VI

Мы начали готовиться к свадьбе, приводили в порядок гардероб Нади и ходили примерять венчальное платье. Всевочка сидел у нас с утра до вечера, но со мной говорил мало, а встречаясь глазами, сейчас же опускал веки. Я ни разу не заметила, чтобы он обнял или поцеловал Надю. Его рука поджила, но кисть её так и не разгибалась и была синеватого цвета. Это обстоятельство, по-видимому, его мало трогало.

От Коли давно не было писем, и я мучилась. Надя мне казалась сумасшедшей, и если бы я вздумала поделиться с нею своим горем, то, вероятно, оно стало бы ещё острее. Причёсываясь утром перед зеркалом, я заметила, как я похудела и подурнела. Весь мир теперь для меня не существовал. Если бы Всевочка и Надя сказали мне, что они решили вместо того, чтобы жениться, друг друга убить, то, кажется, и это бы меня не тронуло. Я послала Коле телеграмму с оплаченным ответом, но ответа не было. Так тянулось ещё целый месяц.

Наконец, пришло письмо. Оно было страстное, любящее, и в один день оживило меня, хотя, читая его, я не могла удержаться от слёз.

В этот год я выучилась двум вещам: плакать и молиться.

У Всевочки не ладилось со священником. Не хватало каких-то документов. Чтобы убедить его окончательно, что он не родственник Нади, Всевочка привёл батюшку ко мне.

— Так не родственник? — переспросил он меня.

— Нет.

— И не свойственник?

— Нет.

— Ох, что-то жених как будто похож на вас…

— На меня? — удивилась я.

— Да, да. Выражение глаз такое и в губах есть что-то общее.

— Уверяю вас, что между нами нет ни малейшего родства.

— Ну, хорошо. Верю, верю… — у него выходило: «Веру, веру»… — А если мне придётся, благодаря вам, сеять муку в монастыре, то нехорошо будет.

— Да нет же…

Всевочка и Надя венчались тридцать первого августа. Шаферами были пожилой уже драгунский ротмистр, взятый из запаса, и стрелок-подпоручик. Из женщин, кроме меня, в церковь пришла только наша знакомая старушка Анна Павловна. У неё сын был уже подполковник и тоже находился в действующей армии. Познакомилась я с ней в церкви, и с ней одной я только и могла говорить и чувствовала, как она понимает мою тоску.

Священник поздравил молодых. Я крепко поцеловала Надю в губы, а Всевочку в лоб; он почтительно приложился к моей руке. Потом я подумала: «Как странно… Если бы ещё два месяца назад мне кто-нибудь сказал, что я поцелую Всевочку, даже в голову, то я бы только искренно засмеялась. Теперь же приходилось убеждаться, что на этом свете всё возможно».

Замужество Нади мало изменило нашу жизнь. Только на кухне, кроме китайца-боя и тараканов, появился ещё денщик и оклеил стену над своей койкой невероятными картинами.

Надину кровать перенесли в другую комнату, и я часто оставалась ночевать у Анны Павловны. Всевочка числился в отпуску и знал, что для службы он больше негоден, но медлил подавать в отставку и не собирался в Россию. Надя была такая же, только иногда, без всякого повода, сильно краснела.

Осень наступила великолепная, какая бывает на южном берегу Крыма в октябре. Коля писал чаще. Последней новостью было известие, что он прикомандирован к одному из корпусных штабов. По тону письма можно было заключить, что Коля этим недоволен; но я радовалась и была убеждена, что там меньше опасности.

Иногда мне делалось стыдно. Припоминалось, что раньше я говорила Анне Павловне, будто меня давят не только мысли о судьбе мужа, а также и о тех тысячах, которые полегли, и ещё полягут в Маньчжурии, и никогда не вернутся домой. Теперь эти тысячи продолжали умирать, а я уже могла думать о том, какое надену платье, когда пойду в церковь. И это происходило только потому, что окрепла моя надежда на спасение дорогого человека.

Случалось, что до слёз хотелось чего-нибудь нового, радостного. Я со злобою смотрела на добродушные лица китайцев и не рассуждая ненавидела, как мне казалось, за глупость переселенцев, добровольно поехавших в этот край.

«Пройтись бы теперь с Колей под руку по Тверской; съездить бы под вечер на лихаче на тихое кладбище Новодевичьего монастыря; посмотреть бы книжку журнала, от которой ещё пахнет типографской краской… Надю и Всевочку всё это ждёт скоро и наверное, а меня не скоро и не наверное. И чего они здесь сидят? Не хотят оставить меня одну? По зачем они мне, со своей странной любовью, и зачем я им?» — думала я.

Загрузка...