Все против всех

10. Ю.Круминьш К.

11 .Сирутс Э.

12. Пратниек К.

13 .Круминьш Н.

14. Рубенис Э.

Из этого списка видно, что, во-первых, в нем нет ни одной венгерской фамилии (что противоречит всем ранее известным публикациям - там, как помните, фигурирует Имре Надь); во-вторых, ничего не упоминается о людях из соколовского списка - а ведь, по утверждению Цвикке, он возглавлял отряд от эвакуации из Тобольска до кровавой ночи 16-17 июля. Опять концы с концами не сходятся... А вот что вполне определенно, так это то, что Юровский - в подчинении даже не непосредственно у Цвикке, а у Цельмса. Кстати, по свидетельству С.Ильичевой, в архиве Цвикке было найдено письменное свидетельство Цельмса, датированное 1938 годом: "В июле 1918 года часть отряда, руководимая Я. Цвикке, выполнила боевое задание по ликвидации Николая Романова, его семьи и свиты".

Запомним эти слова: "боевое задание". А пока стоит отметить, что при такой раскладке Ян Мартинович безусловно участвовал в расстреле - он просто не мог не участвовать...

Есть ли этому свидетельства? Да, только косвенные. Шифровальщик М.Кованов в своих архивных записках сообщает: "В ночь на 17 июля в Дом Ипатьева прибыли два члена ЧК - Ермаков и другой, неизвестный". Кто этот неизвестный? При той раскладке, которую мы имеем, учитывая эти новые данные, это несомненно, Цвикке.

Опять в дымовой завесе сверхсекретности...

Но и это еще не все. В книге "Ясные дали великого пути" есть такой пассаж: "Мы привезли трупы к яме и побросали их туда. Наутро приехал председатель Уралсовета А.Белобородов и ахнул: тела лежат голые у всех на виду! Люди из моего отряда и рабочие Ермакова разожгли два костра, взяли бензин, кислоту, все сожгли - даже трупы собак туда кидали, там все перемешалось".

Читатель, не сочти за труд, перечитай любую, наугад, книгу о тех кошмарных днях, и ты увидишь, что Я.Цвикке противоречит в каждой детали этого жуткого рассказа всем без исключения авторам. Что это, как же понимать? Или у Яна Мартиновича на старости лет "крыша поехала"? Или все прочие лгали - тогда почему? А может, сам Цвикке подпускает нам дезу? Еще одна загадка, еще одна головная боль для историков...

Но самое оглушительное я приберегаю под конец. Помните слова Я.Цельмса: "боевое задание"? Помните, что я писал в начале этой статьи о сверхсекретном и сверхцентрализованном характере всей миссии Цвикке? Пора наконец назвать имена тех, кто дергает все ниточки. Ян Мартинович, еще раз вам слово:

"Ленин устроил совещание с товарищами Дзержинским, Лацисом, Петерсом. Решено было перевести царскую семью в Екатеринбург".

Вот оно! Вот кто правит бал всей операции! Спецслужба! Этим объясняется все: и сверхсекретность, и необычайно широкие полномочия Я.Цвикке, и подчинение ему партийных "фюреров" Перми, Екатеринбурга и Тобольска, и явная подсадная утка миссии В.Яковлева (который метался на транссибирской магистрали, рисковал жизнью, играл ва-банк - и не знал, что он - шестерка, а наверху все схвачено и игру ведет совсем другой кукловод).

В пользу этой версии говорит как раз тот факт, что никогда, ни в одной публикации не фигурировало имя Феликса Эдмундовича по отношению к екатеринбургской (и пермской) трагедии. Удавалось засветить даже Ленина, не говоря уже о Свердлове, он вообще в этой истории мальчик для битья, но Дзержинский всегда оставался в тени. Так и должно быть в уважающей себя спецслужбе: что за тайная полиция, если ее действия перестают быть тайной? Да еще в деле ликвидации императорской семьи - страшно даже выговрить:

Цвикке сообщает и еще одну любопытную деталь! "Книжка Лермонтова "Демон" служила между мной и Лениным для обмена шифрованными посланиями и соответственными донесениями Ильичу". Лихо: Э.Радзинский пишет о шифровке, которую Ф.Голощекин получил от Берзина перед акцией 16 -17 июля. Шифровке, где было "добро" на ликвидацию. А Цвикке, выходит, имел параллельную связь с гораздо более высокой инстанцией. Что это? Если не вранье, значит, еще одно запутывание следов. Снова тень спецслужбы.

И наконец - самое сногсшибательное. С.Ильичева рассказывает, что Цвикке показал ей бумагу на имя Родионова (то есть его самого) на предмет выдачи отряду особого назначения крупной суммы денег. В бумаге было написано следующее: "Петр выдать.

Член Ревоенсовета" и подпись. Две грамматические ошибки великого человека, комментирует Цвикке (попущена запятая после "Петр" и одна буква в слове "Реввоенсовет"). Дело в том, что подпись на документе - И.Сталин. Вот кто неграмотный:

Не знаю, как вам кажется, но, на мой взгляд, это - сенсация. И не только потому, что это собственноручно, самим Сталиным письменно засвидетельствованное, пускай косвенное, участие будущего супердиктатора в истории самого таинственного преступления XX века. Тут открытие похлеще. Ведь все историки всегда сходились на том, что Сталин резко пошел "в гору", к вершинам власти в конце 1919 года, после того как отошел в лучший мир Я.Свердлов и Ленину потребовалась новая "тень", новый беспрекословный исполнитель (он и решил, что нашел его в лице Кобы - надо же было Ильичу так опростоволоситься!). Но сталинская расписка с двумя ошибками неопровержимо свидетельствует: уже весной 1918 года (заседание Ленина с Дзержинским и его присными было 28 апреля) Иосиф Виссарионович имел доступ к стратегическим тайнам ВКП(б) и ЧК - то есть к высшим сферам власти. Причем эта посвященность в святая святых явно непропорциональна его скромной должности члена Реввоенсовета.

И еще: Цвикке пишет: "2 июля в Уфе председатель высшей военной инспекции Подвойский (тот самый, что был военным руководителем октябрьского переворота. - Д.С.), вручил мне удостоверение следующего содержания: Цвикке Я.М.

уполномочивается собрать точные данные по продовольственному вопросу и организации Красной Армии. Всем Совдепам оказывать ему всяческое содействие.

Приказом командующего Урало-Сибирским фронтом (то есть Р.Берзина. Д.С.) мне был разрешен пропуск в любое время в Екатеринбург и его окрестности".

Вот теперь, кажется, все ясно. Схема вырисовалась: Ленин - Дзержинский и ЧК - Подвойский (и военная инспекция) - Цвикке (и его спецназ) екатеринбургская ЧК.

А все остальные - Свердлов, Берзин, члены Уралсовета, Яковлев - это все прикрытие. Причем не факт, что все члены этой группы прикрытия были осведомлены о своей истинной роли. В отношении Яковлева у меня лично возникают весьма серьезные сомнения.

И вот сейчас стоит возвратиться к началу статьи и вспомнить о сетованиях Яна Мартиновича насчет неблагодарности Советской власти по отношению к нему. И насчет того, выжил он из ума или нет.

По-моему, если выжил, то только тогда, когда заговорил на данную тему. Дело в том, что он, а также Ермаков и руководитель уральской ЧК Лукьянов единственные из всех участников операции "Ипатьевский дом", которые умерли в своей постели.

Вспомним: Хохряков и Толмачев погибли на гражданской войне. П.Войков (Пинхус Вайнер) был убит белогвардейцем Б.Ковердой в Варшаве (как сказал Коверда, "это месть за Екатеринбург"). Этим, как ни парадоксально, повезло - их всегда считали героями. А Белобородов, Голощекин, Сафаров, Дидковский, Яковлев, Берзин - все "загнулись" в 1937 году или чуть позже. Все - у стенки или в ГУЛАГе. Юровского оставили умирать самого (у него была жуткая, мучительная язва желудка), но смею предположить - учитывая судьбу его дочери Риммы, отсидевшей двадцать лет, - что, если бы не это медицинское обстоятельство, его бы тоже забрали. Белобородова, впрочем, замели, несмотря на запущенный рак горла - он практически не мог есть; так не дали помереть самому: пытали и расстреляли.

Чем объяснить такое совпадение судеб? Ведь после 1918 года их биографии были весьма различными. Белобородов, к примеру, стал троцкистом (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Голощекин в коллективизацию был большой шишкой - руководил раскулачиванием в Казахстане. Такого рода масштаб был только еще у Кагановича на Кубани и Постышева на Украине (он там устроил "голодомор"). А потом - Каганович стал третьим человеком в СССР (после Сталина и Молотова), а Постышев тоже стал: к стенке. Как и Голощекин:

В общем, как ни верти, а всех их повязал одной веревочкой Ипатьевский дом. И всех за собой в могилу утянул.

Тогда почему из руководителей расстрела уцелели эти трое - Ермаков, Лукоянов и Цвикке? Ермаков, на мой взгляд, - фигура слишком местечковая: в "кремлевские бояре" (выражение Э.Радзинского) не рвался, удовлетворялся славой в родном краю.

Да еще пустил слушок, что скоро помрет - у него-де рак горла: явно на Белобородова нагляделся. А вот Лукоянов и Цвикке: Эти персонажи покруче чекистские волки. Лукоянов в ипатьевском деле - фигура тоже сверхсекретная, появляется и исчезает, не оставляя следов. Не случайно в книге Э.Радзинского он фигурирует как "шпион"! Да и почерк у него какой-то нетипичный, нечекистский - вроде добренький. То не дал матросам надругаться над великими княжнами на пароходе "Русь". То вдруг вернул в Тюмень группу приближенных царя: в их числе - П.Жильяр, С.Гиббс, С.Бкусгевден, Е.Эрсберг, М.Тутельберг, А.Теглева.

Этот список всех исследователей ставит в тупик. То, что все упомянутые лица - иностранцы (как Жильяр или Гиббс), либо имеют германское (из Прибалтики)

происхождение - ясно. Из этого делается вывод, что их пощадили из-за Брестского мира (тогда такая тенденция действительно была - понежнее с немцами!). Напомню, что из тех, кто остался в Ектеринбурге, уцелели только двое - лакей Чемодуров, который заболел и был положен в тюрьму, и камердинер Волков, который сбежал из-под расстрела (уже в Перми).

Но, во-вторых, германская фамилия не спасла от смерти гоф-лектрису Е.Шнайдер. А во-вторых, почему пощадили А.Теглову? Э.Радзинский пишет: "Она была в нежных отношениях с Жильяром. Лукоянов это знал и: не стал разбивать любящую пару".

Серьезно? Ах, какой добрый, сентиментальный чекист, который только что провернул потрясающую провокацию - "переписку" Николая с "заговорщиками" (сам же из ЧК с царем и переписывался); провокацию, на основании которой прогремят выстрелы в подвале Ипатьевского дома. Не верю! И оттого ставлю в этом деле знак вопроса и многоточие:

Насчет живучести Цвикке и Лукоянова могу сказать следующее: именно потому, что они после завершения операции "легли на дно" (в плане карьеры и болтливости), не хватали звезд с неба, не напоминали о себе особо, не требовали моральных диведендов, как, скажем, Юровский, и не рвались в столицу, - оттого и выжили.

Иначе нашлось бы им местечко, как сказал А.С.Пушкин, "среди нечуждых им гробов":

Кстати, то, что Цвикке так и не дождался публикации своей книги, а рукопись ее после его смерти угодила в архив одного из музеев Риги (то есть практически в спецхран - кто там ею заинтересуется?), тоже, по-моему, весьма симптоматично.

Повторяю: все сказанное представляет интерес при одном условии: если книга Я.Цвикке - не дезинформация. Учитывая детективную запутанность истории с убийством Романовых, я не исключаю и такого:

"Философия убийства": исповедь пермского палача История - весьма капризная дама. К одним она благосклонна, а к другим - увы: В истории гражданской войны на Урале есть эпизод не менее значимый, чем трагедия в Ипатьевском доме. Это - убийство великого князя Михаила в Перми.

Сей трагический факт знаменателен и сам по себе, и тем, что он предшествовал екатеринбургской и алапаевской бойням. Михаил Александрович Романов был последним Романовым, хотя бы формально и хотя бы короткий срок выполнявшим функции монарха. Да и сам по себе персонаж он не менее интересный и драматический, нежели Николай Второй. Но еще интереснее здесь фигура палача, так как главный режиссер и постановщик пермской трагедии --личность просто несоизмеримая с нашими старыми знакомыми: Юровским, Голощекиным и К. Те, даже если судьба заносила их в верхние эшелоны власти, все-таки были персонажами явно второго плана - либо исполнителями, либо фигурами местного значения. Во всяком случае, их местечковость бросается в глаза при первом же знакомстве. И дело не в должностях, ими занимаемых, а в масштабе личности. Ни один из них не мог, да и не пытался преодолеть провинциальную планку, стать руководящим деятелем не регионального, а российского масштаба. Не случайно Белобородова не без иронии называли "уральским Наполеоном", с ударением на слове "уральский".

Совершенно иная картина возникает, когда знакомишься с героем нашего рассказа.

Это личность во всех отношениях незаурядная и, безусловно, масштабная. Он принадлежит к особой породе людей, которых выделяют непредсказуемость поступков, импульсивность, фанатичная вера в удачу, богатая фантазия, прожектерство, смелость, решительность, жестокость, эгоцентризм, любовь к внешним эффектам, мифотворчеству и политиканству, склонность к перемещениям в географическом пространстве, к отмене устоявшихся нравственных норм.

Итак, представляем героя нашего рассказа: Гавриил Ильич Мясников (1889 - 1945).

Родом он из прикамского города Чистополя, что в Татарстане. Выходец из бедной многодетной семьи. Образование - четыре класса ремесленной школы. И биография, поражающая своей незаурядностью и, если хотите, литературностью. "Какие биографии!" - восклицал Э.Радзинский, говоря о жизни и смерти многих участников российской смуты начала века. Смею утверждать: даже на этом фоне история Мясникова - явление совершенно экстраординарное.

Впрочем, судите сами. Вот что сообщает по этому поводу заведующий библиотекой НИПЦ "Мемориал" Б.Беленкин ( г. Москва):

"В 1905 г. Мясников едет в Мотовилиху и поступает на знаменитый пушечный завод.

Здесь он прожил четыре с половиной года и начал свою революционную деятельность:

вступил в РДСРП(б), участвовал в "эксах" и вооруженном восстании (1905 г.), там же его избили до полусмерти казаки и в первый раз арестовали. Первый побег - в 1908 г. Далее - череда арестов, побегов, переездов по чужим документам. С 1914 по март 1917 г. Мясников отбывает заключение в Орловской каторжной тюрьме, где окончательно формируется его мировоззрение (одновременно с голодовками, пытками и избиениями идет процесс усиленного самообразования). Весной 1917 г. он возвращается в Мотовилиху и сразу же занимает заметную позицию в местной партийной и советской иерархии: Организатор убийства великого князя Михаила Александровича (в ночь с 12 на 13 июня 1918 г.). После падения Перми (декабрь 1918 г.) некоторое время находился на фронте в качестве комиссара дивизии. Пик партийной карьеры пост председателя Пермского губкома (1920 г.). Тогда же начинаются его идейные расхождения с "генеральной линией". Оппозиционная активность периода 1921 - начала 1922 г. заканчивается исключением из партии.

После нескольких недель на посту заместителя директора Мотовилихинского завода его арестовывают, но двенадцатидневная голодовка протеста приводит к освобождению. Живя в Москве без права покидать город, продолжает оппозиционную деятельность. В 1923 г. - снова арест, и после раздумья, куда выслать - в Минусинск или Берлин - ОГПУ останавливает свой выбор на последнем.

В Берлине Мясников не сбавляет политической активности, сходится с местными "левыми". Между тем в Москве ОГПУ активно разрабатывает дело "Рабочей группы", почти ничем не проявляющей себя оппозиционной организации, по сути, партии, которую еще весной 1923 г. пытался создать Мясников (об этом - ниже. - Д.С.). В сентябре арестовано свыше 20 человек, к октябрю основной этап следствия закончен. В начале ноября Мясникова заманивают в Москву и арестовывают.

Длительная голодовка протеста, попытка самоубийства, полный отказ от участия в следствии --все это заканчивается трехлетним тюремным сроком, по отбывании которого ему немедленно дают новый, такой же. Но: вскоре почему-то, зная склонность Мясникова к побегам, заменяют тюремный срок ссылкой в: Ереван. Оттуда он снова бежит - на сей раз в Иран - в ноябре 1928 г. Следует пребывание в иранских, а затем турецких тюрьмах, но, благодаря усилиям возникшего в Германии "Комитета помощи Мясникову", турецкие власти отменяют приговор - четыре года тюрьмы. Мясников получает въездную визу во Францию.

Первые годы в эмиграции Мясников пытается играть политическую роль среди местных "левых", но суд по случаю кражи у него рукописей, провал ряда начинаний, арест и угроза высылки из Франции сводят на нет его политическую деятельность. До конца тридцатых годов он: пишет трактаты, разоблачающие "предательскую политику и идеологию Сталина, Троцкого, Бухарина и других бывших и настоящих советских лидеров. Единственный источник дохода во Франции - физический труд на разных, обычно небольших, предприятиях. Во время немецкой оккупации его арестовывают, и в течение года он находится в гитлеровских концлагерях. Совершив очередной побег (чем не кандидат в книгу рекордов Гиннеса! - Д.С.), до освобождения Парижа союзниками Мясников живет по чужим документам. С 1929 по 1939 г. он неоднократно обращается в советское представительство с просьбой разрешить ему снова вернуться в СССР: скорее всего, все эти обращения (исключая, может быть, последнее, в 1939 г.) занимали какое-то место в игре, которую он вел против политического режима в СССР. В конце 1944 г. советское представительство сообщило Мясникову, что такое разрешение наконец получено, и в январе 1945 г. он возвращается в Москву. Последовал арест, девять месяцев следствия, суд и расстрел (16 ноября 1945 г)".

Вот такая биография. Ни один писатель такую судьбу специально не придумает, а если и придумает, не поверят, скажут, что чересчур много майн-ридовщины.

Хочу особо обратить внимание читателя вот на что. Вскользь упомянутые Б.Беленкиным оппозиционная активность 1921-1922 годов и "Рабочая группа" отнюдь не заслуживают скороговорки: это было совсем не рядовое явление в политической жизни тогдашней Совдепии, а по ряду признаков их можно считать и вовсе уникальными. Присмотримся поближе.

1921 год, если помните, был годом Кронштадта и антоновщины, Урало-Сибирского восстания и сплошной мелкобуржуазной (читай крестьянской) контрреволюции, которая "страшней Деникина, Колчака и Врангеля, вместе взятых" (В.И.Ленин). И еще: год приснопамятной внутрипартийной дискуссии о профсоюзах, роль которой в становлении тоталитаризма в нашей стране общеизвестна. То, что все ведущие политические силы (и персоналии) внутри ВКП(б) схлестнулись в ходе этой дискуссии насмерть (и свою последнюю, по сути уже пиррову победу на ней одержал Ленин), тоже общеизвестно.

А вот то, что практически не помнит никто: помимо столичных "зубров" в этом своеобразном политическом рестлинге участвовал еще один политик Г.И.Мясников.

Участвовал со своей не совпадающей ни с чьей программой, с претензиями на право говорить на равных с вождями партии (и если хотите, на власть в соответствующих масштабах). Отметим: Мясников был единственным в тогдашней России, а в дальнейшем - и в СССР региональным лидером, бросившим такой вызов как Ленину (самому!), так и уже дышащим ему в затылок преемником. Воистину наш родной Урал вновь отличился:

Могут возразить: ну и что, просто мания величия провинциального мини-фюрера.

Позвольте не согласиться, и вот почему. Как вы уже помните, 1921 год для Мясникова был годом старта в его двадцатичетырехлетней борьбе с режимом. Борьбе, которую он начал раньше Троцкого (тот еще у власти), раньше Бухарина и Рыкова (те еще вполне лояльны, считают себя фигурами номер один и ни о чем таком не помышляют), раньше памятных разоблачений Ф.Раскольникова, И.Рейсса и В.Кривицкого, раньше легендарной подпольной организации М.Рютина. И что важнее всего, отнюдь не в качестве одиночки. "Рабочая группа" Мясникова действительно была первой (де-факто) политической оппозиционной партией, возникшей на территории СССР после его образования; причем партия эта по замыслу должна была стать инструментом озвучивания политических притязаний Ильича №2 на власть (точно так же Ильич №1 создавал свою "партию нового типа" и с той же целью).

Чувствуете замах? Можно смело утверждать, что ничего подобного потом не будет до самой перестройки. А если учесть, что это региональная инициатива, то следует признать: вызов был для верхушки ВКП(б) серьезнейший, и отнеслись в Москве к нему вполне адекватно.

И еще одна характерная деталь, говорящая о размахе мясниковского начинания и о небезуспешности многих его инициатив. Вспомните немецкий "Комитет помощи Мясникову". Это уже уровень, как тогда говорили, в мировом масштабе: не каждому руководящему деятелю Коминтерна такая честь выпадала. Во всяком случае, про комитет помощи Ленину слышать что-то не приходилось. А то, что этот комитет сумел повлиять на турецкую Фемиду (в те годы в Турции коммунистов зашивали в мешки и выбрасывали в Черное море) и добиться не просто смягчения приговора, а его отмены, говорит само за себя. Выходит, комитет был весьма влиятельный, и такой вряд ли стали бы собирать для спасения мелкого провинциального параноика.

Мясников в Берлине явно времени даром не терял.

В этой связи для нас особенно интересны истоки карьеры этого безусловно незаурядного человека. А они со всей неизбежностью возвращают нас в 1918 год, к роковой ночи с 12 на 13 июня. Дело в том, что вся жизнь Мясникова до этой ночи - в общем-то преамбула. "Эксами", побегами могли тогда похвастаться многие. А вот убийство Михаила - это входной билет Мясникова в большую Историю.

И тут нам на помощь приходит: сам Мясников. В 1935 году, находясь на полулегальном положении во Франции и испытывая необходимость в создании своего рода собственной апологии, а может, для своих сторонников, Мясников написал так называемую "Философию убийства", уникальнейшее произведение, раскрывающее для нас многие темные места истории. Это не мемуары в привычном смысле этого слова, а нечто вроде своеобразного "самоаналитического этюда" на 429 страницах. В 1940 году Мясников отправил свой труд: Сталину. Поворот сюжета, однако! А в 1945 году сия рукопись стала томом следственного дела Мясникова. Что интересно, на допросах Мясникова его "Философия" в вину ему ни разу не ставилась. После приведения приговора в исполнение рукопись, против обыкновения, не сожгли, а сохранили в спецхране; о ее существовании долгое время было известно лишь благодаря интервью экс-консула СССР в Париже Л.Тарасова на страницах журнала "Огонек" в 1966 году.

Рукопись имеет подзаголовок: "Как и почему я убил Михаила Романова". Учитывая явно апологетический характер всего сочинения, нетрудно сделать вывод: именно факт пермского убийства был для Мясникова ключевым в оценке собственного жизненного пути. Живя в парижском подполье, под угрозой мести и со стороны монархистов, и со стороны НКВД, оттесненный в качестве антисталинского оппозиционера гораздо более крупнокалиберными фигурами, типа Троцкого или Зиновьева и Каменева, Мясников гордо заявляет: я убил Михаила - только так и не иначе, никаких "великих князей" и прочая! Я сделал это сам - и еще до Екатеринбурга! И это мой главный вклад в революцию!

Сами понимаете, читать такие откровения приходится далеко не каждый день. У меня возникает лишь единственная аналогия с мемуарами В.Пуришкевича, где он подробно описывает, как убивал Распутина. Поэтому для нас мясниковский "самоанализ"

представляет огромный интерес. Что же там мы встречаем?

Фактологического материала в "Философии убийства" немного, и он не бесспорен.

Мясников сообщает о каком-то заговоре с целью освобождения князя и о том, что в связи с этим глава Пермской ЧК Ф.Лукоянов (наш старый знакомый) расстрелял некоторое количество рабочих, по партийной принадлежности эсеров и меньшевиков. Явное вранье! Лукояновские расстрелы, судя по документам, имели место много позже описываемых событий, а что касается рабочих левой партийной принадлежности, якобы организующих заговор в пользу монархии, это уже даже не смешно. Мясников еще упоминает какого-то унтера, который ему тет-а-тет перед расстрелом что-то на сию тему сообщил, и приводит кое-что из разговоров городских обывателей. То есть откровенный блеф, да еще с неясной целью. Не в этом состоит ценность мясниковского "шедевра".

Главное, на мой взгляд, сосредоточено в двух отрывках. В одном из них Мясников описывает свою палаческую инициативу. Предоставим слово самому Гавриилу Ильичу:

"Это надо сделать так, чтоб и голову контрреволюции снять, и Советскую власть оставить в покое. Если будет нужно в угоду буржуазии Запада, в целях избежания столкновений, найти виновника, ответственного за этот акт, то я предстану перед судом и возьму на себя всю ответственность: Это единственный путь: Но как делать? Если пойду в номера и просто пристрелю Михаила, то кто поверит, что я, член ВЦИК, действовал без предварительного обсуждения с верхами? Не поверят.

Будут шуметь, и вместо того, чтобы убрать эту падаль с дороги революции, может случиться, что труп Михаила будет превращен в баррикаду мировой буржуазии: Есть опасность осложнений, и приму это за установленный факт. Но есть и опасность:

оставить в живых эту пакость. Итак: убивать опасно, а не убивать еще опасней.

Как быть? А что, если взять да и "бежать"? (Этот термин у Мясникова явно означает "убить при попытке к бегству": в 1922 году его самого чуть-чуть так не кокнули в советской тюрьме, и он напишет: "Меня бы бежали, как я "бежал" некогда Михаила". - Д.С.). Далее: "А почему бы нет? Они хотят его: выкрасть и увезти, так почему же мне нельзя? Для одного невозможно, ну так ведь это и не обязательно. Нужно только все продумать во всех деталях и остановиться на окончательном, твердом решении и простом плане. Говорить ни с кем до решающей минуты не буду, а в решающую минуту позову товарищей и расскажу им, что надо делать: И если он (Михаил) до сих пор не убежал, то только потому, что он ленивый дурак... Ленин и Свердлов могут козырнуть: вот приказы, вот телеграфные распоряжения, а вот последствия нашего гуманного отношения. Вот и будь после этого: никак нельзя - они процитируют кого-нибудь и скажут: твердость, твердость и еще раз твердость. И волки будут сыты, и овцы целы. То, что надо. Это не расстрел, не убийство: он исчез, его нет. Он будет убит, это ясно, но только мне и моим товарищам, кому я доверю тайну. А для всех он бежал, и хорошо. А как отнесутся к этому Ленин и Свердлов, для меня безразлично. Я знаю и выполню свой долг, а потом на мне пусть хоть выспятся: Точка. Конец колебаний и сомнений".

Далее Мясников подробно описывает, как добровольно, удивив всех, напросился работать в ЧК, вышел на контакт с окружением вельможного ссыльного, был подозрительно быстро рекомендован в качестве "опытного чекиста" (проработал шесть дней!) в Екатеринбург, но успел организовать киллеровскую команду, которая все и провернула. Сам Мясников только дирижировал по телефону, да еще после убийства исполнители перед ним во всем отчитались. Каждый взял по безделушке из карманов убитых. Через некоторое время по просьбе Мясникова Ленин и Свердлов были конфиденциально проинформированы об истинном положении дел. И остались "весьма довольны".

Вот что пишет по этому поводу Б.Беленкин: "В истории убийства Михаила, благодаря мясниковскому мемуару, можно найти исчерпывающие ответы на вопросы, давно мучающие исследователей. Насколько самостоятельными были или могли быть инициативы "снизу", какова была позиция центра по отношению к бессудным несанкционированным расправам, в чем вообще в этот период (до августа-сентября 1918 г.) заключалась оппозиция "провинция - центр"? Мясниковский текст среди прочего развенчивает излюбленный миф о централизованном тайном заговоре против Романовых: все было примитивней, ничтожней и безнравственней. Создается впечатление, что центр не без удовлетворения наблюдал, как амбициозные большевистские "удельные княжества" повязывают себя по рукам и ногам кровью своих жертв. В тот период центр вообще удерживал власть отчасти благодаря именно местным инициативам - в области и экономической, и военной, и карательной.

Здесь я позволю себе не вполне согласиться с вышеприведенным текстом в плане отсутствия "централизованного заговора". Во-впервых, пермское убийство нужно рассматривать в контексте всех остальных акций (Екатеринбург, Алапаевск, Ташкент, Петроград), а там центр "наследил" очень даже густо. Во-вторых, сам Б.Беленкин признает, что "самоустраненность центра от бурной активности местных мясниковых и есть самое явное соучастие - не менее преступное, чем тайные указания". В-третьих (и это главное), хотя Беленкин считает, что "не верить Мясникову нет оснований", я все же не склонен доверять Гавриилу Ильичу на все сто процентов. Слишком уж сильно сказываются в его писаниях законы жанра апологетики. Ему нужно непременно доказать именно свой приоритет в расправе, убедить всех, что именно он, а не Ленин и Свердлов - инициаторы всего случившегося (в свете всего ранее сказанного читателю уже должно быть ясно, зачем автору мемуаров все сие надо). А посему - есть основания сомневаться, и весьма веские.

Второе и, наверное, самое интересное: как Мясников себя готовил в плане идейном к Главному Событию своей жизни. Гавриил Ильич, еще раз вам слово:

"Я, может быть, физически не убью ни одного, но надо быть лично готовым к тому, чтобы убить их всех: И только в том случае я имею право пойти на это дело: Готов ли я? Без всяких колебаний: А странно все-таки: Иван Сусанин, крестьянин, спасает Михаила I. А я, рабочий, изгой, смерд, уничтожаю Михаила II и последнего. Начало и конец, альфа и омега: Михаил: Кто я? Сын смерда, пролетарий, сижу в одиночке. За что? За мою правду; за то, что, вкусив от древа познания добра и зла, понес эти плоды к таким же пролетариям: Вот я - атеист, а там - православные, Достоевские, Мити и Алеши Карамазовы (!). Это они поют "Христос воскресе", избив меня за то, что я не хочу им подпевать (!). Может, поэтому я понимаю образ Смердякова, как еще никто не понимал: Если Моисей убивает 15000 человек, то это нормально и законно, а если трудовик (!) убил Моисея, то это богопротивно, ибо "не убий"... Если б Толстому предстояло убить Михаила и спасти тысячи жизней трудовиков (!), то убил бы он? Если б ему нужно было убить тифозную вошь и тем спасти множество жизней от заразы? Убил бы он и не задумался? А Достоевский? Этот откровенный защитник самодержавия, православия и народности стал бы думать еще меньше, чем Толстой: Надо реабилитировать Смердякова от гнусностей Достоевского (!!!), показать величие Смердяковых-борцов на сцене битвы свободы с гнетом богов (!!!). :Все против меня - Толстой, Достоевский, Милюковы, Керенские, колчаки (!!!). И вот я один против всех.

Скучно, брат. В тюрьме поневоле один, а когда в кругу товарищей, но один - это тяжелей, чем одиночка. Но нет: я чувствую, что делаю нужное и полезное нашей революции дело. В этом моя сила и право".

Согласитесь, такое колоссальное саморазоблачение приходится читать не каждый день. В этом почти параноидальном "потоке сознания" до ужаса явственно вырисовывается лик человека с ницшеанскими претензиями, искренне считающего себя сверхчеловеком, который один против всех творит историю. Между прочим, идеи впоследствии трижды обруганного и проклятого советской идеологией Ницше были чрезвычайно близки тогдашним "левым". Вспомните хотя бы М.Горького: все его хрестоматийные "соколы" и "буревестники", горящее сердце Данко и знаменитое:

"Человек - это звучит гордо" - все это напрямую взято из идейного и художественного арсенала великого немца. Более того, можно прямо утверждать, что для Мясникова цареубийство становится прямо-таки религиозным, сакральным актом очищения от скверны (отсюда и ссылки на Библию и воспринятого в кривом зеркале Достоевского).

В этом смысле мясниковский опус - документ чрезвычайной значимости. Ведь в нем, как нигде более, действительно раскрывается философия убийства, препарируется анатомия террора не просто как истребления людей, но, если хотите, как целого философско-культурного явления. И отнюдь не только "красного террора". Такая же сакральная подоплека имелась и у "белого", и у "черного", фашизоидного, а позднее - и просто фашистского террора. В.Пуришкевич, к примеру, в мемаурах описывал свою душевную и затем организационную подготовку к ликвидации Распутина чуть ли не теми же словами, что и Мясников; он тоже уничтожал "вошь" И само убийство для него было просто тяжкой, но необходимой работой, своего рода "авгиевыми конюшнями": он не психовал, как Юсупов, переходивший от парализующего страха к истерическому глумлению над полумертвым Распутиным, нет, единственное, что волновало Владимира Митрофановича, так это то, что не с первого раза попал в бегущего Григория Ефимовича. И так же будут потом черносотенцы стрелять в Милюкова, в Герценштейна: А эсеры - в великих князей, в генералов, в городовых. И в "белом" лагере та же картина. Знаменитый русский журналист А.Амфитеатров отказывал красным ("жидам", по его терминологии) в праве называться людьми и писал: "Со зверями не разговаривают - на них охотятся!"

Крупнейший прозаик Серебряного века М.Арцыбашев призывал беспощадно истреблять всех, кто хотя бы косвенно причастен к торжеству большевизма, в том числе и левую интеллигенцию типа М.Горького или поэтов-футуристов, что ужаснуло даже такого террористического патриарха, как Б.Савинков. А Д.Мережковский и З.Гиппиус, считавшиеся до революции, согласно картотеке департамента полиции, "террористами", почитали большевиков за "воинство Антихриста", уповали на некоего харизматического вождя, который беспощадно поразит сие исчадие ада, и готовы были признать таким новым "архангелом Михаилом": Гитлера. Всех их объединяло как раз то, что с предельной и вульгаризированной откровенностью вскрыл на страницах своей "Философии убийства" уральский претендент в Наполеоны:

готовность перешагнуть через человеческие и божеские законы во имя очищения человечества от зла (у каждого зло персонифицировано по-своему, и в этом - ядовитейшая фантасмагоричность всего происходящего, ибо злом они считали друг друга!).

И еще. Вне зависимости от цвета знамен, у всех идеологов "философии убийства" - высокие помыслы неизбежно на практике (прямо по Достоевскому) приобретали чудовищную, бредовую окраску. Как это было у красных, мы уже знаем, а вот несколько фактов с противоположной стороны баррикады. В 1921 и 1927 годах на стол руководителя Российского Общевойскового Союза А.Кутепова дважды ложился поразительный документ - план бактериологической войны против СССР. Автором был фантастический человек - Э.Опперпут, фанатичный белогвардеец и одновременно:

чекист. Как Опперпут собирался отделить в этой войне коммунистов от остального населения страны, неясно. Главное, что Кутепов не только не дистанцировался от такого документа, хотя бы из нравственных соображений, но изучал его как практическую директиву. А в 1922-1933 годах некий С.Соколов в эмиграции создал "Братство русской правды" и одиннадцать лет издавал журнал с таким же названием, где советовал жителям СССР заниматься "вредительством". Это слово перекочевало в сталинский лексикон именно от С.Соколова, "кидать в комсомольские танцульки всякую вонючую дрянь", "мазать г:ном красные памятники" и даже "стрелять из-за угла по коммунистам: из лука стрелами, отравленными тараканьей бурой". После смерти С.Соколова в 1936 году выяснилось, что у него был рак мозга. Но ужасает не то, что у конкретного журналиста "поехала крыша", а то, что членами этого "братства" были несколько великих и светлейших князей, что его поддерживали такие зубры эмиграции, как П.Краснов и Д.Хорват, начальник русского Харбина, что Соколова особо благословил глава Русской Зарубежной Церкви митрополит Антоний Храповицкий, известный черносотенец, что некролог по Соколову, написанный П.Красновым, был опубликован в чрезвычайно престижном эмигрантском журнале "Часовой", органе связи участников белого движения. Выходит, были согласны с шизофреническими планами Соколова?

Диагноз ясен. Налицо массовое и заразное политико-психологическое заболевание (Д.Зубарев), охватившее едва ли не всю Россию. И исповедь пермского цареубийцы - ярчайшее тому свидетельство. Как написала в том же 1918-м Зинаида Гиппиус:

Мы, умные, - безумцы; мы, гордые, - больны.

Растленной язвой чумной мы все заражены.

О праве наций на "самоопределение"

В ряду многочисленных проблем, так или иначе связанных с историей гражданской войны в России, есть одна - весьма сложная и болезненная. Тем более что и сейчас ее решение - одна из актуальных задач Российского государства. Это - проблема национальных движений в России. Для нас эта тема интересна вдвойне, так как в силу ряда причин Урал оказался в эпицентре развернувшейся трагедии национальных меньшинств.

Когда говорят о причинах кризиса, сокрушившего в начале XX века Российскую империю, обычно ищут не там, где надо, - в основном потому, что слепо следуют штампам из ленинских работ. На мой взгляд, традиционным ссылкам на "противоречие между трудом и капиталом" и на пресловутый аграрный вопрос придается неоправданно большое значение. Подробнее на объяснениях остановимся в следующих главах, но уже сейчас можно твердо констатировать - вышеупомянутые проблемы, несмотря на свою несомненную реальность, не были главными движущими силами кризиса. Российскую империю не в последнюю очередь нокаутировал национальный вопрос.

В связи с этим не могу не удержаться, чтобы не процитировать резковатое, но остроумное высказывание одного из наиболее авторитетных историков современности, Дж. Кэннона: "Царский режим погиб, по существу, от несварения желудка, не сумев переварить национальные меньшинства, которые он по неосторожности отправил в рот". Вот так...

Начиная уже, как минимум, с Петра I (а фактически гораздо раньше) Российское государство структурировалось именно как империя, по принципу "наша власть есть господство над народами". Так в свое время, кстати, гордо заявляли гунны.

Причем, если в период XIV-XVII веков русские, будем говорить, сожительствовали с аборигенами Поволжья, Урала, Сибири и Дальнего Востока, занимая разные "экологические ниши" (в биологии это определяется как симбиоз), то начиная с походов Ивана Грозного на Казань и Астрахань и особенно с петровских войн на первый план выходит такой прием: прямая военная экспансия с последующей аннексией.

Я даже не буду тратить время на выяснение вопроса о так называемом "добровольном присоединении" - это для Хрюши и Степашечки. Сами творцы колониальной имперской политики - и политические дирижеры, и военные исполнители - были гораздо откровеннее своих сегодняшних адептов: приказы по войскам перед очередной акцией всегда начинались стереотипной фразой: "Стремясь к дальнейшему расширению границ Российской империи..." Яснее не скажешь.

Естественно, что на территории дооктябрьской России были постоянные "горячие точки". Самые главные из них: Польша и Литва, где народ в конце XVIII века и в XIX веке шесть раз поднимал оружие против царизма, и Северный Кавказ, а также этнически и культурно тяготеющая к нему Абхазия. Считается, что Кавказская война длилась двадцать пять лет. Очередная неправда! Двадцать пять лет - это только период, когда во главе северокавказского сопротивления стоял Шамиль (1834-1859 годы). Сама же война началась в 1804 году и окончилась лишь в 1864 году, когда пал последний укрепленный пункт горцев - урочище Кбааду (ныне Красная Поляна в Ставропольском крае). Итого - шестьдесят лет! Причем спустя тринадцать лет, в 1877-1878 годах, вновь восстали Абхазия, Ичкерия и Дагестан. А полупартизанское-полуразбойничье движение абреков не утихало на пространстве от Туапсе до Дербента вплоть до 1917 года!

Отношение к антиколониальным движениям в России было неоднозначным. Одни рукоплескали колонизаторам ( "Смирись, Кавказ, идет Ермолов!") и призывали усмирить "злого чечена" или "кичливого ляха". Другие предупреждали о порочности такой политики. И не только в этическим плане (безнравственно проливать свою и чужую кровь ради завоеваний!), но и в практическом - тоже. Например, для Верещагина, великого художника, лично участвовавшего в колониальных войнах, была бесспорна огромная опасность, таящаяся в перманентном расширении державы за счет присоединения все новых и новых инонациональных регионов. Во-первых, население этих новоприсоединенных владений явно не в восторге от такого поворота дел и только ждет своего часа, чтобы "спрыгнуть с подножки". Во-вторых, все меньше в таком государстве удельный вес русских (и вообще славян), все более начинает оно приобретать черты "химеры" (по Л.Гумилеву нежизнеспособное соединение несоединимых элементов).

Вряд ли случайно, что в конце XIX века современник Верещагина граф С.Витте писал: "В многонациональном государстве типа России есть только два пути государственного строительства. Либо создать политический идеал, который будет приемлемым для всех, либо отпустить на волю те народы, которые его не приемлют.

Третий путь - подавление несогласных - для государства равносилен замедленному самоубийству". Ах, если бы тогдашние (и последующие) правители вдумались в слова одной из умнейших голов России!

Впрочем, до поры "горячие точки" на карте Российской империи оставались именно "точками" - хотя и довольно жирными, - и власти оставался простор для маневра.

Но всему приходит конец, и он наступил в начале XX века, когда запылали все без исключения национальные регионы империи. Даже самые традиционно мирные - Украина, Молдавия, протестантская Балтия (Латвия и Эстония), наконец - внутренние районы России с преимущественно татарским населением. Не все они, естественно, жаждали государственной независимости, но все предъявляли требование автономии и реального самоуправления.

Причем боролись за это самыми различными средствами. И мирными, через механизм парламентской и иной легальной деятельности. Во всех составах Государственной Думы были представлены политические партии и объединения практически всех более или менее крупных народов империи. И методами нелегальной борьбы, вплоть до вооруженной. Это - повстанческое движение в Латвии в 1905-1907 годах, среднеазиатское восстание 1916 года, действия "гайдуков" т. Котовского в Бессарабии. Каково было отношение к вышеупомянутым фактам большевиков? На словах - самое приветствующее. Еще бы! Для них национально-освободительное движение было не просто возможным союзником. Они прекрасно понимали, что свалить империю самим большевикам явно не под силу. Так пусть ее свалят восставшие народы - в борьбе все средства хороши! И так появляется знаменитый ленинский постулат - "о праве наций на самоопределение вплоть до государственного отделения". Сразу одним выстрелом убиваются два зайца: антиколониальное движение, интересующее большевиков главным образом как бульдозер для сноса Российской империи, получает вполне легитимное обоснование своей борьбы, а сами большевики набирают дополнительные очки благодаря поддержке националистов. Накануне Октябрьского переворота все это очень и очень им пригодится.

Но это - на поверхности. А у Ленина, как всегда, приготовлена и подводная часть айсберга. В работе, название которой дало имя этой главе, Ленин, полемизируя с Розой Люксембург, бросает весьма знаменательную фразу: "Мы не за мещанский идеал федеративных отношений!"

Вот как? Простите за мою непонятливость, товарищ Ленин, но если вас не устраивают федеративные отношения (кстати, почему они "мещанские"?), то какие же тогда "отношения" вы собираетесь вводить на территории России (и не только Россия - вспомните о планах мировой революции!) после завоевания власти? Ведь альтернатива федеративным отношениям - унитарные.

Проговорился Владимир Ильич! Ведь в одной этой фразе, как в капле воды, видно истинное отношение вождя революции к национальным движениям.

Они хороши до того момента, когда с их помощью рухнет Российская империя. А далее - "мавр сделал свое дело, мавр может уйти". Во-первых, потому что большевики - интернационалисты и не могут поддерживать "узкий национализм". Само это слово при советской власти станет бранью и - что еще страшнее - политическим ярлыком для репрессий. А во-вторых, в случае победы национальные движения, естественно, придут в своих регионах к власти. А этого допускать никак нельзя - не за то боролись товарищи коммунисты. "Вся власть - Советам!" (читай - ВКП(б), и никому более).

И произошло то, что и должно было произойти. После 7 ноября 1917 года все без исключения национальные движения на территории рухнувшей империи стали для большевиков врагами. Без разницы, какой они, эти движения, окраски - правой или левой, социалистической (как на Украине или в Закавказье) или религиозной (как в Крыму, Казани или в Средней Азии).

Большевики могли вступать с националистами во временные соглашения против...

националистов. Как заключали они альянс, весьма недолгий, с казахскими и ферганскими басмачами или пытались опереться на Кавказе на ингушей против осетин, используя осетино-ингушские противоречия.

Но в целом все "националы" стали врагами. Белорусы из Белорусской Рады и молдаване из организации "Сфатул Цэрий". Карельские националисты из недолго просуществовавшей "Поросозерской республики" и крымские татары, создавшие под руководством Султан-Гирея столь же недолговечную Крымскую автономию. Осетины, воевавшие под началом братьев Георгия и Лазаря Бичераховых, и кабардинцы, служившие у генерала Бета Исмангулова. Автономисты из Казани и так называемые кулацко-тойонские мятежники Якутии (тойоны - якутская родовая знать). В общем, все... Сколько стоило это России крови - никто еще толком не подсчитал.

И сопротивление в национальных регионах было отчаянным и яростным. Не для того народы России боролись против самодержавия, чтобы склонить головы под пятой "самодержцев из Смольного". Так в первые месяцы после Октябрьского переворота называли большевиков. Если сопротивление белого движения было сломлено в европейской части России к концу 1920 года, в Сибири и на Дальнем Востоке - к 1922-1923 годам, если крестьянские повстанческие движения к этому времени уже захлебнулись кровью, то национально-освободительное движение в только что образованном СССР не утихало еще долго.

До 1925 года сражалась Ингушетия. До 1926 года Хакасия - там аборигены и русские воевали бок о бок под командованием казачьего офицера атамана Соловьева, который стал фольклорным героем хакасов. А подавляли восстание части особого назначения под руководством Аркадия Голикова. И он зверствовал, вырезая целые районы так, что там потом лет пятнадцать никто не жил. Так и говорили про эти места: "здесь прошел Аркашка". Этот "Аркашка" проявил такой вопиющий даже для красных карателей садизм, что его... уволили из армии как психически больного. Надо же было так постараться - ведь, к примеру, Тухачевского, вырезавшего целую губернию, не уволили! И исчез красный командир Аркадий Голиков, а взамен появился... детский писатель Аркадий Гайдар.

Горели земля, города и села, беспрерывно работали пулеметы карателей-чоновцев, не знало покоя ОГПУ, не пустел ни на минуту ГУЛАГ от Соловков до Колымы, а восстания продолжались. Трижды - в 1920, 1921 и 1928 годах - восставала Якутия.

В 1930- 1931 годах - Казахстан. Все эти годы, вплоть до 1932-го, не утихало сопротивление в Средней Азии. В 1929 году заполыхала Бурятия (при подавлении уничтожено 30 тысяч человек).

А был один регион Кавказа, где вооруженная борьба стала вообще способом существования народа. Здесь воевали против советской власти с 1918 по 1925 год.

В этом году был схвачен и казнен руководитель повстанческого движения имам Гоцинский - сын одного из военачальников Шамиля. Затем наступил перерыв до 1931 года. Думаю, просто всех мужчин выбили - потребовалось время, чтобы подросли юноши - будущие бойцы.

Такую закономерность социологи давно вывели для многих латиноамериканских стран с традициями партизанских войн. Наконец в 1931 году война, на сей раз всеобщая, вспыхнула вновь - на стороне повстанцев оказались даже секретари райкомов партии! В 1937 году Сталин вынужден был заключить... перемирие с руководителями восстания (в 1937-м - оцените!). В 1938 году перемирие было нарушено, и война, еще более жестокая, возобновилась. На сей раз до 1943-944 годов, когда ее прекратили только с помощью известной сталинской депортации (и сопровождавшего ее геноцида, не уступившего нацистскому). При этом уцелевшие партизаны-абреки продолжали сопротивление и спустились с гор в... 1976 году. А назывался этот мятежный регион - Чечня! Думаю, выводы читатель сделает сам.

Во всей этой кровавой истории у Урала особая судьба. Дело в том, что наш край - место аборигенного проживания целого ряда неславянских народов: татар, удмуртов, обских угров (ханты и манси) и, конечно, башкир. И все они так или иначе оказались вовлеченными в этот страшный водоворот.

Территория Удмуртии с 1918 года была ареной ожесточенных боев, но события там не носили характера национального движения.

Кстати, большевики весьма своеобразно оценивали удмуртов как народ: "Вся местность вокруг Ижевска представляет собой большие лесные массивы со множеством рек и речушек, по берегам которых расселились вотяцкие племена(!). Народ крайне некультурный, темный по своим воззрениям и верованию (?), совершенно не разбирался в событиях... Их соседи татары недалеко ушли по своей некультурности (!!!)..." Это, между прочим, статья из энциклопедии "Гражданская война. Боевая жизнь Красной Армии" (Том 1. М.,1928). Хорош пролетарский интернационализм, ничего не скажешь.

На самом же деле "некультурность" удмуртов не помешала им разобраться в сущности дела гораздо лучше, чем автору вышеупомянутого "энциклопедического" пасквиля про "вотяков". Не выдвигая национально-освободительных лозунгов, удмурты приняли самое живое участие в антикоммунистическом вооруженном сопротивлении. И заплатили за это самую страшную цену: погибло более ста тысяч удмуртов - почти девятнадцать процентов численности народа. Чем не геноцид? А всего Вятский край насчитывал в 1918-1919 годах более семисот тысяч жертв.

Вообще удмурты всегда, со времен своего вхождения в состав России в XVI веке, считались одним из самых мирных народов империи. Национальное движение там набрало силу уже при Советской власти и носило сугубо мирный, культурологический характер. Такая же картина, кстати, наблюдалась и в Поволжье, среди родственных удмуртам финноязычных народов - мари, мордвы, а также тюркоязычных чувашей.

Надо сказать, что Удмуртия в культурном отношении - край весьма интересный. Это один из самых богатых в области фольклора регионов России (причем фольклора и русского, и местного). Города Удмуртии - Ижевск, Воткинск, Глазов, Сарапул - до революции отнюдь не были захолустной периферией, в них кипела весьма активная по тем временам культурная жизнь. Воткинск - родина российского пароходостроения и место, где впервые в России были освоены многие передовые для XIX века идеи в металлургии: горячее дутье, пудлингование. Сарапул был крупным торгово-перевалочным центром российской речной торговли, связывающим волжский и сибирский торговые потоки. В этом городе родилась известная героиня 1812 года Надежда Дурова, наконец, Удмуртия - родина Петра Ильича Чайковского.

Не удивительно, что здесь движение за возрождение и развитие национальной культуры в 20-30 годы XX века было значительным и плодотворным: именно тогда расцвело творчество первого удмуртского литератора, фольклориста, горячего поборника идей национального возрождения Кузебая Гердта. И грянул гром! Под страшным жупелом "национализм" была стерта с лица земли вся только что возникшая удмуртская интеллигенция. Кузебай Гердт был расстрелян, а к делу, которому он служил всю жизнь, был прилеплен ярлык "гердтовщина". Теперь любое национальное начинание автоматически подпадало под это определение. Надо ли говорить, что национально-культурное движение в Удмуртии было таким образом практически уничтожено.

Гораздо более драматично развивались события в тюркоязычных районах Южного Урала. И прежде всего - в Башкирии, где история национально-освободительного движения насчитывает более двух столетий. Колонизация Башкирии - одна из самых трагических страниц в российской истории, поразительно напоминающая самые мрачные эпизоды освоения Дикого Запада в США. Если с татарами Южного Урала русские поселенцы быстро нашли общий язык, то башкиры стали в самом прямом смысле слова "уральскими индейцами". Их истребляли, сгоняли с земель, спаивали - в общем, все как где-нибудь в Оклахоме или Северной Дакоте! Причем, в отличие от Дикого Запада, такая политика по отношению к башкирам - государственное дело начиная с Петра I. А самые свирепые резолюции исходят от главных горных начальников из Екатеринбурга, приоритет в этом деле принадлежит В.Геннину.

Ответная ярость "уральских индейцев" была беспредельной. Трижды в XVIII веке они поднимали оружие на "белого царя". Первый раз - при Петре, и он топит мятеж в крови (руками калмыков). Второй раз - при Елизавете - под руководством муллы Батырши Алиева. Оренбургский губернатор И.Неплюев, в прошлом птенец "гнезда Петрова", натравил татар на башкир и, пользуясь замешательством, буквально залил Башкирию кровью. Вспомните эпизод из "Капитанской дочки" Пушкина, где описывается взятый в плен башкир с отрезанными носом, языком и ушами - "страшными следами подавления предыдущего восстания"!

Но и после этого башкиры не смирились. Неоднократно они совершали налеты на уральские города и заводы - точь-в-точь как апачи из вестернов! До сих пор возвышается на Лисьей горе в Нижнем Тагиле сторожевая башня, с которой дозорные высматривали возможное нападение неукротимых аборигенов уральского Юга.

А в 1773 году параллельно с пугачевщиной началось уже не просто восстание, а настоящая освободительная война под руководством Салавата Юлаева. Как всегда в таких случаях бывает, страшная ярость накопившихся обид обрушилась не на конкретных виновников несчастий, а на ни в чем не повинных русских поселенцев.

"На срубленных башках врагов моих птицы будут вить гнезда. Все пропалю огнем!" - такие слова были в одной из песен, созданных в те дни вождем восстания, поэтом и убийцей, неукротимым Салаватом. И так и было. Горели поселения, гибли люди.

Кульминация кошмара - резня русских в Симском заводе: погибло более трех тысяч человек (с женами и детьми)...

Ответные меры правительства не уступали в свирепости, но именно масштаб обоюдных жертв заставил правительство поменять тактику. В Башкирию был назначен командующим карательными войсками гуманный и дальновидный Александр Васильевич Суворов (тот самый). Именно тогда начался перелом в отношениях с башкирами и прозвучали предложения об изменении их статуса. Этот процесс окончательно определился к XIX веку, когда башкирские всадники в рядах Оренбургско-Мещерякско-Башкирского корпуса генерала Сухтелена прошли боевой путь Бородина до Парижа (во Франции их за луки и стрелы прозвали "северными амурами"). Башкирская знать будет уравнена с казачьей, многие получат личное дворянство.

И все-таки башкиры - даже в сравнении с другими народами Урала - были, безусловно, в худшем положении, что с беспощадной правдивостью зафиксировал Д.Мамин-Сибиряк на страницах "Приваловских миллионов": "Долго еще снилась Привалову голодная Бухтарма. И еще долго он слышал слова старого Урукая: "Скот выгоняй негде... Становой колупал по спинам... Все твой, ничего - наш... Ашата подох, Апайка подох, Урукай подох..."

Не мудрено, что башкиры были в числе тех, кто наиболее активно включился в национально-освободительную борьбу начала века. Не мудрено также, что, разочарованные расхождением между словом и делом у большевиков, они приняли самое деятельное участие в гражданской войне. Однако здесь есть ряд интересных моментов.

Башкиры сражались в рядах обеих враждующих сторон - я об этом уже писал в главе "Все против всех". И здесь показательно следующее. Так называемых "красных башкир" мы в Башкирии не встретим: они либо служат в ЧК (об этом упоминает А.Аверченко в известном очерке "12 ножей в спину революции"), либо на весьма далеких от Урала фронтах - например, в рядах 7-й Красной Армии, обороняющей Петроград от Юденича (бригада "красных башкир" сыграла едва ли не решающую роль в победе красных под Питером). У Колчака же одна из лучших дивизий - Голицинская вся состояла из башкир-лыжников. Часть эта славилась своим героизмом и непримиримостью.

И вот что показательно: голицынцы противостоят Чапаевской дивизии в известных сражениях под Бугурусланом, Бугульмой, Белебеем и в битве за Уфу. То есть сражаются с красными на своей земле, защищая свои родные места! Жаль, что мало кто обратил внимание на эту деталь. А ведь она, если хотите, ключевая:

большевики используют красных башкир в качестве иностранного легиона в европейской России (прямо как латышей и китайцев), но не рискуют отправить их на родной Урал. А Колчак не боится поставить башкирскую дивизию как заслон Чапаеву под Уфой! И дрались голицынцы в этих боях с яростью и мужеством. О чем это говорит? Да все о том же самом: снова национальное движение целого народа (на сей раз башкирского) встало против красного Интернационала.

И ведь голицынская дивизия - не единственное (и даже не самое главное)

башкирское национальное соединение. Был Кизганбашский партизанский отряд прапорщика Хайдаршина, действовавший с весны 1918 года. Существовали войска Бураевской автономии в Бирском уезде Уфимской губернии (апрель-май 1918 года).

Были силы самообороны Кипчакского района, преобразованные позднее в Комитет защиты Башкирии от большевизма. Появились "мюриды" (то есть моджахеды) ишана Курбангалиева, сражавшиеся с красными всю гражданскую войну. Наконец, были официальные вооруженные силы Уфимского Ксе-Курултая социалистического (!)

правительства Башкортостана во главе с А.Валидовым. Настолько социалистического, что после прихода к власти в Омске Колчака Валидов перешел на сторону красных (правда, увести с собой он сумел не более трех тысяч бойцов, из которых две тысячи впоследствии перешли обратно к белым). Сам Валидов в 1920 году под чужим именем бежал через афганскую границу... в Стамбул, где преподавал в университете: не исключаю, что там он выполнял некие шпионские функции. А тем временем Башкирия сражалась. Сражалась так, что член РВС 5-й армии Восточного фронта красных И.Смирнов вынужден был признать: "Наиболее ожесточенными войсками в рядах Колчака были башкиры". А вот и результат: если сравнить численность башкир по дореволюционному словарю Брокгауза и Ефрона с советскими данными 30-х годов, то выяснится: численность этого народа сократилась более чем наполовину.

Есть о чем задуматься!

А.Солженицын писал: "В 1917-1926 годах от войны, подавлений и голода погибло свыше миллиона башкир, или 58,7 процента исходного предреволюционного населения.

Трагедия башкирского народа в революции большевиков - один из самых больших (и самых неизвестных) геноцидов в мировой истории.

Наконец, последняя - и самая малоизвестная - страница в истории национального сопротивления на Урале связана с трагедией, разыгравшейся в 20-30-е годы на землях обских угров - ханты и манси. Здесь есть своя предыстория.

Угры - древнейшее коренное население Северного Урала. Почти все географические названия севернее Екатеринбурга: Нейва, Таватуй, Тагил, Кушва, Каква, Сылва, Сосьва, Ивдель, Оус, Пелым и другие - угорские. История контактов русских с уграми тысячелетняя - начиная с Господина Великого Новгорода. В освоении Урала - от Строгановых и Ермака до Петровской эпохи - роль угров всегда весьма заметна.

Известен, к примеру, исторический, обросший легендами факт, как крещеный манси Степан Чумпин открыл Татищеву Гороблагодатское железорудное месторождение. И за всю эту долгую историю практически неизвестны случаи вооруженного противостояния угров русским - даже во время ермаковского похода угры одни из первых в Сибири выказали ему лояльность. Конечно, не все было идиллично: и новгородцы жгли городки югры; и отряды остяцких и вогульских князей в составе войск Кучума атаковали форпосты Строгановых; и Борис Годунов (рукой царя Федора) повелевал "приманить Пелымского князя Аблегирима, да сына его, да племянников его, да внучат всех и лучших людей его, да, приманив, извести до смерти", что и было исполнено в точности. И все-таки настоящего противостояния не было никогда.

Я об этом пишу столь подробно, чтобы оттенить совершенно небывалый в истории этих народов факт - их активное участие в гражданской войне, причем в основном на стороне белых. В чем же тут дело?

Причин, на мой взгляд, несколько.

Во-первых, угры еще с XVII века, со времен вхождения под русскую корону, имели на Северном Урале свои автономии. Так, манси объединились в Кондинское княжество со столицей в Ивделе - об этом еще в перестроечные времена писал на страницах центральных газет известный писатель-манси Юван Шесталов. По его словам, "даже такой деспот, как Николай I, не покусился на мансийскую автономию". Да уж где тут Романовым до большевиков - те ликвидировали государственные (да-да!)

образования угров, не моргнув глазом. Думали, с "отсталыми" сибирскими инородцами сойдет. И просчитались.

Во-вторых, и это главное, северные народы в царской России пользовались целым рядом законодательных привилегий, принятых еще в XVII веке. Они не служили в армии, не платили налогов (кроме необременительного "ясака" пушниной), их нельзя было ни под каким видом казнить. Даже если они совершили преступление или подняли восстание (а кто при таких привилегиях захочет восставать?). Результатом всего этого было фактическое сохранение традиционного уклада жизни аборигенов.

Нет, конечно, их и обворовывали купцы, и притесняла местная администрация, и все-таки их жизнь шла привычно.

Все это советская власть, естественно, похерила как "неравноправие" и "угнетение". Результат сегодня известен: привычная структура бытия северных аборигенов разрушена до основания, они спиваются и вымирают. Вот почему взялись за оружие тогда и угры, и якуты, и хакасы.

А чукчи - те протестовали пассивно: все, наверное, помнят дурашливый фильм "Начальник Чукотки", где предприимчивый американец мистер Стентон, начхав на советскую власть, торгует с чукчами. Не все знают, что история сия - документальная. Этот предприниматель - его настоящее имя Олаф Свендсен, он был этнический швед - продолжал свой бизнес на побережье Берингова моря до 1932 года, несмотря на официальные запреты советских властей. Это могло быть потому, что чукчи были заинтересованы в этой торговле и предпочитали ее "достижениям социализма". Но им, конечно, помогала удаленность от центра (и от карающей руки ОГПУ).

У угров такой возможности не было просто по причинам географического порядка:

Урал - не Чукотка, не спрячешься... Выход один - браться за винтовку.

И они взялись. Сейчас почти никто не помнит о том, что угры не только сражались за "белое дело", но и продолжали сопротивление даже после того, как красные "на Тихом океане свой закончили поход". Легендой, фольклором стал среди хантов руководитель партизанской борьбы с красными, колчаковский поручик, крестьянин из Сургута Леонид Липицкий: он провоевал с большевиками до... 1944 года! А в 1932 году ханты с оружием в руках поднялись против Советской власти - началось Кизимское восстание. Тогда земли обских угров в административном отношении подчинялись не Тюмени, как сейчас, а Свердловску (угры называли его "Катерины-Царицы-город"). И именно из Свердловска направлялись на север карательные войска. Что они там творили - пусть лучше за меня скажут слова хантыйской народной песни:

И кто был пулей сражен, И кто был огненным камнем (то есть гранатой. Д.С.) разорван, И кто был осиновой дубиной-колотушкой забит, И кто был на допросе замучен, Никто до тюрьмы-лагеря не дожил...

Мне добавить нечего. Кроме, пожалуй, следующего: можно встретить в мемуарной литературе упоминания о разных народах, чьи представители пополняли ГУЛАГ.

В.Шаламов, например, пишет о массовой гибели якутов на Соловках. Но нигде мне не удалось отыскать упоминания о заключенных-уграх. Воистину никто не дожил. И когда сейчас можно встретить утверждения о том, что имеет место изменение демографического облика Тюменского Севера (и Свердловского тоже), помните: это результат не только нефтяного бума, как иногда это объясняют. Это и последствия геноцида 30-х годов.

Сейчас, когда мы видим на экранах телевизоров и на первых полосах газет информацию о национальных конфликтах (иногда катастрофических, как в Чечне), не стоит забывать: ядовитые семена трагедий были посеяны тогда, в страшные годы гражданской войны. Именно тогда, с одной стороны, были упрятаны вглубь метастазы нерешенных национальных конфликтов еще имперской, дореволюционной закваски, а с другой, обильно пролитая кровь осталась в памяти всех народов, по головам которых прошло Красное Колесо. Об этом необходимо помнить.

И не тешить себя иллюзиями, что если не помним мы, то и не помнит никто. "Пепел Клааса стучит в сердце" потомков убитых, и долг тех, на ком лежит тяжкая ответственность принимать решения за многих, - не забывать это. Хотя бы для того, чтобы все то, о чем эта глава, навсегда перешло в разряд истории и никогда не появлялось перед нашими глазами в качестве вечерних новостей голубого экрана.

Как Колчак подписал приговор себе и белому движению События, о которых пойдет речь, представляет одну из самых жгучих тайн, которыми и без того богата история гражданской войны. В литературе об этом практически ничего нет - те сведения, с которыми вы познакомитесь, собраны буквально по крупицам.

И снова в эпицентре событий - Урал.

1919 год для большевиков - самый критический. Мы знаем, что красные войну чуть-чуть не проиграли, но мы до сих пор не до конца осознаем, до какой степени они были близки к катастрофе. Давайте еще раз бегло вспомним, что же происходило в России с весны по осень 1919 года.

В мае и в октябре Северо-Западная армия генерала Н.Юденича дважды подходила буквально вплотную к Питеру. Особенно катастрофичным для красных был осенний штурм: авангард белых 16 октября видел в свои бинокли Исаакиевский собор.

Реальный шанс войти в Питер был тогда у Юденича велик как никогда, и то, что этого не произошло, объясняется, с одной стороны, сверхусилиями красных (и лично Троцкого), а с другой - грубыми просчетами командования Северо-Западной армии в политическом плане: Юденич умудрился в самый нужный момент оттолкнуть от себя союзников - английский флот и вооруженные силы Эстонской республики. Именно этой последней капли в битве за Питер и не хватило: по свидетельству очевидцев, красные контратаковали Юденича 21 октября на балтийском побережье прямо в виду орудийных стволов английской эскадры.

У Колчака пик успехов приходится на март - апрель, к лету военное счастье начинает ему изменять. И тем не менее, Восточный фронт для большевиков всю первую половину года - самый главный, и положение на нем как минимум до июня - июля оценивается Москвой как критическое. Прочитайте ленинские "Тезисы ЦК РКП(б)

в связи с положением Восточного фронта" (12 апреля) - это же просто крик о грозящей большевикам гибели! И не удивительно: крайняя точка продвижения колчаковцев - Чистополь (в Татарстане), оттуда рукой подать и до Казани, и до Симбирска. В обоих случаях война выплескивается в бассейн Волги, и это для большевиков полный обвал: во-первых, весьма высока степень вероятности соединения сибирских белогвардейцев с Деникиным; во-вторых, в руки белых попадут огромные запасы хлеба, собранные в Поволжье; в-третьих, наконец, резко возрастает непосредственная угроза Москве.

Наконец - летне-осеннее наступление на Москву вооруженных сил Юга России. Как известно, они дошли до Орла, Кром и Тулы: это самое глубокое проникновение "южан" в центр России за весь период войны. Шанс, что им удастся совершить и последний, сокрушительный прыжок к стенам белокаменной, был настолько велик, что в сентябре Ленин и его команда начали готовиться к эвакуации (в частности, готовили для себя подложные документы). Факт, до сих пор до конца не осмысленный: ведь это значит, что осенью 1919 года Ленин впервые за всю войну поверил в свое поражение! Психологически в этот "миг между прошлым и будущим"

победа была одержана Деникиным. Ленина спас... Нестор Махно, который 26 сентября, в самый критический момент борьбы, нанес сокрушительный удар в тыл Добровольческой армии на огромную глубину (от Кривого Рога до Таганрога), едва не захватив в плен самого Деникина.

Но все это, впрочем, будет потом. А пока, на начало 1919 года, раскладка такова:

у большевиков в руках только центр России, часть Северо-Запада (без Псковщины), почти вся Волга да еще Туркестан (который им в общем-то в этот миг ни к чему).

Все остальное - под контролем противника. Положение, мягко говоря, аховое.

И вот в это самое время, 22 января 1919 года, президент Соединенных Штатов Америки Вудро Вильсон обратился к враждующим сторонам с прелюбопытной инициативой. Суть ее такова: президент США от имени Антанты (то есть стран, победивших в Первой мировой войне) обращается ко всем правительствам России с предложением: объявить перемирие с прекращением огня на основе сохранения занимаемых к тому времени территорий и собраться на мирную конференцию для разрешения российского кризиса. Мирный посредник и гарант проведения конференции - США и лично В.Вильсон.

Предполагаемое место проведения конференции - Принцевы острова в Мраморном море (Турция).

Читается, как сводка из газет девяностых годов XX века: прямо Дейтонская конференция по Боснии.

Вудро Вильсон - одна из самых весомых фигур в мировой политике начала века. Один из "крестных отцов" американского могущества в новейшей истории. Именно при нем армия генерала Першинга поставила последнюю, победную точку в Первой великой войне. Именно в президентство Вильсона Америка впервые выходит из самоизоляции и делает первую заявку на активное участие в европейских делах, что, кстати, вызвало натуральную аллергию у Англии и Франции, быстро забывших про благодарность своему заокеанскому спасителю. Наконец, и во внутреннем своем развитии США в эпоху Вильсона продемонстрировали завидный динамизм.

Сказать, что Вильсон в США популярен - значит не сказать почти ничего. Вот характерный пример. Совсем недавно в Америке проводили опрос населения по оценке президентов за всю историю США (по пятибальной системе, как в наших школах).

Чистую пятерку получили только трое: Д.Вашингтон, А.Линкольн и Ф.Рузвельт.

Нынешний глава Белого дома получил тройку и был рад, считая это не таким уж плохим результатом (Никсон вообще получил "кол"!). А вот весьма недлинный список тех, у кого пять с минусом, открыло имя Вудро Вильсона. Итак, этот трезвый, дальновидный и влиятельный политик выступает с инициативой.

Надо сказать, что правительства Великобритании и Франции отнеслись к этой инициативе весьма прохладно. Дело в том, что 1919 год - время довольно резкого охлаждения европейско-американских отношений. Во-первых, поблагодарив своего заокеанского спасителя, послевоенная Европа совсем не пылала восторгом при мысли, что Америка перехватит лидерство в западном мире. А во-вторых, Вильсон одним из первых понял: Версальский мир с побежденной Германией - мина замедленного действия, заложенная под Европу; этот мир непременно должен рано или поздно выпустить из бутылки джинна немецкого реваншизма.

Однако позиция англичан и французов по вопросу о конференции - это в данном случае не самое принципиальное. В конце концов, это американская инициатива, и конференция может пройти при посредничестве только США, без европейцев (и они будут в проигрыше). Здесь, безусловно, самое главное как к этому предложению отнесутся сами противоборствующие силы России. И вот тут-то и начинаются сенсации.

Предложение Вильсона принял... Ленин. Вдумайтесь: Ленин готов сесть за стол переговоров с Колчаком! Такое наши мозги поначалу даже и переваривать отказываются. Правда, только поначалу. Ведь позади у Ленина уже десятки тактических соглашений с оппонентами внутри РСДРП, и альянс с германским командованием, и Брестский мир. А впереди - соглашение с Махно, с Алаш-ордой в Казахстане, с ферганскими басмачами, с истребившим своих коммунистов Ататюрком в Турции... "Мы жали друг другу руки, зная, что каждый из нас охотно повесил бы своего партнера. Но наши интересы временно совпадали" - это Ленин о своих контактах с французскими ультраправыми (!) в дни Бреста, и в этих словах - весь Ленин, вся его маккиавелиевская, циничная политика (и причина его победы!). И все-таки... чтобы Ленин решился на контакт с самыми лютыми, самыми непримиримыми врагами в лице белых - такого ни до, ни после не наблюдалось. В чем же дело?

"Советское правительство, верное своему стремлению к миру, приняло предложение Вильсона" (Большая Советская Энциклопедия, 1972). Как говорится, свежо предание... Особенно если учесть, что официально Ленин отреагировал в партийном кругу на инициативу Вильсона следующим образом: "Хочет закрепить за собой Сибирь и часть Юга, не надеясь иначе удержать почти ничего". Вот так! И тут же дал Реввоенсовету директиву, параллельную своему согласию поехать на Принцевы острова! Вот она: "Напрячь все силы, чтобы в месяц (!) взять и Ростов, и Челябинск, и Омск".

Ничего себе, хорошенькое миролюбие... И к тому же неприкрытый авантюризм, показывающий, что Ленин явно переоценивал свои военные силы. Ибо взять обозначенные города в месяц Красная Армия была просто не в состоянии. Напомним:

Челябинск будет взят 29 июля, Омск - 14 ноября, а Ростов-на-Дону только 10 января 1920 года.

Дело тут, конечно, не в миролюбии Ленина. Просто очень уж приперло, просто слишком велика была угроза военно-полтической катастрофы, чтобы пренебрегать любой, пусть даже самой ничтожной возможностью спастись.

Теперь внимание, читатель! Чуть позднее Ленин произнесет сакраментальные слова:

"Если мы до зимы не завоюем Урал, то я считаю гибель революции неизбежной".

Вдумайтесь в эти слова. Ведь в руках у белогвардейцев не только Урал. В руках у них Русский Север, часть Юго-Запада, Украина и солидная доля Белоруссии, весь Юг, Северный Кавказ, южное Поволжье, Северный Казахстан, наконец, огромные пространства Сибири и Дальнего Востока. А Ленин говорит только об Урале. А ведь это тот самый случай, когда вождь революции абсолютно прав: настолько велико было стратегическое и геополитическое значение "опорного края державы".

Воистину: у кого Урал, у того и Россия.

Но если это так, то напрашивается неожиданный и совершенно сногсшибательный вывод - странно, что его никто не сделал ранее. Вывод этот таков: для того чтобы нокаутировать красных, белым совершенно не обязательно рваться в центр страны, им достаточно удержать Урал до зимы.

Звучит неожиданно. А в самом деле? Ведь если Ленин прав (а он, безусловно, прав), то сибирским армиям белых необходимо удерживать Урал до тех пор, пока Советская власть не рухнет к их ногам, как перезрелый плод. А то, что это произойдет, и весьма скоро, Ильич не сомневался - оттого так и торопил с наступлением на Челябинск. И кстати, подставил из-за этой спешки свою 5-ю армию под сокрушительный удар четырехкратно превосходящих ее сил генерала М.Ханжина в марте 1919 года в Башкирии.

Итак, белым необходимо обороняться по Уралу. Как это сделать технически? Да очень просто - сама природа все за людей продумала. Ведь Уральские горы - это гигантская межа, разделяющая Русскую и Западно-Сибирскую равнины и упирающаяся одним концом в Ледовитый океан (хребет Пай-Хой), другим в Аральское море (Мугоджарский хребет). На севере и на юге горы совсем не такие уж и низкие. В общем, сам Бог здесь велел оборону устраивать. А кроме гор на Урале много и солидных водных преград: на западе - Кама (попробуйте ее в районе Перми под огнем форсировать!), Чусовая, на юге - Белая, на востоке, в Зауралье, - Тавда, Тура, Тобол. Кстати, Тобол белым очень даже пригодился в сентябре, когда там на три месяца было задержано продвижение Тухачевского на восток.

В общем, обороняться есть где. Да и к тому же крайний юг и крайний север Урала нас практически не должны интересовать - там военных действий не было. К февралю, согласно директиве А.Колчака, на Урале было развернуто шесть армий на следующих рубежах: Северная армия А.Пепеляева - севернее Екатеринбурга, Сибирская армия Р.Гайды - Екатеринбург и, южнее, Западная армия М.Ханжина и Южная армия Г.Белова (на Южном Урале), Оренбургская и Уральская казачьи армии (под общим командованием А.Дутова) - в казачьих областях. В общей сложности фронт протянут примерно от Уральска до района городов Лысьва-Верхотурье.

Скажете: фронт чересчур растянут? Безусловно, но он ведь и у красных не короче.

И потом: в Первую мировую войну русская армия держала фронт от Балтийского до Черного моря и ни разу не дала его прорвать, хотя противник был могучий.

Разумеется, я не имею в виду строительства в Уральских горах "линии Маннергейма": на это просто нет времени и необходимости. Взгляните еще раз на опыт Первой мировой: стороны в считанные недели зарывались в землю, создавая абсолютно непробиваемые оборонительные линии с помощью всего трех компонентов:

колючая проволока (рядов пять - десять на кольях, а еще лучше - на вбитых в землю рельсах - и все!; мины между рядами и перед ними, а позади - пулеметы и артиллерия (желательно с закрытых позиций; в России такое умели делать еще с Порт-Артура). И никто, кроме генерала Брусилова, такую оборону в ходе войны преодолеть не смог. Между прочим, в гражданскую войну именно так оборонялись и Перекоп ( "Основным элементом обороны была только колючая проволока", - вспоминал с горечью П.Врангель), и Волочаевка. Чего стоило красным их взять - общеизвестно. При этом обе эти белогвардейские твердыни представляли собой изолированные укрепрайоны, которые (хотя бы теоретически) можно брать не в лоб, а обходом (в конце концов с помощью обхода их и взяли).

Но представьте себе шесть - восемь рядов заминированной колючки (именно столько было под Волочаевкой) от Краснотурьинска до Челябинска. Как прорывать, где обходить? Да ведь и не смогли бы красные бросить все наличные силы на прорыв уральских укреплений - есть ведь и Деникин, и Юденич, и мужики в тылу время от времени восстания учиняют. Для строительства таких укреплений нужно время? Вот и используйте для этого мирную передышку в виде конференции на Принцевых островах, господа белые! А уж колючую проволоку и мины уральские заводы сделают, да и англичане, если надо, подкинут.

Напрашивается вопрос: а знал ли Колчак о словах Ленина насчет Урала? Безусловно, нет. Но он, как серьезный военный и политический руководитель, просто обязан был на основании трезвого анализа прийти к аналогичным выводам и на их основе строить свою стратегию. В том числе и по отношению к инициативе Вильсона.

Или он сам, или его штаб... Но этого не произошло.

А вот другой возможный сценарий развития событий, так сказать, наступательный.

Представьте себе, что лидеры белогвардейского Юга, Сибири и Северо-Запада синхронизируют свои усилия, будут наступать одновременно и по сходящимся направлениям. Ведь не секрет, что одной из причин, погубивших белые армии, была крайняя несогласованность их действий. Это позволяло красным парировать их удары одними и теми же войсками, перебрасывая их с одного участка фронта на другой.

Так, например, Железная дивизия В.Азина - та, что брала Ижевск и Екатеринбург, - зимой 1920 года погибла на Кубани, а Чапаевская дивизия летом 1920 года оказалась в Белоруссии. Кроме того, направления наступления белых в 1919 году явно не самые оптимальные: Деникин совершил в августе "крюк" на Украину (и там приобрел себе головную боль в лице Махно), а колчаковское наступление в марте-апреле явственно имело юго-западный уклон (вплоть до Актюбинска), что также было не лучшей альтернативой московскому направлению.

Да и очень много войск и у Колчака, и у Деникина брошено на борьбу с второстепенными противниками: Петлюрой, Махно, южносибирскими партизанами, большевиками в Туркестане. Зачем? Все это не главное, все это можно и потом.

"Против нас главный враг - Троцкий", - скажет в булгаковской "Белой гвардии"

полковник Турбин и будет прав. Эти "второстепенные противники" ставят под угрозу коммуникации? Ну и пускай! Коммуникации, в конце концов, можно оборонять ограниченными силами.

Да ведь и у красных в тылу мятежей более чем достаточно, и у них на коммуникациях неспокойно. А крестьянские повстанцы и националисты терпеть не могут красных так же, как и белых. Я уже не говорю о том, что крестьянские восстания в белом тылу - следствие грубых политических просчетов, коих по идее можно и не делать... Так что, в общем, здесь белые и красные - в одной весовой категории.

Итак, пофантазируем... Предположим, Деникин, Колчак и Юденич договорились о совместном концентрированном ударе на Москву. Хорошенько подготовились, перегруппировались, один разочек за всю гражданскую войну лично побеседовали (время для всех этих мероприятий есть - идет конференция на Принцевых островах, и встретиться там же можно, все обсудить, а потом вернуться в Россию к концу перемирия и...). И начали. Колчак наносит удар, скажем, по линии Пермь - Вятка - Нижний Новгород Москва или Уфа -Казань -Нижний - Москва; в это же время Антон Иванович, не отвлекаясь на Украину, рвет прямо на север, прямо по линии Харьков - Курск - Орел - Тула - Москва. И в это же время Юденич бьет по Питеру, затем на Тверь и опять-таки на белокаменную. И все синхронно.

Выдержат ли такой удар красные? Голову даю на отсечение - нет!

Мирная передышка помимо всего прочего дала бы белым возможность поправить положение с резервами. Последующие события показали: практически всем наступающим армиям белых в решающий момент не хватило "последней соломинки", в результате чего первое же серьезное их поражение - после целой череды побед! - сразу же оборачивалось катастрофой и развалом фронта. А у красных резервы были - опять-таки за счет несинхронности действий белогвардейцев.

В общем, куда ни кинь, выходит, что участие в мирной конференции дало бы белым неисчислимые выгоды. Поскольку Ленин дал "добро" на участие, слово было за белым движением. Вернее, за одним человеком, который хотя бы формально, но был международно признанным лидером антибольшевистского сопротивления, носил титул Верховного правителя России, которому - во всяком случае, с точки зрения субординации, - были обязаны подчиняться остальные белогвардейские лидеры (включая Деникина, считавшегося его заместителем). Его имя - Александр Васильевич Колчак.

Можно сказать: в этот поистине звездный час в руках Колчака была судьба России.

И даже больше - судьба мира, ибо, как показал XX век, Россия - всегда в эпицентре.

Колчак принял решение, самое важное за всю историю гражданской войны. Он отказался от участия в конференции. И перемирие не состоялось. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сейчас, из нашего "прекрасного далека", легко судить Колчака. И все же: почему он это сделал?

Следует выделить четыре наиболее возможных причины, объясняющих поведение адмирала.

Во-первых, принципиальное нежелание разговаривать с большевиками вообще.

Во-вторых, уверенность, что военная победа не за горами, и отсюда взгляд на перемирие как на помеху, оттягивающую скорый триумф. Член Северо-Западного правительства Г. Кирдецов свидетельствует, что у белых лидеров тогда был популярен неформальный лозунг: "Ва-банк!"

В-третьих, Англия и Франция, используя материальную и финансовую зависимость от них белогвардейцев и не желая усиления позиции США, могли надавить на Колчака, чтобы он не ездил на Принцевы острова.

В-четвертых, как уже отмечалось, Колчак был в белом движении лидером в значительной степени формальным: де-факто Деникин, Юденич и северные белогвардейцы проводили абсолютно самостоятельную военную и - что особенно важно - политическую линию. Поэтому они могли либо оказать давление на Колчака по вопросу о конференции, либо просто проигнорировать его директивы. Да и в самих сибирских армиях оппонентов у Колчака было предостаточно - и не только по вопросу о Принцевых островах. Известно, что ряд членов генштаба и командармов сибирских армий несколько раз ставили вопрос о низложении Колчака и передаче его полномочий Деникину. В этих условиях адмирал просто не рисковал своим положением.

Таковы возможные мотивы, стоящие за роковым решением Верховного правителя России. Но какой бы из них ни оказался решающим, это обвинительный акт Колчаку как политику. Если сказались первая или вторая причины, то это - недопустимый и преступный авантюризм и легкомыслие. А если повлияли третья или четвертая (или, что скорее всего, и та, и другая), то это недопустимое и преступное отсутствие политической воли, капитуляция перед сиюминутными интересами в ущерб стратегическим. Судя по воспоминаниям военного министра в правительстве Колчака барона Брудберга, так оно и было.

Вот что пишет об адмирале П.Милюков: "Человек тонкой духовной организации, чрезвычайно впечатлительный, более всего склонный к углубленной кабинетной работе, Колчак влиял на людей своим моральным авторитетом, но не умел управлять ими". А барон Брудберг добавляет: "Это большой и больной ребенок(!), чистый идеалист, убежденный раб долга и служения России, несомненный неврастеник, быстро вспыхивающий, бурный и несдержанный в проявлении своего гнева... Истинный рыцарь подвига, ничего себе не ищущий и готовый всем пожертвовать, безвольный (!), бессистемный и беспамятливый, детски и благородно доверчивый, вечно мятущийся в поисках лучших решений и спасительных средств, вечно обманывающийся и обманываемый, не понимающий совершенно обстановки (!!!) и не способный в ней разобраться, далекий от того, что вокруг него и его именем совершается".

И - завершающий аккорд - из уст корреспондента газеты "Русское дело" Устрялова в Омске весной 1919 года, в момент пика успехов колчаковских войск: "Наблюдал за адмиралом во время молебна в Казачьем соборе... На его лице видна печать обреченности". А гражданская жена Колчака Е. Тимирова вспоминала: "Мысли о Роке, о гибельности избранного пути, об игре тайных страстей преследовали Александра постоянно... Он много думал о смерти, готовился к ней... не расставался с револьвером, чтобы при угрозе плена застрелиться".

Теперь, кажется, все ясно. С такими настроениями войн не выигрывают.

И произошло то, что и должно было произойти. Принимая роковое решение не ехать на Принцевы (а вернее всего, не принимая вообще никакого решения, молчаливо отдаваясь на волю случая), Колчак подписал приговор. И себе, так как ровно через год, 7 февраля 1920 года, он встанет перед расстрельным взводом в Иркутске. И что еще страшнее, - всему белому движению. Ибо после срыва инициативы Вильсона события потекли по самому неблагоприятному сценарию. Вышло так, что красным удалось вернуть Урал до зимы. Дальнейшее - общеизвестно.

Бездарность ли погубила белых генералов?

Я держу в руках книгу, за которую давали срок. Да-да, в совсем не такие уж далекие от нас времена несколько касаний к этой книге обходилось лет в пять лишения свободы. Называется она "Народное сопротивление коммунизму в России".

Под общей редакцией А.Солженицына, редактор-составитель и автор комментариев - М.Бернштам. Издано на русском языке в Париже в 1982 году в цикле "Исследования новейшей русской истории". Книга эта - бесстрастный сборник документов о трагедии тех лет. Документы самого разного происхождения: воспоминания участников сопротивления и мемуары карателей, отчеты дипломатов и стенограммы из штабов красных фронтов, воззвания антибольшевистских правительств и газетные передовицы тех лет.

Живая кровоточащая ткань времени, хирургический срез эпохи - недаром коммунистическая власть так боялась этой книги и с такой звериной ненавистью пресекала ее путь к читателю. Ведь при соприкосновении с такой литературой в одночасье рушатся все и всяческие штампы, коими мы столько лет руководствовались в своих оценках гражданской войны. Вот и сейчас самое беглое знакомство с запретной книгой рисует совершенно неожиданную для нынешнего читателя картину. О ней и пойдет речь в этой главе.

Итак, том третий: "Урал и Прикамье. Ноябрь 1917 - январь 1919 годов. Документы и материалы".

Вот первое, что бросается в глаза. Мы уже ранее, в предыдущих главах, затрагивали разные формы вооруженного сопротивления на Урале. Наш край - и в этом его уникальность для тех лет - познал все без исключения виды и типы антибольшевистской вооруженной борьбы. На Урале почти одновременно, в рамках одного хронологического отрезка, возникли и (что особенно важно) слились несколько потоков контрреволюции, как тогда выражались большевики. Судите сами.

Первый поток. Рабочие восстания от Лобвы, Верхотурья и Надеждинска на севере до Златоуста, Шадринска и Верхнеуральска на юге и от Тюмени и Камышлова на востоке до Перми, Верещагино, Оханска и Камбарки на западе. Восстаниями были охвачены Нижний Тагил, Невьянск, Ревда, Шайтанск (Первоуральск); несколько раз вспыхивал Екатеринбург и его окрестности ВИЗ, Березовский. Это без восстания в Ижевске и Воткинске, о котором речь пойдет ниже.

Второй поток. Крестьянская война по всему краю - от выступлений в масштабах одного села (восстания в Пыскоре, Косьве, Сеныге) до движений, охвативших целые регионы; так, сплошное море повстанческого движения залило территорию современных Пермской, Челябинской, Курганской областей, юго-запада, востока и севера Свердловской области, Башкирии, Удмуртии, прилегающих районов Татарстана, Марий Эл и Кировской области.

Поток третий. Казачье сопротивление в местах традиционного расселения уральского и оренбургского казачества: к осени 1919 года в руках большевиков оставались лишь изолированные пункты (Орск, Актюбинск).

Поток четвертый. Национальные движения в местах проживания татар, башкир, удмуртов, марийцев и других нерусских народов: в Башкирии - под руководством национального правительства (Ксе-Курултай) и под лозунгами национального возрождения.

Пятый. Дезертирство красных частей, не желавших воевать с собственным народом (Степановское восстание в Вятском краю, переходы питерских рабочих отрядов на сторону ижевских повстанцев).

Шестой. Победоносное наступление чехословаков и сибирских белогвардейцев. Такого смешения разных потоков антикоммунистического сопротивления мы вряд ли где еще найдем в России в 1918 году.

И тут мы подходим к нескольким ошеломляющим выводам, которые с неизбежностью следуют из знакомства с документами.

Во-первых, Урал был фактически освобожден повстанческим движением еще до прихода белых. Последним приходилось только выбивать красных из крупных центров (Екатеринбург, Пермь) и очищать от них Транссибирскую магистраль.

Во-вторых, если оставить в покое казаков и башкирские национальные части (армию Уфимского правительства и "мюридов"-моджахедов ишана Курбангалиева), то можно говорить об едином рабоче-крестьянском национальном повстанческом движении, ибо отряды рабочих, крестьян и национальные формирования действовали сообща и нередко под общим руководством. Это весьма ярко отражено в большевистских документах, где зачастую имеет место путаница в определениях, кто такие мятежники несознательные рабочие, кулаки (читай: крестьяне) или буржуи (то есть белые). Такая картина, в частности, - в документации красных по восстаниям в Березовском, Верхотурье, Лобве, Златоусте, Ирбите. Я уже не говорю о пропагандистских определениях типа черносотенные и меньшевистские банды и то, и другое без иронии. Или вполне серьезно об усольских и соликамских повстанцах как о наемниках англичан из Архангельска! На что не пойдешь, чтобы доказать, что против тебя всего лишь наймиты мировой буржуазии (именно так!), а не народная антикоммунистическая революция.

Наконец, третье. При ближайшем рассмотрении выясняется феноменальный факт: в рядах так называемых белых - те же самые рабоче-крестьянские повстанцы. Кстати, они так себя и называли - белоповстанцы. То есть так называемое зеленое движение на практике кормило белое. И что примечательно, в рядах сибирских белых армий (да и волжских тоже) мы практически не найдем хрестоматийных белогвардейцев, золотопогонников - их там, что называется, кот наплакал.

Это уже много позднее, в ноябре, Колчак привезет с собой солдат и офицеров бывших русских экспедиционных корпусов с Балкан и из Франции; из них-то и будут формироваться прославленные офицерские и штурмовые роты (у деникинцев аналог - роты смерти, там они возникали на полгода раньше).

Вступая в такие части, боец давал клятву: "С этой минуты я уже считаю себя погибшим за Россию!" (об этом откровенно рассказано в одном из самых ранних произведений советской прозы - "Падении Даира" А.Малышкина).

Отсюда - наводившая ужас на красных характерная униформа: черный мундир и череп со скрещенными костями на рукаве.

Однако повторяю: все это будет позднее, а пока, весной и летом 1918 года, белые армии пополняются и в Сибири, и на Урале, и в Поволжье за счет вооруженных формирований повстанческого движения. То есть сами являются боевой элитой народной антикоммунистической революции.

Характерный пример. Пермь, как известно, была взята Северной армией А.Пепеляева.

Так вот, его армия целиком и полностью состояла из сибирских крестьян-белоповстанцев. Численность армии была сравнительно невелика пятнадцать тысяч человек; из них девять тысяч пали в жестоких боях с красными осенью 1918 года. Казалось, сил для рывка не хватит. Но Пепеляев, один из самых талантливых белых командармов, связался с камскими повстанцами (их были десятки тысяч) и с рабочими Мотовилихинского завода в Перми. В нужный момент, 24 декабря, они синхронно ударили в тыл 3-й армии красных, и Пепеляев с шестью тысячами сибиряков прорвал фронт в ночь на 25 декабря, взял Пермь. Это была одна из самых блестящих побед сил антибольшевистского сопротивления. Сразу после этого свыше сорока тысяч крестьян-партизан Пермского, Осинского и Оханского уездов влились в армию Пепелеяева. К ним присоединилась восьмитысячная Пермская дивизия - рабочие Перми, мобилизованные красными, но не пожелавшие защищать дело Ленина и Троцкого.

Таким образом, к шести тысячам сибиряков Пепеляева присоединились почти пятьдесят тысяч уральцев. Так, Северная армия белых в одночасье обросла плотью и кровью, став грозным противником для красных на протяжении всей войны - ибо, по признанию и белых, и красных, уральские повстанцы были самыми упорными и самыми стойкими и д е й н ы м и (выделено мной. - Д.С.) борцами против большевизма. А Мотовилихинский завод стал одной из главных экономических баз белого движения на Востоке.

Такая же картина наблюдается и в других местах края. Южноуральские рабочие и крестьяне пополняли Западную и Южную армии М.Ханжина и Г.Белова, а Златоуст играл роль, аналогичную Мотовилихе. Да и части С.Войцеховского, освобождавшие Екатеринбург, тоже состояли не из золотопогонников, а все из тех же сибирских белоповстанцев, в ряды которых вливались их уральские братья по оружию Вообще, по свидетельству очевидцев, тогда знаменем антибольшевистской борьбы на Урале и в Сибири был не российский триколор, а бело-зеленое знамя, символ свободной Сибири. Именно такие флаги вывешивали на улицах своего города пермяки, встречая своих освободителей 25 декабря. Знамена, где белый и зеленый цвета - символы белого и зеленого движений, были соединены как знак единства в борьбе с большевистской тиранией.

И тут мы подходим к самому важному.

Если внимательно изучить документы, собранные в вышеупомянутом "запретном"

сборнике, и суммировать численность всех повстанческих частей на Урале, частей, идущих из Сибири, а также войск, действовавших в прилегающем к Уралу Вятском крае (там крайним на западе пунктом, занятым повстанцами летом 1918 года, был город Царевококшайск - нынешняя Йошкар-Ола), получится пятьсот - шестьсот тысяч бойцов, а только в Вятском краю двести шестьдесят пять тысяч повстанцев.

Прибавьте к этому Народную армию В.Каппеля в Казани и войска Комуча на Средней Волге - еще порядка от пятидесяти до ста тысяч. То есть в середине 1918 года на Восточном фронте красным противостояли силы сопротивления численностью в общей сложности до семисот тысяч! Однозначно: у красных тогда на данном направлении таких мощностей не было.

Но и это еще не все. Безусловно, вершиной, кульминацией антикоммунистической войны в 1918 году явилось великое Прикамское восстание, длившееся сто дней (август-ноябрь) Мы уже рассказывали об Ижевско-Воткинской рабочей дивизии белых.

Но дивизия - это потом, в 1919 году, уже у Колчака. А тогда это Ижевская Народная армия (командующий - полковник Д.Федичкин). Численность - семьдесят тысяч человек (не считая примкнувших крестьянских и рабоче-партизанских отрядов Удмуртии, а также мелких народных армий Сарапула, Елабуги и Чистополя). Это самое крупное армейское соединение, действующее против большевиков: ни одна белая армия на Восточном фронте не имела тогда такой численности. Большевики называли ижевцев белыми, но не было у рабочих бойцов Прикамья погон на плечах.

Красное знамя, фабричный гудок, "Варшавянка" да белая нарукавная повязка с мушкетерской надписью "Один за всех и все за одного" - вот символы народоармейцев.

Прикамское восстание явилось для тогдашней Москвы тяжелейшим ударом во всех отношениях.

Во-первых, рабочие подняли оружие против "рабочей" власти в таких масштабах, что уже не скроешь и не спишешь на кулаков и буржуев, - именно поэтому Троцкий будет отдавать беспрецедентные по жестокости приказы, беспрецедентные даже для того кровавого времени: "Стереть Ижевск и Воткинск с лица земли! Пленных не брать, жителей не щадить!" Однако заводы надо еще взять - несколько волн красных наступлений разбилось о железную стойкость народоармейцев. Позором покрыл себя под стенами Ижевска старый большевик В.Антонов-Овсеенко: его отряды были буквально искрошены повстанцами. Не было на Урале в те дни более стойких, чем защитники Прикамья.

А во-вторых, одним ударом, буквально в течение дня, прикамские мятежники выбили из рук большевиков огромный и стратегически "архиважный" (как сказал бы Ильич)

регион. Ведь, начиная с обороны родных заводов, ижевцы и воткинцы вместе с крестьянскими партизанами, носившими названия "отряд Бабкинцев", "отряд Ножовцев", "рота Перевозинцев", "роты Камцев и Ликовцев", "полк имени Минина и Пожарского", "конно-крестьянский дивизион" (воткинцы называли последних "наши казаки"), - вместе с ними они освободили всю Удмуртию и часть Татарстана (до Чистополя), оказали ощутимое содействие повстанцам Вятского края до марийских земель включительно, нанесли сокрушительное поражение 2-й армии красных и поставили их 3-ю армию перед угрозой катастрофы Осенью 1918 года авангарды народоармейцев отделяло от позиций других народоармейцев - каппелевцев - и от аванпоста частей Комуча расстояние всего в несколько десятков километров. Один рывок в сторону Тетюшей - и фронт сомкнется, но... Страшной проблемой для прикамцев был снарядный и патронный голод: все боеприпасы, а также артиллерию они добывали в бою, отбирая их у красных. Естественно, этого явно не хватало. А боеприпасы были - в Казани, Симбирске, на освобожденных от красных уральских территориях. Следовательно...

Внимание, читатель! Вникни в обстановку. Уже освобожден весь Урал, на повестке дня взятие Перми, казаки-дутовцы братаются на юге с самарскими бойцами-"учредиловцами", вот-вот восстанут рабочие Верхней Волги от Нижнего Новгорода до Подмосковья (уже сражается Ярославль).

Что в данном случае требуется в первую очередь от антибольшевистских сил?

Объединиться, правильно выбрать направление ударов и побеждать! Ведь если, к примеру, Прикамскому восстанию будет своевременно оказана помощь боепитанием и войсками, то силы сопротивления могут почти без борьбы и потерь нанести удары через Прикамье на Пермь, Вятку и Тетюши (откуда рукой подать до Казани и Симбирска). И тогда - все силы уральского, сибирского и волжского антикоммунизма в едином кулаке. И вся Средняя Волга без особых усилий уплывает окончательно из рук большевиков. А тогда можно смело устремляться вверх по Волге, поднимая на пути рабочие восстания в Нижнем, Костроме и других городах и пополняя тем свои ряды. Направление - Москва. Уже осенью 1918 года...

Я уже не говорю о том, что в таких условиях вполне реальным становится захват Саратова и соединение с донскими и астраханскими казаками, осаждающими Царицын, то есть соединение с силами антибольшевистского Юга. А можно этого и не делать - бросить все ресурсы на взятие белокаменной: при численном перевесе повстанцев успех был более чем вероятен. Подчеркиваю: силами только Восточного фронта - без Краснова, без Деникина и еще до того, как в Сибири объявился Колчак.

Я еще раз намеренно акцентирую внимание читателей: таких грандиозных возможностей у белого движения не будет более никогда! Ни разу за всю войну!

Воистину, это время - кульминация российской трагедии; и большевики это знали - не случайно Ленин будет постоянно подчеркивать: на Восточном фронте решается судьба революции.

Почему же такие перспективы не стали реальностью? Почему 1918 год стал для антикоммунистического сопротивления временем упущенных возможностей? Слившись в единый шквал народной войны, разные потоки повстанчества единства так и не обрели. Если рабочие и крестьяне еще находили общий язык, то казаки и "националы" - не всегда. Даже между уральскими и оренбургскими казаками возникали подчас организационные трения - в ходе первого периода борьбы, с ноября 1917 года по апрель 1918-го.

Это все играет на руку большевикам. О противоречиях внутри башкирского национально-освободительного движения я уже писал: там был чудовищный разлет течений - от религиозного до социалистического (и сторонники последнего во главе с председателем Уфимского правительства А.Валидовым нанесли в конце 1918 года предательский удар в спину собственному делу, переметнувшись к большевикам).

Наконец, имели место просто региональные, местечковые трения. В.Молчанов - будущий ижвеско-воткинский начдив, в то время командующий Алпашской дружиной в устье Камы, - в своих мемуарах "Борьба на востоке России и в Сибири", к примеру, хвалит "своих" елабужских бойцов и порицает уфимцев за "пробольшевизм" (это противоречит всему, что мы знаем о партизанских антикоммунистических боях в Уфимской губернии). Налицо элементарное местничество, явно не полезное общему делу.

Крайне отрицательную роль сыграло отсутствие лидера - как в личностном, так и в политическом смысле. Коллегиальное руководство Учредительным собранием Ижевска Прикамским восстанием себя явно не оправдало единственным результатом его можно считать отставку командарма Д.Федичкина в самый ответственный момент борьбы и самороспуск самого собрания "из боязни быть арестованными Федичкиным".

Как следствие - утеря стратегической инициативы и последующий крах восстания.

Разброд в руководстве уфимского Ксе-Курултая завершился развалом фронта, падением Уфы, самоликвидацией башкирского правительства и бегством А.Валидова в красный лагерь (а оттуда - за границу) - и это при том, что Башкирия отнюдь не исчерпала сил к сопротивлению и бойцы-башкиры в 1919-1920 годах были едва ли не гвардией у Колчака. Не на высоте оказались и казанские руководители, сдавшие город через месяц с небольшим после начала своей деятельности.

Но особенно не выдерживает никакой критики деятельность самарского Комуча: его руководители оказались настоящими военно-политическими импотентами и не только не помогли никому из своих борющихся коллег: ни казанцам, ни прикамцам, ни казакам Краснова под Царицыном (а возможность явно имели: и войска, и оружие хватало, и расстояние до любого из вышеуказанных союзников было минимальным) , - но даже и себя защитить не смогли, позорно сдав собственную территорию на милость наступающих дивизий Чапаева и Гая. Более того: самарские горе-руководители не смогли мобилизовать на свою поддержку немалый потенциал волжского крестьянства, настроенного явно антибольшевистски, - напомню, что территория, контролируемая Комучем, - это впоследствии театр военных действий двух крупнейших крестьянских восстаний: "чапанной войны" (начало 1919 года) и "вилочного восстания" (начало 1920 года). И еще: падение Самары привело к падению Оренбурга и Уральска в конце 1918 года, причем вернуть их уже не удалось.

Свою огромную долю ответственности за неудачи 1918 года (в частности, за катастрофу на Волге) несут тогдашние левые партии - эсеры и социал-демократы:

именно последние и преобладали в Комуче. Эсеры, которые могли и должны были стать политическим авангардом освободительной войны (от них этого ждали, и, что самое интересное, в этом их обвиняла коммунистическая пропаганда), по сути, растерялись и попрятались. То, что их отдельные представители сражались в рядах сопротивления, не отменяет тот факт, что ЦК этой партии официально отмежевался от этой войны и заявил о нейтралитете (в 1922 году их все равно поволокут на так называемый эсеровский процесс - так-то, голубчики, раньше думать надо было!).

Кроме того, множество эсеров было и в красных рядах - вспомните хотя бы главкома Восточного фронта М.Муравьева! А леворадикальная часть эсерства так называемые "максималисты", - несмотря на огромное количество конфликтов (в том числе вооруженных) с большевиками, в описываемых событиях выступала на красной стороне баррикады - в частности, послала свои боевые отряды на подавление Прикамья! Это при том, что большевики максималистов явно использовали по принципу "на безрыбье и рак рыба" и откровенно не уважали: вспомните уничтожающую характеристику, которую дал максималистам советский официоз устами писателя А.Фадеева в романе "Разгром".

Что же касается социал-демократов (меньшевиков), в том числе самарских, то они с началом Прикамского восстания выпустили официальный документ, начинавшийся словами: "Мы скорее примиримся с большевизмом, чем с реакцией!"

"Реакция" - это, надо понимать, восставшие ижевцы... Большевики, кстати, за это сразу ухватились и... перепечатали меньшевистское обращение в своих типографиях, а затем разбрасывали его в виде листовок на позициях прикамских народоармейцев.

Представляете российский театр абсурда: красные распространяют листовки белых для разложения рабочей повстанческой армии! Где, в какой стране возможен еще подобный политический сюр? А ведь действовало! По воспоминаниям ветеранов Прикамского восстания, дезорганизовало это бойцов весьма и весьма.

Подобную же позицию социал-демократы позднее заняли и по отношению к Колчаку, под их влиянием прикамцы всерьез обсуждали идею... войны с Омском. Вышеописанное предательское поведение социалистического башкирского лидера А.Валидова также имеет аналогичное происхождение и объяснение. И не случайно, когда в конце 1918 года социал-демократы обсуждали место проведения своей партконференции (нашли время!), то саркастичный А.Пепеляев язвительно предложил им собраться в Циммервальде. Вряд ли стоит напоминать, что именно в этом швейцарском городке Ленин со товарищи провозгласил курс на разжигание гражданской войны в России.

Но самые главные вопросы приходится задавать белому командованию. Вернее, его высшему эшелону.

Как я уже говорил, Прикамское восстание - кульминация этих событий. От вопроса, победит оно или захлебнется в крови, зависит абсолютно все. Зависит, если хотите, судьба России. И тогда вопрос: зная о проблемах восставших (а они к сентябрю прорвали информационную блокаду и дали о себе знать всем центрам сопротивления), помог ли им хоть кто-нибудь?

Ответ ошеломляющий: никто. Единственная помощь пришла из осажденной Казани - оттуда капитан 2-го ранга В.Феодосьев на кораблях Камской флотилии доставил в Ижевск одну пушку с пятьюдесятью снарядами, сто гранатных капсюлей, пятьдесят седел, тридцать фунтов взрывчатки и сорок тысяч патронов. "Это все, - с горечью вспоминает на страницах лос-анджелесского журнала "Первопроходец" Д.Федичкин, - что дала ижевцам богатая Казань". При этом флотилия Федосьева бросила позиции и, не поставив повстанческое командование в известность, ушла в Уфу по реке Белой.

А на ее место немедленно приплыли красные корабли Ф.Раскольникова. "Это было одной из главных причин, - констатирует Д.Федичкин, способствовавших падению Прикамского края".

Подчеркиваю: это была единственная помощь восстанию. Из Самары, как я уже говорил, ничего дождаться не пришлось. Но, что самое главное, не помогли и главные силы на Урале. Предшественник Колчака в Омске генерал В.Болдырев на отчаянные призывы о помощи не только не ответил, но даже не занес сведения об этом в дневник, который он вел ежедневно. Ну ладно, Болдырев в конце концов был, по всеобщему признанию очевидцев, одним из самых бездарных белогвардейских руководителей - чего стоят хотя бы его абсурдные планы наступления на Вологду, с которыми он в эти дни носился.

А остальные белые лидеры? Почему, к примеру, командующий Сибирской армией Р.Гайда всю осень пробивался к Перми от Екатеринбурга строго по Транссибу, в лоб, неся жуткие потери? Почему не повернул южнее, на Ижевск? Ведь убил бы одним выстрелом двух медведей: и восстание бы поддержал, и Пермь бы взял малой кровью.

Напоминаю: Пермь ему взять вообще не удалось - ее, если помните, брал Пепеляев.

То есть и пролитая кровь солдат Сибирской армии оказалась напрасной, и нардоармейцев подставили. Что это - тоже бездарность? Некоторые так и считали:

профессор, генерал А.Головин, зло писал: "Гайда сделал головокружительную карьеру от фельдшера до командарма - и оказался не на своем месте - стратегически его "успехи" равны нулю".

Может, и так. Но вспомните еще раз золотое правило разведчика: если совпадений больше двух, это уже не совпадения. А в нашем случае?

В самом деле. Гайда - бездарен. Болдырев - бездарен. Ну, а Колчак? Его-то уж никак в бездарности на запишешь. А ведь факты - вещь упрямая: когда прикамские повстанцы, не получив подмоги и исчерпав все ресурсы сопротивления, пошли на прорыв и, сдав свои заводы В.Азину (который устроил там кровавую резню над оставшимися жителями), прорвались вместе с тысячными толпами беженцев на соединение с белыми в районе Красноуфимска, Колчак отказывался принять народоармейцев в свои ряды. Видите ли, внешний вид не приглянулся! Как же, одно красное знамя чего стоит...

А когда штабисты его все-таки уговорили не отталкивать таких несравненных бойцов и народоармейцы встали в ряды сибирских армий - плечом к плечу с солдатами корпуса генерала Вербжицкого, - они выбили красных со своих заводов в считанные дни. И что же сделал Колчак? Он расформировал народоаремейцев и распустил их по домам! А на их место поставил мобилизованных крестьян из 1-го Ялуторовского и 2-го Барабинского полков, которые сбежали к красным, открыв фронт. И большевики вновь, и уже окончательно, захватили Ижевск и Воткинск (на сей раз население, памятуя о зверствах красных, ушло на восток поголовно). Только тогда Колчак опомнился и приступил к формированию знаменитой Ижевско-Воткинской дивизии, но дорого яичко ко Христову дню - Прикамье было потеряно.