Вслед за луной

Глава 20

К середине дня они достигли того отрезка реки Эск, где она была достаточно широкой и полноводной, чтобы по ней могли плыть небольшие лодки. Две шлюпки, управляемые гребцами, уносили вверх по течению сбившихся в тесную кучку путешественников, ежившихся под порывами ветра. Паэн и Джоанна ехали по утоптанной дороге, проложенной вдоль берега реки, мимо рядов обнаженных деревьев, чьи стволы и переплетенные ветви заслоняли их от холодного ветра.

Когда они уже подъезжали к городу, их взору предстали массивные стены аббатства, возвышавшегося над рекой, за которыми Паэну удалось рассмотреть клочья тумана, свидетельствующие о близости моря. Они нашли себе приют в последней из небольших усадеб на самом краю вересковой пустоши и уплатили служанке за еду и горячую воду для умывания. Джоанна вынула из седельной сумки гребешок и уселась перед очагом, на котором готовилась еда, чтобы расчесать свои блестящие каштановые волосы, прежде чем снова заплести их в толстую косу.

Паэн отказался от предложения служанок принести ему горячей воды и острый нож, чтобы он мог побриться. Обратное путешествие через вересковые пустоши обещало стать долгим, приближались зимние морозы, и густая борода поможет ему уберечь лицо от снега и льда. Поэтому он ждал возле двери кухни, наблюдая, как Джоанна перебирает непокорные пряди волос, и мысленно твердя себе, что этот день — последний, который они проведут наедине, и ему совсем не обязательно предаваться впоследствии воспоминаниям о ее роскошных волосах.

Оставив ее на кухне, Паэн захватил на конюшне щетку и направился во двор усадьбы, где его лошадь и кобыла Джоанны, все еще оседланные, ели овес из ведра, принесенного молодым конюшим. Он принялся распутывать гриву маленькой кобылы и вычищать колючки с ее белоснежной шкуры, слегка отстранив плечом своего ревнивого коня и поглаживая рукой загривок Хротсвиты.

Когда Джоанна въедет в Уитби и появится на пороге дома Мерко, ее путешествие неизбежно вызовет интерес со стороны родных, которые начнут допытываться, как ей удалось добраться до дома и кто ее сопровождал. Будет легче избежать лишних вопросов, если ей удастся хотя бы отчасти скрыть следы ночей, проведенных под открытым небом посреди болот.

— Напрасно вы это делаете.

Джоанна стояла рядом с ним. Ее волосы были расчесаны на прямой пробор и прикрыты тонкой вуалью, которую он раньше не видел, — куском полупрозрачной ткани, которая уже давно превратилась бы в клочья, если бы Джоанна надевала ее в море или во время их путешествия через вересковые пустоши. Завтра в богатом доме Мерко она, без сомнения, добавит к этой вуали тяжелую серебряную диадему, теперь же ей пришлось скрепить этот небольшой предмет роскоши, явно купленный у горничной с постоялого двора в Алете, тесьмой из трех шерстяных ниток разных цветов, переплетенных между собой.

Паэн снова поднес щетку к теплому загривку кобылы.

— Когда вы въедете в Уитби, ваша лошадь не должна выглядеть словно какая-нибудь дикарка. Может создаться впечатление, что вы проводили ночи прямо на земле, а у кобылы не было крыши над головой.

— Так оно и есть.

— Вам не следует давать вашему дяде повод для ненужных вопросов, — возразил Паэн, продолжая чистить щеткой отливающую серебром шкуру. — Его и так не обрадует известие, что вам пришлось бежать из Рошмарена.

Джоанна положила ладонь ему на запястье.

— Мой дядя будет очень признателен вам, Паэн. И он поймет, каким нелегким было наше путешествие.

Он повернулся к ней, чтобы ответить, однако ему достаточно было посмотреть ей в глаза, чтобы лишиться дара речи. Перед ним, под тонкой вуалью поверх аккуратно уложенных кос, стояла женщина, которую он любил, и он отдал бы все на свете, лишь бы она осталась с ним. Паэн закрыл глаза и снова мысленно представил себя в Алете, когда их долгое путешествие только начиналось, Джоанна была рядом с ним и жаркие ночи в крепости тамплиеров с их восторгами и тайнами еще ожидали их впереди…

Отложив в сторону щетку, он ласково хлопнул кобылу по крестцу.

— Мне нужно отнести ведро конюху, — буркнул он и направился через двор в спасительный полумрак конюшни с низкой крышей, куда не проникал холодный ветер. Но даже это не облегчило боль, сквозившую в каждом его прерывистом вздохе, напоминая ему о том, что обратный путь не будет для него радостным.

Год назад, на берегу Сарацинского моря перед стенами Акры, один из менестрелей короля Ричарда пел в кругу воинов о рыцаре, лишившим себя жизни из-за любви к женщине, которая ему не принадлежала. Тот юный глупец из баллады умер не от ран, которые получил, защищая честь своей дамы, но от сердечной тоски, вызванной ее долгим отсутствием. Тогда эта история показалась Паэну сущей нелепицей и он попросил менестреля выбрать песню получше — о войне, о страсти и о прочих вещах, которые только и имели значение для настоящего мужчины.

Теперь, посреди серого северного пейзажа, в преддверии близкой зимы, когда боль от предстоящей разлуки ледяным холодом сковывала его сердце, Паэн начал понимать слова той песни и очень жалел о том, что не дослушал ее до конца.

Джоанна хотела попросить его провести с ней в Уитби всю зиму, а если ему нужен предлог, чтобы остаться, она готова была предложить ему помочь ее дяде отыскать заслуживающих доверия наемников, чтобы охранять корабли с грузом.

Через несколько недель южные порты станут недоступными из-за свирепых штормов, обрушивающихся на побережье, и тогда Паэну волей-неволей придется провести зиму в Англии, дожидаясь, пока они не утихнут. Зачем ему в такое ненастное время года вновь пересекать вересковые пустоши, когда в Уитби его ждут все мыслимые удобства и круглая сумма золотом? Пусть даже он не захочет оставаться рядом с ней — он не раз давал ей это понять за время их путешествия, — но вокруг имелось множество мест, где он мог найти себе пристанище, а также женщин, которые охотно разделят с ним ложе.

Паэн мог снять себе комнату в одном из домов, сгрудившихся вдоль берега реки Эск, а так как город был достаточно велик, ничто не мешало ему поселиться подальше от двора Мерко, чтобы Джоанна не видела из окна своей большой квадратной спальни, смотревшего на устье реки, как он входит и выходит из дома ее дяди.

План показался ей вполне разумным, и она много раз повторяла про себя свои доводы, причесывая волосы на кухне перед очагом и заплетая их в косу, пока в комнату не зашел Паэн. Бросив на нее сердитый взгляд, он объявил, что им пора уезжать. Она отложила в сторону гребешок и обернулась, чтобы поговорить с ним, но он вдруг отвернулся и крупными шагами вышел, словно ему и впрямь не терпелось поскорее покинуть это место и оставить последние несколько миль их пути позади.

Джоанна последовала за ним во двор и застала его возле своей кобылы со щеткой в руках. Рукава его туники были закатаны выше локтей, открывая взору мускулистые руки, все еще покрытые загаром после пребывания на жарком солнце далекой Палестины. Несмотря на то что он хмурился и явно торопился с отъездом, его пальцы, касавшиеся шкуры ее любимицы, были нежными и ловкими и осторожно выбирали застрявшие в ней колючки, не дергая за роскошную белую гриву. Паэн посмотрел на Джоанну так, словно она носила рога вместо тонкой вуали, которую хранила в седельной сумке с самого Алета, и заговорил с ней о необходимости скрыть то обстоятельство, что весь долгий путь на север они проделали вместе. Она уже собралась было с духом, чтобы предложить ему задержаться на зиму в Уитби, но тут он покинул ее, пробормотав что-то насчет конюшни и ведра с овсом. Когда же они наконец выехали за ворота усадьбы, лицо Паэна выражало такую мрачную решимость, что Джоанна не отважилась заговорить с ним о будущем.

Холодный взгляд Паэна заставлял тех немногих людей, которых они встретили на своем пути, воздерживаться от разговоров с ними. Однажды среди кавалькады всадников, следовавших из города, Джоанна заметила знакомое лицо и догадалась, что старый корабельщик Джон хотел о чем-то ей сказать, однако стоило ему посмотреть на Паэна, как он предпочел удалиться, не обмолвившись с ней ни словом.

— Неужели вам так необходимо их пугать? Паэн пожал плечами.

— Этот человек хотел со мной поговорить…

— Но, как видно, передумал.

— Вам вовсе незачем…

— Вы хотите, чтобы мы въехали в Уитби ночью? Ни один здравомыслящий человек не станет задерживать вас разговорами, зная, что нужно добраться до дома до наступления темноты, поскольку только там вы будете в безопасности. А когда мы расстанемся и меня не будет рядом, вы можете позволить себе любую глупость — ведь я об этом ничего не узнаю.

Тон его был таким резким, что Джоанна невольно вздрогнула и закусила губу, дав себе слово не раздражать лишний раз Паэна в этот последний час их путешествия. Даже когда они продвигались вперед под моросящим дождем или спасались от холодного, пронизывающего ветра, Паэн никогда не выглядел столь сердитым. Теперь, в самом конце пути, он как будто решил разрубить те узы, что связывали их до сих пор.

Джоанна еще сильнее прикусила губу. Гордость не позволяла ей расплакаться в такую минуту, к тому же слезы могли еще сильнее рассердить Паэна.

Он смотрел на дорогу с таким видом, словно готов был удушить первого встречного прохожего, и она окончательно отказалась от мысли заговорить с ним о предстоящей зиме. И уж конечно, теперь и речи не могло быть ни о любви, ни о страсти. Они оставили все далеко позади, в тумане, который уже смыкался за их спинами над необъятными вересковыми пустошами.

Очень скоро они увидели перед собой улицы Уитби, и время разлуки настало.

— Мы уже сказали друг другу все, что можно было сказать, и дом вашего дяди должен быть где-то близко. Думаю, будет лучше, если дальше вы поедете одна.

Голос Паэна не выдавал никаких чувств, и Джоанна могла бы поверить в то, что их прощание оставляло его равнодушным, если бы у него хватило сил посмотреть ей в глаза.

— Ваше золото, — напомнила ему она. — Куда мне его прислать?

— Назовите мне какой-нибудь постоялый двор.

— Корабельщик Джон содержит трактир, расположенный к востоку от аббатства, недалеко от берега моря. — Джоанна опустила глаза на свои усеянные веснушками руки. — Это тот самый старик, которого мы встретили на дороге около часа назад. Его жена сейчас дома, и она охотно предоставит вам комнату.

— Хорошо, я его найду. Поезжайте вперед, Джоанна.

— Я…

— Вы должны уехать. — Голос его смягчился:

— Вы же сами понимаете, что это необходимо.

— Я надеюсь, Паэн из Рошмарена, что за вашей суровой внешностью скрываются совсем другие чувства…

— Не надо сейчас говорить об этом.

— И еще я очень благодарна вам за все, и золото, которое я вам пришлю, лишь в ничтожной мере сможет выразить мою признательность.

Он с облегчением вздохнул и улыбнулся:

— Попросите вашего дядю уберечь вас от беды и передайте ему большое спасибо за золото.

И так как она не спешила развернуть свою кобылу, чтобы отправиться домой, Паэн коротко кивнул ей на прощание и продолжил путь.

Пока Джоанна в одиночестве добиралась верхом до дома дяди, ей пришло в голову, что зря она так укоряла Паэна за суровые взгляды, которые он бросал на проезжавших мимо путешественников при въезде в город. Теперь, когда она была уже почти на месте и многие люди останавливались, чтобы поглазеть на нее, а некоторые даже осмеливались приблизиться и заговорить с ней, Джоанна вдруг обнаружила, что тоже предпочла бы избежать лишних разговоров, и ее настроение, судя по всему, отражалось на лице.

Солнце уже опустилось низко за ее спиной, и его лучи падали на восточный приток Эска, слегка касаясь взбаламученной воды в том месте, где река впадала в море, и отражаясь от поверхности волн мириадами сверкающих искорок, от которых глаза Джоанны заслезились. Впереди, над сверкающей, бурлящей водой, вырисовывался темный силуэт дома Мерко, прорезанный узкими, глубокими амбразурами. Однако из трубы огромного камина не поднимался, как обычно, легкий дымок, а в длинной кухне, примыкавшей к залу, окна которой по чьему-то недосмотру не были закрыты ставнями, она не заметила света. По-видимому, их новая служанка, дочка местного фермера, которая появилась в их доме всего за месяц до свадьбы Джоанны, относилась к своим обязанностям спустя рукава. Не иначе как глупая девчонка сейчас спускалась по узкой улочке к дому пекаря, чтобы выпросить у его жены горшок с углями и снова развести огонь в очаге. Кухарка и посудомойки, судя по всему, тоже куда-то ушли, оставив бедного дядюшку Хьюго одного в нетопленом доме. Слава Богу, что она вернулась домой еще до начала снегопадов, потому что вряд ли Хьюго останется в добром здравии при таком к себе отношении…

Джоанна осадила лошадь у поворота дороги и соскользнула с седла. Возле причала не было видно ни корабля, стоявшего здесь на якоре, ни шлюпок, вытащенных на илистый берег реки под складскими помещениями Мерко. Она, побледнев, выронила из рук поводья и бросилась бежать вверх по склону холма к темному дому дяди.

Паэн сделал все возможное, чтобы скрыть свою причастность к появлению в городе Джоанны Мерко. Он поехал сначала в сторону аббатства, расположенного на возвышенности, а затем дальше к берегу моря, где ему удалось обнаружить узкую тропку, проложенную в иле над гонимой ветром водой. Он провел там добрый час, готовый продолжить путь, если его заметят, выжидая до тех пор, пока солнце не склонилось к горизонту, после чего снова взобрался в седло и въехал в Уитби. Дом корабельщика находился рядом с аббатством, как и описывала ему Джоанна, и в двух крохотных комнатушках над общим залом не было других постояльцев.

Паэн попросил служанку вскипятить два котла с водой и поставить рядом с камином большую лохань для мытья. Горничная предложила принести для Паэна самые лучшие льняные полотенца корабельщика и задержалась в комнате, ожидая его одобрения и наблюдая за тем, как он раздевался и влезал в горячую воду.

Когда Паэн, прищурившись, искоса взглянул в ее сторону сквозь струйки пара, поднимающегося от лохани, ему вдруг представилось, что возле очага стоит не служанка, а Джоанна и не отрываясь смотрит на него. Пламя освещало женщину со спины, и она могла бы показаться ему воплощением соблазна, будь на ее месте Джоанна.

Паэн вздохнул и прислонил голову к краю дубовой лохани. Завтра у него будет достаточно времени, чтобы найти себе женщину по вкусу. А если ясная погода продержится и он решит задержаться еще на день, перед тем как отправиться на юг, то ему нужно только набраться терпения и найти какую-нибудь потаскушку поприличнее в первом же городе, который попадется ему на пути. Или же он может подождать до Ноттингема, где когда-то делил ложе с одной покладистой и опытной в своем ремесле блудницей, проведя там две недели в качестве телохранителя при королевских сборщиках налога на крестовый поход для старого короля Генриха за два года до того, как его сын, король Ричард, повел свое войско в Палестину. А если девки в нотгингемском притоне окажутся ни на что не годными, он наверняка встретит кого-нибудь получше в Лондоне…

Паэн смачно выругался и с головой погрузился в, воду. Если он и дальше будет предаваться воспоминаниям о Джоанне Мерко, о ее стройном теле и чудесной улыбке, то непременно разыщет ее в доме дяди, затащит в постель и никогда больше не отпустит от себя. Ради своей возлюбленной и ради собственного душевного покоя ему нужно найти себе другую женщину, чтобы навсегда забыть о Джоанне.

Словно прочитав его мысли, служанка отделилась от стены и подошла к нему с кружкой эля в руках. Кружева на вырезе ее платья сбились набок, губы застыли в самоуверенной улыбке. Если бы она оставалась по другую сторону кухни, скрыв лицо в тени, Паэн мог бы и дальше воображать, будто перед ним была Джоанна, и довести себя до состояния острого возбуждения, прежде чем она к нему приблизится. Однако служанка слишком поторопилась, и ее улыбка не имела ничего общего с улыбкой Джоанны. Паэну достаточно было взглянуть на нее, чтобы желание остыло в нем еще быстрее, чем вода в лохани.

Но Паэну необходимо было получить кое-какие сведения от этой женщины, при этом не задавая прямых вопросов о купеческом доме Мерко и здоровье его обитателей. Если слухи об исчезновении Джоанны из замка ее мужа еще не достигли Уитби, с его стороны будет глупостью проявлять интерес к ее семье, чтобы потом по городу поползли слухи о бретонском наемнике, который неожиданно объявился в тот самый день, когда Джоанна Мерко вернулась домой. Поэтому Паэн как бы между прочим завел разговор о городе, о местных моряках и торговцах шерстью, которые нередко посещали дом старого корабельщика. К его невольной досаде, служанка болтала без умолку о всех купцах в Уитби — о всех, кроме старого Хьюго Мерко.

Наконец, когда вода уже совсем остыла, а его терпение подошло к концу, Паэн вытерся полотенцем, натянул на себя одежду, которую служанка разложила для просушки перед очагом, и пешком отправился взглянуть на тот дом, куда только что возвратилась Джоанна. Ничего страшного не случится, если он посмотрит на него хотя бы издали.

Со стороны могло показаться, будто в доме побывали грабители и обобрали его дочиста, вынеся все богатства вместе с мебелью и не оставив после себя ничего, кроме голых стен. В длинной кухне не нашлось даже дров для растопки, а сам очаг был забит пеплом, который из-за отсутствия огня, поглощавшего влагу, спекся в густую, отвратительно пахнувшую массу.

Усилием воли Джоанна заставила себя подняться наверх, в спальни, пока еще позволял дневной свет. Без роскошных сундуков и кроватей, которыми обставил свои апартаменты ее дядя, комнаты выглядели совсем маленькими, однако здесь, как и на кухне и в зале, не было видно никаких следов борьбы, а на стенах она не обнаружила отметин, свидетельствующих о спешке, с которой из дома выносились огромные сундуки с одеждой и сейфы, хранившие фамильное состояние Мерко.

Со стороны зала послышались чьи-то шаги, отдававшиеся гулким эхом в холодной пустоте верхнего этажа. Джоанна спустилась по узким ступенькам вниз и в первую минуту подумала, что это ее дядя Хьюго стоит в коридоре, ведущем на кухню, изумленно уставившись в ее сторону и разинув рот. И вдруг незнакомец издал хриплый стон:

— Неужто сама Джоанна Мерко воскресла из мертвых? Джоанна отступила на шаг и оперлась рукой о стену, чтобы не упасть. Судя по всему, этот человек служил матросом на корабле, принадлежащем дяде Хьюго.

— Я не привидение, я действительно Джоанна Мерко.

— Тогда вам придется вернуть мне долг.

— Где сейчас мой дядя?

Мужчина умолк, потом зашелся сухим, прерывистым кашлем и сплюнул на пол.

— Умер, само собой. И на следующий же день его наследники забрали все золото, прежде чем я успел потребовать с них жалованье, которое мне так и не выдали. Не в правилах вашего дяди было оставлять человека без его законного заработка.

Джоанна без сил опустилась на ступеньку и поднесла руки к вискам. Моряк неуклюже переминался с ноги на ногу.

— Аббат обещал написать им и сообщить, сколько именно ваш дядя был мне должен.

Она подняла голову, пытаясь сосредоточиться на словах собеседника.

— Кто?

— Я — Марк, капитан фландрского корабля.

— Нет, я имею в виду наследников, о которых вы говорили. Тех самых, которые явились сюда и забрали деньги. Кто они такие?

Марк долго рассматривал носок своего ботинка, после чего снова сплюнул на пол.

— Насколько я понял, наследницей должны стать вы. Это будет справедливо. Выходит, они ошиблись и вы не умерли.

— Кто эти наследники, которые приезжали сюда?

— Ваша родственница и ее супруг.

— Но у меня нет.., — У нее не было никаких родственниц. Только со стороны мужа…

— Аббат сказал, что, поскольку эта женщина приходится вам золовкой, а ее муж — один из приближенных короля Ричарда, он разрешил им взять с собой все золото, оставив в аббатстве небольшую часть, чтобы уплатить налог, если этого потребует король.

Агнес. Агнес и ее муж явились сюда и, представив ее мертвой, забрали с собой все ее достояние. А ее кровный родственник.., ее дядя Хьюго…

— Как именно скончался Хьюго Мерко? Коренастая фигура моряка сгорбилась, изображая глубокую задумчивость.

— Трудно сказать. Некоторые говорят, что он заболел от горя, когда до него дошли слухи о вашей гибели в ночь Самхейна. Ваш дядюшка Мерко был стар и отличался буйным нравом, к тому же его одолевала астма — еще с прошлой весны, когда он меня нанимал. Он умер — вот все, что мне известно, а остальное я утверждать не берусь. И ему будет гораздо спокойнее в его могиле, если вы отдадите мне деньги, которые он мне задолжал.

— Я найду их.

Капитан отвернулся и зашагал прочь. Уже в конце коридора он снова обернулся к ней:

— Уж не больны ли и вы тоже? Ночь будет очень холодной, Джоанна Мерко.

Она вытерла лицо рукавом.

— А куда делись остальные? Он пожал плечами:

— Те, кто постарше, вернулись в деревню.

— Вы хотите сказать — на ферму? Они перебрались в Гандейл?

Капитан снова пожал плечами:

— Мерко никогда не ставили меня в известность о таких вещах.

— А корабли? Где корабли?

— Уплыли на юг вместе с вашей родней. Аббат наверняка подтвердит, что теперь они ваши — если только вы сумеете их найти.

Джоанна нашла свою кобылу, которая мирно паслась над рекой на последнем клочке высушенной летним солнцем травы. Подведя ее к крупному камню, она взобралась в изящное седло, которое купил для нее Паэн целую вечность назад — до того, как весь мир вокруг нее обратился в прах. Если гордость помешает ей прямо сейчас отправиться на поиски Паэна, она может никогда больше его не найти. Джоанна пришпорила кобылу и направилась вверх по холму к дому корабельщика.

Паэн дошел до берега реки, вдоль которого в окнах купеческих домов вспыхивали один за другим теплые огоньки каминов, после чего снова гасли, когда хозяева закрывали их на ночь ставнями. В какое-то мгновение к нему вернулась способность рассуждать здраво, и он уже повернул было обратно к дому корабельщика, не желая портить впечатления от благопристойного прощания с Джоанной случайной встречей возле торговых рядов, однако, пройдя несколько шагов, снова остановился и задумался. Было уже далеко за полночь, и ни одна порядочная женщина не станет бродить в такой час по улицам. Даже если он до рассвета простоит под окнами Джоанны Мерко, она никогда об этом не узнает. Паэн вернулся обратно, чтобы еще раз внимательно осмотреть городские дома, утешая себя тем, что он ничего плохого не делает.

Взошла луна, осветив серебристым лучом торговые ряды, и Паэн двинулся вперед по озаренной ее светом узкой дорожке, ступая очень медленно и прислушиваясь к приглушенным звукам, доносившимся из-за закрытых ставень. В конце улицы, недалеко от того места, где он простился с Джоанной, Паэн развернулся и зашагал обратно, поклявшись себе, что возвращается в последний раз и что теперь-то уж он точно успеет внимательно рассмотреть каждый дом, ничего не пропустив. Прямо перед ним в лунном свете маячила его громадная тень, и Паэну пришло в голову, что он может напугать любого, кто попадется ему на пути.

Когда он дошел до последнего в ряду дома, ставни на его окнах оказались открытыми, а огонь внутри очага скорее всего был обыкновенным костерком, возле которого греются нищие, так как свет его не достигал улицы. В дверях дома стоял странного вида старик, бормоча какую-то околесицу насчет аббатов, родственников и кораблей, которые ушли на юг без него. Паэн уже прошел было мимо, но затем вернулся, чтобы расспросить этого болвана, не знает ли он, какие именно дома вдоль набережной принадлежат торговцам шерстью.

— Лучше спросите у Алис, — сказал корабельщик. — Она весь вечер строила ему глазки, сама купала его у меня на кухне и хвасталась тем, что славно проведет эту ночь в его постели.

Джоанна побледнела.

— Значит, этот человек сейчас с вашей служанкой?

— Он у себя в спальне, тут уж не может быть сомнений, Это самая дальняя комната в том месте, где коридор делает поворот. Постучите в дверь.

Как видно, Паэн, расставшись с ней, не стал зря тратить время на переживания. Возможно, в эту самую минуту он предавался постельным забавам со служанкой всего в нескольких шагах от нее. Обернувшись к выходу, Джоанна обнаружила, что на седло ее кобылы уже начали падать хлопья снега.

Корабельщик Джон кивком указал ей на дверь:

— Этой ночью будет сильный мороз, а может быть, и метель. Я дам вам другую комнату.

Завтра к вечеру Паэн навсегда исчезнет из Уитби — и из ее жизни тоже. “Если вам понадобится моя помощь, я пробуду там всю ночь и весь день до вечера” — так, кажется, он сказал. Кроме того, он сказал, что, если она захочет отдать ему золото, ей следует прислать его сюда, в дом корабельщика Джона, потому что сам Паэн никогда больше к ней не придет. Она должна объяснить ему, почему не сможет сегодня вечером вручить ему награду. Но даже больше, чем в крыше над головой и теплом очаге, она нуждалась сейчас в его объятиях, и ей не терпелось рассказать ему о том, какую безрадостную картину она застала в родном доме.

— Дайте мне свечу, — попросила она Джона.

— Я охотно предоставлю вам комнату и сам отведу вашу лошадь в конюшню.

— Нет. Только свечу.

— Ну вот что, Джоанна Мерко. Вы не можете помешать мужчине предаваться удовольствиям, а этот, как видно, крутого нрава. Лучше держитесь от него подальше…

Не дослушав его, Джоанна взяла у корабельщика свечу и, держа ее в вытянутой руке, подошла к двери комнаты Паэна. Внутри было тихо.

— Паэн! Пожалуйста, выйдите и поговорите со мной. Ответа не последовало. Джоанна постучала в дверь, затем для верности два раза пнула ее ногой, после чего, взяв за ручку, распахнула ее.

— Я должна вам кое-что сказать. — Она не отрывала глаз от тростниковых циновок на полу. — Не могли бы вы отослать ее хотя бы на время?

И опять ни слова в ответ. Никакой служанки в комнате не оказалось, и сам Паэн не лежал в постели и не притаился за дверью, чтобы разобраться с непрошеной гостьей. Он ушел, но его седельные сумки лежали на кровати.

Джоанна, сев на постель, провела пальцами по покрытой царапинами и пятнами крови коже. Всего на одно мимолетное мгновение ей почудилось, что эта ночь ничем не отличалась от многих других за время их путешествия и что скоро она заснет в этой самой комнате, свернувшись в надежных объятиях Паэна… Но нет, этой ночью Паэн не придет к ней и не прижмет ее к своей груди. Он находился в другой спальне, в постели другой женщины, и этой ночью ей уже не удастся его найти.

К горлу ее подступили рыдания, и Джоанна дала волю слезам, но быстро осушила лицо и вернулась к старому Джону, чтобы отдать ему свечу и отвести кобылу в темную холодную конюшню рядом с пустым домом у реки.

Ей уже не суждено увидеть Паэна до того, как он покинет Уитби и отправится на юг. Возможно, в один прекрасный день он пришлет к ней кого-нибудь за золотом, которое она ему обещала. Если нет, то она так никогда и не узнает, где он и что с ним сталось Джоанна отвела кобылу в стойло, сняла с нее седло и насухо вытерла лошадь старой соломой из освещенных луной яслей у дверей конюшни. У нее не было никаких оснований предпочесть конюшне пустой дом, поэтому она вынула из яслей остаток соломы и приготовила из нее постель на полу.

Капитан Марк сообщил Паэну, что дом Мерко опустел, старый Хьюго скончался, а его племянница скорее всего обратится за помощью в аббатство, где мнимые наследники оставили часть золота Мерко, чтобы уплатить весной королевские налоги. Что же касается друзей старого Хьюго, торговцев шерстью, то вряд ли они могли быть сейчас ей полезны, поскольку двое из них вместе со своими кораблями отправились в Лондон, чтобы провести зиму в обществе богатых столичных купцов, а еще один уехал в Йорк на свадьбу сына.

Паэн обошел весь дом и стойла, однако не нашел никаких признаков того, что Джоанна собиралась сюда вернуться. По всей вероятности, вид пустых стен и конюшни, все обитатели которой давно исчезли, вынудил ее удалиться, не оставив после себя никаких следов.

Он помчался через залитый лунным светом ночной город к аббатству и стучал в его дверь до тех пор, пока ему не отворили, чтобы поскорее от него избавиться Ему пришлось поверить аббату на слово, когда тот ответил ему, что Джоанна Мерко здесь не появлялась. Судя по лицу церковника, тот явно не поверил ему, что слухи о смерти Джоанны были ложными, и даже склонен был сомневаться в здравом рассудке Паэна.

Когда Паэн бросился бежать через темноту обратно к дому корабельщика, ему вдруг пришло в голову, что аббат был не так уж далек от истины.