Все, в чем он нуждается

Глава 14

Ужин представлял собой роскошный парад блюд, которые я никогда не пробовала и даже не видела раньше. Я больше предпочитаю луковые кольца, чем великолепие высокой кухни. Но я была настолько потрясена зрелищем, звуками, запахами и вкусом, что полностью сдалась.

Если это звучит неприлично, то так оно и было в каком-то роде. С кулинарной точки зрения, по крайней мере.

Сначала подали клубничный суп, пряный и сладкий одновременно. Фуа-гра, которая определенно не самая любимая моя еда — но стружка трюфеля, разбросанная поверху, быстро стала моей любимой (по крайней мере, в течение следующих пятнадцати минут). Карпаччо из нежной рыбы, а затем гребешки, поданные на половине раковины гребешка. Трюфельный пирог с копченым беконом. Сырное суфле. Морское ушко и лук-порей в имбирном бульоне. Жареный лобстер с лимонником. Жареный сибас/морской окунь со шпинатом. Крошечная телячья отбивная под соусом песто. Три или четыре десерта, включая шоколадный мусс с компотом из яблок сорта Фуджи. (Я была на седьмом небе от счастья из-за шоколада).

Не только еда была великолепной, но и подача блюд была… как бы это сказать?…Фантастической. Некоторые блюда были покрыты сверху крошечными кусочками золотой фольги, как например ризотто из дикого риса. (Теперь я знаю, каковы на вкус деньги. И это не Гольдшлегер (итало-швейцарский коричный шнапс с сусальными хлопьями. Прим. пер.). Одно блюдо подали с небольшим тюком сена, в виде квадратика размером два с половиной сантиметра и перевязанного кусочками ткани, расположенного с краю тарелки. Поскольку, что же еще можно положить рядом с тарелкой необычной еды, покрытой золотой фольгой? Конечно же миниатюрный тюк с сеном.

Через какое-то время я перестала об этом задумываться и решила просто пробовать, как советовал Коннор.

Ой, и не забудьте про вино. Боже мой, вино. К каждому блюду подавали разное вино, грамм шестьдесят, не больше. Я не знаток вин, но обалдеть! Мой язык испытывал оргазм за оргазмом.

И все же, несмотря на кулинарный фейерверк, больше всего из того вечера я буду помнить наш разговор.

— Итак, скажи мне… — начала я примерно на смене третьего блюда.

— Что?

— Что это за загадочные дела, ради которых ты сюда приехал?

Коннор вздохнул.

— Давай не будем говорить о делах прямо сейчас.

— О чем тогда ты хочешь поговорить?

Он сделал глоток вина и задумался.

— О чем-нибудь личном.

— Мы говорили о личном в прошлый раз, когда обедали в ресторане.

— Я больше чем уверен, что мы еще не исчерпали эту тему.

— Ладно, умник…но в прошлый раз мы говорили обо мне. Думаю, самое время поговорить о тебе.

— Хм, — уклончиво произнес он.

Я подумала о его бывшей невесте, которая разбила ему сердце, но решила не касаться этого. В прошлый раз мое любопытство было встречено довольно прохладно.

Вместо этого, я довольствовалась вариацией на тему того, что он сказал мне.

— Что ж… кем пятилетний Коннор хотел стать, когда вырастет?

— Фьючерсным брокером, — совершенно серьезно ответил он, откусив кусочек гребешка.

Я засмеялась и чуть не подавилась вином.

— Какой пятилетний ребенок мечтает стать фьючерсным брокером?

— Я.

— Э-э… а кто такой фьючерсный брокер?

— Это тот, кто покупает и продает биржевые товары, такие как золото, сою или хлопок, и старается предсказать будущие изменения в цене, как повышение, так и понижение, в целях получения максимальной выгоды.

— Ты хотел покупать сою? — растерянно спрашиваю я.

— Не совсем. Я хотел делать ставки на рост или снижение цен на сою. Это похоже на торговлю акциями, когда ты пытаешься купить по низкой цене, а продать по высокой за относительно короткий отрезок времени.

— О, да. Каждый пятилетний малыш мечтает об этом.

Коннор улыбнулся.

— У моего отца работал сотрудник, который был особенно хорош в этом деле. Раджеш Сенгупта. Он был очень добр ко мне. Думаю, именно поэтому я хотел торговать фьючерсами. Я хотел быть похожим на него.

— Ох, как мило.

— Да. Мистер Радж… я давно о нем не вспоминал…

— А твой отец?

— Что мой отец?

— Он ведь был добр к тебе?

— Ха-ха, — засмеялся Коннор. — Нет, не совсем.

Я пристально посмотрела на него.

— Нисколечко?

— Он не особо хотел иметь дело с детьми. Или с теми, кто не мог заработать ему деньги.

— Но ведь ты спас ему жизнь в Мексике!

Я имела в виду тот случай несколько лет назад, когда Коннор вошел в логово похитителей и заплатил выкуп за своего отца, подвергаясь при этом риску самому быть похищенным или убитым.

— В то время мне было уже не пять лет, — заметил Коннор.

— Но… чем вы занимались, как семья?

— Ты имеешь в виду, когда я не находился в школе-интернате? Пару раз летали на Фиджи. И во Францию с Италией. Каждые рождественские каникулы катались на лыжах в Швейцарии.

— Похоже, было весело.

— Ну, да, но не по тем причинам, о которых думаешь ты. Обычно мои родители оставляли нас с няней и отправлялись на лыжные трассы с крутыми склонами. К тому времени, как я достаточно вырос, чтобы кататься там с ними, я уже был подростком и ни за что не хотел тусоваться с ними.

— Но… ты ведь проводил время с родителями после катания на лыжах?

— Нет, они обычно отправлялись ужинать и выпивать с друзьями. Я видел их только по утрам, до того, как мы отправлялись на подъемники, и всё.

— А как же на Рождество?

— Э-э… думаю, я видел их чуть дольше в рождественское утро, но потом всё снова заканчивалось горнолыжными склонами.

Я сидела с отвисшей челюстью. Я знала, что такое бывало, когда родители появлялись в жизни своих детей словно гости, но на самом деле, я никогда не встречала никого из таких семей.

У меня имелась куча друзей, чьи родители развелись, и некоторые из них редко виделись со своими отцами, пока росли. Но это другое; обычно они жили в разных штатах. Я никогда не встречала кого-то, кто рос как Коннор, с женатыми родителями, которых он почти никогда не видел.

Я снова попыталась.

— Но… а когда ты был ребенком?

— Что тебя интересует?

— Ты когда-нибудь… ну, не знаю… играл в игры?

На мгновение Коннор задумался.

— Мы с отцом играли пару раз в Монополию.

Наконец-то.

— Здорово, — улыбнулась я.

— Он заключал со мной сделки, а потом отказывался от них.

— …Он, что?

— Один раз я продал ему собственность Парк Плейс, чтобы получить деньги на приобретение отелей для другой собственности, но с обещанием, что я могу дважды остановиться на поле Парк Плейс или Променад и не платить. Он согласился, а затем, когда я остановился на поле Променад первый раз, он потребовал оплаты. Я напомнил ему о его обещании, а он спросил, есть ли у меня подтверждение в письменном виде.

— Но я ведь поверил тебе, — сказал я.

— Он сказал: «Только дурак верит слову другого человека, не подкрепляя его ничем».

— Я начал плакать. Сказал, что, если заплачу ему, то обанкрочусь.

— И почему меня должно это волновать? — спросил он. — Это твоя проблема, не моя. Тебе стоило подумать об этом до того, как ты продал мне свою собственность.

Челюсть у меня отвисла еще больше. Помимо откровенно жестокого обращения родителей со своими детьми и болванов-отцов, которые оставляли своих трехлетних детей в машинах, пока сами отправлялись в стрипклубы (о чем я лишь читала в газетах), это была самая безумная вещь, о которой я когда-либо слышала.

— Что?

— Эй, это еще не все. В следующий раз, когда мы играли, я продал ему собственность заставил его подписать контракт, и он опять меня подставил. Когда я указал на контракт, он спросил: «А кто обеспечит его соблюдение?» Так что я снова стал банкротом.

Я покачала головой в неверии.

— Это… это совершенно немыслимо…

Коннор мрачно ухмыльнулся.

— Мой отец никогда не проигрывает. В Монополии или в настоящей жизни.

— Зачем ты продолжал играть с ним?

Он пожал плечами.

— Я не знал ничего лучшего. Я просто считал, что так и надо играть. К тому же мне было только восемь лет. Думаю, я хотел, чтобы он играл со мной несмотря ни на что, уделял мне хоть какое-то внимание, так что я продолжал возвращаться за большим.

— Он вел себя так с восьмилетним ребенком? — в ужасе спросила я.

— Ну… может, мне было девять. Уже точно не помню.

Коннор продолжал есть, словно ничего не случилось, а потом поднял глаза и понял, что я смотрю на него так, будто только что услышала об убийстве щенков. Он утешительно улыбнулся мне.

— Да ничего страшного.

— Ничего страшного?! Коннор, твой отец — психопат!

— Думаю, ты имеешь в виду «социопат». И… да… возможно. У него определенно имеются социопатические наклонности, это точно. Любовь к власти ради власти и командование другими людьми. Полное отсутствие сочувствия к другим. Но… неважно, как ужасно бы это не звучало, я извлек из игр с отцом несколько самых ценных в своей жизни уроков бизнеса.

— Каких, например?

— Например, никогда не верить человеку на слово. Всегда подкреплять свои соглашения какими-либо рычагами давления. Всегда быть начеку. Уничтожать своих врагов, когда появится такая возможность, убедиться, что они не могут восстановить свои силы и уничтожить тебя позже.

Это невероятно.

— Ты не можешь так жить!

— Я сказал уроки бизнеса, а не жизни. Это не одно и то же. — Внезапно, выражение его лица стало угрюмым, и он посмотрел в пустоту. — Если только ты не свяжешься с кем-то, кто считает ваши отношения бизнесом.

У меня сжалось сердце.

— Я бы никогда так не сделала!

Он посмотрел на меня, вернувшись в настоящее, и выражение его лица смягчилось.

— Я говорил не о тебе. Я знаю, что ты никогда бы так не сделала.

— Где была твоя мать, когда все это происходило?

Он снова пожал плечами и вернулся к своей еде.

— Если она не проводила свои благотворительные балы и ужины, то говорила мне перестать быть нытиком и переиграть своего отца, если меня это так расстраивало.

— Господи, — прошептала я.

— Бедненький богатый мальчик? Проблемы богачей.

— Жестокое обращение с детьми — это не проблема богачей.

Коннор нахмурился, будто я сказала какой-то бред.

— Мои родители не обращались со мной жестоко.

— Может быть, не физически, но эмоциональное насилие — это все-таки жестокое обращение.

Он отмахнулся от моего комментария.

— У многих людей было намного хуже, чем у меня. У меня все обошлось. Никакого вреда.

Я в этом сомневалась.

Затем, я подумала кое о чем другом, что знала о нем. Согласно телевизионному шоу «Е!», которое я смотрела об отеле Дубай, Коннор был самым младшим сыном семьи Темплтон.

— У тебя разве нет старших братьев или сестер?

— Один старший брат. Винсент.

— Насколько он тебя старше?

— На пять лет.

— Что насчёт вас, ребята?

— А что насчёт нас?

— Вы не были близки?

Он скривился, словно говоря Не-е-е. Так вы обычно отвечаете, когда вам предлагают добавить кетчуп в ваш хот-дог.

— Не совсем.

— Почему нет?

— Ну, я нечасто видел его в течение учебного года.

— Он не учился в школе-интернате?

— О, да, учился. Но его все время выгоняли, поэтому мои родители постоянно отправляли его в новые школы по всему миру. Поэтому я видел его только летом и на Рождество. Не более того.

— За что его выгоняли?

— Секс, алкоголь, наркотики, плохие оценки — как обычно.

— Э-э… не пойми меня не правильно… но я считала, что это ты был паршивой овцой в семье.

Коннор засмеялся.

— Да, я.

— Если твой брат делал всё это и не стал позором семьи, что же тогда, черт возьми, ты натворил?!

— Винсент взялся за ум после колледжа. Ну, юридическая школа, на самом деле. — В голосе Коннора появились оттенки горечи. — Он понял, что к чему, взялся за дело и стал безупречным маленьким наследником престола. Я… я был очень хорошим ребенком до окончания школы, а потом я очень сильно разозлил свою семью.

— Что ты сделал?

— Ну, во-первых, я бросил колледж на первом курсе. Это было плохо воспринято.

— Почему бросил?

— В то время я считал, что мир полон безграничных возможностей, а я пропускал все веселье, застряв на скучных уроках, как и в любой другой унылой школе, в которой я учился.

— А в каком колледже ты учился?

— В Гарварде.

Ну конечно.

— И чем ты занимался, когда бросил учебу?

— Ха, это забавная история. Я сказал отцу, что хочу бросить учебу. На что он заявил категоричное нет. Мы сильно поругались, я сделал несколько грандиозных заявлений о том, что смогу добиться успеха в большей степени и быстрее, чем любой из моих оторванных от реальности преподавателей и бестолковых сверстников… и он заключил со мной пари.

— Какое?

— Он дает мне десять миллионов долларов, и я могу бросить учебу и в течение трех лет достичь чего-то самостоятельно.

— Десять миллионов долларов?! — взвизгнула я.

Коннор усмехнулся.

— А ты вот считала моего отца таким плохим парнем.

— Ну… может, я недооценила его…

Коннор покачал головой.

— Нет. Десять миллионов для него ничего не значили. Это, как если бы ты дала своему ребенку мелочь, найденную под диванными подушками, чтобы он начал свое дело.

— Ох.

У меня голова закружилась.

Должно быть, у Темплтонов чертовски хороший диван дома.

— И за эти ничтожные гроши он покупал мою душу. Это на самом деле была сделка с дьяволом. Если я добиваюсь успеха, я возвращаю ему первоначальные десять миллионов, плюс семьдесят пять процентов от всех моих доходов, как моему основному инвестору. Если я терплю неудачу, тогда я соглашаюсь вернуться обратно в колледж. А после окончания учебы, я должен занять любую должность в семейном бизнесе, которую мой отец посчитает подходящей.

— И что ты сделал?

— Я согласился, с условием, что мы ограничим отступные на двадцати миллионах. То есть, если я смогу отдать ему семнадцать с половиной миллионов долларов, до сделка завершена, и я сохраняю остальное, плюс свою свободу.

— Что он сказал на это?

— Он рассмеялся, в конце концов, не забывай, он считал, что у меня ничего не получится, и затем он завладеет мной. Но, будучи непревзойденным переговорщиком, он не стал бы заключать сделку менее чем за тридцать миллионов долларов, то есть я должен был бы отдать ему двадцать пять миллионов долларов, чтобы выйти из-под его пальца. Первоначальные десять плюс семьдесят пять процентов от двадцати миллионов прибыли.

— Кажется, это несправедливо, — возразила я.

— Это ещё один урок, усвоенный мной из Монополии. В бизнесе нет ничего справедливого; ты получаешь то, о чем договариваешься.

— Так что ты сделал?

— Я согласился на сделку.

— И что произошло?

— Я с треском провалился, — усмехнулся он.

— Ты потерял десять миллионов долларов? — ахнула я. — За три года?

— Нет, за девять месяцев. Я безрассудно вложился в несколько рискованных предприятий, и все они потерпели фиаско.

— Ты?! Но ты вроде как гений бизнеса! Как это произошло?!

— Ну, я старался потерять деньги.

— ЧТО?!

— Это было своего рода подростковое бунтарство с моей стороны. Во всяком случае, так сказал мне психоаналитик моей матери на одной из рождественских вечеринок.

— И что ты сделал?!

— Я сказал ему продолжать подвергать психоанализу мою мать и оставить меня в покое.

— Нет, я имею в виду…

— Я знаю, что ты имела в виду. Я вернулся к отцу и сказал ему, что потерял деньги.

— Он сказал: «Что ж, теперь ты возвращаешься в Гарвард».

— А я ответил: «Нет, не возвращаюсь».

— Он сказал: «У нас было соглашение!»

— А я спросил: «У тебя оно есть в письменном виде?»

Я открыла рот в изумлении.

— Оно у него было?!

Коннор захохотал.

— Нет, не было. Думаю, это был единственный раз в его жизни, когда он не подписал договор, потому что полностью меня недооценивал. Он полагал, что я ничему у него не научился. Видела бы ты его лицо. Особенно, когда я сказал: «А так как письменного договора у тебя нет, как ты собираешься обеспечить его исполнение?»

Я засмеялась помимо своей воли.

— Он знал, о чем ты говорил? Я имею в виду, об игре в Монополию.

— О, конечно же он знал. У моего отца феноменальная память. Он просто не думал, что я это запомнил или мне хватит духу противостоять ему.

— И что он сделал?

— Он разразился тирадой и заорал, что подаст на меня в суд, затем угрожал, что отречется от меня. Я послал его к черту и ушел из дома.

— Боже мой, — прошептала я.

— Это было довольно глупо, но, блин, мне было двадцать в то время. И я чувствовал себя великолепно.

— Но… что случилось после?

— Ну, те десять миллионов долларов помогли мне кое в чем — я обзавелся множеством связей в тех индустриях, на которые был нацелен. И у меня была фамилия семьи, что тоже помогало, не говоря уже о десятках друзей из колледжа и школе-интернате, чьи отцы были богаты и владели миллионами долларов для инвестиций. Могу сказать, я заручился ста миллионами в качестве начального капитала на гораздо более выгодных условиях, чем мой отец предложил мне. Я серьёзно взялся за дело и на самом деле постарался, чтобы это сработало… все остальное лишь скучные детали бухгалтерских книг.

Он поднял бокал с вином в ироничном тосте.

— Ты убедил людей дать тебе сто миллионов долларов сразу после того, как спустил десять миллионов?!

— Во-первых, не забывай, мы говорим о людях, состояние каждого из которых составляет сотни миллионов долларов. У некоторых — миллиарды. Несколько миллионов в качестве инвестиций — особенно для финансовой поддержки Темплтона…

Он произнес свою фамилию в легкомысленной, самоироничной манере.

— … для них раз плюнуть. Некоторые из них хотели поближе подобраться к моему отцу. Тем ребятам я позволил думать, что все еще был в милости у старика. А тем, кто его ненавидел, скажем так, я сообщил, что сделал. В основной массе они покатывались со смеху, а потом спрашивали, на какую сумму мне нужен чек. Они полагали, что я унаследовал деловую хватку своего отца, и могли насолить ему, помогая мне достичь успеха.

— А твой отец узнал об этом?

— О да. Это было частью веселья — особенно, когда мои первоначальные инвесторы вернули триста процентов от своих инвестиций за два года.

— Так… это было своего рода… пошел на хер твоему отцу?

— Ну, это и ещё заработать состояние в процессе.

— Но… твой отец… вы же по-прежнему общаетесь с ним?

— Сейчас, да. Мы не общались несколько лет после того случая.

— Даже на Рождество?

— О, когда он пригрозил отречься от меня, он не шутил. И моя мать согласилась с ним. На какое-то время мне было отказано в приглашениях на все семейные торжества. На самом деле, я не виделся и не разговаривал с ними почти три года.

— Но… но Мексика…

— Да, скажем так… с этим всё немного сложнее.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, какой процент действий я совершил из-за реальной боязни за его жизнь… и какой процент принятых мной мер можно отнести к чувству ответственности сына перед своим отцом… а какой процент — это окончательное Пошел на хер?

Я беспомощно уставилась на него, не зная, что сказать. Этот разговор зашел слишком далеко, чтобы считаться обычным.

— Никто бы не сделал этого, — продолжил он. — Винсент уж точно не стал бы. В конце концов, мой брат думает только о себе. Мама хотела нанять профессионального посредника, наемника, чтобы доставить деньги. Но я отправился в условленное место, не сказав им обоим ни слова. Сам заплатил выкуп, чтобы лично предстать перед отцом и посмотреть ему в глаза. Что-то вроде «Я — сын, которого ты ненавидишь, и все же я здесь. Придурок».

Коннор пожал плечами.

— В конечном счете, думаю, я все же чувствовал, что задолжал ему те десять миллионов… так что… мне нужно было как-то отплатить ему. Это, в купе со всем остальным, о чем я упоминал. Как я уже говорил, это сложно.

— Что он сказал, когда ты спас его?

Коннор усмехнулся.

— Почему так долго?

— Ты шутишь.

— Нет, не шучу. В тот момент я утер ему нос, целиком и полностью… и этот ублюдок не был любезен признать это. Но таков мой отец. С другой стороны, после этого меня снова стали приглашать на семейные сборища. Им вроде как пришлось.

— Ты ведь все ещё беспокоишься о нем? В смысле… ты рисковал своей жизнью…

— Это вопрос для следующего сеанса психотерапии. — Коннор сделал глоток вина, затем криво ухмыльнулся и спросил с сарказмом. — Разве ты не рада, что спросила о моем детстве?

— … Я не совсем уверена…

— Предполагалось, что это вопрос смеха ради. Никто в здравом уме не ответил бы «Да».

— Скажем… в смысле… я хочу больше узнать о тебе… так что, думаю, я рада, что спросила… просто мне очень грустно, что тебе пришлось пережить все это в детстве…

— Оставь всю эту жалость детям с несчастливым детством, которым не удалось стать миллиардерами, — легкомысленно сказал он.

— Надеюсь, им удалось сыграть пару игр в Монополию со своими родителями и не пришлось беспокоиться о том, что им воткнут нож в спину, — пробурчала я.

Коннор засмеялся, затем откинулся на стуле.

— Но я многому научился благодаря этим играм.

— Чему? Как перегрызать людям глотки?

— Перегрызать глотки деловым кругам, глотки предпринимательства. Образно говоря, конечно. Но я узнал кое-что еще.

— И что же это?

— Чем я хочу заниматься, когда вырасту.

— Я думала, ты хотел стать фьючерсным брокером.

— Тогда мне было пять лет. Ещё до того, как игры в Монополию научили меня тому, что я в действительности хотел.

— …И это было?

Коннор одарил меня леденящей душу улыбкой.

— Уничтожить империю своего отца… просто наблюдать, как она рушится.