Всемирный следопыт, 1930 № 04

Палеоэтнографическая повесть A. Линевского

(окончание)

Х. Болезнь Льока

Охотники поручили Льоку с просить своих духов, придет ли когда-нибудь обратно Кровавый Хоро, и молодой колдун с радостью ушел на свой островок. Лежа в шалаше и ломая голову над загадкой, он незаметно уснул.

Во сне он увидел Кремня. Старик двигался на него, повторяя:

— Опроси у женщин, что стало с Оленьим Рогом, то будет и с тобой…

Льоку казалось, что над ним наклоняется Кремень, но вот старик превратился в Кровавого Хоро, а затем в погибшего скандинава. Тот Протянул руку, чтобы вырвать свой меч из рук Льока, а вокруг заметались жуткие тени…

Колдун проснулся, обливаясь холодным потом. Доносились глухие крики пирующего стойбища, колыхалось во мраке зарево огромного костра. Льок вскочил и, не отдавая себе отчета в том, что делает, устремился на стойбище. Задыхаясь, подбежал он к пирующим.

— Слушайте, люди, слушайте, что сказали духи…

Все застыли в ожидании. Наступившая тишина отрезвила Льока. «Сказать им, что я видел, — это значит навлечь на себя беду», — мелькнуло в голове.

— Духи сказали мне, — закричал он, — что Кровавого Хоро никто из вас больше не увидит.

И, ослабев от нервного напряжения, Льок упал на землю, зарыдал и забился в непритворном припадке.

Истерический от природы, Льок под влиянием постоянных опасений впадал в острое душевное расстройство. Мысль о таинственном исчезновении Кремня преследовала его. Возбужденное воображение работало день и ночь, создавая ужасные картины. Сны его повторяли дневные мысли. Кровавые видения сменяли друг друга. Эти сны волновали и мучили его весь следующий день. С каждым днем он все более убеждался, что ночные кошмары сбудутся в действительности.

Льок ослабел, исхудал. Днем он предпочитал сидеть на священном острове и терпеливо высекать скандинавским мечом все новые рисунки, отражающие текущую жизнь стойбища. Зато ночью обязательно уходил спать на стойбище, к материнскому костру, надеясь на защиту чудесной силы огня.

Около двух месяцев болел Льок. Колдуньи злорадно шептались, что это духи Лисьего Хвоста и Кремня мстят Льоку. Ош смутно догадывались, что гибель главной колдуньи и вождя была вызвана Льоком. Защитницы попранной старины трусливо ненавидели молодого колдуна.

Единственной утехой Льока в долгие часы одиночества была его работа, в которую он уходил с головой. Священная скала пестрела разнообразнейшими изображениями. Достаточно было кому-нибудь на стойбище рассказать 0.6 убитом им волке, и. на следующий день Льок терпеливо выбивал длиннохвостого волка, окруженного метаемыми в него камнями (рис. 16). После возвращения охотников с промысла на скале появлялись изображения лисы (рис. 17), белки (рис. 18), зайца (рис. 19), тюленя (рис. 20).

Дни стали заметно прибавляться. Льок, вспомнив про весенний лес, наполненный дичью, выбил токующего тетерева (рис. 21).

Как-то раз, еле волоча ослабевшие ноги, Льок добрел до моря. В это время охотники притащили на берег убитого моржа. Зверь лежал на спине с открытой пастью. Двое охотников, возбужденные удачей, весело болтали; каждый хвастался своей ловкостью. Роль одного сводилась к искусству бесшумно подводить ладью, где сидел другой товарищ, к спящему на льдине моржу. Второй же должен был подобраться к моржу вплотную, криком разбудить его и, пока испуганный зверь встряхивался и расправлял складки кожи, успеть всадить гарпун в затылок. Раненый зверь со страшным ревом спешил под воду, но деревянные бруски, привязанные к гарпунному ремню, мешали ему уйти в морскую глубину.

Вернувшись на островок, Льюк изобразил лежащего на спине моржа с широко раскрытой пастью (рис. 22).

Однажды, бродя по лесу, Льок увидел, что от дерева быстро отделилась и побежала в чащу небольшая человеческая фигура. Через несколько. дней Льок набрел на человека, спящего под корнями поваленной бурей ели. Его нос и губы были отрезаны и вместо них зияли дыры. При приближении Льока спящий проснулся и с быстротой оленя убежал на лыжах в гущу ельника. Льок не решился преследовать. Возвратясь домой, он выбил на скале изображение незнакомца (рис. 23) и развел на нем огонь, надеясь таким могучим способом замучить бежавшего, от него человека.

Вскоре в один очень морозный день этого беглеца поймали женщины в то время, как он пытался украсть в одном из шалашей оленью шкуру. Весть о поимке неизвестного вора мигам облетела все стойбище и достигла обитателей охотничьего лагеря.

Собралось все племя. Схватившие вора женщины с гордостью привели его на судилище. Начался допрос. Повидимому он пришел издалека. Лишь благодаря кое-каким родственным словам, стойбище узнало о нем следующее. Жил он значительно южнее Сорокской губы. Однажды он украл у своих соплеменников меха, чтобы тайком отнести их к другим, еще более южным племенам и совершить выгодный обман. Сородичи, поймав его во время воровства, в наказание отсекли ему нос и губы и выгнали из стойбища. Он двинулся к северу, долго блуждал в лесах и наконец добрел до этого стойбища. Когда ударили лютые морозы и беглец погибал от холода, он попытался украсть одну оленью шкуру.

Давно не случалось на стойбище краж; старики вспомнили древнюю казнь. Они раздели беглеца догола, дали ему в руки краденую шкуру, отяжелив ее проткнутым сквозь нее тяжелым деревянным брусом, и велели бежать по реке. Когда несчастный, напрягая последние силы, побежал, молодежь стала целиться в него из луков. Одна из стрел попала вору в зад, и он упал. Пока в него стреляли как в мишень, несчастный замерз. Льок, как умел, изобразил на скале эту сцену жестокого правосудия (рис. 24).

XI. Ожившие мертвецы

Запасы продовольствия, как дачи, так и белухи, стали подходить к концу. Их могло бы хватить до прилета весенней дичи, но в голове каждого обитателя упорно билась мысль о десяти громадных ямах, битком набитых китовым мясом и жиром. Поэтому пищи не жалели и наедались доотвала. Когда морозы опали, все стойбище двинулось на юг к заветным хранилищам-ямам.

Все имущество, равно как и маленьких детей, женщины тащили на связанных попарно лыжах, а потому племя продвигалось очень медленно. Следуя древним обычаям, мужчины в пути никуда не отходили от своих сородичей, охраняя их от нападения врагов. Через неделю усталые проводники увидали вдали знакомые условные знаки.

Когда добрались до ям, то идущие впереди закричали, заметив, что с одной из ям камни были сдвинуты и оттуда высовывались куски китового мяса. Кругом виднелись следы людей. Размахивая копьями, охотники ринулись отыскивать похитителей их собственности.

Льок и его брат Бэй отстали от остальных. Недельный переход очень утомит Льока, едва оправившегося от болезни. Он еле шел, опираясь на руку брата.

Внезапно раздались дикие крики охотников, доносившиеся из близкой лощины. Предполагая недоброе, братья ускорили шаг. Когда они приблизились, в их уши ворвались отчаянные вопли. Прозвучали имена Лисьего Хвоста, Кремня и Кровавого Хорю. На скале, над лощиной почти одновременно появились знакомые фигуры колдуньи и Кремня. Оба они что-то кричали. Женщины с криками радости устремились навстречу своей прежней наставнице.

— Племя должно жить!

— Смерть Кровавому Хоро! — загремел голос вождя племени. Он быстро вскарабкался на скалу и кинулся на старика. На Кремне была рваная побуревшая одежда, покрытая запекшейся кровью, которую лишь местами ему удалось отскоблить.

— Смерть Хоро! — подхватили охотники. Как бешеное стадо бросились они за вождем. В воздухе замелькали куски бурой одежды, лохмотья кровавого мяса.

И долго еще копошилась на скале с неистовым ревом рассвирепевшая толпа охотников…

— Ну, старика теперь убили, — с уверенностью сказал Бэй.

— Зато посмотри на женщин, — угрюмо возразил Льок.

Над толпой женщин высилась тощая фигура колдуньи. Лисий Хвост гладила по голове ближайших женщин, которые жадно целовали ей руки и оборванную одежду.

— Бэй, я не пойду к ним. Теперь старуха сильнее меня, — тихо прошептал Льок. — Там ждет меня смерть. Я сверну на морокой берег, а ты найдешь меня по лыжнице.

Бэй словно ящерица заскользил по снегу, направляясь к стойбищу, а Льок поспешно побежал к морю. Добравшись до берега, он залег в расщелине среди окал. Сердце колотилось. Голова гудела, как пещера, захлеснутая прибоем. Долго не при ходил Бэй. Временами от ветра скрипели сучья, и Льок замирал от страха, думая, что это охотники идут за ним на расправу. Только поздно ночью прибежал Бэй, задыхаясь от усталости.

— Кости вождя изломаны охотниками… А нашу мать разорвали на части женщины за то, что она родила тебя. Лисий Хвост подобрала голову Кремня и доказала, что в него не мог войти Хоро — торопливо поведал брату Бэй.

— Как же она доказала, что Хоро не мог войти в Кремня? — спросил Льок, подавленый такими вестями.

— Ведь у кровожадного Хоро большие зубы, а старик оказался беззубым.

Голова Льока опустилась.

— Что же они говорят про меня?

— Они решили тебя искать завтра с утра. Искали меня, чтобы убить, но в темноте не нашли. Я спрятался в скалах… Бежим, брат, на юг, где, как пела наша мать, теплые земли…

— …и где люди злы, как голодные волки, — уныло закончил Льок.

Братья посмотрели. друг другу в глаза, взявшись за руки, заскользили на лыжах вдоль берега, направляясь к югу.

ХII. Второе рождение

Быстро неслись по льду беглецы. Еще раз издали блеснуло зарево костров навсегда покидаемого стойбища. Братья приостановились, в последний раз взглянули на пляшущие по небу пятна костров. Несколько шагав — и лыжи унесли их за высокую скалу. Стало темно и пустынно. Лишь ветер доносил неясный гул голосов.

Наконец, Льок спросил:

— Как же стойбище узнало, что я их обманул?

Бэй с трудом собирал в одно целое запомнившиеся крики и обрывки разговоров.

— Вот что я понял из криков самой колдуньи. Она нашла на проклятом острове среди Кровавого болота лоскуток кожи, что ты потерял. Помнишь, когда ты был еще маленьким, она сама навесила тебе на шею этот лоскуток в защиту от болезни. Он был разрисован ее рукой. Колдунья пошла, что ты уже побывал на острове. Разве девочка решилась бы сама перебраться через страшное болото? Лисий Хвост догадалась, что это ты украл девочку. Она подожгла островок, а сама переплыла на берег. Чем Лисий Хвост жила, — не знаю… Когда ты шел к святилищу голый с горшком крови, она прокралась за тобой, видела, как ты мазал кровью охотничью одежду Кремня. Когда в святилище раздались наши крики, старуха находилась вблизи, но боялась показаться. Кремень был одет в скользкую от крови и жира одежду, и мы не смогли его раздавить. Потом мы в страхе убежали. Колдунья отходила его, а затем он увел ее к этим ямам… Старуха знала, что женщины рано или поздно начнут по ней тосковать, она и не ошиблась. А Кремень доверился ей, но забыл, что старая ворона ни за что не захочет уступить своей власти… Ну, ты сам видел, что с ним стадо. Когда люди успокоились, старуха подняла голову Кремня и всем показала его беззубый рот. Так раскрылись твои хитрости.

Теперь оставалось лишь бежать, не зная куда. Братьям предстояло или погибнуть где-нибудь в лесу, или пристать к чужому стойбищу. Отныне всю жизнь они не будут знать покоя, опасаясь встречи с сородичами…

При помощи захваченного. Льоком с собой меча скандинава братья доставали из дупел белок. Иногда набредали на оленьи тропы и старались убить оленя. Останавливаясь на ночлег, они рубили мечом еловые ветви и устраивали низкий шалаш. Спать было тепло. Засыпая, беглецы думали, что с каждым днем они все более и более отдаляются от стойбища. Утром они нарочно расходились в разные стороны, описывая петли, славно зайцы или лисы, чтобы обмануть возможных преследователей. Покружившись несколько часов, они возвращались по своим следам обратно, и, только пробежав по уже протоптанной лыжнице, отправлялись в путь. Все время они неуклонно двигались к югу, ориентируясь по стволам деревьев.

На седьмой день они наткнулись на чью-то лыжницу. След был раза в два шире их лыж, и братья поняли, что он принадлежит человеку из чужого племени. На их стойбище, как и у соседей, делались узкие длинные лыжи, увеличивавшие быстроту бега.

Братья остановились от неожиданности. Уйти ли поскорее от следа, или же добраться по лыжнице до незнакомца?

— А что мы скажем, — заговорил Бэй, — когда опросят нас, зачем мы как волки бегаем по лесу?

— Ответим, что мы были вдвоем на охоте, — сказал Лыж, — и будто бы в это время пришли с моря враги и убили всех на стойбище. Вспомни про утонувшего в пороге чужеземца. Ведь его ладья шла бить наших людей.

Они побежали по чужой лыжнице. Вскоре им попалась удивительная находка. Большой глухарь лежал с вытянутой шеей, зажатой двумя палками.

— Это сделано человеком, — сказал Бэй, вглядываясь в находку. — Никогда наше племя не знало таких хитростей!

— Съедим его, — с жадностью предложил Лыж и потянулся за птицей.

Бэй ударил брата по протянутой руке.

— Разве ты забыл, что стало с беглецом, укравшим у наших женщин шкуру оленя? — и, потянув Льока за собой, он побежал вперед.

Неожиданно из гущи молодого березняка вынырнула человеческая фигура. Незнакомец тотчас же остановился, вытянув вперед копье. Льюк судорожно стиснул меч, но Бэй с криком: «Эй, эй!» — отшвырнул в снег дротик и, вытянув руки над головой, пошел навстречу незнакомцу. Тот оставил на лыжнице оружие и тоже сделал несколько шагов вперед. Это был крупный плечистый старик. Он пытливо ощупывал глазами Бэя с головы до ног… Увидав на его груди нашитое изображение тюленя из белого меха, он закивал головой и на родном Бэю языке спросил, кто он такой. Тот ответил.

Несколько минут стояли они друг против друга, Бэй с поднятыми вверх руками, старик — с вытянутыми вперед. Потом незнакомец сложил руки на груди, Бэй, тотчас же повторил его движение. Старик стал допрашивать Бэя, кто они, откуда, почему появились здесь и что думают делать. Бэй, как было условлено, рассказал старику о нападении на становище чужеземцев, пришедших с моря на больших ладьях.

Вскоре Бэй крикнул брату, чтобы он подобрал брошенный дротик и шел к ним. Когда Льок приблизился, старик посторонился, велел братьям итти вперед, а сам пошел сзади.

— Я не спросил тебя, — тихо сказал брату Бэй, — говорить ли, что ты колдун?

— Ой, не говори, я чувствую, что духи ушли из меня! — быстро забормотал Льок. — От них-то и пошли все мои несчастья!

Льок очень удавился, что стойбище этого пламени помещалось в низине, в глухом ельнике.

— Зачем они так прячутся? — спросил он брата.

— Разве ты не понимаешь, — ответил тот, — что они боятся врагов?

Приход братьев вызвал у жителей стойбища удивление и испуг… Забегали женщины, зашныряли кругом подростки, из шалашей выскочили с копьями мужчины. Рассматривая их, братья заметили, что они мало чем отличаются от обитателей их родного стойбища, только одежда мужчин и в особенности женщин пестрела богатыми рисунками, сделанными из различных мехов…

Мужчины тесным кольцом… окружили пришельцев. Братьям бросилось в глаза большое количество стариков. Старики начали допрос. Бэй повторил уже сказанное, а Льок внимательно вслушивался в ответы брата, чтобы потом в чем-нибудь не разойтись с ним. Слова Бэя переводил старик, встретивший их в лесу. Не раз Льок удивлялся прямоте и точности ответов брата. Поражала его и другая особенность. Как допрашивающие, так и Бэй смотрели в глаза друг другу.

После допроса мужнины подняли галдеж. Бэй тупо смотрел на лица окружающих, не понимая их языка. Льок с волнением вслушивался в интонации голосов и всматривался в выражение лиц говорящих.

— Брат, — оказал он наконец, — я не понимаю языка, но они не имеют на нас злобы.

Не успел Бэй ответить, как старик обратился к ним:

— Наши мужчины не хотят вам вреда. Они говорят: «Пусть они бегут от нас прочь».

Льок облегченно вздохнул. Как вдруг к его ужасу, Бэй ответил:

— Скажи мужчинам: пусть они убьют нас, но мы не олени, чтобы бежать от охотников….

У Лыжа забилось сердце. Разве у Бэя уж так устали ноги, что он рвется да гибель? Старик перевел ответ Бэя мужчинам. Те радостно загалдели. Толпа сразу раздвинулась, а мужчины с копьями стали, пятиться назад. Братья остались в середине образовавшегося круга.

— Бежим скорей, Бэй! — взмолился Льок.

— Голова грудного ребенка — ответил радостным топотом Бэй, — разве ты не понимаешь, что они хотят нас испытать? Если мы побежим, то с нами будет то же, что с беглецом, погибшим от наших охотников. Если останемся на месте, то будем жить в их стойбище. Только остерегайся кого-нибудь из них ранить!

Мужчины, отойдя на некоторое расстояние, молча двинулись вперед и вдруг с дружным криком устремились на братьев. Льок сделал инстинктивное движение бежать, но Бэй с силой сжал его руку. Копья охотников прикоснулись к их телу, а одно из них, которое держал безусый парень, чуть не вонзилось в живот Льоку. Тот, защищаясь, с силой ударил своим мечом по древку, и конец копья упал на снег. С возгласом детского удивления поднял парень отрубленный конец копья. Мужчины загалдели, глядя на ровный срез.

— Это ты ловко, — шепнул Бэй, — это очень хорошо!

Парень что-то кричал, показывая ребром ладони, как отрезал меч Льока конец его копья. Один из охотников протянул руку за мечом.

— Не отдавай! — закричал Бэй. — Сделай знак, что не отдашь!

Льок вспомнил жест скандинава, когда-то угрожавшего этим мечом старухам. В отчаянии он потряс мечом, а заодно так неистово заорал, что протянувший руку воин невольно отступил. Тогда охотник, отбросив далеко копье и уже безоружный, протянул руку к мечу.

— Отдай, отдай теперь! — крикнул Бэй брату.

Льок послушно отдал меч. Все мужчины с жадностью принялись его осматривать, стуча ногтями по металлу, пробуя его зубами и любуясь красивой отделкой. В особенности горячился один уже немолодой охотник. После долгого любования мечом он выскочил из толпы, нырнул в свой шалаш и вскоре прибежал назад, таща за руку какую-то маленькую фигурку. Окружающие с хохотом расступились, а охотник с силой толкнул фигуру к Льоку. Тот, не ожидая толчка, свалился, а на него упала миловидная молодая девушка. Сам же старик с мечом в руках убежал обратно.

— Ну, видишь, — улыбаясь, сказал Бэй. — Вместо меча получил жену! Значит мы остаемся жить у них.

Братьев повели в одни из шалашей, который был выше и шире, чем у них на родине. Вскоре женщины принесли свежее, чуть обваренное глухариное мясо.

— Вот видишь, — задумчиво сказал Бэй, — у них жизнь другая, чем у нас. Разве мы, кроме как весной и осенью, едим свежее мясо птиц?

За едой старик спросил братьев, хотят ли они жить на стойбище пришельцами, или же предпочитают сделаться их сородичами. Братья не знали, что сказать. Конечно лучше было породниться, но они не знали, какой ценой можно достигнуть родства. Решили все же породниться, это было надежнее.

Наступил вечер. Люди с хохотом бегали вокруг стойбища. Они собирали хворост, ломали еловые ветки и относили куда-то в сторону от стойбища. Вскоре на снегу выросла куча хвороста, а но бокам ее — две кучи хвойных веток.

— Похоже на то, что костры будут, — с недоумением сказал Бэй, следя за приготовлениями.

Появились две женщины, одетые в старые худые одежды с такими широкими вырезами у шеи, что одной рукой им приходилось придерживать платье. Другая их рука лежала на животе. Обе они стонали, кричали и охали.

— Зарежь меня, если я что-нибудь понимаю! — заявил удивленный Лыж.

Обе женщины со стонами легли на кучи ветвей, все сородичи уселись кругом.

Несколько женщин повели Льока и Бэя в лес. Там они знаками стали показывать, чтобы братья разделись.

— Что у них, головы младенцев что ли? — изумился Лыж. — Чтобы я на холоду остался голым? Разве…

Но закончить ему не пришлось: женщины повалили его на снег, и через минуту он оказался раздетым. Бэй, видя какой оборот принимает дело, поспешно разделся сам. Тогда одна женщина поползла к кострам на четвереньках, показывая братьям, что они должны делать то же самое.

— Делай, как они показывают. Значит так нужно, — сказал Бэй и последовал за ней. Льок со вздохом подчинился приказу старшего брата. Вскоре братья очутились перед ярко пылавшими кострами возле двух лежащих на хвое женщин. Старик стал кричать на языке братьев, что им надо подползти к изголовью женщин, распахнуть прорез у шеи и головой вперед пролезть у них под одеждой.

Под громкий хохот всего стойбища, исчезали братья в одежде мнимых рожениц. Через несколько мгновений Льок и Бэй вынырнули наружу. От толпы отделились женщины и, опрокинув братьев на разостланные оленьи шкуры, закутали их и спеленали ремнями.

— Вот мы и новорожденные ребята, — сказал Бэй. — Теперь, поди, будут нас материнским молокам кормить.

Громадных «младенцев» с хохотом понесли на стойбище. Каждому из братьев пришлось покормиться молоком.

Потом толпа ушла, оставив Льока и Бэя спеленутыми на попечение их «матерей».

— Неужели нам долго еще придется быть младенцами? — испуганно спросил спеленутый Льок, чуть приподнимая голову.

— Если меня долго будут питать одним молоком, то я умру! — с недовольством пробурчал Бэй.

К счастью для братьев, «младенчество» продолжалось только несколько дней. Затем старик объявил, что, когда они научатся их языку, мужчины посвятят их в охотники.

Жить братьям пришлось в шалаше старика, подарившего Льоку за диковинный меч свою дочь.

XIII. Корень новой культуры

Началась для братьев новая жизнь. Старик Кру, тот самый, с. которым они встретились в лесу, как единственный, знающий их язык, взялся приучить пришельцев к текущей работе. Он стал водить их по охотничьим тропинкам, объясняя, где (водится зверь и как ставить капканы. Через несколько дней «приемыши» поняли, какое огромное значение имели эти капканы в жизни стойбища. Благодаря капканам племя стало вести оседлый образ жизни; ведь для того, чтобы их ставить, нужно было хорошо изучить, в каких местах и какие водятся звери. Благодаря оседлому быту, мужчины стали жить в шалашах вместе со своими женами и детыми. На смену временному групповому браку, какой существовал в покинутом братьями стойбище, пришла семья.

Устройство капканов было очень просто. Тяжелая деревянная плаха просверливалась, и в отверстие вставлялся тоже деревянный рычаг. Рядом выдалбливалась ложбина для другого подвижного рычага, прикреплявшегося к первому сильно скрученной веревкой из оленьих жил. Когда капкан настораживался на зверя, то подвижной рычаг отгибали в сторону от неподвижного, а чтобы он снова не захлопнулся, между ними вставляли палку. При толчке, произведенном зверем, палка выскакивала, а сильно перекрученная веревка тотчас же свертывалась в узлы, прижимая подвижной рычаг к неподвижному (рис. 25).

Таким капканом с прямыми рычагами (рис. 26) нельзя было убить волка, поэтому капканы на волков и рысей отличались от первых, кроме своей величины, еще и тем, что их рычаги были не прямые, а петлеобразные; они защемляли зверя в крепкие тиски (рис. 27).

Чтобы зверь все же не протащил свое туловище через петлю, толстая плаха делалась полукруглой, выдалбливалась посредине и вкалывалась в землю лишь концами (рис. 28). Внезапно защемленный зверь делал отчаянный скачок, один из концов плахи выскакивал из земли, и пойманный вместе с плахой валился на спину. Ноги зверя теряли опору. Ему оставалось лишь биться, перекатываясь на спине из стороны в сторону, и медленно издыхать от голода, пока не появлялись промышленники.

Но таким капканом нельзя было поймать лося или оленя. Своими могучими копытами они разбили бы капкан. Для них, как и для медведей, капканы делались из шарообразной большой и очень тяжелой плахи с рычагами, в виде кольца. Зверь, попавшийся ногой в такой капкан, не мог далеко уйти (рис. 29).

Не хитры были ловушки, но, чтобы додуматься до них, человеку потребовалось много тысячелетий. При наличии капкана от охотника уже не требовалась сила и смелость; человек надеялся теперь на свою хитрость и на простой случай. Ведь зверь легко мог пробежать, и не задев ловушки. Не даром у охотников этого стойбища было так много поверий о различных духах, добрых и злых, которые способствовали удачной ловле или наоборот, вредили промыслу. В противоположность беломорцам, которые надеялись на свою смелость и верили не столько в силу духов (религия), сколько в силу своего слова (магия), — жители стойбища привыкли рассчитывать на помощь «свыше».

Целые дни бродили старик Кру и оба брата по протоптанной лыжнице от одного капкана к другому. Старый охотник, надев оленьи рукавицы, вынимал добычу и, наставляя капкан, объяснял каждый раз, почему именно попалось животное. Братья относили добычу на стойбище.

Прошел какой-нибудь месяц, и братья, в особенности Льеж, постигли все хитрости установки капканов. Поэтому, когда старый Кру заболел, они стали вдвоем обходить его район.

В сердце братьев еще была жива тоска по навеки оставленному ими стойбищу. Во время обхода ловушек они вспоминали былую жизнь и воображали, что возвращаются в становище. Изображали в лицах всех его обитателей. Захлебываясь от волнения, они рассказывали друг другу, как обрадуется их приходу такой-то охотник их стойбища, что скажет им такая-то женщина, к кому Льок пойдет ночевать, у кого Бэй в осенний период будет жить в шалаше. Лишь о Лисьем Хвосте и Кремне, словно по взаимному уговору, братья никогда не упоминали.

XIV. Борьба с волками

Снег под лучами солнца уже начал слеживаться, когда братья окончательно усвоили язык стойбища. Однажды вечером Кру сообщил, что охотники решили вскоре принять их в свои сочлены. Ночь братья провели беспокойно. Каждому из них хотелось отличиться перед всеми, чтобы сразу же занять почетное место. За ночь каждый придумал себе достойную роль: Льок решил поймать волка в капкан и тем самым показать, что он хитрый и опытный зверолов; Бэй же надумал выследить волков и убить одного из них копьем, доказав свою охотничью выносливость и силу. Оба брата остановили свой выбор на волках, так как этих зверей охотники стойбища особенно ненавидели за то, что они пожирали оленей, и в то же время уважали их за смелость. При посвящении в охотники каждый из вновь принимаемых был обязан съесть частицу волчьего сердца. Таким путем он приобретал все положительные качества волка.

Надо было спешить, пока еще не затвердел снег, так как на насте уже. не удалось бы ни выследить, ни догнать волка..

Оба брата уже давно приметили волчью стаю, упорно державшуюся в одном и там же районе. В.ночь, когда обдумывался вопрос, как доказать свою охотничью зрелость, выпал очень обильный снег. На следующее утро братья убедились, что волчья стая держится на прежнем месте.

Весь вопрос теперь был в том, как поймать одного из волков в капкан, а с другим вступить в единоборство. Ждать, пока какому-нибудь волку заблагорассудится попасть в капкан, — долгое и ненадежное дело. Кроме того, попавшего в капкан неудачника волчья стая по обыкновению сама же разрывала и пожирала, а ведь надо было добыть заветное волчье сердце.

Льок в конце концов наметил план действий. Он решил достать кусок тухлого мяса, положить его на снег, окружить со всех сторон капканами, а самим устроиться на ближайшем дереве. Хоть один из приманенных запахом волков обязательно попадется в капкан, а Бэю останется лишь броситься к стае и убить еще одного волка. Бэй не мог не одобрить умно задуманного плана, и братья тотчас же принялись за подготовительные работы. Лишь с тухлым мясом дело не ладилось. На снегу оно замерзало и переставало пахнуть.

Два дня потратили на то, чтобы выбрать наиболее подходящее место в самом центре района кочевья волчьей стаи. Набрав валежника и ельника, братья устроили на сосне в засаде помост, чтобы поджидать добычу. Когда все было готово, они притащили четыре новых капкана с длинными подковообразными рычагами. Подвесив на кол приманку, с четырех сторон наставили капканы. Густой невысокий ельник скрывал ловушки.

Переодевшись дома в самое теплое платье, братья вернулись в лес, насторожили капканы и залезли на помост, втянув за собой лыжи. Разговаривать было нельзя, разве только тихим шопотом, и вскоре оба уснули… Не раз, просыпаясь, высовывали они голову из ветвей: нет ли добычи? Но кругом все было пусто, хотя тихий ветерок нет-нет доносил глухой вой изголодавшихся волков.

Целые сутки просидели Льок и Бэй на помосте, и ни разу не приходили волки. Тогда Бэю пришла мысль взять со стойбища собаку и привязать ее вместо мяса, чтобы лаем и воем завлечь волков.

Задуманная Бэем уловка дала сразу желанный результат. На тоскливый вой привязанной собаки вскоре появились мерцающие огоньки волчьих глаз. Собака, почуяв волчью стаю, стала выть еще жалобнее.

Гуськом, осторожно ступая из следа в след, тихо крались темные тени. Собака заколотилась на спине, мотая связанными лапами. Подойдя почти вплотную к капкану, волчий вожак остановился, голодно лязгая дрожащими челюстями. Несколько мгновений тишины, прерываемой щелканьем волчьей пасти. Вдруг вожак легко отделился от земли, прыгнул на связанную приманку и грудью вытолкнул палку, раз’единяющую рычаги в капкане. Зажатый деревянной петлей, волк как-то по-собачьи завизжал. Напрягая задние лапы, он сделал попытку выпрыгнуть из капкана. Вырвав из снега один из концов плахи, он с воем повалился набок, а затем на спину.

Волки застыли на месте, не понимая, что с вожаком. Опять все затихло. Втягивая запах собаки, волки стали снова приближаться. Это было опасно. Один миг — и они начали бы рвать на клочки попавшего в беду товарища.

Братья спрыгнули на землю, и тотчас же копье Бэя впилось в грудь ближайшего волка. Струей брызнула кровь, и волк с наем повалился, судорожно царапая когтями разжиженный кровью снег. Запах задымившейся крови ударил в нос волкам. Они стали сдвигаться в одну платную массу, и только палки, брошенные Льоком, разогнали хищников в разные стороны. Тогда Бэй, разрезав кремневым ножом горло волка, взвалил еще вздрагивающее тело на спину и взобрался на помост, втянув туда тушу.

Внизу раздались крики Льока. Какой-то разъяренный кровью волк прыгнул ему на грудь. Льок успел заслонить локтем горло, и волчьи зубы вцепились ему в руку. Бэй кубарем скатился с дерева и чуть не на лету распорол зверю брюхо. Дымящиеся кишки вывалились на снег, и волк с воем кинулся к стае.

Это погубило хищника и спасло братьев. Волки тотчас же бросились к волочащимся теплым кишкам и стали их пожирать под (вой их владельца. В это время Бэй, перерезав горло вожаку, с помощью брата вытащил его из капкана и с трудом поволок та помост. Льок, закусив от боли губы, кое-как залез на дерево вслед за Боем. Только теперь вспомнил Б эй про обреченную на смерть собаку. И хотя волки уже кончали свое пиршество, охотник не побоялся спуститься и, взвалив на спину связанную собаку, снова полез на дерево. Едва он успел отделиться от земли, как где-то близко щелкнули волчьи челюсти.

Молодые, наиболее слабые волки, на долю которых меньше всего досталось добычи, злобно огрызаясь друг на друга, жадно вылизывали окровавленный снег. Это напомнило Лыжу былую охоту на лосиное стадо, когда молодые охотники, которых старшие не допускали к ранам убитых животных, с жадностью глотали липкий ржавый снег.

Однако одного волка было мало на всю стаю. Когда полуголодные, остервеневшие от крови волки окружили кольцом дерево, где сидели со своими жертвами оба брата, одного из зверей угораздило попасть в капкан. Бэй впился ногтями в локоть Льока и с разгоревшимися глазами глядел, как летели клочья шерсти из образовавшейся кучи волчьих тел.

Съев и второго собрата, волки насытились и спокойно разлеглись вокруг сосны, на которой сидели братья.

— Нам и опуститься теперь нельзя! — воскликнул Льок, потирая запекшуюся рану.

Как бы в ответ та эти слова орда из волков, приподняв голову и насторожив уши, посмотрел на сосну долгим умным взглядом.

Волки действительно решили осадить охотников. Они и не думали уходить от дерева. Несколько часов они спокойно спали. Проснувшись, стали бродить по полянке. Сперва их шали были медленны и спокойны. Но время шло. Снова пробудился голод, — звери начитали нервничать, огрызаться друг на друга. Братьям оставалось лежать на помосте и поедать самые лакомые кусочки волчьей туши. Так протянулось более полутора суток. Наиболее нетерпеливые волки порой уходили в лес, но вскоре возвращались обратно.

Братьев выручил случай. Внезапно на полянку выскочил заяц. Увидав волков, он в ужасе присел на задние лапки, растерянно маша передними. Волки бросились на него, и, когда заяц, делая огромные прыжки, с молниеносной быстротой исчез в кустах, вся волчья стая погналась за ним.

Бэй велел Льоку сидеть на дереве, а сам решил добежать до стойбища и взять людей на помощь. К утру к дереву собралось чуть не половина охотников. Их возгласы говорили о восхищении хитростью и смелостью принимаемых в охотники Льока и Бэя.

XV. Посвящение в охотники

Хотя репутация братьев как опытных и смелых охотников была прочно установлена, но Бэю все же хотелось похвастаться еще своей силой и быстротой ног. Поэтому он с нетерпением ждал ранней весны. Как только снег, подтаивая за день начал по ночам замерзать, Бэй, уже давно выследивший лосиную семью, начал подбивать охотников на охоту за лосем. В лучшую пору наста группа горячих охотников из молодежи собралась на промысел.

Бэю быстро удалось найти мирно пощипывающую еловые побели лосиную семью. Началась погоня. Охотники, подражая волкам, бежали гуськом; когда передний уставал, он свертывал в сторону и, пропустив вперед других, бежал последним.

Долго бежали охотники, и не раз уже могучие животные приостанавливались, изнемогая от усталости. Наконец показался скалистый кряж, имевший форму дуги. Лось быстро взбежал на гору и помчался вдоль обрыва. Охотники решили перехитрить лося и, пробежав по снегу к другому концу душ, хотели встретить зверя. Теперь за лосем по кряжу бежал один Бэй, а впереди него собака, которую он спас от смерти. Как новичок, Бэй не знал, что кряж имеет форму дуги.

Мчавшийся лось вдруг резко свернул в сторону и прыгнул вниз с обрыва. Бэй, подбежав к обрыву, посмотрел вниз. Лось остался жив и медленно побрел в лес. Охотник подобрал валявшуюся палку, разбежался, с силой ударил палкой о край скалы и полетел по громадной дуге вниз, к оторопелому лосю. Прежде чем бык успел опомниться, Бэй ударом каменного молота по одному и другому уху оглушил замученного зверя. Затем кремневым ножам он быстро перерезал ему горло. Насосавшись вдоволь крови, Бэй выкусил зубами на обоих ушах лося свои метки, а затем стал звать незадачливых охотников.

По обычаям нового стойбища мясо лося могли есть только мужчины и притом охотники. Бэй и несколько товарищей остались охранять тушу от волков и рысей, а другие побежали в стойбище созывать остальных охотников. Мясо лося слегка подпекалось на огне и съедалось полусырым. Оставшиеся стеречь убитого лося должны были заготовить сухого дерева для костра. Потам они без труда приподняли лежавшего та боку лося и придали ему нужное положение. Казалось зверь спокойно спал, вытянув на снегу тяжелую рогатую голову.

Когда со стойбища пришли охотники, они остановились на некотором расстоянии от убитого лося. От их группы отделился старик-колдун. Подойдя к лосиной туше, он лег позади нее и закричал:

— Здравствуйте, мои дети!

Я давно вас жду!

Охотники в один голос ответили:

— Здравствуй, наш отец! Мы пришли на твой зов.

Колдун продолжал густым басом:

— Знаете ли, кто меня убил? Я не заметил…

Один из стариков ответил:

— Убили тебя «лесные люди»[16]), они гнались за тобой. А когда мы поедим сладкого мяса, то пойдем и убьем их.

Лось произнес нараспев:

— Ну, приходите и ешьте мясо. Сытые люди лучше бьют, чем голодные.

Этой формулой вступительная церемония окончилась. Охотники шумной толпой подошли к Бэю и поздравили его с «добрым отцом».

Там временам колдун развел огонь. Пока старшие охотники снимали шкуру с лося, Кру и колдун отвели Бэя и пришедшего с толпой Льока в сторону и велели им раздеться.

— Неужели опять заставят нас рождаться на свет? — испуганно опросил Льока Бэй.

— Знаешь что? — догадался Льок. — Нас, верно, будут посвящать в охотники!

Церемония посвящения в охотники выражалась в том, что раздетых догола братьев сначала натерли лосиным жиром, при чем в грудь втирали жир, взятый с груди лося, в бедра — жир с бедер и т. д. Натертые жиром братья тотчас перестали ощущать холод. После этой церемонии их, попрежнему обнаженных, двое стариков ввели в освещенный круг костра, перед которым сидели охотники.

Среди гробовой тишины охотники чуть слышно шептали каждому из братьев на ухо слова, а те их повторяли вслух, обещая быть смелыми охотниками и, не боясь опасности, помогать друг другу на войне и во всякой беде. После этого колдун, вырвав из каждой части тела посвящаемых по нескольку волосков, дал их им в руки и велел кинуть в огонь с произнесением особого заклинания:

«Если я не буду выполнять всего, что сказал сейчас, пусть со мной случится то, что стало в огне с волосами».

Затем колдун велел посвящаемым съесть по кусочку волчьего сердца и надрезал обоим руку у локтя. К братьям по очереди стали подходить охотники. Каждый из них высасывал из ранки кровь, после чего целовался с посвящаемым, который при этот должен был всосать изо рта охотника немного слюны. Этой, церемонией охотники как бы обменивались с вновь принятыми сочленами частицей своего тела, обязываясь тем самым защищать друг друга от опасности. Через гибель одного из них погибала частица и другого.

Окончив эту главную часть обряда, братьям дали надеть новые одежды, сшитые из шкур ими же убитых волков. Затем главный охотник дал им по новому копью, оказав Бэю:

— Теперь твое имя для нас, охотников, — Разитель Волков.

Льок же получил название Ловца Волков.

Церемония посвящения была окончена, и все с жадностью накинулись на еду. Пожирая лосиное мясо, охотники остерегались поломать хотя бы незначительную косточку.

Три дня тянулся пир. По окончании его колдун со старыми охотниками кинули заботливо собранные кости в расщелину скалы и завалили их камнями.

На обратном пути к стойбищу вновь принятых в охотники предупредили, чтобы они никому не рассказывали о происшедшем: церемония посвящения должна была храниться в тайне.

Приходила весна. Потянулись солнечные дни, зажурчали ручьи, а в муравейниках забегали муравьи, вестники теплой погоды. Когда растаял снег, Кру повел молодых охотников знакомиться с водой, у которой не было «да начала, ни конца». Это было Онежское озеро, все еще покрытое льдом и оттаявшее лишь в заливе Чура, невдалеке от места, где стояло стойбище.

Бэй с жадностью слушал рассказы старика о желанных гостях — перелетной птице. Охотники его родного стойбища не знали подробностей птичьей жизни. Им и не требовалось никаких знаний, кроме знания места, где останавливалась дичь. Зато онежским охотникам, промышлявшим дичь не только камнями и палками, но и капканами, необходимо было знать навыки и свойства каждой птичьей породы..

Но Льока не интересовали рассказы Кру. Его сразу поразил вид скал, таких же темных и блестящих, как и священная скала у родного водопада. И в его голове вспыхнула мысль, которая быстро разгоралась, захватывая все помыслы: он решил во что бы то ни стало выбить на скале рисунки в память своего пребывания на новом месте.

Как только стойбище погрузилось в сон, Льок, захватив скандинавский меч, тайком побежал на берег озера (рис. 30). Снова в тишине, как когда-то на священном островке, зазвенели гулкие удары.

Из-за скал появилось солнце. Медленно поднималось оно над головой, потом начало склоняться к западу. Льок не замечал ничего. Лихорадочно выбивал он один рисунок за другим, отмечая главные моменты своей жизни на стойбище: как в его капкан попался волк (рис. 31), как Бэй убил копьем хищника (рис. 32), и как он гнался с собакой за лосем (рис. 33). Немного передохнув, Льок изобразил все виды капканов (рис. 26, 27, 28 и 29). Окончив эти рисунки, Льок вспомнил, что надо бежать осматривать ловушки.

Вечерам, натруженный тремя глухарями, он медленно возвращался на стойбище. Уже издали было слышно, что селение по-особому гудит, словно рой оводов в летний день. Льока окликнул Бэй, бежавший к нему навстречу:

— Что ты наделал! Зачем выбил рисунки?! Старики кричат, что теперь враги будут знать, где стойбище, придут ночью и всех убьют… Опять нам бежать, как волкам, спасая свою жизнь!

Вслушиваясь в далекое жужжание встревоженного стойбища, Льок напрягал мысль в поисках выхода из создавшегося положения. Наконец, он, радостно улыбнувшись, сказал:

— Не будь пуглив как заяц. Я скажу им несколько слов, и они опять полюбят нас!..

XVI. Охота на оленей и людей

Сильно билось сердце у Льока, когда он шел к взбудораженному стойбищу. Ребятишки первые заметили его приближение и загалдели галчатами. Внезапно стойбище смолкло и от этого сделалось еще страшнее. Однако Льок не испугался и, взяв себя в руки, решительно вошел в круг враждебно молчащих людей.

Первым поднял голос Кру. Старик говорил о том, как он встретил и привел братьев на стойбище; как их кормили, пришли в равноправные члены и как дурно поступил Льеж, выбив на скале знаки, указывающие на близость стойбища; теперь каждый враг может напасть и истребить племя ночью во время она. Старик говорил горячо. Жилистые волосатые кулаки молотили по воздуху. Из толпы послышались злобные выкрики. В округлившихся глазах людей вспыхнула ярость. Спасая себя, Льок решился прервать речь старика.

— Разве вы, самые хитрые охотники, — взвился его голос, — не радовались, когда я заманил волков на приманку? Ну, а разве наши враги не волки? Они хуже волков! Надо поступать с ними как с волками… Вот я и выбил та скале рисунки. От этих скал мы проложим тропинки, наставим на них капканы. А будут враги подкрадываться, они попадут в капканы и погибнут как волки.

Льок замолчал. Молчали и вое присутствующие, пораженные таким объяснением. Охотники соображали и оценивали преимущества нового способа охраны стойбища.

— О! — выдохнул один из стариков. — Ты, Ловец Волков, самый хитрый из всех людей!

Эта фраза явилась общим приговором. Беда миновала. Мысль о защите стойбища посредством капканов от неведомых (врагов заняла головы мужчин. Весь вечер ушел на споры и обсуждение, где протоптать тропинки и как поставить такие капканы, чтобы они душили врагов..

— Враги — что волки, — повторялась на всех концах стойбища мысль, высказанная Льоком.

На следующий день не только мужчины, ко и женщины с подростками пошли устраивать западни для врагов.

От скал, на которых были рисунки, они протаптывали тропинки, ведшие в сторону, противоположную стойбищу. На конце каждой тропинки делали завалы из камней и поваленных бурей деревьев. В оставленных узких проходах, ставились и настороживались особо сильные капканы.

Каждый раз, когда оканчивали работу над какой-нибудь тропинкой, Льок устраивал для стойбища веселую игру. Из полусгнившей колоды он высекал мечом отдаленное подобие человеческой фигуры. Держа ее в руках, Льок на корточках подползал к капкану; как только чучело прикасалось к ловушке, она захлопывалась, раздавливая дряблую древесину. Когда древесина рассыпалась в тисках капкана, зрители приходили в неистовое веселье, и всякий, кто считал себя колдуном, бормотал заклинания, чтобы и враги таким же образом погибали от капканов.

На устройство таких западней ушло почти полмесяца. К этому времени уже вскрылись реки, и озеро оттаяло по берегам. Начался обычный промысел на дичь. Онежское стойбище, благодаря капканам не испытывало почти неизбежной для жителей беломорского побережья весенней голодовки, а потому прилет птицы не вызывал буйного восторга.

За стаями птиц охотились все кроме подростков и молодых охотников, на обязанности которых лежало выслеживание стад оленей, обычно отступавших весной на север. Льок и Бэй, как только что посвященные в охотники, попали в число этих разведчиков.

Через несколько дней на стойбище прибежали запыхавшиеся разведчики с известием, что приближается большое стадо оленей. Направление, в котором они двигались, было неблагоприятно для промысла. Олени могли перейти впадавшую в Онежское озеро реку в том месте, где она, обмелев, образовывала большой остров с двумя узенькими проливами между берегами. Охотники решили отодвинуть стадо к широкому месту реки, иначе добычи было бы мало.

Из лагеря тотчас же вышла толпа охотников. Они должны были охватить кольцом стадо и, пугая его, постепенно отодвигать в нужном для них направлении. По лесу покатился крик кукушки. Это перекликались группы охотников, постепенно охватывавшие кольцом оленье стадо. Разведчики обвязали себя со всех сторон густыми ветвями. Размахивая ветками, они пугали оленей, направляя их в нужную сторону, но в то же время они остерегались нагонять на животных панику.

Олени шли не торопясь. Набредя на страстно любимый ими ягельник, они останавливались и принимались за аду. Тогда приходилось и охотникам замирать на месте, потому что каждое движение во время остановки привлекало внимание животных. Измученным загонщикам удавалось лишь изредка глотнуть воды из взбаламученного ручья.

Постепенно стадо стало снижаться к реке. Охотники поняли, что вожак сворачивает к островкам. Главный разведчик, находившийся впереди цепи загонщиков, развернул заранее намоченную шкуру волка. Острый запах мокрой кожи и шерсти тотчас же подействовал на оленей. Вожак, а за ним все стадо, приостановились и стали шумно втягивать страшный для них запах. Но он был слаб и, заглушаемый ароматом хвои, не навел на оленей паники. Они лишь свернули в нужную для промышленников сторону и снова пошли вперед.

Через полчаса передние колонны оленей, тешимые задними, звонко застучали копытами о речную гальку. Осторожно ступая в холодную воду, вздрагивая, поводя ушами, олени постепенно погружались в реку. Когда передние ряды уже достигли середины реки, раздался пронзительный крик кулика, и вся река загрохотала от криков. На обоих берегах показались кричащие женщины и дети; они размахивали палками и пучками ветвей и травы. Испуганные олени, не решаясь пристать ни к правому, ни к левому берегу, поплыли вниз по реке. Охотники вскочили в ладьи и, налегая на весла, быстро догнали стадо.

Началась бойня. Совершенно беспомощных в воде животных промышленники прокалывали остриями роговых двузубцов. Туши убитых животных задерживались плывшим ниже их стадом. Течение окружало оленей струями остро пахнущей крови, запах которой приводил их «в безумие; некоторые животные пытались выскочить из воды, наскакивали «на соседей и топили друг друга. Наконец передним оленям удалось добраться до мели. Стрелой помчались они к берегу и быстро скрылись в лесу.

Вскоре охотники истребили добрую половину стада. Большинство трупов оленей было унесено течением в озеро. Охотники об этом не горевали, с них было достаточно и тех туш, которые они выволокли на берег. Развели костры и начали опаливать туши. Потом набили олениной промысловые ямы.

Возвращаясь с оленьего промысла, Льок почуял легкий запах гари, шедший от того места, где находилось стойбище. Неужели пожар?.. Однако, к его удивлению, никто из товарищей не взволновался. На расспросы Льока толком ему не ответили. Товарищи подсмеивались над его невежеством.

Придя на стойбище, Льок не нашел в нем ни женщин, ни детей. Со стойбища было видно, как на соседнем холме дымился лес. Удивленный Льок быстро побежал по направлению. к дыму. Ему хотелось поскорее выяснить причину таинственного исчезновения женщин. Пробравшись сквозь чащу, он вышел на ровную полянку, покрытую засохшими молодыми березками. Еще зимой он видел эти деревца надломленными. Теперь сухие деревца горели, а женщины толстыми суками разрыхляли медленно тлеющий дерн.

Его жены на этом месте не оказалось. Ему сказали, что она работает на соседней полянке. Там женщины разбирали уже остывший после пожарища дерн. Тяжелые мотыги вырывали полуобугленные слои перегноя. За женщинами на четвереньках ползли дети и кто камнями, кто рукой крошили вырванные куски дерна. Позади шли молодые сильные женщины и каменными кирками смешивали раздробленный дерн с землей. Среди этих женщин Льок увидел и свою жену. Тяжело дыша, она с трудом поднимала каменную кирку. Льоку стало ее жалко. Схватив свободную кирку, он стал с ожесточением долбить землю.

Внезапно громкий крик женщин ударил вокруг — они падали с ног от смеха, детишки в радостном хохоте подпрыгивали на месте. Льок остановился, не понимая причины всеобщего смеха. Его жена, покраснев до ушей, со слезами на глазах поспешила вырвать из его рук кирку — это женское орудие труда. Оправившиеся от смеха женщины галдели футом, стыдя охотника за желание заняться женским делом. Льок, рассерженный их насмешками, ушел с поля. За ним побежала жена и, успокаивая его, стала объяснять, что посевом и сбором хлеба занимаются лишь женщины, а дело мужчин промышлять зверя и добывать, рыбу. Лишь теперь понял Льок, каким путем достаются так полюбившиеся ему лепешки. Его племя на Белом море не знало земледелия, и только здесь, та Онежском озере привелось ему узнать вкус хлеба..

Провожая его к стойбищу, жена рассказала, что с завтрашнего дня, когда площадка будет подготовлена к посеву, женщины будут делать в земле ямки, куда дети станут кидать зерна, забрасывая их землей. Летом женщины будут вырывать с корнями длинные колосья и, когда они. высохнут, начнут палками выколачивать из них зерна. Потом зерна будут размолоты. Льюку не раз приходилось наблюдать процесс размолки, но он почему-то до сих пор не задумывался, как добываются эти зерна.

Вечером Льок пошел к старику Кру, чтобы расспросить его подробнее. Но старик не мог объяснить, почему мужчинам не полагалось заниматься земледелием. Он вспомнил предание о том, что прежде, когда его племя еще не знало посева, женщины выковыривали из болот какие-то мягкие съедобные корни, веской вырезали еловую кору и извлекали из-под коры сосен сладкие волокна, которые тоже шли в пищу. Потом женщины переняли от соседей земледелие, право на которое они стали ревниво оберегать. Охотники считали это мирное дело для себя постыдным.

Льюку было нечего делать на стойбище. Он отправился к берегу озера, на скалы, где белели его рисунки (рис. 34), и занялся своим любимым делом. Монотонно постукивал меч о камень. Изобразив последнее событие — ловлю оленей на воде (рис. 35), — Льок стал изображать, как Бэй прокалывал копьем вышедшего на берег оленя (рис. 36)…

Но вот и этот рисунок окончен. Льок, обдумывая, что-бы ему еще сделать, рассеянно щупал глазами даль берега. Сперва бессознательно, потом уже с интересом он стал всматриваться в какие-то движущиеся вдоль берега фигуры. Их было много и шли они медленно. Некоторые как-то странно пошатывались, словно опьянели от настойки мухомора. Когда незнакомцы подошли совсем близко и заметили Льюка на фоне блестящей от солнца воды, они засуетились и стали о чем-то совещаться.

Парень со всех ног кинулся в лес. Второпях он чуть сам не попал в капкан. Еще не добежав до стойбища, он услышал доносившийся с берега чей-то глухой вопль, за ним другой, третий…

Известие о том, что едет толпа каких-то людей, встревожила стойбище. Женщины с детьми бросились в чащу леса, а мужчины с копьями и метательными камнями стали бесшумно подкрадываться к берегу. Найти неведомых врагов было нетрудно. Они сгрудились шумной толпой вокруг двух капканов, куда попали двое из шедших по тропинке. Кто-то из молодых охотников не удержался и, подкравшись к пришельцам, проколол одного из них насквозь копьем.

За первым повалился и второй.

Опешившие от неожиданного нападения пришельцы быстро пришли себя и стали палками и камнями отбиваться от охотников.

Началось побоище. Оттесненные к берегу, незнакомцы один за другим падали, раненные копьями. Уцелевшие кинулись бежать, за ними устремились охотники, бросая вслед метательные камни с прикрепленными ремнями. Ремни обвертывались вокруг тел, и врали один за другим падали. Молодежь нагоняла беглецов и с гоготом валила их на землю. В большинстве это были безоружные подростки и женщины.

Когда толпа была избита, старшие охотники внимательно осмотрели убитых и раненых врагов. Судя по их виду, они шли откуда-то издалека и очень бедствовали. Почти у всех мужчин на теле были следы заживающих или совсем еще свежих ран. Попытки расспросить пленников. не привели ни к чему. Незнакомцы говорили на непонятном языке. Когда один из пленных увидал скандинавский меч в руках у старого охотника, он пришел в неописуемый страх и долго что-то лепетал, указывая на меч и на себя.

Между хозяевами стойбища и пленниками в тот же день завязалась драка. Охотники не хотели хоронить мертвых пришельцев целыми и предварительно ломали им руки и ноги, чтобы те не могли им навредить после смерти. Пленники же не позволяли калечить тела своих товарищей. По общим верованиям, мертвец с разбитыми костями должен был страдать не менее, чем человек, ставший калекой при жизни. Драка окончилась смертью всех пленных мужчин. Чтобы не навлечь на стойбище из-за пролитой крови несчастья, колдуны целую ночь соскабливали с земли запекшуюся кровь врагов и сжигали ее на костре. Под пение старух колдуны кружились вокруг костра, уверяя убитых, что они погибли от огня.

Битва с неизвестными врагами дала повод Льежу выбить ряд новых рисунков.

Кроме фигуры попавшегося в капкан человека (рис. 37), он изобразил, как охотники метали в бегущих перед ними людей метательные орудия, цеплявшиеся за ноги преследуемых (рис. 38). Затем он высек фигуру пляшущего колдуна в шапке из меха «лесного человека» (рис. 39). Чтобы можно было узнать, кого из колдунов он изобразил, Льок выбил тут же фигуру ящерицы (рис. 40), имя которой носил колдун..

XVII. Грозное предзнаменование

Снова потекла на стойбище мирная жизнь. Охотники по ночам выезжали в ладьях на озеро и та мелких местах били гарпунами и костяными острогами крупных жирных рыб. Льок с радостью сравнивал опасности охоты-на морских зверей о этим спокойным промыслом. Ему тоже удалось заколоть стерлядь. Он выбил на скале фигуру рыбы, раненной острогой в спину, и острогу (рис. 41).

Когда лес запестрел черными и красными ягодами, га- полянах уже колыхались высокие колосья, и женщины, вырывая их, палкой выбивали зерна.

В двух днях ходьбы к югу на берегу озера находилось другое стойбище. Между двумя селениями с давних времен ежегодно происходил обмен выделанными орудиями. Вблизи одного из селений не было черного камня, превращавшегося в умелых руках в тяжелые полированные топоры, а близ другого селения не встречался кремень, необходимый для наконечников стрел. Приход гостей для обмена товарами всегда сопровождался праздником. В обратный путь они уходили, окруженные гостеприимными хозяевами и молодыми девушками, своими будущими женами, которые несли обмененный товар. Шумная толпа охотников провожала их до самого стойбища, где начинались в честь гостей пиршества. Домой охотники возвращались с полученными в обмен на кремневые наконечники молотами, а молодежь получала в поселке жен.

Однако на этот раз гости почему-то запаздывали. Удивленные охотники решили послать гонцов: двух охотников и двух женщин. Старый охотник и старая женщина должны были напомнить о древнем обычае, который дальнее стойбище теперь почему-то нарушило, их спутники — парень и девушка — должны были возвестить радость осеннего праздника.

По расчету стариков, посланцы должны были вернуться с гостями обратно на пятые сутки. К этому времени женщины приготовили большой запас еды, молодые женщины прихорашивались, натирая себя маслом, девушки собирали и укладывали свои малочисленные пожитки, готовясь на всю жизнь покинуть родное стойбище, а мужская молодежь тренировалась для предстоящих состязаний.

Настал долгожданный день. Гости не пришли. До самой ночи гудело стойбище. Люди не знали что и думать: если бы случилось какое-нибудь несчастье, то соседи прибежали бы за помощью.

Прошло еще два дня. Никто не отлучался со стойбища, боясь пропустить гостей. Только на третий день возвратилась посланная старуха с отрезанным носом, губами и языком. Она жалобно мычала, показывала знаками, как ее мучили. Дрожащими от предсмертной слабости руками показывала она на юг, растягивая жуткую дыру рта. Но из ее глотки вырывалось лишь неразборчивое хрипение.

Вдруг она вскочила на нош и, схватив первого попавшегося человека за руку, потащила его по направлению к лесу. Старуха выдавила несколько звуков, все поняли, что она говорила: «уходите». Исчерпав этим движением свои жизненные силы, старуха упала на песок и прижалась дырой рта к ноге ближайшего из охотников. Это был последний привет родному стойбищу. Только теперь увидали охотники застрявший в ее одежде меч, такой же формы, какой был у Льока. В лучах вечернего солнца бронзовый меч, казалось, горел кровью. Охотники молча глядели на грозного предвестника неведомых врагов. Наконец кто-то, вяло ворочая языком, прохрипел:

— Куда же мы пойдем?

Об этом-то и думал каждый из присутствующих. Одна из женщин, не вытерпев, крикнула:

— Разве у наших мужчин нет копий для врага?

При ее крике каждый охотник, сжав древко с кремневым наконечником, невольно вспомнил, с какой легкостью меч Льюка одним ударом перерубал их копья. Головы мужчин опустились еще ниже. Было ясно, что в схватке с врагами, вооруженными мечами, силы будут неравны.

Старуха тихо, незаметно для присутствующих умерла. От этого сделалось еще тяжелее. По обычаю ее понесли в лес, чтобы положить в выдолбленной колоде и поставить колоду на сосну.

Весь вечер и всю ночь стойбище не спало, обсуждая событие. Льок, оставив свой шалаш, направился к озеру. Выйдя да леса на берег, он увидел на конце мыса ярко горевший большой костер. Льок тотчас же пополз к огню, около которого чернела фигура человека, медленно бродившего по мысу и собиравшего для костра хворост. Льок бесшумно подполз к валявшемуся у костра полусгнившему стволу и притаился за ним. Незнакомец, очень похожий на утонувшего в пороге чужеземца, подошел к стволу и, приподняв его, поволок к «костру. Со всего размаху всаженный в скандинава Льоком меч опрокинул богатыря на землю.

Льок раскидал по воде затрещавшие головни и помчался во весь дух к стойбищу. Мигом «поднял он всех на ноги. Охотники, женщины и подростки кинулись за Льюком к озеру. С любопытством и страхом рассматривали они мертвого богатыря. Вдруг скандинав шевельнулся и, что-то пробормотав, широко раскрыл голубые глаза. Устало обежав столпившихся вокруг него людей, они заблистали диким огнем. Воин сделал попытку кинуться на врагов, но смог лишь слегка пнуть ногой стоявшего вблизи охотника. В бессильной ярости он по-волчьи оскалил зубы..

— Пусть он будет едой для умершей! — закричала только что подошедшая старуха.

По древнему обычаю, на второй или третий день после смерти на дереве, где находилась колода с телом умершего, удавливали какое-нибудь животное. Таким образом покойник обеспечивался в загробной жизни едой. Старуха, предлагая вместо животного принести е жертву врага, тем самым заставляла покойницу поедать всякого, кто явится врагом стойбища.

Шумно принятое предложение тотчас же осуществили. Раненого поддели ремнями под руки и потащили по скалам к ели, где на суку чернела колода с трупом. Обмотав скандинаву шею ремнем, стали с трудом его поднимать. Раненый тяжело захрипел, сделал слабую попытку вырваться и наконец с вывалившимся синим языком повис тяжелым кулем. Подбежавший внук умершей всадил ему в грудь меч, выдернутый из спины старухи. Долго неистовствовала толпа над повешенным раздетым догола врагом…

Льок пошел на берег и, слушая отдаленный вой толпы, стал медленно высекать сцену гибели старухи (рис. 42). Сперва он высек фигуру с широко раскинутыми ногами, держащую одну руку у лица, а другой указывающую на выходящего из ее тела духа. Чтобы обозначить, что это дух старухи, Льок выбил рядом узкую полосу, изображавшую могильную колоду. Колода лежала на дереве. С сука свисал ремень, к которому был привешен за шею обнаженный человек с мечом в груди. Это означало, что человек прикреплен к духу, выходящему из тела старухи (рис. 42).

Разведенный сигнальщиком на мысу костер предупреждал охотников, что враги находятся где-то недалеко от мыса. Охотники решили караулить на берегу, чтобы вовремя дать отпор пришельцам. Через некоторое время один из стороживших на мысу заметил в наступивших сумерках движущуюся по волнам ладью.

После краткого совещания был принят следующий план действий. Женщинам велели собраться кучкой невдалеке от мыса. и но данному сигналу с криками бежать вдоль берета по направлению к болоту, для того, чтобы враги в погоне за ними увязли в топи. Охотники засели за прибрежными скалами, чтобы в нужную минуту, как стая волков, окружить пришельцев.

Направленную на самый мыс ладью внезапно подхватила волна, и вскоре ладья, с трескам подкинутая вверх, осела на остром гребне прибрежной скалы. Один за другим спрыгивали с ладьи враги. Их твердые шаги говорили о том, что для них никто не страшен. Даже эти, еще не знакомые им места, казалось, уже принадлежали им. Один из незнакомцев приглушенно свистнул. Послышался тихий ответ.

Сидевший в засаде Льок с ужасом понял, что ответный сигнал шел из рядов самих же охотников. Неужели среди них оказались изменники?! Высадившись, воины направились к месту, откуда раздался свист, но тот повторился уже в другом месте. Тогда толпа врагов разомкнулась, воины врассыпную двинулись к лесу. Им предстояло пересечь прибрежную полосу, усеянную обломками скал. Не прошли они и десятка шагов, как несколько человек с криком повалились на землю. Внезапно ожил почти каждый камень, и в уже наступившей темноте на пришельцев со всех сторон посыпались жестокие удары.

В этом побоище завоеватели не видели нападающих, те, словно срослись с землею, и только копья, как овода в горячий полдень, впивались в растерявшихся скандинавов. Кроме копий, на врагов сыпались крупные камни, отдавливая ступни и разбивая голову упавшим. Не ожидавшим нападения и запутавшимся в незнакомых скалах скандинавам было трудно отбиться от наседавших та них охотников. Несколько человек бросились к берегу, спихнули тяжелую ладью со скалы и вскочили в нее, Но едва они оттолкнулись от берега, как на них посыпался град камней, а очередная волна подхватила никем не управляемую ладью и выкинула ее боком на скалы, где беглецов поджидали охотники.

Никто из охотников в пылу битвы не заметил, что несколько пришельцев все же прорвались через скалы и исчезли в дебрях леса. Битва постепенно затихала. Наконец, враги повсюду были сломлены, лишь в одном месте, засев между скалами, кучка чужеземных богатырей еще отбивала натиск охотников.

Вопли победителей вдруг прорезались звуками стройной боевой песни: с разных мест поля битвы отозвались те из побежденных скандинавов, кто еще не был добит. Предсмертная песня дружины слабела с каждым мигом: охотники одного за другим приканчивали скандинавов…

Целый день муравьями копошилось стойбище над трупами побежденных врагов. Их раздевали, рассматривали оружие и самих мертвецов. Охотники ломали врагам руки и ноги, женщины рассматривали одежду, молодежь дралась из-за оружия.

Несколько дней гудело стойбище, переживая минувшее. Чуть не в каждом шалаше висели украшенные спиралеобразными узорами мечи и кинжалы; одежда врагов, покрытая запекшейся кровью, была сожжена на месте битвы вместе с телами. Убитых сородичей стойбище похоронило в колодах, подвесив их у мыса с той стороны, откуда прибыла вражья ладья, — души покойников были, лучшей защитой от новых врагов.

В память о побоищах появились новые рисунки Льока. На всех скалах, возле которых шел бой, он высек по пляшущему человеку. Этим он изобразил торжество победителей. Вражескую ладью, в ту же ночь разбитую бурей о скалы, Льеж увековечил в двух видах: сперва он выбил ладью с полным составом гребцов (рис. 43), затем высек ту же ладью с меньшим количеством фигур. Чтобы показать, что стало с другими, он заставил крайнего гребца наклониться вперед, спасаясь от падавшего сверху сука (рис. 44).

XVIII. Шаги истории

Отступать перед неудачами было не в обычае хищных скандинавов. Уничтожив их передовой отряд, стойбище тем самым обрекло себя на неминуемую гибель. Враги решили только выждать…

Северный лес в раннюю пору осени покрывается яркими красками. Юрко снуют в ветвях уже подросшие птичьи выводки, набирая сил для далекого полета или накапливая жир на зимнюю голодовку. У берегов лесных рек плещутся хищные сиги, пальи, лососи. В эту пору мужчины промышляют, а детьми расползаются по лесу за ягодами и грибами.

Днем стойбище пустело. Даже грудные ребята щурились от блеска уже холодеющего солнца, лежа в мешке за материнской спиной.

В один из таких радостных дней самые чуткие лесные сигнальщики — вороны— злобно каркали на длинную цепь скандинавов, направляющуюся вдоль берега озера по лесу. Пришельцы добрались до мыса, где недавно была битва, и двинулись по одной из тропинок. Щелкнул капкан, осекся крик передового разведчика. Однако это не вызвало шума- Пострадавшего вынули из капкана и оставили лежать под охраной двух товарищей. Остальные повернули обратно к берегу озера. Вскоре нашли устье небольшой речки и, поднимаясь по ней, добрались до стойбища.

Скандинавы, словно подражая волчьей стае, бесшумно окружили безлюдное селение. Медленно подползли к шалашам и затем под крик морокой чайки — сигнал вождя — исчезли в темных шалашах. Каждое жилище превратилось для его обитателей в ловушку.

К вечеру группами возвращались с тяжелой ношей женщины и дети. Устало расходились они по шалашам, где в темноте их ждала беда. Низкие входные отверстия жилищ были на руку подкарауливающим — каждая просунутая в шалаш голова получала по тяжелому удару бронзовой рукояткой меча. Затем женщин и подростков связывали, а детей с хрустом рассекали.

Так же просто и глупо погибали поодиночке и мелкими группами возвращавшиеся с охоты мужчины. Лишь поздно вечером произошла короткая схватка. Большая группа промышлявших на озере, в числе которых были Льок и Бэй, возвратилась на стойбище. Охотники удивились могильной тишине. В них сразу проснулось стадное чувство, и, прижавшись друг к другу, они молча прислушивались.

— Где же женщины и костры? — спросил Льок.

В ответ насмешливо захохотала чайка… Чайки в лесу?

В следующий миг свирепые скандинавы вдруг выскочили из шалашей с мечами наготове. Длинные древки копий завязали в тесной куче охотников. Острые мечи словно жала вонзались в тела. Охотников истребляли точь-в-точь, как они сами еще не так давно избивали плывших по реке оленей…

Из всего населения стойбища остались в живых только молодые женщины и несколько охотников. Завоеватели легко объяснялись с пленниками, не зная их языка. Подпалив пятки охотникам, они живо заставили их понять свои требования. Побежденные покорно отдали победителям спрятанные в лесу склады пищи. В награду за это пленники получили смерть. Женщин держали на привязи, они должны были готовить завоевателям пищу. Запасы стойбища сулили скандинавам долгое и сытное безделье.

Весело и буйно текла жизнь победителей в покоренном стойбище. Женщины покорно тащили ярмо рабства. Они и не помышляли о свободе. Но вот однажды на рассвете из лесу показался случайно уцелевший от расправы охотник. Тихонько подполз он к ближайшему шалашу и шепнул на ухо несколько слов лежавшей на привязи у входа женщине. Шепнул и исчез в лесу. У женщины, к счастью, не был связан язык. Она поспешила передать разговор соседке, та шепнула другой, и вскоре новость облетела всех пленниц. В одну из ближайших ночей большинство женщин бежали из стойбища. В лесу их поджидал охотник. Он помог им освободиться от ремней, и все вместе они поспешно двинулись га восток, к далекому озеру, где бывало зимой промышляли мужчины.

Построили на берегу озера шалаши. Выросло новое стойбище. Охотник научил женщин хитростям промысла. Осень и зиму прожили благополучно. Поздней весною почти у всех женщин родились дети; немало было черноволосых и черноглазых, но часть младенцев оказалась с рыжими волосами и светлыми глазами. Чем больше подрастали дети, тем резче выявлялась разница, между двумя группами. Удивленным матерям их родные дети стали напоминать обликом и повадками злых насильников— убийц всего стойбища.

Потомки скандинавов всегда держались вместе. Буйные и сильные, они с детства подчинили себе потомков туземных охотников. Пока те как муравьи бродили по лесу, всеми средствами добывая для селения пищу, красноволосые богатыри развлекались охотой и шумными играми. Но этого было им мало. Хищное наследие отцов кричало в их крови, костях и тугих мускулах. Прошло еще несколько лет, и два соседних стойбища были разграблены, жители перерезаны.

Шли десятилетия. Постепенно потомки скандинавов смешивались с основным туземным населением. В следующем поколении скандинавская хищность уже значительно притухла. Сохранились лишь кое-какие физические черты, железо мускулов и бешеная смелость. Мало-помалу создавался новый расовый тип.

Авторитета матерей хватило лишь на то, чтобы создать запрет ходить в сторону заходящего солнца, Много поколений прожили свою жизнь, выполняя этот обычай, пока наконец он не был нарушен. Снова вернулось племя к Онежскому озеру, на место старого стойбища.

Рисунки Льюка привлекали внимание охотников. Они успели обрасти легендой и стали священными. К ним стали присоединяться и новые изображения (рис. 45).

Шли века. Сменялись на берегах озера племена. Каждое из осевших племен считало рисунки предшественников колдовскими и скалы — священными. Какой-то колдун, чтобы приманить с юга побольше лебедей, высек на южном конце скалы одного лебедя, а на противоположном конце — целое стадо из семи птиц. Другое племя, пришедшее с востока и сохранившее представление о духах монгольского типа, выбило на середине той же скалы громадного «беса». Третьему племени достойным поклонения показался гигантский угорь. Если по годичным слоям дерева можно прочесть историю его жизни, то и по рисункам этих скал легко узнать о прошедшей жизни исчезнувших племен…

Последними оставили следы на мысе Бесова Носа (в двадцати пяти километрах от него) появившиеся в XIV веке отшельники, впоследствии основавшие Мурманский монастырь. Бежавшие «от мирской суеты» молчаливые пустынники стали упорно оттеснять туземцев от богатых дичью мест. Долю защищали «язычники» белевшие на прибрежных скалах священные изображения.

Однажды монахи, тайком пробравшись на скалы, выбили на «бесе» семиконечный крест (рис. 46).

Увидав, что духи не наказали осквернителей и потеряв веру в силу скал, туземцы отступили в глубь леса.

На берегах озера утвердились монахи. Впоследствии набежали сюда раскольники, гонимые царской Россией. Последние из туземцев, жившие близ скал, — лопари, чудь, и, кажется, самоеды, — постепенно разбрелись из этих мест: лопь — на север, самоеды — на восток, чудь (вепсы) — на юг. Русские насельники считали рисунки «бесовскими» и суеверно их боялись.

Надо было случиться Октябрьской революции, чтобы через десять лет после нее правительство Карельской республики доверило средства еще ничем не зарекомендовавшему себя студенту-этнографу Ленинградского университета. Найденные им на Белом море рисунки побудили его поехать и на Онежское озеро. Оба эти места дали богатый материал для восстановления картины жизни доисторической Карелии.