Вселенная Ивана Ефремова. Интуиция «Прямого луча»

СПАСТИ КОРЖАКОВИЮ

Николай Смирнов

Рассказ

Иллюстрация Г. Тищенко

Профессор палеонтологии Ефремов негодовал. Доценты Иванов и Антонов смущенно переминались с ноги на ногу, ожидая конца тирады начальника. Смысл тирады сводился к тому, что обучить основам хроногенетики было бы существенно проще ранних синапсидов, нежели современных студентов, от которых и сами доценты, между прочим, недалеко ушли. Что парус эдафозавра накопит существенно больше информации, нежели мозг молодежи современных кроманьонцев, не желающих покидать пещеры невежества и вместо извечного рисования знаков на собственных голографических проекциях онейронных сетей постигать основы морфогенетической палеостратиграфии.

— Мифопроекции студента Антипова зациклены на позднем кайнозое! — бушевал профессор. — Он отказывается не только выплавлять киноварного трилобита, но и закрывать гештальт мелового парцифаля, не думая о последствиях автономного бытия внутреннего тирана! Не может общество реализованного гуманизма быть реализовано на хлипкой основе прикрытия фиговыми листочками нереализованных трансперсональных фигур! Такое легкомыслие ставит под сомнение все наше общество и переводит его в разряд вероятностных феноменов! Вселенная может погибнуть!

Дело явно шло к переэкзаменовке. Студент Антипов был долговяз, в связи с чем неплохо играл в баскетбол, нескладен и рыжеват — по последней причине он считал себя прямым потомком неандертальцев, посматривая свысока на «братьев меньших», коими полагал он обычных хомо. Поэтому к заданию профессора Ефремова он отнесся с гордым пониманием — как к травле настоящего человека — неандертальца — жалким узурпатором-кроманьонцем. Но огорчился не сильно, хотя провести часть лета в палеозойских болотах ему совсем не улыбалось.

…Так далеко он еще не забирался во времени, все больше предпочитая путешествия на симулякрах реальности — вводные те же, зато комбинаторика намного поворотливее, и опасностей, пусть и мнимых, на порядок меньше. Все одно — проще сознавать, что на самом деле лежишь в медкоконе, и готов в любой момент выйти из иллюзии. Но жить в матрице было не по профессору Ефремову. Профессор Ефремов стремился к реалистичности во всем, и не скрывал пренебрежения к результатам, полученным методом голографической палеопроскопии.

Исследование Очерской фауны и флоры — вот тема для летней практики. Тема общая, постановка проблемы и ее решение — часть задания.

— Вы должны учиться мыслить глобально, сударь! — назидал профессор Ефремов, размахивая перед лицом студента Антипова указательным пальцем. Тот следил за пальцем и представлял, как этот же палец подковыривает черепа ископаемых в препараторской. Это было поэтично.

Тепло, влажно и невероятно красочно, а голова кружится от избыточного кислорода — вот первое впечатление от позднего палеозоя.

Ровным слоем размазанные по небу облака превращают простой закат в закат протоплатонический, где весь мир представал сумрачной пещерой, на стене которой копошились многочисленные тени. Здесь тоже в густых тенях кто-то неустанно копошился, нервируя и заставляя следовать всем пунктам и без того зазубренной наизусть инструкции по обустройству в чужом времени. Хотелось рвать и метать, забросить трехочковый какому-нибудь тетраподу или жестко оттеснить его от корзины и всадить мяч сверху, но местное население по неразвитости явно не в курсе игр, придуманных человеком; живет по своим дедовским правилам. Относительно их деталей уже студент Антипов был не в курсе, но о главном его предупредили. Поэтому он направил свой кислородный азарт на предотвращение необходимости выступать на чужом поле по чужим правилам. Ибо после неизбежного поражения новичка (с местной судейской системой, полной древней коррупции, это уж точно) местные знаменитости будут страшно рады. Но матч-реванш играть откажутся. По двум причинам, первой из которых (субъективной) будет сытость, а второй (объективной) — играть за людей будет некому. Поэтому Антипов стал рвать и метать в деле выстраивания негостеприимной стены между собой и хозяевами планеты.

— Вот так вот всю дорогу: приходим в гости — и сразу в танк поглубже, — совестливо думал он. — Велико еще в нас недоверие к братьям меньшим, и спесь лютая, кроманьонская.

Последняя мысль его совсем расстроила, но на скорость установления портативного лагеря не повлияла. Дело — прежде всего, и идею матча-реванша раньше времени вносить на планету не след.

Скомпактифицированная палатка, привезенная в нагрудном кармане, напичканная молектроникой и исследовательской аппаратурой, вспухла островом надежды и разума в этом спящем бессмысленном мире. Отпугиватели хищников и насекомых самовключились немедленно, локаторы высветили интерактивные карты местности с трансляцией в прямом эфире передвижений всей местной фауны.

264 миллиона лет назад. Студент Антипов, укладываясь спать на удобный пеноматрас, пребывал в возбужденном состоянии, поэтому принял таблетку антиозонита, чтобы понизить уровень кислорода в крови, и подумал о том, что собственно, поспел к шапочному разбору — начало палеозоя отстоит от его теперешнего положения на приблизительно аналогичный срок времени.

Его все время подспудно злили эти числа, представить их зримо было невозможно, постоянно казалось, что тут скрыт некий подвох. Словно кто-то жонглировал цветными шариками у него перед носом, а в руки их не давал. То есть сейчас он в самом конце палеозоя, в последнем периоде — пермском. И, кстати, недалеко от исторического райцентра Пермь, хотя очертания материков изменились радикально. Но этот самый конец продлится еще 12 миллионов лет. И только потом наступит местный армагеддон, самый, между прочим, жесткий из всех предсказанных и состоявшихся. 95 % жизни погибнет! Но. отдаленные потомки ныне царящих звероящеров, тайно передавая друг другу в норах олимпийский факел лидера эволюции, останутся. Надо будет обрести им неустрашимую веру в свое предназначение, стать тонкими знатоками телеологии и фрактального номогенеза, чтобы не дрогнуть, не предать высшую цель.

И спустя 190 миллионов лет унылой ночной жизни в подземных коммуникациях, торжествующе вытащат они мелкими цепкими лапками сей факел на поверхность — дабы вбить его как осиновый кол в могилу динозавров — извечных лютых врагов, непобедимых демонов, под чьей фашистской железной пятой прошло мрачное катакомбное детство первых млекопитающих. Однако, Вечная Слава и такая же Память! Отныне навсегда страх и отвращение к пресмыкающимся будет запечатлен в самые дремучие глубины только нарождающейся психики, впечатан в пси-геном существ, промышляющих млекопитанием.

Но сейчас на дворе поздняя Пермь, никаких динозавров еще нет, и вольные наивные души уже увядающих диметродонов и дейноцефалов — наших кривых и косвенных, на седьмой воде без киселя, но таки родственников — парят в предвкушении будущего эволюционного взлета. Мы лучшими были и лучшими будем — так о чем беспокоиться? Не умрем, но изменимся! Такова историческая неизбежность! А отдельные трудности и недостатки — они всегда будут, пока естественный ход процессов не приведет их к искоренению. Зачем о них сейчас думать и говорить, когда в итоге все будут счастливы? Так, вероятно, рассуждают все эти, с позволения сказать, родственнички, больше похожие, по правде говоря, на отвратительных динозавров, нежели на каких-нибудь очаровательных гиенодонов.

Мда-а, это был лихой палеозой, мы развивались как могли! Поэтому студент Антипов вызвал в себе толику снисходительности. В конце концов, до динозавров 30 миллионов лет — прослойка времени достаточно безопасная. Не придут. И будут еще толпы цинодонтов в качестве избыточного разнообразия рулить на планете несколько миллионов лет, не понимая, что они — наивные лопоухие школьники и вместо протовибриссов следует наращивать познания в боевых искусствах. Эта солидная мысль не очень понравилась вчерашнему школьнику Антипову, поэтому он скомкал ее и быстро вернулся к текущим героям Пермского края. Все-таки трудно их упрекать в бездействии. Решать следует проблемы своего времени, ибо — времена не выбирают, в них живут и умирают! И местные философы это неплохо, видимо, понимают.

Да. в данное время быть эдафозавром — уже состоявшийся успех! Так Плотин или Ямвлих наслаждались когда-то закатным великолепием эллинской мифологии. Палеозой начался с плеченогих и трилобитов, но эти консервы с их образом жизни не могли рассчитывать на получение желтой майки лидера и довольствовались малым. Равно как и самые ранние морфо-эстетики австралийских сумчатых существ или городского гламура эпохи постмодерна — представители сланцев Берджеса типа обалдевшей от собственной эффектности и предчувствуемой пустоты и никчемности своего изящества сногосшибательной красавицы галлюциногении. А вот малозаметная и совершенно неэффектная пикайя проницательно вильнула в сторону не поверхностного симбиоза с псевдокристаллами внешнего скелета, но их опутывания своим мягким иньским телом. И с тех пор наступил всемирный матриархат, как утверждают представители всемирного радикального мужского союза.

Диалектику эволюции студент Антипов учил прилежно и понимал, что за каждое достижение приходится расплачиваться. Перенос скелета из внешнего положения во внутреннее всячески способствовал, но он же закреплял в первых бороздках протоархетипики позорную зависимость от женщины. То, что половой диморфизм появился раньше, представляет собой поверхностный феномен и лишь ничего не соображающее, полное прямолинейности и зависимое от очевидности мышление технократов-кроманьонцев способно придавать ему онтологический статус. Но студент Антипов был не из таких! Он понимал, что тупиковые ветви эволюции — так говорили раньше, или псевдо-эстетическая видовая морфоэкспансия, как сказали бы теперь, — лишь фокусы опытного иллюзиониста, силящиеся отвлечь внимание самопознающей духоматерии от узнавания самой себя в зеркале разума.

Зрить следует в корень! — эту старинную формулу преподавали еще в школе. Группа кистеперых граждан — вот одно из отдаленных следствий фундаментального решения пикайи жить пусть беззащитно, но по заветам номогенеза. А ползающие за палаткой сейчас в темноте синапсиды — отдаленное следствие того отдаленного следствия. Отдаленным следствием которого, в свою очередь, является сам студент Антипов, и он силой своего разума не даст угаснуть видовой памяти предков. Прославит каждого!

… Как и почему отказала автоматика, до того апробированная в тысячах больших и малых экспедиций? Понять это было невозможно, это просто был какой — то кошмарный сон — как мифы последних невинно убиенных неандертальцев. Но она отказала. Экраны погасли, вихревой хроногенератор «Сатурн-13» перестал мерцать в ультрафиолете. Отпугивающие сигналы прекратились. Немного энергии осталось лишь в парализаторе и еще нескольких мелких автономных приборах. И немного еды осталось, ибо пищевой психосинтезатор отказал также.

И почти сразу студент Антипов стал свидетелем мрачной драмы, коих разыгрывалось полно и в его отсутствие. Но тогда они были лишь частью существования биосферы, не более. Теперь стали шекспировским сюжетом. Это было непросто — понять, что стоишь лицом к лицу с гигантской, жаждущей насилия тварью. Корабли Колумба поначалу тоже казались аборигенам неясной оптической флюктуацией.

То ли гром, то ли вулкан, действующий неподалеку, то ли тягостное воспоминание детства в страшном неотрефлексированном сновидении. Нет, рубилом ему по прямохождению! Все правда, сейчас и здесь. Туточки то есть прямо. Перед глазами. В шаговой доступности. Серая глыбастая туша проворно тискала полутонными лапищами вжавшуюся в песок игуану. Сипло урчала и пыталась подковырнуть добычу — в точности как профессор Ефремов подковыривал ископаемые черепа. Что настораживало и заставляло думать о заговоре.

«Может, это брачные игры?» — севшим голосом подумал студент Антипов и тотчас устыдился предположения. В следующую секунду он бездумно заорал:

— А ну пошла вон, с-скотина такая! Инфляция не отработана, что ли??? Куда вперлась за буйки, г-гади-на! Это моя территория, т-тварюга нерусская, а русские детей и женщин не обижают!

Лелея в душе студеную и черную жуть, он подбежал к бугристо сокращавшейся пятиметровой туше и пнул ее ногой — не со всех сил, чтобы не повредить жизненно важные органы (ибо гуманизм!), но чувствительно.

Тварь замерла и обернулась.

Клацнула громадная пасть, дохнула невыносимым смрадом, мигнули слюдяные базедовы глазки. И студент Антипов сел, где стоял. Только механически вытянул вперед руку с парализатором и нажал на спуск. Громадный биаморзух антонозавр (а это был именно он) тоже сел — не от удивления, от мощного разряда. Посидел, посипел в рукав и быстро пополз в заросли. Не стал прощаться, искать дорогу. Ушел обиженно. И человек едва отдышался, по-прежнему сжимая ствол парализатора как последнюю надежду. Так оно, собственно, и было, ибо на гуманное отношение к военнопленным в нынешней обстановке рассчитывать не приходилось.

Подобрался к ящерице, которую хищник предназначил себе на обед. Понемногу откалибровал образ мира, присвистнул. Вовсе она и не ящерица (собственно, и откуда бы?) — почти двухметровый лабиринтодонт недвижимо покоился, вжавшись в мокрый песок. Поначалу даже показалось, что все — финита ля трагедия, но нет. Тихо шевельнулась спасенная жертва, приоткрыла продолговатые слезящиеся глаза, скосила их на спасителя. И снова закрыла. Студент Антипов растерялся. То ли травмирована была краса, то ли корабли Колумба мешали ей разглядеть в человеке достойную внимания часть ландшафта, но на все призывы отозваться она ответила даосским молчанием.

У-вэй.

Почему она, а не он, почему игуана, а не крокодильчик? — мгновенно провел рефлексию испуганный человек.

— Да потому что, судя по всему, это была молодая коржаковия, сущность известная в кругах палеонтологов, как и атаковавший ее антонозавр. Названный словно аккурат в честь профессора Ефремова.

«Это явно одна генетическая линия, явно! — понял студент Антипов, — даже жесты лап остались те же! Вот попал». Кажется, радикальный гуманизм профессора завел его далеко в вопросах педагогики, и он превосходно знал, куда отправляет своего ученика. И зачем. Значит, задание явно не линейное, в нем есть скрытое качество. Студент Антипов нехорошо рассмеялся — нервно так, со всхлипами. Он не станет заложником игры, выдуманной злым гением коварного кроманьонца! Оберечь коржаковию от притязаний прошлой инкарнации профессора — вот смысл его попадания сюда. Может быть, он спасает важную эволюционную линию и все будущее антропоморфного матрицентризма в лице — ну, то есть в морде — смирно и скромно замершей коржаковии.

Неотения — вот поразительный ключ к процветанию современной цивилизации со всеми ее успехами и подлинным господством знающего и не волящего сверх меры над природой. В этом секрет и успешной работы со временем. который забарахлил что-то не к месту, правда. Личиночные формы взрослой особи вдруг обретают самостоятельное бытие и научаются существовать сами. То, что на самой заре бинокулярного разума звали детьми синего фламинго, стало таковыми переходными формами к бодрствующему человечеству современности. Только физиологическая эволюция втянулась внутрь. Великая интроспективная революция — лишь строка в учебнике для обозначения рубежа создания нового вида. Студент Антипов криво улыбнулся. Именно у моих предков все это уже было — развитая интуиция и телепатия! — подумал он. Усиленные затылочные части черепа тому свидетельство, и нынешние спецы, катающиеся по маршрутам кайнозоя в рамках научного туризма, это прямо подтверждают. Но сейчас эта мысль не принесла торжества. «Поторопились с телепатией, — ожесточенно подумал студент Антипов, — Полезли на гору, а снаряжение оставили. Что же ждали? Но я не такой. Мои предки по матушке всех победили, включая предков по батюшке, и я этому профессору покажу!»

Приободренный, студент Антипов занялся делом. Оптимизировал работу оставшихся приборов, натащил камней покрупнее к палатке, ибо зарядов в парализаторе оставалось немного. Без пищи он мог продержаться максимум пару недель. Интересно, сколько без пищи продержится антонозавр?

А он ползал неподалеку, в ксерофильной ассоциации с доминированием хвойных семейств; изредка появлялся. Пару раз вторгался в будущие паракаламиты, среди которых на малом возвышении стояла палатка чужака. Пытался пробраться к коржаковии. И получал достойный отпор! Его уже не боялись, встречали лихо. Студент Антипов добыл огонь и старался его поддерживать. Чтобы не травмировать неокрепшую психику коржаковии, кострище сложил с другой стороны палатки. Все-таки коржаковия любила больше мокрое.

В попытках понять ее анатомию на предмет возможных повреждений, студент Антипов стал с ней часто разговаривать, называя Галиной Анатольевной — в честь одной из первых женщин-палеонтологов и была названа много веков назад сия флегматичная гадина. А что прикажете делать? Человеку нужно общение, человек нуждается в обществе! Мы в ответе за тех, кого приручили — это студент Антипов хорошо помнил. Не сказать, что масштаб прирученности был велик, но коржаковия, хоть и начала ползать временами — очень короткими — но никуда не уходила. И было невозможно понять: то ли боится преследований недруга, что навязчиво бродил неподалеку, то ли пока здоровье не поправила, то ли просто жила здесь постоянно и теперь сама недоумевает — кто это и зачем явился на ее территорию? Но, как дама интеллигентная вслух задать такой вопрос не решалась. Впрочем, студент Антипов и так выболтал ей всю свою историю и даже добавил пару ненужных подробностей.

Антиозонит скоро кончился, еда тоже. Студент Антипов пробовал на вкус побеги молодых каламитов. Но палеозойская спаржа оказалась несъедобна. Осталось только любоваться философемами, заключенными в мутовчатое ветвление молчаливых стеблей. Тихая лагуна изредка привлекала внимание всплесками, но темная вода настораживала. Поэтому человек не купался. И коржаковия, чьи охотничьи угодья располагались в стороне, где заросли хмызника вплотную входили в воду, туда тоже не стремилась. Так и жили.

Безветренная, сверхнасыщенная кислородом жара, сообщающее неловкое, бросающее в пот, ежеминутное возбуждение. Тлеющие бесконечно долго однообразные закаты и рассветы. Странная Луна по ночам, которая не улыбалась, подобно Джоконде, а скалилась. Хотелось подняться на скалистую гряду, осмотреться, почуять хоть какой ветерок, прохладу. Но силовое поле отсутствовало, а бродящий вокруг хищник мог запросто уничтожить палатку. И даже не заметить этого, что самое обидное.

И еще — почему-то запаздывала помощь. Определить его хронокоординаты было сложно, но можно, тем более, маршрутная хронокарта покоилась на кафедре среди прочих заданий для пересдачи. Самое простое решение — съесть Галину Анатольевну — студенту Антипову пока даже на ум не приходило. Ворочалось в бессознательном, подобно камням в его далеком неандертальском будущем.

— Что же мне делать с тобой? — помутневшими глазами студент Антипов глядел в немигающие слюдяные глазки Галины Анатольевны. Та лежала смирно и тихо улыбалась. Прошлая инкарнация профессора Ефремова бродила неподалеку и пыталась сообразить своим неразвитым палеозойским умом — почему добыча ведет себя столь неправильно. С тоской и одновременно со злорадством студент Антипов подумал, что именно его роль определила последующее кармическое восхождение тупого звероящера. Вынужденный столкнуться впервые в жизни с такой суровой экзистенцией, антонозавр должен был или тупо умереть, или пробить прямое решение — в обход намертво, казалось, отлитых видовых программ.

— Так-то, голубчик кроманьонский! — бормотал студент Антипов, с трудом переваливая камни и складывая из них первую на планете стену. — Станешь у меня разумным, поймешь, что был до меня тупой хищной скотиной, и все! И всей своей эволюцией будешь обязан именно мне! И ей.

Он скосил глаза на умилительно улыбавшуюся коржаковию. Сделал шаг, ракурс переменился, и та уже не улыбалась — просто грузной и тупой плюхой замерла в болотной жиже. «Вот и наша жизнь такова же», — подумал студент.

Антон Иванович зашлепал тяжелыми лапами с другой стороны холма, издал невнятное сипение и выжидающе замолк. Вверх уже не лез.

— Учишься, голубчик. — констатировал студент Антипов. — Ну, ты тварь безмозглая, так что путь до профессора будет тернист и горек!

И он наугад швырнул камень в сторону обозначившегося шевеления. Шлепки по жиже убыстрились — будущий профессор отполз, на время потеряв азарт преследования.

Антипов острогой добыл двух крупных и неповоротливых, словно из соседнего сна, рыб. Одну отдал Галине Анатольевне — сунул прямо в приоткрытую пасть. Никакой реакции не последовало, но пока он с другой стороны холма разводил костер и коптил свою рыбину, коржаковия поужинала. При нем, наверное, стеснялась.

Какого чорта столь здоровому мужику, как антонозавр, приглянулась мелкая коржаковия из соседнего биоценоза — Антипов не мог понять. Это было явно что-то личное, при всей нелепости таких объяснений для окончания Пермского периода. Как, впрочем, и для его начала и середины, а также последующих двухсот шестидесяти четырех миллионов лет еще не произошедшей эволюции.

Постоянно на берег выходили из леса неповоротливые питательные эстеменнозухи с очаровательными шариками на милых рожках, придающих им странную грацию гипербегемотов в очках. Иваныч от обычной диеты не отказывался — думал о правильном пищеварении — но в симпатиях был упорен и бродил вокруг импровизированного лагеря неотступно. Антипов с парализатором в одной руке и факелом в другой выходил к нему на переговоры, надеясь окончательно смутить сочетанием человеческого голоса и огня. Иваныч отползал в чащу и оттуда пристально зырил на парламентера. В спор не вступал, явно лелеял какую-то думу.

Рыба исчезла с мелководья, только крупные отвратительные гриллоблаттиды вечно уползали под папоротники. Коржаковия не жаловалась на раны, но сама передвигалась с большим трудом. Есть было нечего. Страдал от голода и студент Антипов. Он хотел сделать ловушку на эстеменнозуха, но и те ушли глубже в лес и уже не появлялись поблизости. Иногда были слышны их передвижения, вздохи и ворчания, но и они сдвинулись на грань слуха. Неотступен был только антонозавр с печальными глазами. Он не нападал, просто, казалось, ждал чего-то.

Через несколько дней студент окончательно понял, что единственный источник еды в округе — Галина Анатольевна. И если он хочет дожить до спасательной экспедиции — а думать, что она может не прийти или задержаться на месяцы, было попросту страшно и бессмысленно — то надо ее съесть. После всего совместно пережитого думать об этом было неприятно. Мятущиеся кроманьонцы, меняющие убеждения каждое столетие, так бы и поступили. Их не поймешь. Сегодня они охотятся на ведьм, завтра строят коммунизм, а что будет послезавтра? Но человек истинный видит суть. И поразительная, приводящая в смущение суть в том, что даже Антон Иванович, явно голодающий последние дни, есть Галину Анатольевну пока не торопился. Терпел. Худел. «Заклятье на ней какое-то, что ли?» — вдруг агрессивно пробормотал студент Антипов, угрюмо копая ямку для. чего-то — он уже и сам порой терял осознанность каждого действия. Сзади послышалось шевеление. Галина Анатольевна подползла к нему и боднула своей нескладной тяжелой головой. И снова затихла. Чего-то силилась сказать, но не могла — строение черепа не позволяло. Или просто задела, не обратив внимание? Вот и разбирайся поди.

К огню антонозавр по-прежнему относился с недоверием и определенную черту не пересекал. В какой-то момент это начинало производить впечатление деликатности, тогда студент Антипов вскакивал и усердно занимался гимнастикой, чтобы почувствовать свое тело и вообще собственную реальность в этом томительном, но полном энергии мире. Но один раз они столкнулись в лесу практически лицом к лицу. Студент Антипов понял, что сердце его проваливается вниз и запутывается в животе. Антонозавр был огромен, и он первый увидел человека.

В первый раз Антипов увидел в нем не скучного профессора, а великого мыслепоэта прошлого, в честь коего, собственно, сия тварюга и была названа. Судорожно вспоминая строки из обязательных к внимательному прочтению книг, он стал лепетать их, пытаясь убедить чудовище не портить карму и проходить мимо.

— Самое сложное — сам человек, потому что он вышел не подготовленным. не то. «Лебедь» будет доступен нашему зову еще 17 часов. а-а-а!.. этот гад не знает, что такое лебедь! Вот, слушай, дорогой, это тебе предстоит написать: из палеонтологической летописи — слышишь? — из твоей летописи, с-скотина, это про тебя написано! — вытекает гуманистическое учение о космическом будущем человечества. Ты понимаешь? я — человечество! И ты будешь человеком. Все будут людьми. А были мы звездами, истоки наши в них, понимаешь? Мы братья с тобой, мы не должны ссориться. Всем сейчас тяжело, и мне, и Галине Анатольевне…

Внимательно слушающий и запоминающий отточенные формулировки антонозавр при этих словах вдруг резко двинулся вперед и быстро прочавкал, изгибаясь, мимо онемевшего от страха человека. И с треском скрылся в зарослях, откуда пришел Антипов. А тот бессильно опустился на влажные выступающие корневища кордаита.

— Гингкофилум сапорта. — молвил Антипов бесцветно. И подумал почему-то, что у китайцев еще больше прав называть себя первыми людьми — ибо синантропы оставили-таки небольшой след в геноме современного человечества. А антонозавры оставили? А коржаковии? Коржаковия. Галина Анатольевна! Антипов подскочил как ужаленный. Будущий философ и скульптор слова, предвосхитивший Великую Интроспективную революцию, шустро уполз по направлению к холму, где тосковала раненая и голодная Галина Анатольевна. Чтобы сожрать ее.

И студент Антипов бросился к лагерю, лихорадочно пытаясь придумать, что он будет делать, когда страшилище нападет на добычу. «Отвлеку внимание как-нибудь, а там как пойдет, — решил Антипов. — Тварь скоро устанет, обмен веществ не тот, а там поглядим! Разожгу костер, сделаю факел, сам его напугаю. Я царь природы!» Избыточный кислород пьянил, а уровень адреналина зашкаливал.

Роща саговников осталась позади. Энергия выплескивалась в прыжках и бессвязных выкриках.

Но перед пучком хвощей, что обозначали границу пространства, воспринятого своим, замедлился. Мало ли что ибо. Увиденное поразило Антипова до палеозойских глубин его души.

Огромный Антон Иванович производил рядом с вжатой в мокрую глину коржаковией ошеломляющее впечатление. Без сомнения, он был страшным и опасным хищником — в том числе для человека.

Тем страннее было наблюдать за тем, что весь внутривидовой опыт студента Антипова позволял интерпретировать не иначе как ухаживания.

Ящер довольно бодро ползал вокруг подруги, и длинный тяжелый хвост волочился за ним в недоумении — что с хозяином? Он вертел длинной уродливой башкой с неожиданным проворством, возбужденно терся о смирно возлежавшую коржаковию. Пару раз даже перелез через нее — и Анатольевна следила за ним крупными, близко посаженными глазами, а после прикрыла их — то ли от блаженства, то ли от ужаса (в психологии палеоамфибий студент Антипов не был силен). Иваныч пытался приобнять лабиринтодонтиху своими короткими сильными лапами, но промахивался всякий раз, соскальзывая с гладких налитых боков, ибо его конечности эволюционно не были приспособлены к такой ювелирной процедуре. Старательно издавал звуки — очень странные звуки. Завороженный студент Антипов, полный эмпатии, впоследствии клялся, что это были вздохи о судьбе-злодейке, разлучившей возлюбленных по разным видовым коридорам. Несколько раз коржаковия слабо шевельнула коротким хвостом, отвечая на особо бурные излияния чувств в свой адрес. Казалось, что еще немного — и замурлыкает.

Но делать этого она не стала.

Рубчатые пластины ее неуклюжего неповоротливого тела не имели возможности пылко отозваться на бодания и теребления, да и вообще пылкость оставалась глубоко сокрыта в ней, пока еще эволюционно не отделившись от недоумения, страха быть съеденной и охотничьего азарта, каковой выражался, впрочем, также через бесконечное терпение и йогические практики полной неподвижности. Так рождались на планете первая любовь и первая мудрость.

Таким навсегда и запомнился палеозой студенту Антипову. С блаженной улыбкой на изможденном лице его нашли спасатели и аккуратно транспортировали в хронокапсулу, тщательно уничтожив следы пребывания человека.

Зачет был получен. Студент Антипов отправлен в реабилитационный санаторий на Сокотре.

Фыркающий от удовольствия профессор Ефремов долго разглядывал сбивчивые мнемограммы ученика, мечтательно вспоминал свои студенческие вылазки в прошлое. После, вдохновленный, приказал домовому сделать мягкую точечную подсветку в светло-апельсиновом спектре и сел писать заключительную главу своей новой монографии: «Протопсихотехники палеозоя: мифы и реальность».