Они уверены, что никто из съемщиков с Йигером не связан и ничего о нем не знает. Они, и только они, вели все переговоры с жильцами.

Они подумали и решили, что ста долларов нам с Вульфом будет мало, и хотя на это уйдет бо́льшая часть их сбережений, они считают, что должны заплатить пятьсот. Половину этой суммы они принесли.

Разумеется, Вульф денег не взял. Сказал, что, хотя в настоящее время не намерен передавать кому-либо полученные от них сведения, хочет сохранить за собой право действовать по своему усмотрению.

Тут начались препирательства. Поскольку разговор велся по-испански, я не мог следить за обменом ударами, но, судя по интонациям и выражению лиц, а также по тому, что в какой-то момент миссис Перес вдруг встала, шагнула к столу и шлепнула по нему ладонью, страсти достаточно накалились. К концу беседы эта дама успела немного успокоиться.

Пересы пробыли у нас до самого ужина, а за столом любые деловые разговоры запрещены, поэтому Вульф передал мне разговор, только когда мы вернулись в кабинет. Закончив, он подвел итог:

– Бессмысленно. Время, силы и деньги на ветер. Его убила эта женщина. Звони Фреду.

Он взялся за книгу.

– Ну разумеется, – подхватил я. – О чем речь! Представляю, как им надоела эта ерунда, все эти деньги, что так и сыпались на них. Три сотни или больше в неделю. Пора было это прекратить. И самый простой способ – застрелить его и бросить труп в яму.

Вульф покачал головой:

– Она человек страстей. Ты видел ее лицо, когда я спросил, бывала ли когда-нибудь наверху ее дочь? Ах да, ты ведь не понимал, о чем мы говорим… Как у нее засверкали глаза, голос прямо-таки зазвенел! Короче говоря, она узнала, что Йигер совратил ее дочь, и убила его. Звони Фреду.

– Она призналась?

– Разумеется, нет. Сказала, что запретила дочери подниматься наверх, что та никогда не видела пресловутой комнаты. С яростью отрицала всякую ее причастность. Меня это больше не интересует. – Он открыл книгу. – Звони Фреду.

– Я этому не верю! – Мой голос, вероятно, тоже зазвенел. – До сих пор я даже не заикался о Марии и впредь не собираюсь, но, когда решу жениться, она будет третьей в моем списке. А возможно, и первой. Если к тому времени я не свяжу себя другими обязательствами. В ней, может быть, и есть что-то от ведьмы, но ее уж точно никто не совращал. Если когда-либо она и совратится сатиром, то лишь таким, что стоит, грациозно прислонясь к стволу дерева, и держит свирель в руке. Я этому не верю.

– Нет такого слова «совратиться».

– Значит, будет! Когда сегодня утром я спросил у вас, сколько могу потратить, если потребуется, вы ответили: столько, сколько подскажут здравый смысл и осмотрительность. Я взял пятьсот долларов. Здравый смысл и осмотрительность подсказали мне, что лучший способ потратить их – это устроить засаду наверху и посадить там Фреда. Шестьдесят часов при ставке семь пятьдесят в час дают четыреста пятьдесят долларов. Добавьте полтинник на питание и мелкие расходы, и получится пятьсот. Шестьдесят часов истекут послезавтра, в четверг, в двадцать три тридцать. Я видел Марию, а вы ее не видели, и поскольку вы предоставили…

Зазвонил телефон. Я развернул свое кресло и снял трубку:

– Резиденция Ниро Вульфа…

– Арчи! Я поймал!

– Мужчину или женщину?

– Женщину. Приедешь?

– Сейчас буду. До встречи. – Я опустил трубку на рычаг и встал. – В сети Фреда попалась рыбка. Женского пола. – Я поднял взгляд к часам на стене: без четверти десять. – Надеюсь привезти ее сюда до одиннадцати. Возможно, даже к десяти тридцати. Инструкции?

И тут он взорвался.

– Какой смысл, – взревел он, – давать тебе инструкции?!

Я мог бы поспорить с ним. Пусть назовет хоть один случай, когда я не выполнил инструкций! Разве что чрезвычайные обстоятельства мне помешали. Но с гениями лучше вести себя тактично. Поэтому я ограничился обещанием «руководствоваться здравым смыслом и осмотрительностью» и вышел.

Мне следовало бы прислушаться к ним еще в прихожей и надеть пальто. Я это сразу почувствовал, как только выскочил из дому и направился к Десятой авеню. С реки дул холодный ветер, слишком холодный для мая, но возвращаться я не стал.

Взяв такси на углу, я велел везти меня к перекрестку Восемьдесят второй улицы и Амстердам-авеню. У траншеи все еще мог дежурить коп, но даже если нет, не стоило подъезжать на автомобиле к самому входу в дом.

Полицейского возле ямы не было. Не толпились вокруг и криминалисты-любители. Попадались, правда, обычные прохожие, да подростки околачивались неподалеку. Я свернул у дома номер 156, спустился по трем ступенькам, отпер дверь ключом Мег Дункан и вошел в холл.

На полпути к лифту у меня возникло странное чувство. Кто-то наблюдал за мной. Это ощущение постороннего присутствия, незримого и неслышного, старо как мир, но всегда застает тебя врасплох. У меня оно возникает в нижней части спины. Наверно, будь у меня хвост, я бы его в таких случаях поднимал либо поджимал.

И только во мне забрезжило это смутное ощущение, как дверь справа в трех шагах от меня со скрипом приотворилась, чуть-чуть, всего на какой-то дюйм. Не останавливаясь, я сделал эти самые три шага, протянул руку и толкнул дверь. Она открылась примерно на фут, но мне этого хватило. Свет в комнате не включали, в прихожей разливалась полутьма, но глаза у меня хорошие.

Она даже не шелохнулась.

– Зачем вы это сделали? – спросила она. – Это моя комната.

Что примечательно: прежде мне казалось, что лучше всего она выглядит при ярком свете, а сейчас я находил, что больше всего ей идет полумрак.

– Прошу прощения, – извинился я. – Как вам известно, я сыщик, а сыщикам свойственны дурные привычки. Сколько раз вы были в комнате наверху?

– Мне не разрешают туда ходить, – парировала она. – Да и стала бы я вам рассказывать. Чтобы вы потом передали маме? Простите, я закрываю дверь.

Она так и сделала, и я не стал ей мешать. Стоило бы побеседовать с ней подольше, но с этим придется подождать. Я подошел к лифту, отпер дверь, вошел и поехал наверх.

У человека всегда возникают определенные ожидания, даже когда он сам того не сознает. Пожалуй, я ожидал увидеть напуганную или возмущенную женщину, сидящую на диване или в кресле, и Фреда, не спускающего с нее глаз. Ничего похожего.

Фред стоял посреди комнаты, придерживая руками брюки. На щеке у него я заметил две красные полосы. На секунду мне показалось, что никакой женщины в комнате нет, потом я заметил какой-то тюк на полу и торчащую из него голову. Женщина была закутана в желтое шелковое покрывало, стянутое посередине ремнем Фреда.

Я подошел и взглянул ей в лицо, она ответила мне гневным взглядом.

– Она ничуть не пострадала, – успокоил Фред. – А жаль. Посмотри-ка на меня.

Красные полосы у него на щеке были кровоточащими царапинами. Он поднял руку к лицу и промокнул кровь носовым платком.

– Ты говорил, что мне не придется до нее дотрагиваться, разве что она первая начнет. Еще как начала! Потом я к телефону, а она – к лифту. А когда я не пустил, сама ринулась к аппарату. Пришлось ее спеленать.

– Ты сказал ей, кто ты такой?

– Нет. Много чести. Вон ее сумка лежит. – Он показал на кресло. – Я не смотрел, что внутри.

Из тюка на полу раздалось требовательное:

– А вы кто такой?

Я проигнорировал вопрос, взял сумочку и открыл. Среди обычного дамского набора обнаружились четыре заслуживающих внимания предмета: кредитные карточки трех магазинов и водительские права на имя Джулии Макги, проживающей на Арбор-стрит в Гринвич-Виллидж, двадцати девяти лет, рост пять футов пять дюймов, белая, волосы каштановые, глаза карие. Я сложил все это добро обратно в сумочку, которую оставил на кресле, и подошел к пленнице.

– Я освобожу вас через минуту, мисс Макги, – пообещал я. – Этого джентльмена зовут Фред Даркин, а меня – Арчи Гудвин. Возможно, вы слышали о Ниро Вульфе, частном детективе? Мы работаем на него. Мистер Даркин был оставлен здесь, потому что мистер Вульф хотел бы побеседовать с каждым, кто войдет в эту комнату. Буду рад отвезти вас к нему. Не задаю вам никаких вопросов, чтобы потом не пересказывать ваших ответов. Будет проще, если мой патрон сам с вами побеседует.

– Дайте мне встать! – потребовала она.

– Через минуту. Теперь, когда я знаю, кто вы и где вас найти, ситуация слегка изменилась. Если вы схватите сумочку и побежите к лифту, я не стану вас останавливать. Но я бы все же посоветовал вам сначала сосчитать до десяти. У вас в сумочке лежат ключи от входной двери и от лифта. Если здесь появятся полицейские – а такого поворота исключать нельзя, – они, конечно, заинтересуются всяким, у кого есть ключи и кто мог побывать тут в воскресенье вечером. Поэтому с вашей стороны было бы ошибкой не принять моего приглашения. Обдумайте это, пожалуйста, пока я вас распеленаю.

Я присел на корточки, чтобы расстегнуть и выдернуть из-под нее ремень, который тут же забрал подошедший Фред. Я не мог поставить прыткую дамочку на ноги и развернуть, потому что ноги тоже были закутаны.

– Давайте сделаем так, – предложил я, – вы катитесь, а я подержу край покрывала.

И она покатилась. Шелковое полотнище в длину достигало десяти футов, и я только диву давался, как Фреду удалось упаковать в него драчунью, но расспрашивать не стал.

Освободившись, она сразу вскочила на ноги. С пылающим лицом и растрепанными волосами мисс Макги, наверное, выглядела даже привлекательнее обычного. Она встряхнулась, одернула на себе пальто, схватила сумочку и заявила:

– Мне нужно позвонить.

– Не отсюда, – возразил я. – Если вы уходите одна, на углу есть телефонная будка. Если со мной, то позвонить сможете от мистера Вульфа.

Она казалась скорее взбешенной, чем испуганной, но с незнакомым человеком ничего сразу не поймешь.

– Вы знаете, кому принадлежит это комната? – требовательно спросила она.

– Я знаю, кому она принадлежала. Томасу Дж. Йигеру.

– И что вы здесь делаете?

– Оставим это. Я не намерен не только задавать вопросы, но и отвечать на них.

– Вы не имеете права… – Она явно пропустила мимо ушей мои слова. – Я секретарь мистера Йигера. То есть была его секретарем. Я пришла забрать блокнот, который здесь оставила, вот и все.

– Тогда вам нечего бояться. Когда полиция доберется до вас, так и скажите. Они сразу принесут вам свои извинения.

– Если я не пойду с вами, вы всё расскажете полиции?

– Я этого не говорил. Решения принимает мистер Вульф. Я всего-навсего мальчик на побегушках.

Она тронулась с места. Я было подумал, что направилась к телефону, но она прошествовала в дальний конец комнаты, к двери в ванную. Когда эта фурия скрылась за дверью, я подошел к Фреду взглянуть на его боевые ранения. Он уже успел вдеть в брюки ремень.

– Значит, это была комната Йигера, – произнес он. – Теперь, когда я это знаю…

– Не знаешь. Ничего ты не знаешь. Я ей солгал, а она купилась. Твоя задача – просто встречать гостей. Ничего страшного не произошло. Со щекой все не так плохо, как представляется на первый взгляд, в ванной найдется чем обработать раны. А покрывало все равно пришлось бы снимать перед тем, как отправиться на боковую. Давай помогу тебе его сложить.

Я взялся за один край, Фред – за другой. Он спросил, долго ли ему еще здесь торчать. Вплоть до дальнейших указаний, ответил я. И вообще, чем он недоволен? Любой человек с развитым чувством прекрасного был бы благодарен за возможность поселиться в такой картинной галерее, а ему еще и платят за это, круглые сутки. Он пожаловался, что здесь даже телевизор подхватил заразу: стоило его включить, как показали голую женщину в пенной ванне.

Фред положил свернутое покрывало на кушетку, и тут появилась Джулия Макги. Она поправила воротник платья, привела волосы в порядок, подкрасилась и оказалась совсем недурна. Подойдя ко мне, дамочка объявила: «Хорошо, я принимаю ваше приглашение».

Глава седьмая

В прихожей старого особняка на Западной Тридцать пятой улице первая дверь слева ведет в комнату, которую мы называем гостиной, следующая за ней – в кабинет. И там и тут хорошая звукоизоляция, хотя и не такая безупречная, как в йигеровском вертепе, но вполне достаточная. И двери звуконепроницаемы.

Я провел Джулию Макги в гостиную, предложил ей снять пальто, но получил отказ и прошел в кабинет через смежную дверь, плотно закрыв ее за собой.

Вульф сидел в своем любимом кресле с книгой. Он читает вдумчиво, не спеша, а в этой книге 677 страниц, по 600 слов на каждой.

Когда я приблизился к его письменному столу и доложил, что вернулся не один, он дочитал абзац, заложил книгу пальцем и только тогда обратил на меня хмурый взгляд.

Я продолжил:

– Ее зовут Джулия Макги. Говорит, что секретарша Йигера. Возможно, так оно и есть, потому что это очень легко проверить. Утверждает, будто пришла забрать блокнот, который там оставила, но это ложь, и довольно нелепая. В комнате никакого блокнота нет. Она вошла, увидела Фреда, набросилась на него и расцарапала ему физиономию. Бедняга вынужден был скрутить дамочку и закатать в покрывало, чтобы она не добралась до телефона. Из документов в сумочке я узнал ее имя и адрес и предложил ей выбор: уйти, а потом объяснять полиции свое появление в комнате наверху или отправиться со мной сюда. Она выбрала второе. Я пошел на уступку: пообещал, что отсюда она сможет позвонить, но только в нашем присутствии.

– Хр-р-р, – он прочистил горло.

Я подождал пару секунд, не добавит ли он чего, но, по-видимому, это было все. Так что я открыл дверь в гостиную и пригласил мисс Макги. Она вошла, огляделась, увидела телефон у меня на письменном столе, уселась в мое кресло и стала набирать номер. Вульф заложил книгу, откинулся на спинку кресла и внимательно наблюдал за ней.

Она затараторила в трубку:

– Мистера Эйкена, пожалуйста. Это Джулия Макги… Да, правильно… Спасибо. – Минута ожидания. – Мистер Эйкен? Да… Да, я знаю, но я хотела вам сказать, что там был мужчина, и он напал на меня, и… Нет, позвольте, я расскажу. Потом пришел еще один мужчина и сказал, что работает на Ниро Вульфа, на этого детектива… Да, Ниро Вульф. Этот второй, Арчи Гудвин, заявил, что Ниро Вульф хотел бы поговорить со всяким, кто войдет в комнату, и что я должна пойти с ним. И вот я здесь, у Ниро Вульфа. Да… Нет, не думаю. Они оба здесь, Ниро Вульф и Арчи Гудвин… Не знаю… Да, конечно, но я не знаю… Подождите, я спрошу. – Она повернулась ко мне: – Какой у вас адрес?

Я сказал, и она продиктовала в трубку:

– Девятьсот четырнадцать… Тридцать пятая улица… Да, правильно… Да, обязательно. – Она повесила трубку и повернулась к Вульфу: – Мистер Эйкен будет здесь через двадцать минут.

И дамочка стянула с себя пальто.

– Кто такой мистер Эйкен? – спросил Вульф.

Она наградила его взглядом, каким малый, подносящий биты бейсболистам на стадионе «Янки», смерил бы невежду, спросившего, кто такой Штенгель[22].

– Мистер Бенедикт Эйкен. Президент «Континентальных пластиков».

Этот ответ заставил меня изменить намерения. Я собирался пересадить ее в красное кожаное кресло, чтобы заполучить обратно свое собственное. Но если к нам явится президент, ей снова придется пересаживаться. Поэтому я пододвинул для нее одно из желтых кресел – так, чтобы она оказалась лицом к Вульфу, а ее пальто положил на диван.

Пока она перебиралась из одного кресла в другое, Вульф приподнял голову и потянул носом. Полагаю, он отчасти составляет свое мнение о женщине по духам, которыми она пользуется. Во всяком случае, если в комнате дама, ему всегда мерещится запах духов. Я сидел ближе к Джулии Макги, чем он. Она не была надушена.

Пристально глядя ей в глаза, он произнес:

– Вы сказали мистеру Гудвину, что пришли за своим блокнотом. Когда вы его там оставили?

Она стойко выдержала взгляд моего босса:

– Я не стану отвечать, пока не придет мистер Эйкен.

Вульф покачал головой:

– Так не пойдет. Я не могу воспрепятствовать его приходу, но он войдет сюда, только если я сочту нужным его впустить. Мне необходимо узнать некоторые факты до того, как он появится. Когда вы оставили блокнот?

Она открыла рот и тут же его закрыла. Однако спустя секунду передумала и пошла на попятный:

– Я не оставляла. Это… Это неправда. Я пришла туда, потому что меня попросил мистер Эйкен.

– Вот как. Это он что-то там забыл?

– Нет. Я бы предпочла дождаться его, но ладно, неважно. Раз вы все равно знаете, что дом принадлежал мистеру Йигеру, запираться нет смысла. Мистер Эйкен послал меня посмотреть, нет ли там чего-нибудь способного вывести на мистера Йигера.

– Это мистер Эйкен дал вам ключи?

– Нет, у меня есть свои. Я бывала там несколько раз. Мистер Йигер мне диктовал. Я работала у него секретарем.

Вульф проворчал:

– Сам я этой комнаты не видел, но мистер Гудвин мне ее описал. Вам не кажется, что обстановка там не самая подходящая для диктовки деловых бумаг?

– Не мое дело было решать, подходящая или нет. Если он считал ее подходящей, что ж… Не могла же я спорить с боссом?

Вульф посмотрел на меня. Я приподнял брови. Когда я приподнимаю одну бровь, это значит «нет», один к одному. Обе – тоже «нет», но пять к одному. Он снова обратился к мисс Макги:

– А что бы вы сделали, если бы нашли что-нибудь указывающее, что комната принадлежит мистеру Йигеру?

– Забрала бы с собой эту вещь.

– Так велел мистер Эйкен?

– Да.

– Почему?

– Мистер Эйкен объяснит вам это лучше, чем я.

– Но у вас, скорее всего, есть свое понимание ситуации. Вы ведь не считаете, что мистер Эйкен просто тешил свой каприз?

– Разумеется, нет. Причина очевидна: он заботился о репутации «Континентальных пластиков». Плохо уже то, что убит исполнительный вице-президент компании. Мистер Эйкен не хотел, чтобы стало известно, что мистер Йигер… что у него была такая комната.

– Вы знаете, откуда про нее узнал мистер Эйкен?

– Да. Это я ему рассказала.

– Когда?

– Месяца два назад. Мистер Йигер приглашал меня туда дважды, нет, трижды, вечером, чтобы кое-что мне продиктовать. Он говорил, что ему лучше думается и вообще лучше работается вне конторы. Вы, конечно, правы насчет комнаты. Я тоже находила весьма… вульгарным с его стороны приглашать меня туда. Мне было не по себе, и я решила, что должна прежде всего руководствоваться интересами корпорации, а не лояльностью мистеру Йигеру. Ведь именно корпорация платит мне жалованье. Поэтому я все рассказала мистеру Эйкену.

– И как он отреагировал?

– Поблагодарил меня.

– И что предпринял?

– Не знаю. Понятия не имею, предпринял ли он что-нибудь вообще.

– Он поговорил об этом с мистером Йигером?

– Я не в курсе.

– Фу! Разумеется, вы в курсе. Если бы поговорил, мистер Йигер понял бы, откуда ветер дует. Вы заметили какие-нибудь перемены в отношении к вам мистера Йигера?

– Нет.

– Он еще приглашал вас в эту комнату для диктовки?

– Да.

– Сколько раз за те два месяца, после того как вы все рассказали мистеру Эйкену?

– Дважды.

Вульф прикрыл глаза и кончиком пальца потер переносицу. Через десять секунд его глаза открылись.

– Когда мистер Эйкен попросил вас наведаться в комнату?

– Сегодня днем в конторе. Он спросил, остались ли у меня ключи. Я сказала, что остались. Еще он поинтересовался, не рассказывала ли я кому-нибудь о комнате. Я заверила, что нет. Он высказался в том духе, что я оказала бы огромную услугу корпорации, если бы сходила туда и удостоверилась… в том, о чем я вам говорила.

– У вас есть основания предполагать, что мистер Эйкен когда-нибудь был в той комнате?

Ее глаза округлились.

– Разумеется, нет.

Вульф покачал головой:

– Нет, мисс Макги. Ни одно допущение не является само собой разумеющимся, пока задача не решена. Я могу, если захочу, предположить, что вы были совершенно искренни со мной, а могу и…

В дверь позвонили. Я встал и пошел посмотреть, кто к нам явился. На ступенях крыльца стоял президент корпорации. Фонарь на крыльце, висящий сбоку, освещал его под таким углом, что лица нельзя было отчетливо разглядеть, но мне хватило серой фетровой шляпы с загнутыми полями и отлично сидящего серого пальто. Я распахнул дверь:

– Мистер Эйкен? Входите.

Он не двинулся с места:

– Меня ждут?

– Да, сэр. Мисс Макги у мистера Вульфа.

Он переступил порог, и я помог ему раздеться. Когда он снял шляпу, я узнал его: на той фотографии с банкета «Национальных пластиков», что я видел у Лона Коэна, он сидел рядом с Томасом Дж. Йигером. У него было хорошо вылепленное ухоженное лицо, волосы в основном седые, но не поредевшие. Президент до кончиков ногтей. Он заплатил за свой костюм по крайней мере в восемь раз больше, чем лже-Йигер за свой.

Я провел его в кабинет. Он сделал шага четыре и произнес:

– Добрый вечер, мисс Макги. – Потом повернулся к Вульфу: – Добрый вечер, сэр. Я Бенедикт Эйкен.

Секретарша встала. Я подумал, что из уважения к начальству, но Вульф пояснил Эйкену:

– Я предупредил мисс Макги, что сначала хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз. Будьте добры, мадам. Арчи, проводи!

– Одну минуту. – Эйкен был настроен не воинственно, но твердо. – Я и сам хотел бы переговорить с мисс Макги.

– Не сомневаюсь. – Вульф повернул руку ладонью вверх. – Мистер Эйкен, сказанное вам по телефону мисс Макги абсолютно верно, за исключением одной детали: на нее никто не нападал. Я оставил своего человека в той комнате на случай, если кто-нибудь придет. Мисс Макги вошла и…

– Почему вас так интересует эта комната?

– Потому, что она принадлежала Томасу Дж. Йигеру и он ею пользовался. Мой человек не нападал на мисс Макги – это она напала на него. Объясняя мне, почему туда пошла, она упомянула вас. Мне бы хотелось услышать ваше объяснение, чтобы сравнить с тем, которое дала она. Мисс Макги может присутствовать, если вы того хотите, но при одном условии: она не будет нас перебивать. Если попытается, мистер Гудвин ее остановит.

Эйкен смерил меня оценивающим взглядом, словно прикидывая, на что я способен. Он неторопливо подошел к красному кожаному креслу, уселся в него, удобно устроился, положив руки на подлокотники, и посмотрел на Вульфа:

– Почему вы думаете, что эта комната принадлежала Томасу Дж. Йигеру?

– Я не думаю – я знаю.

– А почему это вас занимает? В чьих интересах вы действуете?

– В своих собственных. У меня нет ни перед кем никаких обязательств. Я располагаю некоторой не получившей огласки информацией об убитом. По закону я не обязан сообщать эти сведения в полицию и сейчас прикидываю, какую выгоду могу из них извлечь. Извлечь, не скрывая их, но используя. Подобно врачам, водопроводчикам и представителям многих других профессий, я зарабатываю на неприятностях и несчастьях ближних. Я не могу принудить вас рассказать мне, почему эта комната занимает вас, но очень хотел бы послушать. Я вас сюда не приглашал – вы явились сами.

Эйкен улыбался, но невесело.

– Мне выбирать не приходится, – сознался он, – командуете тут вы. Я и не ожидал, что вы расскажете, кто вас нанял. Но трудно поверить, что у вас нет клиента. Как вы узнали об этой комнате?

Вульф покачал головой:

– Я не обязан перед вами отчитываться, сэр. Но нет, меня никто не нанимал. Если бы я действовал в интересах клиента, то так и сказал бы, разумеется не называя его.

– И как вы намерены использовать информацию о комнате?

– Не знаю. Это будет зависеть от обстоятельств. Мой человек все еще там.

– Говоря о своем намерении извлечь выгоду из своего знания, вы, разумеется, имеете в виду, что хотите, чтобы вам заплатили.

– Разумеется.

– Хорошо. – Эйкен устроился в кресле поудобнее. – Вы собирались сравнить мое объяснение с тем, что дала мисс Макги. Вам, конечно, известно, что Йигер являлся исполнительным вице-президентом моей корпорации, «Континентальные пластики». Мисс Макги была его секретарем. Около двух месяцев назад она пришла ко мне и рассказала об этой самой комнате и о том, что Йигер несколько раз вызывал ее туда вечерами поработать. Никаких вольностей он себе не позволял. Тем не менее она решила, что мне следует знать о комнате и о тех свойствах характера и привычках Йигера, на которые недвусмысленно указывала вся тамошняя обстановка. Мисс Макги мне ее описала, и я понял, что она совершенно права. Передо мной встала очень сложная проблема. Я попросил мисс Макги ни с кем больше об этом не говорить и не отказываться, если начальник снова вызовет ее туда. Мне требовалось время, чтобы все взвесить и решить, что́ с этим делать.

– Вы говорили об этом кому-нибудь?

– Нет. Не знаю, представляете ли вы себе, с какими сложностями сопряжено управление крупной корпорацией. Основной вопрос, стоявший передо мной, заключался в следующем: поговорить ли об этом сначала с Йигером или вынести все на совет директоров? Я так и не пришел к какому-то решению вплоть до вчерашнего дня, когда стало известно, что Йигер мертв, что его тело найдено в траншее перед тем самым домом. Естественно, я был потрясен уже самим фактом его смерти. Одно это крайне… крайне неприятно, но если станет известно о существовании комнаты, неприятностями дело не обойдется – случится катастрофа. Поскольку тело нашли перед принадлежащим убитому домом, возникнет предположение, что с ним разделался некий участник игрищ, происходивших наверху. Начнется разбирательство, чреватое неизбежной оглаской, и разразится ужасный скандал. Я хотел было созвать экстренное заседание совета директоров, но потом решил сначала переговорить с тремя из них лично. Возможно, Йигер держал существование комнаты в таком секрете, что ничего не выйдет наружу. Я предложил коллегам попросить мисс Макги пойти туда и забрать все вещи, которые могли бы указывать на Йигера, и мое предложение было одобрено. А там оказался ваш человек. – Он повернул голову: – Так как все было, мисс Макги?

– Я вышла из лифта, а он меня уже поджидает, – подтвердила она. – Вероятно, я потеряла голову – решила, что он полицейский. Попыталась войти обратно в лифт, но он схватил меня и держал. Попытки вырваться ни к чему не привели. Он замотал меня в покрывало и стянул ремнем, а потом позвонил. Через некоторое время пришел вот этот человек, Арчи Гудвин. Он выяснил, кто я, из документов, которые нашел в моей сумочке. Гудвин сообщил мне, что они оба работают на Ниро Вульфа. Им известно, что комната принадлежала мистеру Йигеру. А раз они это знали, я сочла за лучшее прийти сюда, как они предложили. Мне не давали позвонить, пока я не оказалась здесь. Простите, мистер Эйкен. Но что я могла поделать?

– Ничего. – Эйкен опять повернулся к Вульфу: – Я объяснил свой интерес. Не кажется ли он вам вполне законным?

– Безусловно. Законным и вполне оправданным. Но совершенно безнадежным. Наивно надеяться, что связь мистера Йигера с этой комнатой никогда не вскроется.

– Я и не надеюсь. Я действую. А вы расскажете мне, откуда о ней узнали?

– Нет.

– Я заплачу вам. И заплачу хорошо.

– Я не продаю информацию, мистер Эйкен. Только услуги.

– А я их покупаю. Вы сказали, что не связаны никакими обязательствами. Считайте, что уже связаны. Я нанимаю вас.

– И что вы хотите мне поручить?

– Все, что потребуется, чтобы защитить репутацию и интересы корпорации «Континентальные пластики». Я действую в интересах фирмы.

Вульф покачал головой:

– Вряд ли из этого что-то получится. Я не могу связать себя обязательством никогда не раскрывать, что мистер Йигер имел самое прямое отношение к той комнате. Неизвестно, как будут развиваться события. Единственный выход – контролировать их развитие.

– Каким образом?

– Вмешавшись в него. С вашей стороны было бы несерьезно платить мне за молчание, даже если бы я, как последний осел, взял бы с вас деньги. Полиция неизбежно узнает о любовном гнездышке мистера Йигера. Это всего лишь вопрос времени. Есть только один способ защитить репутацию и интересы вашей фирмы: остановить полицейское расследование, найдя убийству приемлемое объяснение, никак не связанное с комнатой.

Эйкен нахмурился:

– Но из этого может ничего не получиться.

– А может и получиться. Весьма вероятно, что убийца знал о существовании и назначении комнаты. Представьте себе на минуту, что это был разгневанный муж, отец, брат или возлюбленный. В таком случае убийцу можно изобличить, не вдаваясь в частности, вроде места, где творились безобразия, вызвавшие его гнев. Это трудно, но возможно. Однако бесполезно строить догадки, пока мы не узнаем больше.

– А если выяснится, что ничего не выходит?

Плечи Вульфа приподнялись на одну восьмую дюйма и тут же снова опустились.

– Тогда вы потеряете ваши деньги. Я себя достаточно уважаю, чтобы не браться за невозможное. Прошу заметить: вас вынуждаю не я, а сама ситуация. И угроза исходит не от меня, а вытекает из самого факта моей осведомленности. Итак, вы хотите меня нанять, а я готов взяться за дело, но я буду оказывать только услуги, совместимые с моим призванием и принципами. Я не могу исключить ничего, в том числе и того, что вы сами убили Йигера.

Эйкен опять улыбнулся, и опять невесело.

– Я это исключаю, – возразил он.

– Естественно. – Вульф повернулся ко мне: – Арчи, садись за машинку. Печатай в трех экземплярах.

Я развернул свое кресло, придвинул машинку, сделал закладку из бумаги и копирки.

– Да, сэр?

– Через один интервал, поля широкие. Проставь дату. «От имени возглавляемой мною корпорации „Континентальные пластики“ настоящим поручаю Ниро Вульфу расследовать обстоятельства смерти Томаса Дж. Йигера. Вульф должен сделать все возможное, чтобы защитить интересы и репутацию корпорации, не разглашая фактов, способных подорвать ее престиж, если только его не вынудят к тому законный долг гражданина и лицензированного частного детектива. Нарушение последнего условия лишит его права на получение гонорара за услуги и возмещение расходов по делу. Настоящее соглашение призвано, насколько это возможно, исключить какой бы то ни было ущерб корпорации, вызванный особыми обстоятельствами смерти Йигера. Президент корпорации „Континентальные пластики“». Оставь место для подписи.

Я напечатал продиктованный им текст соглашения. Вынув закладку, пробежал его глазами, потом вручил оригинал Эйкену, а копии Вульфу. Эйкен прочитал текст дважды и поднял глаза на Вульфа:

– Здесь не указана сумма вознаграждения.

– Совершенно верно, сэр. И она не может быть указана. Все будет зависеть от характера и трудоемкости проделанной мною работы.

– А как определить, честно ли вы соблюдали соглашение?

– Призвав на помощь здравый смысл и добросовестность. А если этого окажется недостаточно, тогда в дело вступит суд, но такой вариант маловероятен.

Эйкен еще раз просмотрел бумагу, положил ее на столик сбоку, вынул из кармана ручку и подписал. Я взял у него документ и передал Вульфу, а копии отдал Эйкену. Он сложил их, засунул в карман и осведомился:

– Как и когда вы узнали о существовании комнаты?

Вульф покачал головой:

– Я не привык начинать трудную работу с болтовни и не сделаю исключения даже для вас. – Он бросил взгляд на настенные часы, встал и отодвинул кресло. – Уже за́ полночь. Конечно, я расскажу вам – но оставляю на собственное усмотрение, когда и сколько рассказать.

– Но это же абсурд! Вы работаете на меня.

– Да, сэр. Но единственный критерий качества моей работы – ее результат. Возможно, чем меньше вы будете знать о частностях, тем лучше. – Он взял подписанный оригинал. – Если вас что-то не устраивает – возьмите и порвите это.

– Нет. Я хочу знать, что́ вы собираетесь предпринять дальше.

– Я пока и сам этого не знаю.

– Знаете. Кто-то из моих директоров рассказал вам о комнате?

– Нет.

– Миссис Йигер?

– Нет.

– Тогда кто?

Вульф бросил на него гневный взгляд:

– Черт побери, сэр, мне что, выбросить эту бумагу в мусорную корзину? Вы хотите, чтобы я занимался делом? Хотите или нет?

– Не хочу, но вынужден на это пойти. Парадом командуете вы.

Он встал.

– Пойдемте, мисс Макги.

Глава восьмая

В среду утром, в половине одиннадцатого, я был в кабинете – стоял около большого глобуса и вращал его, решая, куда бы поехать осенью в отпуск. Я провел пару часов, прикидывая, чем на месте Вульфа посоветовал бы заняться Арчи Гудвину, и пришел к выводу, что самым разумным было бы распоряжение подмести тротуар, поэтому попытался направить свои мысли на что-нибудь другое.

Если у Вульфа с утра есть для меня поручения, он посылает Фрица сказать, чтобы я к нему зашел. В то утро ничего такого не было, и без четверти девять я позвонил ему по внутреннему телефону. Не услышав ничего, кроме возгласа досады, я потихоньку начал составлять список дел, которые он мог бы включить в мой распорядок дня. И опять там оказался один-единственный пункт: мести тротуар.

Что и говорить, я хорошо поработал. Во вторник, в девять утра, вышел на поиски клиента, а через каких-то пятнадцать часов, к полуночи, мы – о чудо! – заполучили не просто президента крупной корпорации, но саму корпорацию. Теперь, чтобы отхватить гонорар, выражающийся в пятизначной сумме, нам осталось всего-навсего заработать его.

Итак, мы знаем… Что, собственно, мы знаем? Мы знаем – и это большое преимущество, – что Йигер был убит в той самой комнате. И возможно, пока это остается тайной для всех, кроме семьи Перес – и убийцы, конечно.

Нам также известно, что в воскресенье вечером Йигер ожидал женщину, раз заказал икру и фазана и велел подать все это в полночь. Но если дама и пришла, из этого еще не следует, что она и убила. Могло статься, что, явившись, гостья обнаружила хозяина мертвым.

Если подходить к делу с данной стороны, для начала надо составить полный список всех пассий Йигера, имевших ключи. Это займет не меньше года, и тогда следующим шагом будет… Ерунда какая-то.

Из трех моментов, на которые обычно делают упор при расследовании убийства, – орудие, возможность и мотив, – надо выбрать тот, что вероятнее всего приведет к разгадке.

Возможность я отмел сразу. Убить мог всякий, у кого были ключи.

Что касается орудия – пистолета, из которого вылетела пуля, пробившая череп, – то его не нашли. Чтобы подобраться к убийце с этой стороны, требовалось составить список людей, обладающих и ключами, и доступом к оружию, и уж тогда… Орудие я тоже отбросил.

Теперь мотив. Не имея за плечами богатого личного опыта поклонения похоти в подобных прибежищах порока, я не считал себя достаточно компетентным судьей, но полагал, что эти альковные забавы могли сильно волновать любую из посетительниц Йигера. Допустим, за последние года два их было около десяти. Предположим, у каждой из них имеются хотя бы трое из четверых близких мужчин: муж, брат, отец и тот, кого Вульф именует церемонным словом «возлюбленный». В итоге получается как минимум тридцать человек с первостатейным мотивом. Я махнул рукой и на мотив.

Когда отпадают орудие, возможность и мотив, остается просто закинуть удочку и ждать. Поймать кого-нибудь на вранье. Найти, где концы с концами не сходятся. Отыскать свидетеля, который хоть что-то видел или слышал, к примеру жильца этого или соседнего дома, заметившего, как через дверь в подвальном этаже входил или выходил посторонний.

Такой план может принести свои плоды, если у вас есть четыре или пять хороших оперативников и время терпит. Но если, упаси господи, убойный отдел нащупает ниточку, ведущую к дому, – а это может случиться в любой момент, – копы застукают Фреда Даркина, и полетят клочки по закоулочкам. Тогда не видать нам клиента как своих ушей, ибо придет конец тому, за что он согласен платить. Значит, это тоже не подойдет. Нам нужен либо гений, либо невероятное везение.

Конечно, гений у нас есть – Ниро Вульф. Однако он пока явно не настроился на нужную волну. Спустившись из оранжереи в одиннадцать, гений поставил выбранную им «орхидею дня» – гибрид каланты Вейча и сэндхёрстианы – в вазу на письменном столе, потоптался около своего кресла, сел, бросил взгляд на настольный календарь, просмотрел утренний урожай почты, – в основном рекламные проспекты и просьбы о пожертвованиях. Наконец он обратил свой взор на меня:

– Что это за листок на моем календаре? Четырнадцать миллионов шестьсот восемьдесят две тысячи двести тридцать пять долларов пятьдесят семь центов.

– Это из банка, сэр. Резерв денежной наличности корпорации «Континентальные пластики», согласно выписке, датированной тридцать первым января. Я подумал, что вам, возможно, понадобятся эти данные, тем более что никакой другой работы у меня не было. Не люблю сидеть без дела.

– Фу.

– Да, сэр. Совершенно согласен.

– Как ты оцениваешь ситуацию?

– Просто черт знает что такое. Вчера у нас было слишком много клиентов. Целых два. Сегодня один, но и это чересчур, потому что мы, по всей вероятности, не в состоянии выполнить его поручение. Если хотите спросить меня, что́ я предлагаю, не трудитесь. У меня только одна идея, и та никуда не годится.

– Что за идея?

– Джулия Макги – лгунья. Я описал вам комнату, но вы ее не видели. Мужчина, который свил это гнездышко, то бишь Йигер, приглашал туда секретаршу вовсе не для диктовки. На что угодно готов поспорить. Даже если она совершенная колода, он и то мог к ней подступиться, в порядке эксперимента, но она отнюдь не колода. Сатир сумел бы усмотреть в ней немало достоинств, эта дамочка на многое способна. Итак, она привирает, но что это нам дает? Как бы она ни коротала там свои вечера, эта особа сделала то, что сделала, – настучала на босса. То ли тамошние картины ей не понравились, то ли она хотела выслужиться перед президентом. Но когда речь заходит об убийстве, это как раз говорит в ее пользу: если она настучала на Йигера, зачем ей его убивать? Не хотите спросить ее?

– Нет. – Он набрал столько воздуха, сколько мог вместить его живот, и выдохнул. – Я совершил порядочную глупость, взявшись за такое дело. Мы только и можем, что беспомощно барахтаться в болоте. Ну, допустим, докажем мы, что кое-чего стоим, и отыщем того, кто нас в болото заманил, хоть и пришли к выводу, что он знать не знал о смерти Йигера. Сколько времени тебе на это потребуется?

– От одного дня до одного года.

Он скорчил гримасу.

– Или вот такой смелый ход. Говорим мистеру и миссис Перес, будто уверены, что это они убили Йигера, который растлил их дочь. Убеждаем супругов, что, если полиция узнает о комнате наверху, они обречены, а так оно и есть. Не думают же они, что могут оставаться в доме бесконечно? Предлагаем им крупную сумму – двадцать или пятьдесят тысяч – из этого самого резерва наличности с тем, чтобы они уехали куда-нибудь на край земли, предварительно подписав признание в убийстве Йигера, которого они покарали, узнав о попытках хозяина совратить их дочь. Вовсе не обязательно признавать, что домогательства достигли цели. Может даже подразумеваться, что дочь все выдумала. Когда Пересы будут уже далеко, мы подбросим их письменное признание полиции. В нем, кстати, не будет ни слова про комнату. Разумеется, полиция ее найдет, но не обнаружат там ничего, связывающего ее с Йигером. Да, они будут предполагать, что комната принадлежала ему, но утверждать это с уверенностью не смогут, а полиция предпочитает не обнародовать шатких предположений, способных опорочить значительных лиц.

– Великолепно! – взволнованно поддержал я. – Есть только два маленьких изъяна. Во-первых, весь дом принадлежал Йигеру, а стало быть, значится в перечне его имущества. И во-вторых, Пересы его не убивали. Так какого черта вешать убийство на…

– Это всего лишь твое частное мнение.

– Но вполне обоснованное, черт возьми! Конечно, очень галантно с вашей стороны выставлять Марию лгуньей, а не шлюхой, но еще лучше было бы…

Договорить мне помешал звонок в дверь. Выйдя в прихожую, я увидел на крыльце то, что имел в виду, более или менее, когда применил слово «колода» к женщине. Не ведьма, не уродка, просто женщина, средних лет или постарше, которую следовало бы полностью разобрать, а потом собрать заново, прежде чем кому-то показывать. Закончив сборку, вы наверняка обнаружили бы лишние детали, например второй подбородок. Хорошо сшитый темный костюм и палантин из серебристой норки не спасали положения.

Я открыл дверь и пожелал даме доброго утра.

– Ниро Вульф? – спросила она.

Я кивнул:

– Вы пришли по адресу. Это его дом.

– Мне нужно его видеть. Я Эллен Йигер. Миссис Томас Дж. Йигер.

Когда посетитель приходит без предварительной договоренности, я должен оставить его дожидаться на крыльце, пока не переговорю с Вульфом. Так я обычно и поступаю, но сейчас мы пребывали в кризисной ситуации. И не только потому, что зашли в тупик. Вульф просто из упрямства мог разыграть дурацкий фокус с Пересами, если его вовремя на что-нибудь не отвлечь. Я пригласил вдову войти, провел в кабинет и представил:

– Мистер Вульф – миссис Йигер, миссис Томас Дж. Йигер.

Босс метнул в меня гневный взгляд:

– Меня не предупреждали о встрече.

– Нет, сэр, не предупреждали.

– Я не стала тратить время на звонок, – бросилась в атаку Эллен Йигер. – Мое дело не терпит отлагательств.

Она подошла к красному кожаному креслу и расположилась в нем, не дожидаясь приглашений, как у себя дома, сумочку пристроила на столик и нацелила острые маленькие глазки на Вульфа.

– Я хочу вас нанять, поручить вам кое-что.

Вдова потянулась к сумке, открыла ее и вынула чековую книжку.

– Какой задаток вас устроит?

Четвертый клиент! И это, если не считать поддельного Йигера. Воистину, когда я выхожу на промысел, то возвращаюсь с добычей.

Между тем она продолжала:

– Моего мужа убили, как вам известно. Я хочу, чтобы вы нашли того, кто это сделал, и выяснили, как это случилось. И тогда я сама решу, как дальше поступить. Он был больной человек. Гиперсексуальность. Я это знала. Много лет я молчала об этом, но сейчас ничто не помешает мне…

– Ни слова больше! – оборвал ее Вульф.

Она изумленно смолкла.

– Я был груб, – признал он, – но по необходимости. Я не мог позволить вам выкладывать конфиденциальную информацию, теша себя иллюзией, что вы меня нанимаете. Не нанимаете и не можете нанять. Меня уже наняли, чтобы я расследовал убийство вашего мужа.

– Ничего подобного, – заявила она.

– Вот как?

– Вас наняли, чтобы не допустить расследования, чтобы защитить престиж корпорации «Континентальные пластики». Мне об этом сказал один из директоров. Сегодня утром было заседание совета директоров. Бенедикт Эйкен доложил совету о предпринятых им шагах и получил одобрение. Директорам безразлично, поймают убийцу моего мужа или нет. Более того, они не хотят, чтобы его поймали. Их заботит лишь доброе имя корпорации. Теперь и я стану владелицей пакета акций, но это не помешает мне рассказать окружному прокурору о существовании комнаты, если я решу пойти на такой шаг.

– Какой комнаты?

– Вы прекрасно знаете какой. Комнаты в доме на Восемьдесят второй улице, куда Джулия Макги приходила вчера вечером и откуда вы привезли ее сюда. Бенедикт Эйкен рассказал об этом на совете, а один из директоров передал мне. – Она резко повернула голову в мою сторону: – Вы, как я понимаю, Арчи Гудвин? Я хочу увидеть эту комнату. Когда вы отведете меня туда?

И она тут же отвернулась к Вульфу. Странная манера – задать вопрос и не дождаться ответа, но иногда это даже на руку тому, кого спрашивают. Она открыла чековую книжку.

– Так какой вы хотите задаток?

Вдова вела себя нагло, спору нет, но была далеко не глупа и не тратила слов даром. Она не стала долго распинаться, объясняя, что, если Вульф попробует проделать то, для чего его наняли, как ей известно, то есть прикрыть расследование, она расстроит его планы одним-единственным звонком в окружную прокуратуру. А значит, ему ничего не остается, кроме как переметнуться на ее сторону.

Вульф откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы на куполе живота:

– Мадам, вас дезинформировали. Арчи, где бумага, которую подписал мистер Эйкен? Дай миссис Йигер ее прочесть.

Я подошел к шкафу, выдвинул один из ящиков, достал соглашение и передал вдове. Она извлекла из сумки очки и прочитала.

– Разве это не то, о чем я говорила? – осведомилась она, сняв очки.

– Нет. Арчи, садись за машинку. Печатай в двух экземплярах.

Я сел, развернул к себе машинку, сделал закладку.

– Да, сэр?

– Один интервал, широкие поля. Дата. «Я, миссис Томас Дж. Йигер, настоящим поручаю Ниро Вульфу расследовать обстоятельства смерти моего покойного мужа. Данное соглашение заключено с целью изобличить убийцу моего мужа. Вышеупомянутый Ниро Вульф обязуется предпринимать все необходимые шаги для достижения этой цели. Коль скоро обязательства, предусматриваемые данным соглашением, вступят в противоречие с теми, которые оговорены контрактом с корпорацией „Континентальные пластики“, Ниро Вульф автоматически разорвет свою договоренность с означенной корпорацией и будет следовать соглашению со мной. Со своей стороны, я обязуюсь никак не вмешиваться в его отношения с означенной корпорацией, не известив его об этом заранее». – Вульф обратился к миссис Йигер: – Никакого задатка не нужно. От мистера Эйкена я задатка не получал. Выставлю я вам счет или нет, а если выставлю, то на какую сумму, будет зависеть от многих обстоятельств. Я не беру значительной платы за одни и те же услуги сразу с двух клиентов. И может статься, вообще откажусь от гонорара. Например, если выясню, что это вы убили своего мужа.

– Вы бы ничего и не получили. Было время, мне хотелось убить Тома, но это было давно, когда дети еще не подросли.

Она взяла у меня из рук оригинал и надела очки, чтобы прочесть его.

– Так не пойдет. Выяснив, кто его убил, вы должны сообщить об этом мне. Именно я буду решать, что́ делать с убийцей.

– Вздор! Судьбу его решит народ штата Нью-Йорк. В процессе расследования я, к вашему удовлетворению и своему собственному, обязательно добуду какие-то доказательства и скрыть их никак не смогу. Арчи, подай ручку!

– Я не собираюсь этого подписывать, – объявил она. – Я дала мужу слово никогда ничего не подписывать, не показав прежде ему.

Уголок рта Вульфа чуть приподнялся – так он улыбается. Ему всегда приятно получить подтверждение своей теории, что ни одна женщина не способна справиться с тем, что он называет «выстраиванием логических цепочек».

– Может, тогда, – предложил он, – составим соглашение в такой форме, чтобы его мог подписать я? Сформулировав мои обязательства?

– Нет.

Она отдала мне бумаги – и подписанную Эйкеном, и ту, что отказалась подмахнуть сама.

– Какой смысл вообще что-то подписывать? Важно, что вы делаете, а не что подписываете. Так какой вы хотите задаток?

А ведь босс уже сказал, что никакого. Теперь он ответил:

– Один доллар.

Этот ответ явно показался ей правильным. Она убрала в сумочку чековую книжку, достала из кошелька долларовую бумажку и, встав из кресла, вручила ее Вульфу. Потом повернулась ко мне:

– А теперь я хочу посмотреть на комнату.

– Не сейчас, – с некоторым нажимом произнес Вульф. – Сейчас у меня к вам будет несколько вопросов. Присядьте.

– Какие вопросы?

– Мне нужна информация, вся, какую можно собрать, и это займет некоторое время. Сядьте, прошу вас.

– Какие вопросы? – повторила она.

– Всякие. Вы упомянули, что давно знали о патологической гиперсексуальности мужа. По всей видимости, вы дали себе труд разузнать, как он удовлетворял свою болезненную страсть. Мне нужны имена, даты, адреса, события, подробности.

– От меня вы их не получите.

Она поправила палантин.

– Меня это давно перестало заботить. Однажды, когда дети были еще маленькие, я спросила своего врача, можно ли с этим что-нибудь поделать, не поможет ли операция или что-то в этом роде. Выслушав его ответ, я поняла, что мой муж ни на что такое никогда не пойдет, а больше я ничего не могу сделать, и какой тогда смысл дергаться? У одной моей подруги муж – алкоголик, так ей куда хуже приходится…

В дверь снова позвонили. Спрятав бумаги в ящик и выйдя в прихожую, я не обнаружил на крыльце еще одного потенциального клиента. Инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств мог выступать в разных амплуа: противника, воплощенной угрозы, нейтрального лица, даже союзника, что случалось пару раз. Но ни единожды он не примерял на себя роль нашего клиента. И насколько я мог различать сквозь стекло, весь его вид – разворот могучих плеч, выражение большого круглого красного лица – свидетельствовал, что пришел он отнюдь не задаток нам предлагать.

Я открыл дверь на длину цепочки и произнес в образовавшуюся двухдюймовую щель:

– Приветствую вас. Не открываю, поскольку у мистера Вульфа посетители. Не могу ли я быть чем-то полезен?

– Не можешь. Я знаю, что у него посетители. Миссис Томас Дж. Йигер находится здесь уже около получаса. Открой дверь.

– Будьте как дома, а я схожу узнаю.

Закрыв дверь, я вернулся в кабинет и доложил Вульфу, что пожаловал портной. Говорит, что его человек уже полчаса как принес костюм. Хочет поговорить с заказчиком.

Вульф сжал губы, сердито зыркнул на меня, потом на миссис Йигер и снова послал недовольный взгляд в мою сторону. Когда у нас под дверью стоит слуга закона и требует впустить его, первое побуждение Вульфа – сказать, что он занят и просит его не беспокоить. Особенно если нам наносит визит инспектор Кремер.

Однако положение наше было и без того щекотливо. Если копы найдут ниточку, ведущую в дом Йигера, размотают клубок и обнаружат на другом конце Фреда Даркина, нам придется туго. А вынудив Кремера войти к нам с ордером в руках, мы только еще больше все испортим. И потом, раз Кремер знает, что у нас уже полчаса сидит миссис Йигер, значит, за ней пустили «хвост», и не помешало бы узнать почему.

– Пришел инспектор полиции Кремер. Он знает, что вы здесь, – пояснил Вульф.

– Не знает, – уверенно заявила вдова. – Откуда он мог узнать?

– Спросите его сами. Но и без того ясно, что за вами следили. Вы под наблюдением.

– Они не посмели бы! За мной? Не верю! Если бы они…

В дверь снова позвонили. Вульф посмотрел на меня:

– Открой, Арчи.

Глава девятая

Когда встречаются эти двое, Вульф и Кремер, я, конечно, не могу оставаться беспристрастным наблюдателем. И не только потому, что я не посторонний, а лицо заинтересованное. Полицейские и частные детективы – враги, и всегда будут врагами. Это факт, против которого не попрешь. За нью-йоркским копом – все могущество и власть восьми миллионов человек, за частным сыщиком – ничего, кроме права на жизнь, свободу и поиски удачи, что само по себе неплохо, но не поможет взять верх.

И все-таки я наблюдатель, пусть и не беспристрастный, а значит, могу потешиться зрелищем того, как инспектор Кремер входит в кабинет и вонзает в Вульфа взгляд своих серых глазок, а тот, слегка склонив голову набок, стойко выдерживает натиск. Кто первым начнет раунд и как: прямым ударом по корпусу, коротким боковым слева или боковым с дальней дистанции?

На сей раз я обманулся в своих ожиданиях. Противники не обменялись ударами – миссис Йигер помешала. Едва Кремер перешагнул порог кабинета, она напустилась на него с вопросом:

– За мной что, следят?

Кремер посмотрел на нее сверху вниз. Он был вежлив:

– Доброе утро, миссис Йигер. Надеюсь, вам не причинили неудобств? Пока убийца гуляет на свободе, мы не можем рисковать. Для вашей защиты мы сочли целесообразным…

– Не надо меня защищать. Я не нуждаюсь в вашей защите!

Она откинула голову назад, и складка между двумя ее подбородками уже не казалось такой глубокой.

– Вы следили за мной по дороге сюда?

– Я – нет. Следил наш человек. Мы…

– Где он? Я хочу его видеть! Приведите его сюда. Говорю вам и ему скажу: я не потерплю за собой слежки! Для моей защиты? – фыркнула она. – Хорошо же вы защитили моего мужа! Его убили на улице и сбросили в траншею. И даже нашли его не вы, а какой-то мальчишка. Где этот человек?

– Он всего лишь выполнял приказ. – В голосе Кремера появились раздраженные нотки. – Он действительно следовал за вами, когда вы шли сюда. И возможно, вы все-таки нуждаетесь в защите. Помимо насилия мы должны оберегать граждан и от других угрожающих им опасностей. Например, от совершения ошибок. Возможно, ошибкой был ваш приход сюда. Если вы пришли сказать Ниро Вульфу что-то, чего не сказали нам, касательно вашего мужа и его смерти, то это действительно ошибка. Поэтому я хочу знать, что́ вы ему сообщили и что́ он вам ответил. Дословно. Вы провели здесь почти полчаса.

На какую-то долю секунды мне показалось, что вдова сейчас все ему выболтает, да и она была готова развязать язык. Вероятно, ей вдруг пришло в голову, что самый быстрый и простой способ увидеть комнату на Восемьдесят второй улице – это растрепать о ней Кремеру. Так бы она и поступила, если бы за ее спиной не раздался голос Вульфа:

– Если хотите, мадам, я верну задаток.

– О… – Она не обернулась. – Я наняла его, чтобы он кое-что сделал, – ответила вдова Кремеру.

– И что же?

– Чтобы он нашел убийцу моего мужа. Вы даже тело его не нашли, а теперь только и делаете, что за мной следите и несете всякую чепуху про защиту, когда меня не от чего защищать. Если я вообще должна что-то кому-то рассказывать, то скорее расскажу ему, чем вам.

Миссис Йигер встала и решительно шагнула к двери:

– Дайте мне пройти! Я хочу увидеть вашего человека.

– Вы совершаете ошибку, миссис Йигер. Я хочу знать, что́ вы сообщили Вульфу.

– Спросите его.

Видя, что Кремер и не думает давать ей дорогу, она обогнула его и направилась в прихожую. Я вышел за ней и проводил до выхода. Когда я уже собирался открыть дверь, миссис Йигер подошла поближе, вытянула шею и прошептала мне в самое ухо:

– Когда вы покажете мне эту комнату?

– Как только будет возможность, – пообещал я, тоже шепотом.

Мне бы очень хотелось постоять у двери и посмотреть, как она станет озираться, высматривая «хвост», но я считал своим долгом быть возле патрона на тот случай, если инспектор Кремер вдруг выпалит в него вопросом: «Когда вы обосновались в комнате на Восемьдесят второй улице?», поэтому я запер дверь и вернулся в кабинет.

Однако ничего такого Кремер не спросил. Он сидел в красном кожаном кресле, точнее, на краешке сиденья, поставив ноги ровно, а Вульф говорил:

– …а это спорно. Взял я задаток или нет, закон не предписывает мне перед вами отчитываться. Разве только вы обвините меня в том, что я чиню препятствия отправлению правосудия, и сможете это обосновать.

– Если бы я не мог этого обосновать, – возразил Кремер, – меня бы здесь не было. Я здесь не только из-за сигнала моего сотрудника, сообщившего о посещении миссис Йигер. Хотя одного этого вполне хватило бы, чтобы удостовериться: вы опять суете свой нос в расследование убийства. Но это не все. Я даю вам шанс пойти на сотрудничество с нами, прямо ответив на прямой вопрос. Какую информацию об Йигере, способную послужить для изобличения убийцы, вы только что получили от миссис Йигер?

Итак, он знает о комнате, нас загнали в угол. Я сел за свой стол. Во избежание осложнений Вульфу, пожалуй, стоило бы сейчас же выложить карты на стол и забыть о клиентах.

Он этого не сделал. Он держал удар. Покачав головой, Вульф сказал:

– Вы же всё прекрасно понимаете. Представим себе на минуту, будто мне по секрету сообщили, что некий человек задолжал Йигеру крупную сумму, а Йигер торопил его с оплатой. Это могло бы помочь вычислить убийцу, но я не обязан передавать вам эту информацию, если не испытываю твердой уверенности, что это действительно поможет. Да, ваш вопрос был прямым, но совершенно неуместным, и вы знаете об этом.

– Вы признаёте, что располагаете информацией.

– Ничего я не признаю. Если у меня и есть информация, то ответственность за решение, держать ее в секрете или нет, лежит на мне. И риск тоже.

– Какой там, в задницу, риск! При вашем-то везении вы мне будете рассказывать о риске! Хорошо, тогда попробую задать более конкретный вопрос. Возможно, он не покажется вам таким неуместным. Почему Гудвин позвонил Лону Коэну в «Газетт» и спросил про досье на Йигера в пять вечера в понедельник, то есть более чем за два часа до обнаружения трупа?

Я старался следить за своей мимикой, и, видимо, мне это удалось, потому что Кремер с его зорким глазом и большим опытом непременно заметил бы облегчение, проступившее на моем лице. Внутри я сиял улыбкой. Нет, они не нашли комнату. Просто им стукнул какой-то гад из «Газетт», вот они и решили нажать на нас.

– Действительно, конкретнее некуда, – проворчал Вульф.

– Ага. Вот и вы отвечайте поконкретнее. На моей памяти вы неоднократно без приглашения вмешивались в дела об убийствах. Тут нет ничего нового. Но, черт возьми, это первый случай, когда вы даже не дождались, пока найдут тело! Откуда вы узнали, что он мертв?

– Я этого не знал. И мистер Гудвин тоже. – Вульф сделал плавный жест рукой. – Мистер Кремер, я берусь не за всякую работу, что мне предлагают. А когда берусь, то исключительно ради денег. И тут иногда приходится идти на обдуманный риск. Что я и делаю сейчас. Действительно, некто, назовем его Икс, в этой самой комнате в понедельник днем сказал нечто побудившее мистера Гудвина позвонить мистеру Коэну, чтобы навести справки о мистере Йигере. Но, во-первых, ничто из сказанного Иксом не выдавало осведомленности о смерти Йигера, и мы считаем, что Икс в самом деле о ней не знал. Во-вторых, Икс ни единым словом не намекнул на угрожающую Йигеру опасность, чье-либо намерение его убить или хотя бы мотив для убийства. В-третьих, Икс не сказал и слова правды. Все оказалось ложью. И поскольку мы с полным основанием полагаем, что Икс не знал о смерти Йигера, а следовательно, не убивал его, я признаю за собой право держать его вранье при себе. По крайней мере, пока. У меня нет для вас никакой информации.

– Кто этот Икс?

– Не знаю.

– Чушь! Это миссис Йигер?

– Нет. Возможно, я не назвал бы вам имени, даже если бы знал его, но я не знаю.

Кремер подался вперед:

– Значит, обдуманный риск, да? Признаёте за собой право. Черт знает что! Я помню слишком много случаев…

Зазвонил телефон, я повернулся, поднял трубку:

– Офис Ниро Ву…

– Еще одна, Арчи.

Я вцепился в трубку и плотно прижал ее к уху.

– Арчи, это ты? – растерялся Фред.

– Да, конечно. Я занят.

Если бы я велел ему подождать и ретировался на кухню, Кремер тут же подошел бы к моему столу и схватил со стола трубку.

– Я говорю, тут еще одна. Еще одна женщина.

– Не думаю, что это разумно, мистер Джерсон. Это может навлечь на вас серьезные неприятности.

– А! У вас кто-то есть?

– Конечно.

Извилин у Фреда хватает, но работают они иногда недостаточно быстро.

– Да, думаю, мне придется, но не знаю, скоро ли я смогу этим заняться. Не кладите трубку, пожалуйста. – Я прикрыл мембрану рукой и обратился к Вульфу: – Этот Джерсон, дурак набитый, нашел свои облигации и запер двоих служащих в комнате. Нарвется. Ему это дороже встанет, чем стоят его облигации. Он хочет, чтобы я приехал. Разумеется, я должен, но…

– Придется съездить, – проворчал Вульф. – Он же олух. Можешь оттуда позвонить мистеру Паркеру, если потребуется.

Я убрал руку от мембраны и проговорил:

– Хорошо, мистер Джерсон, еду. Пусть сидят взаперти до моего прихода.

Я повесил трубку и вышел. Перед домом у тротуара стояла машина Кремера. Помахав Джимми Берку, водителю, я взял курс на восток. Не имея оснований полагать, что Кремер снарядил за мной «хвост», я тем не менее намеревался принять все меры предосторожности, чтобы не притащить за собой городскую полицию на Восемьдесят вторую улицу.

Взяв такси на Девятой авеню, я сказал водителю, что буду показывать дорогу. Мы свернули направо один раз, на Тридцать четвертую улицу, потом второй, на Одиннадцатую авеню, и третий, на Пятьдесят шестую улицу, и, наконец, налево на Десятую авеню. К тому времени я точно знал, что «хвоста» за мной нет, но то и дело поглядывал назад, пока мы ехали до угла Восемьдесят второй и Бродвея. Оттуда я пошел пешком.

Траншею засыпали. Людей в форме вокруг не было. В пределах видимости я не заметил никого, кто походил бы на сотрудников убойного отдела или окружной прокуратуры. Пока я открывал ключом Мег Дункан дверь подвального этажа и потом, в прихожей, у меня не было ощущения, что за мной следят. Из двери в кухню в конце коридора появился Сесар Перес.

– А, это вы, – сказал он и бросил через плечо: – Это мистер Гудвин.

Из кухни вышла его жена.

– Там наверху женщина, – известила она.

– Я как раз пришел познакомиться с ней, – кивнул я. – Вы когда-нибудь раньше видели ее?

– Нет. – Она посмотрела на мужа: – Сесар, мы должны ему сказать.

– Не знаю. – Перес развел руками. – Ты лучше меня соображаешь, Фелита. Если ты так думаешь…

Ее черные глаза обратились на меня.

– Если вы окажетесь нечестным человеком, то помогай нам Бог. Пойдемте со мной.

Я, не задумываясь, последовал за ней. Судя по голосу Фреда, его на сей раз не исцарапали, а у этой парочки может оказаться что-то срочное. Я вошел в кухню. Миссис Перес взяла со стола визитную карточку и передала мне.

– Сегодня утром приходил человек, – сообщила она.

Это была визитная карточка некоего Джона Мортона Сеймура. В одном углу значился род его занятий – адвокат, в другом – адрес его конторы, где-то в центре города.

– И что? – спросил я.

– Он принес вот это. – Она протянула мне конверт. – Взгляните.

Запечатанный конверт был вскрыт. Я вынул бумагу с голубым, какой полагается юридическим документам, исподом и развернул. Три листа печатного текста, очень аккуратно и профессионально составленного. Мне не пришлось вчитываться, чтобы уловить суть. Это была дарственная, датированная 16 марта 1957 года, подписанная Томасом Дж. Йигером и надлежащим образом заверенная. Согласно этому документу, принадлежавший Йигеру дом номер 156 и занимаемый домом земельный участок на Западной Восемьдесят второй улице, административный район Манхэттен, город Нью-Йорк, отходил Сесару и Фелите Перес. Первый и самый интересный вопрос: как давно они знали о существовании этого документа?

– Он принес это и отдал нам, – пояснила миссис Перес. – Сказал, что мистер Йигер велел передать это нам не позже чем через сорок восемь часов после его смерти. Добавил, что прошло чуть больше сорока восьми часов, но он не думает, что это так уж важно. Обещал все формальности уладить сам, бесплатно. Теперь мы хотим рассказать вам, что́ собирались сделать. Мы собирались уехать сегодня вечером. Куда-нибудь. Насовсем. Но теперь мы спорим и ссоримся. Муж и дочь считают, что мы можем остаться, а я – что должны уехать. Впервые между нами случилась настоящая ссора, а не короткая перебранка, вот я и решила сказать вам.

Сесар прищурил один глаз:

– Что он говорит вчера, ваш мистер Вульф? Он вчера говорит: они узнают, что мистер Йигер – владелец этого дома, они приходят сюда, и мы имеем большие неприятности. Вот мы и решаем уехать вечером. Но этот человек сегодня, мистер Сеймур, он говорит, мистер Йигер составил эту бумагу, чтобы никто не мог знать, что он владеет домом, и чтобы мы никому не говорили, что он был хозяин. Он говорит, все так устроено, что никто не узнает. Вот я и говорю, что теперь можно остаться. Теперь это наш дом, и мы можем вынести вещи, которые нам здесь не надо, и это будет наша комната. Если она слишком большая, мы можем поставить перегородки. Кухня и ванная красивые. Моя жена почти всегда лучше соображает, чем я, но на этот раз я говорю, я не вижу, почему, почему мы должны бежать из нашего собственного дома?

– Послушайте. – Я вложил дарственную в конверт и бросил конверт на стол. – Когда мистер Вульф вчера сказал, что у вас будут неприятности, если выяснится, что этот дом принадлежал мистеру Йигеру, вы прекрасно знали, что ничего не выяснится. Почему вы об этом не умолчали?

– Вы что, нас не слушаете? – рассердилась миссис Перес. – Этот мистер Сеймур пришел не вчера, он пришел сегодня утром. Вы не слушаете!

– Очень даже слушаю. Но Йигер явно давно сказал вам об этой бумаге. Вы ведь знали, что после его смерти дом достанется вам.

Ее черные глаза заблестели.

– А если слушаете, значит, выходит, считаете нас обманщиками? Значит, мы врем, говоря, что собирались уезжать, когда пришел этот мистер Сеймур, а теперь вот ссоримся?

Я кивнул:

– Да-да, я все это слышал. У вас есть Библия?

– Конечно.

– Принесите.

Миссис Перес вышла из комнаты, не в прихожую, а через другую дверь. Через минуту она вернулась с небольшой, но толстой книгой в твердом кожаном коричневом переплете. Книга была не похожа на Библии, которые мне когда-либо доводилось видеть. Я открыл книгу, чтобы взглянуть на текст: она оказалась на испанском языке. Держа книгу перед собой, я попросил, чтобы каждый из них положил на нее левую руку и поднял правую. Они повиновались.

– Повторяйте за мной: «Клянусь на этой Библии… что я не знал (не знала)… что мистер Йигер собирается оставить нам этот дом… и у меня не было оснований думать так… пока сегодня утром не пришел мистер Сеймур».

Я положил Библию на стол.

– Что ж, хорошо. Если мистер Сеймур обещает устроить все так, чтобы не вышло наружу, кто владел этим домом, возможно, он исполнит свое обещание. Но есть несколько человек, которым это уже известно, включая меня. Так что советую вам ничего не трогать в комнате наверху и ничего оттуда не выносить, ни единой вещи, пусть даже все это теперь ваше. И еще советую оставаться здесь. Не берусь судить, кто из вас лучше соображает, но улизнуть – это худшее, что вы можете сейчас сделать. Йигера убили там, наверху, и вы перенесли тело в другое место. Если вы сбежите сейчас, очень возможно, что мистер Вульф сочтет нужным рассказать о вас полиции. Им не составит труда вас найти, и тогда клятва на Библии вам не поможет.

– Они нас не найдут, – возразила миссис Перес.

– Не обольщайтесь. Люди гораздо хитрее вас думали, что смогут уехать туда, где их никто не найдет, и ошибались. Забудьте об этом. А сейчас мне нужно подняться и увидеть эту женщину. Прошу вас, примите мои поздравления с наследством. Да не ступит сюда никогда нога полицейского!

Я повернулся, чтобы идти. Фелита пообещала:

– Мы дадим вам знать, если все-таки решим уехать.

– Мы не едем, – отрезал Перес. – Мы граждане Соединенных Штатов Америки.

– Продолжайте в том же духе, – поощрил я, подошел к лифту и нажал на кнопку.

Кабина спустилась, я вошел в нее и поехал наверх.

Разлагающая атмосфера, царившая в гнезде разврата, надо сказать, оказывала свое действие. Выйдя из лифта и убедившись, что все спокойно и на сей раз Фреду не понадобилось покрывало, я позволил своему взгляду праздно блуждать вокруг. Это место, безусловно, притягивало. Было бы интересно и поучительно в порядке эксперимента поселиться здесь и посмотреть, насколько быстро привыкаешь к подобной обстановке, особенно к парочке картин напротив двери…

Но я был на работе. Фред вальяжно развалился в кресле, обитом желтым шелком, и в руке у него я приметил бокал шампанского. А напротив, на диванчике, тоже с бокалом, расположилась дама, которая гармонировала с окружающей обстановкой гораздо лучше, чем Мег Дункан или Джулия Макги. Хотя справедливости ради надо признать, что их я не видел раскинувшимися на кушетке. Миниатюрная дамочка, сплошные изгибы, но по-настоящему приковывал взгляд изгиб полных губ ее большого, но не чересчур, рта.

Я подошел. Она протянула мне руку.

– Я вас знаю, – сказала она. – Видела во «Фламинго». Один мужчина чуть умом не тронулся, когда я призналась ему, что хотела бы потанцевать с вами. Мне пришлось присесть, чтобы не упасть в обморок, когда Фред сказал, что сейчас придет Арчи Гудвин. Вы танцуете умопомрачительно.

Протянутую мне руку я пожал, слегка. Мне уже доводилось жать руки пяти убийцам, так что одним рукопожатием больше, одним меньше, разница невелика.

– Я запомню, – пообещал я, – и если когда-нибудь буду вашим партнером, постараюсь не наступать вам на ноги. Я не помешал? Вы с Фредом старые друзья?

– О нет, я никогда его раньше не видела. Просто, по-моему, глупо называть мужчину «мистер», если пьешь с ним шампанское. Это я предложила выпить шампанского.

– Она положила его в морозилку, – наябедничал Фред. – А потом откупорила. Ну не пропадать же добру? Я небольшой любитель шипучки, ты знаешь.

– К чему извинения? Она зовет тебя Фредом, а ты ее как?

– Никак. Она-то велела звать ее Ди. Я просто тебя дожидался.

На кушетке, на расстоянии вытянутой руки от дамы, лежала кожаная сумочка, формой напоминающая сундучок. Я был так близко, что всего и требовалось нагнуться и ухватить ремешок. Ее холеная лапка дернулась, но поздно. Я уже завладел сумочкой. Когда я отступил на шаг и открыл сумку, любительница шипучки надула губки:

– Не очень-то любезно с вашей стороны.

– Я любезен, только когда танцую.

Доставая из сумочки предмет за предметом, я складывал их на кушетку. Только на двух вещах имелось ее имя: на распечатанном конверте, адресованном миссис Остин Хок, Нью-Йорк, Эдем-стрит, 64, и на водительских правах, выданных Дине Хок – адрес тот же, тридцать лет, рост пять футов два дюйма, белая, волосы каштановые, глаза светло-карие. Я сложил все добро обратно в сумочку, закрыл ее и переставил поближе к хозяйке.

– Пистолет я оставила дома, – процедила она и отпила шампанского.

– И поступили разумно. Я только хотел узнать, как пишется имя Ди. Пожалуй, я могу избавить вас от некоторых неприятностей, миссис Хок. Ниро Вульф хочет видеть всех, кто входил в эту комнату и у кого есть ключи от нижней двери и лифта. Кстати, я оставил их в вашей сумочке. Но если мы отправимся к нему сейчас, он как раз будет обедать и вам придется ждать. Так что можем обсудить наши дела прямо здесь, пока вы допиваете шампанское.

– Выпьете со мной? Бутылка в холодильнике.

– Нет, спасибо.

Я сел на кушетку на безопасном удалении от нее и повернулся к ней лицом:

– Полагаю, вы пришли сюда не шампанского выпить, ведь правда?

– Нет. Я пришла за своим зонтиком.

– Желтым с красной пластикововой ручкой?

– Нет. Серым с черной ручкой.

– Он здесь, в ящике, но вам придется еще некоторое время обходиться без него. Когда полиция заинтересуется этой комнатой, вряд ли им понравится, что какие-то вещи отсюда забрали. Как попал сюда ваш зонтик?

– Хочу еще шампанского.

Она легким, почти незаметным движением поднялась с кушетки.

– Вам принести?

– Нет, спасибо.

– А вам, Фред?

– Нет уж, хватит с меня этой кислятины.

Она прошла на кухню.

– Подкупить или уговорить пыталась? – спросил я Фреда.

Он покачал головой:

– Ничего она не пыталась. Взглянула на меня, сообразила, что я в два раза крупнее, потом говорит: «Мы ведь не знакомы? Как вас зовут?» Очень крутая дамочка, если хочешь знать мое мнение. Знаешь, о чем она меня спросила, когда мы разговорились? Спросила, как по-моему, здесь можно проводить собрания Ассоциации родителей и учителей? Если бы я был женщиной, имел ключи от этой комнаты, пришел бы и застал тут незнакомого мужика…

Миссис Хок вернулась с полным бокалом. Она вошла и села на прежнее место, не пролив ни капли, подняла бокал, произнесла: «За веру, надежду и милосердие», сделала глоток и тогда уже уселась поудобнее.

– Я оставила его здесь, – сообщила она, – две недели назад, в пятницу, то есть в следующую пятницу тому будет уже три недели. Шел дождь. Том Йигер сказал, что знает особенное такое местечко. На это стоит посмотреть, сказал он, дал мне ключи и объяснил, как добраться. Я пришла и вот, увидела. – Она обвела рукой комнату. – Согласитесь, местечко и правда особенное. Но мы тут с ним были вдвоем, и у него возникли идеи, которые мне не понравились. Нет, он не то чтобы набросился на меня. И вообще, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Но с ним было довольно трудно. Ладно хоть, что сама цела осталась. Бог с ним, с зонтиком.

Она снова отхлебнула из своего бокала.

– Когда я прочитала о его смерти, о том, что его нашли в яме на улице, на этой самой улице, – можете себе представить, каково мне стало! Не то чтобы я забеспокоилась, что попаду в число подозреваемых, нет. Просто я знаю, как они умеют распутывать дела. Если бы зонтик вывел их на меня, а эта комната попала в газеты… Ну, в общем… – Она сделала выразительный жест. – Муж, друзья, знакомые… Муж вообще мог бы остаться без работы. Но вчера об этой комнате в газетах не писали. И сегодня о ней ничего не было. И я подумала, что, должно быть, о ней не знают. Решила прийти посмотреть и, если повезет, забрать свой зонтик. И вот я здесь.

Она сделала еще один глоток.

– А вы говорите, что зонтик забрать нельзя, что нужно поговорить с Ниро Вульфом. Да нет, я не возражаю. Даже занятно будет посмотреть на Ниро Вульфа. Но мне нужен мой зонтик. У меня есть идея. Говорите, он здесь, в ящике?

– Именно так.

– Так вы возьмите его пока себе, а вечером сходим во «Фламинго» потанцевать. И не один танец, нет, будем танцевать до самого закрытия. Тогда, возможно, вы передумаете и согласитесь отдать мне зонтик. Я могу показаться излишне самоуверенной, но нет, я ничего такого не имела в виду. Просто вдруг вы передумаете? Попытка не пытка. А зонтик-то в любом случае никуда не денется, если побудет у вас.

– Это да.

Изгиб ее губ действительно гипнотизировал.

– И главное, здесь его уже не будет, правда? Весьма благодарен вам за приглашение, миссис Хок, но вечером я занят, работаю. Кстати о работе: с чего бы это вашему мужу ее лишиться? Он что, работает на «Континентальные пластики»?

– Нет. Он старший преподаватель Нью-Йоркского университета. Жена преподавателя – и вдруг замешана в подобную историю… Даже если по сути и не замешана…

Что-то щелкнуло у меня в мозгу. Нет, не интуиция – никто не знает, как работает интуиция, а тут все включилось, среагировав на слово «преподаватель».

– И что же он преподает? – спросил я.

– Английскую литературу. – Еще глоток. – Но вы, кажется, пытаетесь переменить тему. Так что, пойдем во «Фламинго» сегодня вечером? Даже если я вам не нравлюсь, вы ничего не потеряете, кроме нескольких часов. Зонтик-то останется при вас. – Она взглянула на свои часики. – Сейчас почти половина второго. Вы успели перекусить?

– Нет.

– Так пригласите меня пообедать. Может, немного оттаете.

Слушал я вполуха. Преподаватель литературы. «Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир». Роберт Браунинг. Готов поставить десять против одного, как последний дурак. В конце концов, сыщик, как и всякий другой, имеет право смотреть на жизнь с оптимизмом.

Я встал.

– Вы действуете мне на нервы, миссис Хок. Я с легкостью называл бы вас просто Ди. Давно уже не испытывал такого желания пригласить даму потанцевать и отобедать, как с вами, и с удовольствием оттаял бы, но мне нужно идти. Ниро Вульф, безусловно, захочет с вами побеседовать, но это может подождать. Всего один вопрос: где вы были в воскресенье после семи вечера?

– Нет. – Ее глаза расширились. – Вы ведь не хотите сказать…

– Извините, хочу. Если пожелаете еще раз собраться с мыслями, я подожду, пока вы сходите и нальете себе еще шампанского.

– Значит, вы это имеете в виду.

Она не спеша допила.

– Я ходила на кухню не затем, чтобы собраться с мыслями. Вечером в воскресенье я была дома, в своей квартире, с мужем. Вы сказали – после семи? После шести мы пошли ужинать в ресторан в Гринвич-Виллидж, вернулись домой после восьми – примерно в половине девятого. Муж сидел над какими-то бумагами. Я читала и смотрела телевизор, около полуночи пошла спать. Он еще оставался, а я действительно улеглась. Я редко просыпаюсь среди ночи и выхожу, чтобы убить человека, а труп сбросить в яму.

– Да, это была бы дурная привычка, – согласился я. – Ну что ж, значит, мистеру Вульфу не придется задавать вам этот вопрос. Я полагаю, вы есть в телефонной книге? А ты, – повернулся я к Фреду, – не поддавайся на уговоры насчет зонтика. Как тут обслуга? Ничего?

– Никаких нареканий. Начинаю чувствовать себя как дома. А долго еще мне тут сидеть?

– День, или неделю, а может, и год. Но когда еще тебе подворачивалась такая непыльная работенка?

– Хм. Она остается здесь?

– Да, пусть допивает, если хочет. Мне надо кое-куда съездить.

Когда я направился к лифту, Дина Хок встала и направилась на кухню. Она была там, когда поднялся лифт и я вошел в него. Внизу, у себя на кухне, все еще сидели мистер и миссис Перес. Я заглянул туда, напомнил, что единственный способ избежать неприятностей – оставаться на месте, и был таков. Я мог порадовать свой желудок стаканом молока в закусочной на углу Восемьдесят второй и Колумбус-авеню, но не стал задерживаться. У меня была назначена встреча с преподавателем английской литературы, хотя он этого еще не знал.

Глава десятая

Я вышел из дома в 13.40. А через четыре с половиной часа, то есть в 18.10, сказал Остину Хоку: «Вы и сами все прекрасно понимаете. Идемте».

За эти четыре с половиной часа я многое успел. Убедился, например, что в университете полно людей, которые знают, где должен или может находиться старший преподаватель, но никто не знает, где он находится.

Дважды меня чуть не затоптали в коридорах. В первый раз я успел нырнуть в нишу, а во второй протиснулся по стеночке.

Я сидел в вестибюле и читал журнальную статью под названием «Эксперименты в области среднего образования в Японии». Четверть часа парился в телефонной будке, докладывая Вульфу о последних событиях, в том числе о завещании в пользу Сесара и Фелиты Перес.

Потом я взял тайм-аут – нашел в университете буфет и подкрепился бутербродом с солониной (вполне съедобным), куском пирога с вишней (неплохим) и двумя стаканами молока.

Меня остановили в коридоре три студенточки, одна просто картинка (никакой связи с картинами на верхнем этаже дома Пересов), и попросили автограф. Возможно, приняли за сэра Лоуренса Оливье или за Нельсона Рокфеллера. За которого из них, точно не скажу.

Но Остина Хока я не нашел, пока наконец, решив, что это безнадежно, не пошел прогуляться к дому номер 64 по Эдем-стрит. Звонить по телефону я не стал: могла ответить жена, а было бы нетактично спрашивать ее, дома ли муж. Мне нужно было посмотреть на него.

Итак, я нажал в парадной кнопку рядом с фамилией Хок, услышав щелчок, вошел, поднялся на два лестничных марша, подошел к двери, которая была открыта, и увидел его.

Он остолбенел. Открыл рот и тут же закрыл. Я сказал, без всякого вызова, просто чтобы начать разговор:

– Всяк грех глаголет, но убийство вопиет.

– Боже мой, как вам удалось…

– Неважно как, – произнес я. – Мы снова встретились, этого достаточно. Ваша жена дома?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– И это тоже неважно, раз ее нет дома. С большим удовольствием поболтал бы с вами, но как вы сами упомянули в понедельник, мистер Вульф спускается из оранжереи в шесть. Так что он сейчас у себя в кабинете и ждет. Идемте.

Он явно принимал решение. И принял его.

– Не понимаю, о чем вы. Я ничего не говорил вам в понедельник. Я вас никогда раньше не видел. Кто вы?

– Я Томас Дж. Йигер. Его призрак. Не будьте идиотом! Если вы думаете, что вопрос только в том, кому из нас поверят, мне или вам, мое слово против вашего, то дудки. Это у вас не пройдет. Вы и сами все прекрасно понимаете. Идемте.

– Посмотрим, как не пройдет. Уберите-ка ногу с порога. Я закрываю дверь.

Продолжать в том же духе не имело никакого смысла.

– Ладно, – проговорил я. – Отвечу на вопрос, который вы не закончили. Сегодня днем я разговаривал с вашей женой. Ваше имя и адрес я прочитал на конверте, который взял из ее сумочки.

– Я вам не верю. Это ложь.

– А еще в ее сумочке было водительское удостоверение. Дина Хок, родилась третьего апреля тридцатого года, белая, волосы каштановые, глаза светло-карие. Любит шампанское. Слегка наклоняет голову вправо, когда…

– Где вы ее видели?

– И это не имеет значения. Больше вы ничего от меня не услышите. Я пообещал мистеру Вульфу, что доставлю вас в шесть. Сейчас четверть седьмого, и если вы хотите…

– Моя жена там?

– Нет, сейчас нет. Говорю вам, мистер Йигер, извините, мистер Хок, если не хотите, чтобы небеса разверзлись, возьмите меня за руку и идемте скорее.

– Где моя жена?

– Спросите мистера Вульфа.

Он шагнул ко мне, я отступил в сторону, чтобы не столкнуться с ним. Хок захлопнул дверь, подергал ее, желая убедиться, что она заперта, и направился к лестнице. Я последовал за ним.

Спускаясь, я спросил, где тут можно быстро поймать такси. Он не ответил. Я бы выбрал Кристофер-стрит, но он на углу свернул направо, к Седьмой авеню, и правильно сделал. Мы поймали машину через три минуты, хотя был час пик. По пути он молчал.

Существовала вероятность, что Кремер поставил человека наблюдать за особняком, но ведь его филер Хока в лицо не знал, а подъезжать с тыла, со стороны Тридцать четвертой улицы, было слишком сложно, так что мы подкатили прямо ко входу. Я поднялся по ступеням и обнаружил, что дверь заперта на цепочку. Пришлось позвонить. Фриц нас впустил.

Вульф сидел за столом, хмуро уставившись в кроссворд из «Обсервера». На нас он и не взглянул. Я усадил Хока в красное кожаное кресло и, не проронив ни слова, отправился к своему креслу. Когда мозг творца работает над масштабной задачей, ему лучше не мешать.

Через двадцать секунд Вульф пробормотал: «Будь оно все проклято», швырнул карандаш на стол, повернулся, остановил взгляд на госте и буркнул:

– Значит, мистер Гудвин все-таки добрался до вас. Что скажете?

– Где моя жена? – выпалил мистер Хок. С этой темы его было так просто не сбить.

– Минутку! – пришлось вмешаться мне. – Я рассказал этому джентльмену, что разговаривал сегодня днем с его женой и узнал его имя и адрес, ознакомившись с содержимым ее сумочки. Это все.

– Где она? – требовательно повторил Хок.

Вульф посмотрел на него долгим взглядом:

– Мистер Хок, когда в понедельник вечером я узнал, что Томас Дж. Йигер убит, мне бы, конечно, следовало сообщить в полицию описание человека, который был здесь днем и выдавал себя за него. У меня имелись свои резоны этого не делать. Если я решу рассказать об этом сейчас, то смогу сверх того назвать фамилию и адрес самозванца. Сделаю я это или нет, зависит от ваших объяснений. Что это был за розыгрыш?

– Я хочу знать, где и почему Гудвин встречался с моей женой и где она сейчас. Пока я этого не узнаю, ничего объяснять не стану.

Вульф прикрыл глаза. Через несколько секунд он открыл их и кивнул:

– Вас можно понять. Если причиной всему ваша жена, то вы не в состоянии что-либо объяснить, не впутав ее, но она уже и так впутана. В понедельник утром, притворяясь Йигером, вы сказали мистеру Гудвину, что за вами будут следить, когда вы отправитесь в дом номер сто пятьдесят шесть по Западной Восемьдесят второй улице. Когда сегодня ваша жена вошла в этот самый дом, она наткнулась на моего человека. Тот известил мистера Гудвина, который подъехал и побеседовал с ней. У нее были ключи от парадной и от лифта. Это все, что я намерен вам рассказать. Теперь я жду ваших объяснений.

Я редко жалею людей, которых Вульф загоняет в угол. Обычно они сами на это напрашиваются, так или иначе. И потом, чувствительному субъекту, который не выносит вида бьющейся на суше рыбы, не стоит ходить на рыбалку.

И все-таки сейчас мне пришлось отвести глаза от Остина Хока. Его длинное костистое лицо исказила такая гримаса, что он больше напоминал горгулью, чем человека. Я отвел глаза, а когда заставил себя снова посмотреть на него, он сидел скрючившись и закрыв лицо руками.

Вульф заговорил снова:

– Ваше положение безнадежно, мистер Хок. Вы знали адрес. Вы знали номер телефона Йигера, не значащийся в телефонной книге. Вы знали, что он бывает по этому адресу. Как и то, что там бывала ваша жена. Чего вы хотели добиться, придя сюда и заставив мистера Гудвина попусту стирать подметки?

Хок приподнял голову ровно настолько, чтобы встретиться со мной глазами.

– Где она, Гудвин? – В его вопросе слышалась мольба, а не требование.

– Не знаю. Я оставил ее в сорок минут второго по тому самому адресу. Она пила шампанское, но без особого удовольствия. Кроме нее, там оставался только человек, работающий на мистера Вульфа. Он ее не удерживал, она свободно могла уйти. Я оставил их, потому что хотел взглянуть на вас, но ваша супруга об этом не знала. Я понятия не имею, когда она оттуда ушла и куда отправилась.

– Вы говорили с ней? Она с вами разговаривала?

– Да. Минуть двадцать или около того.

– И что она сказала?

Я посмотрел на Вульфа, но он не повернул ко мне головы. Видимо, мне следовало полагаться на собственный здравый смысл и смекалку. Я так и сделал.

– Она солгала мне, не очень удачно. Сказала, что была в той комнате лишь однажды, и то недолго. Что забыла там зонтик, а сегодня пришла его забрать. Что касается зонтика, то тут все правильно – он как лежал в ящике, так и лежит до сих пор. Она добивалась от меня приглашения на обед и звала вечером в клуб «Фламинго» – танцевать до самого закрытия.

– Откуда вы знаете, будто она солгала, сказав, что была там лишь однажды?

Я покачал головой:

– Вы слишком много хотите получить задаром. Просто заметьте себе: я не думаю, что она солгала, я это знаю. Как, впрочем, и вы.

– Ничего вы не знаете!

– Ой, да ладно вам.

Вульф погрозил ему пальцем:

– Мистер Хок, мы вас щадим, но наша снисходительность не безгранична. Я все еще жду объяснений.

– А если я не стану вам ничего объяснять? Что, если я сейчас встану и уйду?

– Это будет большая неприятность для нас обоих. Теперь, когда я знаю, кто вы, мне придется рассказать полиции о представлении, которое вы здесь устроили в понедельник днем. Между тем я предпочел бы этого не делать. У меня на то есть свои причины. В данном отношении наши интересы совпадают. Зонтик вашей жены все еще там.

Хок проиграл и понимал это. В горгулью он больше не превращался, но кривил рот и все время щурился, как от яркого света.

– Обстоятельства, – проговорил он с горечью. – Человек – игрушка обстоятельств. Боже милостивый, когда я сидел в этом кресле и разговаривал с Гудвином, Йигер был мертв, он был мертв уже несколько часов! Прочитав об этом в газете вчера утром, я понял, что́ будет, если вы меня найдете, и выработал определенную линию поведения. Я собирался все отрицать, но теперь из этого ничего не получится. – Он медленно наклонил голову. – Вот так. Обстоятельства. Конечно, ей не следовало выходить за меня замуж. Волею обстоятельств она встретила меня в тот самый момент, когда… Но я не хочу в это вдаваться. Постараюсь не отходить от темы. Глупо было думать, что наш брак еще можно спасти, но я лелеял эту иллюзию. Она нуждалась в том, чего я не мог ей дать. Ей хотелось делать то, к чему я не склонен, на что не гожусь. Она не могла заниматься этим со мной, поэтому занималась без меня.

– В этом все дело, – пробормотал Вульф.

– Да. Я впервые говорю с кем-то о своих отношениях с женой. Около года назад у нее вдруг появились часики, очень дорогие. Они, должно быть, стоили тысячу долларов или больше. Потом другие вещи: драгоценности, модные туалеты, шубка. Она и прежде часто проводила вечера без меня, но тут стала время от времени приходить домой под утро. Понимаете, теперь, когда я заговорил, мне трудно не отступать от сути.

– Все же постарайтесь.

– Попробую. Я опустился до слежки. «Любопытство проникает в дома несчастных под личиной долга или сострадания». Когда моя жена…

– Это Паскаль?

– Нет, Ницше. Когда моя жена выходила вечером, я шел за ней – не всякий раз, но когда удавалось. Чаще всего она отправлялась в ресторан или к знакомой мне подруге. Но два раза я видел, как она входила в тот дом на Восемьдесят второй улице через подвальный этаж. Это было необъяснимо, разве что там располагался какой-нибудь притон для наркоманов или еще бог знает кого. Я приходил туда, звонил в дверь подвального этажа, но мне ничего не удалось выяснить. Я ведь не сыщик, в отличие от вас. Вышел какой-то человек, похоже пуэрториканец, сказал мне, что сдает комнаты, но свободных нет. – Он сглотнул. – Я следил за ней и дома. Однажды нашел номер телефона, который она нацарапала на обратной стороне конверта: Чизхольм пять-три-два-три-два. Я набрал этот номер и узнал, что он принадлежит Томасу Дж. Йигеру. В телефонной книге номер не значился. Я навел справки и выяснил, кто такой этот Йигер, потом увидел его – волею случая. Хотите знать, как это получилось?

– Нет. Так вы встретились с ним?

– Нет. Я увидел его в театре. Это было две недели назад. А через три дня, в прошлую пятницу, когда я последовал за женой, она – уже в третий раз на той неделе – отправилась на Восемьдесят вторую улицу. Я ждал на тротуаре напротив, и очень скоро, минут через пять, показался Йигер. Он шел пешком. Было еще светло. Он спустился к двери подвального этажа, отпер ее и вошел. Что бы вы сделали на моем месте?

– Я бы не оказался на вашем месте, – проворчал Вульф.

Хок повернулся ко мне:

– А что бы сделали вы, Гудвин?

– Это несущественно, – отозвался я. – Я – не вы. С таким же успехом можно спросить, что бы я сделал, если бы был малиновкой и увидел, как мальчишка разоряет мое гнездо. Так что сделали вы?

– Я бродил по кварталу, пока не стал обращать на себя внимание, а потом пошел домой. Жена вернулась в шесть утра. Я не спросил ее, где она была. Уже год, как я не спрашивал ее об этом. Но я решил, что надо что-то делать. Все обдумал, составил несколько планов и все их отверг. Наконец в воскресенье вечером я принял решение. Мы пообедали…

– В какое именно воскресенье?

– В это воскресенье. Три дня назад. Мы пообедали в ресторане и вернулись домой. Жена смотрела телевизор, я будто бы работал у себя в комнате, но только не работал я там. Я решал, что́ делать, и решил, а на следующий день исполнил свой план. Я пришел сюда и встретился с Арчи Гудвином. Что я сказал ему, вам известно.

– Да. Вы считаете, что все рассказали?

– Видимо, еще нет. Вот как я рассуждал: когда я не появлюсь, Гудвин станет выяснять почему и либо позвонит Йигеру – затем я и дал ему номер телефона, – либо нанесет визит к нему домой. Увидев Йигера, он поймет, что был введен в заблуждение, и расскажет ему обо мне и о том, что я говорил. И тогда Йигер сообразит, что некто ему незнакомый, судя по описанию Гудвина, в курсе его визитов на Восемьдесят вторую улицу. Мало того – Арчи Гудвин и Ниро Вульф тоже о них осведомлены. И еще Йигер расскажет все моей жене и опишет ей меня, и тогда она поймет, что я все знаю. Для того главным образом все и затевалось. Я не мог сказать ей все напрямик, но хотел, чтобы она знала, что мне все известно.

Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Вульфа:

– И еще одно. Я знал, что Арчи Гудвин этого так не оставит. Его наверняка заинтересует, почему я назвал именно этот адрес и что за странная связь существует между Йигером и домом в столь убогом квартале. А стоит Арчи Гудвину чем-то заинтересоваться, как он непременно докопается до сути. Это я тоже принимал во внимание, но, главное, хотел довести до сведения жены, что мне все известно.

Он пожевал губами, вцепившись в подлокотники.

– В тот же вечер по радио в одиннадцатичасовых новостях передали, что Йигер мертв, а вчера утром я прочитал в газете, что он умер, вернее, был убит в воскресенье вечером и что его тело нашли в траншее перед тем самым домом. Слава богу, моей жены не было там вечером в воскресенье.

– Вы в этом уверены?

– Разумеется. Мы спим в разных кроватях, но я всегда слышу, как она ворочается во сне. Вы понимаете… – Он осекся.

– Что?

– Ничего. Я хотел спросить, понимаете ли вы, что я рассказал вам такое, о чем и заикнуться никому бы не посмел? Впрочем, вам это безразлично. Возможно, я совершил еще один промах, но обстоятельства меня вынудили. Есть ли какой-то шанс, что вы об этом никому не расскажете? Я знаю, что не вправе просить вас войти в мое положение, после того как обманул Гудвина в понедельник утром. Но если бы вы нашли возможным…

Вульф посмотрел на настенные часы:

– Пора ужинать. Мне не доставляет удовольствия причинять людям боль без необходимости, мистер Хок, а ваш мальчишеский розыгрыш не разозлил мистера Гудвина. Наоборот, благодаря тому, что он отправился по названному вами адресу, у нас появился клиент.

Отодвинувшись с креслом от стола, он встал.

– Рассказанное вами будет разглашено только в случае крайней необходимости.

– Кто ваш клиент?

Когда Вульф ответил, что Хока это не касается, тот не пытался настаивать. Он безропотно поднялся и направился к двери, а я вновь позволил себе пожалеть Хока. Не дай бог никому оказаться на его месте. Он хотел видеть свою жену, ему очень нужно было ее увидеть, но что он ей скажет? Станет объяснять, что это по его вине она, явившись за своим зонтиком, нарвалась на «торжественную встречу»? Или признается… Все, я выключил эти мысли. Это Хок женился на ней, а не я.

Выпустив его из дома, я постоял пару минут на крыльце – посмотреть, не захочет ли кто пойти за ним. Нет, желающих не нашлось. Я запер дверь и присоединился к Вульфу в столовой.

Два письма из утренней почты требовали ответа, и, вернувшись в кабинет после ужина и выпив кофе, мы занялись ими. Одно было от фермера из округа Патнэм, интересовавшегося, сколько скворцов потребуется Вульфу в этом году. Другое – от женщины из Небраски. Она собирается в Нью-Йорк на неделю в конце июля, с мужем и двумя детьми, так нельзя ли им зайти посмотреть на орхидеи?

На первое письмо мы ответили: «Четыре десятка». Вульф иногда приглашает двух гостей на пирог со скворцами. На второе – «Нет». Напрасно наша корреспондентка упомянула о детях. Я отпечатал ответы на машинке, Вульф поставил свою подпись и, глядя, как я запечатываю конверты, сказал:

– Ты больше не можешь исключать из числа подозреваемых мистера и миссис Перес. Они знали, что получат дом.

Разумеется, я чувствовал, что к этому все идет. Я развернул к нему свое кресло:

– Забавная все же вещь клятва на Библии. Я лет двадцать не был в церкви. И современная наука доказала, что на небесах на двести градусов по Фаренгейту жарче, чем в аду. Но если бы мне предложили положить руку на Библию и солгать, я бы постарался от этого как-нибудь уклониться. Сказал бы, что я индуист или буддист. Дзен-буддист, разумеется. А мистер и миссис Перес, несомненно, ходят к мессе раз в неделю, а может, и чаще.

– Ха! Может, они не солгали бы, чтобы завладеть домом, а вот чтобы спасти свою шкуру…

Я кивнул:

– Тысячи убийц врут под присягой, но тут другое. Они до сих пор думают, что вроде как наняли меня, что я работаю на них.

– Ты неисправимый упрямец.

– Да, сэр. Как и вы.

– И этого идиота Хока тоже нельзя исключить. Вот я назвал его идиотом, а что, если он, напротив, хитрый и ловкий злодей? Зная или подозревая, что жена вечером в воскресенье пойдет по известному адресу, он взял ее ключи, отправился туда сам, убил Йигера и скрылся. В понедельник что-то его встревожило, неважно что. Возможно, он рассказал о содеянном жене. Или она сама догадалась, и ее реакция испугала его. Тогда он решил выкинуть номер, после которого его причастность к делу покажется маловероятной. И выкинул. Мы с тобой вчера пришли к выводу, что самозванец не знал о смерти Йигера. Мы не просто допустили это, но пришли к такому выводу. Теперь мы от него отказываемся.

– Не так уж это невероятно, – уступил я. – На мой взгляд, эта версия имеет всего лишь три слабых места.

– А на мой – четыре, но эти прорехи легко залатать. Мне кажется, что мы не продвинулись вперед, а скорее, сделали шаг назад. Заключили, что самозванца можно сбросить со счетов, так нет, нельзя. И что теперь?

В подобных рассуждениях мы провели битых два часа, а когда собрались на боковую – уже близилась полночь, – нам представлялось, что теперь у нас есть и дело, и клиент, даже двое клиентов, но ни единой выигрышной карты.

Наш главный козырь – осведомленность о тайной комнате свиданий и том, что Йигера убили там, – был абсолютно бесполезен. И мы здорово рисковали, пряча его в рукаве, причем чем дальше, тем больше. Стоило полиции напасть на след, что рано или поздно должно было случиться, как мы очутились бы в пренеприятнейшей ситуации.

Входя в лифт, Вульф был так мрачен, что даже не пожелал мне спокойной ночи. А я, пока раздевался, все еще взвешивал шансы: если сейчас отозвать Фреда, пронюхает ли полиция, что мы там засветились? Все это было так глупо, что я трижды перевернулся с боку на бок, прежде чем уснул.

Звонил телефон.

Я понимаю, некоторые люди мгновенно выныривают из сна в реальность, когда среди ночи их будит телефонный звонок. Поднося трубку к уху, они уже бодрствуют. Однако про себя я такого сказать не могу. В подобные моменты я пребываю за гранью реальности и не способен выдать длинную фразу, вроде: «Особняк Ниро Вульфа, Арчи Гудвин у телефона». Самое большее, на что я способен, это буркнуть «алло».

– Мне нужно поговорить с мистером Арчи Гудвином, – произнес женский голос, а я все еще барахтался в море сна.

– Гудвин слушает. Кто это?

– Миссис Сесар Перес. Вы должны приехать. Приезжайте немедленно. Наша дочь Мария убита. Ее застрелили из пистолета. Вы приедете?

Я вынырнул на поверхность.

– Откуда вы звоните?

Щелкнув выключателем ночника, я посмотрел на часы: без двадцати пяти три.

– Из дома. Нас возили на опознание, мы только что вернулись. Так вы приедете?

– У вас кто-нибудь есть? Полицейские?

– Нет. Один привез нас домой, но он уже ушел. Вы приедете?

– Да. Сейчас. Как только смогу… Если только вы еще…

Она повесила трубку.

Я люблю одеваться не спеша, но готов отступить от своей привычки в исключительных случаях. Уже завязав галстук, надев пиджак и рассовав все необходимое по карманам, я вырвал листок из блокнота и написал:

Мария Перес убита – застрелена. Не дома, не знаю где. Миссис Перес позвонила в 2.35. Еду на Восемьдесят вторую улицу.

А. Г.

Спустившись на этаж, я подошел к двери комнаты Вульфа и подсунул записку под дверь. Потом сошел еще на этаж и вышел из дому. В такой час ночи проще всего поймать такси на Восьмой авеню, туда я и направился.

Глава одиннадцатая

В три часа одну минуту я открыл своим ключом дверь подвального этажа в доме номер 156 и вошел. И сразу же увидел миссис Перес. Не проронив ни слова, она повернулась и двинулась по коридору, я последовал за ней. Когда мы прошли примерно половину коридора, она свернула вправо, в комнату, дверь которой я толкнул во вторник вечером, когда мне показалось, что за мной кто-то наблюдает.

Комнатка была маленькая: односпальная кровать, комод, туалетный столик с зеркалом, пара стульев – очень мало места. Перес сидел за столом, на столе перед ним стояли стакан и бутылка рома. Когда я вошел, он медленно поднял голову и посмотрел на меня. Глаз, который в критические моменты прищуривался, был почти закрыт.

– Моя жена вам сказала – сидим мы с друзьями. Вы нам друг? – спросил он.

– Не обращайте на него внимания, – попросила Фелита. – Он выпил рома. Полбутылки. Я велела ему выпить.

Она присела на кровать.

– Привела его сюда, в комнату дочери, и принесла ему ром. Я сижу на ее кровати. А вы садитесь на стул. Спасибо, что приехали, но теперь мы и сами не знаем зачем. Вы ничего не можете сделать, никто ничего не может сделать, даже Всемогущий Господь.

Перес взял стакан, отхлебнул, поставил его и произнес что-то по-испански.

Я сел на стул.

– Беда в том, – произнес я, – что время, настигшее вас, требует действий, причем немедленных. Вы сейчас не можете думать ни о чем, кроме того, что она умерла, но я – могу. Я хочу знать, кто убил ее. И вы тоже захотите это знать, когда хоть немного оправитесь от потрясения. И чтобы…

– Вы с ума сошли, – проговорил Перес. – Да я убью его.

– Он мужчина, – кивнула его жена.

На секунду я подумал, что речь об убийце Марии, но потом понял, что она говорит о своем муже.

– Сначала нам надо его найти, – возразил я. – Вы знаете, кто ее убил?

– Вы с ума сошли, – повторил Перес. – Конечно нет.

– Вас возили ее опознавать. Куда? В морг?

– Большое такое здание, – ответила миссис Перес. – Большая комната, яркий свет. Она там лежала под простыней. У нее голова в крови, а на лице крови нет.

– Вам сказали, кто нашел ее и где?

– Да. Нашел мужчина на причале у реки.

– Когда она ушла из дома, куда и с кем?

– В восемь часов, в кино с друзьями.

– С ребятами или с девушками?

– С девушками. За ней зашли две подруги. Мы видели. Они нам знакомы. Вместе с полицейским мы ходили к одной из них. Она сказала, что Мария пошла с ними в кино, но в девять ушла. Подруга не знает куда.

– У вас есть какие-нибудь догадки? Куда она могла пойти?

– Нет.

– А подозрения насчет того, кто ее убил и почему?

– Нет. Нам уже задавали все эти вопросы.

– И зададут еще много других. Ну ладно, вот что выходит. Либо смерть Марии как-то связана со смертью мистера Йигера, либо нет. Если нет – это дело полиции, и она, вероятно, поймает убийцу. Если же связь есть, полиции сейчас даже зацепиться не за что. Ведь они не знают, что этот дом принадлежал Йигеру. Если только вы им об этом не сказали. Вы не говорили?

– Нет, – ответила миссис Перес.

– Вы с ума сошли, – снова повторил ее муж и глотнул рома.

– Тогда вам решать. Если вы расскажете им об Йигере и этой комнате, они, возможно, отыщут убийцу Марии быстрее, чем нашел бы я. Мы с мистером Вульфом. Если не расскажете, мы его найдем, но я не знаю, сколько на это понадобится времени. Хочу, чтобы вы поняли: если ее смерть не имеет отношения к Йигеру, тогда неведение не помешает полиции, а знание не поможет. С этим все ясно. А вот если имеет, тогда очень важно, как вы поведете себя. Расскажете полиции об этом доме и его владельце, рискуя быть обвиненными в убийстве Йигера? Или предоставите мистеру Вульфу и мне заняться этим делом?

– Если бы мы уехали прошлой ночью… – проговорила миссис Перес. – Она не хотела ехать. Если бы я настояла…

– Не говори так! – воскликнул Перес. – Не говори!

– Но это правда, Сесар.

Она встала, подошла к столу и налила ему еще рома, потом опять села на кровать.

– У нее ничего никогда не было с мистером Йигером, – сообщила она мне. – Она даже ни разу не говорила с ним. Никогда не видела той комнаты. Она ничего про это не знала – про него и про людей, которые сюда приходили.

– Вот в это я ни за что не поверю! – заявил я. – Можно, конечно, допустить, что неглупой девушке ее возраста совсем не любопытно, что́ творится в доме, где она живет. Но лично я в это не верю. Где она была ночью в воскресенье, когда вы выносили тело Йигера из дома и опускали в траншею?

– Спала в своей постели. В этой самой постели, на которой я сижу.

– Это вы думали, что она спала. У нее был чуткий слух. Она услышала, как я вошел в дом во вторник вечером. Когда я шел по коридору, дверь этой комнаты была приоткрыта, а ваша дочь стояла у двери в темноте и наблюдала за мной через щель.

– Вы с ума сошли, – вскинулся Перес.

– Мария не стала бы так себя вести, – возразила мать.

– Но она повела себя так! Я открыл дверь, и мы с ней поговорили – обменялись несколькими фразами. А почему, собственно, ей было не вести себя так? Почему умной девушке не интересоваться тем, что происходит в доме, где она живет? Нелепость какая-то! Итак, дело обстоит следующим образом: если вы не собираетесь рассказывать полиции о Йигере, а согласны, чтобы убийством занимались мы с мистером Вульфом, мне нужно выяснить, что такого сделала, сказала или просто узнала ваша дочь, что кому-то понадобилось ее убить. Пока я этого не выясню, нет никакой надежды сдвинуться с мертвой точки. Очевидно, от вас я этого не узнаю. Полиция делала здесь обыск?

– Да. В этой комнате. Первый полицейский, который пришел.

– Он забрал отсюда что-нибудь?

– Нет, сказал, что ничего не брал.

– Я был здесь, – заявил Перес. – Не брал.

– Тогда, если, конечно, вы предоставите действовать нам с мистером Вульфом, это первое, чем я займусь. Посмотрим, не найду ли я чего в этой комнате или в других. Двое управились бы скорее. Не подниметесь ли вы наверх, чтобы позвать моего человека? Впрочем, нет, лучше не надо. Он и так знает больше, чем нужно. Вам обоим следовало бы лечь в постель, но полагаю, вы этого не сделаете. Идите на кухню и постарайтесь что-нибудь съесть. Вам не стоит находиться тут, пока я буду искать. Мне придется разобрать постель. И осмотреть все ее вещи.

– Бесполезно, – усомнилась миссис Перес. – Я знаю все, что у нее было. Мы не хотим, чтобы вы тут рылись.

– Хорошо. Тогда мы с мистером Вульфом умываем руки, и за дело берется полиция. И в этом случае рыться здесь буду уже не я, а дюжина полицейских, а они очень дотошные. Причем присутствовать при этом вы опять-таки не сможете. Потому что будете арестованы.

– Теперь это уже неважно, – отмахнулся Перес. – Может, я и заслуживаю того, чтобы меня арестовали.

Он поднял стакан, который едва не выскользнул из его пальцев.

Миссис Перес встала, подошла к изголовью кровати, откинула покрывало.

– Вот увидите, – стояла на своем она, – ничего здесь нет.

Через полтора часа мне пришлось признать, что она права. Я проверил матрас, опустошил ящики, вынимая из них одну вещь за другой, сдвинул коврик и обследовал каждый дюйм пола, вытащил из платяного шкафа всю одежду и осмотрел стенки, светя себе фонариком, отодвинул комод и оглядел его сзади, перелистал штук тридцать книг и стопку журналов, вынул из рам четыре картинки – в общем, проделал все, что полагается делать при обыске. Теперь я был знаком с Марией гораздо лучше, чем при ее жизни, но не обнаружил ни малейшего намека на то, что она хоть что-то знала об Йигере, его гостях и комнате наверху и что все это хоть сколько-нибудь ее занимало.

Переса уже не было с нами. Он совсем опьянел, мешал мне, когда я пытался скатать коврик, и мы отвели его в соседнюю комнату и уложили. Кровать Марии снова была застелена, на ней сидела ее мать. Я стоял у двери, потирая руки и хмуро озираясь.

– Я же говорила вам: ничего, – заметила миссис Перес.

– Ну да, я слышал.

Я подошел к комоду и выдвинул нижний ящик.

– Не начинайте снова! – взмолилась она. – Вы как мой муж. Такой же упрямый.

– Кажется, я проявил недостаточно упрямства с этими ящиками.

Поместив ящик на постель, я стал вынимать его содержимое.

– Только изнутри дно осмотрел, а надо было перевернуть.

Я положил пустой ящик вверх дном на пол, присел на корточки, потряс его, проверил края отверткой из складного ножичка. Однажды Сол Пензер нашел ценное живописное полотно под вторым дном, приделанным не снаружи, а изнутри. У этого ящика не оказалось второго дна. Я вернул его на кровать, а миссис Перес взялась укладывать вынутые мною предметы обратно, пока я двинулся за следующим ящиком.

Вот оно! Черт побери, чуть было опять не пропустил. Ничего не найдя снаружи и пристроив ящик на кровать, я посветил фонариком внутрь и увидел крошечную, с булавочный укол, дырочку, недалеко от угла. Дно ящиков было оклеено чем-то синтетическим, розовым в красный цветочек, и дырочку проделали как раз в середине цветочка.

Я взял с подноса на столе английскую булавку, вставил кончик в отверстие, после чего использовал булавку как рычаг. Угол приподнялся. Материал оказался жестче любого пластика. Подняв его достаточно, чтобы просунуть палец, я поддел и вытащил… второе дно. Пластик был приклеен к куску картона, по размерам совпадающему с дном ящика, а под ним я увидел целую коллекцию предметов, уложенных так, чтобы ни один не выпирал. Мария была не только умная, но и аккуратная девушка.

Миссис Перес, стоявшая совсем рядом, что-то произнесла по-испански и протянула руку, но я остановил ее.

– Я имею право, – возмутилась она. – Это моя дочь.

– Никто не имеет права, – возразил я. – Она скрывала это от вас, не так ли? Только Мария имела право, но она умерла. Смотреть можете, но руками не трогайте.

Я перенес ящик на стол и опустился на стул, на котором раньше сидел Перес.

Вот перечень того, что я обнаружил в тайнике Марии.

1. Пять вырезанных из журналов рекламных объявлений «Континентальных пластиков», занимающих целую полосу.

2. Четыре этикетки от шампанского «Дом Периньон».

3. Три вырванных из «Таймс» страницы с финансовыми обзорами, бюллетень котировки акций на фондовой бирже на три разные даты с карандашной пометкой напротив «Континентальных пластиков». Цена бумаг корпорации при закрытии биржи в эти дни составляла 62 ¹/₂, 61 ⁵/₈, 66 ³/₄.

4. Две газетные вырезки с фотографиями Томаса Дж. Йигера.

5. Напечатанное в газете фото Томаса Дж. Йигера-младшего и его невесты в свадебных нарядах.

6. Газетная фотография миссис Томас Дж. Йигер-старшей с тремя другими дамами.

7. Крупный, на целую полосу, снимок из иллюстрированного журнала, сделанный на банкете Национальной ассоциации производителей пластмасс в банкетном зале отеля «Черчилль». Тот самый, что я видел у Лона Коэна вечером в понедельник. Внизу указаны имена находившихся на сцене вместе с Йигером, в том числе и нашего клиента, Бенедикта Эйкена.

8. Три портрета Мег Дункан, два из журналов и один из газеты.

9. Тридцать один карандашный набросок – женские головки, в шляпках и без, изображенные на листах белой бумаги формата пять на восемь дюймов.

Пачка такой бумаги лежала на столе у Марии, еще две – в ящике. В нижнем левом углу каждого листа стояла дата. Я, конечно, не искусствовед, но, по-моему, нарисовано было неплохо. Беглого просмотра мне хватило, чтобы понять: моделей было куда меньше тридцати. Тут набиралось по два-три изображения одного и того же лица, а то и четыре-пять. Самые ранние наброски сделаны около двух лет назад, а на одном из листков стояла дата 8 мая 1960. Прошлое воскресенье. Я хорошенько рассмотрел этот рисунок. Теперь у меня появилась многообещающая кандидатка для представления публике на процессе об убийстве. Не Мег Дункан и не Дина Хок. Возможно, Джулия Макги. Осознав, что уже признал виновной мисс Макги, я сразу бросил разглядывать набросок. Один из самых четко действующих отделов головного мозга – тот, что превращает возможность в вероятность, а вероятность – в факт.

10. Девять пятидолларовых купюр разных лет выпуска.

Миссис Перес пододвинула второй стул к моему и села. Она все видела, но не проронила ни слова. Я посмотрел на свои часы: без двадцати шесть. Аккуратно выровняв края страниц «Таймс», я сложил их пополам и остальные бумаги поместил между ними.

Вопрос о том, не препятствую ли я отправлению правосудия, утаивая улики, уже не стоял. Конечно, мой адвокат мог утверждать, что я не связал обнаруженные мною предметы с убийством Йигера. Но если бы он попытался уверить суд, будто я не соотнес их с убийством Марии Перес, то поневоле признал бы тем самым, что его клиент – идиот.

Держа улики в руке, я поднялся и обратился к миссис Перес:

– Все это говорит лишь о том, что Мария была любопытна, как всякая неглупая девушка, и что она любила рисовать людей. Я забираю это, чтобы показать мистеру Вульфу. Деньги я вам верну, надеюсь скоро. У вас была тяжелая ночь, и впереди тяжелый день. Если найдется долларовая купюра, прошу вас, дайте ее мне. Вы нанимаете мистера Вульфа и меня для расследования убийства вашей дочери и потому разрешаете мне забрать эти вещи.

– Вы были правы, – признала она.

– Я пока не заслужил похвал. Итак, доллар?

– Мы можем заплатить больше. Сто долларов. Это неважно.

– Пока хватит одного.

Она встала, вышла, вернулась с долларовой бумажкой в руке и протянула ее мне.

– Мой муж уснул, – сказала она.

– Вот и хорошо. Вам тоже надо поспать. Теперь мы работаем на вас. Сегодня к вам придут и, возможно, отвезут вас с мужем в окружную прокуратуру. Про Йигера они упоминать не станут, и вам, разумеется, тоже не стоит этого делать. Что касается Марии, просто скажите им правду, ту, что уже говорили полицейским: вечером она пошла в кино, и вы не знаете, кто убил ее и почему. Вы обычно относили завтрак моему человеку наверху?

– Да.

– Сегодня не утруждайте себя. Он скоро уйдет и уже не вернется.

Я протянул ей руку, которую она пожала.

– И передайте мужу, что я друг, – добавил я, и мы пошли к лифту.

Оказавшись в гнезде разврата, я сразу включил свет. Мысли мои настолько занимало совсем другое, что на полотна я просто не обратил внимания, как будто их вообще тут не было. Зато одна живая картина привлекла мое внимание: спящий на восьмифутовой кровати Фред Даркин, голова на желтой подушке, желтая простыня натянута до подбородка. Когда зажегся свет, он пошевелился, заморгал, потом сунул руку под подушку и выхватил револьвер.

– Вольно! – скомандовал я. – Пока ты копался, я успел бы всадить в тебя пулю. Мы получили все, что нам нужно. Пора сматываться. Можешь не спешить; если уберешься через полчаса, будет хорошо. Внизу не задерживайся, не ищи миссис Перес, чтобы поблагодарить ее: у них беда. Прошлой ночью убили их дочь – не здесь, не в этом доме. Так что просто исчезни.

Он встал:

– Что за черт, Арчи? Во что это я вляпался?

– Ты вляпался в триста баксов. Советую не задавать мне вопросов, а то, чего доброго, отвечу. Иди домой и скажи жене, что у тебя выдались тяжелые двое суток и ты нуждаешься в отдыхе.

– Скажи одно: меня вычислят?

– А ты подбрось монетку. Надеюсь, нет. Может и повезти.

– Не стереть ли мне отпечатки? За десять минут управлюсь.

– Нет. Если они сюда доберутся, отпечатки пальцев им не понадобятся. Иди домой и сиди тихо. Возможно, около полудня я позвоню тебе. И не вздумай прихватить с собой какую-нибудь из картин.

Я пошел к лифту.

Глава двенадцатая

Когда Вульф в одиннадцать спустился из оранжереи, я сидел за своим столом с так называемым полуденным выпуском «Газетт». На первой полосе напечатали фотографию Марии Перес, мертвой. Она попала на первую страницу незаслуженно: не было в ней ничего особенного, кроме молодости и красоты. Просто в ту ночь больше никого не убили, не ограбили и не арестовали.

Никаких секретов от читателя. Если отбросить всякие журналистские завитушки, вот факты, которыми располагали газетчики. Первый: тело нашел в 12.35 дня сторож, обходя свой участок Северного речного пирса в районе Сороковых улиц. Второй: убийство произошло не раньше чем за три часа до обнаружения тело, а может, и позже. Третий: Мария была убита выстрелом в затылок из пистолета тридцать второго калибра. Четвертый: последними ее видели живой две подруги, с которыми она пошла в тот вечер в кино. Девушки сказали, что около девяти Мария встала и вышла, и больше не возвращалась. Куда пошла, не сказала. Они решили, что подруга идет в уборную. Пятый: мать и отец отказались разговаривать с репортерами. Даже намека не было сделано на то, что смерть Марии как-то связана с кончиной Томаса Дж. Йигера, чье тело три дня назад нашли в траншее на улице, где она жила.

Утром, после того как Вульф позавтракал в своей комнате, я коротко, изложив только самую суть, рассказал ему о происшедшем ночью. Теперь же, когда он сидел за своим столом, я вручил ему «Газетт». Он взглянул на фотографию, прочитал передовицу, положил газету на стол и откинулся на спинку кресла.

– Дословно, – велел он.

Я выдал ему весь улов – включая, разумеется, посещение Фреда – и, закончив, передал вещественные доказательства, найденные в ящике в комнате Марии.

– Кое-что, – заметил я, – может направить вас по ложному следу. Этикетки от шампанского. Я не верю, и никогда не поверю, что Мария пила шампанское. Этикетки она отклеила от пустых бутылок, которые мать и отец приносили сверху, чтобы потом выбросить.

– Это кто сказал?

– Это я говорю.

Вульф фыркнул и начал изучать улики. Он всегда тратит на это кучу времени. Каждую бумагу босс осмотрел с двух сторон, даже рекламные объявления, пятидолларовые купюры и страницы «Таймс». Закончив с ними, он только что не обнюхал фотографии и этикетки, отдал их мне и взялся за рисунки.

Сперва Вульф бегло просмотрел их, потратив на одни секунд пять, на другие с минуту, потом встал и принялся раскладывать рядами на столе. Они покрыли почти всю поверхность. Я стоял и наблюдал, как он передвигает их, сортируя на группы сообразно тому, что за женщина на них изображена. Дважды я с ним не соглашался, и мы пускались в обсуждения.

В итоге у нас получилось три группы по четыре наброска, пять групп по три, одна группа из двух рисунков и две из одного. Одиннадцать посетительниц за два года, и вряд ли Мария изобразила всех. Этот Йигер был очень гостеприимен.

Я указал на кучку, состоявшую из четырех рисунков.

– Могу назвать имя, – сказал я. – Десять против одного, что попаду в точку. Я с ней как-то танцевал. Ее муж вдвое старше и владеет сетью ресторанов.

Он сверкнул на меня глазами:

– Ты пускаешь пыль в глаза.

– Отнюдь, сэр. Ее фамилия Дилэнси.

– Фу. А вот эту не назовешь? – Он указал на кучку из двух набросков. – Один портрет датирован пятнадцатым апреля, другой – восьмым мая. Прошлым воскресеньем.

– А эту я оставляю вам. Назовите сами ее имя.

– Она была у нас.

– Да, сэр.

– Джулия Макги.

– Она самая, сэр. И вовсе я не пускал пыль в глаза, просто хотел проверить, опознаете ли вы ее. Если на набросках указаны даты, когда Мария не просто нарисовала этих женщин, но видела их внизу, значит, Джулия Макги была там в воскресенье. Следовательно, она либо убила Йигера, либо обнаружила его труп. Будь он жив-здоров, когда гостья явилась, она не ушла бы раньше полуночи, ведь предполагалось угощение. И разумеется, явилась она не для того, чтобы записывать под диктовку. Будь они оба наверху, когда пришел убийца, он бы и с ней разделался. Итак, если она не убила Йигера, значит, застала уже мертвым. Кстати, чтобы внести полную ясность, сообщаю: я записал в книгу учета доллар, который мне дала миссис Перес в качестве задатка. Я принял его. Куда больше шансов, что она не станет болтать, если будет уверена, что наняла нас. Думаю, уж теперь-то Пересов можно исключить из списка подозреваемых. Не могли же они убить свою дочь? Я вовсе не торжествую. Признаюсь, я предпочел бы ошибиться, чем подтвердить догадку, что Мария всего лишь получила то, на что сама напрашивалась.

– Это не более чем предположение – что она сама напрашивалась.

– Ну да, но либо наша версия состоит в том, что ее лишил жизни убийца Йигера, либо у нас вообще нет версии. В таком случае Мария должна была как-то с этим человеком связаться. Предположим, это Джулия Макги. Она не могла знать, что за ней наблюдают в щелку внизу, а если и могла, то представления не имела, кто именно наблюдает. Случись ей что-то почувствовать или заподозрить, как это было со мной, она толкнула бы дверь и обнаружила за ней Марию. Тогда она бы не стала подниматься наверх и пускать в ход взятое с собой оружие, чтобы прикончить Йигера. Значит, Мария связалась с этим человеком только вчера и пошла на это не просто ради удовольствия сказать: «А я видела вас в воскресенье вечером и знаю, что это вы убили мистера Йигера». Она хотела заключить сделку. Да, это только мое предположение, и я делаю его совсем не потому, что мне оно нравится. Я бы предпочел думать, что душа ее была так же прекрасна, как и лицо. Но в любом случае шампанского она не пила.

– М-м-м, – промычал Вульф.

Я ткнул пальцем в кучку из трех набросков:

– Это Дина. Миссис Остин Хок. Мария умела передавать сходство. Миссис Дилэнси тоже очень похожа.

– Нет портретов Мег Дункан.

– Верно. Зачем рисовать, когда есть фотографии?

Вульф сел.

– Звони Фреду. Когда он сможет приехать?

– Минут через двадцать.

– Звони.

Я подошел к телефону и набрал номер. Фред ответил. Я сказал ему, что если он подъедет в течение девятнадцати минут, то получит от нас две вещи: триста пятнадцать долларов и инструкции от Вульфа. Он ответил, что будет рад и тому и другому. Я передал это Вульфу, который распорядился:

– Теперь звони мисс Макги. Мне надо с ней поговорить.

Это заняло несколько больше времени. Проблема была в том, что телефонистка на коммутаторе «Континентальных пластиков» теперь, когда мистера Йигера не стало, не знала, где найти его бывшую секретаршу. Наконец Джулию отыскали, я сделал знак Вульфу, и он взял трубку. Я остался на месте и слушал их разговор.

– Мисс Макги? Мне нужно увидеться с вами как можно скорее. У меня.

– Что ж… – В ее голосе не чувствовалось особого энтузиазма. – Я заканчиваю в пять. В шесть подойдет?

– Нет. Это срочно. Как только сможете добраться сюда.

– А по телефону нельзя сказать, в чем дело… Хотя да, вряд ли. Хорошо, я приеду.

– Прямо сейчас.

– Ладно. Выезжаю через несколько минут.

Мы положили трубки. Вульф откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Я собрал рисунки, достал из шкафа папку, написал на ней «Йигер» и упрятал в нее всю коллекцию Марии Перес. Решил, что сейф – более подходящее место для бумаг, которые в один прекрасный день могут фигурировать на суде в качестве вещественных доказательств, чем шкаф.

Когда Вульф открыл глаза, я дал ему подписать чек для Фреда Даркина на триста пятнадцать долларов. Получалось, что на расследование дела Йигера мы потратили пять сотен, у нас четыре клиента, два доллара задатка – и прекрасные шансы загреметь в кутузку за воспрепятствование отправлению правосудия.

Я положил чек для Фреда себе на стол, и в этот момент зазвонил телефон. Это была миссис Йигер. Она хотела знать, когда наконец я покажу ей комнату на Восемьдесят второй улице. А еще она желала мне сообщить, что убита дочь управляющего домом и, по ее мнению, мы должны этим заняться. Она посоветовала мне не мешкая приступить к делу, когда повезу ее смотреть комнату, чтобы лишний раз не ездить. Если вы думаете, что мне следовало заткнуть ее, поскольку телефоны могут прослушиваться, то совершенно правы. Я пытался. И в конце концов мне это удалось.

К тому времени появился Фред, которому открыл Фриц. Я вручил Даркину чек, а Вульф дал инструкции, которые тот выслушал, не моргнув глазом.

Разница в его отношении ко мне и к Вульфу не имеет под собой никакого практического основания. Получая инструкции от меня лично в гнезде разврата, он подозревал, что наше сотрудничество может слишком далеко его завести, и ему это не нравилось. Теперь, когда он имел дело с Вульфом, ни о каком «далеко – близко», «нравится – не нравится» речи вообще не шло.

Давным-давно в голову Фреда забралась и угнездилась там мысль, что Вульфу сойдет с рук абсолютно все. Поэтому он был уверен, что ничем не рискует. Хотел бы я посмотреть, какое у него будет лицо, если Вульф пошлет его в Москву следить за Хрущевым.

Когда раздался звонок в дверь, Фред встал и пересел в кресло около книжных полок, а я пошел открывать.

Меня ждал сюрприз. Джулия Макги стояла на крыльце не одна. Я вернулся, заглянул в кабинет и доложил Вульфу, что вместе с секретаршей пожаловал Эйкен. Патрон сердито взглянул на меня, поджал губы, потом кивнул, и я отправился открывать дверь.

Они вошли. Для президента крупной корпорации Эйкен вел себя крайне предупредительно, пропуская вперед – и в прихожую, и в кабинет – столь незначительную персону, как бывший секретарь бывшего вице-президента.

Вульф стоя дождался, пока они усядутся, Эйкен – в красное кожаное кресло, Джулия – в то, в котором только что сидел Фред.

Первым заговорил Эйкен:

– Вы вызвали мисс Макги. Если в деле возникли новые обстоятельства, следовало в первую очередь уведомить меня. Но я от вас никаких вестей не имел. Если вы имеете что сказать мисс Макги, я тоже хочу это слышать.

Вульф внимательно наблюдал за ним.

– Во вторник вечером я заявил вам, мистер Эйкен, что, возможно, чем менее вы осведомлены о моей работе, тем лучше. Но в данном случае информация вам не повредит. Я и сам, скорее всего, уведомил бы вас до конца дня. Право, даже хорошо, что вы тут оказались. – Он повернул голову: – Фред!

Даркин встал и подошел к столу.

– Посмотри на мисс Макги, – велел ему Вульф.

Фред обернулся к ней, взглянул и отвернул физиономию.

– И смотреть нечего, – буркнул он.

– Узнаёшь ее?

– Конечно. Еще бы мне ее не узнать! Вот эту отметину, – он указал на свою щеку, – оставила она.

– Ну да, во вторник вечером. А до этого ты ее когда-нибудь видел?

– Да, сэр. Я видел ее вечером в воскресенье, когда следил за тем домом на Восемьдесят второй улице. Засек, как она входила в дом. В дверь подвального этажа.

– А как выходила оттуда?

– Нет, сэр. Она могла выйти, когда я отошел позвонить к телефонной будке на углу. Я отзванивался каждый час, согласно инструкции. Или после того, как я ушел спать.

– Ты сказал Арчи во вторник вечером, что видел ее раньше?

– Нет, сэр. Она набросилась на меня, как только заметила, и тут такая свалка началась! А когда Арчи увел ее, я сообразил, что именно эту фифу заприметил в воскресенье. Мне следовало вам сказать, но я понимал, что́ из этого выйдет. Я, значит, пойду свидетелем по делу об убийстве, а вам известно, что́ это такое. Но сегодня утром я решил, что все же надо сказать. Вы мне платите, вы на меня рассчитываете. Вот я и пришел.

– Ты уверен, что видел, как мисс Макги, которая сидит сейчас перед тобой, входила в дом вечером в воскресенье?

– На все сто. Я бы не стал говорить, не будь я уверен. Понимаю, в какую историю влип.

– И поделом тебе! Ты тридцать шесть часов скрывал от меня важнейшую информацию. И получил ты ее, кстати, выполняя мое задание. С этим я разберусь позже. Ступай в гостиную, подожди там.

На Фреда, пока он шел до двери, никто, кроме Вульфа, не смотрел. Мой взгляд и взгляд Эйкена были прикованы к Джулии Макги. Она же пристально разглядывала узор на ковре у себя под ногами.

Когда дверь за Фредом закрылась, Вульф спросил:

– Мисс Макги, за что вы убили его?

– Не отвечайте! – приказал ей Эйкен и обратился к Вульфу: – Вы работаете на меня. Согласно вашей собственной формулировке, вы должны сделать все, чтобы защитить репутацию и интересы корпорации. Как зовут этого человека?

– Фред Даркин.

– Зачем вы поручили ему наблюдать за домом в воскресенье вечером?

– По просьбе клиента. Строго конфиденциальной.

– Слишком много у вас клиентов. Вы не упоминали об этом во вторник вечером. Вы сказали, что сейчас ничем не заняты.

– Мы обсуждали убийство Йигера, и мне действительно никто не поручал расследовать его. Я оказываю вам любезность, мистер Эйкен. Другие мои дела вас не касаются, если интересы моих клиентов не вступают в конфликт с вашими. Так за что вы убили Йигера, мисс Макги?

Эйкен дернулся было сказать ей, чтобы не отвечала, но передумал и снова обратился к Вульфу:

– Вы пытаетесь взять ее на пушку. Даже если этот ваш Даркин видел, как Джулия входила в дом вечером воскресенья, это еще не значит, что убила она. Возможно, Йигера-то как раз там не было. Как он входил, Даркин видел?

– Нет. Но видел кое-кто другой. Мистер и миссис Сесар Перес. Управляющий и его жена. Не советовал бы вам беспокоить их расспросами сейчас. Они понесли тяжелую утрату: прошлой ночью умерла их дочь. Если не хотите, чтобы связь Йигера с домом обнаружилась, вам лучше предоставить мистеру Гудвину и мне разговаривать с ними.

– Когда пришел Йигер? До мисс Макги или после?

– До. Он прибыл около семи. И опять я оказываю вам любезность, сэр.

– Не ждите благодарности. Итак, если даже правда, что этот ваш Даркин видел, как входила мисс Макги, как она выходила, он не видел. Вы что, обвиняете ее в том, что она в той самой комнате убила Йигера, вынесла его тело на улицу и сбросила в траншею?

– Нет. Я не обвиняю ее – я предъявляю ей факт. – Вульф слегка наклонил голову набок. – Мистер Эйкен, это не я пытаюсь превратить наше сотрудничество в конфликт, а вы. Я еще во вторник вечером сказал вам, что единственный способ сохранить репутацию вашей корпорации – остановить полицейское расследование убийства, найдя приемлемое решение, не связанное с той комнатой. Я могу попытаться изобрести такую версию только в том случае, если буду знать, что́ произошло в действительности. Установлено, что Йигер вошел в комнату около семи часов вечера. И логично предположить, что он был в комнате, когда пришла мисс Макги. Вы решили, что, спросив ее, за что она убила Йигера, я пустился на уловку. Разумеется, это уловка, и очень древняя. Греки прибегали к ней две тысячи лет назад, другие народы – еще раньше. Хорошо, я снимаю этот вопрос и ставлю другой. – Он повернулся к Джулии Макги: – Мисс Макги, мистер Йигер был в комнате, когда вы пришли туда в воскресенье вечером?

Секретарша уже какое-то время не изучала узор ковра. Сейчас она перевела взгляд с Вульфа на Эйкена, и они встретились глазами. Джулия молчала.

– Ладно, ответьте на этот вопрос, – разрешил президент.

Она посмотрела на Вульфа в упор:

– Да, он там был. Точнее, его труп. Он был мертв.

– Где лежало тело?

– На полу. Посреди ковра.

– Вы до него дотрагивались? Передвигали его?

– Я только коснулась волос, около пулевого отверстия. Он лежал на боку с открытым ртом.

– И что вы дальше сделали?

– Ничего особенного. Села на стул, посидела несколько минут и ушла.

– В котором часу вы ушли?

– Точно сказать не могу. Вероятно, где-то около половины десятого. Когда я поднялась туда, было четверть десятого.

– Йигер ждал вас в четверть десятого?

– Нет, он ждал меня в девять. Я опоздала на пятнадцать минут.

– Вы пришли писать под диктовку?

– Да.

– В девять вечера в воскресенье?

– Да.

– Пожалуй, мисс Макги, этим можно пренебречь. Опровергать ложь, которая не существенна для дела, пустая трата времени. Бесполезно говорить вам, что мистер Йигер заказал икру и фазана к полуночи. Вы заметили какие-нибудь следы борьбы?

– Нет.

– А пистолет видели?

– Не видела.

– Вы что-нибудь забрали с собой из комнаты, когда уходили?

– Ничего.

– У вас вообще есть пистолет?

– Нет.

– Может, вы брали его у кого-нибудь?

– Не брала.

– Вам случалось стрелять из пистолета?

– Нет.

– Куда вы направились, выйдя на улицу?

– Домой. В свою квартиру. На Арбор-стрит.

– Вы кому-нибудь рассказывали о том, что увидели?

– Нет. Конечно нет.

– И мистеру Эйкену не рассказали?

– Не рассказала.

– То есть он до сегодняшнего дня не знал, что вы были там в воскресенье вечером?

– Нет. Никто не знал.

– Вы имеете представление о том, что такое гипотетический вопрос?

– Конечно.

– Вот вам такой вопрос. Во вторник вечером вы сказали, что решили руководствоваться интересами корпорации, а не лояльностью мистеру Йигеру, а потому предали его. Значит, если бы…

– Я его не предавала. Просто подумала, что мистеру Эйкену следует знать.

Вульф повернулся к столику, на котором у него лежал толковый словарь Уэбстера, полное издание, открыл его, нашел нужную страницу.

– «Предать – повести себя бесчестно или вероломно по отношению к тому, кто доверился вам».

Закрыв словарь, он развернул свое кресло в прежнее положение.

– Разумеется, Йигер доверился вам и рассчитывал, что вы никому не расскажете о его тайной комнате. А вы рассказали. Тогда если бы – вот это как раз гипотетический момент, – если бы вы отправились туда воскресным вечером не писать под диктовку, но предаваться занятиям, более соответствующим тамошней обстановке, как я должен расценивать ваше отношение к мистеру Йигеру и мистеру Эйкену? Вы пересмотрели свои позиции и решили все-таки сохранить лояльность мистеру Йигеру?

Вопрос нисколько не обескуражил ее. Она ответила не задумываясь:

– Мое отношение здесь ни при чем. Мистер Йигер попросил меня прийти, чтобы писать под его диктовку, и я пришла.

Все-таки она отлично держалась. Если бы я не видел то гнездышко своими глазами, чего доброго, купился бы.

А эта чертовка между тем продолжала:

– Вы попытались взять меня на пушку, спросив, за что я убила его. Так вот, я хотела бы переадресовать вопрос вам: а за что мне было его убивать? Шла писать под диктовку, а заодно прихватила с собой пистолет и застрелила его?

Плечи Вульфа приподнялись на какую-то долю дюйма и тут же снова опустились.

– Я сказал, что можно пренебречь – за несущественностью – целью вашего прихода туда. И мне не хотелось бы вновь поднимать сей вопрос, поскольку это бесполезно. Если у вас имелась причина его убить, вряд ли вы мне ее назовете. Я вообще не питаю особой надежды хоть что-то узнать от вас. Так вы говорите, что пришли туда, увидели его труп и ушли?

Вульф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, вытянул губы трубочкой и тут же подобрал. Снова вытянул и подобрал. И проделал то же еще раз.

В разговор вступил Эйкен:

– Я и сам хотел бы кое о чем спросить мисс Макги, но это подождет. Вы только хуже сделали, раскопав, что он был убит в той самой комнате. Не думаю, что его убила мисс Макги, и не верю, будто вы так считаете. Что вы теперь собираетесь делать?

Ответа не последовало. Вульф продолжал работать губами.

– Он не слышит вас, – пояснил я. – Когда он так делает, то никого и ничего не слышит. Нас тут как будто нет.

Эйкен уставился на моего босса. Потом посмотрел на мисс Макги, но ответного взгляда не дождался.

Наконец Вульф открыл глаза и выпрямился.

– Мисс Макги, – произнес он, – дайте мне ключи. От парадной и лифта.

– Вы слышали, что я вам сказал? – взвился Эйкен.

– Нет. Ключи, мисс Макги!

– Я сказал, что вы сделали только хуже! – Президент шарахнул кулаком по подлокотнику. – Йигер убит в этой комнате! Мисс Макги не убивала его, у нее не было причин убивать, но что, если она все-таки убила? Так-то вы защищаете интересы моей корпорации?

Вульф пропустил гневную тираду мимо ушей.

– Ключи, мисс Макги. Вам они больше не нужны, а положение ваше таково, что упираться не следует. Они у вас с собой?

Секретарша залезла в сумочку, ту самую, что я открывал во вторник вечером, пока ее хозяйка лежала на полу, запеленатая в покрывало, и достала два ключа на связке. Я подошел, взял их у нее, рассмотрел и отдал Вульфу. Он спрятал ключи в ящик и повернулся к Эйкену:

– Как это, скажите на милость, вам удалось возглавить крупную процветающую корпорацию?

Президент изумленно воззрился на Вульфа и потерял дар речи.

– Вы клокочете, брызжете слюной. Утверждаете, что я сделал только хуже. А на службе вы тоже браните подчиненных, стоит им заговорить о проблемах, не ими созданных и, как бы там ни было, требующих решения в интересах дела? Не прибегни я к обману, мы не узнали бы, что Йигер был убит в той самой комнате. Секретаршей или кем-то еще – это другой вопрос. И я мог бы совершить роковой просчет. Да, я вытянул из нее правду хитростью. У меня имелись основания подозревать, что она приходила туда в воскресенье вечером, но ни одного факта, который я мог бы использовать для давления на нее. И тогда я такой факт сфабриковал. Не было у меня никакого клиента. Не поручал я мистеру Даркину следить за домом в воскресенье вечером. Он и близко к тому дому не подходил, а следовательно, не мог видеть, как туда входила мисс Макги. Но теперь я знаю, что она туда приходила и что Йигера убили именно там…

– Ловкий прохвост!

Эйкен вскочил.

– Где та бумажонка, что я подписал? Отдайте мне ее!

– Чепуха.

Экономя энергию, Вульф не дал себе труда даже приподнять голову, чтобы встретить его возмущенный взгляд.

– Сядьте! Вы меня наняли, но уволить меня вы не можете. Я и так ходил по лезвию ножа, утаивая информацию. Теперь, когда я знаю, что Йигера убили в той комнате и есть свидетель, видевший там его труп, я не только уязвим, но серьезно скомпрометирован. Вы лично ничем не рискуете, а я рискую всем. Будь у меня побольше благоразумия, я бы уже звонил в полицию, мистеру Кремеру. А что у вас стоит на кону, скажите на милость? Репутация вашей чертовой корпорации? Фу! Сядьте-ка и расскажите, где находились вчера вечером с девяти до полуночи.

Эйкен был вне себя. Он свирепо двигал подбородком, и сбоку на шее у него билась жилка.

– Не ваше собачье дело, где я был вчера вечером, – процедил он сквозь зубы. – Предупреждаю, Вульф, вы играете в опасные игры. Вы лжете, говоря, что Даркина не было около дома в воскресенье. Как еще вы могли узнать, что мисс Макги туда приходила? Вы так и не сказали мне, как вообще узнали о комнате. И у вас были ключи! А может, этот ваш Даркин поднялся наверх после ухода мисс Макги, нашел тело, вынес его и сбросил в траншею? Похоже, что так и было. А теперь вы шантажируете меня и мою корпорацию – вот как это выглядит. Ладно, еще во вторник вечером было понятно, что парадом командуете вы. И вы пока им командуете, но я вас предупреждаю…

– Благодарю, – вежливо отозвался Вульф и повернул голову к даме: – Мисс Макги, где вы были вчера вечером с девяти до полуночи?

– Не отвечайте, – приказал Эйкен. – Не отвечайте ни на какие вопросы. Мы уходим. Можете ответить мне, но не здесь. Пойдемте.

Она посмотрела на президента, потом на Вульфа, снова на президента:

– Но, мистер Эйкен, я должна ответить! Я должна ответить на этот вопрос. Я же говорила вам, что так и подумала: он хочет видеть меня из-за девушки, из-за Марии Перес. – Это имя она произнесла совсем не так, как сами Пересы. – Я никогда не видела эту девушку, – заявила она Вульфу. – Даже не знала о ее существовании, пока не прочла сегодняшнюю газету. Я не убивала мистера Йигера и ее тоже не убивала. Я ничего о ней не знаю. Вчера я обедала у друзей и провела с ними и другими гостями весь вечер, до полуночи. Их фамилия Куинн, они живут на Восточной Одиннадцатой улице, дом девяносто восемь. Я должна была сказать ему это, мистер Эйкен. Все и без того складывается для меня очень плохо. Я должна была это сказать.

Эйкен смотрел только на Вульфа.

– Так что там насчет девушки? – спросил он.

Вульф покачал головой:

– Если я все равно обману, зачем спрашивать?

На этой ноте разговор и закончился. Много раз клиенты покидали эту комнату в обиде и гневе, удрученные, но никогда я не видел, чтобы кто-то кипел, как Эйкен. И должен признать, кипятился он не без оснований. Ведь парадом, по выражению нашего клиента, командовал Вульф, а между тем президент привык командовать сам.

Он настолько позабыл о хороших манерах, что первым выскочил из кабинета и пронесся по коридору к двери, а когда я взял с вешалки его шляпу и подал ему, он буквально выхватил ее у меня. Мисс Макги предстояли нелегкие полчаса. Я вернулся в кабинет и сказал Вульфу:

– Хорошо, что президенты не подписывают чеки корпорации. Если бы ему пришлось подмахнуть чек для вас, его бы паралич разбил.

– Вот именно: если бы… Как ты понимаешь, мы никогда не были более близки к катастрофе. И к бесчестью.

– Да, сэр.

– Категорически необходимо отыскать убийцу раньше, чем Кремер найдет комнату.

– Да, сэр.

– Мистер и миссис Перес не подведут?

– Нет, сэр.

– Скажи Фрицу, чтобы поставил к обеду прибор для Фреда. И пусть Сол и Орри явятся сюда в два тридцать. Если у них что-нибудь уже намечено на это время, я с ними поговорю. Сам. Мне нужно, чтобы они сегодня пришли.

– Да, сэр.

Я повернулся, чтобы идти.

– Подожди. Та женщина, Мег Дункан, по всей вероятности, вчера вечером играла в театре?

– По всей вероятности. Я могу выяснить.

– До которого часа?

– Спектакль обычно кончается без десяти одиннадцать. Потом ей требовалось разгримироваться и переодеться. Если бы она назначила Марии Перес встречу на одиннадцать тридцать, то могла бы прийти на нее без всякой спешки. Я что-то упустил?

– Нет. Приходится учитывать все вероятности. Инструкции получишь, когда вызовешь Сола и Орри.

Я отправился на кухню предупредить Фрица.

Глава тринадцатая

Разрешите представить вам мистера Сола Пензера и мистера Орри Кетера.

Мистер Пензер – тот, что сидит в красном кресле. Посмотришь на него – ничего особенного: большой нос, маленькие, глубоко посаженные глазки, волосы вечно растрепаны. Я знаю сотни людей, которые, решив так, потом горько об этом пожалели. Хороший оперативник должен много чего уметь, и Сол этими умениями наделен больше всех.

Наружность мистера Кетера, сидящего в желтом кресле слева от Сола, тоже способна ввести в заблуждение. Он и впрямь так красив, как кажется на первый взгляд, но далеко не так умен. Хотя мог бы и поумнеть, если бы не склонность к самолюбованию. Будь мне предложено составить мнение о человеке, понаблюдав его всего за одним занятием, я выбрал бы манеру смотреться в зеркало. А как любуется собой Орри, я видел, и не однажды.

С мистером Фредом Даркином, сидящим рядом с Орри, вы уже встречались.

Мы с Вульфом и Фредом только что отобедали и вернулись в кабинет, где нас ждали Сол и Орри.

За едой я все пытался угадать, какие задания Вульф приготовил для парней, принимая во внимание инструкции, данные мне. Мы дошли до точки, когда для меня вопрос о том, заработаем ли мы гонорар, отошел на второй план. Куда важнее было, удастся ли нам каким-то чудом извернуться и соскользнуть с сука, на котором мы повисли.

Отдавая должное талантам и умениям трех наших внештатных агентов, я не мог себе представить, как они помогут нам снова ощутить под ногами твердую почву. Поэтому мне очень хотелось присутствовать на совещании, но не успел я подойти к своему креслу и развернуть его, как Вульф сказал:

– Ты нам не понадобишься, Арчи. Ты уже получил инструкции.

И тем не менее я сел, заметив:

– Может, я смогу подсказать какие-то подробности?

– Нет. Лучше начинай работать.

Я встал и вышел. А ведь мог бы перед уходом отпустить несколько колкостей. Заметить, например, что имею право знать, каковы мои шансы ночевать сегодня в собственной постели. Однако подобные подковырки могли противоречить намерению Вульфа, если таковое имелось, не раскрывать Солу, Фреду и Орри, насколько плохи наши дела. Поэтому я сохранял бодрую и веселую мину, пока не оказался в прихожей.

У меня была назначена встреча с актрисой в промежутке между тремя и четырьмя. В пять минут четвертого я вошел в холл отеля «Балфур» на Мэдисон-авеню, в районе Шестидесятых улиц, назвал портье свое имя и сообщил, что меня ждет Мег Дункан. Он понимающе посмотрел на меня и осведомился:

– Как там толстяк?

– Повернитесь-ка, – попросил я. – У меня не очень хорошая память на лица, зато на спины – отличная.

– Мою вы не вспомните. Я одно время подрабатывал в «Черчилле». У мисс Дункан что-нибудь пропало?

– Отвечаю на вопросы, пока жду, – сказал я. – Мистер Вульф поживает прекрасно, спасибо. Мисс Дункан никак не может найти свой массивный золотой кастет и подозревает, что его взяли вы.

Он ухмыльнулся:

– Одно удовольствие с вами беседовать. Можете забрать его на обратном пути. А сейчас вам на двенадцатый этаж. Номер двенадцать «дэ».

Я прошел к лифту и поднялся. Двенадцатый номер с литерой «D» располагался в конце коридора. Я нажал кнопку, и через полминуты дверь приоткрылась. Спросили, кто там. Я назвал свое имя. Распахнувшая дверь женщина с массивной челюстью сержанта смерила меня недружелюбным взглядом.

– У мисс Дункан болит голова, – заявила она суровым голосом, очень подходящим к тяжелой челюсти и ко всему ее облику. – Не могли бы вы сообщить мне, в чем состоит…

– Майк! – окликнули из глубины номера. – Это мистер Гудвин?

– Да! Он так говорит.

– Пусть он войдет.

Мужчина не может не ощутить некоторой неловкости, когда является среди дня на деловую встречу с молодой женщиной и застает ее в постели, неглиже, в комнате, затененной венецианскими жалюзи. Да еще когда за ним закрывают дверь снаружи, а хозяйка говорит: «Не болит у меня голова, садитесь» – и похлопывает ладонью по кровати. Неловкости не избежать, даже если вы уверены, что способны контролировать ситуацию. В том-то и беда: вам трудно отделаться от мысли, что не такого поведения ожидали бы от вас братья-мужчины, не говоря уже о сестрах.

Рядом с кроватью стояло кресло, в него я и сел. Она спросила, принес ли я ее портсигар.

– Нет, – ответил я. – Но он все еще хранится в сейфе, и это уже что-то. Мистер Вульф послал меня задать вам один вопрос. Где вы были вчера вечером, с девяти до полуночи?

Если бы она стояла или хотя бы сидела в кресле, то, вероятно, снова набросилась бы на меня с кулаками, судя по тому, как сверкнули ее глаза. Я чувствовал, что это не актерская игра, а порыв души.

– Жаль все-таки, что я не выцарапала вам глаза, – посетовала она.

– Да, я знаю, вы уже говорили. Но я пришел не затем, чтобы услышать это снова в ответ на свой вопрос. Если вы видели сегодняшнюю газету, то, вероятно, обратили внимание на то, что вчера ночью была убита девушка по имени Мария Перес?

– Да.

– И что проживала она в доме сто пятьдесят шесть по Западной Восемьдесят второй улице?

– Да.

– Так где вы были?

– Вы прекрасно знаете, где я была. В театре. Работала.

– До без десяти одиннадцать. Затем вы разгримировались и переоделись. А дальше?

Она улыбнулась:

– Право, не знаю, что это я завелась… насчет глаз. Хотя теперь как раз знаю. Вы тогда так сжали меня в объятьях, что ребра чуть не переломали, а потом какая-то холодная рыбина. Какой-то… камень бесчувственный.

– Давайте остановимся на чем-нибудь одном: либо рыбина, либо камень. А вообще-то ни то ни другое. Просто сыщик на задании. Я по-прежнему на задании. Куда вы пошли после театра?

– В отель. Пришла и легла в постель. Вот в эту. – Она похлопала ладонью по одеялу. Брукс Аткинсон[23] в «Таймс» высоко оценил ее пластику. – Обычно я иду куда-нибудь поужинать, но вчера вечером слишком устала.

– Вы когда-нибудь видели Марию Перес? Сталкивались с ней в холле, в подвальном этаже?

– Нет.

– Простите, я задал два вопроса сразу. Вы когда-нибудь видели ее или говорили с ней?

– Нет.

Я кивнул:

– Разумеется, вы так отвечаете, надеясь, что и впредь сможете держаться того же ответа. Но очень может быть, что вам придется отказаться от ваших слов. Вот как обстоят дела. Полиция пока не добралась до комнаты. Они все еще не связывают имя Йигера с тем домом. Мистер Вульф надеется, что и не свяжут, по причинам, которые вас не касаются. Он полагает, что, кто бы ни убил Йигера, тот же самый человек разделался и с Марией Перес. И я с ним согласен. Он хочет найти убийцу и раскрыть преступление таким образом, чтобы дом в деле не фигурировал. Если ему это удастся, вам не придется давать свидетельские показания в суде и опознавать свой портсигар. Но он не сможет этого сделать, если не получит нужных фактов, причем быстро.

Я встал с кресла и сел на постель, там, где она хлопала ладошкой.

– Взять хоть вас, например. Я не имею в виду такие факты, как тот, где вы были в воскресенье вечером. У нас слишком мало времени и людей, чтобы проверять алиби. Я спросил вас о вчерашнем вечере, просто чтобы как-то начать разговор. Ваше алиби на вчерашний вечер никуда не годится, но даже если бы вы сказали, что ходили с приятелями в «Сарди» и съели там стейк, это тоже никуда не годилось бы. Приятели могут солгать из дружбы, официанты – из корысти.

– В воскресенье вечером я была на благотворительном представлении в театре «Маджестик».

– Вам пришлось бы очень долго убеждать меня, что вы были там все время и никуда не отлучались, будь у меня серьезные основания полагать, что это вы убили Йигера. Но я не могу и утверждать, что вы его не убивали. Алиби, хорошее или плохое, не то, что мне от вас нужно. Вы говорите, что никогда не видели Марию Перес и не говорили с ней. Вчера ночью ее мать позвонила мне и попросила приехать. Я приехал, осмотрел комнату девушки и нашел целую коллекцию занятных предметов под вторым дном в ящике комода. Среди них были три ваши фотографии. А еще некоторая сумма денег в пятидолларовых купюрах, которую она скрывала от родителей. Я с вами откровенен, мисс Дункан. Я уже сказал вам, что мистер Вульф предпочел бы раскрыть это дело так, чтобы полиция никогда не узнала о комнате и людях, посещавших ее. Но если в полиции узнают о ней – не от нас, – тогда берегитесь. Проблема не только в том, что вы, придя туда, нарвались на мистера и миссис Перес и на меня и забыли там ваш портсигар. Что, если они обнаружат ваши отпечатки пальцев на этих купюрах?

Вот повезло так повезло! Хотел бы я сказать, что двигался в том направлении, куда меня направляло чутье, но начни я приукрашивать свои отчеты, кто знает, куда бы меня занесло? Нет, я просто сидел на краешке ее постели и мел языком. Если Мег Дункан что-то недоговаривала, утверждая, будто после спектакля пошла домой, я хотел по возможности выудить это из нее. Какая удача, что я ввернул про деньги и не упомянул, что фотографии вырезаны из газеты и журнала!

Удача или нет, но это сработало. Она вцепилась в мое колено той самой рукой, которой так пластично жестикулировала на сцене, и воскликнула:

– Боже мой, бумажные деньги! На них остаются отпечатки пальцев?

– А как же.

– Где они?

– В сейфе в кабинете мистера Вульфа. Как и фотографии.

– Я давала ей только одну. А вы говорите – три.

– Две другие – из журнала и газеты. Когда вы дали ей фотографию?

– Я… Я не помню. Так много…

Моя левая рука опустилась на покрывало там, где под ним скрывалась ее нога, точнее, колено. Пальцы, естественно, применились к изгибу, на который легли. Конечно, было бы непростительной ошибкой с моей стороны, если бы я послал руке осознанный приказ, но я его не посылал. Впрочем, и руку я не виню: она всего лишь воспользовалась возможностью, которой не упустила бы ни одна проворная рука.

Отклик оказался стремительней и горячее, чем можно было ожидать. Эта женщина легко уступала наплыву чувств. Она рванулась вперед, я подался навстречу, видимо ожидая, что она вцепится мне в лицо ногтями. Но ее руки обвились вокруг моей шеи, она увлекла меня за собой вниз, и вот я уже почти лежал на ней, по крайней мере от талии и выше, уткнувшись лицом в подушку. Она покусывала мою шею, не больно, так сказать любя.

Время, место и женщина – великолепное сочетание, но тут важны все три компонента. С местом все было в порядке, а вот со временем нет: меня еще ждали дела. Да и в чистоте побуждений женщины я, честно говоря, сомневался. Ее больше интересовали портсигар, фотография и пятидолларовые бумажки, чем я. К тому же мне не по душе, когда на меня давят. Поэтому я просунул ладонь между лицом Мег и своей шеей, отодвинул ее голову, поднял свою, загнул углы подушки и слегка придушил красавицу. Некоторое время она, извиваясь, брыкалась, потом перестала. Я спустил ноги на пол, встал, отступил на шаг и спросил:

– Когда вы дали ей фотографию?

Она судорожно хватала ртом воздух. А как только смогла говорить, выпалила:

– Какого черта вы распускаете руки?!

– Ждете извинений? После того как похлопали по постели, приглашая меня сесть, и нарядились в нечто столь воздушное? Вы же прекрасно знаете, что сквозь эту рубашечку просвечивают соски. Не очень-то умно с вашей стороны пытаться отвлечь меня от работы именно сейчас. У вас ведь не меньше стоит на кону, чем у меня.

Я сел в кресло.

– Послушайте, мисс Дункан. Единственный способ выйти сухой из воды – это помочь мистеру Вульфу поскорее закончить дело. Время поджимает. Возможно, у нас даже дня нет в запасе. Я хочу знать все о фотографии и пятидолларовых купюрах.

Она отдышалась и натянула покрывало до подбородка.

– Все равно… Ваша рука…

– Условный рефлекс. Удивительно, что не обе руки. Так когда вы дали ей фотографию?

– Давно. Почти год тому назад. Она прислала мне записку в гримерную после субботнего утреннего спектакля. Там говорилось, что она видела меня у них в доме и что ей нужны три контрамарки на следующую субботу, для нее и двух подруг. Внизу, под ее именем, стоял адрес. Тот самый адрес… Я велела привести ее в гримерку. Это было невероятно! Никогда не видела такой красавицы. Я решила, что она, что она тоже…

Я кивнул:

– Захаживала в ту комнату. Не думаю.

– Я тоже изменила мнение, когда поговорила с ней. Она сказала, что видела меня внизу дважды и узнала по фотографиям в газетах. Заверила, что никогда никому об этом не рассказывала и не расскажет. И я подарила ей фото с автографом и дала три контрамарки. Это было в июне. В июле мы закрылись на месяц. А в августе она снова пришла на мой спектакль. Она стала еще красивее – что-то невероятное. Ей снова потребовались контрамарки. Я пообещала прислать. И тогда она заявила, что решила брать с меня плату за молчание. Она так и сказала – плату за молчание. Пять долларов в месяц. Я должна была высылать их ей первого числа каждого месяца на почтовое отделение на Восемьдесят третьей улице, станция «Планетарий». А вы? Вы ее видели?

– Да.

– И не удивлены?

– Нет. Я перестал чему-либо удивляться года через два после того, как стал сыщиком, то есть очень давно.

– А я так удивилась. Такая красивая и гордая девушка… Еще какая гордая. И конечно же, я решила, что это только начало. С того дня я стала ждать, что она явится снова – сказать, что пяти долларов в месяц недостаточно. Но она больше не приходила.

– И вы больше никогда ее не видели?

– Нет, но она меня видела. Она тогда объяснила мне, как подглядывает: услышав, что открылась входная дверь, гасит свет у себя в комнате и приоткрывает дверь в коридор, оставляя узкую щель. С тех пор у меня всегда было такое чувство… В общем, не знаю почему, но меня возбуждало сознание, что она наблюдает за мной. – Мег Дункан снова похлопала ладонью по постели. – Сядьте же.

Я поднялся:

– Нет, мэм. Мне еще труднее. Я только сильнее напрягаюсь, когда вы вот так натягиваете покрывало до подбородка. Я же знаю, что́ там, под ним. У меня дела. Сколько пятидолларовых бумажек вы ей послали?

– Я не считала. Разговор состоялся в августе, так что первую я послала первого сентября, а потом посылала каждый месяц.

Покрывало соскользнуло.

– А в мае? Двенадцать дней назад?

– Да.

– Получается девять месяцев. Деньги в сейфе у мистера Вульфа. Я пообещал миссис Перес когда-нибудь вернуть их, но раз это плата за молчание, вы имеете право подать иск.

Я шагнул к ней, протянул руку, обхватил пальцами ее ногу и легонько сжал.

– Видите? Рефлекс. Так что я лучше пойду.

С этими словами я повернулся и вышел. Как только я оказался в прихожей, невесть откуда появилась Майк, сержант в юбке. Но дверь она предоставила мне открыть самому. Внизу, в холле я бросил портье:

– Расслабьтесь. Пропажа нашлась в шкатулке с драгоценностями. Горничная решила, что это серьги.

Полезно поддерживать добрые отношения с привратниками. Когда я вышел на улицу, мои часы показывали 3.40, так что Вульф, скорее всего, был у себя в кабинете. Я нашел телефонную будку и набрал номер.

– Да? – откликнулся Вульф. Ни за что не станет отвечать по телефону как положено.

– Это я. Звоню из автомата на Мэдисон-авеню. Деньги, заплаченные шантажисту, обычно возвращают обратно. Купюры принадлежат Мег Дункан. Мария Перес засекла ее внизу год назад и потом девять месяцев тянула из нее по пять баксов в месяц. Одна из крупнейших акций вымогательства в истории преступного мира. Мег Дункан вчера вечером играла спектакль, а из театра сразу отправилась в отель и легла в кровать. Я видел эту кровать и даже сидел на ней. Возможно, она сказала правду, вероятность – процентов девяносто пять. Отсюда минут восемь ходьбы до дома Йигера. Мне сходить сначала туда?

– Нет. Миссис Йигер звонила, и я сказал ей, что ты будешь между пятью и шестью. Она ждет тебя, чтобы ты отвез ее посмотреть на ту комнату. Учти, это твоя проблема.

– Будто я не знаю. Когда я заходил утром, вы сказали, что, возможно, захотите прикомандировать меня к Солу, Фреду или Орри.

– Я думал об этом, но нет. Действуй!

Стоя у края тротуара и пытаясь поймать такси, я размышлял о том, как причудливо сочетались в Марии практическая жилка и тонкая душевная организация. Действительно, не станешь ведь хранить фотографию с автографом человека, у которого вымогаешь деньги? Дарительница наверняка написала на снимке что-нибудь вроде «с наилучшими пожеланиями» или «всего самого доброго». И когда она превращается в твою жертву, нужно совсем не иметь совести, чтобы по-прежнему хранить такой дар.

Глава четырнадцатая

Я не договаривался о встрече с мистером или миссис Остин Хок. Во-первых, не знал, когда закончу с Мег Дункан, а во-вторых, предпочел бы побеседовать с кем-то одним из них, неважно с кем, с глазу на глаз. Так что, нажимая на кнопку в парадной дома номер шестьдесят четыре по Эдем-стрит, я не знал даже, есть ли кто в квартире. Но судя по всему, кто-то там был, раз послышался щелчок.

Я толкнул дверь, вошел и поднялся по лестнице. На сей раз меня встретили не на пороге. Он стоял на площадке между первым и вторым этажами. Когда я поднялся до нее, Хок отступил на шаг. Он явно не был рад меня видеть.

– А я снова к вам, – вежливо сообщил я. – Ну как, нашли вчера жену?

– Что вам нужно? – резко спросил он.

– Ничего особенного. Задать пару вопросов. Вскрылись кое-какие новые обстоятельства, которые немного все осложняют. Возможно, вы в курсе. Я про убийство девушки по имени Мария Перес.

– Нет. Я сегодня не выходил. Не просматривал газет. Кто такая Мария Перес?

– Точнее будет сказать, кем была Мария Перес. А как же радио?

– Не включал. Так кто она была?

– Дочь человека, который видел вас, когда вы входили в дом на Восемьдесят второй улице. Ее тело нашли вчера ночью на Северном речном пирсе. Застрелена между девятью вечера и полуночью. Мистер Вульф интересуется, как вы провели вчерашний вечер. Вы и ваша жена.

– Ни хрена себе! – выдохнул он.

Мои брови поползли вверх от изумления. Это он явно не у Роберта Браунинга почерпнул. Не знаю, может, так выражались драматурги-елизаветинцы? Должен признаться, ничего в них не смыслю.

Откуда бы он этого ни набрался, передо мной стоял совсем другой Остин Хок. Не тот, которого я вчера днем пожалел. И дело было не только в словечке, которое он отпустил. И лицо стало другим, и манера держаться. Этот Хок никого не молил о снисхождении.

– Итак, – сказал он, – вы хотите знать, как моя жена провела вчерашний вечер? Что ж, спросите ее сами. Пойдемте.

Он повернулся и пошел к своей квартире. Я шагал за ним. Дверь была открыта. Прихожей тут не имелось. Перешагнув порог, вы сразу попадали в небольшую комнату, обставленную как гостиная, вот только стены тут были сплошь уставлены книжными стеллажами. Он прошел к двери в противоположной стене, открыл ее и сделал мне знак войти. Я вошел, шагнул и остолбенел.

Он убил ее. Нет-нет, конечно, не следует делать поспешных выводов, я всегда этим грешил. Во второй раз за день я видел женщину в постели, только эта была укрыта с головой. И не одеялом. Простая белая простыня повторяла очертания ее неподвижного тела. Труп. Я стоял и смотрел, а Хок, выйдя у меня из-за спины, приблизился к постели и заговорил:

– Это Арчи Гудвин, Дина. Прошлой ночью убили девушку. – Он повернулся ко мне: – Как, говорите, ее звали?

– Мария Перес.

Он снова отвернулся:

– Мария Перес. Она жила в том доме. Гудвин хочет знать, что́ ты делала вчера вечером между девятью и полуночью. И я подумал, что будет лучше, если ты сама ему скажешь. Вы вчера виделись там, в том доме. И я решил, почему бы вам не увидеться и сегодня?

Из-под простыни донеслось сдавленное бормотанье (я бы не узнал ее голоса):

– Нет, Остин, я не буду ничего говорить.

– Еще как будешь. Ты опять за старое?

Он стоял буквально в шаге от кровати. Взявшись за край простыни, он потянул ее на себя.

Мне случалось видеть трупы, которые выглядели лучше. Правая сторона ее лица была, мягко говоря, не в порядке, но не шла ни в какое сравнение с левой. Глаз заплыл и не открывался, а распухшие щека и подбородок имели цвет парной телячьей печенки. Изящно изогнутые полные губы превратились в разбухшие лиловые валики.

Она лежала на спине. На ней была сорочка на бретельках, и, судя по виду плеч и предплечий, лечь на бок ей было бы трудно. Я не смог бы сказать, куда смотрит ее открытый глаз.

Хок, все еще держа в руке простыню, повернулся ко мне.

– Как я говорил вам вчера, – продолжал он, – мне хотелось дать ей понять, что я все знаю, но язык не поворачивался. Я боялся того, что могло произойти, когда я наконец выскажусь. И вот это произошло. – Он снова обратился к жене: – Гудвин хочет знать, где ты была вчера между девятью часами и полуночью. Скажи ему, и он уйдет.

– Я была здесь, – еле слышно прошелестела она, но я понял. – Там же, где и сейчас. К девяти часам я уже была такая.

– Муж оставил вас здесь в подобном состоянии?

– Он не оставлял меня. Он был здесь, со мной.

– Хрен бы я ее оставил, – заявил мне Хок. – Я ушел от вас с Вульфом, отправился сюда. Она была здесь. С тех пор я никуда отсюда не выходил. Вы ее повидали, она вам ответила. Теперь уходите.

– Она, конечно, ваша жена, не моя, – заметил я, – но вы врача вызвали?

– Нет. Как раз набивал грелку льдом, когда вы позвонили.

Я заставил себя еще раз посмотреть в ее сторону:

– Прислать вам доктора, миссис Хок?

– Нет, – ответила она.

– Пришлите лучше ей бутылку шампанского, – посоветовал он.

Я так и сделал. То есть прислал шампанское, но только не ей. Отчитавшись Вульфу по телефону о визите к Хокам и сообщив, что еду к миссис Йигер, я шел к Седьмой авеню, намереваясь поймать такси, и увидел винный магазин. Зашел, спросил, есть ли у них «Дом Периньон», и получил утвердительный ответ. Я велел послать бутылку мистеру Остину Хоку, в дом номер 64 по Эдем-стрит, и вложил в упаковку карточку, на которой написал: «С наилучшими пожеланиями от Арчи Гудвина». Цену шампанского я отнес по ведомству личных дел и не стал включать в список служебных расходов. А потом долго гадал, что́ он сделал с бутылкой: выбросил в мусорное ведро, выпил сам, распил с женой?

Было две минуты шестого, когда я отпустил такси у дома номер 34 по Восточной Шестьдесят восьмой улице и огляделся, прежде чем войти. Вот здесь три дня назад все началось. Тут, во втором ряду, стояла полицейская машина, а за рулем сидел водитель Пэрли Стеббинса. За углом закусочная, откуда я звонил Лону Коэну. Войдя в вестибюль и собираясь нажать на кнопку звонка, я на секунду задумался: знал бы я, что́ случится дальше, дал бы Майку Коллинзу те добавочные сорок баксов или нет? И не смог себе ответить, ведь я до сих пор понятия не имел, что́ будет дальше.

Про Вульфа не скажу, а меня больше всех остальных интересовала миссис Йигер: где она была вчера вечером? Вдовы, наследующие убитым мужьям, всегда заслуживают внимания, а эта к тому же была в курсе, что муженек ее не просто обманул, но обманывал постоянно.

Если она искренне предпочитала ничего не замечать, что ж, весьма благородно с ее стороны. А если притворялась? Тогда это просто удобная линия поведения. Может, она без всякой задней мысли хотела посмотреть на комнату, пошла на поводу у вполне естественного любопытства. А вдруг это притворство чистой воды? Вдруг она уже видела комнату в воскресенье вечером, когда приходила туда убить изменника? В таком случае налицо опять-таки ловкий ход.

Ее алиби на вечер убийства Йигера, обнародованное в прессе, – была за городом, в Нью-Йорк вернулась только в понедельник утром, – могло сильно полинять в глазах полиции. Подозреваю, что так и случилось, раз уж Кремер вчера пустил за ней «хвост».

Одно свидетельствовало в пользу вдовы: она не лежала в постели, когда я пришел. Горничная в униформе провела меня в гостиную, раз в шесть больше, чем у Хоков. И через пару минут появилась Клиентка Номер Четыре. Я поднялся со стула. Она остановилась в дверях и сказала:

– Вы точны. Пойдемте.

На ней были шляпка и меховой палантин, на сей раз не норковый.

– Мы куда-нибудь собираемся? – спросил я, подходя к ней.

– Конечно. Вы покажете мне ту комнату. Машина ждет.

– Боюсь, что сейчас не самое подходящее время, миссис Йигер. После того, что случилось. Присядьте, я расскажу вам почему.

– Вы можете рассказать мне в машине. Вчера вы обещали, что отвезете меня сразу, как только сможете.

– Знаю. Я пытался дозвониться до вас вчера, в десять вечера, но мне это не удалось. Вас не было дома?

– Разумеется, была. У меня были мой сын, дочь и несколько друзей. – Она решительно направилась к двери. – Пойдемте.

– «Плевать на мины!»[24] – произнес я ей в спину.

Она резко повернулась. Для такой колоды она была довольно проворна.

– Что вы сказали?

– Я сказал: «Плевать на мины». Возможно, это ваш девиз, но не мистера Вульфа и не мой. Я пришел предупредить, что мы пока не можем поехать туда. Прошлой ночью дочь управляющего домом…

– Да, я знаю. Мы говорили об этом по телефону. Ее убили.

– Вот именно. И очень возможно, что убил тот же человек, который застрелил вашего мужа. Кстати, если помните, мистер Вульф допускает возможность того, что это вы убили мужа. А значит, он допускает и то, что вы убили Марию Перес. Вот почему я спросил, где вы были вчера вечером. Вы провели весь вечер здесь с сыном, дочерью и друзьями? До полуночи?

– Да. Как я уже говорила вчера, давно прошло то время, когда мне хотелось убить Тома. Вы ведь не полные идиоты, правда?

– Нет, не полные. Хорошо, вы не убивали ни его, ни ее. Когда-нибудь я с удовольствием отвезу вас посмотреть на ту комнату. Но не сегодня. Это слишком рискованно. Убита девушка, которая там жила. В любое время дня и ночи туда может нагрянуть если не полиция, так помощник окружного прокурора, чтобы расспросить родителей убитой или жильцов. За домом, возможно, установлена слежка. Если увидят, как вы или я, а уж тем паче мы оба, входим в дом, или застанут нас там, пиши пропало. Можно будет поставить жирный крест не только на том, для чего Вульфа нанял Эйкен, но и на том, для чего его наняли вы. И еще одно: за вами, возможно, по-прежнему следят.

– Они не посмеют.

– Неужели? Но ведь посмели же, не так ли? Нам придется повременить. Комната никуда не денется.

– Вы отвезете меня туда или нет?

– Не сейчас. Не сегодня.

– Я так и знала! Никакой комнаты не существует.

– Еще как существует. Я ее видел. Несколько раз.

– Не верю. – Маленькие острые глазки впились в меня. – Комнату выдумал Бенедикт Эйкен, или Ниро Вульф, или вы. Вы меня дурачите. Я заподозрила это еще вчера, а сегодня убедилась. Убирайтесь вон из моего дома! Я позвоню окружному прокурору.

Я наблюдал интереснейшее явление. Оказывается, два подбородка могут выражать незыблемую решимость не хуже, чем один. Мне не удалось бы ее разубедить, не стоило и пытаться. И все же я сделал один заход:

– Вы смотрите мне в глаза, миссис Йигер. Я похож на лгуна?

– Да.

– Ладно, тогда придется показать вам комнату. Вы сказали, машина ждет. И водитель?

– Естественно.

– Делать нечего. Если за вашим домом следят, им даже не понадобится ехать за нами, чтобы узнать, куда мы направляемся. Разве что ваш шофер – герой, который не скажет слова даже под пыткой. Выйдем вместе, это ничего, и пойдем по направлению ко Второй авеню. Вы подождете на углу. Когда я подъеду на такси, вы сядете в машину. Сами убедитесь, существует комната или нет.

Маленькие глазки смотрели с недоверием.

– Очередной подвох?

– К чему спрашивать, если я лгун? Разумеется, я собираюсь вас похитить. Захватить, как мы это называем.

Ей потребовалось секунды четыре, чтобы принять решение.

– Хорошо, идемте, – выпалила она и направилась к двери.

Она задержалась, чтобы переговорить с шофером, стоявшим около черного «линкольна», потом последовала за мной до угла.

Дальше я принял все обычные меры предосторожности, в частности прошел квартал, прежде чем взять такси. Потом посадил ее на углу. Заставил таксиста петлять, пока не удостоверился, что за нами нет «хвоста», а после высадить нас на Мэдисон-авеню, в районе Семидесятых.

Когда первое такси скрылось из виду, я поймал второе, велел ехать на угол Восемьдесят второй и Амстердам-авеню, а по прибытии туда – проползти еще квартал по направлению к площади Колумба. На Колумба, убедившись, что полиции нет, я велел ехать обратно по Восемьдесят первой улице к Амстердам-авеню и остановиться на углу.

Там я расплатился и повел миссис Йигер в аптеку. Дабы окончательно рассеять ее подозрения, что это очередная хитрость, я предложил ей войти со мной в телефонную будку. Она стояла рядом, пока я набирал номер и разговаривал, и вот что услышала: «Миссис Перес? Это Арчи Гудвин. Я звоню из аптеки за углом. Надеюсь, мы по-прежнему друзья? Хорошо. Полиция была? Нет, не сказали? Хорошо… Нет, это нормально, что они отвезли вас в город и предложили подписать заключение. Это нормально, они всегда это делают. Сейчас никого нет? Хорошо. Я подойду с одной дамой. Мы будем через две минуты, поднимемся наверх. Мы ненадолго. Возможно, я позвоню вам вечером или заеду… Нет, но надеюсь, что скоро будут… Абсолютно. Я работаю на вас».

Когда я повесил трубку, миссис Йигер спросила:

– Кто это был?

– Мать той девушки, которую убили прошлой ночью. Раз вы ее не убивали, тут не может быть никакого конфликта интересов. Пойдемте.

Мы прошли квартал к Восемьдесят второй, завернули за угол, прошагали к дому 156 и вошли через дверь подвального этажа. В холле нас никто не встретил, дверь в комнату Марии была закрыта. Вторым ключом я отпер дверь лифта, и мы поднялись наверх.

Не будучи психологом или социологом, я не взялся бы судить, какой должна быть нормальная реакция респектабельной вдовы средних лет с двойным подбородком на приют беззаконной страсти, где ее муж предавался внебрачным развлечениям, но готов побиться об заклад, что поведение миссис Йигер было далеко от нормы.

Когда я включил свет, она сделала пару шагов, остановилась, медленно повернула голову направо, еще медленнее – налево, потом обратилась ко мне.

– Приношу свои извинения, – сказала она.

– Извинения приняты, – кивнул я. – Забудем.

Она сделала еще несколько шагов, остановилась, еще раз огляделась, вновь повернулась ко мне:

– Ванной нет?

Я поверил только потому, что слышал это собственными ушами. Вы не располагаете даже этим преимуществом.

– Есть, конечно. Вон там, в конце. А кухня – с этой стороны. – Я показал. – Надо нажать на эту вот золотую пластинку. – Я повернулся и махнул рукой в сторону кухни. – А там, где шелк присборен, он скрывает за собой выдвижные ящики.

На этом разговор закончился, но осматривала комнату она еще более получаса. Сначала знакомилась с картинами, не бегло, а очень внимательно, переходя от одной к другой, запрокидывая голову, чтобы разглядеть те, что висели высоко. Никаких комментариев.

Когда миссис Йигер отодвинула занавеску и начала выдвигать ящики, я уселся в кресло. Она не рылась в ящиках, ничего оттуда не доставала. Нагнулась, чтобы лучше рассмотреть ковер. Придирчиво оценила обивку стульев и кушеток. Вертела головой, ища скрытые источники света. Откинула угол покрывала, чтобы посмотреть на постельное белье, а потом отогнула обратно, приводя королевское ложе в порядок. Не менее пяти минут провела на кухне и еще больше – в ванной. Ванную она оставила напоследок.

Выйдя оттуда, вдова взяла с кушетки свой палантин и нарушила затянувшееся молчание:

– Вы верите, что Джулия Макги приходила сюда, чтобы писать под диктовку?

– Нет, – признался я. – А вы?

– Конечно нет. Почему, как вы думаете, человек, который убил моего мужа, застрелил эту девушку?

– Сложно сказать. Замечу только, что это не просто догадка.

– Где ее мать? Я хочу поговорить с ней.

– Лучше бы не сейчас.

Я направился к лифту, и она последовала за мной.

– Ее это очень подкосило. Как-нибудь в другой раз.

Потом я пытался понять – просто чтобы прояснить для себя ситуацию, – где мы были, когда раздался звонок в дверь подвального этажа. Должно быть, входили в лифт, а может, уже ехали вниз. Во всяком случае, я не слышал звонка.

Мы успели выйти из лифта и были на полпути к выходу, когда справа появилась миссис Перес – показалась из той двери, откуда они с Марией вышли на зов мистера Переса, когда я был здесь в первый раз. Она приблизилась к входной двери и открыла ее.

Как уже говорил, звонка я не слышал и решил, что она хочет выйти. Но она не собиралась выходить. Мы с миссис Йигер как раз подходили к двери, когда сержант Пэрли Стеббинс произнес:

– Простите, что беспокою, миссис Перес, но…

Увидел нас и осекся.

Человеческий ум способен совершать безумные кульбиты. Мой, вместо того чтобы спешно искать выход из положения, использовал оставшуюся десятую долю секунды, чтобы сообщить мне, как нам повезло: когда мы вышли из лифта, Стеббинса, слава тебе господи, еще не было в холле рядом с миссис Перес. Сознание, что тебе везет, очень поддерживает.

– Ты? – изумился Стеббинс и переступил порог. – Миссис Йигер?

– Мы собирались уходить, – сообщил я. – Заглянули потолковать с миссис Перес.

– О чем?

– О ее дочери. Полагаю, тебе известно, что миссис Йигер наняла мистера Вульфа для поисков убийцы мужа? Она вчера говорила об этом Кремеру. У нее и у самой есть вкус к расследованиям. Прочитав сегодня в газете, что Мария Перес, жившая в том же квартале, на той же улице, где обнаружили тело мистера Йигера, также убита выстрелом в голову и что ее тело тоже перевезли и бросили в другом месте, она подумала, что два эти убийства, возможно, как-то связаны между собой. И мистер Вульф также допускает подобную возможность, как и я. У миссис Йигер возникла идея, что Мария Перес могла видеть, как убийца опускал тело мистера Йигера в траншею. Вдруг в это самое время девушка возвращалась домой или выглянула из окна своей квартиры? Кое в чем наши мнения, конечно, разошлись. И все же мистер Вульф решил, что мне полезно будет побеседовать с матерью или отцом Марии. А миссис Йигер пожелала меня сопровождать. Вот будет любопытное совпадение, если окажется, что и ты пришел сюда за тем же самым, правда?

Городя все это, я прекрасно понимал, какую несуразицу несу. В возведенной мной на скорую руку конструкции просматривалось несколько откровенно слабых мест. И главное, подобная разговорчивость была мне вовсе не свойственна.

При других обстоятельствах на вопрос Стеббинса, о чем мы собирались потолковать с миссис Перес, я, скорее всего, ответил бы: «О погоде» – или что-то еще в том же духе. И Стеббинс это прекрасно знал.

Никогда прежде я не снисходил до долгих и подробных объяснений, а сейчас поневоле в них пустился, чтобы дать подсказку миссис Йигер и миссис Перес. Скорее всего, это сулило полный провал, но оставался шанс, что дамы мне подыграют и помогут выпутаться.

На самом деле все прошло лучше, чем я ожидал. Обремененный многими знаниями о доме и комнате наверху, я уже не мог себе представить, что Стеббинс-то ровно ничего о них не знает. Отдел по расследованию убийств и окружная прокуратура вот уже три дня остаются при убеждении, что Йигера убили в другом месте, а сюда привезли и сбросили в траншею просто потому, что она встретилась на пути и как нельзя лучше для этого подходила. У них нет никаких причин связывать его смерть с этим домом.

Надо признать, миссис Йигер повела себя как ангел. Она не сыграла бы лучше, даже если бы я час ее натаскивал. Вдова протянула руку несчастной матери и сказала подходящим к случаю тоном:

– Благодарю вас, миссис Перес. Мы обе потеряли дорогих нам людей. Мне нужно идти, я уже опаздываю. Мы не собирались отнимать у вас так много времени. Было очень любезно с вашей стороны уделить нам внимание. Я вам позвоню, мистер Гудвин, или вы мне звоните.

Дверь все это время была открыта, и она вышла. Так бы и расцеловал ее в оба подбородка!

Стеббинс смотрел на меня, явно подавляя желание дать мне пинка в обе ягодицы, но другого нельзя было и ожидать.

– О чем вы расспрашивали миссис Перес? И что она вам ответила? – спросил он сварливым тоном.

Пэрли откровенно грубил, и это тоже было в порядке вещей. Мы с Вульфом всегда так на него действуем. Вульф особенно.

Вопрос был хороший. Я так обрисовал ситуацию, что получалось, мы пришли спросить миссис Перес о том, где была ее дочь в воскресенье вечером. Отличный вопрос.

И я вернулся к прежним стереотипам поведения:

– Ну а как ты думаешь, о чем я ее расспрашивал? Хотел узнать, не могла ли ее дочь случайно увидеть, как некто опускает тело Йигера в яму, а потом лезет туда сам, чтобы укрыть труп брезентом. Что до ее ответа, у тебя есть возможность получить его из первых рук. Она здесь.

– Я тебя спрашиваю! – Стеббинс далеко не дурак.

– А я подожду с ответом. Я ничем не обязан миссис Перес. Она имеет право сама решить, что́ ответить на вопрос официального лица. Миссис Йигер и я – частные лица. А ты у нас полицейский.

И черт возьми, миссис Перес тоже не растерялась! Конечно, она сыграла не так блестяще, как миссис Йигер, но более чем удовлетворительно.

– Я просто сказала им правду, – ответила она Стеббинсу. – Если бы моя дочь увидела что-нибудь подобное в воскресенье, она бы мне сказала. Значит, она ничего такого не видела.

– Она весь вечер была дома?

– Да. К ней пришли две подруги, они смотрели телевизор.

– В котором часу пришли ее подруги?

– Около восьми вечера.

– А когда ушли?

– Сразу после одиннадцати. Когда закончилась программа, которую они всегда смотрят по воскресеньям.

– Ваша дочь выходила с ними?

– Нет.

– Она вообще отлучалась из дома в тот вечер?

– Нет.

– Вы уверены?

Она кивнула:

– Уверена. Мы всегда знали, где она.

– Но вчера вечером вы этого не знали. И в тот вечер, в тот воскресный вечер, она в любой момент могла пойти в гостиную и посмотреть в окно. Могла ведь?

– Да с чего бы? С чего ей выходить в гостиную?

– Не знаю, но могла. – Стеббинс повернулся ко мне: – Так, Гудвин, отвезу-ка я тебя в управление. Расскажешь обо всем этом инспектору.

– О чем? И что рассказывать?

Он выпятил подбородок:

– Послушай-ка, умник, в понедельник днем ты начал наводить справки о человеке, который тогда был уже мертв. За два часа до обнаружения трупа! Потом Кремер, явившись к Вульфу, застает у него вдову, и инспектору вешают обычную лапшу на уши. Вдова наняла Вульфа, чтобы найти убийцу мужа, что, может, и не против закона, но точно против полиции Нью-Йорка. Я прихожу сюда по поводу другого убийства, и нате вам: ты тут как тут, да не один, а с вдовой. Ты объявляешься в доме, где жила убитая девушка, и беседуешь с ее матерью. Так что или ты едешь со мной по доброй воле, или я арестую тебя, как важного свидетеля.

– Я арестован?

– Нет. Я сказал – или.

– Хорошо, когда есть выбор, – заметил я, достал из кармана монетку в двадцать пять центов, подбросил ее, поймал и взглянул. – Ты выиграл. Пошли.

Это было мне на руку – увести его подальше от миссис Перес и от дома. Поднимаясь по трем ступенькам до тротуара, я подумал, насколько иначе все обернулось бы, если бы он пришел на тридцать секунд раньше или мы покинули бы гнездо разврата тридцатью секундами позже. Забираясь в полицейскую машину, я широко зевнул. Я спал три часа и весь день собирался от души зевнуть, да все некогда было.

Глава пятнадцатая

Через шесть часов, в половине второго ночи, я сидел на кухне и уплетал черный хлеб, испеченный Фрицем, копченую осетрину и сыр бри, запивая все это молоком и просматривая утренний выпуск пятничной «Таймс», купленный по пути из окружной прокуратуры домой.

Я был совершенно измотан. И день выдался непростой, а уж вечером, когда я час провел в обществе Кремера и еще четыре часа в компании парочки помощников окружного прокурора, мне пришлось совсем туго.

Это здорово напрягает, когда ты должен ответить на тысячу профессионально задаваемых вопросов и при этом постоянно держать в голове три обстоятельства. Первое: твои ответы призваны возвести толстую стену между фактами, которые уже известны стражам закона, и теми, которых они, даст бог, никогда не узнают. Второе: ты отвечаешь под протокол, и это может подвести тебя под статью, от которой потом не отвертишься. Третье: одно неверное слово – и все пропало.

Из всех допросов, которые мне учиняли в убойном отделе и окружной прокуратуре, этот был самый худший. И перевести дух я смог всего дважды. Сперва меня оставили в покое минут на десять, позволив сжевать через силу несъедобный сэндвич с ветчиной и выпить пинту обезжиренного молока. Потом – около десяти вечера – я объявил, что либо мне дают возможность сделать телефонный звонок, либо пусть запирают на ночь. Тут они уступили.

Если кто думает, что в учреждениях, стоящих на страже правопорядка, телефоны-автоматы не прослушиваются, пусть остается при своем заблуждении. У меня иное мнение на сей счет. Так что, дозвонившись до Вульфа и сказав ему, где нахожусь, я повел разговор очень осторожно. Сообщил о встрече со Стеббинсом, довел до сведения босса, что Кремер и окружная прокуратура, как обычно, считают, будто я утаиваю информацию, которую они имеют право знать, хотя, как прекрасно понимает Вульф, это чистый абсурд.

В ответ я услышал, что босс уже знает о моей встрече со Стеббинсом. Ему звонила миссис Йигер, он попросил ее приехать, и они все обсудили. Не велеть ли Фрицу время от времени разогревать тушеные почки? Не стоит, отозвался я, посижу на диете.

В конце концов, без четверти час, меня отпустили. Когда я добрался домой, свет уже нигде не горел и никакой записки с указаниями у себя на столе я не обнаружил.

Подзаправившись хлебом, осетриной и сыром и узнав из «Таймс», что окружной прокурор питает надежду в скором времени доложить о подвижках в расследовании убийства Йигера, я потащился к себе наверх. Много лет назад я поклялся своему дантисту никогда не ложиться спать, не почистив зубы, но в ту ночь нарушил клятву.

Поскольку все свои поручения я выполнил, а новых не получил и мечтал хорошенько отоспаться, наверстав упущенное, то не стал заводить будильник. Когда наутро я продрал глаза, часы показывали 9.38. Вульф, вероятно, уже позавтракал и отправился наверх, к орхидеям.

Поваляться в постели еще минут десять мне не повредило бы, но поскольку я терпеть не могу мчаться по делам, сражаясь с застящей взгляд, как туман, утренней сонливостью, то собрал волю в кулак и согнал себя с постели.

В 10.17 я вошел в кухню, пожелал Фрицу доброго утра и получил свой апельсиновый сок. В 10.56 допил вторую чашку кофе, поблагодарил Фрица за бекон и омлет с абрикосами и отправился в кабинет разбирать почту.

Спустился лифт, в кабинет вошел Вульф, пожелал мне «доброго утра» и поинтересовался, не было ли письма от Хьюитта по поводу ликасты нежнейшей. Верен себе. Раз я здесь, значит, меня не упрятали в каталажку, как важного свидетеля. Не побеспокоил его до одиннадцати – не имею, стало быть, никакой срочной информации. Мог бы, по крайней мере, поинтересоваться, долго ли меня мурыжили правоохранители. Вскрывая очередной конверт, я ответил, что от Хьюитта ничего нет.

– Сколько продержали? – спросил наконец он.

– Всего три часа после того, как я звонил вам. Домой добрался в начале второго.

– Нелегко пришлось, наверно?

– Были моменты… Я отказался подписать протокол.

– Неглупый ход. Приемлемо. Миссис Йигер рассказала мне о твоей импровизации перед мистером Стеббинсом. На нее этот номер произвел сильнейшее впечатление. Приемлемо.

Два «приемлемо» в одном разговоре – это рекорд.

– Ничего особенного, – поскромничал я. – Всего лишь присущие мне здравый смысл и осмотрительность. Выбор был невелик: или воспользоваться ими, или застрелить его.

Я подал ему почту.

– Будут указания?

– Нет. Выжидаем.

Он нажал на кнопку, дал один длинный и один короткий звонок, вызывая Фрица с пивом, и занялся почтой. Я сел, зевнул, достал блокнот, готовясь отвечать на письма.

Зазвонил телефон. Лон Коэн интересовался, приятно ли я провел вечер в окружной прокуратуре и как это меня освободили под залог среди ночи. Я ответил, что подозреваемых в убийстве под залог не выпускают, так что я просто выпрыгнул в окно и теперь нахожусь в бегах.

Когда я повесил трубку, Вульф уже был готов диктовать, но не успел я повернуть кресло и взять блокнот, как телефон ожил снова. Это был Сол Пензер. Он хотел говорить с Вульфом. Поскольку Вульф не сделал мне знака уйти, я остался и все слышал.

– Доброе утро, Сол.

– Доброе утро, сэр. Нашел. Верняк.

– Точно?

– Да, сэр. Мастерская на Семьдесят седьмой улице, около Первой авеню. Дом триста шестьдесят два, Восточная Семьдесят седьмая улица. Зовут Артур Уэнгер. – Сол повторил имя по буквам. – Узнал его по фотографиям. Он уверен. День точно не помнит, но на прошлой неделе, то ли вторник, то ли среда, утром. Я в телефонной будке за углом.

– Приемлемо. Он нужен мне здесь, чем скорее, тем лучше.

– Боюсь, не захочет ехать. Он один в мастерской. Десять долларов, возможно, решили бы вопрос, но вы же знаете, как это бывает: его же спросят, давали ли ему деньги.

– Не спросят. А если спросят, значит, плохи мои дела. Дай сколько угодно: десять, двадцать, пятьдесят долларов – неважно. Когда ты его привезешь?

– Через полчаса.

– Приемлемо. Жду.

Они положили трубки. Вульф взглянул на часы и распорядился:

– Вызови мистера Эйкена.

Я набрал номер «Континентальных пластиков». Мистер Эйкен на совещании, беспокоить его не разрешается. Я услышал это сначала от женщины, которая разговаривала со мной довольно вежливо, а потом от мужчины, явно считавшего, что и его беспокоить никак нельзя.

Единственное, чего мне удалось добиться, это обещания передать сообщение мистеру Эйкену не позднее чем через пятнадцать минут. Я был краток и велел передать: «Позвоните Ниро Вульфу срочно».

Через девять минут раздался телефонный звонок, и вежливый женский голос попросил соединить с мистером Вульфом. Я таких вещей никому не спускаю – не спустил бы, даже если бы звонили от президента не какой-то там корпорации, а Соединенных Штатов. Поэтому в ответ я потребовал соединить меня с мистером Эйкеном, и она не стала упираться. Через минуту он отозвался, и я сделал знак Вульфу взять трубку.

– Мистер Эйкен? Ниро Вульф. Мне нужно кое-что вам сообщить. Дело не терпит отлагательств. Нет, не по телефону. Вы можете приехать вместе с мисс Макги без четверти двенадцать?

– Нет, мне это неудобно. А не может ваше дело подождать до обеденного перерыва?

– Это нежелательно. Иногда удобством следует жертвовать необходимости. Промедление было бы опасно.

– Черт возьми, я… – Пауза. – Вы сказали, с мисс Макги?

– Да, ее присутствие крайне желательно.

– Не знаю. – Пауза. – Хорошо. Мы приедем.

Вульф положил трубку. Прочистил горло.

– Бери блокнот, Арчи. Это будет не письмо – черновик заявления. Не для отправки по почте.

Глава шестнадцатая

На стене кабинета Вульфа, справа, как войдешь, висит картина, изображающая водопад, небольшая, четырнадцать на семнадцать дюймов. Ее центр примерно на дюйм ниже уровня моего взгляда, но мой рост около шести футов. Картина сделана на заказ.

В нише в глубине прихожей имеется деревянная дверка на петлях. Откройте ее – и увидите обратную сторону той самой картины, но только сквозь нее просматривается наш кабинет. В двадцать минут первого именно это проделал мистер Артур Уэнгер из дома номер 362 по Восточной Семьдесят седьмой улице, костлявый субъект за пятьдесят, лопоухий и лысоватый, доставленный Солом Пензером даже раньше предписанного получаса. Ближайшими к Уэнгеру объектами в комнате являлись красное кожаное кресло и сидящий в нем мистер Бенедикт Эйкен.

Меня не было в прихожей рядом с Уэнгером, рядом с ним находился Сол. Мы с Вульфом сидели за своими столами в кабинете. Джулия Макги расположилась в желтом кресле лицом к Вульфу. Он говорил:

– …но прежде, чем ознакомить вас со своими выводами, я должен рассказать, как пришел к ним. Когда во вторник вечером вы спросили меня, как определить, честно ли я выполняю свои обязательства по договору, я предложил руководствоваться здравым смыслом и добросовестностью. Вы сможете обо всем судить объективно, если будете знать, как я шел к своему решению. Откровенно говоря, я и сам не до конца уверен. Знаю только, что в подобных обстоятельствах… Да, Сол?

Пензер стоял в дверях:

– Один в один, мистер Вульф.

– Очень хорошо. Я посмотрю попозже, – кивнул Вульф и продолжил, обращаясь к Эйкену: – В подобных обстоятельствах у меня не было другого выхода. Как я вам уже говорил, только одно позволит положить конец полицейскому расследованию убийства – приемлемое решение, не связанное с комнатой. Никогда еще я не брался за дело, которое выглядело бы таким бесперспективным. Я и впрямь находил его безнадежным, поскольку знал, что Йигера убили в той самой комнате.

– Вы не знали об этом, пока вчера не подловили мисс Макги, – резко возразил Эйкен.

– Напротив, я знал об этом гораздо раньше, еще во вторник днем, когда мистер Гудвин пересказал мне свой разговор с четой Перес, управляющим и его женой. В воскресенье, в полночь, мистер Перес поднялся наверх с заказанным Йигером угощением и обнаружил там труп. Супруги Перес вынесли его из дома и опустили в траншею.

– Они в этом признались?

– Им пришлось. Альтернатива, предложенная мистером Гудвином, была куда хуже.

– Значит, они его и убили. Это же очевидно. Они убили.

Вульф покачал головой:

– Данное умозаключение было приемлемым до вчерашнего утра, но не убивали же они собственную дочь? И вот тут начинается то, о чем я собирался вам сообщить. Итак, высказанное вами предположение было отброшено в пользу другого: девушка убита тем же человеком, что и Йигер. Отброшено мною, а не мистером Гудвином, который и прежде не верил, что убили Пересы. Миссис Перес вызвала его к себе домой в среду ночью. Он обыскал комнату девушки и нашел улики, подтверждающие вторую версию. Арчи!

Я вынул из сейфа коллекцию Марии и положил перед Вульфом. Он постучал по бумагам согнутым пальцем.

– Это, – сказал он, – тайный архив предприятия, которое в конце концов стоило ей жизни. Все, что здесь находится, имеет отношение к мистеру Томасу Дж. Йигеру. Без сомнения, как многие подобные затеи, эта начиналась с невинного любопытства: воображение девушки будоражил запертый лифт и таинственная комната наверху, куда ей запрещалось входить. Она сообразила, что, выключив свет у себя в комнате и приоткрыв дверь так, чтобы оставалась узенькая щель, сможет наблюдать за посетителями, пока они идут от входной двери к лифту. Не знаю, когда она проделала это впервые, но уверен, что, раз начав, прибегала к такой уловке часто.

Вульф взял в руку вырезки.

– Вот финансовый обзор «Таймс», где помечены карандашом данные, относящиеся к «Континентальным пластикам». А это рекламные объявления корпорации. Этикетки от бутылок шампанского. Мистер Гудвин придерживается мнения, что мисс Перес шампанского не пила, и я склонен с ним согласиться. Все эти бумажки большого значения не имеют, так, ерунда. Как и вырезанные из газет фотографии. Две – мистера Йигера, одна – его сына, и одна – жены. Я о них упоминаю, только чтобы показать, как пунктуальна была мисс Перес.

Он положил газетные вырезки и взял в руки портреты Мег Дункан и купюры.

– А вот это уже предметы поважнее: девять пятидолларовых купюр и три фотографии женщины, пользующейся широкой известностью, одна из газеты, две из журналов. Я имел беседу с этой дамой, и мистер Гудвин обстоятельно разговаривал с ней не далее как вчера днем. Эти деньги мисс Перес вымогала у нее. Увидела как-то эту даму внизу, в холле, и потребовала, как она выразилась, плату за молчание. Та девять месяцев посылала ей почтой по пять долларов в месяц. Нет нужды называть имя этой женщины. Пусть она будет для нас мисс Икс.

Выдвинув ящик, Вульф положил туда фотографии и купюры и задвинул его.

– И вот какой встает вопрос. В воскресенье мистер Йигер пришел в известный нам дом в семь часов. Мисс Макги явилась в четверть десятого и обнаружила его мертвым. Напрашивается предположение: мисс Перес видела, как кто-то поднимался наверх в этом промежутке времени, узнала посетителя, сделала вывод, что мистер Йигер убит именно этим визитером, и предприняла попытку шантажа, куда более серьезную, чем раньше, почему и была убита. И поскольку она точно опознала бы мисс Икс, почему не предположить, что именно мисс Икс – преступница? Логичное допущение. Но неопровержимо установлено, что мисс Икс в среду вечером находилась в общественном месте на виду у множества людей до одиннадцати часов, а когда мисс Перес ушла из кинотеатра, чтобы встретиться с намеченной жертвой, не было еще девяти.

Эйкен нетерпеливо махнул рукой:

– Вы сказали, это срочно. Что такого срочного в сообщении, что эта самая мисс Икс не причастна к убийству?

– Вы скоро поймете, в чем срочность. Это лишь необходимая прелюдия. Вот еще один резон исключить не только мисс Икс, но и других: кто бы ни направлялся наверх в воскресенье вечером между семью и девятью, с пистолетом и намерением пустить его в ход, он должен был знать наверняка, что не столкнется там с другими посетителями. Мисс Икс, как и любая другая женщина, имевшая ключи от парадной и лифта, не могла прийти по приглашению, поскольку Йигер пригласил мисс Макги, а он не имел обыкновения принимать больше одной гостьи зараз. Это во-первых. А во-вторых, мисс Икс не могла рассчитывать, что застанет Йигера одного в воскресенье вечером. Точнее, она могла бы рассчитывать на это только в том случае, если бы знала, что мисс Макги придет в девять часов. – Вульф повернул голову к этой даме: – Мисс Макги, вы кому-нибудь говорили, что будете там в девять?

– Нет. – У нее изо рта вырвался какой-то писк, и она попробовала еще раз: – Нет, не говорила.

– Значит, остальные тоже отпадают, как и мисс Икс. Теперь о вас, мадам. И о еще одном разделе коллекции Марии Перес. Это карандашные наброски, сделанные ею с женщин, которых она видела в холле. Девушка была не без способностей. Тридцать один рисунок, и все они датированы. Мы с мистером Гудвином тщательно их изучили и рассортировали. По четыре наброска сделано с трех женщин, по три – с пяти, по два – с одной, и по одному – с двух. На двух набросках изображены вы, причем один из них датирован восьмым мая. Именно это привело меня к догадке, в правильности которой я убедился, когда прибег к хитрости и заявил, что вас видели там в воскресенье вечером. Хотите взглянуть?

– Нет! – На этот раз ее голос прозвучал даже слишком громко.

Вульф сложил наброски в ящик и снова обратился к Джулии Макги:

– Именно присутствие в коллекции двух ваших портретов заставляет усомниться в том, что это вы убили мисс Перес, испугавшись разоблачения. Там нет изображений людей, чьи имена девушка знала. Ни мистера Йигера, ни мисс Икс. Эти рисунки сделаны для памяти… Очень вероятно, что Мария и мисс Икс изобразила, но, установив имя этой дамы по фотографиям в газетах, уничтожила эскизы. Если бы она знала ваше имя, то сохранила бы не рисунки, а фото, как поступила с мисс Икс. И разумеется, не стала бы рисовать вас во второй раз, когда увидела в воскресенье вечером в холле.

Эйкен фыркнул:

– Нас не нужно убеждать в том, что мисс Макги не убивала эту девушку. Или Йигера.

Вульф повернулся к нему и спокойно произнес:

– Я рассказываю, как шел к своему выводу. Совершенно очевидно, что мисс Перес собирала и хранила в секрете сведения о мистере Йигере и его посетителях. Так же очевидно, что она знала имя человека, которого увидела внизу между семью и девятью часами вечера в воскресенье, если смогла связаться с ним и пригрозить разоблачением. Логично будет предположить, что в ее коллекции есть предмет или предметы, на которых она основывалась, устанавливая личность этого человека. – Он указал на бумажки: – Вот снабженные подписями газетные фотографии жены мистера Йигера и его сына. Я отмел этих двоих, поскольку человек, пришедший в воскресенье вечером с пистолетом и намерением убить Йигера, должен был иметь ключи и знать, как ими пользоваться, а также быть в курсе, что мисс Макги придет в девять, – в противном случае он не мог бы рассчитывать застать мистера Йигера одного. Представлялось крайне маловероятным, что жена или сын отвечают этим требованиям.

Мой босс взял со стола последнюю бумажку.

– Приняв эти выводы, по крайней мере в порядке эксперимента, я остался вот с чем. Это фотография из журнала, сделанная во время банкета Национальной ассоциации производителей пластиков в зале отеля «Черчилль». Мистер Йигер запечатлен у микрофона. Под фотографией указаны имена людей, стоящих на сцене вместе с ним, ваше в том числе, мистер Эйкен. Вам, безусловно, известна эта фотография?

– Да. Она висит у меня в офисе на стене в рамке.

– Отлично.

Вульф уронил листок на стол.

– Я спросил себя: а что, если это вас мисс Перес видела в холле между семью и девятью? Что, если это вас она узнала по фото из своей коллекции? Скорее всего, Мария видела, как ее мать и отец вытаскивали труп. Вдруг девушка догадалась, что это вы убили Йигера, решила, что вы должны заплатить ей за молчание, связалась с вами, назначила вам встречу и пришла на нее? Вы должны признать, что это позволительные вопросы.

– Позволительные? О да, – презрительно процедил Эйкен. – Вы не нуждаетесь в позволении, чтобы задавать нелепые вопросы.

Вульф кивнул:

– Конечно, в том-то и дело. Но так ли они нелепы? Чтобы ответить на них, придется задать другие. Первый: могли у вас быть ключи? Второй: могли вы знать, что Йигер будет один? Третий: был ли у вас мотив? – Вульф сжал пальцы в кулак, а потом разогнул один: – Итак, вопрос первый. Да, вы могли взять ключи у мисс Макги, но в этом случае должны были вернуть их ей до девяти часов, чтобы она имела возможность войти. Действительно нелепо: вернуть ключи, чтобы она вошла, обнаружила мертвого Йигера и неизбежно предположила, что он убит вами. Нелогично.

– Вы думаете, я буду и дальше сидеть тут и слушать эту вашу чушь?

– Думаю, будете. Вы уже прекрасно поняли, почему я говорил о срочности. – Он разогнул второй палец: – Вопрос второй. Да, вы могли знать о том, что Йигер будет один. Мисс Макги утверждает, что никому не говорила о назначенном на девять свидании. Другого ответа и ожидать не приходится, если она сказала о нем вам. – Еще один палец разогнулся. – И третий вопрос. Когда я впервые спросил себя, есть ли у вас мотив, то ничего не знал, но теперь я знаю. Я навел справки по телефону. О, уверяю вас, очень осторожно. И миссис Йигер вчера вечером провела около часа в этом самом кресле, где сейчас сидите вы, и многое мне порассказала. Все пять лет, что Йигер занимал пост вице-президента, он представлял собой серьезную угрозу для вас, как главы корпорации. А в прошлом году эта угроза стала особенно зловещей и неотвратимой. Вы могли рассчитывать самое большее на пост председателя совета директоров, да и то вряд ли, то есть были бы отстранены от реального руководства. Между тем за десять лет вы привыкли контролировать все, что происходит в компании, и такая перспектива для вас непереносима. Тут вы ничего не сможете возразить, поскольку это известно слишком многим.

Вульф уронил руку на стол.

– Но вовсе не мотив занимал меня больше всего, когда вы с мисс Макги двадцать четыре часа назад покинули эту комнату. Мотив, как бы глубоко он ни таился, можно выявить. Проблема была в ключах. Вы явно позаимствовали ключи у мисс Макги не в прошлое воскресенье, а раньше, сделали дубликаты, после чего вернули ей оригиналы. Доказать это ни за что не удалось бы, будь это обыкновенные ключи. Однако ключи от цилиндровых замков очень приметны, их не так много. И я решил попытать удачи. Я снабдил трех человек, к помощи которых иногда прибегаю, копиями вашей фотографии и дубликатами ключей, полученных вчера от мисс Макги. Им было велено обойти слесарные мастерские, причем начать с тех, что находятся поблизости от вашего дома и конторы. Менее часа тому назад, как раз перед тем, как я вам позвонил, сообщение мистера Сола Пензера превратило предположение в факт. Это, безусловно, кульминационный пункт моего сообщения. – Он нажал на кнопку на своем столе. – Отсюда и срочность.

Вульф перевел взгляд на дверь. Вошли Сол и Артур Уэнгер. Приблизившись к столу Вульфа, они повернулись лицом к Эйкену.

– Это мистер Артур Уэнгер. Вы узнаете его?

Эйкен уставился на Уэнгера, потом, так же в упор, посмотрел на Вульфа.

– Нет, – буркнул он. – Я никогда его не видел.

– Мистер Уэнгер, это мистер Бенедикт Эйкен. Вы его узнаете?

Слесарь кивнул:

– Я его еще по фотографии узнал. Он самый.

– Где и когда вы его видели?

– Он приходил ко мне в мастерскую на прошлой неделе, заказывал дубликаты с парочки ключей от цилиндровых замков. Ждал, пока я сделаю. Кажется, в среду, но, может, и во вторник. Врет он, что никогда меня не видел.

– Вы уверены?

– Да точно. Люди, они как ключи: вроде и похожи, а все-таки разные. В лицах я понимаю меньше, чем в ключах, но примечаю достаточно. Смотрю на ключи, но и на лица тоже поглядываю.

– Похвальная привычка. Пока все, сэр, но я был бы вам очень признателен, если бы вы уделили нам еще час вашего времени.

– Я же сказал – я готов.

– Знаю. Благодарю вас.

Тут Сол тронул Уэнгера за рукав, и они вышли. В коридоре повернули налево, в сторону кухни. Вскоре после звонка Сола Фриц приступил к приготовлению запеканки из курятины с трюфелями под слоем куриных фрикаделек, чтобы подать ее на обед, и она уже подходила в духовке.

Вульф откинулся на спинку кресла, обхватил пальцами подлокотники и объявил:

– Мисс Макги, мистер Эйкен обречен. Однажды вы перенесли свою преданность с мистера Йигера на него. Теперь вам впору перенести ее на себя. Вы попали в переплет. Если его будут судить, вам придется выступить свидетелем. Показав под присягой, что не давали ему ключей и не говорили о свидании, назначенном на девять вечера в воскресенье, вы совершите лжесвидетельство, которое нетрудно будет доказать. Больше и хуже того: вас могут привлечь к ответственности за соучастие в убийстве. Вы снабдили его ключами, с которых он сделал дубликаты, чтобы с их помощью проникнуть в дом и убить человека. Вы помогли ему без особого риска подобраться к Йигеру в тот момент, когда тот наверняка будет один, потому что назначили вашему боссу свидание на девять часов…

– Я не назначала! – Голос ее опять взлетел слишком высоко. – Это было наше обычное время! А мистеру Эйкену я сказала только потому, что…

– Придержите язык!

Разъяренный Эйкен вскочил и встал перед ней.

– Вы уже однажды попались на его удочку. Теперь он снова ее закидывает. Мы уходим. Я ухожу, и вы уходите со мной!

Я поднялся. Если бы она встала из кресла, я преградил бы им путь к двери, но она осталась сидеть. Джулия Макги запрокинула голову, чтобы смотреть Эйкену прямо в глаза, и я никогда не видел такого каменного лица, как у нее.

– Вы дурак, – изрекла она. И такого ледяного голоса я никогда не слышал. – Неумелый старый дурак. Я подозревала, что это вы его убили, но не хотела верить. Если бы у вас были хоть какие-то мозги… Да не стойте вы тут и не сверлите меня глазами!

Тем не менее он продолжал маячить перед ней, и она развернула свое кресло к Вульфу.

– Да, он взял мои ключи. Сказал, что хочет посмотреть на комнату. Держал их у себя два дня. И да, я сказала ему, что собираюсь туда в воскресенье, в девять вечера. Я обещала держать его в курсе. Держать в курсе! Вот дура-то. – Ее голос оставался ледяным, но в нем появились нотки горечи. – Боже мой, какая же дура…

Вульф покачал головой:

– Вы несправедливы к себе, мисс Макги. Вы не дура. Скорее, гарпия или ламия[25]. Я не в осуждение говорю, просто пытаюсь классифицировать. Фу! – Он обратился к Эйкену: – Итак, что сделано, то сделано. Вопрос, как поступить дальше.

Эйкен вернулся в красное кожаное кресло. Уперши кулаки в колени и стиснув зубы, он изо всех сил притворялся, будто не выбит из седла, но сам прекрасно понимал, что раздавлен. После того как Вульф продиктовал мне черновик заявления, я, предвидя последствия, достал из ящика свой «марли», зарядил и сунул в карман, но теперь понял, что он не понадобится. Я сел.

– Я в затруднительном положении, – сознался Вульф Эйкену. – Самым простым и безопасным выходом было бы позвонить в полицию мистеру Кремеру, попросить его приехать и забрать вас. Но соглашение, заключенное с вашей корпорацией, обязывает меня делать все возможное для защиты ее интересов и репутации и запрещает разглашать факты, способные подорвать ее престиж, если меня не вынудят к тому законный долг гражданина и лицензированного частного детектива. Это почти дословная цитата. Разумеется, нельзя утаить тот факт, что президент корпорации убил ее вице-президента. Подобная возможность даже не обсуждается. Вы обречены. Улики, которыми я располагаю и которые еще соберет полиция, сделают ваше положение безнадежным.

Он выдвинул ящик и достал бумагу.

– Тем не менее в наших силах не допустить того, чтобы существование пресловутой комнаты и связь с ней Йигера стали достоянием общественности. А это и было главной вашей заботой, когда вы пришли сюда во вторник вечером. Сомневаюсь, чтобы это по-прежнему заботило вас, но меня заботит. Я бы хотел по возможности выполнить свои обязательства и потому заготовил черновик признания, который предлагаю вам подписать. Я его зачитаю. – Он взял со стола листок и прочитал:

Я, Бенедикт Эйкен, делаю и заверяю своей подписью это заявление, потому что Ниро Вульф разъяснил мне, что нет никакой надежды скрыть совершенное мною злодеяние. Но я поступаю так по доброй воле и руководствуясь собственным выбором, под давлением обстоятельств, а не Ниро Вульфа. В ночь на 8 мая 1960 года я убил Томаса Дж. Йигера выстрелом в голову. Я привез его тело на Западную Восемьдесят вторую улицу на Манхэттене, опустил в траншею и накрыл куском брезента, который там нашел, чтобы тело не сразу обнаружили. Я убил Томаса Дж. Йигера, чтобы он не заменил меня на посту президента корпорации «Континентальные пластики» и таким образом не отрешил от руководства корпорацией. Поскольку я отвечал за деятельность и развитие корпорации последние десять лет, подобная перспектива была для меня непереносима. Я полагаю, что Йигер заслужил свою участь, и не испытываю никакого сожаления и раскаяния в содеянном.

Вульф откинулся назад.

– Я не упомянул о Марии Перес, так как это несущественно в данном случае и потребовало бы пространных объяснений. Кроме того, нет опасности, что к ответственности за ее смерть привлекут невиновного. Полиция разберется с этим рано или поздно, как и с другими нераскрытыми преступлениями. Вы, разумеется, можете предложить изменения. Например, если вы испытываете сожаление или раскаяние и хотите заявить об этом, то я не возражаю. – Он поднял листок и помахал им в воздухе. – Само собой, в таком виде, отпечатанный на моей машинке, документ никуда не годится. Заявление такого рода должно быть написано собственноручно, так что я предлагаю вам переписать его от руки на листе белой бумаги и поставить под ним свою подпись и дату. Здесь и сейчас. А также написать от руки на конверте мой адрес и приклеить почтовую марку. Мистер Пензер опустит конверт в почтовый ящик неподалеку от вашего дома. Когда он позвонит мне и скажет, что письмо опущено, вы будете свободны и сможете делать что сочтете нужным. – Он обратился ко мне: – Есть шанс, что письмо доставят сегодня, Арчи?

– Нет, сэр. Только завтра утром.

Вульф повернулся к Эйкену:

– Разумеется, я не стану долго тянуть с обращением в полицию. Сделаю это, скажем, около десяти утра. – Он наклонил голову. – Выгода, извлекаемая мною из предлагаемой вам договоренности, очевидна: я получаю вознаграждение от корпорации. Но и ваш выигрыш не менее очевиден. Этот выход гораздо лучше единственной имеющейся у вас альтернативы: немедленного ареста; заключения в тюрьму; предъявления официального обвинения в убийстве, даже в двух убийствах; обнародования информации о комнате и стараниях, ваших и директоров компании, его предотвратить; тягот судебного процесса и весьма вероятного смертного приговора. Даже если вам сохранят жизнь, оставшиеся годы – в вашем-то возрасте – будут незавидны. Я просто…

– Замолчите! – оборвал его Эйкен.

Вульф умолк. Я удивленно поднял брови. Неужели даже сейчас, припертый к стене, президент осмеливается думать, что сможет выкрутиться? Я взглянул ему в лицо, и мне все стало ясно. Нет, это не наглость, происходящая от слепой веры в свою безнаказанность. У него просто сдали нервы.

Надо отдать ему должное, он не пытался вилять или бить на жалость. Не тянул резину, не старался выторговать день или хотя бы час. Эйкен вообще не разговаривал – просто протянул руку ладонью вверх. Я подошел и передал ему документ, потом положил перед ним чистый лист и конверт. Ручка у него была, он достал ее из кармана. Твердой рукой он придвинул к себе лист, но она слегка дрогнула, когда он приблизил перо к бумаге. Секунд десять он сидел неподвижно, словно окаменев, потом сделал еще одну попытку и понял, что рука слушается.

Вульф взглянул на Джулию Макги и произнес таким же ледяным голосом, каким до того говорила она:

– Вы больше не нужны. Идите.

Она хотела что-то сказать, но он оборвал ее:

– Нет. Мои глаза привыкли к уродству, но вы оскорбляете мой взгляд. Убирайтесь. Быстро!

Она встала и вышла. Эйкен механически писал, согнувшись и закусив губу. Наверно, он не слышал этих слов Вульфа. Возможно, вообще не заметил ее ухода. Я бы на его месте точно не заметил.

Глава семнадцатая

В 9.04 утра в субботу я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею, и когда Вульф взял трубку, сообщил:

– Оно пришло. Я вскрыл. Звонить Кремеру?

– Нет. Есть какие-нибудь новости?

– Никаких.

В 9.52 утра я снова побеспокоил босса:

– Только что звонил Лон Коэн. Около часа назад прислуга Бенедикта Эйкена обнаружила его тело на полу в ванной. Он выстрелил себе в рот. Пистолет лежал тут же, на полу. Пока больше никаких подробностей. Звонить Кремеру?

– Да. В одиннадцать часов.

– Конечно. Лон будет признателен, если я позвоню и ему. Есть какая-нибудь причина этого не делать?

– Нет. Но изложи только самую суть, не дословно!

– Хорошо.

В 11.08 инспектор Кремер, сидевший в красном кожаном кресле, оторвался от бумаги, которую держал в руке, и проворчал:

– Это вы написали.

Вульф, сидевший за своим письменным столом, покачал головой:

– Почерк не мой.

– Чушь. Вы прекрасно поняли, что я имел в виду. Взять хотя бы это словечко – «злодеяние». Да и другие не лучше. Ваш стиль. Вы нарочно это сделали. Хотели дать мне понять, что это вы сочинили. Натянуть мне нос, показать фигу. О, я уверен, экспертиза подтвердит, что это его рука. Не удивлюсь, если он настрочил признание прямо здесь, сидя вот в этом кресле.

– Мистер Кремер. – Вульф протестующим жестом выставил руку ладонью вперед. – Если бы даже я согласился с вашим выводом, все равно возражал бы против истолкования моих намерений. Допустим, я дал вам понять, что составил этот документ, но сделал это, только отдавая должное вашему здравому смыслу и уважая ваши способности. Я хотел всего лишь дать понять, что мне ясно: вас не надуешь.

– Ага, говорите что хотите. – Кремер еще раз посмотрел на бумагу. – Вот тут сказано: «…потому что Ниро Вульф разъяснил мне, что нет никакой надежды скрыть совершенное мною злодеяние». Значит, у вас были доказательства. И веские, черт возьми! Какие?

Вульф кивнул:

– Этот вопрос был неизбежен. Если бы мистер Эйкен остался жив, мне пришлось бы на него ответить. Вам бы потребовались доказательства, и я должен был бы их представить. Но он мертв. Я не адвокат, но проконсультировался с адвокатом. Я не обязан предъявлять доказательства, в которых нет необходимости и которые невозможно использовать в интересах общества.

– В интересах общества установить, где и когда было совершено убийство.

– Нет, сэр. Это в интересах полиции, а не общества. Занятный пункт. Если захотите развить эту тему, вам придется предъявить мне обвинение, получить ордер на мой арест, добиться, чтобы прокурор возбудил дело, и пусть решают судья и присяжные заседатели. А поскольку мистер Эйкен мертв и имеется его признание, сомневаюсь, что меня признают виновным.

– Я тоже.

Кремер сложил листок, засунул его в конверт, а конверт спрятал в карман.

– Ну и наглец же вы все-таки!

Он встал.

– Ну, ничего, поглядим еще!

И с этими словами инспектор повернулся и вышел.

В 15.47 в кабинете собрались одна женщина и трое мужчин, не считая Вульфа и меня. Джентльмены, рассевшиеся в желтых креслах, состояли в совете директоров корпорации «Континентальные пластики». Дамой, расположившейся в красном кожаном кресле, была миссис Томас Дж. Йигер. Каждый из них держал в руках машинописную копию документа, полученного утром по почте.

Вульф говорил:

– Нет. Я не стану этого делать. В соглашении не прописано и не подразумевается, что я должен давать отчет о частностях. Если бы я изложил вам доказательства, которые предъявил мистеру Эйкену, или рассказал, как добыл их, это ничего бы не дало. Что до исхода, то он был предопределен самой ситуацией, а не мной. Я только подредактировал развязку. Если бы мы предоставили действовать полиции, рано или поздно стражи порядка добралась бы до комнаты. А узнав о ней, они узнали бы и обо всем остальном. И скандальная история с вашим президентом, мистером Эйкеном, обернулась бы не сиюминутной сенсацией, а продолжительной газетной шумихой. Что касается моего гонорара, то не будете ли вы возражать, если я оценю оказанные мною услуги в пятьдесят тысяч долларов?

– Нет, – ответил один из директоров. – Лично я не буду.

Другой сказал:

– Никаких сомнений.

Третий тоже что-то такое пробурчал.

– Я также вам должна, – добавила миссис Йигер.

Вульф покачал головой:

– У меня есть ваш задаток – доллар. Я оставлю его себе. Я уже говорил, что не беру платы с разных клиентов за одну и ту же работу.

Взгляд его переместился на часы. В четыре у него было назначено свидание с орхидеями. Он поднялся и отодвинул кресло.

– Копии заявления мистера Эйкена можете оставить у себя. Цена им невелика.

В 17.14 я сидел на кухне в подвальном этаже дома 156 по Западной Восемьдесят второй улице. Сесар Перес глубоко погрузился в кресло. Его жена сидела прямо, расправив плечи.

– Мне очень жаль, – сказал я, – но тут уж ничего не поделаешь. Человек, который убил Марию, мертв, но полиция об этом не знает. А если бы узнала, то пронюхала бы и об этом доме, и о том, что вы вытащили тело Йигера и опустили его в яму. Они еще некоторое время надоедали бы вам, хотя, может быть, не слишком долго. Я бы хотел пойти завтра на похороны, но мне лучше там не появляться. Там, возможно, будут полицейские. Они приходят на похороны людей, чьи убийцы не найдены. Ну вот, кажется, я сказал вам все, что нужно, но, может быть, вы хотите о чем-нибудь спросить?

Муж покачал головой, а жена заметила:

– Мы обещали заплатить вам сто долларов.

– Забудьте об этом. У нас и так уже слишком много клиентов. Я оставлю себе доллар и ключи, если не возражаете, в качестве сувенира. Замок вам лучше сменить.

Я поднялся и шагнул к столу – взять сверток в коричневой бумаге.

– Это единственная вещь, которую я прихватил из комнаты. Дамский зонтик. Верну его владелице.

Я пожал руку ей, потом ему и был таков.

На Эдем-стрит я не пошел. Не было у меня никакого желания снова увидеть Хоков или Мег Дункан в домашней обстановке. В понедельник я отправил зонтик и портсигар с посыльным.

Мне следует сделать примечание, на случай если кто-нибудь прочтет мой отчет и решит пойти и посмотреть на гнездо разврата. Вы не найдете его на Восемьдесят второй улице. И людей, которых я поместил в те декорации, тоже не найдете. Подробности происшедшего были именно таковы, какими я их описал, но по понятным причинам я изменил имена, адреса и еще несколько деталей, например название пьесы, в которой Мег Дункан исполняла главную роль. Пьеса еще идет, и актриса по-прежнему блистает. Я смотрел представление на прошлой неделе и убедился в этом.

Если эту историю прочтет Кремер и явится разбираться, скажу, что все придумал, в том числе и это примечание.