Всемирный следопыт, 1930 № 05

I

Покинутый завод стоял на отлогом, ветренном и солнечном склоне длинного сутулого холма. Узкая лента зарастающей ковылем булыжной дороги взбегала от шоссе к приземистым баракам сушилок. Дощатые крыши сушилок чернели дырами, навесы обваливались. Изрезанные лопатами края глубокого каррьера сползли и обрушились. Рыхлые осыпи черной земли прикрыли светлевшие на дне ямы липкие пласты голубоватой глины. Лопух и крапива лохматили склоны. Дорога обогнула каррьер и заметно круче поползла вверх.

Тяжело ступая, Петр Спирин вытер потный лоб и хмуро сказал:

— Пропал заводишко-то!

С трудом поспевающий за ним, запыхавшийся от жары и подъема, человек в кургузом пиджачке горестно и утвердительно закивал косматой головой и со вздохом проговорил:

— Пропал, паря… Это ты верно.

— А кто виноват? — почти злобно спросил Спирин. — Сохранить надо было. Себе же, небось. Эх, вы!..

Человек в пиджаке негодующе взмахнул рукой.

— Ты, товарищ дорогой, не агитируй, не агитируй! — хитро прищурясь, заговорил он. — Мы и сами понимаем, что и как. А только тут нельзя было сохранить…

— Это почему же нельзя?

— А потому. Ты послушай сначала.

Ловко загородившись от ветра, рассказчик зажег погасшую было трубку и, глубоко затягиваясь, начал:

— Был тут у нас, еще в одиннадцатом году, купчик такой, Ерофеев звали. Затеял он себе дачу ставить. Согнал народ, начали под фундамент рыть. Глядь — глина. Хорошая глина. Туда-сюда, душонка-то купецкая сразу и про дачу забыла. Почуял, значит, поживу. Немца-инженера позвал. Немец понюхал глину, помял, говорит — точно, годится. Начали строиться. Лес у нас не близко, материал за двадцать километров подвозили. Стукнуло Ерофеева по мошне. Вексельки выдать пришлось. Однако терпел, думал сторицей вернет. Выстроился, дорогу провел, рабочих нанял. Заработал завод. Все честь-честью. Недели три прошло, стали под шестой миллион кирпичей подходить, как вдруг яма дно показала. Понял? Глина-то вся. Ну Ерофеев туда-сюда, здесь рыл, там рыл — нету глины, вся вышла. Пропал толстопузый! Вексельки к протесту, завод с торгов за двести рублей купил кто-то, да и тот потом прикинул, что разбор дороже материалов станет — и отступился. С той поры и стоит завод, почитай двадцать лет! Вот что.

— Ну, что же! — перекидывая на другое плечо мешок с тяжелыми инструментами, буркнул Спирин. — Все равно! Использовать надо было. Железо, кирпич. Дерево на дрова. Прочее — в утиль, Колхозники вы, должны знать! Да и ты хорош — сам председатель, а не смотришь!

Председатель рассердился.

— По-о-о-корнейше благодарим вас, драгоценный товарищ бригадир! — поясно кланяясь, заворчал он. — Что же ты думаешь, мы об утиле-то ничего не слыхали? Не-ет! Посмотри-ка вот, сам, что тут годного? Ну?

Собеседники стояли уже у самого завода, Хмурые развалины сараев окружили их со всех сторон. Покрытая осколками кирпича земля заросла колючей чащей крапивы. Великим запустением веяло от сгнивших в труху стен и зияющих провалов окон.

— Мерекаешь? — торжествовал председатель. — Да тут, паря, все, что до революции не растащили, на новый константиновский кирпичный, имени Ленина, завод пошло. Лом разный, негодный — на субботниках сообща в утиль собрали. Понял?

Спирин молчал. Собеседник был прав. Кругом не было ничего, кроме ржавчины, заплесневевшей гнили да каменного мусора. А на разлагающиеся развалины со всех сторон смотрели живые просторы. Вокруг холма, забрызганные золотом солнечной россыпи, расплеснулись голубые раздолья лугов. Упругий волнующий июльский ветер гнал чистые волны прохлады.

— Хорошо! — тихо сказал Спирин.

— Хорошо, это точно! — с готовностью поддержал председатель. — Только парит. Тут-то ветер, а внизу душно. Гроза будет, не иначе. Но, хорошо-то хорошо, а ты все же, паря, признайся: нечего здесь больше использовать!

— А это? — ткнув пальцем в небо, спросил Спирин. Председатель поднял голову. Прямо над ними врывалась в солнечную синеву могучая колонна дымогарной трубы.

II

Сложенная из потускневшего красного кирпича, труба была огромна и кругла, как крепостная башня. Расширявшееся основание терялось в разгромленных временем стенах кочегарки. Потом двадцать лет снег и дожди разрушали штукатурку, и труба казалась теперь изглоданной неведомыми страшными язвами.

— Эх, паря! — прервал молчание председатель. — Сколько уж об этой трубе разговору было! Взрывать — дорого, подкапывать — опасно. Опять же, кирпич старый, плохой…

— Ну, а громоотвод почему не сняли? — допытывался Спирин. — Или не видели?

Вдоль трубы бежал вверх гладкий стальной стержень. Высоко в синеве, выдаваясь над устьем дымохода, слабо сверкало отточенное острие, Нижняя часть громоотвода была отломана, и конец металлического стержня, слабо покачиваясь, висел примерно в трех метрах от земли.

— Сколь возможно сняли, дорогой товарищ, — решительно заявил председатель. — Не леса же в самом деле для пустяков строить?

— Леса? — удивился Спирин. — Зачем леса? Да и не пустяки это! Наконечник ведь платиновый, он денег стоит. Да железа метров тридцать! Скрепы видно выпали. Наверху только и укреплено. Влезть да снять.

Председатель густо захохотал, хлопая себя ладонями по бедрам.

— Вле-е-езть?! Ишь ты! По гладкому-то. Брось пушки лить!

Спирин рассердился.

— Эх ты… дядя! Кто говорит — сбоку, лезть. Изнутри!

— Из-ну-три?!

— Ну да! Не велика штука. Болты там вбиты. На манер лестницы. В каждой трубе так — для очистки. Пойдем.

Собеседники перелезли через рассыпающиеся остатки стен и вошли в давно уже лишенную крыши кочегарку. Сводчатое жерло глубокой топки прогнулось, отдельные кирпичи обрушились, сужая черную глотку печи. Лохмотья древней пыльной сажи свисали по сторонам, точно крылья заснувших нетопырей.

Спирин нагнулся и заглянул в топку.

Глухое далекое рокотание, донесшееся до слуха бригадного, остановило его.

— Эг-ге! — тревожно покачивая головой, сказал председатель. — Слышишь, гром! А трактора-то у нас в поле. Сено есть невывезенное. Пойдем-ка!

Спирин выпрямился и посмотрел на горизонт. Справа, на юге, слабо нарастала темно-фиолетовая косматая туча. Ветер улегся, и глубокая знойная тишина стояла над лугами.

— Стороной пройдет! — успокоительно сказал бригадный. — Успеешь!

— Нет, это ты зря! — заспешил его собеседник, с тревогой рассматривая небо. — Барометр, паря, упал, вот в чем дело. Как бы града не было. Идем, промочит. В другой раз снимешь.

— Иди, не держат тебя! — снова сгибаясь, заявил Спирин. — Видишь вот, перепугался, а сами нардом на горе выстроили, да без громоотвода. Сниму здесь, туда пристроим. Понял?

Председатель, колеблясь, переступил с ноги на ногу.

— Ну, вольному воля… — сказал он наконец. — Обедать-то приходи.

Затем еще раз взглянул на небо и решительно зашагал вниз, под гору. Спирин стащил с себя истертую кожаную куртку, положил ее на камни и, прижав локтем мешок с инструментами, решительно вошел в печь.

Широкая горловина топки перешла в тесный свод дымоходного борова. Густые тени сменились тьмой. Терпкая духота перехватила дыхание. Едкая кирпичная пыль щекотала горло. В одном месте свод трубы прогнулся, и Спирин больно ушиб темя. Пришлось согнуться и ползти на четвереньках, цепляясь брюками и царапая колени об острые обломки рассыпавшихся кирпичей. Тьма вместе с духотой нарастали, и бригадный обрадовался, почуяв впереди просторную прохладу вертикальной трубы. Освежающая волна обратной тяги внезапно принесла к нему в ноздри тошнотворно-сладкий запах гниения. Под ступившей на что-то мягкое ногой четко хрустнуло. Спирин вздрогнул. Торопливо прополз еще два шага и вскочил на ноги.

Он стоял уже на дне большой трубы. Полутемное жерло взлетало спиральными ободами чернокрасных кирпичей. Тесные круглые стены ровно убегали вверх, сдавливаясь на каждом метре. Снизу казалось, что труба не слегка суживающийся кверху цилиндр, а колоссальный конус с широким основанием и игольчато-острой вершиной. Далеко-далеко вверху виднелся рваный клочок золотистой синевы летнего неба. Он не был кругл. Это говорило за то, что труба засорена. Но чем именно и на какой высоте — оставалось тайной.

Ровное упругое дуновение тяги стремилось вверх, навстречу падающим тусклым лучам, овевая разгоряченное тело Спирина. И вместе с ним снова долетел прежний противно-сладкий запах.

— Что за чорт? Падаль, что ли? — буркнул Спирин и полез в карман. Холодное дыхание тяги три раза гасило вспыхивающие огоньки. Наконец Спирин вынул три спички сразу и ловко загородил их ладонями. Синяя искра вспыхнула и задрожала, покрываясь оранжевой коронкой пламени. В мерцающих отсветах выплыла тяжелая куча полусгнившего сена, принесенного сюда должно быть игравшими мальчишками, обрезки досок, стружки и….

— Вот дьявол! — не удержался бригадный. Под его ногами лежал почти истлевший трупик зайца. Маленькое, пушистое, тронутое червями тело было изорвано и искромсано до неузнаваемости. Дальше валялись кости и перья неведомой давно погибшей птицы, целая горсть пуха, покрытая пятнами давно засохшей крови. Еще и еще кости.

— Ну и ну…

Спирин огляделся со смешанным чувством недоумения и легкой тревоги. Слабо шуршала тяга. Человек засмеялся, плюнул, еще раз с сомнением посмотрел вверх — и небрежно швырнул в сторону уже догорающие спички.

III

В первую секунду как-то сразу стало особенно темно. Но глаза быстро привыкли, а падавшие сверху сумеречные лучи манили к небу. Спирин провел рукой по шероховатой стене и почти сразу нащупал первый болт.

— Лезть, что ли? — громко сказал он сам себе. — Пожалуй и правда стоит снять!

Прислушался, но не уловил грома. Гроза повидимому уходила, и солнечное небо над трубой обещало мир. Бригадный вскинул мешок поудобнее на спину и взялся за железо. Подъем не страшил его. За спиной — надежный пятнадцатилетний стаж «высокого кровельщика», приходилось одолевать высоты и почище этой, но…

— Стой, а не проржавели ли болты?..

Спирин испытующе шатнул толстое прочное железо, присмотрелся — и уже спокойно поставил на него ногу.

Брусья были длинные, с вертикальными скобами, чтобы не соскальзывала ступня, и казались еще совершенно целыми. Через каждые полметра друг над другом торчали они из стены, уходя вверх, к устью трубы, к зовущему небу. Дышалось теперь свободно. Снизу поддувало бодрым холодком, и Спирин, легко и радостно напрягая привычные мышцы, гибко вскидывал покорное тело. С каждым шагом становилось светлее. Тени падали вниз. Труба медленно суживалась, и плотные кольца покрытых старой гарью кирпичей все теснее и теснее смыкались вокруг человека.

«Кирпичи еще на ять! — пробуя, подумал Спирин. — Разобрать — на целую постройку хватит».

Он наугад взметнул руку к следующему болту. Под согнутыми пальцами, вместо жесткого холодка железа, скрипнуло зыбкое дерево.

Густое, похожее на вопль, гоготанье прорезало тишину, сейчас же вслед за тем широкая черная тень с гулким хлопающим шумом перегородила свет.

Что-то пушистое, но жесткое, тяжко и оглушающе ударило по голове бригадного. Спирин покачнулся. Сердце сразу оборвалось и отчаянно рухнуло куда-то вниз. Только судорожной хваткой побелевших пальцев человек удержал свое, готовое последовать за сердцем, тело. И, задыхаясь, поднял голову. В полуметре над ним с гудением вертелась живая, ширококрылая тень. Рядом с ней грузно свисала укрепленная на болтах бесформенная куча хвороста и пуха. Ушастая круглая голова нависла над человеком. Огромные, тускло светящиеся тупые глаза невидяще уставились вниз. Пружинно разогнулась трехпалая хищная лапа. Изогнутые кинжалы когтей ударили стремительно и мощно. Фуражка слетела с головы Спирина, а сам он покачнулся, но уже почти улыбаясь своему испугу.

— Брысь ты, черт мохнатый! — хрипло крикнул Спирин и, освободив правую руку, коротко и уверенно выбросил вперед костлявый кулак. Жесткое тело хрустнуло под ударом. Филин подпрыгнул и, бестолково колотя по кирпичам мохнатыми крыльями, опустился к коленям Спирина. Бригадный носком сапога ожесточенно двинул по спине ошеломленной птицы. Филин жалобно ухнул, дернулся в сторону, бешено захлопал крыльями и, осыпая человека теплым ворохом выбитых мечущихся перьев, ринулся вверх. На мгновение широко развернутые крылья мелькнули над устьем трубы — и филин исчез.

— Что, не понравилось?! — позлорадствовал вслед Спирин. — Ишь, колдун мохнатый. Сколько дичи нажрал!

Выгибая спину и упираясь в кирпичи, человек подтянулся к гнезду. Три больших, усеянных бурыми крапинками яйца лежали в кучке теплого пуха.

«Спускаться буду — возьму для ребят», — подумал Спирин и, осторожно пробуя скобы, двинулся выше.

Рубашка бригадного терлась о противоположную стену, порой цепляясь за неровности кирпичей. Все чаще и чаще зияла стена ранами трещин. Острые углы вылезших кое-где из своих гнезд кирпичей затрудняли подъем.

Один из них, задетый локтем Спирина, оторвался и шумно рухнул вниз. Глухой мягкий удар долетел до слуха человека. И вслед за тем на него слабо пахнула горькая пронзительность дыма.

— Тьфу! За двадцать лет не проветрилась! — буркнул бригадный, перекидывая руку на следующий болт. Этот следующий вздрогнул под пальцами. Расшатавшиеся здесь кирпичи уже слабо держали железный прут, и Спирин призадумался, прежде чем подниматься дальше. Но до устья оставалось, очевидно, не больше двух метров, а предпоследний болт выглядел надежным. Подтягиваясь на мускулах и упираясь лопатками в другую стену, человек миновал угрожающее место. И сейчас же почувствовал пробежавший по нервам скользкий холодок чувства опасности.

«А что, если, как стану спускаться, обвалится… да в голову?».

Спирин стиснул пальцы и зубы, точно раздавливая слабость, и новым тугим усилием приподнялся к самому устью трубы.

Острый ветерок бойко дунул в лицо. Улетел. Перед глазами развернулись простор и…. туча.

Спирин сначала не поверил себе. Темное пятнышко на горизонте превратилось в угрюмый пожарный занавес, наглухо задернувший голубые декорации неба. Туча косматилась грязными сединами грозовых облаков, густела и вырастала, набухая грозными фиолетовыми тонами. Давящая тишина висела кругом. Со своей головокружительной высоты Спирин видел, как поперек ясного простора зеленеюще-ровных полей, надвигаясь, ползла наступленная тень тучи. Бескрайние дали вокруг померкли. Ветер улегся совсем.

Спирин нахмурился.

— Вот тебе и на! Анашкин-то, видно правильно… — почти громко сказал он — и замолк, сам удивляясь звуку своего голоса. Затем порывисто, уже спеша и нервничая, укрепил ноги на последнем стержне и, наваливаясь грудью на острое ребро трубы, рванул мешок с плеч. Тускло сверкавшее острие громоотвода слабо дрожало справа, в метре над головой. Два проржавевших докрасна болта прочно удерживали провод у внешней стороны устья. Потрескавшиеся фарфоровые изоляторы окружали железо. Доставая клещи, Спирин слегка перегнулся через край и заглянул вниз. Знакомое чувство влекущей пропасти, смешанное с чуть заметным головокружением, хлынуло в глаза и грудь. Труба, казалось, плыла куда-то в сторону, медленно наклоняясь над развалинами. Но бригадному было не до наблюдений. Звонким ударом человек разбил изолятор и взялся за болт.

Словно в ответ небо, как бомба, лопнуло над головой. Ослепительно-белый, расплавленный зигзаг разрезал бурую тучу. Гулкие чудовищные колеса грохота сорвались с невидимых высот, покатились вдаль, дробясь и ломаясь в замирающих перекатах. И сразу же на трубу прыгнул, наваливаясь, ветер. Он загудел в ушах, переполняя грудь, вскидывая с земли мятущееся облако коричневой пыли. Труба плавно качнулась и заметно задрожала.

Спирин ожидал этого. Старый кровельщик не мог не знать, что хорошо построенные башни, шпицы и трубы должны качаться, чтобы устоять против ветра. Но сейчас и он жадно уцепился за край дымохода, едва не выронив инструмент. Затем с трудом оправился и, повертываясь лицом к завывающей стремительности ветра, наложил клещи на болт.

Упорство блеснуло в жестких зрачках. Челюсти человека и инструмента одновременно сжались. Вторая молния едва не ослепила Спирина. Гром ударил за ней почти мгновенно, раскалывая уши тяжелым чугунным ревом. И сразу же стремительно и тесно хлынул вниз частый серебряный гребень ливня. Ветер орал и все скорей и скорей метался вокруг. Труба шаталась и плыла куда-то. Но вырванный болт уже дрожал в руках человека. Не останавливаясь, он протянул клещи ко второму. Второй еле держался на стене, и Спирин сообразил, что достаточно самого легкого рывка — и стальной провод тотчас рухнет вниз.

Но увидел что-то и, с дрожью откидываясь назад, застыл. По платиновому острию бесшумно бежал вниз маленький, языкастый, ярко-синий огонек.

Ветер, словно готовясь ко второму штурму, как-то сразу утих. Батальоны косматых облаков копошились на багровом фоне воинственной тучи. Дождь лился звонким сплошным потоком, и Спирин уже промок насквозь. Ручейки текли по его лицу, и влажные пряди волос лезли в глаза.

Тяжело дыша и все больше откидываясь назад, смотрел на грозный искристый огонек. И когда новая молния иссиня-белым блеском залила глаза, человек решился на отступление. Нащупывая ногою болт, осторожно втянул голову за край трубы…

Жаркое дыхание влажной гари мгновенно охватило его. Густой сизый дым хлынул в лицо, слезя зрачки. Задыхаясь, Спирин посмотрел вниз.

На дне трубы гудело и вскидывалось багряное дымное пламя.

IV

«Спички… бросил… сено…».

Три слова отпечатались в мозгу, как вспышка новой молнии. Отчаянно напрягая мышцы, Спирин снова высунулся за край трубы, перекошенным ртом всасывая вновь поднявшийся освежительно-стремительный вихрь… Гроза бушевала над человеком, гром и дождь тысячами голосов стонали и выли вокруг покорно шатавшейся трубы.

Душные клубы горького дыма фонтанировали из зияющего жерла навстречу буре. Ветер рвал их, швыряя в лицо Спирину. Но даже и сейчас человек боролся. Мозг работал отчетливо и точно, и руки еще покорялись ему. Он понял, что спускаться вниз, в это дымное пекло — безумие. Зажмурив залитые слезами и ослепленные светом молний глаза, глотая ветер и дым, бригадный сорвал с себя, насквозь мокрые, рубашку и брюки. Мешок с инструментами лег на край трубы. Влажное платье полетело вниз, в багровое жерло, чтоб хоть на время задавить пламя. По голым бугристым плечам барабанил дождь и редкие, звонкие градины. Руки вздулись желваками мышц.

Огонь Эльма исчез с качавшегося под ветром платинового острия. Но Спирин знал; что последний болт, на котором держался громоотвод, не выдержит тяжести человеческого тела. Теперь нужно было уже укрепить этот стержень, во что бы то ни стало укрепить!

Сначала Спирин пытался вбить острие пробойника в щель между кирпичами. Но молоток дрожал в руке, теснимое свирепым ветром тело не давала опоры, глаза слипались и горели. Из устья трубы навстречу дождю тяжело взлетел густеющий горячий дым. Гром на части полосовал тучу. Пробойник выскочил из мокрых пальцев и, сверкая в молниях, ринулся вниз. Тогда Спирин схватился за болт руками. Он рвал и дергал его с каким-то отчаянием. Хрустнул кирпич. Пятьдесят килограммов железного кабеля повисло в победивших руках.

«Укрепить! Но где?» — Шероховатые стенки трубы не давали нужной опоры.

Прокусывая губы в нечеловеческом усилии, Спирин согнул конец громоотвода и рядом с собой вдавил его внутрь трубы. «Надежно ли это? Нет!» Надо сделать еще один крюк и зацепить его за тот болт, на котором стоял он сам. А для этого нужно наклониться. Спирин тесно зажмурил глаза и, полной грудью глотнув ветер, нагнулся, почти вися на левой руке.

Раскаленное дыхание огня и дыма пробивалось в нос, сжигало легкие, мутя мысли, горячей кровью наливая мокрую голову. Человек походил сейчас на снаряд, застрявший в жерле стреляющей пушки. Железо лязгнуло о железо. Надо согнуть крюк. Согнуть! Согнуть! Спирин снова приподнялся, снова жадно глотнул свежесть ветра, дождя и бури. Головокружение шатало его, как вихрь трубу. Секунду он дышал, оскалясь, весь опеленутый дымом, вытягиваясь в струнку навстречу грозовому грохот. Потом опять нырнул в жар и смрад. Железо разрезало натруженные ладони. Спирин давил последним смертным усилием. Стержень медленно гнулся. В разрывающихся легких не хватало воздуха. Мучительная тошнота скребла внутренности. Человек выбился из трубы вместе с фонтаном дыма, черный, как негр, весь обожженный, облитый дождем и рвотой. Он, безумея, рвал на себе последние тряпки белья, обматывая ими кровоточащие ладони. И наконец, перебросив через край закопченные сажей ноги, стиснув пальцами железо, ринулся вниз, в свистящий простор, навстречу земле и молнии…

Подбегающие видели, как под сеткой дождя стремительно скользнуло вниз голое черное тело. На высоте трех метров, судорожно взмахнув руками, оно рухнуло вниз… на протянутые к нему дюжие руки…

Весь в воде и копоти, Спирин открыл глаза. Труба тяжело дымила над ним. Грохотал вдали уходящий гром.

— Эх, паря, паря! — растерянной бестолково топтался вокруг него председатель. — Ты дым-то благодари, милый… дым! Не увидев дыма, разве бы за тобой прибежали?!

— А не за мной, так за громоотводом! — бледно улыбаясь, прошептал бригадный.