Всемирный следопыт, 1926 № 08

В ПРИПОЛЯРНЫХ ТУНДРАХ.

На дальнем севере есть глухие таинственные места, о которых туземцы говорят неохотно, на вопросы отвечают уклончиво:

— Кто там был? Туда разве ветер залетает или перелетные птицы садятся! Там все вода! — говорят они.

Действительно, там все вода. Там царство озер. Везде мерцают их бледные блестящие лики, а над ними висит небо, бледное от их отражений. Среди голубых пространств причудливо вьются жилы болотистой размокшей земли, кое-где вырастают леса и кустарники, редкие, точно ворсинки на щупальцах морских чудовищ. Только там, где подымаются небольшие бугры, являются более крупные и здоровые деревья. Кое-где небольшая речушка соединяет два водоема и своим журчанием нарушает однообразие стоячих вод. Глаз теряется в жемчужных белесых далях, где чернеют слабо намеченные темные острова, полуострова и сизые далекие мысы тщедушных берегов.

Страна эта — владение беспредельной печали.

Печаль эту создает, конечно, не обилие воды, а характер ее берегов. Воды тамошние поражают не в бурю, когда ходят по ним крупные волны; не в ясные дни, когда их тихо уснувшие зеркала нежно ласкает солнце и они жадно следят за бегущими над ними облаками; не в лунную ночь, когда свет месяца кладет на них дрожащую дорожку и тысячи звезд проникают лучами в их черную глубь, — воды здешние больше всего трогают своим видом в обычные, серые, слегка ветреные дни, когда, разбитые на мелкую рябь, они о мягким шумом ласкают окружающие их противные болота.

Нет у них красивых берегов, нет утесов, обрывов, нет скал и гранитов.

И они кажутся благодарными даже этим окружающим их отбросам земли, словно понимают, что если б их не стало, лазоревые водоемы опорожнились бы, потекли бы в океан, для всех одинаково горький и равнодушный.

И они жмутся к болотам, вбирая их муть, плещутся в грязных измятых мхах. Мертвенно-серая гладь вод ничего тогда не отражает. Сеть некрасивых морщин и ржавой пены плывет по ним с ветром, и только в говоре волн слышится безутешная грусть.

Так живут тамошние озера.

Зимою все умирает, все исчезает под толстыми покровами льда и снега; все превращается в молчаливую, бело-мраморную усыпальницу, накрытую студеным небом. Редкие, заиндевелые леса, точно паутина, чуть отмечают на снегах свой кружевной узор; густой, неподвижный воздух давит все с силой крепкого хрусталя.

Солнце всходит без блеска и сейчас же закатывается. Длинные ночи, внизу мрачные и туманные, вверху сияют фосфорическим блеском. Эти ночи царят тогда над землей. Ничто не нарушает глубокой тишины. Разве гул трескающейся от холода почвы, подобно грому, прокатится судорожно по окрестностям, — и больше ни звука. Тихо. Слышно, как шелестят летящие к земле звездочки инея, и холодно, — так холодно, что путник почти рад безлюдью, рад, что никто, кроме него, не страдает от этой невыносимой стужи.

ОЖИВШАЯ КОБРА.

Англичанин, впервые приехавший в Индию, отправился навестить своих друзей, живших в казармах. Подойдя к воротам, он вдруг увидел, что часовой поднял ружье и прицелился в кого-то. Грянул выстрел, и через минуту англичанин понял причину такого неожиданного поступка часового. На земле лежала убитая кобра.

Интересовавшийся естественными науками молодой человек решил воспользоваться прекрасным случаем и посмотреть, как расположены у этой змеи ядовитые зубы. Он раскрыл ей рот и, засунув туда руку, нащупал в глубине его по большому острому зубу с каждой стороны.

Удовлетворив свою любознательность, он оставил змею, где она лежала, и ушел к своим товарищам.

Через пятнадцать минут он вышел из казарм и к ужасу своему увидел следующую картину. Часовой, не покидая пост, делал отчаянные попытки увернуться от змеи, которую он считал убитой и которая поднималась по стене и, закинув голову, собиралась нанести смертельный укус ранившему ее часовому.

У англичанина в руках была гибкая трость. Оценив в одно мгновение положение вещей, он изо всей силы ударил ею змею по голове, и она упала. Осмотрев окончательно убитого гада, он обнаружил, что первая пуля засела в его теле и только временно оглушила его.

ФИЗКУЛЬТУРА У ПТИЦ.

В Северной Австралии распространен особый род птиц — птилоноринков. Эти птицы строят свои «гнезда» на земле. «Гнезда» птилоноринков представляют маленькие своды из высокой ветвистой травы, скрепленной своими верхушками. Кроме своего прямого назначения, «гнезда» птилоноринков служат птицам своего рода прибором для физкультуры, своеобразной птичьей игры.

В то время, как четыре-пять птиц строят гнезда, остальные разлетаются по окрестностям в поисках небольших белых камешков, осколков стекла, фарфора и других подходящих предметов. Все эти блестящие предметы складываются у одного из входов в «гнездо», и тогда начинается игра.

Птицы собираются вокруг кучки белых предметов, затем одна из них отделяется, берет клювом один из камешков, пробегает с ним сквозь «гнездо» и кладет его у противоположного отверстия. Это упражнение проделывают по очереди все собравшиеся птицы.

Если какая-нибудь птица не донесет своего предмета до назначенного места или уронит его по дороге, остальные птицы хлопают крыльями и пронзительно кричат, отмечая этим неудачу своего товарища.

«ПОРТУГАЛЬСКОЕ ВОЕННОЕ СУДНО».

Так называется одно из самых причудливых и самых красивых животных океана, а вместе с тем и самых опасных. Оно похоже на настоящий корабль, оно может поднимать п опускать паруса, может выбрасывать якорь и поднимать его.

Это небольшое существо обладает страшнейшим оружием, которым оно может одолеть врага, в тысячу раз более крупного. По сравнению с многими морскими животными одинакового с ним роста оно вооружено настолько сильнее, насколько современная подводная лодка сильнее морского военного судна 1812 года.

Вели вы только дотронетесь до пурпурных щупалец этого животного, вы сейчас же убедитесь в его огромной силе. Вам покажется, что вам в руку вонзилось множество иголок. Если же вы дотронетесь до щупалец более чувствительным местом кожи, то вы испытаете такую боль, которая может сравниться только с болью от ожога расплавленным оловом.

Один ученый, столкнувшись с этими животными, едва не поплатился жизнью. Он любил, купаясь, плавать на боку и в один прекрасный день коснулся боком щупалец довольно крупного «португальского военного судна». Вода в том месте, где он плыл, была глубиной футов на семь. Боль была так сильна, что он потерял сознание и начал тонуть.

Когда он коснулся ногами дна, он оттолкнулся и поднялся на поверхность, очнувшись настолько, что мог позвать на помощь. Работавшие вблизи люди вытащили его на берег. Он мог дышать, только напрягая все свои силы, и это было наихудшее в его положении.

Пурпурные волоски щупальцев «португальца» были удалены с его кожи с помощью бритвы, но они, повидимому, проникли в мускулы. В течение шести-семи месяцев после этого ученый мог выдавать себя за татуированного, потому что его тело было все покрыто самым причудливым узором.