Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры. Зарубежная литература XVII-XVIII веков

Правдивое комическое жизнеописание Франсиона

(La vraie histoire comique de Francien)

Плутовской роман (1623)

Добиваясь милостей Лореты, молоденькой жены управителя замка, старикашки Валентина, Франсион, проникнув в замок под видом паломника, играет с Валентином злую шутку. В ту ночь благодаря Франсиону в замке происходят невероятные события: Лорета неплохо проводит время с вором, приняв его за Франсиона, другой вор всю ночь висит на веревочной лестнице, одураченный муж привязан к дереву, служанка Катрин оказывается мужчиной, а сам Франсион разбивает голову и едва не тонет в бадье с водой. После этого приключения, остановившись на ночь в деревенской харчевне, Франсион встречается со старой сводней Агатой, с которой он, как выясняется, хорошо знаком, и бургундским дворянином. Агата рассказывает о похождениях Лореты, а заодно и о своих собственных, не менее занимательных. Франсион принимает приглашение учтивого дворянина и, прибыв в его богатый замок, по просьбе хозяина, проникшегося к нему великой симпатией, рассказывает свою историю.

Франсион — сын дворянина из Бретани, знатного и благородного рода, верой и правдой послужившего своему государю на поле брани, но не получившего ни наград, ни почестей. Немалую часть его и без того небольшого состояния повытрясли крючкотворы-судейские в затянувшейся тяжбе о наследстве. Франсион рос, как крестьянский мальчишка, но уже в детстве в нем проявилось «презрение к низким поступкам и глупым речам». Наслушавшись про университеты и школы, он мечтал туда попасть, чтобы «насладиться приятным обществом», и отец отдал его в парижскую школу. Никакого приятного общества он там не нашел, вдобавок наставники прикарманивали большую часть денег за содержание, а школяров кормили «не иначе как вприглядку». Юный Франсион не слишком обременял себя занятиями, но всегда был «одним из ученейших в классе», да еще перечитал кучу рыцарских романов. Да и как было не предпочесть чтение той чепухе, которой пичкали школяров невежественные воспитатели, за всю жизнь не прочитавшие ничего, кроме комментариев к классическим авторам. А самые ученые из них, вроде классного наставника Франсиона Гортензиуса (переделавшего свое имя на латинский лад), были еще хуже. Гортензиус, который считал себя одним из самых выдающихся умов, не имел ни единой собственной мысли, ни единой фразы не мог произнести хорошим французским языком и даже в любви объяснялся с помощью набора нелепых цитат, специально выученных к случаю.

Когда Франсион закончил основной курс в школе философии, отец забрал его домой в Бретань и чуть было не определил по юридической части, забыв свою ненависть к судейским. Но после смерти отца Франсион получил разрешение вернуться в Париж и «обучаться благородным занятиям». Поселившись в университетском квартале, он стал брать уроки у «лютниста, фехтмейстера и танцовщика», а все свободное время посвящал чтению и в короткое время добился немалой учености. Величайшим его несчастьем была бедность, одевался он так плохо, что в нем никто не признавал дворянина, поэтому он даже шпаги носить не смел и ежедневно терпел множество оскорблений. Даже те, кто знал о его происхождении, гнушались поддерживать с ним знакомство. Окончательно утратив надежды на жизнь, которая некогда рисовалась ему в мечтах, Франсион впал бы в бездну отчаяния, если бы не занялся поэзией, хотя первые его стихи «отдавали школярским духом и не блистали ни лоском, ни здравомыслием». Через книготорговца он познакомился с парижскими поэтами и их писаниями и нашел, что среди них нет ни одного крупного таланта. Все они были бедны, потому что ремесло поэта денег не приносит, а богатый человек за перо не возьмется, и все отличались вздорностью, непостоянством и невыносимым самомнением. Франсион, обладая от природы острым умом, быстро научился правилам стихосложения и даже попытался пробиться в придворные поэты или заручиться покровительством большого вельможи, но ничего из этого не вышло. И тут фортуна повернулась к Франсиону лицом: мать прислала ему немалую сумму денег. Он сразу же оделся, как придворный, и смог наконец представиться красавице Диане, в которую был давно влюблен. Впрочем, Диана предпочла ему пустого щеголя, лютниста Мелибея, и любовь Франсиона угасла. После нее он любил еще многих и гонялся за всеми красотками подряд, но не мог отдать сердце какой-нибудь одной, потому что не находил женщины, «достойной совершенной любви».

Заведя роскошное платье, Франсион завел и много знакомств среди молодых людей и основал компанию «врагов глупости и невежества» под названием «Удалые и щедрые». Они устраивали проказы, о которых говорил весь Париж, и «разили порок не только острием языков», но с течением времени молодые люди остепенились, братство распалось, а Франсион обратился к философским размышлениям о природе человеческой и снова стал подумывать о том, чтобы найти кого-нибудь, кто упрочил бы его положение. Но судьба послала ему не чванливого покровителя, а, скорее, друга в лице богатого вельможи Клеранта, наслышанного об острословии Франсиона и давно мечтавшего с ним познакомиться. Клерант предложил ему «пристойное вознаграждение», и Франсион смог наконец-то красоваться в роскошных нарядах на великолепном коне. Он отомстил тем, кто прежде выказывал к нему презрение, а его палка учила выскочек, что для того, чтобы называться дворянином, надо «не допускать ничего низменного в своих поступках». Франсион стал поверенным во всех делах Клеранта, который, попав в фавор, представил ко двору и Франсиона. Франсион заслужил благоволение короля и принца Протогена. И вот новое увлечение — Лореттой — привело его в Бургундию.

На этом Франсион завершает свой рассказ, и тут выясняется, что его хозяин — тот самый Ремон, который когда-то похитил у него деньги и о котором Франсион весьма нелестно отозвался. Ремон выходит, в гневе хлопнув дверью. Через два дня дворецкий сообщает Франсиону, что по приказу Ремона он должен умереть. Его облачают в античные одежды и ведут судить за оскорбление, нанесенное Ремону. Суд постановляет предать Франсиона в руки суровейшей из дам, дверь открывается, и появляются Лорета и Ремон, который обнимает Франсиона и заверяет его в вечной дружбе. После этого начинается вакханалия, которая длится целую неделю, при этом Лорету едва не застает на месте преступления еще раз одураченный муж.

А Франсион собирается в путь, чтобы найти женщину, чей портрет поразил его воображение. От ее родственника, Дорини, одного из приятелей Ремона, Франсион узнает, что Наис итальянка, вдова, предпочитает итальянцам французов и влюблена в портрет молодого французского вельможи, Флориандра, а он только что скончался от тяжелой болезни.

По дороге Франсион, подобно странствующему рыцарю, совершает добрые дела и наконец находит прекрасную Наис в деревушке, известной своими целебными водами. Несмотря на то что он не Флориандр, ему удается завоевать расположение красавицы и заслужить ненависть ее пылких поклонников-итальянцев, Валерия и Эргаста. Все четверо в сопровождении пышных свит едут в Италию, и Эргаст и Валерий, объединив усилия против общего врага, заманивают Франсиона в ловушку: он оказывается в подземной тюрьме крепости, и коменданту ведено умертвить его. Эргаст пишет Наис подложное письмо от имени Франсиона, и та, потеряв Франсиона, понимает, как сильно она его любила.

Но комендант крепости отпускает Франсиона на свободу. В крестьянском платье, без слуг и без денег Франсион нанимается пасти баранов в итальянской деревушке. Он играет на лютне, пишет стихи, наслаждается истинной свободой и чувствует себя счастливым, как никогда прежде. Полному блаженству мешают только «приступы любовной лихорадки» и желание видеть возлюбленную, что, однако, не мешает Франсиону наслаждаться деревенскими девушками. Крестьяне считают его кудесником, который знается с демонами, потому что он исцеляет больных и бормочет стихи. Франсион вершит суд и разбирает запутанные дела, являя мудрость сродни соломоновой, он даже торгует собственноручно приготовленными снадобьями. Наконец, его находит камердинер Петроний, и вот Франсион уже в Риме, снова одет, как вельможа, и рассказывает также приехавшим в Рим Ремону и Дорини освоих новых похождениях. В Риме оказывается и Гортензиус, который ничуть не поумнел с тех пор, как был Франсионовым наставником. Все в Риме только и говорят о Франсионе и завидуют Наис. Свадьба — уже дело решенное, но тут снова вмешиваются соперники, Валерий и Эргаст. Их стараниями Франсиона обвиняют одновременно в подделке денег и нарушении обещания жениться на некоей Эмилии, с которой Франсион познакомился по приезде в Рим и, по правде говоря, легкомысленно имел на нее виды, не переставая ухаживать за Наис. Наис оскорблена изменой, она отказывает Франсиону, но его друзья раскрывают заговор, Эргаст и Валерий во всем признаются, суд оправдывает Франсиона, а Наис прощает. Франсион, памятуя о неприятностях, приключившихся с ним из-за Эмилии, решает впредь любить только одну Наис. Женитьба превращает его в человека «степенного и спокойного нрава», однако он не раскаивается в проделках, которые совершал в дни юности «с целью покарать людские пороки».

И. А. Москвина-Тарханова

Сид (Le Cid)

Трагедия (1637)

Воспитательница Эльвира приносит донье Химене приятную весть: из двух влюбленных в нее юных дворян — дона Родриго и дона Санчо — отец Химены граф Гормас желает иметь зятем первого; а именно дону Родриго отданы чувства и помыслы девушки.

В того же Родриго давно пылко влюблена подруга Химены, дочь Кастильского короля донья Уррака. Но она невольница своего высокого положения: долг велит ей сделать своим избранником только равного по рождению — короля или принца крови. Дабы прекратить страдания, каковые причиняет ей заведомо неутолимая страсть, инфанта делала все, чтобы пламенная любовь связала Родриго и Химену. Старания ее возымели успех, и теперь донья Уррака ждет не дождется дня свадьбы, после которого в сердце ее должны угаснуть последние искры надежды, и она сможет воскреснуть духом.

Отцы Родриго и Химены — дон Диего и граф Гормас — славные гранды и верные слуги короля. Но если граф и поныне являет собой надежнейшую опору кастильского престола, время великих подвигов дона Диего уже позади — в свои годы он больше не может как прежде водить христианские полки в походы против неверных.

Когда перед королем Фердинандом встал вопрос о выборе наставника для сына, он отдал предпочтение умудренному опытом дону Диего, чем невольно подверг испытанию дружбу двух вельмож. Граф Гормас счел выбор государя несправедливым, дон Диего, напротив, вознес хвалу мудрости монарха, безошибочно отмечающего человека наиболее достойного.

Слово за слово, и рассуждения о достоинствах одного и другого гранда переходят в спор, а затем и в ссору. Сыплются взаимные оскорбления, и в конце концов граф дает дону Диего пощечину; тот выхватывает шпагу. Противник без труда выбивает ее из ослабевших рук дона Диего, однако не продолжает схватки, ибо для него, славного графа Гормаса, было бы величайшим позором заколоть дряхлого беззащитного старика.

Смертельное оскорбление, нанесенное дону Диего, может быть смыто только кровью обидчика. Посему он велит своему сыну вызвать графа на смертный бой.

Родриго в смятении — ведь ему предстоит поднять руку на отца возлюбленной. Любовь и сыновний долг отчаянно борются в его душе, но так или иначе, решает Родриго, даже жизнь с любимой женою будет для него нескончаемым позором, коли отец останется неотомщенным.

Король Фердинанд прогневан недостойным поступком графа Гормаса; он велит ему принести извинение дону Диего, но надменный вельможа, для которого честь превыше всего на свете, отказывается повиноваться государю. Графа Гормаса не страшат никакие угрозы, ибо он уверен, что без его непобедимого меча королю Кастилии не удержать свой скипетр.

Опечаленная донья Химена горько сетует инфанте на проклятое тщеславие отцов, грозящее разрушить их с Родриго счастье, которое обоим казалось столь близким. Как бы дальше ни развивались события, ни один из возможных исходов не сулит ей добра: если в поединке погибнет Родриго, вместе с ним погибнет ее счастье; если юноша возьмет верх, союз с убийцей отца станет для нее невозможным; ну а коли поединок не состоится, Родриго будет опозорен и утратит право зваться кастильским дворянином.

Донья Уррака в утешение Химене может предложить только одно: она прикажет Родриго состоять при своей персоне, а там, того и гляди, отцы при посредстве короля сами все уладят. Но инфанта опоздала — граф Гормас и дон Родриго уже отправились на место, избранное ими для поединка.

Препятствие, возникшее на пути влюбленных, заставляет инфанту скорбеть, но в то же время и вызывает в ее душе тайную радость. В сердце доньи Урраки снова поселяются надежда и сладостная тоска, она уже видит Родриго покорившим многие королевства и тем самым ставшим ей равным, а значит — по праву открытым ее любви.

Тем временем король, возмущенный непокорностью графа Гормаса, велит взять его под стражу. Но повеление его не может быть исполнено, ибо граф только что пал от руки юного дона Родриго. Едва весть об этом достигает дворца, как перед доном Фердинандом предстает рыдающая Химена и на коленях молит его о воздаянии убийце; таким воздаянием может быть только смерть. Дон Диего возражает, что победу в поединке чести никак нельзя приравнивать к убийству. Король благосклонно выслушивает обоих и провозглашает свое решение: Родриго будет судим.

Родриго приходит в дом убитого им графа Гормаса, готовый предстать перед неумолимым судьей — Хименой. Встретившая его воспитательница Химены Эльвира напугана: ведь Химена может возвратиться домой не одна, и, если спутники увидят его у нее дома, на честь девушки падет тень. Вняв словам Эльвиры, Родриго прячется.

Действительно, Химена приходит в сопровождении влюбленного в нее дона Санчо, который предлагает себя в качестве орудия возмездия убийце. Химена не соглашается с его предложением, всецело полагаясь на праведный королевский суд.

Оставшись наедине с воспитательницей, Химена признается, что по-прежнему любит Родриго, не мыслит жизни без него; и, коль скоро долг ее — обречь убийцу отца на казнь, она намерена, отомстив, сойти во гроб вслед за любимым. Родриго слышит эти слова и выходит из укрытия. Он протягивает Химене меч, которым был убит граф Гормас, и молит ее своей рукой свершить над ним суд. Но Химена гонит Родриго прочь, обещая, что непременно сделает все, дабы убийца поплатился за содеянное жизнью, хотя в душе надеется, что ничего у нее не получится.

Дон Диего несказанно рад, что его сын, достойный наследник прославленных отвагой предков, смыл с него пятно позора. Что же до Химены, говорит он Родриго, то это только честь одна — возлюбленных же меняют. Но для Родриго равно невозможно ни изменить любви к Химене, ни соединить судьбу с возлюбленной; остается только призывать смерть.

В ответ на такие речи дон Диего предлагает сыну вместо того, чтобы понапрасну искать погибели, возглавить отряд смельчаков и отразить войско мавров, тайно под покровом ночи на кораблях подошедшее к Севилье.

Вылазка отряда под предводительством Родриго приносит кастильцам блестящую победу — неверные бегут, двое мавританских царей пленены рукой юного военачальника. Все в столице превозносят Родриго, одна лишь Химена по-прежнему настаивает на том, что ее траурный убор обличает в Родриго, каким бы отважным воином он ни был, злодея и вопиет о мщении.

Инфанта, в чьей душе не гаснет, но, напротив, все сильнее разгорается любовь к Родриго, уговаривает Химену отказаться от мести. Пусть она не может пойти с ним под венец, Родриго, оплот и щит Кастилии, должен и дальше служить своему государю. Но несмотря на то, что он чтим народом и любим ею, Химена должна исполнить свой долг — убийца умрет.

Однако напрасно Химена надеется на королевский суд — Фердинанд безмерно восхищен подвигом Родриго. Даже королевской власти недостаточно, чтобы достойно отблагодарить храбреца, и Фердинанд решает воспользоваться подсказкой, которую дали ему плененные цари мавров: в разговорах с королем они величали Родриго Сидом — господином, повелителем. Отныне Родриго будет зваться этим именем, и уже одно только его имя станет приводить в трепет Гранаду и Толедо.

Несмотря на оказанные Родриго почести, Химена припадает к ногам государя и молит об отмщении. Фердинанд, подозревая, что девушка любит того, о чьей смерти просит, хочет проверить ее чувства: с печальным видом он сообщает Химене, что Родриго скончался от ран. Химена смертельно бледнеет, но, как только узнает, что на самом деле Родриго жив-здоров, оправдывает свою слабость тем, что, мол, если бы убийца ее отца погиб от рук мавров, это не смыло бы с нее позора; якобы она испугалась того, что теперь лишена возможности мстить.

Коль скоро король простил Родриго, Химена объявляет, что тот, кто в поединке одолеет убийцу графа, станет ее мужем. Дон Санчо, влюбленный в Химену, тут же вызывается сразиться с Родриго. Королю не слишком по душе, что жизнь вернейшего защитника престола подвергается опасности не на поле брани, однако он дозволяет поединок, ставя при этом условие, что, кто бы ни вышел победителем, ему достанется рука Химены.

Родриго является к Химене проститься. Та недоумевает, неужто дон Санчо настолько силен, чтобы одолеть Родриго. Юноша отвечает, что он отправляется не на бой, но на казнь, дабы своей кровью смыть пятно позора с чести Химены; он не дал себя убить в бою с маврами, так как сражался тогда за отечество и государя, теперь же — совсем иной случай.

Не желая смерти Родриго, Химена прибегает сначала к надуманному доводу — ему нельзя пасть от руки дона Санчо, поскольку это повредит его славе, тогда как ей, Химене, отраднее сознавать, что отец ее был убит одним из славнейших рыцарей Кастилии, — но в конце концов просит Родриго победить ради того, чтобы ей не идти замуж за нелюбимого.

В душе Химены все растет смятение: ей страшно подумать, что Родриго погибнет, а самой ей придется стать женой дона Санчо, но и мысль о том, что будет, если поле боя останется за Родриго, не приносит ей облегчения.

Размышления Химены прерывает дон Санчо, который предстает пред ней с обнаженным мечом и заводит речь о только что завершившемся поединке. Но Химена не дает ему сказать и двух слов, полагая, что дон Санчо сейчас начнет бахвалиться своей победой. Поспешив к королю, она просит его смилостивиться и не вынуждать ее идти к венцу с доном Санчо — пусть лучше победитель возьмет все ее добро, а сама она уйдет в монастырь.

Напрасно Химена не дослушала дона Санчо; теперь она узнаёт, что, едва поединок начался, Родриго выбил меч из рук противника, но не пожелал убивать того, кто готов был на смерть ради Химены. Король провозглашает, что поединок, пусть краткий и не кровавый, смыл с нее пятно позора, и торжественно вручает Химене руку Родриго.

Химена больше не скрывает своей любви к Родриго, но все же и теперь не может стать женой убийцы своего отца. Тогда мудрый король Фердинанд, не желая чинить насилия над чувствами девушки, предлагает положиться на целебное свойство времени — он назначает свадьбу через год. За это время затянется рана на душе Химены, Родриго же совершит немало подвигов во славу Кастилии и ее короля.

Д. А. Карельский

Гораций (Horace)

Трагедия (1640)

Давние союзники Рим и Альба вступили в войну друг с другом. До сих пор между вражескими армиями происходили лишь мелкие стычки, но теперь, кода войско альбанцев стоит у стен Рима, должно разыграться решающее сражение.

Сердце Сабины, супруги благородного римлянина Горация, исполнено смятения и скорби: ныне в жестокой битве будет разбита либо ее родная Альба, либо ставший ее второй родиной Рим. Мало того, что мысль о поражении любой из сторон равно печальна для Сабины, по злой воле рока в этой битве должны обнажить друг против друга мечи самые дорогие ей люди — ее муж Гораций и три ее брата, альбанцы Куриации.

Сестра Горация, Камилла, тоже клянет злой рок, сведший в смертельной вражде два дружеских города, и не считает свое положение более легким, нежели положение Сабины, хотя об этом ей и твердит их с Сабиной подруга-наперсница Юлия. Юлия уверена, что Камилле пристало всей душой болеть за Рим, поскольку только с ним связывают ее рождение и родственные узы, клятва же верности, которой Камилла обменялась со своим женихом альбанцем Куриацием, — ничто, когда на другую чашу весов положены честь и процветание родины.

Истомившись волнением о судьбе родного города и жениха, Камилла обратилась к греку-прорицателю, и тот предсказал ей, что спор между Альбою и Римом уже назавтра окончится миром, а она соединится с Куриацием, чтобы больше никогда не разлучаться. Сон, приснившийся Камилле той же ночью, развеял сладостный обман предсказания: во сне ей привиделись жестокая резня и груды мертвых тел.

Когда вдруг перед Камиллой предстает живой невредимый Куриации, девушка решает было, что ради любви к ней благородный альбанец поступился долгом перед родиной, и ни в коей мере не осуждает влюбленного.

Но оказывается, все не так: когда рати сошлись для сражения, вождь альбанцев обратился к римскому царю Туллу со словами о том, что надо избежать братоубийства, — ведь римляне и альбанцы принадлежат к одному народу и связаны между собой многочисленными родственными узами; он предложил решить спор поединком трех бойцов от каждого войска с условием, что тот город, чьи воины потерпят поражение, станет подданным города-победителя. Римляне с радостью приняли предложение альбанского вождя.

По выбору римлян за честь родного города предстоит биться трем братьям Горациям. Куриаций и завидует великой участи Горациев — возвеличить родину или сложить за нее головы, — и сожалеет о том, что при любом исходе поединка ему придется оплакивать либо униженную Альбу, либо погибших друзей. Горацию, воплощению римских добродетелей, непонятно, как можно горевать о том, кто принял кончину во славу родной страны.

За такими речами друзей застает альбанский воин, принесший весть, что Альба избрала своими защитниками троих братьев Куриациев. Куриаций горд, что именно на него и его братьев пал выбор соотечественников, но в то же время в душе ему хотелось бы избежать этого нового удара судьбы — необходимости драться с мужем своей сестры и братом невесты. Гораций, напротив, горячо приветствует выбор альбанцев, предназначивший ему еще более возвышенный жребий: велика честь биться за отечество, но при этом еще преодолеть узы крови и человеческих привязанностей — мало кому довелось стяжать столь совершенную славу.

Камилла всеми силами стремится отговорить Куриация вступать в братоубийственный поединок, заклинает его именем их любви и едва не добивается успеха, но благородный альбанец все же находит в себе силы не изменить ради любви долгу.

Сабина, в отличие от родственницы, не думает отговаривать брата и мужа от поединка, но лишь хочет, чтобы поединок этот не стал братоубийственным, — для этого она должна умереть, и со смертью ее прервутся родственные узы, связующие Горациев и Куриациев.

Появление старого Горация прекращает разговоры героев с женщинами. Заслуженный патриций повелевает сыну и зятю, положившись на суд богов, поспешить к исполнению высокого долга.

Сабина пытается преобороть душевную скорбь, убеждая себя в том, что, кто бы ни пал в схватке, главное — не кто принес ему смерть, а во имя чего; она внушает себе, что непременно останется верной сестрой, если брат убьет ее супруга, или любящей женой — если муж поразит брата. Но все тщетно: снова и снова сознается Сабина, что в победителе она прежде всего будет видеть убийцу дорогого ей человека.

Горестные размышления Сабины прерывает Юлия, принесшая ей известия с поля боя: едва шестеро бойцов вышли навстречу друг другу, по обеим ратям пронесся ропот: и римляне и альбанцы были возмущены решением своих вождей, обрекших Горациев с Куриациями на преступный братоубийственный поединок. Царь Тулл внял гласу народа и объявил, что следует принести жертвы, дабы по внутренностям животных узнать, угоден ли богам, или нет, выбор бойцов.

В сердцах Сабины и Камиллы вновь поселяется надежда, но не надолго — старый Гораций сообщает им, что по воле богов их братья вступили в бой между собой. Видя, в какое горе повергло женщин это известие, и желая укрепить их сердца, отец героев заводит речь о величии жребия своих сыновей, вершащих подвиги во славу Рима; римлянки — Камилла по рождению, Сабина в силу брачных уз — обе они в этот момент должны думать лишь о торжестве отчизны…

Снова представ перед подругами, Юлия рассказывает им, что два сына старого Горация пали от мечей альбанцев, третий же, супруг Сабины, спасается бегством; исхода поединка Юлия дожидаться не стала, ибо он очевиден.

Рассказ Юлии поражает старого Горация в самое сердце. Воздав должное двоим славно погибшим защитникам Рима, он клянется, что третий сын, чья трусость несмываемым позором покрыла честное дотоле имя Горациев, умрет от его собственой руки. Как ни просят его Сабина с Камиллой умерить гнев, старый патриций неумолим.

К старому Горацию посланцем от царя приходит Валерий, благородный юноша, любовь которого отвергла Камилла. Он заводит речь об оставшемся в живых Горации и, к своему удивлению, слышит от старика ужасные проклятия в адрес того, кто спас Рим от позора. Лишь с трудом прервав горькие излияния патриция, Валерий рассказывает о том, чего, преждевременно покинув городскую стену, не видела Юлия: бегство Горация было не проявлением трусости, но военной уловкой — убегая от израненных и усталых Куриациев, Гораций таким образом разъединял их и бился с каждым по очереди, один на один, пока все трое не пали от его меча.

Старый Гораций торжествует, он преисполнен гордости за своих сыновей — как оставшегося в живых, так и сложивших головы на поле брани. Камиллу, пораженную известием о гибели возлюбленного, отец утешает, взывая к рассудку и силе духа, всегда украшавшим римлянок.

Но Камилла, безутешна. И мало того, что счастье ее принесено в жертву величию гордого Рима, этот самый Рим требует от нее скрывать скорбь и вместе со всеми ликовать одержанной ценою преступления победе. Нет, не бывать этому, решает Камилла, и, когда перед ней предстает Гораций, ожидая от сестры похвалы своему подвигу, обрушивает на него поток проклятий за убийство жениха. Гораций не мог себе представить, что в час торжества отчизны можно убиваться по кончине ее врага; когда же Камилла начинает последними словами поносить Рим и призывать на родной город страшные проклятия, его терпению приходит конец — мечом, которым незадолго до того был убит ее жених, он закалывает сестру.

Гораций уверен, что поступил правильно — Камилла перестала быть сестрой ему и дочерью своему отцу в миг, когда прокляла родину. Сабина просит мужа заколоть и ее, ибо она тоже, вопреки долгу, скорбит о погибших братьях, завидуя участи Камиллы, которую смерть избавила от безысходной скорби и соединила с любимым. Горацию большого труда стоит не исполнить просьбу супруги.

Старый Гораций не осуждает сына за убийство сестры — душою изменив Риму, она заслужила смерть; но в то же время казнью Камиллы Гораций безвозвратно сгубил свою честь и славу. Сын соглашается с отцом и просит его вынести приговор — каким бы он ни был, Гораций с ним заранее согласен.

Дабы самолично почтить отца героев, в дом Горациев прибывает царь Тулл. Он славит доблесть старого Горация, дух которого не был сломлен смертью троих детей, и с сожалением говорит о злодействе, омрачившем подвиг последнего из оставшихся в живых его сыновей. Однако о том, что злодейство это должно быть наказано, речи не заходит, пока слово не берет Валерий.

Взывая к царскому правосудию, Валерий говорит о невиновности Камиллы, поддавшейся естественному порыву отчаяния и гнева, о том, что Гораций не просто беспричинно убил кровную родственницу, что само по себе ужасно, но и надругался над волей богов, святотатственно осквернив дарованную ими славу.

Гораций и не думает защищаться или оправдываться — он просит у царя дозволения пронзить себя собственным мечом, но не во искупление смерти сестры, ибо та заслужила ее, но во имя спасения свой чести и славы спасителя Рима.

Мудрый Тулл выслушивает и Сабину. Она просит казнить ее, что будет означать и казнь Горация, поскольку муж и жена — одно; ее смерть — которой Сабина ищет, как избавления, не в силах будучи ни беззаветно любить убийцу братьев, ни отвергнуть любимого — утолит гнев богов, супруг же ее сможет и дальше приносить славу отечеству.

Когда все, имевшие что-то сказать, высказались, Тулл вынес свой приговор: хотя Гораций и совершил злодеяние, обыкновенно караемое смертью, он — один из тех немногих героев, что в решительные дни служат надежным оплотом своим государям; герои эти неподвластны общему закону, и потому Гораций будет жить, и далее ревнуя о славе Рима.

Д. А. Карельский

Цинна (Cinna)

Трагедия (1640)

Эмилией владеет страстное желание отомстить Августу за смерть отца, Кая Торания, воспитателя будущего императора, казненного им во времена триумвирата В роли свершителя мести она видит своего возлюбленного, Цинну; как ни больно Эмилии сознавать, что, поднимая руку на всемогущего Августа, Цинна подвергает опасности свою, бесценную для нее жизнь, все же долг — превыше всего. уклониться от зова долга — величайший позор, тот же, кто долг свой исполнит, достоин высшей чести. Посему, даже горячо любя Цинну, Эмилия готова отдать ему руку, лишь когда им будет убит ненавистный тиран.

Наперсница Эмилии, Фульвия, пытается отговорить подругу от опасного замысла, напоминает, какими почестями и уважением окружил Эмилию Август, искупая тем самым старую вину. Но Эмилия стоит на своем: преступление Цезаря может искупить только смерть. Тогда Фульвия заводит речь об опасности, ожидающей Цинну на стезе мщения, и о том, что и без Цинны среди римлян у Августа не счесть врагов, жаждущих смерти императора; так не лучше ли предоставить расправу с тираном одному из них? Но нет, Эмилия посчитает долг мщения неисполненным, если Август будет убит кем-то другим.

Цинною же составлен целый заговор против императора В тесном кругу заговорщиков все как один пылают ненавистью к тирану, трупами вымостившему себе дорогу к римскому престолу, все как один жаждут смерти человека, ради собственного возвышения погрузившего страну в пучину братоубийственной резни, предательства, измен и доносов. Завтра — решающий день, в который тираноборцы порешили либо избавить Рим от Августа, либо самим сложить головы.

Едва Цинна успевает рассказать Эмилии о планах заговорщиков, к нему является вольноотпущенник Эвандр с известием, что Август требует к себе его, Цинну, и второго вождя заговора — Максима. Цинна смущен приглашением императора, которое, впрочем, еще не означает, что заговор раскрыт, — как его самого, так и Максима Август числит среди ближайших своих друзей и нередко приглашает для совета.

Когда Цинна с Максимом являются к Августу, император просит всех прочих удалиться, а к двум друзьям обращается с неожиданной речью: он тяготится властью, восхождением к которой некогда упивался, но теперь несущей ему лишь тяжкое бремя забот, всеобщую ненависть и постоянный страх насильственной смерти. Август предлагает Цинне и Максиму принять из его рук правление Римом и самим решать, быть ли их родной стране республикой или империей.

Друзья по-разному встречают предложение императора. Цинна убеждает Августа, что императорская власть досталась ему по праву доблести и силы, что при нем Рим достиг невиданного доселе расцвета; окажись власть в руках народа, бессмысленной толпы, и страна вновь погрязнет в усобицах, величию Рима неминуемо настанет конец. Он уверен, что единственное правильное решение для Августа — сохранить за собой престол. Что же до смерти от руки убийц, то уж лучше умереть владыкой мира, нежели влачить существование заурядного подданного или гражданина.

Максим, в свою очередь, всей душой приветствовал бы отречение Августа и установление республики: римляне издревле славятся вольнолюбием, и, какой бы законной ни была власть императора, они всегда даже в самом мудром правителе будут видеть прежде всего тирана.

Выслушав обоих, Август, которому благо Рима несравненно дороже собственного покоя, принимает доводы Цинны и не слагает с себя императорской короны. Максима он назначает наместником на Сицилии, Цинну же оставляет при себе и отдает ему в жены Эмилию.

Максим в недоумении, отчего вдруг вождь заговорщиков стал другом тирании, но Цинна объясняет ему, зачем он убеждал Августа не оставлять престол: во-первых, свобода не есть свобода, когда ее принимают из рук тирана, а во-вторых, императору нельзя позволить так просто удалиться на покой — он смертью должен искупить свои злодеяния. Цинна не предал дела заговорщиков — он отомстит во что бы то ни стало.

Максим сетует своему вольноотпущеннику Эвфорбу на то, что Рим не получил вольности лишь по прихоти влюбленного в Эмилию Цинны; теперь Максиму придется идти на преступление во благо счастливого соперника — он, оказывается, давно любит Эмилию, но та не отвечает ему взаимностью. Хитрый Эвфорб предлагает Максиму вернейшее, на его взгляд, средство и не обагрять рук в крови Августа, и заполучить Эмилию — нужно донести императору о заговоре, все участники которого, кроме Цинны, якобы раскаялись и молят о прощении.

Тем временем Цинна, тронутый величием души Августа, теряет былую решимость — он сознает, что перед ним стоит выбор: предать государя или возлюбленную; убьет он Августа или нет — в обоих случаях совершит предательство. Цинна еще лелеет надежду, что Эмилия разрешит его от клятвы, но девушка непреклонна — коль скоро она поклялась отомстить Августу, она добьется его смерти любой ценой, пусть даже ценою собственной жизни, которая ей отныне не мила, раз она не может соединить ее с возлюбленным-клятвопреступником. Что же до того, что Август великодушно вручил ее Цинне, то принимать такие дары означает раболепствовать перед тиранией.

Речи Эмилии заставляют Цинну сделать выбор — как ни тяжко это ему, он сдержит обещание и покончит с Августом.

Вольноотпущенник Эвфорб представил Августу все дело так, что, мол, Максим искренне раскаялся в злом умысле против особы императора, а Цинна, напротив, упорствует сам и препятствует прочим заговорщикам признать свою вину. Мера же раскаяния Максима столь велика, что в отчаянии он бросился к Тибру и, как полагает Эвфорб, окончил свои дни в его бурных водах.

Август до глубины души поражен предательством Цинны и горит жаждой мести, но, с другой стороны, сколько можно лить кровь? Сотни убийств до сих пор не обезопасили императора, и новые казни навряд ли обеспечат ему спокойное правление в стране, где никогда не переведутся противники тирании. Так не благороднее ли покорно встретить смерть от руки заговорщиков, нежели продолжать царствовать под дамокловым мечом?

За такими размышлениями Августа застает любящая супруга Ливия. Она просит его внять ее женскому совету: не лить на этот раз кровь заговорщиков, а помиловать их, ибо милость к поверженным врагам — доблесть для правителя не меньшая, чем умение решительно расправиться с ними. Слова Ливии тронули душу Августа, понемногу он склоняется к тому, чтобы оставить Цинну в живых.

Уже схвачены вольноотпущенники Эвандр и Эвфорб, Цинну же Август срочно вызывает к себе на совет. Эмилия понимает — все это значит, что заговор раскрыт, а над ней и над Цинной нависла смертельная опасность. Но тут к Эмилии является Максим и заводит неуместный разговор о своей страсти, предлагая бежать на корабле с ним, Максимом, коль скоро Цинна уже в руках Августа и ему ничем не поможешь. Мало того, что Эмилия совершенно равнодушна к Максиму, — то, насколько тщательно подготовлен побег, наводит ее на подозрение, что именно Максим выдал заговорщиков тирану.

Предательский замысел Максима рухнул. Теперь он страшными словами клянет Эвфорба и себя, не понимая, как он, благородный римлянин, мог пойти на низкие преступления по совету вольноотпущенника, навсегда сохранившего, несмотря на дарованную ему свободу, самую что ни на есть рабскую душу.

Август призывает к себе Цинну и, велев не перебивать, напоминает неудавшемуся заговорщику о всех тех благодеяниях и почестях, какими император окружил неблагодарного потомка Помпея, а затем в подробностях излагает ему план заговора, рассказывает, кто где должен был стоять, когда нанести удар… Август обращается не только к чувствам Цинны, но и к его разуму, объясняет, что даже при удаче заговорщиков римляне не захотели бы иметь Цинну императором, ибо в городе есть много мужей, с которыми ему никак нельзя равняться ни славой предков, ни личной доблестью.

Цинна ничего не отрицает, он готов понести кару, но в ответных речах его нет и тени раскаяния. Раскаяния не слышится и в словах Эмилии, когда она, представ перед Августом, называет себя подлинной главой и вдохновительницей заговора. Цинна возражает, что это не Эмилия соблазнила его к злому умыслу, но сам он вынашивал планы мести еще задолго до того, как узнал ее.

Август и Эмилию увещевает оставить злобу, просит вспомнить, как возвысил он ее, дабы искупить убийство отца, в котором виновен не столько он, сколько рок, чьей игрушкой часто являются цари. Но Цинна с Эмилией неумолимы и полны решимости вместе встретить смертный час.

В отличие от них Максим до глубины души раскаивается в тройном предательстве — он предал государя, друзей-заговорщиков, хотел разрушить союз Цинны и Эмилии — и просит предать его и Эвфорба смерти.

Но Август на сей раз не торопится отправлять врагов на казнь; он превосходит все мыслимые пределы великодушия — всех прощает, благословляет брак Цинны и Эмилии, дарует Цинне консульскую власть. Мудрым великодушием император смягчает ожесточившиеся против него сердца и обретает в лице бывших заговорщиков вернейших друзей и сподвижников.

Д. А. Карельский

Родогуна (Rodogune)

Трагедия (1644)

Предисловием к авторскому тексту служит фрагмент из книги греческого историка Аппиана Александрийского (II в.) «Сирийские войны». Описываемые в пьесе события относятся к середине II в. до н. э., когда царство Селевкидов подверглось нападению со стороны парфян. Предыстория династического конфликта излагается в разговоре Тимагена (воспитателя царевичей-близнецов Антиоха и Селевка) с сестрой Лаоникой (наперсницей царицы Клеопатры). Тимаген знает о событиях в Сирии понаслышке, поскольку царица-мать приказала ему укрыть обоих сыновей в Мемфисе сразу после предполагаемой гибели своего мужа Деметрия и мятежа, поднятого узурпатором Трифоном. Лаоника же осталась в Селевкии и была свидетелем того, как недовольный правлением женщины народ потребовал, чтобы царица вступила в новый брак. Клеопатра вышла замуж за своего деверя Антиоха, и вдвоем они одолели Трифона. Затем Антиох, желая отомстить за брата, обрушился на парфян, но вскоре пал в бою. Одновременно стало известно, что Деметрий жив и находится в плену. Уязвленный изменой Клеопатры, он замыслил жениться на сестре парфянского царя Фраата Родогуне и силой вернуть себе сирийский престол. Клеопатра сумела дать отпор врагам: Деметрий был убит — по слухам, самой царицей, а Родогуна оказалась в темнице. Фраат бросил на Сирию несметное войско, однако, страшась за жизнь сестры, согласился заключить мир при условии, что Клеопатра уступит трон старшему из сыновей, который должен будет жениться на Родогуне. Оба брата с первого взгляда влюбились в плененную парфянскую царевну. Один из них получит царский титут и руку Родогуны — это знаменательное событие положит конец долгим смутам.

Беседа прерывается с появлением царевича Антиоха. Он надеется на свою счастливую звезду и вместе с тем не хочет обездолить Селевка. Сделав выбор в пользу любви, Антиох просит Тимагена переговорить с братом: пусть тот царствует, отказавшись от Родогуны. Выясняется, что и Селевк желает уступить престол в обмен на царевну. Близнецы клянутся друг другу в вечной дружбе — между ними не будет ненависти. Они приняли слишком поспешное решение: Родогуне подобает царствовать вместе со старшим братом, имя которого назовет мать.

Встревоженная Родогуна делится сомнениями с Лаоникой: царица Клеопатра никогда не откажется от трона, равно как и от мести. День венчания таит в себе еще одну угрозу — Родогуна страшится брачного союза с нелюбимым. Ей дорог лишь один из царевичей — живой портрет своего отца. Она не разрешает Лаонике назвать имя: страсть может выдать себя румянцем, а особам царского рода надлежит скрывать свои чувства. Кого бы небо ни выбрало ей в мужья, она будет верна долгу.

Опасения Родогуны не напрасны — Клеопатра пышет злобой. Царица не желает отказываться от власти, которая досталась ей слишком дорогой ценой, к тому же ей предстоит увенчать короной ненавистную соперницу, похитившую у нее Деметрия. Она откровенно делится своими замыслами с верной Лаоникой: трон получит тот из сыновей, кто отомстит за мать. Клеопатра рассказывает Антиоху и Селевку о горькой судьбе их отца, погубленного злодейкой Родогуной. Право первородства нужно заслужить — старшего укажет смерть парфянской царевны.

Ошеломленные братья понимают, что мать предлагает им обрести венец ценой преступления. Антиох все же надеется пробудить добрые чувства в Клеопатре, но Селевк в это не верит: мать любит только себя — в ее сердце нет места для сыновей. Он предлагает обратиться к Родогуне — пусть царем станет ее избранник. Парфянская царевна, предупрежденная Лаоникой, рассказывает близнецам о горькой судьбе их отца, убитого злодейкой Клеопатрой. Любовь необходимо завоевать — мужем ее станет тот, кто отомстит за Деметрия. Удрученный Селевк говорит брату, что отказывается от престола и Родогуны — кровожадные женщины отбили у него желание как царствовать, так и любить. Но Антиох по-прежнему убежден, что мать и возлюбленная не смогут устоять перед слезными мольбами.

Явившись к Родогуне, Антиох предает себя в ее руки — если царевна пылает жаждой мести, пусть убьет его и осчастливит брата. Родогуна не может более скрывать свою тайну — сердце ее принадлежит Антиоху. Теперь она не требует убить Клеопатру, но договор остается нерушимым: невзирая на любовь к Антиоху, она выйдет замуж за старшего — за царя.

Окрыленный успехом, Антиох спешит к матери. Клеопатра встречает его сурово — пока он медлил и колебался, Селевк успел отомстить. Антиох признается, что оба они влюблены в Родогуну и не способны поднять на нее руку: если мать считает его изменником, пусть прикажет ему покончить с собой — он покорится ей без колебаний. Клеопатра сломлена слезами сына: боги благосклонны к Антиоху — ему суждено получить державу и царевну. Безмерно счастливый Антиох уходит, а Клеопатра велит Лаонике позвать Селевка, Лишь оставшись одна, царица дает волю гневу: она по-прежнему жаждет мести и насмехается над сыном, который так легко проглотил лицемерную приманку.

Клеопатра говорит Селевку, что он старший и ему по праву принадлежит престол, которым хотят завладеть Антиох и Родогуна. Селевк отказывается мстить: в этом ужасном мире ничто его больше не прельщает — пусть другие будут счастливы, а ему остается лишь ожидать смерти. Клеопатра сознает, что потеряла обоих сыновей — проклятая Родогуна околдовала их, как прежде Деметрия. Пусть они последуют за своим отцом, но Селевк умрет первым, иначе ее ждет неминуемое разоблачение.

Наступает долгожданный миг свадебного торжества. Кресло Клеопатры стоит ниже трона, что означает ее переход в подчиненное положение. Царица поздравляет своих «милых детей», и Антиох с Родогуной искренне благодарят ее. В руках у Клеопатры кубок с отравленным вином, из которого должны пригубить жених и невеста. В тот момент, когда Антиох подносит кубок к губам, в зал врывается Тимаген со страшным известием: Селевк найден на аллее парка с кровавой раной в груди. Клеопатра высказывает предположение, что несчастный покончил с собой, но Тимаген это опровергает: перед смертью царевич успел передать брату, что удар нанесен «дорогой рукой, родной рукой». Клеопатра немедленно обвиняет в убийстве Селевка Родогуну, а та — Клеопатру. Антиох пребывает в тягостном раздумье: «дорогая рука» указывает на возлюбленную, «родная рука» — на мать. Подобно Селевку, царь переживает миг безысходного отчаяния — решив отдаться на волю судьбы, он вновь подносит к губам кубок, но Родогуна требует опробовать на слуге вино, поднесенное Клеопатрой. Царица негодующе заявляет, что докажет полную свою невиновность. Сделав глоток, она передает кубок сыну, однако яд действует слишком быстро. Родогуна с торжеством указывает Антиоху, как побледнела и зашаталась его мать. Умирающая Клеопатра проклинает молодых супругов: пусть их союз будет исполнен отвращения, ревности и ссор — да подарят им боги таких же почтительных и покорных сыновей, как Антиох. Затем царица просит Лаоника увести ее и избавить тем самым от последнего унижения — она не желает упасть к ногам Родогуны. Антиох исполнен глубокой скорби: жизнь и смерть матери равно пугают его — будущее чревато ужасными бедами. Брачное торжество завершилось, и теперь нужно приступить к похоронному чину. Быть может, небеса все же окажутся благосклонными к несчастному царству.

Е. Д. Мурашкинцева

Никомед (Nicomede)

Трагедия (1651)

Ко двору царя Вифинии Прусия прибывают два его сына. Никомед, сын от первого брака, оставил войско, во главе которого он одержал многочисленные победы, положив к ногам отца не одно царство; его обманом завлекла в столицу мачеха, Арсиноя. Сын Прусия и Арсинои, Аттал, возвратился на родину из Рима, где он с четырехлетнего возраста жил заложником; хлопотами римского посла Фламиния Аттала отпустили к родителям за то, что те согласились выдать республике злейшего ее врага — Ганнибала, однако римляне так и не насладились зрелищем плененного карфагенянина, ибо он предпочел принять яд.

Царица, как это часто бывает со вторыми женами, всецело подчинила своему влиянию престарелого Прусия. Это по ее воле Прусий в угоду Риму лишил своего покровительства Ганнибала, теперь же она плетет интриги, желая сделать наследником престола вместо Никомеда своего сына Аттала, а также расстроить брак пасынка с армянской царицей Лаодикой.

Арсиною в ее интригах поддерживает Фламиний, ибо в интересах Рима, с одной стороны, возвести на вифинский престол получившего римское воспитание и римское гражданство Аттала, а не гордого и независимого, прославленного в походах Никомеда, а с другой — воспрепятствовать усилению Вифинии за счет династического союза с Арменией.

До сих пор сводные братья не были знакомы друг с другом и впервые встречаются в присутствии Лаодики, в которую оба они влюблены, однако только Никомеду она отвечает взаимностью. Эта первая встреча чуть было не окончилась ссорой.

Арсиное трения между братьями только на руку, ведь в соответствии с ее планами один из них должен быть сокрушен, другой, напротив, возвышен. Царица уверена, что с помощью римлян Аттал легко займет отцовский престол; что до женитьбы на Лаодике, то это труднее, но все же она видит способ погубить Никомеда и вынудить армянскую царицу вступить в нежеланный ей брак.

Царь Прусий в последнее время не на шутку встревожен беспримерным возвышением Никомеда: победитель Понта, Каппадокии и страны галатов пользуется властью, славой и народной любовью большими, нежели те, что когда-либо доставались на долю его отца. Как подсказывают Прусию уроки истории, подобным героям часто прискучивает звание подданного, и тогда, возжелав царского сана, они не жалеют государей. Начальник телохранителей Прусия, Арасп, убеждает царя, что опасения его были бы оправданы, когда бы речь шла о ком-нибудь другом, честь же и благородство Никомеда не подлежат сомнению. Доводы Араспа не рассеивают полностью тревоги Прусия, и он решает попытаться, действуя с искючительной осторожностью, отправить Никомеда в почетное изгнание.

Когда Никомед является к отцу, дабы поведать о своих победах, Прусий встречает его весьма холодно и попрекает тем, что тот оставил вверенное ему войско. На почтительную просьбу Никомеда позволить ему сопровождать отбывающую на родину Лаодику царь отвечает отказом.

Беседу отца с сыном прерывает появление римского посла Фламиния, который от имени республики требует, чтобы Прусий назначил своим наследником Аттала. Дать ответ послу Прусий велит Никомеду, и тот решительно отвергает его требование, разоблачая планы Рима ослабить Вифинию, которая при таком царе, как Аттал, вместе с вновь приобретенными землями утратит все свое величие.

Договориться между собой Фламинию и Никомеду мешает, кроме разницы устремлений, еще и разделяющая их вражда: отец Фламиния в битве у Тразименского озера пал от руки Ганнибала, учителя Никомеда, высоко им чтимого. Фламиний тем не менее идет на уступку: Никомед станет править Вифинией, но с условием, что Аттал возьмет в жены Лаодику и взойдет на армянский трон. Никомед и на сей раз отвечает Фламинию решительным отказом.

Прусию не чуждо благородство, и, хотя Лаодика находится в его власти, он не считает возможным чинить насилие над царственной особой. Посему, коль скоро Риму угодна женитьба Аттала и Лаодики, пусть Фламиний отправится к армянской принцессе и от имени республики предложит ей в мужья сына Арсинои.??? любленного из плена, даже если для этого понадобится сокрушить стены Вечного города.

Замыслу Фламиния не суждено было сбыться — по пути к галере Никомед бежал с помощью неизвестного друга. Царевич выходит к толпе, и бунтующий народ тут же успокаивается. В сознании собственной силы он предстает перед испуганными домочадцами и римским послом, но и не помышляет о мести — все, кто хотел ему зла, могут быть оправданы: мачехой руководила слепая любовь к сыну, отцом — страсть к Арсиное, Фламинием — стремление соблюсти интересы родной страны. Никомед всех прощает, а для Аттала обещает завоевать любое из соседних царств, какое приглянется Арсиное.

Никомед тронул сердце мачехи, и та искренне обещает отныне любить его, как родного сына. Тут же, кстати, выясняется, что другом, помогшим Никомеду бежать, был Аттал.

Прусию ничего не остается, как распорядиться о жертвоприношениях, дабы просить богов даровать Вифинии прочный мир с Римом.

Л А. Карельский

Жодле, или Хозяин-слуга

(Jodelet ou le Maître valet)

Комедия (1645)

Действие пьесы происходит в Мадриде. Дон Хуан Альварадо прилетел в столицу из родного Бургоса на свидание с невестой. Молодого дворянина не остановило даже семейное несчастье: по возвращении из Фландрии дон Хуан узнал, что его старший брат был коварно убит, а обесчещенная сестра Лукреция скрылась неведомо куда. Все помыслы о мести были оставлены, едва дон Хуан увидел портрет своей нареченной — прелестной Изабеллы де Рохас. Страсть вспыхнула мгновенно: юноша приказал слуге Жодле послать в Мадрид собственное изображение, а сам отправился следом. На месте выясняется неприятное обстоятельство: Жодле, воспользовавшись случаем, также решил запечатлеть свою физиономию, затем начал сравнивать оба произведения, и в результате прекрасная Изабелла получила портрет не хозяина, а слуги. Дон Хуан потрясен: что скажет девушка, увидав подобное свиное рыло? Но неунывающий Жодле утешает своего господина: когда красотка его увидит, он ей понравится вдвое больше по контрасту, а рассказ о ротозействе глупого слуги, конечно, вызовет у нее улыбку.

У дома Фернана де Рохаса дон Хуан замечает какую-то тень и обнажает шпагу. Дон Луис, спустившись по веревочной лестнице с балкона, быстро растворяется в темноте, чтобы не затевать дуэль под окнами Изабеллы. Дон Хуан натыкается на верного Жодле: тот со страха падает навзничь и начинает брыкаться, обороняясь ногами от разъяренного кабальеро. Все кончается благополучно, но в душе дона Хуана зарождается подозрение: улизнувший молодчик не был похож на вора — скорее, речь идет о возлюбленном. Пример сестры, воспитанной в понятиях чести и не устоявшей перед соблазнителем, взывает к осторожности, поэтому дон Хуан предлагает Жодле поменяться ролями — слуга вполне может выдать себя за господина благодаря путанице с портретом. Жодле, поломавшись для вида, соглашается и с наслаждением предвкушает, как будет лакомиться барскими блюдами и наставлять рога придворным франтам.

Утром Изабелла с пристрастием допрашивает горничную о том, кто забрался ночью на балкон. Сначала Беатриса клянется в полной своей невинности, но затем признается, что ее хитростью обошел дон Луис, красивый племянник дона Фернана. Молодой вертопрах со слезами на глазах молил хоть на секунду впустить его к сеньоре, пытался подкупить и разжалобить бдительную Беатрису, да только ничего у него не вышло, и пришлось голубчику прыгать вниз, где его уже поджидали — недаром люди говорят, будто дон Хуан Альварадо прискакал в Мадрид. Изабелла преисполнена отвращения к жениху — более омерзительной физиономии ей не доводилось встречать. Девушка пытается убедить в этом и отца, однако дон Фернан не желает идти на попятный: если верить портрету, будущий зятек на редкость неказист, но зато он высоко стоит во мнении двора.

Дон Фернан отсылает дочь при виде дамы под вуалью. Лукреция, опозоренная сестра дона Хуана, явилась просить защиты у давнего друга своего отца. Вины своей она не скрывает — жизнь ее спалил огонь любовной страсти. Два года назад на турнире в Бургосе всех рыцарей затмил приезжий юноша, который пронзил и сердце Лукреции. Порыв был обоюдным: коварный обольститель если и не любил, то искусно делал вид. Затем случилось страшное: старший брат погиб, отец угас от горя, а любовник исчез бесследно. Но Лукреция увидела его из окна — теперь у нее появилась надежда отыскать злодея.

Дон Фернан обещает гостье полную поддержку. Затем к нему обращается за советом племянник. Два года назад дон Луис по приглашению лучшего своего друга приехал на турнир в Бургос и безумно влюбился в прекрасную девушку, которая также отдала ему сердце.

Однажды в спальню ворвался вооруженный человек, в темноте началась схватка, оба противника наносили удары наугад, и дон Луис поразил врага насмерть. Велико же было его отчаяние, когда он узнал в убитом друга — возлюбленная оказалась его родной сестрой. Дону Луису удалось благополучно скрыться, но теперь обстоятельства изменились: по слухам, в Мадрид едет младший брат убитого им дворянина — этот отважный юноша пылает жаждой мести. Долг чести велит дону Луису принять вызов, однако убить не позволяет совесть.

Раздается громкий стук в дверь, и Беатриса сообщает, что в дом ломится жених — весь в буклях и кудрях, разряженный и надушенный, в каменьях и золоте, словно китайский богдыхан. Дон Луис неприятно поражен: как мог дядя просватать дочь, не поставив в известность родню? Дон Фернан озабочен совсем другим: в доме начнется резня, если дон Хуан узнает, кто его обидчик. Появляются Жодле в костюме дона Хуана и дон Хуан в облике Жодле. Юноша поражен красотой Изабеллы, а та глядит на суженого с ненавистью. Мнимый кабальеро грубо толкает будущего тестя, одаривает пошлым комплиментом невесту и тут же требует побыстрее закруглить дельце с приданым. Дон Луис, безумно влюбленный в Изабеллу, втихомолку радуется — теперь он уверен, что кузина не устоит перед его напором. Беатриса красочно расписывает ему, как дон Хуан с жадностью накинулся на еду. Закапав соусом весь камзол, зятек улегся в кладовой прямо на пол и стал храпеть так, что посуда на полках задребезжала. Дон Фернан уже закатил дочке пощечину, хотя сам мечтает лишь об одном — как бы повернуть назад оглобли.

Изабелла вновь наседает на отца с уговорами, но дон Фернан твердит, что не может нарушить слово. К тому же на семье висит большой грех перед доном Хуаном — дон Луис обесчестил его сестру и убил брата. Оставшись одна, Изабелла предается горестным размышлениям: будущий муж ей гадок, страсть кузена вызывает омерзение, а сама она внезапно пленилась тем, кого любить не имеет права — честь не позволяет ей даже имени этого произнести! Появляется дон Луис с пылкими излияниями. Изабелла быстро их пресекает: пусть он дает пустые обещания и совершает гнусные злодейства в Бургосе. Беатриса предупреждает госпожу, что на шум спускаются отец с женихом, а выход закрыт: у двери околачивается слуга дона Хуана — и вид у этого красавчика совсем не безобидный. Дон Луис поспешно скрывается в спальне, Изабелла же начинает честить Беатрису, которая будто бы назвала дона Хуана уродливой и глупой скотиной. Взбешенный Жодле осыпает Беатрису площадной бранью, и дон Фернан поспешно ретируется наверх.

Жених и его «слуга» остаются наедине с невестой. Жодле чистосердечно заявляет, что ему всегда были по душе такие сдобные красотки. Изабелла отвечает, что с появлением дона Хуана ее жизнь преобразилась: прежде мужчины вызывали у нее почти отвращение, зато теперь она страстно любит то, что постоянно находится при женихе. Жодле понимает из этого только одно — девчонка втюрилась! Решив попытать счастья, он отсылает «слугу» и предлагает невесте пойти подышать воздухом на балкон. Кончается эта затея трепкой: дон Хуан безжалостно колотит Жодле, но, когда входит Изабелла, роли меняются — Жодле принимается охаживать своего господина якобы за нелестный отзыв об Изабелле. Дону Хуану приходится терпеть, поскольку сметливый слуга поставил его в безвыходное положение. Маскарад необходимо продолжать ради выяснения истины: Изабелла невыразимо прекрасна, но, судя по всему, неверна.

Наконец Беатриса выпускает дона Луиса из спальни, и в этот момент входит Лукреция, чрезвычайно изумленная поведением дона Фернана, который обещал защитить ее, однако не показывается на глаза. Дон Луис, принимая Лукрецию за Изабеллу, пытается объясниться: в Бургосе он просто приволокнулся за одной девицей, но та в подметки не годится прелестной кузине. Лукреция, откинув вуаль, осыпает дона Луиса упреками и громко призывает на помощь. Появляется дон Хуан — Лукреция, мгновенно узнав брата, невольно бросается под защиту дона Луиса. Дон Хуан обнажает шпагу с намерением защищать честь своего «господина». Дон Луис вынужден вступить в схватку с лакеем, но тут в комнату врывается дон Фернан. Дон Хуан шепотом приказывает Лукреции хранить тайну, а вслух объявляет, что исполнял свой долг: дон Луис находился в спальне Изабеллы — следовательно, дону Хуану нанесено явное оскорбление. Дон Фернан признает правоту «Жодле», а дон Луис дает слово, что сразится либо с доном Хуаном, либо с его слугой.

Растроганная добротой Изабеллы Лукреция намекает, что дон Хуан — вовсе не тот, кем кажется. Жодле выходит на сцену, с наслаждением ковыряя в зубах и громко рыгая после сытного завтрака с мясцом и чесноком. При виде Беатрисы он уже готов распустить руки, но дело портит появление негодующей Изабеллы. Жодле со вздохом поминает мудрый завет Аристотеля: женщин следует вразумлять палкой. Дон Фернан сообщает «зятю» радостную новость: дон Хуан может наконец скрестить шпагу с доном Луисом, обидчиком его сестры. Жодле категорически отказывается от дуэли: во-первых, ему плевать на любое оскорбление, потому что собственная шкура дороже, во-вторых, племяннику будущего тестя он готов все простить, в-третьих, у него есть зарок — никогда не лезть в драку из-за бабенок. Возмущенный до глубины души дон Фернан заявляет, что не намерен выдавать дочь за труса, а Жодле тут же сообщает своему господину, что Лукрецию обесчестил дон Луис. Дон Хуан просит слугу еще немного потерпеть. Ему хочется верить, что Изабелла невиновна, ведь ее кузен мог просто подкупить служанку. Предстоит схватка, и Жодле умоляет дона Хуана не обознаться.

Беатриса, обиженная очередным любовником, оплакивает горькую девичью долю. Изабелла с тоской ждет свадьбы, а Лукреция уверяет подругу, что во всей Кастилии нет более достойного рыцаря, чем ее брат. Жодле приводит дона Луиса в комнату, где уже спрятался дон Хуан. Слуга явно трусит, и дон Луис осыпает его насмешками. Затем Жодле тушит свечу: дон Хуан сменяет его и наносит противнику легкую рану в руку. Ситуация разъясняется лишь с появлением дона Фернана: дон Хуан признается, что проник в дом под личиной слуги из-за того, что ревновал Изабеллу к дону Луису, который одновременно оказался соблазнителем сестры. Дон Луис клянется, что на балкон и в комнату его провела Беатриса без ведома своей госпожи. Он глубоко раскаивается в том, что нечаянно убил лучшего друга, и готов жениться на Лукреции. Дон Фернан взывает к благоразумию: племянник и зять должны помириться, и тогда дом станет местом веселого свадебного пиршества. Дон Хуан и дон Луис обнимаются, Лукреция и Изабелла следуют их примеру. Но последнее слово остается за Жодле: слуга просит бывшую «невесту» отдать портрет: это будет его подарком Беатрисе — пусть заслуженным счастьем насладятся три пары.

Е. Д. Мурашкинцева

Комический роман

(Roman Comique) (1651)

Действие происходит в современной автору Франции, главным образом в Мансе — городе, что расположен в двухстах километрах от Парижа.

«Комический роман» задуман как пародия на модные романы «высокого стиля» — вместо странствующих рыцарей его героями являются бродячие комедианты, бесчисленные драки заменяют поединки, а обязательные в авантюрных романах сцены похищения необычайно забавны. Каждая глава представляет собой отдельный комический эпизод, нанизанный на стержень нехитрого сюжета. Роман отличается прихотливой композицией, он изобилует вставными эпизодами — как правило, это новеллы, рассказанные кем-то из персонажей, или воспоминания героев. Сюжеты новелл взяты в основном из жизни благородных мавров и испанцев. Особо хочется сказать о новелле «Свой собственный судья» — истории испанской кавалерист-девицы: юная София вынуждена скрываться в мужском платье. Оказавшись в военном лагере императора Карла V, она проявляет такое мужество и военный талант, что получает под командование кавалерийский полк, а затем и назначение вице-королем своей родной Валенсии, но, выйдя замуж, уступает все титулы супругу.

Скаррон успел завершить две части романа. Третью после его смерти написал Оффрэ, наскоро закончивший сюжет.

На рынке Манса появляются трое причудливо одетых людей — немолодая женщина, старик и статный юноша. Это бродячая труппа. Комедианты вызвали гнев губернатора Тура и во время бегства растеряли товарищей. Но они и втроем готовы дать спектакль в верхней комнате трактира. Местный судья, г-н Раппиньер, приказывает трактирщице ссудить актерам на время спектакля оставленную ей на сохранение одежду молодых людей, играющих в мяч. Красавец комедиант Дестен поражает всех своим мастерством, но являются игроки в мяч, видят на актерах свое платье и принимаются бить судью, распорядившегося им без ведома хозяев. Драка становится всеобщей, и Дестену суждено еще раз восхитить жителей Манса: он нещадно лупит людей, помешавших спектаклю. При выходе из трактира на Раппиньера со шпагами нападают друзья избитых. Жизнь судье спасает опять-таки Дестен, он и шпагой владеет весьма искусно, рубя ею нападающих по ушам. Благодарный Раппиньер зовет комедиантов в свой дом. Ночью он поднимает жуткий переполох, решив, что г-жа Раппиньер отправилась в комнату юного комедианта. На самом деле это бродит по дому коза, выкармливающая своим молоком осиротевших щенят.

Наутро судья расспрашивает о Дестене второго актера, язвительного Ранкюна. По его словам, Дестен в труппе совсем недавно, а мастерством он обязан Ранкюну, да и жизнью тоже. Ведь Ранкюн спас его в Париже, когда молодой человек подвергся нападению грабителей, отнявших у него некую драгоценность. Узнав, когда произошло нападение, судья и его слуга Доген страшно смущаются. В тот же день Догена смертельно ранит один из избитых им в трактире юношей. Перед смертью он зовет Дестена. Раппиньеру актер говорит, что умирающий просто бредил. Собираются остальные актеры: дочь старой актрисы, шестнадцатилетняя Анжелика, ученик Дестена Леандр, еще несколько человек. Нет только Этуаль — сестры Дестена: она вывихнула ногу, и за ней посылают конные носилки. Какие-то вооруженные всадники насильно осматривают все носилки на дороге. Они ищут девушку с поврежденной ногой, но похищают направляющегося к врачу священника. Этуаль же благополучно прибывает в Манс. Анжелика и ее мать, Каверн, просят молодых людей в знак дружбы рассказать им свою историю.

Дестен соглашается. Он сын деревенского богача, человека анекдотической скупости. Родители его не любили, все их внимание поглощал отданный им на воспитание отпрыск некоего шотландского графа. Дестена забирает к себе его великодушный крестник. Мальчик прекрасно учится, компанию ему составляют дети барона д'Арк — грубый Сен-Фар и благородный Вервиль. Закончив образование, молодые люди отправляются в Италию на военную службу. В Риме Дестен знакомится с дамой-француженкой и ее рожденной в тайном браке дочерью Леонорой. Он спасает их от нахальства какого-то путешествующего француза и, конечно, влюбляется в дочь. Леонора тоже неравнодушна к нему, но Сен-Фар говорит ее матери, что Дестен всего лишь слуга, и бедную девушку увозят, не дав сказать о своих чувствах. Дестена заманивает в засаду и тяжело ранит проученный им при знакомстве с Леонорой нахал. Выздоровев, Дестен ищет смерти на полях сражений, но вместо этого находит славу отчаянного рубаки. По окончании похода молодые люди возвращаются во Францию. Вервиль влюбляется в свою соседку, мадемуазель Салдань. Ее родители умерли, а самодур брат хочет отправить ее и вторую сестру в монастырь, чтобы не тратиться на приданое. Дестен сопровождает друга на тайное свидание. Неожиданно появляется Салдань — это, оказывается, римский недруг нашего героя. Начинается драка, Салдань легко ранен. Поправившись, он вызывает Вервиля на дуэль. По обычаю того времени секундант Вервиля Дестен вынужден драться с секундантом Салданя. увы, это старший сын его благодетеля Сен-Фар. Юноша сначала щадит противника, но тот подло злоупотребляет этим. Чтобы не погибнуть, Дестен ранит его. Вервиль обезоруживает Салданя. Дело улаживается двойной свадьбой — Вервиль женится на своей возлюбленной, Сен-Фар — на ее сестре. Оскорбленный Дестен, несмотря на уговоры друга, покидает дом барона д'Арк. Он вновь направляется в Италию и в дороге встречает свою любимую и ее мать. Они разыскивают отца Леоноры, однако поиски их безуспешны, к тому же у них украли все деньги. Дестен решает сопровождать их.

Во время розысков мать Леоноры умирает. Грабители похищают у Дестена украшенный бриллиантами портрет отца его любимой — доказательство ее происхождения. К тому же на их след нападает Салдань. Необходимость скрываться и нужда заставляют молодых людей выдать себя за брата и сестру и под вымышленными именами примкнуть к труппе комедиантов. В Туре их опять встречает Салдань, он пытается похитить Леонору-Этуаль. Рассказ занимает несколько вечеров. Тем временем с комедиантами сводит знакомство заезжий лекарь, его жена-испанка, знающая несметное число увлекательных историй, а также некий вдовый адвокат Раготен. Этот маленький человек нахален, глуп и плохо воспитан, но обладает своеобразным талантом вечно попадать в смешные переделки, подробно описываемые в романе. Он решает, что влюблен в Этуаль. Ранкюн соглашается помочь адвокату добиться ее благосклонности, а пока ест и пьет за его счет. Труппу приглашают за город — там празднуют свадьбу. Комедианты приезжают, но представлению не суждено состояться — похищена Анжелика. Каверн уверена, что похититель — Леандр, это ясно из найденных ею любовных писем. Дестен бросается в погоню. В гостинице одной из деревень он находит израненного Леандра и выслушивает его историю. Леандр поступил в труппу только из любви к Анжелике. Он дворянин, и его ждет большое наследство, но отец не соглашается на брак сына с комедианткой. Он гнался за похитителями, вступил с ними в драку — негодяи избили его и полумертвого бросили на дороге.

Через некоторое время в гостинице появляется и сама Анжелика — ее увезли по ошибке. Это выяснилось, когда по дороге похитители встретили Этуаль. Ее пытался с помощью подкупленного слуги заманить в свои сети Раппиньер. Слугу избили, Анжелику бросили в лесу, а Этуаль увезли неизвестно куда. Нет сомнения, что это проделки Салданя. Однако с помощью вовремя появившегося Вервиля Дестен выручает возлюбленную, это тем более легко, что под Салданем упала лошадь и он страшно расшибся. Удается вывести на чистую воду Раппиньера, судья вынужден вернуть портрет отца Леоноры: это ведь он и его покойный слуга ограбили Дестена в Париже. Комедианты перебираются из Манса в Алансон. Раготен, чтобы не расставаться с предметом своей любви и блеснуть дарованиями, вступает в труппу. Зато Леандр покидает товарищей — пришло известие, что его отец при смерти и желает проститься с сыном. Первый же спектакль на новом месте мог плохо закончиться — неугомонный Салдань оправился от травмы и вновь попытался похитить Этуаль. Но поклонники театра из числа местных дворян становятся на сторону комедиантов. Салдань погибает в перестрелке, которую сам же и спровоцировал. Леандр наследует от отца баронский титул и состояние, но не собирается расставаться с театром и остается в составе труппы. Две свадьбы решено сыграть одновременно. Накануне радостного дня Каверн встречает брата, тоже комедианта, с которым они были разлучены еще детьми. Итак, все счастливы, кроме Раготена. Он пытается разыграть самоубийство, а потом тонет в реке, пытаясь напоить лошадь. Злой шутник Ранкюн тоже покидает труппу — его место займет брат Каверн.

И. А. Быстрова

Иной свет, или Государства и империи Луны

(L'autre monde ou les Etats et Empires de la Lune)

Философско-утопический роман (1647–1650, опубл. 1659)

В девять вечера автор и четверо его друзей возвращались из одного дома в окрестностях Парижа. На Небе светила полная луна, притягивая взоры гуляк и возбуждая остроумие, уже отточенное о камни мостовой. Один предположил, что это небесное слуховое окно, откуда просвечивает сияние блаженных. Другой уверял, будто Вакх держит на небесах таверну и подвесил луну, как свою вывеску. Третий воскликнул, что это гладильная доска, на которой Диана разглаживает воротнички Аполлона. Четвертый же заявил, что это просто солнце в домашнем халате, без одеяния из лучей. Но самую оригинальную версию высказал автор: несомненно, луна — такой же мир, как и земля, которая, в свою очередь, является для нее луной. Спутники встретили эти слова громким хохотом, хотя автор опирался на авторитет Пифагора, Эпикура, Демокрита, Коперника и Кеплера. Но провидение или судьба помогли автору утвердиться на своем пути: вернувшись домой, он обнаружил у себя на столе книгу, которую туда не клал и где как раз говорилось о жителях луны. Итак, явным внушением свыше автору было приказано разъяснить людям, что луна есть обитаемый мир.

Чтобы подняться на небеса, автор обвязал себя склянками, наполненными росой. Солнечные лучи притягивали их к себе, и вскоре изобретатель оказался над самыми высокими облаками. Тут он принялся разбивать склянки одну за другой и плавно опустился на землю, где увидел совершенно голых людей, в страхе разбежавшихся при его появлении. Затем показался отряд солдат, от которых автор узнал, что находится в Новой Франции. Вице-король встретил его весьма любезно: это был человек, способный к возвышенным мыслям и полностью разделявший воззрения Гассенди относительно ложности системы Птолемея. Философские беседы доставляли автору большое удовольствие, однако он не оставил мысли подняться на луну и соорудил специальную машину с шестью рядами ракет, наполненных горючим составом. Попытка взлететь со скалы окончилась печально: автор так сильно расшибся при падении, что ему пришлось с ног до головы натереться мозгом из бычьих костей. Однако луна на ущербе имеет обыкновение высасывать мозг из костей животных, поэтому она притянула к себе автора. Пролетев три четверти пути, он стал снижаться ногами вверх, а затем рухнул на ветви древа жизни и очутился в библейском раю. При виде красот этого священного места он ощутил такое же приятное и болезненное чувство, какое испытывает эмбрион в ту минуту, когда вливается в него душа. Путешественник сразу помолодел на четырнадцать лет: старые волосы выпали, сменившись новыми, густыми и мягкими, в жилах загорелась кровь, естественная теплота гармонично пронизала все его существо.

Прогуливаясь в чудесном саду, автор встретил необычайно красивого юношу. Это был пророк Илия, который поднялся в рай на железной колеснице, при помощи постоянно подбрасываемого вверх магнита. Вкусив от плодов древа жизни, святой старец обрел вечную молодость. От него автор узнал о прежних обитателях рая. Изгнанные Богом Адам и Ева, перелетев на землю, поселились в местности между Месопотамией и Аравией — язычники, знавшие первого человека под именем Прометея, сложили о нем басню, будто он похитил огонь с неба. Несколько веков спустя Господь внушил Еноху мысль покинуть мерзкое племя людей. Этот святой муж, наполнив два больших сосуда дымом от жертвенного костра, герметически их закупорил и привязал себе под мышки, в результате чего пар поднял его на луну. Когда на земле случился потоп, воды поднялись на такую страшную высоту, что ковчег плыл по небу на одном уровне с луной. Одна из дочерей Ноя, спустив в море лодку, также оказалась в райском саду — за ней последовали и самые смелые из животных. Вскоре девушка встретила Еноха: они стали жить вместе и породили большое потомство, но затем безбожный нрав детей и гордость жены вынудили праведника уйти в лес, чтобы целиком посвятить себя молитвам. Отдыхая от трудов, он расчесывает льняную кудель — вот почему осенью в воздухе носится белая паутина, которую крестьяне называют «нитками богородицы».

Когда речь зашла о вознесении на луну евангелиста Иоанна, дьявол внушил автору неуместную шутку. Пророк Илия, вне себя от негодования, обозвал его атеистом и выгнал прочь. Терзаемый голодом автор надкусил яблоко с древа знаний, и тут же густой мрак окутал его душу — он не лишился разума лишь потому, что живительный сок мякоти несколько ослабил зловредное действие кожицы. Очнулся автор в совершенно незнакомой местности. Вскоре его окружило множество больших и сильных зверей — лицом и сложением они напоминали человека, но передвигались на четырех лапах. Впоследствии выяснилось, что эти гиганты приняли автора за самку маленького животного королевы. Сначала он был отдан на хранение фокуснику — тот научил его кувыркаться и строить гримасы на потеху толпе.

Никто не желал признавать разумным существо, которое передвигается на двух ногах, но однажды среди зрителей оказался человек, побывавший на земле. Он долго жил в Греции, где его называли Демоном Сократа. В Риме он примкнул к партии младшего Катона и Брута, а после смерти этих великих мужей стал отшельником. Жителей луны на земле именовали оракулами, нимфами, гениями, феями, пенатами, вампирами, домовыми, призраками и привидениями. Ныне земной народ настолько огрубел и поглупел, что у лунных мудрецов пропало желание обучать его. Впрочем, настоящие философы иногда еще встречаются — так, Демон Сократа с удовольствием навестил француза Гассенди. Но луна имеет куда больше преимуществ: здесь любят истину и превыше всего ставят разум, а безумцами считаются только софисты и ораторы. Родившийся на солнце Демон принял видимый образ, вселившись в тело, которое уже состарилось, поэтому сейчас он вдувает жизнь в недавно умершего юношу.

Посещения Демона скрасили горькую долю автора, принужденного служить фокуснику, а затем омолодившийся Демон забрал его с намерением представить ко двору. В гостинице автор ближе познакомился с некоторыми обычаями обитателей луны. Его уложили спать на постель из цветочных лепестков, накормили вкусными запахами и раздели перед едой донага, чтобы тело лучше впитывало испарения. Демон расплатился с хозяином за постой стихами, получившими оценку в Монетном дворе, и объяснил, что в этой стране умирают с голоду только дураки, а люди умные никогда не бедствуют.

Во дворце автора ждали с нетерпением, поскольку хотели случить с маленьким животным королевы. Эта загадка разрешилась, когда среди толпы обезьян, одетых в панталоны, автор разглядел европейца. Тот был родом из Кастилии и сумел взлететь на луну с помощью птиц. На родине испанец едва не угодил в тюрьму инквизиции, ибо утверждал в лицо педантам, что существует пустота и что ни одно вещество на свете не весит более другого вещества. Автору понравились рассуждения товарища по несчастью, но вести философские беседы приходилось только по ночам, поскольку днем не было спасения от любопытных. Научившись понимать издаваемые ими звуки, автор стал с грехом пополам изъясняться на чужом языке, что привело к большим волнениям в городе, который разделился на две партии: одни находили у автора проблески разума, другие приписывали все его осмысленные поступки инстинкту. В конце концов этот религиозный спор был вынесен на рассмотрение суда. Во время третьего заседания какой-то человек упал к ногам короля и долго лежал на спине — такую позу жители луны принимают, когда хотят говорить публично. Незнакомец произнес прекрасную защитительную речь, и автора признали человеком, однако приговорили к общественному покаянию: он должен был отречься от еретического утверждения, будто его луна — это настоящий мир, тогда как здешний мир — не более чем луна.

В ловком адвокате автор узнал своего милого Демона. Тот поздравил его с освобождением и отвел в дом, принадлежавший одному почтенному старцу. Демон поселился здесь с целью воздействовать на хозяйского сына, который мог бы стать вторым Сократом, если бы умел пользоваться своими знаниями и не прикидывался безбожником из пустого тщеславия. Автор с удивлением увидел, как приглашенные на ужин седые профессора подобострастно кланяются этому молодому человеку. Демон объяснил, что причиной тому возраст: на луне старики выказывают всяческое уважение юным, а родители должны повиноваться детям. Автор в очередной раз подивился разумности местных обычаев: на земле панический страх и безумную боязнь действовать принимают за здравый смысл, тогда как на луне выжившая из ума дряхлость оценивается по достоинству.

Хозяйский сын целиком разделял воззрения Демона. Когда отец вздумал ему перечить, он лягнул старика ногой и велел принести его чучело, которое принялся сечь. Не удовлетворившись этим, он для пущего позора приказал несчастному весь день ходить на двух ногах.

Автора чрезвычайно развеселила подобная педагогика. Боясь расхохотаться, он завел с юношей философский разговор о вечности вселенной и о сотворении мира. Как и предупреждал Демон, молодой человек оказался мерзким атеистом. Пытаясь совратить автора, он дерзновенно отрицал бессмертие души и даже само существование Бога. Внезапно автор увидел в лице этого красивого юноши нечто страшное: глаза у него были маленькие и сидели очень глубоко, цвет лица смуглый, рот огромный, подбородок волосатый, а ногти черные — так мог выглядеть только антихрист. В разгар спора появился зфиоп гигантского роста и, ухватив богохульника поперек тела, полез с ним в печную трубу. Автор все же успел привязаться к несчастному, а потому ухватился за его ноги, чтобы вырвать из когтей великана. Но эфиоп был так силен, что поднялся за облака с двойным грузом, и теперь автор крепко держался за своего товарища не из человеколюбия, а из страха упасть. Полет продолжался бесконечно долго, затем появились очертания земли, и при виде Италии стало ясно, что дьявол несет хозяйского сына прямиком в ад. Автор в ужасе возопил «Иисус, Мария!» и в то же мгновение очутился на склоне поросшего вереском холма. Добрые крестьяне помогли ему добраться до деревни, где его едва не растерзали почуявшие лунный запах собаки — как известно, эти животные привыкли лаять на луну за ту боль, которую она им издали причиняет. Пришлось автору просидеть три или четыре часа голым на солнце, пока не выветрилась вонь — после этого собаки оставили его в покое, и он отправился в порт, чтобы сесть на корабль, плывущий во Францию. В пути автор много размышлял о жителях луны: вероятно, Господь сознательно удалил этих неверующих по природе людей в такое место, где у них нет возможности развращать других — в наказание за самодовольство и гордость они были предоставлены самим себе. Из милосердия никто не был послан к ним с проповедью Евангелия, ведь они наверняка употребили бы Священное писание во зло, усугубив тем самым кару, которая неизбежно ожидает их на том свете.

Е. Д. Мурашкинцева

Мещанский роман. Комическое сочинение

(Le Roman bourgeois. Ouvrage comique)

Роман(1666)

Книгоиздатель предупреждает читателя, что книга эта написана не столько для развлечения, сколько с назидательной целью.

Автор обещает рассказать без затей несколько любовных историй, происшедших с людьми, которых нельзя назвать героями, ибо они не командуют армиями, не разрушают государств, а являются всего лишь обыкновенными парижскими мещанами, идущими не торопясь по своему жизненному пути.

В один из больших праздников пожертвования в церкви на площади Мобер собирала юная Жавотта. Сбор пожертвований — пробный камень, безошибочно определяющий красоту девицы и силу любви ее поклонников. Тот, кто жертвовал больше всех, считался наиболее влюбленным, а девица, собравшая наибольшую сумму, — самой красивой. Никодем с первого взгляда влюбился в Жавотту. Хотя она была дочерью поверенного, а Никодем адвокатом, он стал ухаживать за ней так, как принято в светском обществе. Прилежный читатель «Кира» и «Клелии», Никодем старался быть похожим на их героев. Но когда он попросил Жавотгу оказать ему честь и позволить стать ее слугой, девушка ответила, что обходится без слуг и умеет все делать сама. На изысканные комплименты Никодема она отвечала с таким простодушием, что поставила кавалера в тупик. Чтобы лучше узнать Жавотгу, Никодем подружился с ее отцом Волишоном, но от этого было мало проку: скромница Жавотта при его появлении либо удалялась в другую комнату, либо хранила молчание, скованная присутствием матери, которая не отходила от нее ни на шаг. Чтобы получить возможность свободно говорить с девушкой, Никодему пришлось объявить о своем желании жениться. Изучив опись движимого и недвижимого имущества Никодема, Волишон согласился заключить контракт и сделал оглашение в церкви.

Многие читатели придут в негодование: роман какой-то куцый, совсем без интриги, автор начинает прямо со свадьбы, меж тем как она должна быть сыграна только в конце десятого тома. Но если у читателей есть хоть капля терпения, путь подождут, ибо, «как говорится, многое может произойти по дороге от стакана ко рту». Автору ничего не стоило бы сделать так, чтобы в этом месте героиню романа похитили и в дальнейшем ее похищали столько раз, сколько автору заблагорассудится написать томов, но поскольку автор обещал не парадное представление, а правдивую историю, то он прямо признается в том, что браку этому помешал официальный протест, заявленный от имени некой особы по имени Лукреция, утверждавшей, что у нее имеется письменное обещание Никодема вступить с ней в брак.

История молодой горожанки Лукреции. Дочь докладчика судебной коллегии, она рано осиротела и осталась на попечении тетки, жены адвоката средней руки. Тетка Лукреции была завзятой картежницей, и в доме каждый день собирались гости, приходившие не столько ради карточной игры, сколько ради красивой девушки. Приданое Лукреции было вложено в какие-то сомнительные дела, но она тем не менее отказывала стряпчим и желала выйти по крайней мере за аудитора Счетной палаты или государственного казначея, полагая, что именно такой муж соответствует размерам ее приданого согласно брачному тарифу. Автор уведомляет читателя, что современный брак — это соединение одной суммы денег с другой, и даже приводит таблицу подходящих партий в помощь лицам, вступающим в брак. Однажды в церкви Лукрецию увидел молодой маркиз. Она очаровала его с первого взгляда, и он стал искать случая свести с ней знакомство. Ему повезло: проезжая в карете по улице, где жила Лукреция, он увидел ее на пороге дома: она поджидала запаздывавших гостей. Маркиз приоткрыл дверцу и высунулся из кареты, чтобы поклониться и попытаться завязать разговор, но тут по улице промчался верховой, обдав грязью и маркиза, и Лукрецию. Девушка пригласила маркиза в дом, чтобы почиститься или подождать, пока ему принесут свежее белье и одежду. Мещанки из числа гостей стали насмехаться над маркизом, приняв его за незадачливого провинциала, но он отвечал им столь остроумно, что пробудил интерес Лукреции. Она позволила ему бывать в их доме, и он явился на следующий же день. К сожалению, у Лукреции не было наперсницы, а у маркиза — оруженосца: обычно именно им герои романов пересказывают свои секретные разговоры. Но влюбленные всегда говорят одно и то же, и, если читатели откроют «Амадиса», «Кира» или «Астрею», они сразу найдут там все, что нужно. Маркиз пленил Лукрецию не только приятной наружностью и светским обхождением, но и богатством. Однако она уступила его домогательствам лишь после того, как он дал формальное обещание вступить с ней в брак. Поскольку связь с маркизом была тайной, поклонники продолжали осаждать Лукрецию. В числе поклонников был и Никодем. Однажды (это случилось незадолго до знакомства с Жавоттой) Никодем сгоряча также дал Лукреции письменное обещание вступить с ней в брак. Лукреция не собиралась замуж за Никодема, но все же сохранила документ. При случае она похвасталась им соседу — поверенному по казенным делам Вильфлаттэну. Поэтому, когда Волишон сообщил Вильфлаттэну, что выдает дочь за Никодема, тот без ведома Лукреции заявил от ее имени протест. К этому времени маркиз уже успел бросить Лукрецию, похитив перед этим свое брачное обязательство. Лукреция ждала ребенка от маркиза, и ей необходимо было выйти замуж раньше, чем ее положение станет заметно. Она рассудила, что если выиграет дело, то получит мужа, а если проиграет, то сможет заявить, что не одобряла судебного процесса, начатого Вильфлаттэном без ее ведома.

Узнав о протесте Лукреции, Никодем решил откупиться от нее и предложил ей две тысячи экю, чтобы дело было немедленно прекращено. Дядя Лукреции, бывший ее опекуном, подписал соглашение, даже не поставив племянницу в известность. Никодем поспешил к Жавотте, но после уличения в распутстве ее родители уже раздумали выдавать ее за Никодема и успели приискать ей более богатого и надежного жениха — скучного и скупого Жана Беду. Кузина Беду — Лоране — представила Беду Жавотте, и девушка так понравилась старому холостяку, что тот написал ей напыщенное любовное послание, которое простодушная Жавотта не распечатывая отдала отцу. Лоране ввела Жавотту в один из модных кружков Парижа. Хозяйка дома, где собиралось общество, была особой весьма образованной, но скрывала свои познания как нечто постыдное. Ее родственница была полной ее противоположностью и старалась выставить напоказ свою ученость. Писатель Шаросель (анаграмма Шарля Сореля) жаловался на то, что книгоиздатели упорно не желают печатать его произведения, не помогает даже то, что он держит карету, по которой сразу видно хорошего писателя. Филалет читал свою «Сказку о заблудшем Амуре». Панкрас с первого взгляда влюбился в Жавотту, и, когда она сказала, что хотела бы научиться так же складно говорить, как другие барышни, прислал ей пять томов «Астреи», прочитав которые Жавотта почувствовала пламенную любовь к Панкрасу. Она решительно отказала Никодему, чем очень порадовала родителей, но когда дело дошло до подписания брачного контракта с Жаном Беду, вышла из дочернего повиновения и наотрез отказалась взять в руки перо. Разгневанные родители отправили строптивую дочь в монастырь, а Жан Беду скоро утешился и возблагодарил Бога за то, что он избавил его от рогов, неминуемо грозивших ему в случае женитьбы на Жавотте. Благодаря щедрым пожертвованиям Панкрас каждый день навешал возлюбленную в монастыре, все остальное время она посвящала чтению романов. Перечитав все любовные романы, Жавотта заскучала. Поскольку родители готовы были забрать ее из монастыря только если она согласится выйти замуж за Беду (они не знали, что он уже раздумал жениться), Жавотта приняла предложение Панкраса увезти ее.

Лукреция стала очень набожной и удалилась в монастырь, где познакомилась и подружилась с Жавоттой. Когда ей пришло время рожать, она оповестила друзей, что нуждается в уединении и просит ее не тревожить, а сама, покинув монастырь и разрешившись от бремени, перебралась в другой монастырь, известный строгостью устава. Там она познакомилась с Лоранс, навещавшей подругу-монахиню. Лоране решила, что Лукреция будет хорошей женой ее кузену, и Беду, который после неудачи с ветреной Жавоттой решил жениться на девушке, взятой прямо из монастыря, женился на Лукреции. Читатели узнают о том, счастливо или несчастливо они жили в браке, если придет мода описывать жизнь замужних женщин.

В начале второй книги, в обращении к читателю автор предупреждает, что эта книга не является продолжением первой и между ними нет связи. Это ряд мелких приключений и происшествий, что же до связи между ними, то заботу о ней автор предоставляет переплетчику. Читателю следует забыть, что перед ним роман, и читать книгу как отдельные рассказы о всяких житейских происшествиях.

История Шароселя, Колантины и Белатра. Шаросель не желал называться сочинителем и хотел, чтобы его считали дворянином и только, хотя его отец был просто адвокатом. Злоязычный и завистливый, Шаросель не терпел чужой славы, и каждое новое произведение, созданное другими, причиняло ему боль, так что жизнь во Франции, где много светлых умов, была для него пыткой. В молодые годы на его долю выпал кое-какой успех, но стоило ему перейти к более серьезным сочинениям, как книги его перестали продаваться и, кроме корректора, никто их не читал. Если бы автор писал роман по всем правилам, ему трудно было бы придумать приключения для своего героя, который никогда не знал любви и посвятил всю свою жизнь ненависти. Самым длительным оказался его роман с девицей, имевшей такой же злобный нрав, как у него. Это была дочь судебного пристава по имени Колантина. Познакомились они в суде, где Колантина вела одновременно несколько тяжб. Явившись к Колантине с визитом, Шаросель пытался прочитать ей что-нибудь из своих произведений, но она без умолку рассказывала о своих тяжбах, не давая ему вставить ни слова. Они расстались очень довольные тем, что порядком досадили друг другу. Упрямый Шаросель решил во что бы то ни стало заставить Колантину выслушать хоть какое-нибудь из его сочинений и регулярно навещал ее.

Однажды Шаросель с Колантиной подрались, потому что Колантина никак не хотела считать его дворянином. Колантине досталось меньше, но кричала она громче и, натерев за отсутствием увечий руки графитом и налепив несколько пластырей, добилась денежной компенсации и приказа об аресте Шароселя. Испуганный Шаросель укрылся в загородном доме одного из своих приятелей, где стал писать сатиру на Колантину и на весь женский пол. Шаросель свел знакомство с неким поверенным из Шатле, который возбудил дело против Колантины и добился отмены прежнего постановления суда. Удачный для Шароселя исход дела не только не восстановил Колантину против него, но даже возвысил его в ее глазах, ибо она решила выйти замуж лишь за того, кто одолеет ее в судебном поединке, подобно тому как Атланта решила отдать свою любовь тому, кто победит ее в беге. Итак, после процесса дружба Шароселя и Колантины стала еще теснее, но тут у Шароселя появился соперник — третий крючкотвор, невежда Белатр, с которым Колантина вела бесконечную тяжбу. Признаваясь Колантине в любви, Белатр говорил, что исполняет евангельский закон, который велит человеку возлюбить своих врагов. Он грозился возбудить уголовное преследование против глаз Колантины, погубивших его и похитивших его сердце, и обещал добиться обвинительного приговора для них с личным арестом и возмещением проторей и убытков. Речи Белатра были гораздо приятнее Колантине, чем разглагольствования Шароселя.

Окрыленный успехом, Белатр послал Колантине любовное письмо, изобиловавшее юридическими терминами. Уважение ее к Белатру возросло, и она сочла его достойным еще более ожесточенного преследования. Во время одной из их перепалок вошел секретарь Белатра, принесший ему на подпись опись имущества покойного Мифофилакта (под этим именем Фюретьер вывел самого себя). Все заинтересовались описью, и секретарь Волатеран стал читать. После перечисления жалкой мебели и распоряжений завещателя следовал каталог книг Мифофилакта, среди которых был «Всеобщий французский глуповник», «Поэтический словарь» и «Энциклопедия посвящений» в четырех томах, оглавление которой, а также расценку различных видов восхвалений секретарь прочитал вслух. Белатр сделал Колантине предложение, но необходимость прекратить с ним тяжбу стала препятствием для заключения брака. Шаросель также попросил руки Колантины и получил согласие. Трудно сказать, что подвигло его на этот шаг вероятно, он женился назло самому себе. Молодые только и делали что бранились: даже во время свадебного пиршества произошло несколько сцен, живо напомнивших битву кентавров с лапифами. Колантина потребовала развода и затеяла с Шароселем тяжбу. «Они все время судились, судятся сейчас и будут судиться столько лет, сколько Господу Богу угодно будет отпустить им жизни».

О. Э. Гринберг

Занимательные истории

(Historiettes)

Мемуары (1657, опубл. 1834)

Автор собрал воедино устные свидетельства, собственные наблюдения и исторические сочинения своего времени и на их основании воссоздал жизнь французского общества конца XVI — первой половины XVII в., представив ее в виде калейдоскопа коротких историй, героями которых стали 376 персонажей, включая коронованых особ.

Генрих IV, царствуй он в мирное время, никогда бы так не прославился, ибо «погряз бы в сластолюбивых утехах». Он был не слишком щедр, не всегда умел быть благодарным, никогда никого не хвалил, «зато не упомнить государя более милостивого, который бы больше любил свой народ». Вот что рассказывают о нем: однажды некий представитель третьего сословия, желая обратиться к королю с речью, опускается на колени и натыкается на острый камень, причинивший ему такую боль, что он не выдерживает и вскрикивает: «Ядрена вошь!» «Отменно!» — восклицает Генрих и просит не продолжать, дабы не испортить славное начало речи. В другой раз Генрих, проезжая через деревню, где ему приходится остановиться пообедать, просит позвать к нему какого-нибудь местного острослова.

К нему приводят крестьянина по прозвищу Забавник. Король сажает его напротив себя, по другую сторону стола, и спрашивает: «Далеко ли от бабника до забавника?» «Да между ними, государь, только стол стоит», — отвечает крестьянин. Генрих был очень доволен ответом. Когда Генрих назначает де Сюлли суперинтендантом финансов, бахвал Сюлли вручает ему опись своего имущества и клянется, что намерен жить исключительно на жалованье. Однако вскоре Сюлли начинает делать многочисленные приобретения. Однажды, приветствуя короля, Сюлли спотыкается, а Генрих заявляет окружающим его придворным, что его больше удивляет, как это Сюлли не растянулся во весь рост, ибо от получаемых им магарычей у него должна изрядно кружиться голова. Сам Генрих по натуре своей был вороват и брал все, что попадалось ему под руку; впрочем, взятое возвращал, говоря, что не будь он королем, «его бы повесили».

Королева Марго в молодости отличалась красотой, хотя у нее и были «слегка отвисшие щеки и несколько длинное лицо». Не было на свете более любвеобильной женщины; для любовных записок у нее даже была специальная бумага, края которой украшали «эмблемы побед на поприще любви». «Она носила большие фижмы со множеством карманчиков, в каждом из коих находилась коробочка с сердцем усопшего любовника; ибо когда кто-то из них умирал, она тотчас же заботилась о том, чтобы набальзамировать его сердце». Маргарита быстро растолстела и очень рано облысела, поэтому носила шиньон, а в кармане — дополнительные волосы, чтобы всегда были под рукой. Рассказывают, что, когда она была молода, в нее безумно влюбился гасконский дворянин Салиньяк, она же не отвечала на его чувство. И вот однажды, когда он корит ее за черствость, она спрашивает, согласен ли он принять яду, дабы доказать свою любовь. Гасконец соглашается, и Маргарита собственноручно дает ему сильнейшее слабительное. Он проглатывает снадобье, а королева запирает его в комнате, поклявшись, что вернется прежде, чем подействует яд. Салиньяк просидел в комнате два часа, а так как лекарство подействовало, то, когда дверь отперли, рядом с гасконцем «невозможно было долго стоять».

Кардинал де Ришелье во все времена стремился выдвинуться. Он отправился в Рим, чтобы получить сан епископа. Посвящая его, папа спрашивает, достиг ли он положенного возраста, и юноша отвечает утвердительно. Но после церемонии он идет к папе и просит у него прощения за то, что солгал ему, «сказав, будто достиг положенных лет, хотя оных еще не достиг». Тогда папа заявил, что в будущем этот мальчик станет «большим плутом». Кардинал ненавидел брата короля и, опасаясь, как бы ему не досталась корона, ибо король был слабого здоровья, решил заручиться благорасположением королевы Анны и помочь ей в рождении наследника. Для начала он сеет раздор между ней и Людовиком, а потом через посредников предлагает ей позволить ему «занять подле нее место короля». Он уверяет королеву, что, пока она бездетна, все будут пренебрегать ею, а так как король явно долго не проживет, ее отправят обратно в Испанию. Если же у нее будет сын от Ришелье, то кардинал поможет ей управлять государством. Королева «решительно отвергла это предложение», но окончательно оттолкнуть кардинала не отважилась, поэтому Ришелье еще неоднократно предпринимал попытки оказаться в одной постели с королевой. Потерпев же неудачу, кардинал стал преследовать ее и даже написал пьесу «Мирам», где кардинал (Ришелье) побивает палками главного героя (Бэкингема). О том, как все боялись кардинала, рассказывают такую историю. Некий полковник, человек вполне почтенный, едет по улице Тиктон и вдруг чувствует, что его «подпирает». Он бросается в ворота первого попавшегося дома и облегчается прямо на дорожке. Выбежавший домовладелец поднимает шум. Тут слуга полковника заявляет, что хозяин его служит кардиналу. Горожанин смиряется: «Коли вы служите у Его Высокопреосвященства, вы можете… где вам угодно». Как видно, очень многие недолюбливали кардинала. Так, королева-мать (Мария Медичи, жена Генриха IV), верившая в предсказания, «чуть с ума не сошла от злости, когда ее уверили, что кардинал проживет в добром здравии еще очень долго». Говорили, что Ришелье очень любил женщин, но «боялся короля, у которого был злой язык». Знаменитая куртизанка Марион Делорм утверждала, что он дважды побывал у нее, но заплатил всего сто пистолей, и она швырнула их ему обратно. Однажды кардинал попытался соблазнить принцессу Марию и принял ее, лежа в постели, но она встала и ушла. Кардинала часто видели с мушками на лице: «одной ему было мало».

Желая развлечь короля, Ришелье подсунул ему Сен-Мара, сына маршала д'Эффиа. Король никогда никого не любил так горячо, как Сен-Мара; он называл его «любезным другом». При осаде Арраса Сен-Map дважды в день писал королю. В его присутствии Людовик говорил обо всем, поэтому он был в курсе всех дел. Кардинал предупредил короля, что подобная беспечность может плохо кончиться: Сен-Map еще слишком молод, чтобы быть посвященным во все государственные тайны. Сен-Map страшно разозлился на Ришелье. Но еще больше разозлился на кардинала некий Фонтрай, над чьим уродством Ришелье осмелился посмеяться. Фонтрай участвовал в заговоре, чуть не стоившем жизни Ришелье. Когда же стало ясно, что заговор раскрыт, Фонтрай предупредил Сен-Мара, но тот не захотел бежать. Он верил, что король будет снисходителен к его молодости, и во всем признался. Однако Людовик не пощадил ни его, ни его друга де Ту: оба сложили голову на эшафоте. Это и неудивительно, ведь король любил то, что ненавидел Сен-Map, а Сен-Map ненавидел все, что любил король; сходились они лишь в одном — в ненависти к кардиналу.

Известно, что король, указав на Тревиля, сказал: «Вот человек, который избавит меня от кардинала, как только я этого захочу». Тревиль командовал конными мушкетерами, которые сопровождали короля повсюду, и сам подбирал их. Родом Тревиль был из Беарна, он выслужился из младших чинов. Говорят, что кардинал подкупил кухарку Тревиля: платил ей четыреста ливров пенсии, чтобы она шпионила за своим хозяином. Ришелье очень не хотел, чтобы при короле был человек, которому тот полностью доверял. Поэтому он подослал к Людовику господина де Шавиньи, чтобы тот уговорил короля прогнать Тревиля. Но Тревиль хорошо мне служит и предан мне, отвечал Людовик. Но и кардинал вам хорошо служит и предан вам, да вдобавок он еще необходим государству, возражал Шавиньи. Тем не менее посланец кардинала ничего не добился. Кардинал возмутился и вновь отправил Шавиньи к королю, приказав ему сказать так: «Государь, это необходимо сделать». Король необычайно боялся ответственности, равно как и самого кардинала, так как последний, занимая почти все важные посты, мог сыграть с ним дурную шутку. «Словом, Тревиля пришлось прогнать».

В любви король Людовик начал со своего кучера, потом почувствовал «склонность к псарю», но особой страстью пылал он к де Люиню. Кардинал опасался, как бы короля не прозвали Людовиком-Заикой, и он «пришел в восторг, когда подвернулся случай назвать его Людовиком Справедливым». Людовик иногда рассуждал довольно умно и даже «одерживал верх» над кардиналом. Но скорей всего, тот просто доставлял ему это маленькое удовольствие. Некоторое время король был влюблен в фрейлину королевы госпожу д'Отфор, что, впрочем, не помешало ему воспользоваться каминными щипцами, чтобы достать записку из-за корсажа этой дамы, так как он боялся дотронуться рукой до ее груди. Любовные увлечения короля вообще «были престранными», ибо из всех чувств ему более всего была присуща ревность. Он страшно ревновал госпожу д'Отфор к д'Эгийон-Вассе, хотя та и уверяла его, что он ее родственник. И только когда знаток генеалогии д'Озье, зная в чем дело, подтвердил слова придворной красавицы, король поверил ей. С госпожой д'Отфор Людовик часто беседовал «о лошадях, собаках, птицах и других подобных предметах». А надо сказать, что король очень любил охоту. Помимо же охоты он «умел делать кожаные штанины, силки, сети, аркебузы, чеканить монету», выращивал ранний зеленый горошек, изготовлял оконные рамы, отлично брил, а также был неплохим кондитером и садовником.

Е. В. Морозова

Крестьянин и Смерть

(La Mort et le Bûcheron)

Басня (1668–1694)

Холодной зимой старик крестьянин набирает валежника и, кряхтя, несет его в свою дымную лачужку. Остановившись на пути передохнуть, он опускает с плеч вязанку дров, садится на нее и принимается жаловаться на судьбу.

В обращенной к самому себе речи старик вспоминает о том, какую он терпит нужду, о том, как измучили его «подушное, боярщина, оброк», о том, что за всю жизнь у него не было ни единого радостного дня, и в унынии призывает свою Смерть.

В этот же миг та появляется и вопрошает: «Зачем ты звал меня, старик?»

Испугавшись ее сурового вида, крестьянин быстро отвечает, что-де всего лишь затем, чтобы она помогла ему поднять его вязанку.

Из этой истории ясно видно: как жизнь ни плоха, умирать еще хуже.

Дуб и Тростинка

(Le Chêne et le Roseau)

Басня (1668–1694)

Однажды Дуб в разговоре с Тростинкой сочувствует ей: она ведь такая тонкая, слабенькая; она клонится под маленьким воробьем, и даже легкий ветер ее шатает. Вот он — он смеется над вихрями и грозами, в любую непогоду стоит прямо и твердо, а своими ветвями может защитить тех, кто растет внизу. Однако Тростинка не принимает его жалости. Она заявляет, что ветер хотя и гнет ее, но не ломает; Дубу же бури доселе не вредили, это правда, «но — подождем конца!»

И не успевает она это вымолвить, как с севера прилетает свирепый аквилон. Тростиночка припадает к земле и тем спасается. Дуб же держится, держится… однако ветер удваивает силы и, взревев, вырывает его с корнем.

Голубь и Муравей

(La Colombe et la Fourmi)

Басня (1668–1694)

Как-то молодой Голубь в полуденную жару слетает к ручью напиться и видит в воде Муравья, сорвавшегося со стебелька. Бедняжка барахтается из последних сил и вот-вот утонет. Добрый Голубок срывает побег травы и бросает его Муравью; тот влезает на травинку и благодаря этому спасается. Не проходит и минуты, как на берегу ручья появляется босой бродяга с ружьем. Он видит Голубя и, прельстившись такой добычей, целится в него. Но Муравей приходит на выручку другу — он кусает бродягу за пятку, и тот, вскрикнув от боли, опускает ружье. А Голубок, заметив опасность, благополучно улетает.

Кошка, превращенная в женщину

(La Chatte métamorphosée en femme)

Басня (1668–1694)

Давным-давно жил-был некий чудак, страстно любивший свою кошку. Он не может без нее жить: кладет спать в свою постель, ест с ней из одной тарелки; наконец, решает на ней жениться и молит Судьбу, чтобы она превратила его кошку в человека. Вдруг чудо свершается — на месте киски появляется прекрасная девушка! Чудак без ума от радости. Он не устает обнимать, целовать и ласкать свою возлюбленную. Та тоже влюблена в него и на предложение руки и сердца отвечает согласием (в конце концов, жених не стар, хорош собой и богат — никакого сравнения с котом!). Они спешат под венец.

Вот свадьба кончается, гости расходятся, и молодые остаются одни. Но как только счастливый супруг, горя желанием, начинает раздевать свою жену, она вырывается и бросается… куда же? под кровать — там пробежала мышь.

Природной склонности ничем истребить нельзя.

Члены тела и Желудок

(Les Membres et l'Estomac)

Басня (1668–1694)

В этой басне автор говорит о величии королей и их связи с подданными, пользуясь для этого сравнением с желудком — все тело чувствует, доволен желудок или нет.

Как-то раз Члены тела, устав трудиться для Желудка, решают пожить лишь для собственного удовольствия, без горя, без волнений. Ноги, Спина, Руки и прочие объявляют, что больше не будут ему служить, и, действительно, перестают работать. Однако и пустой Желудок уже не обновляет кровь. Все тело поражается болезнью. Тут-то Члены узнают, что тот, кого они считали бездельником, пекся об их благе больше их самих.

Так и с королями: лишь благодаря королю и его законам каждый человек может спокойно зарабатывать себе на хлеб.

Некогда люди возроптали на то, что сенату достаются почести, а им — только подати и налоги, и начали бунтовать. Но Меневий Агриппа рассказал им эту басню; все признали справедливость его слов, и народное волнение успокоилось.

Откупщик и Сапожник

(Le Savetier et le Financier)

Басня (1668–1694)

Богатый Откупщик живет в пышных хоромах, ест сладко, пьет вкусно. Сокровища его неисчислимы, он всякий день дает банкеты и пиры. Словом, жить бы ему да радоваться, но вот беда — Откупщику никак не удается всласть поспать. Ночью он не может заснуть не то из-за страха перед разорением, не то в тяжких думах о Божьем суде, а вздремнуть на заре тоже не получается из-за пения соседа. Дело в том, что в стоящей рядом с хоромами хижине живет бедняк-сапожник, такой веселый, что с утра до ночи поет без умолку. Что тут делать Откупщику? Велеть соседу замолчать не в его власти; просил — просьба не действует.

Наконец он придумывает и тотчас посылает за соседом. Тот приходит. Откупщик ласково расспрашивает его о житье-бьггье. Бедняк не жалуется: работы хватает, жена добра и молода. Откупщик спрашивает, а не желает ли Сапожник стать богаче? И, получив ответ, что ни одному человеку богатство не помешает, вручает бедняку мешок с деньгами: «ты мне за правду полюбился». Сапожник, схватив мешок, бежит домой и той же ночью зарывает подарок в погребе. Но с тех пор и у него начинается бессонница. Ночью Сапожника тревожит всякий шум — все кажется, что идет вор. Тут уж песни на ум не идут!

В конце концов бедняк возвращает мешок с деньгами Откупщику, присовокупив:

«…Живи ты при своем богатстве, А мне за песни и за сон Не надобен и миллион».

Похороны Львицы

(Les obsèques de la Lionne)

Басня (1668–1694)

У Льва скончалась жена. Звери, чтобы выразить ему свое сочувствие, собираются отовсюду. Царь зверей плачет и стонет на всю свою пещеру, и, вторя властелину, на тысячи ладов ревет придворный штат (так бывает при всех дворах: люди — лишь отражение настроений и прихотей царя).

Один Олень не плачет по Львице — та в свое время погубила его жену и сына. Придворные льстецы немедленно доносят Льву, что Олень не изъявляет должного горя и смеется над всеобщей скорбью. Разъяренный Лев велит волкам убить изменника. Но тот заявляет, что ему-де явилась почившая царица, вся лучезарная, и приказала не рыдать по ней: она вкусила в раю тысячи наслаждений, познала радости блаженного чертога и счастлива. Услышав такое, весь двор единогласно сходится на том, что Оленю было откровение. Лев с дарами отпускает его домой.

Владык всегда надо тешить сказочными снами. Даже если они разгневаны на вас — польстите им, и они назовут вас своим другом.

Пастух и Король (Le Berger et le Roi)

Басня (1668–1694)

Всей нашей жизнью владеют два демона, которым подчинены слабые человеческие сердца. Один из них зовется Любовью, а второй — Честолюбием. Владения второго шире — в них порой включается и Любовь. Этому можно найти много примеров, но в басне речь пойдет о другом.

В былые времена некий разумный Король, увидев, как благодаря заботам Пастуха стада последнего год от года умножаются и приносят изрядный доход, призывает его к себе, говорит: «Ты пастырем людей достоин быть» и дарует ему звание верховного судьи. Хотя Пастух необразован, он обладает здравым смыслом, и потому судит справедливо.

Как-то раз бывшего пастуха навещает Отшельник. Он советует приятелю не вверяться монаршей милости — она ласкает, грозя опалой. Судья лишь беззаботно смеется, и тогда Отшельник рассказывает ему притчу о слепце, который, потеряв свой бич, нашел на дороге замерзшую Змею и взял ее в руки вместо кнута. Напрасно прохожий убеждал его бросить Змею — тот, уверенный, что его заставляют расстаться с хорошим кнутом из зависти, отказался. И что же? Змея, отогревшись, ужалила упрямца в руку.

Отшельник оказывается прав. Вскоре к Королю приходят клеветники: они уверяют, что судья думает только о том, как бы разбогатеть. Проверив эти слухи, Король обнаруживает, что бывший пастух живет просто, без роскоши и пышности. Однако клеветники не унимаются и твердят, что судья наверняка хранит свои сокровища в сундуке за семью печатями. В присутствии всех сановников Король велит открыть сундук судьи — но там находят только старую, заношенную пастушескую одежду, сумку и свирель. Все смущены…

А Пастух, надев эту не возбуждающую зависти и обид одежду, навсегда уходит из судейских палат. Он доволен: он знал час своего могущества и час падения; теперь честолюбивый сон рассеялся, но «у кого ж из нас нет честолюбия, хотя бы на крупицу?».

К А. Строева

Школа мужей

(L'école des maris)

Комедия (1661)

Тексту пьесы предшествует авторское посвящение герцогу Орлеанскому, единственному брату короля.

Братья Сганарель и Арист безуспешно пытаются убедить друг друга в необходимости измениться. Сганарель, всегда угрюмый и нелюдимый, осуждающий причуды моды, попрекает своего старшего брата за легкомыслие и щегольство: «Вот истинный старик: он ловко нас морочит / И черным париком прикрыть седины хочет!» Появляются сестры Леонора и Изабелла в сопровождении служанки Лизетты. Они продолжают обсуждать братьев, не замечая их присутствия. Леонора заверяет Изабеллу, что будет ее поддерживать и защищать от придирок Сганареля. Братья вступают в разговор — Сганарель требует, чтобы Изабелла вернулась домой, а Леонора и Арист пытаются уговорить его не мешать девушкам наслаждаться прогулкой. Сганарель возражает, он напоминает о том, что отец девушек перед смертью вверил их попечению братьев, «Предоставляя нам себе их в жены взять / Иль по-иному их судьбой располагать». Поэтому, считает Сганарель, каждый из братьев имеет право поступать с девушкой, оказавшейся на его попечении, в соответствии со своими представлениями о жизни. Арист может баловать Леонору и поощрять ее страсть к нарядам и развлечениям, он же, Сганарель, требует от Изабеллы затворничества, считая достаточным развлечением для нее починку белья и вязание чулок.

В разговор вмешивается служанка Лизетта, возмущенная тем, что Сганарель собирается держать Изабеллу взаперти, как это принято в Турции, и предостерегает неразумного опекуна, что «Грозят опасности тому, кто нам перечит». Арист призывает младшего брата одуматься и поразмышлять над тем, что «школа светская, хороший тон внушая, / Не меньше учит нас, чем книга пребольшая» и что следует быть мужем, но не тираном. Сганарель упорствует и приказывает Изабелле удалиться. Все уходят следом, оставляя Сганареля одного.

В это время появляются Валер, влюбленный в Изабеллу, и его слуга Эргаст. Заметив Сганареля, которого Валер называет «аргус мой ужасный, / Жестокий опекун и страж моей прекрасной», они намереваются вступить с ним в беседу, но это не сразу удается. Сумев обратить на себя внимание Сганареля, Валер не смог добиться желаемого результата сблизиться с соседом, преследуя единственную цель — иметь возможность видеться с Изабеллой. Оставшись наедине со своим слугой, Валер не скрывает огорчения, ведь он ничего не знает о чувствах Изабеллы к нему. Эргаст утешает его, справедливо полагая, что «Супругов и отцов ревнивые печали / Дела любовников обычно облегчали». Валер сетует, что уже пять месяцев не может приблизиться к своей возлюбленной, так как Изабелла не только взаперти, но и в одиночестве, а это значит, что нет и служанки, которая за щедрую награду могла бы быть посредником между влюбленным молодым человеком и объектом его страсти.

Появляются Сганарель и Изабелла, и по их репликам ясно, что они продолжают давно начатый разговор, причем очевидно, что хитрость Изабеллы удалась — она сумела убедить Сганареля в необходимости поговорить с Валером, имя которого девушка, якобы совершенно случайно, где-то слышала. Сганарель, оставшись один, горит желанием немедленно поквитаться с Валером, так как принял слова Изабеллы за чистую монету. Он до такой степени поглощен своими мыслями, что не замечает своей ошибки — стучит в собственную дверь, считая, что подошел к дому Валера. Молодой человек начинает оправдываться за свое присутствие в доме Сганареля, но вскоре понимает, что произошло недоразумение. Не замечая, что находится в своем собственном доме, Сганарель, отказавшись от предложенного стула, спешит поговорить с Валером. Он сообщает о том, что намерен жениться на Изабелле, и посему желает, «чтоб ваш нескромный взгляд ее не волновал». Валер удивлен и хочет узнать, откуда Сганарель узнал о его чувствах к Изабелле, ведь ему не удалось приблизиться к ней в течение многих месяцев. Молодой человек удивляется еще больше, когда Сганарель сообщает, что узнал обо всем от самой Изабеллы, которая не могла скрыть от любимого человека неучтивость Валера, Удивление Валера убеждает Сганареля в том, что речи Изабеллы правдивы. Валер же, сопровождаемый Эргастом, спешит уйти, чтобы Сганарель не понял, что находится в своем собственном доме. Появляется Изабелла, и опекун рассказывает ей о том, как проходила беседа с Валером, как молодой человек пытался все отрицать, но смущенно притих, узнав, что Сганарель действует по поручению Изабеллы.

Девушка хочет быть уверена в том, что Валер вполне понял ее намерения, поэтому прибегает к новой уловке. Она сообщает опекуну, что слуга Валера бросил ей в окно ларец с письмом, она же хочет немедленно вернуть его назад. При этом Сганарель должен дать понять Валеру, что Изабелла даже не пожелала вскрыть письмо и не знает его содержания. Одураченный Сганарель пребывает в восторге от добродетелей своей воспитанницы, готов в точности исполнить ее поручение и отправляется к Валеру, не переставая восхищаться и превозносить Изабеллу.

Молодой человек, вскрыв письмо, уже не сомневается в расположении к нему юной красавицы, готовой соединиться с ним как можно скорее, иначе ненавистный опекун Сганарель сам успеет жениться на ней.

Появляется Сганарель, и Валер со смирением признается, что понял бесплодность своих мечтаний о счастье с Изабеллой и сохранит свою безответную любовь до гробовой доски. Уверенный в своем торжестве, Сганарель в подробностях пересказывает своей воспитаннице разговор с молодым человеком, сам не ведая того, передает Изабелле ответ возлюбленного. Этот рассказ побуждает девушку действовать дальше, и она уговаривает опекуна не доверять словам Валера, который, по ее словам, намеревается похитить невесту Сганареля. Вновь одураченный опекун отправляется к Валеру и сообщает, что Изабелла открыла ему черные замыслы неучтивого соседа, замыслившего похитить чужую невесту. Валер все отрицает, но Сганарель, действуя по указанию своей воспитанницы, готов отвести молодого человека к Изабелле и дать ему возможность убедиться в правдивости своих слов.

Изабелла искусно изображает негодование, едва завидев Валера. Сганарель убеждает ее, что оставался лишь один способ избавиться от назойливых ухаживаний — дать возможность Валеру выслушать приговор из уст предмета своей страсти. Девушка не упускает возможности описать свое положение и выразить пожелания: «Я жду, что милый мне, не медля меры примет / И у немилого надежды все отнимет». Валер убеждается, что девушка им увлечена и готова стать его женой, а незадачливый опекун так ничего и не понимает.

Изабелла продолжает плести свои сети и убеждает Сганареля, что в Валера влюблена ее сестра Леонора. Теперь, когда Валер посрамлен из-за добродетелей Изабеллы и должен уехать, Леонора мечтает о свидании с ним и просит помощи у сестры. Ей хочется, притворясь Изабеллой, встретиться с Валером. Опекун делает вид, что огорчен за своего брата, запирает дом и идет за Изабеллой, считая, что преследует Леонору. Убедившись, что мнимая Леонора вошла к Валеру, он бежит за комиссаром и нотариусом. Он убеждает их, что девушка из хорошей семьи обольщена Валером и сейчас есть возможность сочетать их честным браком. Сам же спешит за братом Аристом, который уверен, что Леонора на балу. Сганарель злорадствует и сообщает, что этот бал в доме Валера, куда на самом деле отправилась Леонора. Оба брата присоединяются к комиссару и нотариусу, при этом выясняется, что Валер уже подписал необходимые документы и необходимо вписать лишь имя дамы. Оба брата подписью подтверждают свое согласие на брак с Валером своей воспитанницы, при этом Арист считает, что речь идет об Изабелле, а Сганарель же — что о Леоноре.

Появляется Леонора, и Арист пеняет ей, что она не рассказала ему о своих чувствах к Валеру, так как ее опекун никогда не стеснял ее свободы. Леонора признается, что мечтает лишь о браке с Аристом и не понимает причин его огорчения. В это время из дома Валера появляются молодожены и представители власти. Изабелла просит у сестры прощения за то, что воспользовалась ее именем, чтобы добиться исполнения своих желаний. Валер благодарит Сганареля за то, что получил жену из его рук. Арист советует младшему брату с кротостью воспринять случившееся, ведь «причиною всего — одни поступки ваши; / И в вашей участи всего печальней то, / Что не жалеет вас в такой беде никто».

Р. М. Кирсанова

Школа жен

(L'école des femmes)

Комедия (1662)

Пьесу предваряет посвящение Генриетте Английской, супруге брата короля, официального покровителя труппы.

Авторское предисловие извещает читателей о том, что ответы осудившим пьесу содержатся в «Критике» (имеется в виду комедия в одном действии «Критика «Школы жен»», 1663 г.).

Два старинных приятеля — Кризальд и Арнольф — обсуждают намерение последнего жениться. Кризальд напоминает, что Арнольф всегда смеялся над незадачливыми мужьями, уверяя, что рога — удел всякого мужа: «…никто, велик он или мал, / От вашей критики спасения не знал». Поэтому любой намек на верность будущей жены Арнольфа вызовет град насмешек. Арнольф уверяет друга, что ему «известно, как рога сажают нам бабенки» и потому «заблаговременно я все расчел, мой друг». Наслаждаясь собственным красноречием и проницательностью, Арнольф произносит страстную речь, характеризуя непригодность к браку женщин слишком умных, глупых или неумеренных щеголих. Чтобы избежать ошибок других мужчин, он не только выбрал в жены девушку «чтобы ни в знатности породы, ни в именье / Нельзя ей было взять над мужем предпочтенье», но и воспитал ее с самого детства в монастыре, забрав «обузу» у бедной крестьянки. Строгость принесла свои плоды, и его воспитанница столь невинна, что однажды спросила, «точно ли детей родят из уха?» Кризальд слушал так внимательно, что не заметил, как назвал своего давнего знакомца привычным именем — Арнольф, хотя и был предупрежден, что тот принял новое — Ла Суш — по своему поместью (игра слов — la Souche — пень, дуралей). Заверив Арнольфа, что впредь не допустит ошибки, Кризальд уходит. Каждый из собеседников уверен, что другой ведет себя несомненно странно, если не безумно.

Арнольф с большим трудом попал в свой дом, так как слуги — Жоржетта и Ален — долго не отпирали, поддались только на угрозы и не слишком почтительно разговаривали с господином, весьма туманно объяснив причину своей медлительности. Приходит Агнеса с работой в руках. Ее вид умиляет Арнольфа, так как «любить меня, молиться, прясть и шить» — и есть тот идеал жены, о котором он рассказывал другу. Он обещает Агнесе поговорить через часок о важных вещах и отправляет ее домой.

Оставшись один, он продолжает восхищаться своим удачным выбором и превосходством невинности над всеми другими женскими добродетелями. Его размышления прерывает молодой человек по имени Орас, сын его давнишнего друга Оранта. Юноша сообщает, что в ближайшее время из Америки приедет Энрик, который вместе с отцом Ораса намеревается осуществить важный план, о котором пока ничего не известно. Орас решается одолжить у старого друга семьи денег, так как он увлекся девушкой, живущей поблизости, и хотел бы «до конца довесть скорее приключенье». При этом он, к ужасу Арнольфа, показал на домик, в котором живет Агнеса, оберегая которую от дурного влияния, новоявленный Ла Суш поселил отдельно. Орас без утайки рассказал другу семьи о своих чувствах, вполне взаимных, к прелестной и скромной красавице Агнесе, находящейся на попечении богатого и недалекого человека с нелепой фамилией.

Арнольф спешит домой, решив про себя, что ни за что не уступит девушку молодому щеголю и сумеет воспользоваться тем, что Орас не знает его нового имени и потому с легкостью доверяет свою сердечную тайну человеку, с которым уже давно не виделся. Поведение слуг становится Арнольфу понятным, и он заставляет Алена и Жоржетту рассказать правду о том, что происходило в доме в его отсутствие. Арнольф в ожидании Агнесы старается взять себя в руки и умерить гнев, вспоминая античных мудрецов. Появившаяся Агнеса не сразу понимает, что же хочет узнать ее опекун, и подробно описывает все свои занятия за последние десять дней: «Я сшила шесть рубах и колпаки сполна». Арнольф решается спросить прямо — бывал ли без него мужчина в доме и вела ли девушка с ним разговоры? Признание девушки поразило Арнольфа, но он утешил себя тем, что чистосердечие Агнесы свидетельствует о ее невинности. И рассказ девушки подтвердил его простоту. Оказывается, занимаясь шитьем на балконе, юная красавица заметила молодого господина, любезно ей поклонившегося. Ей пришлось вежливо ответить на учтивость, молодой человек поклонился еще раз и так, кланяясь друг другу все ниже, они провели время до самой темноты.

На следующий день к Агнесе явилась какая-то старушка с известием о том, что юная прелестница причинила страшное зло — нанесла глубокую сердечную рану тому молодому человеку, с которым вчера раскланивалась. Девушке пришлось принять молодого кавалера, так как оставить его без помощи она не решилась. Арнольфу хочется узнать все поподробнее, и он просит девушку продолжить рассказ, хотя внутренне содрогается от страха услышать что-нибудь ужасное. Агнеса признается в том, что юноша шептал ей признания в любви, без устали целовал ее руки и даже (тут Арнольф едва не обезумел) взял у нее ленточку. Агнеса призналась, что «что-то сладкое щекочет, задевает, / Сама не знаю что, но сердце так и тает». Арнольф убеждает наивную девушку, что все происшедшее — страшный грех. Есть лишь один способ исправить случившееся: «Одним замужеством снимается вина». Агнеса счастлива, так как полагает, что речь идет о свадьбе с Орасом. Арнольф же имеет в виду себя в качестве мужа и поэтому заверяет Агнесу, что брак будет заключен «в сей же день». Недоразумение все-таки выясняется, так как Арнольф запрещает Агнесе видеться с Орасом и велит не впускать в дом ни при каких обстоятельствах. Более того, он напоминает, что вправе требовать от девушки полного послушания. Далее он предлагает бедняжке ознакомиться с «Правилами супружества, или обязанностями замужней женщины вместе с ее каждодневными упражнениями», так как для «счастья нашего придется вам, мой друг, / И волю обуздать и сократить досуг». Он заставляет девушку читать правила вслух, но на одиннадцатом правиле сам не выдерживает монотонности мелочных запретов и отсылает Агнесу изучать их самостоятельно.

Появляется Орас, и Арнольф решает выведать у него дальнейшие подробности едва начавшегося приключения. Молодой человек опечален неожиданными осложнениями. Оказывается, сообщает он Арнольфу, вернулся опекун, каким-то таинственным образом узнавший о пылкой любви своей подопечной и Ораса. Слуги, которые прежде помогали в их любви, вдруг повели себя грубо и закрыли перед носом обескураженного воздыхателя дверь. Девушка тоже повела себя сурово, поэтому несчастный юноша понял, что за всем стоит опекун и руководит поступками слуг и, главное, Агнесы. Арнольф с удовольствием слушал Ораса, но оказалось, что невинная девушка проявила себя весьма изобретательной. Она действительно швырнула с балкона камень в своего поклонника, но вместе с камнем и письмо, которое ревнивец Арнольф, наблюдая за девушкой, просто не заметил. Но ему приходится принужденно смеяться вместе с Орасом. Еще хуже пришлось ему, когда Орас начинает читать письмо Агнесы и становится ясно, что девушка вполне осознала свое неведение, бесконечно верит возлюбленному и расставание для нее будет ужасным. Арнольф потрясен до глубины души, узнав, что все его «труды и доброта забыты».

Все же он не желает уступить прелестную девушку молодому сопернику и приглашает нотариуса. Однако его расстроенные чувства не позволяют толком договориться об условиях брачного договора. Он предпочитает еще раз поговорить со слугами, чтобы уберечь себя от неожиданного визита Ораса. Но Арнольфу снова не повезло. Появляется юноша и рассказывает о том, что вновь встретился с Агнесой в ее комнате, и о том, как ему пришлось спрятаться в шкафу, потому что к Агнесе явился ее опекун (Арнольф). Орас опять не смог увидеть соперника, а лишь слышал его голос, поэтому продолжает считать Арнольфа своим наперсником. Едва молодой человек ушел, появляется Кризальд и вновь пытается убедить своего друга в неразумном отношении к браку. Ведь ревность может помешать Арнольфу трезво оценить семейные отношения — иначе «рога уже почти надеты / На тех, кто истово клянется их не знать».

Арнольф идет в свой дом и вновь предупреждает слуг получше стеречь Агнесу и не допускать к ней Ораса. Но происходит непредвиденное: слуги так старались исполнить приказание, что убили молодого человека и теперь он лежит бездыханный. Арнольф в ужасе от того, что придется объясняться с отцом юноши и своим близким другом Оронтом. Но, снедаемый горькими чувствами, он неожиданно замечает Ораса, который рассказал ему следующее. Он договорился о встрече с Агнесой, но слуги набросились на него и, повалив на землю, начали избивать так, что он лишился чувств. Слуги приняли его за мертвеца и стали причитать, а Агнеса, услышав крики, мгновенно бросилась к своему возлюбленному. Теперь Орасу необходимо оставить девушку на время в безопасном месте, и он просит Арнольфа принять Агнесу на свое попечение, пока не удастся уговорить отца юноши согласиться с выбором сына. Обрадованный Арнольф спешит отвести девушку в свой дом, а Орас невольно ему помогает, уговаривая свою прекрасную подругу следовать за другом своей семьи во избежание огласки.

Оставшись наедине с Арнольфом, Агнеса узнает своего опекуна, но держится твердо, признавшись не только в любви к Орасу, но и в том, что «я не дитя давно, и для меня — позор, / Что я простушкою слыла до этих пор». Арнольф тщетно пытается убедить Агнесу в своем праве на нее — девушка остается неумолимой, и, пригрозив отправить ее в монастырь, опекун уходит. Он вновь встречается с Орасом, который делится с ним неприятным известием: Энрик, вернувшись из Америки с большим состоянием, хочет выдать свою дочь за сына своего друга Оронта. Орас надеется, что Арнольф уговорит отца отказаться от свадьбы и тем самым поможет Орасу соединиться с Агнесой. К ним присоединяются Кризальд, Энрик и Оронт. К удивлению Ораса, Арнольф не только не выполняет его просьбу, но советует Оронту поскорее женить сына, не считаясь с его желаниями. Орант рад, что Арнольф поддерживает его намерения, но Кризальд обращает внимание на то, что Арнольфа следует называть именем Ла Суш. Только теперь Орас понимает, что его «наперсником» был соперник. Арнольф приказывает слугам привести Агнесу. Дело принимает неожиданный оборот.

Кризальд узнает в девушке дочь своей покойной сестры Анжелики от тайного брака с Энриком. Чтобы скрыть рождение девочки, ее отдали на воспитание в деревню простой крестьянке. Энрик, вынужденный искать счастья на чужбине, уехал. А крестьянка, лишившись помощи, отдала девочку на воспитание Арнольфу. Несчастный опекун, не в состоянии произнести ни слова, уходит.

Орас обещает объяснить всем причину своего отказа жениться на дочери Энрика, и, забыв об Арнольфе, старинные приятели и молодые люди входят в дом и «там обсудим все подробно».

Р. A. Кирсанова

Тартюф, или Обманщик

(Le Tartuffe, ou L'Imposteur)

Комедия (1664–1669)

В доме почтенного Оргона по приглашению хозяина обосновался некий г-н Тартюф. Оргон души в нем не чаял, почитая несравненным образцом праведности и мудрости: речи Тартюфа были исключительно возвышенны, поучения — благодаря которым Оргон усвоил, что мир являет собой большую помойную яму, и теперь и глазом не моргнул бы, схоронив жену, детей и прочих близких — в высшей мере полезны, набожность вызывала восхищение; а как самозабвенно Тартюф блюл нравственность семейства Оргона…

Из всех домочадцев восхищение Оргона новоявленным праведником разделяла, впрочем, лишь его матушка г-жа Пернель. Эльмира, жена Оргона, ее брат Клеант, дети Оргона Дамис и Мариана и даже слуги видели в Тартюфе того, кем он и был на самом деле — лицемерного святошу, ловко пользующегося заблуждением Оргона в своих немудреных земных интересах: вкусно есть и мягко спать, иметь надежную крышу над головой и еще кой-какие блага.

Домашним Оргона донельзя опостылели нравоучения Тартюфа, своими заботами о благопристойности он отвадил от дома почти всех друзей. Но стоило только кому-нибудь плохо отозваться об этом ревнителе благочестия, г-жа Пернель устраивала бурные сцены, а Оргон, тот просто оставался глух к любым речам, не проникнутым, восхищением перед Тартюфом.

Когда Оргон возвратился из недолгой отлучки и потребовал от служанки Дорины отчета о домашних новостях, весть о недомогании супруги оставила его совершенно равнодушным, тогда как рассказ о том, как Тартюфу случилось объесться за ужином, после чего продрыхнуть до полудня, а за завтраком перебрать вина, преисполнила Оргона состраданием к бедняге.

Дочь Оргона, Мариана, была влюблена в благородного юношу по имени Валер, а ее брат Дамис — в сестру Валера. На брак Марианы и Валера Оргон вроде бы уже дал согласие, но почему-то все откладывал свадьбу. Дамис, обеспокоенный собственной судьбой, — его женитьба на сестре Валера должна была последовать за свадьбой Марианы — попросил Клеанта разузнать у Оргона, в чем причина промедления. На расспросы Оргон отвечал так уклончиво и невразумительно, что Клеант заподозрил, не решил ли тот как-то иначе распорядиться будущим дочери.

Каким именно видит Оргон будущее Марианы, стало ясно, когда он сообщил дочери, что совершенства Тартюфа нуждаются в вознаграждении, и таким вознаграждением станет его брак с ней, Марианой. Девушка была ошеломлена, но не смела перечить отцу. За нее пришлось вступиться Дорине: служанка пыталась втолковать Оргону, что выдать Мариану за Тартюфа — нищего, низкого душой урода — значило бы стать предметом насмешек всего города, а кроме того — толкнуть дочь на путь греха, ибо сколь бы добродетельна ни была девушка, не наставлять рога такому муженьку, как Тартюф, просто невозможно. Дорина говорила очень горячо и убедительно, но, несмотря на это, Оргон остался непреклонен в решимости породниться с Тартюфом.

Мариана была готова покориться воле отца — так ей велел дочерний долг. Покорность, диктуемую природной робостью и почтением к отцу, пыталась преобороть в ней Дорина, и ей почти удалось это сделать, развернув перед Марианой яркие картины уготованного им с Тартюфом супружеского счастья.

Но когда Валер спросил Мариану, собирается ли она подчиниться воле Оргона, девушка ответила, что не знает. В порыве отчаяния Валер посоветовал ей поступать так, как велит отец, тогда как сам он найдет себе невесту, которая не станет изменять данному слову; Мариана отвечала, что будет этому только рада, и в результате влюбленные чуть было не расстались навеки, но тут вовремя подоспела Дорина. Она убедила молодых людей в необходимости бороться за свое счастье. Но только действовать им надо не напрямик, а окольными путями, тянуть время, а там уж что-нибудь непременно устроится, ведь все — и Эльмира, и Клеант, и Дамис — против абсурдного замысла Оргона,

Дамис, настроенный даже чересчур решительно, собирался как следует приструнить Тартюфа, чтобы тот и думать забыл о женитьбе на Мариане. Дорина пыталась остудить его пыл, внушить, что хитростью можно добиться большего, нежели угрозами, но до конца убедить его в этом ей не удалось.

Подозревая, что Тартюф неравнодушен к жене Оргона, Дорина попросила Эльмиру поговорить с ним и узнать, что он сам думает о браке с Марианой. Когда Дорина сказала Тартюфу, что госпожа хочет побеседовать с ним с глазу на глаз, святоша оживился. Поначалу, рассыпаясь перед Эльмирой в тяжеловесных комплиментах, он не давал ей и рта раскрыть, когда же та наконец задала вопрос о Мариане, Тартюф стал заверять ее, что сердце его пленено другою. На недоумение Эльмиры — как же так, человек святой жизни и вдруг охвачен плотской страстью? — ее обожатель с горячностью отвечал, что да, он набожен, но в то же время ведь и мужчина, что мол сердце — не кремень… Тут же без обиняков Тартюф предложил Эльмире предаться восторгам любви. В ответ Эльмира поинтересовалась, как, по мнению Тартюфа, поведет себя ее муж, когда услышит о его гнусных домогательствах. Перепуганный кавалер умолял Эльмиру не губить его, и тогда она предложила сделку: Оргон ничего не узнает, Тартюф же, со своей стороны, постарается, чтобы Мариана как можно скорее пошла под венец с Валером.

Все испортил Дамис. Он подслушал разговор и, возмущенный, бросился к отцу. Но, как и следовало ожидать, Оргон поверил не сыну, а Тартюфу, на сей раз превзошедшему самого себя в лицемерном самоуничижении. В гневе он велел Дамису убираться с глаз долой и объявил, что сегодня же Тартюф возьмет в жены Мариану. В приданое Оргон отдавал будущему зятю все свое состояние.

Клеант в последний раз попытался по-человечески поговорить с Тартюфом и убедить его примириться с Дамисом, отказаться от неправедно приобретенного имущества и от Марианы — ведь не подобает христианину для собственного обогащения использовать ссору отца с сыном, а тем паче обрекать девушку на пожизненное мучение. Но у Тартюфа, знатного ритора, на все имелось оправдание.

Мариана умоляла отца не отдавать ее Тартюфу — пусть он забирает приданое, а она уж лучше пойдет в монастырь. Но Оргон, кое-чему научившийся у своего любимца, глазом не моргнув, убеждал бедняжку в душеспасительности жизни с мужем, который вызывает лишь омерзение — как-никак, умерщвление плоти только полезно.

Наконец не стерпела Эльмира — коль скоро ее муж не верит словам близких, ему стоит воочию удостовериться в низости Тартюфа. Убежденный, что удостовериться ему предстоит как раз в противном — в высоконравственности праведника, — Оргон согласился залезть под стол и оттуда подслушать беседу, которую будут наедине вести Эльмира и Тартюф.

Тартюф сразу клюнул на притворные речи Эльмиры о том, что она якобы испытывает к нему сильное чувство, но при этом проявил и известную расчетливость: прежде чем отказаться от женитьбы на Мариане, он хотел получить от ее мачехи, так сказать, осязаемый залог нежных чувств. Что до нарушения заповеди, с которым будет сопряжено вручение этого залога, то, как заверял Эльмиру Тартюф, у него имеются свои способы столковаться с небесами.

Услышанного Оргоном из-под стола было достаточно, чтобы наконец-то рухнула его слепая вера в святость Тартюфа. Он велел подлецу немедленно убираться прочь, тот пытался было оправдываться, но теперь это было бесполезно. Тогда Тартюф переменил тон и, перед тем как гордо удалиться, пообещал жестоко поквитаться с Оргоном.

Угроза Тартюфа была небезосновательной: во-первых, Оргон уже успел выправить дарственную на свой дом, который с сегодняшнего дня принадлежал Тартюфу; во-вторых, он доверил подлому злодею ларец с бумагами, изобличавшими его родного брата, по политическим причинам вынужденного покинуть страну.

Надо было срочно искать какой-то выход. Дамис вызвался поколотить Тартюфа и отбить у него желание вредить, но Клеант остановил юношу — умом, утверждал он, можно добиться большего, чем кулаками. Домашние Оргона так еще ничего не придумали, когда на пороге дома объявился судебный пристав г-н Лояль. Он принес предписание к завтрашнему утру освободить дом г-на Тартюфа. Тут руки зачесались уже не только у Дамиса, но и у Дорины и даже самого Оргона.

Как выяснилось, Тартюф не преминул использовать и вторую имевшуюся у него возможность испортить жизнь своему недавнему благодетелю: Валер принес известие о том, что негодяй передал королю ларец с бумагами, и теперь Оргону грозит арест за пособничество мятежнику-брату. Оргон решил бежать пока не поздно, но стражники опередили его: вошедший офицер объявил, что он арестован.

Вместе с королевским офицером в дом Оргона пришел и Тартюф. Домашние, в том числе и наконец прозревшая г-жа Пернель, принялись дружно стыдить лицемерного злодея, перечисляя все его грехи. Тому это скоро надоело, и он обратился к офицеру с просьбой оградить его персону от гнусных нападок, но в ответ, к великому своему — и всеобщему — изумлению, услышал, что арестован.

Как объяснил офицер, на самом деле он явился не за Оргоном, а для того, чтобы увидеть, как Тартюф доходит до конца в своем бесстыдстве. Мудрый король, враг лжи и оплот справедливости, с самого начала возымел подозрения относительно личности доносчика и оказался как всегда прав — под именем Тартюфа скрывался негодяй и мошенник, на чьем счету великое множество темных дел. Своею властью государь расторг дарственную на дом и простил Оргона за косвенное пособничество мятежному брату.

Тартюф был с позором препровожден в тюрьму, Оргону же ничего не оставалось, кроме как вознести хвалу мудрости и великодушию монарха, а затем благословить союз Валера и Марианы.

А А. Карельский

Дон Жуан, или Каменный гость

(Don Juan, ou le Festin de Pierre)

Комедия (1665)

Покинув молодую жену, донью Эльвиру, Дон Жуан устремился в погоню за очередной пленившей его красавицей. Его нимало не смущало, что в том городе, куда он прибыл по ее следам и где намеревался похитить ее, за полгода до того им был убит командор — а чего беспокоиться, если Дон Жуан убил его в честном поединке и был полностью оправдан правосудием. Смущало это обстоятельство его слугу Сганареля, и не только потому, что у покойного здесь оставались родственники и друзья — как-то нехорошо возвращаться туда, где тобою если не человеческий, то уж божеский закон точно был попран. Впрочем, Дон Жуану никакого дела не было до закона — будь то небесного или земного.

Сганарель служил своему господину не за совесть, а за страх, в глубине души считая его мерзейшим из безбожников, ведущим жизнь, подобающую скорее скоту, какой-нибудь эпикурейской свинье, нежели доброму христианину. Уже одно то, как скверно он поступал с женщинами, достойно было высшей кары. Взять хотя бы ту же донью Эльвиру, которую он похитил из стен обители, заставил нарушить монашеские обеты, и вскоре бросил, опозоренную. Она звалась его женой, но это не значило для Дон Жуана ровным счетом ничего, потому как женился он чуть не раз в месяц — каждый раз нагло насмехаясь над священным таинством.

Временами Сганарель находил в себе смелость попрекнуть господина за неподобающий образ жизни, напомнить о том, что с небом шутки плохи, но на такой случай в запасе у Дон Жуана имелось множество складных тирад о многообразии красоты и решительной невозможности навсегда связать себя с одним каким-то ее проявлением, о сладостности стремления к цели и тоске спокойного обладания достигнутым. Когда же Дон Жуан не бывал расположен распинаться перед слугой, в ответ на упреки и предостережения он просто грозился прибить его.

Донья Эльвира плохо знала своего вероломного мужа и потому поехала вслед за ним, а когда разыскала, потребовала объяснений. Объяснять он ничего ей не стал, а лишь посоветовал возвращаться обратно в монастырь. Донья Эльвира не упрекала и не проклинала Дон Жуана, но на прощание предрекла ему неминуемую кару свыше.

Красавицу, за которой он устремился в этот раз, Дон Жуан намеревался похитить во время морской прогулки, но планам его помешал неожиданно налетевший шквал, который опрокинул их со Сганарелем лодку. Хозяина и слугу вытащили из воды крестьяне, проводившие время на берегу.

К пережитой смертельной опасности Дон Жуан отнесся так же легко, как легко относился ко всему в этом мире: едва успев обсохнуть, он уже обхаживал молоденькую крестьяночку. Потом ему на глаза попалась другая, подружка того самого Пьеро, который спас ему жизнь, и он принялся за нее, осыпая немудреными комплиментами, заверяя в честности и серьезности своих намерений, обещая непременно жениться. Даже когда обе пассии оказались перед ним одновременно, Дон Жуан сумел повести дело так, что и та и другая остались довольны. Сганарель пытался улучить момент и открыть простушкам всю правду о своем хозяине, но правда их, похоже, не слишком интересовала.

За таким времяпрепровождением и застал нашего героя знакомый разбойник, который предупредил его, что двенадцать всадников рыщут по округе в поисках Дон Жуана. Силы были слишком неравные и Дон Жуан решил пойти на хитрость: предложил Сганарелю поменяться платьем, чем отнюдь не вызвал у слуги восторга.

Дон Жуан со Сганарелем все-таки переоделись, но не так, как сначала предложил господин: он сам теперь был одет крестьянином, а слуга — доктором. Новый наряд дал Сганарелю повод поразглагольствовать о достоинствах различных докторов и прописываемых ими снадобий, а потом исподволь перейти к вопросам веры. Тут Дон Жуан лаконично сформулировал свое кредо, поразив даже видавшего сиды Сганареля: единственное, во что можно верить, изрек он, это то, что дважды два — четыре, а дважды четыре — восемь.

В лесу хозяину со слугой попался нищий, обещавший всю жизнь молить за них Бога, если они подадут ему хоть медный грош. Дон Жуан предложил ему золотой луидор, но при условии, что нищий изменит своим правилам и побогохульствует. Нищий наотрез отказался. Несмотря на это Дон Жуан дал ему монету и тут же со шпагой наголо бросился выручать незнакомца, на которого напали трое разбойников.

Вдвоем они быстро расправились с нападавшими. Из завязавшейся беседы Дон Жуан узнал, что перед ним брат доньи Эльвиры, дон Карлос. В лесу он отстал от своего брата, дона Алонсо, вместе с которым они повсюду разыскивали Дон Жуана, чтобы отомстить ему за поруганную честь сестры. Дон Карлос Дон Жуана в лицо не знал, но зато его облик был хорошо знаком дону Алонсо. Дон Алонсо скоро подъехал со своей небольшой свитой и хотел было сразу покончить с обидчиком, но дон Карлос испросил у брата отсрочки расправы — в качестве благодарности за спасение от разбойников.

Продолжив свой путь по лесной дороге, господин со слугой вдруг завидели великолепное мраморное здание, при ближайшем рассмотрении оказавшееся гробницей убитого Дон Жуаном командора. Гробницу украшала статуя поразительной работы. В насмешку над памятью покойного Дон Жуан велел Сганарелю спросить статую командора, не желает ли тот отужинать сегодня у него в гостях. Пересилив робость, Сганарель задал этот дерзкий вопрос, и статуя утвердительно кивнула в ответ. Дон Жуан не верил в чудеса, но, когда он сам повторил приглашение, статуя кивнула и ему.

Вечер этого дня Дон Жуан проводил у себя в апартаментах. Сганарель пребывал под сильным впечатлением от общения с каменным изваянием и все пытался втолковать хозяину, что это чудо наверняка явлено в предостережение ему, что пора бы и одуматься… Дон Жуан попросил слугу заткнуться.

Весь вечер Дон Жуана донимали разные посетители, которые будто бы сговорились не дать ему спокойно поужинать. Сначала заявился поставщик (ему Дон Жуан много задолжал), но, прибегнув к грубой лести, он сделал так, что торговец скоро удалился — несолоно хлебавши, однако чрезвычайно довольный тем, что такой важный господин принимал его, как друга.

Следующим был старый дон Луис, отец Дон Жуана, доведенный до крайности отчаяния беспутством сына. Он снова, в который должно быть раз, повел речь о славе предков, пятнаемой недостойными поступками потомка, о дворянских добродетелях, чем только нагнал на Дон Жуана скуку и укрепил в убежденности, что отцам хорошо бы помирать пораньше, вместо того чтобы всю жизнь досаждать сыновьям.

Едва затворилась дверь за доном Луисом, как слуги доложили, что Дон Жуана желает видеть какая-то дама под вуалью. Это была донья Эльвира. Она твердо решила удалиться от мира и в последний раз пришла к нему, движимая любовью, чтобы умолять ради всего святого переменить свою жизнь, ибо ей было открыто, что грехи Дон Жуана истощили запас небесного милосердия, что, быть может, у него остался всего только один день на то, чтобы раскаяться и отвратить от себя ужасную кару. Слова доньи Эльвиры заставили Сганареля расплакаться, у Дон Жуана же она благодаря непривычному обличью вызвала лишь вполне конкретное желание.

Когда Дон Жуан и Сганарель уселись наконец за ужин, явился тот единственный гость, который был сегодня зван, — статуя командора. Хозяин не сробел и спокойно отужинал с каменным гостем. уходя, командор пригласил Дон Жуана назавтра нанести ответный визит. Тот принял приглашение.

На следующий день старый дон Луис был счастлив как никогда: сначала до него дошло известие, что его сын решил исправиться и порвать с порочным прошлым, а затем он встретил самого Дон Жуана, и тот подтвердил, что да, он раскаялся и отныне начинает новую жизнь.

Слова хозяина бальзамом пролились на душу Сганареля, но, едва только старик удалился, Дон Жуан объяснил слуге, что все его раскаяние и исправление — не более чем уловка. Лицемерие и притворство — модный порок, легко сходящий за добродетель, и потому грех ему не предаться.

В том, насколько лицемерие полезно в жизни, Сганарель убедился очень скоро — когда им с хозяином встретился дон Карлос и грозно спросил, намерен ли Дон Жуан прилюдно назвать донью Эльвиру своею женой. Ссылаясь на волю неба, открывшуюся ему теперь, когда он встал на путь праведности, притворщик утверждал, что ради спасения своей и ее души им не следует возобновлять брачный союз. Дон Карлос выслушал его и даже отпустил с миром, оставив, впрочем, за собой право как-нибудь в честном поединке добиться окончательной ясности в этом вопросе.

Недолго, однако, пришлось Дон Жуану безнаказанно богохульствовать, ссылаясь на якобы бывший ему глас свыше. Небо действительно явило ему знамение — призрака в образе женщины под вуалью, который грозно изрек, что Дон Жуану осталось одно мгновение на то, чтобы воззвать к небесному милосердию. Дон Жуан и на сей раз не убоялся и заносчиво заявил, что он не привык к такому обращению. Тут призрак преобразился в фигуру Времени с косою в руке, а затем пропал.

Когда перед Дон Жуаном предстала статуя командора и протянула ему руку для пожатия, он смело протянул свою. Ощутив пожатье каменной десницы и услышав от статуи слова о страшной смерти, ожидающей того, кто отверг небесное милосердие, Дон Жуан почувствовал, что его сжигает незримый пламень. Земля разверзлась и поглотила его, а из того места, где он исчез, вырвались языки пламени.

Смерть Дон Жуана очень многим была на руку, кроме, пожалуй, многострадального Сганареля — кто ему теперь заплатит его жалованье?

Д. А. Карельский

Мизантроп

(Le Misanthrope)

Комедия (1666)

Своим нравом, убеждениями и поступками Альцест не переставал удивлять близких ему людей, и вот теперь даже старого своего друга Филинта он отказывался считать другом — за то, что тот чересчур радушно беседовал с человеком, имя которого мог потом лишь с большим трудом припомнить. С точки зрения Альцеста, тем самым его бывший друг продемонстрировал низкое лицемерие, несовместимое с подлинным душевным достоинством. В ответ на возражение Филинта, что, мол, живя в обществе, человек несвободен от требуемых нравами и обычаем приличий, Альцест решительно заклеймил богопротивную гнусность светской лжи и притворства. Нет, настаивал Альцест, всегда и при любых обстоятельствах следует говорить людям правду в лицо, никогда не опускаясь до лести.

Верность своим убеждениям Альцест не только вслух декларировал, но и доказывал на деле. Так он, к примеру, наотрез отказался улещивать судью, от которого зависел исход важной для него тяжбы, а в дом своей возлюбленной Селимены, где его и застал Филинт, Альцест пришел именно с тем, чтобы вдохновленными любовью нелицеприятными речами очистить ее душу от накипи греха — свойственных духу времени легкомыслия, кокетства и привычки позлословить; и пусть такие речи будут неприятны Селимене…

Разговор друзей был прерван молодым человеком по имени Оронт. Он тоже, как и Альцест, питал нежные чувства к очаровательной кокетке и теперь желал представить на суд Альцеста с Филинтом новый посвященный ей сонет. Выслушав произведение, Филинт наградил его изящными, ни к чему не обязывающими похвалами, чем необычайно потрафил сочинителю. Альцест же говорил искренне, то есть в пух и прах разнес плод поэтического вдохновения Оронта, и искренностью своею, как и следовало ожидать, нажил себе смертельного врага.

Селимена не привыкла к тому, чтобы воздыхатели — а у нее их имелось немало — добивались свидания лишь для того, чтобы ворчать и ругаться. А как раз так повел себя Альцест. Наиболее горячо обличал он ветреность Селимены, то, что в той или иной мере она дарит благосклонностью всех вьющихся вокруг нее кавалеров. Девушка возражала, что не в ее силах перестать привлекать поклонников — она и так для этого ничего не делает, все происходит само собой. С другой стороны, не гнать же их всех с порога, тем более что принимать знаки внимания приятно, а иной раз — когда они исходят от людей, имеющих вес и влияние — и полезно. Только Альцест, говорила Селимена, любим ею по-настоящему, и для него гораздо лучше, что она равно приветлива со всеми прочими, а не выделяет из их числа кого-то одного и не дает этим оснований для ревности. Но и такой довод не убедил Альцеста в преимуществах невинной ветрености.

Когда Селимене доложили о двух визитерах — придворных щеголях маркизе Акаете и маркизе Клитандре, — Альцесту стало противно и он ушел; вернее, преодолев себя, остался. Беседа Селимены с маркизами развивалась ровно так, как того ожидал Альцест — хозяйка и гости со вкусом перемывали косточки светским знакомым, причем в каждом находили что-нибудь достойное осмеяния: один глуп, другой хвастлив и тщеславен, с третьим никто не стал бы поддерживать знакомства, кабы не редкостные таланты его повара.

Острый язычок Селимены заслужил бурные похвалы маркизов, и это переполнило чашу терпения Альцеста, до той поры не раскрывавшего рта Он от души заклеймил и злословие собеседников, и вредную лесть, с помощью которой поклонники потакали слабостям девушки.

Альцест решил было не оставлять Селимену наедине с Акастом и Клитандром, но исполнить это намерение ему помешал жандарм, явившийся с предписанием немедленно доставить Альцеста в управление. Филинт уговорил его подчиниться — он полагал, что все дело в ссоре между Альцестом и Оронтом из-за сонета. Наверное, в жандармском управлении задумали их примирить.

Блестящие придворные кавалеры Акает и Клитандр привыкли к легким успехам в сердечных делах. Среди поклонников Селимены они решительно не находили никого, кто мог бы составить им хоть какую-то конкуренцию, и посему заключили между собой такое соглашение: кто из двоих представит более веское доказательство благосклонности красавицы, за тем и останется поле боя; другой не станет ему мешать.

Тем временем с визитом к Селимене заявилась Арсиноя, считавшаяся, в принципе, ее подругой. Селимена была убеждена, что скромность и добродетель Арсиноя проповедовала лишь поневоле — постольку, поскольку собственные ее жалкие прелести не могли никого подвигнуть на нарушение границ этих самых скромности и добродетели. Впрочем, встретила гостью Селимена вполне любезно.

Арсиноя не успела войти, как тут же — сославшись на то, что говорить об этом велит ей долг дружбы — завела речь о молве, окружающей имя Селимены. Сама она, ну разумеется, ни секунды не верила досужим домыслам, но тем не менее настоятельно советовала Селимене изменить привычки, дающие таковым почву. В ответ Селимена — коль скоро подруги непременно должны говорить в глаза любую правду — сообщила Арсиное, что болтают о ней самой: набожная в церкви, Арсиноя бьет слуг и не платит им денег; стремится завесить наготу на холсте, но норовит, представился бы случай, поманить своею. И совет для Арсинои у Селимены был готов: следить сначала за собой, а уж потом за ближними. Слово за слово, спор подруг уже почти перерос в перебранку, когда, как нельзя более кстати, возвратился Альцест.

Селимена удалилась, оставив Альцеста наедине с Арсиноей, давно уже втайне неравнодушной к нему. Желая быть приятной собеседнику, Арсиноя заговорила о том, как легко Альцест располагает к себе людей; пользуясь этим счастливым даром, полагала она, он мог бы преуспеть при дворе. Крайне недовольный, Альцест отвечал, что придворная карьера хороша для кого угодно, но только не для него — человека с мятежной душой, смелого и питающего отвращение к лицемерию и притворству.

Арсиноя спешно сменила тему и принялась порочить в глазах Альцеста Селимену, якобы подло изменяющую ему, но тот не хотел верить голословным обвинениям. Тогда Арсиноя пообещала, что Альцест вскоре получит верное доказательство коварства возлюбленной.

В чем Арсиноя действительно была права, это в том, что Альцест, несмотря на свои странности, обладал даром располагать к себе людей. Так, глубокую душевную склонность к нему питала кузина Селимены, Элианта, которую в Альцесте подкупало редкое в прочих прямодушие и благородное геройство. Она даже призналась Филинту, что с радостью стала бы женою Альцеста, когда бы тот не был горячо влюблен в другую.

Филинт между тем искренне недоумевал, как его друг мог воспылать чувством к вертихвостке Селимене и не предпочесть ей образец всяческих достоинств — Элианту. Союз Альцеста с Элиантой порадовал бы Филинта, но если бы Альцест все же сочетался браком с Селименой, он сам с огромным удовольствием предложил бы Элианте свое сердце и руку.

Признание в любви не дал довершить Филинту Альцест, ворвавшийся в комнату, весь пылая гневом и возмущением. Ему только что попало в руки письмо Селимены, полностью изобличавшее ее неверность и коварство. Адресовано письмо было, по словам передавшего его Альцесту лица, рифмоплету Оронту, с которым он едва только успел примириться при посредничестве властей. Альцест решил навсегда порвать с Селименой, а вдобавок еще и весьма неожиданным образом отомстить ей — взять в жены Элианту. Пусть коварная видит, какого счастья лишила себя!

Элианта советовала Альцесту попытаться примириться с возлюбленной, но тот, завидя Селимену, обрушил на нее град горьких попреков и обидных обвинений. Селимена не считала письмо предосудительным, так как, по ее словам, адресатом была женщина, но когда девушке надоело заверять Альцеста в своей любви и слышать в ответ только грубости, она объявила, что, если ему так угодно, писала она и вправду к Оронту, очаровавшему ее своими бесчисленными достоинствами.

Бурному объяснению положило конец появление перепуганного слуги Альцеста, Дюбуа. То и дело сбиваясь от волнения, Дюбуа рассказал, что судья — тот самый, которого его хозяин не захотел улещивать, полагаясь на неподкупность правосудия, — вынес крайне неблагоприятное решение по тяжбе Альцеста, и поэтому теперь им обоим, во избежание крупных неприятностей, надо как можно скорее покинуть город.

Как ни уговаривал его Филинт, Альцест наотрез отказался подавать жалобу и оспаривать заведомо несправедливый приговор, который, на его взгляд, только лишний раз подтвердил, что в обществе безраздельно царят бесчестие, ложь и разврат. От этого общества он удалится, а за свои обманом отобранные деньги получит неоспоримое право на всех углах кричать о злой неправде, правящей на земле.

Теперь у Альцеста оставалось только одно дело: подождать Селимену, чтобы сообщить о скорой перемене в своей судьбе; если девушка по-настоящему его любит, она согласится разделить ее с ним, если же нет — скатертью дорога.

Но окончательного решения требовал у Селимены не один Альцест — этим же донимал ее Оронт. В душе она уже сделала выбор, однако ей претили публичные признания, обыкновенно чреватые громкими обидами. Положение девушки еще более усугубляли Акает с Клитандром, которые также желали получить от нее некоторые разъяснения. У них в руках было письмо Селимены к Арсиное — письмом, как прежде Альцеста, снабдила маркизов сама ревнивая адресатка, — содержавшее остроумные и весьма злые портреты искателей ее сердца.

За прочтением вслух этого письма последовала шумная сцена, после которой Акает, Клитандр, Оронт и Арсиноя, обиженные и уязвленные, спешно раскланялись. Оставшийся Альцест в последний раз обратил на Селимену все свое красноречие, призывая вместе с ним отправиться куда-нибудь в глушь, прочь от пороков света. Но такая самоотверженность была не по силам юному созданию, избалованному всеобщим поклонением — одиночество ведь так страшно в двадцать лет.

Пожелав Филинту с Элиантой большого счастья и любви, Альцест распрощался с ними, ибо ему теперь предстояло идти искать по свету уголок, где ничто не мешало бы человеку быть всегда до конца честным.

Д. А. Карельский

Скупой (L'Avare)

Комедия (1668)

Элиза, дочь Гарпагона, и юноша Валер полюбили друг друга уже давно, и произошло это при весьма романтических обстоятельствах — Валер спас девушку из бурных морских волн, когда корабль, на котором оба они плыли, потерпел крушение. Чувство Валера было так сильно, что он поселился в Париже и поступил дворецким к отцу Элизы. Молодые люди мечтали пожениться, но на пути к осуществлению их мечты стояло почти непреодолимое препятствие — невероятная скаредность отца Элизы, который едва ли согласился бы отдать дочь за Валера, не имевшего за душой ни гроша. Валер, однако, не падал духом и делал все, чтобы завоевать расположение Гарпагона, хотя для этого ему и приходилось изо дня в день ломать комедию, потворствуя слабостям и неприятным причудам скупца.

Брата Элизы, Клеанта, заботила та же проблема, что и ее: он был без ума влюблен в поселившуюся недавно по соседству девушку по имени Мариана, но поскольку она была бедна, Клеант опасался, что Гарпагон никогда не позволит ему взять Мариану в жены.

Деньги являлись для Гарпагона самым главным в жизни, причем безграничная скупость его сочеталась еще и со столь же безграничной подозрительностью — всех на свете, от слуг до собственных детей, он подозревал в стремлении ограбить его, лишить любезных сердцу сокровищ. В тот день, когда разворачивались описываемые нами события, Гарпагон был более мнителен, чем когда-либо: еще бы, ведь накануне ему вернули долг в десять тысяч экю. Не доверяя сундукам, он сложил все эти деньги в шкатулку, которую потом закопал в саду, и теперь дрожал, как бы кто не пронюхал о его кладе.

Собравшись с духом, Элиза с Клеантом все же завели с отцом разговор о браке, и тот, к их удивлению, с готовностью поддержал его; более того, Гарпагон принялся расхваливать Мариану: всем-то она хороша, разве что вот бесприданница, но это ничего… Короче, он решил жениться на ней. Эти слова совершенно ошарашили брата с сестрой. Клеанту так просто стало дурно.

Но это еще было не все: Элизу Гарпагон вознамерился выдать замуж за степенного, благоразумного и состоятельного г-на Ансельма; лет ему было от силы пятьдесят, да к тому же он согласился взять в жены Элизу — подумать только! — совсем без приданого. Элиза оказалась покрепче брата и решительно заявила отцу, что она скорее руки на себя наложит, чем пойдет за старика.

Клеант постоянно нуждался в деньгах — того, что давал ему скупердяй отец, не хватало даже на приличное платье — и в один прекрасный день решился прибегнуть к услугам ростовщика. Маклер Симон нашел для него заимодавца, имя которого держалось в секрете. Тот, правда, ссужал деньги не под принятые пять процентов, а под грабительские двадцать пять, да к тому же из требуемых пятнадцати тысяч франков только двенадцать готов был дать наличными, в счет остальных навязывая какой-то ненужный скарб, но выбирать Клеанту не приходилось, и он пошел на такие условия.

Заимодавцем выступал родной папаша Клеанта. Гарпагон охотно согласился иметь дело с неизвестным ему молодым повесой, так как, по словам Симона, тот в самое ближайшее время ожидал кончины своего богатого отца. Когда наконец Гарпагон с Клеантом сошлись в качестве деловых партнеров, возмущению как одного, так и другого не было предела: отец гневно клеймил сына за то, что тот постыдно залезает в долги, а сын отца — за не менее постыдное и предосудительное ростовщичество.

Прогнав с глаз долой Клеанта, Гарпагон был готов принять дожидавшуюся его Фрозину, посредницу в сердечных делах, или, попросту говоря, сваху. С порога Фрозина принялась рассыпаться в комплиментах пожилому жениху: в свои шестьдесят Гарпагон и выглядит лучше иных двадцатилетних, и проживет он до ста лет, и еще похоронит детей и внуков (последняя мысль пришлась ему особенно по сердцу). Не обошла она похвалами и невесту: красавица Мариана хоть и бесприданница, но так скромна и непритязательна, что содержать ее — только деньги экономить; и к юношам ее не потянет, так как она терпеть их не может — ей подавай не моложе шестидесяти, да так чтоб в очках и при бороде.

Гарпагон был чрезвычайно доволен, но, как ни старалась Фрозина, ей — как и предсказывал слуга Клеанта, Лафлеш, — не удалось выманить у него ни гроша. Впрочем, сваха не отчаивалась: не с этого, так с другого конца она свои денежки получит.

В доме Гарпагона готовилось нечто прежде невиданное — званый ужин; на него были приглашены жених Элизы г-н Ансельм и Мариана. Гарпагон и тут сохранил верность себе, строго велев слугам не дай Бог не ввести его в расходы, а повару (кучеру по совместительству) Жаку приготовить ужин повкуснее да подешевле. Всем указаниям хозяина относительно экономии усердно вторил дворецкий Валер, таким образом пытавшийся снискать расположение отца возлюбленной. Искренне преданному Жаку было противно слушать, как бессовестно Валер подлизывался к Гарпагону. Дав волю языку, Жак честно рассказал хозяину, как весь город прохаживается насчет его невероятной скаредности, за что был побит сначала Гарпагоном, а потом и усердствующим дворецким. Побои от хозяина он принял безропотно, Валеру же обещал как-нибудь отплатить.

Как было договорено, Мариана в сопровождении Фрозины нанесла Гарпагону и его семейству дневной визит. Девушка была в ужасе от женитьбы, на которую ее толкала мать; Фрозина пыталась утешить ее тем, что в отличие от молодых людей Гарпагон богат, да и в ближайшие три месяца непременно помрет. Только в доме Гарпагона Мариана узнала, что Клеант, на чьи чувства она отвечала взаимностью, — сын ее старого уродливого жениха. Но и в присутствии Гарпагона, не отличавшегося большой сообразительностью, молодые люди ухитрились побеседовать как бы наедине — Клеант делал вид, что говорит от имени отца, а Мариана отвечала своему возлюбленному, тогда как Гарпагон пребывал в уверенности, что слова ее обращены к нему самому. Увидав, что уловка удалась, и от этого осмелев, Клеант, опять же от имени Гарпагона, подарил Мариане перстень с бриллиантом, сняв его прямо с папашиной руки. Тот был вне себя от ужаса, но потребовать подарок обратно не посмел.

Когда Гарпагон ненадолго удалился по спешному (денежному) делу, Клеант, Мариана и Элиза повели беседу о своих сердечных делах. Присутствовавшая тут же Фрозина поняла, в каком нелегком положении оказались молодые люди, и от души пожалела их. Убедив молодежь не отчаиваться и не уступать прихотям Гарпагона, она пообещала что-нибудь придумать.

Скоро возвратясь, Гарпагон застал сына целующим руку будущей мачехи и забеспокоился, нет ли тут какого подвоха. Он принялся расспрашивать Клеанта, как тому пришлась будущая мачеха, и Клеант, желая рассеять подозрения отца, отвечал, что при ближайшем рассмотрении она оказалась не столь хороша, как на первый взгляд: наружность, мол, у нее посредственная, обращение жеманное, ум самый заурядный. Здесь настал черед Гарпагона прибегнуть к хитрости: жаль, сказал он, что Мариана не приглянулась Клеанту — ведь он только что передумал жениться и решил уступить свою невесту сыну. Клеант попался на отцовскую уловку и раскрыл ему, что на самом деле давно влюблен в Мариану; это-то и надо было знать Гарпагону.

Между отцом и сыном началась ожесточенная перепалка, не закончившаяся рукоприкладством только благодаря вмешательству верного Жака. Он выступил посредником между отцом и сыном, превратно передавая одному слова другого, и так добился примирения, впрочем недолгого, так как, едва стоило ему уйти, соперники разобрались что к чему. Новая вспышка ссоры привела к тому, что Гарпагон отрекся от сына, лишил его наследства, проклял и велел убираться прочь.

Пока Клеант не слишком успешно боролся за свое счастье, его слуга Лафлеш не терял даром времени — он нашел в саду шкатулку с деньгами Гарпагона и выкрал ее. Обнаружив пропажу, скупец едва не лишился рассудка; в чудовищной краже он подозревал всех без исключения, чуть ли даже не самого себя.

Гарпагон так и заявил полицейскому комиссару: кражу мог совершить любой из его домашних, любой из жителей города, любой человек вообще, так что допрашивать надо всех подряд. Первым под руку следствию подвернулся Жак, которому тем самым неожиданно представился случай отомстить подхалиму-дворецкому за побои: он показал, что видел у Валера в руках заветную Гарпагонову шкатулку.

Когда Валера приперли к стенке обвинением в похищении самого дорогого, что было у Гарпагона, он, полагая, что речь, без сомнения, идет об Элизе, признал свою вину. Но при этом Валер горячо настаивал на том, что поступок его простителен, так как совершил он его из самых честных побуждений. Потрясенный наглостью молодого человека, утверждавшего, что деньги, видите ли, можно украсть из честных побуждений, Гарпагон тем не менее упорно продолжал считать, что Валер сознался именно в краже денег — его нимало не смущали слова о непоколебимой добродетельности шкатулки, о любви к ней Валера… Пелена спала с его глаз, только когда Валер сказал, что накануне они с Элизой подписали брачный контракт.

Гарпагон еще продолжал бушевать, когда к нему в дом явился приглашенный на ужин г-н Ансельм. Лишь несколько реплик потребовалось для того, чтобы вдруг открылось, что Валер и Мариана — брат и сестра, дети знатного неаполитанца дона Томазо, ныне проживающего в Париже под именем г-на Ансельма, Дело в том, что шестнадцатью годами ранее дон Томазо вынужден был с семьей бежать из родного города; их корабль попал в бурю и утонул. Отец, сын, мать с дочерью — все жили долгие годы с уверенностью, что прочие члены семьи погибли в море: г-н Ансельм на старости лет даже решил обзавестись новой семьей. Но теперь все встало на свои места.

Гарпагон позволил наконец Элизе выйти за Валера, а Клеанту взять в жену Мариану, при условии, что ему возвратят драгоценную шкатулку, а г-н Ансельм возьмет на себя расходы по обеим свадьбам, справит Гарпагону новое платье и заплатит комиссару за составление оказавшегося ненужным протокола.

Д. А. Карельский

Мещанин во дворянстве

(Le Bourgeois Gentilhomme)

Комедия (1670)

Казалось бы, чего еще нужно почтенному буржуа г-ну Журдену? Деньги, семья, здоровье — все, что только можно пожелать, у него есть. Так ведь нет, вздумалось Журдену стать аристократом, уподобиться знатным господам. Мания его причиняла массу неудобств и волнений домочадцам, зато была на руку сонму портных, парикмахеров и учителей, суливших посредством своего искусства сделать из Журдена блестящего знатного кавалера. Вот и теперь двое учителей — танцев и музыки — вместе со своими учениками дожидались появления хозяина дома. Журден пригласил их с тем, чтобы они веселым и изысканным представлением украсили обед, который он устраивал в честь одной титулованной особы.

Представ перед музыкантом и танцором, Журден первым делом предложил им оценить свой экзотический халат — такой, по словам его портного, по утрам носит вся знать — и новые ливреи своих лакеев. От оценки вкуса Журдена, по всей очевидности, непосредственно зависел размер будущего гонорара знатоков, посему отзывы были восторженными.

Халат, впрочем, стал причиной некоторой заминки, поскольку Журден долго не мог решить, как ему сподручнее слушать музыку — в нем или без него. Выслушав же серенаду, он счел ее пресноватой и в свою очередь исполнил бойкую уличную песенку, за которую снова удостоился похвал и приглашения помимо прочих наук заняться также музыкой с танцами. Принять это приглашение Журдена убедили заверения учителей в том, что каждый знатный господин непременно обучается и музыке, и танцам.

К грядущему приему учителем музыки был подготовлен пасторальный диалог. Журдену он в общем-то понравился: раз уж нельзя обойтись без этих вечных пастушков и пастушек — ладно, пусть себе поют. Представленный учителем танцев и его учениками балет пришелся Журдену совсем по душе.

Окрыленные успехом у нанимателя, учителя решили ковать железо, пока горячо: музыкант посоветовал Журдену обязательно устраивать еженедельные домашние концерты, как это делается, по его словам, во всех аристократических домах; учитель танцев тут же принялся обучать его изысканнейшему из танцев — менуэту.

Упражнения в изящных телодвижениях прервал учитель фехтования, преподаватель науки наук — умения наносить удары, а самому таковых не получать. Учитель танцев и его коллега-музыкант дружно не согласились с заявлением фехтовальщика о безусловном приоритете умения драться над их освященными веками искусствами. Народ подобрался увлекающийся, слово за слово — и пару минут спустя между тремя педагогами завязалась потасовка.

Когда пришел учитель философии, Журден обрадовался — кому как не философу вразумлять дерущихся. Тот охотно взялся за дело примирения: помянул Сенеку, предостерег противников от гнева, унижающего человеческое достоинство, посоветовал заняться философией, этой первейшей из наук… Тут он переборщил. Его стали бить наравне с прочими.

Потрепанный, но все же избежавший увечий учитель философии в конце концов смог приступить к уроку. Поскольку Журден отказался заниматься как логикой — слова там уж больно заковыристые, — так и этикой — к чему ему наука умерять страсти, если все равно, коль уж разойдется, ничто его не остановит, — ученый муж стал посвящать его в тайны правописания.

Практикуясь в произношении гласных звуков, Журден радовался, как ребенок, но когда первые восторги миновали, он раскрыл учителю философии большой секрет: он, Журден, влюблен в некую великосветскую даму, и ему требуется написать этой даме записочку. Философу это было пара пустяков — в прозе, в стихах ли… Однако Журден попросил его обойтись без этих самых прозы и стихов. Знал ли почтенный буржуа, что тут его ожидало одно из самых ошеломительных в жизни открытий — оказывается, когда он кричал служанке: «Николь, подай туфли и ночной колпак», из уст его, подумать только, исходила чистейшая проза!

Впрочем, и в области словесности Журден был все ж таки не лыком шит — как ни старался учитель философии, ему не удалось улучшить сочиненный Журденом текст: «Прекрасная маркиза! Ваши прекрасные глаза сулят мне смерть от любви».

Философу пришлось удалиться, когда Журдену доложили о портном. Тот принес новый костюм, сшитый, естественно, по последней придворной моде. Подмастерья портного, танцуя, внесли обнову и, не прерывая танца, облачили в нее Журдена. При этом весьма пострадал его кошелек: подмастерья не скупились на лестные «ваша милость», «ваше сиятельство» и даже «светлость», а чрезвычайно тронутый Журден — на чаевые.

В новом костюме Журден вознамерился прогуляться по улицам Парижа, но супруга решительно воспротивилась этому его намерению — и без того над Журденом смеется полгорода Вообще, по ее мнению, ему пора уже было одуматься и оставить свои придурковатые причуды: к чему, спрашивается, Журдену фехтование, если он не намерен никого убивать? зачем учиться танцам, когда ноги и без того вот-вот откажут?

Возражая бессмысленным доводам женщины, Журден попытался впечатлить ее со служанкой плодами своей учености, но без особого успеха: Николь преспокойно произносила звук «у», даже не подозревая, что при этом она вытягивает губы и сближает верхнюю челюсть с нижней, а рапирой она запросто нанесла Журдену несколько уколов, которые он не отразил, поскольку непросвещенная служанка колола не по правилам.

Во всех глупостях, которым предавался ее муж, г-жа Журден винила знатных господ, с недавних пор начавших водить с ним дружбу. Для придворных франтов Журден был обычной дойной коровой, он же, в свою очередь, пребывал в уверенности, что дружба с ними дает ему значительные — как их там — пре-ро-га-тивы.

Одним из таких великосветских друзей Журдена был граф До-рант. Едва войдя в гостиную, этот аристократ уделил несколько изысканных комплиментов новому костюму, а затем бегло упомянул о том, что нынче утром он говорил о Журдене в королевской опочивальне. Подготовив таким манером почву, граф напомнил, что он должен своему другу пятнадцать тысяч восемьсот ливров, так что тому прямой резон одолжить ему еще две тысячи двести — для ровного счета. В благодарность за этот и последующие заемы Дорант взял на себя роль посредника в сердечных делах между Журденом и предметом его поклонения — маркизой Дорименой, ради которой и затевался обед с представлением.

Г-жа Журден, чтобы не мешалась, в этот день была отправлена на обед к своей сестре. О замысле супруга она ничего не знала, сама же была озабочена устройством судьбы своей дочери: Люсиль вроде бы отвечала взаимностью на нежные чувства юноши по имени Клеонт, который в качестве зятя весьма подходил г-же Журден. По ее просьбе Николь, заинтересованная в женитьбе молодой госпожи, так как сама она собиралась замуж за слугу Клеонта, Ковьеля, привела юношу. Г-жа Журден тут же отправила его к мужу просить руки дочери.

Однако первому и, по сути, единственному требованию Журдена к соискателю руки Люсиль Клеонт не отвечал — он не был дворянином, тогда как отец желал сделать дочь в худшем случае маркизой, а то и герцогиней. Получив решительный отказ, Клеонт приуныл, но Ковьель полагал, что еще не все потеряно. Верный слуга задумал сыграть с Журденом одну шутку, благо у него имелись друзья-актеры, и соответствующие костюмы были под рукой.

Тем временем доложили о прибытии графа Доранта и маркизы Доримены. Граф привел даму на обед отнюдь не из желания сделать приятное хозяину дома: он сам давно ухаживал за вдовой маркизой, но не имел возможности видеться с нею ни у нее, ни у себя — это могло бы скомпрометировать Доримену. К тому же все безумные траты Журдена на подарки и разнообразные развлечения для нее он ловко приписывал себе, чем в коне концов покорил-таки женское сердце.

Изрядно позабавив благородных гостей вычурным неуклюжим поклоном и такой же приветственной речью, Журден пригласил их за роскошный стол.

Маркиза не без удовольствия поглощала изысканные яства под аккомпанемент экзотических комплиментов чудаковатого буржуа, когда все благолепие неожиданно было нарушено появлением разгневанной г-жи Журден. Теперь она поняла, зачем ее хотели спровадить на обед к сестре — чтобы муженек мог спокойно спускать денежки с посторонними женщинами. Журден с Дорантом принялись заверять ее, — что обед в честь маркизы дает граф и он же за все платит, но заверения их ни в коей мере не умерили пыл оскорбленной супруги. После мужа г-жа Журден взялась за гостью, которой должно было бы быть стыдно вносить разлад в честное семейство. Смущенная и обиженная маркиза встала из-за стола и покинула хозяев; следом за ней удалился Дорант.

Только знатные господа ушли, как было доложено о новом посетителе. Им оказался переодетый Ковьель, представившийся другом отца г-на Журдена, Покойный батюшка хозяина дома был, по его словам, не купцом, как то все кругом твердили, а самым что ни на есть настоящим дворянином. Расчет Ковьеля оправдался: после такого заявления он мог рассказывать все что угодно, не опасаясь, что Журден усомнится в правдивости его речей.

Козьель поведал Журдену, что в Париж прибыл его хороший приятель, сын турецкого султана, без ума влюбленный в его, Журдена, дочь. Сын султана хочет просить руки Люсиль, а чтобы тесть был достоин новой родни, он решил посвятить его в мамамуши, по-нашему — паладины. Журден был в восторге.

Сына турецкого султана представлял переодетый Клеонт. Он изъяснялся на жуткой тарабарщине, которую Ковьель якобы переводил на французский. С главным турком прибыли положенные муфтии и дервиши, от души повеселившиеся во время церемонии посвящения: ока вышла очень колоритной, с турецкими музыкой, песнями и плясками, а также с ритуальным избиением посвящаемого палками.

Доранту, посвященному в замысел Ковьеля, удалось наконец уговорить Дорименту вернуться, соблазнив возможностью насладиться забавным зрелищем, а потом еще и отменным балетом. Граф и маркиза с самым серьезным видом поздравили Журдена с присвоением ему высокого титула, тому же не терпелось поскорее вручить свою дочь сыну турецкого султана.

Люсиль сначала ни в какую не желала идти за шута-турка, но, как только признала в нем переодетого Клеонта, сразу согласилась, делая вид, что покорно исполняет дочерний долг. Г-жа Журден, в свою очередь, сурово заявила, что турецкому пугалу не видать ее дочери, как собственных ушей. Но стоило Ковьелю шепнуть ей на ухо пару слов, и мамаша сменила гнев на милость.

Журден торжественно соединил руки юноши и девушки, давая родительское благословение на их брак, а затем послали за нотариусом. Услугами этого же нотариуса решила воспользоваться и другая пара — Дорант с Дорименой. В ожидании представителя закона все присутствующие славно провели время, наслаждаясь балетом, поставленным учителем танцев.

Д. А. Карельский

Плутни Скапена

(Les Fourberies de Scapin)

Комедия (1671)

По опыту собственной своей молодости хорошо зная, что за сыновьями нужен глаз да глаз, Аргант и Жеронт, когда покидали Неаполь по торговым делам, поручили попечение о чадах слугам: Октав, сын Арганта, был оставлен под присмотром Сильвестра, а отпрыск Жеронта Леандр — пройдохи Скапена. Однако в роли наставников и надсмотрщиков слуги не больно усердствовали, так что молодые люди были вольны использовать время родительской отлучки всецело по своему усмотрению.

Леандр тут же завел роман с хорошенькой цыганкой Зербинеттой, с которой и проводил все дни. Как-то раз Октав провожал Леандра, и по дороге к тому месту, где жила цыганка, друзья услышали, что из одного дома раздаются плач и стенания. Ради любопытства они заглянули вовнутрь и увидели умершую старушку, над которой проливала слезы молоденькая девушка. Леандр счел, что она весьма недурна собой, Октав же влюбился в нее без памяти. С того дня он только и думал что о Гиацинте — так звали девушку — и всеми силами добивался от нее взаимности, но та была скромна, да к тому же, как говорили, происходила из благородной семьи. Так что в его распоряжении оставалось единственное средство назвать Гиацинту своею — жениться на ней. Так он и поступил.

После женитьбы прошло только три дня, когда из письма родственника Октав узнал страшную для него весть: Аргант с Жеронтом не сегодня завтра возвращаются, причем отец имеет твердое намерение женить Октава на дочери Жеронта, которую никто в глаза не видел, поскольку до сих пор она жила с матерью в Таренте. Октав отнюдь не хотел расставаться с молодой женой, да и Гиацинта умоляла его не покидать ее. Пообещав ей все уладить с отцом, Октав тем не менее понятия не имел, как это сделать. Одна мысль о гневе, который обрушит на него отец при встрече, повергала его в ужас.

Но недаром слуга Леандра Скапен слыл редкостным пройдохой и плутом. Он охотно взялся помочь горю Октава — для него это было проще простого. Когда Аргант набросился на Сильвестра с бранью за то, что по его недосмотру Октав женился незнамо на ком и без отцовского ведома, Скапен, встряв в разговор, спас слугу от господского гнева, а потом выдал Арганту историю о том, как родственники Гиацинты застали с ней его бедного сына и насильно женили. Аргант хотел уже было бежать к нотариусу расторгать брак, но Скапен остановил его: во-первых, ради спасения своей и отцовой чести, Октав не должен признавать, что женился не по доброй воле; во-вторых, он и не станет признавать этого, так как вполне счастлив в браке.

Аргант был вне себя. Он пожалел, что Октав единственный его отпрыск — не лишись он много лет назад малютки-дочери, она могла бы унаследовать все отцовское состояние. Но и не лишенному пока наследства Октаву решительно не хватало денег, его преследовали кредиторы. Скапен обещал помочь ему и в этом затруднении, и вытрясти из Арганта пару сотен пистолей.

Жеронт, когда узнал о женитьбе Октава, обиделся на Арганта за то, что тот не сдержал слова женить сына на его дочери. Он стал попрекать Арганта плохим воспитанием Октава, Аргант же в полемическом запале взял да заявил, что Леандр мог сделать нечто похуже того, что сотворил Октав; при этом он сослался на Скапена, Понятно, что встреча Жеронта с сыном после этого оказалась малоприятной для Леандра.

Леандр, хотя отец и не обвинил его ни в чем конкретном, пожелал рассчитаться с предателем Скапеном. Под страхом жестоких побоев Скапен в чем только не сознался: и бочонок хозяйского вина распил с приятелем, свалив потом на служанку, и часики, посланные Леандром в подарок Зербинетте, прикарманил, и самого хозяина побил как-то ночью, прикинувшись оборотнем, чтобы тому неповадно было гонять слуг ночами по пустячным поручениям. Но доносительства за ним никогда не числилось.

От продолжения расправы Скапена спас человек, сообщивший Леандру, что цыгане уезжают из города и увозят с собой Зербинетту — если Леандр через два часа не внесет за нее пятьсот экю выкупа, он никогда ее больше не увидит. Таких денег у молодого человека не было, и он обратился за помощью все к тому же Скапену. Слуга для приличия поотпирался, но потом согласился помочь, тем более что извлечь деньги из недалекого Жеронта было даже легче, чем из не уступавшего ему в скупости Арганта.

Для Арганта Скапен подготовил целое представление. Он рассказал ему, что побывал у брата Гиацинты — отъявленного головореза и лихого рубаки — и уломал за определенную сумму согласиться на расторжение брака. Аргант оживился, но, когда Скапен сказал, что нужно-то всего-навсего двести пистолей, заявил, что уж лучше станет добиваться развода через суд. Тогда Скапен пустился в описание прелестей судебной волокиты, которая, между прочим, тоже стоит тяжущемуся денег; Аргант стоял на своем.

Но тут появился переодетый головорезом Сильвестр и, рассыпая страшные проклятия, потребовал у Скапена показать ему подлеца и негодяя Арганта, который хочет подать на него в суд, чтобы добиться развода Октава с его сестрой. Он бросился было со шпагой на Арганта, но Скапен убедил мнимого головореза, что это — не Аргант, а его злейший враг. Сильвестр тем не менее продолжал яростно размахивать шпагой, демонстрируя, как он расправится с отцом Октава. Аргант, глядя на него, решил наконец, что дешевле будет расстаться с двумя сотнями пистолей.

Чтобы выманить деньги у Жеронта, Скапен придумал такую историю: в гавани турецкий купец заманил Леандра на свою галеру — якобы желая показать тому разные диковины, — а потом отчалил и потребовал за юношу выкуп в пятьсот экю; в противном случае он намеревался продать Леандра в рабство алжирцам. Поверить-то Жеронт сразу поверил, но уж больно ему жалко было денег. Сначала он сказал, что заявит в полицию — и это на турка в море! — потом предложил Скапену пойти в заложники вместо Леандра, но в конце концов все-таки расстался с кошельком.

Октав с Леандром были на верху счастья, получив от Скапена родительские деньги, на которые один мог выкупить у цыган возлюбленную, а другой — по-человечески зажить с молодою женой. Скапен же еще был намерен посчитаться с Жеронтом, оговорившим его перед Леандром.

Леандр с Октавом порешили, что, пока все не уладится, Зербинетте и Гиацинте лучше находиться вместе под присмотром верных слуг. Девушки сразу сдружились, только вот не сошлись в том, чье положение труднее: Гиацинты, у которой хотели отобрать любимого мужа, или Зербинетты, которая, в отличие от подруги, не могла надеяться когда-либо узнать, кто были ее родители. Чтобы девушки не слишком унывали, Скапен развлек их рассказом о том, как он обманом отобрал деньги у отцов Октава и Леандра. Подруг рассказ Скапена повеселил, ему же самому едва было потом не вышел боком.

Между тем Скапен улучил время отомстить Жеронту за клевету. Он до смерти напугал Жеронта рассказом о брате Гиацинты, который поклялся расправиться с ним за то, что он якобы намерен через суд добиться развода Октава, а потом женить юношу на своей дочери; солдаты из роты этого самого брата, по словам Скапена, уже перекрыли все подступы к дому Жеронта. Убедившись, что рассказ оказал на Жеронта ожидаемое воздействие, Скапен предложил свою помощь — он засунет хозяина в мешок и так пронесет его мимо засады. Жеронт живо согласился.

Стоило ему залезть в мешок, как Скапен, разговаривая на два голоса, разыграл диалог с солдатом-гасконцем, горящим ненавистью к Жеронту; слуга защищал господина, за что был якобы жестоко побит — на самом деле он только причитал, а сам от души молотил палкой мешок. Когда мнимая опасность миновала и побитый Жеронт высунулся наружу, Скапен принялся жаловаться, что большая часть ударов пришлась все ж таки на его бедную спину.

Тот же номер Скапен выкинул, когда к ним с Жеронтом будто бы подошел другой солдат, но на третий — Скапен как раз принялся разыгрывать появление целого отряда — Жеронт чуть-чуть высунулся из мешка и все понял. Скапен насилу спасся, а тут как назло по улице шла Зербинетта, которая никак не могла успокоиться — такую смешную историю рассказал ей Скапен. В лицо она Жеронта не знала и охотно поделилась с ним историей о том, как молодец-слуга надул двух жадных стариков.

Аргант с Жеронтом жаловались друг другу на Скапена, когда вдруг Жеронта окликнула какая-то женщина — это оказалась старая кормилица его дочери. Она рассказала Жеронту, что его вторая жена — существование которой он скрывал — уже давно перебралась с дочерью из Таренто в Неаполь и здесь умерла. Оставшись без всяких средств и не зная, как разыскать Жеронта, кормилица выдала Гиацинту замуж за юношу Октава, за что теперь просила прощения.

Сразу вслед за Гиацинтой отца обрела и Зербинетта: цыгане, которым Леандр относил за нее выкуп, рассказали, что похитили ее четырехлетней у благородных родителей; они также дали юноше браслет, с помощью которого родные могли опознать Зербинетту. Одного взгляда на этот браслет было достаточно Арганту, чтобы увериться в том, что Зербинетта — его дочь. Все были несказанно рады, и только плута-Скапена ожидала жестокая расправа.

Но тут прибежал приятель Скапена с вестью о несчастном случае: бедняга Скапен шел мимо стройки и ему на голову упал молоток, пробив насквозь череп. Когда перевязанного Скапена внесли, он усердно корчил из себя умирающего и молил Арганта с Жеронтом перед смертью простить все причиненное им зло. Его, разумеется, простили. Однако едва всех позвали к столу, Скапен передумал помирать и присоединился к праздничной трапезе.

А А. Карельский

Мнимый больной

(Le Malade Imaginaire)

Комедия (1673)

После долгих подсчетов и проверок записей Арган понял наконец, отчего в последнее время так ухудшилось его самочувствие: как выяснилось, в этом месяце он принял восемь видов лекарств и сделал двенадцать промывательных впрыскиваний, тогда как в прошлом месяце было целых двенадцать видов лекарств и двадцать клистиров. Это обстоятельство он решил непременно поставить на вид пользовавшему его доктору Пургону. Так ведь и умереть недолго.

Домашние Аргана по-разному относились к его одержимости собственным здоровьем: вторая жена, Белина, во всем потакала докторам в убеждении, что их снадобья скорее всяких болезней сведут муженька в могилу; дочь, Анжелика, может быть, и не одобряла отцовской мании, но, как то предписывал ей дочерний долг и почтение к родителю, скромно помалкивала; зато служанка Туанета вконец распоясалась — поносила докторов и нахально отказывалась изучать содержимое хозяйского ночного горшка на предмет изошедшей под действием лекарств желчи.

Та же Туанета была единственной, кому Анжелика открылась в охватившем ее чувстве к юноше Клеанту. С ним она виделась всего один раз — в театре, но и за это краткое свидание молодой человек успел очаровать девушку. Мало того, что Клеант был весьма хорош собой, он еще и оградил Анжелику, не будучи тогда знакомым с нею, от грубости непочтительного кавалера.

Каково же было изумление Анжелики, когда отец заговорил с ней о женитьбе — с первых его слов она решила, что к ней посватался Клеант. Но Арган скоро разочаровал дочь: он имел в виду отнюдь не Клеанта, а гораздо более подходящего, с его точки зрения, жениха — племянника доктора Пургона и сына его шурина, доктора Диафуаруса, Тому Диафуаруса, который сам был без пяти минут доктор. В Диафуарусе-младшем как в зяте он видел кучу достоинств: во-первых, в семье будет свой врач, что избавит от расходов на докторов; во-вторых, Тома — единственный наследник и своего отца, и дяди Пургона.

Анжелика, хоть и была в ужасе, из скромности не произнесла ни слова, зато все, что следует, Арган выслушал от Туанеты. Но служанка только понапрасну сотрясала воздух — Арган твердо стоял на своем.

Неугоден брак Анжелики был и Белине, но на то у нее имелись свои соображения: она не желала делиться наследством Аргана с падчерицей и потому всеми силами старалась спровадить ее в монастырь. Так что свою судьбу Анжелика полностью доверила Туанете, которая с готовностью согласилась помогать девушке. Первым делом ей предстояло известить Клеанта о том, что Анжелику сватают за другого. Посланцем она избрала давно и безнадежно влюбленного в нее старого ростовщика Полишинеля.

Шествие опьяненного любовью Полишинеля по улице, приведшее к забавному инциденту с полицией, составило содержание первой интермедии с песнями и танцами.

Клеант не заставил себя ждать и скоро явился в дом Аргана, но не как влюбленный юноша, желающий просить руки Анжелики, а в роли временного учителя пения — настоящий учитель Анжелики, друг Клеанта, будто бы вынужден был срочно уехать в деревню. Арган согласился на замену, но настоял, чтобы занятия проходили только в его присутствии.

Не успел, однако, начаться урок, как Аргану доложили о приходе Диафуаруса-отца и Диафуаруса-сына, Будущий зять произвел большое впечатление на хозяина дома многоученой приветственной речью. Затем, правда, он принял Анжелику за супругу Аргана и заговорил с нею как с будущей тещей, но, когда недоразумение прояснилось, Тома Диафуарус сделал ей предложение в выражениях, восхитивших благодарных слушателей — здесь была и статуя Мемнона с ее гармоническими звуками, и гелиотропы, и алтарь прелестей… В подарок невесте Тома преподнес свой трактат против последователей вредной теории кровообращения, а в качестве первого совместного развлечения пригласил Анжелику на днях посетить вскрытие женского трупа.

Вполне удовлетворенный достоинствами жениха, Арган пожелал, чтобы и дочь его показала себя. Присутствие учителя пения пришлось тут как нельзя более кстати, и отец велел Анжелике спеть что-нибудь для развлечения общества. Клеант протянул ей ноты и сказал, что у него как раз есть набросок новой оперы — так, пустячная импровизация. Обращаясь как бы ко всем, а на самом деле только к возлюбленной, он в буколическом ключе — подменив себя пастушком, а ее пастушкой и поместив обоих в соответствующий антураж — пересказал краткую историю их с Анжеликой любви, якобы служившую сюжетом сочинения. Оканчивался этот рассказ появлением пастушка в доме пастушки, где он заставал недостойного соперника, которому благоволил ее отец; теперь или никогда, несмотря на присутствие отца, влюбленные должны были объясниться. Клеант и Анжелика запели и в трогательных импровизированных куплетах признались друг другу в любви и поклялись в верности до гроба.

Влюбленные пели дуэтом, пока Арган не почувствовал, что происходит что-то неприличное, хотя, что именно, он и не понял. Велев им остановиться, он сразу перешел к делу — предложил Анжелике подать руку Томе Диафуарусу и назвать его своим мужем, однако Анжелика, до того не смевшая перечить отцу, отказалась наотрез. Почтенные Диафуарусы ни с чем удалились, попытавшись и при плохой игре сохранить хорошую профессиональную мину.

Арган и без того был вне себя, а тут еще Белина застала в комнате Анжелики Клеанта, который при виде ее обратился в бегство. Так что, когда к нему явился его брат Беральд и завел разговор о том, что у него на примете есть хороший жених для дочки, Арган ни о чем таком и слышать не хотел. Но Беральд припас для брата лекарство от чрезмерной мрачности — представление труппы цыган, которое должно было подействовать уж не хуже Пургоновых клистиров.

Пляски цыган и их песни о любви, молодости, весне и радости жизни явили собой вторую интермедию, развлекающую зрителей в перерыве между действиями.

В беседе с Арганом Беральд пытался апеллировать к разуму брата, но безуспешно: тот был тверд в уверенности, что зятем его должен стать только врач, и никто кроме, а за кого хочет замуж Анжелика — дело десятое. Но неужели, недоумевал Беральд, Арган при своем железном здоровье всю жизнь собирается возиться с докторами и аптекарями? В отменной крепости здоровья Аргана сомнений, по мнению Беральда, быть не могло хотя бы потому, что все море принимаемых им снадобий до сих пор не уморило его.

Разговор постепенно перешел на тему медицины, как таковой, и самого ее права на существование. Беральд утверждал, что все врачи — хотя они в большинстве своем люди хорошо образованные в области гуманитарных наук, владеющие латынью и греческим — либо шарлатаны, ловко опустошающие кошельки доверчивых больных, либо ремесленники, наивно верящие в заклинания шарлатанов, но тоже извлекающие из этого выгоду. Устройство человеческого организма столь тонко, сложно и полно тайн, свято охраняемых природой, что проникнуть в него невозможно. Только сама природа способна победить болезнь, при условии, конечно, что ей не помешают доктора.

Как ни бился Беральд, брат его насмерть стоял на своем. Последним известным Беральду средством одолеть слепую веру в докторов было как-нибудь сводить Аргана на одну из комедий Мольера, в которых так здорово достается представителям медицинской лженауки. Но Арган о Мольере слышать не хотел и предрекал ему, брошенному врачами на произвол судьбы, страшную кончину.

Сия высоконаучная полемика была прервана появлением аптекаря Флерана с клистиром, собственноручно и с любовью приготовленным доктором Пургоном по всем правилам науки. Несмотря на протесты Аргана, аптекарь был изгнан Беральдом прочь. уходя, он обещал пожаловаться самому Пургону и обещание свое сдержал — спустя немного времени после его ухода к Аргану ворвался оскорбленный до глубины души доктор Пургон. Многое он повидал в этой жизни, но чтобы так цинично отвергали его клистир… Пургон объявил, что не желает отныне иметь никаких дел с Арганом, который без его попечения, несомненно, через несколько дней придет в состояние полной неизлечимости, а еще через несколько — отдаст концы от брадипепсии, апепсии, диспепсии, лиентерии и т. д.

Стоило, однако, одному доктору навсегда распрощаться с Арганом, как у его порога объявился другой, правда подозрительно похожий на служанку Туанету. Он с ходу отрекомендовался непревзойденным странствующим лекарем, которого отнюдь не интересуют банальные случаи, — ему подавай хорошую водяночку, плевритик с воспалением легких, на худой конец чуму. Такой знаменитый больной, как Арган, просто не мог не привлечь его внимания. Новый доктор мигом признал Пургона шарлатаном, сделал прямо противоположные Пургоновым предписания и с тем удалился.

На этом медицинская тема была исчерпана, и между братьями возобновился разговор о замужестве Анжелики. За доктора или в монастырь — третьего не дано, настаивал Арган. Мысль об определении дочери в монастырь, совершенно очевидно с недобрым умыслом, навязывала мужу Белина, но Арган отказывался верить в то, что у нее, самого близкого ему человека, может появиться какой-то недобрый умысел. Тогда Туанета предложила устроить небольшой розыгрыш, который должен был выявить истинное лицо Белины. Арган согласился и притворился мертвым.

Белина неприлично обрадовалась кончине мужа — теперь-то наконец она могла распоряжаться всеми его деньгами! Анжелика же, а вслед а ней и Клеант, увидав Аргана мертвым, искренне убивались и даже хотели отказаться от мысли о женитьбе. Воскреснув — к ужасу Белины и радости Анжелики с Клеантом, — Арган дал согласие на брак дочери… но с условием, что Клеант выучится на доктора.

Беральд, однако, высказал более здравую идею: почему бы на доктора не выучиться самому Аргану. А что до того, что в его возрасте знания навряд ли полезут в голову — это пустяки, никаких знаний и не требуется. Стоит надеть докторскую мантию и шапочку, как запросто начнешь рассуждать о болезнях, и притом — по-латыни.

По счастливой случайности поблизости оказались знакомые Беральду актеры, которые и исполнили последнюю интермедию — шутовскую, сдобренную танцами и музыкой, церемонию посвящения в доктора.

Д. А. Карельский

Письма к провинциалу

(Les Provinciales)

Памфлет (1656–1657)

Настоящие письма являют собой полемику автора с иезуитами, яростными гонителями сторонников учения голландского теолога Янсения, противопоставлявшего истинно верующих остальной массе формально приемлющих церковное учение. Во Франции оплотом янсенизма стало парижское аббатство Пор-Рояль, в стенах которого Паскаль провел несколько лет.

Полемизируя с иезуитами, автор прежде всего исходит из здравого смысла. Первой темой дискуссии становится учение о благодати, вернее, трактовка этого учения отцами-иезуитами, представляющими официальную точку зрения, и сторонниками Янсения. Иезуиты признают, что все люди наделены довлеющей благодатью, но, чтобы иметь возможность действовать, им необходима благодать действенная, которую Бог посылает не всем. Янсенисты же считают, что всякая довлеющая благодать сама по себе действенна, но обладают ею не все. Так в чем же разница? — спрашивает автор, и тут же отвечает: «И получается, что расхождение с янсенистами у них (иезуитов) исключительно на уровне терминологии». Тем не менее он отправляется к теологу, ярому противнику янсенистов, задает ему тот же вопрос, и получает вот какой ответ: не в том дело, дана благодать всем или не всем, а в том, что янсенисты не признают, что «праведники имеют способность исполнять заповеди Божий именно так, как мы это понимаем». Где тут до заботы о логике или хотя бы о здравом смысле!

Столь же непоследовательны отцы-иезуиты и в рассуждении о деяниях греховных. Ведь если действующая благодать — откровение от Бога, через которое он выражает нам свою волю и побуждает нас к желанию ее исполнить, то в чем же расхождение с янсенистами, которые также усматривают в благодати дар Божий? А в том, что, согласно иезуитам, Бог ниспосылает действующую благодать всем людям при каждом искушении; «если бы у нас при всяком искушении не было действующей благодати, чтобы удержать нас от греха, то, какой бы грех мы ни совершили, он не может быть вменен нам». Янсенисты же утверждают, что грехи, совершенные без действующей благодати, не становятся от этого менее греховными. Иными словами, иезуиты неведением оправдывают все! Однако давно известно, что неведение отнюдь не освобождает совершившего проступок от ответственности. И автор принимается размышлять, отчего же отцы-иезуиты прибегают к столь изощренной казуистике. Оказывается, ответ прост: у иезуитов «настолько хорошее о себе мнение, что они считают полезным и как бы необходимым для блага религии, чтобы их влияние распространилось повсюду». Для этого они избирают из своей среды казуистов, готовых всему найти пристойное объяснение. Так, если к ним приходит человек, пожелавший вернуть неправедно приобретенное имущество, они похвалят его и укрепят в сем богоугодном деле; но если к ним придет другой человек, который ничего не хочет возвращать, но желает получить отпущение, они равно найдут резоны дать отпущение и ему. И вот, «посредством такого руководства, услужливого и приноравливающегося», иезуиты «простирают свои руки на весь мир. Для оправдания своего лицемерия они выдвинули доктрину вероятных мнений, состоящую в том, что на основании должных рассуждений ученый человек может прийти как к одному выводу, так и к другому, а познающий волен следовать тому мнению, которое ему больше понравится. «Благодаря вашим вероятным мнениям у нас полная свобода совести», — насмешливо замечает автор. А как казуисты отвечают на заданные им вопросы? «Мы отвечаем то, что нам приятно, или, вернее, что приятно тем, кто нас спрашивает».

Разумеется, при таком подходе иезуитам приходится изобретать всяческие уловки, чтобы уклониться от авторитета Евангелия. Например, в Писании сказано: «От избытка вашего давайте милостыню». Но казуисты нашли способ освободить богатых людей от обязанности давать милостыню, по-своему объяснив слово «избыток»: «То, что светские люди откладывают для того, чтобы возвысить свое положение и положение своих родственников, не называется избытком. Поэтому едва ли когда-нибудь окажется избыток у людей светских и даже у королей». Столь же лицемерны иезуиты и в составлении правил «для людей всякого рода», то есть для духовенства, дворянства и третьего сословия. Так, например, они допускают служение обедни священником, впавшим в грех беспутства, исключительно на основании того, что, если нынче со всей строгостью «отлучать священников от алтаря», служить обедни будет буквально некому. «А между тем большое число обеден служит к большей славе Бога и к большей пользе для души». Не менее гибки и правила для слуг. Если, к примеру, слуга выполняет «безнравственное поручение» своего господина, но делает это «только ради временной выгоды своей», таковой слуга с легкостью получает отпущение. Оправдываются также и кражи имущества хозяев, «если другие слуги того же разряда получают больше в другом месте». При этом автор насмешливо замечает, что в суде подобная аргументация почему-то не действует.

А вот как отцы-иезуиты «соединили правила Евангелия с законами света». «Не воздавайте никому злом за зло», — гласит Писание. «Из этого явствует, что человек военный может тотчас же начать преследовать того, кто его ранил, правда, не с целью воздать злом за зло, но для того, чтобы сохранить свою честь». Подобным образом они оправдывают и убийства — главное, чтобы не было намерения причинить зла противнику, а только желание поступить себе во благо: «следует убивать лишь когда это уместно и имеется хорошее вероятное мнение». «Откуда только берутся подобные откровения!» — в растерянности восклицает автор. И мгновенно получает ответ: от «совсем особенных озарений».

Столь же своеобразно оправдывается и воровство: «Если встретишь вора, решившегося обокрасть бедного человека, для того, чтобы отклонить его от этого, можно указать ему какую-нибудь богатую особу, которую он может обокрасть вместо того». Подобные рассуждения содержатся в труде под названием «Практика любви к ближнему» одного из авторитетнейших иезуитов. «Любовь эта, действительно, необычна, — замечает автор, — спасать от потери одного в ущерб другому». Не менее любопытны рассуждения иезуитов о людях, занимающихся ворожбой: должны ли они возвращать деньги своим клиентам или нет? «Да», если «гадатель несведущ в чернокнижии», «нет», если он «искусный колдун и сделал все, что мог, чтобы узнать правду». «Таким способом можно заставить колдунов сделаться сведущими и опытными в их искусстве», — заключает автор. Его же оппонент искренне вопрошает: «Разве не полезно знать наши правила?»

Следом автор приводит не менее любопытные рассуждения из книги отца-иезуита «Сумма грехов»: «Зависть к духовному благу ближнего есть смертный грех, но зависть к благу временному только простительный грех», ибо вещи временные ничтожны для Господа и его ангелов. Здесь же помещено оправдание соблазнителя: «девица владеет своей девственностью так же, как своим телом», и «может располагать ими по усмотрению».

Поразительное новшество являет собой и учение о «мысленных оговорках», позволяющих лжесвидетельствовать и давать ложные клятвы. Оказывается, достаточно после того, как скажешь вслух: «Клянусь, что не делал этого», прибавить тихо «сегодня» или же нечто подобное, «словом, придать речам своим оборот, который придал бы им человек умелый».

Не менее резво справляются иезуиты и с церковными таинствами, требующими от прихожанина душевных и иных усилий. Например, можно иметь двоих духовников — для грехов обычных и для греха убийства; не отвечать на вопрос, «привычен ли грех», в котором каешься. Духовнику же достаточно спросить, ненавидит ли кающийся грех в душе, и, получив в ответ «да», поверить на слово и дать отпущение. Следует избегать греха, но если обстоятельства влекут вас к нему, то прегрешение извинительно. И, совершеннейше переворачивая с ног на голову все представления о порядочности, иезуиты исключают из числа отвратительнейших грехов клевету. «Клеветать и приписывать мнимые преступления для того, чтобы подорвать доверие к тем, кто дурно говорит о нас, — это только простительный грех», — пишут они. Учение это столь, широко распространилось среди членов ордена, отмечает автор, что всякого, кто рискнет оспорить его, они называют «невеждой и дерзким». И сколько истинно благочестивых людей стало жертвой клеветы этих недостойных учителей!

«Не беритесь же больше изображать наставников; нет у вас для этого ни нравственных, ни умственных способностей», «оставьте церковь в покое», — призывает своих оппонентов автор. Те же в ответ обрушиваются на него с обвинениями в ереси. Но какие доказательства приводят возмущенные отцы-иезуиты? А вот какие: автор «из членов Пор-Рояля», аббатство Пор-Рояль «объявлено еретическим», значит, автор тоже еретик. «Следовательно, — заключает автор, — вся тяжесть этого обвинения падает не на меня, а на Пор-Рояль». И он вновь яростно бросается в бой в защиту веры, возвышающей дух человеческий: «Бог изменяет сердце человека, изливая в душу его небесную сладость, которая, превозмогая плотские наслаждения, производит то, что человек, чувствуя, с одной стороны, свою смертность и свое ничтожество и созерцая, с другой стороны, величие и вечность Бога, получает отвращение к соблазнам греха, которые отлучают его от нетленного блага. Обретая высшую свою радость в Боге, который привлекает его к себе, он неуклонно влечется к нему сам, чувством вполне свободным, вполне добровольным».

Е. В. Морозова

Мысли (Les Pensées)

Фрагменты (1658–1659, опубл. 1669)

«Пусть же человек знает, чего он стоит. Пусть любит себя, ибо он способен к добру», «пусть презирает себя, ибо способность к добру остается в нем втуне»…

«Ум сугубо математический будет правильно работать, только если ему заранее известны все определения и начала, в противном случае он сбивается с толку и становится невыносимым». «Ум, познающий непосредственно, не способен терпеливо доискиваться первичных начал, лежащих в основе чисто спекулятивных, отвлеченных понятий, с которыми он не сталкивается в обыденной жизни и ему-непривычных». «Бывает тaк, что человек, здраво рассуждающий о явлениях определенного порядка, несет вздор, когда вопрос касается явлений другого порядка». «Кто привык судить и оценивать по подсказке чувств, тот ничего не смыслит в логических умозаключениях, потому что стремится проникнуть в предмет исследования с первого взгляда и не желает исследовать начала, на которых он зиждется. Напротив, кто привык изучать начала, тот ничего не смыслит в доводах чувства, потому что ищет, на чем же они основываются, и не способен охватить предмет единым взглядом». «Чувство так же легко развратить, как ум». «Чем умнее человек, тем больше своеобычности он находит во всяком, с кем сообщается. Для человека заурядного все люди на одно лицо».

«Красноречие — это искусство говорить так, чтобы те, к кому мы обращаемся, слушали не только без труда, но и с удовольствием». «Надо сохранять простоту и естественность, не преувеличивать мелочей, не преуменьшать значительного». «Форма должна быть изящна», «соответствовать содержанию и заключать в себе все необходимое». «Иначе расставленные слова обретают другой смысл, иначе расставленные мысли производят другое впечатление».

«Отвлекать ум от начатого труда следует, только чтобы дать ему отдых, да и то не когда вздумается, а когда нужно»: «отдых не вовремя утомляет, а утомление отвлекает от труда».

«Когда читаешь произведение, написанное простым, натуральным слогом, невольно радуешься».

«Хорошо, когда кого-нибудь называют» «просто порядочным человеком».

«Мы не способны ни к всеобъемлющему познанию, ни к полному неведению». «Середина, данная нам в удел, одинаково удалена от обеих крайностей, так имеет ли значение — знает человек немного больше или меньше?»

«Воображение» — «людская способность, вводящая в обман, сеющая ошибки и заблуждения». «Поставьте мудрейшего философа на широкую доску над пропастью; сколько бы разум ни твердил ему, что он в безопасности, все равно воображение возьмет верх». «Воображение распоряжается всем — красотой, справедливостью, счастьем, всем, что ценится в этом мире».

«Когда человек здоров, ему непонятно, как это живут больные люди, а когда расхварывается», «у него другие страсти и желания». «По самой своей натуре мы несчастны всегда и при всех обстоятельствах». «Человек до того несчастен, что томится тоской даже без всякой причины, просто в силу особого своего положения в мире». «Состояние человека: непостоянство, тоска, тревога». «Суть человеческого естества — в движении. Полный покой означает смерть». «Нас утешает любой пустяк, потому что любой пустяк приводит нас в уныние». «Мы поймем смысл всех людских занятий, если вникнем в суть развлечения».

«Из всех положений» «положение монарха наизавиднейшее». «Он ублаготворен во всех своих желаниях, но попробуйте лишить его развлечений, предоставить думам и размышлениям о том, что он такое», — «и это счастье рухнет», «он невольно погрузится в мысли об угрозах судьбы, о возможных мятежах», «о смерти и неизбежных недугах». «И окажется, что лишенный развлечений монарх» «несчастнее, чем самый жалкий его подданный, который предается играм и другим развлечениям». «Вот почему люди так ценят игры и болтовню с женщинами, так стремятся попасть на войну или занять высокую должность. Не в том дело, что они рассчитывают найти в этом счастье»: «мы ищем» «треволнений, развлекающих нас и уводящих прочь от мучительных раздумий». «Преимущество монарха в том и состоит, что его наперебой стараются развлечь и доставить ему все существующие на свете удовольствия».

«Развлечение — единственная наша утеха в горе». «Человека с самого детства» «обременяют занятиями, изучением языков, телесными упражнениями, неустанно внушая, что не быть ему счастливым, если он» не сумеет сохранить «здоровье, доброе имя, имущество», и «малейшая нужда в чем-нибудь сделает его несчастным». «И на него обрушивается столько дел и обязанностей, что от зари до зари он в суете и заботах». «Отнимите у него эти заботы, и он качнет думать, что он такое, откуда пришел, куда идет, — вот почему его необходимо с головой окунуть в дела, отвратив от мыслей».

«Как пусто человеческое сердце и сколько нечистот в этой пустыне!»

«Люди живут в таком полном непонимании суетности всей человеческой жизни, что приходят в полное недоумение, когда им говорят о бессмысленности погони за почестями. Ну, не поразительно ли это!»

«Мы так жалки, что сперва радуемся удаче», а потом «терзаемся, когда она изменяет нам». «Кто научился бы радоваться удаче и не горевать из-за неудачи, тот сделал бы удивительное открытие, — все равно что изобрел бы вечный двигатель».

«Мы беспечно устремляемся к пропасти, заслонив глаза чем попало, чтобы не видеть, куда бежим». Но даже осознавая «всю горестность нашего бытия, несущего нам беды», мы «все-таки не утрачиваем некоего инстинкта, неистребимого и нас возвышающего».

«Нехорошо быть слишком свободным. Нехорошо ни в чем не знать нужды».

«Человек не ангел и не животное», несчастье же его в том, «что чем больше он стремится уподобиться ангелу, тем больше превращается в животное». «Человек так устроен, что не может всегда идти вперед, — он то идет, то возвращается». «Величие человека — в его способности мыслить». «Человек — всего лишь тростник, слабейший из творений природы, но он — тростник мыслящий».

«Сила разума в том, что он признает существование множества явлений». «Ничто так не согласно с разумом, как его недоверие к себе». «Мы должны повиноваться разуму беспрекословней, чем любому владыке, ибо кто перечит разуму, тот несчастен, а кто перечит владыке — только глуп». «Разум всегда и во всем прибегает к помощи памяти». «Душа не удерживается на высотах, которых в едином порыве порой достигает разум: она поднимается туда не как на престол, не навечно, а лишь на короткое мгновение».

«Мы постигаем существование и природу конечного, ибо сами конечны и протяженны, как оно. Мы постигаем существование бесконечного, но не ведаем его природы, ибо оно протяженно, как мы, но не имеет границ. Но мы не постигаем ни существования, ни природы Бога, ибо он не имеет ни протяженности, ни границ. Только вера открывает нам его существование, только благодать — его природу». «Вера говорит иное, чем наши чувства, но никогда не противоречит их свидетельствам. Она выше чувств, но не противостоит им».

«Справедливо подчиняться справедливости, нельзя не подчиняться силе. Справедливость, не поддержанная силой, немощна, сила, не поддержанная справедливостью, тиранична. Бессильной справедливости всегда будут противоборствовать, потому что дурные люди не переводятся, несправедливой силой всегда будут возмущаться. Значит, надо объединить силу со справедливостью». Однако «понятие справедливости так же подвержено моде, как женские украшения».

«Почему люди следуют за большинством? Потому ли, что оно право? Нет, потому что сильно». «Почему следуют стародавним законам и взглядам? Потому что они здравы? Нет, потому что общеприняты и не дают прорасти семенам раздора». «Умеющие изобретать новое малочисленны, а большинство хочет следовать лишь общепринятому». «Не хвалитесь же своей способностью к нововведениям, довольствуйтесь сознанием, что она у вас есть».

«Кто не любит истину, тот отворачивается от нее под предлогом, что она оспорима, что большинство ее отрицает. Значит, его заблуждение сознательное, оно проистекает из нелюбви к истине и добру, и этому человеку нет прощения».

«Людям не наскучивает каждый день есть и спать, потому что желание есть и спать каждый день возобновляется, а не будь этого, без сомнения, наскучило бы. Поэтому тяготится духовной пищей тот, кто не испытывает голода, Алкание правды: высшее блаженство».

«Я утруждаю себя ради него» — в этом суть уважения к другому человеку, и это «глубоко справедливо».

«Человеческая слабость — источник многих прекрасных вещей».

«Величие человека так несомненно, что подтверждается даже его ничтожеством. Ибо ничтожеством мы именуем в человеке то, что в животных считается естеством, тем самым подтверждая, что если теперь его натура мало чем отличается от животной, то некогда, пока он не спал, она была непорочна».

«Своекорыстие и сила — источник всех наших поступков: своекорыстие — источник поступков сознательных, сила — бессознательных». «Человек велик даже в своем своекорыстии, ибо это свойство научило его соблюдать образцовый порядок в делах».

«Величие человека тем и велико, что он сознает свое ничтожество. Дерево своего ничтожества не сознает».

«Люди безумны, и это столь общее правило, что не быть безумцем было бы тоже своего рода безумием».

«Могущество мух: они выигрывают сражения, отупляют наши души, терзают тела».

E. В. Морозова

Португальские письма

(Les Lettres portugaises)

Повесть (1669)

Лирическая трагедия неразделенной любви: пять писем несчастной португальской монахини Марианы, адресованные бросившему ее французскому офицеру.

Мариана берется за перо, когда острая боль от разлуки с возлюбленным стихает и она постепенно свыкается с мыслью, что он далеко и надежды, коими тешил он ее сердце, оказались «предательскими», так что вряд ли она вообще теперь дождется от него ответа на это письмо. Впрочем, она уже писала ему, и он даже ответил ей, но это было тогда, когда один лишь вид листа бумаги, побывавшего у него в руках, вызывал в ней сильнейшее волнение: «я была настолько потрясена», «что лишилась всех чувств более чем на три часа». Ведь только недавно она поняла, что обещания его были лживы: он никогда не приедет к ней, она больше никогда его не увидит. Но любовь Марианы жива. Лишенная поддержки, не имея возможности вести нежный диалог с объектом страсти своей, она становится единственным чувством, заполняющим сердце девушки. Мариана «решилась обожать» неверного возлюбленного всю жизнь и больше «никогда ни с кем не видеться». Разумеется, ей кажется, что ее изменник также «хорошо поступит», если никого больше не полюбит, ибо она уверена, что если он сумеет найти «возлюбленную более прекрасную», то пылкой страсти, подобной ее любви, он не встретит никогда. А разве пристало ему довольствоваться меньшим, нежели он имел подле нее? И за их разлуку Мариана корит не возлюбленного, а жестокую судьбу. Ничто не может уничтожить ее любовь, ибо теперь это чувство равно для нее самой жизни. Поэтому она пишет: «Любите меня всегда и заставьте меня выстрадать еще больше мук». Страдание — хлеб любви, и для Марианы теперь это единственная пища. Ей кажется, что она совершает «величайшую в мире несправедливость» по отношению к собственному сердцу, пытаясь в письмах изъяснить свои чувства, тогда как возлюбленный ее должен был бы судить о ней по силе его собственной страсти. Однако она не может положиться на него, ведь он уехал, покинул ее, зная наверняка, что она любит его и «достойна большей верности». Поэтому теперь ему придется потерпеть ее жалобы на несчастья, которые она предвидела. Впрочем, она была бы столь же несчастной, если бы возлюбленный питал к ней лишь любовь-благодарность — за то, что она любит его. «Я желала бы быть обязанной всем единственно вашей склонности», — пишет она. Мог ли он отречься от своего будущего, от своей страны и остаться навсегда подле нее в Португалии? — спрашивает она самое себя, прекрасно понимая, каков будет ответ.

Чувством отчаяния дышит каждая строка Марианы, но, делая выбор между страданием и забвением, она предпочитает первое. «Я не могу упрекнуть себя в том, чтобы я хоть на одно мгновение пожелала не любить вас более; вы более достойны сожаления, чем я, и лучше переносить все те страдания, на которые я обречена, нежели наслаждаться убогими радостями, которые даруют вам ваши французские любовницы», — гордо заявляет она. Но муки ее от этого не становятся меньше. Она завидует двум маленьким португальским лакеям, которые смогли последовать за ее возлюбленным, «три часа сряду» она беседует о нем с французским офицером. Так как Франция и Португалия теперь пребывают в мире, не может ли он навестить ее и увезти во Францию? — спрашивает она возлюбленного и тут же берет свою просьбу обратно: «Но я не заслуживаю этого, поступайте, как вам будет угодно, моя любовь более не зависит от вашего обращения со мной». Этими словами девушка пытается обмануть себя, ибо в конце второго письма мы узнаем, что «бедная Мариана лишается чувств, заканчивая это письмо».

Начиная следующее письмо, Мариана терзается сомнениями. Она в одиночестве переносит свое несчастье, ибо надежды, что возлюбленный станет писать ей с каждой своей стоянки, рухнули. Воспоминания о том, сколь легковесны были предлоги, на основании которых возлюбленный покинул ее, и сколь холоден он был при расставании, наводят ее на мысль, что он никогда не был «чрезмерно чувствителен» к радостям их любви. Она же любила и по-прежнему безумно любит его, и от этого не в силах пожелать и ему страдать так же, как страдает она: если бы его жизнь была полна «подобными же волнениями», она бы умерла от горя. Мариане не нужно сострадание возлюбленного: она подарила ему свою любовь, не думая ни о гневе родных, ни о суровости законов, направленных против преступивших устав монахинь. И в дар такому чувству, как ее, можно принести либо любовь, либо смерть. Поэтому она просит возлюбленного обойтись с ней как можно суровее, умоляет его приказать ей умереть, ибо тогда она сможет превозмочь «слабость своего пола» и расстаться с жизнью, которая без любви к нему утратит для нее всякий смысл. Она робко надеется, что, если она умрет, возлюбленный сохранит ее образ в своем сердце. А как было бы хорошо, если бы она никогда не видела его! Но тут же она сама уличает себя во лжи: «Я сознаю, между тем как вам пишу, что я предпочитаю быть несчастной, любя вас, чем никогда не видеть вас». Укоряя себя за то, что письма ее слишком длинны, она тем не менее уверена, что ей нужно высказать ему еще столько вещей! Ведь несмотря на все муки, в глубине души она благодарит его за отчаяние, охватившее ее, ибо ей ненавистен покой, в котором она жила, пока не узнала его.

И все же она упрекает его в том, что, оказавшись в Португалии, он обратил свой взор именно на нее, а не на иную, более красивую женщину, которая стала бы ему преданной любовницей, но быстро утешилась бы после его отъезда, а он покинул бы ее «без лукавства и без жестокости». «Со мной же вы вели себя, как тиран, думающий о том, как подавлять, а не как любовник, стремящийся лишь к тому, чтобы нравиться», — упрекает она возлюбленного. Ведь сама Мариана испытывает «нечто вроде укоров совести», если не посвящает ему каждое мгновение своей жизни. Ей стали ненавистны все — родные, друзья, монастырь. Даже монахини тронуты ее любовью, они жалеют ее и пытаются утешить. Почтенная дона Бритеш уговаривает ее прогуляться по балкону, откуда открывается прекрасный вид на город Мертолу. Но именно с этого балкона девушка впервые увидела своего возлюбленного, поэтому, настигнутая жестоким воспоминанием, она возвращается к себе в келью и рыдает там до глубокой ночи. увы, она понимает, что слезы ее не сделают возлюбленного верным. Впрочем, она готова довольствоваться малым: видеться с ним «от времени до времени», сознавая при этом, что они находятся «в одном и том лее месте». Однако тут же она припоминает, как пять или шесть месяцев тому назад возлюбленный с «чрезмерной откровенностью» поведал ей, что у себя в стране любил «одну даму».

Возможно, теперь именно эта дама и препятствует его возвращению, поэтому Мариана просит возлюбленного прислать ей портрет дамы и написать, какие слова говорит она ему: быть может, она найдет в этом «какие-либо причины для того, чтобы утешиться или скорбеть еще более». Еще девушке хочется получить портреты брата и невестки возлюбленного, ибо все, что «сколько-нибудь прикосновенно» к нему, ей необычайно дорого. Она готова пойти к нему в служанки, лишь бы иметь возможность видеть его. Понимая, что письма ее, исполненные ревности, могут вызвать у него раздражение, она уверяет возлюбленного, что следующее послание ее он сможет вскрыть без всякого душевного волнения: она не станет более твердить ему о своей страсти. Не писать же ему совсем не в ее власти: когда из-под пера ее выходят обращенные к нему строки, ей мнится, что она говорит с ним, и он «несколько приближается к ней». Тут офицер, обещавший взять письмо и вручить его адресату, в четвертый раз напоминает Мариане о том, что он спешит, и девушка с болью в сердце завершает изливать на бумаге свои чувства.

Пятое письмо Марианы — завершение драмы несчастной любви. В этом безнадежном и страстном послании героиня прощается с возлюбленным, отсылает назад его немногочисленные подарки, наслаждаясь той мукой, которую причиняет ей расставание с ними. «Я почувствовала, что вы были мне менее дороги, чем моя страсть, и мне было мучительно трудно побороть ее, даже после того, как ваше недостойное поведение сделало вас самих ненавистным мне», — пишет она Несчастная содрогается от «смехотворной любезности» последнего письма возлюбленного, где тот признается, что получил все ее письма, но они не вызвали в его сердце «никакого волнения». Заливаясь слезами, она умоляет его больше не писать ей, ибо она не ведает, как ей излечиться от своей безмерной страсти. «Почему слепое влечение и жестокая судьба стремятся как бы намеренно заставить нас избирать тех, которые были бы способны полюбить лишь другую?» — задает она вопрос, заведомо остающийся без ответа. Сознавая, что она сама навлекла на себя несчастье, именуемое безответной любовью, она тем не менее пеняет возлюбленному, что он первый решил заманить ее в сети своей любви, но лишь для того, чтобы исполнить свой замысел: заставить ее полюбить себя. Едва же цель была достигнута, она утратила для него всякий интерес. И все же, поглощенная своими укорами и неверностью возлюбленного, Мариана тем не менее обещает себе обрести внутренний мир или же решиться на «самый отчаянный поступок». «Но разве я обязана давать вам точный отчет во всех своих изменчивых чувствах?» — завершает она свое последнее письмо.

Е. Е. Морозова

Сказки матушки Гусыни, или Истории и сказки былых времен с поучениями

(Contes de ma mère l'Oye, ou Histoires et contes du temps passé avec des moralités)

Стихотворные сказки и прозаические истории (1697)

Стихотворная сказка начинается с описания счастливой жизни блистательного короля, его прекрасной и верной жены и их прелестной малютки-дочери. Жили они в великолепном дворце, в богатой и цветущей стране. В королевской конюшне рядом с резвыми скакунами «откормленный осел развесил мирно уши». «Господь ему утробу так наладил, что если он порой и гадил, так золотом и серебром».

Но вот «в расцвете пышных лет недугом жена властителя внезапно сражена». Умирая, она просит мужа «идти вторично под венец лишь с той избранницей, что будет, наконец, меня прекрасней и достойней». Муж «поклялся ей сквозь реку слез безумных во всем, чего она ждала… Среди вдовцов он был из самых шумных! Так плакал, так рыдал…» Однако же «не минул год, как речь о сватовстве бесстыжая идет». Но покойницу превосходит красотой лишь ее собственная дочь, и отец, воспылав преступной страстью, решает жениться на принцессе. Та в отчаянии едет к своей крестной — доброй фее, что живет «в глуши лесов, в пещерной мгле, меж раковин, кораллов, перламутра». Чтобы расстроить ужасную свадьбу, крестная советует девушке потребовать у отца подвенечный наряд оттенка ясных дней. «Задача хитрая — никак не выполнима». Но король «портняжных кликнул мастеров и приказал с высоких тронных кресел, чтоб к завтрашнему дню подарок был готов, — иначе как бы он их, часом, не повесил!» И утром несут «портные дар чудесный». Тогда фея советует крестнице потребовать шелк «лунный, необычный — его не сможет он достать». Король зовет золотошвеек — и через четыре дня платье готово. Принцесса от восторга едва не покоряется отцу, но, «понуждаемая крестной», просит наряд «чудесных солнечных цветов». Король грозит ювелиру страшными пытками — и меньше чем за неделю тот создает «порфиру из порфир». — Какая невидаль — обновки! — презрительно шепчет фея и велит потребовать у государя шкуру драгоценного осла. Но страсть короля сильнее скупости — и принцессе тотчас приносят шкуру.

Тут «крестная суровая нашла, что на путях добра брезгливость неуместна», и по совету феи принцесса обещает королю выйти за него замуж, а сама, накинув на плечи мерзкую шкуру и вымазав лицо сажей, бежит из дворца. Чудесные платья девушка кладет в шкатулку. Фея дает крестнице волшебный прутик: «Покуда он у вас в руке, шкатулка поползет за вами вдалеке, как крот скрываясь под землею».

Королевские гонцы напрасно ищут беглянку по всей стране. Придворные в отчаянии: «ни свадьбы, значит, ни пиров, ни тортов, значит, ни пирожных… Капеллан всех больше огорчался: перекусить он утром не успел и с брачным угощеньем распрощался».

А принцесса, одетая нищенкой, бредет по дороге, ища «хоть места птичницы, хоть свинопаски даже. Но сами нищие неряхе вслед плюют». Наконец несчастную берет в прислуги фермерша — «свиные стойла убирать да тряпки сальные стирать. Теперь в чуланчике за кухней — двор принцессы». Нахалы сельские и «мужичье противно тормошат ее», да еще и насмехаются над бедняжкой. Только и радости у нее, что, запершись в воскресенье в своей каморке, вымыться, нарядиться то в одно, то в другое дивное платье и повертеться перед зеркальцем. «Ах, лунный свет слегка ее бледнит, а солнечный немножечко полнит… Всех лучше платье голубое!»

А в этих краях «держал блестящий птичий двор король роскошный и всесильный». В сей парк часто наведывался принц с толпой придворных. «Принцесса издали в него уже влюбилась». Ах, если б он любил девиц в ослиной коже! — вздыхала красавица.

А принц — «геройский вид, ухватка боевая» — как-то набрел на заре на бедную хижину и разглядел в щелку прекрасную принцессу в дивном наряде. Сраженный ее благородной наружностью, юноша не решился войти в лачугу, но, вернувшись во дворец, «не ел, не пил, не танцевал; к охоте, опере, забавам и подругам он охладел» — и думал лишь о таинственной красавице. Ему сказали, что в убогой хижине живет грязная нищенка Ослиная Шкура. Принц не верит. «Он горько плачет, он рыдает» — и требует, чтобы Ослиная Шкура испекла ему пирог. Любящая королева-мать не перечит сыну, а принцесса, «слыша эти вести», торопится замесить тесто. «Говорят: трудясь необычайно, она… совсем-совсем случайно! — в опару уронила перстенек». Но «мнение мое — тут был расчет ее». Ведь она же видела, как принц смотрел на нее в щелку!

Получив пирог, больной «пожирал его с такою страстью жадной, что, право, кажется удачею изрядной, что он кольца не проглотил». Поскольку же юноша в те дни «худел ужасно… решили медики единогласно: принц умирает от любви». Все умоляют его жениться — но он согласен взять в жены лишь ту, которая сможет надеть на палец крошечный перстенек с изумрудом. Все девицы и вдовы принимаются истончать свои пальцы.

Однако ни знатным дворянкам, ни милым гризеткам, ни кухаркам и батрачкам кольцо не подошло. Но вот «из-под ослиной кожи явился кулачок, на лилию похожий». Смех смолкает. Все потрясены. Принцесса отправляется переодеться — и через час появляется во дворце, блистая ослепительной красотой и роскошным нарядом. Король и королева довольны, принц счастлив. На свадьбу созывают владык со всего света. Образумившийся отец принцессы, увидев дочь, плачет от радости. Принц в восторге: «какой удачный случай, что тестем у него — властитель столь могучий». «Внезапный гром… Царица фей, несчастий прошлого свидетель, нисходит крестницы своей навек прославить добродетель…»

Мораль: «лучше вынести ужасное страданье, чем долгу чести изменить». Ведь «коркой хлеба и водой способна юность утолиться, в то время как у ней хранится наряд в шкатулке золотой».

Жил когда-то один очень богатый человек, у которого была синяя борода. Она так уродовала его, что, завидя этого человека, все женщины в страхе разбегались.

У соседки его, знатной дамы, были две дочери дивной красоты. Он попросил выдать за него замуж любую из этих девиц. Но ни одна из них не хотела иметь супруга с синей бородой. Не нравилось им и то, что человек этот уже несколько раз был женат и никто не знал, какая судьба постигла его жен.

Синяя Борода пригласил девушек, их мать, друзей и подруг в один из своих роскошных загородных домов, где они весело развлекались целую неделю. И вот младшей дочери стало казаться, что борода у хозяина дома не такая уж и синяя, а сам он — человек весьма почтенный. Вскоре свадьба была решена.

Через месяц Синяя Борода сказал своей жене, что уезжает по делам недель на шесть. Он просил ее не скучать, развлекаться, позвать подруг, дал ей ключи от всех покоев, кладовых, ларцов и сундуков — и запретил входить лишь в одну маленькую комнату.

Жена пообещала слушаться его, и он уехал. Тут же, не дожидаясь гонцов, прибежали подружки. Им не терпелось увидеть все богатства Синей Бороды, но при нем они приходить боялись. Теперь же, любуясь домом, полным бесценных сокровищ, гостьи с завистью превозносили счастье новобрачной, но та могла думать лишь о маленькой комнатке…

Наконец женщина бросила гостей и стремглав помчалась вниз по потайной лесенке, едва не свернув себе шею. Любопытство победило страх — и красавица с трепетом отперла дверь… В темной комнате пол был покрыт запекшейся кровью, а на стенах висели тела прежних жен Синей Бороды, которых он убил. От ужаса новобрачная уронила ключ. Подняв его, она заперла дверь и, дрожа, кинулась к себе в комнату. Там женщина заметила, что ключ запачкан кровью. Несчастная долго отчищала пятно, но ключ был волшебный, и кровь, оттертая с одной стороны, проступала с другой…

В тот же вечер вернулся Синяя Борода. Жена встретила его с показным восторгом. На другой день он потребовал у бедняжки ключи. У нее так дрожали руки, что он сразу обо всем догадался и спросил: «А где ключ от маленькой комнаты?» После разных отговорок пришлось принести запачканный ключ. «Почему он в крови? — осведомился Синяя Борода. — Вы входили в маленькую комнату? Что ж, сударыня, там вы теперь и останетесь».

Женщина, рыдая, бросилась мужу в ноги. Прекрасная и печальная, она разжалобила бы даже камень, но у Синей Бороды сердце было тверже камня. «Разрешите мне хоть помолиться перед смертью, — попросила бедняжка». «Даю тебе семь минут!» — ответил злодей.

Оставшись одна, женщина позвала сестру и сказала ей: «Сестрица Анна, посмотри, не едут ли мои братья? Они обещали сегодня навестить меня». Девушка поднялась на башню и время от времени говорила несчастной: «Ничего не видать, только солнце палит да трава на солнце блестит». А Синяя Борода, сжимая в руке большой нож, кричал: «Иди сюда!» — «Еще минуточку!» — отвечала бедняжка и все спрашивала сестрицу Анну, не видно ли братьев? Девушка заметила вдалеке клубы пыли — но это было стадо баранов. Наконец она разглядела на горизонте двоих всадников…

Тут Синяя Борода заревел на весь дом. Трепещущая жена вышла к нему, и он, схватив ее за волосы, уже хотел отрезать ей голову, но в этот миг в дом ворвались драгун и мушкетер. Выхватив шпаги, бросились они на негодяя. Тот пытался бежать, но братья красавицы пронзили его стальными клинками.

Жена унаследовала все богатства Синей Бороды. Она дала приданое сестрице Анне, когда та выходила замуж за молодого дворянина, давно любившего ее; каждому из братьев юная вдова помогла добиться капитанского чина, а потом сама обвенчалась с хорошим человеком, который помог ей забыть об ужасах первого брака.

Мораль: «Да, любопытство — бич. Смущает всех оно, на горе смертным рождено».

У одной королевы родился такой уродливый сын, что придворные долгое время сомневались — человек ли он. Но добрая фея уверяла, что он будет очень умен и сможет наделить своим умом ту особу, которую полюбит. Действительно, едва научившись лепетать, ребенок стал говорить премилые вещи. На голове у него был маленький хохолок, поэтому принца и прозвали: Рике с хохолком.

Лет через семь королева соседней страны родила двух дочерей; увидев первую — прекрасную, как день, — мать так обрадовалась, что ей едва не стало худо, вторая же девочка оказалась чрезвычайно некрасивой. Но та же фея предрекла, что дурнушка будет очень умна, а красавица — глупа и неловка, зато сможет наделить красотой того, кто ей понравится.

Девочки выросли — и красавица всегда имела куда меньший успех, чем ее умная сестра И вот однажды в лесу, куда глупышка отправилась оплакивать свою горькую долю, несчастная встретилась с уродцем Рике. Влюбившись в нее по портретам, он приехал в соседнее королевство… Девушка поведала Рике о своей беде, и тот сказал, что если принцесса решится через год выйти за него замуж, то сразу поумнеет. Красавица сдуру согласилась — и сразу заговорила столь остроумно и изящно, что Рике подумал, не дал ли он ей больше ума, чем оставил себе самому?..

Девушка вернулась во дворец, поразила всех своим умом и скоро стала главной советчицей отца; от ее дурнушки-сестры отвернулись все поклонники, и слава о прекрасной и мудрой принцессе загремела по всему свету. К красавице сваталось множество принцев, но она всех их вышучивала, пока наконец не появился один богатый, пригожий и умный королевич…

Гуляя по лесу и размышляя о выборе жениха, девушка вдруг услышала глухой шум под ногами. В тот же миг земля разверзлась, и принцесса увидела людей, готовящих роскошный пир. «Это — для Рике, завтра его свадьба», — объяснили они красавице. И тут потрясенная принцесса вспомнила, что прошел ровно год со дня ее встречи с уродцем.

А вскоре появился и сам Рике в великолепном свадебном наряде. Однако поумневшая принцесса наотрез отказалась выходить замуж за столь безобразного мужчину. И тогда Рике открыл ей, что она может наделить своего избранника красотой. Принцесса от души пожелала, чтобы Рике стал самым прекрасным и любезным принцем на свете — и чудо свершилось!

Правда, иные утверждают, что дело тут не в волшебстве, а в любви. Принцесса, восхищенная умом и верностью своего поклонника, перестала замечать его безобразие. Горб стал придавать осанке принца особую важность, ужасная хромота превратилась в манеру склоняться чуть набок, косые глаза обрели пленительную томность, а большой красный нос казался загадочным и даже героическим.

Король с удовольствием согласился выдать дочь за столь мудрого принца, и на другой день сыграли свадьбу, к которой у умного Рике уже все было готово.

Е. В. Максимова

История севарамбов

(Histoire des Sévarambes)

Утопический роман (1675–1679)

В предисловии к «Истории севарамбов» автор замечает, что книга эта — не плод богатой фантазии, а правдивые записки капитана Силена. Подтверждением тому служит не только свидетельство врача, которому капитан, находясь при смерти, передал главный труд своей жизни, но и рассказы тех, кто так или иначе был связан с таинственным кораблем под названием «Золотой дракон»…

В 1655 г. капитан Сиден отправляется на «Золотом драконе» в Восточную Индию, наконец-то сумев реализовать свою давнюю мечту о путешествиях. Вначале погода благоприятствует плаванию, но на полпути к Батавии на судно обрушивается ужасный шторм. Лишь благодаря мастерству команды «Золотой дракон» избежал неминуемой гибели. Однако достигнуть Индии не удается: сильнейший ветер относит корабль к неизвестному материку, у берегов которого судно садится на мель.

Людям, находящимся на корабле, удается выбраться на сушу. И хотя надежда на то, что рано или поздно можно будет добраться до обитаемых земель, невелика («Золотой дракон» получил серьезные повреждения), никто не отчаивается. Еды хватает, есть пресная вода, а климат кажется необычайно хорошим.

Необходимость жить в совершенно новых условиях вынуждает потерпевших кораблекрушение в первую очередь выбрать особую военную форму правления. Генералом избирают Сидена, уже сумевшего проявить свою храбость и умение руководить. Под началом капитана оказывается около трехсот мужчин и семидесяти женщин.

Постепенно жизнь небольшого поселка, названного Сиденбергом, начинает налаживаться. Люди строят жилища, заготавливают припасы, благо в лесах в изобилии водится дичь, а в реках — рыба. Но внезапное исчезновение разведывательного бота под командованием Мориса, одного из самых опытных матросов, нарушает установившееся было спокойствие.

Через некоторое время пропавший отряд возвращается, но в сопровождении двух странных кораблей. Испуганные жители Сиденберга начинают готовиться к обороне. Страх их, однако, оказывается напрасным: корабли прибыли с предложением мира от имени губернатора города Спорумб. Как объясняет Морис, земли к юго-востоку от Сиденберга населены людьми, не уступающими в развитии жителям Европы. Отряд Мориса был ими принят очень хорошо, и вскоре, согласно местным обычаям, чужестранцев должны были представить правителю Севарамба, страны, которой подчиняется Спорумб. Тогда Морис рассказал о существовании Сиденберга, и губернатор отправил с ним своего посланника, дабы тот предложил и остальным людям Сидена воспользоваться их гостеприимством.

Спорумб поражает воображение Сидена: красивые улицы, большие квадратные здания, великолепно возделанные поля, а главное — высокий уровень культуры местного населения. Многие споруи (жители Спорумба) знают европейские языки, что позволяет капитану и его людям свободно общаться с ними. Хотя к Сидену относятся с большим уважением, ему и всем остальным приходится следовать местным обычаям. Это, впрочем, не вызывает протеста, ибо законы Спорумба кажутся им справедливыми. Так, улаживается недоразумение, возникшее из-за того, что у многих женщин из Сиденберга было несколько мужей: споруи, очень щепетильные в вопросах добродетели, предложили мужчинам выбрать себе жен (многоженство отнюдь не порицалось) из числа жительниц Спорумба

Практически сразу после прибытия капитан Сиден попадает в храм Солнца, которому поклоняются местные жители, на празднование одного из самых больших торжеств страны — дня, когда множество юношей и девушек вступают в законный брак, чтобы быть вместе всю жизнь. Во время праздника капитан замечает, что большинство горожан, в том числе и сам губернатор, имеют тот или иной физический недостаток. Оказывается, в Спорумб отправляют всех неполноценных людей из других городов.

Губернатор, принявший Сидена очень хорошо, объявляет, что все чужестранцы должны предстать перед правителем Севарамба, для чего необходимо выехать немедленно. На следующий день капитан и его люди отправляются в путешествие по реке. В первом же городе, где они останавливаются на отдых, перед ними предстает поразительное зрелище: публичное наказание прелюбодеев — преступников, нарушивших законы порядочности и целомудрия, которые считаются основой жизни общества.

Постепенно все новые и новые чудеса этой страны открываются перед взором капитана Сидена. Так, в одном из городов его приглашают принять участие в охоте на диковинных зверей и в рыбной ловле, служащей жителям немалым развлечением.

Вскоре речной путь кончается, и путешественники попадают в узкую долину, лежащую меж высоких скал. Сермодас, проводник, замечает, что столица — настоящий земной рай, но путь туда лежит через ад. И когда дорога переходит в узкий тоннель, высеченный в скале, женщин охватывает паника: они решают, что действительно попали в преисподнюю. С трудом удается их успокоить, и Сермодас, огорченный тем, что его шутка была так воспринята, заявляет, что сначала он проведет только десять человек. Ошибка женщин тем не менее позволила Сидену погостить у губернатора Севарагоундо, «ворот Севарамба».

Подъем «на небо» последовал вскоре после спуска «в ад»: переправившись через гору, капитан Сиден со своими людьми оказывается совсем близко от столицы. Здесь Сермодас показывает им регулярную армию Севарамба. Войска, состоящие не только из мужчин, но и из женщин, вооружены самым современным оружием. Как объясняет Сермодас, многие жители страны бывали и в Европе, и в Азии, заимствуя все полезные новшества и тщательно оберегая тайну своей родины, чтобы к ним не проникли пороки обитателей других материков.

Севаринд — лучший город страны. Его улицы необычайно красивы, квадратные дома — осмазии — богато украшены, а храм Солнца кажется Сидену самым прекрасным зданием в мире. Вице-король принимает путешественников, как желанных гостей, и, предоставив им все необходимое для того, чтобы устроиться на новом месте, просит лишь одного: безоговорочно подчиняться законам страны.

Жизнь в Севарамбе протекает легко и спокойно: необходимый труд на пользу общества не обременяет Сидена, и он приступает к изучению языка и истории севарамбов, начиная от их первого правителя Севариаса.

Перс Севариас был потомком парси, поклоняющихся Солнцу и огню. Получив прекрасное воспитание, он еще в очень юном возрасте показал себя человеком мудрым и справедливым. Преследования врагов заставили Севариаса покинуть родину, и после многих злоключений он вместе с другими парси попал на неведомый материк. Его жители, престарамбы, как и парси, почитали Солнце как бога. Узнав об этом, Севариас объявил, что он прислан великим светилом покарать их врагов, чем снискал к себе необычайное уважение. Враги, струкарамбы, были разбиты, и Севариаса избрали вождем всех престарамбов. Остальные народы, в том числе и струкарамбы, поспешили подчиниться «посланнику Солнца».

Получив власть над большой частью обитаемых земель континента, Севариас приступил к изучению нравов местных жителей, которые жили семьями-общинами, сообща владея всем имуществом. Кроме того, Севариас построил храм Солнца, где и был вскоре объявлен вице-королем страны, ибо, по его словам, только светило — единственный правитель земли, а он, Севариас, — лишь его наместник. Все были убеждены, что он действительно избранник бога, и посему очень его почитали и подчинялись во всем.

В дальнейшем Севариас (окончание «ас» струкарамбы прибавляли к именам лиц высокого звания) показал себя справедливым и мудрым правителем страны, названной в его честь Севарамбом. Севариас решил сохранить отсутствие частной собственности и классового деления общества. Кроме того, он ввел обязанность трудиться, уничтожив праздность, — источник многих пороков. Таким образом были устранены причины раздоров, войн и других бед, омрачающих жизнь людей.

Почти сорок лет царствовал Севариас, после чего передал свою власть другому, выбранному жребием: в передаче власти по наследству мудрый правитель видел зло для общества. С тех пор все вице-короли Севарамба делали все для того, чтобы увеличить благосостояние государства, и народ беспрекословно подчинялся им, избранным самим провидением.

Законы, по которым жили и живут севарамбы, позволяют им довольствоваться всеми возможными благами. Каждый человек, не имея частной собственности, владеет тем не менее всеми богатствами страны. Все, что им необходимо, севарамбы получают с государственных складов, и им и в голову не приходит наживаться нечестным путем. Поскольку весь народ делится лишь на частных и общественных лиц, всякий может достигнуть высшей власти добрыми и разумными делами.

Население занимается в основном строительством и земледелием, но тем, у кого есть способности к искусствам, предоставляются все возможности для занятия любимым делом с самого детства. С семи лет севарамбов начинает воспитывать государство. Детям прививают желание трудиться, почтение к старшим, послушание, добродетельность. По достижении определенного возраста севарамбы вступают в законный брак, считая своим долгом воспитать «нескольких детей родине» и провести жизнь добродетельно и с пользой для общества.

Описанием нравов севарамбов заканчиваются записки капитана Сидена, прожившего шестнадцать лет в этой удивительной стране, законы и обычаи которой могут, по мнению автора, служить достойным образцом для подражания.

В. В. Смирнова

Принцесса Клевская

(La Princesse de Clèves)

Роман(1678)

Действие романа происходит в середине XVI в. Мадам де Шартр, долгие годы после смерти мужа жившая вдали от двора, и ее дочь приезжают в Париж. Мадемуазель де Шартр отправляется к ювелиру, чтобы выбрать украшения. Там ее случайно встречает принц Клевский, второй сын герцога Неверского, и влюбляется в нее с первого взгляда. Он очень хочет узнать, кто эта юная особа, и сестра короля Генриха II благодаря дружбе одной из своих фрейлин с мадам де Шартр на следующий же день представляет его юной красавице, впервые появившейся при дворе и вызвавшей общее восхищение. Выяснив, что знатность возлюбленной не уступает ее красоте, принц Клевский мечтает на ней жениться, но боится, что гордая мадам де Шартр сочтет его недостойным своей дочери оттого, что он не старший сын герцога. Герцог Неверский не желает, чтобы его сын женился на мадемуазель де Шартр, что уязвляет мадам де Шартр, считающую свою дочь завидной партией. Семья другого претендента на руку юной особы — шевалье де Гиза — также не хочет породниться с нею, и мадам де Шартр пытается найти для дочери партию, «которая возвысила бы ее над теми, кто считал себя выше ее». Она останавливает свой выбор на старшем сыне герцога де Монпансье, но из-за интриг давней любовницы короля герцогини де Валантинуа ее планы терпят крушение. Герцог Неверский внезапно умирает, и принц Клевский вскоре просит руки мадемуазель де Шартр. Мадам де Шартр, спросив мнение дочери и услышав, что она не питает особой склонности к принцу Клевскому, но уважает его достоинства и вышла бы за него с меньшей неохотой, чем за кого-либо другого, принимает предложение принца, и вскоре мадемуазель де Шартр становится принцессой Клевской. Воспитанная в строгих правилах, она ведет себя безукоризненно, и добродетель обеспечивает ей покой и всеобщее уважение. Принц Клевский обожает жену, но чувствует, что она не отвечает на его страстную любовь. Это омрачает его счастье.

Генрих II посылает графа де Рандана в Англию к королеве Елизавете, чтобы поздравить ее с вступлением на престол. Елизавета Английская, наслышанная о славе герцога Немурского, расспрашивает о нем графа с таким пылом, что король после его доклада советует герцогу Немурскому просить руки королевы Англии. Герцог посылает своего приближенного Линьероля в Англию, чтобы выяснить настроение королевы, и, ободренный полученными от Линьероля сведениями, готовится предстать перед Елизаветой. Прибыв ко двору Генриха II, чтобы присутствовать на свадьбе герцога Лотарингского, герцог Немурский на балу знакомится с принцессой Клевской и проникается к ней любовью. Она замечает его чувство и по возвращении домой рассказывает матери о герцоге с таким воодушевлением, что мадам де Шартр сразу понимает, что ее дочь влюблена, хотя сама не осознает этого. Оберегая дочь, мадам де Шартр говорит ей, что герцог Немурский, по слухам, влюблен в жену дофина, Марию Стюарт, и советует пореже бывать у королевы-дофины, чтобы не оказаться замешанной в любовные интриги. Принцесса Клевская стыдится своей склонности к герцогу Немурскому: ей подобает испытывать чувство к достойному супругу, а не к человеку, который хочет воспользоваться ею, чтобы скрыть свои отношения с королевой-дофиной. Мадам де Шартр серьезно заболевает. Утратив надежду на выздоровление, она дает дочери наказы: удалиться от двора и свято хранить верность мужу. Она уверяет, что вести добродетельную жизнь не так трудно, как кажется, — гораздо труднее перенести несчастья, которые влечет за собой любовное приключение. Мадам де Шартр умирает. Принцесса Клевская оплакивает ее и принимает решение избегать общества герцога Немурского. Муж увозит ее в деревню. Герцог приезжает проведать принца Клевского в надежде увидеться и с принцессой, но она не принимает его.

Принцесса Клевская возвращается в Париж. Ей кажется, что ее чувство к герцогу Немурскому угасло. Королева-дофина сообщает ей, что герцог Немурский отказался от своих планов просить руки английской королевы. Все считают, что только любовь к другой женщине могла подвигнуть его на это. Когда принцесса Клевская высказывает предположение, что герцог влюблен в королеву-дофину, та отвечает: герцог никогда не проявлял к ней никаких чувств, кроме светской почтительности. Судя по всему, избранница герцога не отвечает ему взаимностью, ибо его ближайший друг видам де Шартр — дядя принцессы Клевской — не замечает никаких признаков тайной связи. Принцесса Клевская догадывается, что поведение его продиктовано любовью к ней, и сердце ее преисполняется признательностью и нежностью к герцогу, пренебрегшему из любви к ней надеждами на английскую корону. Слова, как бы случайно оброненные герцогом в беседе, подтверждают ее догадку.

Чтобы не выдать своих чувств, принцесса Клевская старательно избегает герцога. Траур дает ей основание вести уединенный образ жизни, печаль ее также никого не удивляет: всем известно, как сильно она была привязана к мадам де Шартр.

Герцог Немурский крадет миниатюрный портрет принцессы Клевской. Принцесса видит это и не знает, как поступить: если потребовать во всеуслышание вернуть портрет, то все узнают о его страсти, а если сделать это с глазу на глаз, то он может объясниться ей в любви. Принцесса решает промолчать и сделать вид, будто она ничего не заметила.

В руки королевы-дофины попадает письмо, якобы потерянное герцогом Немурским. Она отдает его принцессе Клевской, чтобы та прочла его и попыталась определить по почерку, кто его написал. В письме неизвестная дама упрекает возлюбленного в неверности. Принцесса Клевская терзается ревностью. Но произошла ошибка: на самом деле письмо потерял не герцог Немурский, а видам де Шартр. Боясь утратить расположение царствующей королевы Марии Медичи, которая требует от него полного самоотречения, видам де Шартр просит герцога Немурского, чтобы тот признал себя адресатом любовного письма. Чтобы не навлечь на герцога Немурского упреков его возлюбленной, видам отдает ему сопроводительную записку, из которой видно, кем написано послание и кому оно предназначено. Герцог Немурский соглашается выручить видама де Шартра, но идет к принцу Клевскому, чтобы посоветоваться с ним, как это лучше сделать. Когда король срочно призывает к себе принца, герцог остается наедине с принцессой Клевской и показывает ей записку, свидетельствующую о его непричастности к потерянному любовному письму.

Принцесса Клевская уезжает в замок Коломье. Герцог, не находя себе места от тоски, отправляется к своей сестре герцогине де Меркёр, чье имение расположено по соседству с Коломье. Во время прогулки он забредает в Коломье и случайно подслушивает разговор принцессы с мужем. Принцесса признается принцу, что влюблена, и просит позволения жить вдали от света. Она не совершила ничего предосудительного, но не хочет подвергаться искушению. Принц вспоминает о пропаже портрета принцессы и предполагает, что она его подарила. Она объясняет, что вовсе не дарила его, но была свидетельницей кражи и промолчала, чтобы не вызвать объяснения в любви. Она не называет имя человека, пробудившего в ней столь сильное чувство, но герцог понимает, что речь идет о нем. Он чувствует себя безмерно счастливым и одновременно безмерно несчастным.

Принц Клевский жаждет узнать, кто владеет думами его жены. Хитростью ему удается выведать, что она любит герцога Немурского.

Изумленный поступком принцессы, герцог Немурский рассказывает о нем видаму де Шартру, не называя имен. Видам догадывается, что герцог имеет отношение к этой истории. Сам он в свою очередь рассказывает своей любовнице мадам де Мартиг «о необычайном поступке некоей особы, признавшейся своему мужу в страсти, которую она испытывала к другому» и уверяет ее, что предмет этой пылкой страсти — герцог Немурский. Мадам де Мартиг пересказывает эту историю королеве-дофине, а та — принцессе Клевской, которая начинает подозревать своего мужа в том, что он доверил ее тайну кому-то из друзей. Она обвиняет принца в том, что он разгласил ее тайну, и теперь она известна всем, включая герцога. Принц клянется, что свято хранил тайну, и супруги не могут понять, как их разговор стал известен.

При дворе празднуют сразу две свадьбы: дочери короля принцессы Елизаветы с королем Испанским и сестры короля Маргариты Французской — с герцогом Савойским. Король устраивает по этому случаю турнир. Под вечер, когда турнир почти закончен и все собираются расходиться, Генрих II вызывает на поединок графа Монтгомери. Во время поединка осколок копья графа Монтгомери попадает королю в глаз. Рана оказывается настолько серьезной, что король вскоре умирает.

Коронация Франциска II должна состояться в Реймсе, и весь двор отправляется туда. Узнав, что принцесса Клевская не последует за двором, герцог Немурский идет к ней, чтобы повидать ее перед отъездом. В дверях он сталкивается с герцогиней Неверской и мадам де Мартиг, выходящими от принцессы. Он просит принцессу принять его, но она передает через служанку, что почувствовала себя плохо и не может его принять. Принцу Клевскому становится известно, что герцог Немурский приходил к его жене. Он просит ее перечислить всех, кто навестил ее в этот день, и, не услышав имени герцога Немурского, задает ей прямой вопрос. Принцесса объясняет, что не виделась с герцогом. Принц страдает от ревности и говорит, что она сделала его самым несчастным человеком на свете. На следующий день он уезжает, не повидавшись с женой, но все же присылает ей письмо, полное скорби, нежности и благородства. Она отвечает ему уверениями в том, что ее поведение было и будет безупречным.

Принцесса Клевская уезжает в Коломье. Герцог Немурский, под каким-то предлогом попросив у короля отпуск для поездки в Париж, отправляется в Коломье. Принц Клевский догадывается о планах герцога и посылает молодого дворянина из своей свиты следить за ним. Пробравшись в сад и подойдя к окну павильона, герцог видит, как принцесса завязывает банты на трости, которая раньше принадлежала ему. Потом она любуется картиной, где он изображен в числе других военных, принимавших участие в осаде Меца. Герцог делает несколько шагов, но задевает за оконную раму. Принцесса оборачивается на шум и, заметив его, сразу исчезает. На следующую ночь герцог снова приходит под окно павильона, но она не появляется. Он навещает свою сестру мадам де Меркёр, живущую по соседству, и ловко подводит разговор к тому, что сестра сама предлагает ему сопровождать ее к принцессе Клевской. Принцесса прилагает все усилия, чтобы ни минуты не оставаться наедине с герцогом.

Герцог возвращается в Шамбор, где находится король и двор. Посланец принца прибывает в Шамбор даже раньше его и докладывает принцу, что герцог две ночи подряд провел в саду, а потом был в Коломье вместе с мадам де Меркёр. Принц не в силах вынести обрушившегося на него несчастья, у него начинается горячка. Узнав об этом, принцесса спешит к мужу. Он встречает ее упреками, ведь он думает, что она провела две ночи с герцогом. Принцесса клянется ему, что у нее и в мыслях не было изменить ему. Принц рад, что его жена достойна того уважения, которое он к ней испытывал, но не может оправиться от удара и через несколько дней умирает. Осознав, что она является виновницей смерти мужа, принцесса Клевская чувствует к самой себе и к герцогу Немурскому жгучую ненависть. Она горько оплакивает мужа и весь остаток жизни намерена поступать только так, как было бы приятно ему, если бы он был жив. Памятуя о том, что он высказывал опасение, как бы она после его смерти не вышла замуж за герцога Немурского, она твердо решает никогда этого не делать.

Герцог Немурский открывает видаму де Шартру свои чувства к его племяннице и просит помочь ему увидеться с ней. Видам охотно соглашается, ибо герцог кажется ему самым достойным претендентом на руку принцессы Клевской. Герцог объясняется принцессе в любви и рассказывает, как узнал о ее чувствах к нему, оказавшись свидетелем ее разговора с принцем. Принцесса Клевская не скрывает, что любит герцога, но решительно отказывается выйти за него замуж. Она считает герцога повинным в смерти своего мужа и твердо убеждена, что супружество с ним противно ее долгу.

Принцесса Клевская уезжает в свои дальние владения, где тяжко хворает. Оправившись от болезни, она переселяется в святую обитель, и ни королеве, ни видаму не удается убедить ее вернуться ко двору. Герцог Немурский отправляется к ней сам, но принцесса отказывается принять его. Часть года она живет в обители, остальное время — в своих владениях, где предается занятиям еще более благочестивым, чем в самых строгих монастырях. «И ее недолгая жизнь останется примером неповторимой добродетели».

О. Э. Гринберг

Андромаха (Andromaque)

Трагедия (1667)

Источником для этой пьесы послужил рассказ Энея из третьей книги «Энеиды» Вергилия. Действие происходит в античные времена в Эпире, области на северо-западе Греции. После падения Трои вдова убитого Гектора Андромаха становится пленницей Пирра, сына Ахилла, Пирр является царем Эпира, он сохраняет жизнь Андромахе и ее сыну, против чего выступают другие греческие цари — Менелай, Одиссей, Агамемнон. Кроме того, Пирр обещал жениться на дочери Менелая Гермионе, однако тянет со свадьбой и оказывает знаки внимания Андромахе. Цари направляют к Пирру посла, сына Агамемнона Ореста, с просьбой выполнить свои обещания — казнить Андромаху и ее сына и взять в жены Гермиону. Орест же влюблен в Гермиону и втайне надеется, что Пирр откажется от своего обещания. Встретившись с Пирром, он говорит ему, что если сын Гектора останется в живых, то в будущем начнет мстить грекам за отца. Пирр же отвечает, что не надо загадывать так далеко вперед, что мальчик — это его трофей, и лишь ему решать судьбу потомка Гектора, Пирр упрекает царей в непоследовательности и жестокости: уж если они так боятся этого ребенка, то почему же не убили его сразу, во время разграбления Трои, когда шла война и рубили всех подряд. Но во время мира «жестокости нелепы», и Пирр отказывается обагрить руки кровью. Что же касается Гермионы, то Пирр втайне надеется, что Орест убедит ее вернуться к отцу, и тогда он вздохнет свободнее, ибо его влечет к Андромахе.

Появляется Андромаха, и Пирр говорит ей, что греки требуют смерти ее сына, но он готов отказать им и даже начать войну из-за ребенка, если Андромаха вступит с ним в брак. Однако та отвечает отказом — после смерти Гектора ей не нужны ни блеск, ни слава царицы, и уж раз нельзя спасти сына, то она готова умереть вместе с ним.

Тем временем оскорбленная Гермиона говорит своей служанке, что ненавидит Пирра и хочет разрушить его союз с Андромахой, что их горести — «ей лучшая награда», но она еще колеблется и не знает, что делать — то ли отдать предпочтение Оресту, то ли надеяться на любовь Пирра.

Появляется Орест и говорит Гермионе о своей неугасимой и безнадежной любви к ней. Гермиона ведет двойную игру и отвечает Оресту, что всегда помнит о нем и порой вздыхает. Она требует, чтобы Орест узнал, что решил Пирр — отослать ее к отцу или взять в жены. Орест надеется, что Пирр откажется от Гермионы.

Пирр также ведет двойную игру и при встрече с Орестом заявляет, что передумал и готов отдать сына Гектора грекам и взять в жены Гермиону. Он поручает Оресту известить ее об этом. Тот не знает, что и думать. Пирр же говорит своему воспитателю Фениксу, что слишком долго добивался благосклонности Андромахи и слишком многим рисковал ради нее и все тщетно — в ответ одни упреки. Он не может решить окончательно, что ему делать.

Орест между тем в отчаянии — он хочет похитить Гермиону и не слушает разумных доводов своего друга Пилада, который советует ему бежать из Эпира. Орест не желает страдать один — пусть с ним страдает и Гермиона, лишившись Пирра и трона. Гермиона же, забыв об Оресте, расхваливает достоинства Пирра и уже видит себя его супругой.

К ней приходит Андромаха с просьбой уговорить Пирра отпустить ее с сыном на пустынный остров укрыться от людей. Гермиона отвечает, что от нее ничего не зависит — Андромахе самой нужно просить Пирра, ибо ей он не откажет.

Андромаха приходит к Пирру и на коленях умоляет его не отдавать сына, но тот отвечает, что во всем виновата она сама, так как не ценит его любовь и покровительство. В последний момент Пирр предлагает Андромахе выбирать: корона или смерть сына. Церемония бракосочетания уже назначена.

Подруга Андромахи Сефиза говорит ей, что материнский долг превыше всего и надо уступить. Андромаха колеблется — ведь Пирр разрушил ее город Трою, она решает спросить совета у тени Гектора.

Позже Андромаха раскрывает свой план Сефизе. Узнав волю Гектора, она решает согласиться стать Пирровой женой, но только до тех пор, пока не кончится свадебный обряд. Как только жрец закончит обряд и Пирр перед алтарем даст клятву стать отцом ее ребенку, Андромаха заколется кинжалом. Так она останется верна своему долгу перед погибшим мужем и сохранит жизнь сыну, ибо Пирр уже не сможет отказаться от своей клятвы в храме. Сефиза же должна будет напоминать Пирру, что он поклялся любить пасынка и воспитывать его.

Гермиона, узнав, что Пирр переменил свое решение и женится на троянке, требует, чтобы Орест отомстил за ее позор и убил Пирра во время церемонии в храме. Этим он заслужит ее любовь. Орест колеблется: он не может решиться на убийство царя, всадив ему нож в спину, ибо такой поступок в Греции никто не похвалит. Орест готов сразиться «в войне прямой и честной». Гермиона же требует, чтобы Пирр был убит в храме еще до бракосочетания — тогда не будет разглашен ее позор всему народу. Если же Орест откажется, то она сама пойдет в храм и убьет кинжалом Пирра, а потом и себя — ей лучше погибнуть с ним, чем оставаться живой с трусливым Орестом. Услышав это, Орест соглашается и направляется в храм совершить убийство.

Гермиона встречается с Пирром и выслушивает его оправдания: он говорит, что заслужил ее укор, но не может противиться страсти — «безвольный и влюбленный», он жаждет, рассудку вопреки, назвать женой ту, которая его не только не любит, а просто ненавидит. В этом и состоит основная мысль пьесы Расина — «препятствовать страстям напрасно, как грозе». Герои «Андромахи», как и многих пьес драматурга, не могут поступать согласно разуму и долгу не потому, что не хотят. Они знают, в чем их долг, но не свободны в своих поступках, так как не могут побороть охватившие их страсти.

Гермиона отвечает Пирру, что он пришел красоваться перед ней своей нечестностью, что он «чтит лишь произвол» и не держит своего слова. Она напоминает Пирру, как он в Трое убил старого царя Приама и «удушил» его дочь Поликсену — вот какими геройствами он «прославился».

Пирр замечает в ответ, что раньше ошибался, считая, что Гермиона любит его. Но теперь, после таких слов понимает, что она хотела стать его женой лишь по долгу, а не по любви. Тем легче ей будет перенести его отказ.

Услышав это, Гермиона приходит в ярость — разве она не любила Пирра? Как смеет он так говорить! Ведь она приплыла к нему «с другого края света», где не один герой искал ее руки, и долго ждала, когда же Пирр объявит ей свое решение. Теперь же она грозит ему расплатой: боги отомстят ему за то, что он нарушает свои обещания.

Оставшись одна, Гермиона пытается разобраться в своих чувствах. Она разрывается между любовью и ненавистью и все же решает, что Пирр должен умереть, раз уж он не достался ей, ибо она слишком многим пожертвовала ради него. Если же Орест не решится на убийство, то она сама совершит его, а потом заколет и себя. Ей уже все равно, кто умрет — Орест или Пирр, лишь бы как-то излить свой гнев.

Появляется Орест и рассказывает Гермионе о том, как его отряд вошел в храм и после совершения обряда зарубил Пирра. Она, слыша это, приходит в ярость и проклинает Ореста. Вместо того чтобы возликовать, она обвиняет его в гнусном убийстве героя. Орест напоминает ей, что все сделал по ее приказу. Она же отвечает ему, что он поверил словам влюбленной женщины, у которой помрачился рассудок, что она совсем не того хотела, о чем говорила, что у нее «сердце и уста между собой в разладе». Орест должен был дать ей одуматься и не спешить с подлым мщением Пирру.

Орест в одиночестве размышляет о том, как смог он, забыв доводы рассудка, совершить подлое убийство и — для кого же? — для той, кто, навязав ему гнусную роль убийцы, за все отплатила неблагодарностью! Орест сам себя презирает после всего происшедшего. Появляется его друг Пилад и призывает Ореста бежать из Эпира, ибо толпа врагов хочет убить их. Гермиона же, оказывается, покончила с собой над трупом Пирра. При этих словах Орест понимает, что боги решили его наказать, что он рожден на свет несчастным и теперь ему остается утонуть в крови Пирра, Гермионы и своей собственной. Он бредит — ему кажется, что это Пирр, а не Пилад стоит перед ним и его целует Гермиона. Потом ему мерещатся эринии, головы которых увиты змеями. Это богини мщения, преследующие Ореста за убийство матери, Клитемнестры. Согласно мифу, Орест отомстил матери за убийство отца, Агамемнона. С тех пор его всю жизнь преследуют эринии. В конце пьесы Орест просит эриний уступить место Гермионе — пусть она мучает его.

А. П. Шишкин

Британнк (Britannicus)

Трагедия (1669)

Действие происходит в Древнем Риме во дворце императора Нерона. Он взошел на трон незаконно, благодаря своей матери Агриппине. Императором должен был стать Британик, сын второго мужа Агриппины Клавдия, но она сумела подкупить армию и сенат и возвела на трон своего сына. Нерон, вопреки влиянию своих высоконравственных наставников воина Бурра и драматурга Сенеки, которого отправляют в ссылку, уже начинает показывать свой гнусный характер и выказывает неуважение к матери, которой обязан всем. Он не скрывает своей вражды к Британику, видя в нем соперника.

Агриппина предчувствует, что Нерон будет жестоким тираном, что он лжив и двуличен. Он похищает возлюбленную Британика Юнию, из рода императора Августа, и держит у себя во дворце. Нерон сторонится матери и не слушает ее советов, как управлять Римом. Она хотела бы вернуть то время, когда юный Нерон еще не был опьянен своим могуществом, не знал, как угодить Риму и перекладывал на плечи матери все бремя власти. Тогда «незримая» Агриппина, скрытая за занавесом, могла слышать все, что говорили цезарю сенаторы, приглашенные во дворец, и она знала, как управлять государством, и указывала сыну, что делать. Теперь же Агриппина обвиняет Бурра в том, что он возводит преграды между ней и цезарем, чтобы вместе с ним править. Бурр возражает ей: он воспитывал императора, а не покорного слугу, который во всем будет слушаться матери. Агриппина уязвлена тем, то сын правит самостоятельно, и считает, что Нерон препятствует браку Юнии и Британика, которого добивается она, и тем самым дает матери понять, что ее мнение уже ничего не значит.

Британик рассказывает Агриппине, что Юнию ночью легионеры насильно привели во дворец. Агриппина готова помочь Британику. Он сомневается в ее искренности, однако его наставник Нарцисс уверяет его, что Нерон обидел свою мать и она будет действовать с Британиком заодно. Главное, советует он, — быть твердым и не жаловаться на судьбу, ибо во дворце чтят силу, а к жалобам безучастны. Британик в ответ сетует, что друзья отца от него отвернулись и Нерону известен каждый его шаг.

В своих покоях Нерон с Бурром и Нарциссом обсуждают поведение Агриппины. Император многое прощает своей матери, которая настраивает против него Британика. Нерон признается Нарциссу, что влюблен в Юнию, а тот сообщает, что у цезаря есть счастливый соперник — Британик. Нерон хочет развестись со своей женой Октавией под предлогом, что от нее не имеет наследника трона. Но он боится матери, которая поднимет шум, если сын восстанет на «святость Гименея» и захочет разорвать узы, благословленные ею. Нарцисс обещает передать цезарю все, о чем узнает он от Британика.

Нерон собирается расстроить брак Юнии и Британика. Встретив Юнию во дворце, он восхищается ее красотой. Юния говорит, что сочетать ее браком с Британиком — воля отца Британика, покойного императора Клавдия, и Агриппины. Нерон возражает ей, что желание Агриппины ничего не значит. Он сам выберет мужа Юнии. Она напоминает цезарю, что не может вступать в брак с неравным себе по крови, ведь она из императорского рода. Нерон объявляет ей, что он сам будет ее супругом, ибо во всей империи лишь он один достоин такого сокровища. Небеса отвергли его союз с Октавией, и Юния по праву займет ее место. Юния поражена. Нерон требует, чтобы Юния выказала холодность Британику, в противном случае того ждет кара. Нерон будет наблюдать за их встречей.

При встрече с Британиком Юния умоляет его быть осторожным, ибо у стен есть уши. Британик не понимает, почему она так пуглива, ему кажется, что Юния забыла его и пленилась Нероном.

Подслушав их разговор, Нерон убеждается, что Британик и Юния любят друг друга. Он решает помучить соперника и приказывает Нарциссу разжечь в Британике сомнения и ревность. Нарцисс готов сделать для императора все, что угодно.

Бурр советует Нерону не ссориться с матерью, которая имеет влияние в Риме, а чтобы не раздражать Агриппину, он должен перестать встречаться с Юнией и оставить мысли о разводе с Октавией. Нерон не желает слушать своего наставника и заявляет, что не дело воина судить о любви — пусть Бурр советует ему, как поступать в бою. Оставшись один, Бурр размышляет о том, насколько своенравен Нерон, не слушает никаких советов, хочет, чтобы все совершалось по его воле. Это опасно. Бурр решает посоветоваться с Агриппиной.

Агриппина обвиняет Бурра, что он не смог держать в узде молодого императора, который отстранил от трона мать, а теперь еще и хочет развестись с Октавией. Агриппина замышляет с помощью войск и Британика восстановить свою власть. Бурр не советует ей так поступать, ибо Агриппину никто не послушает, а Нерон только придет в ярость. Императора можно уговорить лишь «кротостью речей».

Британик сообщает Агриппине, что у него в сенате есть сообщники, готовые выступить против императора. Но Агриппина не хочет помощи сената и собирается угрозами заставить Нерона отказаться от Юнии, а если это не поможет, то оповестить Рим о замыслах цезаря.

Британик обвиняет Юнию в том, что она забыла его ради Нерона. Юния умоляет верить ей и ждать «лучших дней», она предупреждает Британика, что он в опасности, ибо Нерон подслушал их разговор и требовал, чтобы Юния отвергла Британика, угрожая ему расправой. Появляется Нерон и требует, чтобы Британик ему повиновался. Тот с негодованием отвечает, что у цезаря нет права на глумление, насилие и развод с женой, что римский народ не одобрит поступки императора. Нерон же считает, что народ молчит, а это главное. Юния умоляет Нерона пощадить Британика, ведь это его брат (отец Британика усыновил Нерона), и ради их примирения готова стать весталкой. Император приходит в ярость и велит взять Британика под стражу. Он винит во всем Агриппину и приказывает приставить к ней охрану.

Агриппина и Нерон встречаются, и Агриппина произносит свой знаменитый монолог о том, сколько злодейств совершила она ради того, чтобы Нерон стал императором. Она подкупила сенат, который разрешил ее брак с ее дядей, императором Клавдием. Потом она упросила Клавдия усыновить Нерона, затем по ее наговорам Клавдий отдалил от себя всех тех, кто мог бы помочь его сыну Британику унаследовать престол. Когда же Клавдий умер, то она скрыла от Рима это, а Бурр уговорил войска присягнуть Нерону, а не Британику. Потом двойная весть была сразу объявлена народу: Клавдий мертв, а цезарем стал Нерон. Сын же вместо благодарности отдалился от матери и окружил себя беспутными юнцами.

Нерон в ответ заявляет матери, что она привела его на трон наверное уж не для того, чтобы управлять им и державой. Ведь Риму нужен владыка, а не владычица, Нерон обвиняет мать в заговоре против него. Агриппина отвечает, что он сошел с ума, что всю жизнь свою она посвятила лишь ему. Она готова умереть, но предупреждает цезаря, что римский народ этого не простит Нерону. Агриппина требует, чтобы Нерон отпустил Британика и не ссорился с ним. Тот на словах обещает все исполнить.

При встрече с Бурром Нерон говорит ему, что пора покончить с Британиком, а потом легко будет укротить и его мать. Бурр в ужасе, а Нерон заявляет, что не собирается считаться с мнением народа и кровь ему нипочем. Бурр призывает цезаря не вставать на путь зла, ибо это кровавый путь — друзья Британика поднимут голову и станут мстить, разгорится страшная вражда, и в каждом подданном цезарю будет чудиться враг. Гораздо благороднее творить добро. Бурр на коленях умоляет Нерона помириться с Британиком. Тот уступает.

К Нерону приходит Нарцисс и говорит, что достал у известной в Риме отравительницы Локусты быстродействующий яд, чтобы отравить Британика. Нерон колеблется, однако Нарцисс пугает его тем, что Британик может узнать о яде и начнет мстить. Нерон отвечает что не хочет прослыть братоубийцей. Нарцисс же призывает цезаря быть выше добра и зла и ни от кого не зависеть — делать лишь то, что тот считает нужным. Доброта лишь свидетельствует о слабости правителя, перед злом же все склоняются. Если Нерон отравит брата и разведется с женой, то никто в Риме ему слова не скажет. Нерон должен заткнуть рты своим наставникам Бурру и Сенеке и править сам.

Тем временем Британик сообщает Юнии, что Нерон помирился с ним и созывает в честь этого пир. Британик рад, что теперь нет преград между ним и Юнией. Но Юния встревожена, она предчувствует беду. Нерону нельзя верить, он страшный лицемер, как и его окружение. Она считает, что этот пир всего лишь западня.

Появляется Агриппина и говорит, что Британика уже все ждут, а цезарь хочет поднять кубок за их дружбу. Агриппина уверяет Юнию, что она добилась от Нерона всего, чего хотела, что у него больше нет от матери тайн и что он не способен на злое дело.

Вбегает Бурр и сообщает, что Британик при смерти, что Нерон искусно скрыл от всех свой замысел и на пиру дал Британику чашу с вином, в которое Нарцисс положил яд. Британик выпил за дружбу с Нероном и упал бездыханный. Окружение Нерона спокойно смотрело на императора, а взор того не омрачился. Нарцисс же не мог скрыть своей радости. Бурр покинул зал.

Агриппина заявляет Нерону, что знает, кто отравил Британика. Тот с показным удивлением спрашивает, о ком она говорит. Агриппина отвечает — это он, Нерон, совершил убийство. Появившийся Нарцисс выдает цезаря и заявляет, что тому нет нужды скрывать свои дела. Агриппина горько упрекает Нерона в том, что цезарь избрал себе достойных пособников и столь же достойно начал с отравления брата. Теперь очередь, видимо, за ней. Но смерть матери ему даром не пройдет — совесть не даст покоя, пойдут новые убийства и в конце концов Нерон падет жертвой собственных злодейств.

Оставшись вдвоем, Агриппина и Бурр говорят, что их ждет смерть и они к ней готовы — цезарь на все способен. Появляется подруга Агриппины Альбина и сообщает, что Юния, узнав о смерти Британика, бросилась на площадь к статуе Августа и при народе молила его позволить ей стать весталкой и не быть опозоренной Нероном. Народ повел ее в храм. Нерон не посмел вмешаться, но угодливый Нарцисс попытался воспрепятствовать Юнии и был убит толпой. Увидев это, Нерон в бессильной ярости вернулся во дворец и бродит там. Он что-то замышляет. Агриппина и Бурр решают еще раз воззвать к совести и благоразумию императора ради предотвращения зла.

А. П. Шишкин

Береника (Bérénice)

Трагедия (1670)

Источником трагедии послужило жизнеописание императора Тита в книге римского историка Гая Светония Транквилла «Жизнь двенадцати цезарей». Император Тит хочет жениться на палестинской царице Беренике, однако римские законы запрещают брак с неримлянкой, и народ может не одобрить решение цезаря. Действие происходит во дворце Тита.

В Беренику влюблен Антиох, царь Комагены, области в Сирии, присоединенной к Римской империи, который верно служит Титу и сохраняет свой царский титул. Он давно уже ждет случая поговорить с Береникой и узнать, каково ее решение: если она готова стать женой Тита, то Антиох покинет Рим. Антиох при встрече с ней признается, что все пять лет, с тех пор, как ее встретил, любит ее, однако Береника отвечает ему, что всегда любила только Тита и любовь ей дороже власти и венца императора.

Береника беседует со своей наперсницей Фойникой, и та предполагает, что Титу будет трудно обойти закон. Но Береника верит в Тита и его любовь и ждет, когда ее приветствовать придет «сенат надменный».

Тем временем Тит выспрашивает своего наперсника Паулина о том, что думают в Риме о нем и Беренике. Императора интересует не мнение раболепного двора и вельмож — они всегда готовы терпеть любую прихоть цезаря, как терпели и одобряли «все низости Нерона». Тита интересует мнение народа, и Паулин отвечает ему, что хоть красотой Береника достойна венца, но никто в столице «назвать бы не хотел ее императрицей». Никто из предшественников Тита не нарушал закон о браке. И даже Юлий Цезарь, любивший Клеопатру, «назвать своей женой египтянку не смог». И жестокий Калигула, и «мерзостный» Нерон, «поправшие все то, что люди чтят от века», уважали закон и «брака гнусного при них не видел свет». А бывший раб Феликс, ставший прокуратором Иудеи, был женат на одной из сестер Береники, и никому в Риме не понравится, что на трон взойдет та, чья сестра взяла в мужья вчерашнего раба. Тит признается, что он долго боролся с любовью к Беренике, и теперь, когда умер его отец, а на его плечи лег тяжелый груз власти, Тит должен отказаться от самого себя. За ним следит народ, и император не может начать свое правление с нарушения закона, Тит решает обо всем сказать Беренике, его страшит этот разговор.

Береника беспокоится о своей судьбе — траур Тита по отцу кончился, но император молчит. Она верит, что Тит любит ее. Тит страдает и никак не осмеливается сказать Беренике, что должен отказаться от нее. Береника не может понять, в чем она провинилась. Может быть, он боится нарушить закон? Но он сам говорил ей, что никакой закон не сможет разлучить их. Может быть, Тит узнал о ее встрече с Антиохом, и в нем заговорила ревность?

Тит узнает, что Антиох собирается уехать из Рима, и очень удивлен и раздосадован — ему нужен его старый друг, с которым они вместе воевали. Тит сообщает Антиоху, что должен расстаться с Береникой: он — цезарь, который решает судьбы мира, но не властен отдать свое сердце той, которую любит. Рим согласится признать его супругой только римлянку — «любую, жалкую — но лишь его кровей», и если император не простится с «дочерью Востока», то «на глазах у ней разгневанный народ ее изгнания потребовать придет». Тит просит Антиоха сообщить ей его решение. Он хочет, чтобы его друг вместе с Береникой уехали на Восток и оставались бы добрыми соседями в своих царствах.

Антиох не знает, что делать — плакать или смеяться. Он надеется, что по пути в Иудею ему удастся уговорить Беренику на брак с ним после того, как ее отверг цезарь. Аршак, его друг, поддерживает Антиоха — ведь он будет рядом с Береникой, а Тит далеко.

Антиох пытается поговорить с Береникой, но не решается прямо сказать, что ее ждет. Чувствуя неладное, Береника требует откровенности, и Антиох сообщает ей о решении Тита. Она не хочет верить и желает все сама узнать от императора. Антиоху же отныне запрещает приближаться к ней.

Тит перед встречей с Береникой думает, как ему поступить. Он всего семь дней на троне после смерти отца, а все его мысли не о государственных делах, а о любви. Однако император понимает, что он не принадлежит себе, он ответствен перед народом.

Появляется Береника и спрашивает его, правду ли ей сказали? Цезарь отвечает, что, как ни тяжело для него такое решение, но им придется расстаться. Береника упрекает его — он должен был сказать о римских законах тогда, когда они только встретились. Ей легче было бы вынести отказ. Тит отвечает Беренике, что не знал, как сложится его судьба, и не думал, что станет императором. Теперь же он не живет — жизнь кончилась, теперь он царствует. Береника спрашивает, чего страшится цезарь — восстания в городе, в стране? Тит отвечает, что если «обычаев отцовских оскорбление» вызовет волнения, то ему придется силой утвердить свой выбор, «а за молчание народное платить», и неизвестно, какой ценой. Береника предлагает изменить «неправедный закон». Но Тит дал клятву Риму «закон его блюсти», это его долг, «иного нет пути, и надо по нему идти неколебимо». Надо держать слово, как держали его предшественники. Береника в отчаянии упрекает цезаря в том, что он считает высшим долгом «вырыть ей могилу». Она не хочет оставаться в Риме «потехой римлянам враждебным и злорадным». Она решает покончить с собой. Тит приказывает слугам следить за Береникой и не дать ей совершить задуманное.

Весть о разрыве цезаря с царицей разносится по городу — «ликует Рим, открыт народу каждый храм». Антиох в волнении — он видит, что Береника мечется «в горести безмерной» и требует кинжал и яд.

Тит вновь встречается с Береникой, и она объявляет ему, что уезжает. Она не хочет слушать, как народ злорадствует. Тит же отвечает ей, что не может с ней расстаться, но не может и отказаться от трона, бросить римский народ. Если бы он так поступил и уехал с Береникой, то тогда она сама стала бы стыдиться «воителя без полков и цезаря без венца». Власть и брак с царицей несовместимы, но и душа императора не может больше выносить такой муки — он готов к смерти, если Береника не даст ему клятву, что не наложит на себя руки.

Появляется Антиох — он долго скрывал от цезаря свою любовь к царице, но не может скрывать больше. Видя, как они страдают, он готов ради цезаря и Береники отдать свою жизнь в жертву богам, чтобы они смилостивились, Береника, «повергнутая в стыд» величием душ обоих, видя такую готовность к самопожертвованию Тита и Антиоха, умоляет их не страдать так из-за нее, она этого недостойна. Царица согласна жить в разлуке и просит Тита забыть о ней. Антиоха же она призывает забыть о любви. Память о всех троих останется в летописях как пример любви самой нежной, пламенной и безнадежной.

А. П. Шишкин

Ифигения (Ifigénie)

Трагедия (1674)

Действие происходит в Авлиде, в лагере Агамемнона Тоскующий царь будит верного слугу Аркаса. Тот чрезвычайно удивлен удрученным видом своего господина: потомку богов Агамемнону во всем благоволит удача — недаром на его дочери хочет жениться бестрепетный воитель Ахилл, главнейший из греческих героев. Ифигения скоро прибудет вместе с матерью в Авлиду, где должен совершиться брачный обряд. Царь плачет, и Аркас испуганно спрашивает, не случилось ли какого несчастья с его детьми или супругой. Агамемнон в ответ восклицает, что не допустит смерти дочери. увы, он совершил ужасную ошибку, но твердо намерен ее исправить. Когда небывалый штиль сковал греческие корабли в гавани, братья Атриды обратились к жрецу Калхасу, и тот возгласил волю богов: греки должны принести в жертву юную деву, в чьих жилах течет кровь Елены — путь на Трою будет закрыт, пока Ифигения не взойдет на алтарь Дианы. Потрясенный Агамемнон готов был вступить в борьбу с коварной судьбой и отказаться от похода, но хитроумный улисс сумел переубедить его. Гордость и тщеславие пересилили родительскую жалость: царь дал согласие на страшную жертву и, чтобы заманить Ифигению с Клитемнестрой в Авлиду, прибегнул к обману — написал письмо от имени Ахилла, который в то время выступил в поход против врагов своего отца. Герой уже вернулся, однако пугает царя не гнев его, а то, что Ифигения в счастливом неведении летит навстречу своей любви — к своей гибели. Лишь преданный Аркас может предотвратить беду: нужно перехватить женщин в пути и сказать им, будто Ахилл желает отложить свадьбу и что виной тому Эрифила — пленница, вывезенная с Лесбоса. Истинную подоплеку никто не должен узнать, иначе ахейцы взбунтуются против малодушного царя, а Клитемнестра никогда не простит замысла отдать на заклание дочь.

В шатер Агамемнона являются Ахилл и улисс. Юный герой, не подозревая об уловке с письмом, жаждет пойти под венец с любимой — кроме того, ему не терпится покарать надменный Илион. Агамемнон напоминает ему о неизбежной гибели под стенами Трои, но Ахилл не желает ничего слушать: парки возвестили матери Фетиде, что ее сына ждет либо долгая жизнь в безвестности, либо ранняя гибель и вечная слава — он выбирает второй жребий. улисс с удовлетворением слушает эти пылкие речи: напрасно Агамемнон боялся, что Ахилл воспрепятствует жертвоприношению, без которого не состоится долгожданный поход. Угадывая смятение царя, улисс укоряет его за отступничество: в свое время именно Агамемнон заставил женихов Елены поклясться в том, что они станут ее верными защитниками — ахейцы оставили дома, любимых жен и детей только ради поруганной чести Менелая. Царь гневно отвечает, что о величии души легко рассуждать, когда льется чужая кровь — вряд ли улисс проявил бы подобную непоколебимость в отношении собственного сына Телемака. Тем не менее слово будет сдержано, если Ифигения прибудет в Авлиду. Быть может, боги не хотят ее гибели: она могла задержаться в пути или же мать приказала ей остаться в Аргосе. Царь осекается на полуслове, увидев своего слугу Эврибата Тот сообщает, что царица прибыла, хотя свадебный поезд сбился с дороги и долго плутал в темном лесу. С Клитемнестрой и Ифигенией едет юная пленница Эри-фила, которая желает вопросить жреца Калхаса о своей судьбе. Греческое войско ликует, приветствуя семью любимого царя. Агамемнон в ужасе — теперь дочь обречена. улисс, догадавшись об уловке царя, пытается утешить его: такова воля богов, и смертным нельзя роптать на них. Зато впереди ждет блистательная победа: Елена будет возвращена Менелаю, а Троя повержена во прах — и все это благодаря мужеству Агамемнона!

Пленница Эрифила раскрывает душу наперснице Дорине. Судьба преследует ее с младенчества: она не знает своих родителей, и было предсказано, что тайна рождения откроется ей лишь в смертный час. Но самое тяжкое испытание ждет ее впереди — это свадьба Ифигении и Ахилла. Эрифила признается изумленной Дорине, что влюбилась в героя, который отнял у нее свободу и девичью честь — этот кровавый злодей покорил ее сердце, и только ради него она отправилась в Авлиду. Завидев Агамемнона с дочерью, Эрифила отходит в сторону. Ифигения ластится к отцу, пытаясь понять причину его явного смущения и холодности. Царь спешит уйти, и Ифигения делится своими тревогами с Эрифилой: отец печален, а жених не показывается на глаза — быть может, он теперь думает только о войне. Входит взбешенная Клитемнестра с письмом в руке. Намерения Ахилла изменились: он предлагает отсрочить свадьбу — такое поведение недостойно героя. Царской дочери не пристало ждать от него милости, поэтому обе они должны немедленно покинуть лагерь. Эрифила не может скрыть своей радости, и Ифигения внезапно догадывается, отчего пленница так стремилась в Авлиду — причиной тому вовсе не Калхас, а любовь к Ахиллу. Теперь все стало понятно — и удрученный вид отца, и отсутствие жениха. В этот момент появляется сам Ахилл, и Ифигения гордо объявляет ему о своем немедленном отъезде. Изумленный Ахилл обращается за разъяснениями к Эрифиле: он тaк спешил увидеться с невестой, хотя Агамемнон и твердил, что дочь не приедет — отчего же Ифигения избегает его и что означают туманные речи Улисса? Если кто-то вздумал над ним подшутить, он воздаст обидчику сполна. Эрифила поражена в самое сердце: Ахилл любит Ифигению! Но еще не все потеряно: царь явно боится за дочь, царевну в чем-то обманывают, от Ахилла что-то скрывают — возможно, еще удастся насладиться мщением.

Клитемнестра изливает свои обиды Агамемнону: они с дочерью уже готовы были уехать, но тут явился встревоженный Ахилл и умолил их остаться — он поклялся отомстить презренным клеветникам, обвинившим его в измене Ифигении. Агамемнон с готовностью признает, что напрасно доверился ложному слуху. Он лично отведет дочь к алтарю, но царице не следует показываться в лагере, где все дышит предчувствием кровопролития. Клитемнестра ошеломлена — лишь матери подобает передать дочь в руки жениха. Агамемнон непоколебим: если царица не хочет прислушаться к просьбе, пусть подчинится приказу. Как только царь уходит, появляются счастливые Ахилл и Ифигения. Царевна просит жениха даровать свободу Эрифиле в этот радостный для них обоих час, и Ахилл с готовностью обещает.

Верному Аркасу поручено отвести Ифигению к алтарю. Слуга дал зарок молчать, но не выдерживает и сообщает о том, какая судьба уготована царевне. Клитемнестра падает к ногам Ахилла, умоляя спасти дочь. Герой, потрясенный унижением царицы, клянется поразить любого, кто посмеет поднять руку на Ифигению — царю же придется ответить за свой обман. Ифигения умоляет жениха смирить свой гнев: никогда она не осудит горячо любимого отца и во всем покорится его воле — конечно, он спас бы ее, если бы это было в его силах. Ахилл не может скрыть обиды: неужели отец, обрекающий ее на смерть, ей дороже того, кто выступил на ее защиту? Ифигения кротко возражает, что любимый ей дороже жизни: она бестрепетно встретила весть о скорой смерти, но едва не лишилась чувств, услышав ложный слух о его измене. Наверное, своей безмерной любовью к нему она и разгневала небеса. Эрифила, оставшись наедине с Дориной, клокочет от ярости. Как испугался за Ифигению бестрепетный Ахилл! Этого она сопернице никогда не простит, и тут все средства хороши: Агамемнон, судя по всему, не потерял надежды спасти дочь и хочет ослушаться богов — об этом кощунственном замысле нужно оповестить греков. Тем самым она не только отомстит за свою поруганную любовь, но и спасет Трою — Ахилл никогда больше не встанет под знамена царя.

Клитемнестра язвительно приветствует мужа — теперь ей известно, какую судьбу он уготовил дочери. Агамемнон понимает, что Аркас не сдержал слова. Ифигения нежно утешает отца: она не посрамит своего рода и без страха подставит грудь под жертвенный клинок — ей страшно только за любимых, за мать и за жениха, которые не хотят смириться с подобной жертвой. Клитемнестра объявляет, что не отдаст дочь и будет сражаться за нее, как львица за свое дитя. Если Менелай жаждет обнять неверную жену, пусть платит собственной кровью: у него тоже есть дочь — Гермиона. Мать уводит Ифигению, а в царский шатер врывается Ахилл. Он требует объяснений: до его ушей донесся странный, позорный слух — будто бы Агамемнон решился умертвить собственную дочь. Царь надменно отвечает, что не обязан Ахиллу отчетом и волен распоряжаться судьбою дочери. За эту жертву Ахилл может винить и самого себя — разве не он больше всех рвался к стенам Трои? Юный герой в ярости восклицает, что не желает и слышать о Трое, которая не сделала ему никакого зла — он дал обет верности Ифигении, а вовсе не Менелаю! Раздраженный Агамемнон уже готов обречь дочь на заклание — иначе люди могут подумать, будто он испугался Ахилла. Однако жалость берет верх над тщеславием: царь велит жене и дочери в строжайшей тайне покинуть Авлиду. Эрифила на мгновение колеблется, но ревность оказывается сильнее, и пленница принимает решение все рассказать Калхасу.

Ифигения вновь в греческом лагере. Все пути для бегства закрыты. Отец запретил ей даже думать о женихе, но она мечтает увидеться с ним в последний раз. Является полный решимости Ахилл: он приказывает невесте следовать за ним — отныне она должна подчиняться мужу, а не отцу. Ифигения отказывается: гибель страшит ее меньше, чем бесчестье. Она клянется поразить себя собственной рукой — царская дочь не будет покорно ждать удара. Обезумевшая от горя Клитемнестра проклинает предавшую их Эрифилу — сама ночь не изрыгала более страшного чудовища! Ифигению уводят, и вскоре Клитемнестра слышит громовые раскаты — это Калхас проливает на алтаре кровь богов! Аркас прибегает с известием, что Ахилл прорвался к жертвеннику со своими людьми и выставил вокруг Ифигении охрану — теперь жрецу к ней не подступиться. Агамемнон, не в силах смотреть на гибель дочери, закрыл лицо плащом. В любую секунду может начаться братоубийственная резня.

Входит улисс, и Клитемнестра вскрикивает от ужаса — Ифигения мертва! улисс отвечает, что кровь на алтаре пролилась, но дочь ее жива. Когда все греческое войско уже готово было броситься на Ахилла, жрец Калхас вдруг возгласил о новом знамении: на сей раз боги точно указали жертву — ту Ифигению, что была рождена Еленой от Тесея. Гонимая своей страшной судьбой, девушка прибыла в Авлиду под чужим именем — как рабыня и пленница Ахилла. Тогда воины опустили мечи: хоть многим было жаль царевну Эрифилу, все согласились с приговором. Но Калхас не сумел поразить дочь Елены: кинув на него презрительный взгляд, она сама пронзила свою грудь мечом. В тот же миг на алтаре показалась бессмертная Диана — явный знак того, что мольбы ахейцев достигли небес. Выслушав этот рассказ, Клитемнестра возносит горячую благодарность Ахиллу.

Е. Д. Мурашкинцева

Федра (Phèdre)

Трагедия (1676)

Ипполит, сын афинского царя Тесея, отправляется на поиски отца, который где-то странствует уже полгода. Ипполит — сын амазонки. Новая жена Тесея Федра невзлюбила его, как все считают, и он хочет уехать из Афин. Федра же больна непонятной болезнью и «жаждет умереть». Она говорит о своих страданиях, которые ей послали боги, о том, что вокруг нее заговор и ее «решили извести». Судьба и гнев богов возбудили в ней какое-то греховное чувство, которое ужасает ее саму и о котором она боится сказать открыто. Она прилагает все усилия, чтобы превозмочь темную страсть, но тщетно. Федра думает о смерти и ждет ее, не желая никому открыть свою тайну.

Кормилица Энона опасается, что у царицы мутится разум, ибо Федра сама не знает, что говорит. Энона упрекает ее в том, что Федра хочет оскорбить богов, прервав своей «жизни нить», и призывает царицу подумать о будущем собственных детей, о том, что у них быстро отнимет власть рожденный амазонкой «надменный Ипполит». В ответ Федра заявляет, что ее «греховная жизнь и так уж слишком длится, однако ее грех не в поступках, во всем виновато сердце — в нем причина муки. Однако в чем ее грех, Федра сказать отказывается и хочет унести свою тайну в могилу. Но не выдерживает и признается Эноне, что любит Ипполита. Та в ужасе. Едва Федра стала женой Тесея и увидела Ипполита, как «то пламень, то озноб» ее терзают тело. Это «огонь всевластный Афродиты», богини любви. Федра пыталась умилостивить богиню — «ей воздвигла храм, украсила его», приносила жертвы, но тщетно, не помогли ни фимиам, ни кровь. Тогда Федра стала избегать Ипполита и разыгрывать роль злобной мачехи, заставив сына покинуть дом отца. Но все тщетно.

Служанка Панопа сообщает, что получено известие, будто супруг Федры Тесей умер. Поэтому Афины волнуются — кому быть царем: сыну Федры или сыну Тесея Ипполиту, рожденному пленной амазонкой? Энона напоминает Федре, что на нее теперь ложится бремя власти и она не имеет права умирать, так как тогда ее сын погибнет.

Арикия, царевна из афинского царского рода Паллантов, которых Тесей лишил власти, узнает о его смерти. Она обеспокоена своей судьбой. Тесей держал ее пленницей во дворце в городе Трезене. Ипполит избран правителем Трезена и Йемена, наперсница Арикии полагает, что он освободит царевну, так как Ипполит к ней неравнодушен. Арикию же пленило в Ипполите душевное благородство. Храня с прославленным отцом «в высоком сходство, не унаследовал он низких черт отца». Тесей же печально прославился тем, что соблазнял многих женщин.

Ипполит приходит к Арикии и объявляет ей, что отменяет указ отца о ее пленении и дает ей свободу. Афинам нужен царь и народ выдвигает трех кандидатов: Ипполита, Арикию и сына Федры. Однако Ипполит, согласно древнему закону, если он не рожден эллинкой, не может владеть афинским троном. Арикия же принадлежит к древнему афинскому роду и имеет все права на власть. А сын Федры будет царем Крита — так решает Ипполит, оставаясь правителем Трезена. Он решает ехать в Афины, чтобы убедить народ в праве Арикии на трон. Арикия не может поверить, что сын ее врага отдает ей трон. Ипполит отвечает, что никогда раньше не знал, что такое любовь, но когда увидел ее, то «смирился и надел любовные оковы». Он все время думает о царевне.

Федра, встретясь с Ипполитом, говорит, что боится его: теперь, когда Тесея нет, он может обрушить свой гнев на нее и ее сына, мстя за то, что его изгнали из Афин. Ипполит возмущен — так низко поступить он бы не смог. Кроме того, слух о смерти Тесея может быть ложным. Федра, не в силах совладать со своим чувством, говорит, что если бы Ипполит был старше, когда Тесей приехал на Крит, то он тоже мог бы совершить такие же подвиги — убить Минотавра и стать героем, а она, как Ариадна, дала бы ему нить, чтобы не заблудиться в Лабиринте, и связала бы свою судьбу с ним. Ипполит в недоумении, ему кажется, что Федра грезит наяву, принимая его за Тесея. Федра переиначивает его слова и говорит, что любит не старого Тесея, а молодого, как Ипполит, любит его, Ипполита, но не видит в том своей вины, так как не властна над собой. Она жертва божественного гнева, это боги послали ей любовь, которая ее мучает. Федра просит Ипполита покарать ее за преступную страсть и достать меч из ножен. Ипполит в ужасе бежит, о страшной тайне не должен знать никто, даже его наставник Терамен.

Из Афин является посланец, чтобы вручить Федре бразды правления. Но царица не хочет власти, почести ей не нужны. Она не может управлять страной, когда ее собственный ум ей не подвластен, когда она не властна над своими чувствами. Она уже раскрыла свою тайну Ипполиту, и в ней пробудилась надежда на ответное чувство. Ипполит по матери скиф, говорит Энона, дикарство у него в крови — «отверг он женский пол, не хочет с ним и знаться». Однако Федра хочет в «диком, как лес» Ипполите разбудить любовь, ему еще никто не говорил о нежности. Федра просит Энону сказать Ипполиту, что она передает ему всю власть и готова отдать свою любовь.

Энона возвращается с известием, что Тесей жив и скоро будет во дворце. Федру охватывает ужас, ибо она боится, что Ипполит выдаст ее тайну и разоблачит ее обман перед отцом, скажет, что мачеха бесчестит царский трон. Она думает о смерти как о спасении, но боится за судьбу детей. Энона предлагает защитить Федру от бесчестья и оклеветать Ипполита перед отцом, сказав, что он возжелал Федру. Она берется все устроить сама, чтобы спасти честь госпожи «совести наперекор своей», ибо «чтоб честь была… без пятнышка для всех, и добродетелью пожертвовать не грех».

Федра встречается с Тесеем и заявляет ему, что он оскорблен, что она не стоит его любви и нежности. Тот в недоумении спрашивает Ипполита, но сын отвечает, что тайну открыть ему может его жена. А он сам хочет уехать, чтобы совершить такие же подвиги, как и его отец. Тесей удивлен и разгневан — вернувшись к себе домой, он застает родных в смятении и тревоге. Он чувствует, что от него скрывают что-то страшное.

Энона оклеветала Ипполита, а Тесей поверил, вспомнив, как был бледен, смущен и уклончив сын в разговоре с ним. Он прогоняет Ипполита и просит бога моря Посейдона, который обещал ему исполнить его первую волю, наказать сына, Ипполит настолько поражен тем, что Федра винит его в преступной страсти, что не находит слов для оправдания — у него «окостенел язык». Хотя он и признается, что любит Арикию, отец ему не верит.

Федра пытается уговорить Тесея не причинять вреда сыну. Когда же он сообщает ей, что Ипполит будто бы влюблен в Арикию, то Федра потрясена и оскорблена тем, что у нее оказалась соперница. Она не предполагала, что кто-то еще сможет пробудить любовь в Ипполите. Царица видит единственный выход для себя — умереть. Она проклинает Энону за то, что та очернила Ипполита.

Тем временем Ипполит и Арикия решают бежать из страны вместе.

Тесей пытается уверить Арикию, что Ипполит — лжец и она напрасно послушала его. Арикия отвечает ему, что царь снес головы многим чудовищам, но «судьба спасла от грозного Тесея одно чудовище» — это прямой намек на Федру и ее страсть к Ипполиту. Тесей намека не понимает, но начинает сомневаться, все ли он узнал. Он хочет еще раз допросить Энону, но узнает, что царица прогнала ее и та бросилась в море. Сама же Федра мечется в безумии. Тесей приказывает позвать сына и молит Посейдона, чтобы тот не исполнял его желание.

Однако уже поздно — Терамен приносит страшную весть о том, что Ипполит погиб. Он ехал на колеснице по берегу, как вдруг из моря появилось невиданное чудовище, «зверь с мордою быка, лобастой и рогатой, и с телом, чешуей покрытым желтоватой». Все бросились бежать, а Ипполит метнул в чудовище копье и пробил чешую. Дракон упал под ноги коням, и те от страха понесли. Ипполит не смог их удержать, они мчались без дорога, по скалам. Вдруг сломалась ось колесницы, царевич запутался в вожжах, и кони поволокли его по земле, усеянной камнями. Тело его превратилось в сплошную рану, и он умер на руках Терамена. Перед смертью Ипполит сказал, что отец напрасно возвел на него обвинение.

Тесей в ужасе, он винит Федру в смерти сына. Та признает, что Ипполит был невинен, что это она была «по воле высших сил… зажжена кровосмесительной неодолимой страстью». Энона, спасая ее честь, оклеветала Ипполита Эноны теперь нет, а Федра, сняв с невинного подозрения, кончает свои земные мучения, приняв яд.

А. П. Шишкин

Гофолия (Athalie)

Трагедия (1690)

Действие происходит в царстве Иудейском, в храме Иерусалимском. Иорам, седьмой царь иудейский из династии Давида, вступил в брак с Гофолией, дочерью Ахава и Иезавели, правивших царством Израильским. Гофолия, как и ее родители, идолопоклонница, склонившая своего мужа построить в Иерусалиме храм Ваалу. Иорам скоро умер от страшной болезни. Замыслив истребить весь род Давида, Гофолия предала палачам всех внуков Иорама (дети его к тому времени уже погибли). Однако дочь Иорама от другой жены, Иосавеф, спасла последнего внука и единственного наследника царства Давидова Иоаса и спрятала в храме у своего мужа первосвященника Иодая. Мальчик не знает, что он и есть царь иудейский, а Иодай (или Иегуда) готовит его к вступлению на царство, воспитывая в строгости и уважении к законам. Иодай ждет момента, чтобы явить народу нового царя, хотя союзников у него мало, ибо все боятся гнева Гофолии, требующей всеобщего поклонения Ваалу. Однако Иодай надеется на милость Божью, он верит, что в любом случае Господь защитит царя Иудейского, даже если вокруг будут толпы идолопоклонников с оружием в руках. Первосвященник верит в чудо и пытается убедить в своей вере всех остальных — военачальника Авенира, левитов, народ, которые пока еще не знают, что в храме скрывается наследник Давидова престола, под именем Элиакима.

Однажды во время службы в храм неожиданно вошла Гофолия и увидела Элиакима, который в белых одеждах прислуживал Иодаю вместе с сыном Иодая Захарией. Появление идолопоклонницы считается осквернением, и Иодай потребовал, чтобы она покинула храм. Однако Гофолия заметила мальчика и теперь хочет знать, кто он такой, ибо она видела сон, в котором ее мать предсказывала ей смерть, а потом явился отрок в белых одеждах левитов с кинжалом, и в Элиакиме она вдруг узнает того отрока. Священник-вероотступник Матфан, ставший жрецом Ваала, говорит, что мальчика надо убить, раз он опасен, ибо сон — это небесный знак, «кто заподозрен, тот виновен до суда».

Гофолия хочет поближе посмотреть на мальчика, так как ребенок не может лицемерить и скажет ей, кто он, какого рода. Когда приводят Иоаса, то он отвечает, что он сирота и о нем печется Царь небесный, что родители бросили его. Правдивость и обаяние ребенка тронули Гофолию. Она предлагает ему жить в ее дворце и верить в своего Бога, а не в Ваала. У нее нет наследников, мальчик будет ей, как сын родной.

Позже Гофолия посылает к Иосавеф Матфана, чтобы сказать, что за право молиться своему Богу в храме Иодай и левиты должны отдать ей подкидыша Элиакима. Если же они откажутся, то тем самым подтвердят подозрения и слухи о том, что ребенок из родовитой семьи и его растят для скрытой цели.

Иосавеф передает слова Матфана Иодаю и предлагает бежать с ребенком в пустыню. Однако первосвященник обвиняет ее в трусости и решает, что пора действовать и нельзя больше скрывать Элиакима — он должен явиться в царственном уборе и венце. Хор дев поет славу Господу. Этот хор и левиты — единственная зашита наследника трона Давида, больше никого в храме нет, но Иодай верит, что Господь даст такую силу этому воинству, что никто не сломит их.

В храме готовится церемония возведения на царство, Иосавеф примеряет на Иоаса (Элиакима) царский венец. Тот не понимает пока, в чем дело, и считает, что он будет лишь помогать совершать обряд Иодаю, которого чтит, как отца. Иодай спрашивает, готов ли мальчик следовать в жизни примеру Давида, и тот отвечает, что готов. Тогда Иодай становится перед ним на колени и провозглашает, что воздает честь своему новому царю. Другие священники тоже приносят ему клятву на верность.

Появляется левит и сообщает, что храм окружен войсками. Иодай расставляет людей для зашиты храма и обращается к хору дев, чтобы они воззвали к Творцу.

Захария, сын Иодая, рассказывает своей сестре Суламите, как расставлены отряды левитов для обороны храма. Священники молили его отца спрятать хотя бы ковчег завета, но он ответил им, что эта трусость им не к лицу, ибо ковчег всегда помогал повергать врага.

Появляется военачальник Авенир, которого Гофолия отпустила из темницы сказать, что священники будут пощажены, если отдадут ей Элиакима и тот клад, который когда-то был дан Давидом на сохранение в храм. Авенир советует отдать Гофолии все ценности и таким образом спасти храм. Сам же он готов пойти на казнь вместо Элиакима, если это принесет мир и покой. Судьба же мальчика в руках Господа, и никто не знает, как поведет себя царица — не вселил ли уже Бог жалость в ее сердце? Авенир просит Иодая попробовать «удар уступками оттянуть», а он сам тем временем примет меры для спасения храма и священников. Иодай открывает Авениру тайну Элиакима, Он готов отдать царице сокровища и сказать ей, какого рода мальчик, когда она войдет в храм без своих солдат — сделать это ее должен уговорить Авенир. Иодай дает указание левиту закрыть ворота храма, как только царица окажется внутри, чтобы отрезать ей дорогу назад, а все остальные священники созовут народ на выручку. Вооруженные же левиты и царь будут пока спрятаны за завесами.

Появляется Гофолия и, называя Иодая бунтовщиком, говорит, что могла бы уничтожить его и храм, но по уговору готова забрать лишь клад и мальчика. Иодай готов показать ей их. Завесы раздвигаются, и Иодай призывает царя иудейского появиться. Выходят Иоас и вооруженные левиты. Гофолия в ужасе, а Иодай говорит ей, что сам Господь отрезал ей пути к отступлению. Входит начальник над священниками Исмаил и сообщает, что наемные солдаты Гофолии бегут — Господь вселил в их сердца страх, народ ликует, узнав, что явился новый царь занять трон. Ваал повергнут в прах, и жрец Матфан убит. Гофолия узнает Иоаса по шраму от удара ее ножа, когда он был еще младенцем. Гофолия готова к смерти, но напоследок она предсказывает, что настанет час, когда Иоас, как и она, отвернется от своего Бога и, осквернив его алтарь, отомстит за нее. Иоас в ужасе и говорит, что лучше ему умереть, чем стать вероотступником. Иодай напоминает царю иудейскому, что в небесах есть Бог — судья земным царям и «сиротам родитель».

Л. П. Шишкин

Характеры, или Нравы нынешнего века

(Les Caractères)

Сатирические афоризмы (1688)

В предисловии к своим «Характерам» автор признается, что целью книги является попытка обратить внимание на недостатки общества, «сделанные с натуры», с целью их исправления.

В каждой из 16 глаз он в строгой последовательности излагает свои «характеры», где пишет следующее:

«Все давно сказано». Убедить других в непогрешимости своих вкусов крайне трудно, чаще всего получается собрание «благоглупостей».

«Более всего невыносима посредственность в «поэзии, музыке, живописи и ораторском искусстве».

«Пока еще не существует великих произведений, сочиненных коллективно.»

«Чаще всего люди руководствуются «не вкусом, а пристрастием».

«Не упустите случая высказать похвальное мнение о достоинствах рукописи, и не стройте его только на чужом мнении.»

«Автор должен спокойно воспринимать «злобную критику», и тем более не вычеркивать раскритикованных мест.»

«Высокий стиль газетчика — это болтовня о политике».

«Напрасно сочинитель хочет стяжать восхищенные похвалы своему труду. Глупцы восхищаются. Умные одобряют сдержанно.»

«Высокий стиль раскрывает ту или иную истину при условии, что тема выдержана в благородном тоне.»

«Критика — это порою не столько наука, сколько ремесло, требующее скорей выносливости, чем ума».

«Неблагодарно создавать громкое имя, жизнь подходит к концу, а работа едва начата».

«Внешняя простота — чудесный убор для выдающихся людей.»

«Хорошо быть человеком, «о котором никто не спрашивает, знатен ли он?»

«В каждом поступке человека сказывается характер.»

«Ложное величие надменно, но сознает свою слабость и показывает себя чуть-чуть.»

«Мнение мужчины о женщинах редко совпадает с мнением женщин.»

«Женщин надо разглядывать, «не обращая внимания на их прическу и башмаки».

«Нет зрелища прекраснее, «чем прекрасное лицо, и нет музыки слаще звука любимого голоса».

«Женское вероломство полезно тем, «что излечивает мужчин от ревности».

«Если две женщины, твои приятельницы, рассорились, «то приходится выбирать между ними, или терять обеих».

«Женщины умеют любить сильнее мужчин, «но мужчины более способны к дружбе».

«Мужчина соблюдает чужую тайну, женщина же свою».

«Сердце воспаляется внезапно, дружба требует времени.»

«Мы любим тех, кому делаем добро, и ненавидим тех, кого обидим.»

«Нет излишества прекраснее, чем излишество благодарности».

«Нет ничего бесцветнее характера бесцветного человека».

«Умный человек не бывает назойлив.»

«Быть в восторге от самого себя и своего ума — несчастье.»

«Талантом собеседника отличается «не тот, кто говорит сам, а тот, с кем охотно говорят другие».

«Не отвергай похвалу — прослывешь грубым».

«Тесть не любит зятя, свекор любит невестку; теща любит зятя, свекровь не любит невестку: все в мире уравновешивается».

«Легче и полезнее приладиться к чужому нраву, чем приладить чужой нрав к своему».

«Склонность к осмеиванию говорит о скудости ума».

«Друзья взаимно укрепляют друг друга во взглядах и прощают друг другу мелкие недостатки.»

«Не подавай советов в светском обществе, только себе навредишь.»

«Догматический тон всегда является следствием глубокого невежества».

«Не старайтесь выставить богатого глупца на осмеяние — все насмешки на его стороне».

«Богатство иных людей приобретено ценой покоя, здоровья, чести, совести — не завидуй им.»

«В любом деле можно разбогатеть, притворяясь честным.»

«Тот, кого возвысила удача в игре, «не желает знаться с равными себе и льнет только к вельможам».

«Не удивительно, что существует много игорных домов, удивительно, как много людей, которые дают этим домам средства к существованию.»

«Порядочному человеку непростительно играть, рисковать большим проигрышем — слишком опасное мальчишество».

«Упадок людей судейских и военного звания состоит в том, что свои расходы они соразмеряют не с доходами, а со своим положением».

«Столичное общество делится на кружки, «подобные маленьким государствам: у них свои законы, обычаи, жаргон. Но век этих кружков недолог — от силы два года».

«Тщеславие столичных жительниц противнее грубости простолюдинок.»

«Вы нашли преданного друга, если, возвысившись, он не раззнакомился с вами».

«Высокую и трудную должность легче занять, чем сохранить.»

«Давать обещания при дворе столь же опасно, сколь трудно их не давать».

«Наглость — свойство характера, врожденный порок.»

«К высокому положению ведут два пути: протоптанная прямая дорога и окольная тропа в обход, которая гораздо короче»,

«Не ждите искренности, справедливости, помощи и постоянства от человека, который явился ко двору с тайным намерением возвыситься. «У нового министра за одну ночь появляется множество друзей и родственников».

«Придворная жизнь — это серьезная, холодная и напряженная игра. И выигрывает ее самый удачливый.»

«Раб зависит только от своего господина, честолюбец — от всех, кто способен помочь его возвышению».

«Хороший острослов — дурной человек».

«От хитрости до плутовства — один шаг, стоит прибавить к хитрости ложь, и получится плутовство.»

«Вельможи признают совершенство только за собой, однако единственное, что у них не отнимешь, это большие владения и длинный ряд предков. Они не желают ничему учиться — не только управлению государством, но и управлению своим домом».

«Швейцар, камердинер, лакей судят о себе по знатности и богатству тех, кому служат.»

«Участвовать в сомнительной затее опасно, еще опасней оказаться при этом с вельможей. Он выпутается за твой счет.»

«Храбрость — это особый настрой ума и сердца, который передается от предков к потомкам.»

«Не уповай на вельмож, они редко пользуются возможностью сделать нам добро. «Они руководствуются только велениями чувства, поддаваясь первому впечатлению».

«О сильных мира сего лучше всего молчать. Говорить хорошо — почти всегда значит льстить, говорить дурно — опасно, пока они живы, и подло, когда они мертвы».

«Самое разумное — примириться с тем образом правления, при котором ты родился.»

«У подданных деспота нет родины. Мысль о ней вытеснена корыстью, честолюбием, раболепством.»

«Министр или посол — это хамелеон. Он прячет свой истинный нрав и одевает нужную в данный момент личину. Все его замыслы, нравственные правила, политические хитрости служат одной задаче — не даться в обман самому и обмануть других».

«Монарху не хватает лишь одного — радостей частной жизни.»

«Фаворит всегда одинок, у него нет ни привязанностей, ни друзей.»

«Все процветает в стране, где никто не делает различия между интересами государства и государя».

«В одном отношении люди постоянны: они злы, порочны, равнодушны к добродетели.»

«Стоицизм — пустая игра ума, выдумка». Человек в действительности выходит из себя, отчаивается, надсаживается криком.»

«Плуты склонны думать, что все остальные подобны им; они не вдаются в обман, но и сами не обманывают других подолгу».

«Гербовая бумага — позор человечества: она изобретена, дабы напоминать людям, что они дали обещания, и уличать их, когда они отрицают это».

«Жизнь — это то, что люди больше всего стремятся сохранить и меньше всего берегут».

«Нет такого изъяна или телесного несовершенства, которого не подметили бы дети, стоит им его обнаружить, как они берут верх над взрослыми и перестают с ними считаться.»

«Люди живут слишком недолго, чтобы извлечь урок из собственных ошибок».

«Предвзятость низводит самого великого человека до уровня самого ограниченного простолюдина».

«Здоровье и богатство, избавляя человека от горького опыта, делают его равнодушным; люди же, сами удрученные горестями, гораздо сострадательнее к ближнему.»

«Человек посредственного ума словно вырублен из одного куска: он постоянно серьезен, не умеет шутить».

«Высокие должности делают людей великих еще более великими, ничтожных — еще более ничтожными.»

«Влюбленный старик — одно из величайших уродств в природе».

«Найти тщеславного человека, считающего себя счастливым, так же трудно, как найти человека скромного, который считал бы себя чересчур несчастным».

«Манерность жестов, речи и поведения нередко бывает следствием праздности или равнодушия; большое чувство и серьезное дело возвращают человеку его естественный облик».

«Великое удивляет нас, ничтожное отталкивает, а привычка «примиряет и с теми и с другими».

«Звание комедианта считалось позорным у римлян и почетным у греков. Каково положение актеров у нас? Мы смотрим на них, как римляне, а обходимся с ними, как греки».

«Языки — это всего лишь ключ, открывающий доступ к науке, но презрение к ним бросает тень и на нее».

«Не следует судить о человеке по лицу — оно позволяет лишь строить предположения».

«Человек, чей ум и способности всеми признаны, не кажется безобразным, даже если он уродлив — его уродства никто не замечает».

«Человек самовлюбленный — это тот, в ком глупцы усматривают бездну достоинств. Это нечто среднее между глупцом и нахалом, в нем есть кое-что от того и от другого».

«Словоохотливость — один из признаков ограниченности».

«Чем больше наши ближние похожи на нас, тем больше они нам нравятся.»

«Льстец равно невысокого мнения и о себе, и о других».

«Свобода — это не праздность, а возможность свободно располагать своим временем и выбирать себе род занятий». Кто не умеет с толком употребить свое время, тот первый жалуется на его нехватку.

«Любителю редкостей дорого не то, что добротно или прекрасно, а то, что необычно и диковинно и есть у него одного.»

«Женщина, вошедшая в моду, похожа на тот безымянный синий цветок, который растет на нивах, глушит колосья, губит урожай и занимает место полезных злаков».

«Разумный человек носит то, что советует ему портной; презирать моду так же неразумно, как слишком следовать ей».

«Даже прекрасное перестает быть прекрасным, когда оно неуместно».

«За бракосочетание с прихожан берут больше, чем за крестины, а крестины стоят дороже, чем исповедь; таким образом, с таинств взимается налог, который как бы определяет их относительное достоинство».

«Пытка — это удивительное изобретение, которое безотказно губит невиновного, если он слаб здоровьем, и спасает преступника, если он крепок и вынослив».

«К распоряжениям, сделанным умирающими в завещаниях, люди относятся как к словам оракулов: каждый понимает и толкует их по-своему, согласно собственным желаниям и выгоде».

«Люди никогда не доверяли врачам, и всегда пользовались их услугами». Пока люди не перестанут умирать, врачей будут осыпать насмешками и деньгами.»

«Шарлатаны обманывают тех, кто хочет быть обманут.»

«Христианская проповедь превратилась ныне в спектакль», никто не вдумывается в смысл слова божьего, «ибо проповедь стала прежде всего забавой, азартной игрой, где одни состязаются, а другие держат пари».

«Ораторы в одном отношении похожи на военных: они идут на больший риск, чем люди других профессий, зато быстрее возвышаются».

«Как велико преимущество живого слова перед писаным.»

«Наслаждаясь здоровьем, люди сомневаются в существовании бога, равно как не видят греха в близости с особой легких нравов; стоит им заболеть, как они бросают наложницу и начинают верить в творца.»

«Невозможность доказать, что бога нет, убеждает меня в том, что он есть».

«Если исчезнет нужда в чем-либо, исчезнут искусства, науки, изобретения, механика».

Заканчивает книгу Лабрюйер словами: «Если читатель не одобрит эти «Характеры», я буду удивлен; если одобрит, я все равно буду удивляться».

Р. М. Кирсанова

Мемуары графа де Грамона

(Mémoires de la vie du comte de Gramont)

Роман (1715)

В романизированной биографии своего родственника, шевалье де Грамона, автор рисует современные ему нравы французского дворянства и английского двора эпохи Реставрации.

Читатель знакомится с героем во время военных действий в Пьемонте, где он благодаря живому уму, чувству юмора и твердости духа сразу завоевывает всеобщую симпатию. «Он искал веселья и дарил его всем». Его другом становится некий Матта, «образец искренности и честности», и они вместе задают отменные обеды, на которые собираются все офицеры полка. Однако деньги вскоре кончаются, и приятели ломают головы, как бы им пополнить свои средства. Внезапно Грамон вспоминает о заядлом игроке, богатом графе Камеране. Друзья приглашают графа на ужин, а потом Грамон садится с ним играть. Граф проигрывает огромную сумму в долг, но на следующий день исправно платит, и к друзьям возвращается «утраченное благополучие». Теперь до самого конца кампании к ним благоволит фортуна, и Грамон даже занимается благотворительностью: жертвует деньги на солдат, искалеченных в сражениях.

Стяжав славу на поле брани, шевалье де Грамон и Матта отправляются в Турин, обуреваемые желанием стяжать лавры на любовном поприще. Друзья молоды, остроумны, сорят деньгами, и посему их весьма любезно принимают при дворе герцогини Савойской. И хотя Матта галантность туринского двора кажется чрезмерной, он во всем полагается на друга. Шевалье выбирает себе юную брюнетку мадемуазель де Сен-Жермен, а приятелю предлагает поухаживать за очаровательной блондинкой маркизой де Сенант. Муж маркизы столь груб и отвратителен, что «его грешно было не обманывать». Объявив о своей любви, оба искателя приключений тут же облачаются в цвета своих дам: Грамон в зеленый, а Матта в голубой. Матта, плохо знакомый с ритуалом ухаживания, излишне крепко сжимает ручку очаровательной маркизы, чем вызывает гнев прелестницы. Впрочем, Матта этого не замечает и в приятной компании отправляется ужинать. На следующий день при дворе, куда Матта явился сразу после охоты, то есть без цветов своей дамы, происходит объяснение: дама упрекает его за дерзость — он чуть не оторвал ей руку! Маркизе вторит Грамон: как он осмелился явиться не в голубом! К этому времени шевалье замечает, что госпояса де Сенант «весьма благосклонно» относится и к нему самому, и решает на всякий случай не упускать и эту возможность, если вдруг потерпит неудачу с Сен-Жермен.

Маркизу де Сенант вполне устраивает нетерпеливый Матта, и в душе она уже давно согласна исполнить все его желания, однако тот никак не желает «усыпить дракона», то есть ее мужа: слишком тот ему противен. Поняв, что Матта не намерен поступаться своими принципами, госпожа де Сенант перестает им интересоваться. В это же время шевалье де Грамон расстается со своей возлюбленной, ибо та наотрез отказалась преступать черту дозволенного, предпочитая прежде выйти замуж, а уж потом вкушать радости с другом сердца. Де Грамон и маркиза де Сенант составляют заговор, имеющий целью обмануть и мужа, и друга, дабы самим спокойно насладиться любовью. Для этого шевалье де Грамон, давно уже состоящий в приятельских отношениях с маркизом де Сенантом, ловко знакомит его с Матта. Де Сенант приглашает друзей на ужин, однако шевалье выговаривает себе дозволение опоздать, и, пока Матта, в изобилии поглощая яства, пытается отвечать на заумные вопросы Сенанта, Грамон спешит к маркизе. Однако проведавшая об этом мадемуазель де Сен-Жермен, желая позлить отвернувшегося от нее поклонника, также является к маркизе и в результате уводит ее из дому, так что разочарованному Грамону ничего не остается как отправиться ужинать к Сенанту. Однако шевалье не оставляет своего замысла, только теперь для осуществления его он разыгрывает целый спектакль. Убедив всех, что Сенант и Матта поссорились, он, якобы желая предотвратить дуэль, уговаривает обоих приятелей провести день дома (маркиза просьба эта застала в его загородном поместье), а сам мчится к нежной госпоже де Сенант, которая принимает его так, «что он в полной мере познал ее благодарность».

Вернувшись во Францию, шевалье де Грамон блистательно подтверждает свою репутацию: он ловок в игре, деятелен и неутомим в любви, опасный соперник в сердечных делах, неистощим на выдумки, невозмутим в победах и поражениях. Будучи человеком неглупым, де Грамон попадает за карточный стол к кардиналу Мазарини и быстро замечает, что его преосвященство жульничает. Используя «отпущенные ему природой таланты», шевалье начинает не только защищаться, но и нападать. Так что в тех случаях, когда кардинал и шевалье стараются перехитрить друг друга, преимущество остается на стороне шевалье. Де Грамон прекрасно справляется с разнообразными поручениями. Однажды маршал Тюренн, разгромив испанцев и сняв осаду с Арраса, направляет де Грамона гонцом к королевскому двору. Ловкий и отважный шевалье обходит всех прочих курьеров, стремящихся первыми доставить радостную весть, и получает награду: поцелуй королевы. Король также ласково обходится с посланцем. И только кардинал смотрит кисло: его недруг, принц Конде, на чью гибель в сражении он весьма надеялся, жив и здоров. Выйдя из кабинета, шевалье в присутствии многочисленных придворных отпускает едкую шутку в адрес Мазарини. Разумеется, осведомители доносят об этом кардиналу. Но «не самый мстительный из министров» перчатку не принимает, а, напротив, в тот же вечер приглашает шевалье на ужин и на игру, заверив, что «ставки за них сделает королева».

Вскоре молодой Людовик женится, и в королевстве все меняется. «Французы боготворят своего короля». Король же, занимаясь делами государства, не забывает и о любовных увлечениях. Достаточно его величеству бросить взор на придворную красавицу, как он тут же находит отклик в ее сердце, а воздыхатели смиренно покидают счастливицу. Шевалье де Грамон, восхищенный усердием государя в делах правления, тем не менее дерзает посягнуть на одну из фрейлин, некую мадемуазель Ламотт-Уданкур, имеющую счастье понравиться королю. Фрейлина, предпочитая любовь короля, жалуется Людовику на назойливость де Грамона. Тотчас шевалье закрывают доступ ко двору, и тот, понимая, что во Франции ему в ближайшее время делать нечего, отбывает в Англию.

Англия в эту пору ликует по случаю восстановления монархии. Карл II, чьи юные годы прошли в изгнании, преисполнен благородства, равно как и его немногочисленные приверженцы из числа тех, кто разделил с ним его участь. Двор его, блистательный и изысканный, поражает даже Грамона, привыкшего к великолепию французского двора. Нет при английском дворе и недостатка в очаровательных дамах, однако всем им далеко до истинных жемчужин — мадемуазель Гамильтон и мадемуазель Стьюарт. Шевалье де Грамон быстро делается всеобщим любимцем: в отличие от многих французов, он не отказывается от местных кушаний и легко перенимает английские манеры. Пришедшись по душе Карлу, он допускается к королевским развлечениям. Играет шевалье редко, но по-крупному, хотя, несмотря на уговоры друзей, не старается преумножить игрой свое состояние. Не забывает шевалье и о любовных приключениях, ухаживая за несколькими красавицами сразу. Но стоит ему познакомиться с мадемуазель Гамильтон, как он тотчас забывает прочие свои увлечения. Некоторое время де Грамон даже пребывает в растерянности: в случае с мадемуазель Гамильтон не помогают ни обычные подарки, ни привычные для него приемы завоевания сердец придворных кокеток; эта девушка заслуживает только искренней и серьезной привязанности. В ней совершенно все: красота, ум, манеры. Чувства ее отличаются необычайным благородством, и чем больше шевалье убеждается в ее достоинствах, тем больше стремится ей понравиться.

Тем временем на придворном небосклоне восходит звезда мадемуазель Стьюарт. Она постепенно вытесняет из сердца короля капризную и чувственную графиню Каслмейн, которая, будучи совершенно уверенной, что власть ее над королем безгранична, заботится прежде всего об удовлетворении собственных прихотей. Леди Каслмейн начинает посещать представления знаменитого канатоходца Джекоба Холла, чей талант и сила восхищают публику, и особенно женскую ее часть. Проносится слух, что канатоходец не обманул ожиданий графини. Пока же злые языки судачат о Каслмейн, король все больше привязывается к Стьюарт. Впоследствии графиня Каслмейн вышла замуж за лорда Ричмонда.

Шевалье де Грамон не пропускает ни одного увеселения, где бывает мадемуазель Гамильтон. Однажды, желая блеснуть на королевском балу, он приказывает своему камердинеру доставить ему из Парижа самый модный камзол. Камердинер, изрядно потрепанный, возвращается накануне бала с пустыми руками и утверждает, что костюм утонул в зыбучих песках английского побережья. Шевалье является на бал в старом камзоле и в оправдание рассказывает эту историю. Король хохочет до упаду. Впоследствии обман камердинера раскрывается: крепко выпив, он продал костюм хозяина за баснословную цену какому-то провинциалу-англичанину.

Роман шевалье с мадемуазель де Грамон складывается удачно. Нельзя сказать, что у него нет соперников, однако, зная цену их достоинствам и одновременно уму мадемуазель Гамильтон, он беспокоится только о том, как бы понравиться своей возлюбленной. Друзья остерегают шевалье: мадемуазель Гамильтон не из тех, кого можно соблазнить, значит, речь пойдет о браке. Но положение шевалье, равно как и его состояние, весьма скромно. Девушка же уже отвергла немало блестящих партий, да и семейство ее весьма придирчиво. Но шевалье уверен в себе: он женится на избраннице своего сердца, помирится с королем, тот сделает его жену статс-дамой, а «с божьей помощью» он увеличит и свое состояние. «И держу пари, все будет так, как я сказал». Сразу скажем, что он оказался прав.

Е. В. Морозова

Приключения Телемака

(Les aventures de Télémaque, filsd'Ulysse)

Роман (1699)

Воспитатель наследника престола герцога Бургундского, внука короля Людовика XIV, Фенелон написал для своего малолетнего ученика философско-утопический роман «Приключения Телемака» о том, каким должен быть настоящий государь и как надо управлять народом и государством.

Действие романа происходит в античные времена. Телемак отправляется на поиски своего отца Улисса (Одиссея), не вернувшегося домой после победы греков над троянцами. Во время своих странствий Телемак и его наставник Ментор выброшены бурей на остров нимфы Калипсо, у которой когда-то гостил улисс. Та предлагает Телемаку остаться у нее и обрести бессмертие. Он отказывается. Чтобы задержать его, Калипсо просит рассказать о его странствиях. Телемак начинает рассказ о том, как он побывал в разных странах и видел разные царства и царей, и о том, каким должен быть мудрый государь, чтобы умно править народом и не употреблять власть во зло себе и другим.

Телемак рассказывает о Египте, где царствует Сезострис, мудрый государь, который любит народ, как детей своих. Все рады повиноваться ему, отдать за него жизнь, у всех одна мысль — «не освободиться от его власти, но быть вечно под его властью». Сезострис ежедневно принимает жалобы подданных и вершит суд, но делает это с терпением, разумом и правотой. Такой царь не боится своих подданных. Однако даже самые мудрые государи подвержены опасностям, ибо «коварство и алчность всегда у подножия трона». Злые и хитрые царедворцы готовы угождать государю ради своей выгоды, и горе царю, если он становится «игралищем злого коварства», если не гонит «от себя лести и не любит тех, кто смелым голосом говорит ему правду». По наговору одного из таких царедворцев Телемака посылают вместе с рабами пасти стада коров.

После смерти Сезостриса Телемак на финикийском корабле приплывает в Финикию, где царствует Пигмалион. Это жадный и завистливый правитель, от которого нет пользы ни народу, ни государству. От скупости он недоверчив, подозрителен и кровожаден, гонит богатых, бедных боится, все его ненавидят. Насильственная смерть грозит ему и в его «непроникаемых чертогах», и посреди всех его телохранителей. «Добрый Сезострис, напротив того, — рассуждает Телемак, — посреди бесчисленного народа был в безопасности, как отец в доме в кругу любезного семейства».

После многих приключений Телемак оказывается на острове Крит и узнает от своего наставника Ментора, какие законы установил там царь Минос. Дети приучаются к образу жизни простой и деятельной. Три порока — неблагодарность, притворство и сребролюбие, — в иных местах терпимые, на Крите наказываются. Пышность и роскошь неизвестны, все трудятся, но никто «не алчет обогащения». Запрещены «драгоценные утвари, великолепные одеяния, позлащенные дома, роскошные пиршества». Великолепное зодчество не изгнано, но «предоставлено для храмов, Богам посвящаемых». Люди же не смеют сооружать себе дома, подобные жилищам бессмертных.

Царь имеет здесь полную власть над подданными, но и сам «под законом». Власть его неограничена во всем, что направлено на благо народа, но руки связаны, когда на зло обращаются. Законы требуют, чтобы государева мудрость и кротость способствовали благоденствию многих, а не наоборот — чтобы тысячи «питали гордость и роскошь одного, сами пресмыкаясь в бедности и рабстве». Царь первый обязан «предшествовать собственным примером в строгой умеренности, в презрении роскоши, пышности, тщеславия. Отличаться он должен не блеском богатства и не прохладами неги, а мудростью, доблестью, славой. Извне он обязан быть защитником царства, предводителем рати; внутри — судьей народа и утверждать его счастье, просвещать умы, направлять нравы. Боги вручают ему жезл правления не для него, а для народа: народу принадлежит все его время, все труды, вся любовь его сердца, и он достоин державы только по мере забвения самого себя, по мере жертвы собою общему благу».

Критяне выбирают царя из самых умных и достойных, и Телемак становится одним из претендентов на трон. Мудрецы задают ему вопрос: кто несчастнее всех? Он отвечает, что несчастнее всех государь, усыпленный в мнимом благополучии, между тем как народ стонет под его игом. «В ослеплении он сугубо несчастлив: не зная болезни, не может и излечиться… Истина не доходит до него сквозь толпу ласкателей». Телемака выбирают царем, но он отказывается и говорит: «Надлежит вам избрать в цари не того, кто судит лучше других о законах, но того, кто исполняет их… Изберите себе мужа, у которого законы были бы начертаны в сердце, которого вся жизнь была бы исполнением закона».

Телемаку и его наставнику удается бежать от нимфы Калипсо. Они встречаются в море с финикийцами. И узнают от них об удивительной стране Бетике. Считается, что там «остались еще все приятности золотого века»: климат теплый, золота и серебра вдоволь, урожай собирают два раза в год. Денег у того народа нет, они ни с кем не торгуют. Из золота и серебра делают плуги и другие орудия труда. Нет дворцов и всякой роскоши, ибо это, как там считается, мешает жить. У жителей Бетики нет собственности — «не деля между собой земли, они живут совокупно», нет у них ни воровства, ни зависти. Все имущество общее и всего вдоволь. Главное — возделывать землю, ибо она приносит «неложное богатство, верную пищу». Они считают неразумием искать в поте лица под землей в рудниках золото и серебро, так как это «не может ни составить счастья, ни удовлетворить никакой истинной нужды».

Начальник финикийского корабля обещает высадить Телемака на его родной Итаке, но кормчий сбивается с пути, и корабль заходит в город Салент, где правит царь Идоменей. Он совершил много ошибок во время своего правления — не заботясь о народе, строил роскошные дворцы. На его примере Ментор поучает Телемака, как нужно править страной, и говорит, что долговременный и прочный мир, а также «земледелие и установление мудрых законов» должны быть первым долгом правителя. А властолюбие и тщеславие могут привести царя на край бездны. «Власть — жестокое испытание» для дарований, говорит Ментор, «она обнажает все слабости в полной их мере», ведь «верховный сан подобен стеклу, увеличивающему предметы. Пороки в глазах наших возрастают на той высокой ступени, где и малые дела влекут за собой важные последствия». Нет государей без недостатков, поэтому надлежит «извинять государей и сожалеть о их доле». Однако слабости царей теряются во множестве великих добродетелей, если они есть у правителей.

По совету Ментора Идоменей разделяет всех свободных людей на семь «состояний» и каждому присваивает соответствующую одежду и недорогие знаки отличия. Таким образом искореняется пагубная страсть к роскоши. Соответственно и пища учреждена умеренная, ибо позорно предаваться чревоугодию. Рабы же ходят в одинаковой серой одежде. Также запрещена «томная и любострастная музыка» и буйные празднества в честь Вакха, которые «затмевают рассудок не хуже вина, заключаются бесстыдством и исступлением». Музыка разрешена только для прославления Богов и героев, ваяние же и живопись, в которых не должно быть ничего низкого, служат прославлению памяти великих мужей и деяний.

Кроме того, Ментор учит Идоменея тому, что «вино никогда не должно быть обыкновенным, общим напитком», что надо «истребить виноградные лозы, когда они слишком размножатся», ибо вино — источник многих зол. Оно должно сохраняться как лекарство или «как редкость для торжественных дней и жертвоприношений».

Телемак между тем после многих приключений и подвигов, в которых ему помогала богиня Минерва, заключает по сновидениям, что отец его скончался. Телемак сходит в царство мертвых Тартар. Там он видит многих грешников: жестоких царей, жен, убивших мужей, предателей, лжецов, «ласкателей, возносивших хвалу пороку, злостных клеветников, поносивших добродетель». Все они предстают перед царем Миносом, который после смерти стал судьей в царстве теней. Он определяет им наказание. Так, например, цари, осужденные за злоупотребление властью, смотрят в зеркало, где видят все ужасы своих пороков. Многие цари страдают не за содеянное зло, а за упущенное добро, за доверие людям злым и коварным, за зло, их именем содеянное.

Потом Телемак проходит по Елисейским полям, где добрые цари и герои наслаждаются блаженством. Там он встречает своего прадеда Арцезия, который сообщает Телемаку, что улисс жив и скоро вернется в Итаку. Арцезий напоминает Телемаку, что жизнь быстротечна и надо думать о будущем — готовить для себя место «в счастливой стране покоя», следуя по пути добродетели. Арцезий показывает Телемаку мудрых царей, от них легким облаком отделены герои, так как они «прияли меньшую славу»: награда за мужество и ратные подвиги все же не может сравниться с воздаянием «за мудрое, правосудное и благотворное царствование».

Среди царей Телемак видит Цекропса, египтянина, первого царя в Афинах — городе, посвященном богине мудрости и названном ее именем. Из Египта, откуда в Грецию пришли науки, Цекропс принес в Аттику полезные законы, укротил нравы, был человеколюбив, оставил «народ в изобилии, а семейство свое в скудости и не хотел передать детям власти, считая других того достойными».

Триптолем, другой греческий царь, удостоенный блаженства за то, что научил греков искусству возделывать землю, пахать ее и удобрять, укрепив свое царство. Так же должен поступать и Телемак, по мнению Арцезия, когда он будет царствовать, — обращать народ к земледелию, не терпеть людей праздных.

Телемак покидает царство Плутона и после новых приключений встречает на неизвестном острове своего отца Улисса, но не узнает его. Телемаку является богиня Минерва и говорит, что он теперь достоин идти по стопам своего отца и мудро управлять царством. Она дает Телемаку наставления: «Когда будешь на престоле, стремись к той только славе, чтобы восстановить золотой век в своем царстве… Люби народ свой и ничего не щади, чтобы быть взаимно любимым… Не забывай, что царь на престоле не для своей собственной славы, а для блага народа… Бойся Богов, Телемак! Страх Божий — величайшее сокровище сердца человеческого. Придет к тебе с ним и справедливость, и мир душевный, и радость, и удовольствия чистые, и счастливый избыток, и непомрачимая слава».

Телемак возвращается в Итаку и находит там отца.

А. П. Шишкин

Завещание (Le Testament)

Трактат (1729, полностью опубл. 1864)

В предисловии автор сообщает, что при жизни не мог открыто высказать свои мысли о способах управления людьми и об их религиях, поскольку это было бы сопряжено с очень опасными и прискорбными последствиями. Цель настоящего труда — разоблачить те нелепые заблуждения, среди которых все имели несчастье родиться и жить — самому же автору приходилось поддерживать их. Эта неприятная обязанность не доставляла ему никакого удовольствия — как могли заметить его друзья, он исполнял ее с великим отвращением и довольно небрежно.

С юного возраста автор видел заблуждения и злоупотребления, от которых идет все зло на свете, а с годами еще больше убедился в слепоте и злобе людей, в бессмысленности их суеверий, в несправедливости их способа управления. Проникнув в тайны хитрой политики честолюбцев, стремящихся к власти и почету, автор легко разгадал источник и происхождение суеверий и дурного управления — кроме того, ему стало понятно, отчего люди, считающиеся умными и образованными, не возражают против подобного возмутительного порядка вещей.

Источник всех зол и всех обманов — в тонкой политике тех, кто стремится властвовать над своими ближними или желает приобрести суетную славу святости. Эти люди не только искусно пользуются насилием, но и прибегают ко всякого рода хитростям, чтобы одурманить народ. Злоупотребляя слабостью и легковерием темной и беспомощной народной массы, они без труда заставляют ее верить в то, что выгодно им самим, а затем благоговейно принимать тиранические законы. Хотя на первый взгляд религия и политика противоположны и противоречивы по своим принципам, они неплохо уживаются друг с другом, как только заключат между собой союз и дружбу: их можно сравнить с двумя ворами-карманниками, работающими на пару. Религия поддерживает даже самое дурное правительство, а правительство в свою очередь поддерживает даже самую глупую религию.

Всякий культ и поклонение богам есть заблуждение, злоупотребление, иллюзия, обман и шарлатанство. Все декреты и постановления, издаваемые именем и властью бога или богов, являются измышлением человека — точно так же, как великолепные празднества, жертвоприношения и прочие действия религиозного характера, совершаемые в честь идолов или богов. Все это было выдумано хитрыми и тонкими политиками, использовано и умножено лжепророками и шарлатанами, слепо принято на веру глупцами и невеждами, закреплено законами государей и сильных мира сего. Истинность всего вышесказанного будет доказана с помощью ясных и вразумительных доводов на основании восьми доказательств тщетности и ложности всех религий.

Доказательство первое основано на том, что все религии являются измышлением человека. Невозможно допустить их божественное происхождение, ибо все они противоречат одна другой и сами друг друга осуждают. Следовательно, эти различные религии не могут быть истинными и проистекать из якобы божественного начала истины. Именно поэтому римско-католические приверженцы Христа убеждены, что имеется лишь одна истинная религия — их собственная. Они считают основным положением своего учения и своей веры следующее: существуют только один господь, одна вера, одно крещение, одна церковь, а именно апостольская римско-католическая церковь, вне которой, как они утверждают, нет спасения. Отсюда с очевидностью можно вывести заключение, что все прочие религии сотворены человеком. Говорят, что первым выдумал этих мнимых богов некий Нин, сын первого царя ассириян, и случилось это примерно ко времени рождения Исаака или, по летосчислению евреев, в 2001 г. от сотворения мира. Говорят, что после смерти своего отца Нин поставил ему кумир (получивший вскоре после этого имя Юпитера), и потребовал, чтобы все поклонялись этому идолу, как богу — таким образом и произошли все виды идолопоклонства, распространившиеся затем на земле.

Доказательство второе исходит из того, что в основе всех религий лежит слепая вера — источник заблуждений, иллюзий и обмана. Никто из христопоклонников не может доказать с помощью ясных, надежных и убедительных доводов, что его религия действительно богом установленная религия. Вот почему они уже много веков спорят между собой по этому вопросу и даже преследуют друг друга огнем и мечом, защищая каждый свои верования. Разоблачение лживой христианской религии будет одновременно приговором и всем прочим вздорным религиям. Истинные христиане считают, что вера есть начало и основа спасения. Однако эта безумная вера всегда слепа и является пагубным источником смут и вечных расколов среди людей. Каждый стоит за свою религию и ее священные тайны не по соображениям разума, а из упорства — нет такого зверства, к которому не прибегали бы люди под прекрасным и благовидным предлогом защиты воображаемой истины своей религии. Но нельзя поверить, чтобы всемогущий, всеблагий и премудрый бог, которого христопоклонники сами называют богом любви, мира, милосердия, утешения и прочее, пожелал основать религию на столь роковом и пагубном источнике смут и вечных распрей — слепая вера в тысячу и тысячу раз пагубнее, чем брошенное богиней раздора на свадьбе Пелея и Фетиды золотое яблоко, которое стало затем причиной гибели града и царства Трои.

Доказательство третье выводится из ложности видений и божественных откровений. Если бы в нынешние времена человек вздумал похвалиться чем-нибудь подобным, его сочли бы за полоумного фанатика. Где видимость божества в этих аляповатых сновидениях и пустых обманах воображения? Представьте себе такой пример: несколько иностранцев, например немцев или швейцарцев, придут во Францию и, повидав самые прекрасные провинции королевства, объявят, что бог явился им в их стране, велел им отправиться во Францию и обещал отдать им и их потомкам все прекрасные земли и вотчины от Роны и Рейна до океана, обещал им заключить вечный союз с ними и их потомками, благословить в них все народы земли, а в знак своего союза с ними велел им обрезать себя и всех младенцев мужского пола, родившихся у них и у их потомства. Найдется ли человек, который не станет смеяться над этим вздором и не сочтет этих иностранцев помешанными? Но россказни якобы святых патриархов Авраама, Исаака, и Иакова заслуживают не более серьезного отношения, чем эти вышеупомянутые бредни. И если бы три почтенных патриарха поведали о своих видениях в наши дни, то превратились бы во всеобщее посмешище. Впрочем, эти мнимые откровения изобличают сами себя, ибо даны только в пользу отдельных лиц и одного народа. Нельзя поверить, чтобы бог, предполагаемый бесконечно благим, совершенным и справедливым, совершил столь возмутительную несправедливость по отношению к другим лицам и народам. Лживые заветы изобличают себя и в трех других отношениях:

1) пошлым, позорным и смешным знаком мнимого союза бога с людьми;

2) жестоким обычаем кровавых закланий невинных животных и варварским повелением бога Аврааму принести ему в жертву своего собственного сына;

3) явным неисполнением прекрасных и щедрых обещаний, которые бог, по словам Моисея, надавал трем названным патриархам. Ибо еврейский народ никогда не был многочисленным — напротив, заметно уступал по численности другим народам. А остатки этой жалкой нации в настоящее время считаются самым ничтожным и презренным народом в мире, не имеющим нигде своей территории и своего государства. Не владеют евреи даже той страной, которая, как они утверждают, обещана и дана им богом на вечные времена. Все это с очевидностью доказывает, что так называемые священные книги не были внушены богом.

Доказательство четвертое вытекает из ложности мнимых обетовании и пророчеств. Христопоклонники утверждают, что только бог может с достоверностью предвидеть и предсказывать будущее задолго до его наступления. Они уверяют также, что будущее было возвещено пророками. Что же представляли собой эти божьи человеки, говорившие якобы по наитию святого духа? То были либо подверженные галлюцинациям фанатики, либо обманщики, которые прикидывались пророками, чтобы легче водить за нос темных и простых людей. Есть подлинная примета для распознания лжепророков: каждый пророк, предсказания которого не сбываются, а, напротив, оказываются ложными, не является настоящим пророком. Например, знаменитый Моисей обещал и пророчествовал своему народу от имени бога, что он будет особо избранным от бога, что бог освятит и благословит его превыше всех народов земли и даст ему в вечное владение страну ханаанскую и соседние области — все эти прекрасные и заманчивые обещания оказались ложными. То же самое можно сказать о велеречивых пророчествах царя Давида, Исайи, Иеремии, Иезекииля, Даниила, Амоса, Захарии и всех прочих.

Доказательство пятое: религия, которая допускает, одобряет и даже разрешает в своем учении и морали заблуждения, не может быть божественным установлением. Христианская же религия и в особенности римская ее секта допускает, одобряет и разрешает пять заблуждений:

1) она учит, что существует только один бог, и одновременно обязывает верить, что существуют три божественных лица, из которых каждое есть истинный бог, причем этот тройственный и единый бог не имеет ни тела, ни формы, ни какого бы то ни было образа;

2) она приписывает божественность Иисусу Христу — смертному человеку, который даже в изображении евангелистов и учеников был всего лишь жалким фанатиком, бесноватым соблазнителем и злополучным висельником;

3) она приказывает почитать в качестве бога и спасителя миниатюрные идолы из теста, которые выпекаются между двух железных листов, освящаются и вкушаются повседневно;

4) она провозглашает, что бог создал Адама и Еву в состоянии телесного и душевного совершенства, но затем изгнал обоих из рая и обрек всем жизненным невзгодам, а также вечному проклятию со всем их потомством;

5) наконец, она под страхом вечного проклятия обязывает верить, что бог сжалился над людьми и послал им спасителя, который добровольно принял постыдную смерть на кресте, дабы искупить их грехи и пролитием крови своей дать удовлетворение правосудию бога-отца, глубоко оскорбленного непослушанием первого человека.

Доказательство шестое: религия, которая терпит и одобряет злоупотребления, противные справедливости и хорошему управлению, поощряя даже тиранию сильных мира во вред народу, не может быть истинной и действительно богоустановленной, ибо божественные законы и установления должны быть справедливыми и беспристрастными. Христианская религия терпит и поощряет не менее пяти или шести подобных злоупотреблений:

1) она освящает огромное неравенство между различными состояниями и положением людей, когда одни рождаются лишь для того, чтобы деспотически властвовать и вечно пользоваться всеми удовольствиями жизни, а другие обречены быть нищими, несчастными и презренными рабами;

2) она допускает существование целых категорий людей, которые не приносят действительной пользы миру и служат только в тягость народу — эта бесчисленная армия епископов, аббатов, капелланов и монахов наживает огромные богатства, вырывая из рук честных тружеников заработанное ими в поте лица;

3) она мирится с неправедным присвоением в частную собственность благ и богатств земли, которыми все люди должны были бы владеть сообща и пользоваться на одинаковом положении;

4) она оправдывает неосновательные, возмутительные и оскорбительные различия между семьями — в результате люди с более высоким положением желают использовать это преимущество и воображают, что имеют большую цену, чем все прочие;

5) она устанавливает нерасторжимость брака до смерти одного из супругов, отчего получается бесконечное множество неудачных браков, в которых мужья чувствуют себя несчастными мучениками с дурными женами или же жены чувствуют себя несчастными мученицами с дурными мужьями;

6) наконец, христианская религия освящает и поддерживает самое страшное заблуждение, которое делает большинство людей окончательно несчастными на всю жизнь — речь идет о почти повсеместной тирании великих мира сего. Государи и их первые министры поставили себе главным правилом доводить народы до истощения, делать их нищими и жалкими, чтобы привести к большей покорности и отнять у них всякую возможность предпринимать что-нибудь против власти. В особо тяжком положении находится народ Франции, ибо последние ее короли зашли дальше всех прочих в утверждении своей абсолютной власти и довели подданных до самой крайней степени бедности. Никто не пролил столько крови, не был виновником убийства стольких людей, не заставлял вдов и сирот пролить столько слез, не разорил и не опустошил столько городов и провинций, как покойный король Людовик XIV, прозванный Великим не за какие-либо похвальные или достославные деяния, которых он никогда не совершал, а за великие несправедливости, захваты, хищения, опустошения, разорение и избиение людей, происходившие по его вине повсюду — как на суше, так и на море.

Доказательство седьмое исходит из ложности самого представления людей о мнимом существовании бога. Из положений современной метафизики, физики и морали с полной очевидностью явствует, что нет никакого верховного существа, поэтому люди совершенно неправильно и ложно пользуются именем и авторитетом бога для установления и защиты заблуждений своей религии, равно как и для поддержания тиранического господства своих царей. Совершенно ясно, откуда проистекает первоначальная вера в богов. В истории о мнимом сотворении мира определенно указывается, что бог евреев и христиан разговаривал, рассуждал, ходил и прогуливался по саду ни дать ни взять как самый обыкновенный человек — там же сказано, что бог создал Адама по образу и подобию своему. Стало быть, весьма вероятно, что мнимый бог был хитрецом, которому захотелось посмеяться над простодушием и неотесанностью своего товарища — Адам же, судя по всему, был редким разиней и дураком, поэтому так легко поддался уговорам своей жены и лукавым обольщениям змея. В отличие от мнимого бога, материя бесспорно существует, ибо она встречается повсюду, находится во всем, каждый может видеть и ощущать ее. В чем же тогда непостижимая тайна творения? Чем больше вдумываешься в различные свойства, какими приходится наделять предполагаемое высшее существо, тем более запутываешься в лабиринте явных противоречий. Совсем иначе обстоит дело с системой естественного образования вещей из самой материи, поэтому гораздо проще признать ее самое первопричиной всего, что существует. Нет такой силы, которая создавала бы нечто из ничего — это означает, что время, место, пространство, протяжение и даже сама материя не могли быть сотворены мнимым богом.

Доказательство восьмое вытекает из ложности представлений о бессмертии души. Если бы душа, как утверждают христопоклонники, была чисто духовной, у нее не было бы ни тела, ни частей, ни формы, ни облика, ни протяжения — следовательно, она не представляла бы собой ничего реального, ничего субстанционального. Однако душа, одушевляя тело, сообщает ему силу и движение, поэтому она должна иметь тело и протяжение, ибо суть бытия в этом и заключается. Если же спросить, что становится с этой подвижной и тонкой материей в момент смерти, можно без колебаний сказать, что она моментально рассеивается и растворяется в воздухе, как легкий пар и легкий выдох — приблизительно так же, как пламя свечи угасает само собой за истощением того горючего материала, которым оно питается. Есть и еще одно весьма осязательное доказательство материальности и смертности человеческой души: она крепнет и слабеет по мере того, как крепнет и слабеет тело человека — если бы она была бессмертной субстанцией, ее сила и мощь не зависели бы от строения и состояния тела.

Девятым и последним своим доказательством автор считает согласованность восьми предыдущих: по его словам, ни один довод и ни одно рассуждение не уничтожают и не опровергают друг друга — напротив, поддерживают и подтверждают друг друга. Это верный признак, что все они опираются на твердое и прочное основание самой истины, так как заблуждение в таком вопросе не могло бы находить себе подтверждения в полном согласии столь сильных и неотразимых доводов.

Обращаясь в заключение ко всем народам земли, автор призывает людей забыть распри, объединиться и восстать против общих врагов — тирании и суеверий. Даже в одной из мнимо святых книг сказано, что бог свергнет гордых князей с трона и посадит смиренных на их место. Если лишить спесивых тунеядцев обильного питательного сока, доставляемого трудами и усилиями народа, они иссохнут, как засыхают травы и растения, корни которых лишены возможности впитывать соки земли. Равным образом, нужно избавиться от пустых обрядов ложных религий. Есть лишь одна-единсгвенная истинная религия — это религия мудрости и чистоты нравов, честности и благопристойности, сердечной искренности и благородства души, решимости окончательно уничтожить тиранию и суеверный культ богов, стремления поддерживать повсюду справедливость и охранять народную свободу, добросовестного труда и благоустроенной жизни всех сообща, взаимной любви друг к другу и нерушимого сохранения мира. Люди обретут счастье, следуя правилам, основам и заповедям этой религии. Они останутся жалкими и несчастными рабами до тех пор, пока будут терпеть господство тиранов и злоупотребления от заблуждений.

Е. Д. Мурашкинцева

Хромой бес

(Le Diable boiteux)

Роман (1707)

«Вам известно, что вы спите со вчерашнего утра?» — входя в комнату к студенту дону Клеофасу, спросил один из его приятелей.

Клеофас открыл глаза, и первой его мыслью было, что поразительные приключения, которые он пережил прошедшей ночью, не более чем сон. Однако очень скоро он убедился, что случившееся с ним — реальность, и он действительно провел несколько самых необыкновенных в своей жизни часов в компании Хромого беса.

Знакомство же их произошло следующим образом. Во время свидания с подружкой дон Клеофас оказался застигнутым четырьмя головорезами. Они грозились убить его, если он не женится на даме, с которой его застали. Однако у студента не было ни малейшего намерения вступать в брак с данной красоткой, и он лишь проводил с ней время к взаимному удовольствию. Он храбро защищался, однако, когда у него выбили из рук шпагу, вынужден был бежать прямо по крышам домов. В темноте он заметил свет, направился туда и, проскользнув в слуховое окошко, спрятался в чьей-то комнатушке на чердаке. Когда он огляделся, то обнаружил, что скорее всего находится в лаборатории какого-то астролога, — об этом говорила висящая медная лампа, книга и бумаги на столе, а также компас, глобус, колбы и квадранты.

В эту минуту студент услышал протяжный вздох, вскоре повторившийся. Выяснилось, что в одной из колб заключен некий дух, точнее бес, как тот сам разъяснил изумленному Клеофасу. Бес рассказал, что ученый чародей силой своей магии уже полгода держит его взаперти, и попросил о помощи. На вопрос Клеофаса, к какой категории чертей он принадлежит, последовал гордый ответ: «Я устраиваю забавные браки — соединяю старикашек с несовершеннолетними, господ — со служанками, бесприданниц — с нежными любовниками, у которых нет ни гроша за душой. Это я ввел в мир роскошь, распутство, азартные игры и химию. Я изобретатель каруселей, танцев, музыки, комедии и всех новейших французских мод. Словом, я Асмодей, по прозванию Хромой бес».

Храбрый юноша, пораженный подобной встречей, отнесся к новому знакомому со всей почтительностью и вскоре выпустил его из склянки. Перед ним предстал хромой уродец в тюрбане с перьями и в одежде из белого атласа. Плащ его был расписан многочисленными фривольными сценами, воспроизводя то, что делается на свете по внушению Асмодея.

Благодарный своему спасителю, бес увлек его за собой из тесной комнаты, и вскоре они оказались на вершине башни, откуда открывался вид на весь Мадрид. Асмодей пояснил своему спутнику, что намерен показать ему, что делается в городе, и что силою дьявольского могущества он поднимет все крыши. Действительно, одним движением руки бес словно снес крыши со всех домов, и, несмотря на ночную мглу, студенту предстало все, что происходило внутри домов и дворцов. Бессчетное количество картин жизни открылось ему, а его проводник пояснял детали или обращал его внимание на наиболее удивительные примеры человеческих историй. Ослепительная по своей пестроте картина нравов и страстей, которую наблюдал студент этой ночью, сделала его мудрее и опытнее на тысячу лет. Ему открылись сокровенные пружины, которыми определялись повороты судеб, тайные пороки, запретные влечения, скрытые побуждения. Самые интимные подробности, самые потаенные мысли предстали перед Клеофасом как на ладони с помощью его гида. Насмешливый, скептичный и в то же время снисходительный к человеческим слабостям, бес оказался прекрасным комментатором к сценам огромной человеческой комедии, которую он показывал юноше в эту ночь.

А начал он с того, что отомстил той самой донье, у которой студент был так внезапно настигнут бандитами. Асмодей заверил Клеофаса, что красавица сама подстроила это нападение, так как задумала женить студента на себе. Клеофас увидел, что теперь плутовка сидит за столом вместе с теми самыми типами, которые гнались за ним и которых она сама припрятала в своем доме, и поедает вместе с ними присланное им богатое угощение. Возмущению его не было предела, однако вскоре его ярость сменилась смехом. Асмодей внушил пирующим отвращение друг к другу, между ними завязалась кровавая потасовка, соседи вызвали полицию, и вот уже двое уцелевших драчунов вместе с хозяйкой дома оказались за решеткой…

Это один из многих примеров того, как за мнимой благопристойностью обнажалась в ту ночь отталкивающая житейская правда, как слетал покров лицемерия с людских поступков, а трагедии оборачивались комедиями. Бес терпеливо объяснял Клеофасу, что у красавицы, которая его восхищает, накладные волосы и вставные зубы. Что трое молодых людей, со скорбным видом сидящие у постели умирающего, — племянники, которые не дождутся смерти состоятельного дяди. Что вельможа, который перед сном перечитывает записку от возлюбленной, не ведает о том, что эта особа разорила его. Что другой знатный господин, который волнуется по поводу родов своей драгоценной супруги, не подозревает, что обязан этим событием своему слуге. Двум наблюдателям открылись ночные тревоги беспокойной совести, тайные свидания влюбленных, преступления, ловушки и обманы. Пороки, которые обычно маскируются и уходят в тень, словно ожили перед глазами завороженного Клеофаса, и он поразился, как властны над людскими судьбами ревность и спесь, корысть и азарт, скупость и тщеславие.

По сути весь роман — это ночной разговор студента и Асмодея, по ходу которого нам рассказывается масса историй, то незамысловатых, то причудливо-невероятных. Часто это истории влюбленных, которым не дают соединиться то жестокость и подозрительность родителей, то неравенство происхождения. Одна из таких историй, к счастью, заканчивается счастливой свадьбой, но многие другие печальны.

В первом случае граф влюбился в дочь простого дворянина и, не намереваясь на ней жениться, поставил целью сделать девушку своей любовницей. С помощью лжи и хитроумнейших уловок он убедил девушку в своей любви, добился ее благосклонности и стал по шелковой лестнице проникать в ее спальню. В этом помогала подкупленная им дуэнья, которую отец специально приставил к дочери, чтобы следить за ее нравственностью. Однажды тайный роман был обнаружен отцом. Тот хотел убить графа, а дочь определить в монастырь. Однако, как уже было сказано, развязка истории оказалась счастливой. Граф проникся горем оскорбленной им девушки, сделал ей предложение и восстановил семейную честь. Мало того, он отдал в жены брату своей невесты собственную сестру, решив, что любовь важнее титулов.

Но подобная гармония сердец — редкость. Совсем не всегда порок оказывается посрамлен, а добродетель награждена. Трагически завершилась, например, история прекрасной доньи Теодоры — а ведь как раз в этом случае отношения трех героев явили образец великодушия, благородства и способности к самопожертвованию во имя дружбы! Донью Теодору одинаково страстно любили двое преданных друзей. Она же ответила взаимностью одному из них. Сначала ее избранник хотел удалиться, чтобы не быть соперником товарищу, затем друг уговорил его не отказываться от счастья. Донья Теодора, однако, к тому времени оказалась похищена третьим человеком, который сам вскоре был убит в схватке с разбойниками. После головокружительных приключений, плена, побега, погони и счастливого спасения влюбленные, наконец, соединились и поженились. Счастью их не было границ. Однако среди этого блаженства явил себя роковой случай: во время охоты дон Хуан упал с коня, тяжело поранил голову и умер. «Донья Теодора и есть та дама, которая, как видите, в отчаянии бьется на руках двух женщин: вероятно, скоро и она последует за своим супругом», — невозмутимо заключил бес.

Какова же она, человеческая природа? Чего в ней больше — мелочности или величия, низости или благородства? Пытаясь разобраться в этом, любознательный студент неутомимо следовал за своим проворным проводником. Они заглядывали в тюремные камеры, разглядывали колонны возвращающихся домой пленных, проникали в тайны сновидений, и даже своды гробниц не служили им препятствием. Они обсуждали причины безумия тех, кто заключен в дома умалишенных, а также тех чудаков, которые одержимы маниями, хотя и ведут обычный с виду образ жизни. Кто из них был рабом своей скупости, кто зависти, кто чванства, кто привычки к мотовству. «Куда ни посмотришь, везде видишь людей с поврежденными мозгами», — справедливо заметил бес, продолжив, что на свет словно «появляются все одни и те же люди, только в разных обличьях». Иначе говоря, человеческие типы и пороки необыкновенно живучи.

Во время их путешествия по крышам они заметили страшный пожар, бушевавший в одном из дворцов. Перед ним убивался и рыдал хозяин, знатный горожанин, — не потому, что горело его добро, а потому, что в доме осталась его единственная дочь. Клеофас единственный раз за ночь отдал бесу приказ, на который имел право как избавитель: он потребовал спасти девушку. Подумав мгновение, Асмодей принял облик Клеофаса, ринулся в огонь и под восхищенные крики толпы вынес бесчувственную девушку. Вскоре она открыла глаза и была заключена в объятия счастливого отца. Ее избавитель же незаметно исчез.

Среди историй, нанизанных на единую нить рассказа, отметим еще лишь две. Вот первая. Сын деревенского сапожника стал финансистом и очень разбогател. Через двадцать лет он вернулся к родителям, дал отцу денег и потребовал, чтобы тот бросил работу. Прошло еще три месяца. Сын был удивлен, когда однажды у себя в городе увидел отца, который взмолился: «Я умираю от безделья! Разреши мне опять жить своим трудом»… Второй случай такой. Один нечестный человек в лесу видел, как мужчина закапывал под деревом клад. Когда хозяин клада ушел, мошенник выкопал деньги и присвоил их себе. Жизнь его пошла весьма успешно. Но как-то он узнал, что хозяин клада терпит лишения и нужду. И вот первый почувствовал необоримую потребность помогать ему. А под конец и пришел с покаянием, признавшись, что жил за его счет много лет…

Да, человек грешен, слаб, жалок, он раб своих страстей и привычек. Но в то же время он наделен свободой творить свою судьбу, неведомой представителю нечистой силы. И эта свобода являет себя даже в прихотливой, непредсказуемой форме самого романа «Хромой бес». А сам бес недолго наслаждался на воле — вскоре чародей обнаружил его бегство и снова вернул назад. Напоследок Асмодей дал Клеофасу совет жениться на спасенной из огня прекрасной Серафине.

Пробудившись через сутки, студент поспешил к дому знатного горожанина и действительно увидел на его месте пепелище. Он узнал также, что хозяин повсюду ищет спасителя дочери и хочет в знак благодарности благословить его брак с Серафиной. Клеофас пришел в эту семью и был с восторгом встречен. Он с первого взгляда влюбился в Серафину, а она в него. Но после этого он пришел к ее отцу и, потупившись, объяснил, что Серафину спас не он, а черт. Старик, однако, сказал: «Ваше признание укрепляет меня в намерении отдать вам мою дочь: вы ее истинный спаситель. Если бы вы не просили Хромого беса избавить ее от угрожающей ей смерти, он не воспротивился бы ее гибели».

Эти слова рассеяли все сомнения. И через несколько дней свадьба была отпразднована со всей подобающей случаю пышностью.

В. Л. Сагалова

Тюркаре (Turkaret)

Комедия (1709)

Молодая баронесса оказалась после смерти мужа в весьма стесненных обстоятельствах. А потому она вынуждена поощрять ухаживания малосимпатичного и далекого от ее круга дельца Тюркаре, который влюблен в нее и обещает жениться. Не совсем ясно, сколь далеко зашли их отношения, однако факт, что баронесса стала практически содержанкой Тюркаре: он оплачивает ее счета, делает дорогие подарки и постоянно появляется у нее дома Кстати, все действие комедии происходит в будуаре баронессы. Сама же красавица питает страсть к юному аристократу шевалье, без зазрения совести проматывающему ее деньги. Горничная баронессы Марина переживает из-за расточительства хозяйки и боится, что Тюркаре, узнав правду, лишит баронессу всякой поддержки.

С этой ссоры госпожи со служанкой начинается пьеса. Баронесса признает доводы Марины правильными, обещает ей порвать с шевалье, но ее решимости хватает ненадолго. Как только в будуар вбегает лакей шевалье Фронтен со слезным письмом от хозяина, в котором сообщается об очередном крупном проигрыше в карты, баронесса ахает, тает и отдает последнее — бриллиантовое кольцо, недавно подаренное Тюркаре. «Заложи его и выручи своего хозяина», — наказывает она. Марина в отчаянии от подобного малодушия. К счастью, появляется слуга Тюркаре с новым подарком — на этот раз делец прислал вексель на десять тысяч экю, а вместе с ним неуклюжие стихи собственного сочинения. Вскоре он сам является с визитом, в ходе которого распространяется благосклонно слушающей его баронессе о своих чувствах. После его ухода в будуаре появляются шевалье с Фронтеном. Марина отпускает в их адрес несколько колких фраз, после чего баронесса не выдерживает и увольняет ее. Та возмущенно уходит из дома, заметив, что все расскажет «господину Тюркаре». Баронесса, однако, уверена, что сумеет убедить Тюркаре в чем угодно.

Она отдает шевалье вексель, чтобы он быстрее получил по нему деньги и выкупил заложенное кольцо.

Оставшись один, сообразительный лакей Фронтен философски замечает: «Вот она, жизнь! Мы обираем кокетку, кокетка тянет с откупщика, а откупщик грабит всех, кто попадется под руку. Круговое мошенничество — потеха, да и только!»

Поскольку проигрыш был лишь выдумкой и кольцо никуда не закладывалось, Фронтен быстро возвращает его баронессе. Это весьма кстати, так как в будуаре вскоре появляется рассерженный Тюркаре. Марина рассказала ему, как нагло пользуется баронесса его деньгами и подарками. Рассвирепев, откупщик разбивает вдребезги дорогой фарфор и зеркала в спальне. Однако баронесса сохраняет полное самообладание и высокомерно парирует все упреки. Она приписывает «поклеп», возведенный Мариной, тому, что ту изгнали из дома. Под конец она показывает целехонькое кольцо, которое якобы отдано шевалье, и тут Тюркаре уже полностью обезоружен. Он бормочет извинения, обещает заново обставить спальню и вновь клянется в своей страстной любви. Вдобавок баронесса берет с него слово поменять своего лакея на Фронтена — слугу шевалье. Кстати, последнего она выдает за своего кузена. Такой план был составлен заранее вместе с шевалье, чтобы сподручнее выманивать у откупщика деньги. Марину же сменяет новая хорошенькая горничная Лизетта, невеста Фронтена и, как и он, порядочная плутовка. Эта парочка уговаривается побольше угождать хозяевам и дожидаться своего часа.

Желая загладить вину, Тюркаре накупает баронессе новые сервизы и зеркала. Кроме того, он сообщает ей, что уже приобрел участок, чтобы построить для возлюбленной «чудесный особняк». «Перестрою его хоть десять раз, но добьюсь, чтобы все было по мне», — с гордостью заявляет он. В это время в салоне появляется еще один гость — молодой маркиз, приятель шевалье. Встреча эта неприятна Тюркаре — дело в том, что когда-то он служил лакеем у дедушки маркиза, а недавно бессовестно надул внука, о чем тот немедленно и рассказывает баронессе: «Предупреждаю, это настоящий живодер. Он ценит свое серебро на вес золота». Заметив кольцо на пальце баронессы, маркиз узнает в нем свой фамильный перстень, который ловко присвоил себе Тюркаре. После ухода маркиза откупщик неуклюже оправдывается, замечая, что не может же он давать деньги в долг «даром». Затем из разговора Тюркаре с помощником, который ведется прямо в будуаре баронессы — она тактично выходит для такого случая, — становится ясно, что откупщик занимается крупными спекуляциями, берет взятки и по знакомству распределяет теплые местечки. Богатство и влияние его очень велико, однако на горизонте забрезжили неприятности: обанкротился какой-то казначей, с которым Тюркаре был тесно связан. Другая неприятность, о которой сообщает помощник, — в Париже госпожа Тюркаре! А ведь баронесса считает Тюркаре вдовцом. Все это требует от Тюркаре немедленных действий, и он спешит удалиться. Правда, перед уходом пронырливый Фронтен успевает уговорить его купить баронессе собственный дорогой выезд. Как видим, новый лакей уже приступил к обязанностям вышибания из хозяина крупных сумм. И, как справедливо отмечает Лизетта по адресу Фронтена, «судя по началу, он далеко пойдет».

Два шалопая-аристократа, шевалье и маркиз, обсуждают свои сердечные победы. Маркиз рассказывает о некой графине из провинции — пусть не первой молодости и не ослепительной красоты, зато веселого нрава и охотно дарящей ему свои ласки. Заинтересованный шевалье советует другу прийти с этой дамой вечером на званый ужин к баронессе. Затем следует сцена очередного выманивания денег у Тюркаре способом, придуманным хитрым Фронтеном. Откупщика откровенно разыгрывают, о чем он даже не подозревает. Подосланный Фронтеном мелкий чиновник, выдающий себя за судебного пристава, предъявляет документ о том, что баронесса будто бы должна по обязательствам покойного мужа десять тысяч ливров. Баронесса, подыгрывая, изображает сначала замешательство, а потом отчаяние. Расстроенный Тюркаре не может не прийти к ней на помощь. Он прогоняет «пристава», пообещав взять все долги на себя. Когда Тюркаре покидает комнату, баронесса неуверенно замечает, что начинает испытывать угрызения совести. Лизетта горячо успокаивает ее: «Сначала надо разорить богача, а потом можно будет и покаяться. Хуже, если придется каяться в том, что упустили такой случай!»

Вскоре в салон приходит торговка госпожа Жакоб, рекомендованная приятельницей баронессы. Между делом она рассказывает, что доводится сестрой богачу Тюркаре, однако этот «выродок» совсем ей не помогает — как, кстати, и собственной жене, которую отослал в провинцию. «Этот старый петух всегда бегал за каждой юбкой, — продолжает торговка. — Не знаю, с кем он связался теперь, но у него всегда есть несколько дамочек, которые его обирают и надувают… А этот болван каждой обещает жениться».

Баронесса как громом поражена услышанным. Она решает порвать с Тюркаре. «Да, но не раньше, чем вы его разорите», — уточняет предусмотрительная Лизетта.

К ужину являются первые гости — это маркиз с толстой «графиней», которая на самом деле не кто иная, как госпожа Тюркаре. Простодушная графиня с важностью расписывает, какую великосветскую жизнь ока ведет у себя в провинции, не замечая убийственных насмешек, с которыми комментируют ее речи баронесса и маркиз. Даже Лизетта не отказывает себе в удовольствии вставить колкое словцо в эту болтовню, типа: «Да, это настоящее училище галантности для всей Нижней Нормандии». Разговор прерывается приходом шевалье. Он узнает в «графине» даму, что атаковала и его своими любезностями и даже присылала свой портрет. Маркиз, узнав об этом, решает проучить неблагодарную изменницу.

Он оказывается отмщен в самом скором времени. Сначала в салоне появляются торговка госпояса Жакоб, а следом за нею Тюркаре. Вся троица ближайших родственников обрушивается друг на друга с грубой бранью — к удовольствию присутствующих аристократов. В это время слуга сообщает, что Тюркаре срочно вызывают компаньоны. Появившийся затем Фронтен объявляет о катастрофе — его хозяин взят под арест, а в доме у него все конфисковано и опечатано по наводке кредиторов. Пропал и вексель на десять тысяч экю, выданный баронессе, так как шевалье поручил Фронтену отнести его к меняле, а лакей не успел этого сделать… Шевалье в отчаянье — он остался без средств и привычного источника доходов. Баронесса также в отчаянье — она не просто разорена, она еще убедилась в том, что шевалье обманывал ее: ведь он убеждал, что деньги у него и на них он выкупил кольцо… Бывшие любовники расстаются весьма холодно. Возможно, маркиз с шевалье утешатся за ужином в ресторане, куда они вместе отправляются.

В выигрыше оказывается один расторопный Фронтен. Он объясняет в финале Лизетте, как ловко всех обманул. Ведь вексель на предъявителя остался у него, и он уже разменял его. Теперь он обладает приличным капиталом, и они с Лизеттой могут пожениться. «Мы с тобой народим кучу детишек, — обещает он девушке, — и уж они-то будут честными людьми».

Однако за этой благодушной фразой следует последняя реплика комедии, весьма зловещая, которую произносит все тот же Фронтен:

«Итак, царство Тюркаре кончилось, начинается мое!»

(Лесаж сопроводил комедию диалогом Асмодея и дона Клеофаса — персонажей «Хромого беса», — в котором они обсуждают «Тюркаре», поставленную во «Французской комедии», и реакцию зрителей на это представление. Общее мнение, как язвительно говорит Асмодей, «что все действующие лица неправдоподобны и что автор слишком перестарался, рисуя нравы…».)

В. Л. Сагалова

Похождения Жиль Бласа из Сантильяны

(Histoire de Gil Blas de Santillane)

Роман (1715–1735)

«Меня поразило удивительное разнообразие приключений, отмеченное в чертах вашего лица», — скажет однажды Жиль Бласу случайный встречный — один из множества людей, с кем сводила героя судьба и чью исповедь ему довелось услышать. Да, приключений, выпавших на долю Жиль Бласа из Сантильяны, действительно с лихвой хватило бы на десяток жизней. Об этих похождениях и повествует роман — в полном соответствии со своим названием. Рассказ ведется от первого лица — сам Жиль Блас поверяет читателю свои мысли, чувства и сокровенные надежды. И мы можем изнутри проследить, как он лишается юношеских иллюзий, взрослеет, мужает в самых невероятных испытаниях, заблуждается, прозревает и раскаивается, и наконец обретает душевное равновесие, мудрость и счастье.

Жиль Блас был единственным сыном отставного военного и прислуги. Родители его поженились будучи уже не первой молодости и вскоре после рождения сына переехали из Сантильяны в столь же маленький городок Овьедо. Достаток они имели самый скромный, поэтому мальчику предстояло получить плохое образование. Однако ему помогли дядя-каноник и местный доктор. Жиль Блас оказался очень способным. Он научился отлично читать и писать, выучил латынь и греческий, приохотился к логике и полюбил затевать дискуссии даже с незнакомыми прохожими. Благодаря этому к семнадцати годам он заслужил в Овьедо репутацию ученого.

Когда ему минуло семнадцать, дядя объявил, что пора его вывести в люди. Он решил послать племянника в Саламанкский университет. Дядя дал Жиль Бласу несколько дукатов на дорогу и лошадь. Отец и мать добавили к этому наставления «жить, как должно честному человеку, не впутываться в дурные дела и, особливо, не посягать на чужое добро». И Жиль Блас отправился в странствия, с трудом скрывая свою радость.

Смышленый и сведущий в науках, юноша был еще совершенно неискушен в жизни и слишком доверчив. Понятно, что опасности и ловушки не заставили себя ждать. На первом же постоялом дворе он по совету хитрого хозяина за бесценок продал свою лошадь. Подсевшего к нему в трактире мошенника за несколько льстивых фраз по-царски угостил, растратив большую часть денег. Затем попал в повозку к жулику-погонщику, который вдруг обвинил пассажиров в краже ста пистолей. От страха те разбегаются кто куда, а Жиль Блас несется в лес быстрее других. На пути его вырастают два всадника. Бедняга рассказывает им о том, что с ним стряслось, те сочувственно внимают, посмеиваются и, наконец, произносят: «Успокойся, друг, отправляйся с нами и не бойся ничего. Мы доставим тебя в безопасное место». Жиль Блас, не ожидая ничего дурного, садится на лошадь позади одного из встречных. увы! Очень скоро он оказывается в плену у лесных разбойников, которые подыскивали помощника своей поварихе…

Так стремительно разворачиваются события с самых первых страниц и на протяжении всего огромного романа. Весь «Жиль Блас» — бесконечная цепь приключений-авантюр, выпадающих на долю героя — при том, что сам он отнюдь, кажется, не ищет их. «Мне суждено быть игрушкой фортуны», — скажет он через много лет сам о себе. Это так и не так. Потому что Жиль Блас не просто подчинялся обстоятельствам. Он всегда оставался активным, думающим, смелым, ловким, находчивым. И главное, может быть, качество — он был наделен нравственным чувством и в своих поступках — пусть порой безотчетно — руководствовался им.

Так, он со смертельным риском выбрался из разбойничьего плена — и не просто бежал сам, но еще спас прекрасную дворянку, тоже захваченную головорезами. Поначалу ему пришлось притвориться, что он в восторге от разбойничьей жизни и мечтает сам стать грабителем. Не войди он в доверие к бандитам, побег бы не удался. Зато в награду Жиль Блас получает признательность и щедрую награду от спасенной им маркизы доны Менсии. Правда, это богатство ненадолго задержалось в руках Жиль Бласа и было похищено очередными обманщиками — Амвросио и Рафаэлем. И снова он оказывается без гроша в кармане, перед лицом неизвестности — пусть и в дорогом бархатном костюме, пошитом на деньги маркизы…

В дальнейшем ему суждена бесконечная череда удач и бед, возвышений и падений, богатства и нужды. Единственное, чего никто не сможет его лишить, — это жизненный опыт, который непроизвольно накапливается и осмысливается героем, и чувство родины, по которой он колесит в своих странствиях. (Роман этот, написанный французом, весь пронизан музыкой испанских имен и географических названий.)

…Поразмыслив, Жиль Блас решает не ехать в Саламанкский университет, так как не хочет посвящать себя духовной карьере. Дальнейшие его приключения сплошь связаны со службой или поисками подходящего места. Поскольку герой хорош собой, грамотен, смышлен и проворен, он довольно легко находит работу. Но ни у одного хозяина он не задерживается подолгу — и всякий раз не по своей вине. В результате он получает возможность для разнообразных впечатлений и изучения нравов — как и положено по природе жанра плутовского романа.

Кстати, Жиль Блас действительно плут, вернее обаятельный плутишка, который может и прикинуться простачком, и подольститься, и схитрить. Постепенно он побеждает свою детскую доверчивость и не дает уже легко себя облапошить, а порой и сам пускается в сомнительные предприятия. увы, качества плута необходимы ему, разночинцу, человеку без роду и племени, чтобы выжить в большом и суровом мире. Часто его желания не распространяются дальше того, чтобы иметь теплый кров, ежедневно есть досыта да трудиться в меру сил, а не на износ.

Одна из работ, которая поначалу показалась ему верхом удачи, была у доктора Санградо. Этот самодовольный лекарь для всех болезней знал лишь два средства — пить побольше воды и пускать кровь. Недолго думая, он обучил Жиль Бласа премудростям и отправил его с визитами к больным победнее. «Кажется, никогда еще в Вальядолиде не было столько похорон», — весело оценил герой собственную практику. Лишь через много лет, уже в зрелом возрасте, Жиль Блас вспомнит этот юношеский лихой опыт и ужаснется собственному невежеству и наглости.

Другая синекура выдалась герою в Мадриде, где он устроился лакеем у светского франта, безбожно прожигавшего жизнь. Служба эта сводилась к безделью и чванству, а друзья-лакеи быстро выбили из Жиль Бласа провинциальные замашки и обучили его искусству болтать ни о чем и смотреть на окружающих свысока. «Из прежнего рассудительного и степенного юноши я превратился в шумного, легкомысленного, пошлого вертопраха», — с ужасом признал герой. Дело кончилось тем, что хозяин пал на дуэли — столь же бессмысленной, какой была вся его жизнь.

После этого Жиль Бласа приютила одна из приятельниц покойного дуэлянта — актриса. Герой окунулся в новую среду, которая сначала очаровала его богемной яркостью, а затем отпугнула пустым тщеславием и запредельным разгулом. Несмотря на безбедное праздное существование в доме веселой актрисы, Жиль Блас однажды бежал оттуда куда глаза глядят. Размышляя о своих разных хозяевах, он с грустью признал: «У одних царят зависть, злоба и скупость, другие отрешились от стыда… Довольно, не желаю жить больше среди семи смертных грехов».

Так, вовремя ускользая от искушений неправедной жизни, Жиль Блас избежал многих опасных соблазнов. Он не стал — хотя мог бы в силу обстоятельств — ни разбойником, ни шарлатаном, ни мошенником, ни бездельником. Ему удалось сохранить достоинство и развить деловые качества, так что в расцвете сил он оказался вблизи своей заветной мечты — получил место секретаря у всесильного первого министра герцога Лермы, постепенно стал его главным доверенным лицом и обрел доступ к сокровенным тайнам самого мадридского двора. Именно тут открылась перед ним нравственная бездна, в которую он почти шагнул. Именно здесь произошли в его личности самые зловещие метаморфозы…

«Прежде чем попасть ко двору, — замечает он, — я был от природы сострадателен и милосерден, но там человеческие слабости испаряются, и я стал черствее камня. Исцелился я также от сентиментальности по отношению к друзьям и перестал испытывать к ним привязанность». В это время Жиль Блас отдалился от своего старого приятеля и земляка Фабрисио, предал тех, кто помогал ему в трудные минуты, и весь отдался жажде наживы. За огромные взятки он способствовал искателям теплых мест и почетных званий, а потом делился добычей с министром. Ловкий слуга Сипион без конца находил новых просителей, готовых предложить деньги. С равным рвением и цинизмом герой занимался сводничеством для коронованных особ и устройством собственного благополучия, подыскивая невесту побогаче. Прозреть ему помогла тюрьма, в которой он в один прекрасный день оказался: как и следовало ожидать, знатные покровители предали его с той же легкостью, с какой прежде пользовались его услугами.

Чудом уцелевший после многодневной лихорадки, он в заточении заново осмыслил свою жизнь и ощутил незнакомую раньше свободу. К счастью, Сипион не бросил своего хозяина в беде, а последовал за ним в крепость и затем добился его освобождения. Господин и слуга стали ближайшими друзьями и после выхода из тюрьмы поселились в небольшом отдаленном замке, который подарил Жиль Бласу один из его давних товарищей — дон Альфонсо. Строго судя себя за прошлое, герой испытал раскаяние за долгую разлуку с родителями. Он успел посетить Овьедо накануне смерти отца и устроил ему богатые похороны. Затем он стал щедро помогать матери и дяде.

Жиль Бласу суждено еще было пережить смерть юной жены и новорожденного сына, а после этого очередную тяжелую болезнь. Отчаянье почти захлестнуло его, однако Сипиону удалось уговорить друга вернуться в Мадрид и снова послужить при дворе. Там произошла смена власти — корыстный герцог Лерма был заменен честным министром Оливаресом. Жиль Бласу, ныне равнодушному к любым дворцовым соблазнам, удалось доказать свою нужность и ощутить удовлетворение на поприще благородного служения отечеству.

Мы расстаемся с героем, когда, удалившись от дел и вторично женившись, он «ведет усладительную жизнь в кругу дорогих людей». В довершение блаженства небо соизволило наградить его двумя детьми, чье воспитание обещает стать развлечением его старости…

В. Л. Сагалова

Жизнь Марианны, или Приключения графини де***

(La vie de Marianne ou les Adventures de Madame de Contess de***)

Роман (1731–1741)

Марианна, удалившись от света, по совету подруги берется за перо. Правда, она боится, что ум ее непригоден для сочинительства, а слог недостаточно хорош, но поверьте, она просто кокетничает.

Трагическое событие, случившееся, когда Марианне было не более двух лет, накладывает отпечаток на всю ее жизнь. На почтовую карету нападают грабители и убивают всех ее пассажиров, кроме маленького ребенка, Марианны. Судя по одежде, девочка — дочь молодой знатной четы, но никаких более точных сведений найти не удается. Таким образом, происхождение Марианны становится тайной. Ребенка отдают в дом сельского священника, и его сестра, воспитанная, рассудительная и истинно добродетельная женщина, воспитывает Марианну, как родную дочь. Марианна всей душой привязывается к своим покровителям и считает сестру священника лучшим человеком на свете. Девочка растет грациозным, милым, послушным ребенком и обещает стать красавицей. Когда Марианне исполняется пятнадцать лет, обстоятельства вынуждают сестру священника поехать в Париж, и она берет с собой девочку. Но через некоторое время они получают известие о болезни священника, а вскоре та, что заменила бедной девочке мать, умирает. Ее наставления на всю жизнь сохранятся в памяти Марианны, и хотя в дальнейшем она будет часто проявлять неблагоразумие, но ее душа навсегда останется исполненной добродетели и честности.

Итак, пятнадцатилетняя девушка, очень хорошенькая, остается одна в Париже и на всем белом свете, без дома и без денег. Марианна в отчаянии умоляет монаха, водившего знакомство с покойной, стать ее руководителем, и тот решает обратиться к одному почтенному человеку, известному своим благочестием и добрыми делами. Господин Клималь, хорошо сохранившийся мужчина лет пятидесяти — шестидесяти, очень богатый, узнав историю Марианны, готов помочь: отдать девушку в обучение к белошвейке и платить за содержание. Марианна испытывает благодарность, но сердце у нее разрывается на части от стыда, она чувствует невыносимое унижение, будучи объектом «милосердия, которое не соблюдает душевной деликатности». Но, расставшись с монахом, ее благодетель становится куда более любезным, и, несмотря на свою неопытность, Марианна чувствует, что за этой любезностью кроется что-то нехорошее. Так и случается. Очень скоро она понимает — де Клималь влюблен в нее. Марианна считает бесчестным поощрять его ухаживания, но принимает подарки, ведь кроме добродетели и порядочности она от природы наделена и кокетством, и желанием нравиться, столь естественными для хорошенькой женщины. Ей ничего не остается, как делать вид, что она не подозревает о пылких чувствах престарелого воздыхателя.

Однажды, возвращаясь из церкви, Марианна подвертывает ногу и попадает в дом знатного молодого человека, того самого, с которым они обменялись в церкви взглядами, так много говорящими сердцу. Она не может признаться Вальвилю ни в своем жалком положении, ни в знакомстве с господином де Клималем, который оказывается родным дядюшкой Вальвиля и притворяется, что не знаком с Марианной, хотя при виде племянника у ног своей подопечной изнывает от ревности. Когда Марианна возвращается домой, к ней приходит де Клималь. Он прямо говорит о своей любви, предостерегает Марианну против увлечения «молодыми вертопрахами» и предлагает ей «небольшой договор на пятьсот ливров ренты». Во время этого объяснения в комнате неожиданно появляется Вальвиль, и теперь уже племянник видит дядю, стоящего на коленях перед все той же Марианной. Что он может о ней думать? Только одно. Когда молодой человек уходит, бросив на ни в чем не повинную девушку презрительный взгляд, она просит де Клималя пойти вместе с ней к племяннику и все ему объяснить, а тот, отбросив маску благопристойности, упрекает ее в неблагодарности, говорит, что отныне прекращает свои даяния, и исчезает, боясь скандала. А Марианне, которую оскорбленная гордость и любовь к Вальвилю лишили всякого благоразумия, думает только о том, как заставить Вальвиля пожалеть о разлуке и раскаяться в дурных мыслях. Лишь наутро она осознает всю глубину своего бедственного положения. Ока рассказывает обо всех своих горестях настоятельнице монастыря, и при этой беседе присутствует дама, которая проникается к девушке горячей симпатией. Она предлагает настоятельнице принять Марианну в монастырский пансион и собирается платить за ее содержание. Марианна в восторженном порыве орошает руку благодетельницы «самыми нежными и сладостными слезами».

Так Марианна обретает новую покровительницу и находит в ней вторую мать. Истинная доброта, естественность, великодушие, отсутствие тщеславия, ясность мысли — вот что составляет характер пятидесятилетней дамы. Она восхищается Марианной и относится к ней, как к родной дочери. Но скоро Марианна, обожающая свою благодетельницу, узнает, что та не кто иная, как мать Вальвиля, который узнал о невиновности Марианны, воспылал еще более страстной любовью и уже передал ей письмо в монастырь, переодевшись лакеем. Когда госпожа де Миран жалуется, что сын стал пренебрегать богатой и знатной невестой, увлекшись какой-то случайно встреченной молоденькой девчонкой, Марианна узнает себя в описании авантюристки и без колебаний признается во всем госпоже де Миран, в том числе и в своей любви к ее сыну. Госпожа де Миран просит помощи у Марианны, она знает, что Марианна достойна любви, как никто другой, что у нее есть все — «и красота, и добродетель, и ум, и прекрасное сердце», но общество никогда не простит молодому человеку знатного рода женитьбы на девушке неизвестного происхождения, не имеющей ни титула, ни состояния. Марианна ради любви к госпоже де Миран решает отказаться от любви Вальвиля и умоляет его забыть о ней. Но госпожа де Миран (которая слышит этот разговор), потрясенная благородством своей воспитанницы, дает согласие на брак сына с Марианной. Она готова мужественно противостоять нападкам родни и защищать счастье детей от всего света.

Брат госпожи де Миран, де Клималь, умирает. Перед смертью он, полный раскаяния, признает в присутствии сестры и племянника свою вину перед Марианной и оставляет ей небольшое состояние.

Марианна по-прежнему живет в монастырском пансионе, а госпожа де Миран представляет ее как дочь одной из своих подруг, но постепенно слухи о предстоящей свадьбе и сомнительном прошлом невесты расползаются все шире и достигают ушей многочисленной и чванливой родни госпожи де Миран. Марианну похищают и увозят в другой монастырь. Настоятельница объясняет, что это распоряжение свыше, и Марианне предоставляется на выбор: или постричься в монахини, или выйти замуж за другого человека. Тем же вечером Марианну сажают в карету и везут в дом, где она встречается с человеком, которого ей прочат в мужья. Это молочный брат жены министра, ничем не примечательный молодой человек. Потом в кабинете министра происходит настоящее судилище над девушкой, которая не совершила ничего дурного. Единственное ее преступление — красота и прекрасные душевные качества, которые привлекли сердце молодого человека из знатного семейства. Министр объявляет Марианне, что не допустит ее брака с Вальвилем, и предлагает ей выйти замуж за «славного малого», с которым она только что беседовала в саду. Но Марианна с твердостью отчаяния заявляет, что ее чувства неизменны, и отказывается выйти замуж. В это мгновение появляются госпожа де Миран и Вальвиль. Полная благородной жертвенности речь Марианны, ее внешность, манеры и преданность покровительнице перетягивают чашу весов на ее сторону. Все присутствующие, даже родственники госпожи де Миран, восхищаются Марианной, а министр объявляет, что он не собирается больше вмешиваться в это дело, потому что никто не может помешать тому, «чтобы добродетель была любезна сердцу человеческому», и возвращает Марианну ее «матушке».

Но несчастья Марианны на этом не кончаются. В монастырь приезжает новая пансионерка, девица благородного происхождения, наполовину англичанка, мадемуазель Вартон. Случается так, что эта чувствительная девушка падает в обморок в присутствии Вальвиля, и этого оказывается достаточным, чтобы ветреный юноша увидел в ней новый идеал. Он перестает навещать больную Марианну и тайком видится с мадемуазель Вартон, которая влюбляется в него. Узнав об измене возлюбленного, Марианна приходит в отчаяние, а госпожа де Миран надеется, что ослепление ее сына когда-нибудь пройдет. Марианна понимает, что ее возлюбленный не так уж и виноват, просто он принадлежит к тому типу людей, для которых «препятствия имеют неодолимую притягательную силу», а согласие матери на его брак с Марианной все испортило, и «его любовь задремала». Марианна уже известна в свете, многие восхищаются ею, и почти одновременно она получает два предложения — от пятидесятилетнего графа, человека выдающихся достоинств, и от молодого маркиза. Самолюбие, которое Марианна считает основным движителем поступков человека, заставляет ее вести себя с Вальвилем так, словно она вовсе не страдает, и она одерживает блистательную победу: Вальвиль снова у ее ног. Но Марианна принимает решение больше не встречаться с ним, хотя все еще любит его.

На этом записки Марианны обрываются. Из отдельных фраз, например когда она упоминает о своих светских успехах или называет себя графиней, можно понять, что в ее жизни было еще немало приключений, о которых нам, увы, не суждено узнать.

И. А. Москвина-Тарханова

Персидские письма

(Lettres Persanes)

Роман (1721)

Действие романа охватывает 1711–1720 гг. Эпистолярная форма произведения и добавочный пикантный материал из жизни персидских гаремов, своеобразное построение с экзотическими подробностями, полные яркого остроумия и язвительной иронии описания, меткие характеристики дали возможность автору заинтересовать самую разнообразную публику до придворных кругов включительно. При жизни автора «Персидские письма» выдержали 12 изданий. В романе решаются проблемы государственного устройства, вопросы внутренней и внешней политики, вопросы религии, веротерпимости, ведется решительный и смелый обстрел самодержавного правления и, в частности, бездарного и сумасбродного царствования Людовика XIV. Стрелы попадают и в Ватикан, осмеиваются монахи, министры, все общество в целом.

Узбек и Рика, главные герои, персияне, чья любознательность заставила их покинуть родину и отправиться в путешествие, ведут регулярную переписку как со своими друзьями, так и между собой. Узбек в одном из писем к другу раскрывает истинную причину своего отъезда. Он был в юности представлен ко двору, но это не испортило его. Разоблачая порок, проповедуя истину и сохраняя искренность, он наживает себе немало врагов и решает оставить двор. Под благовидным предлогом (изучение западных наук) с согласия шаха Узбек покидает отечество. Там, в Испагани, ему принадлежал сераль (дворец) с гаремом, в котором находились самые прекрасные жен-шины Персии.

Друзья начинают свое путешествие с Эрзерума, далее их путь лежит в Токату и Смирну — земли, подвластные туркам. Турецкая империя доживает в ту пору последние годы своего величия. Паши, которые только за деньги получают свои должности, приезжают в провинции и грабят их как завоеванные страны, солдаты подчиняются исключительно их капризам. Города обезлюдели, деревни опустошены, земледелие и торговля в полном упадке. В то время как европейские народы совершенствуются с каждым днем, они коснеют в своем первобытном невежестве. На всех обширных просторах страны только Смирну можно рассматривать как город богатый и сильный, но его делают таким европейцы. Заключая описание Турции своему другу Рустану, Узбек пишет: «Эта империя, не пройдет и двух веков, станет театром триумфов какого-нибудь завоевателя».

После сорокадневного плавания наши герои попадают в Ливорно, один из цветущих городов Италии. Увиденный впервые христианский город — великое зрелище для магометанина. Разница в строениях, одежде, главных обычаях, даже в малейшей безделице находится что-нибудь необычайное. Женщины пользуются здесь большей свободой: они носят только одну вуаль (персиянки — четыре), в любой день вольны выходить на улицу в сопровождении каких-нибудь старух, их зятья, дяди, племянники могут смотреть на них, и мужья почти никогда на это не обижаются. Вскоре путешественники устремляются в Париж, столицу европейской империи. Рика после месяца столичной жизни поделится впечатлениями со своим другом Иббеном. Париж, пишет он, так же велик, как Испагань, «дома в нем так высоки, что молено поклясться, что в них живут одни только астрологи». Темп жизни в городе совсем другой; парижане бегут, летят, они упали бы в обморок от медленных повозок Азии, от мерного шага верблюдов. Восточный же человек совершенно не приспособлен для этой беготни. Французы очень любят театр, комедию — искусства, незнакомые азиатам, так как по природе своей те более серьезны. Эта серьезность жителей Востока происходит оттого, что они мало общаются между собой: они видят друг друга только тогда, когда их к этому вынуждает церемониал, им почти неведома дружба, составляющая здесь усладу жизни; они сидят по домам, так что каждая семья изолирована. Мужчины в Персии не обладают живостью французов, в них не видно духовной свободы и довольства, которые во Франции свойственны всем сословиям.

Меж тем из гарема Узбека приходят тревожные вести. Одну из жен, Заши, застали наедине с белым евнухом, который тут же, по приказу Узбека, заплатил за вероломство и неверность головою. Белые и черные евнухи (белых евнухов не разрешается допускать в комнаты гарема) — низкие рабы, слепо исполняющие все желания женшин и в то же время заставляющие их беспрекословно повиноваться законам сераля. Женщины ведут размеренный образ жизни: они не играют в карты, не проводят бессонных ночей, не пьют вина и почти никогда не выходят на воздух, так как сераль не приспособлен для удовольствий, в нем все пропитано подчинением и долгом. Узбек, рассказывая об этих обычаях знакомому французу, слышит в ответ, что азиаты принуждены жить с рабами, сердце и ум которых всегда ощущают приниженность их положения. Чего можно ожидать от человека, вся честь которого состоит в том, чтобы сторожить жен другого, и который гордится самой гнусной должностью, какая только существует у людей. Раб соглашается переносить тиранию более сильного пола, лишь бы иметь возможность доводить до отчаяния более слабый. «Это больше всего отталкивает меня в ваших нравах, освободитесь же, наконец, от предрассудков», — заключает француз. Но Узбек непоколебим и считает традиции священными. Рика, в свою очередь, наблюдая за парижанками, в одном из писем к Иббену рассуждает о женской свободе и склоняется к мысли о том, что власть женщины естественна: это власть красоты, которой ничто не может сопротивляться, и тираническая власть мужчины не во всех странах распространяется на женщин, а власть красоты универсальна. Рика заметит о себе: «Мой ум незаметно теряет то, что еще осталось в нем азиатского, и без усилий приноравливается к европейским нравам; я узнал женщин только с тех пор, как я здесь: я в один месяц изучил их больше, чем удалось бы мне в серале в течение тридцати лет». Рика, делясь с Узбеком своими впечатлениями об особенностях французов, отмечает также, что в отличие от их соотечественников, у которых все характеры однообразны, так как они вымучены («совершенно не видишь, каковы люди на самом деле, а видишь их только такими, какими их заставляют быть»), во Франции притворство — искусство неизвестное. Все разговаривают, все видятся друг с другом, все слушают друг друга, сердце открыто так же, как и лицо. Игривость — одна из черт национального характера.

Узбек рассуждает о проблемах государственного устройства, ибо, находясь в Европе, он перевидал много разных форм правления, и здесь не так, как в Азии, где политические правила повсюду одни и те же. Размышляя над тем, какое правление наиболее разумно, он приходит к выводу, что совершенным является то, которое достигает своих целей с наименьшими издержками: если при мягком правлении народ бывает столь же послушен, как при строгом, то следует предпочесть первое. Более или менее жестокие наказания, налагаемые государством, не содействуют большему повиновению законам. Последних так же боятся в тех странах, где наказания умеренны, как и в тех, где они тираничны и ужасны. Воображение само собою приспосабливается к нравам данной страны: восьмидневное тюремное заключение или небольшой штраф так же действуют на европейца, воспитанного в стране с мягким правлением, как потеря руки на азиата. Большинство европейских правительств — монархические. Это состояние насильственное, и оно вскорости перерождается либо в деспотию, либо в республику. История и происхождение республик подробно освещены в одном из писем Узбека. Большей части азиатов неведома эта форма правления. Становление республик происходило в Европе, что же касается Азии и Африки, то они всегда были угнетаемы деспотизмом, за исключением нескольких малоазиатских городов и республики Карфагена в Африке. Свобода создана, по-видимому, для европейских народов, а рабство — для азиатских.

Узбек в одном из своих последних писем не скрывает разочарования от путешествия по Франции. Он увидел народ, великодушный по природе, но постепенно развратившийся. Во всех сердцах зародилась неутолимая жажда богатства и цель разбогатеть путем не честного труда, а разорения государя, государства и сограждан. Духовенство не останавливается перед сделками, разоряющими его доверчивую паству. Итак, мы видим, что, по мере того как затягивается пребывание наших героев в Европе, нравы этой части света начинают им представляться менее удивительными и странными, а поражаются они этой удивительности и странности в большей или меньшей степени в зависимости от различия их характеров. С другой стороны, по мере того, как затягивается отсутствие Узбека в гареме, усиливается беспорядок в азиатском серале.

Узбек крайне обеспокоен происходящим в его дворце, так как начальник евнухов докладывает ему о немыслимых творящихся там вещах. Зели, отправляясь в мечеть, сбрасывает покрывало и появляется перед народом. Заши находят в постели с одной из ее рабынь — а это строго запрещено законами. Вечером в саду сераля был обнаружен юноша, более того, восемь дней жены провели в деревне, на одной из самых уединенных дач, вместе с двумя мужчинами. Вскоре Узбек узнает разгадку. Роксана, его любимая жена, пишет предсмертное письмо, в котором признается, что обманула мужа, подкупив евнухов, и, насмеявшись над ревностью Узбека, превратила отвратительный сераль в место для наслаждений и удовольствия. Ее возлюбленного, единственного человека, привязывавшего Роксану к жизни, не стало, поэтому, приняв яд, она следует за ним. Обращая свои последние в жизни слова к мужу, Роксана признается в своей ненависти к нему. Непокорная, гордая женщина пишет: «Нет, я могла жить в неволе, но всегда была свободна: я заменила твои законы законами природы, и ум мой всегда сохранял независимость». Предсмертное письмо Роксаны Узбеку в Париж завершает повествование.

Н. Б. Виноградова

О духе законов

(De l'Esprit des lois)

Трактат (1748)

В предисловии автор говорит, что принципы свои он выводит из самой природы вещей. Бесконечное разнообразие законов и нравов обусловлено отнюдь не произволом фантазии: частные случаи подчиняются общим началам, и история всякого народа вытекает из них как следствие. Бесполезно порицать установления той или иной страны, а предлагать изменения имеют право лишь те лица, которые получили от рождения гениальный дар проникать одним взглядом во всю организацию государства. Главная задача состоит в просвещении, ибо предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрассудками народа. Если бы автору удалось излечить людей от присущих им предрассудков, он почел бы себя счастливейшим из смертных.

Все имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека. Величайшая нелепость — утверждать, будто явления видимого мира управляются слепой судьбой. Бог относится к миру как создатель и охранитель: он творит по тем же законам, по которым охраняет. Следовательно, дело творения лишь кажется актом произвола, ибо оно предполагает ряд правил — столь же неизбежных, как рок атеистов.

Всем законам предшествуют законы природы, вытекающие из самого устройства человеческого существа. Человек в природном состоянии чувствует свою слабость, ибо все приводит его в трепет и обращает в бегство — поэтому мир является первым естественным законом. С чувством слабости соединяется ощущение своих нужд — стремление добывать себе пишу является вторым естественным законом. Взаимное влечение, присущее всем животным одной породы, породило третий закон — просьбу, обращенную человеком к человеку. Но людей связывают такие нити, каких нет у животных, — вот почему желание жить в обществе составляет четвертый естественный закон.

Как только люди соединяются в общество, они утрачивают сознание своей слабости — равенство исчезает, и начинается война. Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу — отсюда состояние войны между народами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой международное право. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу — отсюда война между гражданами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой гражданское право. Кроме международного права, относящегося ко всем обществам, каждое из них в отдельности регулируется своими законами — в совокупности они образуют политическое состояние государства. Силы отдельных людей не могут соединиться без единства их воли, которое образует гражданское состояние общества.

Закон, вообще говоря, есть человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума. Эти законы находятся в столь тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа. Законы должны соответствовать природе и принципам установленного правительства; физическим свойствам страны и ее климату — холодному, жаркому или умеренному; качествам почвы; образу жизни ее народов — земледельцев, охотников или пастухов; степени свободы, допускаемой устройством государства; религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям. Совокупность всех этих отношений можно назвать «духом законов».

Есть три образа правления: республиканский, монархический и деспотический. В республике верховная власть находится в руках или всего народа или части его; при монархии управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; деспотия характеризуется тем, что все движется волей и произволом одного лица вне всяких законов и правил.

Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это демократия. Когда верховная власть находится в руках части народа, такое правление называется аристократией. В демократии народ в некоторых отношениях является государем, а в некоторых отношениях — подданным. Государем он является только в силу голосований, коими изъявляет свою волю. Воля государя есть сам государь, поэтому законы, определяющие право голосования, являются основными для этого вида правления. В аристократии верховная власть находится в руках группы лиц: эти лица издают законы и заставляют исполнять их, а остальной народ является по отношению к ним тем же, чем в монархии подданные по отношению к государю. Худшая из аристократий та, где часть народа, которая повинуется, находится в гражданском рабстве у той, которая повелевает: примером может служить аристократия Польши, где крестьяне — рабы дворянства. Чрезмерная власть, предоставленная в республике одному гражданину, образует монархию и даже больше, чем монархию. В монархии законы охраняют государственное устройство или приспосабливаются к нему, поэтому принцип правления сдерживает государя — в республике гражданин, завладевший чрезвычайной властью, имеет гораздо больше возможностей злоупотреблять ею, так как не встречает противодействия со стороны законов, не предусмотревших этого обстоятельства.

В монархии источником всякой политической и гражданской власти является сам государь, но существуют также посредствующие каналы, по которым движется власть. Уничтожьте в монархии прерогативы сеньоров, духовенства, дворянства и городов, и очень скоро вы получите в результате государство либо народное, либо деспотическое. В деспотических государствах, где нет основных законов, отсутствуют также и охраняющие их учреждения. Этим объясняется та особенная сила, которую в этих странах обычно приобретает религия: она заменяет непрерывно действующее охранительное учреждение; иногда же место религии занимают обычаи, которые почитаются вместо законов.

Каждый вид правления имеет свои принципы: для республики нужна добродетель, для монархии — честь, для деспотического правительства — страх. В добродетели оно не нуждается, а честь была бы для него опасна. Когда весь народ живет по каким-то принципам, все его составные части, т. е. семейства, живут по тем же принципам. Законы воспитания — первые, которые встречает человек в своей жизни. Они различаются в соответствии с видом правления: в монархиях их предметом является честь, в республиках — добродетель, в деспотиях — страх. Ни одно правление не нуждается в такой степени в помощи воспитания, как республиканское. Страх в деспотических государствах зарождается сам собой под влиянием угроз и наказаний. Честь в монархиях находит себе опору в страстях человека и сама служит им опорой. Но политическая добродетель есть самоотверженность — вещь всегда очень трудная. Эту добродетель можно определить как любовь к законам и отечеству — любовь, требующую постоянного предпочтения общественного блага личному, лежит в основании всех частных добродетелей. Особенную силу эта любовь получает в демократиях, ибо только там управление государством вверяется каждому гражданину.

В республике добродетель есть очень простая вещь: это любовь к республике, это чувство, а не ряд сведений. Оно столь же доступно последнему человеку в государстве, как и тому, кто занимает в нем первое место. Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Законы такого государства должны всячески поддерживать общее стремление к равенству. В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к равенству: даже мысль об этом никому не приходит в голову, ибо каждый там стремится к возвышению. Люди самого низкого положения желают выйти из него лишь для того, чтобы господствовать над другими людьми. Поскольку принципом монархического правления является честь, законы должны поддерживать знать, которая есть, так сказать, и создатель и создание этой чести. При деспотическом правлении не нужно иметь много законов: все держится на двух-трех идеях, а новых и не требуется. Когда Карл XII, будучи в Бендерах, встретил некоторое противодействие своей воле со стороны сената Швеции, он написал сенаторам, что пришлет командовать ими свой сапог. Этот сапог командовал бы не хуже деспотического государя.

Разложение каждого правления почти всегда начинается с разложения принципов. Принцип демократии разлагается не только тогда, когда утрачивается дух равенства, но также и тогда, когда дух равенства доводится до крайности и каждый хочет быть равным тем, кого он избрал в правители. В таком случае народ отказывается признать им же самим назначенные власти и хочет все делать сам: совещаться вместо сената, управлять вместо чиновников и судить вместо судей. Тогда в республике уже нет места для добродетели. Народ хочет исполнять обязанности правителей, значит, правителей уже не уважают. Аристократия терпит ущерб, когда власть знати становится произвольной: при этом уже не может быть добродетели ни у тех, которые управляют, ни у тех, которыми управляют. Монархии погибают, когда мало-помалу отменяются прерогативы сословий и привилегии городов. В первом случае идут к деспотизму всех; во втором — к деспотизму одного. Принцип монархии разлагается также, когда высшие должности в государстве становятся последними ступенями рабства, когда сановников лишают уважения народа и обращают их в жалкое орудие произвола. Принцип деспотического государства непрерывно разлагается, потому что он порочен по самой своей природе. Если принципы правления разложились, самые лучшие законы становятся дурными и обращаются против государства; когда принципы здравы, даже дурные законы производят такие же последствия, как и хорошие, — сила принципа все себе покоряет.

Республика по природе своей требует небольшой территории, иначе она не удержится. В большой республике будет и больше богатства, а следовательно, и неумеренные желания. Монархическое государство должно быть средней величины: если бы оно было мало, то сформировалось бы как республика; а если бы было слишком обширно, то первые лица государства, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя и имея собственный двор, могли бы перестать ему повиноваться — их не устрашила бы угроза слишком отдаленной и замедленной кары. Обширные размеры империи — предпосылка для деспотического правления. Надо, чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания правителя, уравновешивалась быстротой их исполнения; чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников отдаленных областей, служил страх; чтобы олицетворением закона был один человек.

Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие — от внутренней язвы. Республики охраняют себя, соединяясь друг с другом, а деспотические государства ради той же цели отделяются и, можно сказать, изолируются друг от друга. Жертвуя частью своей страны, они опустошают окраины и обращают их в пустыню, вследствие чего ядро государства становится недоступным. Монархия никогда не разрушает сама себя, однако государство средних размеров может подвергнуться нашествию — поэтому у монархии есть крепости для защиты границ и армии для защиты этих крепостей. Малейший клочок земли обороняется там с большим искусством, упорством и мужеством. Деспотические государства совершают друг против друга нашествия — войны ведутся только между монархиями.

В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского. Последнюю власть можно назвать судебной, а вторую — просто исполнительной властью государства. Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или этот сенат станут создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их. Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной властью, то жизнь и свобода гражданина окажутся во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем. Государи, стремившиеся к деспотизму, всегда начинали с того, что объединяли в своем лице все отдельные власти. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм. Зато англичанам удалось посредством законов установить прекрасную систему равновесия властей.

Политическое рабство зависит от природы климата. Чрезмерная жара подрывает силы и бодрость людей, а холодный климат придает уму и телу известную силу, которая делает людей способными к действиям продолжительным, трудным, великим и отважным. Это различие можно наблюдать не только при сравнении одного народа с другим, но и при сравнении различных областей одной и той же страны: народы Северного Китая мужественнее, чем народы Южного Китая; народы Южной Кореи уступают в этом отношении народам Северной Кореи. Не следует удивляться, что малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, тогда как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу. Нужно добавить, что островитяне более склонны к свободе, чем жители континента. Острова бывают обычно небольших размеров, и там труднее употреблять одну часть населения для угнетения другой. От больших империй они отделены морем, которое преграждает путь завоевателям и мешает оказать поддержку тираническому правлению, поэтому островитянам легче сохранить свои законы.

Большое влияние на законы оказывает торговля, ибо она исцеляет людей от тягостных предрассудков. Можно считать почти общим правилом, что везде, где нравы кротки, там есть и торговля, и везде, где есть торговля, там и нравы кротки. Благодаря торговле все народы узнали нравы других народов и смогли сравнить их. Это привело к благотворным последствиям. Но дух торговли, соединяя народы, не соединяет частных лиц. В странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга. Вместе с тем дух торговли порождает в людях чувство строгой справедливости: это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой — тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей. Можно сказать, что законы торговли совершенствуют нравы по той же причине, по которой они их губят. Торговля развращает чистые нравы — об этом говорил еще Платон. Одновременно она шлифует и смягчает варварские нравы, ибо совершенное отсутствие торговли приводит к грабежам. Некоторые народы жертвуют торговыми интересами ради политических. Англия всегда жертвовала политическими интересами ради интересов своей торговли. Этот народ лучше всех других народов мира сумел воспользоваться тремя элементами, имеющими великое значение: религией, торговлей и свободой. Московия хотела бы отказаться от своего деспотизма — и не может. Торговля, чтобы сделаться прочной, требует вексельных операций, но вексельные операции находятся в противоречии со всеми законами этой страны. Подданные империи, подобно рабам, не имеют права без специального разрешения ни выехать за границу, ни переслать туда свое имущество — следовательно, вексельный курс, дающий возможность переводить деньги из одной страны в другую, противоречит законам Московии, а торговля по природе своей противоречит таким ограничениям.

На законы страны сильнейшее влияние оказывает религия. Даже между ложными религиями можно найти такие, которые наиболее соответствуют целям общественного блага — они хоть и не ведут человека к загробному блаженству, однако могут немало способствовать его земному счастью. Если сравнить один только характер христианской и магометанской религии, следует безоговорочно принять первую и отвергнуть вторую, потому что гораздо очевиднее, что религия должна смягчать нравы людей, чем то, какая из них является истинной. Магометанские государи беспрестанно сеют вокруг себя смерть и сами погибают насильственной смертью. Горе человечеству, когда религия дана завоевателем. Магометанская религия продолжает внушать людям тот же дух истребления, который ее создал. Напротив, христианской религии чужд чистый деспотизм: благодаря столь настойчиво предписываемой евангелием кротости она противится неукротимому гневу, побуждающему государя к самоуправству и жестокости. Только христианская религия помешала деспотизму утвердиться в Эфиопии, несмотря на обширность этой империи и ее дурной климат — таким образом внутри Африки водворились нравы и законы Европы. Когда два века назад христианскую религию постигло злополучное разделение, северные народы приняли протестантство, южные же остались католиками. Причина этому та, что у северных народов существует и всегда будет существовать дух независимости и свободы, поэтому религия без видимого главы более соответствует духу независимости этого климата, чем та, которая имеет подобного главу.

Свобода человека заключается главным образом в том, чтобы его не принуждали совершать действия, которые закон ему не предписывает. Начала государственного права требуют, чтобы всякий человек подчинялся уголовному и гражданскому праву той страны, в которой он находится. Эти начала были жестоко нарушены испанцами в Перу: инку Атауальпа можно было судить лишь на основании международного права, а они судили его на основании государственного и гражданского права. Но верхом их безрассудства было то, что они осудили его на основании государственных и гражданских законов своей страны.

Дух умеренности должен быть духом законодателя, ибо политическое благо, как и благо нравственное, всегда находится между двумя пределами. Например, для свободы необходимы судебные формальности, но число их может быть столь велико, что они станут препятствовать целям тех самых законов, которые их установили: при этом граждане потеряют свободу и безопасность, обвинитель не будет иметь возможности доказать обвинение, а обвиняемый — оправдаться. При составлении законов должно соблюдать известные правила. Слог их должен быть сжатым. Законы двенадцати таблиц служили образцом точности — дети заучивали их на память. Новеллы же Юстиниана были столь многословны, что их пришлось сократить. Слог законов должен быть простым и не допускать различных толкований. Закон Гонория наказывал смертью того, кто покупал вольноотпущенника, как раба, или же причинял ему беспокойство. Не следовало употреблять столь неопределенное выражение. Понятие причиняемого человеку беспокойства всецело зависит от степени его впечатлительности. Законы не должны вдаваться в тонкости: они предназначены для людей посредственных и содержат в себе не искусство логики, а здравые понятия простого отца семейства. Когда закон не нуждается в исключениях, ограничениях и видоизменениях, то лучше всего обходиться без них, поскольку такие подробности влекут за собой новые подробности. Ни в коем случае нельзя давать законам форму, которая противна природе вещей: так, в проскрипции принца Оранского Филипп II обещал пять тысяч экю и дворянство тому, кто совершит убийство — этот король одновременно попрал понятия чести, нравственности и религии. Наконец, законам должна быть присуща известная чистота. Предназначенные для наказания людской злобы, они должны сами обладать совершенной непорочностью.

Е. Д. Мурашкинцева

Письма к госпоже Каландрини

(Lettres de mademoiselle Aïssé à madame Calandrini)

(опубл. 1787)

Письма Аиссе — признанный «маленький шедевр» французской прозы. Удивительна судьба их автора. Весной 1698 г. французский дипломат граф Шарль де Ферриоль купил за тысячу пятьсот ливров на стамбульском невольничьем рынке девочку-черкешенку лет четырех, взятую в плен во время одного из турецких набегов. Говорили, что она из знатного рода. Во Франции маленькую Гаиде крестили и нарекли Шарлоттой-Элизабет, но продолжали называть Гаиде или Аиде, что потом превратилось в Аиссе. Несколько лет девочка воспитывалась в доме жены младшего брата дипломата — умной, деятельной, властной Марии-Анжелики де Ферриоль, урожденной Герен де Тансен. Но затем во Францию вернулся дипломат, относившийся к юной черкешенке с отеческой нежностью и пылом любовника, и Аиссе вынуждена была остаться с Ферриолем до самой его смерти (1722), вращаясь, впрочем, в блестящем кругу знатных и талантливых людей. Обретя свободу, Аиссе до конца жизни так и не покинула ставшего ей почти родным дома госпожи де Ферриоль.

В распутном, безнравственном Париже Аиссе в 1720 г. встречает давшего обет безбрачия рыцаря Мальтийского ордена Блёза-Мари д'Эди (ок. 1692–1761). Их на всю жизнь связывает сильное и прочное чувство, которое они держат в глубокой тайне. Тайной окружено и рождение в 1721 г. их дочери Селини, ставшей позже виконтессой де Нантиа. В 1726 г. Аиссе знакомится с 58-летней женой именитого и состоятельного женевского гражданина Жюли Каландрини (ок. 1668–1754); твердые нравственные принципы этой дамы производят на «прекрасную черкешенку» глубочайшее впечатление, и последние семь лет своей жизни Аиссе состоит с госпожой Каландрини в переписке, поверяя старшей подруге все свои мысли и чувства. Скончалась Аиссе в 1733 г. от чахотки. Потрясенный шевалье д'Эди до конца жизни остался верен своей любви, воспитав в соответствующем духе и дочь. Но от забвения имя Аиссе спас не трогательный семейный культ, а 36 писем, обнаруженных после смерти госпожи Каландрини и изданных в Париже в 1787 г.

В самых изысканных выражениях Аиссе описывает свои чувства к госпоже Каландрини: «Я люблю вас самой нежной любовью — люблю, как мать свою, как сестру, дочь, словом, как любишь всякого, кому ты обязан любовью. В моем чувстве к вам заключено все — почтение, восхищение и благодарность». Аиссе счастлива, что окружающие любят ее старшую подругу за прекрасные качества души. Ведь обычно «доблести и заслуги… ценятся лишь тогда, когда человек при этом еще и богат; и однако перед истинными добродетелями всякий склоняет голову». И все же — «деньги, деньги! Сколько подавляете вы честолюбий! Каких только не смиряете гордецов! Сколько благих намерений обращаете в дым!»

Аиссе сетует на собственные финансовые затруднения, долги и полную неопределенность своего материального положения в будущем, жалуется на все ухудшающееся здоровье, весьма натуралистически описывая свои страдания («…ведь здоровье — главное наше достояние; оно помогает нам выносить тяготы жизни. Горести действуют на него пагубно… и не делают нас богаче. Впрочем, в бедности нет ничего постыдного, когда она есть следствие добродетельной жизни и превратностей судьбы. С каждым днем мне становится все яснее, что нет ничего превыше добродетели как на сей земле, так и в мире ином»),

Аиссе раздраженно рассказывает о домашних неурядицах, о вздорности и скупости госпожи де Ферриоль и о грубости ее распутной и циничной сестры, блистательной госпожи де Тансен. Впрочем, «мне стыдно становится своих жалоб, когда я вижу вокруг такое множество людей, которые стоят большего, нежели я, и куда менее несчастнее». С теплотой упоминает женщина о своих друзьях — сыновьях госпожи де Ферриоль графе де Пон-де-Веле и графе д'Аржантале, а также о прелестной дочери самой госпожи Каландрини, нежно отзывается о своей служанке — преданной Софи, которую всеми силами старается материально обеспечить.

Описывает Аиссе и парижскую жизнь, создавая яркую картину быта и нравов французской аристократии. Сплетни, скандалы, интриги, браки по расчету («Ах! В какой благодатной стране вы живете — в стране, где люди женятся, когда способны еще любить друг друга!»), постоянные супружеские измены, тяжкие болезни и безвременные смерти; полное падение нравов (например, история о сыне дворянина, подавшемся в разбойники), свары и заговоры при дворе, дикие выходки развратной знати («Г-жа Бульонская капризна, жестокосердна, необузданна и чрезвычайно распутна; вкусы ее простираются на всех — от принцев до комедиантов», — характеризует Аиссе даму, которую подозревали в отравлении актрисы Адриенны Лекуврер), беспредельное ханжество («Наши прекрасные дамы предаются благочестию, а вернее, усердно его выказывают… все как одна принялись строить из себя святош… они бросили румяниться, что отнюдь их не красит»), полное бесправие простых людей (печальная история бедного аббата, которого силой заставляют дать Лекуврер яд; а после того, как несчастный предупреждает актрису, его сажают в Бастилию, откуда он выходит благодаря хлопотам отца, но затем бесследно исчезает).

И «все, что ни случается в этом государстве, предвещает его гибель. Сколь же благоразумны все вы, что не отступаете от правил и законов, а строго их блюдете! Отсюда и чистота нравов. А я что ни день, то все больше поражаюсь множеству скверных поступков, и трудно поверить, чтобы человеческое сердце было способно на это».

Немало пишет Аиссе и об искусстве, которым живо интересуются люди ее круга, — об убранстве интерьеров, о литературе (несколько раз упоминает, например, о новинке — «Путешествия Гулливера» Дж. Свифта, приводит эпиграмму Руссо, прилагает к своему посланию стихотворную переписку маркиза де ла Ривьера и м-ль Дезульер), но главным образом рассуждает о театре: новых пьесах и спектаклях, декорациях, мастерстве актеров («Актрисе, играющей роль влюбленной, надобно выказывать скромность и сдержанность, — считает Аиссе. — Страсть должна выражаться в интонации и звуках голоса. Чрезмерно резкие жесты следует оставить мужчинам и колдунам»). Но и в театре царят дурные нравы: закулисные интриги, соперничество актрис, их скандальные романы с вельможами, злословие и сплетки…

Несколько раз Аиссе касается политики. Женщину шокирует легкомысленное отношение знати к назревающей войне; «черкешенка» посылает подруге копию письма маркиза де Сент-Олера к кардиналу де Флери. «Слава завоевателя — ничто перед славой миротворца… посредством справедливости, честности, уверенности, верности своему слову можно добиться большего, нежели с помощью хитростей и интриг прежней политики», — утверждает маркиз. А Аиссе мечтает, что Франция обретет наконец короля и первого министра, действительно пекущихся о благе своего народа.

Реальная же жизнь ввергает Аиссе, натуру цельную и чистую, в глубокую грусть. «Черкешенка» никогда не впутывается ни в какие интриги; она «так же мало расположена проповедовать добродетели, как и поддерживать пороки», восхищается людьми, обладающими «самыми главными душевными качествами», — умом и чувством собственного достоинства, печется о друзьях своих гораздо более, чем о себе самой, не хочет ни от кого зависеть и превыше всего на свете ставит исполнение собственного долга. «Ничто не заставит меня забыть все, чем я» обязана госпоже де Ферриоль, «и свой долг перед ней. Я воздам ей сторицей за все ее заботы обо мне ценою даже собственной жизни. Но… какая это большая разница — делать что-либо только из чувства долга или по велению сердца!» «Нет ничего труднее, нежели выполнять свой долг по отношению к тому, кого и не любишь, и не уважаешь».

Аиссе не желает иметь дела со «злыми и фальшивыми людьми — пусть себе копошатся в своей грязи. Я твердо держусь своего правила — честно выполнять свой долг и ни на кого не наговаривать». «У меня множество недостатков, но я привержена добродетели, я почитаю ее». Неудивительно, что распутники и интриганы побаиваются Аиссе; большинство же знакомых относится к ней с уважением и любовью. «Мой врач удивительно как ко мне внимателен; он мой друг… все вокруг так ласковы со мной и так услужливы…» «Все то время, что я находилась в опасности… все мои друзья, все слуги плакали навзрыд; а когда опасность уже миновала… все сбежались к моей постели, чтобы поздравить меня».

Поправляя здоровье в деревне и ведя идиллическую жизнь на лоне природы («…живу здесь словно на краю света — работаю на винограднике, тку пряжу, из которой буду шить себе рубашки, охочусь на птиц»), Аиссе мечтает попасть к своему другу — госпоже Каландрини в Швейцарию. «Как непохож ваш город на Париж! Там у вас царствуют здравомыслие и добрые нравы, здесь о них не имеют понятия». Что же касается обитателей Парижа, то «ничего нет в них — ни непреклонной вашей честности, ни мудрости, ни доброты, ни справедливости. Все это у людей одна видимость — личина то и дело спадает с них. Честность — не более как слово, коим они украшают себя; они толкуют о справедливости, но лишь затем, чтобы осуждать ближних своих; под сладкими речами их таятся колкости, великодушие их оборачивается расточительством, мягкосердечность — безволием». Все же, «кого довелось мне встречать в Женеве, соответствовали моим первоначальным представлениям жизненного опыта. Вот почти такой же была и я, когда входила в свет, не ведая ожесточения, горестей и печали». Теперь же «мне хотелось бы научиться быть философом, ко всему относиться безразлично, ни из-за чего не огорчаться и стараться вести себя разумно лишь ради того, чтобы удовлетворять самоё себя и вас». Аиссе с грустью признает растлевающее влияние нравов, царящих в обществе. «Она принадлежит к тем особам, испорченным светом и дурными примерами, коим не посчастливилось избегнуть сетей разврата, — пишет женщина о своей приятельнице госпоже де Парабер. — Она сердечна, великодушна, у нее доброе сердце, но она рано была ввергнута в мир страстей, и у нее были дурные наставники». И все же корень зла Аиссе видит в слабости человеческой натуры: «…вести себя достойно можно ведь и оставаясь в свете, и это даже лучше — чем труднее задача, тем большая заслуга ее выполнять». С восхищением рассказывает «черкешенка» о некоем обедневшем дворянине, который, поселившись в скромной комнате, утро проводит за чтением любимых книг, после простого, сытного обеда гуляет по набережной, ни от кого не зависит и совершенно счастлив.

Эталоном же моральных качеств является для Аиссе госпожа Каландрини. «Вы с вашей терпимостью, с вашим знанием света, к которому, однако, не питаете ненависти, с вашим умением прощать, сообразуясь с обстоятельствами, узнав о моих прегрешениях, не стали презирать меня. Я показалась вам достойной сострадания и хотя и виноватой, но не вполне разумеющей свою вину. К счастью, сама любовная страсть моя рождала во мне стремление к добродетели». «Не будь предмет моей любви исполнен теми же достоинствами, что и вы, любовь моя была бы невозможна». «Любовь моя умерла бы, не будь она основана на уважении».

Именно тема глубокой взаимной любви Аиссе и шевалье д'Эли красной нитью проходит через письма «прекрасной черкешенки». Аиссе мучают мысли о греховности этой внебрачной связи, женщина всеми силами пытается вырвать порочную страсть из своего сердца. «Не стану писать об угрызениях совести, которые терзают меня, — они рождены моим разумом; шевалье и страсть к нему их заглушают». Но «если разум оказался не властен победить мою страсть, то это потому, что обольстить мое сердце мог лишь человек добродетельный». Шевалье же любит Аиссе так, что ее спрашивают, какие чары она на него напустила. Но — «единственные мои чары — непреодолимая моя любовь к нему и желание сделать его жизнь как можно более сладостной». «Я его чувствами не злоупотребляю. Людям свойственно обращать себе на пользу слабости другого. Мне сие искусство неведомо. Я умею одно: так угождать тому, кого люблю, чтобы удерживало его подле меня одно лишь желание — не расставаться со мной». Д'Эди умоляет Аиссе выйти за него замуж. Но «как ни велико было бы счастье назваться его женой, я должна любить шевалье не ради себя, а ради него… Как отнеслись бы в свете к его женитьбе на девице без роду без племени… Нет, мне слишком дорога его репутация, и в то же время я слишком горда, чтобы позволить ему совершить эту глупость. Каким позором были бы для меня все толки, которые ходили бы по этому поводу! И разве могу я льстить себя надеждой, что он останется неизменен в своих чувствах ко мне? Он может когда-нибудь пожалеть, что поддался безрассудной страсти, а я не в силах буду жить, сознавая, что по моей вине он несчастлив и что он разлюбил меня».

Однако — «резать по живому такую горячую страсть и такую нежную привязанность, и притом столь им заслуженную! Прибавьте к этому и мое чувство благодарности к нему — нет, это ужасно! Это хуже смерти! Но вы требуете, чтобы я себя переборола, — я буду стараться; только я не уверена, что выйду из этого с честью и что останусь жива…Почему любовь моя непозволительна? Почему она греховна?» «Как бы мне хотелось, чтобы прекратилась борьба между рассудком моим и сердцем, и я могла бы свободно отдаться радости, какую дает мне одно лишь лицезрение его. Но, увы, никогда этому не бывать!» «Но любовь моя непреодолима, все оправдывает ее. Мне кажется, она рождена чувством благодарности, и я обязана поддерживать привязанность шевалье к дорогой малютке. Она — связующее звено между нами; именно это и заставляет меня иной раз видеть свой долг в любви к нему».

С огромной нежностью пишет Аиссе о своей дочери, которая воспитывается в монастыре. Девочка «рассудительна, добра, терпелива» и, не зная, кто ее мать, считает «черкешенку» своей обожаемой покровительницей. Шевалье любит дочь до безумия. И все же Аиссе постоянно тревожится о будущем малышки. Все эти переживания и жестокая внутренняя борьба вскоре окончательно подрывают хрупкое здоровье несчастной женщины. Она быстро тает, ввергая любимого в отчаяние. «Никогда еще любовь моя к нему не была столь пламенной, и могу сказать, что и с его стороны она не меньше. Он относится ко мне с такой тревогой, волнение его столь искренне и столь трогательно, что у всех, кому случается быть тому свидетелями, слезы наворачиваются на глаза».

И все же перед смертью Аиссе порывает с любимым. «Не могу выразить вам, чего стоит мне жертва, на которую я решилась; она убивает меня. Но я уповаю на Господа — он должен придать мне силы!» Шевалье смиренно соглашается с решением любимой. «Будьте счастливы, моя дорогая Аиссе, мне безразлично, каким способом вы этого достигнете — я примирюсь с любым из них, лишь бы только вы не изгнали меня из своего сердца… Пока вы позволяете видеть вас, Пока я могу льстить себя надеждой, что вы считаете меня наипреданнейшим вам в мире человеком, мне ничего более не нужно для счастья», — пишет он в письме, которое Аиссе тоже пересылает госпоже Каландрини. Сама «черкешенка» трогательно благодарит старшую подругу, приложившую столько усилий, чтобы наставить ее на путь истинный. «Мысль о скорой смерти печалит меня меньше, чем вы думаете, — признается Аиссе. — Что есть наша жизнь? Я как никто должна была быть счастливой, а счастлива не была. Мое дурное поведение сделало меня несчастной: я была игрушкой страстей, кои управляли мною по собственной прихоти. Вечные терзания совести, горести друзей, их отдаленность, почти постоянное нездоровье… Жизнь, которой я жила, была такой жалкой — знала ли я хотя бы мгновение подлинной радости? Я не могла оставаться наедине с собой: я боялась собственных мыслей. Угрызения совести не оставляли меня с той минуты, как открылись мои глаза, и я начала понимать свои заблуждения. Отчего стану я страшиться разлучения с душой своей, если уверена, что Господь ко мне милосерден и что с той минуты, как я покину сию жалкую плоть, мне откроется счастье?»

Е. Б. Максимова

Орлеанская девственница

(La Poucelle d'Orléans)

Поэма (1735, опубл. 1755)

Действие этой сатирической поэмы происходит во время Столетней войны между Францией и Англией (1337–1453). Некоторые современники Вольтера говорили, что автор, осмеяв Жанну д'Арк, обошелся с ней более жестоко, чем епископ города Бове, который сжег ее когда-то на костре. Вольтер, конечно, смеялся безжалостно, он показал Жанну обольщаемую, изобразил ее в самых двусмысленных и неприличных сценах. Но смеялся он не над Жанной д'Арк, не над той девушкой из народа, которая, искренне веря в свою патриотическую миссию, ниспосланную ей Богом, повела французов на бой с врагом и бесстрашно взошла на костер, оставив истории свое благородное имя и свой человечески прекрасный облик.

Из песни первой мы узнаем, что французский король Карл VII влюблен в красавицу Агнесу Сорель. У его советника Бонно в укромной глуши есть замок, туда-то, подальше от любопытных глаз, и отправляются любовники. В течение трех месяцев король утопает в неге любви. Тем временем британский принц, герцог Бедфорд, вторгается во Францию. Гонимый бесом честолюбия, он «всегда верхом, всегда вооружен… кровь проливает, присуждает к платам, мать с дочерью шлет на позор солдатам». В осажденном врагами Орлеане на совете воинов и мудрецов появляется таинственный пришелец с небес, святой Денис, мечтающий о спасении Франции. Он говорит «И если Карл для девки захотел утратить честь и с нею королевство, я изменить хочу его удел рукой юницы, сохранившей девство». Воины поднимают его на смех: «спасать посредством девственности крепость — да это вздор, полнейшая нелепость», и угодник в одиночку отправляется на поиски невинной девы.

Лотарингия подарила Франции Иоанну, здесь родилась она, «жива, ловка, сильна; в одежде чистой, рукою полною и мускулистой мешки таскает… смеется, трудится до огонька». Святой Денис отправляется с Иоанном в храм, где дева «в восхищенье стальное надевает облаченье… и бредит славой». Иоанна на осле верхом в сопровождении святого устремляется к королю. По пути, под Орлеаном, они оказываются в лагере спящих, пьяных британцев. Иоанна похищает у прославленного воина, Жана Шандоса, меч и широкие штаны. Прибыв ко двору, святой Денис призывает короля последовать за этой девой, будущей спасительницей Франции, которая с помощью монарха изгонит страшного и жестокого врага. Наконец-то Карл пробужден, оторван от пленительных забав и готов воевать. Вместе с Иоанной он мчится в Орлеан.

Прекрасная Агнеса, терзаемая ревностью, в сопровождении Бонно тайно следует за ними. Ночью на стоянке она похищает одежду Иоанны (штаны Шандоса и панцирь амазонки) и тут же в этом облачении попадает в плен к англичанам, «в довершение невзгод то был как раз Шандосов конный взвод». Шандос, поклявшийся отомстить врагу, укравшему его доспехи, увидев Агнесу, меняет свое решение, его охватывает страсть…

Иоанна же с многочисленным войском дает бой англичанам, терпящим поражение. Французский полководец Дюнуа, «как молния летая, нигде не ранен, рубит англичан». Иоанна и Дюнуа «упоены, они так быстро мчались, так дико с англичанами сражались, что скоро с войском остальным расстались». Заблудившись, герои оказываются в замке Гермафродита. Это колдун, которого Бог создал уродливым и похотливым. Он целует Иоанну, но в ответ получает могучую затрещину. Оскорбленный негодяй приказывает страже посадить обоих незнакомцев на кол. Неожиданно появившийся монах Грибурдон просит помиловать Иоанну, предлагая свою жизнь взамен. Его просьба принята. Оказавшись в аду, в гостях у Сатаны, Грибурдон поведал следующее. Он, пытавшийся обесчестить Иоанну, вдруг увидел осла, спустившегося с небес и подхватившего доблестного рыцаря Дюнуа, который, размахивая мечом, напал на Грибурдона, Монах превращается в прелестную девушку — и Дюнуа опускает меч. Погонщик, который был с монахом заодно и сторожил Иоанну, увидев красавицу, устремляется к ней, отпуская пленницу. Дева, оказавшись на свободе, хватает блестящий меч, забытый Дюнуа, и расправляется с монахом. «Спасала девственница честь свою, и Грибурдон, в кощунстве виноватый, сказал «прости» земному бытию». Осел, которому святой Денис внушил лететь в Ломбардию, увозит Дюнуа с собой, оставляя Иоанну в одиночестве.

Итак, куда же умчал летучий осел рыцаря Дюнуа? Он оказывается в удивительном храме Молвы, где узнает о приговоренной к сожжению Доротее и спешит ей на помощь в Милан. Палач уже готов привести в исполнение приказ инквизитора, но внезапно на городской площади появляется Дюнуа и просит девушку рассказать всем о том, в чем ее обвиняют. Доротея, не сдерживая слез, говорит в ответ: «Любовь — причина всей моей печали». Ее возлюбленный, ла Тримуйль, покидая год назад Милан и отправляясь на войну, клялся ей в любви, обещал жениться по возвращении. Доротея, уединившись, вдали от света, переносила разлуку и скрывала от любопытных глаз своего младенца, дитя любви. Однажды ее дядя, архиепископ, решил проведать племянницу и, несмотря на сан и святость родства, начал ее домогаться. На крики сопротивлявшейся Доротеи сбежалась толпа, и дядя, ударив ее по лицу, произнес: «Ее от церкви отлучаю я и с нею плод ее прелюбодейства… их проклинаю я, служитель Бога. Пусть инквизиция их судит строго». Так Доротея очутилась на месте казни. Бесстрашный Дюнуа поразил мечом воина архиепископа и быстро расправился с его помощниками. Неожиданно на площади появляется Ла Тримуйль, и прекрасная Доротея оказывается в его объятиях. Дюнуа собирается в дорогу, он спешит к Иоанне и королю, договариваясь с влюбленным о встрече во дворце через месяц. За это время Доротея хочет совершить паломничество в Лорет, а Ла Тримуйль будет сопровождать ее.

Добравшись до цели путешествия, дома Девы Марии, возлюбленные останавливаются на ночлег и знакомятся с англичанином д'Аронделем. С ним молодая любовница, во всем несхожая с Доротеей. Ла Тримуйль просит британца признать, что Доротея прекраснее его дамы. Гордый англичанин, оскорбленный этим, предлагает французу дуэль. Англичанка, Юдифь де Розамор, с интересом наблюдает за поединком, в то время как Доротея бледнеет от страха за своего избранника. Внезапно разбойник Мартингер похищает обеих красавиц и исчезает быстрее молнии. А поединок между тем идет. Наконец дуэлянты заметили отсутствие дам. Несчастье их объединяет, и два новых друга отправляются на поиски возлюбленных. Мартингер уже успел доставить пленниц в свой замок, мрачный склеп. Там он предлагает разделить с ним ложе. Доротея разрыдалась в ответ, а Юдифь выразила согласие. Бог наградил ее могучими руками, поэтому, схватив висевший над кроватью разбойника меч, она отрубила ему голову. Красавицы бегут из замка и садятся на корабль, который мчит их к скале Благоуханной, пристанищу влюбленных. Там они и встречаются со своими доблестными рыцарями. «Француз отважный и герой британский, к себе на седла милых посадив, отправились дорогой Орлеанской… но, как вы понимаете и сами, они остались добрыми друзьями, и ни красавицы, ни короли меж ними распрей вызвать не могли».

А что же наш король? Узнав, что Агнеса взята в плен, он едва не лишился рассудка, но астрологи и колдуны убедили его, что Агнеса ему верна и ей не угрожает опасность. А между тем, оказавшись в замке, принадлежащем духовнику Шандоса, она подвергается преследованиям со стороны хозяина. Юный паж Шандоса, Монроз, встает на ее защиту. Монах вступает в бой с пажом и терпит поражение. Монроз же страстно влюбляется в Агнесу. Вскоре девушка бежала в монастырь, но и там ей нет покоя. В монастыре появляется отряд британцев, которым приказано захватить Агнесу. Бритты оскверняют монастырь, и святой Денис, патрон Франции, напутствует Иоанну на спасение обители, которую одолевает зло. Иоанна «полная отваги, гневом пышет» и святым копьем разит англичан. А святой Денис обращается к святому Георгию, патрону Англии, со словами: «Зачем упорно хочешь ты войны взамен спокойствия и тишины?»

Вернулись из странствий Ла Тримуйль с Доротеей. Их счастье омрачено, так как, защищая Доротею от домогательств Шандоса, Ла Тримуйль получает тяжелое ранение. И вновь Дюнуа приходит на спасение Доротеи: он вызывает Шандоса на дуэль и убивает его. Вскоре Дюнуа предстоит сражаться с англичанами, которые, узнав о пиршестве французов в Орлеанской ратуше, перешли в общее наступление и стойко держатся в бою. «Карл, Дюнуа воинственный и Дева летят на бриттов, бледные от гнева». Британские войска, страшась атаки, спешат оставить Орлеан. В хаосе ужаса и беспорядка находят смерть д'Арондель и бесстрашная Юдифь Розамор. «Дочь смерти, беспощадная война, разбой, который мы зовем геройством!

Благодаря твоим ужасным свойствам земля в слезах, в крови, разорена».

Ла Тримуйль неожиданно сталкивается с Тирконелем, другом покойного Шандоса, который поклялся отомстить его убийце. Застав рядом с погостом, где был погребен Шандос, уединившихся любовников, Тирконель приходит в ярость. Во время поединка несчастная Доротея бросается к Ла Тримуйлю, обагренному кровью, но тот, уже ничего не различая, отвечает на удар англичанина, пронзая сердце Доротеи. Беспощадный бритт стоит оцепенев. На груди Доротеи он находит два портрета На одном изображен Ла Тримуйль, на втором же он узнает свои черты. И тотчас вспоминает, как в молодости оставил ждущую младенца Карминетту, подарив ей свой портрет. Нет сомнения, что перед ним его дочь. На крик британца сбежался народ, и «если бы они не подоспели, наверно б жизнь угасла в Тирконеле!» Он плывет в Англию и, простившись с мирской жизнью, уходит в монастырь. Иоанна призывает отомстить англичанам за смерть рыцаря и Доротеи. Но ей уготовано иное испытание. Ужасные Грибурдон и Гермафродит, пребывая в аду, придумывают план отмщения Деве. По подсказке Сатаны они подсылают к Иоанне осла, в которого вселился бес, он должен соблазнить ее, «так как известно было этой шайке грязной, что ключ хранит под юбкою своей от осаждаемого Орлеана и от судеб всей Франции Иоанна». Нежная дерзость осла смущает Деву, Дюнуа же, дремавший рядом, услышав пропитанную сладким ядом речь, желает узнать, «что за Селадон пробрался в спальню, запертую туго». Дюнуа уже давно влюблен в Иоанну, но скрывает свое чувство, дожидаясь конца войны. Пораженная Иоанна, увидев Дюнуа, овладевает собой и хватается за копье. Спасаясь, бес бежит.

По дороге он придумывает коварный план. Попав в Орлеан, он вселяется в душу жены французского президента Луве, влюбленную не без взаимности в великого английского полководца Тальбота. Бес внушил даме впустить с наступлением ночи Тальбота и его войско в Орлеан. Госпожа Луве назначает любимому свидание. Монах Лурди, подосланный Денисом к англичанам, узнает о предстоящем свидании и предупреждает о нем короля. Карл созывает всех военачальников и, конечно, Иоанну на совет. Разработан план. Сначала выходит Дюнуа, «тяжел был дальний путь, которым он пошел, и славится в истории доныне. За ним войска тянулись по равнине по направленью к городской стене». Изумленные британцы, защищаясь от мечей Иоанны и ее войска, попадают в руки Дюнуа, Тальбот тем временем наслаждался встречей со своей возлюбленной. Не сомневаясь и в другой своей победе, он выходит посмотреть на покоренный город. Что видит он? «К нему не бритты верные, а Дева несется на осле, дрожа от гнева… французы ломятся чрез тайный ход, был потрясен и задрожал Таль-бот». Тальбот геройски стоит до последнего. Англичане побеждены, ликующая Франция празднует победу.

Н. Б. Виноградова

Фанатизм, или Пророк Магомет

(Le Fanatisme, ou Mahomet la Prophète)

Трагедия (1742)

В основу сюжета этой трагедии Вольтера легли события из жизни арабских племен Аравии, связанные с распространением ислама и деятельностью религиозного реформатора Магомета. Автор писал: «Я знаю, что Магомет не совершал такого именно предательства, какое составляет сюжет моей трагедии. Цель моя не в том лишь, чтобы вывести на сцене правдивые события, но в том, чтобы правдиво изобразить нравы, передать истинные мысли людей, порожденные обстоятельствами, в коих люди эти очутились, и, наконец, показать, до какой жестокости может дойти злостный обман и какие ужасы способен творить фанатизм. Магомет у меня — не что иное, как Тартюф с оружием в руках». Действие пьесы Вольтера развертывается в Мекке около 630 г.

Шейх Мекки, Зопир, узнает о намерении Магомета, его злейшего врага, покорить город. Семья Зопира была истреблена Магометом, поэтому он очень привязан к плененной им юной Пальмире, которую Магомет считает своей рабыней и требует ее вернуть, так как она выросла в Медине, месте, уже обращенном в ислам. Там он властелин и кумир. Девушка ценит доброту и мягкость Зопира, но просит его выполнить волю Учителя и вернуть ее в Медину. Шейх отвечает отказом, объясняя, что он не желает потакать вкравшемуся в доверие Пальмиры тирану.

Сенатор Фанор докладывает Зопиру о появлении в городе Омара, военачальника Магомета, со свитой. Омар за шесть лет до этого «ушел в поход, чтоб Мекку защитить, и, оттеснив войска изменника и вора, вдруг перешел к нему, не убоясь позора». Теперь от имени Магомета он предлагает мир, клянется, что это не лукавство и в доказательство согласен дать в заложники молодого Сеида. Омар приходит на переговоры с Зопиром, и шейх напоминает посланцу, кем был десять лет назад его прославленный владыка: «простой погонщик, плут, бродяга, муж неверный, ничтожнейший болтун, обманщик беспримерный». Приговоренный судом к изгнанию за бунт, он ушел жить в пещеры и, краснобайствуя, стал совращать народ. Не отрицая таланта и ума Магомета, Зопир отмечает его злопамятность и жестокость: «тиранов мстительнее еще не знал Восток». Военачальник же, терпеливо выслушав шейха, предлагает ему назвать цену за Пальмиру и мир. Зопир с гневом отвергает это предложение, и Омар заявляет, что он в таком случае попытается склонить на сторону Пророка сенат.

Влюбленные Сеид и Пальмира безмерно счастливы, встретившись вновь. Когда шейх похитил Пальмиру, Сеид не находил себе места от горя, но теперь его любимая рядом и он надеется ее освободить. Молодые люди верят, что Магомет соединит их две судьбы в одну. А Пророк меж тем приближался к воротам древней Мекки. Омар смог убедить сенат впустить в город того, кто был неправедным судом изгнан из него. Он для одних — тиран, а для других — герой… Открывая Омару свою тайну, Магомет признается, что его призывы к миру — миф, он хочет лишь извлечь выгоду из веры людей в посланца Бога, способного остановить пламя войны. Его цель — покорить Мекку и уничтожить Зопира. Кроме того, Пальмира и Сеид, несмотря на их преданность Магомету, являются его врагами — так он заявляет Омару. Пророк любит Пальмиру а, узнав, что она предпочла ему раба, он приходит в ярость и помышляет о мести.

Встреча Зопира и Магомета состоялась. Шейх открыто обвиняет Магомета: «внедрившись подкупом, и лестью, и обманом, несчастья ты принес всем покоренным странам, и, в град святой вступив, дерзаешь ты, злодей, навязывать нам ложь религии своей!» Магомет ничуть не смущен этими речами и объясняет Зопиру, что народ готов поклоняться теперь любому, лишь бы новому идолу, поэтому настал его час, Зопир же должен не сопротивляться, а добровольно отдать власть. Лишь одно обстоятельство поколебало уверенность шейха. Магомет сообщает, что похищенные дети Зопира не погибли, они воспитывались меж слуг Пророка. Теперь их участь зависит от благоразумия отца. Если Зопир без боя сдаст город и объявит народу, что лишь Коран — единственный закон, а Магомет — пророк Бога, то он обретет и детей, и зятя. Но Зопир отвергает это предложение, не желая отдавать страну в рабство.

Беспощадный Магомет тут же решает убить непокорного шейха. Из всех слуг Омар советует ему выбрать для этого Сеида, так как он «фанатик истовый, безумный и слепой, благоговеющий в восторге пред тобой». Кроме того, Омару известна страшная тайна Магомета: Пальмира и Сеид — дети Зопира, поэтому сын отправляется злодеями на отцеубийство. Магомет вызывает к себе Сеида и внушает ему повеление, якобы исходящее от Аллаха: «Приказано свершить святую месть и нанести удар, чтоб враг был уничтожен клинком, который вам в десницу Богом вложен». Сеид приходит в ужас, но Магомет подкупает его обещанием: «Любовь Пальмиры вам наградою была б». И юноша сдается. Но уже держа в руке меч, юноша все равно не понимает, почему он должен убить беспомощного и безоружного старика. Он видит шейха, который начинает с ним проникновенную беседу, и Сеид не в силах занести над ним свое оружие. Омар, тайно наблюдавший за этой сценой, требует Сеида немедленно к Магомету. Пальмира, застав Сеида в страшном смятении, просит открыть ей всю правду, и юноша рассказывает, умоляя помочь ему разобраться в своих терзаниях: «Скажи мне слово, ты мой друг, мой добрый гений! Направь мой дух! И меч мне помоги поднять!.. Объясни, зачем кровавое закланье Пророку доброму, отцу для всех людей?» Сеид говорит, что, по решению Пророка, их с Пальмирой счастье — награда за кровь несчастного Зопира. Девушка уклоняется от совета, тем самым толкая юношу на роковой шаг.

Меж тем Герсид, один из слуг Магомета, в прошлом похитивший детей Зопира и знающий об их судьбе, назначает шейху свидание; но оно не состоялось, так как Омар, разгадав намерение Герсида открыть тайну, убивает его. Но Герсид все же успевает оставить предсмертную записку и передать ее Фанору. В это время Зопир идет молиться к алтарю и не скупится на проклятия в адрес Магомета. Сеид спешит прервать кощунственную речь, обнажает оружие и наносит удар. Появляется Фанор. Он в ужасе, что не успел предотвратить убийство, и сообщает всем роковую тайну. Сеид падает на колени с возгласом: «Верните мне мой меч! И я, себя кляня…» Пальмира удерживает руку Сеида: «Пусть не в Сеида он вонзится, а в меня! К отцеубийству я подталкивала брата!» Зопир же, смертельно раненный, обнимает детей: «В час смерти мне судьба послала дочь и сына! Сошлись вершины бед и радостей вершины». Отец с надеждой смотрит на сына: «Предатель не уйдет от казни и позора. Я буду отомщен».

Омар, увидев Сеида, приказывает слугам схватить его как убийцу Зопира. Только теперь юноша узнает о коварстве Пророка. Военачальник спешит к Магомету и докладывает об обстановке в городе. Зопир умирает, разгневанный народ, прежде во всем послушный, ропщет. Омар предлагает успокоить толпу заверениями в том, что Зопир принял смерть за отвержение ислама, а его жестокий убийца Сеид не избежит кары за содеянное. Войска Магомета скоро будут в городе — Пророк может не сомневаться в победе. Магомет интересуется, не мог ли кто-нибудь выдать Сеиду тайну его происхождения, и военачальник напоминает ему, что Герсид, единственный посвященный, мертв. Омар признается, что в вино Сеиду он влил яд, поэтому близок час и его смерти.

Магомет велит позвать к нему Пальмиру. Он советует девушке забыть о брате и сулит ей богатство и роскошь. Все ее несчастья уже позади, она свободна, и он готов сделать для нее все, если она будет ему покорна. Девушка с презрением и возмущением бросает: «Убийца, лицемер бесчестный и кровавый, ты смеешь соблазнять меня нечистой славой?» Она уверена, что лжепророк будет разоблачен и возмездие недалеко. Народ, узнав об убийстве Зопира, выходит на улицы, берет в осаду тюрьму, на борьбу поднимаются все горожане. Бунт возглавляет Сеид. Он кричит в исступлении, что в смерти его отца повинен Магомет, и стихийная ярость масс готова обрушиться на злодея. Внезапно обессилевший от действия яда Сеид на глазах толпы шатается и падает. Воспользовавшись этим, Магомет заявляет, что это Бог карает неверного, и так будет со всеми, кто посягнет на него, великого Пророка: «Любой, кто возразить осмелится приказу, — пусть даже в помыслах, — покаран будет сразу. И если день для вас сияет до сих пор, то потому, что я смягчил свой приговор». Но Пальмира разоблачает Магомета, говоря, что ее брат гибнет от яда, и проклинает негодяя. Она называет Магомета кровавым зверем, лишившим ее и отца, и матери, и брата. Нет больше ничего, что привязывало бы ее к жизни, поэтому она уходит вслед за своими близкими. Сказав это, девушка бросается на меч Сеида и погибает.

При виде умирающей Пальмиры Магомет на мгновение поддается чувству любви, но тут же подавляет в себе этот порыв человечности со словами: «Я должен Богом быть — иль власть земная рухнет». И ему удается овладеть толпой, избежать грозившего было разоблачения при помощи нового циничного обмана, лжечуда, которое опять бросает невежественную массу жителей Мекки к его ногам.

Н. Б. Виноградова

Задиг, или Судьба

(Zadig ou la destinée)

Восточная повесть (1748)

Посвящая свою повесть маркизе де Помпадур, которую Вольтер называет султаншей Шераа, сам писатель выступает под именем поэта Саади, классика восточной литературы. В произведении автор использует элементы столь популярного в XVIII в. жанра путешествий, а также фантастику персидских и арабских сказок.

Во временя царя Моабдара жил в Вавилоне молодой человек по имени Задиг. Он был благороден, мудр, богат, обладал приятной наружностью и надеялся на благосклонность судьбы. Уже был назначен день его женитьбы на Земире, считавшейся первой невестой во всем Вавилоне. Но Оркан, племянник одного из министров, влюбленный в Земиру, приказывает слугам похитить ее. Задиг спасает девушку, сам же при этом получает тяжелое ранение и, по мнению доктора, ему предстоит ослепнуть. Узнав, что Земира обвенчалась с Орканом, презрительно заявив, что она не выносит слепых, бедный юноша упал без чувств. Он долго болел, но предсказание доктора, к счастью, не сбылось. Убедившись в непостоянстве девушки, воспитанной при дворе, Задиг решает жениться на «простой гражданке». Азора — его новая избранница, которой уготовано забавное испытание. Кадор, друг Задига, сообщает Азоре, отсутствовавшей в доме несколько дней, что ее мрк внезапно умер и завещал ему большую часть своих богатств. Но Кадора мучают сильные боли, и существует единственное лекарство — приложить к больному месту нос покойного. Азора, не задумываясь, берет бритву, отправляется к гробнице своего супруга и находит его там в добром здравии. Задиг вынужден развестись с неверной.

Утешение от посланных ему судьбой несчастий Задиг ищет в философии и дружбе. Утром его библиотека открыта для всех ученых, а вечером в доме собирается избранное общество. Напротив дома юноши живет некто Аримаз, желчный и напыщенный завистник. Ему досаждал стук колесниц гостей, съезжавшихся к Задигу, а похвалы последнему раздражали еще больше. Однажды он находит в саду отрывок сочиненного Задигом стихотворения, в котором оскорбляется царь. Аримаз бежит во дворец и доносит на юношу. Царь разгневан и намерен казнить наглеца, но юноша говорит так изящно, умно и здраво, что владыка меняет гнев на милость, постепенно начинает советоваться с ним во всех своих делах, а потеряв своего первого министра, назначает на его место Задига. Его имя гремит по всему государству, граждане воспевают его справедливость и восторгаются его талантами. Незаметно молодость и изящество первого министра произвели сильное впечатление на царицу Астарту. Она красива, умна, и ее дружеское расположение, нежные речи и взоры, против воли устремлявшиеся на Задига, зажгли в его сердце пламя. Все царские рабы шпионят за своими господами и вскоре они догадались, что Астарта влюблена, а Моабдар ревнует. Завистник Аримаз заставил свою жену послать царю ее подвязку, похожую на подвязку царицы. Негодующий монарх решил ночью отравить Астарту, а на рассвете задушить Задига. Приказ об этом он отдает евнуху. В это время в комнате царя находится немой, но не лишенный слуха карлик, который очень привязан к царице. Он с ужасом услышал о задуманном убийстве и изобразил коварный план на бумаге. Рисунок попадает к царице, та предупреждает Задига и велит ему бежать. Молодой человек отправляется в Египет. Уже приближаясь к границам Египта, он видит человека, яростно избивающего какую-то женщину. Задиг заступается за беззащитную и спасает ее, раня при этом обидчика. Но неожиданно появившиеся гонцы из Вавилона увозят египтянку с собой. Наш герой теряется в догадках. Меж тем по египетским законам человек, проливший кровь ближнего, становится рабом. И Задига на публичном торге покупает арабский купец Сеток. Убедившись в недюжинных способностях своего нового раба, купец вскоре приобретает в его лице близкого друга. Как и царь вавилонский, он не может без него обходиться. А юноша счастлив, что у Сетока нет жены.

Однажды Задиг узнает об ужасном обычае, принятом в Аравии, где он оказывается вместе со своим новым хозяином. Когда умирал женатый человек, а его супруга желала стать святой, она прилюдно сжигала себя на трупе своего мужа. День этот был торжественным праздником и носил название «костер вдовства». Задиг отправился к вождям племени и уговорил их издать закон, разрешающий вдовам сжигать себя только после того, как они поговорят наедине с каким-нибудь молодым человеком. С тех пор ни одна женщина не сжигала себя. Жрецы ополчились на юношу: отменив этот закон, он лишил их прибыли, поскольку после смерти вдов все их драгоценности доставались жрецам.

Все это время Задига не покидают тревожные мысли об Астарте. От арабского разбойника Арбогада он узнает, что в Вавилоне царит смута, Моабдар убит, Астарта если жива, то, скорее всего, попала в наложницы к гирканскому князю. Юноша продолжает путешествие и встречает группу рабынь, в числе которых обнаруживает вавилонскую царицу. Радости влюбленных нет предела. Астарта рассказывает, что ей пришлось пережить. Верный Кадор в ту же ночь, когда исчез Задиг, спрятал ее в храме внутри колоссальной статуи. Царь, неожиданно услышав голос Астарты из статуи, лишился рассудка. Его безумие послужило началом смуты. Астарту разбойник Арбогад захватил в плен и продал купцам, так она оказалась в рабынях. Задиг, благодаря своей находчивости, увозит Астарту.

Царицу встретили в Вавилоне с восторгом, в стране стало спокойнее и вавилоняне объявили, что Астарта выйдет замуж за того, кого они выберут в цари, причем это будет самый храбрый и самый мудрый из кандидатов. Каждый из притязающих на престол должен будет выдержать четыре боя на копьях, а потом разгадать предложенные магами загадки. Доспехи Задига — белые, и белый царь с блеском выигрывает первый турник. Противник Задига, Итобад, ночью обманным путем завладевает его доспехами, оставляя Задигу свои, зеленые. Утром на арене облаченного в зеленые доспехи Задига осыпают оскорбительными насмешками. Юноша в смятении, он готов поверить, что миром управляет жестокий рок. Блуждая по берегу Евфрата, полный отчаяния, он встречает ангела, который вселяет в него надежду, настаивает на его возвращении в Вавилон и продолжении состязаний. Задиг легко разгадывает все загадки мудрецов и под радостный гул толпы сообщает, что Итобад похитил его доспехи. Юноша готов сейчас же продемонстрировать всем свою храбрость. И на этот раз он оказывается победителем. Задиг становится царем, супругом Астарты, и он бесконечно счастлив.

Сеток вызван из Аравии и поставлен во главе торгового ведомства Вавилона. Верный друг Кадор награжден по заслугам. Маленький немой карлик также не забыт. Земира не могла себе простить, что поверила в будущую слепоту Задига, а Азора не переставала раскаиваться в своем намерении отрезать ему нос. Государство наслаждалось миром, славой и изобилием, ибо в нем царили справедливость и любовь.

Н. Б. Виноградова

Микромегас (Micromegas)

Философская повесть (1752)

Герои повести «Микромегас» — уроженцы планет Сириуса и Сатурна, Микромегас, молодой человек, обитатель звезды Сириус, к 450 годам — на пороге отрочества — занялся анатомическими исследованиями и написал книгу. Муфтий его страны, бездельник и невежда, нашел в этом труде положения подозрительные, дерзкие, еретические и начал яростно преследовать ученого. Он объявил книгу запрещенной, а автор получил приказ не являться ко двору в течение 800 лет. Микромегас не был особенно огорчен тем, что его удалили от двора, прозябавшего в низостях и суете, и отправился путешествовать по планетам. Он изъездил весь Млечный Путь и очутился на планете Сатурн. Жители этой страны были просто карликами по сравнению с Микромегасом, рост которого составлял 120 тысяч футов. Он сблизился с сатурнийцами после того, как они перестали ему удивляться. Секретарь сатурнийской академии, человек большого ума, умело излагающий суть чужих изобретений, подружился с пришельцем, который объяснил ему, что цель его путешествия — поиск знаний, которые могли бы его просветить. — Расскажите, сколько органов чувств у людей вашей планеты, — попросил путешественник. — У нас их семьдесят два, — отвечал академик, — и мы постоянно жалуемся на то, что этого слишком мало. — Мы одарены примерно тысячей чувств и все-таки в нас всегда остается беспокойство, что мы ничтожны и есть существа, превосходящие нас, — заметил Микромегас. — Сколько вы живете? — был следующий его вопрос. — увы, мы живем очень мало, всего лишь пятнадцать тысяч лет. Наше существование не более чем точка, наш век — мгновение. Едва начинаешь познавать мир, как, еще раньше, чем приходит опыт, является смерть. — Это совсем как у нас, — вздохнул великан. — Если бы вы не были философом, — продолжал он, — я побоялся бы огорчить вас, сообщив, что наша жизнь в семьсот раз длиннее вашей; но когда наступает смерть, то прожили ли вы вечность или один день — решительно все равно. После того как они сообщили друг другу немногое из того, что знали, и многое из того, чего не знали, оба пришли к решению совершить небольшое философическое путешествие.

Пробыв на Юпитере целый год и узнав за это время множество интереснейших тайн, которые были бы опубликованы в печати, если бы не господа инквизиторы, они поравнялись с Марсом. Наши друзья продолжили свой путь и достигли Земли на северном берегу Балтийского моря пятого июля 1737 г. Они захотели познакомиться с маленькой страной, в которую попали. Сначала они направились с севера на юг. Так как иноземцы шли довольно быстро, они обошли всю землю за тридцать шесть часов. Вскоре они вернулись туда, откуда вышли, пройдя через море, почти неприметное их глазу и называемое Средиземным, и через другой маленький пруд, Великий океан. Карлику океан этот был по колено, а Микромегас лишь омочил в нем пятку. Они долго спорили, обитаема ли эта планета. И лишь когда Микромегас, разгорячившись в споре, порвал свое бриллиантовое ожерелье, сатурниец, поднеся несколько камней к глазам, обнаружил, что они являются великолепными микроскопами. С их помощью путешественники обнаружили кита, а также корабль, на борту которого находились ученые, возвращавшиеся из экспедиции. Микромегас схватил судно и ловко положил его на свой ноготь. Пассажиры и экипаж в этот момент сочли себя унесенными ураганом и выброшенными на скалу, началась паника. Микроскоп, который едва позволил различить кита и судно, оказался бессилен для обозрения столь незаметного существа, как человек. Но Микромегас наконец-то разглядел какие-то странные фигурки. Эти незнакомые существа шевелились, разговаривали. Чтобы говорить, надо мыслить, а если они мыслят, они должны обладать неким подобием души. Но приписать такого рода насекомым душу казалось Микромегасу нелепым. Меж тем они слышали, что речь этих козявок вполне разумна, и эта игра природы казалась им необъяснимой. Тогда сатурниец, у которого был более мягкий голос, с помощью рупора, сделанного из обрезка ногтя Микромегаса, вкратце разъяснил землянам, кто они такие. В свою очередь он спросил, всегда ли они находились в столь жалком состоянии, близком к небытию, что они делают на планете, хозяевами которой, по-видимому, являются киты, были ли они счастливы, имеют ли душу, и задал еще множество подобных вопросов. Тогда самый болтливый и смелый из этой компании, оскорбленный тем, что усомнились в существовании у него души, воскликнул: «Вы воображаете, сударь, что, имея от головы до пят тысячу туазов (туаз — около двух метров), вы можете…» Он не успел закончить фразу, так как изумленный сатурниец перебил его: «Тысячу туазов! Откуда вы знаете мой рост?» — «Я измерил вас и могу измерить вашего огромного спутника», — ответил ученый. Когда был правильно назван рост Микромегаса, наши путешественники буквально онемели.

Придя в себя, Микромегас заключил: «Вы, имея столь мало материи, и будучи, по-видимому, вполне духовными, должны проводить жизнь в любви и покое. Я нигде не видел настоящего счастья, но здесь оно обитает несомненно». Один из философов возражает ему: «В нас больше материи, чем нужно для того, чтобы натворить много зла. Знаете ли вы, например, что в это самое время, когда я беседую с вами, сто тысяч безумцев нашей породы, носящих на голове шляпы, убивают или сами дают себя убить ста тысячам других животных, которые покрывают головы чалмой; и что так ведется почти по всей земле с незапамятных времен». Микромегас, полный возмущения, воскликнул, что у него появилось желание тремя уларами каблука раздавить этот муравейник, населенный жалкими убийцами. «Не трудитесь, — ответили ему. — Они сами достаточно трудятся над собственным уничтожением. К тому же надо карать не всех, а бесчеловечных сидней, которые не выходят из своих кабинетов, отдают, в часы пищеварения, приказ об убийстве миллионов людей». Тогда путешественник почувствовал сострадание к маленькому роду человеческому, являвшему такие удивительные контрасты. Он обещал сочинить для землян превосходную философскую книгу, которая объяснит им смысл всех вещей. Он действительно передал им это сочинение перед своим отъездом, и том этот отправили в Париж, в Академию наук. Но когда секретарь открыл его, то ничего, кроме чистой бумаги, там не обнаружил. «Я так и думал», — сказал.

Н. Б. Виноградова

Кандид (Candide)

Повесть (1759)

Кандид, чистый и искренний юноша, воспитывается в нищем замке нищего, но тщеславного вестфальского барона вместе с его сыном и дочерью. Их домашний учитель, доктор Панглосс, доморощенный философ-метафизик, учил детей, что они живут в лучшем из миров, где все имеет причину и следствие, а события стремятся к счастливому концу.

Несчастья Кандида и его невероятные путешествия начинаются, когда его изгоняют из замка за увлечение прекрасной дочерью барона Кунегондой.

Чтобы не умереть с голоду, Кандид вербуется в болгарскую армию, где его секут до полусмерти. Он едва избегает гибели в ужасном сражении и спасается бегством в Голландию. Там он встречает своего учителя философии, умирающего от сифилиса. Его лечат из милосердия, и он передает Кандиду страшную новость об истреблении семьи барона болгарами. Кандид впервые подвергает сомнению оптимистическую философию своего учителя, настолько потрясают его пережитое и ужасное известие.

Друзья плывут в Португалию, и, едва они ступают на берег, начинается страшное землетрясение. Израненные, они попадают в руки инквизиции за проповедь о необходимости свободной воли для человека, и философа должны сжечь на костре, дабы это помогло усмирить землетрясение. Кандида хлещут розгами и бросают умирать на улице. Незнакомая старуха подбирает его, выхаживает и приглашает в роскошный дворец, где его встречает возлюбленная Кунегонда. Оказалось, что она чудом выжила и была перепродана болгарами богатому португальскому еврею, который был вынужден делить ее с самим Великим Инквизитором. Вдруг в дверях показывается еврей, хозяин Кунегонды. Кандид убивает сначала его, а затем и Великого Инквизитора. Все трое решают бежать, но по дороге какой-то монах крадет у Кунегонды драгоценности, подаренные ей Великим Инквизитором. Они с трудом добираются до порта и там садятся на корабль, плывущий в Буэнос-Айрес. Там они первым делом ищут губернатора, чтобы обвенчаться, но губернатор решает, что такая красивая девушка должна принадлежать ему самому, и делает ей предложение, которое она не прочь принять. В ту же минуту старуха видит в окно, как с подошедшего в гавань корабля сходит обокравший их монах и пытается продать украшения ювелиру, но тот узнает в них собственность Великого Инквизитора. Уже на виселице вор признается в краже и подробно описывает наших героев. Слуга Кандида Какамбо уговаривает его немедленно бежать, не без основания полагая, что женщины как-нибудь выкрутятся. Они направляются во владения иезуитов в Парагвае, которые в Европе исповедуют христианских королей, а здесь отвоевывают у них землю. В так называемом отце полковнике Кандид узнает барона, брата Кунегонды. Он также чудом остался жив после побоища в замке и капризом судьбы оказался среди иезуитов. Узнав о желании Кандида жениться на его сестре, барон пытается убить низкородного наглеца, но сам падает раненый. Кандид и Какамбо бегут и оказываются в плену у диких орейлонов, которые, думая, что друзья — слуги иезуитов, собираются их съесть. Кандид доказывает, что только что он убил отца полковника, и вновь избегает смерти. Так жизнь вновь подтвердила правоту Какамбо, считавшего, что преступление в одном мире может пойти на пользу в другом.

На пути от орейлонов Кандид и Какамбо, сбившись с дороги, попадают в легендарную землю Эльдорадо, о которой в Европе ходили чудесные небылицы, что золото там ценится не дороже песка. Эльдорадо была окружена неприступными скалами, поэтому никто не мог проникнуть туда, а сами жители никогда не покидали своей страны.

Так они сохранили изначальную нравственную чистоту и блаженство. Все жили, казалось, в довольстве и веселости; люди мирно трудились, в стране не было ни тюрем, ни преступлений. В молитвах никто не выпрашивал благ у Всевышнего, но лишь благодарил Его за то, что уже имел. Никто не действовал по принуждению: склонность к тирании отсутствовала и в государстве, и в характерах людей. При встрече с монархом страны гости обычно целовали его в обе щеки. Король уговаривает Кандида остаться в его стране, поскольку лучше жить там, где тебе по душе. Но друзьям очень хотелось показаться на родине богатыми людьми, а также соединиться с Кунегондой. Король по их просьбе дарит друзьям сто овец, груженных золотом и самоцветами. Удивительная машина переносит их через горы, и они покидают благословенный край, где на самом деле все происходит к лучшему, и о котором они всегда будут сожалеть.

Пока они движутся от границ Эльдорадо к городу Суринаму, все овцы, кроме двух, гибнут. В Суринаме они узнают, что в Буэнос-Айресе их по-прежнему разыскивают за убийство Великого Инквизитора, а Кунегонда стала любимой наложницей губернатора Решено, что выкупать красавицу туда отправится один Какамбо, а Кандид поедет в свободную республику Венецию и там будет их ждать. Почти все его сокровища крадет мошенник купец, а судья еще наказывает его штрафом. После этих происшествий низость человеческой души в очередной раз повергает в ужас Кандида. Поэтому в попутчики юноша решает выбрать самого несчастного, обиженного судьбой человека. Таковым он счел Мартина, который после пережитых бед стал глубоким пессимистом. Они вместе плывут во Францию, и по дороге Мартин убеждает Кандида, что в природе человека лгать, убивать и предавать своего ближнего, и везде люди одинаково несчастны и страдают от несправедливостей.

В Париже Кандид знакомится с местными нравами и обычаями. И то и другое весьма его разочаровывает, а Мартин только больше укрепляется в философии пессимизма. Кандида сразу окружают мошенники, лестью и обманом они вытягивают из него деньги. Все при этом пользуются невероятной доверчивостью юноши, которую он сохранил, несмотря на все несчастья. Одному проходимцу он рассказывает о любви к прекрасной Кунегонде и своем плане встретить ее в Венеции. В ответ на его милую откровенность Кандиду подстраивают ловушку, ему грозит тюрьма, но, подкупив стражей, друзья спасаются на корабле, плывущем в Англию. На английском берегу они наблюдают совершенно бессмысленную казнь ни в чем не повинного адмирала.

Из Англии Кандид попадает наконец в Венецию, помышляя лишь о встрече с ненаглядной Кунегондой. Но там он находит не ее, а новый образец человеческих горестей — служанку из его родного замка. Ее жизнь доводит до проституции, и Кандид желает помочь ей деньгами, хотя философ Мартин предсказывает, что ничего из этого не получится. В итоге они встречают ее в еще более бедственном состоянии. Сознание того, что страдания для всех неизбежны, заставляет Кандида искать человека, чуждого печали. Таковым считался один знатный венецианец. Но, посетив этого человека, Кандид убеждается, что счастье для него в критике и недовольстве окружающим, а также в отрицании любой красоты. Наконец он обнаруживает своего Какамбо в самом жалком положении. Тот рассказывает, что, заплатив огромный выкуп за Кунегонду, они подверглись нападению пиратов, и те продали Кунегонду в услужение в Константинополь. Что еще хуже, она лишилась всей своей красоты. Кандид решает, что, как человек чести, он все равно должен обрести возлюбленную, и едет в Константинополь. Но на корабле он среди рабов узнает доктора Пан-глосса и собственноручно заколотого барона. Они чудесным образом избегли смерти, и судьба сложными путями свела их рабами на корабле. Кандид немедленно их выкупает и отдает оставшиеся деньги за Кунегонду, старуху и маленькую ферму.

Хотя Кунегонда стала очень уродливой, она настояла на браке с Кандидом. Маленькому обществу ничего не оставалось как жить и работать на ферме. Жизнь была поистине мучительной. Работать никто не хотел, скука была ужасна, и только оставалось, что без конца философствовать. Они спорили, что предпочтительнее: подвергнуть себя стольким страшным испытаниям и превратностям судьбы, как те, что они пережили, или обречь себя на ужасную скуку бездеятельной жизни. Достойного ответа никто не знал. Панглосс потерял веру в оптимизм, Мартин же, напротив, убедился, что людям повсюду одинаково плохо, и переносил трудности со смирением. Но вот они встречают человека, живущего замкнутой жизнью на своей ферме и вполне довольного своей участью. Он говорит, что любое честолюбие и гордыня гибельны и греховны, и что только труд, для которого были созданы все люди, может спасти от величайшего зла: скуки, порока и нужды. Работать в своем саду, не пустословя, так Кандид принимает спасительное решение. Община упорно трудится, и земля вознаграждает их сторицей. «Нужно возделывать свои сад», — не устает напоминать им Кандид.

А. А. Фридрих

Простодушный (L'ingénu)

Повесть (1767)

Июльским вечером 1689 г. аббат де Керкабон прогуливался с сестрой по берегу моря в своем маленьком приорате в Нижней Бретани и размышлял о горькой судьбе брата и его жены, двадцать лет назад отплывших с того самого берега в Канаду и исчезнувших там навеки. В этот момент в бухту причаливает судно и высаживает на берег молодого человека в одежде индейца, который представляется Простодушным, поскольку так называли его друзья-англичане за искренность и неизменную честность. Он поражает почтенного приора учтивостью и здравомыслием, и его приглашают на ужин в дом, где Простодушного представляют местному обществу. На следующий день, желая отблагодарить своих хозяев за гостеприимство, юноша дарит им талисман: связанные на шнурке портретики неизвестных ему людей, в которых приор с волнением узнает сгинувших в Канаде брата-капитана и его жену. Простодушный не знал своих родителей, и его воспитали индейцы гуроны. Обретя в лице приора и его сестры любящих дядю и тетушку, юноша поселяется в их доме.

Первым делом добрый приор и его соседи решают окрестить Простодушного. Но сперва надобно было просветить его, так как нельзя обратить в новую религию взрослого человека без его ведома. Простодушный читает Библию, и благодаря природной понятливости, а также тому, что его детство не было обременено пустяками и нелепостями, его мозги воспринимали все предметы в неискаженном виде. Крестной матерью, согласно желанию Простодушного, была приглашена очаровательная м-ль де Сент-Ив, сестра их соседа аббата. Однако таинство неожиданно оказалось под угрозой, поскольку юноша искренне был уверен, что креститься можно только в реке по примеру персонажей Библии. Неиспорченный условностями, он отказывался признать, что мода на крещение могла измениться. С помощью прелестной Сент-Ив Простодушного все же удалось уговорить креститься в купели. В нежной беседе, последовавшей за крещением, Простодушный и м-ль де Сент-Ив признаются во взаимной любви, и юноша решает немедленно жениться. Благонравной девице пришлось объяснить, что правила требуют разрешения на брак их родственников, и Простодушный счел это очередной нелепостью: почему счастье его жизни должно зависеть от его тетушки. Но почтенный приор объявил племяннику, что по божеским и людским законам жениться на крестной матери — страшный грех. Простодушный возразил, что в Священной книге о такой глупости ничего не сказано, как и о многом другом из того, что он наблюдал в своей новой родине. Он также не мог взять в толк, почему римский папа, живущий за четыреста лье и говорящий на чужом языке, должен позволить ему жениться на любимой девушке. Он поклялся жениться на ней в тот же день, что и попробовал осуществить, вломившись в ее комнату и ссылаясь при этом на ее обещание и свое естественное право. Ему стали доказывать, что, не будь между людьми договорных отношений, естественное право обращалось бы в естественный разбой. Нужны нотариусы, священники, свидетели, договоры. Простодушный возражает, что только бесчестным людям нужны между собой такие предосторожности. Его успокаивают, сказав, что законы придумали как раз честные и просвещенные люди, и чем лучше человек, тем покорнее он должен им подчиняться, чтобы подавать пример порочным. В это время родственники Сент-Ив решают спрятать ее в монастыре, чтобы выдать замуж за нелюбимого человека, от чего Простодушный приходит в отчаяние и ярость.

В мрачном унынии Простодушный бродит по берегу, когда вдруг видит отступающий в панике отряд французов. Оказалось, что английская эскадра вероломно высадилась и собирается напасть на городок. Он доблестно бросается на англичан, ранит адмирала и воодушевляет французских солдат на победу. Городок был спасен, а Простодушный прославлен. В упоении битвой он решает взять штурмом монастырь и вызволить свою невесту. От этого его удерживают и дают совет поехать в Версаль к королю, а там получить вознаграждение за спасение провинции от англичан. После такой чести никто не сможет помешать ему жениться на м-ль де Сент-Ив.

Путь Простодушного в Версаль лежит через маленький городок протестантов, которые только что лишились всех прав после отмены Нантского эдикта и насильно обращались в католичество. Жители со слезами покидают город, и Простодушный пробует понять причину их несчастий: почему великий король идет на поводу у папы и лишает себя в угоду Ватикану шестисот тысяч верных граждан. Простодушный убежден, что виной всему козни иезуитов и недостойных советников, окруживших короля. Как бы иначе он мог потакать папе, своему открытому врагу? Простодушный обещает жителям, что, встретив короля, он откроет ему истину, а познав истину, по мнению юноши, нельзя не последовать ей. К его несчастью, за столом во время беседы присутствовал переодетый иезуит, состоявший сыщиком при духовнике короля, отце Лашез, главном гонителе бедных протестантов. Сыщик настрочил письмо, и Простодушный прибыл в Версаль почти одновременно с этим письмом.

Наивный юноша искренне полагал, что по приезде он сразу сможет увидеть короля, рассказать ему о своих заслугах, получить разрешение на брак с Сент-Ив и открыть глаза на положение гугенотов. Но с трудом удается Простодушному добиться приема у одного придворного чиновника, который говорит ему, что в лучшем случае он сможет купить чин лейтенанта. Юноша возмущен, что он еще должен платить за право рисковать жизнью и сражаться, и обещает пожаловаться на глупого чиновника королю. Чиновник же решает, что Простодушный не в своем уме, и не придает значения его словам. В этот день отец Лашез получает письма от своего сыщика и родственников м-ль Сент-Ив, где Простодушный назван опасным смутьяном, подговаривавшим жечь монастыри и красть девушек. Ночью солдаты нападают на спящего юношу и, несмотря на его сопротивление, везут в Бастилию, где бросают в темницу к заключенному философу-янсенисту.

Добрейший отец Гордон, принесший впоследствии нашему герою столько света и утешения, был заключен без суда за отказ признавать папу неограниченным владыкой Франции. У старца были большие знания, а у молодого — большая охота к приобретению знаний. Их беседы становятся все поучительнее и занимательнее, при этом наивность и здравый смысл Простодушного ставят в тупик старого философа. Он читает исторические книги, и история представляется ему сплошной цепью преступлений и несчастий. Прочитав «Поиски истины» Мальбранша, он решает, что все сущее — колесики огромного механизма, душа которого Бог. Бог был причиной как греха, так и благодати. ум молодого человека укрепляется, он овладевает математикой, физикой, геометрией и на каждом шагу высказывает сообразительность и здравый ум. Он записывает свои рассуждения, приводящие в ужас старого философа. Глядя на Простодушного, Гордону кажется, что за полвека своего образования он только укреплял предрассудки, а наивный юноша, внемля одному лишь простому голосу природы, смог намного ближе подойти к истине. Свободный от обманчивых представлений, он провозглашает свободу человека главнейшим его правом. Он осуждает секту Гордона, страдающую и гонимую из-за споров не об истине, но темных заблуждениях, потому что все важные истины Бог уже подарил людям. Гордон понимает, что обрек себя на несчастье ради каких-то бредней, и Простодушный не находит мудрыми тех, кто подвергает себя гонениям из-за пустых схоластических споров. Благодаря излияниям влюбленного юноши, суровый философ научился видеть в любви благородное и нежное чувство, способное возвысить душу и породить добродетель.

В это время прекрасная возлюбленная Простодушного решается ехать в Версаль на поиски любимого. Ее выпускают из монастыря, чтобы выдать замуж, и она ускользает прямо в день свадьбы. Оказавшись в королевской резиденции, бедная красавица в полной растерянности пытается добиться приема у разных высоких лиц, и наконец ей удается выяснить, что Простодушный заключен в Бастилию. Открывший ей это чиновник говорит с жалостью, что у него нет власти делать добро, и он не может ей помочь. Но вот помощник всесильного министра г-н де Сент-Пуанж творит и добро и зло. Одобренная Сент-Ив спешит к Сент-Пуанжу, и тот, очарованный красотой девушки, намекает, что ценой своей чести она могла бы отменить приказ об аресте Простодушного. Знакомые также толкают ее ради священного долга пожертвовать женской честью. Добродетель вынуждает ее пасть. Ценой позора она освобождает своего возлюбленного, но измученная сознанием своего греха, нежная Сент-Ив не может пережить падение, и, охваченная смертельной лихорадкой, умирает на руках Простодушного. В этот момент появляется сам Сент-Пуанж, и в порыве раскаяния клянется загладить причиненное несчастье.

Время смягчает все. Простодушный стал превосходным офицером и до конца жизни чтил память прекрасной Сент-Ив.

А. А. Фридрих

История кавалера де Грие и Манон Леско

(Histoire du Chevalier des Grieux et de Manon Lescaut)

Повесть (1731)

Действие повести происходит в эпоху Регентства (1715–1723), когда нравы французского общества отличались крайней вольностью. При жизнерадостном и легкомысленном регенте Филиппе Орлеанском во Франции сразу же началась реакция на «постный» дух, царивший при престарелом короле. Французское общество вздохнуло свободнее и дало волю жажде жизни, веселья, удовольствия. В своем произведении аббат Прево трактует тему роковой, всепоглощающей любви.

По воле писателя рассказ ведется от имени кавалера де Грие. В семнадцать лет юноша заканчивает курс философских наук в Амьене. Благодаря своему происхождению (родители принадлежат к одной из самых знатных фамилий П.), блестящим способностям и привлекательной внешности он располагает к себе людей и приобретает в семинарии настоящего преданного друга — Тибержа, который на несколько лет старше нашего героя. Происходя из бедной семьи, Тиберж вынужден принять духовный сан и остаться в Амьене для изучения богословских наук. Де Грие же, с отличием сдав экзамены, собирался возвратиться к отцу, чтобы продолжить обучение в Академии. Но судьба распорядилась иначе. Накануне расставания с городом и прощания с другом юноша встречает на улице прекрасную незнакомку и заводит с ней разговор. Оказывается, родители девушки решили отдать ее в монастырь, чтобы обуздать ее склонность к удовольствиям, поэтому она ищет способ вернуть себе свободу и будет признательна тому, кто поможет ей в этом. Де Грие побежден прелестью незнакомки и с готовностью предлагает свои услуги. После недолгих размышлений молодые люди не находят иного пути, кроме бегства. План прост: им предстоит обмануть бдительность провожатого, приставленного наблюдать за Манон Леско (так зовут незнакомку), и направиться прямо в Париж, где, по желанию обоих влюбленных, тотчас же состоится венчание. Тиберж, посвященный в тайну друга, не одобряет его намерений и пытается остановить де Грие, но уже поздно: юноша влюблен и готов к самым решительным действиям. Ранним утром он подает карету к гостинице, где остановилась Манон, и беглецы покидают город. Желание обвенчаться было забыто в Сен-Дени, где влюбленные преступили законы церкви и стали супругами, ничуть не колеблясь.

В Париже наши герои снимают меблированные комнаты, де Грие, преисполненный страсти, и думать позабыл о том, как огорчен отец его отсутствием. Но однажды, вернувшись домой раньше обычного, де Грие узнает об измене Манон. Известный откупщик, господин де Б… живший по соседству, вероятно, уже не впервые наносит девушке визит в его отсутствие. Потрясенный юноша, едва придя в себя, слышит стук в дверь, открывает и попадает в объятия лакеев своего отца, которым велено доставить блудного сына домой. В карете бедняга теряется в догадках: кто предал его, откуда отцу стало известно место его пребывания? Дома отец рассказывает ему, что г-н де Б… завязав близкое знакомство с Манон и узнав, кто ее любовник, решает отделаться от соперника и в письме к отцу доносит о распутном образе жизни юноши, давая понять, что необходимы крутые меры. Таким образом г-н Б… оказывает отцу де Грие вероломную и небескорыстную услугу. Кавалер де Грие теряет сознание от услышанного, а очнувшись, умоляет отца отпустить его в Париж к возлюбленной, так как не может быть, чтобы Манон изменила ему и отдала свое сердце другому. Но целых полгода юноше приходится провести под строгим присмотром слуг, отец же, видя сына в непрерывной тоске, снабжает его книгами, которые немного способствуют успокоению мятежной души. Все чувства влюбленного сводятся к чередованию ненависти и любви, надежды и отчаяния — в зависимости от того, в каком виде ему рисуется образ возлюбленной. Однажды Тиберж навещает друга, ловко льстит его доброму нраву и склоняет к мысли об отказе от мирских услад и принятии пострига. Друзья отправляются в Париж, и де Грие начинает изучать богословие. Он проявляет необычайное усердие, и вскоре его уже поздравляют с будущим саном. В Париже наш герой провел около года, не стараясь ничего разузнать о Манон; это трудно давалось в первое время, но постоянная поддержка Тибержа и собственные размышления способствовали победе над собой. Последние месяцы учебы протекали столь спокойно, что казалось, еще немного — и это пленительное и коварное создание будет навеки забыто. Но после экзамена в Сорбонне «покрытого славою и осыпанного поздравлениями» де Грие неожиданно посещет Манон. Девушке шел восемнадцатый год, она стала еще ослепительнее в своей красоте. Она умоляет простить ее и вернуть ей любовь, без которой жизнь лишена смысла. Трогательное раскаяние и клятвы в верности смягчили сердце де Грие, тут же позабывшего о своих жизненных планах, о желании славы, богатства — словом, обо всех благах, достойных презрения, если они не связаны с любимой.

Наш герой вновь следует за Манон, и теперь пристанищем влюбленных становится Шайо, деревушка под Парижем. За два года связи с Б… Манон удалось вытянуть из него около шестидесяти тысяч франков, на которые молодые люди намереваются безбедно прожить несколько лет. Это единственный источник их существования, так как девушка не из благородной семьи и ей ждать денег больше неоткуда, де Грие же не надеется на поддержку отца, поскольку тот не может ему простить связь с Манон. Беда приходит внезапно: сгорел дом в Шайо, и во время пожара исчез сундучок с деньгами. Нищета — меньшее из испытаний, ожидающих де Грие. На Манон нельзя рассчитывать в беде: она слишком любит роскошь и удовольствия, чтобы жертвовать ими. Поэтому, чтобы не потерять любимую, он решает скрыть от нее пропажу денег и занять их на первое время у Тибержа. Преданный друг ободряет и утешает нашего героя, настаивает на разрыве с Манон и без колебаний, хотя сам небогат, дает де Грие необходимую сумму денег.

Манон знакомит возлюбленного со своим братом, который служит в гвардии короля, и г-н Леско уговаривает де Грие попытать счастья за игорным столом, обещая, со своей стороны, научить его всем необходимым приемам и трюкам. При всем отвращении к обману жестокая необходимость заставляет юношу согласиться. Исключительная ловкость столь быстро, увеличила его состояние, что месяца через два в Париже снят меблированный дом и начинается беспечная, пышная жизнь. Тиберж, постоянно навещающий друга, пытается образумить его и предостеречь от новых напастей, так как уверен в том, что нечестно нажитое богатство вскоре бесследно исчезнет. Опасения Тибержа были не напрасны. Прислуга, от которой не скрывались доходы, воспользовалась доверчивостью хозяев и ограбила их. Разорение приводит любовников в отчаяние, но еще больший ужас внушает де Грие предложение брата Манон. Он рассказывает о г-не де Г… М… старом сластолюбце, который платит за свои удовольствия, не жалея денег, и Леско советует сестре поступить к нему на содержание. Но хитрая Манон придумывает более интересный вариант обогащения. Старый волокита приглашает девушку на ужин, на котором обещает ей вручить половину годового содержания. Прелестница спрашивает, может ли она привести на ужин своего младшего брата (имея в виду де Грие), и, получив согласие, ликует. Как только в конце вечера, уже передав деньги, старик заговорил о своем любовном нетерпении, девушку с «братом» как ветром сдуло. Г-н де Г… М… понял, что его одурачили, и добился ареста обоих мошенников.

Де Грие очутился в тюрьме Сен-Лазар, где ужасно страдает от унижения; юноша целую неделю не в состоянии думать ни о чем, кроме своего бесчестья и позора, который он навлек на всю семью. Отсутствие Манон, тревога об ее участи, боязнь никогда больше не увидеться с ней были в дальнейшем главным предметом печальных раздумий узника Когда де Грие узнает, что его возлюбленная находится в Приюте (месте заключения публичных женщин), он приходит в ярость и решается на побег из тюрьмы. При содействии г-на Леско наш герой оказывается на свободе и начинает изыскивать пути освобождения любимой. Прикинувшись иностранцем, он расспрашивает у привратника Приюта о тамошних порядках, а также просит охарактеризовать начальство. Узнав, что у начальника есть взрослый сын, де Грие встречается с ним и, надеясь на его поддержку, рассказывает напрямик всю историю своих отношений с Манон. Г-н де Т… растроган откровенностью и искренностью незнакомца, но единственное, что он пока может сделать для него, — это доставить удовольствие увидеться с девушкой; все остальное не в его власти. Радость свидания любовников, испытавших трехмесячную разлуку, их бесконечная нежность друг к другу умилили служителя Приюта, и тот пожелал помочь несчастным. Посоветовавшись с де Т. о деталях побега, де Грие на следующий же день освобождает Манон, а приютский стражник остается у него в слугах.

В эту же ночь погибает брат Манон. Он обобрал одного из своих приятелей за карточным столом, и тот попросил одолжить ему половину проигранной суммы. Возникшая по этому поводу перебранка перешла в жесточайшую ссору и впоследствии в убийство. Молодые прибывают в Шайо. Де Грие озабочен поиском выхода из безденежья, причем перед Манон он делает вид, будто не стеснен в средствах. Юноша прибывает в Париж и в очередной раз просит денег у Тибержа, И, конечно, получает их. От преданного друга де Грие направился к г-ну Т., который очень обрадовался гостю и рассказал ему продолжение истории похищения Манон. Все были поражены, узнав, что такая красавица решила бежать с приютским служителем. Но чего не сделаешь ради свободы! Так что де Грие вне подозрений и ему нечего опасаться. Г-н де Т., узнав место пребывания влюбленных, часто навещает их, и дружба с ним крепнет день ото дня.

Однажды в Шайо приезжает молодой Г. М., сын злейшего врага, того старого развратника, который заточил наших героев в тюрьму. Г-н де Т. заверил де Грие, уже было схватившегося за шпагу, что это очень милый, благородный юноша. Но впоследствии де Грие убеждается в обратном. Г. М.-младший влюбляется в Манон и предлагает ей бросить любовника и жить с ним в роскоши и довольствии. Сын превосходит щедростью отца, и, не выдержав искушения, Манон сдается и переезжает жить к Г. М. Де Т., потрясенный коварством своего приятеля, советует де Грие отомстить ему. Наш герой просит гвардейцев арестовать вечером на улице Г. М. и продержать его до утра, сам же тем временем предается утехам с Манон в освободившейся постели. Но лакей, сопровождавший Г. М., сообщает старику Г. М. о происшедшем. Тот тут же обращается в полицию, и любовники вновь оказываются в тюрьме. Отец де Грие добивается освобождения сына, а Манон ожидает или пожизненное заключение, или ссылка в Америку. Де Грие умоляет отца сделать что-нибудь для смягчения приговора, но получает решительный отказ. Юноше безразлично, где жить, лишь бы с Манон, и он отправляется вместе со ссыльными в Новый Орлеан. Жизнь в колонии убога, но наши герои лишь здесь обретают душевный покой и обращают свои помыслы к религии. Решив обвенчаться, они признаются губернатору в том, что раньше обманывали всех, представляясь супругами. На это губернатор отвечает, что девушка должна выйти замуж за его племянника, который давно в нее влюблен. Де Грие ранит соперника на дуэли и, опасаясь мести губернатора, бежит из города. Манон следует за ним. В пути девушка заболевает. Учащенное дыхание, судороги, бледность — все свидетельствовало о том, что близится конец ее страданиям. В минуту смерти она говорит о своей любви к де Грие.

Три месяца юноша был прикован к постели тяжелой болезнью, его отвращение к жизни не ослабевало, он постоянно призывал смерть. Но все же исцеление наступило. В Новом Орлеане появляется Тиберж. Преданный друг увозит де Грие во Францию, где тот узнает о смерти отца. Ожидаемая встреча с братом завершает повествование.

Н. Б. Виноградова

Заблуждения сердца и ума, или Мемуары г-на де Мелькура

(Les Egarements du coeur et de l'esprit, ou Mémoires de M. de Meilcour)

Роман (1736)

Семнадцатилетний Мелькур вступил в свет, «обладая всем, что требуется, дабы не остаться незамеченным». От отца он унаследовал прекрасное имя, со стороны матери его ожидало большое состояние. Время было мирное, и Мелькур ни о чем не помышлял, кроме удовольствий. Среди суеты и блеска юноша страдал от сердечной пустоты и мечтал изведать любовь, о которой имел лишь самое смутное представление. Наивный и неопытный, Мелькур не знал, как завязываются любовные связи в высшем кругу. С одной стороны, он был о себе достаточно высокого мнения, с другой — полагал, что успех у женщин может иметь только человек выдающийся, и не надеялся заслужить их благосклонность. Мелькур стал все больше думать о подруге своей матери маркизе де Люрсе и убедил себя, что влюблен в нее. Некогда маркиза слыла кокеткой и даже ветреницей, но впоследствии усвоила строгий и добродетельный тон, поэтому Мелькур, не знавший о ее прошлом, считал ее неприступной. Маркиза без труда догадалась о чувствах Мелькура и была готова на них ответить, но робкий и почтительный юноша вел себя так нерешительно, что она не могла этого сделать без риска уронить свое достоинство. Оставаясь с Мелькуром наедине, она бросала на него нежные взгляды и советовала ему держаться непринужденнее, но он не понимал намеков, а сделать самой первый решительный шаг маркизе мешали приличия и боязнь утратить уважение Мелькура. Так прошло больше двух месяцев. Наконец маркиза устала ждать и решила поторопить события. Она стала допытываться у Мелькура, в кого он влюблен, но юноша, не надеясь на взаимность, не желал открывать свою тайну. Маркиза упорно добивалась признания, и в конце концов Мелькур объяснился ей в любви. Маркиза боялась, что слишком легкая победа охладит пыл юноши, он же боялся своими домогательствами оскорбить ее. Так они, оба желая одного и того же, никак не могли прийти к заветной цели. Досадуя на суровость маркизы, Мелькур отправился в театр, где увидел девушку, поразившую его своей красотой. В ложу прекрасной незнакомки вошел маркиз де Жермейль — молодой человек приятной наружности, пользовавшийся всеобщим уважением, — и Мелькур почувствовал, что ревнует. После этого он два дня повсюду искал незнакомку, обошел все театры и сады, но тщетно — он нигде не встретил ни ее, ни Жермейля.

Хотя Мелькур уже три дня не видел маркизу де Люрсе, он не очень скучал по ней. Поначалу он размышлял над тем, как бы ему завоевать одну и в то же время не потерять другую, но поскольку несокрушимая добродетель маркизы делала все дальнейшие попытки безнадежными, он по здравом размышлении решил отдать свое сердце той, что нравилась ему больше. Маркиза, видя, что незадачливый поклонник не кажет носа и не возобновляет попыток завоевать ее сердце, встревожилась. Она отправилась с визитом к госпоже де Мелькур и, улучив момент, потребовала от юноши объяснений. Маркиза упрекала его в том, что он стал ее избегать и отверг ее дружбу. Мелькур пытался оправдываться. Увлекаемый обстоятельствами, он начал вновь уверять маркизу в своей любви и просил позволения надеяться, что сердце ее когда-нибудь смягчится. Маркиза, не полагаясь более на догадливость Мелькура, все яснее выказывала ему свое расположение. Юноше следовало просить о свидании, но застенчивость и неуверенность мешали ему. Тогда маркиза пришла ему на помощь и сказала, что завтра днем будет дома и может принять его. Наутро Мелькур отправился к Жермейлю в надежде узнать что-либо о незнакомке, но Жермейль уже несколько дней как уехал за город. Мелькур отправился в сад Тюильри, где случайно встретил двух дам, одной из которых оказалась давешняя прекрасная незнакомка. Мелькуру удалось подслушать разговор дам, из которого он выяснил, что его избраннице понравился в театре незнакомый молодой человек. Мелькур не верил, что это мог быть он сам, и терзался ревностью к незнакомцу.

Вечером Мелькур отправился к госпоже де Люрсе, которая напрасно прождала его весь день. Когда Мелькур увидел маркизу, угасшие чувства вспыхнули в его душе с новой силой. Маркиза почувствовала свою победу. Мелькур хотел услышать от нее признание в любви, но в доме были гости, и он не мог поговорить с ней наедине. Он возомнил, что покорил сердце, дотоле не знавшее любви, и был весьма горд собой. Позже, размышляя об этом первом своем опыте, Мелькур пришел к выводу, что для женщины важнее польстить самолюбию мужчины, чем тронуть его сердце. Гости маркизы разъехались, а Мелькур задержался, якобы ожидая запоздавшую карету. Оставшись наедине с маркизой, он почувствовал такой приступ страха, какого не испытывал за всю жизнь. Его охватило неописуемое волнение, голос дрожал, руки не слушались. Маркиза призналась ему в любви, он же в ответ упал к ее ногам и стал заверять ее в своих пылких чувствах. Он не понимал, что она готова отдаться ему, и боялся чрезмерной вольностью оттолкнуть ее от себя. Раздосадованной маркизе ничего не оставалось, как попросить его удалиться.

Когда Мелькур пришел в себя и оправился от смущения, он понял всю нелепость своего поведения, но было уже поздно. Он решил при следующем свидании быть настойчивее. На следующий день к матери Мелькура явился с визитом граф де Версак. Госпожа де Мелькур недолюбливала графа и считала его влияние вредным для сына. Мелькур восхищался Версаком и считал его образцом для подражания. Версак был дерзким повесой, он обманывал и высмеивал женщин, но его очаровательная наглость не отвращала их, а, напротив, пленяла. Он одержал множество побед и приобрел множество подражателей, но, не обладая обаянием Версака, они копировали лишь его недостатки, прибавляя их к своим собственным. Версак прямо с порога стал язвительно злословить о самых разных людях. Не пощадил он и маркизу де Люрсе, сообщив Мелькуру некоторые подробности ее прошлой жизни. Мелькур почувствовал себя обманутым. Беспорочная богиня оказалась не лучше других женщин. Он отправился к маркизе «с намерением отплатить ей самыми оскорбительными знаками презрения за нелепое понятие о ее добродетели», которое она сумела ему внушить. К большому удивлению, он увидел во дворе маркизы карету Версака. Версак и маркиза беседовали как лучшие друзья, но после его отъезда маркиза назвала его самым опасным фатом, самым скверным сплетником и самым опасным негодяем при дворе. Мелькур, не веривший больше ни одному слову маркизы, повел себя так развязно и стал домогаться ее так грубо, что она обиделась.

Пока они выясняли отношения, лакей доложил о приходе мадам и мадемуазель де Тевиль. Мелькур слышал это имя: госпожа де Тевиль была родственницей его матери, но жила в провинции, поэтому он никогда ее не видел. Каково же было удивление юноши, когда он узнал в мадемуазель де Тевиль свою прекрасную незнакомку! Мелькуру показалось, что Гортензия — так звали девушку — отнеслась к нему с безразличием и даже с пренебрежением. Эта мысль огорчала его, но не излечивала от любви. Когда лакей доложил о приходе еще одной гостьи — госпожи де Сенанж, — Мелькур почти не обратил на нее внимания, но госпожа де Сенанж очень заинтересовалась вступающим в свет юношей. Это была одна из тех философски настроенных дам, которые считают, что они выше предрассудков, меж тем как на самом деле они ниже всякой нравственности. Она была немолода, но сохранила остатки былой красоты. Она немедленно забрала себе в голову, что должна заняться воспитанием Мелькура и «сформировать» его — это модное выражение заключало в себе множество не поддающихся точному определению понятий. Мелькур же испытывал неловкость от ее развязных манер и считал ее престарелой кокеткой.

Вечером явился Версак в сопровождении маркиза де Пранзи, чье присутствие явно смутило маркизу де Люрсе — судя по всему, Пранзи некогда был ее любовником. Версак обратил внимание на Гортензию и изо всех сил старался ей понравиться, но девушка оставалась холодна. Версак делал все, чтобы настроить присутствующих друг против друга. Он шепнул маркизе, что госпожа де Сенанж хочет завладеть сердцем Мелькура, и маркиза терзалась ревностью. За ужином гости исчерпали запас новых сплетен. Когда они встали из-за стола, маркиза предложила сыграть в карты. Мелькур пообещал прислать госпоже де Сенанж понравившиеся ей сатирические куплеты, но Версак сказал, что учтивее было бы не посылать, а привезти их, и Мелькуру ничего не оставалось, как пообещать госпоже Сенанж доставить их лично. Версак явно радовался, что сумел насолить маркизе. Госпожа де Люрсе просила Мелькура заехать за ней завтра после обеда, чтобы вместе отправиться к госпоже де Тевиль. Мелькур с восторгом согласился, думая лишь о Гортензии.

Придя на следующий день к маркизе, Мелькур, окончательно разочаровавшийся в ней после того, как узнал о ее былой слабости к господину де Пранзи, держал себя с ней так равнодушно, что маркиза заподозрила его в серьезном увлечении госпожой де Сенанж. Маркиза де Люрсе осудила его выбор и попыталась образумить его. Мелькур же думал только о том, как бы ему почаще видеть Гортензию. Приехав к госпоже де Тевиль, Мелькур заговорил с девушкой и был готов поверить в ее расположение к нему, но тут пришел маркиз де Жермейль, и Мелькуру стало казаться, что Гортензия влюблена в маркиза. Мелькура охватила такая тоска, что он побледнел и изменился в лице. Маркиза приписала грустную мину Мелькура мыслям о госпоже де Сенанж и беспрестанными разговорами о ней вызвала раздражение юноши. Сухо распрощавшись с маркизой, Мелькур вышел от госпожи де Тевиль и отправился к госпоже де Сенанж. Было уже довольно поздно, и он не рассчитывал застать ее дома, что дало бы ему возможность оставить куплеты и уехать, но госпожа де Сенанж оказалась дома и очень ему обрадовалась. В наказание за поздний визит она приказала ему сопровождать ее и ее подругу госпожу де Монжен в Тюильри. Мелькур отговаривался, но госпожа де Сенанж была так настойчива, что ему пришлось уступить. Госпожа де Монжен была молода, но казалась такой пожившей и увядшей, что жалко было смотреть. Обе дамы наперебой старались завладеть вниманием Мелькура и, чувствуя себя соперницами, осыпали друг друга колкостями. В Тюильри все взоры были обращены на Мелькура и его спутниц. Госпожа де Сенанж во что бы то ни стало хотела доказать всем, что Мелькур принадлежит ей, а не госпоже де Монжен. В довершение всех бед на повороте аллеи Мелькур увидел маркизу де Люрсе, госпожу де Тевиль и Гортензию, идущих им навстречу. Ему было неприятно, что девушка видит его в обществе госпожи де Сенанж. Маркиза, хорошо владевшая собой, ответила на неловкий поклон Мелькура с милой и непринужденной улыбкой.

После ухода госпожи де Сенанж Мелькур разыскал госпожу де Люрсе и ее спутниц. Маркиза стала насмехаться над Мелькуром и описывать причуды и пороки госпожи де Сенанж. Мелькур пришел в ярость, он принялся защищать госпожу де Сенанж и превозносить ее достоинства, забыв, что его слушает не только маркиза, но и Гортензия. Убедив и ту и другую в своей любви к госпоже де Сенанж, Мелькур впал в уныние, ибо понял, что сам закрыл себе дорогу к сердцу девушки. Вернувшись домой, он всю ночь предавался мрачным и бесплодным размышлениям. Наутро ему принесли письмо от госпожи де Люрсе. Она уведомляла его, что уезжает на два дня в деревню и приглашала сопровождать ее. Мелькур, твердо решивший порвать с ней, ответил отказом: он написал, что уже связал себя обещанием, которое не может нарушить. Но оказалось, что маркиза собиралась в деревню вместе с Гортензией и ее матерью, так что Мелькур пожалел о своем отказе. Во время их отсутствия он не находил себе места и очень обрадовался, когда к нему пришел Версак. Видя меланхолическое расположение духа Мелькура, Версак приписал его разлуке с госпожой де Сенанж, которая на два дня уехала в Версаль. Версак решил просветить Мелькура и показать ему свет таким, каким его следует видеть. Он раскрыл юноше глаза на фальшь и пустоту светского общества и объяснил, что преступление против чести и разума считается более простительным, чем нарушение светских приличий, а недостаток ума — более простительным, чем его избыток. Версак считал, что не надо бояться переоценить себя и недооценить других. Напрасно полагать, что блистать в свете может лишь человек, обладающий особенными талантами. «Посмотрите, как я себя веду, когда хочу блеснуть: как я манерничаю, как рисуюсь, какой вздор несу!» — говорил Версак. Мелькур спросил его, что такое хороший тон. Версак затруднился дать четкое определение, ибо это выражение было у всех на устах, но никто толком не понимал, что оно означает. По мнению Версака, хороший тон — не что иное, как благородное происхождение и непринужденность в светских дурачествах. Версак поучал Мелькура: «Как женщине стыдно быть добродетельной, так мужчине неприлично быть ученым». Величайшее достижение хорошего тона — светская беседа, начисто лишенная мыслей. В заключение Версак посоветовал Мелькуру обратить внимание на госпожу де Сенанж, считая ее наиболее подходящей для неопытного юноши. Расставшись с ним, юноша погрузился в мысли о Гортензии. С трудом дождавшись ее возвращения из деревни, он поспешил к ней и узнал, что она и госпожа де Тевиль в Париже, но куда-то отлучились. Нетерпение его было так велико, что он помчался к маркизе де Люрсе, решив, что Гортензия, вероятно, у нее. У маркизы было много гостей, но Гортензии среди них не оказалось.

Маркиза встретила Мелькура без тени смущения и досады и заговорила с ним как: ни в чем не бывало. Ее спокойная благожелательность взбесила Мелькура, мысль о том, что маркиза его разлюбила, больно задела его самолюбие. Он заметил, что госпожа де Люрсе часто смотрит на маркиза де ***, и решил, что она уже нашла ему замену в лице маркиза. Мелькур остался после разъезда гостей и попросил маркизу уделить ему час-другой. Юноша высказал ей все свои обиды, но она так умно повела себя, что он сам почувствовал, как он смешон. Маркиза сказала, что искренне любила Мелькура и прощала ему недостатки неопытной молодости, веря, что он обладает присущими молодости чистотой и искренностью, но ошиблась в нем и теперь жестоко наказана, Мелькур почувствовал прилив любви и нежности к маркизе. Маркиза предлагала ему удовольствоваться дружбой, но Мелькур не желал останавливаться на полпути. Его былое уважение к маркизе воскресло, и победа над ее добродетелью казаласьневероятно трудной и почетной.

Самообман длился долго, и Мелькур не помышлял о неверности. Но в один прекрасный день он ощутил душевную пустоту и возвратился к мыслям о Гортензии. Он ничего не обещал Гортензии, да она его и не любила — и все же он чувствовал перед ней вину. В то же время он не мог бросить маркизу. «Укоры совести портили мне удовольствие, удовольствия заглушали мое раскаяние — я уже не принадлежал себе». Обуреваемый противоречивыми чувствами, он продолжал посещать маркизу и мечтать о Гортензии.

О. Э. Гринберг

Юлия, или Новая Элоиза

(Julie ou la Nouvelle Héloise)

Роман в письмах (1761)

«Я наблюдал нравы своего времени и выпустил в свет эти письма», — пишет автор в «Предисловии» к настоящему философско-лирическому роману.

Маленький швейцарский городок. Образованный и чувствительный разночинец Сен-Пре, словно Абеляр, влюбляется в свою ученицу Юлию, дочь барона д'Этанж. И хотя суровая участь средневекового философа ему не грозит, он знает, что барон никогда не согласится выдать дочь за человека неродовитого.

Юлия отвечает Сен-Пре столь же пылкой любовью. Однако воспитанная в строгих правилах, она не мыслит себе любви без брака, а брак — без согласия родителей. «Возьми суетную власть, друг мой, мне же оставь честь. Я готова стать твоей рабой, но жить в невинности, я не хочу приобретать господство над тобой ценою своего бесчестия», — пишет Юлия возлюбленному. «Чем более я тобою очарован, тем возвышеннее становятся мои чувства», — отвечает он ей. С каждым днем, с каждым письмом Юлия все сильнее привязывается к Сен-Пре, а он «томится и сгорает», огонь, текущий по его жилам, «ничто не может ни потушить, ни утолить».

Клара, кузина Юлии, покровительствует влюбленным. В ее присутствии Сен-Пре срывает с уст Юлии восхитительный поцелуй, от которого ему «никогда не исцелиться». «О Юлия, Юлия! Ужели союз наш невозможен! Ужели наша жизнь потечет врозь и нам суждена вечная разлука?» — восклицает он.

Юлия узнает, что отец определил ей супруга — своего давнего друга, господина де Вольмара, и в отчаянии призывает к себе возлюбленного. Сен-Пре уговаривает девушку бежать с ним, но она отказывается: ее побег «вонзит кинжал в материнскую грудь» и «огорчит лучшего из отцов». Раздираемая противоречивыми чувствами, Юлия в порыве страсти становится любовницей Сен-Пре, и тут же горько сожалеет об этом. «Не понимая, что я творю, я выбрала собственную гибель. Я обо всем забыла, думала только о своей любви. Я скатилась в бездну позора, откуда для девушки нет возврата», — доверяется она Кларе. Клара утешает подругу, напоминая ей о том, что жертва ее принесена на алтарь чистой любви.

Сен-Пре страдает — от страданий Юлии. Его оскорбляет раскаяние любимой. «Значит, я достоин лишь презрения, если ты презираешь себя за то, что соединилась со мной, если радость моей жизни для тебя — мучение?» — вопрошает он. Юлия, наконец, признает, что только «любовь является краеугольным камнем всей нашей жизни». «Нет на свете уз целомудреннее, чем узы истинной любви. Только любовь, ее божественный огонь может очистить наши природные наклонности, сосредоточивая все помыслы на любимом предмете. Пламя любви облагораживает и очищает любовные ласки; благопристойность и порядочность сопровождают ее даже на лоне сладострастной неги, и лишь она умеет все это сочетать с пылкими желаниями, однако не нарушая стыдливости». Не в силах долее бороться со страстью, Юлия призывает Сен-Пре на ночное свидание.

Свидания повторяются, Сен-Пре счастлив, он упивается любовью своего «неземного ангела». Но в обществе неприступная красавица Юлия нравится многим мужчинам, и в том числе знатному английскому путешественнику Эдуарду Бомстону; милорд постоянно возносит ей хвалы. Как-то раз в мужской компании разгоряченный вином сэр Бомстон особенно пылко говорит о Юлии, что вызывает резкое неудовольствие Сен-Пре. Любовник Юлии вызывает англичанина на дуэль.

Влюбленный в Клару господин д'Орб рассказывает о случившемся даме своего сердца, а та — Юлии. Юлия умоляет возлюбленного отказаться от поединка: англичанин — опасный и грозный противник, к тому же в глазах общества Сен-Пре не имеет права выступать защитником Юлии, его поведение может бросить тень на нее и раскрыть их тайну. Юлия пишет также сэру Эдуарду: она признается ему, что Сен-Пре — ее любовник, и она «обожает его». Если он убьет Сен-Пре, он убьет сразу двоих, ибо она «и дня не проживет» после гибели возлюбленного.

Благородный сэр Эдуард при свидетелях приносит свои извинения Сен-Пре. Бомстон и Сен-Пре становятся друзьями. Англичанин с участием относится к бедам влюбленных. Встретив в обществе отца Юлии, он пытается убедить его, что брачные узы с безвестным, но талантливым и благородным Сен-Пре отнюдь не ущемляют дворянского достоинства семейства д'Этанж. Однако барон непреклонен; более того, он запрещает дочери видеться с Сен-Пре. Во избежание скандала сэр Эдуард увозит друга в путешествие, не дав ему даже попрощаться с Юлией.

Бомстон возмущен: непорочные узы любви созданы самой природой, и нельзя приносить их в жертву общественным предрассудкам. «Ради всеобщей справедливости следует искоренять такое превышение власти, — долг каждого человека противодействовать насилию, способствовать порядку. И если б от меня зависело соединить наших влюбленных, вопреки воле вздорного старика, я бы, разумеется, довершил предопределение свыше, не считаясь с мнением света», — пишет он Кларе.

Сен-Пре в отчаянии; Юлия в смятении. Она завидует Кларе: ее чувства к господину д'Орбу спокойны и ровны, и отец ее не собирается противиться выбору дочери.

Сен-Пре расстается с сэром Эдуардом и отправляется в Париж. Оттуда он посылает Юлии пространные описания нравов парижского света, отнюдь не служащие к чести последнего. Поддавшись всеобщей погоне за наслаждениями, Сен-Пре изменяет Юлии и пишет ей покаянное письмо. Юлия прощает возлюбленного, но предостерегает его: ступить на стезю разврата легко, но покинуть ее невозможно.

Неожиданно мать Юлии обнаруживает переписку дочери с любовником. Добрая госпожа д'Этанж не имеет ничего против Сен-Пре, но, зная, что отец Юлии никогда не даст своего согласия на брак дочери с «безродным бродягой», она терзается угрызениями совести, что не сумела уберечь дочь, и вскоре умирает. Юлия, считая себя виновницей смерти матери, покорно соглашается стать женой Вольмара. «Настало время отказаться от заблуждений молодости и от обманчивых надежд; я никогда не буду принадлежать вам», — сообщает она Сен-Пре. «О любовь! Разве можно мстить тебе за утрату близких!» — восклицает Сен-Пре в горестном письме к Кларе, ставшей госпожой д'Орб.

Рассудительная Клара просит Сен-Пре больше не писать Юлии: она «вышла замуж и сделает счастливым человека порядочного, пожелавшего соединить свою судьбу с ее судьбой». Более того, госпожа д'Орб считает, что, выйдя замуж, Юлия спасла обоих влюбленных — «себя от позора, а вас, лишившего ее чести, от раскаяния».

Юлия возвращается в лоно добродетели. Она вновь видит «всю мерзость греха», в ней пробуждается любовь к благоразумию, она восхваляет отца за то, что тот отдал ее под защиту достойного супруга, «наделенного кротким нравом и приятностью». «Господину де Вольмару около пятидесяти лет. Благодаря спокойной, размеренной жизни и душевной безмятежности он сохранил здоровье и свежесть — на вид ему не дашь и сорока… Наружность у него благородная и располагающая, обхождение простое и искреннее; говорит он мало, и речи его полны глубокого смысла», — описывает Юлия своего мужа. Вольмар любит жену, но страсть его «ровна и сдержанна», ибо он всегда поступает, как «подсказывает ему разум».

Сен-Пре отправляется в кругосветное плавание, и несколько лет о нем нет никаких известий. Вернувшись, он тотчас пишет Кларе, сообщая о своем желании повидаться с ней и, разумеется, с Юлией, ибо «нигде, в целом мире» он не встретил никого, «кто бы мог утешить любящее сердце»…

Чем ближе Швейцария и селение Кларан, где теперь живет Юлия, тем больше волнуется Сен-Пре. И наконец — долгожданная встреча. Юлия, примерная жена и мать, представляет Сен-Пре двух своих сыновей. Вольмар сам провожает гостя в отведенные ему апартаменты и, видя его смущение, наставляет: «Начинается наша дружба, вот милые сердцу узы ее. Обнимите Юлию. Чем задушевнее станут ваши отношения, тем лучшего мнения о вас я буду. Но, оставаясь наедине с нею, ведите себя так, словно я нахожусь с вами, или же при мне поступайте так, будто меня около вас нет. Вот и все, о чем я вас прошу». Сен-Пре начинает постигать «сладостную прелесть» невинных дружеских отношений.

Чем дольше гостит Сен-Пре в доме у Вольмаров, тем большим уважением он проникается к его хозяевам. Все в доме дышит добродетелью; семья живет зажиточно, но без роскоши, слуги почтительны и преданы своим хозяевам, работники усердны благодаря особой системе поощрений, словом, никто не «скучает от праздности и безделья» и «приятное соединяется с полезным». Хозяева принимают участие в сельских празднествах, входят во все подробности ведения хозяйства, ведут размеренный образ жизни и уделяют большое внимание здоровому питанию.

Клара, несколько лет назад потерявшая мужа, вняв просьбам подруги, переезжает к Вольмарам — Юлия давно решила заняться воспитанием ее маленькой дочери. Одновременно господин де Вольмар предлагает Сен-Пре стать наставником его сыновей — мальчиков должен воспитывать мужчина. После долгих душевных терзаний Сен-Пре соглашается — он чувствует, что сумеет оправдать оказанное ему доверие. Но прежде чем приступить к своим новым обязанностям, он едет в Италию к сэру Эдуарду. Бомстон влюбился в бывшую куртизанку и собирается жениться на ней, отказавшись тем самым от блестящих видов на будущее. Сен-Пре, исполнившийся высоких моральных принципов, спасает друга от рокового шага, убедив девушку ради любви к сэру Эдуарду отвергнуть его предложение и уйти в монастырь. Долг и добродетель торжествуют.

Вольмар одобряет поступок Сен-Пре, Юлия гордится своим бывшим возлюбленным и радуется соединяющей их дружбе «как беспримерным преображением чувств». «Дерзнем же похвалить себя за то, что у нас хватит силы не сбиться с прямого пути», — пишет она Сен-Пре.

Итак, всех героев ждет тихое и безоблачное счастье, страсти изгнаны прочь, милорд Эдуард получает приглашение поселиться в Кларане вместе с друзьями. Однако неисповедимы пути судьбы. Во время прогулки младший сын Юлии падает в реку, она бросается ему на помощь и вытаскивает его, но, простудившись, заболевает и вскоре умирает. В свой последний час она пишет Сен-Пре, что смерть ее — благодеяние неба, ибо «тем самым оно избавило нас от ужасных бедствий» — кто знает, как все могло бы измениться, если бы они с Сен-Пре вновь стали жить под одной крышей. Юлия признается, что первое чувство, ставшее для нее смыслом жизни, лишь укрылось в ее сердце: во имя долга она сделала все, что зависело от ее воли, но в сердце своем она не вольна, и если оно принадлежит Сен-Пре, то это ее мука, а не грех. «Я полагала, что боюсь за вас, но, несомненно, боялась за самое себя. Немало лет я прожила счастливо и добродетельно. Вот и достаточно. А что за радость мне жить теперь? Пусть небо отнимет у меня жизнь, мне о ней жалеть нечего, да еще и честь моя будет спасена». «Я ценою жизни покупаю право любить тебя любовью вечной, в которой нет греха, и право сказать в последний раз: «Люблю тебя».

Е. В. Морозова

Исповедь

(Les Confessions)

(1766–1770, изд. 1782–1789)

«Я рассказал правду. Если кому-нибудь известно что-нибудь противоположное рассказанному здесь, ему известны только ложь и клевета».

Первым своим несчастьем автор данных строк называет собственное появление на свет, стоившее жизни его матери. Ребенок растет, проявляя недостатки, присущие его возрасту; «я был болтун, лакомка, лгун иногда», — признается Жан-Жак. С детства разлученный с отцом, он попадает под опеку дяди, и тот отдает его в учение. От наказаний наставницы в восьмилетнем мальчике пробуждается ранняя чувственность, наложившая отпечаток на все его последующие отношения с прекрасным полом. «Всю жизнь я вожделел и безмолвствовал пред женщинами, которых больше всего любил», — пишет автор, делая «первый и самый тягостный шаг в темном и грязном лабиринте» своих признаний.

Подростка отдают в ученики к граверу; в это время у него впервые обнаруживается тяга к воровству. «В сущности, эти кражи были очень невинны, так как все, что я таскал у хозяина, употреблялось мною для работы на него же», — журит себя Жан-Жак. Одновременно с пагубными привычками в нем пробуждается страсть к чтению, и он читает все подряд. В шестнадцать лет Жан-Жак — это юноша «беспокойный, недовольный всем и собой, без расположения к своему ремеслу».

Внезапно молодой человек все бросает и отправляется странствовать. Судьба сводит его с очаровательной двадцативосьмилетней госпожой де Варанс, между ними завязываются отношения, во многом определившие жизнь Жан-Жака. Госпожа де Варанс убеждает юношу перейти из протестантства в католичество, и тот отправляется в Турин, в пристанище для новообращенных. Вырвавшись после свершения обряда на волю, он ведет беспечную жизнь, гуляет по городу и его окрестностям и влюбляется во всех хорошеньких женщин. «Никогда еще страсти не были так сильны и так чисты, как мои; никогда любовь не была более нежной, более бескорыстной», — вспоминает он. Когда у него кончаются деньги, он поступает лакеем к некой графине. На службе у нее Жан-Жак совершает проступок, о котором потом жалеет всю жизнь: взяв у хозяйки серебряную ленту, он обвиняет в этой краже юную служанку. Девушку выгоняют, репутация ее непоправимо испорчена. Желание, наконец, признаться в этом грехе является одной из причин, побудивших его написать настоящую исповедь.

Хозяйка Жан-Жака умирает; молодой человек поступает секретарем в богатое семейство. Он много и прилежно учится, и перед ним открываются пути дальнейшего продвижения по службе. Однако тяга к бродяжничеству пересиливает, и он отправляется обратно в Швейцарию. Добравшись до родных краев, он является к госпоже де Варанс. Та радостно принимает его, и он поселяется в ее доме. Госпожа де Варанс пристраивает его в певческую школу, где он основательно занимается музыкой. Но первый же концерт, который дерзает дать юный Жан-Жак, с треском проваливается. Разумеется, никто даже не подозревает, что пройдет время, и произведения сегодняшнего неудачника будут исполняться в присутствии короля, и все придворные будут вздыхать и говорить: «Ах, какая волшебная музыка!» А пока расстроенный Жан-Жак вновь пускается странствовать.

Вернувшись к «маме», как он называет госпожу де Варанс, Жан-Жак продолжает занятия музыкой. В это время происходит его окончательное сближение с госпожой де Варанс. Их близкие отношения побуждают эту немолодую уже женщину заняться светским воспитанием юноши. Но все, что она делает для него в этом направлении, по его собственным словам, «потерянный труд».

Неожиданно умирает управляющий госпожи де Варанс, и Жан-Жак безуспешно пытается исполнять его обязанности. Обуреваемый благими намерениями, он начинает утаивать деньги от госпожи де Варанс. Впрочем, к стыду его, тайники эти почти всегда находят. Наконец он решает начать работать, дабы обеспечить «маму» куском хлеба. Из всех возможных занятий он выбирает музыку, и для начала берет у госпожи де Варанс денег для поездки в Париж с целью усовершенствовать свое мастерство. Но жизнь в Париже не задается, и, вернувшись к госпоже де Варанс, Жан-Жак тяжело заболевает. После выздоровления они вместе с «мамой» уезжают в деревню. «Тут начинается краткая пора счастья в моей жизни; тут наступают для меня мирные, но быстротечные минуты, дающие мне право говорить, что и я жил», — пишет автор. Сельские работы чередуются с упорными занятиями — историей, географией, латынью. Но несмотря на обуревающую его жажду знаний, Жан-Жак вновь заболевает — теперь от оседлой жизни. По настоянию госпожи де Варанс он отправляется на лечение в Монпелье, и в дороге становится любовником своей случайной попутчицы…

Вернувшись, Жан-Жак обнаруживает, что вытеснен из сердца госпожи де Варанс «высоким бесцветным блондином» с манерами балаганного красавца. Растерянный и смущенный, Жан-Жак с болью в сердце уступает ему свое место подле госпожи де Варанс и с этой минуты смотрит на «свою дорогую маму не иначе, как глазами настоящего сына». Очень быстро новичок обустраивает жизнь в доме госпожи де Варанс на свой лад. Чувствуя себя не на месте, Жан-Жак уезжает в Лион и нанимается гувернером.

Осенью 1715 г. он приезжает в Париж «с 15 луидорами в кармане, комедией «Нарцисс» и музыкальным проектом в качестве средства к существованию». Неожиданно молодому человеку предлагают должность секретаря посольства в Венеции, он соглашается и покидает Францию. На новом месте ему нравится все — и город, и работа. Но посол, не в силах смириться с плебейским происхождением секретаря, начинает выживать его и в конце концов достигает своей цели. Вернувшись в Париж, Жан-Жак пытается добиться правосудия, но ему заявляют, что его ссора с послом — частное дело, ибо он всего лишь секретарь, да к тому же не подданный Франции.

Поняв, что справедливости ему не добиться, Руссо селится в тихой гостинице и работает над завершением оперы. В это время он обретает «единственное настоящее утешение»: знакомится с Терезой Левассер. «Сходство наших сердец, соответствие наших характеров скоро привело к обычному результату. Она решила, что нашла во мне порядочного человека, и не ошиблась. Я решил, что нашел в ней девушку сердечную, простую, без кокетства, и тоже не ошибся. Я заранее объявил ей, что никогда не брошу ее, но и не женюсь на ней. Любовь, уважение, чистосердечная прямота были создателями моего торжества», — описывает Жан-Жак свою встречу с девушкой, ставшей его верной и преданной подругой.

Тереза добра, умна, сообразительна, наделена здравым смыслом, но поразительно невежественна. Все попытки Жан-Жака развить ее ум терпят неудачу: девушка даже не научилась определять время по часам. Тем не менее ее общества Жан-Жаку вполне хватает; не отвлекаясь на суетные дела, он упорно работает, и вскоре опера готова. Но чтобы продвинуть ее на сцену, необходимо обладать талантами придворного интригана, а их-то у Жан-Жака и нет, и он вновь терпит фиаско на музыкальном поприще.

Жизнь требует своего: теперь он обязан обеспечивать пропитание не только себе, но и Терезе, а заодно и ее многочисленным родственникам во главе с жадной мамашей, привыкшей жить за счет старшей дочери. Ради заработка Жан-Жак поступает в секретари к знатному вельможе и на время покидает Париж. Вернувшись, он обнаруживает, что Тереза беременна. Из разговоров сотрапезников за табльдотом Жан-Жак узнает, что во Франции нежелательных младенцев сдают в Воспитательный дом; решив последовать обычаям этой страны, он уговаривает Терезу отдать младенца. На следующий год история повторяется, и так целых пять раз. Тереза «подчинилась, горько вздыхая». Жан-Жак же искренне считает, что «выбрал для своих детей самое лучшее или то, что считал таковым». Впрочем, автор «обещал написать исповедь, а не самооправдание».

Жан-Жак близко сходится с Дидро. Как и у Жан-Жака, у Дидро есть «своя Нанетта», разница только в том, что Тереза кротка и добра, а Нанетта сварлива и злобна.

Узнав, что Дижонская академия объявила конкурс на тему «Способствовало ли развитие наук и искусств порче или очищению нравов?», Жан-Жак увлеченно берется за перо. Готовую работу он показывает Дидро и получает его искреннее одобрение. Вскоре сочинение публикуют, вокруг него поднимается шум, Жан-Жак становится моден. Но его нежелание найти себе покровителя снискивает ему репутацию чудака. «Я был человеком, на которого стремились посмотреть, а на другой день не находили в нем ничего нового», — с горечью замечает он.

Потребность в постоянном заработке и пошатнувшееся здоровье мешают ему писать. Тем не менее он добивается постановки своей оперы «Деревенский колдун», на премьере которой присутствует двор во главе с королем. Королю опера нравится, и он, желая вознаградить автора, назначает ему аудиенцию. Но Жан-Жак, желая сохранить свою независимость, отказывается от встречи с королем и, следовательно, от королевской пенсии. Его поступок вызывает всеобщее осуждение. Даже Дидро, одобряя в принципе равнодушное отношение к королю, не считает возможным отказываться от пенсии. Взгляды Жан-Жака и Дидро расходятся все дальше.

Вскоре Дижонская академия объявляет новую тему: «О происхождении неравенства среди людей», и Жан-Жак снова страстно берется за перо. Над свободолюбивым автором начинают сгущаться политические тучи, он покидает Париж и едет в Швейцарию. Там его чествуют как поборника свободы. Он встречается с «мамой»: та обеднела и опустилась. Жан-Жак понимает, что его долг позаботиться о ней, но со стыдом признается, что новая привязанность вытеснила госпожу де Варанс из его сердца. Прибыв в Женеву, Жан-Жак возвращается в лоно протестантской церкви и вновь становится полноправным гражданином родного города.

Вернувшись в Париж, Жан-Жак продолжает зарабатывать на жизнь перепиской нот, ибо писать ради денег он не может — «слишком трудно мыслить благородно, когда мыслишь, чтобы жить». Ведь отдавая свои сочинения на суд публики, он уверен, что делает это ради общего блага. В 1756 г. Жан-Жак покидает Париж и обосновывается в Эрмитаже. «Перемены во мне начались, как только я уехал из Парижа, как только я избавился от зрелища пороков этого большого города, вызывавших мое негодование», — заявляет он.

В разгар деревенских грез Жан-Жака посещает госпожа д'Удето, и в душе его вспыхивает любовь — «первая и единственная». «На сей раз это была любовь — любовь во всей своей силе и во всем своем исступлении». Жан-Жак сопровождает госпожу д'Удето на прогулках, готов упасть в обморок от ее нежных поцелуев, но отношения их не переходят границ нежной дружбы. Госпожа д'Удето послужила прообразом Юлии из «Новой Элоизы». Роман имел оглушительный успех, и автор даже поправил свои финансовые дела.

Вынужденный покинуть Эрмитаж, Жан-Жак переезжает в Монморанси, где начинает писать «Эмиля». Также он продолжает работать над «Политическими установлениями»; результатом этого упорного труда становится знаменитый «Общественный договор». Многие аристократы начинают добиваться расположения Жан-Жака: принц де Конти, герцогиня Люксембургская… Но «я не желал, чтобы меня посылали в буфетную, и мало дорожил столом вельмож. Я предпочел бы, чтобы они оставили меня в покое, не чествуя и не унижая», — заявляет философ.

После выхода в свет «Общественного договора» Жан-Жак чувствует, как число его врагов — тайных и явных — резко увеличивается, и он уезжает в Женеву. Но и там ему нет покоя: книгу его сожгли, а ему самому грозит арест. Вся Европа обрушивает на него свои проклятья, как только его не называют: «одержимый, бесноватый, хищный зверь, волк»… Тереза добровольно разделяет судьбу вольнолюбивого изгнанника.

В конце концов Жан-Жак селится на острове Сен-Пьер, расположенном посреди Бьенского озера. «В известном смысле я прощался со светом, намереваясь затвориться на этом острове до последних своих дней», — пишет он. Жан-Жак восхищается красотой острова и окружающих его пейзажей; «о природа! о мать моя!» — в восторге восклицает он. Неожиданно он получает приказ покинуть остров. Встает вопрос: куда ехать? Сначала целью его путешествия провозглашен Берлин. Но, пишет он, «в третьей части, если у меня только хватит сил когда-нибудь написать ее, будет видно, почему, предполагая отправиться в Берлин, я на самом деле отправился в Англию»…

Е. В. Морозова.

Нескромные сокровища

(Les Bijoux indiscrets)

Роман(1746)

Действие этого произведения, насыщенного в соответствии с литературной модой эпохи псевдовосточным колоритом, происходит в Африке, в столице империи Конго — Банзе, в которой легко угадывается Париж с его нравами, причудами, а также вполне реальными обитателями.

С 1500000003200001 г. от Сотворения мира в Конго правит султан Мангогул. Когда он родился, отец его — славный Эргебзед — не стал созывать к колыбели сына фей, ибо большинство государей, воспитание которых было поручено этим женским умам, оказались глупцами. Эргебзед лишь повелел главному гаруспику Кодендо составить младенцу гороскоп. Но Кодендо, выдвинувшийся исключительно благодаря заслугам своего двоюродного деда — великолепного повара, по звездам читать не умел и судьбу ребенку предсказать не смог. Детство принца было самым заурядным: еще не научившись говорить, он изрек множество прекрасных вещей и в четыре года дал материал для целой «Мангогулиады», а к двадцати годам умел пить, есть и спать не хуже всякого властелина его возраста.

Движимый бессмысленной прихотью, свойственной великим мира сего, старый Эргебзед передал корону сыну — и тот стал блистательным монархом. Он выиграл множество сражений, увеличил империю, привел в порядок финансы, исправил законы, даже учредил академии, причем сделал все это — к изумлению ученых, — не зная ни слова по-латыни. А еще Мангогул был мягок, любезен, весел, красив и умен. Многие женщины добивались его благосклонности, но уже несколько лет сердцем султана владела прекрасная юная Мирзоза. Нежные любовники никогда ничего не таили друг от друга и были совершенно счастливы. Но порой они скучали. И однажды Мирзоза, сидя за вязанием, сказала: — Вы пресыщены, государь. Но гений Кукуфа, ваш родственник и друг, поможет вам развлечься.

А гений Кукуфа, старый ипохондрик, укрылся в уединении, чтобы всласть заняться усовершенствованием Великой Пагоды. Зашитый в мешок и обмотанный веревкой, он спит на циновке — но может показаться, будто он созерцает…

На зов султана Кукуфа прилетает, держась за ноги двух больших сов, и вручает Мангогулу серебряный перстень. Если повернуть его камень перед любой женщиной, то самая интимная часть ее тела, ее сокровище, поведает обо всех похождениях своей хозяйки. Надетый же на мизинец, перстень делает своего владельца невидимым и переносит его куда угодно.

Мангогул приходит в восторг и мечтает испытать Мирзозу, но не решается: во-первых, он ей полностью доверяет, а во-вторых, боится, узнав горькую правду, потерять любимую и умереть с горя. Мирзоза тоже умоляет не подвергать ее испытанию: красавицу глубоко оскорбляет недоверие султана, которое грозит убить их любовь.

Поклявшись Мирзозе никогда не испытывать на ней действил кольца, Мангогул отправляется в покои старшей султанши Манимонбанды и наводит перстень на одну из присутствующих там дам — очаровательную проказницу Альсину, которая мило болтает со своим супругом-эмиром, хотя они женаты уже неделю и по обычаю могут теперь даже не встречаться. До свадьбы прелестница сумела убедить влюбленного эмира, что все слухи, ходящие о ней, — лишь гнусная ложь, теперь же сокровище Альсины громко изрекает, как гордится, что хозяйка его стала важной особой, и рассказывает, на какие ухищрения пришлось ей пойти, дабы убедить пылкого эмира в своей невинности. Тут Альсина благоразумно падает в обморок, а придворные объясняют случившееся истерическим припадком, исходящим, так сказать, из нижней области.

Это происшествие наделало много шума. Речь сокровища Альсины была опубликована, исправлена, дополнена и откомментирована, Красавица «прославилась» на всю страну, что, впрочем, восприняла с абсолютным хладнокровием. А вот Мирзоза печалится: султан собирается внести смуту во все дома, раскрыть глаза мужьям, привести в отчаяние любовников, погубить женщин, обесчестить девушек… Да, Мангогул твердо намерен забавляться и дальше!

Над феноменом говорящих сокровищ бьются лучшие умы Академии наук Банзы. Сие явление ставит в тупик приверженцев обеих научных школ Конго — и вихревиков во главе с великим Олибри, и притяженцев во главе с великим Чирчино. Вихревик Персифло, выпустивший в свет трактаты о бесконечном количестве предметов, ему неизвестных, связывает болтовню сокровищ с морскими приливами, а ученый Оркотом считает, что сокровища говорили всегда, но тихо, нынче же, когда вольность речи стала таковой, что без стыда рассуждает о самых интимных вещах, сокровища заверещали во весь голос. Вскоре диспут мудрецов делается бурным: от вопроса удаляются, теряют нить, находят ее и снова теряют, ожесточаются, доходят до криков, потом до взаимных оскорблений — на чем заседание Академии и заканчивается.

Священнослужители объявляют болтовню сокровищ предметом своей компетенции. Брамины-лицемеры, чревоугодники и распутники, приписывают это чудо злому духу Кадабре; таким образом они пытаются сокрыть собственные грехи — а ради этого любой брамин-лицемер пожертвует всеми пагодами и алтарями. Праведный брамин в большой мечети провозглашает, что болтовня сокровищ — это кара, которую Брама обрушил на погрязшее в пороках общество. Услышав сие, люди проливают слезы, прибегают к молитвам и слегка даже к бичеваниям, но ничего в своей жизни не меняют.

Правда, женщины Конго трепещут: тут с языка-то вечно срываются глупости — так что же может наплести сокровище?! Впрочем, дамы считают, что болтовня сокровищ скоро войдет в обычай — не отказываться же из-за нее от галантных похождений! Тут очень кстати один из многочисленных мошенников Банзы, которых нищета сделала изобретательными, — некий господин Эолипиль, несколько лет читавший лекции по эрундистике, объявляет, что придумал кляпы для сокровищ. «Наморднички» эти немедленно входят в моду, и женщины расстаются с ними, лишь убедившись, что от них больше вреда, чем пользы.

Так, Зелида и София, две подруги-лицемерки, 15 лет скрывавшие свои интрижки с таким искусством, что все считали этих дам образцами добродетели, теперь в панике посылают за ювелиром Френиколем, после долгих торгов покупают у него самые крошечные «наморднички» — и вскоре над подругами смеется весь город, узнавший эту историю от служанки Зелиды и от самого ювелира. София решает, что, потеряв доброе имя, надо сохранить хотя бы удовольствия, и пускается во все тяжкие, Зелида же с горя уходит в монастырь. Бедняжка искренне любила мужа и изменяла ему только под влиянием дурных нравов, царящих в свете. Ведь красавицам с детства внушают, будто заниматься домом и быть при муже — значит похоронить себя заживо…

Не помог «намордничек» и красавице Зелаис. Когда султан направляет на нее свой перстень, сокровище ее начинает удавленно хрипеть, а сама она падает без чувств, и врач Оркотом, снимая с несчастной «намордник», видит зашнурованное сокровище в состоянии острого пароксизма Так выясняется, что кляп может убить — от болтовни же сокровищ еще никто не умер. Потому дамы отказываются от «намордников» и ограничиваются теперь лишь истериками. «Без любовников и истерик вообще нельзя вращаться в свете», — замечает по этому поводу один придворный.

Султан устраивает 30 проб кольца — и чего только не слышит! На интимном ужине у Мирзозы сокровище одной дамы устало перечисляет всех ее любовников, и хотя придворные убеждают разъяренного мужа не расстраиваться из-за такой ерунды, тот запирает жену в монастырь. Последовав за ней, султан наводит перстень на сокровища монашек и узнает, сколько младенцев родили эти «девственницы». Сокровище страстной картежницы Маниллы вспоминает, сколько раз оно платило карточные долги своей хозяйки и добывало ей денег на игру, обобрав старого главу браминов и разорив финансиста Тюркареса В опере султан направляет кольцо на хористок, и их сокровища начинают распевать фривольные куплеты, но вскоре спектакль кончается и сокровища актрис отправляются туда, где им предстоит заниматься отнюдь не пением.

Но больше всего султана потрясает история Фелисы — не столь красивой, сколь очаровательной двадцатипятилетней жены пятидесятилетнего эмира Самбуко, богатого и знаменитого полководца и дипломата. Пока он трудился во славу Конго, сокровище Фелисы поглотило славу, карьеру и жизнь отважного полковника Зермунзаида, который, предаваясь в походе любви с Фелисой, не заметил приближения неприятеля; тогда погибло более трех тысяч человек, Фелиса же с криком «Горе побежденным!» бросилась на постель, где всю ночь бурно переживала свое несчастье в объятиях вражеского генерала, а потом страдала в плену у молодого и пылкого императора Бенина Но муж выкупил Фелису, и ее сокровище быстро поглотило все колоссальные доходы, три пруда и два высокоствольных леса главы браминов, друга Самбуко, а потом сожрало прекрасное имение, дворец и лошадей одного министра, бросило тень на множество титулов, приобрело несметные богатства… А старый муж все знает и молчит.

Зато древнее сокровище престарелой Гарии, уже забывшее о первых приключениях своей хозяйки, рассказывает о ее втором муже, бедном гасконском дворянине Сендоре. Нищета победила его отвращение к морщинам и четырем любимым собакам Гарии. В первую брачную ночь он был жестоко покусан псами и долго потом уговаривал старуху выгнать собак из спальни. Наконец Сендор вышвырнул в окно любимую левретку жены, и Гария на всю жизнь возненавидела убийцу-мужа, которого вытащила из нищеты.

А в укромном домике сенатора Гиппоманеса, который вместо того, чтобы думать о судьбах страны, предается тайному разврату, сокровище очередной дамы этого вельможи — пышнотелой Альфаны — сетует на свою многотрудную жизнь: ведь мать Альфаны растранжирила все состояние семьи, и теперь дочери приходится зарабатывать известным способом…

Сокровище знатной дамы Эрифилы пылко призывает актера Оргольи. На свидании с красавицей тот премило ковыряет в носу — жест весьма театральный, восхищающий знатоков — и любуется исключительно собой и своими талантами.

Сокровище долговязой, белобрысой, развязной и распутной Фанни ругает прославленных предков своей хозяйки («Глупое положение титулованного сокровища!») и вспоминает, как Фанни целых полтора дня страдала из-за того, что ее никто не любит. «Но ведь любящий требует от любимой ответного чувства — и верности в придачу!» — сказал ей тогда молодой философ Амизадар и с грустью заговорил о своей умершей возлюбленной. Раскрыв сердца друг другу, познали они величайшее счастье, неведомое менее влюбленным и менее искренним смертным. Но это не для светских дам. И хоть сокровище Фанни в восторге от Амизадара, сама она решает, что он и его странные идеалы просто опасны…

Во время бала-маскарада султан выслушивает сокровища горожанок: одни хотят наслаждений, другие — денег. А после бала двое офицеров едва не убивают друг друга: Амина, любовница Алибега, подавала надежды Нассесу! Но сокровище Амины признается, что подавало надежды вовсе не Нассесу, а его статному лакею. Как же глупы мужчины! Думают, что такие мелочи, как чины и звания, могут обмануть сокровище женщины!

Офицеры в ужасе отшатываются от Амины, а султан выслушивает сокровище Киприи — высохшей особы, желающей, чтобы ее считали блондинкой. В молодости она танцевала в марокканском театре; содержатель — Мегемет Трипадхуд привез ее в Париж и бросил, но придворные прельстились марокканкой, и она заработала кучу денег. Однако великим талантам нужна большая сцена. В поте лица трудилась Киприя в Лондоне, Вене, Риме, в Испании и Индии, побывала в Константинополе — но ей не понравилась страна, где сокровища сидят под замком, хотя мусульмане и отличаются легкостью французов, пылкостью англичан, силой германцев, стойкостью испанцев и налетом итальянской утонченности. Потом Киприя славно поработала в Конго, а став ни на что не годной, подцепила знатного и богатого добряка-мужа. О своих похождениях сокровище-путешественник болтает на английском, итальянском, испанском и латыни, но автор не рекомендует переводить эти непристойности дамам.

Впрочем, иногда султан использует волшебное кольцо и во благо. Перстень помогает решить проблему пенсий, о которых хлопочут толпы вдов, потерявших мужей во время победоносных войн султана. Сокровища этих женщин докладывают, что отцы их детей — вовсе не мужья-герои, которых и прикончили-то не враги, а любовники жен, пенсии же вдовы потратят на содержание смазливых лакеев и актеров… Кольцо спасает от смертной казни через кастрацию знатного красавца Керсаэля: его любовница, молодая прекрасная Фатима, услышав, что он собирается бросить ее ради танцовщицы, из мести заявляет, будто он ее, Фатиму, изнасиловал. Узнав правду, султан торжественно сажает злодейку и ее сокровище под замок — зато вызволяет из дальнего имения прелестную Эгле, которую запер там ревнивый муж, великий кравчий Селеби, наслушавшийся лживых наветов ее врагов; да и сама она, следуя советам добрых подруг, вела себя так, словно была виновна, за что и просидела полгода в провинции — а это для придворной дамы страшнее смерти.

Испытывает султан и сокровища дам, связями с которыми похваляются придворные щеголи, — и выясняет, что среди множества любовников этих женщин не было ни одного из тех, кто громко позорит их имена.

После проб кольца султан начинает сильно сомневаться в могуществе пагод, честности мужчин и добродетели женщин. Сокровища последних рассуждают, как сокровища кобыл! И султан направляет перстень на свою голубоглазую лошадку золотистой масти, в гневе изгнав секретаря Зигзага, который осмелился думать, будто является слугой султана, а не его лошади, — и забыл, что, входя в дома великих мира сего, нужно оставлять свои убеждения за порогом. Ржание кобылки, почтительно записанное другим секретарем, ученые мужи объявляют: а) трогательным монологом из древнегреческой трагедии; б) важным фрагментом египетской теологии; в) началом надгробной речи у могилы Ганнибала; г) китайской молитвой. И лишь Гулливер, вернувшийся из страны лошадей, легко переводит пестрящую орфографическими ошибками повесть о любви старого паши и маленькой кобылки, которую до того покрывало великое множество ослов.

А Мирзоза философствует. Местом обиталища души у младенца она объявляет ноги. С возрастом душа поднимается все выше — и у многих женщин на всю жизнь остается в сокровище. Оно и определяет поведение таких особ. Но у истинно добродетельной дамы душа находится в голове и в сердце; и только к одному нежно любимому человеку влекут такую даму и зов сердца, и голос сокровища. Султан отказывается верить, что у женщин вообще есть душа Со смехом он читает Мирзозе записки изнуренных многотрудными странствиями путешественников, которых посылал на далекий остров стяжать мудрость. На острове этом жрецы, подбирая супружеские пары, тщательно следят за тем, чтобы сокровища жениха и невесты идеально совпадали по форме, размеру и температуре, а на самых темпераментных особ возлагается почетная обязанность служить всему обществу. «Ведь все на свете условно, — говорит верховный жрец острова. — Преступлением называете вы то, что мы считаем добродетелью…»

Мирзоза шокирована. Султан же замечает, что если бы любимая была поглупее и всегда бы восторженно его слушала, то это бы их очень сблизило! Вот у островитян каждый занимается своим делом. А в Конго — каждый не своим. Хотя и там и тут очень смешные моды. Ведь в области моды безумцы издают законы для умных, а куртизанки — для честных женщин…

Впрочем, если султан сумеет найти этих самых честных женщин, он готов подарить Мирзозе загородный дворец и прелестную фарфоровую обезьянку. Ведь даже милая Эгле, обиженная на мужа, уступила Альманзору… Зато Фрикамона, проведшая юность в монастыре, даже на порог не пускает мужчин, живет в окружении скромных девушек и обожает свою подругу Акарис. А другая дама, Каллипига, сетует на то, что ее возлюбленный Мироло не обращает внимания на ее сокровище, предпочитая совсем иные наслаждения. Султан восхищен добродетелью этих дам, но Мирзоза почему-то не разделяет его восторгов.

На досуге Мангогул, Мирзоза, пожилой придворный Селим и писатель Рикарик — человек эрудированный, но тем не менее умный — спорят о литературе. Рикарик превозносит древних авторов, Селим отстаивает современных сочинителей, описывающих истинные человеческие чувства. «Какое мне дело до правил поэтики? Лишь бы мне нравилась книга!» — говорит он. «Нравиться и умилять может только правда, — соглашается Мирзоза. — Но разве те напыщенные действа, которые ставят в театрах, походят на настоящую жизнь?!»

А ночью Мирзозе снятся прекрасные статуи великих писателей и мыслителей разных эпох. Мрачные догматики окуривают статуи ладаном, что немного вредит изваяниям, а пигмеи оплевывают их, что не вредит статуям совсем. Другие пигмеи отрезают у живых голов носы и уши — подправляют классиков…

Уставшему от философствований султану тоже снится сон. Мангогул на гиппогрифе возносится в парящее в мутном пространстве огромное здание, полное старых полуголых калек и уродов с важными лицами. Балансируя на острие иглы, почти нагой старик выдувает мыльные пузыри. «Это страна гипотез, — объясняет султану Платон. — А клочки ткани на телах философов — остатки одежд Сократа…» Тут султан видит слабого ребенка, который на глазах превращается в могучего великана с факелом в руке, озаряющим светом весь мир. Это Опыт, который одним ударом рушит шаткое здание гипотез.

Султанский фокусник Блокулокус по прозвищу Пустой Сон рассуждает о ночных видениях. Тут все дело в нашем восприятии… Ведь и наяву одних людей мы принимаем за умников, других за храбрецов, старые дуры считают себя красавицами, а ученые публикуют свои ночные бредни в виде научных трудов…

Пока султан ищет добродетельных дам, шестидесятилетний Селим — красивый, благородный, изящный, мудрый, бывший в молодости любимцем всех прелестниц, в старости же прославившийся на государственном поприще и снискавший всеобщее уважение, — признается, что так и не сумел постичь женщин и может лишь боготворить их. Мальчишкой он лишился невинности с юной кузиной Эмилией; та умерла родами, а Селима пожурили и отправили путешествовать. В Тунисе он лазил по веревочной лестнице к жене пирата, на пути в Европу ласкал во время шторма прелестную португалку, пока ее ревнивый муж стоял на капитанском мостике; в Мадриде Селим любил прекрасную испанку, но жизнь любил еще больше, а потому бежал от супруга красавицы. Знавал Селим легкомысленных француженок, холодных с виду, но пылких и мстительных англичанок, чопорных немок, искусных в ласках итальянок. Через четыре года Селим вполне образованным вернулся домой; поскольку же он интересовался и серьезными вещами, изучив военное дело и танцы, то получил высокий пост и стал участвовать во всех увеселениях принца Эргебзеда. В Банзе Селим узнал женщин всех возрастов, наций и сословий — и распутных светских дам, и лицемерных буржуазок, и монахинь, к которым проник, переодевшись послушницей. И везде вместо искренних чувств находил он лишь лживость и притворство. В тридцать лет Селим женился ради продолжения рода; супруги относились друг к другу как подобает — холодно и благопристойно. Но как-то Селим встретил очаровательную Сидализу — жену полковника спаги Осталука, славного человека, но жуткого урода и ревнивца. С огромным трудом, совершенно изменившись, удалось Селиму завоевать сердце добродетельной Сидализы, считавшей, что без уважения любви быть не может. Селим спрятал обожаемую женщину в своем домике, но ревнивый муж выследил беглецов и пронзил грудь жены кинжалом. Селим прикончил негодяя и долго оплакивал любимую, но потом понял, что вечного горя не бывает и вот уже пять лет связан нежными чувствами с очаровательной Фульвией. Султан спешит испытать ее сокровище — и выясняется, что сия титулованная дама в страстном стремлении обзавестись наследником десять лет отдается всем подряд. Оскорбленный Селим подумывает удалиться от двора и стать философом, но султан удерживает его в столице, где Селим продолжает пользоваться всеобщей любовью.

Он рассказывает Мирзозе о «добрых старых временах», «золотом веке Конго» — царствовании деда Мангогула, султана Каноглу (намек на Людовика XIV). Да, было много блеска — но какая нищета и какое бесправие! А ведь мерило величия государя — это счастье его подданных. Каноглу же превратил своих приближенных в марионеток, да и сам стал марионеткой, которой управляла старая дряхлая фея (намек на г-жу де Ментенон).

А султан тем временем испытывает сокровище Заиды — дамы с безупречной репутацией. И сердце, и сокровище красавицы в один голос говорят о любви к Зулейману. Правда, замужем Заида за отвратительным Кермадесом… И все же султана потрясает образ верной и прекрасной Заиды — и Мангогул сам делает ей нескромное предложение, получив же решительный отказ, возвращается к пленительной Мирзозе.

А та, поклонница высоких принципов, совершенно не подходящих ни к ее возрасту, ни к положению, ни к лицу, восхваляет чистую любовь, основанную на дружбе. Султан и Селим смеются. Без зова плоти любви нет! И Селим рассказывает историю о прекрасном юноше Гиласе. Великий идол лишил его способности удовлетворять страсть и предрек, что излечит несчастного лишь женщина, которая не разлюбит его, далее узнав о его беде. Но все женщины — даже горячие поклонницы платонической любви, старухи и непорочные весталки — отшатываются от Гиласа. Исцеляет его лишь прекрасная Ифис, на которой лежит такое же заклятие. Гилас с таким пылом выражает ей свою благодарность, что вскоре ему начинает грозить возврат болезни…

Тут приходит известие о смерти Суламека — скверного плясуна, который благодаря усилиям поклонниц стал учителем танцев султана, а потом с помощью реверансов — и великим визирем, в каковой должности и продремал пятнадцать лет. Во время блистательной надгробной речи проповедника Брррубубу Мирзоза, которую ложь всегда приводит в истерическое состояние, впадает в летаргию. Чтобы проверить, жива ли красавица, султан направляет на нее перстень, и сокровище Мирзозы заявляет, что, верное султану до гроба, оно не в силах расстаться с любимым и отправиться на тот свет. Очнувшаяся фаворитка оскорблена тем, что султан нарушил обещание, но тот в восторге клянется ей в вечной любви. Простив государя, фаворитка все же умоляет его вернуть перстень Кукуфе и не тревожить больше ни своего сердца, ни всей страны. Taк султан и поступает.

Е. В. Максимова

Монахиня (La religieuse)

Роман (1760, опубл. 1796)

Повесть написана в форме записок героини, обращенных к маркизу де Круамару, которого она просит о помощи и с этой целью рассказывает ему историю своих несчастий.

Героиню зовут Мария-Сюзанна Симонен. Отец ее — адвокат, у него большое состояние. Ее не любят в доме, хотя она превосходит сестер красотой и душевными качествами, и Сюзанна предполагает, что она — не дочь г-на Симонена. Родители предлагают Сюзанне принять монашество в монастыре св. Марии под тем предлогом, что они разорились и не смогут дать ей приданое. Сюзанна не хочет; ее уговорили пробыть два года послушницей, но по истечении срока она по-прежнему отказывается стать монахиней. Ее заточают в келье; она решает сделать вид, что согласилась, а на самом деле хочет публично заявить протест в день пострига; для этой цели она приглашает на церемонию друзей и подруг и, отвечая на вопросы священника, отказывается принести обет. Через месяц ее отвозят домой; она сидит взаперти, родители не желают ее видеть. Отец Серафим (духовник Сюзанны и ее матери) с разрешения матери сообщает Сюзанне, что она не дочь г-на Симонена, г-н Симонен догадывается об этом, так что мать не может приравнять ее к законным дочерям, и родители хотят свести к минимуму ее часть наследства, а поэтому ей ничего не остается, кроме как принять монашество. Мать соглашается встретиться с дочерью и говорит ей, что та своим существованием напоминает ей о гнусной измене со стороны настоящего отца Сюзанны, и ее ненависть к этому человеку распространяется на Сюзанну. Мать хочет, чтобы дочь искупила ее грех, поэтому копит для Сюзанны вклад в монастырь. Говорит, что после выходки в монастыре св. Марии Сюзанне нечего и думать о муже. Мать не хочет, чтобы после ее смерти Сюзанна внесла раздоры в дом, но официально лишить Сюзанну наследства она не может, так как для этого ей необходимо признаться мужу.

После этого разговора Сюзанна решает стать монахиней. Лоншанский монастырь соглашается ее взять. Сюзанну привозят в монастырь, когда там только что стала настоятельницей некая госпожа де Мони — женщина добрая, умная, хорошо знающая человеческое сердце; она и Сюзанна сразу проникаются взаимной симпатией. Между тем Сюзанна становится послушницей. Она часто впадает в уныние при мысли о том, что скоро должна стать монахиней, и тогда бежит к настоятельнице. У настоятельницы есть особый дар утешения; все монахини приходят к ней в трудные минуты. Она утешает Сюзанну. Но с приближением дня пострига Сюзанну часто охватывает такая тоска, что настоятельница не знает, что делать. Дар утешения покидает ее; она не может ничего сказать Сюзанне. Во время принятия пострига Сюзанна пребывает в глубокой прострации, совершенно не помнит потом, что было в тот день. В этом же году умирают г-н Симонен, настоятельница и мать Сюзанны. К настоятельнице в ее последние минуты возвращается дар утешения; она умирает, предчувствуя вечное блаженство. Мать перед смертью передает для Сюзанны письмо и деньги; в письме — просьба к дочери искупить материнский грех своими добрыми делами. Вместо г-жи де Мони настоятельницей становится сестра Христина — мелочная, ограниченная женщина. Она увлекается новыми религиозными течениями, заставляет монахинь участвовать в нелепых обрядах, возрождает способы покаяния, изнуряющие плоть, которые были отменены сестрой де Мони. Сюзанна при каждом удобном случае восхваляет прежнюю настоятельницу, не подчиняется обычаям, восстановленным сестрой Христиной, отвергает всякое сектантство, выучивает наизусть устав, чтобы не делать того, что в него не входит. Своими речами и действиями она увлекает и кое-кого из монахинь и приобретает репутацию бунтовщицы. Ее не могут ни в чем обвинить; тогда ее жизнь делают невыносимой: запрещают всем с ней общаться, постоянно наказывают, мешают спать, молиться, крадут вещи, портят сделанную Сюзанной работу. Сюзанна помышляет о самоубийстве, но видит, что всем этого хочется, и оставляет это намерение. Она решает расторгнуть обет. Для начала она хочет написать подробную записку и передать кому-нибудь из мирян. Сюзанна берет у настоятельницы много бумаги под предлогом того, что ей нужно написать исповедь, но у той появляются подозрения, что бумага ушла на другие записи.

Сюзанне удается во время молитвы передать бумаги сестре Урсуле, которая относится к Сюзанне по-дружески; эта монахиня все время устраняла, насколько могла, препятствия, чинимые Сюзанне другими монахинями. Сюзанну обыскивают, везде ищут эти бумаги; ее допрашивает настоятельница и ничего не может добиться. Сюзанну бросают в подземелье и на третьи сутки выпускают. Она заболевает, но скоро выздоравливает. Между тем приближается время, когда в Лоншан съезжаются послушать церковное пение; поскольку у Сюзанны очень хороший голос и музыкальные способности, то она поет в хоре и учит петь других монахинь. Среди ее учениц — Урсула. Сюзанна просит ее переправить записки какому-нибудь искусному адвокату; Урсула это делает. Сюзанна имеет большой успех у публики. Кое-кто из мирян с ней знакомится; она встречается с г-ном Манури, который взялся вести ее дело, беседует с приходящими к ней людьми, стараясь заинтересовать их в своей участи и приобрести покровителей. Когда в общине узнают о желании Сюзанны расторгнуть обет, то ее объявляют проклятой Богом; до нее нельзя даже дотрагиваться. Ее не кормят, она сама просит еду, и ей дают всякие отбросы. Над ней всячески издеваются (перебили ее посуду, вынесли из кельи мебель и другие вещи; по ночам в ее келье шумят, бьют стекла, сыплют ей под ноги битое стекло). Монахини считают, что в Сюзанну вселился бес, и сообщают об этом старшему викарию, г-ну Эберу. Он приезжает, и Сюзанне удается защититься от обвинений. Ее уравнивают в положении с остальными монахинями. Между тем дело Сюзанны в суде проигрывается. Сюзанну обязывают в течение нескольких дней носить власяницу, бичевать себя, поститься через день. Она заболевает; сестра Урсула ухаживает за ней. Жизнь Сюзанны в опасности, но она выздоравливает. Между тем тяжело заболевает и умирает сестра Урсула.

Благодаря стараниям г-на Манури Сюзанну переводят в Арпажонский монастырь св. Евтропии. У настоятельницы этого монастыря — крайне неровный, противоречивый характер. Она никогда не держит себя на должном расстоянии: или чересчур приближает, или чересчур отдаляет; то все разрешает, то становится очень суровой. Она невероятно ласково встречает Сюзанну. Сюзанну удивляет поведите одной монахини по имени Тереза; Сюзанна приходит к выводу, что та ревнует к ней настоятельницу. Настоятельница постоянно восторженно хвалит Сюзанну, ее внешность и душевные качества, засыпает Сюзанну подарками, освобождает от служб. Сестра Тереза страдает, следит за ними; Сюзанна ничего не может понять. С появлением Сюзанны сгладились все неровности характера настоятельницы; община переживает счастливое время. Но Сюзанне иногда кажется странным поведение настоятельницы: она часто осыпает Сюзанну поцелуями, обнимает ее и при этом приходит в сильное волнение; Сюзанна по своей невинности не понимает, в чем дело. Однажды настоятельница заходит к Сюзанне ночью. Ее знобит, она просит разрешения лечь к Сюзанне под одеяло, прижимается к ней, но тут раздается стук в дверь. Выясняется, что это сестра Тереза. Настоятельница очень гневается, Сюзанна просит простить сестру, и настоятельница в конце концов прощает. Наступает время исповеди. Духовник общины — отец Лемуан. Настоятельница просит Сюзанну не рассказывать ему о том, что происходило между ней и Сюзанной, но отец Лемуан сам расспрашивает Сюзанну и все узнает. Он запрещает Сюзанне допускать подобные ласки и требует избегать настоятельницы, ибо в ней — сам сатана. Настоятельница говорит, что отец Лемуан не прав, что нет ничего греховного в ее любви к Сюзанне. Но Сюзанна, хотя, будучи очень невинна, и не понимает, почему поведение настоятельницы грешно, все же решает установить сдержанность в их отношениях. Между тем по просьбе настоятельницы меняется духовник, но Сюзанна строго следует советам отца Лемуана. Поведение настоятельницы становится совсем странным: она по ночам ходит по коридорам, постоянно наблюдает за Сюзанной, следит за каждым ее шагом, страшно сокрушается и говорит, что не может жить без Сюзанны. Веселым дням в общине приходит конец; все подчиняется строжайшему порядку. Настоятельница от меланхолии переходит к благочестию, а от него — к бреду. В монастыре воцаряется хаос. Настоятельница тяжко страдает, просит за нее молиться, постится три раза в неделю, бичует себя. Монахини возненавидели Сюзанну. Она делится своими огорчениями с новым духовником, отцом Морелем; она рассказывает ему историю своей жизни, говорит о своем отвращении к монашеству. Он тоже полностью ей открывается; выясняется, что он также ненавидит свое положение. Они часто видятся, их взаимная симпатия усиливается. Между тем у настоятельницы начинается лихорадка и бред. Она видит ад, языки пламени вокруг себя, о Сюзанне говорит с безмерной любовью, боготворя ее. Она через несколько месяцев умирает; вскоре умирает и сестра Тереза.

Сюзанну обвиняют в том, что она околдовала умершую настоятельницу; ее горести возобновляются. Духовник убеждает ее бежать вместе с ним. По дороге в Париж он покушается на ее честь. В Париже Сюзанна две недели живет в каком-то притоне. Наконец она бежит оттуда, и ей удается поступить в услужение к прачке. Работа тяжелая, кормят скверно, но хозяева относятся неплохо. Похитивший ее монах уже пойман; ему грозит пожизненная тюрьма. О ее побеге тоже повсюду известно. Г-на Манури уже нет, ей не с кем посоветоваться, она живет в постоянной тревоге. Она просит маркиза де Круамара помочь; говорит, что ей просто нужно место служанки где-нибудь в глуши, в безвестности, у порядочных людей.

А. А. Фридрих

Племянник Рамо

(Le neveu de Rameau)

Повесть-диалог (1762–1779, опубл. 1823)

Произведение написано в форме диалога. Герои его — рассказчик (подразумевается сам Дидро) и племянник Жана-Филиппа Рамо — крупнейшего представителя классицизма во французской музыке времен Дидро. Рассказчик вначале дает характеристику племяннику Рамо: аттестует его как одного «из самых причудливых и странных существ в здешних краях»; он не кичится своими хорошими качествами и не стыдится дурных; он ведет беспорядочную жизнь: сегодня в лохмотьях, завтра — в роскоши. Но, по словам рассказчика, когда такой человек появляется в обществе, он заставляет людей сбросить светскую маску и обнаружить свою истинную сущность.

Племянник Рамо и рассказчик случайно встречаются в кафе и заводят беседу. Возникает тема гения; племянник Рамо считает, что гении не нужны, так как зло появляется в мире всегда через какого-нибудь гения; кроме того, гении разоблачают заблуждения, а для народов нет ничего вреднее правды. Рассказчик возражает, что если ложь и полезна на краткий срок, то с течением времени оказывается вредна, а правда — полезна, и есть два рода законов: одни — вечные, другие — преходящие, появляющиеся лишь благодаря слепоте людей; гений может стать жертвой этого закона, но бесчестие со временем падет на его судей (пример Сократа). Племянник Рамо рассуждает, что лучше быть честным торговцем и славным малым, чем гением с дурным характером, таким образом в первом случае человек может накопить большое состояние и тратить его на удовольствия свои и ближних. Рассказчик возражает, что от дурного характера гения страдают лишь люди, живущие возле него, зато в веках его произведения заставляют людей быть лучше, воспитывать в себе высокие добродетели: конечно, лучше было бы, если бы гений был столь же добродетелен, сколь и велик, но согласимся принять вещи такими, какие они есть. Племянник Рамо говорит, что хотел бы быть великим человеком, известным композитором; тогда у него были бы все жизненные блага и он наслаждался бы своей славой. Потом он рассказывает, как его покровители прогнали его, потому что он один раз в жизни попробовал говорить как здравомыслящий человек, а не как шут и сумасброд. Рассказчик советует ему вернуться к своим благодетелям и попросить прощения, но в племяннике Рамо взыгрывает гордость, и он говорит, что не может этого сделать. Рассказчик предлагает ему тогда вести жизнь нищего; племянник Рамо отвечает, что он презирает сам себя, так как мог бы жить роскошно, будучи прихлебателем у богачей, выполняя их щекотливые поручения, а он не использует свои таланты. При этом он с большим искусством разыгрывает перед своим собеседником целую сценку, самому себе отводя роль сводника.

Рассказчик, возмущенный циничностью своего собеседника, предлагает сменить тему. Но, прежде чем сделать это, Рамо успевает разыграть еще две сценки: сначала он изображает скрипача, а затем, с неменьшим успехом, — пианиста; ведь он не только племянник композитора Рамо, но еще и его ученик и неплохой музыкант. Они заговаривают о воспитании дочери рассказчика: рассказчик говорит, что танцам, пению и музыке будет учить ее по минимуму, а основное место отведет грамматике, мифологии, истории, географии, морали; будет также немного рисования. Племянник Рамо считает, что невозможно будет найти хороших учителей, ведь изучению этих предметов им пришлось бы посвятить всю свою жизнь; по его мнению, самый искусный из нынешних учителей тот, у кого больше практика; поэтому он, Рамо, приходя на урок, делает вид, что у него уроков больше, чем часов в сутках. Но сейчас, по его словам, он дает уроки неплохо, а раньше ему платили ни за что, но он не чувствовал угрызений совести, так как брал деньги не честно заработанные, а награбленные; ведь в обществе все сословия пожирают друг друга (танцовщица выманивает деньги у того, кто ее содержит, а у нее выманивают деньги модистки, булочник и пр.). И здесь не подходят общие правила морали, ведь всеобщая совесть, как и всеобщая грамматика, допускает исключения из правил, так называемые «моральные идиотизмы». Племянник Рамо говорит, что если бы разбогател, то вел бы жизнь, полную чувственных удовольствий, и заботился бы лишь о себе; при этом он замечает, что его точку зрения разделяют все состоятельные люди. Рассказчик возражает, что гораздо приятнее помочь несчастному, прочесть хорошую книгу и тому подобное; чтобы быть счастливым, нужно быть честным.

Рамо отвечает, что, на его взгляд, все так называемые добродетели не более чем суета. К чему защищать отечество — его нет больше, а есть только тираны и рабы; помогать друзьям — значит делать из них неблагодарных людей; а занимать положение в обществе стоит только для того, чтобы обогащаться. Добродетель скучна, она леденит, это очень неудобная вещь; а добродетельные люди на поверку оказываются ханжами, лелеющими тайные пороки. Лучше пусть он составит свое счастье свойственными ему пороками, чем будет коверкать себя и лицемерить, чтобы казаться добродетельным, когда это отвратит от него его покровителей. Рассказывает, как он унижался перед ними, как в угоду своим «хозяевам» он и компания других прихлебателей поносили замечательных ученых, философов, писателей, в том числе и Дидро. Он демонстрирует свое умение принимать нужные позы и говорить нужные слова. Говорит, что читает Теофраста, Лабрюйера и Мольера, и делает такой вывод: «Сохраняй свои пороки, которые тебе полезны, но избегай свойственного им тона и внешнего вида, которые могут сделать тебя смешным». Чтобы избежать такого поведения, надо его знать, а эти авторы очень хорошо описали его. Он бывает смешным лишь когда хочет; нет лучшей роли при сильных мира сего, чем роль шута. Следует быть таким, каким выгодно; если бы добродетель могла привести к богатству, он был бы добродетельным или притворялся им. Племянник Рамо злословит о своих благодетелях и говорит при этом: «Когда решаешься жить с людьми вроде нас <…>, надо ждать бесчисленных пакостей».

Однако люди, берущие к себе в дом корыстных, низких и вероломных шутов, прекрасно знают, на что идут; все это предусмотрено молчаливым соглашением. Бесполезно пытаться исправить врожденную порочность; наказывать такого рода заблуждения должен не человеческий закон, а сама природа; в доказательство Рамо рассказывает скабрезную историю. Собеседник Рамо недоумевает, почему племянник Рамо так откровенно, не стесняясь, обнаруживает свою низость. Рамо отвечает, что лучше быть большим преступником, чем мелким мерзавцем, так как первый вызывает известное уважение масштабами своего злодейства. Рассказывает историю про человека, который донес инквизиции на своего благодетеля, еврея, бесконечно доверявшего ему, и к тому же обокрал этого еврея. Рассказчик, удрученный таким разговором, снова меняет тему. Речь заходит о музыке; Рамо высказывает верные суждения о превосходстве итальянской музыки (Дуни, Перголезе) и итальянской комической оперы-буфф над французским музыкальным классицизмом (Люлли, Рамо): в итальянской опере, по его словам, музыка соответствует смысловому и эмоциональному движению речи, речь великолепно ложится на музыку; а французские арии неуклюжи, тяжелы, однообразны, неестественны. Племянник Рамо очень ловко изображает целый оперный театр (инструменты, танцоров, певцов), удачно воспроизводит оперные роли (у него вообще большие способности к пантомиме). Он высказывает суждения о недостатках французской лирической поэзии: она холодна, неподатлива, в ней отсутствует то, что могло бы служить основой для пения, порядок слов слишком жесткий, поэтому композитор не имеет возможности располагать целым и каждой его частью.

Эти суждения явно близки суждениям самого Дидро. Племянник Рамо говорит также о том, что итальянцы (Дуни) учат французов, как делать музыку выразительной, как подчинить пение ритму, правилам декламации. Рассказчик спрашивает, как он, Рамо, будучи так чувствителен к красотам музыки, так бесчувствен к красотам добродетели; Рамо говорит, что это врожденное («отцовская молекула была жесткая и грубая»). Разговор переходит на сына Рамо: рассказчик спрашивает, не хочет ли Рамо попытаться пресечь влияние этой молекулы; Рамо отвечает, что это бесполезно. Он не хочет учить сына музыке, так как это ни к чему не ведет; он внушает ребенку, что деньги — все, и хочет научить сына самым легким путям, ведущим к тому, чтобы он был уважаем, богат и влиятелен. Рассказчик про себя замечает, что Рамо не лицемерит, сознаваясь в пороках, свойственных ему и другим; он более откровенен и более последователен в своей испорченности, чем другие. Племянник Рамо говорит, что самое главное — не в том, чтобы развить в ребенке пороки, которые его обогатят, а в том, чтобы внушить ему чувство меры, искусство ускользать от позора; по мнению Рамо, все живущее ищет благополучия за счет того, от кого зависит. Но его собеседник хочет перейти от темы нравственности к музыке и спрашивает Рамо, почему при его чутье к хорошей музыке он не создал ничего значительного. Тот отвечает, что так распорядилась природа; кроме того, трудно глубоко чувствовать и возвышаться духом, когда вращаешься среди пустых людей и дешевых сплетен.

Племянник Рамо рассказывает о некоторых превратностях своей жизни и делает вывод, что нами распоряжаются «проклятые случайности». Говорит о том, что во всем королевстве ходит только монарх, остальные лишь принимают позы. Повествователь возражает, что и «король принимает позу перед своей любовницей и пред Богом», и в мире каждый, кто нуждается в помощи другого, вынужден бывает «заняться пантомимой», то есть изображать разные восторженные чувства. Не прибегает к пантомиме лишь философ, так как ему ничего не нужно (в качестве примера приводит Диогена и киников), Рамо отвечает, что ему необходимы разные жизненные блага, и пусть он лучше будет обязан ими благодетелям, чем добудет их трудом. Потом он спохватывается, что ему пора в оперу, и диалог завершается его пожеланием себе жить еще лет сорок.

А. А. Фридрих

Введение в познание человеческого разума

(Introduction à la Connaissanse de l'esprit Humain)

Трактат (1746)

Паскаль говорит: «Все правила достойного поведения давно известны, остановка за малым — за умением ими пользоваться».

Любой принцип противоречив, любой термин толкуется по-разному. Но, постигнув человека, можно постичь все.

Некоторые смешивают свойства разума со свойствами характера, например, способность говорить ясно, а мыслить путано, и думают, что разум противоречив. Но разум лишь очень многообразен.

Разум опирается на три основные начала: воображение, размышление, память.

Воображение — это способность представлять себе что-либо с помощью образов и с их же помощью выражать свои представления.

Размышление — дар, позволяющий сосредоточиваться на идеях, обдумывать и сочетать их. Это исходная точка суждения и оценки.

Память — хранительница плодов воображения и размышления. Память по мощи должна соответствовать уму, иначе это ведет либо к скудости мысли, либо к чрезмерной ее широте.

Плодовитость. Бесплодные умы не могут понять предмет в целом; умы плодовитые, но нерассудительные не могут понять себя: пылкость чувств заставляет усиленно работать их мысль, но в ложном направлении.

Сообразительность проявляется в быстроте работы разума. Она не всегда сопряжена с плодовитостью. Бывают умы сообразительные, но бесплодные — ум, живой в беседе, но угасающий за письменным столом.

Проницательность есть способность постигать явления, восходить к их причинам и предугадывать их следствия. Знания и привычки совершенствуют ее.

Ясность — украшение рассудительности, но не каждый, обладающий ясным умом, рассудителен. Рассудительность и отчетливость воображения отличается от рассудительности и отчетливости памяти, чувства, красноречия. Иногда у людей бывают несовместимые идеи, которые, однако, увязаны в памяти воспитанием или обычаями. Особенности нрава и обычаи создают различия меж людьми, но и ограничивают их свойства определенными рамками.

Здравый смысл сводится к умению видеть любой предмет в его соразмерности с нашей природой или положением в обществе; это способность воспринимать вещи с их полезной стороны и здраво оценивать. Для этого надо на все смотреть просто. Рассудок должен преобладать над чувством, опыт — над размышлением.

Глубина — вот цель всякого размышления. Глубокий ум должен удерживать мысль перед глазами, чтобы исследовать ее до конца. Сообразительность всегда приобретается ценой глубины.

Деликатность — это чувствительность, которая зависит от свободы обычаев. Тонкость — своеобразная мудрость в вопросах чувства; бывает и без деликатности.

Широта ума — способность усваивать множество идей одновременно, не путая их друг с другом. Без нее нельзя стать гением.

Наитие — мгновенный переход от одной идеи к другой, могущей сопрягаться с первой. Это неожиданные повороты ума Шутки — поверхностные порождения наития.

Хороший вкус — это способность судить о предметах, связанных с чувством. Это умение чувствовать прекрасную природу. Вкус толпы не бывает верен. Доводы ума могут изменить наше суждение, но не вкус.

О слоге и красноречии. Не всегда тот, кто хорошо мыслит, может выразить свою мысль в словах; но великолепие слога при слабости идеи — форменная чушь. Благородство изложению придают простота, точность и естественность. Одни красноречивы в беседе, другие — наедине с рукописью. Красноречие оживляет все: науки, дела, поэзию. Все ему повинуется.

Об изобретательности. Изобретать — значит не создавать материал для изобретений, но придавать ему форму, как зодчий — мрамору. Образец наших поисков — сама природа.

О таланте и разуме. Талант немыслим без деятельности, он зависит также от страстей. Талант — редкость, так как для него нужны сочетания различных достоинств ума и сердца. Талант самобытен, хотя все великие люди следовали образцам: например, Корнель — Лукану и Сенеке. Разум должен обозначать совокупность рассудительности, глубины и других качеств, но обычно разумом называют лишь одну из этих способностей — и ведут споры, какую именно.

О характере. Характер содержит в себе все, что отличает наш ум и сердце; он соткан из противоречий.

Серьезность — частная особенность характера; у нее много причин и разновидностей. Есть серьезность спокойного ума, серьезность пылкого или благородного ума, серьезность робкого человека и множество других ее разновидностей. Серьезность рассеянности сказывается в чудачествах.

Находчивость — способность пользоваться случаем в разговорах и делах. Она требует сообразительности и опыта.

О рассеянности. Бывает рассеянность, происходящая от того, что работа ума замедлена вообще, а бывает — от того, что душа сосредоточена на одном предмете.

Локк учит: любая страсть берет начало в наслаждении или страдании. Так как наслаждение или страдание вызываются у разных людей разными причинами, то каждый понимает под добром и злом разные вещи. Однако источников добра и зла для нас два: чувства и размышления. Впечатления от чувств мгновенны и непознаваемы. Страсти, порожденные мыслью, основаны либо на любви к бытию, либо питаются чувством собственного несовершенства. В первом случае происходят веселость, кротость, умеренность в желаниях. Во втором появляются беспокойство и меланхолия. Страсти великих людей — сочетание того и другого.

Ларошфуко говорит, что в любви мы ищем лишь собственного наслаждения. Но нужно различать самолюбие и себялюбие. Себялюбие позволяет любить себя вне личности (в женщине, в славе и в других вещах), а самолюбие ставит нас в центр вселенной. Гордыня — следствие самолюбия.

Честолюбие — результат стремления раздвигать пределы своей личности, оно может быть и добродетелью, и пороком.

Слава заглушает наши горести лучше всего остального, но это не добродетель и не заслуга, а лишь награда за них. Поэтому не надо торопиться осуждать стремление к славе. Страсть к славе жаждет внешнего величия, а страсть к наукам — величия изнутри. Искусства живописуют природу, науки — истину. Знания разумного человека не слишком обширны, зато доскональны. Их нужно прилагать к практике: знание правил танца не принесет пользы человеку, никогда не танцевавшему. Но любой талант надо воспитывать.

Скупость — детище нелепого недоверия к обстоятельствам жизни; страсть к игре, наоборот, рождена нелепой верой в случай.

Отцовская любовь ничем не отличается от любви к самому себе, ибо ребенок во всем зависит от родителей и связан с ними. Но у детей есть самолюбие, поэтому дети любят отцов меньше, чем отцы — детей.

Домашние животные ублажают наше самолюбие: мы воображаем, что попугай любит нас, ценит нашу ласку — и любим его за этот перевес над ним.

Дружескую приязнь рождает несовершенство нашей сущности, а несовершенство самой этой приязни ведет к ее охлаждению. Мы страдаем от одиночества, но и дружба не заполняет пустоты. В юности дружат нежней, в старости — крепче. Низок душою тот, кто стыдится дружбой с запятнавшими себя людьми.

О любви. Вполне возможна и любовь, свободная от грубой чувственности, но ока нечаста. Человек влюбляется в созданный им образ, а не в реальную женщину. Вообще же в любви главное для нас — качества внутренние, душа. Не надо путать любовь с дружбой, ибо дружбой правит разум, а любовью — чувства. Нельзя о человеке судить по его лицу, куда интересней смотреть, какие лица ему нравятся более других.

Сострадание — чувство, в котором печаль смешана с приязнью. Оно бескорыстно, разум над ним не властен.

О ненависти. Ненависть — глубокое уныние, которое отвращает нас от того, чем оно вызвано — в это чувство входят и ревность, и зависть.

Человек уважает все, что любит, в том числе и себя.

Главнейшие чувства человека: желание, недовольство, надежда, сожаление, робость, насмешка, замешательство, удивление. Но все они слабее любви, честолюбия и скупости.

Человек не может в общем управлять страстями. успокоить их нельзя, да и не нужно, потому что они — основа и суть нашей души. Но бороться с дурными привычками необходимо, а победим ли мы их — на все Господня воля.

Добром следует считать лишь то, что благотворно для всего общества, а злом — то, что для него гибельно. Интересами отдельного человека приходится жертвовать. Цель законов — охранять права каждого.

Добродетель — это предпочтение общего интереса интересу личному; а корыстный интерес — источник любых пороков. Добродетель не приносит людям счастья потому, что они порочны, а пороки не приносят пользы.

Величие души — влечение совершать великие деяния, добрые или злые. Поэтому иные пороки не исключают великих достоинств, и наоборот.

О мужестве. Есть много разновидностей мужества: мужество в борьбе с судьбой, терпение, храбрость, твердость и другие. Но они редко встречаются все сразу.

Чистосердечие — это верность, не ведающая подозрений и уловок. Умеренность говорит о душевном равновесии. Благоразумие есть здравая предусмотрительность. Деятельность — проявление беспокойной силы, лень — спокойного бессилия. Суровость — ненависть к наслаждениям, строгость — ненависть к порокам. Мудрость — понимание сути добра и любовь к нему.

Добродетель — это добро и красота вместе; к примеру, лекарства хороши, но не красивы, и многое есть, что красиво, но не полезно.

Господин Круза говорит, что красота — это то, что наш разум воспринимает как сложное, но неразделимое целое, это многообразие в единстве.

А. В. Скобелкин

Размышления и максимы

(Réflexions et Maximes)

Афоризмы (1747)

Легче сказать новое слово, чем примирить меж собой слова, уже сказанные.

Наш разум скорее проницателен, чем последователен, и охватывает больше, чем в силах постичь.

Если мысль нельзя выразить простыми словами, значит, она ничтожна и ее надо отбросить.

Вырази ложную мысль ясно, и она сама себя опровергнет.

Неизменная скупость в похвалах — верный признак поверхностного ума.

Пылкое честолюбие изгоняет из нашей жизни всякую радость — оно хочет править единовластно.

Лучшая опора в несчастье — не разум, а мужество.

Ни мудрость, ни свобода не совместны со слабостью.

Разуму не дано исправить то, что по самой своей природе несовершенно.

Нельзя быть справедливым, не будучи человечным.

Одно дело смягчать правила добродетели во имя ее торжества, другое — уравнивать ее с пороком ради того, чтобы свести на нет.

Мы не любим, когда нас жалеют за совершенные нами ошибки.

Молодые люди плохо знают, что такое красота: им знакома только страсть.

Стоит нам почувствовать, что человеку не за что нас уважать — и мы начинаем почти что ненавидеть его.

Наслаждение учит государя чувствовать себя просто человеком.

Тот, кто требует платы за свою честность, чаше всего продает свою честь.

Глупец всегда убежден, что никто ловчей его не проведет умного человека.

Несколько болванов, усевшись за стол, объявляют: «Где нет нас, там нет и хорошего общества». И все им верят.

Умные люди были бы совсем одиноки, если бы глупцы не причисляли к ним и себя.

Нелегко ценить человека так, как ему хочется.

Пусть человек, не имеющий больших талантов, утешается той же мыслью, что и человек, не имеющий больших чинов: сердцем можно быть выше и тех и других.

Наше суждение о других не так изменчиво, как о самих себе.

Заблуждается тот, кто считает, будто бедняки всегда выше богачей.

Люди лишь до тех пор охотно оказывают услуги, пока чувствуют, что это им по силам.

Кто не способен к великим свершениям, тот презирает великие замыслы.

Великий человек берется за великие дела, потому что сознает их величие, глупец — потому что не понимает, как они трудны.

Сила легко берет верх над хитроумием.

Чрезмерная осмотрительность не менее пагубна, чем ее противоположность: мало проку от людей тому, кто вечно боится, как бы его не надули.

Дурных людей всегда потрясает открытие, что добропорядочные способны на остроумие.

Редко случается высказать здравую мысль тому, кто всегда тщится быть оригинальным.

Чужое остроумие быстро прискучивает.

Дурные советы куда влиятельнее, чем собственные наши прихоти.

Разум вводит нас в обман чаще, чем наше естество.

Великодушие не обязано давать отчет благоразумию о причинах своих действий.

Совесть умирающих клевещет на всю прожитую ими жизнь.

Мысль о смерти вероломна: захваченные ею, мы забываем жить.

Иногда думаешь: жизнь так коротка, что не стоит малейшего моего неудовольствия. Но когда приезжает докучный гость, я не способен терпеливо поскучать каких-нибудь полчаса.

Если даже предусмотрительность не может сделать нашу жизнь счастливой, то что уже говорить о беспечности.

Как знать, может быть, именно страстям обязан разум самыми блистательными своими завоеваниями.

Если бы люди меньше ценили славу, у них не хватило бы ни ума, ни доблести ее. заслужить.

Люди обычно мучают своих ближних под тем предлогом, что желают им добра.

Карать без нужды — значит бросить вызов милосердию Господню.

Никто не сострадает глупцу на том лишь основании, что он глуп, и это, пожалуй, резонно; но до чего же нелепо считать, что в своей глупости повинен он сам!

Всего отвратительнее, но и всего обычнее древняя как мир неблагодарность детей по отношению к родителям.

Порою наши слабости привязывают нас друг к другу ничуть не меньше, чем самые высокие добродетели.

Ненависть пересиливает дружбу, но пасует перед любовью.

Кто рожден покорствовать, тот и на троне будет покорным.

Обделенные силой ищут, кому бы им подчиниться, ибо нуждаются в защите.

Кто способен все претерпеть, тому дано на все дерзнуть.

Иные оскорбления лучше проглотить молча, дабы не покрыть себя бесчестием.

Нам хочется верить, что пресыщенность говорит о недостатках, о несовершенстве того, чем мы пресытились, меж тем как на деле она лишь следствие истощения наших чувств, свидетельство нашей немощи.

Человек мечтает о покое, но радость он обретает только в деятельности, только ею он и дорожит.

Ничтожный атом, именуемый человеком, способен одним взглядом охватить вселенную во всех ее нескончаемых переменах.

Кто осыпает насмешками склонность к вещам серьезным, тот серьезно привержен к пустякам.

Своеобычное дарование — своеобычный вкус. Отнюдь не всегда один автор принижает другого только из зависти.

Несправедливо, когда Депрево ставят рядом с Расином: ведь первый преуспел в комедии — низком жанре, второй же — в трагедии, высоком.

В рассуждениях примеры должны быть немногочисленными; надо не отвлекаться на побочные темы, а сразу изложить конечный вывод.

ум большинства ученых подобен человеку прожорливому, но с дурным пищеварением.

Знание поверхностное всегда бесплодно, а порою и вредно: оно понуждает тратить силы на пустяки и тешит лишь самолюбие глупцов.

Философы чернят человеческую природу; мы воображаем, будто мы сами настолько отличны от всего рода человеческого, что, клевеща на него, сами остаемся незапятнанными. Человек нынче в немилости у умствующих.

Великие люди, научив слабодушных размышлять, наставили их на путь размышлений.

Неверно, что равенство — закон природы. Подчинение и зависимость — вот ее верховный закон.

Подданные льстят государям куда как с большим пылом, чем те эту лесть выслушивают. Жажда что-то добыть всегда острее, чем наслаждение уже добытым.

Редкий человек способен, не дрогнув, стерпеть правду или сказать ее в глаза.

Пусть нас и корят за тщеславие, все равно нам порою просто необходимо услышать, как велики наши достоинства.

Люди редко примиряются с унижением: они попросту забывают о нем.

Чем скромней положение человека в свете, тем безнаказанней остаются его поступки и незаметней — заслуги.

Неизбежность облегчает даже такие беды, перед которыми бессилен разум.

Отчаяние довершает не только наши неудачи, но и нашу слабость.

Критиковать автора легко, трудно оценить.

Произведения могут нравиться, даже если кое-что в них неверно, ведь правильности нет в наших рассуждениях тоже, как и в рассуждениях автора. Вкус наш легче удовлетворить, нежели ум.

Легче захватить всю землю, чем присвоить себе наималейший талант.

Все вожди красноречивы, но вряд ли они преуспели бы в поэзии, ибо столь высокое искусство несовместно с суетой, которая необходима в политике.

Нельзя долго обманывать людей там, где идет дело о выгоде. Можно обманывать весь народ, но надо быть честным с каждым лицом в отдельности. Ложь слаба по природе — поэтому ораторы искренни, хотя бы в деталях. Поэтому сама по себе истина выше и красноречивее любого искусства.

К сожалению, талантливый человек всегда хочет принизить другие таланты. Поэтому не стоит судить о поэзии по высказываниям физика.

Хвалить человека нужно и при жизни, если он того заслуживает. Похвалить от души неопасно, опасно незаслуженно очернить.

Зависть не умеет таиться, она накидывается на самые неоспоримые достоинства. Она слепа, неуемна, безумна, груба.

В природе нет противоречий.

Предполагается, что тот, кто служит добродетели, повинуясь рассудку, способен променять ее на полезный порок. Да так оно и было бы, если бы порок мог быть полезен — на взгляд человека, умеющего рассуждать.

Если от себялюбия человека не страдают другие, оно полезно и естественно.

Мы восприимчивы к дружбе, справедливости, человечности, состраданию и разуму. Не это ли и есть добродетель?

Законы, обеспечивая народам покой, умаляют их свободу.

Никто не бывает честолюбив по велению разума и порочен по глупости.

Наши поступки менее добры и менее порочны, чем наши желания.

Люди рассуждают: «Зачем знать, где истина, когда ты знаешь, где наслаждение?»

Сила или слабость нашей веры зависит скорее от мужества, нежели от разума. Тот, кто смеется над приметами, не умнее того, кто верит им.

В чем только не убеждают человека страх и надежда!

Никакой неверующий не умрет спокойно, если подумает: «Я тысячи раз ошибался, значит, мог заблуждаться и насчет религии. А теперь у меня нет ни сил, ни времени поразмыслить над этим — я умираю…»

Вера — отрада обездоленных и бич счастливцев.

Жизнь кратка, но это не может ни отвадить нас от ее радостей, ни утешить в ее горестях.

В мире полно холодных умов, которые, не будучи в силах что-нибудь придумать сами, утешаются тем, что отвергают чужие мысли.

По слабости или по боязни навлечь на себя презрение люди скрывают самые заветные, неискоренимые и подчас добродетельные свои наклонности.

Искусство нравиться — это умение обманывать.

Мы слишком невнимательны или слишком заняты собой, чтобы изучать друг друга.

А. В. Скобелкин

Влюбленный дьявол

(Le Diable amoureux)

Фантастическая повесть (1772)

Повествование ведется от лица молодого испанского дворянина, едва не ставшего жертвой дьявольских козней. Когда дону Альвару Маравильясу было двадцать пять лет, он служил капитаном гвардии короля Неаполитанского. Офицеры часто предавались философским беседам, и однажды разговор зашел о каббалистике: одни считали ее серьезной наукой, другие видели в ней лишь источник для плутней и обмана легковерных. Дон Альвар помалкивал и присматривался к старшему из своих сослуживцев — фламандцу Соберано. Как выяснилось, тот обладал властью над тайными силами. Альвар пожелал немедленно приобщиться к этой великой науке, а на предостережения учителя легкомысленно отвечал, что отдерет за уши самого князя тьмы.

Соберано пригласил юношу отобедать в обществе двух своих друзей. После трапезы вся компания отправилась к развалинам Портичи. В пещере со сводчатым потолком фламандец начертал тростью круг, вписал в него какие-то знаки и назвал формулу заклинания. Затем все вышли, и дон Альвар остался один. Ему было не по себе, однако он боялся прослыть пустым фанфароном и потому исполнил все предписания, трижды назвав имя Вельзевула. Внезапно под сводом распахнулось окно, хлынул поток ослепительного света и показалась отвратительная голова верблюда с огромными ушами. Разинув пасть, призрак вопросил по-итальянски: «Что ты хочешь?» Дон Альвар едва не лишился чувств при звуках страшного голоса, но сумел овладеть собой и заговорил таким повелительным тоном, что дьявол пришел в смущение. Дон Альвар приказал ему явиться в более подобающем облике — например, в виде собаки. Тогда верблюд вытянул шею до самой середины пещеры и выплюнул на пол маленького белого спаниеля с шелковистой шерстью. Это была сучка, и юноша дал ей имя Бьондетта. По приказу Альвара был накрыт богатый стол. Бьондетта сначала предстала в образе музыканта-виртуоза, а затем — прелестного пажа. Соберано и его спутники не могли скрыть изумления и испуга, однако дерзкая уверенность молодого офицера несколько успокоила их. Затем к развалинам подали роскошную карету. По дороге в Неаполь Бернадильо (так звали одного из друзей Соберано) высказал предположение, что дон Альвар заключил удивительную сделку, ибо никому и никогда не прислуживали с такой предупредительностью. Юноша промолчал, но ощутил смутную тревогу и решил как можно скорее избавиться от своего пажа. Тут Бьондетта стала взывать к чувству чести: испанский дворянин не может выгнать в столь поздний час даже презренную куртизанку, не говоря уж о девушке, которая всем для него пожертвовала. Дон Альвар уступил: отказавшись от услуг мнимого слуги, он разделся и лег, но лицо пажа мерещилось ему повсюду — даже на пологе кровати. Тщетно напоминал он себе о безобразном призраке — мерзость верблюда лишь оттеняла прелесть Бьондетты.

От этих тягостных размышлений кровать подломилась, и юноша упал на пол. Когда испуганная Бьондетта бросилась к нему, он приказал ей не бегать по комнате босиком и в одной рубашке — так недолго и простудиться. Наутро Бьондетта призналась, что полюбила Альвара за доблесть, проявленную перед лицом ужасного видения, и приняла телесную оболочку, чтобы соединиться со своим героем. Ему угрожает опасность: клеветники хотят объявить его некромантом и отдать в руки известного судилища. Им обоим нужно бежать из Неаполя, однако прежде он должен произнести магическую формулу: принять служение Бьондетты и взять ее под свое покровительство. Дон Альвар пробормотал подсказанные ему слова, и девушка воскликнула, что станет счастливейшим созданием на свете. Юноше пришлось смириться с тем, что демон взял на себя все дорожные расходы. По дороге в Венецию дон Альвар впал в какое-то оцепенение и очнулся уже в апартаментах лучшей гостиницы города. Он отправился к банкиру своей матери, и тот немедленно вручил ему двести цехинов, которые донья Менсия прислала через конюшего Мигеля Пимиентоса. Альвар вскрыл письма: мать жаловалась на здоровье и на сыновнее невнимание — о деньгах же по свойственной ей доброте ни словом не обмолвилась.

С облегчением вернув долг Бьондетте, юноша погрузился в вихрь городских развлечений — он всячески стремился быть подальше от источника своего соблазна. Страстью дона Альвара была игра, и все шло хорошо, пока счастье не изменило ему — он проигрался дотла. Бьондетта, заметив его огорчение, предложила свои услуги: скрепя сердце, он воспользовался ее познаниями и применил одну простенькую комбинацию, которая оказалась безошибочной. Теперь Альвар был всегда при деньгах, но тревожное чувство вернулось — он не был уверен, что сумеет удалить от себя опасный дух. Бьондетта постоянно стояла у него перед глазами. Чтобы отвлечься от мыслей о ней, он стал проводить время в обществе куртизанок, и самая известная из них вскоре влюбилась в него до безумия. Альвар искренне пытался ответить на это чувство, поскольку жаждал освободиться от своей тайной страсти, но все было тщетно — Олимпия быстро поняла, что у нее есть соперница. По приказу ревнивой куртизанки за домом Альвара установили наблюдение, а затем Бьондетта получила анонимное письмо с угрозами. Альвар был поражен сумасбродством своей любовницы: если бы Олимпия знала, кому угрожает смертью! По непонятной для него самого причине он никогда не мог назвать это существо подлинным именем. Между тем Бьондетта явно страдала от невнимания Альвара и изливала свои томления в музыкальных импровизациях. Подслушав ее песню, Альвар решил немедленно уехать, ибо наваждение становилось слишком опасным. Вдобавок ему показалось, будто за ним следит Бернадильо, некогда сопровождавший его в развалины Портичи. Носильщики понесли вещи Альвара в гондолу, Бьондетта шла следом, и в этот момент женщина в маске нанесла ей удар кинжалом. Второй убийца с руганью оттолкнул опешившего гондольера, и Альвар узнал голос Бернадильо.

Бьондетта истекала кровью. Вне себя от отчаяния, Альвар взывал о мщении. Появился хирург, привлеченный криками. Осмотрев раненую, он объявил, что надежды нет. Юноша словно лишился рассудка: обожаемая Бьондетта стала жертвой его нелепого предубеждения — он принимал ее за обманчивый призрак и сознательно подверг смертельной опасности. Когда измученный Альвар наконец забылся сном, ему привиделась мать: будто он идет вместе с ней к развалинам Портичи, и внезапно кто-то толкает его в пропасть — это была Бьондетта! Но тут другая рука подхватила его, и он очутился в объятиях матери. Альвар проснулся, задыхаясь от ужаса. Несомненно, этот жуткий сон был плодом расстроенного воображения: теперь уже нельзя было сомневаться, что Бьондетта — существо из плоти и крови. Альвар поклялся дать ей счастье, если она все-таки выживет.

Через три недели Бьондетта очнулась. Альвар окружил ее самой нежной заботой. Она быстро поправлялась и расцветала с каждым днем. Наконец он осмелился задать вопрос о страшном видении в развалинах Портичи. Бьондетта утверждала, что это была хитрость некромантов, замысливших унизить и поработить Альвара. Но сильфиды, саламандры и ундины, восхищенные его смелостью, решили оказать ему поддержку, и Бьондетта предстала перед ним в образе собачки. Ей было дозволено принять телесную оболочку ради союза с мудрецом — она добровольно стала женщиной и обнаружила, что у нее есть сердце, которое всецело принадлежит возлюбленному. Однако без поддержки Альвара она обречена стать самым несчастным существом на свете.

Месяц прошел в упоительном блаженстве. Но когда Альвар сказал, что для женитьбы ему нужно испросить материнское благословение, Бьондетта обрушилась на него с упреками. Удрученный юноша решил тем не менее отправиться в Эстремадуру. Бьондетта нагнала его около Турина. По ее словам, негодяй Бернадильо осмелел после отъезда Альвара и обвинил ее в том, что она — злой дух, виновный в похищении капитана квардии короля Неаполитанского. Все в ужасе отвернулись от нее, и ей с большим трудом удалось вырваться из Венеции. Альвар, преисполненный раскаяния, все же не отказался от мысли навестить мать. Казалось, все препятствовало этому намерению: карета постоянно ломалась, стихии бушевали, лошади и мулы поочередно приходили в неистовство, а Бьондетта твердила, что Альвар хочет погубить их обоих. Неподалеку от Эстремадуры юноше попалась на глаза Берта, сестра его кормилицы. Эта честная поселянка сказала ему, что донья Менсия находится при смерти, ибо не смогла перенести известий об ужасном поведении сына. Невзирая на протесты Бьондетты, Альвар приказал гнать в Маравильяс, но тут у кареты снова лопнула ось. К счастью, поблизости оказалась ферма, принадлежавшая герцогу Медине Сидонии. Арендатор Маркое приветливо встретил неожиданных гостей, пригласив их принять участие в свадебном пиршестве. Альвар вступил в беседу с двумя цыганками, которые обещали рассказать ему много интересного, но Бьондетта сделала все, чтобы помешать этому разговору. Ночью случилось неизбежное — юноша, растроганный слезами возлюбленной, не сумел высвободиться из сладостных объятий. Наутро счастливая Бьондетта попросила не называть ее больше именем, которое дьяволу не подобает — отныне признаний в любви ждет Вельзевул. Потрясенный Альвар не оказал никакого сопротивления, и враг рода человеческого опять овладел им, а затем предстал перед ним в своем подлинном виде — вместо прелестного личика на подушке появилась голова отвратительного верблюда. Чудовище с мерзким хохотом высунуло бесконечно длинный язык и страшным голосом вопросило по-итальянски: «Что ты хочешь?» Альвар, зажмурив глаза, бросился ничком на пол. Когда он очнулся, светило яркое солнце. Фермер Маркое сказал ему, что Бьондетта уже уехала, щедро расплатившись за них обоих.

Альвар сел в карету. Он был в таком смятении, что почти не мог говорить. В замке его радостно встретила мать — живая и невредимая. Несчастный юноша упал к ее ногам и в порыве раскаяния рассказал обо всем, что с ним произошло. С удивлением выслушав его, мать сказала, что Берта уже давно прикована к постели тяжким недугом. Сама донья Менсия и не думала посылать ему деньги сверх положенного содержания, а добрый конюший Пимиентос скончался восемь месяцев тому назад. Наконец, у герцога Медины Сидонии нет никаких владений в тех местах, где побывал Альвар. Несомненно, юноша стал жертвой обманчивых видений, поработивших его рассудок. Призванный тотчас священник подтвердил, что Альвар избегнул величайшей опасности, какой только может подвергнуться человек. Но в монастырь уходить не нужно, ибо враг отступился. Конечно, он попытается вновь оживить в памяти прелестное видение — преградой этому должен стать законный брак. Если избранница будет обладать небесной прелестью и талантами, Альвар никогда не почувствует искушения принять ее за дьявола.

Е. Д Мурашкинцева

Севильский цирюльник, или Тщетная предосторожность

(Le Barbier de Seville ou La précation inutile)

Комедия (1775)

На ночной улице Севильи в костюме скромного бакалавра граф Альмавива ждет, когда в окне покажется предмет его любви. Знатный вельможа, устав от придворной распущенности, впервые желает завоевать чистую непредвзятую любовь молодой благородной девушки. Поэтому, чтобы титул не затмил человека, он скрывает свое имя.

Прекрасная Розина живет взаперти под надзором старика опекуна, доктора Бартоло. Известно, что старик влюблен в свою воспитанницу и ее деньги и собирается держать ее в заключении, пока бедняжка не выйдет за него замуж. Вдруг на той же улице появляется весело напевающий Фигаро и узнает графа, своего давнего знакомца. Обещая хранить инкогнито графа, плут Фигаро рассказывает свою историю: потеряв должность ветеринара из-за слишком громкой и сомнительной литературной славы, он пробует утвердиться в роли сочинителя. Но хотя его песни поет вся Испания, Фигаро не удается сладить с конкуренцией, и он становится бродячим цирюльником. Благодаря невероятному остроумию, а также житейской умудренности, Фигаро по-философски и с неизменной иронией воспринимает горести и очаровывает своей веселостью. Вдвоем они решают, как им вызволить из заточения Розину, ответно влюбленную в графа. Фигаро вхож в дом ревнивого до бешенства Бартоло как цирюльник и лекарь. Они задумывают, что граф явится, нарядившись пьяным солдатом с назначением на постой в доме доктора. Сам Фигаро тем временем выведет из строя прислугу Бартоло, используя нехитрые медицинские средства.

Открываются жалюзи, и в окне появляется Розина, как всегда с доктором. Якобы случайно она роняет листок с нотами и запиской для своего неизвестного поклонника, в которой его просят в пении открыть свое имя и звание. Доктор бежит поднять листок, но граф оказывается проворнее. На мотив из «Тщетной предосторожности» он поет серенаду, где называет себя безвестным бакалавром Линдором. Подозрительный Бартоло уверен, что листок с нотами был обронен и якобы унесен ветром неспроста, и должно быть, Розина состоит в заговоре с таинственным воздыхателем.

На другой день бедняжка Розина томится и скучает, заключенная у себя в комнате, и пытается придумать способ передать письмо «Линдору». Фигаро только что «полечил» домочадцев доктора: служанке пустил кровь из ноги, а слугам прописал снотворное и чихательное средства. Он берется передать письмо Розины и тем временем подслушивает разговор Бартоло с Базилем, учителем музыки Розины и главным союзником Бартоло. По словам Фигаро, это — бедствующий жулик, готовый удавиться за грош. Базиль открывает доктору, что влюбленный в Розину граф Альмавива в Севилье и уже наладил с ней переписку. Бартоло в ужасе просит устроить его свадьбу на следующий же день. Графа же Базиль предлагает облить в глазах Розины клеветой. Базиль уходит, а доктор мчится к Розине выяснять, о чем она могла разговаривать с Фигаро. В этот момент появляется граф в форме кавалериста, притворяясь, что он навеселе. Его цель — назвать себя Розине, передать ей письмо и, если получится, остаться в доме на ночь. Бартоло острым чутьем ревнивца догадывается, какая интрига кроется за этим. Между ним и мнимым солдатом происходит забавная перепалка, во время которой графу удается вручить письмо Розине. Доктор доказывает графу, что он освобожден от постоя и выгоняет его.

Граф делает еще одну попытку проникнуть в дом Бартоло. Он переодевается в костюм бакалавра и называет себя учеником Базиля, которого внезапное недомогание удерживает в постели. Граф надеется, что Бартоло тотчас предложит ему заменить Базиля и дать урок Розине, но он недооценивает подозрительности старика. Бартоло решает немедленно навестить Базиля, и, чтобы удержать его, мнимый бакалавр упоминает имя графа Альмавивы. Бартоло требует новых известий, и тогда графу приходится сообщить от имени Базиля, что обнаружена переписка Розины с графом, а ему поручено отдать доктору перехваченное письмо Розины. Граф в отчаянии, что вынужден отдать письмо, но нет иного способа заслужить доверие старика. Он даже предлагает воспользоваться этим письмом, когда настанет момент сломить сопротивление Розины и убедить ее выйти замуж за доктора. Достаточно солгать, что ученик Базиля получил его от одной женщины, и тогда смятение, стыд, досада могут довести ее до отчаянного поступка. Бартоло приходит в восторг от этого плана и немедленно верит, что графа действительно прислал мерзавец Базиль. Под видом урока пения Бартоло решает познакомить мнимого ученика с Розиной, чего и добивался граф. Но остаться наедине во время урока им не удается, поскольку Бартоло не желает упустить шанс насладиться пением воспитанницы. Розина исполняет песенку из «Тщетной предосторожности» и, слегка ее переделав, превращает песню в любовное признание Линдору. Влюбленные тянут время, чтобы дождаться прихода Фигаро, который должен будет отвлечь доктора.

Наконец тот приходит, и доктор бранит его за то, что Фигаро искалечил его домочадцев. Зачем, например, надо было ставить припарки на глаза слепому мулу? Лучше бы Фигаро вернул доктору долг с процентами, на что Фигаро клянется, что скорее предпочтет быть должником Бартоло всю жизнь, чем отказаться от этого долга хотя бы на мгновение. Бартоло в ответ божится, что не уступит в споре с нахалом. Фигаро поворачивается спиной, говоря, что он, напротив, уступает ему всегда. И вообще, он всего лишь пришел побрить доктора, а не строить козни, как тот изволит думать. Бартоло в затруднении: с одной стороны, побриться необходимо, с другой — нельзя оставлять Фигаро наедине с Розиной, не то он сможет опять передать ей письмо. Тогда доктор решается, в нарушение всех приличий, бриться в комнате с Розиной, а Фигаро отправить за прибором. Заговорщики в восторге, так как Фигаро имеет возможность снять со связки ключ от жалюзи. Вдруг слышится звон бьющейся посуды, а Бартоло с воплем выбегает из комнаты спасать свой прибор. Граф успевает назначить Розине свидание вечером, чтобы вызволить ее из неволи, но ему не хватает времени рассказать ей об отданном доктору письме. Возвращаются Бартоло с Фигаро, и в эту минуту входит дон Базиль. Влюбленные в немом ужасе, что сейчас все может открыться. Доктор расспрашивает Базиля о его болезни и говорит, что его ученик все уже передал. Базиль в недоумении, но граф незаметно сует ему в руку кошелек и просит молчать и удалиться. Веский довод графа убеждает Базиля, и тот, сославшись на нездоровье, уходит. Все с облегчением принимаются за музыку и бритье. Граф заявляет, что перед концом урока он должен дать Розине последние наставления в искусстве пения, наклоняется к ней и шепотом объясняет свое переодевание. Но Бартоло подкрадывается к влюбленным и подслушивает их разговор. Розина вскрикивает в испуге, а граф, будучи свидетелем дикой выходки доктора, сомневается, что при таких его странностях сеньора Розина захочет выйти за него замуж. Розина в гневе клянется отдать руку и сердце тому, кто освободит ее от ревнивого старика. Да, вздыхает Фигаро, присутствие молодой женщины и преклонный возраст — вот от чего у стариков заходит ум за разум.

Бартоло в ярости бежит к Базилю, чтобы тот пролил свет на всю эту путаницу. Базиль признается, что бакалавра никогда в глаза не видел, и только щедрость подарка заставила его промолчать. Доктор не понимает, зачем надо было брать кошелек. Но в тот момент Базиль был сбит с толку, а в затруднительных случаях золото всякий раз представляется доводом неопровержимым. Бартоло решает напрячь последние усилия, чтобы обладать Розиной. Однако Базиль не советует ему этого делать. В конце концов, обладание всякого рода благами — это еще не все. Получать наслаждение от обладания ими — вот в чем состоит счастье. Жениться на женщине, которая тебя не любит, — значит подвергнуть себя бесконечным тяжелым сценам. К чему учинять насилие над ее сердцем? Да к тому, отвечает Бартоло, что пусть лучше она плачет оттого, что он ее муж, чем ему умереть оттого, что она не его жена. Поэтому он собирается жениться на Розине той же ночью и просит поскорее привести нотариуса. Что касается упорства Розины, то мнимый бакалавр, сам того не желая, подсказал, как использовать ее письмо для клеветы на графа. Он дает Базилю свои ключи ото всех дверей и просит поскорее привести нотариуса. Бедняжка Розина, страшно нервничая, ждет, когда в окне покажется Линдор. Вдруг заслышались шаги опекуна, Розина хочет уйти и просит назойливого старика дать ей покой хотя бы ночью, но Бартоло умоляет его выслушать. Он показывает письмо Розины к графу, и бедняжка его узнает. Бартоло лжет, что, как только граф Альмавива получил письмо, так сейчас же начал им хвастаться. К Бартоло оно попало якобы от одной женщины, которой граф письмо преподнес. А женщина рассказала обо всем для того, чтобы избавиться от такой опасной соперницы. Розина должна была стать жертвой чудовищного заговора графа, Фигаро и молодого бакалавра, графского прихвостня.

Розина потрясена тем, что Линдор, оказывается, завоевывал ее не для себя, а для какого-то графа Альмавивы. Вне себя от унижения Розина предлагает доктору немедленно жениться на ней и предупреждает его о готовящемся похищении. Бартоло бежит за подмогой, собираясь устроить графу засаду возле дома, чтобы поймать его как грабителя. Несчастная оскорбленная Розина остается одна и решает повести игру с Линдером, чтобы убедиться, как низко может пасть человек. Открываются жалюзи, Розина в страхе убегает. Граф озабочен лишь тем, не покажется ли скромной Розине его план немедленно сочетаться браком чересчур дерзким. Фигаро советует тогда назвать ее жестокой, а женщины очень любят, когда их называют жестокими. Появляется Розина, и граф умоляет ее разделить с ним жребий бедняка. Розина с возмущением отвечает, что посчитала бы счастьем разделить его горькую судьбу, если бы не злоупотребление ее любовью, а также низость этого ужасного графа Альмавивы, которому ее собирались продать. Граф немедленно объясняет девушке суть недоразумения, и она горько раскаивается в своем легковерии. Граф обещает ей, что раз она согласна быть его женой, то он ничего не боится и проучит мерзкого старикашку.

Они слышат, как открывается входная дверь, но вместо доктора со стражей показываются Базиль с нотариусом. Тут же подписывается брачный договор, для чего Базиль получает второй кошелек. Врываются Бартоло со стражником, который сразу смущается, унав, что перед ним граф. Но Бартоло отказывается признать брак действительным, ссылаясь на права опекуна. Ему возражают, что, злоупотребив правами, он их утратил, а сопротивление столь почтенному союзу свидетельствует лишь о том, что он боится ответственности за дурное управление делами воспитанницы. Граф обещает не требовать с него ничего, кроме согласия на брак, и это сломило упорство скупого старика. Бартоло винит во всем собственное нерадение, но Фигаро склонен называть это недомыслием. Впрочем, когда юность и любовь сговорятся обмануть старика, все его усилия им помешать могут быть названы тщетной предосторожностью.

А. А. Фридрих

Безумный день, или Женитьба Фигаро

(Le Marriage de Figaro)

Комедия (1784)

Действие происходит в течение одного безумного дня в замке графа Альмавивы, чьи домочадцы за это короткое время успевают сплести головокружительную интригу со свадьбами, судами, усыновлением, ревностью и примирением. Сердце интриги — Фигаро, домоуправитель графа. Это — невероятно остроумный и мудрый человек, ближайший помощник и советник графа в обычное время, но сейчас впавший в немилость. Причина недовольства графа в том, что Фигаро решает жениться на очаровательной девушке Сюзанне, горничной графини, и свадьба должна состояться в тот же день, все идет отлично, пока Сюзанна не рассказывает о задумке графа: восстановить постыдное право сеньора на девственность невесты под угрозой расстроить свадьбу и лишить их приданого. Фигаро потрясен подобной низостью своего хозяина, который, не успев назначить его домоуправителем, уже собирается послать его в посольство в Лондон курьером, чтобы спокойно навещать Сюзанну. Фигаро клянется обвести, сластолюбивого графа вокруг пальца, завоевать Сюзанну и не потерять приданого. Как говорит невеста, интрига и деньги — его стихия.

Свадьбе Фигаро угрожают еще два врага. Старый доктор Бартоло, у которого граф с помощью хитрого Фигаро похитил невесту, нашел возможность посредством своей домоуправительницы Марселины отомстить обидчикам. Марселина собирается через суд заставить Фигаро выполнить долговое обязательство: или вернуть ее деньги, или на ней жениться. Граф, конечно, поддержит ее в стремлении помешать их свадьбе, зато ее собственная свадьба благодаря этому и устроится. Некогда влюбленный в свою жену, граф через три года после женитьбы слегка к ней охладел, но место любви заняла бешеная и слепая ревность, при этом от скуки он волочится за красотками по всей округе. Марселина по уши влюблена в Фигаро, что понятно: он не умеет сердиться, вечно в добром расположении духа, видит в настоящем одни только радости и так же мало помышляет о прошлом, как и о будущем. На самом деле, жениться на Марселине — прямой долг доктора Бартоло. Брачными узами их должен был связать ребенок, плод забытой любви, украденный младенцем цыганами.

Графиня, однако, не чувствует себя окончательно покинутой, у нее есть поклонник — паж его сиятельства Керубино. Это очаровательный маленький проказник, переживающий сложный период взросления, уже осознающий себя привлекательным юношей. Перемена в мировосприятии совсем сбила подростка с толку, он по очереди ухаживает за всеми женщинами в его поле зрения и тайно влюблен в графиню, его крестную мать. Легкомысленное поведение Керубино вызывает неудовольствие графа, и тот хочет отослать его к родителям. Мальчик в отчаянии идет жаловаться Сюзанне. Но во время разговора в комнату к Сюзанне входит граф, и Керубино в ужасе прячется за кресло. Граф уже без обиняков предлагает Сюзанне деньги в обмен на свидание перед свадьбой. Неожиданно они слышат голос Базиля, музыканта и сводника при дворе графа, он приближается к двери, граф, в страхе, что его застанут с Сюзанной, прячется за кресло, где уже сидит Керубино. Мальчик выбегает и забирается с ногами в кресло, а Сюзанна накрывает его платьем и становится перед креслом. Базиль ищет графа и заодно пользуется случаем уговорить Сюзанну на предложение его хозяина. Он намекает на благосклонность многих дам к Керубино, в том числе ее и графини. Охваченный ревностью, граф встает из-за кресла и приказывает немедленно отослать мальчика, дрожащего тем временем под своим укрытием. Он сдергивает платье и обнаруживает под ним маленького пажа. Граф уверен, что у Сюзанны было свидание с Керубино. Вне себя от ярости, что подслушали его щекотливый разговор с Сюзанной, он запрещает ей выходить за Фигаро. В эту же минуту появляется толпа нарядно одетых поселян с Фигаро во главе. Хитрец привел вассалов графа, чтобы те торжественно благодарили своего господина за отмену права сеньора на девственность невесты. Все восхваляют добродетель графа, и ему ничего не остается, как, проклиная хитрость Фигаро, подтвердить свое решение. Его умоляют также простить Керубино, граф соглашается, он производит юношу в офицеры своего полка, с условием немедленно уехать служить в далекую Каталонию. Керубино в отчаянии, что расстается с крестной, и Фигаро советует ему разыграть отъезд, а потом незаметно вернуться в замок. В отместку за неуступчивость Сюзанны граф собирается поддержать на суде Марселину и сорвать, таким образом, свадьбу Фигаро.

Фигаро тем временем решает действовать с не меньшей последовательностью, чем его сиятельство: умерить его аппетиты насчет Сюзанны, внушив подозрение, что и на его жену посягают. Через Базиля граф получает анонимную записку о том, что некий поклонник будет во время бала искать свидания с графиней. Графиня возмущена, что Фигаро не стыдно играть честью порядочной женщины. Но Фигаро уверяет, что не позволит себе этого ни с одной женщиной: боится попасть в точку. Довести графа до белого каления — и он у них в руках. Вместо приятного времяпрепровождения с чужой женой он будет вынужден ходить по пятам за своею собственной, а в присутствии графини он уже не осмелится помешать их бракосочетанию. Опасаться нужно только Марселины, поэтому Фигаро приказывает Сюзанне назначить графу вечером свидание в саду. Вместо девушки туда пойдет Керубино в ее костюме. Пока его сиятельство на охоте, Сюзанна с графиней должны переодеть и причесать Керубино, а затем Фигаро его спрячет. Керубино приходит, его переодевают, и между ним и графиней проскальзывают трогательные намеки, говорящие о взаимной симпатии. Сюзанна отлучилась за булавками, и в этот момент граф возвращается с охоты раньше срока и требует, чтобы графиня его впустила. Очевидно, что он получил записку, сочиненную Фигаро, и вне себя от ярости. Если он обнаружит полураздетого Керубино, то застрелит его на месте. Мальчик прячется в туалетной комнате, а графиня в ужасе и смятении бежит открывать графу.

Граф, видя смятение жены и услыхав шум в туалетной комнате, хочет взломать дверь, хотя графиня и уверяет его, что Сюзанна там переодевается. Тогда граф идет за инструментами и уводит с собой жену. Сюзанна открывает туалетную, выпускает еле живого от страха Керубино и занимает его место; мальчик же выпрыгивает из окна. Граф возвращается, и графиня в отчаянии рассказывает ему про пажа, умоляя пощадить ребенка. Граф открывает дверь и, к своему изумлению, находит там смеющуюся Сюзанну. Сюзанна объясняет, что они престо решили его разыграть, и Фигаро сам написал ту записку. Овладев собой, графиня упрекает его в холодности, беспочвенной ревности, недостойном поведении. Ошеломленный граф в искреннем раскаянии умоляет его простить.

Появляется Фигаро, женщины заставляют его признать себя автором анонимного письма. Все уже готовы помириться, как приходит садовник и рассказывает о выпавшем из окна мужчине, который помял все клумбы. Фигаро спешит сочинить историю, как, испугавшись графского гнева из-за письма, он выпрыгнул в окно, услыхав, что граф неожиданно прервал охоту. Но садовник показывает бумагу, выпавшую из кармана беглеца. Это — приказ о назначении Керубино. К счастью, графиня вспоминает, что на приказе недоставало печати, Керубино говорил ей об этом. Фигаро удается выкрутиться: Керубино якобы передал через него приказ, на котором граф должен поставить печать. Тем временем появляется Марселина, и граф видит в ней орудие мести Фигаро. Марселина требует суда над Фигаро, и граф приглашает местный суд и свидетелей. Фигаро отказывается жениться на Марселине, поскольку считает себя дворянского звания. Правда, родителей своих он не знает, так как его украли цыгане. Благородство его происхождения доказывает знак на его руке в виде шпателя. При этих словах Марселина бросается на шею Фигаро и объявляет его своим потерянным ребенком, сыном доктора Бартоло. Тяжба, таким образом, разрешается сама собой, и Фигаро вместо разъяренной фурии обретает любящую мать. Графиня между тем собирается проучить ревнивого и неверного графа и решает сама пойти на свидание к нему. Сюзанна под ее диктовку пишет записку, где графу назначается встреча в беседке в саду. Граф должен прийти обольщать собственную жену, а Сюзанна получит обещанное приданое. Фигаро случайно узнает о назначенном свидании, и, не понимая его истинного смысла, теряет рассудок от ревности. Он проклинает свою злосчастную судьбу. В самом деле, неизвестно чей сын, украденный разбойниками, воспитанный в их понятиях, он вдруг почувствовал к ним отвращение и решил идти честным путем, и всюду его оттесняли. Он изучил химию, фармацевтику, хирургию, был ветеринаром, драматургом, писателем, публицистом; в результате заделался бродячим цирюльником и зажил беспечной жизнью.

В один прекрасный день в Севилью прибывает граф Альмавива, узнает его, Фигаро его женил, и вот теперь, в благодарность за то, что он добыл графу жену, граф вздумал перехватить его невесту. Завязывается интрига, Фигаро на волоске от гибели, едва не женится на собственной матери, но в это самое время выясняется, кто его родители. Он все видел и во всем разочаровался за свою трудную жизнь. Но он искренне верил и любил Сюзанну, и она так жестоко предала его, ради какого-то приданого! Фигаро спешит на место предполагаемого свидания, чтобы застать их с поличным. И вот в темном уголке парка с двумя беседками происходит финальная сцена безумного дня. Затаившись, свидания графа с «Сюзанной» ждут Фигаро и настоящая Сюзанна: первый жаждет мести, вторая — забавного зрелища.

Так они подслушивают весьма поучительный разговор графа с графиней. Граф признается, что очень любит свою жену, но к Сюзанне его толкнула жажда разнообразия. Жены обычно думают, что если они любят мужей, то это уже все. Они до того предупредительны, так всегда услужливы, неизменно и при любых обстоятельствах, что однажды, к своему изумлению, вместо того, чтобы вновь ощутить блаженство, начинаешь испытывать пресыщение. Жены просто не владеют искусством поддерживать в своих мужьях влечение. Закон природы заставляет мужчин добиваться взаимности, а дело женщин уметь их удерживать. Фигаро пытается разыскать в темноте беседующих и натыкается на Сюзанну, переодетую в платье графини. Он все равно узнает свою Сюзанну и, желая проучить графа, разыгрывает сцену обольщения. Разъяренный граф слышит весь разговор и созывает весь дом, чтобы публично изобличить неверную жену. Приносят факелы, но вместо графини с неизвестным поклонником обнаруживают смеющихся Фигаро и Сюзанну, а графиня тем временем выходит из беседки в платье Сюзанны. Потрясенный граф во второй раз за день молит жену о прощении, а молодожены получают прекрасное приданое.

А. А. Фридрих

Преступная мать

(La mère Coupable)

Пьеса (1792)

Париж, конец 1790 г.

Из разговора Фигаро, камердинера испанского вельможи, графа Альмавивы, и его жены Сюзанны, первой камеристки графини, становится ясно, что с тех пор, как погиб на поединке старший сын графа, беспутный повеса, на все семейство словно легла черная тень. Граф все время угрюм и мрачен, младшего сына, Леона, он ненавидит, а графиню едва терпит. Мало того, он собирается произвести обмен всех своих владений (получить по разрешению короля земли во Франции, отдав испанские поместья).

Всему виной Бежарс, коварный ирландец, состоявший при графе секретарем, когда тот исполнял обязанности посла. Этот хитрый интриган «овладел всеми семейными тайнами», заманил графа из Испании во Францию, где «все вверх дном» (происходит революция), в надежде рассорить графа с женой, жениться на их воспитаннице Флорестине и завладеть состоянием графа. Оноре Бежарс — «человек низкой души, лицемер, безукоризненно притворяющийся честным и благородным. Фигаро зовет его «Оноре-Тартюфом» (почтенным лицемером). Бежарс виртуозно владеет искусством сеять раздоры под видом самой преданной дружбы и извлекать из этого выгоду. Все семейство им очаровано.

Но Фигаро, севильский цирюльник, прошедший суровую школу жизни, человек, наделенный острым умом и сильным характером, знает истинную цену обманщику и полон решимости вывести его на чистую воду. Зная, что Бежарс питает некоторую склонность к Сюзанне, он велит ей «задабривать его, ни в чем ему не отказывать» и докладывать о каждом его шаге. Чтобы увеличить доверие Бежарса к Сюзанне, Фигаро с женой разыгрывают при нем сцену яростной ссоры.

На чем же строятся планы нового Тартюфа и каковы препятствия к их осуществлению? Главное препятствие — это любовь. Граф до сих пор любит свою жену, Розину, и она до сих пор имеет на него влияние. А Леон и Флорестина любят друг друга, и графиня поощряет эту привязанность. Значит, нужно удалить графиню, окончательно поссорив с ней супруга, и сделать невозможным брак Леона и Фло-рестины, причем так, чтобы все произошло как бы без участия Бежарса. Граф подозревает, что графиня, которая всегда «слыла за женщину высоконравственную, ревнительницу благочестия и пользовалась поэтому всеобщим уважением», двадцать лет назад изменила ему с бывшим пажом графа Леоном Асторга по прозвищу Керубино, который «имел дерзость полюбить графиню». Ревнивые подозрения графа основаны на том, что, когда он был назначен вице-королем в Мексику, жена решила провести три года его отсутствия в захудалом замке Асторга и через девять или десять месяцев после отъезда графа произвела на свет мальчика. В тот же год Керубино погиб на войне. Леон очень похож на Керубино и вдобавок во всем превосходит погибшего наследника: он «образец для своих сверстников, он пользуется всеобщим уважением», его ни в чем нельзя упрекнуть. Ревность к прошлому и ненависть к Леону вспыхнули в душе графа после смерти старшего сына, потому что теперь Леон стал наследником его имени и состояния. Он уверен, что Леон не его сын, но у него нет никаких доказательств измены жены. Он решает тайно заменить свой портрет на браслете графини портретом Керубино и посмотреть, как воспримет это графиня. Но Бежарс располагает гораздо более убедительными доказательствами. Это письма Керубино (Бежарс служил с ним в одном полку) к графине. Бежарс сам передавал ей эти письма и множество раз читал их вместе с графиней. Они хранятся в ларце с потайным дном, который он сам заказывал для графини, вместе с драгоценностями. По просьбе Бежарса Сюзанна, помня повеление Фигаро ни в чем ему не отказывать, приносит ларец. Когда граф заменяет один браслет на другой, Бежарс, притворяясь, что хочет помешать этому, как бы случайно открывает потайное отделение, и граф видит письма. Теперь доказательства измены у него в руках. «Ах, вероломная Розина! Ведь, несмотря на всю мою ветреность, я к ней одной питал…» — восклицает граф. У него остается одно письмо, а остальные он просит Бежарса положить на место.

Оставшись один, граф читает письмо Розины к Керубино и ответ пажа на оборотной стороне. Он понимает, что будучи не в силах совладать с безумной страстью, юный паж овладел графиней насильно, что графиня тяжко раскаивается в невольном преступлении и что ее повеление более не видеться с нею заставило несчастного Керубино искать смерти в бою. Последние строки ответа пажа писаны кровью и размыты слезами. «Нет, это не злодеи, не чудовища — это всего лишь несчастные безумцы», — с болью признает граф, но не меняет решения выдать Флорестину за преданного друга Бежарса, дав за ней огромное приданое. Итак, первая часть плана Бежарса выполнена, и он тут же приступает к выполнению второй. Оставшись наедине с Флорестиной — радостной, только что поздравившей возлюбленного с днем ангела, полной надежд на счастье, — он объявляет ей, что граф — ее отец, а Леон — брат. В бурном объяснении с Леоном, который, узнав от Фигаро, что Флорестина обещана графом Бежарсу, готов схватиться за шпагу, Бежарс, разыгрывая оскорбленное достоинство, открывает ему ту же «тайну». Неуязвимый лицемер так прекрасно играет свою обычную роль радетеля о всеобщем благе, что Леон со слезами раскаяния и благодарности бросается ему на шею и дает обещание не разглашать «роковой тайны». А Бежарс наводит графа на прекрасную мысль: дать в провожатые Леону, который должен отбыть на Мальту, Фигаро. Он мечтает избавиться от Фигаро, потому что «эта хитрая бестия» стоит ему поперек дороги.

Теперь остается графиня, которая должна не только смириться с женитьбой Бежарса на Флорестине, но и уговорить девушку на этот брак. Графиня, которая привыкла видеть в Бежарсе верного друга, жалуется на жестокость мужа по отношению к сыну. Двадцать лет она провела «в слезах и покаянии», а теперь и сын страдает за совершенный ею грех. Бежарс уверяет графиню, что тайна рождения Леона неизвестна ее мужу, что он так мрачен и желает удалить сына только потому, что видит, как расцветает любовь, которую он не может благословить, ибо Флорестина его дочь. Графиня на коленях благодарит Бога за нежданную милость. Теперь ей есть что простить мужу, Флорестина становится ей еще дороже, а ее брак с Бежарсом представляется лучшим выходом. Бежарс заставляет графиню сжечь письма Керубино, чтобы она не заметила пропажи одного из них, при этом он умудряется так объяснить происходящее графу, заставшему их с графиней за этим странным занятием (его привел Фигаро, предупрежденный Розиной), что выглядит воплощением благородства и преданности, и сразу вслед за этим как бы невзначай намекает графу, что во Франции люди разводятся.

Как он торжествует, оставшись в одиночестве! Ему кажется, что он уже «наполовину граф Альмавива». Но необходим еще один шаг. Негодяй боится, что граф слишком еще подвержен влиянию жены, чтобы распорядиться состоянием, как хотелось бы Бежарсу. Чтобы удалить графиню, нужно поскорее спровоцировать крупный скандал, тем более что граф, восхищенный «душевным величием», с которым графиня приняла известие о браке Флорестины и Бежарса, склонен к примирению с женой. Бежарс подбивает Леона просить мать заступиться за него перед отцом. Флорестина совсем не хочет выходить замуж за Бежарса, но готова пожертвовать собой для блага «брата». Леон смирился с мыслью о том, что Флорестина для него потеряна, и старается любить ее братской любовью, но не смирился с несправедливостью, которую проявляет к нему отец.

Как и ожидал Бежарс, графиня из любви к сыну заводит разговор с мужем, а тот в гневе упрекает ее в измене, показывает письмо, которое она считала сожженным, и упоминает о браслете со своим портретом. Графиня находится в состоянии столь полного душевного смятения, что, когда она видит портрет Керубино, ей кажется, что мертвый соучастник греха пришел за ней с того света, и она исступленно призывает смерть, обвиняя себя в преступлении против мужа и сына. Граф горько раскаивается в своей жестокости, а Леон, слышавший весь разговор, бросается к матери и говорит, что ему не нужно ни титулов, ни состояния, он хочет вместе с нею покинуть дом графа Граф в отчаянии удерживает Розину, происходит бурная сцена, в ходе которой выясняется, что Бежарс обманывал всех.

Главное доказательство его гнусных злодеяний находится в руках Фигаро. Без труда обхитрив придурковатого слугу Бежарса, Вильгельма, Фигаро заставил его открыть, через кого идет переписка Бежарса. Несколько луидоров слуге, ведающему почтой, чтобы вскрывал письма, написанные почерком Оноре-Тартюфа, и кругленькая сумма за само письмо. Зато сей документ полностью разоблачает негодяя. Происходит всеобщее примирение, все заключают друг друга в объятия. «Оба они — наши дети!» — восторженно провозглашает граф, указывая на Леона и Флорестину.

Когда появляется Бежарс, Фигаро, заодно сумевший спасти от мошенника все хозяйские деньги, разоблачает его. Потом он объявляет, что Флорестину и Леона «и по рождению и по закону нельзя считать родственниками», а умиленный граф призывает домочадцев «прощать друг другу ошибки и прежние слабости».

И. А. Москвина-Тарханова

Совращенный поселянин, или Опасности городской жизни

(Le Paysan perverti ou les Dangers de la ville)

Роман в письмах (1775)

Перед читателем — «недавняя история, составленная на основе подлинных писем ее участников».

Юного Эдмона Р***, сына многодетного зажиточного крестьянина, отвозят в город и помещают в ученики к художнику, господину Парангону. Застенчивость юного поселянина именуется в городе неотесанностью, его праздничная крестьянская одежда считается немодной, «некоторые работы» и вовсе считаются постыдными, и хозяева их никогда не делают сами, а его заставляют, потому что он хотя и не слуга, но послушен и покладист, жалуется он в письме своему старшему брату Пьеру.

Но постепенно Эдмон свыкается с городской жизнью. Кузина хозяйки, очаровательная мадемуазель Манон, распоряжающаяся в доме в отсутствие госпожи Парангон, сначала всячески унижает нового ученика, а потом начинает откровенно кокетничать с ним. Горничная Тьенетта, напротив, постоянно ободряет Эдмона. Тьенетта — дочь почтенных родителей, бежавшая из дома, чтобы ее не выдали замуж вопреки ее воле. Ее возлюбленный, господин Луазо, последовал за нею, и теперь живет здесь же, в городе.

Незаметно Эдмон влюбляется в мадемуазель Манон; он мечтает жениться на ней. Его желание совпадает с замыслами господина Парангона, ибо Манон — его любовница и ждет от него ребенка. Выдав ее замуж за деревенского простака, господин Парангон рассчитывает и в дальнейшем пользоваться расположением девицы. Господин Годэ, с которым Парангон знакомит Эдмона, делает все, чтобы ускорить свадьбу.

Возвращается госпожа Парангон; ее красота и обаяние производят на Эдмона неизгладимое впечатление.

В город приезжает сестра Эдмона Юрсюль; госпожа Парангон берет ее под опеку и помешает к своей тетке, почтенной госпоже Канон. Видя, что Эдмон увлечен мадемуазель Манон, Тьенетта по поручению госпожи Парангон раскрывает ему секрет отношений этой девицы с господином Парангоном. «Что за вертепы города!» — возмущается Эдмон.

Однако гнев его быстро проходит: он чувствует, что не может расстаться с городом, который одновременно любит и ненавидит. А красавица Манон, отрекшись от своих заблуждений, уверяет Эдмона в искренности своего к нему чувства и как доказательство своей любви передает ему полное право распоряжаться ее приданым. Эдмон тайно женится на Манон, и та отправляется в монастырь, чтобы там разрешиться от бремени.

Эдмон едет в деревню навестить родителей. Там он мимоходом соблазняет свою кузину Лору. Вольнодумец и распутник Годэ, ставший лучшим другом Эдмона, советует ему отомстить господину Парангону: утешиться с его женой. Но пока еще Эдмон благоговеет перед госпожой Парангон.

Госпожа Парангон не возражает, чтобы Эдмон питал к ней «сдержанную любовь», ибо уверена, что сможет удержать его в надлежащих границах. «Беспредельное уважение», которое Эдмон питает к «идеалу красоты» — госпоже Парангон, постепенно превращается в любовь.

У Манон рождается сын, и господин Парангон увозит его в деревню. Эдмон признается, что он женат на Манон. Госпожа Парангон прощает кузину и расточает ей ласки и внимание, как и Юрсюли и Тьенетге. Манон проникается идеалами добродетели и не желает возобновлять прежние отношения с господином Парангоном. «Истинное счастье кроется только в чистой совести, в непорочном сердце», — заявляет она При содействии госпожи Парангон Тьенетта мирится с родителями и выходит замуж за господина Луазо. Юрсюль вместе с госпожой Канон отправляется в Париж усовершенствовать свое воспитание.

Узнав, что Эдмон обольстил Лору, Манон пишет гневное письмо Годэ, обвиняя его в «растлении» Эдмона, и умирает. Перед смертью она заклинает супруга остерегаться дружбы с Годэ и обаяния ее кузины, госпожи Парангон.

Госпожа Парангон едет в Париж — поведать Юрсюли о горе, постигшем ее брата. Эдмон опечален — сначала смертью жены, потом — разлукой с госпожой Парангон. У Лоры рождается дитя Эдмона — дочь Лоретта. «Какое сладостное имя — отец! Счастливец старшой, ты будешь носить его без угрызений совести, для меня же природные радости, в самом источнике своем, отравлены преступлением!..» — с завистью пишет Эдмон брату, женившемуся на скромной деревенской девушке и ожидающему прибавления семейства

Годэ вступает с Лорой в преступную связь и берет ее на содержание. Пользуясь отсутствием госпожи Парангон, он вводит Эдмона в общество девиц, «свободных от предрассудков» и внушает ему опасные софизмы, низвергающие его «в бездну неверия и разврата». Годэ признает, что «совратил Эдмона», но лишь потому, что «желал ему счастья». усвоив уроки своего наставника, Эдмон в письмах к госпоже Парангон осмеливается открыть свою страсть к ней. Госпожа Парангон не любит мужа, постоянно изменяющего ей, она давно живет своей жизнью, но тем не менее она хочет сохранить чистоту отношений с Эдмоном: «Изгоним, братец, из наших отношений все, что похоже на отношения любовников. Я вам сестра…» Она также предостерегает Эдмона от тлетворного влияния Годэ.

Эдмон пылает страстью к госпоже Парангон. Несчастная женщина, чье сердце уже давно преисполнено любви к дерзкому поселянину, пытается сопротивляться их взаимному влечению. «Мне легче умереть, чем потерять к Вам уважение…» — пишет она Эдмону. Годэ цинично советует своему подопечному овладеть «очаровательной недотрогой»: по его мнению, победа над ней изгонит из его сердца нелепое благоговение перед женской добродетелью и осушит его «деревенскую слюнявость»; победив госпожу Парангон, он станет «прелестнейшим мотыльком, порхающим по цветам любви». И вот распаленный Эдмон совершает насилие над госпожой Парангон. Несколько дней несчастная жертва находится между жизнью и смертью. Когда же она, наконец, приходит в себя, она бесповоротно удаляет от себя Эдмона В урочный час у нее рождается дочь — Эдмэ-Колетт.

Приходит письмо от госпожи Канон — Юрсюль похищена! Она «не лишилась целомудрия, но утратила невинность…» Эдмон мчится в Париж, вызывает обидчика-маркиза на дуэль, ранит его, но, утолив жажду мести, тотчас перевязывает рану своего противника. Пока Эдмон скрывается, госпожа Парангон выступает его заступницей перед семьей маркиза. В результате старый граф обещает Эдмону свое покровительство, его принимают в свете, и дамы, восхищенные его красотой, бросаются заказывать ему свои портреты.

Эдмон остается в Париже. Сначала город ему не нравится своей суетностью, но постепенно он привыкает к столичной жизни и начинает находить в ней неизъяснимую прелесть. Воздействуя на ум Эдмона, Годэ гасит его религиозные чувства. «Естественный человек не ведает иного блага, кроме своей выгоды и безопасности, им он приносит в жертву все окружающее; это его право; это право всех живых существ», — наставляет Годэ своего юного друга.

У Юрсюли рождается сын, маркиз хочет узаконить его, женившись на ней даже против воли семьи. Юрсюль отвергает его предложение, но соглашается отдать младенца на воспитание родителям маркиза. Старый граф быстро женит сына на богатой наследнице.

Прежние претенденты на руку Юрсюль отказываются от нее, опасаясь, что приключение ее получит огласку. Негодуя на сестру, Эдмон пытается удержать ее на стезе добропорядочности, но сам с головой уходит в развлечения, посещает доступных девиц самого низкого пошиба. Годэ, имеющий «кое-какие виды» на Эдмона, укоряет друга: «человек, преодолевший предрассудки», отнюдь не должен терять голову и предаваться бессмысленным утехам.

Похититель Юрсюли представляет Эдмона своей молодой жене, и та заказывает ему свой портрет. Вскоре они становятся любовниками. Годэ одобряет эту связь: молодая аристократка может быть полезной для карьеры Эдмона.

Юрсюль влюбляется в некоего Лагуаша, «человека без средств и безо всяких заслуг» и бежит с ним из дома. Добившись своего, негодяй тут же бросает ее. Вкусив плоды разврата, Юрсюль соглашается стать содержанкой все еще влюбленного в нее маркиза Более того, она испрашивает на это согласия его жены и даже предлагает поделиться с ней деньгами, которыми одаряет ее любовник. Извращенная маркиза в восторге от изобретательности и циничности недавней поселяночки. Наставляемая Годэ, Юрсюль становится дорогой куртизанкой и забавы ради соблазняет собственного брата. Эдмон потрясен.

Юрсюль доходит до крайней точки падения: разоренная и опозоренная одним из отвергнутых ею любовников, она выходит замуж за водоноса. Возмущенный Эдмон убивает Лагуаша — главного, по его мнению, виновника несчастий сестры.

Эдмон опускается: живет на чердаке, посещает отвратительные притоны. В одном из таких заведений он встречает Юрсюль. Водонос бросил ее, она окончательно погрязла в самом низменном разврате и вдобавок подхватила дурную болезнь. По совету Годэ Эдмон помещает ее в приют.

Окончательно пав духом, Эдмон также погрязает в низменном разврате. С трудом отыскавший его Годэ пытается приободрить его. «Снова возьмись за свое искусство и возобнови связь с госпожой Парангон», — советует он.

В Эдмона влюбляется юная куртизанка Зефира. Выходя замуж за состоятельного старца Трисмегиста, она надеется воспользоваться его состоянием на благо возлюбленного. Вскоре Зефира сообщает мужу, что ждет ребенка от Эдмона; господин Трисмегист готов признать будущего младенца. Растроганная Зефира становится на путь добродетели, и, хотя душа ее преисполнена любви к Эдмону, она хранит верность своему благородному супругу. Желая блага бывшему любовнику, она уговаривает его соединиться с любящей его госпожой Парангон, которая недавно овдовела. Поздно: Годэ находит для Эдмона жену — омерзительную, но богатую старуху, а сам, расставшись с Лорой, женится на ее не менее безобразной внучке. Заключив брак, обе женщины составляют завещания в пользу своих мужей.

Госпожа Парангон, отыскав Юрсюль, забирает ее из приюта. У Зефиры рождается сын; она знакомится с госпожой Парангон.

Под видом лечения Годэ отравляет свою жену и жену Эдмона. Обвиненные в убийстве, Эдмон и Годэ сопротивляются явившимся их арестовать стражникам; Эдмон нечаянно ранит Зефиру.

На суде Годэ, желая спасти друга, берет всю вину на себя. Его приговаривают к смерти, а Эдмона — к десяти годам каторги и отрубанию руки.

Овдовевший маркиз вновь предлагает Юрсюли вступить с ним в брак, чтобы узаконить сына. С одобрения госпожи Парангон Юрсюль принимает предложение. Отбывший срок Эдмон ускользает от ожидающих его друзей и отправляется бродяжничать: он посещает могилы родителей, издалека любуется детьми брата. Увидев Юрсюль в карете маркиза, он решает, что сестра его вновь вступила на путь порока, и закалывает ее. Узнав о своей трагической ошибке, Эдмон приходит в отчаяние. Проходит слух, что его больше нет в живых.

Неожиданно в церкви селения, где живет брат Эдмона Пьер, появляется картина: мужчина, похожий на злосчастного Эдмона, закалывает женщину, удивительно напоминающую Юрсюль. Рядом стоят еще две женщины, имеющие сходство с Зефирой и госпожой Парангон. «Кто мог принести эту картину, если не сам Злосчастный?» — вопрошает Пьер.

Дочь госпожи Парангон и сын Зефиры по взаимной склонности вступают в брак. Зефира получает покаянное письмо Эдмона: «Поносите же меня, о вы все, любившие меня, гнушайтесь моими чувствами! Презирайте тень человека, пережившего самого себя, а главное, узнайте, что все потери, недавно им понесенные, произошли не по его вине, а были следствием его былой распущенности». Раскаявшийся Эдмон призывает оберегать детей, появление которых на свет было связано с преступлением. увы, предупреждение его запоздало: от кровосмесительной связи Эдмэ-Колетты и Зефирена уже родилось двое сыновей.

Отвечая на призыв госпожи Парангон, искалеченный Эдмон является к своей бывшей возлюбленной, и они, наконец, сочетаются законным браком.

Но счастье Эдмона коротко: вскоре он попадает под колеса кареты, в которой едет сын Юрсюли со своей молодой женой, и умирает в страшных мучениях. Следом за ним умирает безутешная госпожа Парангон.

«Преступление не остается безнаказанным. Манон, а также господин Парангон были наказаны мучительной болезнью, кара Годэ оказалась еще суровее, десница Всевышнего покарала Юрсюль; высокочтимой особе причинял огорчения полюбившийся ей человек; сам Эдмон, скорее слабый, чем преступный, получил по делам своим; маркиз и его первая жена пали под ударами бича ангела-истребителя. Бог справедлив».

Сраженный смертельным недугом, умирает Зефирен. Узнав, что муж был ей одновременно братом, Эдмэ-Колетта уходит из жизни, поручив детей дядюшке Пьеру.

Исполняя последнюю волю госпожи Парангон и Зефиры, Пьер строит образцовое селение для потомков рода Р***. «Принимая во внимание, сколь пагубно для нравственности пребывание в городе», учредители поселка навсегда запрещают членам семейства Р*** жить в городе.

Е. В. Морозова

Поль и Виргиния

(Paul et Virginie)

Роман (1788)

В предисловии автор пишет о том, что ставил себе в этом маленьком сочинении большие цели. Он попытался описать в нем почву и растительность, не похожие на европейские. Писатели слишком долго усаживали своих влюбленных на берегу ручьев под сенью буков, а он решил отвести им место на побережье моря, у подножия скал, в тени кокосовых пальм. Автору хотелось соединить красоту тропической природы с нравственной красотой некоего маленького общества. Он ставил перед собой задачу сделать очевидными несколько великих истин, в том числе ту, что счастье заключается в жизни, согласной с природой и добродетелью. Люди, о которых он пишет, существовали в действительности, и в основных своих событиях история их подлинна.

На восточном склоне горы, поднимающейся за Портом Людовика, что на Острове Франции (ныне — остров Маврикий), видны развалины двух хижин. Однажды, сидя на пригорке у их подножия, рассказчик познакомился со стариком, который поведал ему историю двух семейств, живших в этих местах два десятка лет назад.

В 1726 г. один молодой человек родом из Нормандии по фамилии де Латур приехал на этот остров с молодой женой искать счастья.

Жена его была старинного рода, но ее семья воспротивилась ее браку с человеком, который не был дворянином и лишила ее приданого. Оставив жену в Порте Людовика, он отплыл на Мадагаскар, чтобы купить там несколько чернокожих и вернуться обратно, но во время путешествия заболел и умер. Жена его осталась вдовой, не имея ровно ничего, кроме одной негритянки, и решила обрабатывать вместе с невольницей клочок земли и тем добывать себе средства к существованию. В этой местности уже около года жила веселая и добрая женщина по имени Маргарита. Маргарита родилась в Бретани в простой крестьянской семье и жила счастливо, пока ее не соблазнил сосед дворянин. Когда она понесла, он бросил ее, отказавшись даже обеспечить ребенка. Маргарита решила покинуть родные места и скрыть свой грех вдали от родины. Старый негр Доминго помогал ей возделывать землю. Госпожа де Латур обрадовалась, встретившись с Маргаритой, и вскоре женщины подружились. Они разделили между собой площадь котловины, насчитывавшую около двадцати десятин, и построили рядом два домика, чтобы постоянно видеться, беседовать и помогать друг другу. Старик, живший за горой, считал себя их соседом и был крестным отцом сначала сына Маргариты, которого назвали Полем, а потом дочери госпожи де Латур, которую нарекли Виргинией. Доминго женился на негритянке госпожи де Латур Марии, и все жили в мире и согласии. Дамы с утра до вечера пряли пряжу, и этой работы им хватало на содержание себя и своих семейств. Они довольствовались самым необходимым, в город ходили редко и надевали башмаки только по воскресеньям, направляясь рано утром в церковь Пампельмуссов.

Поль и Виргиния росли вместе и были неразлучны. Дети не умели ни читать, ни писать, и вся их наука заключалась в обоюдном угождении и помощи. Госпожа де Латур тревожилась за дочь: что станется с Виргинией, когда она вырастет, ведь у нее нет никакого состояния. Госпожа де Латур написала во Францию богатой тетушке и при каждом удобном случае писала снова и снова, пытаясь пробудить у той добрые чувства к Виргинии, но после долгого молчания старая ханжа наконец прислала письмо, где говорила о том, что племянница заслужила свою печальную участь. Не желая прослыть чересчур жестокой, тетушка все же попросила губернатора, господина де Лабурдонне, взять племянницу под свое покровительство, но так отрекомендовала ее, что только настроила губернатора против бедной женщины. Маргарита утешала госпожу де Латур: «К чему нам твои родственники! Разве Господь нас покинул? Он один нам отец».

Виргиния была добра, как ангел. Однажды, накормив беглую невольницу, она пошла вместе с ней к ее хозяину и вымолила для нее прощение. Возвращаясь с Черной Реки, где жил хозяин беглянки, Поль и Виргиния заблудились и решили заночевать в лесу. Они стали читать молитву; как только они закончили ее, послышался собачий лай. Оказалось, что это их пес Фидель, вслед за которым показался и негр Доминго. Видя тревогу двух матерей, он дал Фиделю понюхать старое платье Поля и Виргинии, и верный пес сразу бросился по следам детей.

Поль превратил котловину, где жили оба семейства, в цветущий сад, искусно насадив в ней деревья и цветы. Каждый угол этого сада имел свое название: утес Обретенной Дружбы, лужайка Сердечного Согласия. Место у источника под сенью двух кокосовых пальм, посаженных счастливыми матерями в честь рождения детей, называлось Отдохновение Виргинии. Время от времени госпожа де Латур читала вслух какую-нибудь трогательную историю из Ветхого или Нового завета. Члены маленького общества не мудрствовали над священными книгами, ибо все богословие их, как и богословие природы, заключалось в чувстве, а вся мораль, как и мораль Евангелия, — в действии. Обе женщины избегали общения и с богатыми поселенцами, и с бедными, ибо одни ищут угодников, а другие часто злы и завистливы. При этом они проявляли столько предупредительности и учтивости, особенно по отношению к беднякам, что постепенно приобрели уважение богатых и доверие бедных. Каждый день был для двух маленьких семей праздником, но самыми радостными праздниками для Поля и Виргинии были именины их матерей. Виргиния пекла пироги из пшеничной муки и угощала ими бедняков, а на следующий день устраивала для них праздник. У Поля и Виргинии не было ни часов, ни календарей, ни летописей, ни исторических, ни философских книг. Они определяли часы по тени, отбрасываемой деревьями, времена года узнавали по тому, цветут ли или плодоносят сады, л годы исчисляли по сборам урожаев.

Но вот с некоторых пор Виргинию стал мучить неведомый недуг. То беспричинная веселость, то беспричинная грусть овладевали ею. В присутствии Поля она испытывала смущение, краснела и не решалась поднять на него глаза. Маргарита все чаще заговаривала с госпожой де Латур о том, чтобы поженить Поля и Виргинию, но госпожа де Латур считала, что дети слишком молоды и слишком бедны. Посоветовавшись со Стариком, дамы решили отправить Поля в Индию. Они хотели, чтобы он продал там то, что в избытке имеется в округе: неочищенный хлопок, черное дерево, камедь — и купил несколько рабов, а по возвращении женился на Виргинии, но Поль отказался покинуть родных и близких ради обогащения.

Тем временем прибывший из Франции корабль привез госпоже де Латур письмо от тетушки. Она наконец смягчилась и звала племянницу во Францию, а если здоровье не позволяло той совершить столь долгое путешествие, наказывала прислать к ней Виргинию, обещая дать девушке хорошее воспитание. Госпожа де Латур не могла и не хотела пускаться в путь. Губернатор стал уговаривать ее отпустить Виргинию. Виргиния не желала ехать, но мать, а за ней и духовник стали убеждать ее, что такова воля Божия, и девушка скрепя сердце согласилась. Поль с огорчением наблюдал, как Виргиния готовится к отъезду. Маргарита, видя грусть сына, рассказалаему, что он всего лишь сын бедной крестьянки и вдобавок незаконнорожденный, следственно, он не пара Виргинии, которая со стороны матери принадлежит к богатой и знатной семье. Поль решил, что Виргиния в последнее время сторонилась его из презрения. Но когда он заговорил с Виргинией о разнице в их происхождении, девушка поклялась, что едет не по своей воле и никогда не полюбит и не назовет братом другого юношу. Поль хотел сопровождать Виргинию в путешествии, но обе матери и сама Виргиния уговорили его остаться. Виргиния дала обет вернуться, дабы соединить свою судьбу с его судьбой. Когда Виргиния уехала, Поль попросил Старика научить его грамоте, чтобы он мог переписываться с Виргинией. От Виргинии долго не было вестей, и госпожа де Латур лишь стороной узнала, что ее дочь благополучно прибыла во Францию.

Наконец через полтора года пришло первое письмо от Виргинии. Девушка писала, что отправила до этого несколько писем, но не получила на них ответа, и поняла, что их перехватили: теперь она приняла меры предосторожности и надеется, что это ее письмо дойдет по назначению. Родственница отдала ее в пансион при большом монастыре близ Парижа, где ее учили разным наукам, и запретила всякие сношения с внешним миром. Виргиния очень скучала по своим близким. Франция казалась ей страной дикарей, и девушка чувствовала себя одиноко. Поль очень грустил и часто сидел под папайей, которую некогда посадила Виргиния. Он мечтал поехать во Францию, служить королю, составить себе состояние и стать знатным вельможей, чтобы заслужить честь стать мужем Виргинии. Но Старик объяснил ему, что его планы неосуществимы и незаконное происхождение закроет ему доступ к высшим должностям. Старик поддерживал веру Поля в добродетель Виргинии и надежду на ее скорое возвращение. Наконец утром двадцать четвертого декабря 1744 г. на горе Открытий подняли белый флаг, означавший, что в море показался корабль. Лоцман, отплывший из гавани для опознания корабля, вернулся лишь к вечеру и сообщил, что корабль бросит якорь в Порте Людовика на следующий день после полудня, если будет попутный ветер. Лоцман привез письма, среди которых было и письмо от Виргинии. Она писала, что бабушка сначала хотела насильно выдать ее замуж, потом лишила наследства и наконец отослала домой, причем в такое время года, когда путешествия особенно опасны. Узнав, что Виргиния находится на корабле, все поспешили в город. Но погода испортилась, налетел ураган, и корабль стал тонуть. Поль хотел броситься в море, чтобы помочь Виргинии либо умереть, но его удержали силой. Матросы попрыгали в воду.

Виргиния вышла на палубу и простирала руки к возлюбленному. Последний матрос, остававшийся на корабле, бросился к ногам Виргинии и умолял ее снять одежды, но она с достоинством отвернулась от него. Она одной рукой придерживала платье, другую прижала к сердцу и подняла вверх свои ясные глаза. Она казалась ангелом, который улетает на небо. Водяной вал накрыл ее. Когда волны вынесли ее тело на берег, то оказалось, что она сжимала в руке образок — подарок Поля, с которым она обещала никогда не расставаться. Виргинию похоронили близ Пампельмусской церкви. Поль не мог утешиться и умер через два месяца после Виргинии. Неделю спустя за ним последовала Маргарита. Старик перевез госпожу де Латур к себе, но она пережила Поля и Маргариту лишь на месяц. Перед смертью она простила бессердечную родственницу, обрекшую Виргинию на гибель. Старую женщину постигло суровое возмездие. Она мучилась угрызениями совести и несколько лет страдала приступами ипохондрии. Перед смертью она пыталась лишить наследства родственников, которых ненавидела, но те засадили ее за решетку, как сумасшедшую, а на имущество наложили опеку. Она умерла, сохранив, в довершение всех бед, довольно рассудка, чтобы сознавать, что ограблена и презираема теми самыми людьми, чьим мнением всю жизнь дорожила.

Мыс, который корабль не мог обогнуть накануне урагана, назвали мысом Несчастья, а бухту, куда выбросило тело Виргинии, — бухтой Могилы. Поля похоронили подле Виргинии у подножия бамбуков, рядом находятся могилы их нежных матерей и верных слуг. Старик остался один и стал подобен другу, у которого нет больше друзей, отцу, лишившемуся своих детей, путнику, одиноко блуждающему по земле.

Закончив свой рассказ, Старик удалился, проливая слезы, да и его собеседник, слушая его, уронил не одну слезу.

О. Э. Гринберг

Картины Парижа

(Tableau de Paris)

Очерки (1781–1788)

Авторское предисловие посвящено сообщению о том, что интересует Мерсье в Париже — общественные и частные нравы, господствующие идеи, обычаи, скандальная роскошь, злоупотребления. «Меня занимает современное мне поколение и образ моего века, который мне гораздо ближе, чем туманная история финикиян или египтян». Он считает нужным сообщить, что сознательно избегал сатиры на Париж и парижан, так как сатира, направленная на конкретную личность, никого не исправляет. Он надеется, что сто. лет спустя его наблюдения над жизнью всех слоев общества, живущих в огромном городе, сольются «с наблюдениями века».

Мерсье интересуют представители разнообразных профессий: извозчики и рантье, модистки и парикмахеры, водоносы и аббаты, офицерство и банкиры, сборщицы подаяний и учителя, словом, все, кто разными способами зарабатывает себе на жизнь и дает другим возможность существовать. Университетские профессора, например, умудряются привить ученикам отвращение к наукам, а адвокаты, из-за неустойчивых законов, не имеют возможности задуматься об исходе дела, и идут в том направлении, куда их влечет кошелек клиента.

Зарисовки Мерсье — это не только городские типы и обыватели, но и портрет города. Лучшая панорама, по его мнению, открывается с башни «Собора богоматери» (Лицо большого города). Среди «картин» можно найти Улицу Урс и Улицу Юшетт, Сите и Остров Людовика Святого, Сент-Шапель и Церковь святой Женевьевы. Он живописует те места, куда собирается на гуляния весь Париж — Пале-Рояль и Лон-Шан. «Там собираются и дешевенькие кокотки, и куртизанки, и герцогини, и честные женщины». Простолюдины в праздничной одежде смешиваются с толпой и глазеют на все, на что следует смотреть в дни всеобщих гуляний, — красивых женщин и экипажи. В таких местах автор делает вывод, что красота не столько дар природы, сколько «сокровенная часть души». Такие пороки, как зависть, жестокость, хитрость, злоба и скупость, всегда проступают во взгляде и выражении лица. Вот почему, замечает писатель, так опасно позировать человеку с кистью в руке. Художник скорее определит род занятий и образ мысли человека, нежели знаменитый Лафатер, цюрихский профессор, который столько написал об искусстве узнавать людей по их лицам.

Здоровье жителей зависит от состояния воздуха и чистоты воды. Ряд очерков посвящен тем производствам, без которых немыслима жизнь гигантского города, но кажется, что их предназначение — отравление Парижа ядовитыми испарениями (Вытопка сала, Бойни, Тлетворный воздух, Ветеринарные ямы). «Что может быть важнее здоровья граждан? Сила будущих поколений, а следовательно сила самого государства, не зависит ли от заботливости городских властей?» — вопрошает автор. Мерсье предлагает учредить в Париже «Санитарный совет», причем в его состав должны входить не доктора, которые своим консерватизмом опасны для здоровья парижан, а химики, «которые сделали так много новых прекрасных открытий, обещающих познакомить нас со всеми тайнами природы». Доктора, которым писатель посвятил лишь одну «картину», не оставлены вниманием в других зарисовках. Мерсье утверждает, что доктора продолжают практиковать медицину старинными, довольно темными способами только для того, чтобы обеспечить себе побольше визитов и не давать никому отчета в своих действиях. Все они действуют как сообщники, если дело доходит до консилиума. Медицинский факультет, по его мнению, все еще преисполнен предрассудков самых варварских времен. Вот почему для сохранения здоровья парижан требуется не доктор, а ученые других профессий.

К улучшениям условий жизни горожан Мерсье относит закрытие кладбища Невинных, оказавшееся за века своего существования (со времен Филшша Красивого) в самом центре Парижа. Автора занимает также работа полиции, которой посвящены довольно пространные (по сравнению с другими) зарисовки (Состав полиции, Начальник полиции). Мерсье констатирует, что необходимость сдерживать множество голодных людей, видящих, как кто-то утопает в роскоши, является невероятно тяжелой обязанностью. Но он не удержался от того, чтобы сказать: «Полиция — это сборище негодяев» и далее: «И вот из этих-то омерзительных подонков человечества родится общественный порядок!»

Для изучающего общественные нравы интерес к книгам закономерен. Мерсье утверждает, что если не все книги печатаются в Париже, то пишутся они именно в этом городе. Здесь, в Париже, обитают те, кому посвящен очерк «О полуписателях, четвертьписателях, о метисах, квартеронах и проч.». Подобные люди публикуются в Вестниках и Альманахах и именуют себя литераторами. «Они громко осуждают надменную посредственность, в то время как сами и надменны и посредственны».

Рассказывая о корпорации парламентских парижских клерков — Базош, — автор замечает, что герб их состоит из трех чернильниц, содержимое которых заливает и губит все вокруг. По иронии судьбы, у судебного пристава и вдохновенного писателя общие орудия труда. Не меньший сарказм вызывает у Мерсье состояние современного театра, особенно при попытках ставить трагедии, в которых капельдинер силится изображать римского сенатора, облачившись при этом в красную мантию доктора из мольеровской комедии. С не меньшей иронией автор говорит о страсти к любительским спектаклям, особенно к постановке трагедий. К новому виду представлений Мерсье относит публичное чтение новых литературных произведений. Вместо того, чтобы узнать мнение и получить совет от близкого друга, литераторы стремятся обнародовать свой труд на публике, тем или иным способом состязаясь с членами Французской академии, имеющими право публично читать и публично выслушивать похвалы в свой адрес. В 223-й по счету «картине» писатель сожалеет об утрате таких дивных зрелищ, как фейерверки, которые пускали по торжественным дням — как-то: день св. Жана или рождения принцев. Теперь по этим дням отпускают на свободу заключенных и выдают замуж бедных девушек.

Мерсье не упустил из виду и маленькую часовню Сен-Жозеф на Монмартре, в которой покоятся Мольер и Ла-Фонтен. Он рассуждает о религиозных свободах, время для которых наступило, наконец, в Париже: Вольтер, которому раньше отказывали в погребении, получил обедню за упокой своей души. Фанатизм, резюмирует автор, пожирает самого себя. Далее Мерсье говорит о политических свободах и общественных нравах, причина падения которых заключена и в том, что «красота и добродетель не имеют у нас никакой цены, если они не подкреплены приданым». Отсюда возникла потребность в следующих «картинах»: «Под любым названием, О некоторых женщинах, Публичные женщины, Куртизанки, Содержанки, Любовные связи, О женщинах, Об идоле Парижа — о «прелестном»». Не менее детально и ярко отражены в зарисовках «Ломбард, Монополия, Откупное ведомство, Мелочная торговля». Внимание уделено и таким порокам Парижа, как «Нищие, Нуждающиеся, Подкидыши, Места заключения и Подследственные отделения», основанием для создания которых послужило желание «быстро очистить улицы и дороги от нищих, чтобы не было видно вопиющей нищеты рядом с наглой роскошью» (картина 285).

Жизнь высшего общества подвергнута критике в «картинах»: «О дворе, Великосветский тон, Светский язык». Причуды великосветского и придворного быта отражены в зарисовках, посвященных различным деталям модных туалетов, таких, как «Шляпы» и «Фальшивые волосы». В своих рассуждениях о модных головных уборах Мерсье так характеризует влияние Парижа на вкусы других стран: «И кто знает, не расширим ли мы и дальше, в качестве счастливых победителей, наши славные завоевания?» (Картина 310). Сравнение аристократии с простолюдинкой оказывается не в пользу дамы из высшего общества, слепо следующей из-за сословного тщеславия за всеми причудами моды — «Болезни глаз, воспаления кожи, вшивость являются следствием этого преувеличенного пристрастия к дикой прическе, с которой не расстаются даже в часы ночного отдыха. А тем временем простолюдинка, крестьянка не испытывает ни единой из этих неприятностей».

Автор не обошел вниманием и такое учреждение, каковое, по его мнению, могло возникнуть только в Париже, — это Французская академия, которая скорее мешает развитию французского языка и литературы, чем способствует развитию как писателей, так и читателей. Проблемы словесности подвергнуты анализу в зарисовках «Апология литераторов, Литературные ссоры, Изящная словесность». Последняя, 357 «картина», завершает собой труд Мерсье и написана как «Ответ газете «Курье де л'Ероп»». Сопоставив все похвалы и критические замечания, автор обращается к своему читателю со словами: «Хочешь расплатиться со мной, чтобы я был вознагражден за все свои бессонные ночи? Дай от своего избытка первому страждущему, первому несчастному, которого встретишь. Дай моему соотечественнику в память обо мне».

Р. М. Кирсанова

2440 год (L'an 2440)

Утопический роман (1770)

Роман начинается посвящением году две тысячи четыреста сороковому. В предуведомлении автор сообщает, что его цель — всеобщее благоденствие.

Герой (он же автор) романа, утомленный долгой беседой со стариком англичанином, который резко осуждает французские нравы и порядки, засыпает и просыпается у себя дома в Париже через 672 г. — в двадцать пятом веке. Так как одежда его оказывается нелепой, он одевается в лавке подержанного платья, куда его приводит встреченный на улице прохожий.

Герой удивляется почти полному отсутствию карет, которые, по словам его спутника, предназначены только для больных людей или особо важных персон. Человеку, прославившемуся в каком-либо искусстве, жалуется шапка с его именем, что дает тому право на всеобщее уважение граждан и возможность свободно посещать государя.

Город поражает чистотой и изяществом оформления общественных мест и зданий, украшенных террасами и вьющимися растениями. Врачи теперь принадлежат к наиболее уважаемой категории граждан, а благоденствие достигло такой степени, что отсутствуют, за ненадобностью, приюты для бедных и смирительные дома. Вместе с тем человек, написавший книгу, проповедующую «опасные принципы», должен носить маску, пока не искупит своей вины, причем исправление его не принудительно и заключается в нравоучительных беседах. Каждый гражданин записывает свои мысли, и к концу жизни составляет из них книгу, которую зачитывают у него на могиле.

Детей обучают на французском языке, хотя сохранился «Коллеж четырех наций», в котором изучают итальянский, английский, немецкий и испанский языки. В печально знаменитой когда-то своими «бесплодными» диспутами Сорбонне занимаются исследованием человеческих трупов, с целью отыскания средств уменьшения телесных страданий человека. Универсальным лечебным средством считаются ароматические растения, обладающие способностью «разжижать сгустившуюся кровь»; излечиваются воспаление легких, чахотка, водянка и многие ранее неизлечимые болезни. К новейшим принципам предупреждения болезней относятся прививки.

Все книги по богословию и юриспруденции хранятся теперь в подвалах библиотек, и, в случае опасности войны с соседними народами, противнику засылаются эти опасные книги. Вместе с тем адвокаты сохранены, а преступившие закон либо гласно содержатся в тюрьме, либо изгоняются из страны.

Беседа прерывается частыми ударами колокола, оповещающего о редчайшем событии — казни за убийство. Законопослушание воспитывается рано: в четырнадцать лет каждый обязан собственноручно переписать законы страны и принять присягу, возобновляемую через каждые десять лет. И все-таки иногда для назидания смертная казнь производится: на площади перед Дворцом правосудия преступника подводят к клетке с телом убитого. Председатель Сената зачитывает приговор суда, раскаивающийся преступник, окруженный священниками, выслушивает речь Прелата, после чего приносят скрепленный подписью Государя смертный приговор. У той же клетки преступника расстреливают, что считается окончательным искуплением вины и имя его вновь вписывается в списки граждан.

Служители церкви в государстве являют образец добродетели, их главная миссия — утешение страждущих, предотвращение кровопролития. В храме почти все привычно для нашего героя, но отсутствует живопись и скульптура, алтарь лишен украшений, стеклянный купол открывает вид на небо, а молитвой служит поэтическое послание, идущее от самого сердца. В обряде причащения юноша в телескоп разглядывает небесные тела, затем в микроскоп ему показывают мир, еще более дивный, убеждая тем самым в мудрости Творца.

Путешествуя по городу, спутники осматривают площадь с символическими фигурами: коленопреклоненной Франции; Англии, протягивающей руки к Философии; поникнувшей головой Германии; Испании, из мрамора с кровавыми прожилками — что должно было изображать раскаяние в неправедных делах в прошлом.

Приближалось время обеда, и спутники оказываются в доме, украшенном гербом и щитом. Выяснилось, что в домах знати принято накрывать три стола: для семьи, чужестранцев и бедняков. После обеда герой отправляется смотреть музыкальную трагедию о жизни и смерти тулузского торговца Каласа, колесованного за желание перейти в католичество. Сопровождающий рассказывает о преодолении предрассудков в отношении актеров: например, Прелат недавно просил Государя пожаловать вышитую шапку одному выдающемуся актеру.

Герою видится сон с фантастическими видениями, которые меняют течение переживаемых событий — он оказывается один без провожатого в королевской библиотеке, которая вместо огромных когда-то комнат уметается в небольшом помещении. Библиотекарь рассказывает об изменившемся отношении к книге: все легкомысленные или опасные книги были сложены в огромную пирамиду и сожжены. Однако предварительно из сожженных книг была извлечена главная суть их и изложена в небольших книжицах в 1/12 долю листа, которые и составляют нынешнюю библиотеку. Оказавшийся в библиотеке писатель характеризует нынешних сочинителей как самых почитаемых граждан — столпов морали и добродетели.

Проследовав в Академию, спутники оказываются в простом здании с местами для академистов, украшенных флажками с перечислением заслуг каждого. Один из присутствующих академиков обращается с пламенной речью с осуждением порядков старой Академии XVIII в. Герой не оспаривает правоты оратора, но призывает не судить строго прошедшие времена.

Далее герой посещает Королевскую коллекцию, в которой рассматривает мраморные статуи с надписями «Изобретателю пилы», «Изобретателю бойницы, ворота, блока» и т. д.; перед ним проходят редкие растения, минералы; целые залы посвящены оптическим эффектам; залы акустики, где молодых воинственных наследников престола отучают от агрессии, оглушая звуками сражений.

Неподалеку от коллекции располагается академия Живописи, включающая в себя ряд других академий: рисования, живописи, скульптуры, практической геометрии. Стены академии украшены работами величайших мастеров, в основном на нравоучительные темы, без кровавых битв и любострастных утех мифологических богов. В аллегорической форме передано своеобразие народов: завистливость и мстительность итальянца, горделивая устремленность вперед англичанина, презрение к стихиям немца, рыцарственность и возвышенность француза. Художники теперь находятся на содержании у государства, скульпторы не лепят толстосумов и королевских прислужников, увековечивают лишь великие деяния. Широкое распространение получила гравюра, которая учит граждан добродетели и героизму.

Герой возвращается в центр города, где с толпой граждан беспрепятственно попадает в тронный зал. По обе стороны трона располагаются мраморные доски с выгравированными на них законами, обозначающими пределы королевской власти, с одной стороны, и обязанности подданных — с другой. Государь в синем плаще выслушивает отчеты министров, и если находится хоть один недовольный, даже самого низкого происхождения, то он немедленно выслушивает публично.

Восхищенный увиденным, герой просит у присутствующих разъяснить ему форму правления, принятую в государстве: власть короля ограничена, законодательная власть принадлежит Собранию народных представителей, исполнительная — сенату, король же следит за соблюдением законов, единолично решая лишь вопросы непредвиденные и особо сложные. Так «благоденствие государства сочетается с благоденствием частных лиц». Наследник престола проходит длинный путь воспитания и только в двадцать лет король объявляет его своим сыном. В двадцать два года он может взойти на престол, а в семьдесят лет слагает с себя «власть». Женой его может быть только гражданка своей страны.

Женщины страны целомудренны и скромны, они «не румянятся, не нюхают табак, не пьют ликеры».

Чтобы объяснить суть налоговой системы, героя ведут к перекрестку улиц и показывают два сундука с надписями «Налог королю» и «Добровольные взносы», в которые граждане «с довольным видом» вкладывают запечатанные пакеты с серебряными монетами. По наполнении сундуки взвешиваются и передаются «Контролеру финансов».

В стране изгнаны из употребления «табак, кофе и чай», существует только внутренняя торговля, главным образом продуктами земледелия. Торговля с заграницей запрещена, а суда используются для астрономических наблюдений.

К вечеру спутник героя предлагает отужинать в доме одного из своих приятелей. Хозяин встречает гостей просто и естественно. Ужин начинается с благословения блюд, стоящих на столе, который сервирован без всякой роскоши. Пища проста — в основном овощи и фрукты, ликеры «запрещены так же строго, как и мышьяк», слуги сидят за тем же столом, а каждый накладывает себе пищу сам.

Вернувшись в гостиную, герой набрасывается на газеты, из которых следует, что мир превратился в сообщество свободных государств. Дух философии и просвещения распространился повсюду: в Пекине поставлена на французском языке трагедия Корнеля «Цинна», в Константинополе — вольтеровский «Магомет»; в ранее закрытой Японии переведен трактат «О преступлениях и наказаниях». В бывших колониях на американском континенте созданы две мощных империи — Северная и Южная Америка, восстановлены в правах индейцы, возрождена их древняя культура. В Марокко ведутся астрономические наблюдения, на папуасской земле не осталось ни одного обездоленного и т. д. В Европе также коренные сдвиги: в России государь не называет себя самодержцем; нравственное воздействие Рима ощущает «китаец, японец, житель Суринама, Камчатки»; Шотландия и Ирландия хотят составлять с Англией единое целое. Франция, хоть и не идеальное государство, но далеко обогнала другие страны в прогрессивном движении.

В газетах отсутствовали светские новости, и герой, желая узнать судьбу Версаля, предпринимает поездку к прежнему дворцу. На его месте он застает одни развалины, где от присутствующего там старца получает разъяснения: дворец рухнул под тяжестью строящихся друг на друге зданий. На их возведение ушли все средства королевства, и гордыня была наказана. Этим старцем оказывается король Людовик XIV.

В этот момент одна из гнездящихся в развалинах змей кусает героя в шею и он просыпается.

P. М. Кирсанова

Эжени де Франваль

(Eugénie de Franval)

Новелла (1788, опубл. 1800)

«Подвигнуть человека к исправлению нравов, указав ему надлежащий путь», — причина, побудившая автора создать эту горестную повесть. Богатый и знатный Франваль, развращенный полученным воспитанием и «новомодными веяниями», женится на очаровательной мадемуазели де Фарней. Жена боготворит мужа, он же «поразительно хладнокровен» к ней. Тем не менее через год у них рождается дочь, названная Франвалем Эжени — «одновременно мерзейшее и прекраснейшее творение природы».

Едва дитя появилось на свет, Франваль начинает осуществлять свой гнусный замысел. Он разлучает младенца с матерью и отдает на воспитание верным ему женщинам. В семь лет он нанимает дочери учителей и начинает обучать ее самым разнообразным наукам и тренирует ее тело. Эжени живет, подчиняясь продуманному Франвалем распорядку, ест только выбранные им блюда, общается только с ним. Матери и бабушке крайне редко дозволяется видеть девочку. Несмотря на робкие протесты матери, Франваль запрещает давать дочери основы религиозного воспитания. Напротив, он исподволь внушает девушке свои собственные циничные взгляды на религию и мораль и в конце концов полностью подчиняет себе ее мысли и волю. Четырнадцатилетняя Эжени любит только своего «друга», своего «брата», как Франваль велит ей называть себя, и ненавидит мать, видя в ней лишь препятствие, стоящее между нею и отцом.

И вот Франваль осуществляет свой гнусный замысел — при полном согласии Эжени делает ее своей любовницей. Его система воспитания дает свои плоды: Эжени с «неутомимым пылом» предается любви с собственным отцом. Каждую ночь любовники предаются преступной страсти, но действуют так ловко, что прекрасная госпожа де Франваль ни о чем не догадывается и по-прежнему всеми силами старается угодить мужу; Франваль же обходится с ней все хуже и хуже.

Красавица Эжени начинает привлекать поклонников, и вот уже некий достойный молодой человек просит ее руки. Госпожа де Франваль передает его предложение дочери, но та отказывается и отсылает мать к отцу за разъяснениями. Услышав из уст жены предложение выдать дочь замуж, Франваль приходит в ярость и под угрозой полной разлуки с дочерью запрещает жене даже думать о браке Эжени. Огорченная госпожа де Франваль рассказывает обо всем матери, и та, будучи более опытной в житейских делах, начинает подозревать недоброе и сама отправляется к зятю. Но она получает тот же ответ.

Тем временем Франваль убеждает дочь, что ее мать хочет их разлучить, и вместе с Эжени они решают подыскать госпоже де Фарней любовника, чтобы отвлечь от себя ее внимание. Их просьбу готов выполнить некто Вальмон, приятель Франваля, не обладающий «нравственными предрассудками». Желая склонить к любви госпожу де Франваль, Вальмон рассказывает ей, что муж изменяет ей с Эжени. Не поверив его словам, госпожа де Франваль выгоняет Вальмона, однако в душе ее посеяны зерна сомнения. Подкупив служанку Эжени, госпожа де Франваль в ближайшую ночь убеждается в правдивости слов Вальмона. Она умоляет дочь и мужа одуматься, но Франваль, равнодушный к ее мольбам, сбрасывает ее с лестницы.

Госпожа де Франваль тяжело заболевает, и мать ее посылает к Франвалю своего исповедника Клервиля, дабы тот усовестил зятя. Клервиль цели не достигает, а злопамятный Франваль приказывает своим слугам схватить священника и заточить его в одном из своих уединенных замков. Затем, решив непременно скомпрометировать жену, Франваль вновь обращается за содействием к Вальмону. Тот за свою услугу просит показать ему обнаженную Эжени. Увидев юную красавицу в соответствующем виде, Вальмон влюбляется в нее и вместо того, чтобы соблазнять госпожу де Франваль, признается ей в своей любви к Эжени. Желая разорвать преступную связь Эжени с отцом, Вальмон предлагает похитить девушку и жениться на ней.

С согласия госпожи де Франваль Вальмон увозит Эжени, но Франваль догоняет их и убивает Вальмона. Затем, дабы избежать кары правосудия, Франваль бежит в один из своих удаленных замков и берет с собой жену и дочь. Узнав, что Эжени была похищена с ведома его жены, он решает отомстить госпоже де Франваль и поручает дочери отравить мать. Сам же он вынужден бежать за границу, ибо ему вынесен смертный приговор. По дороге на Франваля нападают разбойники и отбирают у него все, что он имел. Израненный и измученный Франваль встречает Клервиля: достойному священнику удалось выбраться из застенков негодяя. Однако, исполненный христианского смирения, Клервиль готов помочь своему мучителю. По дороге Франваль и Клервиль встречают мрачную процессию — хоронят госпожу де Франваль и Эжени. Отравив мать, Эжени внезапно почувствовала столь жгучее раскаяние, что в одночасье умерла возле хладного тела матери. Бросившись на гроб жены, Франваль закалывает себя кинжалом. Таково преступление и «ужасные плоды его»…

Е. В. Морозова

Флорвиль и Курваль, или Неотвратимость судьбы

(Florville et Courval ou le Fatalisme)

Новелла (1800)

Произведением этим автор желает убедить читателя, что «только во тьме могилы человек в состоянии обрести покой», ибо «неуемность страстей» и «неотвратимость судьбы» «никогда не дадут ему покоя на земле».

Курваль, состоятельный господин лет пятидесяти, решает жениться во второй раз. Первая жена покинула его, дабы предаться разврату, сын последовал примеру матери, а дочь умерла еще во младенчестве. Друзья знакомят Курваля с мадемуазель де Флорвиль, девицей тридцати шести лет, ведущей безупречный образ жизни. Правда, Флорвиль никогда не знала своих родителей, и никому не известно, кто они. В ранней юности у нее была любовная связь, от которой родился ребенок, но младенец потом куда-то делся. Однако подобные сведения не смущают Курваля, и, познакомившись с девицей, он тотчас делает ей предложение. Но Флорвиль требует, чтобы Курваль прежде выслушал ее историю и только потом добивался ее руки.

Флорвиль, которую все считают родственницей почтенного господина де Сен-Пра, была младенцем подкинута ему под дверь, и он воспитал ее как родное дитя. Когда Флорвиль минуло шестнадцать лет, господин де Сен-Пра, дабы не нарушать приличий, отослал девушку в провинцию к сестре, чтобы та присмотрела за ней. С одобрения сестры Сен-Пра, особы весьма вольных нравов, Флорвиль принимала ухаживания молодого офицера Сенваля. Пылкий Сенваль был хорош собой, Флорвиль влюбилась в него и в конце концов вручила ему цвет своей юности. Через некоторое время у нее родился сын, и она надеялась, что возлюбленный женится на ней. Но тот забрал ребенка и исчез. Безутешная Флорвиль возвратилась в Париж к Сен-Пра и призналась ему во всем. Снисходительный Сен-Пра, пожурив девушку, отправил ее к своей — на этот раз благочестивой — родственнице госпоже де Леренс Но и тут Флорвиль подстерегала опасность. По просьбе подруги госпожа де Леренс ввела в дом юного Сент-Анжа, чтобы «добродетельные примеры способствовали бы формированию души его». Сент-Анж влюбился в Флорвиль, хотя та и не отвечала ему взаимностью. Он преследовал ее повсюду и однажды ночью, ворвавшись к ней в спальню, насильно овладел ею. Вырвавшись из его объятий, разгневанная Флорвиль ударила его ножницами для рукоделия. Удар пришелся в сердце, и Сент-Анж тут же умер.

Госпожа де Леренс уладила печальные последствия дела. Флорвиль уехала в Париж к Сен-Пра. В придорожной гостинице она стала свидетельницей убийства, и на основании ее показаний женщина преклонных лет, зарезавшая свою товарку, отправилась на эшафот. В Париже, следуя желанию Флорвиль, Сен-Пра помог ей поселиться при святой обители, где она живет и теперь, проводя дни в благочестивых занятиях и молитвах.

Выслушав исповедь Флорвиль, Курваль продолжает настаивать на их браке, ибо, по его мнению, Флорвиль не виновна в своих несчастьях.

И вот Флорвиль становится женой Курваля, они уже ждут наследника, как вдруг появляется блудный сын Курваля от его первой жены и рассказывает историю своих злоключений.

Покинув отца, он вступил в полк и вскоре дослужился до офицера. В провинциальном городке он соблазнил некую благородную девицу, и она родила от него ребенка. По малодушию он бросил девицу и бежал в Италию, увезя с собой сына. Когда сын его вырос, он для совершенствования его воспитания отправил его во Францию, где тот влюбился в очаровательную девушку. Пожелав «взять силой то, в чем ему было отказано» той добродетельной особой, сын его получил удар в грудь, ставший для него роковым. В отчаянии от гибели сына он отправился путешествовать. В дороге он встретил преступницу, приговоренную к смерти, и узнал в ней свою мать. Он добился свидания с ней, и мать рассказала ему, что осуждена на основании показаний некой благородной молодой особы, бывшей единственной свидетельницей ее преступления. В довершение мать раскрыла ему тайну: оказывается, у него есть сестра. Когда та родилась, мать, желая, чтобы наследство целиком досталось сыну, обманула мужа, сказав, что девочка умерла, а на самом деле подкинула ее некоему господину де Сен-Пра…

При этих словах бедная Флорвиль встает и в ужасе взывает к сыну Курваля: «Узнаешь ли ты меня, Сенваль, узнаешь во мне единовременно сестру свою, девушку, соблазненную тобой, убийцу сына твоего, супругу твоего отца и омерзительную тварь, приведшую мать твою на эшафот…» И бросившись к пистолету Сенваля, она хватает его, стреляет в себя и падает, обливаясь кровью.

После гибели Флорвиль господин де Курваль тяжело заболевает, однако заботы сына возвращают его к жизни. «Но оба они, после стольких жестоких ударов судьбы», решают удалиться в монастырь.

Е. В. Морозова

Жюстина, или Несчастная судьба добродетели

(Justine ou les Malheurs de la vertu)

Роман (1791)

«Люди, неискушенные в подвиге добродетели, могут посчитать для себя выигрышным предаться пороку, вместо того чтобы оказывать ему сопротивление». Поэтому «необходимо представить силу примеров несчастной добродетели», способной привести к добру «испорченную душу, если в той сохраняются, по крайней мере, какие-либо добрые начала». Таковыми стремлениями руководствуется автор романа, в мрачной гротескной форме живописуя современные ему нравы.

Судьба подвергает сестер Жюстину и Жюльетту суровому испытанию: умирают родители, и девушки оказываются на улице без средств к существованию. Красавица Жюльетта вступает на стезю разврата и быстро превращает последний в источник дохода, а столь же очаровательная сестра ее во что бы то ни стало хочет остаться добродетельной. Через несколько лет Жюльетта, погрязнув в пороке и запятнав себя множеством преступлений, среди которых убийства мужа, незаконных детей и любовников, добивается всего, чего желала: она — графиня де Лорзанж, богатая вдова, у нее есть любовник, почтенный господин де Корвиль, живущий с ней, как с законной супругой.

Однажды, путешествуя вместе с де Корвилем, на постоялом дворе Жюльетта встречает девушку, которую везут в Париж для вынесения ей смертного приговора: девица обвиняется в убийстве, воровстве и поджоге. Нежное и печальное лицо красавицы пробуждает в душе графини неведомое ей доселе сострадание, с дозволения жандармов она привечает девушку и просит ее рассказать свою историю. Девушка соглашается, однако отказывается раскрыть свое происхождение. Впрочем, читатель наверняка догадался, что перед ним — несчастная Жюстина, так что в дальнейшем мы будем называть девицу ее настоящим именем.

Оказавшись за воротами монастыря одна и без денег, Жюстина решает наняться в прислуги, но вскоре с ужасом убеждается, что получить место можно только поступившись своей добродетелью. Наконец ее берет в услужение богатый ростовщик. Он подвергает испытанию порядочность Жюстины — заставляет ее обокрасть богатого соседа. Когда же она отказывается, он обвиняет ее в краже, и девушку сажают в тюрьму. Там она знакомится с авантюристкой Дюбуа и вместе с ней бежит из заточения.

Разбойница Дюбуа заставляет Жюстину вступить в банду, а когда та отказывается, отдает ее на поругание разбойникам. Каждодневно терпя моральные и физические мучения, Жюстина остается в шайке, но всеми силами пытается сохранить свою девственность. Однажды разбойники захватывают в плен некоего Сент-Флорента; Жюстина из человеколюбия помогает пленнику совершить побег и сама бежит вместе с ним. Но Сент-Флорент оказывается негодяем: он оглушает Жюстину, в бессознательном состоянии насилует ее и бросает в лесу на произвол судьбы.

Истерзанная Жюстина нечаянно становится свидетельницей противоестественной связи графа де Бриссака с его лакеем. Обнаружив девушку, граф сначала запугивает ее до полусмерти, но потом меняет гнев на милость и устраивает ее горничной к своей тетке. Несмотря на очаровательную внешность, в душе господина де Бриссака обитают всевозможные пороки. Стремясь внушить Жюстине принципы своей извращенной морали, он приказывает ей отравить тетушку. Перепуганная Жюстина рассказывает все госпоже де Бриссак. Старушка возмущена, а граф, поняв, что его предали, выманивает Жюстину из дома, срывает с нее одежды, травит собаками, а потом отпускает на все четыре стороны.

Кое-как Жюстина добирается до ближайшего городка, находит врача, и тот исцеляет ее раны. Так как у Жюстины кончаются деньги, она отваживается написать графу де Бриссаку, дабы тот вернул причитающееся ей жалованье. В ответ граф сообщает, что тетушка его скончалась от яда, отравительницей считают Жюстину и полиция разыскивает ее, так что в ее интересах скрыться где-нибудь в укромном месте и более его не беспокоить. Расстроенная Жюстина доверяется доктору Родену, и тот предлагает ей место служанки у себя в доме. Девушка соглашается.

Помимо врачевания Роден содержит школу, где совместно обучаются мальчики и девочки, все как на подбор очаровательные. Не в силах понять, в чем тут дело, Жюстина принимается расспрашивать дочь доктора Розалию, с которой она успела подружиться. С ужасом Жюстина узнает, что доктор предается разврату как с учениками, так и с собственной дочерью. Розалия отводит Жюстину в потайную комнату, откуда та наблюдает чудовищные оргии, устраиваемые Роденом с подвластными ему жертвами. Тем не менее Жюстина по просьбе Розалии остается в доме доктора и начинает наставлять подругу в христианской вере. Неожиданно Розалия исчезает. Подозревая ее отца в очередной чудовищной проделке, Жюстина обыскивает дом и находит свою подругу запертой в потайном чулане: Роден решил умертвить дочь, произведя над ней некую хирургическую операцию. Жюстина устраивает Розалии побег, но сама попадает в руки доктора; Роден ставит ей на спину клеймо и отпускает. Жюстина в ужасе — ей и так вынесен приговор, а теперь еще и клеймо… Она решает бежать на юг, подальше от столицы.

Жюстина выходит к монастырю, где хранится чудотворная статуя Святой Девы, и решает пойти помолиться. В обители ее встречает настоятель дон Северино. Благородная внешность и приятный голос настоятеля внушают доверие, и девушка чистосердечно рассказывает ему о своих злоключениях. Убедившись, что у Жюстины нет ни родных, ни друзей, монах меняет тон, грубо хватает ее и тащит в глубь монастыря: за фасадом святой обители скрывается гнездо разврата и порока. Четверо отшельников во главе с настоятелем залучают к себе девиц, чье исчезновение не влечет за собой никаких последствий, заставляют их участвовать в оргиях и предаваться самому разнузданному разврату, удовлетворяя извращенное сладострастие святой братии. В зависимости от возраста девушек делят на четыре разряда, у каждого разряда свой цвет одежд, свой распорядок дня, свои занятия, свои наставницы. Крайняя осторожность святых отцов и их высокое положение делают их неуязвимыми. Женщин, наскучивших монахам, отпускают на свободу, но, судя по некоторым намекам, свобода эта означает смерть. Бежать из обители невозможно — на окнах толстые решетки, вокруг рвы и несколько рядов колючей живой изгороди. Тем не менее истерзанная Жюстина, едва не испустившая дух под розгами развратников, решается бежать. Случайно найденным напильником она перепиливает оконную решетку, продирается сквозь колючие кусты, скатывается в ров, наполненный трупами, и в ужасе бежит в лес Там она опускается на колени и возносит хвалы Господу. Но тут двое незнакомцев хватают ее, накидывают на голову мешок и куда-то волокут.

Жюстину приводят в замок графа де Жернанда, престарелого развратника огромного роста, приходящего в возбуждение только при виде крови. Жюстине предстоит прислуживать его четвертой жене, угасающей от постоянных кровопусканий. Добросердечная девушка соглашается помочь своей несчастной госпоже — передать письмо ее матери. Но увы! Спустившись по веревке из окна замка, она попадает прямо в объятия хозяина! Теперь Жюстину ждет наказание — медленная смерть от потери крови. Внезапно раздается крик: «Госпожа при смерти!", и Жюстина, воспользовавшись суматохой, бежит прочь из замка. Вырвавшись из лап страшного графа, она добирается до Лиона и решает заночевать в гостинице. Там ее встречает Сент-Флорент; он предлагает ей стать при нем сводней, которая обязана поставлять ему по две девственницы в день. Жюстина отказывается и спешно покидает город. По дороге она хочет подать милостыню нищенке, но та бьет ее, вырывает кошелек и убегает. Взывая к Господу, Жюстина идет дальше. Встретив раненого мужчину, она оказывает ему помощь. Придя в сознание, господин Ролан приглашает ее к себе в замок, обещая место горничной. Жюстина верит, и они вместе пускаются в путь. Едва приблизившись к мрачному уединенному жилищу Ролана, девушка понимает, что ее опять обманули. Ролан — главарь банды фальшивомонетчиков; сначала он заставляет несчастную Жюстину крутить тяжелый ворот, а потом швыряет в подземелье, где терзает ее, дабы удовлетворить свое вожделение. Бедняжку кладут в гроб, подвешивают, избивают, бросают на горы трупов…

Неожиданно приезжают жандармы; они арестовывают Ролана и везут на суд в Гренобль. Благородный судья верит в невиновность Жюстины и отпускает ее. Девушка покидает город. Ночью в гостинице, где она остановилась, случается пожар, и Жюстина попадает в тюрьму по обвинению в поджоге. Несчастная обращается за помощью к Сент-Флоренту, тот похищает ее из темницы, но лишь затем, чтобы помучать и надругаться над ней. Утром Сент-Флорент возвращает девушку в тюрьму, где ей выносится смертный приговор.

Выслушав рассказ несчастной, графиня де Лорзанж узнает Жюстину, и сестры с рыданием падают друг другу в объятия.

Господин де Корвиль добивается освобождения и оправдания девушки; госпожа де Лорзанж увозит ее к себе в поместье, где Жюстина наконец сможет зажить спокойно и счастливо. Но судьба распоряжается иначе: в окно замка влетает молния и убивает Жюстину. Сестра ее Жюльетта раскаивается в прошлых своих грехах и уходит в монастырь. Нам же остается только проливать слезы над несчастной судьбой добродетели.

Е. В. Морозова

Опасные связи

(Les liaisons dangereuses)

Роман(1782)

События, описанные в письмах, составляющих канву повествования, укладываются в небольшой промежуток времени: август — декабрь 17… г. Но за столь непродолжительный срок из переписки главных героев мы постигаем их жизненную философию.

Довольно длительные отношения связывают де Вальмона, главного героя, с его корреспонденткой, госпожой де Мертей. Она остроумна, очаровательна и в общении с противоположным полом не менее опытна, чем он. Итак, в начале повествования из письма маркизы де Мертей из Парижа, адресованного виконту де Вальмону, проживающему летом в замке у тетушки де Розмонд, мы узнаем о задуманной ею коварной интриге. Маркиза, желая отомстить бросившему ее любовнику, графу Жеркуру, предлагает Вальмону соблазнить будущую невесту графа, пятнадцатилетнюю Сесилию Воланж, воспитанницу монастыря, доход которой составляет шестьдесят тысяч ливров. Но виконт отвечает отказом на это заманчивое предложение, так как увлечен президентшей де Турвель и не намерен останавливаться на полпути, поскольку эта дама, добродетельная супруга, гораздо более притягательна для Вальмона и победа над ней принесет ему несравненно больше удовольствия, чем соблазнение пансионерки.

Госпожа де Турвель, скромная и благочестивая, наслышанная о бесчисленных романах Вальмона, с самого начала принимает ухаживания светского льва с опасением и недоверием. Но хитрому женолюбу все же удается расположить к себе недотрогу. Обнаружив, что слуга президентши по просьбе своей госпожи следит за ним, он использует это в своих интересах. Выбрав подходящий момент, на глазах у изумленной толпы, среди которой, конечно же, оказывается и слуга, виконт спасает от разорения семью бедняка, щедро одаривая ее крупной суммой денег. Потрясенный слуга докладывает об увиденном госпоже, и расчет Вальмона оказывается верным, так как в тот же вечер де Турвель одаривает виконта нежным взглядом, оценив его доброту, но тем не менее недоумевая: каким образом в нем уживаются распутство и благородство.

Виконт продолжает наступление и забрасывает госпожу де Турвель письмами, преисполненными нежностью и любовью, при этом с удовольствием пересказывая их содержание маркизе де Мертей, которая крайне недовольна этим его увлечением и настойчиво советует оставить сию сумасбродную затею. Но Вальмон уже увлечен погоней за тем опьянением, которое снисходит на человека, когда во всем мире остаются только двое — он и его любовь. Это состояние, естественно, не может длиться вечно, но когда оно наступает, оно ни с чем не сравнимо. Вальмон стремится именно к этим ощущениям — он бабник, он распутник, на его счету много побед, но лишь потому, что он мечтает испытать более глубокие чувства. Начиная волочиться за не в меру стыдливой супругой судьи, «божественной святошей» госпожой де Турвель, виконт не предполагает, что, по иронии судьбы, это именно та женщина, которую он искал всю жизнь.

Меж тем мы узнаем историю молодых влюбленных, Сесилии Воланж и кавалера Дансени, которые оказались вовлеченными в интриги Вальмона и Мертей. Дансени, учитель музыки, дающий Сесилии уроки пения, влюбляется в девушку и не без основания надеется на взаимность. За воспитанием чувств двух молодых людей с интересом наблюдает маркиза де Мертей. Сесилия очарована этой женщиной и в откровенных беседах поверяет ей все свои тайны, проявляя первые порывы неопытного сердца. Маркиза заинтересована в том, чтобы брак Сесилии и графа де Жеркура не состоялся, поэтому она всячески поощряет это внезапно вспыхнувшее чувство. Именно маркиза устраивает молодым свидания наедине, выпроваживая госпожу Воланж из дома под разными благовидными предлогами. Но ловкая сводница недовольна медлительностью Дансени, она ждет от него более решительных действий, поэтому обращается к Вальмону с просьбой заняться неопытным красавцем и преподать ему науку любви.

В одном из писем госпожа де Мертей излагает свою историю и свои жизненные правила. Великолепная де Мертей — женщина, которая смогла завоевать себе место в высшем свете французской монархии благодаря своей внешности, дерзости и остроумию. С юных лет она внимательно прислушивается ко всему, что от нее желают утаить. Это любопытство научило маркизу искусству притворства, и истинный образ ее мыслей стал лишь ее тайной, людям же показывалось только то, что было выгодно. После смерти мужа вдова на год уезжает в деревню, а по окончании траура возвращается в столицу. Прежде всего она заботится о том, чтобы прослыть непобедимой, но достигает этого весьма оригинальным способом. Обманщица принимает ухаживания только тех мужчин, которые ей безразличны, поэтому оказать сопротивление неудачливым поклонникам не стоит ей никакого труда; многочисленным любовникам же, перед которыми маркиза притворяется скромницей, она запрещает проявлять к ней внимание на людях, поэтому в обществе у нее репутация женщины недоступной и благочестивой.

Г-жа де Мертей признается в письме к Вальмону, что он был единственным из ее увлечений, которое на миг приобрело над нею власть, но в данный момент она вступает в игру с де Преваном, человеком, прилюдно заявившим о своем намерении покорить «гордячку». Расправа с наглецом последовала незамедлительно. Через несколько дней маркиза, с удовольствием смакуя подробности и торжествуя победу, описывает Вальмону это приключение. Искусительница благосклонно принимает ухаживания Превана и обнадеживает его, приглашая к себе на званый ужин. После карточной игры все гости расходятся по домам, Преван же, по договоренности с маркизой, прячется на потайной лестнице, и в полночь проникает к ней в будуар. Как только он оказывается в объятиях прелестницы, она изо всех сил начинает звонить, призывая в свидетели слуг. После этого скандала Преван уволен из части, в которой служит, и лишен офицерского звания, а маркиза не позволяет, таким образом, усомниться в своем благочестии.

Вальмон тем временем, желая проверить, какое впечатление произведет на г-жу де Турвель его отъезд, покидает на время замок. Он продолжает пылко объясняться в любви, и де Турвель, огорченная отъездом виконта, понимает, что влюблена. Она, напуганная своими чувствами, пытается побороть их, но это оказывается ей не под силу. Как только Вальмон замечает перемену в своей нежной святоше, он тут же проявляет интерес к юной Воланж, обращая внимание на то, что она очень хорошенькая и влюбиться в нее, подобно Дансени, было бы глупостью, но не поразвлечься с ней не менее глупо. К тому же малютка нуждается в утешении. Маркиза де Мертей, раздосадованная медлительностью Дансени, находит способ растормошить его. Она считает, что ему нужны препятствия в любви, ибо счастье усыпляет его. Поэтому она рассказывает г-же Воланж о переписке ее дочери с Дансени и об опасной связи между ними. Разгневанная мать отправляет Сесилию из Парижа в замок, а молодые люди подозревают в предательстве служанку. Маркиза просит де Вальмона стать посредником между влюбленными и их советчиком. Вскоре Вальмон завоевывает доверие неискушенной Сесилии, убедив ее в своей преданности и дружбе. В письме к маркизе наш герой-любовник описывает свою очередную победу. Ему не приходится придумывать никаких способов обольщения Сесилии, он проникает ночью в спальню девушки и не получает отпора. Более того, вскоре маркиза в ответ расписывает Вальмону, как хорош пылкий любовник Дансени. Итак, юные влюбленные получают первые чувственные уроки в постелях наших главных героев, проявляя свою истинную невинность с ее любопытством и стыдливостью.

В одном из писем Вальмон жалуется маркизе на госпожу де Турвель. Он был уверен, что та всецело в его власти, но ее неожиданный отъезд, который виконт расценивает как побег, спутал все его карты. Он в недоумении: какой рок привязывает его к этой женщине, ведь есть сотни других, жаждущих его внимания, но нет теперь ни счастья, ни покоя, и перед ним одна цель — обладать г-жой де Турвель, которую он так же пылко ненавидит, как и любит. Оказавшись дома у прекрасной затворницы (со дня своего возвращения в Париж она никого не принимает), виконт покоряет эту недотрогу. Он на верху блаженства. Клятвы в вечной любви, слезы счастья — все это описано в письме к маркизе, которой он напоминает о пари (если ему удастся соблазнить де Турвель, то маркиза подарит ему ночь любви) и уже с упоением ждет обещанного вознаграждения. Три месяца он добивался г-жи де Турвель, но, если ею занят был его ум, значит ли это, что сердце тоже порабощено? Сам Вальмон уклоняется от ответа, он пугается истинного чувства и бросает свою возлюбленную. Этим он наносит ей смертельную рану, и она скрывается в монастыре, где спустя две недели умирает от горя.

Вальмон же, узнав от горничной, что госпожа отправилась в монастырь, вновь обращается к маркизе с просьбой о встрече. Но Мертей проводит все свое время с Дансени и отказывается принимать Вальмона. Он оскорблен и объявляет своему бывшему другу войну.

Виконт отправляет Дансени письмо, в котором напоминает молодому человеку о существовании Сесилии, жаждущей внимания и любви и готовой встретиться с ним той же ночью, то есть Дансени должен сделать выбор между кокетством и любовью, между наслаждением и счастьем. Дансени, не предупредив маркизу о том, что их ночное свидание отменяется, встречается со своей юной возлюбленной. Маркиза приходит в ярость, получив при пробуждении записку от Вальмона: «Ну как вы находите утехи истекшей ночи?..» и придумывает способ жестоко отомстить ему. Она показывает записку Дансени и убеждает его вызвать виконта на дуэль. Вальмон погибает, но перед смертью он открывает Дансени глаза на маркизу де Мертей, показывая множество писем, свидетельствующих о регулярной переписке между ними. В них она рассказывает о себе, притом самым беззастенчивым образом, скандальные истории. Дансени не делает из этого тайны. Поэтому вскоре маркизе приходится пережить жестокую сцену. В театре она оказывается одна в своей ложе, хотя всегда рядом с ней бывало много поклонников, после же спектакля, выйдя в фойе, она освистана присутствующими мужчинами; чаша ее унижения переполняется, когда господин де Преван, нигде не появлявшийся после своего приключения, входит в фойе, где все его радостно приветствуют. Нет сомнения, что ему в дальнейшем вернут и должность, и чин.

Маркиза, переболев оспой, оказывается ужасно обезображенной, и кто-то из ее знакомых произносит фразу, подхваченную всеми: «Болезнь вывернула ее наизнанку, и теперь ее душа у нее на лице». Она бежит в Голландию, прихватив с собой бриллианты на очень крупную сумму, которые подлежали возвращению в наследство ее мужа. Сесилия Воланж, узнав о смерти де Турвель и Вальмона и о позоре маркизы, уходит в монастырь и приносит обет послушницы. Дансени покидает Париж и отправляется на Мальту, где намерен навсегда остаться и жить вдали от света.

Н. Б. Виноградова