Вся Агата Кристи в трех томах. Том 2. Вся Мисс Марпл

I

Верная взглядам, усвоенным еще от бабки и матери — что благовоспитанную особу не выведет из равновесия ни испуг, ни удивление, — мисс Марпл лишь подняла брови и покачала головой.

— Какое потрясение для тебя, Элспет, и как это неожиданно. Я думаю, ты мне должна не мешкая все рассказать.

Миссис Магликадди того только и желала. Позволив хозяйке дома подвести себя ближе к камину, она села и, стянув перчатки, стала во всех красочных подробностях излагать происшедшее.

Мисс Марпл слушала с неотрывным вниманием. Когда же наконец миссис Магликадди сделала передышку, она с решимостью проговорила:

— По-моему, милая, сейчас тебе самое лучшее пойти наверх — снять шляпу, умыться с дороги. А там поужинаем, и за столом не будем касаться этой темы. Займемся ею основательно после ужина и обсудим со всех сторон.

Миссис Магликадди согласилась. Дамы поужинали, обсудив за едой различные стороны жизни, как она протекает в деревне Сент-Мэри-Мид. Мисс Марпл упомянула, что по общему мнению новый органист не внушает доверия, поведала о недавнем скандале, связанном с аптекарской женой, проехалась насчет вражды между школьной директрисой и местным культурным центром. Затем разговор перешел на садоводство.

— От пионов, — говорила, вставая из-за стола, мисс Марпл, — никогда не знаешь, чего ждать. То ли он тебе примется — то ли нет. Зато уж если приживется, то будет с тобой, как говорится, до гроба, а сорта нынче выведены удивительной красоты.

Они опять расположились у камина, мисс Марпл достала из углового буфета две рюмки старинного стекла, а из другого буфета — бутылку.

— Кофе тебе нынче на ночь противопоказано, Элспет, — сказала она. — Ты и так перевозбуждена — что неудивительно — и, вероятно, не уснешь. Рекомендую рюмочку домашнего цветочного вина, а попозже, пожалуй, — чашку ромашкового чая.

Не встретив со стороны миссис Магликадди никаких возражений, мисс Марпл налила в рюмки вино.

— Джейн, — сказала миссис Магликадди, отпивая первый глоток, — ты ведь не думаешь, правда, что мне это приснилось или померещилось?

— Нет, конечно, — без колебаний отозвалась мисс Марпл.

У миссис Магликадди вырвался вздох облегчения.

— А вот кондуктор, — сказала она, — подумал. Хотя и вежливо, но все же дал понять…

— Что, я считаю, вполне естественно в подобных обстоятельствах. История звучит достаточно неправдоподобно. Тем более человек совсем тебя не знал. Нет, я-то ничуть не сомневаюсь, что ты действительно видела то, о чем рассказываешь. Случай из ряда вон выходящий, но ничего невозможного в нем нет. Помню, я и сама с интересом отмечала, когда бок о бок с моим поездом шел другой, до чего ярко и живо видны картинки того, что происходит в соседнем вагоне. Раз, помнится, какая-то девчушка, играя с плюшевым мишкой, взяла вдруг и запустила им в толстяка, спящего в углу — тот подскочил, возмущенно озираясь, а остальных пассажиров явно разбирал смех. Я всех их видела так отчетливо, что после не затруднилась бы в точности описать, кто как выглядел и во что был одет.

Миссис Магликадди благодарно закивала головой.

— Именно так оно и было.

— Ты говоришь, мужчина стоял к тебе спиной. Значит, лица его ты не видела?

— Нет.

— А женщина, — можешь ты ее описать? Молодая? Старая?

— Моложавая. Лет что-нибудь тридцать — тридцать пять. Точнее определить не берусь.

— Красивая?

— И это тоже не скажу. Когда лицо все перекошено, тут, видишь ли…

— Да-да, — торопливо сказала мисс Марпл, — я понимаю. А одета?

— В меховое пальто, блеклый какой-то мех. И без шляпы. Светлые волосы.

— А о мужчине так-таки не припомнишь ничего определенного?

Миссис Магликадди помедлила, тщательно обдумывая свой ответ.

— Рост выше среднего и темные волосы, по-моему. На нем было толстое пальто, так что какого он сложения судить трудно. Не слишком густо, правда? — прибавила она сокрушенно.

— Но уже кое-что. — После легкой заминки мисс Марпл продолжала: — У тебя в душе полная уверенность, что женщина была… мертва?

— Мертва, я уверена. У нее вывалился язык и… я не хотела бы…

— Да, разумеется, — быстро сказала мисс Марпл. — Не нужно. Утром нам, очевидно, станет известно больше.

— Утром?

— Что-то об этом, надо полагать, появится в утренних газетах. Мужчина напал на нее, убил и остался с трупом на руках. Что он должен был сделать? Можно предположить, что поспешил выйти на первой же остановке. Ты, кстати, не помнишь, вагон был проходной?

— Нет.

— Это, по-видимому, означает, что поезд был не дальнего следования. Почти наверняка с остановкой в Бракемптоне. Допустим, он сошел в Бракемптоне, а труп перед тем примостил на угловом сиденье, скрыв лицо за меховым воротником, чтобы подольше не обнаружили. Да, думаю, так он и поступил. Но в скором времени, понятно, труп все равно обнаружат, и в утренних газетах, надо полагать, почти наверняка появится сообщение, что в поезде найдено тело убитой женщины. Посмотрим.

II

Но в утренних газетах ничего не было. Удостоверясь в этом, мисс Марпл и миссис Магликадди кончили завтракать в молчании. Обе размышляли.

После завтрака пошли прогуляться по саду. Однако времяпрепровождение это, обыкновенно столь захватывающее, сегодня протекало как-то вяло. Мисс Марпл, правда, не преминула привлечь внимание приятельницы к новым и редким видам растений, пополнявшим ее альпийский садик, но держалась при том почти рассеянно. Миссис же Магликадди, в свою очередь, не отвечала против обыкновения на этот вызов перечнем собственных последних приобретений.

— Сад выглядит совсем не лучшим образом, — говорила все с тем же рассеянным видом мисс Марпл. — Доктор Хейдок категорически запретил мне нагибаться и становиться на колени, а много ли сделаешь, скажи на милость, если ни тебе нагнуться, ни стать на колени? Есть, конечно, старый Эдвардс, но этот апломб! Всегда с приходящими та беда, что они усваивают дурные привычки, чаепитие без конца, тут копнут, там ковырнут, а настоящей работы нет.

— Ох, понимаю, — отвечала миссис Магликадди. — Конечно, о том, чтобы мне запрещали нагибаться, речи нет, но все равно — в особенности после еды, а я к тому же пополнела… — она окинула взором свои обширные формы, — непременно расплачиваешься изжогой.

Наступило молчание, потом миссис Магликадди твердо ступила на дорожку и стала лицом к своему другу.

— Ну?

То было расхожее, незначащее словцо, но тон, каким оно было сказано, наполнил его значением, которое мисс Марпл прекрасно поняла.

— Да, знаю, — сказала она. Дамы обменялись взглядами.

— По-моему, — сказала мисс Марпл, — стоило бы сходить в полицейский участок, поговорить с сержантом Корнишом. Неглупый, выдержанный человек, я хорошо его знаю, а он — меня. Думаю, он прислушается к тому, что мы скажем, и передаст куда следует.

Соответственно, минут через сорок пять мисс Марпл и миссис Магликадди вели беседу со свежим, серьезным мужчиной лет тридцати или сорока, который внимательно их слушал.

Франк Корниш встретил мисс Марпл тепло и даже не без почтительности. Подвинув дамам стулья, он спросил:

— Итак, чем могу быть вам полезен, мисс Марпл?

— Пожалуйста, я бы просила вас послушать, что рассказывает моя приятельница миссис Магликадди.

И сержант Корниш стал слушать. По завершении рассказа он помолчал немного.

Потом сказал:

— Совершенно поразительная история.

Пока миссис Магликадди говорила, он незаметно приглядывался к ней.

Впечатление в целом сложилось благоприятное. Разумная женщина, способная четко излагать факты, не выдумщица, насколько можно судить, и не истеричка. Мало того, правдивость ее истории, кажется, не вызывала сомнений у мисс Марпл, а уж про мисс Марпл ему было все известно досконально. Мисс Марпл в Сент-Мэри-Мид знали все; внешне — божий одуванчик, дунь — и нет ее, но за этой видимостью — острый, ясный ум, каких поискать.

Он откашлялся и продолжал:

— Конечно, вы могли ошибиться — заметьте, я этого не утверждаю, но такая вероятность существует. Мало ли кто как развлекается. Не обязательно это должно быть серьезно и тем более — смертельно.

— Я точно знаю, что видела, — твердо сказала миссис Магликадди.

И будешь стоять на своем, мысленно заключил Франк Корниш, и я не удивлюсь, если правда, как бы дико она не выглядела, окажется на твоей стороне.

Вслух он сказал:

— Вы сообщили об этом начальству на железной дороге, пришли и сообщили мне. То есть сделали то, что и требовалось, — теперь, можете не сомневаться, я позабочусь, чтобы было назначено расследование.

Он сделал паузу. Мисс Марпл, довольная, тихонько кивала головой. Миссис Магликадди осталась не столь довольна, однако промолчала. Сержант Корниш — скорее не из корысти поживиться за счет чужих идей, а из желания услышать, что будет сказано — обратился к мисс Марпл.

— Допустим, все изложенное соответствует фактам, — сказал он. — Что в таком случае, по-вашему, произошло с трупом?

— Есть, как мне кажется, всего две возможности, — без колебаний отвечала мисс Марпл. — Первой приходит в голову, конечно, та, что тело оставили в поезде, только теперь это, по-видимому, исключается, иначе вчера же вечером его бы обнаружили либо кто-нибудь из пассажиров, либо железнодорожники на конечной остановке.

Франк Корниш кивнул.

— Единственное, что еще оставалось убийце, — это столкнуть где-нибудь по пути труп с поезда. Так он, должно быть, и лежит до сих пор на полотне, никем не замеченный, хоть это, признаться, представляется не слишком правдоподобным. Но иного способа поступить с ним просто нет, сколько я могу судить.

— В книжках пишут, что тело можно спрятать в сундук, — сказала миссис Магликадди, — но кто нынче ездит с сундуком — только с чемоданом, а в чемодан труп не уместится.

— Да, — сказал Корниш. — Согласен с вами. Труп, если таковой существует, должны были к этому времени обнаружить или обнаружат очень скоро. Я дам вам знать, если что-то произойдет, хотя, полагаю, вы и сами прочтете об этом в газетах. С другой стороны, может статься, что женщина, хоть и подверглась жестокому нападению, все-таки осталась жива. Может быть, ей хватило сил сойти с поезда самостоятельно.

— Без посторонней помощи едва ли, — сказала мисс Марпл, — а когда так, на это обратили бы внимание. Из вагона сходит мужчина, поддерживая женщину, которой, по его словам, стало худо.

— Да, такое не останется незамеченным, — сказал Корниш. — Или, если женщину нашли без сознания либо с тяжелыми увечьями в вагоне и отправили в больницу, это было бы также зафиксировано. Так что, думаю, можно не сомневаться — все это в очень скором времени станет вам известно.

Но день прошел, и следующий день… Вечером мисс Марпл получила от сержанта Корниша записку.

«В отношении того дела, по которому Вы ко мне обращались, проведено полное расследование, но безрезультатно. Не найден ни один женский труп. Ни в одной больнице не оказывали помощь женщине, чья внешность соответствует Вашим описаниям, не зарегистрирован ни один случай, когда женщина пострадала бы от нападения или занемогла, или сошла на станции, опираясь на мужчину. Смею уверить Вас, расследование проведено исчерпывающее. Выскажу предположение, что Ваша приятельница действительно наблюдала описанную ею сцену, но дело обстояло далеко не так серьезно, как она решила».

I

— Не так серьезно? Вздор! — сказала миссис Магликадди. — Это было убийство!

Она с вызовом подняла глаза на мисс Марпл, и мисс Марпл тоже отвечала ей взглядом.

— Ну же, Джейн, — продолжала миссис Магликадди. — Скажи, что все это ошибка! Что мне померещилось! Ты ведь это сейчас думаешь, верно?

— Ошибиться может каждый, — мягко отозвалась мисс Марпл. — Каждый, Элспет, даже ты. Это, я бы сказала, всегда полезно иметь в виду. И все же, знаешь, я склонна думать, что скорее всего ошибки не было. Ты читаешь в очках, но на расстоянии видишь превосходно, и то, что увидела, потрясло тебя до глубины души. Ты была определенно сама не своя, когда приехала.

— Такое никогда не забудешь, — с содроганием сказала миссис Магликадди. — К несчастью, не вижу, что я тут могу поделать.

— По-моему, — задумчиво сказала мисс Марпл, — ты ничего больше не можешь. — (Если бы миссис Магликадди следила за оттенками в голосе своего друга, от нее не укрылся бы легкий нажим на слово «ты».) — Ты сообщила о том, что видела, и служащим на железной дороге, и в полицию. Нет, что могла, ты сделала.

— В известном смысле для меня это облегчение, — сказала миссис Магликадди, — ведь я, как тебе известно, сразу же после Рождества собираюсь в гости к Родерику на Цейлон и никак не хотела бы откладывать свою поездку — я так ждала ее. Хотя, конечно, отложила бы, если б считала, что таков мой долг, — оговорилась она искренне.

— Я в этом уверена, Элспет, но, повторяю, все, что только в твоих силах, ты уже сделала.

— Очередь за полицией, — сказала миссис Магликадди. — И если в полиции собрались простофили…

Мисс Марпл решительно качнула головой.

— Да нет, — сказала она, — в полиции собрались не дурачки. Что лишь придает делу интерес, ты не согласна?

Миссис Магликадди взглянула на нее, не понимая, и мисс Марпл вновь уверилась, что ее приятельница — женщина похвальных убеждений, но начисто лишенная воображения.

— Невольно задаешься вопросом, что же произошло на самом деле, — сказала мисс Марпл.

— Ее убили.

— Да, но кто убил и почему, и что случилось с телом? Где оно сейчас?

— Это должна установить полиция.

— Правильно! Но не установила. Что означает, не так ли, что тот мужчина находчив — и очень. Я, знаешь, ума не приложу, — продолжала мисс Марпл, наморщив лоб, — куда он его подевал. Ты убиваешь в припадке ярости женщину — а наверняка убийство было непредумышленное, — кто же станет заранее замышлять убийство при подобных обстоятельствах, за считаные минуты до большой станции. Нет, наверняка тут вышла ссора — из-за ревности, скажем, — такое что-нибудь. Душишь ее, стало быть, и оказываешься, как я говорила, с трупом на руках, а с минуты на минуту будет станция. Тогда единственное, что тебе остается, — это, как я и говорила с самого начала, приладить тело на угловом сиденье в позе спящей, прикрыв ей лицо, а самому как можно скорее сойти с поезда. Другой возможности я не вижу. А между тем, она определенно была…

Мисс Марпл погрузилась в раздумье.

Миссис Магликадди дважды ей повторила одно и то же, пока она отозвалась.

— Туговата становишься на ухо, Джейн.

— Пожалуй, самую малость. Мне кажется, люди в последнее время не так четко выговаривают слова. Но это не значит, что я тебя не слыхала. Боюсь, я отвлеклась на минуту.

— Я только спрашивала, какие завтра поезда на Лондон. Если днем — тебе это как? Я еду к Маргарет, а она меня ждет к вечернему чаю, не раньше.

— Я подумала, ты не против поехать в 12.15? Перекусить мы могли бы пораньше.

— Разумеется, и…

Мисс Марпл продолжала, заглушая слова приятельницы:

— И еще я подумала, ничего, если ты опоздаешь к чаю у Маргарет — приедешь что-нибудь около семи?

Миссис Магликадди взглянула на нее с любопытством.

— Ты что это задумала, Джейн?

— Предлагаю, Элспет, поехать в Лондон вместе с тобой, а оттуда мы на том же поезде, который тебя привез, проедем до Бракемптона. Из Бракемптона ты вернешься в Лондон, а я повторю твой путь сюда. И, естественно, заплачу за билеты.

Миссис Магликадди оставила финансовую сторону вопроса без внимания.

— И на что же ты рассчитываешь, Джейн? Что случится еще одно убийство?

— Нет, конечно, — сказала мисс Марпл, уязвленная. — Но признаюсь, что хотела бы собственными глазами обозреть под твоим чутким руководством — как бы это поточнее выразиться… поле преступных действий.

Итак, назавтра мисс Марпл и миссис Магликадди сидели друг против друга в вагоне первого класса, отходящем в 4.54 из Лондона с вокзала Паддингтон. На вокзале сегодня, всего за два дня до Рождества, толпилось еще больше народу, чем в пятницу, но в поезде — по крайней мере в хвостовой его части — было сравнительно тихо и спокойно.

Ни один поезд в этот раз с ними не поравнялся, и ни одного они сами не нагнали. Время от времени мимо проносились поезда на Лондон. Два раза промелькнули мимо скорые, идущие в том же направлении, что и они. Миссис Магликадди, охваченная сомненьями, все время поглядывала на часы.

— Трудно сказать, когда именно… Знаю, что мы тогда только что проехали станцию.

Но станции они проезжали то и дело.

— Через пять минут будем в Бракемптоне, — сказала мисс Марпл.

В дверях показался кондуктор. Мисс Марпл вопросительно подняла брови. Миссис Магликадди покачала головой. Кондуктор был не тот. Он пробил им билеты и двинулся дальше, чуть сбившись с ноги, когда состав пошел на длинный поворот. Одновременно поезд начал сбавлять скорость.

— Очевидно, подъезжаем к Бракемптону, — сказала мисс Марпл. — Проезжаем окраины, по-моему.

Снаружи замелькали огни, дома, изредка в поле зрения попадали улицы и трамваи. Они все более замедляли ход. Залязгали стрелки.

— Еще минута — и приедем, — сказала миссис Магликадди, — а толку от этой поездки что-то не видно. Может быть, тебя, Джейн, она натолкнула на полезную мысль?

— Боюсь, что нет, — с сомнением в голосе отвечала мисс Марпл.

— Обидно, деньги ушли впустую, — сказала миссис Магликадди, хоть, впрочем, с меньшим неудовольствием, чем если бы платила за себя сама. Но в этом вопросе мисс Марпл оказалась тверда, как гранит.

— Все равно, — сказала мисс Марпл, — всегда хочется видеть своими глазами место, где что-то произошло. Мы опаздываем на несколько минут. Твой поезд в пятницу шел точно по расписанию?

— Кажется, да. Я, честно говоря, не обратила внимания.

Состав между тем медленно вползал в оживленную зону Бракемптонского вокзала. Хрипло вещал репродуктор, хлопали двери, открываясь и закрываясь, кто-то сходил с поезда, кто-то садился, по всей платформе туда и сюда спешили люди. Суета и оживление царили кругом.

Совсем просто убийце смешаться с такой толпой, думала мисс Марпл, уйти со станции в плотной гуще напирающих людей или даже пересесть в другой вагон и на том же поезде доехать до конечной остановки. Просто быть одним из множества пассажиров. А вот добиться, чтобы исчез труп — не так-то просто. Где-то он должен быть, этот труп.

Миссис Магликадди тем временем сошла и, стоя на платформе, говорила в открытое окошко:

— Ты береги себя, Джейн. Смотри не простудись. Сейчас коварное время года, а ты как-никак уже не молоденькая.

— Я знаю, — сказала мисс Марпл.

— И давай больше не волноваться насчет этой истории. Мы сделали все, что в наших силах.

Мисс Марпл кивнула головой.

— А ты, Элспет, не стой на холоде. Иначе сама простудишься. Ступай-ка выпей горячего чаю в буфете. Время есть, до отхода твоего лондонского поезда еще двенадцать минут.

— А что, пожалуй. Будь здорова, Джейн.

— Всего хорошего, Элспет. Счастливого Рождества. Надеюсь, ты застанешь Маргарет в полном порядке. Желаю тебе приятно провести время на Цейлоне и кланяйся от меня милому Родерику, если он еще помнит меня, в чем я сомневаюсь.

— Конечно, помнит прекрасно! Не ты ли выручила его каким-то образом, когда он учился в школе — что-то там приключилось, деньги стали пропадать из личного шкафчика. Такое не забывается.

— А, ты об этом! — сказала мисс Марпл.

Миссис Магликадди отвернулась от окна, паровоз дал свисток, поезд медленно тронулся. Мисс Марпл смотрела, как удаляется приземистая, плотная фигурка ее подруги. Элспет может отправляться на Цейлон с чистой совестью — она исполнила свой долг и не связана больше никакими обязательствами.

Поезд набирал скорость, но мисс Марпл не спешила откинуться на спинку сиденья. Она сидела прямо и напряженно думала. Высказываться мисс Марпл имела обыкновение туманно и многословно, но мысль у нее работала четко и ясно. Ей предстояло решить задачу — задачу, как вести себя в дальнейшем, и может показаться странным, но ей, подобно миссис Магликадди, тоже представлялось, что это вопрос долга.

Миссис Магликадди сказала, что они сделали все, что в их силах. Применительно к миссис Магликадди это было справедливо, но насчет себя мисс Марпл такой уверенности не ощущала.

Отчасти вопрос сводился к тому, чтобы использовать определенные способности, которыми ты обладаешь. В чем, не исключено, присутствовала, впрочем, доля самомнения. В конце концов, много ли она может сделать? Припомнились слова, сказанные подругой: «Ты как-никак уже не молоденькая…»

Бесстрастно, как генерал обдумывает план боевой операции или экономист оценивает возможности предстоящей сделки, мисс Марпл взвешивала и мысленно подсчитывала доводы за и против дальнейших действий.

Под рубрикой «за» оказались:

1. Мой богатый жизненный опыт и знание человеческой натуры.

2. Сэр Генри Клидеринг и его племянник (ныне, помнится, служит в Скотленд-Ярде), который как нельзя лучше проявил себя в связи с делом «Литтл-Паддокс».

3. Младший сын моего племянника Реймонда, Дэвид, который, если не ошибаюсь, работает на «Бритиш рейлуэйз» [164].

4. Гризельдин сынок Леонард, большой дока по части географических карт.

Мисс Марпл перебрала в уме эти плюсы и осталась довольна. Все они вкупе создавали необходимый противовес минусам — в частности, ее собственной физической немощи.

«Одно дело, — размышляла мисс Марпл, — когда можешь свободно перемещаться туда-сюда, расспрашивать, выведывать…»

Да, это был главный довод против — ее возраст и нехватка сил. Правда, для такого возраста со здоровьем у нее обстояло недурно, но правда и то, что старость есть старость. И если доктор Хейдок строго запретил ей работать в саду, он едва ли благословил бы ее пуститься на поиски убийцы. Ибо, в сущности, именно это она и замышляла — а тут была уважительная причина воздержаться. Потому что если до сих пор убийство, так сказать, вторгалось в ее жизнь непрошенно, то в данном случае она затевала его расследование по собственной инициативе. А между тем, не поручилась бы, что хочет этого. Она состарилась — состарилась и устала. Сейчас, в эти последние минуты утомительного дня, она была меньше всего расположена ввязываться в какую бы то ни было затею. Хотелось лишь одного: добраться до дому, подсесть к камельку с подносом, на котором ждет аппетитный ужин, и лечь спать, а назавтра провести денек в свое удовольствие, подстригая кое-что в саду, потихоньку прибираясь в доме, не нагибаясь, не напрягаясь.

«Стара я стала для новых приключений», — говорила себе мисс Марпл, рассеянно скользя взглядом по изогнутой линии насыпи за окном.

Поворот.

Что-то шевельнулось в мозгу. Сразу же, как только кондуктор пробил им билеты…

Это наводило на мысль. Только мысль, не более того. Совершенно иную мысль.

К лицу мисс Марпл прилил румянец. Усталость вдруг как рукой сняло!

«Завтра же утром напишу Дэвиду», — сказала она себе. И в тот же миг ей пришел на ум еще один ценный козырь. «Конечно же! Моя верная Флоренс!»

II

К осуществлению плана своей операции мисс Марпл приступила методично и с должной поправкой на такой фактор, как Рождество, определенно тормозящий ход событий.

Прежде всего написала внучатому племяннику Дэвиду Уэсту письмо, в котором, наряду с пожеланиями счастливого Рождества, содержалась настоятельная просьба о некоего рода информации.

По счастью ее, как и в прежние годы, пригласили на рождественский обед к приходскому священнику, где можно было подступиться с вопросами касательно географических карт к юному Леонарду, приехавшему на Рождество домой.

К картам, всем и всяческим, Леонард питал страсть. Почему вдруг старая дама обращается к нему с расспросами насчет крупномасштабной карты определенной местности, его не волновало. Он разразился целой речью о картах вообще и написал, которая в частности лучше всего подойдет для ее цели. Мало того, обнаружилось, что таковая имеется в его собрании, и мисс Марпл, пообещав обращаться с ней бережно и вернуть в положенный срок, получила ее во временное пользование.

III

— Карты? — сказала его мать Гризельда, все еще на удивление молодая и цветущая для этих ветхих стен и взрослого сына. — С чего бы это ей понадобились карты? То есть, я хочу сказать, для чего?

— Не знаю, — отвечал юный Леонард. — Она как будто не говорила ничего определенного.

— Любопытно… — сказала Гризельда. — Выглядит крайне подозрительно, на мой взгляд. Пора бы милой старушке в такие годы кончать этим заниматься.

Чем — этим, поинтересовался Леонард и получил уклончивый ответ:

— Да так, совать свой нос, куда не следует. При чем тут карты, хотела бы я знать?..

В должное время мисс Марпл получила письмо от любящего внучатого племянника Дэвида Уэста. Он писал:

«Дорогая тетя Джейн! Что это, интересно, ты затеваешь? Добыл для тебя нужную информацию. Мало-мальски подходящих поездов всего два — в 4.33 и в 5 часов. Первый из них — почтовый, с остановками в Хейлинг-Бродвее, Баруэлл-Хите, Бракемптоне и потом, до Маркет-Бейсинга, — везде. Пятичасовой — скорый из Уэльса на Кардифф, Ньюпорт и Суонси. Лондонский 4.54 может где-то по пути поравняться с первым, хотя в Бракемптон тот прибывает на пять минут раньше, а его самого прямо перед Бракемптоном обгоняет скорый. Чую, попахивает это все скандальчиком пикантного свойства, нет? Не углядела ли ты в проходящем мимо поезде, когда возвращалась после вылазки в город за продуктами, женушку вашего мэра в объятьях санинспектора? Но тогда почему так важно, какой это был поезд? Совместный уик-энд в Портколе, м-м? За свитер — спасибо. Как раз то, что нужно!

Что новенького в саду? Относительное затишье, предполагаю, в такое время года?

Всегда твой, Дэвид».

Мисс Марпл с улыбкой оценила стиль письма и сосредоточилась на содержательной его части. Миссис Магликадди определенно сказала, что вагон был не купейный. Стало быть, скорый на Суонси отпадает. Остается почтовый с отправлением в 4.33.

С неизбежностью намечались также новые поездки. Мисс Марпл повздыхала и стала готовиться.

В поезд на Лондон она, как и прежде, села в 12.15, но обратно, до Бракемптона, поехала не в 4.54, а в 4.33. Ничего примечательного в дороге не случилось, но кой-какие подробности заслуживали внимания. В поезде было сравнительно пусто — в 4.33 вечерний час пик еще не начинался. Из вагонов первого класса лишь в одном обнаружился пассажир — преклонных лет господин, погруженный в чтение журнала «Нью стейтсмен». В своем купе мисс Марпл ехала одна и на обеих остановках, в Хейлинг-Бродвее и Баруэлл-Хите, высунувшись из окна, наблюдала, как сходят и садятся пассажиры. В Хейлинг-Бродвее немного пополнились вагоны третьего класса. В Баруэлл-Хите они же слегка опустели. В вагоны первого класса не сел никто, а старичок с журналом сошел.

При подъезде к Бракемптону, когда поезд пошел на поворот, мисс Марпл поднялась и проделала маленький опыт — стала спиной к окну, опустив заблаговременно шторку.

Да, решила она, действительно: когда внезапно путь изгибается дугой и падает скорость, тебя с потерей равновесия от толчка отбрасывает к окну и шторка при этом свободно может взлететь наверх. Она вгляделась в темноту за окошком. Там было светлее, чем в тот раз, когда эти же места проезжала миссис Магликадди — едва лишь сгустились сумерки — но мало что было видно. Для полноценных наблюдений следовало ехать в дневное время.

Назавтра она села уже на ранний поезд, купила в городе (поцокав языком при виде цены) четыре полотняных наволочки, сочетая интересы расследования с пользой для домашнего хозяйства, и села на обратный поезд, отходящий с вокзала Паддингтон в 12.15. И снова оказалась одна в вагоне первого класса. «А все налоги, — размышляла мисс Марпл, — это из-за них. Никто не может позволить себе поехать в час пик первым классом, разве что бизнесмены. И то, вероятно, потому что могут отнести это на счет деловых издержек».

Минут за пятнадцать до остановки в Бракемптоне мисс Марпл достала карту, полученную от Леонарда, и начала обозревать окрестность. Она заранее очень тщательно изучила эту карту и, заметив название одной из станций, которую они проехали, сумела без труда определить, где находится, как раз когда поезд стал замедлять ход у поворота. Изгиб путей охватывал весьма обширный участок. Мисс Марпл, прилипнув носом к окошку, с неотрывным вниманием разглядывала местность внизу (поезд шел по довольно высокой насыпи). Так, переводя взгляд с пейзажа за окном на карту, и доехала до Бракемптона.

В тот вечер она отправила письмо на имя мисс Флоренс Хилл по адресу: 4 Мадисон-роуд, Бракемптон. А утром, посетив местную библиотеку, штудировала «Адресную книгу и географический справочник Бракемптона», а также краткую историю графства.

Пока ничто не вступало в противоречие с той неоформленной, смутной мыслью, что осенила ее давеча. То, что мелькнуло в ее воображении, не было несбыточно. Дальше этого она не пошла.

Между тем следующий шаг предполагал необходимость действий — активных действий — действий такого характера, на какие она сама была физически не способна. Дальше, если она желала найти своей теории реальное подтверждение или опровержение, ей было не обойтись без посторонней помощи. Вопрос только — чьей? Мисс Марпл перебирала в уме ряд имен и отвергала их по очереди, досадливо качая головой. Люди толковые, такие, на чью сообразительность она могла положиться, были все до единого слишком заняты. У каждого не только работа, большей частью ответственная, но и часы досуга расписаны, как правило, надолго вперед. Что же до бестолковых, хотя бы и располагающих свободным временем, — от этих, заключила мисс Марпл, попросту нет никакой пользы.

Обескураженная, все более досадуя, она рылась в памяти. Внезапно ее лоб разгладился. С губ ее сорвалось имя.

— Ну разумеется! — воскликнула мисс Марпл. — Люси Айлзбарроу!

I

В определенных кругах имя Люси Айлзбарроу уже снискало себе известность.

Люси Айлзбарроу было тридцать три года. Она окончила Оксфорд со степенью бакалавра и отличием первого класса по математике, блистательно одаренная, по общему признанию, — ей уверенно прочили успешную академическую карьеру.

Но Люси Айлзбарроу, помимо блестящих способностей к науке, обладала еще и добротным здравым смыслом. Она не могла не заметить, сколь скудно вознаграждается академическое преуспеяние. Ее нисколько не влекло к преподаванию и очень привлекало общение с натурами гораздо менее одаренными, чем она сама. Ей, словом, нравилось быть с людьми, самыми разными людьми, — только бы не одними и теми же все время. Кроме того, она, откровенно говоря, любила деньги. А чтобы заработать деньги, необходимо предложить то, на что есть спрос.

На что существует огромный спрос, Люси Айлзбарроу установила сразу — катастрофически не хватало умелых помощников по домашнему хозяйству. И Люси Айлзбарроу, к изумлению своих друзей и однокашников, ступила на поприще прислуги.

Ее ждал мгновенный и непреходящий успех. Теперь, по истечении нескольких лет, о ней знали повсюду на Британских островах. Было самым обычным делом, когда жены, обращаясь к мужьям, весело говорили: «Ну, все в порядке. Могу ехать в Штаты вместе с тобой. Я заполучила Люси Айлзбарроу!» Особенность Люси Айлзбарроу была та, что с ее появлением из дома бесследно исчезали заботы, тревоги и тяжелая работа. Все делала, предусматривала, устраивала Люси Айлзбарроу. Нельзя было вообразить такого, чего она бы не умела. Смотрела за престарелыми родителями, нянчилась с малыми детьми, выхаживала больных, божественно стряпала, прекрасно ладила со старыми, закоснелыми в своих привычках слугами, если таковые наличествовали (чего обыкновенно не бывало), знала, как найти подход к самым несносным, унимала неисправимых выпивох, до тонкости понимала обращение с собаками. А главное — не гнушалась никаким трудом. Драила полы на кухне, копала землю в саду, убирала за собаками — бралась за самую неблагодарную черную работу!

Среди прочего, она твердо держалась правила никогда не наниматься к одним хозяевам на сколько-нибудь длительное время. Обычный ее срок был две недели, в крайнем случае самое большее — месяц. Платить за этот срок приходилось бешеные деньги! Зато на две недели для вас наступала райская жизнь. Вы могли полностью расслабиться, съездить за границу, понежиться дома, делать, что душе угодно, зная, что в умелых руках Люси Айлзбарроу на домашнем фронте все пребудет в лучшем виде.

Естественно, спрос на ее услуги был колоссальный. Она могла бы при желании подрядиться хоть на три года вперед. Ей предлагали громадные деньги за согласие пойти на постоянную работу. Но идти на постоянную работу Люси не собиралась, как и связывать себя обязательствами более чем на полгода вперед. И даже в этих пределах она, неведомо для осаждающих ее клиентов, непременно оставляла свободные окна, получая таким образом возможность устраивать себе время от времени коротенькие и очень дорогие каникулы (поскольку ни на что другое ей тратиться не было надобности, а оплачивали и содержали ее по высшему разряду), а может статься, и принять незапланированное ранее предложение, которое пришлось ей по вкусу то ли своим особым характером, то ли просто «люди оказались симпатичные». Имея богатый выбор претендентов, алчущих ее услуг, она руководствовалась по преимуществу собственными предпочтениями. Одною лишь величиной состояния обеспечить себе услуги Люси Айлзбарроу было невозможно. Она вольна была выбирать придирчиво — так и поступала. Подобный образ жизни устраивал ее как нельзя более, служа ей неиссякаемым источником занимательных впечатлений.

Люси Айлзбарроу прочла письмо от мисс Марпл и перечла его снова. Они познакомились два года назад, когда писатель Реймонд Уэст пригласил ее ухаживать за своей старой тетушкой, которая как раз перенесла воспаление легких. Люси приняла это предложение и поехала в Сент-Мэри-Мид. Мисс Марпл очень ей понравилась. Что же до самой мисс Марпл, ей достаточно было увидеть из окна спальни, как грамотно Люси Айлзбарроу рыхлит грядку под душистый горошек — со вздохом облегчения она откинулась на подушки и ела потом вкусную легкую еду, которую ей подавала Люси Айлзбарроу, и слушала, приятно изумленная, рассказы своей старой брюзги-горничной, как та «научила мисс Айлзбарроу вышивать один узор, листочками, о каком она и слыхом не слыхала. Уж так-то после благодарила меня!» И удивила своего врача тем, как быстро поправилась.

В своем письме мисс Марпл спрашивала, не может ли мисс Айлзбарроу выполнить для нее некое поручение довольно необычного свойства. Нельзя ли им договориться о встрече с тем, чтобы это обсудить?

Люси Айлзбарроу, нахмурясь, задумалась на минуту. Честно говоря, время у нее было расписано полностью. И все же словечко «необычное» плюс впечатление от личности мисс Марпл перевесили — она тут же позвонила мисс Марпл, сказав, что приехать в Сент-Мэри-Мид не может, так как связана очередной работой, но завтра с двух до четырех свободна и готова встретиться с мисс Марпл там, где ей удобно в Лондоне. Она назвала свой клуб, не слишком презентабельного вида заведение, с одним преимуществом в виде нескольких темных рабочих кабинетов, которые обычно пустовали.

Мисс Марпл одобрила это предложение, и назавтра встреча состоялась.

После взаимных приветствий Люси Айлзбарроу повела свою гостью в самую темную из комнатенок.

— Я, как на грех, в ближайшее время довольно плотно занята, — сказала она, — но вы, может быть, скажете, что именно хотели бы мне поручить?

— Это, в сущности, совсем просто, — сказала мисс Марпл. — Необычно, но просто. Я хочу, чтобы вы нашли труп.

На секунду у Люси мелькнуло подозрение, что мисс Марпл тронулась умом, но она поспешила прогнать его. Уж кто-кто, а мисс Марпл была в абсолютно здравом уме. Она прекрасно знала, что говорит.

— И какой же труп? — с похвальным хладнокровием спросила Люси Айлзбарроу.

— Женский, — отвечала мисс Марпл. — Труп женщины, убитой, а точнее, задушенной в поезде.

У Люси слегка поднялись брови.

— Да, это и вправду необычно. Расскажите мне все.

И мисс Марпл рассказала. Люси Айлзбарроу слушала внимательно, не перебивая. Потом заметила:

— Все это держится на том, что видела ваша приятельница или, может быть, что ей привиделось…

Она не договорила и фраза прозвучала как вопрос.

— Элспет Магликадди не из тех, кто любит фантазировать, — сказала мисс Марпл. — И потому я верю ее словам. Другое дело, будь это, например, Дороти Картрайт. У Дороти всегда наготове занятная история, которой она сама нередко верит, и доля правды обыкновенно там присутствует, но никак не более того. Элспет же — такой человек, каким очень трудно убедить себя, что на свете вообще бывает что-то необычное, из ряда вон выходящее. Она совершенно не внушаема, не женщина, а каменная глыба.

— Понятно, — задумчиво сказала Люси. — Что ж, допустим, так оно и было. Но каким образом это касается меня?

— Вы произвели на меня очень большое впечатление, — сказала мисс Марпл, — а мне самой, понимаете ли, не хватает нынче сил и прыти бывать там и сям и многое делать.

— То есть производить дознание? Вы это имеете в виду? Но разве все это уже не проделала полиция? Или, по-вашему, проделала, но кое-как?

— Нет-нет, — сказала мисс Марпл. — Полиция все сделала как надо. Просто у меня есть своя теория о местонахождении тела. Ведь должно оно где-то находиться! Раз его не обнаружили в поезде, значит, как видно, столкнули или сбросили оттуда, но и на путях его тоже не нашли. Тогда я проехала тем же маршрутом и посмотрела, нет ли места, где труп могли сбросить с поезда, но так, что он оказался не на путях — и такое место есть. Не доезжая до Бракемптона железная дорога делает большой крюк по гребню высокой насыпи. Если сбросить тело на повороте, когда состав кренится набок, оно, по-моему, как раз и скатится с насыпи вниз.

— Но ведь и в этом случае его нашли бы, даже там?

— Да, верно. Его кто-то должен был забрать. Но мы дойдем до этого, дайте срок. Вот это место — здесь, на карте.

Люси нагнула голову, стараясь рассмотреть, куда указывает палец мисс Марпл.

— Сейчас здесь окраина Бракемптона, — продолжала мисс Марпл, — но первоначально это был загородный дом с обширным парком и усадьбой, которые существуют и поныне, нетронутые, но теперь окруженные кольцом новостроек и небольших пригородных домов. Называется усадьба Резерфорд-Холл. Построена в 1884 году богачом-фабрикантом по имени Кракенторп. Сын того первого Кракенторпа, старый человек, живет там до сих пор — с дочерью, как я понимаю. Добрую половину имения огибает железная дорога.

— И вы хотите, чтобы я — что?

Мисс Марпл отвечала без промедления:

— Хочу, чтобы вы поступили туда работать. Кругом стон стоит, что негде добыть квалифицированную помощь по хозяйству. Так что, полагаю, для вас это не составит труда.

— Да, это, наверное, будет нетрудно.

— Мистер Кракенторп, говорят, слывет среди местных жителей изрядным скрягой. Если вы согласитесь на маленькое жалование, я берусь вам доплачивать, и общая цифра будет, думаю, повыше средней по нынешним меркам.

— Плата за сложность задачи?

— Скорее, за опасность. Не исключено, что она может оказаться опасной. Справедливость требует, чтобы я вас предупредила.

— Не уверена, — сказала задумчиво Люси, — что мысль об опасности способна отпугнуть меня.

— Я и не думала, что отпугнет, — сказала мисс Марпл. — Не того вы десятка человек.

— Считали даже, чего доброго, что она меня соблазнит? Мне в жизни редко приходилось сталкиваться с опасностью. Но вы действительно верите, что это может быть опасно?

— Кто-то очень успешно совершил преступление, — пояснила мисс Марпл. — Ни шума в прессе, ни конкретных подозрений. Пришли две старушки с мало правдоподобной историей, полиция провела расследование и не нашла ей подтверждений. В итоге — тишь да гладь. Не думаю, что этому кому-то, кто бы он ни был, понравится, если начнут ворошить это дело, — в особенности если вам будет сопутствовать удача.

— Что мне, собственно, высматривать?

— Любые следы возле насыпи — клочок одежды, сломанный куст — в таком духе.

Люси кивнула.

— А потом?

— Я буду тут же, поблизости, — сказала мисс Марпл. — В Бракемптоне живет моя бывшая прислуга, верная Флоренс. Много лет ухаживала за стариками родителями. Теперь обоих похоронила и пускает к себе жильцов — публика самая порядочная. Я договорилась, что поживу у нее. Она будет заботиться обо мне неусыпно, а я рассудила, что лучше мне находиться неподалеку. Рекомендую вам упомянуть, что у вас в этом районе живет старушка тетка и вы подыскиваете себе место где-нибудь в пределах досягаемости, а одно из ваших условий — приемлемое количество свободного времени, чтобы ездить ее навещать.

Люси снова кивнула головой.

— Я собиралась послезавтра в Таормингу, — сказала она. — Но с каникулами можно повременить. Только больше трех недель мне не выкроить. После все мое время занято.

— Трех недель должно хватить с лихвой, — сказала мисс Марпл. — Если ничего не разведаем за три недели, можем смело похоронить всю эту историю как дурное наваждение.

Мисс Марпл уехала; Люси, поразмыслив немного, позвонила в бракемптонское бюро по найму прислуги, которым заведовала ее хорошая знакомая. Объяснила, что ищет место в этом районе, чтобы побыть невдалеке от своей «тетушки». После того как не без труда и с изрядной долей изобретательности она отвергла несколько привлекательных вакансий, был назван Резерфорд-Холл.

— Вот это, похоже, как раз то, что требуется, — твердо сказала Люси.

Из бюро позвонили мисс Кракенторп, мисс Кракенторп позвонила Люси.

Через два дня Люси выехала из Лондона и взяла путь на Резерфорд-Холл.

II

Сидя за рулем своей маленькой машины, Люси Айлзбарроу въехала в высокие и внушительные чугунные ворота. Сразу же за воротами стояло небольшое строение, первоначально задуманное как сторожка, а ныне донельзя запущенное вследствие то ли военной разрухи, то ли хозяйской нерадивости, трудно сказать. К дому, петляя в густых и сумрачных зарослях рододендрона, вела длинная подъездная аллея. У Люси невольно перехватило дыхание при виде этого дома, похожего на Виндзорский замок в уменьшенных размерах. Каменные ступени у парадной двери нуждались в уходе, посыпанный гравием полукруг дорожки был зелен от неполотой травы.

Люси потянула за старомодную кованую скобу, резкий звон колокольчика отозвался эхом внутри и замер. Дверь отворила неряшливо одетая женщина и, вытирая руки фартуком, подозрительно оглядела ее.

— Это вас дожидают, что ли? — сказала она. — Мисс Какбишьбарроу, Сама сказывала.

— Совершенно верно, — сказала Люси.

В доме стоял лютый холод. Провожатая провела Люси по темному холлу и открыла дверь с правой стороны. За дверью, к легкому удивлению Люси, оказалась вполне симпатичная гостиная: много книг, стулья с веселой кретоновой обивкой.

— Пойти доложить Самой, — сказала женщина и, бросив на Люси неприязненный взгляд, удалилась, закрыв за собой дверь.

Через несколько минут дверь снова отворилась. С первого же мгновения Люси поняла, что Эмма Кракенторп ей нравится. Средних лет женщина, внешне — ничего особенного, не красавица, но и не дурнушка, одета по сезону и по возрасту: твидовая юбка, свитер, темные волосы зачесаны назад со лба, прямой взгляд карих глаз и очень приятный голос.

— Мисс Айлзбарроу? — Она протянула Люси руку.

Вслед за тем на лице ее отобразилось сомнение.

— Не уверена, — сказала она, — такое ли, право, у нас место, какое вы себе подыскиваете? Мне, понимаете ли, нужна не экономка, чтобы руководить и надзирать. Мне нужен кто-то, кто будет работать.

Люси высказалась в том смысле, что это и есть большей частью то, что людям требуется.

— Знаете, — продолжала извиняющимся тоном Эмма Кракенторп, — многие, судя по всему, считают, что достаточно кое-где смахнуть пыль, и этим их обязанности исчерпываются, но вытереть пыль я и сама могу.

— Я понимаю, — сказала Люси. — Нужно готовить, стирать, содержать дом в порядке, загружать топку в бойлерной. Не беспокойтесь. Этим я и занимаюсь. Я не боюсь никакой работы.

— Дом у нас, к сожалению, большой и неудобный. Мы, понятно, используем только часть жилых помещений — то есть мы с отцом, я хочу сказать. У него не слишком благополучно со здоровьем. Образ жизни мы ведем крайне скромный, на кухне пользуемся обычной плитой. У меня есть еще братья, но они здесь бывают не часто. Есть две приходящие женщины: по утрам приходит миссис Киддер и три раза в неделю — миссис Харт, чистить медь и тому подобное. У вас что, своя машина?

— Да. Если некуда ставить, может побыть и под открытым небом. Ей не привыкать.

— Что вы, кругом тьма старых конюшен. С этим проблем не будет. — Она на мгновение нахмурилась. — Айлзбарроу — довольно необычная фамилия. Мне кто-то из друзей — не Кеннеди ли? — рассказывал про некую Люси Айлзбарроу.

— Да. Я у них работала в Северном Девоне, когда миссис Кеннеди рожала.

Эмма Кракенторп улыбнулась.

— Я знаю по их словам, какое для них наступило блаженное время, когда вы там всем заправляли. Но у меня составилось впечатление, что ваши услуги стоят страшно дорого. Та цифра, которую называла я…

— Меня вполне устраивает, — сказала Люси. — Дело в том, что мне нужно место как раз где-нибудь под Бракемптоном. У меня здесь старушка тетка в тяжелом состоянии после болезни, и я хочу быть там, откуда до нее легко добраться. Так что деньги в данном случае не главное соображение. Хотя не работать вовсе я не могу себе позволить. Мне только важно иметь днем какие-то свободные часы.

— Это пожалуйста! Хотите, каждый день от полудня до шести?

— По-моему, идеально.

Мисс Кракенторп слегка замялась.

— Мой отец старый человек и с ним бывает… трудновато. Он придает большое значение бережливости и может подчас сказать такое, что люди обижаются. Мне не хотелось бы…

Люси поспешно вставила:

— Я привыкла иметь дело с пожилыми людьми, притом самого разного склада. И мне всегда удается прекрасно с ними ладить.

Лицо Эммы Кракенторп прояснилось.

«Сложности с папенькой! — заключила мысленно Люси. — Ручаюсь, что старичок — сатрап и деспот».

Ей отвели большую мрачную комнату, которую изо всех своих силенок тщетно старался обогреть маленький электрокамин, потом водили по всему дому, огромному и нескладному. Проходя мимо одной из дверей в холле, они услышали рык:

— Это ты, Эмма? Новая девица с тобой? Веди сюда, я хочу взглянуть на нее.

Эмма, вспыхнув, виновато покосилась на Люси.

Они вошли в комнату. Темные бархатные шторы, узкие окна, скупо пропускающие свет, обилие тяжелой викторианской мебели красного дерева.

Старый мистер Кракенторп полулежал в инвалидном кресле, прислонив к нему сбоку трость с серебряным набалдашником.

Это был крупный, но исхудалый мужчина — кожа на нем обвисла складками. Бульдожье лицо с воинственным подбородком. Густые темные с проседью волосы и маленькие подозрительные глазки.

— А ну-ка, покажитесь, барышня.

Люси, не поведя и бровью, приблизилась с улыбкой.

— Рекомендую вам кое-что усвоить с самого начала. То, что мы живем в большом доме, еще не значит, что мы богаты. Мы не богаты. Живем просто, слышите? — просто! С представлениями о всяческих роскошествах являться сюда не стоит. Треска ничем не хуже палтуса, и зарубите себе это на носу. Я не терплю расточительности. А если и живу здесь, то потому, что этот дом построен моим отцом и он мне нравится. Умру — тогда пускай продают его, коли им вздумается, а уж что вздумается, это как пить дать. Семья для них — пустой звук. Дом хорошо построен, добротно, и кругом своя земля. Ограждает нас от посторонних. Принесла бы большие деньги, если пустить под строительство, но это только через мой труп. Меня отсюда не выкурить — разве что вынесут ногами вперед.

Он уставился на Люси свирепым взглядом.

— Ваш дом — ваша крепость, — сказала Люси.

— Смеетесь надо мной?

— Вовсе нет. Мне кажется, это так интересно — жить в настоящем загородном имении, когда кругом — город.

— Вот именно. Отсюда ни одного дома не видно — вы оглядитесь! Луга, коровы пасутся, — и это прямо в центре Бракемптона. Бывает, что донесется шумок от уличного движения, когда ветер с той стороны, а так — как была деревня, так и осталась. — И без передышки, тем же тоном, прибавил, обращаясь к дочери: — Иди позвони этому остолопу доктору. Скажешь, что от последнего лекарства никакого проку.

Люси и Эмма вышли.

— И не впускай сюда эту дуру вынюхивать пыль, — закричал он им вслед. — Все книги мне переставила!

Люси спросила:

— И давно мистер Кракенторп хворает?

Эмма отвечала уклончиво:

— О, уже не первый год… А вот здесь у нас кухня.

Кухня оказалась громадной. Исполинских размеров плита стояла холодная и ненужная. Рядом с ней скромненько притулилась обыкновенная, современного производства.

Люси осведомилась, когда в доме едят, обследовала кладовую.

— Теперь я все знаю. Не беспокойтесь. Предоставьте все мне.

В тот вечер Эмма Кракенторп, поднимаясь к себе в спальню, вздохнула с облегчением.

«Правду говорили Кеннеди. Она — чудо», — сказала она себе.

Люси встала наутро в шесть часов. Прибралась в доме, почистила овощи, накрыла стол, приготовила и подала завтрак. Вдвоем с миссис Киддер застлала постели, и в одиннадцать часов села с нею на кухне пить крепкий чай с печеньем. Миссис Киддер, смягчась под двойным воздействием крепкого, сладкого чая и того факта, что Люси «не строит из себя», позволила себе посплетничать.

— Как есть истинный сквалыга. Уж чего только Сама не натерпелась от него! Но при всем том безответной ее не назовешь. Если надо, умеет стоять на своем. Когда наезжают господа, следит, чтобы их кормили по-людски.

— Господа?

— А как же. Семья-то была многодетная. Старший был мистер Эдмунд, его убили на войне. Дальше — мистер Седрик, он живет где-то за границей. Неженатый. Картины рисует в чужих краях. Мистер Гарольд, тот живет в Лондоне, дела ведет в Сити, женился на графской дочке. Есть еще мистер Альфред, обходительный такой, но он у них вроде как паршивая овца, случались с ним неприятности, и не раз, ну, и потом мистер Брайен, муж мисс Эдит — до чего милый человек! Она который год как померла, так он к семье прилепился, чисто родня. А еще — барчук, сынишка мисс Эдит, Александр. Он сейчас в школе, но всегда часть каникул проводит здесь — мисс Эмма души в нем не чает.

Люси мотала на ус эти сведения, не забывая потчевать их поставщицу. Наконец миссис Киддер нехотя поднялась из-за стола.

— Славно мы с вами нынче утро провели, — сказала она озадаченно. — Не хотите, подсоблю чистить картошку?

— Уже почищена.

— Ну, вы и мастерица управляться с делами! Что же, тогда я пошла, все одно делать больше нечего.

Миссис Киддер удалилась, и Люси, пользуясь свободной минутой, выскребла кухонный стол, у нее руки чесались сделать это с самого утра, но пришлось отложить, иначе миссис Киддер — а это, строго говоря, входило в ее обязанности — могла обидеться. Затем она начистила до зеркального блеска серебро. Приготовила ланч, убрала со стола, помыла посуду и в два тридцать приготовилась выступить на разведку. Все нужное для чая, включая сандвичи, хлеб и масло, заранее собрала на подносе и накрыла влажной салфеткой, чтобы не заветрилось.

Сначала, как поступил бы всякий новый человек, она прошлась по парку. В огороде на кое-как ухоженных грядках росли немногочисленные овощи. Теплицы были в плачевном состоянии. Дорожки повсюду заросли сорняками. Отсутствием сорняков и приличным состоянием мог похвастаться лишь цветочный бордюр возле дома — Люси догадывалась, что по нему прошлась Эммина рука. Садовник, древний, полуглухой старик, больше делал вид, что работает. Люси поговорила с ним приветливо. Выяснилось, что он живет в домике сразу за большим конюшим двором.

От конюшего двора через парк уходила огороженная по обе стороны аллея и, нырнув на задворках в арку под железной дорогой, впадала в узкий проселок.

То и дело, с промежутком в несколько минут, по путям над аркой с грохотом проносился состав. Люси смотрела, как, круто сворачивая на дугу, огибающую имение Кракенторпов, поезда сбавляют скорость. Пройдя сквозь железнодорожную арку, она вышла на проселок. Вид он имел почти нехоженый. По одну сторону тянулась насыпь железной дороги, по другую — высокая ограда, из-за которой торчали заводские строения. Люси шла по проселку, покуда он не вывел ее на улицу, застроенную невысокими домами. Невдалеке, вероятно, на главной улице, раздавался шум оживленного уличного движения. Люси посмотрела на часы. Из ближнего дома вышла женщина, и Люси остановила ее.

— Простите, вы не скажете, есть тут рядом телефон-автомат?

— На почте, как дойдете до угла.

Поблагодарив ее, Люси продолжала свой путь, и он действительно привел ее к почте, совмещенной с магазином. У стены внутри стояла телефонная будка. Люси зашла в нее и позвонила. Попросила позвать мисс Марпл. Сердитый женский голос отрезал:

— Она отдыхает, и беспокоить ее я не собираюсь! Ей нужно отдыхать — она старый человек. Что передать ей, кто звонил?

— Мисс Айлзбарроу. И нет никакой надобности беспокоить ее. Просто скажите, что я приехала, все идет хорошо, а когда будет что-то новое, я сообщу.

Она положила трубку и пошла назад в Резерфорд-Холл.

I

— Ничего, если я немного помахаю клюшкой в парке? — спросила Люси.

— Да, конечно! Вы увлекаетесь гольфом?

— Играю очень средне, но стараюсь поддерживать форму. Как вид физических упражнений, это приятнее, чем просто пешие прогулки на заданное расстояние.

— Здесь, кроме как у нас, и прогуляться негде, — прорычал мистер Кракенторп. — Сплошь тротуары да жалкие халупы величиной с курятник. Зарятся на мою землю, чтобы еще таких же понастроить. Но не получат, пока я жив. А я умирать им на радость не намерен. И слово мое крепко! Не дождутся от меня такой радости!

Эмма Кракенторп уронила примирительно:

— Полно тебе, отец.

— Знаю, о чем они мечтают и чего дожидаются! Все до единого! И Седрик, и Гарольд, хитрый лис с постной рожей. А что до Альфреда, то удивительно, как это он до сих пор не попробовал угробить меня собственноручно. Хотя не поручусь, что не попробовал — тогда, на Рождество. С чего бы вдруг мне сделалось так худо? Старина Куимпер просто пришел в недоумение. Подъезжал ко мне с тактичными вопросами.

— У всех, отец, время от времени случается расстройство желудка.

— Ладно, ладно, говори уж прямо, что я объелся! Ты ведь это хочешь сказать? А почему, спрашивается, объелся? Потому что еды было много на столе, слишком много. Излишества, расточительность! Да, кстати, это и к вам относится, барышня. Пять картофелин прислали мне на ланч, притом крупных. Любому двух хватило бы за глаза. Так что в будущем чтобы больше четырех не присылали. Пятая, лишняя, сегодня пропала зря.

— Не пропала, мистер Кракенторп. Планирую пустить ее вечером на испанский омлет.

— То-то!

Выходя из комнаты с кофейным подносом, Люси услышала у себя за спиной:

— Ловка девица, на все у нее готов ответ! Стряпает правда хорошо и собой тоже недурна.

Люси Айлзбарроу взяла легкую клюшку с железной головкой из набора для гольфа, который догадалась захватить с собой, и, перебравшись через изгородь, углубилась в парк.

Для начала провела серию ударов. Минут через пять мяч, срезавшийся, надо полагать отлетел к железнодорожной насыпи. Люси пошла его искать. Оглянулась туда, где стоял дом. Дом стоял далеко и не выказывал ни малейшего интереса к тому, что она делает. Она продолжала поиски. Время от времени посылала мяч к подножию насыпи, на травку. За послеполуденные часы она обшарила примерно третью часть насыпи. Ничего. Люси погнала мяч в сторону дома.

Зато на следующий день кое-что обнаружилось. Кустик боярышника, растущий на полпути к верху насыпи, был обломан. По склону валялись обломанные ветки. Люси внимательно осмотрела деревце. За одну из колючек зацепился обрывок меха. Цветом почти неотличимый от древесины, блекло-коричневый. Несколько мгновений Люси глядела на него, потом достала из кармана ножницы и осторожно отрезала половинку. Отрезанный кусочек положила в конверт, извлеченный из того же кармана. Спускаясь с крутого склона, она искала глазами, нет ли чего-нибудь еще. Напряженно вглядывалась в некошеную луговую траву. Ей как будто удавалось различить некий след, проложенный кем-то, кто шел по высокой траве. Но только очень неясный — совсем не такой отчетливый, как следы, оставленные ею самой. Должно быть, прошло много времени, он слишком сгладился, и у нее не было полной уверенности, что это не плод ее воображения.

Она принялась усердно рыться в траве у подножия насыпи, как раз под сломанным кустом. В конце концов ее труды увенчались успехом. Она нашла маленькую пудреницу, дешевенькую эмалевую вещицу. Завернула ее в носовой платок и спрятала в карман. Затем продолжила поиски, но больше ничего не нашла.

Назавтра в послеполуденный час Люси села в свою машину и отправилась проведать болящую тетушку. Эмма Кракенторп напутствовала ее сочувственно:

— Не торопитесь возвращаться. До обеда вы нам не понадобитесь.

— Спасибо, но самое позднее в шесть я приеду.

Дом № 4 по Мадисон-роуд был маленький и невзрачный, и такой же маленькой, невзрачной была улочка. Занавески ноттингемского кружева на окнах домика сияли чистотой, сверкали белизной ступеньки крыльца, горела жарко начищенной медью дверная ручка. Дверь открыла долговязая сурового вида женщина в черном, с тяжелым пучком седеющих волос.

Не спуская с Люси недоверчивого оценивающего взгляда, она провела ее к мисс Марпл.

Мисс Марпл занимала в доме заднюю гостиную, выходящую в заботливо прибранный, квадратный садик. В комнате царила вызывающая чистота, изобиловали салфеточки, половички, фарфоровые безделушки, стоял громоздкий мебельный гарнитур в якобитском стиле и два горшка с папоротником. Мисс Марпл сидела в глубоком кресле у камина, поглощенная вязанием.

Люси вошла и закрыла за собой дверь. Села в кресло напротив мисс Марпл.

— Что ж, — сказал она, — похоже, вы были правы.

Она достала свои находки и подробно рассказала, каким образом их обнаружила.

Щеки мисс Марпл окрасились легким победным румянцем.

— Может быть, грешно предаваться таким чувствам, — сказала она. — Но очень лестно, когда выстраиваешь теорию и получаешь подтверждение, что она верна.

Она потрогала клочок меха.

— Элспет говорила, что на женщине была светлая меховая шубка. Пудреница, вероятно, лежала в кармане и выпала, когда труп катился с насыпи. Она ничем приметным не отличается, но может в чем-нибудь помочь. Вы забрали оттуда не весь мех?

— Нет. Половину оставила на кусте.

Мисс Марпл одобрительно кивнула головой.

— И правильно. Вы очень сообразительны, голубушка. В полиции захотят все досконально проверить.

— Вы готовы обратиться в полицию, имея эти свидетельства?

— Ну, не совсем, пока еще… — Мисс Марпл сделала паузу. — Сперва, я думаю, стоило бы найти труп. Вы не согласны?

— Да, но посильна ли такая задача? То есть, допуская, что ваши заключения верны? Убийца столкнул тело с поезда, потом, вероятно, сам сошел в Бракемптоне и, выбрав время, — не исключено, что в ту же ночь — явился и забрал труп своей жертвы. Однако что было дальше? Он мог деть его куда угодно.

— Куда угодно — нет, — сказала мисс Марпл. — Боюсь, вы не проследили нить событий до логического завершения, дорогая мисс Айлзбарроу.

— Прошу, зовите меня Люси. Так отчего же не куда угодно?

— А оттого, что иначе он мог бы с гораздо большим удобством убить эту женщину где-нибудь в безлюдном месте и спокойно увезти оттуда. Вы недооцениваете…

Люси перебила ее:

— Значит, иными словами… вы хотите сказать, это предумышленное преступление?

— Сначала мне эта мысль не приходила в голову, — сказала мисс Марпл. — Да и с чего бы, естественно? Казалось бы — ну, повздорили, мужчина, не помня себя, задушил свою спутницу и тут столкнулся с проблемой, каким образом избавиться от убитой, проблемой, которую ему предстояло решить буквально за считаные минуты. Но совершить в припадке ярости убийство да случайно взглянуть в окошко, да обнаружить, что поезд делает крюк и как раз в таком месте, куда можно сбросить тело, а после без помех явиться его забрать — что-то многовато для цепочки совпадений! Если б он выбросил ее там наугад, то больше ничего бы не предпринял и труп уже давным-давно был бы найден.

Она замолчала. Люси глядела на нее во все глаза.

— Знаете, — задумчиво продолжала мисс Марпл, — ведь это очень неглупо, придумать такой способ совершить преступление — а что оно было тщательно обдумано, у меня нет сомнений. Поезд — он нечто до того безликое… Убей он ее на месте, там, где она живет постоянно или временно, кто-нибудь мог заметить, как он пришел туда или ушел. Повези ее куда-нибудь за город, опять-таки могли бы заметить машину, ее номер, какой она модели. А в поезде, там народ случайный, одни садятся, другие сходят. В непроходном вагоне да с нею наедине это было проще простого — особенно если учесть, что он точно знал, как поступит дальше. Он знал — должен был знать — решительно все про Резерфорд-Холл, я имею в виду его расположение на местности, столь необычно изолированное, — своеобразный островок в петле железной дороги.

— Точно, — сказала Люси. — Таков он и есть — анахронизм, дошедший до нас из прошлого. Вокруг со всех сторон бурлит городская жизнь, но до него не докатывается. Одни лишь торговцы доставляют по утрам товар, и только.

— Итак, предположим, в ту же ночь, как вы сказали, убийца является в Резерфорд-Холл. Когда труп выпал из вагона, уже стемнело, и вероятность, что его обнаружат до утра, была ничтожна.

— Да, это верно.

— Убийца явится — как? На машине? Какой дорогой?

Люси подумала.

— Там есть заброшенный проселок вдоль заводской ограды. Возможно, этой дорогой он и воспользуется. Свернет под арку и выедет на заднюю аллею. Там перелезет через изгородь, дойдет до подножия насыпи, найдет тело и оттащит его назад к машине.

— После чего, — подхватила мисс Марпл, — увезет его в какое-то заранее выбранное место. Все это, поверьте, было хорошо продумано. И вряд ли, как я уже говорила, он увезет труп за пределы Резерфорд-Холла, а если и увезет, то недалеко. Первое, что в этом случае придет в голову, — зарыть его где-нибудь, правда?

Она вопросительно посмотрела на Люси.

— Наверное, — задумчиво отвечала та. — Только это не так-то просто, как кажется.

Мисс Марпл согласилась.

— В парке закопать нельзя. Слишком тяжелая работа и велик риск, что заметят. А если где-нибудь, где уже вскопана земля?

— На огороде, возможно, но там совсем под боком домик садовника. Он стар и глух, но все-таки это опасно.

— Собака в доме есть?

— Нет.

— Тогда, быть может, где-нибудь в сарае, в другом подсобном помещении?

— Это и проще было бы, и быстрей. Там масса старых пустующих служб — вросший в землю хлев, полуразрушенные свинарники, шорная, мастерские — к ним близко никто не подходит. А может, сунул труп в гущу рододендронов или куда-нибудь в кусты.

Мисс Марпл кивнула.

— Да, это, пожалуй, больше похоже на правду.

В дверь постучали; вошла суровая Флоренс с подносом.

— Хорошо, что вас навещают, — сказала она мисс Марпл. — Вот булочек напекла, какие вы так обожали.

— Флоренс всегда пекла к чаю бесподобную сдобу, — заметила мисс Марпл.

Черты польщенной Флоренс нежданно-негаданно расплылись в улыбке, с которой она и удалилась за дверь.

— Думаю, милая, — сказала мисс Марпл, — за чаем больше не стоит говорить об убийствах. Такая неаппетитная тема!

II

После чая Люси поднялась.

— Мне пора обратно. Как я уже сказала, среди нынешних обитателей Резерфорд-Холла никто не может оказаться тем, кого мы ищем. Есть лишь старик, немолодая женщина да древний глухой садовник.

— А я не говорю, что он должен обязательно жить там, — сказала мисс Марпл. — Я только настаиваю, что этот человек отлично знает Резерфорд-Холл. Это мы, впрочем, сможем обсудить после того, как вы найдете труп.

— Вы как-то очень уж уверенно полагаетесь на то, что я его найду. Не могу сказать, что разделяю ваш оптимизм.

— Убеждена, что у вас это получится, Люси, милая. У вас любое дело спорится.

— В известной мере — да, но в таком деле, как поиски трупов, у меня нет опыта.

— Тут многого не требуется — толика здравого смысла, вот и все, — ободряюще заметила мисс Марпл.

Люси молча посмотрела на нее и прыснула. Мисс Марпл отвечала ей улыбкой.

С завтрашнего дня Люси стала вести свои поиски по определенной системе. Она прочесывала пядь за пядью территорию вокруг хозяйственных строений, раздвигала кусты шиповника, оплетающего старые свинарники, и только сунулась было в котельную под оранжереей, как услышала сухое покашливание и, оглянувшись, поймала на себе неодобрительный взгляд Хилмана, старика садовника.

— Вы бы поосторожнее, мисс, — предостерег он ее, — здесь и свалиться вниз недолго. Ступеньки ненадежные, а на чердаке, куда вы только что лазили, пол тоже на ладан дышит.

Люси постаралась ничем не выдать свое замешательство.

— Вы, вероятно, подумали, что я сую свой нос, куда не следует, — отозвалась она с живостью, — а я лишь хотела посмотреть, нельзя ли тут устроить что-нибудь полезное — хоть грибы разводить на продажу. Такое запустенье кругом, просто ужас.

— Это все хозяин, все он. Гроша нипочем не потратит. Мне ведь, коли на то пошло, чтоб содержать имение в порядке, положены два взрослых помощника и мальчик на подхвате, так он и слышать ничего не желает. Насилу его уговорил завести мотокосилку в хозяйстве. Он думал, я так и буду ему выкашивать всю траву перед домом вручную.

— Но если что-то придумать, чтобы имение приносило доход — подремонтировать сперва кое-что?

— Такое имение дохода давать не будет — чересчур все запущено. Да и потом ему это ни к чему. Его заботушка — деньгу копить, и только. А то он не знает, что случится, когда его не станет — молодые-то господа мигом пустят имение на продажу. Того лишь и дожидают, чтобы он преставился. А денежки, говорят, им достанутся после его смерти немалые.

— Он, вероятно, очень богатый человек?

— Богатство пошло от бисквитной фабрики. Начинал старик, папаша нынешнего мистера Кракенторпа. Востер был человек, по всему видать. Сколотил состояние, да и завел себе это поместье. Жесткий был, как кремень, говорят, обиду век не прощал. Но при всем том — широкий. Совсем не скупердяй. Сыны, что один, что другой, не оправдали, рассказывают, его надежд. Отец им — и образование, и воспитание, какое требуется господам, Оксфорд там и прочее. А они до того выросли господами, что погнушались заниматься бизнесом. Младший женился на актерке и кончил тем, что разбился, выпивши вел машину. Старшего, который наш, отец с рождения не жаловал. Все больше по заграницам, наш-то, понакупал там статуй языческих и посылал их домой. По молодости он не такой был прижимистый — это с годами на него нашло. Ну, а с папашей, я слыхал, они не ладили, это да.

Люси с выражением вежливого интереса на лице впитывала всю эту информацию. Старый садовник прислонился к стене, готовый продолжать семейную хронику. Он явно предпочитал работать языком, а не руками.

— Помер он перед войной, прежний-то хозяин. До того был нравный — беда. Слова не скажи поперек, не потерпит.

— И что, когда он умер, приехал нынешний мистер Кракенторп и поселился здесь?

— С семейством со своим, да. Они уже, почитай, подросли к тому времени.

— Но позвольте… А, так вы говорите о войне 1914 года!

— Почему, нет. В 1928 году он помер, я и говорю.

Люси оставалось предположить, что 1928 год — это и значит «перед войной», хотя сама она, вероятно, подобрала бы иное определение.

Она сказала:

— Ну что ж, не стану больше вас задерживать. Нельзя отвлекать вас от работы.

— М-гм, — отозвался без воодушевления старик Хиллман, — в такое время дня много ли наработаешь. Света не хватает.

Люси пошла назад к дому, задержавшись по пути, чтобы обследовать подозрительно укромную березовую рощицу и купу азалий.

В холле она застала Эмму Кракенторп за чтением письма. Только что доставили дневную почту.

— Завтра приезжает мой племянник со школьным товарищем. Комната Александра — та, что над парадной дверью. Джеймсу Стоддарт-Уэсту подойдет соседняя. Будут пользоваться ванной, которая напротив.

— Хорошо, мисс Кракенторп. Я позабочусь, чтобы комнаты были готовы.

— Приедут утром, перед ланчем. — Она слегка замялась. — И наверняка — голодные.

— Еще бы! — отозвалась Люси. — Ростбиф, как вы думаете? И, может быть, пирог на патоке?

— Александр — большой охотник до сладких пирогов.

Наутро мальчики были в Резерфорд-Холле. Гладкие, волосок к волоску, прически, обманчиво ангельские физиономии и безупречные манеры. Александр Истли был белокур и голубоглаз, Стоддарт-Уэст — темноволос и в очках.

За ланчем предметом их вдумчивого обсуждения были события спортивной жизни, с отдельными вкраплениями из области космической фантастики. По степени серьезности этот процесс напоминал диспут двух почтенных ученых мужей об орудиях эпохи палеолита. Люси на этом фоне положительно ощущала себя недоростком.

Говяжий филей был сметен в мгновенье ока, пирог на патоке — умят до последней крошки.

Мистер Кракенторп проворчал:

— С такими едоками недолго остаться без кола, без двора.

И получил от Александра взгляд, исполненный голубоглазой укоризны:

— Мы обойдемся бутербродами с сыром, дед, если мясо тебе не по карману.

— Не по карману? Глупости. Я просто не люблю излишеств.

— У нас излишеств не осталось, сэр, — сказал Стоддарт-Уэст, глядя себе в тарелку, которая служила неопровержимым подтверждением этих слов.

— Да вы съедаете вдвое больше моего.

— Мы сейчас проходим этап интенсивного роста, — объяснил Александр, — предполагающий усиленное потребление белков.

Мистер Кракенторп буркнул что-то невнятное.

Мальчики вышли из-за стола, и Люси услышала, как Александр, словно бы извиняясь, говорит товарищу:

— Ты не обращай внимания на деда. Он то ли на диете, то ли еще что, и в результате — с заскоком. Жуткий к тому же скряга. Закомплексован, по-моему, на этой почве.

Стоддарт-Уэст сказал понимающе:

— У меня была тетка, все думала, что ей грозит разоренье. А у самой — куча денег. Врач считал, что это болезнь… Футбольный мяч у тебя, Алекс?

Убрав со стола и помыв посуду, Люси вышла наружу.

Слышно было, как вдали, на лужайке, перекликаются мальчики. Люси пошла в другую сторону, вдоль подъездной аллеи, и оттуда свернула в густые заросли рододендронов. Начала проверять куст за кустом, отводя прочь и придерживая листья, заглядывая вниз. Переходила от одного куста к другому, шаря по земле клюшкой для гольфа — и вздрогнула, услышав вежливый голос Александра Истли:

— Ищете что-нибудь, мисс Айлзбарроу?

— Мяч для игры в гольф, — быстро отозвалась Люси. — Точнее, сразу несколько. Я тут упражнялась с клюшкой в дневные часы и растеряла массу мячей. Сегодня решила, что пора уже хоть сколько-то отыскать.

— Мы вам поможем, — с готовностью предложил Александр.

— Ох, это будет очень мило. Я думала, вы заняты игрой в футбол.

— В футбол долго не погоняешь, — объяснил Стоддарт-Уэст. — Взмокнешь весь. А вы серьезно занимаетесь гольфом?

— Люблю, во всяком случае. Но возможность предоставляется не часто.

— Ну да, понятно. Ведь это вы здесь занимаетесь готовкой?

— Да.

— И ланч сегодняшний вы готовили?

— Да, я. Как, ничего?

— Просто класс, — сказал Александр. — Нас в школе кормят кошмарным мясом, пересушенным, как я не знаю что. Мне нравится, когда говядина розовая внутри, сочная. Пирог на патоке был тоже обалденный.

— Вы мне должны сказать, что любите больше всего.

— А можно как-нибудь испечь яблочные меренги? Для меня ничего нет вкуснее.

— Конечно.

Александр испустил блаженный вздох.

— В доме под лестницей есть набор для часового гольфа, — сказал он. — Можно установить на газоне и поиграть. Ты как смотришь, Стоддарт?

— Годится! — сказал Стоддарт-Уэст.

— Он на самом-то деле не австралиец, — любезно пояснил Александр. — А говорит, как они, для практики, на случай если предки в будущем году возьмут его на международный матч по крикету.

С благословения Люси мальчики отправились за набором для часового гольфа. Немного позже, возвращаясь обратно в дом, она застала их за установкой его на подстриженном газоне и спорами о том, как располагать цифры.

— Мы не хотим, как на циферблате, — сказал Стоддарт-Уэст.

— Это детская игра. Пусть как на настоящей площадке. «Длинные» лунки и «короткие». Жаль только, цифры заржавели. Почти ничего не разобрать.

— Мазнуть бы по каждой белой краской, — сказала Люси. — Могли бы завтра раздобыть немного и покрасить.

— Хорошая мысль. Слушайте! — Лицо у Александра просияло. — По-моему, в Долгом амбаре до сих пор хранятся банки с белилами — остались после маляров. Пошли, посмотрим?

— А что это — Долгий амбар? — спросила Люси.

Александр показал на длинное каменное строение, стоящее немного отступя от дома и ближе к задней аллее.

— Он очень старый. Дед прозвал его Отхожий сарай и хвастает, будто он уцелел еще со времен Елизаветы Первой, но это он так, для форсу. Здесь раньше стояла ферма и амбар был при ней. Мой прадед ферму снес и на ее месте построил этот ужасный дом… В Долгом амбаре, — прибавил он, — большая часть дедовой коллекции. То, что он в молодости присылал домой из-за границы. Тоже в основном порядочный кошмар. Иногда там собираются играть в вист, и так далее. Дамы из «Женского института». Устраивают распродажи рукоделья. Ну что, пошли?

Люси с большой охотой последовала за ними.

В амбар вела высокая дубовая дверь, обитая гвоздями.

Александр поднял руку и снял ключ с гвоздя в правом верхнем углу двери, прикрытом плющом. Повернул его в замке, толкнул дверь и они вошли.

В первую минуту Люси показалось, что она попала в какой-то на редкость скверный музей. Две головы римских императоров таращились на нее, вылупив мраморные глаза, загромождал пространство необъятный саркофаг в упадническом греко-римском стиле, жеманная Венера на постаменте цеплялась за свое грозящее соскользнуть вниз одеяние. Помимо упомянутых произведений искусства здесь находились два стола на козлах, стулья, сложенные штабелями, и разнородный хлам типа проржавелой ручной косилки, пары ведер, пары изъеденных молью автомобильных сидений и чугунная садовая скамейка, выкрашенная в зеленый цвет и хромая на одну ножку.

— По-моему я вон там видел краски, — неуверенно произнес Александр.

Он прошел в угол и отдернул закрывающую его рваную занавеску.

Обнаружились две банки красок и кисти, засохшие и отверделые.

— Тут вам, по-настоящему, не обойтись без скипидара, — сказала Люси.

Скипидара, однако, не оказалось. Мальчики вызвались слетать за ним на велосипедах, и Люси поддержала их в этом.

Красить цифры для часового гольфа — чем не занятие для них, хотя бы на некоторое время.

Ребята пошли к двери, оставив свою спутницу в амбаре.

— Не мешало бы навести здесь чистоту и порядок, — сказала она, обращаясь более к самой себе.

— Я бы не стал, — отсоветовал ей Александр. — Тут убираются, когда устраивают что-нибудь, но в такое время года устраивать практически нечего.

— Мне ключ опять повесить на дверь снаружи? Его держат обычно там?

— Да. Стянуть-то отсюда нечего. Кому нужны эти жуткие мраморные штуковины, да они и весят добрую тонну.

Люси была с ним согласна. Нельзя сказать, чтобы художественный вкус мистера Кракенторпа привел ее в восхищенье. Человек, кажется, обладал безошибочным уменьем выбирать наихудшие образчики какого ни возьми периода.

Когда мальчики ушли, она еще немного постояла, озираясь вокруг. Взгляд ее упал на саркофаг и задержался на нем.

Саркофаг…

В воздухе слегка тянуло чем-то затхлым, словно амбар давно не проветривали. Она подошла к саркофагу. Он был закрыт тяжелой, плотно прилегающей крышкой. Люси поглядела на нее задумчиво.

Потом вышла, сходила на кухню, нашла там тяжелый лапчатый лом и вернулась назад.

Задача оказалась не из легких, но Люси проявила упорство в своих стараниях.

Потихоньку крышка, поддетая ломом, стала приподниматься.

Этой щели Люси хватило, чтобы увидеть, что находится внутри.

I

Через несколько минут Люси, заметно побледневшая, вышла из амбара, заперла дверь и повесила ключ обратно на гвоздь.

Быстрым шагом она направилась к конюшне, вывела машину и двинулась на ней по задней аллее. Остановилась у почты в конце улицы. Зашла в телефонную будку, опустила в аппарат монеты и набрала номер.

— Я хочу говорить с мисс Марпл.

— Она отдыхает, мисс. Это ведь мисс Айлзбарроу, так?

— Да.

— Я не стану ее беспокоить, мисс, и точка. Она — старый человек, ей нужно отдыхать.

— Придется побеспокоить. У меня к ней срочное дело.

— А я не стану…

— Будьте добры сию минуту сделать то, что вам сказано.

Когда надо, Люси могла добавить в голос металла. Флоренс, со своей стороны, умела отступать перед силой, которой лучше не прекословить.

Немного погодя раздался голос мисс Марпл.

— Да, Люси?

Люси сделала глубокий вдох.

— Вы были совершенно правы, — сказала она. — Я его нашла.

— Труп женщины?

— Да. Женщины в меховом пальто. Он спрятан в полуамбаре-полумузее рядом с домом, в каменном саркофаге. Скажите, как мне действовать дальше? Я считаю, нужно сообщить в полицию.

— Да, нужно. И немедленно.

— Ну, а как насчет остального? Насчет вас? Там первым делом захотят узнать, с какой стати мне, без всякой видимой причины, понадобилось поднимать крышку, которая весит тонны. Хотите, придумаю причину? Мне нетрудно.

— Нет, — сказала своим мягким, серьезным голоском мисс Марпл. — Я, знаете, думаю, единственное, что нужно сделать, — это сказать им чистую правду.

— И о вас тоже?

— Обо всем.

Внезапная усмешка оживила бледное лицо Люси.

— Мне-то это будет совсем просто, — сказала она. — А вот им поверить мне — куда труднее!

Она повесила трубку, набрала в грудь побольше воздуху и позвонила в полицейский участок.

— Я только что обнаружила труп в саркофаге, который находится в Долгом амбаре в имении Резерфорд-Холл.

— Что-что?

Люси повторила и, предвидя, каков будет следующий вопрос, назвалась.

Затем вернулась назад, поставила на место машину и пошла в дом.

В холле на минутку задержалась, собираясь с мыслями.

Потом решительно тряхнула головой и вошла в библиотеку, где сидела мисс Кракенторп, помогая отцу решать кроссворд из газеты «Таймс».

— Нельзя ли вас на два слова, мисс Кракенторп?

Эмма подняла голову, и тень озабоченности прошла по ее лицу. Озабоченности, как догадывалась Люси, исключительно хозяйственного свойства. С таких слов неоценимые помощницы по домашней работе обыкновенно начинают, когда хотят объявить о грядущем уходе.

— Так говорите же, любезная, говорите, — сказал раздраженно старый мистер Кракенторп. Люси опять обратилась к Эмме.

— Я бы хотела, если можно, поговорить с вами наедине.

— Чепуха, — сказал мистер Кракенторп. — Выкладывайте напрямик, что там у вас.

— Минуточку, отец. — Эмма встала и направилась к двери.

— Все вздор. С этим можно подождать, — сердито сказал старик.

— Боюсь, что нельзя, — сказала Люси.

На что мистер Кракенторп не замедлил отреагировать:

— Вот нахальство!

Эмма вышла в холл. Люси — следом, закрыв за собой дверь.

— Да? — сказала Эмма. — В чем дело? Если вы считаете, что с приездом мальчиков прибавилось слишком много работы, то я берусь вам помогать, и…

— Дело вовсе не в этом, — сказала Люси. — Я не хотела говорить в присутствии вашего батюшки, так как он, сколько я понимаю, человек болезненный и для него это могло стать потрясением. Я, видите ли, нашла в Долгом амбаре, в том большом саркофаге, тело убитой женщины.

Эмма Кракенторп широко открыла глаза.

— В саркофаге? Убитую женщину? Быть не может!

— Боюсь, что именно так. Я звонила в полицию. Оттуда с минуты на минуту приедут.

У Эммы порозовели щеки.

— Вам следовало сначала сказать мне — до того, как заявлять в полицию.

— Виновата, — сказала Люси.

— Я и не слышала, что вы звоните… — Эмма перевела взгляд на телефон, стоящий на столике.

— Я звонила с почты, там, в конце улицы.

— Но что за странная идея — почему бы не отсюда?

Люси быстро нашлась.

— Опасалась, что рядом могут оказаться мальчики — могли случайно услышать, если б я звонила отсюда, из холла.

— Понятно… Да, понимаю. Так они едут — полицейские, я хочу сказать?

— Уже приехали, — сказала Люси, услышав, как у парадной двери, визжа тормозами, остановилась машина и по дому разнесся звон дверного колокольчика.

II

— Сожалею, искренне сожалею, что был вынужден подвергнуть вас такому испытанию, — говорил инспектор Бейкон.

Поддерживая Эмму Кракенторп под локоть, он вывел ее из амбара. Эмма была очень бледна, явно боролась с дурнотой, но спину держала прямо.

— Я совершенно уверена, что никогда в жизни не видела эту женщину.

— Мы вам чрезвычайно признательны, мисс Кракенторп. Это все, что мне требовалось знать. Возможно, вам стоило бы сейчас прилечь.

— Мне нужно идти к отцу. Я сразу, как услышала об этом, позвонила доктору Куимперу, и сейчас доктор у него.

Доктор Куимпер вышел из библиотеки, когда они шли по холлу. Высокого роста, благодушный, он обладал грубовато-небрежной манерой обращения, которая очень ободряюще действовала на его больных.

Они с инспектором обменялись кивками.

— Мисс Кракенторп очень мужественно справилась с неприятной повинностью, — сказал Бейкон.

— Молодчина, Эмма. — Доктор потрепал ее по плечу. — Стойкости вам не занимать. Я всегда это знал. Ваш отец в порядке. Зайдите, перекиньтесь с ним парой слов, и марш в столовую за рюмкой коньяка, уже себе. Считайте, что это доктор прописал.

Эмма, наградив его благодарной улыбкой, зашла в библиотеку.

— На таких, как она, мир держится, — сказал доктор, глядя ей вслед. — Какая жалость, что ей не судьба была выйти замуж. Кара за то, что ты единственная женщина в мужском семействе. Другая сестра, сколько мне известно, вырвалась на свободу, выскочив замуж в семнадцать лет. А эта ведь и собой совсем недурна. Отличная стала бы жена и мать.

— Чрезмерная преданность отцу, как видно, — заметил инспектор Бейкон.

— Не так уж она безмерно ему предана — скорей врожденная потребность ублажать своих мужчин, присущая иным женщинам. Видит, что отцу нравится изображать из себя тяжелобольного, и потакает ему. То же самое с братьями. Седрик благополучно мнит себя хорошим художником, этот, как его, Гарольд, знает, как она полагается на здравость его суждений, Альфреду позволено поражать ее рассказами о своих ловко провернутых сделках. Нет-нет, она отнюдь не дурочка, напротив — очень неглупа… Ну хорошо, я для чего-нибудь вам нужен? Хотите, чтобы взглянул на ваш труп, раз Джонсон с ним уже покончил? — Джонсон был полицейский медик. — Проверил, не одна ли это, случайно, из жертв моих врачебных ошибок?

— Да, я бы не возражал, доктор, взгляните. Необходимо установить ее личность. Мистер Кракенторп, вероятно, отпадает? Непосильное напряжение?

— Напряжение? Чушь собачья! Он нам с вами век не простит, если его лишат такого зрелища. Он умирает от нетерпения. Первый раз за полтора десятка лет, если не вру, столь волнующее событие — и ни гроша ему не будет стоить!

— Так с ним что, на самом деле ничего серьезного?

— Ему семьдесят два года, — сказал врач. — Вот, по сути, и все, что с ним серьезного. Ревматизм когда-то прихватит — а с кем такого не бывает? Ну, он и ставит себе диагноз — «артрит». Пульс учащенный после еды — и странно было бы иначе — так он относит это на счет «сердца». Но на то, что хочется, сил у него всегда хватает! Он не один у меня такой. Те, кто действительно болен, с пеной у рта будут доказывать, что совершенно здоровы. Ладно, так пойдем же взглянем на этот ваш труп… Среднее удовольствие, надо думать? Когда это случилось?

— По оценке Джонсона, убита была недели две-три назад.

— Да, тогда — ниже среднего.

Доктор стал у саркофага, с откровенным любопытством и профессиональным хладнокровием глядя на то, что называл «удовольствием ниже среднего».

— Впервые вижу. Не из числа моих больных. Не помню, чтобы когда-нибудь встречал ее в Бракемптоне. Красивая, вероятно, женщина была когда-то… хм-м… Хороший зуб кто-то имел против нее.

Они вышли опять на воздух. Доктор Куимпер оглянулся на старинное здание.

— Найдена в… как бишь его… Долгом амбаре — да еще в саркофаге? Фантастика! Кто же ее нашел?

— Мисс Люси Айлзбарроу.

— А-а, новоявленная экономка! С чего бы ей, интересно, вдруг лазить по саркофагам?

— Как раз этот вопрос, — с мрачной решимостью отозвался инспектор Бейкон, — я и намерен ей задать. Да, так вернемся к мистеру Кракенторпу. Вы бы не…

— Сейчас приведу его.

Мистер Кракенторп, обмотанный шарфами, приблизился бодрым шагом в сопровождении доктора.

— Безобразие, — заговорил он. — Форменный позор! Я этот саркофаг привез из Флоренции в… постойте-ка… году, должно быть, в тысяча девятьсот восьмом или… уж не в девятьсот ли девятом?

— Вы лучше вот что — держитесь, — предупредил его врач. — Картина будет не из приятных.

— Неважно, пускай я болен, но долг есть долг, правда?

Самого краткого пребывания, однако, внутри Долгого амбара оказалось вполне достаточно, и мистер Кракенторп с завидной резвостью прошаркал назад, на свежий воздух.

— Вижу первый раз в жизни! — сказал он. — Что все это значит? Полнейшее позорище! Нет, не из Флоренции — вспомнил теперь — из Неаполя. Превосходный экземпляр. А тут какая-то безмозглая бабенка, понимаете, является и позволяет себя прикончить в нем!

Он схватился за левый бок, скрытый под складкой пальто.

— Нет, это слишком… сердце… Где Эмма? Доктор…

Доктор Куимпер поддержал его под руку.

— Обойдется, не страшно. Назначаю вам каплю тонизирующего. Коньячку.

Они тронулись вдвоем обратно к дому.

— Сэр. Сэр, пожалуйста.

Инспектор Бейкон обернулся. Это, едва дыша, примчались на велосипедах мальчики. На лицах их была написана жаркая мольба.

— Пожалуйста, сэр, можно, мы посмотрим на труп?

— Нет, нельзя, — сказал инспектор Бейкон.

— Ну, сэр, ну мы очень просим. Мало ли что? А вдруг мы знаем, кто это? Пожалуйста, ну будьте человеком! Так нечестно. Чтобы прямо у нас в амбаре — и убийство! Ведь, может быть, второй раз так больше не посчастливится. Имейте сердце, а, сэр?

— Вы сами кто такие?

— Я — Александр Истли, а это — мой товарищ, Джеймс Стоддарт-Уэст.

— Не попадалась вам на глаза здесь поблизости блондинка в беличьей шубке, светлой, крашеной?

— Знаете, так ведь, с ходу, не вспомнишь, — отвечал догадливый Александр. — Другое дело, если б взглянуть…

— Проведите их, Сандерс, — велел инспектор Бейкон полицейскому, стоящему у двери амбара. — В конце концов, молодость дается нам только раз!

— Ой, сэр, вот спасибо! — шумно возликовали оба мальчика. — Как это, сэр, здорово с вашей стороны!

Бейкон отвернулся и зашагал к дому.

«А теперь, — мрачно сказал он себе, — займемся мисс Люси Айлзбарроу!»

III

Отведя полицейских в Долгий амбар и дав им краткий отчет о своих действиях, Люси потом держалась в тени, нисколько, впрочем, не заблуждаясь, будто они тем в отношении ее и ограничатся.

Вечером, когда она готовилась жарить картофель во фритюре, ей передали, что ее требует к себе инспектор Бейкон. Отставив в сторону большую миску с подсоленной водой, в которой плавали картофельные брусочки, Люси последовала за полицейским туда, где ее ждал инспектор.

Она назвала ему свое имя, свой лондонский адрес и от себя прибавила:

— Еще готова назвать вам имена и адреса тех, к кому можно обратиться, если вы хотите все обо мне знать.

Имена звучали внушительно. Адмирал флота, ректор одного из оксфордских колледжей, женщина — кавалер ордена Британской империи. На инспектора они произвели впечатление.

— Итак, мисс Айлзбарроу, вы пошли в Долгий амбар искать краску — я вас правильно понял? И когда нашли краску, взяли лом, поддели им крышку саркофага и обнаружили труп. Что же вы искали в саркофаге?

— Труп и искала, — сказала Люси.

— Искали труп — и нашли! Вам не кажется, что это какая-то невероятная история?

— О да, история вполне невероятная. Может быть, вы позволите, я дам ей объяснение?

— Думаю, вам определенно имеет смысл это сделать.

И Люси со скрупулезной точностью изложила ему цепь событий, которая привела ее к сенсационной находке.

Инспектор возмущенно подытожил:

— Некая, стало быть, старушка нанимает вас с условием, что вы поступите сюда работать и предпримете в доме и на прилегающей к нему территории поиски трупа. Все верно?

— Да.

— И кто же эта старушка?

— Мисс Джейн Марпл. Проживает в настоящее время в доме четыре по Мадисон-роуд.

Инспектор записал.

— Вы рассчитываете, что я поверю этим россказням?

Люси мягко сказала:

— Возможно, не ранее, чем побеседуете с мисс Марпл и получите от нее подтверждение, что они соответствуют действительности.

— Побеседую, будьте покойны. Из ума, должно быть, выжила.

Люси могла бы возразить, что когда человек оказывается прав, это не обязательно свидетельствует о том, что он выжил из ума, но воздержалась. Спросила вместо этого:

— Что вы намерены сказать мисс Кракенторп? Про меня, я имею в виду?

— Почему это вас интересует?

— Видите ли, что касается мисс Марпл, я для нее свою работу выполнила. Мне было поручено найти труп, и я его нашла. Но я все еще состою на службе у мисс Кракенторп, а в доме — два подростка, которых нужно кормить, не говоря уже о том, что после эдакого катаклизма вскоре сюда наедут, очевидно, и другие члены семейства. Без помощи по хозяйству ей не обойтись. Если вы пойдете и скажете, что я устроилась сюда лишь с целью выискивать трупы по углам, она, скорей всего, меня выгонит. А так я могла бы работать, как работала, и приносить людям пользу.

Инспектор пристально посмотрел на нее.

— Пока я никому ничего говорить не собираюсь. Я еще не проверил сделанное вами заявление. Возможно, вы все выдумываете, почем мне знать?

Люси встала.

— Спасибо. Тогда я пошла на кухню, у меня там работа брошена.

I

— Надо бы Ярд подключить к этому делу — что скажете, Бейкон?

Начальник городской полиции вопросительно поднял глаза на инспектора Бейкона. Лицо инспектора, плотного, крупного мужчины, выражало крайнюю степень отвращения к роду человеческому.

— Эта женщина — не местная, сэр, — сказал он. — Есть основания полагать — судя по ее белью — что иностранка. Я, естественно, — поспешил прибавить инспектор Бейкон, — до поры, до времени не собираюсь это разглашать. До дознания, во всяком случае, придержим.

Начальник полиции кивнул головой.

— Дознание, полагаю, в данном случае — чистая формальность?

— Да, сэр. Я встречался с коронером.

— И назначено на — когда?

— На завтра. По этому случаю сюда съедутся остальные члены семьи Кракенторпов. Есть доля вероятности, что кто-нибудь из них сможет опознать ее. Соберутся в полном составе.

Он поднес к глазам список, который держал в руке.

— Гарольд Кракенторп — ворочает делами в Сити, довольно важная фигура, насколько мне известно. Альфред — этот не совсем понятно, чем занимается. Седрик — тот, что живет за границей. Рисует! — Инспектор вложил в это слово столь полную меру пренебрежения, что начальник полиции спрятал в усы усмешку.

— Но ведь нет причин думать, верно, что с этим преступлением каким-то образом связана семья Кракенторпов? — спросил он.

— Нет, не считая того факта, что тело было найдено на их земле, — сказал инспектор Бейкон. — И, конечно, нельзя исключать, что этот их художник вдруг сможет опознать ее. Но что меня сбивает с толку — так это дикая галиматья, связанная с поездом.

— Ага! Так вы, значит, побывали у этой старой дамы, этой — э-э… — он сверился с блокнотом у себя на письменном столе, — мисс Марпл, если не ошибаюсь?

— Да, сэр. И она в этом вопросе занимает крайне твердую позицию. Повредилась она умом или нет, не мне судить, но от своей версии не отступает ни на шаг — насчет того, что увидела ее приятельница, и так далее. Я бы лично на это сказал — фантазии, старушки, они горазды на выдумки, то им летающие тарелки в саду мерещатся, то русские шпионы в местной библиотеке. Хотя в одном сомнений нет, она действительно наняла эту молодую особу — ну, экономку, и поручила ей искать труп. Что экономка и делала.

— И нашла его, — присовокупил начальник полиции. — Да, удивительная получается история. Марпл, мисс Джейн Марпл, — почему мне знакомо это имя… Как бы то ни было, с Ярдом я свяжусь. Считаю, что вы правы, это дело не местного характера, хотя трубить мы пока о том не станем. Прессе на сегодняшний день будем сообщать как можно меньше.

Дознание вылилось в чисто формальную процедуру. Никто не изъявил готовности опознать покойницу. Люси вызвали для дачи свидетельских показаний о том, как был найден труп, было зачитано медицинское заключение о причине смерти — удушение. После чего разбирательство было отложено.

На улице, когда семейство Кракенторпов потянулось из зала, в котором проводилось дознание, было холодно, ветрено. Всех их, вместе взятых, было пятеро: Эмма, Седрик, Гарольд, Альфред и Брайен Истли, муж их покойной сестры Эдит. Был также мистер Уимборн, старший компаньон в адвокатской конторе, ведущей юридические дела Кракенторпов. Специально прибыл из Лондона, чтобы присутствовать на дознании, не посчитавшись с крайним для себя неудобством.

Первые минуты все, поеживаясь, топтались на тротуаре. Событие привлекло порядочное количество народа: газеты, как лондонские, так и местные, не поскупились на щекотливые подробности, описывая историю «трупа в саркофаге».

— Гляди, они… — прошел ропот по толпе.

Эмма сказала резко:

— Едем отсюда.

Большой взятый напрокат «Даймлер» подъехал к краю тротуара. Эмма села и жестом пригласила Люси последовать ее примеру. За ними сели мистер Уимборн, Седрик и Гарольд. Брайен Истли сказал:

— Альфреда я беру к себе в драндулет.

Водитель захлопнул дверцу, еще секунда — и «Даймлер» покатил бы прочь.

— Нет, стойте! — крикнула Эмма. — Вон наши мальчики!

Мальчиков, несмотря на их негодующие возражения, оставили в Резерфорд-Холле, тем не менее они все-таки объявились, радостно улыбаясь во весь рот.

— На велосипеде приехали, — сказал Стоддарт-Уэст. — Полицейский попался добрый, пустил нас в задний ряд. Надеюсь, вы не сердитесь, мисс Кракенторп, — прибавил он вежливо.

— Она не сердится, — отвечал за сестру Седрик. — Молодость есть молодость! До этого, верно, не приходилось бывать на дознаниях?

— Да, но обидно немножко, — сказал Александр. — Все так быстро кончилось.

— Мы не можем стоять тут и заниматься болтовней, — брюзгливо проговорил Гарольд. — Люди кругом. И полно этих, с камерами.

Он подал знак шоферу, и «Даймлер» тронулся с места. Мальчики весело помахали ему вслед.

— «Все так быстро кончилось!» — сказал Седрик. — Вашими бы устами, наивная молодежь! Все еще только начинается.

— Пренеприятная история, — сказал Гарольд. — Крайне некстати. Я полагаю…

Он выразительно взглянул на мистера Уимборна, и тот, плотнее сжав тонкие губы, с неудовольствием покрутил головой.

— Надеюсь, — произнес он напыщенно, — что с этим происшествием все разъяснится в самом скором времени. Полиция свое дело знает. Однако, как сказал Гарольд, история и впрямь пренеприятная.

Говоря это, он смотрел на Люси, и в этом взгляде ясно читалось неодобрение. «Если б не эта особа, — казалось, говорили его глаза, — с ее манерой лезть, куда не просят, то ничего бы такого не стряслось».

Вслух то же — или примерно то же — соображение высказал Гарольд Кракенторп.

— Кстати, э-э… мисс, э-э… Айлзбарроу, скажите, что побудило вас залезть под крышку саркофага?

Люси давно было интересно, когда уж кому-нибудь из членов семьи наконец-то придет в голову задать подобный вопрос. То, что его первым долгом зададут в полиции, она знала, — удивительно, что никто другой до этой минуты не додумался сделать то же самое.

Седрик, Эмма, Гарольд и мистер Уимборн, точно по команде, повернули к ней головы.

Ответ, хорош он был или плох, она, естественно, подготовила заранее.

— Да откровенно говоря, — отозвалась она неуверенно, — сама не знаю… Было такое ощущение, что там следует навести порядок и чистоту. И потом… — она запнулась, — в сарае стоял очень неприятный, специфический запах…

Она рассчитала точно: все внутренне мгновенно отпрянули от столь непривлекательного сюжета.

— Да-да, — забормотал мистер Уимборн, — разумеется… судебный медик сказал, примерно три недели. По-моему, знаете ли, всем нам полезнее не сосредоточиваться на подобных предметах. — Он ободряюще улыбнулся Эмме, которая сильно побледнела. — Старайтесь помнить, что эта несчастная ни к кому из нас не имеет отношения.

— Ой ли? — сказал Седрик. — Откуда у вас эта уверенность?

Люси Айлзбарроу не без любопытства скосила на него глаза. Она уже подметила это разительное несходство между тремя братьями. С одной стороны — рослый Седрик, с лицом, задубелым от житейских бурь, темноволосой косматой головой и насмешливой повадкой. Из аэропорта явился небритый. Побрился, правда, перед тем, как ехать на дознание, но ходил до сих пор в том же, в чем приехал, — похоже, только то, что на себе, у него и было: поношенные брюки из серой фланели и мешковатый, видавший виды пиджак с заплатами на локтях. Вылитый персонаж из пьесы о богемной жизни, и тем гордый.

И рядом — его брат Гарольд, полная противоположность, типичный образчик финансиста, директора могущественных компаний. Высокий, подтянутый, с прямой осанкой; залысинки на висках, черные усики, безукоризненно одет: темный, идеального покроя костюм, жемчужно-серый галстук. Весь вид его выдавал тертого, преуспевающего дельца.

Сейчас он уронил натянуто:

— Совершенно неуместное замечание, Седрик.

— А почему? В конце концов, не в нашем ли ее нашли амбаре? Для чего-то она пришла туда?

Мистер Уимборн деликатно кашлянул.

— Возможно… м-м… на свиданье. Сколько я понимаю, ни для кого вокруг не секрет, что ключ держали снаружи, на гвозде.

В его голосе звучало категорическое неприятие столь вопиющих проявлений халатности. Звучало так явственно, что Эмма сочла нужным оправдаться:

— Так повелось еще с войны. Ради уполномоченных по гражданской обороне. Чтобы могли сварить себе там какао на спиртовке и погреться. А после — все равно жулику польститься в амбаре не на что — ключ там и продолжали оставлять. Известное удобство, скажем, для членов «Женского института». Если бы держать в доме, это могло бы создавать сложности — допустим, они хотят подготовить помещение, а у нас никого нет дома. С живущей прислугой — другое дело, но когда одни приходящие… — Голос ее замер.

Сказано все это было безучастно, автоматически, — лишь бы чем-то отговориться, — а мыслями в это время она как будто витала где-то еще.

Седрик бросил на нее быстрый, озадаченный взгляд.

— Ты чем-то встревожена, сестричка. В чем дело?

Гарольд с сердцем одернул его:

— И ты еще спрашиваешь, Седрик!

— Да, спрашиваю. Допустим, что в Резерфорд-Холле убита кем-то в амбаре молодая незнакомка — несколько смахивает на викторианскую мелодраму — и допустим, для Эммы это поначалу было потрясением, но Эмма — человек здравомыслящий, всегда такой была, и мне непонятно, почему она до сих пор не успокоится. Черт возьми, ко всему привыкаешь.

— Не знаю, как ты, но есть люди, которым довольно сложно привыкнуть к таким фактам, как убийство, — едко заметил Гарольд. — У вас, охотно верю, на Майорке человека убьют и не поморщатся…

— Ивисе, а не Майорке.

— Это одно и то же.

— Вовсе нет — это совсем другой остров.

Гарольд, не слушая, продолжал:

— Так вот, — возможно, ты, живя среди темпераментных южан, воспринимаешь убийство как рядовое, будничное событие, однако у нас в Англии подходят к таким вещам серьезно. И потом, Седрик, — прибавил он с нескрываемым раздражением, — появляться в публичном месте, на дознании, в такой одежде…

— А чем тебе плоха моя одежда? Мне в ней удобно.

— Тем, что она не подходит для такого случая.

— Ну, что поделаешь, другой у меня с собой нет. Не прихватил чемодан с гардеробом, когда сорвался с места и полетел сюда поддержать в трудный час родную семью. Я — художник, художники любят носить удобную одежду.

— Ты что, все еще пытаешься писать?

— Пытаешься? Знаешь, Гарольд…

Мистер Уимборн с важным видом прочистил горло.

— Эти споры ни к чему не ведут, — сказал он укоризненно. — Надеюсь, милая Эмма, что до того, как вернуться в город, я услышу от вас, чем еще могу быть вам полезен.

Упрек возымел действие. Эмма Кракенторп поспешила сказать:

— Это такая любезность с вашей стороны, что вы приехали!

— Ну что вы. В подобных обстоятельствах интересы семьи требуют, чтобы кто-то следил за порядком проведения этой процедуры. Я договорился, что побеседую с инспектором, когда мы приедем в Резерфорд-Холл. Не сомневаюсь, что ситуация, сколь она ни тягостна, вскоре прояснится. Для меня лично и так достаточно ясно, что произошло. О том, что ключ от Долгого амбара вешают на гвоздь снаружи, было, как подтверждает Эмма, в здешних местах широко известно. Мне представляется в высшей степени вероятным, что в зимние месяцы местные парочки использовали это помещение для свиданий. У одной такой пары разразилась ссора, молодой человек действовал, не помня себя. В ужасе от того, что натворил, он наткнулся взглядом на саркофаг и понял, что лучшего тайника ему не найти.

«Да, — мысленно согласилась Люси, — звучит вполне убедительно. Именно то, что сразу приходит в голову».

Седрик сказал:

— Вы говорите — местная парочка. Однако никто из местных не опознал эту девицу.

— Не все сразу, дайте срок. Я убежден, что опознание не замедлит последовать. Кроме того, конечно, очень может статься, что мужчина, о котором идет речь, — местный житель, но девица — нездешняя, возможно, из какой-нибудь другой части Бракемптона. Бракемптон — большой город, невероятно разросся за последние двадцать лет.

— Будь я девицей, которой назначают свиданье, я бы не потерпел, чтобы меня затащили в нетопленый амбар на отшибе от всего света, — заявил Седрик. — То ли дело посидеть в обнимку где-нибудь в кинотеатре, а мисс Айлзбарроу? Как вы на это смотрите?

— Неужели есть надобность копаться во всем этом? — взмолился в изнеможении Гарольд.

Одновременно с его риторическим вопросом машина остановилась у парадной двери Резерфорд-Холла, и все по очереди стали вылезать.

I

Войдя в библиотеку, мистер Уимборн моргнул от неожиданности; умные старческие глазки, минуя инспектора Бейкона, с которым он уже имел случай встретиться, остановились на фигуре красивого блондина, стоящего у него за спиной.

Инспектор Бейкон представил незнакомца:

— Рекомендую, инспектор сыскной полиции Краддок из Нового Скотленд-Ярда.

— Нового Скотленд-Ярда? Хм-м…. — Мистер Уимборн поднял брови.

Дермот Краддок, обладая приятными манерами, непринужденно вступил в разговор:

— Нас сочли нужным подключить к этому делу, мистер Уимборн, — сказал он. — Поскольку вы представляете интересы семейства Кракенторпов, будет, я полагаю, лишь справедливо поделиться с вами некоторой не подлежащей разглашению информацией.

Никто не мог сравниться с молодым инспектором Краддоком в умении представить малую толику правды как истину в полном объеме.

— Инспектор Бейкон, я уверен, согласится со мной, — прибавил он, бросая взгляд на своего коллегу.

Инспектор Бейкон с подобающей торжественностью — никто бы не заподозрил, что обо всем этом было условлено заранее, — согласился.

— Итак, — начал Краддок. — На основании поступивших к нам сведений у нас есть причины полагать, что женщина, найденная убитой, — не здешняя, на самом деле она приехала из Лондона, а незадолго до того прибыла из-за границы. Не исключено — хотя полной уверенности нет — из Франции.

Мистер Уимборн снова поднял брови.

— Вот как? — сказал он. — Вот оно что?

— А потому, — объяснил инспектор Бейкон, — начальник городской полиции и решил, что по всем правилам расследование дела должен вести Ярд.

— Остается лишь надеяться, — проговорил мистер Уимборн, — что оно быстро завершится. Едва ли нужно подробно останавливаться на том, сколь огорчительна для семейства вся эта история. И хотя лично они никоим образом к ней не причастны, тем не менее…

Он замолчал всего на долю секунды, но инспектор Краддок успел заполнить эту паузу:

— Не слишком приятно, когда на твоей земле находят убитую женщину. Совершенно с вами согласен. Да, так я хотел бы переговорить накоротке с членами этой семьи.

— Право, не представляю себе…

— Что они могут рассказать? Может быть, ничего интересного — но как знать? Не сомневаюсь, что большую часть сведений, которые мне требуются, сэр, я получу от вас. Сведений относительно этого дома и семьи.

— Какую роль могут играть эти сведения, когда речь идет о безвестной молодой особе, которая приехала из-за границы и была найдена убитой?

— Собственно, в том-то и вопрос, — сказал Краддок. — Почему она здесь оказалась? Была ли неким образом связана в прошлом с этим домом? Служила ли, например, когда-нибудь там прислугой? Скажем, горничной? Или приехала встретиться с кем-то из прежних обитателей Резерфорд-Холла…

Мистер Уимборн заметил холодно, что с тех пор, как Джеймс Кракенторп в 1884 году построил Резерфорд-Холл, никто, кроме Кракенторпов, в нем не обитал.

— Уже любопытный факт, — сказал Краддок. — Если б вы согласились дать мне вкратце очерк семейной истории…

Мистер Уимборн пожал плечами.

— Тут и рассказывать особенно не о чем. Джосая Кракенторп занимался производством печенья, галет, маринадов, пикулей и так далее. Нажил громадное состояние. Построил этот дом. Теперь в нем живет его старший сын, Лютер Кракенторп.

— Были другие сыновья?

— Еще один. Генри. В 1911 году погиб в автомобильной катастрофе.

— А нынешний мистер Кракенторп никогда не думал продать этот дом?

— Не может, — сухо сказал адвокат. — Согласно условиям отцовского завещания.

— Вы не расскажете мне подробнее об этом завещании?

— А с какой стати?

Инспектор Краддок улыбнулся.

— Я ведь и сам при желании могу ознакомиться с ним в Сомерсет-Хаусе.

Мистер Уимборн нехотя отвечал ему кривой усмешкой.

— Верно, инспектор. Я всего лишь хотел подчеркнуть, что информация, о которой вы просите, не имеет никакого отношения к делу. Что же до завещания Джосая Кракенторпа, тут нет секретов. Он оставил свое весьма значительное состояние попечителям, с тем, чтобы доходы с него пожизненно выплачивались его сыну Лютеру, а после смерти Лютера капитал должен быть разделен поровну между детьми Лютера — Эдмундом, Седриком, Гарольдом, Альфредом, Эммой и Эдит. Эдмунда убили на войне, а Эдит четыре года тому назад умерла, таким образом после кончины Лютера Кракенторпа деньги поделят между Седриком, Гарольдом, Альфредом, Эммой и Александром Истли, сыном Эдит.

— А дом?

— Дом отойдет к старшему из живых к тому времени сыновей или его потомкам.

— Эдмунд Кракенторп был женат?

— Нет.

— Значит, на самом деле имение достанется?..

— Следующему за ним сыну — Седрику.

— А мистер Лютер Кракенторп распорядиться им сам не может?

— Нет.

— И капиталом тоже не владеет.

— Да.

— Довольно-таки необычная ситуация, правда? Можно подумать, — заключил инспектор Краддок, — что отец его недолюбливал.

— Угадали, — сказал мистер Уимборн. — Старик Джосая был разочарован, что старший сын не проявляет интереса к семейному бизнесу — да и вообще ни к какому. Лютер тратил время на путешествия за границей и коллекционирование objects d'art [165]. Старый Джосая относился к подобного рода занятиям крайне неодобрительно. И, соответственно, вверил свои деньги попечителям для следующего поколения.

— Ну, а пока что у следующего поколения нет никаких доходов, помимо того, что заработают сами или захочет дать отец, а у отца есть значительный капитал, но нет права им распоряжаться.

— Именно. И какое все это имеет отношение к убийству молодой незнакомки иностранного происхождения не представляю себе.

— Похоже, что никакого, — легко согласился инспектор Краддок. — Я только хотел установить, каковы факты.

Мистер Уимборн глянул на него испытующе и, судя по всему, удовлетворенный увиденным, встал.

— А теперь, — сказал он, — я намерен вернуться в Лондон. Если только у вас больше нет ко мне вопросов.

Он перевел свой взгляд с одного инспектора на другого.

— Нет, сэр, спасибо.

Из холла за дверью раздался fortissimo [166] звук гонга.

— Фу, — произнес мистер Уимборн. — Не иначе усердствует кто-то из мальчиков.

Инспектор Краддок возвысил голос, стараясь перекрыть трезвон:

— Сейчас дадим семейству спокойно поесть, но после ланча — что-нибудь в 2.15 — мы бы с инспектором Бейконом хотели вернуться и коротко переговорить с каждым из них.

— В этом, по-вашему, есть необходимость?

— Да как сказать… — Инспектор Краддок пожал плечами. — Просто на всякий случай — чего не бывает. Вдруг кто-нибудь вспомнит что-то, что косвенно поможет нам установить личность этой женщины.

— Сомневаюсь, инспектор. Очень сомневаюсь. Но, впрочем, желаю вам удачи. Повторю — чем быстрее все разъяснится в этой тягостной истории, тем лучше для всех.

Покачивая головой, он медленно вышел из комнаты.

II

Люси, приехав с дознания, прямым ходом направилась на кухню, куда в самый разгар ее приготовлений к ланчу просунулась голова Брайена Истли.

— Помощник не требуется? — спросил он. — Я все умею по дому.

Люси бросила на него быстрый, чуть озабоченный взгляд. Брайен приехал на своем маленьком спортивном «Эм-Джи» сразу на дознание, и у нее до этой минуты не было времени составить о нем хоть какое-то мнение.

То, что представилось ее взору, производило достаточно благоприятное впечатление. Добродушный молодой шатен лет тридцати с довольно грустными голубыми глазами и роскошными белокурыми усами.

— Ребятки пока не возвращались, — сказал он, входя и присаживаясь на край кухонного стола. — На велосипедах им понадобится еще минут двадцать.

Люси улыбнулась.

— Проявили буквально железную решимость ничего не пропустить.

— Их можно понять. Шутка сказать — первое в их коротенькой жизни дознание, да притом, как говорится, с прямым участием родной семьи.

— Вы бы не слезли со стола, мистер Истли? Мне нужно поставить туда противень.

Брайен послушно слез.

— Слушайте, этот жир горячий, как кипяток! Что вы собираетесь в него класть?

— Тесто для йоркширского пудинга.

— А, старый добрый йоркшир! Значит, в меню сегодня и добрый английский ростбиф?

— Да.

— Запеченное мясо — поминальное блюдо, в сущности. Пахнет вкусно, — он одобрительно повел носом. — Вам ничего, что я мелю тут всякий вздор?

— Ну, раз вы явились помогать, то лучше бы помогали. — Она вытащила из духовки другой противень. — Вот — переверните-ка всю картошку, пусть зарумянится и с другой стороны.

Брайен с готовностью принялся исполнять.

— И все это здесь стояло на огне, покуда мы были на дознании? А если бы сгорело?

— Это вряд ли. На то в духовке есть термостат.

— Электрический мозг своего рода, м-м? Верно я говорю?

Люси мельком покосилась в его сторону.

— Абсолютно. Так, теперь ставьте противень в духовку. Минуточку, держите хваталку. На вторую полку — верхняя мне нужна для пудинга.

Брайен повиновался, громко ойкнув при выполнении указанной операции.

— Что, обожглись?

— Чуть-чуть. Неважно. Опасная, оказывается, игра, эта стряпня!

— Сами, как я догадываюсь, никогда не готовите?

— Между прочим, как раз готовлю, и очень часто. Только не такую еду. Яйцо могу сварить, если не забуду вовремя посмотреть на часы. Яичницу пожарить с ветчиной. Бифштекс положить на рашпер, открыть банку супа. У меня электрическая такая штуковина дома.

— Живете в Лондоне?

— Если это можно назвать жизнью — да.

Ответ прозвучал невесело. Брайен смотрел, как Люси ставит в духовку противень с тестом для йоркширского пудинга.

— Славно здесь, — проговорил он со вздохом.

Люси, завершив очередную стадию приготовлений, воспользовалась возможностью приглядеться к нему внимательней.

— Где здесь — на кухне?

— Да… Вспоминается кухня у нас дома в детстве.

Люси поразило, что в облике Брайена Истли сквозит необъяснимая, казалось бы, тоска. Рассмотрев его получше, она поняла, что он не так молод, как ей казалось сначала. Должно быть, ближе к сорока. Трудно было свыкнутся с мыслью, что это отец Александра. Он ей напомнил бессчетных молодых летчиков, которых она видела в дни войны, четырндцатилетним впечатлительным подростком. Сама она пошла дальше и, повзрослев, освоилась в послевоенном мире — Брайен же, показалось ей, остановился, застрял на месте, отстав от времени. И первая же сказанная им фраза подтвердила это. Он, кстати, снова примостился на кухонном столе.

— Сложно устроен этот мир, вы не находите? В смысле — непросто в нем сориентироваться. Нас, понимаете, никто этому не учил.

Люси припомнила, что ей рассказывала Эмма.

— Вы ведь в прошлом летчик-истребитель? — сказала она. — Награждены медалью «За летные заслуги»…

— В этом как раз вся закавыка. Вы заслужили награду, и люди стараются облегчить вам жизнь. Дают работу, и так далее. Но только работа — сплошь канцелярская, к какой вы попросту непригодны. Сидеть за письменным столом, ковыряться в цифрах… У меня были, скажу вам, собственные идеи — пробовал предпринять кое-что пару раз. Но без финансовой поддержки — никуда. Таких, кто готов раскошелиться и вложить деньги, не сыщешь. Будь у меня хоть маломальский начальный капитал… — Он тяжело задумался. — Вы не были знакомы с Эди, правда? Моей женой? Ну да, естественно. Она была совсем другая, чем все эти. Во-первых, моложе. Служила в Военно-воздушных силах. Всегда говорила про отца, что это второй Эбенезер Скрудж [167]… И знаете, так оно и есть. Трясется над каждым грошом. А ведь с собой ничего не унесет. Деньги, когда он умрет, поделят между детьми. Доля Эди, понятно, достанется Александру. Он, впрочем, не сможет трогать капитал, пока не достигнет двадцати одного года.

— Простите, но, может быть, вы все же слезете со стола? Мне нужно приправить кое-что и приготовить подливку.

В эту минуту, разрумянясь и тяжело дыша, прибыли Александр со Стоддарт-Уэстом.

— Привет, Брайен, — ласково обратился Александр к отцу. — Вот ты, оказывается, куда забрался… Слушайте, какое обалденное мясо! И пудинг йоркширский будет?

— Будет.

— У нас в школе дают не пудинг, а кошмар какой-то — сырой весь, непропеченный.

— А ну-ка, не мешаться под ногами! — сказала Люси. — Мне еще подливку делать.

— Побольше сделайте. Два полных соусника, ладно?

— Ладно.

— Годится! — старательно выговаривая это словцо вставил Стоддарт-Уэст.

— Я только бледную не люблю.

— Будет не бледная.

— Она потрясно готовит, — сообщил отцу Александр.

Люси почудилось на миг, что эти двое поменялись ролями. Александр разговаривал с отцом, как снисходительный родитель.

— Вам чем-нибудь помочь, мисс Айлзбарроу? — вежливо осведомился Стоддарт-Уэст.

— Да, помогите. Александр, ступай-ка ударь в гонг. Ты, Джеймс, неси в столовую этот поднос, хорошо? А вы, пожалуйста, мистер Истли, несите мясо. Картошку и пудинг возьму я.

— Тут из Скотленд-Ярда приехал человек, — сказал Александр. — Он, как вы думаете, будет с нами есть?

— Это смотря как распорядится твоя тетя.

— Тетя Эмма, наверно, была бы не против. Она любит угощать гостей. Я только боюсь, дядя Гарольд не захочет. Такой стал дерганый из-за этого убийства. — Выходя из дверей с подносом, Александр счел нужным поделиться через плечо дополнительной информацией: — С этим, из Скотленд-Ярда, сейчас в библиотеке мистер Уимборн. Он, правда, на ланч не останется. Сказал, что ему нужно обратно в Лондон. Идем, Стоддарт… А, он пошел бить в гонг.

С этой секунды во всем доме царствовал гонг. Стоддарт-Уэст был истинный артист, он вкладывал в свое занятие всю душу — вести разговоры сделалось невозможно.

Брайен понес в столовую мясо, Люси последовала за ним с овощами — и вернулась на кухню забрать два полных соусника с подливкой.

Эмма, спускаясь торопливо с лестницы, застала в холле мистера Уимборна, который натягивал перчатки.

— Вы правда не хотите чуточку задержаться, мистер Уимборн, и поесть вместе с нами? Ланч готов.

— Нет. У меня в Лондоне назначена важная встреча. В поезде есть вагон-ресторан.

— Мы так вам обязаны, что вы нашли возможным приехать, — благодарно сказала Эмма..

Из библиотеки вышли оба инспектора. Мистер Уимборн задержал руку Эммы в своей.

— Вы только не волнуйтесь, милая, — сказал он. — Это — инспектор сыскной полиции Краддок из Нового Скотленд-Ярда, он приехал принять дело в свое ведение. В 2.15 будет здесь снова, чтобы задать вам кой-какие вопросы и, быть может, узнать факты, небесполезные для следствия. Но, повторяю, волноваться вам не о чем. — Он поднял глаза на Краддока. — Могу я передать мисс Кракенторп, что вы мне сказали?

— Конечно, сэр.

— Инспектор Краддок говорит, что это преступление почти наверняка не местного характера. Есть основания полагать, что убитая женщина приехала из Лондона и, вероятно, иностранка.

Эмма Кракенторп сказала отрывисто:

— Иностранка, вот что. Не француженка?

Мистер Уимборн, который явно завел этот разговор с целью утешить, слегка оторопел. Дермот Краддок быстро перевел взгляд на лицо Эммы.

Почему, спросил он себя, она сразу сделала вывод, что убитая женщина — француженка? И почему мысль об этом привела ее в такое смятение?

I

Единственными, кто действительно отдал должное за ланчем кулинарному искусству Люси, были мальчики да Седрик Кракенторп, на которого как будто не оказали ни малейшего влияния обстоятельства, побудившие его опять вернуться в Англию. Он, кажется, воспринимал все случившиеся, как довольно удачный анекдот в духе черного юмора.

Эта позиция, не могла не заметить Люси, вызывала крайнее раздражение у его брата Гарольда. Гарольд, казалось, рассматривал убийство как злостное оскорбление фамильной чести Кракенторпов и в сильном расстройстве чувств едва притронулся к еде. Эмма сидела с озабоченным и несчастным видом и тоже почти ничего не ела. Альфред, погруженный в свои мысли, по большей части молчал. Он был недурен собой, с худым, смуглым лицом и, пожалуй, слишком близко посаженными глазами.

После ланча вернулись оба офицера полиции и вежливо пригласили на несколько слов мистера Седрика Кракенторпа.

Инспектор Краддок вел беседу в самом приветливом и дружеском тоне.

— Присаживайтесь, мистер Кракенторп. Вы, как я понимаю, к нам прямо с Балеарских островов? Живете там?

— Да, вот уже шесть лет. На Ивисе. Больше подходит мне, чем здешние унылые края.

— Солнышка вам перепадает больше нашего, не сомневаюсь, — дружелюбно сказал инспектор. — Вы ведь не так давно уже приезжали — на Рождество, если быть точным. Какая же надобность так быстро привела вас сюда опять?

Седрик улыбнулся.

— Получил телеграмму от Эммы — моей сестры. До сих пор убийств у нас в имении не случалось. Обидно было бы пропустить такое событие — вот я и приехал.

— Интересуетесь криминологией?

— Зачем такие ученые слова! Просто питаю слабость к убийствам. Романчики детективные и прочее. А тут, можно сказать, детективная история с доставкой на дом, такое выпадает раз в жизни! Ну, и потом подумалось, может, бедняжке Эм будет нужна поддержка — строптивый старик на руках, полиция и так далее.

— Понятно. Спортивный интерес плюс родственные чувства. Уверен, ваша сестра будет вам очень благодарна, хотя ведь и другие два брата тоже приехали к ней.

— Но только не ободрять и утешать, — отозвался Седрик.

— Гарольд, тот совершенно сам не свой. Негоже финансовому магнату быть даже отдаленно причастным к убийству какой-то сомнительной особы.

Краддок едва заметно поднял брови.

— А, так она — сомнительная особа?

— Собственно, это надо бы у вас спросить. Мне лично факты скорее говорят, что да.

— Я думал, может быть, у вас возникнет догадка насчет того, кто она такая.

— Полноте, инспектор, вы же знаете, — а нет, так коллеги вам подтвердят, — что я не смог ее опознать.

— Я употребил слово «догадка», мистер Кракенторп. Возможно, вы никогда раньше не видели эту женщину, но способны догадаться, кто она такая или кем могла бы быть?

Седрик покачал головой.

— Вопрос не по адресу. Я представления не имею. Вы, вероятно, намекаете, что она могла явиться в Долгий амбар на свидание с кем-нибудь из нас? Но никто из нас здесь не живет, в доме никого не было — только женщина и старик. Или вы всерьез полагаете, будто она пришла сюда на рандеву с моим достопочтенным папочкой?

— Мы полагаем — инспектор Бейкон в этом со мной согласен, — что эта женщина могла в свое время быть неким образом связана с этим домом. Возможно, много лет назад. Попробуйте вернуться мысленно в прошлое, мистер Кракенторп…

Седрик подумал с полминуты и снова покачал головой.

— К нам — и мы в этом не одиноки — время от времени нанимались работать женщины иностранного происхождения, но ничего подходящего не приходит в голову. Спросите лучше у других. Они скорей будут знать.

— Обязательно спросим, не сомневайтесь. — Краддок откинулся на спинку стула и продолжал: — Как вы слышали на дознании, время смерти, согласно медицинскому освидетельствованию, нельзя установить совсем точно. Больше двух недель тому назад и менее четырех, что означает где-то в районе Рождества. Вы говорили, что приезжали сюда на Рождество. Когда вы прибыли в Англию и когда уехали?

Седрик задумался.

— Так, погодите… Я прилетел на самолете. Здесь был в субботу накануне Рождества — стало быть, двадцать первого.

— Летели с Майорки прямым рейсом?

— Да. Вылетели в пять утра и приземлились в полдень.

— А уехали когда?

— Назад летел в следующую пятницу, двадцать седьмого.

— Благодарю вас.

Седрик ухмыльнулся.

— Благополучно попадаю, таким образом, во временные рамки. Увы. Но, честное слово, инспектор, душить молодых женщин для меня не самый любимый вид рождественских развлечений.

— Надеюсь, мистер Кракенторп.

Инспектор Бейкон лишь неодобрительно насупился.

— В подобных действиях, согласитесь, не наблюдалось бы ни мира, ни в человеках благоволения [168].

С этой последней репликой Седрик адресовался к инспектору Бейкону, который в ответ ограничился невнятным мычанием. Инспектор Краддок вежливо сказал:

— Что ж, мистер Кракенторп, это все…

— И что вы скажете о нем? — спросил Краддок, когда за Седриком закрылась дверь.

Бейкон опять промычал:

— М-м… Нахальства хоть отбавляй. Мне такой тип не по душе. Художники, одно слово, — ведут беспорядочную жизнь и запросто якшаются с непорядочными женщинами.

Краддок улыбнулся.

— А одевается как — разве это дело? — продолжал Бейкон. — Ни капли уважения — появиться на дознании в подобном виде! Брюки — таких заношенных и не встретишь. А галстук — вы обратили внимание? Шнурок цветной, а не галстук. Мое мнение, если хотите знать, — такой задушит женщину и бровью не поведет.

— Ну, эту он, во всяком случае, не душил, раз не покидал Майорки до двадцать первого. А так ли это, проверить нетрудно.

Бейкон бросил на него зоркий взгляд.

— Я смотрю, вы не торопитесь оглашать истинную дату преступления.

— Да, будем темнить на сей счет покамест. Предпочитаю на ранних стадиях всегда иметь кое-что про запас на всякий случай.

Бейкон выразил кивком головы свое полное согласие.

— Чтобы в нужный момент преподнести сюрприз, которого не ждут. Самая лучшая тактика.

— Ну, а теперь, — сказал Краддок, — поглядим, что нам скажет обо всем этом наш чинный господин финансист.

Гарольд Кракенторп, поджав губы в ниточку, высказывался обо всем этом очень скупо. Пренеприятная история, так некстати… Газеты, он опасается… Корреспонденты, как ему стало известно, уже домогаются интервью. События такого сорта… Остается лишь сожалеть…

Дробная очередь рубленых фраз закончилась. Гарольд откинулся на спинку стула с таким выражением, будто учуял скверный запах.

Попытки инспектора вытянуть из него что-нибудь ни к чему не привели. Нет, он понятия не имеет — не может даже отдаленно предположить — кто эта женщина. Да, он приезжал в Резерфорд-Холл на Рождество. Раньше сочельника дела не отпускали, зато провел здесь весь следующий уик-энд.

— Что ж, значит, тем и ограничимся, — сказал инспектор Краддок, завершая на том свои расспросы. Он уже решил для себя, что от Гарольда Кракенторпа толку не будет.

Теперь настал черед Альфреда, который вошел в комнату с беззаботным — пожалуй, преувеличенно беззаботным — видом.

Краддок разглядывал Альфреда Кракенторпа со смутным ощущением чего-то знакомого. Этого члена семьи он уже определенно где-то видел. Или то была его фотография в газете? Что-то, подсказывала ему память, там было нечисто. Он спросил, чем Альфред занимается. Ответ Альфреда прозвучал туманно:

— В настоящий момент — страховыми делами. До недавнего времени был связан с поставкой на рынок нового типа звукозаписывающей аппаратуры. Подлинная техническая революция. Очень прилично заработал на этом, кстати сказать.

Инспектор Краддок понимающе сложил губы — никому не пришло бы в голову, что он отмечает про себя крикливый стиль Альфредова костюма, безошибочно определяя, что он куплен по дешевке. Седрик с вещами обращался безобразно, занашивал почти до дыр, но сами вещи изначально были отличного покроя и сшиты из превосходной ткани. Здесь же наличествовал дешевый шик, и это говорило о многом… Он плавно перешел к рутинным вопросам. Альфреда как будто и занимала, и забавляла эта процедура.

— А что, неплохая мысль, что эта дама могла когда-то работать у нас в доме. Не горничной — сомневаюсь, чтобы они вообще водились у моей сестры. Их в наше время, по-моему, уже нигде не держат. Но приезжих, готовых наняться на домашнюю работу, вокруг действительно болтается в избытке. У нас перебывали и польки, и немочки раза два — с характером, скажу я вам! Эмма, однако, решительно не могла узнать эту женщину, что, думаю, перечеркивает ваше предположение, инспектор. У Эммы завидная память на лица. Нет, — тем более, раз она приехала из Лондона… А из чего вы заключили, между прочим, что эта женщина приехала из Лондона?

Альфред ввернул свой вопрос словно бы невзначай, но взгляд у него был настороженный и любопытный.

Инспектор Краддок с улыбкой покачал головой.

Альфред все не сводил с него внимательных глаз.

— Молчок на эту тему, да? Обратный билет, возможно, в кармане пальто — не угадал?

— Все может быть, мистер Кракенторп.

— Что ж, если допустить, что она приехала из Лондона, то, наверное, субъект, который назначил ей встречу, знал, что в Долгом амбаре удобно втихомолку отправить человека на тот свет. Явно знаком со здешней обстановкой. Его-то я бы и искал, инспектор, на вашем месте.

— Мы ищем. — Два коротких слова прозвучали в устах инспектора Краддока веско, уверенно.

Он поблагодарил Альфреда и отпустил его.

— Знаете, — проговорил он, оставшись наедине с Бейконом, — а ведь я где-то видел раньше этого молодца.

Инспектор Бейкон вынес собственное суждение.

— Вострый господин, — сказал он. — До того востер, что впору самому порезаться.

II

— Я, вероятно, вам не нужен, — сказал извиняющимся тоном Брайен Истли, появляясь в дверях и нерешительно останавливаясь у порога. — Строго говоря, я даже не член семьи.

— Позвольте, вы — мистер Брайен Истли, супруг мисс Эдит Кракенторп, которая скончалась четыре года назад?

— Все верно.

— Очень приятно, что зашли, мистер Истли, в особенности если располагаете сведениями, которые могут, на ваш взгляд, нам быть полезны.

— В том-то и суть, что нет. Хотя жаль. Какая-то дикая история, правда? Приехать сюда, тащиться посреди зимы на свиданье в промозглый старый амбар… Нет, лично я сказал бы — увольте!

— Действительно много непонятного, — согласился инспектор Краддок.

— А правда, что она иностранка? Ходят такие слухи.

— Вам этот факт о чем-нибудь говорит? — Инспектор поднял на него пытливый взгляд, но лицо Брайена продолжало хранить добродушно-рассеянное выражение.

— Да нет, как раз ни о чем.

— Возможно, француженка, — со значением вставил инспектор Бейкон.

Брайен слегка оживился. В голубых глазах его блеснул интерес, рука потянулась расправить пышные светлые усы.

— Вот как? Развеселый Париж? — Он покрутил головой. — Тогда — тем более полный абсурд. Вся эта возня по амбарам то есть. У вас никого больше в саркофагах не убивали? Может, из этих кто-нибудь, со сдвигом — закомплексованных? Вообразил себя Калигулой и тому подобное?

Инспектор Краддок не потрудился даже опровергнуть это предположение. Взамен спросил, как бы между прочим:

— Ни у кого в семье нет связей или… как бы это выразиться… привязанностей во Франции, вы не знаете?

Брайен сказал, что Кракенторпы не слишком падки на увеселения определенного рода.

— Гарольд связан солидным браком — женушка с рыбьей физиономией, дочка какого-то обедневшего лорда. Альфреда, по-моему, не слишком занимают дамы — всю жизнь посвятил сомнительным сделкам, которые обычно добром не кончаются. За Седрика на Ивисе наверняка готова в огонь и в воду не одна испанская сеньорита. Седрик для женщин неотразим. Ходит небритый, немытый — не понимаю, почему прекрасный пол находит это привлекательным — но, как видно, находит… Простите, кажется, от меня не очень-то много пользы, да? — Он усмехнулся. — Имеет больше смысла привлечь к этому делу Александра. Они с Джеймсом Стоддарт-Уэстом учинили сейчас крупномасштабные поиски улик. Ручаюсь, что-нибудь да раскопают.

Инспектор Краддок выразил надежду, что так и будет. После чего поблагодарил Брайена Истли и сказал, что хотел бы побеседовать с мисс Эммой Кракенторп.

III

На этот раз инспектор Краддок рассматривал Эмму Кракенторп внимательнее, чем при первой встрече. Он до сих пор спрашивал себя, что могло означать выражение, подмеченное им у нее на лице перед ланчем.

Выдержанная женщина. Не глупа. Но и не поражает блеском дарований. Из тех уютных, милых женщин, которых мужчины склонны принимать как нечто в порядке вещей, — женщин, обладающих искусством превращать дом в домашний очаг, создавать в нем атмосферу, полную тихой гармонии и душевного покоя.

Женщин такого склада часто недооценивают. За их внешней сдержанностью не вдруг разглядишь силу характера, заставляющую с собой считаться. Как знать, не прячет ли Эмма где-нибудь в заветном уголке души и ключ к тайне, связанной с убитой женщиной в саркофаге.

Таковы были мысли, что роились в голове у инспектора Краддока, покуда он формулировал вслух разные несущественные вопросы.

— Я думаю, в основном вы все уже изложили инспектору Бейкону, — сказал он, — и потому не стану вас утомлять длительными расспросами.

— Пожалуйста, спрашивайте о чем хотите.

— Мы, как вам о том сообщил мистер Уимборн, пришли к заключению, что убитая — не местная жительница. Вам, быть может, это принесло облегчение — на что, по крайней мере, надеялся мистер Уимборн, — для нас же это лишь усложняет задачу. Тем труднее будет установить ее личность.

— Но неужели при ней ничего не было? Сумочки? Или каких-нибудь документов?

Краддок покачал головой.

— Никакой сумочки и ничего в карманах.

— Но нет ли у вас предположений как ее звали, скажем, откуда она, — хоть какой-нибудь зацепки?

«Хочет знать, отчаянно хочет знать, кто эта женщина, — думал Краддок. — Интересно, испытывала ли она это желание с самого начала? У Бейкона было другое впечатление, а он человек проницательный…»

— Мы ровным счетом ничего о ней не знаем, — сказал он. — Оттого и надеялись, что нам поможет кто-нибудь из вашей семьи. Вы не могли бы? Подумайте. Пусть не узнали ее в лицо — но не догадываетесь ли, кто она хотя бы может быть?

Он обратил внимание — не почудилось ли? — что ответ прозвучал после легкой заминки.

— Абсолютно не представляю себе.

Едва заметно манера поведения у инспектора Краддока изменилась. Это, впрочем, мало в чем обнаруживалось — разве что голос отвердел.

— Почему, когда мистер Уимборн сообщил вам, что эта женщина — иностранка, вы сразу решили, что она француженка?

Эмма не выказала никакого замешательства. Лишь приподняла удивленно брови.

— Разве? Да, кажется, так. Сама не знаю, откровенно говоря, просто всегда как-то принято считать, что раз иностранец — стало быть француз, пока не выяснится, какой он национальности на самом деле. У нас ведь правда большинство иностранцев — французы, вы согласны?

— Нет, не сказал бы, мисс Кракенторп. В особенности теперь. Выбор — самый широкий. И итальянцы, и немцы, австрийцы, выходцы из Скандинавских стран.

— Да, вероятно, вы правы.

— Не было у вас каких-либо особых оснований полагать, что убитая — скорее всего француженка?

Эмма не кинулась тут же отрицать. Немного подумала и лишь тогда, почти что с сожалением, качнула головой.

— Нет. Ничего не приходит на ум.

И твердо, не отводя глаз, выдержала на себе его взгляд. Краддок оглянулся на инспектора Бейкона. Тот подался вперед, показывая маленькую эмалевую пудреницу.

— Вам не знакома эта вещь, мисс Кракенторп?

Эмма взяла пудреницу, повертела ее в руках.

— Нет. Определенно не моя.

— И вы не знаете, чья?

— Нет.

— Тогда, я думаю, у нас нет причин вас больше беспокоить — на данное время.

— Спасибо.

Она коротко улыбнулась им, встала и вышла из комнаты. Довольно-таки быстрым шагом, отметил Краддок, — или снова почудилось? Словно бы подгоняемая чувством облегчения.

— Что-то знает, вы думаете? — спросил Бейкон.

Инспектор Краддок сокрушенно вздохнул.

— Ох, всегда наступает такой момент, когда это думаешь про каждого — что, дескать, знает чуть больше, чем готов тебе выложить.

— А так оно и есть обыкновенно, — тоном человека, умудренного опытом, заметил Бейкон. — Только чаще всего, — прибавил он, — это не имеет ни малейшего отношения к делу. Всяческая семейная требуха — либо когда-то оступились по дурости и дрожат, как бы это не вытащили наружу.

— Да, знаю. Но в любом случае…

То, что собирался сказать инспектор Краддок, так и осталось несказанным, ибо дверь в это мгновенье распахнулась и в комнату, весь кипя от возмущения, вломился, шаркая, старик Кракенторп.

— Дела! — начал он. — Хорошенькие творятся дела, когда в доме люди из Скотленд-Ярда и им не хватает воспитания переговорить в первую очередь с главой семьи! Кто в этом доме хозяин, интересно знать? Отвечайте! Кто здесь хозяин?

— Безусловно вы, мистер Кракенторп, — умиротворяюще отвечал Краддок, поднимаясь со стула. — Но мы так поняли, что вы уже сказали инспектору Бейкону все, что вам известно, а поскольку у вас неважно обстоит со здоровьем, нельзя подвергать вас чрезмерному напряжению. Доктор Куимпер сказал…

— Ну, положим. Положим. Я и впрямь не могу похвалиться крепким здоровьем. Что касается доктора Куимпера, это сущая старая баба — нет, врач он хороший и мое состояние оценивает правильно, — но готов буквально кутать меня в вату. А уж еда — это прямо пунктик у него. Пристал ко мне как очумелый на Рождество, когда меня немного прихватило. Что я съел? Когда? Кто готовил? Да кто подавал? Совсем задергал! Да, может быть, со здоровьем у меня не блестяще, но оказать вам посильную помощь я способен. Убийство в моем собственном доме — ну, пусть в амбаре, неважно! Примечательное строение, скажу я вам. Елизаветинского периода. Местный архитектор не согласен, но много ли он понимает! 1580 год, и ни на день позже, а впрочем, мы ведь не о том… Так что же вы хотите узнать? Какова на данный момент ваша версия?

— Рановато еще для версий, мистер Кракенторп. Пока мы стараемся выяснить, кто эта женщина.

— Иностранка, говорите?

— Думаем, да.

— Тайный агент? Шпионка?

— Вряд ли, я бы сказал.

— Он бы сказал! Да они повсюду, куда ни глянь! Проникают, внедряются! Почему Министерство внутренних дел их пускает в страну — уму непостижимо! Технические секреты выпытывают, как пить дать. Вот она чем занималась.

— Это в Бракемптоне?

— А что, кругом заводы. У меня самого один прямо за воротами.

Краддок вопросительно глянул на Бейкона. Тот отозвался:

— Металлические контейнеры.

— Почем вы знаете, что у них там выпускают на самом деле? Мало ли что вам наплетут! Ну ладно, пусть не шпионка, но тогда кто, по-вашему? Думаете, путалась с кем-нибудь из моих драгоценных сыновей? Если так, значит, с Альфредом. Гарольд отпадает, чересчур осторожен. А Седрика родная страна не устраивает для житья. Выходит, Альфредова бабенка. А какой-нибудь оголтелый малый выследил ее, заподозрив, что она бегает сюда на свиданья, — и укокошил. Ну, как?

Инспектор Краддок дипломатично заметил, что это, бесспорно, версия. Но только мистер Альфред Кракенторп убитую не опознал.

— Ба! Струсил, вот и все! Альфред с рожденья трус. Но запомните, он еще и лжец прирожденный! Врет и не краснеет. Все они никуда не годятся, мои сыночки. Стайка стервятников, ждут не дождутся, когда я умру — главное их занятие в жизни. — Он насмешливо фыркнул. — Ничего, пускай их дожидаются. Я ради их удовольствия умирать не собираюсь! Ну, если это все, чем я могу быть вам полезен… Устал я. Нужно отдохнуть.

И, шаркая, вышел из комнаты.

— Альфредова бабенка, стало быть? — недоверчиво сказал Бейкон. — На мой взгляд, старик это просто выдумал. — Он на мгновенье замялся. — Я лично полагаю, что с Альфредом все в порядке — скользковатый персонаж в известном отношении, однако не наш клиент. А вот насчет этого авиатора у меня точно есть сомнения.

— Брайена Истли?

— Да. Мне знаком такой тип людей. Дрейфуют, фигурально выражаясь, без руля и ветрил в этом мире. Слишком рано навидались опасностей и смертей, нахватались острых ощущений. Нынешнюю действительность находят пресной. Пресной и серой. В определенном смысле мы поступили с ними нечестно. Хотя не знаю, как можно было этого избежать. И вот имеем, что имеем — людей, у которых как говорится, все в прошлом и нет будущего. Такие охотно идут на риск. Рядовой обыватель инстинктивно проявляет осмотрительность, не столько из нравственных побуждений, сколько из элементарного благоразумия. Но этим ребятам страх неведом — такое слово, как осмотрительность, в их словаре просто отсутствует. Будь Истли связан с женщиной и задумай убить ее… — Бейкон осекся и беспомощно вскинул вверх ладонь. — А с чего бы, собственно, ему ее убивать? И, если уж убиваешь женщину, с чего бы подкладывать ее в саркофаг тестю? Нет, хотите знать мое мнение? Никто из них не причастен к убийству. Стали бы они в противном случае тратить столько усилий на то, чтобы труп оказался прямо, можно сказать, у них же на задворках!

Краддок согласился, что особого смысла в этом не видно.

— Вам здесь еще что-нибудь осталось сделать?

Краддок сказал, что ничего.

Бейкон предложил ему вернуться в Бракемптон и сообща выпить чаю, но инспектор Краддок отказался, прибавив, что собирается зайти к одной старой знакомой.

I

Мисс Марпл, сидя очень прямо на фоне фарфоровых собачек и курортных сувениров, подарила инспектора Дермота Краддока одобрительной улыбкой.

— Я так рада, что это дело поручено вам! Сбылась моя надежда.

— Когда пришло ваше письмо, — сказал Краддок, — я взял его и сразу пошел к помощнику комиссара. А с ним, так совпало, как раз только что связались из Бракемптона, прося подключиться к этому делу. Поскольку на их взгляд это не местное преступление. Помощник комиссара очень заинтересовался тем, что я рассказал ему про вас. Он уже, как я понял, слышал о вас от моего дяди.

— Милый сэр Генри, — ласково прошелестела мисс Марпл.

— Заставил меня подробно рассказать ему историю с «Литтл-Паддокс». Хотите знать, что я от него услышал после этого?

— Да, пожалуйста, если это не секрет.

— Передаю дословно. «Поскольку, — заявил он, — все это звучит полнейшим абсурдом, вымыслом двух старушек, которые, рассудку вопреки, оказались правы, а вы с одной из этих старушек знакомы, то и поручается это дело вам». И вот я перед вами! А теперь, любезная мисс Марпл, спрашивается, — что же дальше? Это, как вы, наверное, догадываетесь, неофициальный визит. Без свиты. Я думал, может быть, для начала нам с вами потолковать по душам в свободной обстановке.

Мисс Марпл снова улыбнулась.

— Убеждена, что те, кто с вами общался лишь в казенной обстановке, нипочем не догадались бы, что вы умеете быть таким сердечным и это вам — не краснейте — еще больше к лицу. Итак, какими именно материалами вы располагаете на данный момент?

— Да всеми, какие есть, по-моему. Подлинник заявления вашей приятельницы миссис Магликадди в полицию Сент-Мэри-Мид, подтверждение от кондуктора о заявлении, сделанном ею в поезде, а также ее записка, адресованная начальнику станции в Бракемптоне. Могу прибавить, что все, кому положено, — железнодорожное начальство, полиция, — проводили необходимые расследования. Однако ясно, что вы своими совершенно фантастическими домыслами умудрились всех их посрамить.

— Это не домыслы, — сказала мисс Марпл. — И потом, у меня было одно существенное преимущество. Я знаю Элспет Магликадди. А все другие — нет. При отсутствии убедительных подтверждений ее словам, а также сообщений о том, что пропала женщина, вполне естественно было предположить, что все это старушка выдумала — как это, впрочем, свойственно старушкам. Но только не Элспет Магликадди.

— Только не ей, — подтвердил инспектор. — Очень бы, знаете ли, хотелось с ней познакомиться. Жалко, что уехала на Цейлон. Мы, кстати, договариваемся сейчас о том, чтобы с ней там побеседовали.

— Что же до хода моих рассуждений, — продолжала мисс Марпл, — то он не отличается особой оригинальностью. Все это вы найдете у Марка Твена. Помните, — мальчик, нашедший лошадь? Просто вообразил себе, куда бы подался, будь он сам лошадью, пошел туда — и лошадь нашлась.

— И вы вообразили, как поступили бы, будь вы сами жестоким и хладнокровным убийцей? — сказал Краддок, оценивая задумчивым взглядом бело-розовую старческую хрупкость мисс Марпл. — Ну и голова у вас…

— Не голова, а прямо выгребная яма, как говаривал мой племянник Реймонд, — согласилась, энергично кивая, мисс Марпл. — На что я отвечала, что выгребная яма — необходимое и ценное с точки зрения гигиены домашнее оборудование.

— А вы не можете сделать еще один шаг, поставив себя на место убийцы, и сказать, где он сейчас находится?

Мисс Марпл вздохнула.

— Увы. Представления не имею. Ясно только, что этот человек либо жил какое-то время в Резерфорд-Холле, либо досконально изучил его.

— Согласен. Но область поисков открывается, таким образом, весьма обширная. Одних работниц приходящих там перебывала целая череда. Прибавьте к этому «Женский институт», а еще раньше — уполномоченных по гражданской обороне. Ни для кого из них и Долгий амбар с саркофагом, и где хранится ключ — не секрет. Да и вообще вся обстановка в имении известна каждому в округе. Кому угодно из здешних жителей могла прийти мысль, что это подходящее местечко для его целей.

— Вот именно. Я очень хорошо понимаю, какие перед вами трудности.

Краддок сказал:

— Мы не сдвинемся с мертвой точки, покуда не установим личность убитой.

— А это может тоже оказаться совсем непросто?

— Да нет, в конце концов — справимся. Сейчас мы занимаемся проверкой всех сообщений о пропавших женщинах, подходящих по возрасту и внешним приметам. Пока ничего обнадеживающего нет. Согласно заключению медицинской службы, ей было лет тридцать пять, здоровая, возможно — замужняя, как минимум один раз рожала. Меховое пальто на ней дешевое, куплено в лондонском магазине. Их сотни таких продано за последние три месяца, процентов шестьдесят — блондинкам. По фотографии никто из продавщиц убитую не вспомнил и вряд ли вспомнит, если покупка была сделана в канун Рождества. Другие вещи на ней по преимуществу иностранного производства, куплены большей частью в Париже. Метки из английских прачечных не обнаружены. Мы связались с Парижем, там для нас тоже проводят необходимую проверку. Рано или поздно, конечно, кто-нибудь да объявится с сообщением о пропавшей родственнице или жиличке. Это всего лишь вопрос времени.

— А пудреница не пригодилась?

— Нет, к сожалению. На rue de Rivoli [169] такие сотнями продаются за бесценок. Вам, кстати, следовало немедленно передать ее в полицию, или, вернее, это должна была сделать мисс Айлзбарроу.

Мисс Марпл покачала головой.

— Но ведь в то время и вопрос так не стоял — что совершено преступление, — заметила она. — А если молодая особа, упражняясь на свежем воздухе с клюшкой для гольфа, находит в высокой траве старую пудреницу, не представляющую особой ценности, разве ей обязательно сразу бежать в полицию со своей находкой? — Мисс Марпл сделала паузу и твердо прибавила: — Я считала, что гораздо разумнее найти сначала труп.

Инспектору Краддоку занятно было услышать эти последние слова.

— Вы, кажется, положительно не питали сомнений, что он будет найден?

— Я была в этом уверена. Люси Айлзбарроу — в высшей степени расторопная и сообразительная особа.

— Да уж, что и говорить! Сокрушительная расторопность, прямо жуть берет! Нет мужчины, который отважился бы жениться на такой девушке.

— Э, не скажите. Но, разумеется, мужчина должен быть особого склада. — Эта тема навела мисс Марпл на размышления. — Как она там, кстати, в Резерфорд-Холле?

— Насколько я могу судить, они попали к ней в полную зависимость. Из рук едят — в буквальном, можно сказать, смысле слова. И, между прочим, ничего не знают о том, что она как-то связана с вами. Мы умолчали об этом.

— Она никак со мной не связана. То, что я поручала ей, она выполнила.

— То есть при желании могла бы в любую минуту заявить, что уходит?

— Да.

— И тем не менее продолжает там оставаться. Почему?

— Она со мной не делилась мотивами. Она достаточно умна. Подозреваю, что ей стало интересно.

— Что интересно — проблема? Или семья?

— Допускаю, — сказала мисс Марпл, — что отделить сейчас одно от другого довольно трудно.

Краддок прищурился.

— Вы имеете в виду что-то конкретное?

— Нет, нет, помилуйте, — что вы!

— А по-моему — да.

Мисс Марпл покачала головой.

Дермот Краддок вздохнул.

— Стало быть, ничего мне не остается, кроме как, выражаясь официальным языком, проводить расследование. Скучно полицейскому жить на свете!

— Вы добьетесь результатов, я уверена.

— Не подкинете ли идейку? Из области домыслов по вдохновению?

— Были у меня кой-какие соображения, — уклончиво отвечала мисс Марпл. — Взять, например, театральную труппу. Гастроли, переезды с места на место, оторваны от дома. В таких условиях гораздо меньше вероятности, что молодой актрисы хватятся.

— Да. Пожалуй, что-то в этом есть. Обратим особое внимание на эту сторону вопроса. — Он помолчал. — Чему вы улыбаетесь?

— Просто подумала, — сказал мисс Марпл, — какое будет лицо у Элспет Магликадди, когда ей скажут, что мы нашли труп!

II

— Так! — произнесла миссис Магликадди. — Ну и ну!

Других слов она не находила. Молча смотрела то на речистого симпатичного молодого человека, который пришел к ней в дом, предъявив официальный документ, то на принесенную им фотографию.

— Да, точно, — заговорила она, вновь обретя дар речи. — Она самая. Бедняжка. Ну что же, должна сказать, я рада, что вы нашли ее тело. Ведь мне не верили — ни единому моему слову! Ни полицейские, ни служащие железной дороги — никто. Очень обидно, когда тебе не верят. Ладно, по крайней мере не упрекнут хотя бы, что я не сделала всего, что в моих силах.

Симпатичный молодой человек отозвался на это сочувственными и одобрительными звуками.

— Так где, говорите, нашли тело?

— В амбаре. В имении Резерфорд-Холл на окраине Бракемптона.

— Не слышала о таком. Как же оно туда попало, интересно знать?

Молодой человек ничего не ответил.

— Нашла-то, вероятно, Джейн Марпл? Кто-кто, а Джейн найдет, будьте уверены.

— Труп, — сказал молодой человек, сверяясь с записями в своем блокноте, — был обнаружен некой мисс Люси Айлзбарроу.

— Тоже первый раз слышу, — сказала миссис Магликадди. — И все же, думается, без участия Джейн Марпл тут не обошлось.

— Во всяком случае, миссис Магликадди, вы подтверждаете, что на фотографии именно та женщина, которую вы видели в поезде?

— Когда ее душил мужчина. Да, подтверждаю.

— А вы могли бы описать этого мужчину?

— Он был высокого роста, — сказала миссис Магликадди.

— Да?

— И темноволосый.

— А еще?

— Это все, что я могу сказать. Он стоял спиной ко мне. Лица я не видела.

— Вы бы узнали его при встрече?

— Конечно, нет! Он же спиной стоял. Лица не было видно.

— И не представляете себе, какого он возраста?

Миссис Магликадди подумала.

— Нет — так, чтобы говорить с определенностью… Словом, не знаю. Почти уверена, что не очень молод. Плечи — осанка зрелого человека, если я понятно выражаюсь. — Молодой человек кивнул. — Что-нибудь тридцать с хвостиком, точнее сказать не берусь. Я на него не очень-то и смотрела, понимаете. Все на нее — на эти руки у нее на шее и на это ее лицо посиневшее… Знаете, оно мне до сих пор изредка снится.

— Воображаю, что вам пришлось в связи с этим пережить, — сказал сочувственно молодой человек. Он захлопнул блокнот. — Когда же вы возвращаетесь в Англию?

— Недели через три, не раньше. В этом ведь нет необходимости, правда?

— Нет, никакой, — поспешил он уверить ее. — В настоящее время от вас ничего не требуется. Другое дело, если дойдет до ареста…

На том и закончилась их беседа.

С очередной почтой пришло письмо от мисс Марпл. Остроконечные, неразборчивые буквы, там и сям подчеркнуто жирной чертой. Миссис Магликадди, с ее многолетним опытом, не составило труда прочесть его. Мисс Марпл подробнейшим образом описывала приятельнице все случившееся, и та с удовлетворением пожирала глазами каждое слово.

Они с Джейн все-таки им показали!

I

— Просто-напросто отказываюсь вас понимать, — проговорил Седрик Кракенторп.

Он устроился на полуразрушенной стенке давно пустующего свинарника и посмотрел в упор на Люси Айлзбарроу.

— Что вы отказываетесь понимать?

— Что вы здесь делаете.

— Зарабатываю себе на жизнь.

— Служа в прислугах? — уронил он пренебрежительно.

— Вы отстали от жизни, — сказала Люси. — Помощница по хозяйству, вот я кто, домовод-профессионал или та, кого сам бог послал, и главным образом — последнее.

— Не может вам быть по душе все, чем вы вынуждены заниматься, — и стряпать, и стелить постели, елозить по комнатам с пылесосом и окунать руки по локоть в сальные обмылки.

Люси рассмеялась.

— Отдельные частности — да, пожалуй, но стряпня удовлетворяет мою потребность в творчестве, а нечто во мне прямо-таки упивается наведением чистоты и порядка.

— Ну, а мне в жизни всегда сопутствуют грязь и беспорядок, — объявил Седрик. — И мне так нравится, — прибавил он с вызовом.

— Да уж, оно и видно.

— У меня на Ивисе обзаведение в халупе нехитрое, без выкрутасов. Три тарелки, две чашки с блюдцами, кровать, стол, пара стульев. Повсюду пыль, следы краски, обломки камня — я занимаюсь не только живописью, но и ваянием — и никому не разрешается ничего пальцем тронуть. Женщину я туда близко не подпущу.

— Ни в каком качестве?

— На что это вы намекаете?

— Как-то естественно предположить, что у мужчины со столь артистическими наклонностями должна быть и интимная жизнь.

— Моя интимная жизнь, как вы изволили выразиться, мое личное дело, — отвечал с достоинством Седрик. — А женщину близко не подпущу в присущем ей качестве — прибираться, командовать и вмешиваться во что не просят.

— Вот бы руки приложить к вашей халупе! — сказала Люси. — Вдохновляющая была бы задача.

— Не выйдет, руки-то коротки!

— Да, наверно.

Из стенки свинарника посыпались кирпичи. Седрик повернул голову, вглядываясь в его заросшие крапивой недра.

— Славная наша Мадж! — сказал он. — Как живая стоит перед глазами. Что за милый характер был у свиньи, а какая плодовитая мамаша! Семнадцать, помнится, принесла в последний опорос. Придешь сюда, бывало, под вечер в ясную погоду спинку ей почесать прутиком. Первое было для нее удовольствие.

— Но почему здесь допустили, чтобы все пришло в такой упадок? Ведь не одна же война тому виной?

— А вас, видно, и тут подмывает руки приложить? Все-то вам неймется! Теперь понятно, отчего именно вам выпало обнаружить труп. Греко-римский саркофаг и тот не могли оставить в покое! — Он сделал паузу. — Да нет, конечно, виновата не только война. Это все мой отец. Что вы, кстати, думаете о нем?

— Мне особенно думать было некогда.

— Не нужно уходить от ответа. Скупой, как сам черт, и к тому же, сдается мне, слегка тронулся умишком. Нас всех — разве что не считая Эммы, — ясное дело, ненавидит. Из-за дедова завещания.

На лице Люси изобразилась озадаченность.

— Добытчик у нас в семье был дед. Нажил деньги на хрустящих хлебцах, галетах, крекерах-крендельках. И прочем, что подают к вечернему чаю. А после, будучи человеком дальновидным, очень вовремя переключился на сырные палочки и тартинки, чем обеспечил нам густой навар со званых коктейлей. Ну, а потом настало время, когда отец дал понять, что душа его требует пищи более возвышенной, чем хрустящие хлебцы. Отправился путешествовать по Италии, Балканам, Греции, стал баловаться искусством. Дед обозлился. Он рассудил, что мой отец и для бизнеса не пригоден, и в искусстве не силен, — был, кстати, прав в обоих случаях, — а потому все денежки доверил попечителям своих внуков. Отец же получал пожизненно доходы с капитала, но к самому капиталу притронуться не мог. Тогда, хотите знать, что он сделал? Он перестал тратить деньги. Приехал сюда и начал копить. Не удивлюсь, если он на сегодняшний день скопил не меньше того, что осталось от деда. А нам, между тем, — ни Гарольду, ни мне с Альфредом, ни Эмме — не перепало ни гроша из дедовых денег. Я — нищий художник. Гарольд занялся бизнесом, он в Сити нынче большой человек — унаследовал умение делать деньгу, хотя и у него в последнее время возникли, по слухам, затруднения. Альфред… Альфреда мы обычно в кругу семьи величаем Фальшь-Альф.

— За что?

— Все-то ей надо знать!.. Отвечу. Альф — паршивая овца у нас в семействе. В тюрьме пока не побывал, но на самом ее пороге оказывался не однажды. Во время войны служил в Министерстве продовольствия, но как-то очень уж внезапно и при неясных обстоятельствах покинул службу. Были потом и темная история с фруктовыми консервами, и неприятности с поставкой яиц. Не то чтобы крупные скандалы — так, сомнительные делишки на стороне.

— Но, наверное, не слишком разумно посвящать в подобные детали чужих людей?

— Почему? Вы что, полицейская ищейка?

— Все может быть.

— Не думаю. Вы тут батрачили еще до того, как к нам стала проявлять интерес полиция. Не сказал бы…

Он осекся, заметив, что в калитку вошла с огорода его сестра Эмма.

— Ты что, Эм? У тебя такой встревоженный вид…

— Меня и вправду тревожит кое-что, Седрик. Нам нужно поговорить.

— А мне пора обратно в дом, — тактично сказала Люси.

— Не уходите, — сказал Седрик. — Вы из-за этого убийства теперь практически член семьи.

— Дела зовут, — сказала Люси. — Я и вышла-то лишь нарвать петрушки.

Она поспешно ретировалась в огород. Седрик проводил ее глазами.

— Хороша, — сказал он. — Кто она такая на самом деле?

— О, она — человек известный, — сказала Эмма. — Поставила этот род занятий на профессиональную основу. Но давай не будем о Люси Айлзбарроу, Седрик. Я в ужасной тревоге. Судя по всему, в полиции считают, что убитая женщина — иностранка, вероятно француженка. Скажи, ты не допускаешь мысли, что это может быть… Мартина?

II

Первые секунды Седрик только хлопал глазами в недоумении.

— Мартина? Какая еще… А, ты хочешь сказать, Мартина?

— Да. Ты не допускаешь?..

— Почему вдруг это должна быть Мартина?

— Ну, понимаешь, с этой телеграммой от нее как-то все странно, если вдуматься. По времени примерно совпадает. Что, если она все-таки приехала сюда и…

— Чепуха. Зачем было Мартине приезжать, забираться в Долгий амбар? С какой целью? Просто дичь несусветная, я считаю.

— Может, следовало бы сказать инспектору Бейкону или этому, другому, — ты не думаешь?

— О чем сказать?

— Ну, как… О Мартине. О ее письме.

— Слушай, только не надо усложнять и притягивать за уши то, что тут вовсе ни при чем. Мне, например, это письмо от Мартины вообще с самого начала внушало сомнения.

— Мне — нет.

— Ты, сестричка, у нас всегда отличалась способностью верить с утра натощак разным небылицам. Мой тебе совет — сиди и не рыпайся. Это дело полиции, пусть она и устанавливает, кто ее драгоценный труп. Ручаюсь, и Гарольд сказал бы то же самое.

— Уж Гарольд-то — непременно. Да и Альфред. И все-таки мне тревожно, Седрик, не на шутку тревожно. Прямо не знаю, что и делать.

— Ничего, — отозвался с живостью Седрик. — Держи язык за зубами, Эмма. Никогда не стоит волноваться заранее, таков мой девиз.

Эмма Кракенторп вздохнула и побрела с тяжелым сердцем обратно к дому.

Она ступила на подъездную аллею; в это время из дома вышел доктор Куимпер и открыл дверцу своего обшарпанного «Остина». Увидев Эмму, помедлил и, оставив машину, шагнул ей навстречу.

— А знаете, Эмма, — заговорил он, — отец ваш в прекрасной форме. Убийства идут ему на пользу. Придают жизни новый интерес. Надо будет порекомендовать это средство и другим моим пациентам.

Эмма машинально улыбнулась. Доктор Куимпер всегда мгновенно замечал реакцию собеседника.

— Что с вами, что-нибудь не так? — спросил он.

Эмма подняла на него глаза. Она привыкла полагаться на доброту и отзывчивость доктора. Он стал ей другом и опорой не только в том, что касалось медицины. Его рассчитанно грубоватые манеры не могли обмануть ее — она знала, сколько сердечности кроется за ними.

— Да, я беспокоюсь, это правда.

— Расскажете, может быть? Но если не хотите — не надо.

— Нет, я как раз хотела бы. Кое-что вам уже известно. Беда в том, что я не знаю, как мне быть.

— Обыкновенно, должен сказать, вас отличает редкая здравость суждений. Так в чем же дело?

— Вы помните — хотя, пожалуй, вряд ли, — что я рассказывала вам однажды про брата — того, которого убили на войне?

— Что он не то женился, не то хотел жениться на какой-то француженке? Это?

— Да. И почти сразу после того, как пришло это письмо, он был убит. Никаких известий об этой девушке — ни о ней, ни от нее — у нас не было. Единственное, в сущности, что мы знали, это как ее зовут. Все ждали, что она либо напишет нам, либо приедет, но так и не дождались. Ни слуху, ни духу — до того дня в самый канун Рождества, почти месяц тому назад.

— Я помню. Вы получили письмо, верно?

— Да. В нем говорилось, что она сейчас в Англии и хотела бы приехать повидаться с нами. Мы уже обо всем условились, как вдруг, в последний момент, приходит телеграмма, что непредвиденные обстоятельства заставляют ее вернуться во Францию.

— И?

— В полиции полагают, что та женщина — убитая — француженка.

— Правда? Я бы сказал, она по типу скорее походит на англичанку, а впрочем, судить трудно. Так вы, стало быть, тревожитесь, как бы не оказалось, что убитая — девушка вашего брата?

— Да.

— Крайне маловероятно, на мой взгляд, — сказал доктор Куимпер. — Но все равно мне понятны ваши чувства.

— Я в нерешительности — не следует ли рассказать о… словом, обо всем этом полиции? Седрик, да и другие тоже, говорят, что это совершенно излишне. А вы как думаете?

— Хм. — Доктор Куимпер пожевал губами. Помолчал немного в раздумье. Потом сказал, как бы нехотя: — Оно, конечно, куда проще ничего не говорить. В этом смысле можно понять ваших братьев. И тем не менее…

— Да?

Доктор Куимпер посмотрел на нее. Глаза его лучились теплом.

— Я бы взял и сказал. Иначе вы так и будете изводиться. Я вас знаю.

Эмма покраснела.

— По глупости, вероятно.

— Поступайте, как сами считаете нужным, дружок, и плевать вам на остальных! Вашему здравому смыслу я доверяю в сто раз больше.

I

— Эй! Эй вы, молодка! Подите-ка сюда.

Люси удивленно оглянулась. Стоя в дверях одной из комнат, ее яростно манил к себе старик Кракенторп.

— Вы это мне, мистер Кракенторп?

— Поменьше разговаривайте. Идите сюда.

Люси повиновалась властному мановению пальца. Мистер Кракенторп схватил ее за руку, втащил в комнату и захлопнул дверь.

— Я хочу вам что-то показать, — сказал он.

Люси осмотрелась кругом. Они находились в небольшой комнате, предназначенной, очевидно, служить кабинетом, но столь же очевидно давным-давно уже никому им не служащей. Пыльные кипы бумаг на письменном столе, гирлянды паутины, свисающие с потолка по углам. Затхлый, застоялый воздух.

— Вы хотите, чтобы я здесь убралась?

Мистер Кракенторп яростно затряс головой.

— Ни в коем случае! Я держу эту комнату на замке. Эмма и рада бы здесь повозиться, но я не даю. Это моя комната. Видали, какие камни? Редкие геологические образцы.

Люси увидела коллекцию образцов горной породы, штук десять-пятнадцать, одни куски — отшлифованы, другие — нет.

— Красивые, — сказала она, польстив им. — Очень интересно.

— Верно сказано. Они действительно представляют интерес. Вы умная девушка. Я вам еще и не то покажу.

— Спасибо большое, но у меня там правда стоит работа. Когда в доме шесть человек…

— И каждый объедает меня дочиста! Лишь тем и занимаются, когда приезжают. Едят и едят. И хоть бы кто предложил заплатить за съеденное! Кровососы! Одного только ждут — чтобы я умер. Но я на тот свет не тороплюсь — не намерен порадовать их своей смертью. Я гораздо крепче, чем им кажется, включая Эмму.

— Да, я уверена.

— И не так уж я стар. Это она делает из меня старика, обращается так, будто мне сто лет. Вот вы же меня не принимаете за старика?

— Конечно нет, — сказала Люси.

— И молодец. Вот поглядите.

Он показал на большой выцветший графический лист, висящий на стене. То было, как разглядела Люси, генеалогическое древо, с иными из имен выведенными так мелко, что без увеличительного стекла не разобрать. Зато горделиво выделялись крупными заглавными буквами имена самых далеких предков, с короной над каждым именем.

— От королей ведем род, — объяснил мистер Кракенторп. — По материнской линии то есть, не по отцовской. Отец был из простых. Из низов выбрался старик. Недолюбливал меня. Знал, что я выше его на голову. Я пошел в материнскую породу. С рожденья имел наклонность к искусству, классической скульптуре — отец ничего в этом не смыслил, старый дурень. Матери не помню — умерла, когда мне было два года. Последняя в своем роду. Имущество у них пошло с молотка, и она вышла за моего отца. Нет, обратите внимание, — и Эдуард Исповедник, и Этельред Неразумный — все они здесь. А ведь это еще до вторжения норманнов. До норманнов — это кое-что да значит, нет?

— Безусловно.

— А теперь покажу вам другое. — Он подвел ее к громоздкому мебельному сооружению темного дуба, стоящему на другом конце комнаты. Люси стало немного не по себе от ощущения, с какой силой сжимают ее локоть его пальцы. Сегодня в мистере Кракенторпе определенно не наблюдалось даже следов старческой немощи. — Вот, видели? Привезен из Лашингтона — родового гнезда моей матери. Елизаветинский. Четыре мужика не сдвинут с места. Знаете, что я в нем держу? Показать?

— Покажите, пожалуйста, — отвечала из вежливости Люси.

— Ага, любопытство разбирает? Все женщины таковы. — Он достал из кармана ключ и отомкнул нижнее отделение шкафа. Достал оттуда неожиданно новехонький денежный сундук. Отомкнул и его. — А ну, взгляните-ка. Сказать, что там лежит? — Он вынул маленький цилиндрический предмет, завернутый в бумагу, и потянул за один конец обертки. На ладонь ему посыпались золотые монеты. — Вот, полюбуйтесь, милая. Любуйтесь, потрогайте, подержите в руках. Знаете, что это такое? Держу пари, не знаете! Слишком молоды. Соверены — вот это что. Полновесные золотые соверены. То, чем мы пользовались, покамест не пошла мода на все эти дурацкие бумажки. Цена им будет повыше, чем засаленным бумажонкам. Я издавна их собираю. И они не одни здесь в сундуке. Здесь у меня хранится много кой-чего. Ждет своего часа. Эмма не знает об этом. Никто не знает. Это наш с вами секрет, барышня, понятно? А для чего я говорю все это вам и показываю?

— Для чего же?

— Чтобы не думали, будто я — хворый, дряхлый старикашка, отжил свое. Старый пес еще хоть куда! Жена давно умерла. Вечно во всем мне перечила, покойница. Не по ней, видите ли, детей назвал, — отличные саксонские имена! К родословной — ни малейшего интереса. Я, впрочем, пропускал мимо ушей все, что она скажет — бесхарактерное существо, не умела постоять на своем. Не то что вы — вы кобылка с норовом, любо-дорого посмотреть! Хочу дать вам один совет. Не разменивайтесь на молодых людей. У молодых ветер в голове! Вам нужно позаботиться о своем будущем. Вот погодите… — Его пальцы больнее сжали ей локоть. Он пригнулся к самому ее уху. — Пока довольно того, что сказано. Всему свое время. Эти балбесы думают, что я скоро умру. А вот и нет! Я еще, может статься, их всех переживу. Тогда-то и посмотрим. Тогда и видно будет. У Гарольда нет детей. Седрик с Альфредом — холостяки. Эмма… Ну, Эмме уже не выйти замуж. Не совсем равнодушна к Куимперу, но Куимперу и в голову не придет на ней жениться. Есть, правда, Александр. М-да, Александр. Но к Александру, понимаете ли, у меня слабость. Неудобство, признаться. Питаю слабость к мальчишке. — Он помолчал, нахмурясь, и снова оживился: — Так как же, молодка, а? Как вам это?

— Мисс Айлзбарроу… — Из-за закрытой двери кабинета слабо донесся голос Эммы.

Люси с облегчением ухватилась за удобный предлог:

— Меня зовет мисс Кракенторп. Надо идти. Большое спасибо, что вы мне показали все это.

— Не забывайте — это наш секрет…

— Конечно.

Люси торопливо направилась в холл, так и не зная толком, сделали ей или нет условное предложение руки и сердца.

II

Дермот Краддок сидел за письменным столом своего кабинета в Новом Скотленд-Ярде. Сидел, удобно привалясь к ручке кресла и опираясь на стол рукой, в которой держал телефонную трубку. Говорил он в трубку по-французски, довольно сносно владея этим языком.

— Это пока мысль, и только, как вы понимаете.

— Но разумеется, и очень даже мысль, — отвечал голос на другом конце провода, а именно — в префектуре полиции города Парижа. — И у меня уже вовсю идет расследование в соответствующих кругах. Согласно донесению моего агента наметились два-три многообещающих направления. При отсутствии семьи или возлюбленного, эти женщины выбывают из обращения с большой легкостью и никого это не волнует. Мало ли, поехала на гастроли, завела себе кого-то нового — кому какое дело? Жаль, вы прислали фотографию, по которой ее так трудно узнать. Удушение, оно не красит человека. Но что поделаешь. Пойду знакомиться с последними сообщениями моих агентов по этому делу. Вдруг да окажется что-нибудь. Au revoir, mon cher.

Краддок едва успел вернуть ему ту же прощальную любезность, как на стол перед ним легла бумажка. На ней значилось:

«Мисс Эмма Кракенторп. К инспектору Краддоку. По резерфорд-холлскому делу».

Он положил трубку и оглянулся на констебля:

— Проводите ко мне мисс Кракенторп.

В ожидании ее откинулся на спинку кресла, размышляя.

Значит, он не ошибся — что-то Эмма Кракенторп знает. Не так уж много, может быть, но знает. И решилась рассказать.

Она вошла; он поднялся ей навстречу, поздоровался, усадил ее, предложил сигарету, от которой она отказалась. Наступило короткое молчание. Подыскивает нужные слова, решил инспектор. Он подался вперед.

— Вы пришли сообщить мне что-то, мисс Кракенторп? Может быть, я вам помогу? Вас кое-что тревожит, угадал? Мелочь, возможно, вы не уверены, имеет ли она какое-либо отношение к этому делу, но и не можете исключить того, что между ними есть связь. И явились рассказать мне, да? Очевидно, это касается личности убитой. Вы полагаете, вам известно, кто она?

— Нет-нет, не совсем так. Мне, откровенно говоря, в это почти не верится. Но все же…

— Но все же вероятность существует, и это не дает вам покоя. Самое лучшее, если вы все мне расскажете, — возможно, тогда у вас станет легче на душе.

Эмма заговорила не сразу.

— Вы видели трех моих братьев, — сказала она. — У меня был еще один, Эдмунд, его убили на войне. Незадолго до того он написал мне из Франции.

Она открыла сумочку и вынула зачитанное, потертое на сгибах письмо.

— «Надеюсь, Эмми, — начала она читать, — тебя не сразит эта новость, но дело в том, что я женюсь — на француженке. Все произошло очень внезапно, однако я уверен, что ты полюбишь Мартину и позаботишься о ней, если со мной что-нибудь случится. Подробностей жди в следующем письме, а я к тому времени буду женатым человеком! Старику сообщи как-нибудь поделикатней, ладно? Не то, чего доброго, взовьется до небес».

Инспектор Краддок протянул руку. Эмма поколебалась и, вложив в нее письмо, торопливо продолжала:

— Через два дня после этого письма пришла телеграмма, что Эдмунд пропал без вести и предположительно убит. Потом мы получили подтверждение, что он погиб. Как раз перед Дюнкерком, в дни смятения и неразберихи. Среди армейских документов свидетельства о его женитьбе, как мне удалось выяснить, не обнаружилось, но в то время, как я уже сказала, кругом царил полный хаос. От девушки я ни разу не получала никаких известий. Пыталась, уже после войны, наводить справки, но я ничего, кроме ее имени, не знала, а та часть Франции была оккупирована немцами, и что-либо разузнать о человеке без фамилии и прочих сведений было трудно. В конце концов я пришла к мысли, что их женитьба так и не состоялась, а девушка либо вышла замуж за другого, пока шла война, либо, может быть, сама погибла.

Инспектор Краддок кивнул.

— Вообразите мое удивление, — завершила Эмма, — когда примерно месяц назад я получаю письмо, подписанное «Мартина Кракенторп».

— Оно у вас с собой?

Эмма достала письмо из сумочки и дала ему. Краддок с интересом открыл его. Косой французский почерк — почерк образованного человека.

«Дорогая мадемуазель!

Простите, если это письмо станет для Вас потрясением. Я даже не знаю, успел ли Ваш брат Эдмунд известить Вас о том, что женился. Он говорил, что собирается. Его убили буквально через несколько дней после нашей женитьбы, и тогда же нашу деревню заняли немцы. После войны я решила, что не стану ни писать Вам, ни пытаться с Вами увидеться, хотя Эдмунд и велел мне это сделать. У меня к тому времени началась другая жизнь, и это было никому не нужно. Но теперь обстоятельства изменились. Это письмо я пишу ради сына. Сына вашего брата. Я больше не имею возможности давать ему то, на что он в этой жизни имеет право. В начале следующей недели я буду в Англии. Пожалуйста, сообщите, нельзя ли мне приехать повидаться с Вами. Писать нужно по адресу: 126 Элверс-Кресент, № 10. Простите еще раз, если это письмо заставило Вас пережить потрясение.

Примите уверения в моих наилучших чувствах.

Мартина Кракенторп».

Краддок помолчал немного. Перед тем как вернуть письмо, перечел его еще раз.

— Что вы сделали, мисс Кракенторп, когда пришло это письмо?

— У нас как раз гостил тогда мой зять, Брайен Истли, и я ему сказала. Потом позвонила в Лондон брату Гарольду посоветоваться. Гарольд воспринял это довольно скептически и рекомендовал мне вести себя крайне осмотрительно. Необходимо, сказал он, самым тщательным образом проверить, кто такая эта особа. — Эмма перевела дыхание. — Что, естественно, сказал бы всякий разумный человек, и я была с ним совершенно согласна. Но в то же время считала, что если эта девушка — эта женщина — действительно та Мартина, о которой мне писал Эдмунд, ей следует оказать радушный прием. Я написала по адресу, указанному в письме, что приглашаю ее приехать в Резерфорд-Холл и познакомиться с нами. Через несколько дней приходит телеграмма из Лондона: «Очень сожалею вынуждена срочно возвращаться во Францию. Мартина». И с тех пор — ничего, ни письма, ни известий.

— А произошло это все когда?

Эмма нахмурила брови.

— Незадолго до Рождества. Знаю, потому что хотела ей предложить провести Рождество у нас. Но мой отец и слышать об этом не хотел. Поэтому я пригласила ее на уик-энд сразу после Рождества, когда семья еще будет в сборе. По-моему, эта телеграмма — о том, что она возвращается во Францию, — пришла как раз в самый канун Рождества.

— И вы полагаете, что женщина, труп которой обнаружили в саркофаге, возможно, и есть Мартина?

— Нет, конечно. Просто, когда вы сказали, что она, вероятно, француженка, я невольно засомневалась — а вдруг… — Ее голос замер.

Деловитый голос Краддока зазвучал ободряюще:

— Вы поступили очень правильно, что пришли и рассказали. Мы все проверим. Лично я сказал бы, что, вероятнее всего, женщина, которая писала вам, благополучно вернулась во Францию и сейчас находится там, живая и здоровая. С другой стороны, как вы сами столь проницательно подметили, определенное совпадение дат действительно имеет место. Вы слышали на дознании, что по свидетельству медэксперта время смерти этой женщины грубо говоря, недели три-четыре назад. Самое главное, мисс Кракенторп — не волнуйтесь и предоставьте этим заниматься нам. Ах да, — прибавил он небрежно, — с мистером Гарольдом Кракенторпом вы, стало быть, советовались. А как насчет вашего отца и других братьев?

— Отцу, понятно, пришлось сказать. Он пришел в невероятное волнение. — Она слабо усмехнулась. — Был убежден, что все это подстроено, чтобы выманить у нас деньги. Деньги у моего отца — больная тема. Он уверен, — или, может быть, делает вид, — что страшно болен и должен беречь каждый грош. Я знаю, в старости такое иногда бывает. Это неправда, разумеется, он получает доход с капитала, это очень большие деньги, а не тратит, честно говоря, даже и четверти — по крайней мере, истратил до последнего времени, покамест не взвинтили подоходный налог. И безусловно его сбережения составляют крупную сумму. — Она умолкла на миг и продолжала: — Другим двум братьям я рассказала тоже. Альфреда это как будто позабавило, хотя и он был того мнения, что это почти наверняка обман. Седрик вообще не проявил никакого интереса. Он, главным образом, интересуется самим собой. Договорились, что примем Мартину всем семейством и попросим присутствовать при том нашего адвоката, мистера Уимборна.

— А каково было мнение мистера Уимборна на этот счет?

— С ним мы ничего не обсуждали, до этого просто не дошло. Только собрались, как получили телеграмму от Мартины.

— Никаких дальнейших шагов не предпринимали?

— Предпринимала. Написала в Лондон, с пометкой на конверте: «Просьба переслать по новому адресу», но ответа не было.

— Довольно любопытная история. Хм… — Он бросил на нее острый взгляд. — Ну, а вы сами-то что думаете?

— Сама — не знаю, что и думать.

— Какая была у вас первая реакция? Решили, что в письме сказана правда или склонились к тому же мнению, что у отца и братьев? А ваш зять, кстати, он что подумал?

— О, Брайен считал, что в письме все правда.

— А вы?

— У меня не было полной уверенности.

— А ваши чувства — что бы, положим, вы испытали, если б эта особа и впрямь оказалась вдовой Эдмунда?

Выражение лица его собеседницы смягчилось.

— Я очень любила Эдмунда. Любила больше всех братьев. Письмо, мне показалось, вполне такое, какое в подобных обстоятельствах и напишет девушка вроде Мартины. События тоже развивались вполне естественно. Я поняла, что к тому времени, как кончилась война, она либо опять вышла замуж, либо жила с мужчиной, который принял их с ребенком под свое крыло. Потом, возможно, человек этот умер или оставил ее, и она сочла уместным обратиться к родным Эдмунда, как он того и желал. Так что мне письмо показалось правдивым и естественным. Гарольд, впрочем, подчеркнул, что если оно фальшивка, то написано женщиной, которая знала Мартину, располагала всеми фактами и имела полную возможность сочинить правдоподобное послание. Я не могла не признать справедливость его доводов, но все-таки…

Она не договорила…

— Вам хотелось думать, что это правда.

Она взглянула на него с благодарностью.

— Да, хотелось. Я была бы рада, если б оказалось, что после Эдмунда остался сын.

Краддок кивнул головой.

— Письмо, как вы сказали, по первому впечатлению звучит вполне убедительно. Настораживает то, что последовало — внезапный отъезд Мартины Кракенторп в Париж и тот факт, что вы с тех пор не получали от нее известий. Вы откликнулись на ее письмо в добром духе, изъявили готовность принять ее. Почему, даже если ей пришлось вернуться во Францию, она больше не писала? Это — если она действительно та, за кого себя выдает. С самозванкой, конечно, такое объяснялось бы проще. Я было подумал, что вы советовались с мистером Уимборном и он стал наводить справки об этой особе, чем мог вспугнуть ее. Но вы говорите, до этого не дошло. Тогда остается вероятность, что нечто подобное мог предпринять кто-то из ваших братьев. Возможно, у этой Мартины такое прошлое, что в него лучше не заглядывать. Она, быть может, рассчитывала, что будет иметь дело с одной только любящей сестрой Эдмунда, никак не с жесткими, искушенными бизнесменами, которых на мякине не проведешь. Надеялась получать от вас деньги на ребенка — хотя какой он ребенок, наверное, уже лет пятнадцать малому — без лишних расспросов. А выходило, что предстоит столкнуться с чем-то совсем иным. В конце концов неизбежно возникли бы, как я себе представляю, и серьезные юридические вопросы. Ведь если у Эдмунда Кракенторпа жив сын, рожденный в законном браке, то он становится одним из наследников состояния, оставленного вашим дедом?

Эмма кивнула.

— Мало того, он, по моим сведениям, унаследует со временем и Резерфорд-Холл со всеми прилегающими земельными угодьями, которые на сегодняшний день, по-видимому, следует рассматривать как чрезвычайно дорогостоящую площадь для застройки.

Видно было, что Эмма не ожидала такого поворота.

— Да, об этом я как-то не подумала.

— Во всяком случае, волноваться не стоит. Вы правильно сделали, что пришли ко мне с этим сообщением. Я займусь расследованием, хотя и склонен полагать, что между женщиной, которая писала вам — пытаясь, вполне допускаю, поживиться за ваш счет обманным путем, — и той, чей труп нашли в саркофаге, скорее всего никакой связи нет.

Эмма встала, облегченно вздохнув.

— Я так рада, что состоялся этот разговор. Вы были очень добры ко мне.

Краддок проводил ее до двери.

Потом взял трубку и позвонил сержанту сыскной полиции Уэзероллу.

— Боб, для тебя есть работа. Езжай на Элверс-Кресент, дом 126, квартира 10. Захвати с собой фотографии женщины из Резерфорд-Холла. Посмотри, что удастся выяснить о некой особе, называющей себя миссис Кракенторп, миссис Мартиной Кракенторп, которая либо там проживала числа с пятнадцатого декабря и до конца месяца, либо наведывалась туда за письмами.

— Слушаюсь, сэр.

После этого Краддок занялся ворохом бумаг, что накопились у него на столе и требовали внимания. После обеда сходил поговорить с театральным агентом, своим давним знакомым. Расспросы оказались бесплодны.

К концу дня, вернувшись в служебный кабинет, он нашел у себя на столе телеграмму из Парижа:

«СВЕДЕНИЯ, ПОЛУЧЕННЫЕ ОТ ВАС, МОГУТ КАСАТЬСЯ АННЫ СТРАВИНСКОЙ ИЗ ТРУППЫ «МАРИЦКИ-БАЛЕТ». ЖЕЛАТЕЛЬНО ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ. ДЕССИН, ПРЕФЕКТУРА»

Краддок издал глубокий вздох облегчения, морщины на лбу его разгладились.

«Ну наконец, — думал он. — И не нужно впустую рыскать по следу Мартины Кракенторп».

Он решил, что сегодня же вечерним паромом отправится в Париж.

I

— Так мило, что вы пригласили меня к чаю, — проворковала, обращаясь к Эмме Кракенторп, мисс Марпл.

Выглядела мисс Марпл нынче особенно хрупкой и благостной — типичный божий одуванчик. Она обвела лучистым взглядом собравшихся: Гарольда Кракенторпа в темном, отлично сшитом костюме, Альфреда, который с обворожительной улыбкой протягивал ей сандвич, Седрика, который стоял у камина в потрепанном твидовом пиджаке, хмуро поглядывая на остальных членов семейства.

— Нам очень приятно, что вы сумели к нам выбраться, — отозвалась вежливо Эмма.

Ничто сейчас не напоминало о сцене, которая разыгралась в тот день после ланча, когда у Эммы вдруг вырвалось:

— Боже ты мой, совсем забыла! Я ведь сказала мисс Айлзбарроу, что она может привести сегодня к чаю свою старушку тетку!

— Отмени, — резко сказал Гарольд. — Нам еще многое необходимо обсудить. Посторонние нам здесь ни к чему.

— Может попить чаю на кухне, например, вдвоем с этой девицей, — сказал Альфред.

— Нет, я так не могу, — твердо сказала Эмма. — Это недопустимая грубость.

— Да пусть приходит, — сказал Седрик. — Будет случай вытянуть из нее чуть больше об этой пресловутой Люси. Не мешало бы получше узнать эту особу, должен сказать. Что-то я ей не очень доверяю. Уж больно ловка.

— С ней все чисто, прекрасные связи, — сказал Гарольд. — Я не поленился выяснить. Всегда полезно знать, с кем имеешь дело. А то шныряет здесь по всем углам, находит труп…

— Знать бы только еще, кто эта чертова покойница… — сказал Альфред.

Гарольд подхватил со злостью:

— Скажу тебе прямо, Эмма, нужно быть не в своем уме, чтобы заявиться в полицию и подать им мысль, что убитая, возможно, французская пассия Эдмунда. Специально, чтобы там свято уверовали, что это приезжала она и не иначе кто-нибудь из нас убрал ее.

— Будет тебе, Гарольд. Не стоит преувеличивать.

— А Гарольд абсолютно прав, — сказал Альфред. — Что на тебя нашло, ума не приложу. У меня такое чувство, будто, куда ни пойду, за мной тащатся по пятам субъекты в штатском.

— Говорил я ей, не ходи, — подал снова голос Седрик. — Так нет, надо было Куимперу поддержать эту идею.

— Его это вообще не касается, — с той же злостью сказал Гарольд. — Думал бы лучше о пилюлях, порошках и проблемах здравоохранения.

— Ох, хватит вам браниться, — устало сказала Эмма. — Ей-богу, хорошо, что к чаю придет эта мисс… как ее. Нам всем только на пользу побеседовать с новым человеком, а не перепевать без конца на разные лады одно и то же. Пойду-ка я немного приведу себя в порядок.

Она вышла из комнаты.

— М-да, эта Люси Айлзбарроу… — начал Гарольд и замолчал. — Прав Седрик, — продолжал он, — странно, зачем ей было соваться в амбар, поднимать крышку саркофага — это же гераклова работа! Пожалуй, следует что-то предпринять насчет нее. Вот и за ланчем держалась достаточно недружелюбно.

— Предоставь ее мне, — сказал Альфред. — Я живо выведаю, затевает ли она какой-нибудь подвох.

— Нет, с какой стати ей было все-таки открывать саркофаг?

— А вдруг она и не Люси Айлзбарроу вовсе, — высказал предположение Седрик.

— Но цель какая-то должна быть… — Гарольд окончательно потемнел. — Вот проклятье!

Братья озабоченно переглянулись.

— А тут еще эта старая чума приползет к чаю. Как раз когда самое бы время все обдумать.

— Вечером поговорим, — сказал Альфред. — А пока повыпытываем у тетушки насчет Люси.

Соответственно, мисс Марпл была стараниями Люси доставлена надлежащим образом, усажена у огня и теперь принимала сандвич от Альфреда с улыбкой одобрения, какое у нее неизменно вызывали интересные мужчины.

— Благодарю вас. Нельзя ли узнать?.. А, с яйцом и сардинкой — да, с большим удовольствием. Боюсь, что у меня к вечернему чаю не в меру разыгрывается аппетит. С возрастом, как вы понимаете… Так что вечером, естественно, лишь что-нибудь очень легкое — приходится соблюдать осторожность. Мне как-никак в будущем году стукнет девяносто. Не шутка.

— Восемьдесят семь, — сказала Люси.

— Нет, душа моя, девяносто. Не нужно думать, что вы, молодежь, — в голос мисс Марпл закралась ядовитая нотка, — все лучше знаете. — Она вновь обратилась к хозяйке дома: — Как тут у вас красиво! Столько прелестных вещей! Смотрю на эти бронзы и вспоминаю те, что мой отец приобрел в свое время на Парижской выставке. Ах, и ваш дедушка тоже — неужели? Классический стиль, правда? Очень элегантно. Как замечательно, что все ваши братья при вас! Жизнь так часто разбрасывает семьи по всему свету, тех в Индию, впрочем, это, по-видимому, уже в прошлом, этих в — Африку. Западный берег славится прескверным климатом…

— Двое из моих братьев живут в Лондоне.

— Ну смотрите, как удачно!

— А мой брат Седрик — художник и живет на Ивисе, одном из Балеарских островов.

— Художников всегда влечет на острова, вы не находите? — ворковала мисс Марпл. — У Шопена это Майорка, если не ошибаюсь… Нет, он был музыкант. Я имела в виду Гогена. Невеселая история — жизнь, можно сказать, загублена даром. Я лично не поклонница таких сюжетов, как туземные женщины, и пусть очень многие от него в восторге, меня всегда отталкивает этот его горчичный цвет. От его картин портится настроение.

Она с осуждением покосилась на Седрика.

— Расскажите нам лучше, мисс Марпл, какой была в детстве Люси, — сказал тот.

Мисс Марпл просияла.

— Удивительно умным была ребенком! А я говорю, была, моя милая. И будь добра, не перебивай. Выдающиеся способности к арифметике. Раз, помню, мясник насчитал с меня лишнее за говяжье седло…

И мисс Марпл пустилась на всех парах в воспоминания о детстве Люси, перейдя от них к случаям из собственной деревенской жизни.

Поток воспоминаний прервало появление Брайена с мальчиками, основательно вымокшими и чумазыми в результате азартной охоты за уликами. Подали чай, одновременно подоспел и доктор Куимпер, был представлен старенькой гостье и, слегка подняв брови, огляделся.

— Отец, надеюсь, не куксится, Эмма?

— Нет, ничего — то есть немного утомился к вечеру.

— Как видно, ограждает себя от посетителей, — сказала с плутоватой усмешкой мисс Марпл. — Никогда не забуду, как поступал и мой милый папа. «Ожидается нашествие старушенций? — скажет, бывало, моей матери. — Вели подать мне чай в кабинет». Такой был безобразник!

— Вы только не подумайте… — начала было Эмма, но Седрик перебил ее:

— «Чай в кабинет» — это у нас как закон, когда приезжают любимые сыновья. Психологически вполне объяснимо, а, доктор?

Доктор Куимпер, уплетая сандвичи и сдобу с откровенным удовольствием человека, которому обычно не хватает времени нормально поесть, отозвался:

— Психология — штука хорошая, но когда ею занимаются психологи. Беда в том, что у нас нынче каждый второй психолог-любитель. Я еще рта не раскрою, а больной мне уже сообщает со знанием дела, каким страдает комплексом или неврозом. Спасибо, Эмма, можно еще чашечку. Не успел днем перекусить.

— Жизнь врача, мое твердое мнение, — это пример благородства и самоотверженности, — сказала мисс Марпл.

— Видно, мало вы сталкивались с врачами, — сказал доктор Куимпер. — Как их прозвали в народе пиявками, так и сегодня иных впору называть! Спасибо хоть платить нам теперь стали, государство позаботилось. Не нужно посылать счета, заранее зная, что не дождешься гонорара. Другое дело, что пациент норовит урвать «от правительства» по полной программе, и если, боже упаси, малышка Дженни кашлянет пару раз во сне, а мальчик Томми съест зеленое яблоко, — значит, бедняга врач, изволь тащиться к ним среди ночи. Ну, да что там! Булочки — объеденье, Эмма. Знаменито печете!

— Это не я. Мисс Айлзбарроу.

— Ну, и ваши удаются ничуть не хуже, — галантно заключил Куимпер.

— Зайдете взглянете на отца?

Она встала; доктор пошел за нею. Мисс Марпл посмотрела им вслед.

— Сразу видно, что мисс Кракенторп — преданная дочь, — сказала она.

— Для меня, признаться, загадка, как она выносит старика, — заявил прямолинейный Седрик.

— Живет в этом доме с большим удобством, — быстро сказал Гарольд, — а отец к ней очень привязан.

— С Эм все в порядке, — сказал Седрик. — Ей на роду написано быть старой девой.

В глазах мисс Марпл зажегся смешливый огонек.

— Да? Вы полагаете?

— Брат не имел в виду ничего обидного, употребив термин «старая дева», — поспешил сказать Гарольд.

— А я и не обиделась. Просто усомнилась в справедливости его слов. Лично я не сказала бы, что мисс Кракенторп суждено остаться старой девой. Скорее отнесла бы ее к типу женщин, которые, хоть и поздно, но как раз выходят замуж, и удачно выходят.

— Живя здесь — едва ли, — сказал Седрик. — Она и не встречается ни с кем, за кого можно выйти замуж.

Смешливый огонек в глазах мисс Марпл разгорелся ярче.

— На то всегда есть священники и врачи.

Она обвела мужчин мягким и лукавым взглядом.

Было ясно, что она высказала свое предположение о том, что никогда не приходило им в голову и не особенно им улыбалось теперь.

Мисс Марпл поднялась, роняя попутно то вязаные пушистые шарфики, то сумочку.

Трое братьев прилежно подобрали их с пола.

— Так любезно с вашей стороны, — щебетала мисс Марпл. — Да, вон там еще голубенькое кашне. Так я говорю, как мило, что вы меня пригласили. Я, знаете, все рисовала себе мысленно обстановку в вашем доме, чтобы легче было представить, как здесь трудится моя Люси.

— Мечта, а не обстановочка, — сказал Седрик, — плюс убийство для полного комплекта.

— Седрик! — сердито одернул его Гарольд.

Мисс Марпл с улыбкой посмотрела на Седрика.

— Хотите знать, кого вы мне напоминаете? Молодого Томаса Ида, сына директора нашего банка. Постоянно норовил ошарашить людей. В банковских кругах такого не терпят, так что он перебрался в Вест-Индию. Вернулся, когда умер его отец — и получил в наследство большие деньги. Приятно, правда? Всегда лучше умел тратить, чем наживать.

II

Люси отвезла мисс Марпл домой. На обратном пути, у самого поворота на заднюю аллею, из темноты выступила фигура и остановилась в свете фар. Подняла руку — и Люси узнала Альфреда Кракенторпа.

— Так-то лучше, — заметил он, сев в машину. — Бр-р, что за холодина! Вообразил, что будет славно пройтись бодрой походкой. Оказалось, нет. Ну что, благополучно доставили тетушку восвояси?

— Да. Она получила удовольствие.

— Это было заметно. Смешно, как старушки обожают общество, пусть даже скучное, — неважно. А уж Резерфорд-Холл по части скуки бьет рекорды. Два дня здесь — для меня предел. И как это вы, Люси, выдерживаете, не понимаю? Ничего, что я вас называю просто Люси?

— Нет, ради бога. А мне не скучно. Конечно, я здесь человек временный.

— Я понаблюдал за вами. Вы — толковая девушка, Люси. Слишком толковая, чтобы расходовать себя на стряпню и уборку.

— Спасибо, но мне больше нравится стряпать и убирать, чем сидеть за столом в конторе.

— Это да. Но в жизни есть и другие варианты. Когда вы сами себе хозяйка.

— Как раз мой случай.

— Не совсем. А вот когда работаешь на себя, меришься умом с…

— С кем же?

— С властями предержащими! С нагромождением всех этих мелочных правил, норм, ограничений, которые нас вяжут сегодня по рукам и ногам. Самое интересное, что всегда есть способ обойти их, была бы голова на плечах. А у вас она есть. Ну-ка признайтесь, разве эта мысль не кажется вам заманчивой?

— Возможно.

Люси умело завела машину на конюший двор.

— Воздерживаетесь от опрометчивого шага?

— Для начала хотелось бы иметь больше информации.

— Откровенно говоря, радость моя, вы очень бы мне пригодились. Ваша манера держаться внушает доверие — это неоценимое достоинство.

— Хотите вовлечь меня в темные махинации?

— Ну, это сильно сказано! Изредка невинный шажок в сторону от закона, и только. — Его ладонь скользнула вверх по ее руке. — Вы — чертовски привлекательная женщина, Люси. Рад был бы взять вас в компаньоны.

— Лестно слышать.

— Иными словами — не подойдет? Подумайте. Вообразите себе, как это здорово, как приятно обводить вокруг пальца степенных индюков. Одна загвоздка — нужен капитал.

— Боюсь, я им не обладаю.

— Что вы, я не к тому! У меня самого есть известные виды в не столь отдаленном будущем. Не вечно жить моему уважаемому папаше, гнусному скупердяю. Откинет копыта — и мне достанутся настоящие деньги. Ну так как, Люси?

— А условия?

— Брак, если вам угодно. Женщинам, большей частью, угодно, даже самым передовым и независимым. И потом, замужнюю женщину по закону не заставишь давать показания против мужа.

— Уже не столь лестно слышать.

— Да ладно вам, Люси. Не видите, что вскружили человеку голову?

Удивительно, что и Люси не осталась бесчувственна к его чарам. Альфреду нельзя было отказать в своеобразном обаянии, возможно, той же природы, что и элементарный животный магнетизм. Она со смехом увернулась от его полуобъятия.

— Сейчас не время заниматься флиртом. Пора подумать об обеде.

— Очень верно, Люси, и никто его не приготовит лучше вас. Так что сегодня на обед?

— Потерпите, увидите! Мальчикам нетерпение простительно, но когда и вы туда же!..

Они вошли в дом, и Люси поспешила на кухню. В разгар готовки ее неожиданно оторвал от плиты Гарольд Кракенторп:

— Мисс Айлзбарроу, нельзя ли с вами поговорить кое о чем?

— А можно потом, мистер Кракенторп? Я и так едва успеваю.

— Конечно. Разумеется. После обеда?

— Да, это удобнее.

Обед в урочный час был подан и оценен по достоинству. Люси, кончив мыть посуду, вышла в холл, где ее уже поджидал Гарольд Кракенторп.

— Да, мистер Кракенторп?

— Может быть, зайдем сюда? — Он открыл дверь гостиной, вошел первым и закрыл за Люси дверь.

— Я рано утром уезжаю, — объявил он, — и хочу вам сказать, что уезжаю под большим впечатлением от встречи со столь богато одаренной натурой, как вы.

— Благодарю вас, — сказала слегка удивленная Люси.

— Мне представляется, что здесь ваши таланты пропадают даром — определенно.

— Правда? Мне — нет.

«Этот, по крайней мере, не станет звать меня замуж, — думала Люси. — Жена у него уже есть».

— Предлагаю вам вот что. Когда минует этот злополучный кризис, который вы с таким участием переживаете вместе с нами, приезжайте ко мне в Лондон. Позвоните и назначьте время, а я дам соответствующие указания своему секретарю. Не скрою, человек ваших редких способностей всегда будет представлять интерес для нашей фирмы. Детально обсудим, в какой области найдется наилучшее применение вашим талантам. Я вам могу предложить, мисс Айлзбарроу, место с очень высоким жалованием и блестящими видами на будущее. Думаю, вы будет приятно поражены.

Его улыбка излучала великодушие.

— Спасибо, мистер Кракенторп, — скромно потупясь, сказала Люси. — Я подумаю.

— Надолго не откладывайте. Молодой женщине, если она стремится проложить себе дорогу в жизни, нельзя упускать такие возможности.

Он снова сверкнул зубами.

— Спокойной ночи, мисс Айлзбарроу, приятных сновидений.

«Ну и ну, — сказала себе Люси. — М-да. Очень занятно».

На лестнице по дороге к себе в спальню она столкнулась с Седриком.

— Минутку, Люси, что я вам хочу сказать…

— Хотите на мне жениться и увезти на Ивису ухаживать там за вами?

Седрик уставился на нее ошеломленно и не без тревоги.

— У меня ничего подобного и в мыслях не было.

— Виновата. Ошиблась.

— Просто хотел спросить — есть у вас в доме расписание?

— И все? Вон лежит в холле на столе.

— Знаете что, — сказал Седрик, — я бы вам не советовал расхаживать, воображая, будто все мечтают на вас жениться. Вы — очень ничего себе девушка, но все же не настолько. Такое, знаете ли, имеет свое название. Если сразу не положить конец, после не остановишься. Я, откровенно говоря, вас нипочем не выбрал бы в жены. Кого угодно, только не вас.

— Вот как? — сказала Люси. — Понятно, можете не развивать эту тему. А как я вам на роль мачехи?

— Что такое? — Седрик, опешив, широко открыл глаза.

— Вы меня слышали, — сказала Люси и, войдя к себе в комнату, закрыла дверь.

I

Дермот Краддок общался с Арманом Дессином из парижской префектуры по-дружески. Им и прежде случалось встречаться раза два, и они пришлись друг другу по нраву. Краддок свободно говорил по-французски, так что беседы у них большей частью велись на этом языке.

— Это пока лишь вероятность, — предупредил его Дессин. — Здесь у меня на фотографии их кордебалет. Вот она, четвертая слева. Говорит это вам что-нибудь, м-м?

Инспектор Краддок вынужден был признаться, что нет. Не так-то легко узнать по карточке задушенную молодую женщину, а на этой конкретной карточке лица молодых женщин были скрыты под толстым слоем грима, а волосы — под диковинным головным убором из птичьих перьев.

— Вероятность остается, — сказал он. — Определеннее выразиться не рискну. Кто она? Что вам о ней известно?

— Меньше, чем ничего, можно сказать, — бодро отозвался его собеседник. — Вы понимаете, это не фигура. Да и «Марицки-балет» не назовешь явлением. Выступают по пригородным театрикам, ездят на гастроли. Ни громких имен, ни звезд, ни знаменитых балерин. Впрочем, я отведу вас к мадам Жолье, которая его возглавляет.

Мадам Жолье оказалась деловитой живой француженкой с зорким взглядом, усиками и солидными отложениями жира.

— Не люблю иметь дела с полицией! — Она оглядела их неприязненно, не скрывая своего недовольства их приходом. — Всегда при первой возможности старается чинить мне затруднения.

— Нет-нет, мадам, вы не должны так говорить, — возразил Дессин, меланхолического вида мужчина, худой и длинный. — Когда, скажите, я вам чинил затруднения?

— А из-за этой дурочки, которая хватила карболовой кислоты? — не задумываясь, отвечала мадам Жолье. — Лишь потому, что влюбилась в chef d'orchestre [170], которому не нравятся женщины, у него другие склонности. Сколько вы шуму из-за этого подняли! Это нанесло вред моему прекрасному балету.

— Совсем напротив, принесло огромный кассовый успех, — сказал Дессин. — И когда это было — три года прошло с тех пор. Нехорошо помнить зло. Так вот, насчет этой девушки, Анны Стравинской.

— Да, и что же?

— Она что, русская? — спросил инспектор Краддок.

— Ничуть. Это вы из-за фамилии? Но они все берут себе такие фамилии, эти девицы. Ничем особенным не выделялась, танцует средне, внешность так себе. Elle u#tait assez bien, c'est tout [171]. Для кордебалета годится, в солистки — нет.

— Француженка?

— Вероятно. Паспорт у нее был французский. Хотя как-то раз она обмолвилась, что ее муж — англичанин.

— Так и сказала, что англичанин? И жив? Или умер?

Мадам Жолье пожала плечами.

— То ли умер, то ли бросил ее. Почем мне знать? Эти девушки — вечно у них истории с мужчинами.

— Когда вы ее видели в последний раз?

— Я везу труппу на шесть недель в Лондон. Даем спектакли в Торки, в Борнмуте, в Истборне, где-то еще, не помню, и в Хаммерсмите. Потом возвращаемся во Францию, но Анна, она с нами не едет. Она только посылает записку, что уходит из труппы и будет жить у родственников мужа, какой-то вздор в этом духе. Я не поверила, что это правда. Скорее, думаю, встретила мужчину, вы меня понимаете.

Инспектор Краддок утвердительно кивнул головой. Он догадывался, что в подобных случаях мадам Жолье ничего другого и не подумает.

— Невелика потеря для меня. Меня это не трогает. Придут танцевать другие, точно такие же, а может быть, и лучше, — я пожимаю плечами и больше не думаю об этом. С какой стати? Все они одинаковы, эти девушки, все помешаны на мужчинах.

— В какой это было день?

— Когда вернулись во Францию? Это было… да, в воскресенье перед Рождеством. А Анна, она ушла за два дня до того. Или три? Точно уже не помню. Но в Хаммерсмите танцевать в конце недели нам пришлось без нее и, значит, перестраиваться на ходу. Некрасиво с ее стороны, но эти девушки — когда речь заходит о мужчине, все они одинаковы. Я лишь объявила своим: «Нет уж, эту я назад не приму!»

— Досадно получилось для вас.

— Ба, я, — меня это не трогает! Не сомневаюсь, подцепила себе мужчину и захотела провести с ним рождественские каникулы. Это не мое дело. Я найду себе других девушек — таких, которые обеими руками ухватятся за шанс попасть в «Марицки-балет» и будут танцевать не хуже Анны, возможно — лучше.

Мадам Жолье на миг умолкла, после чего с внезапным проблеском интереса осведомилась:

— Почему вы ее разыскиваете? Ей что, оставили наследство?

— Наоборот, — вежливо отвечал инспектор Краддок. — У нас есть причины полагать, что ее, может быть, убили.

К мадам Жолье тотчас вернулось равнодушие.

— Ca se peut! Такое случается. Ну, что ж! Она была доброй католичкой. Ходила к мессе по воскресеньям и также, без сомнения, исповедываться.

— Когда-нибудь в разговоре с вами, мадам, она упоминала о сыне?

— О сыне? То есть, вы хотите сказать, был ли у нее ребенок? Вот это, думается мне, очень вряд ли. У этих девушек — но постоянно! — есть нужный адресок на крайний случай. О чем мсье Дессину известно не хуже меня.

— Ребенок мог родиться до того, как она пошла на сцену, — сказал Краддок. — Например, во время войны.

— Ah'dans la guerre. Это всегда возможно. Но если и так, я ничего о нем не знаю.

— А кто из девушек самая близкая ее подруга?

— Могу назвать вам двух-трех, но особенно близко она ни с кем не сходилась.

Добиться еще чего-либо полезного от мадам Жолье им не удалось.

Увидев пудреницу, она сказала, что у Анны была такая, но и у многих других девушек тоже. Возможно, Анна и покупала себе в Лондоне меховое пальто, но у нее об этом нет сведений.

— Я занята — репетиции, осветители, в моем бизнесе трудности на каждом шагу. Мне некогда обращать внимание на то, в чем ходят мои артисты.

После мадам Жолье они беседовали с девушками, которых она им назвала. Две знали Анну довольно хорошо, но сообщить могли немногое — Анна была не из тех, кто любит о себе рассказывать, а если что и рассказывала, то, по словам одной из девиц, в основном неправду.

— Она любила сочинять басни — то, как была возлюбленной великого князя или крупного английского финансиста, то, как во время войны участвовала в Сопротивлении, а один раз даже, что якобы была кинозвездой в Голливуде.

Вторая добавила:

— На самом деле она, по-моему, вела очень серое существование, типичное для буржуазной среды. И пошла в балет, вообразив, что это романтическое занятие, но хорошей танцовщицей не стала. Понимаете, когда говоришь: «Мой папа торговал в Амьене тканями», это звучит не слишком романтично! Вот она и придумывала сказки.

— И даже в Лондоне, — подхватила первая, — намекала, что будто бы ее берет с собой в кругосветное плаванье один богач, которому она напоминает дочку, погибшую в автомобильной катастрофе. Quelle blague! [172]

— А мне говорила, — сказала вторая девушка, — что едет к какому-то лорду в Шотландию. Будет охотиться вместе с ним на красного зверя.

Ценного из всего этого можно было извлечь немного. Из сказанного явствовало одно: Анна Стравинская была горазда на выдумки. Ни на какого зверя она ни с каким шотландским лордом, конечно, не охотилась, как и едва ли загорала сейчас на палубе корабля, совершающего кругосветное плаванье. Но разве менее неправдоподобно звучало то, что ее тело обнаружили в саркофаге в поместье Резерфорд-Холл? На вопрос, не она ли на фотографии, как девушки, так и мадам Жолье отвечали неуверенно и неохотно. Да, что-то общее с Анной есть, на этом они сходились единодушно. Но право же! Такое распухшее, оплывшее лицо — это может быть кто угодно!

Единственный факт был установлен твердо: девятнадцатого декабря Анна Стравинская решила, что не вернется во Францию, а двадцатого женщина, похожая на нее, ехала в Бракемптон и в поезде ее задушили.

Если женщина в саркофаге — не Анна Стравинская, то где находится Анна?

На что у мадам Жолье готов был ясный и предсказуемый ответ:

— С мужчиной!

Ответ, который, как удрученно отметил про себя Краддок, вполне мог оказаться правильным.

Иной вариант, подлежащий рассмотрению, основывался на том, что Анна вскользь обмолвилась, будто ее муж — англичанин.

Был ли этим мужем Эдмунд Кракенторп?

Сомнительно, если учесть, каков словесный портрет Анны, полученный от тех, кто ее знал. Гораздо более вероятным представлялось, что Анна была какое-то время достаточно близко знакома с Мартиной и располагала необходимыми подробностями ее истории. Возможно, это Анна и написала письмо Эмме Кракенторп, и в таком случае малейшая угроза, что о ней начнут наводить справки, вполне могла нагнать на нее страху. Настолько, что она сочла даже разумным порвать свои отношения с «Марицки-балетом». Тогда опять-таки вставал вопрос — где же она?

И опять-таки наиболее правильным казался ответ мадам Жолье.

С мужчиной.

II

До того как покинуть Париж, Краддок обсудил вопрос, касающийся женщины по имени Мартина, с Дессином. Дессин склонен был согласиться с английским коллегой, что вопрос этот скорее всего никак не связан с делом убитой, найденной в саркофаге. Тем не менее он тоже считал, что его следует изучить поглубже.

Он заверил Краддока, что Su#ret непременно выяснит, сохранились ли документальные свидетельства о браке между лейтенантом 4-го Саутширского полка Эдмундом Кракенторпом и француженкой, о которой известно, что ее звали Мартина. Время — как раз перед падением Дюнкерка.

Вместе с тем он предупредил, что надежды получить точный ответ немного. Во-первых, район, о котором идет речь, почти сразу же захватили немцы, а во-вторых, впоследствии, за время оккупации, эта часть Франции жестоко пострадала от военных действий. Многие здания, а с ними и документы были уничтожены.

— Но можете быть уверены, дорогой коллега, — мы сделаем все, что в наших силах.

На том они с Краддоком и расстались.

III

По возвращении Краддока ждал с отчетом сержант Уэзеролл.

— Адрес только для писем, сэр, — доложил он с мрачным торжеством. — Вот что такое дом 126 по Элверс-Кресент. Вполне приличное место, все законно.

— А с опознанием как?

— Никак. Никто по фотографии не вспомнил, приходила ли такая женщина за почтой — да и не мог бы, по-моему. Как-никак прошел месяц или около того, а народу туда наведывается тьма. Вообще-то говоря, там держат пансион для студентов.

— Она могла остановиться там под чужим именем.

— Если и так, по фотографии ее не узнали. Мы разослали фото по всем гостиницам, — прибавил он, — но ни в одном Мартина Кракенторп в книге не значится. По получении вашей телефонограммы из Парижа провели такую же проверку в отношении Анны Стравинской. Эта, вместе с другими членами труппы, действительно останавливалась в дешевой гостинице в районе Брук-Грин — там театральная братия и селится по преимуществу. Выписалась вечером девятнадцатого, в четверг, после представления. На этом — все.

Краддок покивал головой. Наметил общее направление дальнейших поисков, не возлагая на них, впрочем, особых надежд.

Немного поразмыслив, он позвонил в адвокатскую контору «Уимборн, Хендерсон и Карстэрс» и попросился на прием к мистеру Уимборну.

В назначенный час его впустили в на редкость душное помещение, где за большим старомодным письменным столом, заваленном стопками пыльных бумаг, сидел мистер Уимборн. По стенам красовались сейфы, помеченные ярлыками: «Сэр Джон, имущ. акты», «Пок. леди Деррин», «Джордж Роуботем, эскв.» — то ли память о минувших днях, то ли юридические документы дня сегодняшнего, сказать трудно.

Мистер Уимборн встретил посетителя с вежливой сдержанностью, свойственной обыкновенно домашним юристам при столкновениях с представителями полиции.

— Чем могу быть полезен, инспектор?

— Я насчет этого письма. — Краддок положил перед ним на стол письмо Мартины.

Мистер Уимборн брезгливо тронул его пальцем, но в руки не взял. Едва заметная краска выступила на его щеках, губы сжались.

— А, да, — сказал он. — Совершенно верно! Я получил вчера утром письмо от мисс Эммы Кракенторп, в котором она сообщает о своем посещении Скотленд-Ярда и связанных с этим… э-э… обстоятельствах. Скажу лишь, что отказываюсь — положительно отказываюсь — понимать, почему ко мне не обратились сразу же по получении письма. Просто невероятно! Меня следовало поставить в известность.

Инспектор Краддок постарался сгладить остроту момента общими фразами, надеясь привести мистера Уимборна в более миролюбивое расположение духа.

— Мне вообще неизвестно, чтобы когда-либо возникал вопрос о том, что Эдмунд женится, — проговорил уязвленным тоном мистер Уимборн.

Краддок мягко заметил, что в военное время, надо полагать… И красноречиво умолк.

— В военное время! — ядовито огрызнулся мистер Уимборн. — Да, действительно, в начале войны мы находились на Линкольнзинн-Филдз, и в соседний дом при бомбежке было прямое попадание, так что значительная часть документов у нас погибла. Не первостепенной важности документов, разумеется, — те мы из соображений безопасности вывезли за город. Но беспорядок был произведен изрядный. Дела Кракенторпов, конечно, в то время держал в своих руках мой отец. Он умер шесть лет тому назад. Допускаю, что его известили об этой, с позволения сказать, женитьбе Эдмунда, но, сколько можно судить, похоже, что этот брак, пусть даже и задуманный, так и не состоялся, а потому мой отец наверняка и не придал большого значения этому эпизоду. На мой взгляд, должен сказать, эта история звучит в высшей степени подозрительно. Чтобы после стольких лет вдруг заявить о себе как о законной жене с законнорожденным сыном… Нет, чрезвычайно подозрительно. Какие у нее доказательства, хотелось бы знать?

— Вот именно, — сказал Краддок. — А на что она и ее сын могли бы рассчитывать?

— В основе, по-видимому, был расчет на то, что Кракенторпы согласятся взять на себя содержание ее и ее сына.

— Нет, я хотел сказать, что полагалось бы ей с сыном по закону, если б она доказала обоснованность своих претензий?

— А, понимаю. — Мистер Уимборн взял очки, которые в порыве раздражения сорвал с носа и положил на стол, вновь надел их и устремил на инспектора Краддока пристальный и цепкий взгляд. — Ну, в настоящий момент — ничего. Но если б она сумела доказать, что ее мальчик — сын Эдмунда Кракенторпа от законного брака, тогда ему после смерти Лютера Кракенторпа полагалась бы по закону доля состояния, вверенного Джосаей Кракенторпом попечителям. Мало того, ему, как сыну старшего сына, отошел бы по завещанию и Резерфорд-Холл.

— А нужен кому-нибудь в наследство такой домина?

— В качестве жилья? Какое там — понятно, нет. А вот имение, любезный инспектор, стоит нешуточных денег. Весьма нешуточных. Земля, пригодная для промышленного и жилого строительства. Земля, которая оказалась ныне в самом сердце Бракемптона. Да, это, повторяю, — весьма нешуточное наследство.

— Вы, помнится, говорили, что, если Лютер Кракенторп умирает, оно достается Седрику?

— Он наследует недвижимость, да, как старший из живых на то время сыновей.

— Седрика Кракенторпа, как мне дали понять, деньги не интересуют?

Мистер Уимборн смерил Краддока холодным взглядом.

— Вот как? Что до меня, я склонен относиться к подобного рода заявлениям с толикой скептицизма. Готов поверить, что существуют люди не от мира сего, которые равнодушны к деньгам. Я лично ни одного такого не встречал.

Заметно было, что от этой сентенции у мистера Уимборна отчасти улучшилось настроение.

Инспектор Краддок поторопился воспользоваться этим просветом в тучах.

— Гарольд и Альфред Кракенторпы, — начал он осторожно, — кажется, очень расстроены из-за этого письма?

— Еще бы, — сказал мистер Уимборн. — Еще бы им не расстроиться.

— В случае, если в нем правда, размеры их наследства сокращаются?

— Безусловно. За сыном Эдмунда Кракенторпа, — если, оговорюсь в который раз, у него в самом деле есть сын, — будет право на пятую часть наследуемых денег.

— Не столь уж, в сущности, серьезная потеря, казалось бы?

Мистер Уимборн стрельнул в него колючим глазком.

— Как мотив для убийства, если я вас правильно понял, — совершенно несерьезная.

— При всем том, полагаю, и у того, и у другого сейчас большие денежные затруднения, — уронил негромко Краддок.

И бесстрастно встретил новый колючий взгляд мистера Уимборна.

— Ага! Так, стало быть, полиция уже поинтересовалась? Да, Альфред почти постоянно на мели. Может на короткое время оказаться при деньгах, но моментально их теряет. Гарольд, как вы и сами вижу уже обнаружили, находится в данное время в достаточно шатком положении.

— А ведь со стороны посмотреть — так воплощение финансового успеха.

— Видимость. Чистая видимость! Эти фирмы в Сити в половине случаев даже не знают, платежеспособны они или нет. Не слишком искушенному глазу балансовый отчет нетрудно представить в наилучшем виде. Но ежели активы, внесенные туда, на самом деле никакие не активы — ежели вся конструкция держится на честном слове и с минуты на минуту грозит обвалом, — тогда на каком вы свете?

— На том, предположительно, где ныне Гарольд Кракенторп, — в крайности, когда позарез нужны деньги.

— Которые он вряд ли бы раздобыл, задушив вдову покойного брата, — сказал мистер Уимборн. — А Лютера Кракенторпа никто не убивал, хотя это было бы единственное убийство, от которого семья что-то выиграла. И потому, инспектор, как-то не очень ясно, куда ведут вас ваши идеи.

Хуже всего, подумал Краддок, что у него самого на этот счет тоже нет особой ясности.

I

Инспектор Краддок, договорясь с Гарольдом Кракенторпом о встрече в его конторе, явился туда с сержантом Уэзероллом точно в назначенное время. Контора находилась на четвертом этаже большого комплекса деловых зданий в Сити. Внутри все свидетельствовало о преуспевании и высочайшем уровне современного делового вкуса.

Ладная молодая женщина осведомилась, как о них доложить, сказала что-то тактичным полушепотом в телефонную трубку, после чего поднялась и проводила их в личный кабинет Гарольда Кракенторпа.

Гарольд сидел за большим письменным столом, обтянутым по столешнице кожей, безукоризненно одетый и самоуверенный, как всегда. Если он и был теперь в затруднительных обстоятельствах, — как, исходя из негласно добытых сведений, имел основания заключить инспектор, — внешне это не проявлялось ни в чем.

Он встретил их приветливо, с откровенным интересом.

— А, здравствуйте, инспектор Краддок. Надеюсь, ваш приход означает, что у вас есть для нас наконец нечто новое.

— Не совсем, мистер Кракенторп. Боюсь, что просто должен задать вам еще несколько вопросов.

— Еще? Уверен, на все, что только можно придумать, мы уже ответили.

— Я понимаю ваши чувства, мистер Кракенторп, но это просто обычная необходимая формальность.

— Ну ладно, так что на сей раз? — нетерпеливо спросил Гарольд.

— Пожалуйста, вы не могли бы перечислить мне в точности все, что делали днем и вечером двадцатого декабря прошлого года, часов так с трех пополудни и до полуночи?

Гарольд Кракенторп побагровел от гнева.

— Невероятно, что вы мне задаете подобные вопросы! Что это значит, объясните?

Краддок ласково улыбнулся.

— Всего лишь то, что я хотел бы знать, где вы были в пятницу двадцатого декабря начиная с трех часов дня и до полуночи.

— Почему?

— Так будет легче сузить рамки расследования.

— Сузить рамки? Значит, вы все же располагаете дополнительной информацией?

— Надеюсь, сэр, мы постоянно продвигаемся вперед.

— Отнюдь не уверен, что мне следует отвечать на ваш вопрос. То есть, пока здесь нет моего адвоката, я хочу сказать.

— Это, конечно, целиком на ваше усмотрение, — сказал Краддок. — Вы не обязаны мне отвечать вообще и имеете полное право отвечать только в присутствии своего адвоката.

— Это что — давайте-ка внесем ясность — это следует понимать, как… э-э… официальное предупреждение?

— Нет, что вы, сэр. — Весь вид инспектора Краддока свидетельствовал, что он задет таким предположением. — Как можно. Помимо вас, я обращаюсь с теми же самыми вопросами к ряду других людей. Здесь нет ничего направленного на вас лично. Речь идет о необходимом процессе исключения, и только.

— Что ж, этому я, естественно, готов всячески содействовать. Итак, посмотрим. С ходу ответить нелегко, но на то здесь у нас заведен строгий порядок. Я полагаю, нас выручит мисс Эллис.

Он сказал короткую фразу по одному из телефонов, стоящих у него на столе, и почти тотчас же в кабинет вошла с блокнотом в руках стройная молодая особа в элегантном черном костюме.

— Мой секретарь мисс Эллис, инспектор Краддок. Мисс Эллис, инспектор хочет знать, что я делал днем и вечером — какого бишь числа?

— В пятницу, двадцатого декабря.

— В пятницу, двадцатого декабря. У вас, как я понимаю, это должно быть записано.

— Конечно. — Мисс Эллис вышла, вернулась с фирменным еженедельником и полистала его страницы.

— Утром двадцатого декабря вы были здесь, в офисе. Совещание с мистером Голди по поводу объединения с Кромарти, затем у вас был ланч в «Баркли» с лордом Фортвиллем…

— Ах, верно, — это та самая пятница.

— В офис вы вернулись около трех, продиктовали мне шесть писем. Потом поехали к Сотби, где в тот день должны были выставить на аукцион редкие рукописи, представляющие для вас интерес. Больше в контору не возвращались, но у меня здесь помечено, — напомнить, что вечером у вас обед в Клубе Поставщиков.

Она вопросительно подняла глаза.

— Благодарю, мисс Эллис.

Мисс Эллис бесшумно выскользнула за дверь.

— Теперь у меня все прояснилось в памяти, — сказал Гарольд. — Днем я действительно поехал к Сотби, но то, что меня там интересовало, ушло по непомерно высокой цене. Выпил чаю в кафе на Джермин-стрит — называется, если не ошибаюсь, «Расселз». На полчаса заглянул в кино, где крутят хронику, и оттуда — домой. Я живу на Кардиган-Гарденз, дом 43. Поставщики собирались на обед в семь тридцать в клубном банкетном зале, а после я вернулся домой и лег спать. Это, надеюсь, исчерпывающий ответ на ваш вопрос?

— Во всяком случае, очень четкий, мистер Кракенторп. Так в какое время вы заезжали домой переодеться?

— С точностью до минуты не скажу. В шесть с чем-то, скорей всего.

— А после обеда?

— По-моему, когда я попал домой, было полдвенадцатого.

— Кто вас впустил, слуга? Или, возможно, леди Алис?

— Моя жена, леди Алис, сейчас на юге Франции, куда уехала в начале декабря. Я открыл дверь своим ключом.

— И таким образом, некому подтвердить, что вы вернулись домой в указанное вами время?

Гарольд бросил на него холодный взгляд.

— Наверное, прислуга слышала, как я вошел. У меня служат муж с женой. Но послушайте, инспектор…

— Прошу вас, мистер Кракенторп. Я знаю, что вас эти вопросы раздражают, но я уже почти закончил. У вас есть машина?

— Да, есть. «Хамбер-хок».

— Сами водите?

— Сам. Я мало ею пользуюсь, кроме как по уик-эндам. В Лондоне передвигаться на машине стало невозможно.

— Ну, а когда ездите к отцу и сестре в Бракемптон, то пользуетесь все-таки?

— Не обязательно. Только когда еду на более или менее длительный срок. А так, когда всего с одной ночевкой, — как, скажем, было на днях, когда я приезжал на дознание, — предпочитаю ехать на поезде. Сообщение отличное, и доезжаешь гораздо быстрее, чем на машине. К поезду сестра высылает за мной такси.

— И где вы держите свою машину?

— Арендую гараж в бывших конюшнях за Кардиган-Гарденз. Будут еще вопросы?

— Думаю, пока это все, — с улыбкой сказал инспектор, вставая со стула. — Сожалею, что пришлось вас побеспокоить.

На улице сержант Уэзеролл, которому все и вся служили перманентным объектом зловещих подозрений, многозначительно уронил:

— Не понравились ему вопросики, ох не понравились. Ощетинился весь.

— Естественно, если ты никого не убивал, а другие считают, что убил, — тебе досадно, — заметил мягко инспектор. — Вдвойне досадно, когда ты сверхреспектабельный персонаж вроде этого Гарольда Кракенторпа. Это еще ни о чем не говорит. А вот что правда важно установить — это видел ли кто-нибудь в тот день Гарольда Кракенторпа на аукционе, и то же самое относится к кафе на Джермин-стрит. Он мог свободно сесть на поезд в 4.54, столкнуть с поезда женщину, пересесть на обратный и поспеть в Лондон к обеду. А ночью мог с таким же успехом съездить к тому месту на машине, спрятать тело в саркофаг и приехать назад. Ты там поспрашивай, в этих бывших конюшнях.

— Слушаюсь, сэр. Думаете, так оно и было?

— Как знать, — отвечал инспектор Краддок. — Темноволосый мужчина высокого роста — к нему подходит. Возможность ехать на том поезде у него была, связь с Резерфорд-Холлом тоже налицо. Он — вероятный подозреваемый в этом деле. А теперь перейдем к брату Альфреду.

II

Альфред Кракенторп занимал квартиру в Уэст-Хампстеде, в большом доме недавней и не слишком качественной постройки, с большим двором, на котором жильцы, не особенно считаясь с удобством других соседей, ставили свои машины.

Квартира была современного типа, со встроенными элементами и явно сдавалась жильцам вместе со всей обстановкой. Обстановку же составляли встроенный в стену откидной стол клееной фанеры, диван-кровать да набор немыслимых пропорций стульев с бору по сосенке.

Альфред Кракенторп принял их с подкупающим дружелюбием, но при этом, что не укрылось от инспектора, нервничал.

— Я заинтригован, — сказал он. — Могу я предложить вам выпить, инспектор Краддок?

Он приглашающим жестом приподнял одну за другой несколько разных бутылок.

— Нет, спасибо, мистер Кракенторп.

— Ax, вот уже как далеко зашло? — Он хохотнул, довольный собственной остротой, и спросил, чему обязан все же их посещением.

Инспектор Краддок повторил свое короткое вступительное слово.

— А, что я делал днем и вечером двадцатого декабря? Откуда я знаю? Ведь это — стойте-ка… это было три с лишним недели назад!

— И тем не менее ваш брат Гарольд смог сказать, с большой точностью.

— Брат Гарольд — может быть. Но не брат Альфред. Гарольд, — прибавил он с новой ноткой в голосе — возможно, с оттенком завистливого злорадства, — у нас в семье удачливый, полезный член общества, занятой, весь в работе, но на все находит время и все у него вовремя. Если б даже — это я так, к слову, — он совершил убийство, то идеально выверенное и точно по плану.

— Имеете какие-то основания прибегать к подобному примеру?

— Отнюдь, просто в голову пришло в качестве коронного абсурда.

— Тогда вернемся к вашей особе.

Альфред развел руками.

— Я же говорю, нет у меня памяти на время и место. Вот назови вы, скажем. Рождество, — тогда другой разговор, тут я бы смог ответить — есть худо-бедно зацепка. Где я был в день Рождества, мне известно. Мы провели его у отца в Бракемптоне. Зачем — для меня загадка. Ворчит, что наше присутствие дорого ему обходится, а не приезжали бы — тогда бы ворчал, что глаз к нему не кажем. Откровенно говоря, ездим, чтобы порадовать сестру.

— И в этом году там были?

— Да.

— Но отец ваш, к несчастью, расхворался, верно?

Краддок умышленно уводил разговор в сторону, повинуясь профессиональному чутью, которое не раз приходило к нему на выручку.

— Прихворнул. Когда, во славу экономии, живешь, как воробушек, а потом внезапно наешься и напьешься, это не проходит даром.

— Вот как, и это все?

— Конечно. А что еще?

— У его врача, я так понял, были… ну, скажем, сомнения.

— Уж этот мне Куимпер, старый дурень! — Альфред заговорил быстро, пренебрежительно. — Зря вы слушаете его, инспектор. Второго такого паникера свет не видывал.

— Серьезно? А на меня он произвел впечатление здравомыслящего человека.

— То есть круглый болван. Отец же, в сущности, никакой не калека, с сердцем у него — ничего особенного, но Куимпера он морочит как миленького. Понятно, что когда отца в самом деле скрутило, он поднял страшнейший переполох, и Куимпер у него забегал как очумелый, замучил всех расспросами, во все вникал — да что отец съел, да что выпил… сущий балаган!

Все это сказано было с необычайной запальчивостью.

Краддок отвечал довольно продолжительным молчанием, и это возымело действие. Альфред заерзал, метнул на него быстрый взгляд и наконец спросил желчно:

— Ну, так в чем дело? Для чего вам знать, где я был в такую-то пятницу недели три или четыре назад?

— А, значит, помните, что это была пятница?

— Но вы же сами, по-моему, сказали.

— Да? Возможно, — сказал инспектор Краддок. — Во всяком случае, день, о котором я спрашиваю — пятница, двадцатое.

— Зачем вам?

— Обычная формальность в ходе расследования.

— Вздор. Вы что, еще что-нибудь выяснили насчет этой женщины? Насчет того, откуда она взялась?

— Пока мы не владеем полной информацией.

Альфред бросил на него зоркий взгляд.

— Надеюсь, вы не дали Эмме ввести себя в заблуждение этой дикой теорией, что будто бы убитая — вдова моего брата Эдмунда. Это полная чушь.

— К вам эта самая Мартина не пробовала обращаться?

— Ко мне? Еще чего! Не смешите меня!

— Думаете, ей было бы более естественно обратиться к вашему брату Гарольду?

— Гораздо! Его имя то и дело мелькает в газетах. Живет в достатке. Неудивительно, если бы у такого задумали поживиться. Другое дело, что ничего бы из этого не вышло. Гарольд по скупости не уступит отцу. Кто у нас добренький в семействе, так это Эмма, и, что тоже немаловажно, она была у Эдмунда любимой сестрой. Но при всем том Эмма вовсе не из легковерных. Она вполне отдавала себе отчет, что это дама может оказаться мошенницей. Заранее предусмотрела, чтобы на встрече присутствовала вся семья — да плюс еще холодный, жесткий адвокат.

— Весьма разумно, — сказал Краддок. — И встреча была назначена на определенное число?

— Она должна была состояться сразу после Рождества. В конце недели, начиная с двадцать седьмого… — Он осекся.

— Ага, — сказал Краддок приветливо, — я вижу, некоторые даты не лишены для вас значения.

— Я же сказал, точный день назначен не был.

— Но разговор на эту тему был — когда?

— Ей-богу, не помню.

— И что вы делали в пятницу двадцатого декабря, сказать тоже не можете.

— Сожалею — абсолютный провал в голове.

— И тетрадь с записями дел на каждый день не ведете.

— Терпеть их не могу.

— Последняя пятница перед Рождеством — не так уж сложно, казалось бы.

— Был день, когда я играл в гольф с нужным человеком. — Альфред покрутил головой. — Нет, то было неделей раньше. Не исключено, что просто слонялся без особой цели. Я не жалею на это времени. Убедился, что в барах дело провернешь успешно как нигде.

— А тамошние завсегдатаи, приятели ваши, не могли бы помочь?

— Нет, отчего же. Я у них поспрошаю. Буду стараться по мере сил.

Теперь, казалось, Альфред чувствовал себя более уверенно.

— Я не могу сказать вам, что делал в тот день, — продолжал он, — зато скажу точно, чего не делал. Не убивал никого в Долгом амбаре.

— Что это вы вдруг, мистер Кракенторп?

— Да полно вам, дорогой инспектор. Вы же расследуете это убийство, так? И когда начинаете интересоваться, мол, где вы были в такой-то день и такой-то час, из этого следует, что круг сужается. Любопытно, что навело вас именно на эту пятницу, двадцатого, и это время — от ланча до полуночи? Не медицинское же освидетельствование — сколько времени прошло! Кто-нибудь видел в тот день, как покойница украдкой пробирается в амбар? Войти, дескать, вошла, а выйти — не вышла, и так далее? Угадал?

Черные, живые глаза так и впились в инспектора, но инспектор Краддок был человек тертый, какого нахрапом не возьмешь.

— Боюсь, что вынужден предоставить вам гадать и дальше, — сказал он добродушно.

— До чего в полиции любят скрытничать!

— Не только в полиции. Думаю, мистер Кракенторп, если б вам постараться, вы вспомнили бы, чем занимались в ту пятницу. Конечно, у вас могут быть причины уклоняться…

— На эту удочку меня не поймать, инспектор. Да, разумеется, очень подозрительно, что я не помню, — весьма и весьма, но что поделаешь! Хотя — минуточку! Я же на той неделе ездил в Лидс, останавливался в гостинице неподалеку от ратуши — не припомню, как называется, но это вам установить совсем просто. Это могло быть как раз в ту пятницу.

— Проверим, — бесстрастно сказал инспектор.

Он встал.

— Обидно, что наше сотрудничество оказалось столь малопродуктивным, мистер Кракенторп.

— А мне как обидно! Вот вам, понимаете ли, Седрик с железным алиби на своей Ивисе и Гарольд, у которого весь день, без сомнения, расписан по часам, — то деловая встреча, то официальный обед, и вот он я, — без всякого алиби. Печально. И все это — такая глупость! Я уже вам сказал, я людей не убиваю. Да и зачем мне убивать какую-то неизвестную женщину? С какой целью? Даже если предположить, что убитая — вдова Эдмунда, ради чего бы кто-то из нас вздумал ее прикончить? Добро бы еще она за Гарольда вышла во время войны и неожиданно объявилась снова, тогда для добропорядочного Гарольда это могло бы представлять неудобство — двоеженство и тому подобное. Но Эдмунд? Да мы бы только порадовались, заставив папашу раскошелиться немного на ее содержание и приличную школу для ее парня. Отец и рвал бы, и метал, но как откажешься, — неудобно. Так вы не выпьете на посошок, инспектор? Уверены? Что ж, очень жаль, что не смог быть вам полезен.

III

— Послушайте, сэр, знаете что?

Инспектор Краддок оглянулся на своего взволнованного сержанта.

— Да, Уэзеролл, в чем дело?

— Я его вычислил, сэр. Этого господинчика. Думал, думал — никак, и вдруг осенило. Это же он был замешан в истории с консервами вместе с Дикки Роджерсом! Так и не уличили его ни в чем — сумел вывернуться. И в Сохо кое с кем сообща крутил дела. Скандал с часами, махинации с соверенами в Италии.

Конечно! Теперь Краддок сообразил, почему с самого начала физиономия Альфреда показалась ему смутно знакомой. Все это было мелкое жульничество, доказать ничего не удалось ни разу. Альфред предпочитал держаться на обочине аферы, с невинным и внешне убедительным доводом, объясняющим его причастность к ней. Но полиция не сомневалась, что свой доход — пусть небольшой, но постоянный — от этих делишек он имеет.

— Это отчасти проливает свет на положение вещей, — сказал Краддок.

— Считаете, его рук дело?

— Я не сказал бы, что он по типу их тех, кто совершит убийство. Но это объясняет другое — что помешало ему предъявить мне свое алиби.

— Да, в этом смысле, похоже, дела его швах.

— Как раз нет, — сказал Краддок. — Совсем неглупо вести такую линию — твердо заявить, что не помнишь, и точка. Разве мало таких, кто не упомнит, что делал и где был всего неделю назад? Особенно хорош этот метод, когда ты не жаждешь привлекать внимание к тому, как и с кем проводишь время, общаясь, например, в шоферской забегаловке с дружками Дикки Роджерса.

— Так, думаете, он чист?

— Пока еще я не готов так думать ни о ком, — сказал инспектор Краддок. — Над этим требуется работать, Уэзеролл.

Вновь сидя у себя за письменным столом, Краддок, морща лоб, набрасывал в лежащем перед ним блокноте короткие заметки.

«Убийца (писал он). — Мужчина, высокий, волосы темные.

Жертва? — Одна возможность — Мартина, подружка или вдова Эдмунда Кракенторпа. Другая возможность — Анна Стравинская. Выпала из обращения в подходящее время, подходит по возрасту, внешним приметам и так далее. Связь с Резерфорд-Холлом по имеющимся данным отсутствует.

Или:

Первая жена Гарольда? Двоеженство? Любовница? Шантаж? В отношении Альфреда: шантажист, располагающий сведениями, грозящими Альфреду тюрьмой? В случае Седрика — имел с ним связи за границей — в Париже? На Балеарах?

Или:

Жертва — Анна С., выдающая себя за Мартину.

Или:

Жертва — неизвестная женщина, убитая неизвестным мужчиной».

— И вероятнее всего, — последнее, — проговорил Краддок вслух.

Нахмурясь, он продолжал размышлять над сложившейся ситуацией. Не установив мотива, в работе над делом далеко не уйдешь. А все мотивы, какие можно было до сих пор предположить, выглядели либо недостаточными, либо надуманными.

Насколько проще обстояло бы, если б убили старика Кракенторпа! Вот где мотивов оказалось бы в избытке…

Что-то шевельнулось у него в памяти.

Он набросал в блокноте еще несколько фраз.

«Спросить д-ра К. насчет болезни на Рождество.

Седрик — алиби.

Узнать у мисс М. последние слухи и сплетни»…

I

Приехав в дом № 4 по Мадисон-роуд, инспектор Краддок застал у мисс Марпл Люси Айлзбарроу.

Он заколебался на миг, готовый изменить план задуманной кампании, но решил, что может найти в Люси ценного союзника.

Поздоровавшись, он торжественно извлек наружу свой бумажник, выложил из него на стол три купюры по фунту стерлингов, добавил к ним три шиллинга и подвинул деньги к мисс Марпл.

— Что это, инспектор?

— Плата за консультацию. Вы — консультант по убийству. Пульс, температура, реакция организмов по соседству, возможные глубинные причины упомянутого убийства. Я же — рядовой, затюканный местный врачишка.

Мисс Марпл смотрела на него, собирая лукавые лучики у глаз.

Инспектор, весело скаля зубы, отвечал ей тем же.

Люси поперхнулась от неожиданности, но тотчас рассмеялась.

— Да вы, оказывается, инспектор, нормальный человек!

— Хм, я ведь, строго говоря, сейчас не на работе.

— Я говорила вам, что мы знакомы, — сказала, обращаясь к Люси, мисс Марпл. — Его крестный отец, сэр Генри Клидеринг, — мой старинный друг.

— Хотите, мисс Айлзбарроу, послушать, что при нашем знакомстве сказал о ней мой крестный? Представил ее как сыщика, что называется, от бога, — природный талант, взращенный на благоприятной почве. Велел мне никогда не относиться с пренебрежением к… — инспектор запнулся, подыскивая более нейтральный синоним к выражению «старая перечница», — … к пожилым дамам. Которые, по его словам, чаще всего способны сказать вам не только что могло бы, а что должно было произойти, но даже что произошло-таки на самом деле. Прибавив, что на первое место среди них ставит ту… э-э… пожилую даму, которая сейчас передо мной.

— Ну что же, — сказала Люси, — по-моему, достойная характеристика.

Мисс Марпл, розовая и смущенная, как никогда напоминала одуванчик, дрожащий на ветру.

— Милый сэр Генри, — шелестела она. — Всегда так добр ко мне! Какие уж у меня особые таланты — просто, разве что, некоторое знание человеческой натуры, что неудивительно, когда живешь в деревне. Конечно, — прибавила она уже обычным голосом, — известный минус, когда не можешь сама присутствовать на месте действия. Потому что, по моему твердому убеждению, очень помогает, когда ты, глядя на одних людей, сравниваешь их с другими, которых знаешь, ведь людские типы везде одни и те же, и это очень ценный ориентир.

Люси выслушала ее слегка озадаченно, но Краддок понимающе кивал головой.

— Но вас ведь приглашали туда на чашку чая, разве нет?

— Да, совершенно верно. Было очень приятно. Немножко жаль, что не удалось повидать мистера Кракенторпа-старшего, но и на том спасибо.

— Вы полагаете, что если б увидели убийцу, то поняли бы, что это он? — спросила Люси.

— Ну, как сказать, голубушка. Человеку свойственно строить догадки, а в столь серьезном вопросе, как убийство, гадать не годится. Можно лишь наблюдать тех, кто так или иначе имеет к нему отношение, и смотреть, кого они тебе напоминают.

— Как Седрик — директора вашего банка?

— Сына, а не директора, милая. Сам мистер Ид гораздо больше походил на Гарольда — приверженец твердых устоев, хоть и, пожалуй, немного слишком любящий деньги, способный на многое ради того, чтобы избежать скандала.

— А Альфред? — спросил с улыбкой Краддок.

— Дженкинс, механик из нашего гаража, — не задумываясь, отвечала мисс Марпл. — Не то чтобы присваивал чужие инструменты, но подменить исправный домкрат поломанным или худшего качества — это сколько угодно. И — я, правда, плохо разбираюсь в таких вещах, — подчас, говорят, мудрил с аккумуляторами. Реймонд, во всяком случае, перестал иметь с ним дело и нашел себе другой гараж, на милчестерском шоссе… Что же касается Эммы, — продолжала задумчиво мисс Марпл, — она очень напоминает мне Джеральдину Уэбб — такая тихая была, невзрачная, старуха мать помыкала ею без зазрения совести. И каково же было всеобщее удивление, когда после внезапной смерти матери Джеральдина, получив в наследство кругленькую сумму денег, постриглась, завилась и отправилась в морское путешествие, а назад вернулась с мужем, очень симпатичным юристом. Теперь у них двое детей.

Сравнение было слишком очевидным. Люси не без неловкости спросила:

— Не зря вы тогда сказали расчет видов Эммы на замужество? Братья, кажется, расстроились.

Мисс Марпл кивнула.

— Да. Так похоже на мужчин — полная неспособность видеть, что происходит у них же на глазах. Да и вы сами, по-моему, тоже не заметили.

— Правда, — призналась Люси. — Даже мысли об этом не было. Казалось, они оба такие…

— Старые? — закончила за нее мисс Марпл, пряча усмешку. — Но ведь доктору Куимперу, сколько можно судить, немногим более сорока, хоть у него и седеют виски, и он явно тоскует по семейной жизни, а Эмме Кракенторп и сорока нет, в такие годы не поздно выйти замуж и создать семью. У доктора, я слыхала, жена умерла совсем молодой, от родов.

— Кажется, да. Эмма как-то упомянула об этом.

— Одиноко ему, должно быть, — сказала мисс Марпл. — Врач вечно занят, больные не дают вздохнуть, ему нужна жена — отзывчивая женщина не первой молодости.

— Слушайте, душенька, — сказала Люси. — Мы что, убийство расследуем или занимаемся сватовством?

В глазах мисс Марпл заискрились огоньки.

— Боюсь, во мне есть романтическая жилка. Не потому ли, что я старая дева? Знаете, Люси, в отношении меня вы свой договор выполнили. Вы собирались отдохнуть за границей перед тем, как приступите к очередной работе, так на короткую поездку у вас еще есть время.

— Как, бросить Резерфорд-Холл? Ни за что! Я уже стала сыщиком до мозга костей! Не хуже мальчиков. Те только и делают, что рыщут в поисках улик. Вчера прошлись по всем мусорным ящикам. Малоаппетитное занятие, причем добро бы еще имели хоть какое-нибудь представление о том, чего, собственно, ищут. Если, инспектор Краддок, они пожалуют к вам и с триумфом предъявят клочок бумаги, на котором написано: «Мартина! Если тебе жизнь дорога, держись подальше от Долгого амбара!», то знайте, что это я сжалилась и подложила в свинарник вещественное доказательство!

— Почему в свинарник, дружок? — с интересом спросила мисс Марпл. — Разве в Резерфорд-Холле держат свиней?

— Да нет, теперь больше не держат. Я иногда забредаю туда просто так.

Люси по непонятной причине покраснела. Мисс Марпл поглядывала на нее с еще большим интересом.

— Кто там у них сейчас в доме? — спросил Краддок.

— Седрик. И на уик-энд приехал Брайен, а завтра будут Гарольд с Альфредом. Сегодня утром звонили. У меня почему-то такое впечатление, что вы впустили лису в курятник, инспектор Краддок.

Краддок усмехнулся.

— Переполошил их немножко, это правда. Попросил отчитаться в своих действиях за пятницу двадцатого декабря.

— И что они?

— Гарольд смог. Альберт то ли не смог, то ли не захотел.

— С алиби, должно быть, страшно трудно, — сказала Люси. — Попробуй вспомни точное время, место, число. Да и проверить, я думаю, не легче.

— На это нужно время и терпение, но ничего, мы справляемся. — Инспектор взглянул на часы. — Я скоро зайду в Резерфорд-Холл потолковать с Седриком, только сначала хорошо бы поймать где-нибудь доктора Куимпера.

— Удачно подгадали. У него в шесть прием, и к полседьмому он обычно заканчивается. А мне пора ехать и заняться обедом.

— Еще одно, мисс Айлзбарроу. Я бы хотел услышать ваше мнение — как смотрят в семье на эту историю с Мартиной?

Люси отозвалась с готовностью:

— Все возмущены, что Эмма обращалась к вам по этому поводу и что доктор Куимпер ее в этом поддержал. Гарольд и Альфред считают, что все это обман, а письмо — фальшивка. У Эммы нет такой уверенности. Седрик тоже думает, что дело нечисто, но относится к этому менее серьезно, чем его братья. Брайен, напротив, убежден, что все это правда.

— Почему, интересно?

— Ну, Брайен вообще такой. Готов все принимать на веру. Считает, что писала действительно жена, вернее, вдова Эдмунда и что ей неожиданно пришлось вернуться во Францию, но рано или поздно она снова даст о себе знать. Тот факт, что от нее нет до сих пор ни письма, ни других известий, воспринимает как нечто естественное, поскольку сам никогда писем не пишет. Он славный, Брайен. Похож на пса, который просится, чтобы его вывели погулять.

— И что, голубчик, выводите? — спросила мисс Марпл. — К свинарнику, например?

Люси бросила на нее быстрый взгляд.

— Так много кавалеров в доме, — размышляла вслух мисс Марпл. — То приезжают, то уезжают…

В устах мисс Марпл слово «кавалер» обретало всегда истинно викторианское звучание, как отголосок эпохи, минувшей, в сущности, еще до нее. Тотчас вставал перед глазами молодецкий (и, может быть, украшенный бакенбардами) образ лихого, подчас не безгрешного, но неизменно галантного существа мужского пола.

— Вы очень привлекательная особа, — продолжала в том же духе мисс Марпл, устремив на Люси оценивающий взгляд. — И, вероятно, пользуетесь большим вниманием с их стороны, не так ли?

Люси слегка зарумянилась. Отрывочные воспоминания пронеслись у нее в голове. Седрик у полуразрушенной стены свинарника. Брайен, сидящий понуро на кухонном столе. Альфред, помогающий ей убирать со стола кофейные чашки, норовя при этом лишний раз коснуться ее руки.

— Кавалеры, — продолжала мисс Марпл тоном, каким говорят о представителях чуждой и опасной породы, кое в чем ведут себя очень похоже, даже достигнув весьма почтенного возраста…

— Душенька! — вскричала Люси. — Сто лет назад вас непременно сожгли бы на костре, как колдунью!

И она рассказала, как ей условно сделал предложение мистер Кракенторп-старший.

— Правду сказать, все они так или иначе делали мне, что называется, авансы. Гарольд — очень корректно, выгодное в материальном отношении место в Сити. Сомневаюсь, что причиной тому мои чары — верно, думают, будто я что-то знаю.

Она засмеялась.

Не засмеялся инспектор Краддок.

— Будьте осторожны, — сказал он, — вместо того чтобы делать авансы, вас могут убить.

— А что, это может оказаться проще, — согласилась Люси.

Она зябко повела плечами.

— Невольно забываешься, — сказала она. — Для ребят это такое развлечение, что и самой недолго принять все это за игру. Только это не игрушки.

— Да, — сказала мисс Марпл. — Убийство — не игра. — Она помолчала. — Мальчикам ведь скоро возвращаться в школу?

— Да, на следующей неделе. Завтра на последние дни каникул уезжают к Джеймсу Стоддарт-Уэсту.

— Рада это слышать, — без улыбки заметила мисс Марпл. — Не хотела бы, чтобы стряслось что-нибудь, пока они здесь.

— Со стариком Кракенторпом, вы имеете в виду? Думаете, есть основания ждать, что и его убьют?

— Вовсе нет! — сказала мисс Марпл. — С ним все будет в порядке. Я имела в виду мальчиков.

— Мальчиков?

— Ну то есть Александра.

— Но позвольте…

— Когда, знаете, в доме шныряют по углам, ища улики… Мальчики на такое падки, но это может быть крайне опасно.

Краддок задумчиво посмотрел на нее.

— Вы не готовы согласиться, — правда, мисс Марпл? — что в данном случае речь идет о не какой неизвестной женщине, убитой неизвестным мужчиной? Вы определенно связываете это убийство с Резерфорд-Холлом?

— На мой взгляд, связь определенно существует, да.

— Нам об убийце известно только то, что это высокий мужчина с темными волосами. Так утверждает ваша приятельница, и это единственное, что она может сказать. В Резерфорд-Холле — трое темноволосых мужчин высокого роста. Знаете, я в день дознания вышел на улицу и вижу: три брата стоят на тротуаре и ждут, когда подъедет машина. Они стояли ко мне спиной, все в толстых пальто, и поразительно, до чего одинаково выглядели. Трое высоких, темноволосых мужчин. А между тем на самом деле перед нами три совершенно разных типа. — Он вздохнул. — Короче, кругом сложности.

— Не знаю, — негромко проговорила мисс Марпл. — Я как раз спрашивала себя, не может ли все оказаться гораздо проще, чем нам представляется. С убийствами так часто дело обстоит совсем просто — очевидный, вполне корыстный мотив…

— Вы верите, что таинственная Мартина существует, мисс Марпл?

— Я охотно допускаю, что Эдмунд Кракенторп женился — или хотел жениться — на девушке по имени Мартина. Эмма Кракенторп, как я понимаю, показывала вам его письмо, а судя по тому, что я видела и что мне говорила Люси, Эмма Кракенторп придумать нечто подобное решительно не способна. Да и зачем бы ей?

— Да, если предположить, что есть Мартина, — задумчиво сказал Краддок, — то есть и кой-какой мотив. Появление Мартины с сыном означало бы, что наследство Кракенторпов сокращается, хоть все же не настолько, казалось бы, чтобы спровоцировать убийство. С деньгами у них всех очень туго.

— Как, и у Гарольда? — недоверчиво спросила Люси.

— Да, и внешне благополучный Гарольд — не тот трезвый, солидный финансист, каким выглядит. Он кругом должен и погряз в достаточно предосудительных манипуляциях. Крупная сумма денег в ближайшее время, возможно, помогла бы ему предотвратить крах.

— Но тогда… — начала было Люси и остановилась.

— Да, мисс Айлзбарроу?

— Правильно, милая моя, — сказала мисс Марпл. — Тогда, вы хотите сказать, не того человека убили.

— Ну да, от смерти Мартины ни Гарольд, ни остальные ничего не выигрывают. До тех пор, пока…

— Пока жив Лютер Кракенторп. Вот именно. У меня тоже была такая мысль. А мистер Кракенторп-старший, если верить его врачу, далеко не так плох, как может казаться со стороны.

— Такого на годы хватит, — сказала Люси. Она вдруг нахмурилась.

— Что? — спросил Краддок.

— Ему было худо на Рождество, — сказала Люси. — Он рассказывал, что доктор очень всполошился по этому поводу. «Столько поднял шуму, можно было подумать, что меня отравили». Его слова.

Она вопросительно поглядела на Краддока.

— Да-да, — сказал Краддок. — Вот об этом я и собирался расспросить доктора Куимпера.

— Ну, я поехала, — сказала Люси. — Господи, как поздно!

Мисс Марпл отложила вязанье и взяла в руки «Таймс» с наполовину решенным кроссвордом.

— Жаль, нет здесь словаря, — пробормотала она. — «Тонтина» и «Токай» — вечно я путаю эти слова. Одно, если не ошибаюсь, — название венгерского вина.

— Это «Токай», — сказала Люси, оглянувшись с порога. — Только ведь в первом слове — семь букв, а во втором — пять. Что там о них сказано?

— А, нет, это я не о кроссворде, — туманно отозвалась мисс Марпл. — Это у меня в голове.

Инспектор Краддок глянул на нее пристально, потом попрощался и вышел.

I

Краддоку пришлось подождать несколько минут, пока у Куимпера закончится вечерний прием и доктор выйдет к нему. Вид у Куимпера был усталый и подавленный.

Он предложил Краддоку выпить и, когда тот согласился, налил и себе.

— Ох уж, эти горемыки, — проговорил он, опускаясь в потертое мягкое кресло. — И страшно-то им, и глупости делают — где только разум у людей… Сегодня у меня был тяжкий случай. Приходит женщина — а надо ей было показаться мне еще год назад. Пришла бы тогда — можно было бы еще успешно прооперировать. Теперь уже поздно. Бесит это меня! Что за народ, какая-то дикая смесь трусости и героизма! Терпела адские муки, без звука их сносила, а почему? Боялась прийти и услышать, что ее страхи обоснованны. Или другая крайность, те, что приходят попусту отнимать у меня время — у него, видите ли, ужасно раздуло мизинец, болит нестерпимо, и он решил, что это как минимум рак, хотя на самом деле обыкновенные цыпки, ознобыши! Ладно, не обращайте на меня внимания. Выпустил пар, и хватит. Так что, скажите, привело вас ко мне?

— Ну, прежде всего, я, по-видимому, ваш должник, ведь это вы посоветовали мисс Кракенторп обратиться ко мне с письмом, предположительно, от вдовы ее брата.

— Ах, это! И что, не зря? Строго говоря, это не я посоветовал. Она сама захотела. А драгоценные братики, естественно, старались общими силами ее удержать.

— Из каких же соображений?

Доктор пожал плечами.

— Из опасения, видимо, что эта дама пишет правду.

— А вы как думаете, в письме действительно правда?

— Понятия не имею. Я ведь сам его и не видел. Но скорее сказал бы, кто-то, кто знал некоторые факты, сделал попытку поживиться за чужой счет. Надеясь сыграть на чувствах Эммы. Но тут автор сильно просчитался. Эмма не из простушек. Она не примет неведомую невестку с распростертыми объятиями, не задав ей для начала два-три вполне земных вопроса… Но для чего вам знать мое мнение? — прибавил он с любопытством. — Я-то ведь тут ни при чем.

— Я, честно говоря, заехал к вам по совсем другому поводу, да вот не знаю, как бы все это поделикатнее изложить.

Доктор Куимпер заинтересованно поднял брови.

— Сколько мне известно, не так давно — во время рождественских праздников, если быть точным, — мистер Кракенторп довольно серьезно заболел.

Он увидел, как доктор сразу переменился в лице. Черты его отвердели.

— Да.

— Нелады с желудком, как я понимаю?

— Да.

— Я в затруднении. Мистер Кракенторп при мне похвалялся своим здоровьем, говорил, что собирается пережить чуть ли не все свое семейство. И отзывался о вас, доктор — вы уж извините меня…

— Да ради бога! Меня не очень трогает, что говорят про меня мои больные.

— Он называл вас пуганой квочкой. — Куимпер улыбнулся. — Сказал, что вы засыпали его вопросами не только о том, что он съел, но также кто готовил и подавал еду.

Улыбка сошла с лица доктора. Оно опять отвердело.

— Продолжайте.

— Выразился примерно так — «раскудахтался, словно решил, что меня отравили».

Наступило молчание.

— У вас в самом деле возникло такое подозрение?

Куимпер отозвался не сразу. Он встал и заходил по комнате. Потом резким движением повернулся к Краддоку.

— Что я на это должен сказать, черт возьми? По-вашему, врачу позволительно швыряться подобными обвинениями, не имея твердых доказательств?

— Просто хотелось бы знать, строго между нами, приходила вам в голову эта мысль?

— Старик Кракенторп обыкновенно живет, урезая себя во всем. Когда же в доме собирается семья, Эмма не скупится на угощенье. В итоге — острый приступ гастроэнтерита. Симптомы соответствовали такому диагнозу.

Краддок не отступал.

— Понятно. И на том вы успокоились? Ничто вас, скажем так, не озадачило?

— Ну, хорошо. Хорошо. Да, озадачило. Подпись, число. Теперь довольны?

— Скорее заинтригован, — сказал Краддок. — Какие же у вас возникли подозрения или опасения?

— Желудочные расстройства бывают, конечно, разные, но данное расстройство по определенным показателям больше соответствовало отравлению мышьяком, а не вульгарному гастроэнтериту. Учтите, симптомы очень схожи. Специалисты не мне чета ошибались, не распознав мышьякового отравления, в чем и расписывались недрогнувшей рукой, давая заключение.

— И каков же был результат ваших расспросов?

— Получалось, что мои подозрения совершенно напрасны. Мистер Кракенторп утверждал, что у него такие приступы случались и раньше, до того, как он начал наблюдаться у меня, и по той же самой причине. Всякий раз после того, как на стол подавали много тяжелой пищи.

— А это происходило, когда в дом съезжался народ? Члены семьи? Гости?

— Да. Звучало убедительно. Но откровенно говоря, Краддок, осадок на душе остался. Я не остановился перед тем, чтобы написать старому доктору Моррису. Он был моим старшим компаньоном и вскоре после того, как я пришел к нему, подал в отставку. Первоначально Кракенторп был его пациентом. Так вот, я спрашивал его относительно этих приступов у старика в то время, до меня.

— И какой получили ответ?

Куимпер хмыкнул.

— Получил щелчок по носу. Мне в достаточно прозрачных выражениях рекомендовали не быть болваном. Что ж, — он пожал плечами, — очевидно, я и впрямь вел себя, как болван.

— Не знаю. — Краддок помедлил в раздумье и решился говорить без обиняков. — Если уж откровенно, доктор, не секрет, что есть такие, для кого смерть Лютера Кракенторпа означала бы прямую и немалую выгоду. — Доктор кивнул головой. — Он, хоть и стар, но бодр и крепок. Доживет, глядишь, до девяноста с хвостиком?

— Свободно. Он только тем одним и занят, что заботится о себе, а организм у него могучий.

— А сыновья его и дочь между тем не становятся моложе, и стесненные обстоятельства становятся для них все более ощутимы.

— Вы только Эмму сюда не приплетайте. Она не отравительница. Приступы эти случаются, только когда приезжают другие, когда она с отцом одна, их не бывает.

«Элементарная предосторожность, если это она», — подумал инспектор, но благоразумно не заикнулся об этом вслух.

Он заговорил не сразу, тщательно подбирая слова:

— Согласитесь, — я, правда, не силен по этой части, — но если допустить, чисто гипотетически, что Кракенторпу все-таки дали мышьяк, то он очень счастливо отделался, не так ли?

— Вот здесь, — сказал врач, — вы затронули нечто не поддающееся объяснению. То обстоятельство, которое и побуждает меня признать вслед за стариком Моррисом, что я был болваном. Видите ли, мы здесь имеем не тот случай, когда мышьяк подкладывают регулярно и понемногу, а это и есть, с позволения сказать, классический случай, когда отравляют мышьяком. Кракенторп никогда не страдал никаким хроническим желудочным заболеванием. Вот почему эти внезапные острые приступы вызывают недоумение. А если естественными причинами их объяснить нельзя, то остается предположить, что отравитель каждый раз допускает промах, что, в свою очередь, противоречит здравому смыслу.

— То есть, иными словами, каждый раз не докладывает яду?

— Ну да. С другой стороны, организм у Кракенторпа крепкий, и то, что способно уложить другого, его не уложит. Всегда особенности конкретного организма вносят свои коррективы. Но для отравителя — если только он не отъявленный трус — логично было бы уже догадаться и увеличить дозу. Почему он до сих пор не догадался?.. Если, конечно, — прибавил он, — отравитель и в самом деле существует, что еще не факт. Возможно, все это с начала и до конца — плод моего воспаленного воображения.

— Непростая задачка, — согласился инспектор. — Уж очень одно с другим не вяжется.

II

— Инспектор Краддок!

Жаркий шепот заставил инспектора вздрогнуть от неожиданности. Он в этот миг только было собрался позвонить в парадную дверь. Из сумрака, опасливо озираясь, выступили Александр с неразлучным Стоддарт-Уэстом.

— Мы услышали вашу машину и хотели вас перехватить.

— Так зайдемте в дом.

Рука инспектора вновь потянулась к дверному колокольчику, но Александр, как привязчивый щенок, настойчиво дернул его за рукав.

— Мы нашли вещественное доказательство, — выдохнул он.

— Нашли улику, — подхватил Стоддарт-Уэст.

«Будь она неладна, эта Люси», — подумал беззлобно Краддок.

— Отлично, — уронил он без воодушевления. — Пошли в дом, поглядим, что вы добыли.

— Нет, — решительно возразил Александр. — Там обязательно помешают. Идемте в шорную. Мы вас проводим.

Краддок нехотя последовал за ними в обход дома на конюший двор. Стоддарт-Уэст толкнул тяжелую дверь, дотянулся до выключателя и зажег тускловатый свет. Шорная, некогда образцовое хранилище викторианского выездного снаряжения, представляла нынче собой унылый склад никому не нужной рухляди. Хромоногие садовые стулья, заржавелый садовый инвентарь, громоздкая старая косилка, древние пружинные матрасы, гамаки, рваные теннисные сетки.

— Мы часто сюда приходим, — сказал Александр. — Здесь мы сами по себе.

Обстановка хранила свидетельства людского присутствия. Ветхие матрасы были навалены друг на друга, образуя некое подобие дивана, на изъеденном ржавчиной столе стояли большая жестяная коробка шоколадного печенья и коробка ирисок, лежали груда яблок и головоломка-мозаика.

— Взаправдашняя улика, сэр, — заговорил Стоддарт-Уэст, взволнованно блестя глазами из-под очков. — Сегодня днем нашли.

— Сколько дней искали везде. По кустам…

— В дуплистых деревьях.

— Все мусорные ящики перерыли.

— В них, кстати, попадались интересные вещи.

— А потом пошли в котельную…

— Там старый Хиллман держит большой цинковый бак для ненужной бумаги.

— На случай, если топка заглохнет, и ее надо опять раскочегарить.

— Любой бумажкой, какая подвернется под руку.

— Схватит ее, не глядя, и засунет в топку.

— Там мы его и нашли.

— Что нашли? — нарушил их дуэт Краддок.

— Вещественное доказательство. Погоди, Стоддерс, надень перчатки.

Стоддарт-Уэст, в лучших традициях детективных романов, с важным видом надел не первой свежести перчатки и извлек из кармана кодаковскую папочку для фотографий. С величайшей осторожностью вытянул из нее матерчатыми пальцами грязный и мятый конверт и торжественно вручил его инспектору.

После чего мальчики застыли, затаив дыхание.

Краддок с подобающей серьезностью принял конверт. Мальчики нравились ему, и он готов был вести себя в духе, соответствующем моменту.

Письмо прошло через почту — собственно, письмо как таковое отсутствовало, был лишь надорванный конверт и на нем надпись: «Миссис Мартине Кракенторп, 126 Элверс-Кресент, № 10».

— Видите? — едва дыша, сказал Александр. — Это доказывает, что она была здесь — ну, француженка, жена дяди Эдмунда, из-за которой весь сыр-бор. Значит, была все-таки и обронила его где-нибудь. Все сходится, да?

— И, похоже, убитая — это она, — подал голос Стоддарт-Уэст, — я хочу сказать, сэр, что она и есть та женщина в саркофаге, это же просто очевидно, вы не находите?

Оба замерли в ожидании ответа.

Краддок не забывал о правилах игры.

— Возможно, — сказал он. — Очень возможно.

— Правда важная улика?

— И отпечатки пальцев будете искать, да, сэр?

— А как же, — сказал Краддок.

Стоддарт-Уэст глубоко вздохнул.

— Ух, и повезло нам, а? И надо же, в самый последний день!

— Последний?

— Ну да, — сказал Александр. — Я завтра еду к Стоддерсу на остаток каникул. У предков Стоддерса потрясный дом — эпоха королевы Анны, верно?

— Вильгельма и Марии, — сказал Стоддарт-Уэст.

— А как же твоя мать говорила…

— Мама — француженка. Она слабо разбирается в английской архитектуре.

— Но твой отец сказал, что его строили…

Краддок тем временем разглядывал конверт. Искусница эта Люси Айлзбарроу. И как ей удалось подделать штемпель? Он поднес конверт ближе к глазам, но освещение было слишком слабое. Для мальчиков, конечно, — большое развлечение, но для него — неудобство. Об этой стороне Люси, чтоб ей, задуматься не потрудилась. Будь эта штука неподдельной, следовало бы тотчас предпринять определенные действия. Вот не хватало…

Рядом все жарче разгоралась ученая дискуссия на архитектурные темы.

— Ладно, ребята, — сказал он, — пошли в дом. Вы проделали очень ценную работу.

I

В дом мальчики провели Краддока черным ходом. Иного способа войти в помещение они, судя по всему, для себя не признавали. В кухне было светло и уютно. Люси, в широком белом фартуке, раскатывала тесто. За ней, прислонись к посудному шкафу и потягивая себя одной рукой за пышный светлый ус, с собачьей преданностью наблюдал Брайен Истли.

— Привет, пап, — ласково сказал Александр. — Опять ты здесь?

— Мне здесь нравится, — отвечал Брайен. — А мисс Айлзбарроу не возражает.

— Ничуть, — сказала Люси. — Добрый вечер, инспектор Краддок.

— На кухне будете проводить расследование? — с интересом спросил Брайен.

— Не совсем. Мистер Седрик Кракенторп все еще не уехал?

— Нет, Седрик здесь. Он что, вам нужен?

— Да, хотелось бы обменяться с ним парой слов.

— Схожу взгляну, дома ли он, — сказал Брайен. — Мог отлучиться в местную пивную.

Он отделился от посудного шкафа.

— Спасибо большое, — сказала ему Люси. — Сама бы сходила, да все руки в муке.

— А что вы хотите испечь? — озабоченно осведомился Стоддарт-Уэст.

— Открытый пирог с персиками.

— Класс, — сказал Стоддарт-Уэст.

— Уже пора ужинать? — спросил Александр.

— Нет.

— Ой, а как есть хочется!

— В кладовой осталась горбушка от имбирной коврижки.

Мальчики одновременно рванули с места и столкнулись в дверях.

— Аппетит — саранча позавидует, — заметила Люси.

— Примите мои поздравления, — сказал Краддок.

— С чем, простите?

— Ловко вы это подстроили!

— Что именно?

Краддок показал ей папочку с конвертом.

— Отличная работа.

— О чем это вы?

— Об этом, уважаемая, вот об этом. — Он вытащил наружу уголок конверта.

Люси уставилась на него, ничего не понимая.

Краддок вдруг почувствовал легкое головокружение.

— Не вы смастерили вот это вещественное доказательство и подложили для мальчиков в котельную? Отвечайте — быстро!

— Я вообще не могу понять, о чем идет разговор, — сказала Люси. — Вы хотите сказать, что…

Краддок проворно сунул папочку обратно в карман, ибо в это мгновенье на кухню вернулся Брайен.

— Седрик в библиотеке, — сказал он. — Заходите.

И занял прежнее место у посудного шкафа. Инспектор Краддок направился в библиотеку.

II

Седрик Кракенторп был, казалось, искренне рад видеть инспектора.

— Снова работенка привела в наши места? — спросил он. — Ну как, есть успехи?

— Пожалуй, можно сказать, что некоторые успехи есть, мистер Кракенторп.

— Удалось выяснить, чей это труп?

— Окончательно пока не установлено, но достаточно ясное представление мы имеем.

— Молодцы ребята!

— В связи с новой информацией у нас возникла надобность получить кой-какие показания. Пользуясь тем, что вы на месте, мистер Кракенторп, я начинаю с вас.

— На месте-то на месте, да ненадолго. Денька через два возвращаюсь на Ивису.

— Выходит, я успел вовремя.

— Ну хорошо, давайте.

— Я хотел бы услышать от вас подробный отчет о том, где вы находились и что делали в пятницу двадцатого декабря.

Седрик бросил на него быстрый взгляд. Потом откинулся назад, зевнул и с подчеркнуто беспечным видом погрузился в затруднительный процесс воспоминаний.

— Значит, как уже было сказано, я находился на Ивисе. Беда в том, что один день там в точности повторяет другой. Утром работаешь над картиной, с трех до пяти — сиеста. Если свет подходящий, можно сделать вылазку на этюды. Потом — аперитив в кафе на площади, иной раз с мэром, иной — с доктором. После чего — нехитрая трапеза. Вечерами — большей частью в баре Скотти, с приятелями из низших слоев. Ну как, устраивает вас?

— Меня больше устроила бы правда, мистер Кракенторп.

Седрик сел прямо.

— Это очень оскорбительный ответ, инспектор.

— Вы думаете? Не вы ли говорили мне, мистер Кракенторп, что вылетели с Ивисы двадцать первого декабря и в тот же день прибыли в Англию?

— Ну, говорил. Эмма! Эй, Эм!

Эмма Кракенторп вошла из маленькой столовой, смежной с библиотекой. С немым вопросом перевела взгляд с Седрика на инспектора.

— Слушай-ка, Эм, я ведь приехал на Рождество в субботу, правильно? И прямо с самолета?

— Да, — озадаченно сказала Эмма. — Поспел как раз к ланчу.

— Ну вот, — сказал Седрик инспектору.

— Вы держите нас совсем уж за дурачков, мистер Кракенторп, — незлобливо отозвался Краддок. — Ведь это, знаете, нетрудно проверить. Вам стоит только показать свой паспорт…

Он выразительно замолчал.

— Черт, не найду его нигде, — сказал Седрик. — Все утро проискал напрасно. Хотел послать его «Кэку».

— Думаю, вам не составило бы труда его найти, мистер Кракенторп. Впрочем, в этом нет особой необходимости. Согласно соответствующим документам, на самом деле вы прибыли в страну вечером девятнадцатого декабря. Возможно, теперь вам будет проще описать, что вы делали с этого часа и до того времени двадцать первого, когда приехали сюда.

Седрик потемнел, словно туча.

— Вот жизнь настала, черт бы ее взял! — буркнул он с остервенением. — Кругом эти анкеты, канцелярщина. Развели бюрократию! Шагу ни шагни свободно, не волен в собственных поступках! Поминутно к тебе вопросы. И почему, собственно, столько шума из-за двадцатого числа? Что в нем такого особенного?

— Только то, что, как мы полагаем, это тот день, когда совершилось убийство. Вы, конечно, вправе отказаться отвечать, но…

— Кто сказал, что я отказываюсь? Дайте человеку время! Вы же на дознании выражались достаточно неопределенно, говоря о дате убийства. Что-нибудь новое обнаружилось с тех пор?

Краддок не отвечал.

Седрик покосился в сторону Эммы.

— Может, нам перейти в другую комнату?

— Я ухожу, — быстро сказала Эмма.

В дверях она задержалась и оглянулась назад.

— Знаешь, это серьезно, Седрик. Если двадцатое — день убийства, ты должен досконально перечислить инспектору все, что делал.

Она вышла в соседнюю комнату и закрыла за собой дверь.

— Добрая душа у нас Эм, — сказал Седрик. — Что ж, ладно, излагаю! Да, я действительно улетел с Ивисы девятнадцатого. Планировал сделать остановку в Париже и провести денька два, тряхнув стариной кое с кем из давних приятелей на Левом берегу. Но вышло так, что в одном со мной самолете оказалась очень хорошенькая попутчица. Просто пальчики оближешь! Короче говоря, сошли мы с нею вместе. Она летела в Штаты и должна была на двое суток задержаться по каким-то своим делам в Лондоне. В тот же день, девятнадцатого, мы прилетели. Остановились в гостинице «Кингзуэй-Палас» — это на случай, если ваши ищейки еще о том не пронюхали. Я там записан как Джон Браун — кто же в подобной ситуации станет называться своим именем!

— А двадцатого?

Седрик поморщился.

— Все утро, главным образом, маялся похмельем.

— А днем? С трех часов и далее?

— Сейчас, надо подумать. Как говорится, слонялся без цели. Зашел в Национальную галерею — с этим, по крайней мере, все чинно-благородно. Кино посмотрел. «Ровена, хозяйка ранчо Рейндж». С детства обожаю вестерны. Этот оказался лихой… Потом промочил горло в баре, вернулся к себе в номер вздремнуть и часам к десяти закатился с девушкой в город по злачным местам. Каким — хоть убей, не скажу, одно называется, если не вру, «Лягушка-попрыгушка». Девушка их знала все наперечет. Надрался до одури и, откровенно говоря, мало что помню до тех пор, покуда не очнулся наутро с больной головой хуже прежнего. Подруга ускакала, спеша поспеть на свой самолет, а я окатил голову холодной водой, разжился в аптеке аспиринчиком и покатил сюда, сделав вид, будто еду прямо из Хитроу. Решил, что незачем огорчать Эмму. Сами знаете, как с женщинами, — обижаются, если не сразу едешь домой. Еще и денег пришлось занять у нее, чтобы расплатиться с таксистом. У отца просить бесполезно. Нипочем не отстегнет. Скопидом паршивый. Ну, довольны вы, инспектор?

— Что-нибудь из этого кто-то может подтвердить? Хотя бы в промежутке от трех пополудни до семи вечера?

— Думаю, что едва ли, — бодро сказал Седрик. — Национальная галерея, где служители глядят сквозь тебя стеклянными глазами, битком набитый кинотеатр… Нет, очень сомнительно.

В дверь опять вошла Эмма, держа в руках маленький еженедельник.

— Если не ошибаюсь, инспектор Краддок, вас интересует, что каждый из нас делал двадцатого декабря, так?

— М-м… в общем, да, мисс Кракенторп.

— Я только что проверила по своим записям. Двадцатого ездила в Бракемптон на заседание в Фонде помощи церковным реставраторам. Оно закончилось примерно без четверти час, и мы с леди Адингтон и мисс Бартлетт, тоже членами комитета, отправились в кафе «Кадена». После ланча мне понадобилось сделать кой-какие покупки — продукты к праздничному столу, рождественские подарки. Я побывала у Гринфолда, Свифта, Бута, в «Лайалле», обошла еще какие-то магазины. Без четверти пять выпила чашку чая в кондитерской «Трилистник» и поехала на станцию встречать Брайена. Домой попала около шести и застала отца в очень скверном настроении. Я оставляла ему все готовое для ланча, но миссис Харт, которая должна была прийти после двенадцати и дать ему чаю, не пришла. Он был так зол, что заперся в своей комнате, не впускал меня к себе и не желал со мной разговаривать. Не любит, когда меня нет целый день, а я специально стараюсь время от времени выбираться из дому.

— И правильно делаете, наверное. Спасибо, мисс Кракенторп.

Не мог же он ей сказать, что, поскольку она среднего роста и женщина, то не столь уж существенно, чем она занималась в этот день. Он сказал другое:

— А остальные ваши братья приехали, как я понимаю, позже?

— Альфред приехал в субботу поздно вечером. Сказал, что пробовал мне дозвониться, когда меня не было дома, но отец, если он не в духе, не подходит к телефону. А Гарольд приехал уже прямо в канун Рождества.

— Благодарю, мисс Кракенторп.

— Мне, верно, не полагалось бы спрашивать… — она замялась, — но вы не скажете все-таки, что всплыло нового, чем вызваны эти расспросы?

Краддок достал из кармана папочку. Кончиками пальцев вытащил наружу конверт.

— Только не трогайте, пожалуйста, руками, вы узнаете эту вещь?

— Как?.. — Эмма в недоумении подняла на него глаза. — Но ведь это мой почерк! Это мое письмо Мартине.

— Я так и предполагал.

— Но каким образом оно к вам попало? Она — что?.. Вы нашли ее?

— Может статься, что да, — нашли. Этот пустой конверт был найден здесь.

— В нашем доме?

— На вашей территории.

— Тогда, значит, она приезжала! Она… Вы хотите сказать, там, в саркофаге, была Мартина?

— Это кажется весьма вероятным, мисс Кракенторп.

Это стало казаться еще более вероятным, когда он вернулся в город. Там его дожидалось сообщение от Армана Дессина.

«Одна из подруг Анны Стравинской получила от нее открытку. По-видимому, история о морском путешествии соответствует действительности! Она уже доплыла до Ямайки и, как у вас любят выражаться, прекрасно проводит время!»

Краддок скомкал записку и швырнул ее в мусорную корзину.

III

— Нет, честно, — произнес Александр, сидя в постели и мечтательно поглощая шоколадный батончик, — мировой был денек! Чтобы взять и так-таки найти самый настоящий вещдок!

В его голосе звучало благоговенье.

— И вообще, мировые получились каникулы, — прибавил он со счастливым вздохом. — Наверное, такое уже второй раз не повторится.

— Очень надеюсь, что со мною никогда не повторится, — отозвалась Люси, стоя на коленях и укладывая в чемодан Александровы пожитки. — Тебе обязательно набирать с собой столько космической фантастики?

— Вон те две, верхние, — не нужно. Я их уже прочел. А футбольный мяч с бутсами и резиновые сапоги можно уложить отдельно.

— Какие же вы, мальчики, берете в дорогу неудобные предметы!

— Ничего. За нами пришлют «Роллс». У них такой «Роллс», что закачаешься! И еще — «Мерседес-Бенц» новой модели.

— Богатые, как видно.

— Купаются в деньгах! А люди симпатичные. Но все равно жалко отсюда уезжать. Вдруг да еще обнаружится какой-нибудь труп…

— Вот уж чего не надо!

— В книжках это бывает сплошь да рядом. То есть увидит человек что-нибудь или услышит, и его тоже укокошат. Например, так могут поступить с вами, — прибавил он, разворачивая второй батончик.

— Благодарю покорно!

— Нет, я-то не хочу, чтобы это оказались вы, — уверил ее Александр. — Мне вы как раз очень нравитесь, и Стоддерсу тоже. А как готовите — это вообще конец света! Язык проглотишь! И соображаете нормально.

Это последнее с очевидностью надлежало расценивать как высокую степень похвалы. Люси так и расценила.

— Ну, спасибо. Только я не согласна умирать ради твоего удовольствия.

— Тогда — будьте начеку, — сказал ей Александр. Он отправил в рот кусок шоколада и уронил нарочито небрежным тоном: — Если у вас иногда будет появляться мой папа, вы за ним присмотрите, да?

— Конечно, — отвечала с легким удивлением Люси.

— С папой, знаете, в чем беда, — сообщил ей Александр, — ему не подходит лондонская жизнь. И женщины подворачиваются неподходящие. — Он озабоченно покрутил головой. — Я к нему очень хорошо отношусь, но за ним нужен глаз да глаз. Его несет по течению и прибивает совсем не к тем людям. Плохо, что мама рано умерла. Брайену нужна нормальная семейная жизнь.

Он выразительно посмотрел на Люси и потянулся за новым батончиком.

— Четвертый, Александр! — ужаснулась Люси. — Тебя стошнит.

— Ну, не думаю. Я раз съел шесть штук подряд — и ничего. С печенкой все в порядке. — Он помолчал. — А вы Брайену нравитесь, если хотите знать.

— Это мило с его стороны.

— Он кое в чем несуразно ведет себя, — продолжал отпрыск Брайена, — но летчик-истребитель был классный. Жутко храбрый. И жуткий добряк. — Он опять помолчал. Затем, воздев глаза к потолку, смущенно произнес: — Знаете что, если уж откровенно, ему, по-моему, хорошо бы жениться снова. На подходящей женщине. Я бы, по крайней мере, ничуть не возражал иметь мачеху — ну, то есть если она подходящий человек…

До несколько оторопелой Люси вдруг дошло, что Александр клонит разговор к чему-то вполне определенному.

— Эти глупые сказки про злую мачеху, — продолжал он, по-прежнему адресуясь к потолку, — давным-давно устарели. У нас со Стоддерсом полно знакомых ребят, у которых есть мачеха, — развод, там, и прочее, — и они прекрасным образом с ней ладят. Конечно, тут важно, какая мачеха. Ну, и, конечно, не обходится без неразберихи — кому тебя куда-то вести или кого ты сам позовешь в школу на спортивный праздник — в смысле, когда есть две пары родителей. Хотя, с другой стороны, при желании это можно использовать в своих же интересах. — Он сделал передышку, отягощенный сложностями современной жизни. — Самое лучшее, когда у тебя дом и родители родные, но раз уж мама умерла… В общем, вы понимаете, что я хочу сказать? Была бы, главное, подходящим человеком, — повторил Александр в третий раз.

Люси была тронута.

— По-моему, ты очень правильно рассуждаешь, Александр, — сказала она. — Надо нам постараться и найти твоему отцу симпатичную жену.

— Ага, — отозвался уклончиво Александр. — Это я просто так, — прибавил он небрежно. — Дай, думаю, скажу. А Брайену вы очень нравитесь. Он мне сам говорил.

Ну и ну, подумала Люси. Со всех сторон сватовство! Сперва мисс Марпл, теперь и Александр туда же.

Без всякой видимой связи в голове у нее мелькнула мысль о свинарниках.

Люси встала с колен.

— Спокойной ночи, Александр. Утром осталось только сложить туалетные принадлежности да пижаму. Спи спокойно.

— Спокойной ночи.

Александр сполз с подушки, положил на нее голову, закрыл глаза, мгновенно явив собой совершенный образ спящего ангела, и в ту же секунду уснул.

I

— Довольно-таки шатко, — изрек сержант Уэзеролл из глубины обычного для него мрака.

Краддок был занят чтением отчета о проверке алиби Гарольда Кракенторпа за двадцатое декабря.

На аукционе Сотби он был замечен примерно в полчетвертого, но вскоре после этого, по мнению тех же свидетелей, ушел. В кафе «Расселз» его по фотографии не узнали, что, впрочем, неудивительно, если учесть, что в традиционный час чаепития у них большой наплыв народа, а Гарольд — не тамошний завсегдатай. Его слуга подтвердил, что без четверти семь хозяин заходил домой, на Кардиган-Гарденз, переодеться, — поздновато, так как званый обед начинался уже в семь тридцать, и мистер Кракенторп по этой причине немного нервничал. Не помнит, слышал ли, как хозяин возвращался вечером — скорее нет, но точно сказать не может, так как с тех пор прошло много времени, и к тому же он вообще далеко не всегда слышит, как мистер Кракенторп приходит домой. Они с женой стараются по мере возможности рано ложиться спать. Гараж в бывших конюшнях, где Гарольд держит машину, сдает ему внаем отдельную ячейку, так что следить, кто и когда там бывает, некому, а уж тем более ни к чему запоминать какой-то рядовой вечер.

— Нулевой результат, — сказал со вздохом Краддок.

— У Поставщиков на обеде он был весь вечер, но ушел довольно рано, когда еще не закончились спичи.

— А как насчет вокзалов?

Но ни Бракемптон, ни Паддингтон тоже не дали ничего. Прошло почти четыре недели, и рассчитывать, что кто-то что-то вспомнит, было трудно.

Краддок снова вздохнул и потянулся за бумагами на Седрика. Тут результаты были не лучше, правда, один таксист смутно припомнил, что вроде бы вез в тот день на вокзал Паддингтон пассажира, который «на личность как будто смахивал на это фото. В грязных штанах и волосы дыбом на голове. Ругался нехорошими словами, что плата за проезд выросла с последнего раза, как он был в Англии». Число таксисту запомнилось, так как в тот день лошадь по кличке Колуша стала победительницей забега в 2.30, а он сделал на нее порядочную ставку. Только высадил клиента — и тут как раз объявляют результат по радио в машине, так что он прямым ходом дернул домой отмечать это дело.

— Спасибо, хоть бега есть на свете, — сказал Краддок, отодвигая в сторону отчет.

— И вот ваш Альфред, — сказал сержант Уэзеролл.

Некий оттенок в его голосе заставил Краддока вскинуть глаза. Лицо Уэзеролла выражало довольство человека, который приберег лакомый кусочек напоследок.

В основном проверка мало что дала. Альфред жил в своей квартире одиноко, приходил и уходил в разное время. Соседи его не страдали излишним любопытством, и вообще, как конторские служащие, проводили весь день на работе. И лишь под конец отчета толстый палец Уэзеролла уперся в последний абзац.

Сержант Лик, назначенный расследовать дело о хищениях в процессе грузовых перевозок, сидел в шоферской забегаловке «Груз кирпичей», что на шоссе Уоддингтон — Бракемптон, ведя наблюдение кое за кем из шоферов. Он обратил внимание, что за соседним столиком сидит Чик Эванс, один из членов шайки Дикки Роджерса. А с ним — Альфред Кракенторп, которого сержант знал в лицо, поскольку видел, как он давал по делу Дикки Роджерса свидетельские показания. Лик еще подумал тогда, интересно, какое это дельце они обстряпывают сообща. Время — девять тридцать вечера в пятницу двадцатого декабря. Через несколько минут Альфред Кракенторп сел в автобус на Бракемптон. А в Бракемптоне, на станции, перед самым отходом поезда 11.55 на Паддингтон, кондуктор Уильям Бейкер пробил билет господину, в котором узнал одного из братьев мисс Кракенторп. Число он запомнил из-за истории с полоумной старушонкой, которая божилась, что в тот день видела, как кого-то убивают в поезде.

— Альфред? — проговорил Краддок, положив на стол отчет. — Альфред? Странно.

— Все указывает прямехонько на него, — отметил Уэзеролл.

Краддок кивнул головой. Да, Альфред мог ехать в Бракемптон поездом 4.33 и по дороге совершить убийство. Потом — поехать на автобусе в «Груз кирпичей». Побыть там до 9.30 и без особой спешки съездить в Резерфорд-Холл, забрать труп с насыпи, спрятать в саркофаг и успеть в Бракемптон к поезду, отходящему на Лондон в 11.55. Возможно даже, кто-нибудь из сообщников Дикки Роджерса помогал ему перемещать тело, хотя в этом Краддок сомневался. Малопочтенная публика, но не убийцы.

— Альфред? — опять повторил он в раздумье.

II

В Резерфорд-Холле у Кракенторпов, происходил семейный сбор всех частей. Из Лондона прибыли Гарольд с Альфредом, и очень мало потребовалось времени, чтобы разгорелись страсти и разговор перешел на повышенные тона.

Люси по собственной инициативе смешала в кувшине коктейли, добавила льда и понесла кувшин в библиотеку. В холл явственно доносились голоса, свидетельствуя, что ожесточение направлено, главным образом, против Эммы.

— Вина, Эмма, целиком на тебе, — гневно звучал глубокий бас Гарольда. — Непостижимо, как ты могла проявить столько недомыслия и близорукости! Дернуло же тебя потащиться с письмом в Скотленд-Ярд — с этого-то все и началось…

— Последнего ума надо лишиться! — вторил ему высокий тенор Альфреда.

— Вы что это на нее напустились? — вступился Седрик. — Что сделано, то сделано. Куда подозрительнее выглядело бы, если б женщину опознали как Мартину, а мы бы не заикнулись, что имели от нее известие.

— Хорошо тебе рассуждать, — огрызнулся злобно Гарольд. — Тебя не было в стране двадцатого, то есть в тот день, который, судя по всему, их интересует. А вот для нас с Альфредом это головная боль. Хорошо еще, что я мог вспомнить, где был в тот день и чем занимался.

— Ты-то — конечно! — сказал Альфред. — Ты, Гарольд, если бы задумал убийство, то, я уверен, позаботился бы обеспечить себе твердое алиби.

— С чем тебя, насколько я понимаю, поздравить нельзя, — холодно парировал Гарольд.

— Это как посмотреть, — сказал Альфред. — Все лучше, чем предъявить полиции железное алиби, когда оно на поверку не железное. Они там специалисты рушить подобные конструкции.

— Если ты намекаешь, что это я убил ту женщину…

— Ох, прекратите вы! — вскричала Эмма. — Понятно, что никто из вас ее не убивал.

— Между прочим, к твоему сведению, я уже находился в Англии двадцатого, — сказал Седрик. — И в полиции об этом знают. Так что мы все под подозрением.

— Если б только не Эмма…

— Ты опять начинаешь, Гарольд? — крикнула Эмма.

Из кабинета, где уединился со своим врачом старик Кракенторп, вышел доктор Куимпер. Взгляд его упал на кувшин в руке у Люси.

— Это что? Празднуем?

— Скорей пытаемся разрядить обстановку. Очень уж она там у них накалилась.

— Обмениваются упреками?

— В основном чехвостят Эмму.

— Ах, вот как?

Он взял у Люси кувшин, открыл дверь и вошел в библиотеку.

— Добрый вечер.

— А, доктор Куимпер, мне как раз нужно сказать вам пару слов. — Голос, повышенный и резкий, принадлежал Гарольду. — Я хочу знать, на каком основании вы вмешиваетесь в сугубо частное семейное дело и наущаете мою сестру обратиться по поводу него в Скотленд-Ярд.

Доктор Куимпер сказал спокойно:

— Мисс Кракенторп спросила у меня совета. Я его дал. По моему мнению, она поступила совершенно правильно.

— И вы смеете говорить…

— Эй, девица! — послышался знакомый призыв старика Кракенторпа.

Люси неохотно обернулась.

Кракенторп-старший выглядывал из дверей своего кабинета.

— Да, мистер Кракенторп?

— Что вы сегодня готовите на обед? Я хочу карри. У вас знаменито получается. Сто лет не ел карри.

— Понимаете, мальчики не очень-то жалуют карри…

— Мальчики, мальчики, — подумаешь, важность! Не с ними нужно считаться, а со мной. Тем более они уехали — и скатертью дорога! Чтобы мне было карри, слышали? Остренькое, по всем правилам.

— Хорошо, мистер Кракенторп, будет вам карри.

— Ну, то-то. Вы славная девица, Люси. Ублажите меня — я вам отвечу тем же.

Люси вернулась на кухню. Оставив мысль о задуманном первоначально курином фрикасе, принялась собирать все необходимое для карри. Хлопнула парадная дверь, в окно видно было, как доктор Куимпер сердито шагает от дома к своей машине и уезжает.

Люси вздохнула. Ей было жаль, что нет мальчиков. И что нет Брайена — тоже немного жаль.

Ну, что поделаешь! Она уселась чистить грибы.

По крайней мере закатит для семейства сногсшибательный обед. Будем кормить зверей!

К трем часам утра доктор Куимпер поставил машину в гараж, запер его и, войдя в дом, устало затворил за собой парадную дверь. Ну что ж, теперь у миссис Симпкинс прибавление к восьмерым — пара крепких, здоровеньких двойняшек. Мистер Джош Симпкинс, правда, не выразил особого восторга по поводу пополнения в своей семье.

— Двойняшки, — молвил он хмуро. — Какой от них прок? Была бы четверня — тогда хоть есть польза. Гору тебе надарят всякой всячины, журналисты понабегут, в газетах фотографии и, говорят, Ее Величество самолично пришлет родителям телеграмму. А двойня что? Два рта голодных на твою голову заместо одного. У нас в роду никогда не бывало близнецов, и у супруги их тоже не водилось. Несправедливость, я считаю.

Доктор Куимпер поднялся к себе в спальню и начал нетерпеливо раздеваться. Мельком взглянул на часы. Пять минут четвертого. Не ожидал, что способствовать появлению этой двойни на свет окажется так непросто, но все обошлось благополучно. Доктор зевнул. Устал, до чего же он устал. Он с вожделением покосился на кровать.

И в этот миг зазвонил телефон.

Доктор Куимпер чертыхнулся и взял трубку.

— Доктор Куимпер?

— У телефона.

— Это звонит Люси Айлзбарроу, из Резерфорд-Холла. Вам, наверное, надо срочно приехать. У нас все заболели.

— Заболели? Чем? Какие симптомы?

Люси детально описала их.

— Сейчас буду. А вы тем временем…

Он дал ей сжатые, четкие указания. После чего торопливо натянул на себя то, что успел снять, побросал кое-что дополнительно в сумку для оказания первой помощи и поспешил вниз к машине.

IV

Часа через три доктор и Люси, едва держась на ногах, подсели к кухонному столу выпить по большой чашке черного кофе.

— Ха. — Доктор Куимпер допил до дна свою чашку и, зевнув, медленно поставил ее на блюдце. — Вот чего мне недоставало! А теперь, мисс Айлзбарроу, давайте-ка разберемся.

Люси посмотрела на него. Следы усталости яснее обозначились у него на лице, отчего он сейчас выглядел старше своих сорока четырех лет: темные волосы тронула на висках седина, под глазами пролегли морщинки.

— Сколько можно судить, — сказал он, — теперь с ними все будет в порядке. Но каким образом это могло случиться? Вот что я хочу знать. Кто готовил обед?

— Я, — сказала Люси.

— И что именно готовили? В подробностях.

— Грибной суп. Карри из кур с рисом. Сбитые сливки с вином. На закуску — куриная печенка с беконом.

— Канапе «Диана», — уточнил неожиданно доктор Куимпер.

Люси слабо улыбнулась.

— Верно, канапе «Диана».

— Хорошо, пройдемся по порядку. Грибной суп — из консервной банки, полагаю?

— Ничего подобного. Собственного приготовления.

— Собственного, говорите. Из чего же?

— Полфунта грибов, куриный бульон, заправленный молоком, мукой, поджаренной на масле, и лимонным соком.

— Ага! На что мне полагалось бы сказать: «Так значит, это грибы».

— Это не грибы. Я сама ела суп — и совершенно здорова.

— Да, вы здоровы. От меня это не укрылось.

Люси вспыхнула.

— Если вы подразумеваете…

— Не подразумеваю. Вы в высшей степени сообразительная девушка. Будь правдой то, что я, по-вашему, подразумеваю, вы бы тоже сейчас лежали и охали наверху. И потом, я же все про вас знаю. Не поленился навести справки.

— Это еще зачем?

У доктора Куимпера сурово сжались губы.

— Затем, что считаю своим долгом проверять того, кто приезжает жить под этой крышей. В вашем случае все чисто — молодая женщина зарабатывает себе на жизнь, добросовестно выполняя определенного рода работу и ни с кем из семьи Кракенторпов до приезда сюда как будто не сталкивалась. Следовательно, предположение, что вы подружка Седрика, Гарольда или Альфреда, призванная подсобить им в осуществлении тайных замыслов, отпадает.

— Вы что, серьезно думаете?..

— Я много кой-чего думаю, — сказал Куимпер. — Но действовать обязан осторожно. Такова незавидная доля врача. Итак, продолжим.

— Карри из курицы. Его вы ели?

— Нет. Когда готовишь карри, ты сыта одним уже запахом. Пробовать, разумеется, пробовала. А за обедом я ела суп и сбитые сливки.

— Сливки вы как подавали?

— Порционно, каждому в отдельном стакане.

— Ну хорошо, что с остатками?

— Если вы о грязной посуде, она вся вымыта и поставлена на место.

Доктор Куимпер застонал.

— Пример усердия, достойного лучшего применения.

— Согласна, знать бы заранее, как оно обернется, но — увы, факт есть факт.

— Но что-то все же осталось?

— Миска с остатками карри в кладовой. Предполагала пустить их на основу для куриного супа сегодня вечером. Грибного супа тоже осталось немного. Но ни сбитых сливок, ни печенки.

— Я заберу с собой карри и суп. Как насчет приправы? Вы подавали к карри «индийскую приправу»?

— Да. Вон там осталось, в керамическом горшочке.

— Ее я тоже возьму.

Он встал.

— Пойду наверх, взгляну на них еще разок. Как вы потом, продержитесь до утра? Подежурите возле них? К восьми часам я подошлю сестру с подробными инструкциями.

— Может, вы все же скажете прямо? Что это, как вы думаете, пищевое отравление или же… или отравление?

— Я ведь уже сказал. Врачу думать не положено, врач должен быть уверен. Если анализ даст положительный результат, я могу предпринять дальнейшие шаги. В противном случае…

— В противном случае? — повторила за ним Люси.

Доктор Куимпер положил ей руку на плечо.

— Приглядите за двумя из них в особенности, — сказал он. — Приглядите за Эммой. Я не допущу, чтобы с Эммой стряслось что-нибудь…

Нескрываемое чувство звучало в его голосе.

— Она по-настоящему и жить-то еще не начинала, — прибавил он. — А ведь на таких, как Эмма Кракенторп, знаете ли, земля держится. Эмма… словом, Эмма для меня много значит. Я никогда не говорил ей об этом, но скажу. Глаз не спускайте с Эммы.

— Будьте покойны, — сказала Люси.

— И за стариком присматривайте. Не сказать, чтобы он был когда-либо моим любимым пациентом, но все-таки он мой пациент, и будь я проклят, если позволю, чтобы его спровадили на тот свет лишь потому, что кому-то из его малоприятных сыновей — а может статься, и всем троим — не терпится устранить его и прибрать к рукам его деньги.

Внезапно в глазах его блеснул насмешливый огонек.

— Ну вот, — сказал он. — Разболтался некстати. Но вы уж сделайте милость, поглядывайте по сторонам, ладно? А язычок, между прочим, держите за зубами.

V

Инспектор Бейкон был расстроен.

— Мышьяк? — переспросил он. — Вы сказали, мышьяк?

— Да. В карри. Вот здесь остатки, отдаю их в распоряжение вашего эксперта, пусть займется. Я взял малую долю на примитивный анализ, но результат не оставляет сомнений.

— Так что, значит, отравитель там орудует?

— Похоже на то, — сухо отозвался доктор Куимпер.

— И пострадали, как вы утверждаете, все, кроме этой мисс Айлзбарроу.

— Кроме мисс Айлзбарроу.

— Картинка получается подозрительная.

— Да, но какой тут может быть мотив?

— А просто не все дома, — предположил Бейкон. — Это бывает, посмотришь, — вроде нормальный человек, а на самом деле, как говорится, давным-давно сбрендила.

— Мисс Айлзбарроу не сбрендила. Как врач, могу засвидетельствовать — мисс Айлзбарроу в столь же здравом уме, как мы с вами. Если мисс Айлзбарроу угощает семейство мышьяком вместе с карри, значит, у нее есть на то основания. И в этом случае, как человек далеко не глупый, она, уж конечно, примет меры, чтобы не оказаться единственной, кто не пострадал. Поступит так, как поступил бы на ее месте всякий неглупый отравитель — съест чуточку отравленного карри, а потом изобразит, что ей хуже, чем на самом деле.

— А распознать это тогда будет нельзя?

— Что она получила меньшую долю, чем остальные? Пожалуй, нет. Люди вообще по-разному реагируют на яды — та же доза на одних подействует сильней, чем на других. Вот ежели пациент умрет, — прибавил бодро доктор Куимпер, — тогда, конечно, мы можем довольно точно определить, какую он принял дозу.

— Но раз так, то не исключено… — инспектор Бейкон сделал паузу, собираясь с мыслями. — Не исключено, что среди членов семьи есть такой, кто сейчас преувеличивает тяжесть своего состояния, кто, грубо говоря, подстраивается под остальных, чтобы не возбудить подозрений? Что скажете?

— Такая мысль у меня уже была. Потому я к вам и явился. Теперь все это в ваших руках. Я приставил к больным сестру, на которую могу положиться, но она не может быть повсюду одновременно. Мое мнение — смертельный дозы не принял никто из них.

— Дал маху? Отравитель то есть?

— Нет. На мой взгляд, более вероятно другое — замысел был подсыпать в карри достаточно яда для признаков пищевого отравления, которое скорее всего отнесут за счет грибов. Люди вечно носятся с мыслью о том, что грибами легко отравиться. А потом, вероятно, одному кому-то станет хуже, и он умрет.

— Потому что ему подсыпят отраву второй раз?

Доктор кивнул.

— Вот почему я счел нужным немедленно сообщить об этом вам и специально приставил к больным сестру.

— Ей известно про мышьяк?

— Разумеется. И ей, и мисс Айлзбарроу. Вам, конечно, лучше знать, но я бы на вашем месте побывал там и без всяких обиняков довел до их сведения, что они отравились мышьяком. Возможно, это нагонит на убийцу страху и он не рискнет довести задуманное до конца. Он-то, наверное, делал ставку на вариант с мнимо пищевым отравлением.

На столе у инспектора зазвонил телефон. Он взял трубку.

— Хорошо. Соедините… Это как раз ваша сестра, — бросил он Куимперу. — Да, слушаю… да, это я. Что-что? Серьезный рецидив?.. Да… Да, доктор Куимпер у меня… Хотите с ним говорить?

Он передал трубку доктору.

— Доктор Куимпер у телефона… Понятно. Да… Да, все правильно. Так и действуйте. Мы сейчас будем.

Он положил трубку и поднял голову.

— О ком это она?

— Об Альфреде, — сказал доктор Куимпер. — Он умер.

I

Резкий голос Краддока на другом конце провода прозвучал ошеломленно:

— Альфред? Я не ослышался — Альфред?

Инспектор Бейкон, чуть отстранив от уха трубку, отозвался:

— Вы этого не ожидали?

— Никак не ожидал. Скажу больше, я только что вычислил его как убийцу!

— Да, я слышал, что его признал кондуктор. Паршиво складывалось для него. Похоже было, что мы нашли кого искали.

— М-да, — скучным голосом отозвался Краддок, — выходит, ошиблись.

Наступило минутное молчание. Потом снова заговорил Краддок:

— Туда прислали сестру. Как же это она проморгала?

— Ее винить нельзя. Мисс Айлзбарроу уже валилась с ног и ушла поспать. У сестры осталось пять больных на руках — старик, Эмма, Седрик, Гарольд и Альфред. Она физически не могла поспеть всюду одна. Мистер Кракенторп-старший, как я понял, расшумелся, стал кричать, что умирает. Она пошла его унимать и принесла Альфреду чай с глюкозой. Тот выпил — и дух вон.

— Опять мышьяк?

— Похоже. Конечно, это мог быть рецидив, но Куимпер так не считает, и Джонсон согласен с ним.

— Так что же, — проговорил с сомнением Краддок, — значит, Альфред и был намечен жертвой?

Бейкон оживился.

— То есть вы хотите сказать, от смерти Альфреда никто не выгадывает ни гроша, меж тем как, если бы умер старик, то выиграл бы каждый? Да, можно предположить, что произошла ошибка — кто-то мог решить, что чай предназначен старику.

— А есть уверенность, что отравитель воспользовался именно этим способом?

— Естественно, такой уверенности нет. Сестра, как и надлежит хорошей сестре, благополучно вымыла все причиндалы. Чашки, ложки, чайник — все. Но это, как представляется, был единственно возможный способ.

— Из чего следует, — сказал Краддок задумчиво, — что один из наших больных был не так болен, как другие. Улучил момент и сыпанул в чай добавку.

— Могу только сказать, что отныне милым играм конец, — подытожил жестко инспектор Бейкон. — Теперь у нас там дежурят две сестры, не говоря о мисс Айлзбарроу, плюс я поставил туда двух своих людей. Вы-то сами приедете?

— Уже лечу!

Люси Айлзбарроу вышла встретить инспектора Краддока в холл.

Она заметно побледнела и осунулась.

— Досталось вам, я вижу, — сказал Краддок.

— Это был сплошной и нескончаемый кошмар, — сказала Люси. — Я ночью всерьез решила, что все они умирают.

— Теперь насчет этого карри…

— Значит, все-таки карри?

— Да, щедро сдобрен мышьячком. Совсем в духе Борджиа.

— Если так, — сказала Люси, — тогда это точно кто-нибудь из членов семьи, больше некому.

— Другого варианта быть не может?

— Да. Понимаете, я взялась готовить этот окаянный карри буквально в последнюю минуту, уже после шести, так как мистер Кракенторп потребовал его во что бы то ни стало. При этом порошок для приправы брала из непочатой банки, так что с ним ничего проделать было нельзя. Вкус, вероятно, в карри не ощутишь?

— Мышьяк — безвкусный, — отвечал рассеянно Краддок. — А вот возможность… У кого из них была возможность подмешать незаметно что-нибудь в карри, пока он стоял на огне?

Люси задумалась.

— В сущности, кто угодно мог пробраться на кухню, покуда я в столовой накрывала на стол.

— Ясно. А кто находился в доме? Мистер Кракенторп-старший, Эмма, Седрик…

— И Гарольд с Альфредом. Они приехали из Лондона во второй половине дня. Да, и еще Брайен, Брайен Истли. Но он перед самым обедом уехал. С кем-то встретиться в Бракемптоне.

Краддок произнес с расстановкой:

— Тут есть связь с болезнью старика на Рождество. Куимпер тогда уже заподозрил мышьяк. А что, ночью всем было в равной степени худо?

Люси прищурилась, вспоминая.

— На мой взгляд, Кракенторпу-старшему было хуже всех. Доктор Куимпер бился над ним как одержимый. Замечательный он врач, надо отдать ему справедливость. А капризничал больше всех Седрик. Со здоровяками-крепышами такое не редкость.

— А что Эмма?

— Эмме было очень плохо.

— Но почему, непонятно, Альфред? — сказал Краддок.

— Вот именно, — сказала Люси. — Стало быть, отравитель так-таки метил в Альфреда?

— Занятно, я задал тот же вопрос.

— Бессмысленно это как-то.

— Докопаться бы только до мотива во всей этой истории! — сказал Краддок. — Одно не вяжется с другим. Предположим, задушенная женщина в саркофаге — Мартина, вдова Эдмунда Кракенторпа. Допустим. Это на сегодняшний день более или менее подтверждается. Но где тут связь с умышленным отравлением Альфреда? А ведь должна быть где-то здесь, внутри семейства. Скажем, кто-то из них — маньяк, но даже это ничего не дает.

— В общем, да, — согласилась Люси.

— Во всяком случае, будьте осторожны, — предупредил ее Краддок. — Помните, в доме есть отравитель, и, может статься, кто-то из ваших подопечных там наверху не столько болен в самом деле, сколько прикидывается.

Проводив Краддока, Люси медленно направилась опять наверх. Возле дверей старика Кракенторпа ее остановил властный окрик, в котором из-за болезни чуть поубавилось зычности.

— Девица! Эй, барышня, это вы? Подите сюда.

Люси вошла в комнату. Мистер Кракенторп, обложенный со всех сторон подушками, покоился в постели. Для больного он, как отметила Люси, выглядел на удивление бодро.

— Напустили полный дом всякой дряни, сестер этих больничных, — пожаловался он. — Шныряют повсюду, распоряжаются, меряют мне температуру, есть не дают того, что я хочу, — черт-те во что это мне влетит! Скажите Эмме, пусть гонит их прочь! За мной прекрасно можете ухаживать вы.

— Болеют все, мистер Кракенторп, — сказала Люси. — Со всеми мне одной не справиться.

— Грибочки, — сказал мистер Кракенторп. — Опаснейшая штука, грибы. Это все вчерашний суп. И это вы его готовили, — сказал он осуждающе.

— Грибы были вполне доброкачественные, мистер Кракенторп.

— Да я не виню вас, барышня, не виню. Такое случалось и раньше. Один поганый гриб попадет — и готово дело. Заранее не угадаешь. Вы хорошая девушка, я знаю. Нарочно делать такое на станете. А как Эмма?

— Сегодня уже получше.

— Угу. А Гарольд?

— Он тоже лучше себя чувствует.

— А что болтают, будто Альфред сыграл в ящик?

— Вам не должны были говорить об этом, мистер Кракенторп.

Мистер Кракенторп закатился смехом — тоненьким, как ржание, и безудержным, словно услышал что-то донельзя забавное.

— Я все слышу, — сказал он. — От старика ничего не утаишь. Как ни пытайся. Стало быть, умер-таки Альфред? Не доить ему больше меня и наследства тоже не видать. Только того и ждали, когда меня не станет, в особенности Альфред. А теперь самого не стало. Удачная шутка, я считаю.

— Не очень-то это красиво с вашей стороны, мистер Кракенторп, — сурово сказала Люси.

Мистер Кракенторп снова залился смехом.

— Всех их переживу, — веселился он. — Вот увидите, молодка! Увидите своими глазами!

Люси пошла к себе, взяла словарь и открыла на слове тонтина. Потом захлопнула его и устремила задумчивый взгляд в одну точку.

II

— Не понимаю, почему вы решили прийти ко мне, — желчно уронил доктор Моррис.

— Вы с давних пор знаете семью Кракенторпов, — сказал инспектор Краддок.

— Да, правда, Кракенторпов я знавал всех. Джосаю Кракенторпа помню по сей день. Твердый был орешек — хоть умом его бог не обидел. Нажил кучу денег. — Доктор удобней пристроил в кресле свое старческое тело, поглядывая на Краддока из-под косматых бровей. — Так вы, стало быть, наслушались этого молодого балбеса Куимпера! Уж эти мне нынешние ретивые врачи! Вечно у них идеи! Вбил себе в голову, что якобы кто-то пытается отравить Лютера Кракенторпа. Вздор! Мелодрама! Ну, бывает у старика расстройство желудка. Сам его лечил. Случалось это не так уж часто, и ничего особенного здесь нет.

— Доктор Куимпер, — сказал Краддок, — по-видимому, полагает, что есть.

— Не дело это, когда врач, изволите ли видеть, «полагает». Что я, в конце концов, сам не распознал бы мышьяковое отравление?

— Очень многие известные врачи не могли, — подчеркнул Краддок. — Взять, например… — он порылся в памяти, — …историю в Гринбарроу, случай с миссис Рейни, или Чарльзом Лидсом, или, вы помните, то семейство из Уэстбури, когда похоронили всех троих тихо-мирно, никто из лечащих врачей даже не заподозрил неладное. И не каких-нибудь врачей, а первоклассных, заслуженных.

— Ну хорошо, хорошо, — отозвался доктор Моррис. — Вы хотите сказать, что я мог ошибаться. Так вот, я так не считаю. — Он помолчал. — И кто же, по мнению Куимпера, этим занимается, если допустить, что все это не фантазии?

— Он не знает, — сказал Краддок. — Доктор Куимпер встревожен. Вы сами понимаете, когда замешаны большие деньги…

— Ну да, которые они получат после смерти Лютера Кракенторпа. И в которых весьма нуждаются. Все верно, только разве из этого следует, что ради денег они готовы убить старика?

— Не обязательно, — согласился инспектор Краддок.

— Как бы то ни было, — сказал доктор Моррис, — мой принцип — не увлекаться подозрениями, не имея на то оснований. Веских оснований, — прибавил он. — Признаюсь, то, что вы мне сообщили, для меня в некотором роде потрясение. Мышьяк, да притом в каких масштабах… и все же непонятно, почему вы приходите ко мне. Единственное, что могу вам сказать, — я ничего подобного не подозревал. Возможно, должен был. Возможно, мне следовало отнестись к этим неприятностям с желудком у Лютера Кракенторпа гораздо более серьезно. Но для вас это уже дело прошлое и значит, несущественно.

С этим Краддок тоже согласился.

— По правде говоря, мне нужно узнать побольше о семье Кракенторпов, — сказал он. — Не прослеживается ли у них в роду каких-либо странностей, психических отклонений?

Глаза из-под косматых бровей глянули на него зорко.

— Что ж, неудивительно, если ваши мысли приняли подобное направление. Ну, старик-то, Джосая, был совершенно нормальный человек. Жесткий, трезвый, расчетливый. Жена его — неврастеничка со склонностью к меланхолии. Из семьи со множеством родственных браков. Умерла вскоре после того, как родился Лютер. И я бы, знаете, сказал, что Лютер унаследовал от нее известную… м-м… неуравновешенность, что ли. В молодости был вполне рядовой малый, только постоянно цапался с отцом. Отец был в нем разочарован, чем, по-моему, нанес ему душевную травму, и Лютер бередил ее в себе, покамест она не переросла в навязчивую идею, которую он внес и в собственную семейную жизнь. С ним стоит лишь заговорить, как бросится в глаза, что он на дух не выносит своих сыновей. Дочерей любит. И Эмму, и Эди любил, ту, что умерла.

— Откуда такая нелюбовь к родным сыновьям? — спросил Краддок.

— Ну, это вы подите спросите у нынешних новомодных психиатров. Я же лишь скажу, что, как мужчина, Лютер всегда страдал от ощущения собственной неполноценности и глубоко уязвлен своим финансовым положением. Тем, что, пользуясь доходами с капитала, распорядиться ни капиталом, ни имуществом не властен. Имей он право лишить своих сыновей наследства, он, может, недолюбливал бы их меньше. А сознавать, что в этой части он бессилен, для него унижение.

— Так вот почему столь мила его сердцу мысль, что он их всех переживет?

— Возможно. В этом же, кстати, надо искать и корень его скупости, я думаю. Не удивлюсь, если он ухитрился скопить из своих немалых доходов весьма изрядную сумму — когда, понятно, налоги еще не поднялись, как нынче, до головокружительных высот.

К инспектору Краддоку пришла новая мысль:

— Он, вероятно, кому-то завещал свои сбережения? На это он, по крайней мере, имеет право!

— О да, только кому, — одному богу известно. Может быть, Эмме, хотя сомнительно. Ей ведь достанется доля от дедова капитала. А может быть, Александру, внуку.

— Этот кажется, пользуется как раз его расположением, да? — сказал Краддок.

— До сих пор пользовался. Он как-никак ребенок дочери, а не сына. Возможно, объяснение в этом. Кроме того, он очень хорошо относился к Брайену Истли, мужу Эди. Я, правда, недостаточно близко знаком с Брайеном, вот уже несколько лет как не вижусь ни с кем из этой семьи. Но у меня было впечатление, что он по окончании войны станет, что называется, неприкаянной душой. В нем есть все качества, необходимые в военное время, — храбрость, удаль и обыкновение полагаться на удачу в том, что касается будущего. Но не думаю, что ему свойственна основательность. Свободно может выродиться в эдакое перекати-поле.

— А в молодом поколении, по вашим соображениям, не наблюдается странностей?

— Ну, Седрик — эксцентрическая личность, из прирожденных бунтарей. Не сказал бы, что он вполне нормален, но, впрочем, на это можно возразить — а кто вполне?.. Гарольд, убежденный приверженец традиций, на мой взгляд, не слишком привлекательный субъект, холодный, первая мысль всегда о своей выгоде. Альфред был с самого начала с червоточинкой. Непутевым родился, непутевым и жил. Я сам раз видел, как он таскает деньги из миссионерской кружки для пожертвований, что стояла у них в холле. Дурные наклонности. Хотя что уж там, бедняга мертв и, наверное, негоже отзываться о нем плохо.

— А что вы думаете… — Краддок на мгновение замялся, — …об Эмме Кракенторп?

— Славный человечек, замкнутая, не всегда знаешь, что у нее на уме. Имеет свои планы и собственный взгляд на вещи, но предпочитает держать их при себе. Сильный характер, чего не скажешь, судя по ее внешнему виду и манере поведения.

— Вы, надо полагать, знали и Эдмунда, того сына, что погиб во Франции?

— Да. Он был, пожалуй, лучше всех. Добрый, веселый, отличный парень.

— А слышали, что как раз перед тем, как его убили, он не то собирался жениться, не то женился на какой-то француженке?

Доктор Моррис наморщил лоб.

— Как будто припоминаю нечто похожее, — сказал он, — только очень уж давно это было.

— Еще в начале войны, верно?

— Вот-вот. Что ж, может быть, со временем он стал бы горько каяться, если б завел себе жену-иностранку.

— И тем не менее есть основания полагать, что все-таки завел, — сказал Краддок.

В нескольких сжатых фразах он изложил собеседнику главное о событиях последних недель.

— Помню в газетах действительно писали о женщине, найденной в саркофаге. Так значит, это произошло в Резерфорд-Холле.

— И есть причины думать, что эта женщина — вдова Эдмунда Кракенторпа.

— Ну и ну, поразительная история. Больше смахивает на роман, чем на реальную жизнь. Но кому могло понадобиться убивать ее, бедняжку, то есть каким образом это увязано с отравлением в семье Кракенторпов?

— Не одним, так другим, — отвечал Краддок, — хотя в любом из вариантов многовато домысла. Возможно, кто-то не в меру алчный рвется завладеть всем состоянием, оставленным Джосаей Кракенторпом.

— Ну и дурак, если рвется, — сказал доктор Моррис. — Нарвется только на бешеный подоходный налог.

I

— С грибами шутки плохи, — заметила миссис Киддер. Замечание это миссис Киддер повторила раз, наверное, десятый за последние несколько дней. Люси в ответ промолчала.

— Я лично в рот их не беру, — говорила миссис Киддер, — больно уж опасно. Это еще слава богу, что обошлось только одним покойником. Все поголовно могли сгинуть, и вы, мисс, в том числе. Просто чудо, что уцелели.

— Грибы тут ни при чем, — сказала Люси. — Они были вполне доброкачественные.

— Ох, не верится, — сказала миссис Киддер. — С ними шутки плохи, с грибами. Одна поганка затешется — и каюк… Чудно право… — продолжала миссис Киддер, гремя в раковине тарелками и мисками, — И как все сходится один к одному. У сестры старшенький слег с корью, у нас — Эрни упал и сломал руку, а у мужа чирья пошли по телу — и все на одной неделе! Рассказать кому, так не поверят, правда? И здесь то же самое не лучше, — рассуждала миссис Киддер. — Сперва это убийство, страсть какая, а теперь вот мистер Альфред отравился насмерть грибами. Кто будет следующий, интересно знать?

Люси с легким содроганием подумалось, что и ей это было бы небезынтересно.

— Мужу теперь не нравится, что я хожу сюда, — говорила миссис Киддер, — думает, это может принести несчастье, но я скажу — мне мисс Кракенторп знакома не первый день, она приятная дама и рассчитывает на меня. И потом, говорю ему, не оставлять же весь дом на бедную мисс Айлзбарроу — разорваться ей, что ли? Вам, мисс, с подносами с одними вон сколько мороки.

Люси вынуждена была согласиться, что на данный момент преимущественное содержание жизни и вправду составляют подносы. Вот и в эту минуту она занималась тем, что собирала подносы, предназначенные тому или иному из болящих.

— А уж сестры эти, они палец о палец не ударят, — развивала тему миссис Киддер. — Знай подавай им раз за разом чаю, да покрепче. И с харчами они на всем готовеньком. Прямо силушки моей больше нет.

Монолог ее был исполнен глубокого самодовольства, хотя фактически она за это утро наработалась совсем немногим более обычного.

Люси сказала с чувством:

— Не жалеете вы себя, миссис Киддер.

Миссис Киддер замолчала, довольная. Люси взяла первый поднос и пошла с ним наверх.

— Это что такое? — с неодобрением осведомился мистер Кракенторп.

— Крепкий бульон и заварной крем, — сказала Люси.

— Забирайте назад, — сказал мистер Кракенторп. — Я к этой бурде не притронусь. Я же сказал сестре, что хочу бифштекс.

— Доктор Куимпер считает, что с бифштексами вам следует повременить.

Мистер Кракенторп фыркнул.

— Я уже практически выздоровел. Завтра встаю. А как другие?

— Мистеру Гарольду гораздо лучше, — сказала Люси. — Он завтра возвращается в Лондон.

— И слава богу, — сказал мистер Кракенторп. — А Седрик? Есть надежда, что и этот завтра уберется на свой остров?

— Нет, он пока не уезжает.

— Жаль. А как Эмма? Почему меня не навещает?

— Она еще в постели, мистер Кракенторп.

— Любят женщины себя нежить, — сказал мистер Кракенторп. — Вот вы — молодец, крепкая девица, — прибавил он одобрительно. — Верно, день-деньской на ногах?

— Не могу пожаловаться на недостаток моциона, — сказала Люси.

Мистер Кракенторп удовлетворенно кивнул головой.

— Крепкая, молодец. И не думайте, я не забыл, о чем у нас с вами был разговор. Увидите, настанет день, и тогда мы посмотрим. Не вечно же Эмме всем заправлять по-своему. И не слушайте, когда другие вам наговаривают, что будто бы я — старый скряга. Я просто бережливый. Сумел сберечь кругленькую сумму и знаю, на кого ее потрачу в нужное время.

Он воззрился на нее с плотоядной усмешкой.

Люси, увернувшись от его цепких пальцев, поспешила к двери.

Следующий поднос предназначался Эмме.

— Ох, Люси, спасибо вам! Я уже окончательно пришла в себя. Есть хочу — это хороший признак, правда? Знаете, милая, — продолжала она, покуда Люси прилаживала у нее на коленях поднос, — меня так мучает мысль о вашей тетушке! Вам, вероятно, было некогда съездить повидаться с нею?

— Честно говоря, да.

— А ведь она, должно быть, скучает без вас.

— О, не беспокойтесь, мисс Кракенторп. Она же понимает, какое мы пережили ужасное время.

— Вы ей звонили?

— В последние дни — нет.

— Так позвоните! Звоните ей каждый день. У старого человека совсем другая жизнь, когда с ним делятся новостями.

— Вы очень добры, — сказала Люси.

Спускаясь вниз за новым подносом, она чувствовала угрызения совести. Сложная обстановка, когда все в доме слегли, целиком поглотила ее внимание, не оставив времени подумать о чем-либо постороннем. Она решила, что сразу, как отнесет поесть Седрику, позвонит мисс Марпл.

В доме к этому времени оставалась уже только одна сестра, и они с Люси поздоровались, столкнувшись на площадке.

Седрик, невероятно прибранный, ухоженный, сидел на кровати и что-то озабоченно писал на листках бумаги.

— Привет, Люси, — сказал он, — ну, каким адским варевом будете потчевать меня сегодня? Слушайте, нельзя ли сплавить отсюда эту кошмарную сестричку? То есть эта игривость — просто что-то невозможное! Неизвестно почему завела себе привычку называть меня «мы»! «Ну как мы себя чувствуем сегодня? Хорошо ли нам спалось? Ах, какие мы нехорошие, перевернули всю постель вверх дном!» — передразнил он высоким фальцетом манерный голосок сестры.

— Я вижу, вы очень приободрились, — сказала Люси. — Чем это вы заняты?

— Планами, — сказал Седрик. — Планирую, как распорядиться имением, когда старик сыграет в ящик. Очень, знаете ли, стоящий кус землицы. Никак не решу, то ли самому его застраивать, то ли сразу распродать, нарезав на участки. Представляет немалую ценность для промышленных целей. Дом подойдет для школы или пансиона для престарелых. А может случиться, половину земли продам и на вырученные деньги закачу что-нибудь умопомрачительное на другой половине. Как ваше мнение?

— Она пока еще вам не досталась, — сухо сказала Люси.

— Достанется, будьте уверены, — сказал Седрик. — Она, в отличие от прочего наследства, не подлежит делению на части. Разом отойдет ко мне. И если взять за нее по-настоящему жирный куш, то эта сумма уже становится не доходом, а капиталом, и налоги мне за нее платить не придется. Сумасшедшие деньги. Нет, вы вдумайтесь!

— У меня-то всегда было впечатление, что вы презираете деньги, — сказала Люси.

— Конечно, презираю, когда их нет, — сказал Седрик. — Только так и сохранишь чувство собственного достоинства. Какая же вы хорошенькая, Люси, или мне просто кажется, оттого что давно не видел красивых женщин?

— Вероятно, второе, — сказала Люси.

— Все трудитесь, приводя все и вся в приличный вид?

— Вас, я вижу, кто-то уже привел в приличный вид, — сказала Люси, окинув его взглядом.

— Это все сестра, чтоб ей пусто было, — отозвался с сердцем Седрик. — По Альфреду состоялось уже дознание? Как прошло?

— Его отложили, — сказала Люси.

— Осторожничает полиция. Массовое отравление, оно хоть кого заденет за живое. В переносном смысле, я хочу сказать. Не говоря уже о прямом и осязаемом, — прибавил он. — Вы бы тоже поостереглись, моя милая.

— Я так и делаю, — сказала Люси.

— А что, юный Александр вернулся в школу?

— По-моему, до сих пор гостит у Стоддарт-Уэстов. Занятия, если не ошибаюсь, начинаются послезавтра.

До того как приступить к ланчу самой, Люси пошла к телефону и набрала номер мисс Марпл.

— Простите, ради бога, что не могла к вам вырваться, я была правда страшно занята.

— Конечно, голубушка, естественно. Тем более в настоящее время все равно ничего нельзя предпринять. Остается ждать, и только.

— Да, но вопрос — чего ждать?

— Очень скоро приезжает Элспет Магликадди, — отвечала мисс Марпл. — Я написала ей, чтобы вылетала не откладывая. Указала, что это ее долг. Так что не волнуйтесь напрасно, душенька.

Голос ее звучал сердечно, обнадеживающе.

— Так вы не думаете… — начала было Люси и не договорила.

— Что будут новые жертвы? Надеюсь, нет, милая. Хотя заранее, согласитесь, судить трудно. Когда орудует отъявленный злодей, я имею в виду. А в данном случае, думаю, мы имеем дело с чистой воды злодеянием.

— Или безумцем, — сказала Люси.

— Ну, это сегодня так принято смотреть на вещи, я знаю. Я лично смотрю иначе.

Люси положила трубку и пошла на кухню взять поднос со своим ланчем. Миссис Киддер уже сняла с себя фартук и собиралась уходить.

— С вами все будет в порядке, мисс? — спросила она участливо.

— В полном порядке! — огрызнулась Люси.

Вместо большой, мрачной столовой она пошла со своим подносом в малый кабинет. И уже доедала последний кусок, когда открылась дверь и вошел Брайен Истли.

— Кого я вижу, — сказала Люси. — Вот неожиданность!..

— Наверно, — сказал Брайен. — Как там народы?

— Намного лучше. Гарольд завтра возвращается в Лондон.

— Что вы обо всем этом думаете? В самом деле мышьяк?

— Мышьяк, без всяких сомнений.

— Газеты пока молчат.

— Да, кажется, полиция предпочитает до поры до времени избегать гласности.

— Похоже у кого-то нешуточный зуб на честное семейство — сказал Брайен. — Не представляю, кто мог втихую подобраться и подложить в еду отраву.

— Видимо, самая подходящая кандидатура — моя, — сказала Люси.

Брайен озабоченно вскинул на нее глаза.

— Но ведь это не вы, правда? — Ясно было, что он несколько скандализован.

— Нет, — сказала Люси. — Не я.

Подложить что бы то ни было в карри не мог никто. Она готовила его на кухне в одиночестве и сама подавала на стол — некому было подложить в карри яду, кроме тех пятерых, что собрались в столовой к обеду.

— Вот именно, — сказал Брайен. — Зачем бы вы стали это делать? Кто они вам? Никто… Послушайте, — прибавил он, — надеюсь, вам ничего, что я нагрянул без предупреждения?

— Что вы, конечно, ничего. Вы здесь задержитесь на какое-то время?

— Хотел бы, если это не слишком вас обременит.

— Да нет. Нет, мы управимся.

— Видите ли, я сейчас оказался без работы и… словом, просто бывает невмоготу. Так вы серьезно не против?

— Но только не меня следует спрашивать. А Эмму.

— О, насчет Эммы я спокоен, — сказал Брайен. — Эмма всегда ко мне относилась с симпатией. По-своему, знаете. Она не часто выдает свои чувства, старушка Эмма очень себе на уме, прямо скажем. Поживи-ка здесь одна, ухаживая за стариком, подействует на кого угодно. Жаль, так и не вышла замуж. Ну, а теперь, полагаю, уже поздно.

— А по-моему, ничуть не поздно, — сказала Люси.

— Ну… — Брайен подумал. — Разве что за священника, — сказал он с надеждой. — Много полезного могла бы делать для прихожан, с Материнским комитетом находила бы общий язык. Я правильно назвал, да? Материнский комитет? Не особенно представляю себе, признаться, с чем его кушают, но в книжках нет-нет да и наткнешься… На воскресную службу приходила бы в шляпке, — прибавил он напоследок.

— На мой взгляд, звучит не ахти как заманчиво, — сказала Люси, поднимаясь и беря поднос.

— Дайте-ка лучше я. — Брайен взял у нее поднос, и они вместе направились на кухню. — Вам помочь мыть посуду? Нравится мне эта кухня, — продолжал он. — Скажу больше — сегодня, знаю, меня немногие поймут, но мне весь этот дом нравится. Безвкусица страшная, согласен, и тем не менее. В парке можно свободно посадить самолет, — прибавил он с воодушевлением. Взял полотенце для стеклянной посуды и принялся вытирать им ложки и вилки. — Обидно, что достанется Седрику, — заметил он. — Первым делом продаст все на корню и ускачет опять за границу. Чем Англия не устраивает человека, непонятно. Гарольду такой дом тоже был бы ни к чему, для Эммы он, разумеется, слишком велик. Эх, перейди бы он к Александру, то-то мы бы с ним славно зажили! Не вредно было бы, конечно, и женщину заиметь в доме. — Он задумчиво поглядел на Люси. — Впрочем, что толку рассуждать на эту тему? Чтобы имение перешло к Александру, остальным нужно сперва дружно поумирать, что, мягко выражаясь, маловероятно, не так ли? Старик, судя по всему, с легкостью доживет до ста лет, хотя бы назло всем. Рискну предположить, что он не очень-то сокрушался по поводу смерти Альфреда?

— Не очень, — коротко отозвалась Люси.

— Все бы ему блажить, старому черту, — весело заключил Брайен Истли.

I

— Ужас, чего только люди не болтают! — говорила миссис Киддер. — Нет, поймите, я стараюсь не слушать по силе возможности. Но уж такое несут, вы не поверите! — Она приумолкла, выжидая.

— Да, представляю, — сказала Люси.

— Про труп этот, какой нашли в Долгом амбаре, — продолжала миссис Киддер, отползая по-крабьи назад на четвереньках, поскольку занята была тем, что мыла на кухне пол. — Что, дескать, это во время войны была зазноба мистера Эдмунда, потому и поехала сюда, а муж — следом, и порешил ее из ревности. С иностранца такое станется, это верно, но когда столько лет прошло — навряд ли, правда?

— По-моему тоже вряд ли.

— Но это, говорят, еще цветочки. Язык-то без костей, вот и мелют. Такое, что руками разведешь. Что будто бы мистер Гарольд женился где-то за границей, а она возьми да и заявись сюда, а здесь узнает, что он пошел на двоеженство с этой самой леди Алис, и решает подать на него в суд, тогда он зазвал ее сюда на свиданье, а сам удавил и тело спрятал в саркофаге. Слыхали вы такое?

— Действительно, — рассеянно отвечала Люси, думая о другом.

— Я, понятное дело, не слушаю, — добродетельно пояснила миссис Киддер. — Мне что — в одно ухо вошло, в другое вышло. Я просто в толк не возьму, как совести хватает байки придумывать, а тем более — повторять. Главное, чтобы не дошло до мисс Эммы. Расстроится, чего доброго, а мне это нежелательно. Уж такая приятная она дама, мисс Эмма то есть, про нее я слова худого не слыхала, ни единого словечка. И про мистера Альфреда теперь ни у кого язык не повернется сказать худое, про покойника. Что поделом, мол, ему — а ведь могли бы сказать. Языки, мисс, у людей не приведи господь, какие злые.

Все это миссис Киддер произносила с огромным удовольствием.

— Тяжко должно быть вам выслушивать сплетни.

— И не говорите. Еще как тяжко! Скажешь, бывало, мужу: «Как это у них язык не отсохнет?»

В дверь позвонили.

— Вот и доктор пришел, мисс. Сами откроете или мне сходить?

— Я открою, — сказала Люси.

Но это был не доктор. На пороге стояла высокая, элегантная женщина в норковом манто. На полукруге гравийной аллеи урчал «Роллс-Ройс» с шофером за рулем.

— Могу я видеть Эмму Кракенторп?

Мелодичная речь с легкой картавинкой. Привлекательная внешность. Лет тридцать пять, темные волосы, искусный и дорогой макияж.

— Извините, — сказала Люси. — Мисс Кракенторп больна, лежит в постели и никого не принимает.

— Я знаю, что она заболела, да, но мне очень важно с ней повидаться.

— Боюсь… — начала Люси.

Незнакомка перебила ее:

— Вы, вероятно, мисс Айлзбарроу? — Она улыбнулась ясной улыбкой. — Мне сын рассказывал о вас, вот почему я знаю. Я — леди Стоддарт-Уэст, это у нас сейчас гостит Александр.

— А, понимаю, — сказала Люси.

— И очень важно в самом деле, чтобы я повидалась с мисс Кракенторп, — продолжала дама. — Мне все известно, что связано с ее недугом, и уверяю вас, это не просто светский визит. Он вызван тем, что мне сказали мальчики — что сказал мне мой сын. Речь идет, как я считаю, об обстоятельстве первостепенной важности, и я желала бы довести его до сведения мисс Кракенторп. Спросите ее, пожалуйста, будьте добры.

— Войдите. — Люси впустила гостью в холл и провела в гостиную. — Пойду спрошу мисс Кракенторп.

Она поднялась наверх, постучалась и вошла к Эмме.

— Приехала леди Стоддарт-Уэст, — сказала она. — И настоятельно просит вас ее принять.

— Леди Стоддарт-Уэст? — удивленно повторила Эмма. Она переменилась в лице. — Что-нибудь случилось с мальчиками, с Александром?

— Нет-нет, — успокоила ее Люси. — С мальчиками определенно все в порядке. Нет, это по поводу чего-то, сказанного мальчиками — то ли ей, то ли в ее присутствии.

— Ах, вот как. Что ж… — Она помедлила в нерешительности. — Пожалуй, нужно ее принять. Как я выгляжу, Люси, сносно?

— Чудесно выглядите, — сказала Люси.

Эмма полулежала в постели, мягкая розовая шаль на плечах оттеняла слабый румянец ее щек. Темные волосы были заботливо расчесаны и уложены сестрой. На туалетный столик Люси поставила накануне вазу с букетом осенних листьев. В комнате было уютно и не ощущалось даже намека на больничную обстановку.

— Я уже совсем поправилась, пора подниматься, — сказала Эмма. — Доктор Куимпер сказал, что завтра можно.

— К вам и вид вернулся здоровый, — сказала Люси. — Так я проведу к вам леди Стоддарт-Уэст?

— Да, ведите.

Люси опять спустилась вниз.

— Пойдемте, пожалуйста, я провожу вас к мисс Кракенторп.

Она повела гостью наверх, открыла перед нею дверь, потом закрыла. Леди Стоддарт-Уэст с протянутой рукой приблизилась к постели.

— Мисс Кракенторп? Я должна извиниться, что так бесцеремонно вторгаюсь к вам. Мы, кажется, уже встречались на спортивном празднике в школе.

— Да, — сказала Эмма. — Я вас прекрасно помню. Присаживайтесь, прошу вас.

Леди Стоддарт-Уэст опустилась в кресло, специально для того придвинутое к кровати.

— Вам должно быть очень странно мое внезапное появление, — начала она спокойным, негромким голосом, — но на это есть причина. И, по-моему, важная причина. Видите ли, мальчики многое мне рассказали. Вы понимаете, как взбудоражило их убийство, которое здесь произошло. Признаться, мне тогда это не понравилось. Я нервничала и собиралась немедленно забрать Джеймса домой. Но муж мой только посмеялся. Сказал, что это убийство явно никак не связано ни с вашим домом, ни с семьей, а для ребят, судя по его собственным детским воспоминаниям и письмам Джеймса, это безумно захватывающее приключение, и забирать их было бы просто жестоко. Я уступила и согласилась, чтобы они здесь оставались на весь ранее намеченный срок, покуда Джеймс не увезет с собой Александра к нам.

Эмма сказала:

— Вы считаете, нам следовало отослать вашего сына домой раньше?

— Нет-нет, речь вовсе не о том. О-ля-ля, как это трудно! Но я должна сказать вам то, с чем пришла. Видите ли, они ведь многое схватывают, мальчики. По их словам, эта женщина, убитая… у полиции есть мнение, что, может быть, она — та француженка, с которой ваш старший брат — тот, что погиб на войне, — познакомился во Франции. Это правда?

— Это один из вариантов, — сказала Эмма дрогнувшим голосом, — который мы не вправе отвергать. Возможно, что правда.

— И есть некие основания полагать, что это труп той самой Мартины?

— Я вам сказала — это один из вариантов.

— Но почему? Что навело их на мысль о Мартине? Какие-нибудь письма нашли при ней, документы?

— Нет. Ничего этого не было. Но видите ли, я получила от Мартины письмо.

— Вы? От Мартины?

— Да. Она писала, что находится в Англии и хотела бы приехать повидаться со мной. Я пригласила ее к нам, но пришла телеграмма, что она возвращается опять во Францию. Может быть, она действительно уехала во Францию, мы не знаем. Но после этого здесь нашли конверт, адресованный ей. Что, по-видимому, указывает, что она сюда приезжала. Только я, право, не понимаю… — Она замялась, ища нужные слова.

Леди Стоддарт-Уэст живо воспользовалась паузой:

— Не понимаете, какое до этого дело мне? Справедливо. И я бы не понимала на вашем месте. И тем не менее, услышав это, вернее, сбивчивый рассказ о чем-то в этом роде, я должна была приехать и удостовериться, что он соответствует истине, так как тогда…

— Да? — сказала Эмма.

— Так как в этом случае я обязана сказать то, о чем не хотела говорить вам никогда. Дело в том, что Мартина — это я.

Эмма уставилась на гостью, словно до нее не дошел смысл сказанного.

— Вы? Вы — Мартина?

Ее собеседница энергично закивала головой.

— Да. Уверена, что вы изумлены, но это правда. Я познакомилась с вашим братом в первые дни войны. Он, собственно, стоял у нас на квартире. Ну, остальное вам известно. Мы полюбили друг друга. Собирались пожениться, но случилось отступление на Дюнкерк, Эдмунда объявили пропавшим без вести. Позже пришло сообщение, что он убит. О тех днях лучше не говорить. Они были давно и остались в прошлом. Скажу лишь вам, что я очень любила вашего брата… Дальше была суровая действительность военного времени. Францию оккупировали немцы, я примкнула к движению Сопротивления. Была в числе тех, кому было поручено переправлять англичан по французской территории в Англию. Так я встретилась со своим будущим мужем. Он был офицер Военно-воздушных сил, сброшенный с парашютом во Францию для выполнения особого задания. По окончании войны мы поженились. Я не однажды думала, не следует ли мне написать вам или постараться с вами встретиться, но все-таки решила, что нет. Ни к чему ворошить воспоминания о былом. У меня новая жизнь и незачем возвращаться к старой. — Она помолчала. — Но скажу вам, я испытала удивительно отрадное чувство, когда выяснилось, что лучший школьный товарищ Джеймса — племянник Эдмунда. Могу прибавить — хотя для вас это, как я догадываюсь, не новость, — что Александр очень похож на Эдмунда. Я восприняла это как счастливое стечение обстоятельств — то, что Джеймс с Александром так подружились.

Она подалась вперед и накрыла руку Эммы своей ладонью.

— Вы видите, Эмма, дорогая, услышав такое об этом убийстве, о подозрениях, что убитая — та Мартина, с которой был знаком Эдмунд, я не могла не приехать и не сказать вам правду. Кто-то из нас двоих — либо вы либо я — должен поставить в известность полицию. Не знаю, кто эта убитая женщина, но она — не Мартина.

— Я все еще не в состоянии осмыслить, — сказала Эмма, — что вы, вы, — та самая Мартина, о которой мне писал мой родной Эдмунд. — Она вздохнула, покачивая головой, и вдруг озадаченно сдвинула брови. — Но что-то я не понимаю. Так, значит, это вы прислали мне письмо?

Леди Стоддарт-Уэст решительно мотнула головой.

— Нет-нет, конечно, нет, я ничего вам не писала.

— Тогда… — Эмма не договорила.

— Тогда есть кто-то, кто выдавал себя за Мартину, возможно, надеясь выманить у вас деньги? Да, должно быть. Вот только кто?

Эмма произнесла медленно:

— По-видимому, были в то время люди, которые знали о вас с Эдмундом?

Ее гостья повела плечами.

— Были, вероятно. Но я ни с кем не сходилась накоротке, не поддерживала тесных отношений. А с тех пор, как приехала в Англию, вообще не заикалась об этом. Кроме того, зачем было ждать столько времени? Странно, очень странно.

— Я тоже не понимаю, — сказала Эмма. — Посмотрим, что скажет инспектор Краддок. — У нее потеплели глаза. — Я так рада, что наконец-то вижу вас, милая.

— И я рада. Эдмунд так часто говорил о вас! Он был ужасно к вам привязан. У меня, знаете, все счастливо сложилось в моей новой жизни, но все равно есть такое, что не забывается.

Эмма с глубоким вздохом откинулась на подушки.

— Невероятное облегчение, — сказала она. — Покуда мы боялись, что убитая может оказаться Мартиной, нас не покидало ощущение, что это как-то связано с нашей семьей. И вот теперь прямо гора свалилась с плеч! Кем бы ни оказалась эта несчастная, ясно, что к нам она не имеет никакого отношения.

I

Стройная секретарша принесла Гарольду Кракенторпу обычную в этот предвечерний час чашку чая.

— Благодарю, мисс Эллис. Я сегодня уйду пораньше.

— Вам, по-настоящему, вообще не следовало бы еще приходить, мистер Кракенторп, — сказала мисс Эллис. — Вид у вас совсем неважный.

— Со мной все порядке, — отозвался Гарольд Кракенторп, хотя и впрямь чувствовал себя неважно. Еще бы, угодить в такую передрягу. Ну ничего, это все уже позади.

Невероятно, размышлял он безрадостно, что Альфреда скосило, а старик выстоял. Сколько, в конце концов, ему стукнуло — семьдесят три? Семьдесят четыре? И столько лет без конца болеет… Казалось бы, если уж суждено кому-то стать жертвой, то в первую очередь старику. Так нет же. Зачем-то ею должен был стать Альфред. Альфред, который, казалось бы, был крепкий, жилистый малый. Никогда не жаловался на здоровье.

Гарольд вздохнул и откинулся на спинку кресла. Секретарша права. Он пока не вернул себе надлежащую форму, но желание побывать в своей конторе пересилило. Хотелось проверить, как подвигаются дела, оценить положение вещей. Что ж, положение — критическое! Все буквально висит на волоске. Хотя обстановка кругом, — он огляделся, — этот шикарный кабинет, лоск светлого дерева, дорогие современные кресла — говорит о преуспеянии, и отлично, так и надо! Вот в чем Альфред всегда ошибался. Если внешний вид говорит об успехе, люди думают, что ты преуспеваешь. Пока о шаткости его финансового положения слухи еще не поползли. Но все равно, отодвинуть крах надолго невозможно. Ну почему, почему умер Альфред, а не отец! Так нет же, у этого как будто лишь прибавилось здоровья от мышьяка! Эх, унесла бы эта история с собой отца — и конец всем заботам!

И все же главное — не показывать виду, что тебя гнетет забота. Великая вещь, видимость преуспеяния. Не то что у бедняги Альфреда с его неизменно скользким, не внушающим доверия видом, — видом, который выдавал его с головой. Один из тех, кто занят мышиной возней с мелкими махинациями, кто никогда не играет по-крупному. Здесь покрутится с малопочтенной публикой, там обстряпает сомнительное дельце, никогда не переступая черту, за которой тебя карает закон, но всякий раз подходя к ней вплотную. И чего этим достиг? Короткие периоды безбедной жизни — и назад на скользкий и сомнительный путь. Альфреду несвойствен был размах. Так что, если вдуматься, не столь уж велика потеря. Он никогда не питал особенно теплых чувств к Альфреду, не говоря уже о том, что раз Альфреда не стало, то деньги, оставленные выжигой дедом, для каждого из наследников возрастут, став не пятой долей, а четвертой. Очень недурно.

Лицо у Гарольда немного прояснилось. Он встал, взял шляпу, пальто и вышел из конторы. Не мешает расслабиться на денек-другой. Он еще не окончательно окреп. Машина ждала внизу, и вскоре она уже пробиралась по забитому транспортом Лондону в направлении его дома.

Дарвин — так звали его слугу — открыл ему дверь.

— Только что прибыла ее светлость, сэр, — сказал он.

В первый миг Гарольд лишь хлопал глазами. Алис? Фу ты, разве она должна была вернуться сегодня? А он совсем забыл. Хорошо, что Дарвин предупредил его. Не очень-то получилось бы красиво, если бы, поднявшись наверх, он остолбенел при виде жены. Хотя не сказать, чтобы это имело большое значение. У них с Алис нет особых иллюзий относительно чувств друг к другу. Возможно, впрочем, что Алис и питает к нему какие-то чувства, как знать.

В целом Алис жестоко обманула его надежды. Конечно, он не был в нее влюблен, когда женился, но находил ее, несмотря на достаточно невзрачную внешность, приятной. Кроме того, бесспорно, сыграли свою роль ее семья и родственные связи. Не столь, пожалуй, важную роль, как могли бы, потому что, женясь на Алис, он задумывался и о положении своих будущих детей. Полезно будет его сыновьям иметь такую родню. Но сыновей не было, не было и дочерей, и ничего им не оставалось с Алис, как только стареть бок о бок, не находя, большей частью, ни общих тем для разговора, ни особенного удовольствия в обществе друг друга.

Она проводила много времени вне дома, у родных, а зимой обычно уезжала на Ривьеру. Ее это устраивало, а его не волновало.

Сейчас он поднялся в гостиную и приветствовал жену в соответствии с правилами хорошего тона.

— Вот ты и дома, дорогая! Извини, что не мог тебя встретить, дела задержали в Сити. И так насилу вырвался. Ну, как было в Сан-Рафаэле?

Алис стала рассказывать, как было в Сан-Рафаэле. Худощавая, рыжеватая, с горбатым носом и карими невыразительными глазами, она говорила с правильными оборотами речи, однообразным и тусклым голосом. Доехала благополучно, хотя на пароме через Ла-Манш немного качало. Таможенники в Дувре были, по обыкновению, несносны.

— Надо было лететь, — отозвался на это Гарольд ритуальной фразой. — Настолько проще!

— Вероятно, только я не очень люблю летать. Никогда не любила. Как-то неспокойно.

— Зато экономишь массу времени, — сказал Гарольд.

Леди Алис Кракенторп промолчала. Возможно, для нее главной задачей в жизни было не столько экономить время, сколько чем-то его заполнить. Она вежливо осведомилась о здоровье мужа.

— Эмма так напугала меня свей телеграммой. Вы, как я поняла, все разом заболели?

— Да-да, — сказал Гарольд.

— Я читала на днях в газете, — сказала Алис, — что в какой-то гостинице сорок человек одновременно слегли с пищевым отравлением. Это увлечение холодильниками, я считаю, положительно опасно. Люди передерживают в них свои продукты.

— Может быть, — уронил Гарольд. Сказать ей про мышьяк или не стоит? Почему-то, глядя на Алис, он чувствовал, что решительно не способен сказать. В мире Алис отравлению мышьяком места не было. О таком читаешь в газетах. С тобой, с твоею семьей такое не происходит. А вот в семействе Кракенторпов произошло…

Он поднялся к себе прилечь на часок-другой перед тем, как одеваться к обеду.

За обедом вдвоем с женой разговор шел примерно в том же духе. Вежливый, пустой. Общие знакомые в Сан-Рафаэле, друзья.

— В холле на столе для тебя посылка, — сказала Алис, — маленький пакетик.

— Правда? Я что-то не заметил.

— Да, поразительная вещь — одна дама рассказывала, что где-то, не то в сарае, не то в амбаре, нашли убитую женщину. И называла место — Резерфорд-Холл. Я решила, что это, должно быть, другой какой-то Резерфорд-Холл.

— Нет, — сказал Гарольд. — Не другой. Ее нашли, если хочешь знать, у нас в амбаре.

— Как же так, Гарольд? В Резерфорд-Холле найдена в амбаре убитая женщина, а ты мне ничего не говоришь?

— Просто не успел еще, — сказал Гарольд. — Тем более что приятного было мало. С нами это, естественно, никак не связано. Журналисты слетелись тучами. С полицией пришлось иметь дело, и так далее.

— Действительно неприятно, — сказала Алис. — И что, выяснилось, кто это сделал? — поинтересовалась она довольно равнодушно.

— Пока нет, — сказал Гарольд.

— А что это за женщина?

— Никто не знает. Француженка, судя по всему.

— Ах, француженка, — протянула леди Алис тоном, который, если отбросить разницу в социальном положении, мог бы принадлежать инспектору Бейкону. — Очень для вас досадная история, — согласилась она.

Они покинули столовую и перешли в маленький кабинет, где обыкновенно сидели, когда оставались одни. «Гарольд к этому времени совсем обессилел. Надо будет рано лечь спать», — подумал он.

Проходя мимо стола в холле, он взял посылку, о которой упомянула жена. Это был маленький аккуратный сверток, тщательно запечатанный сургучом. Гарольд вскрыл его, направляясь к своему привычному месту у камина.

Внутри была лекарственная коробочка с ярлыком: «Принимать по две таблетки на ночь». И приложена бумажка со штампом бракемптонской аптеки и надписью: «Послано по требованию доктора Куимпера».

Гарольд Кракенторп нахмурился. Открыл коробочку, посмотрел на таблетки. Да, похоже те самые, какие он принимал. Но разве Куимпер не сказал, что больше принимать не нужно? Ну да, конечно. «Теперь они вам не нужны» — этими самыми словами.

— Что там такое, дорогой? — сказала Алис. — У тебя озабоченное лицо.

— Да нет, просто таблетки. Я принимал их на ночь. Но мне казалось, доктор велел больше не принимать.

— Очевидно, — отозвалась безмятежно его жена, — велел не забывать их принимать.

— Может быть, и так, — неуверенно сказал Гарольд.

Он поднял голову. Жена сидела напротив, наблюдая за ним. На мгновение ему сделалось любопытно — это случалось с ним нечасто применительно к Алис, — что все-таки у нее на уме. Этот ее бесцветный взгляд не говорил ничего. Глаза — словно окна в опустелом доме. Что все-таки думает о нем Алис, что чувствует? Любила ли она его когда-то? Вероятно, любила. Или вышла за него замуж, полагая, что он успешно ворочает делами в Сити, и наскучив собственным безденежным существованием? Что ж, в общем, она не прогадала. Своя машина, дом в Лондоне, возможность кататься за границу, когда ей вздумается, покупать дорогие наряды, хотя, господь свидетель, на Алис они совершенно не имеют вида. Да, в общем совсем не плохо устроилась. Любопытно, считает ли так она сама. Настоящей любви она к нему не питает, это ясно, но ведь и он к ней тоже нет. Не связывают их ни общие интересы, ни воспоминания, им не о чем разговаривать. Были бы у них дети — тогда другое дело, но детей не было. Странно, ни у кого в их семье нет детей, только сын у младшей сестры, у Эди. Эди, младшая сестричка. Глупая девчонка, выскочила замуж очертя голову в разгар войны. А ведь он ей дело советовал.

Все это прекрасно, говорил он ей, эти отчаянные молодые летчики, удаль, романтика и так далее, но в мирное время, помяни мое слово, от него проку не будет. Хорошо, если сможет содержать тебя с грехом пополам.

Ну и что, говорила на это Эди. Она любит Брайена, Брайен любит ее, и кто может поручиться, что его не убьют, не завтра, так послезавтра? Почему они должны отказываться от счастья, хотя бы и недолговечного? Какой смысл задумываться о будущем, если на них могут в любой момент сбросить бомбу? И в конце концов, что за важность такая это будущее, если рано или поздно им достанется столько денег от деда. Так говорила Эди.

Гарольд беспокойно поерзал в кресле. Все же это дедово завещание — нечто чудовищное. Держать их всех в подвешенном состоянии! Всем ухитрился насолить. И внуки остались недовольны, а уж отец их — тот и вовсе чуть не лопнул от злости! Проникся железной решимостью не умирать. Вот почему он так печется о своем здоровье. Но хочет — не хочет, а умереть ему придется, и скоро. Обязательно придется умереть. Иначе… Все Гарольдовы тревоги разом вновь нахлынули на него, принеся с собой дурноту — и усталость, и головокружение.

Он заметил, что Алис по-прежнему наблюдает за ним. Под взглядом этих блеклых, задумчивых глаз ему стало не по себе.

— Пойду, пожалуй, лягу, — сказал он. — Сегодня у меня как-никак первый день на работе.

— И правильно, — сказала Алис, — разумно, я считаю. Наверняка врач велел тебе поберечь себя на первых порах.

— Врачи, они всегда так говорят, — сказал Гарольд.

— И не забудь, дорогой, принять таблетки.

Алис взяла коробочку и подала ему.

Он пожелал ей спокойной ночи и пошел наверх. Да, таблетки пока необходимы. Неверно было бы бросать их слишком рано. Гарольд взял две таблетки и проглотил их, запив стаканом воды.

I

— Только я и никто другой способен наломать столько дров, — произнес мрачно Дермот Краддок.

Он сидел в гостиной верной Флоренс, вытянув длинные ноги и ощущая себя в загроможденной вещами комнате как некое чужеродное тело. Донельзя усталый, расстроенный, подавленный.

Мисс Марпл поспешила выразить свое несогласие мягким, утешительным восклицанием:

— Нет-нет, дорогой мой, вы проделали полезную работу! Очень полезную, правда.

— Полезную, говорите? Допустил, чтобы всю семью отравили, прохлопал Альфреда Кракенторпа, а теперь еще и Гарольда. Что у них там творится, черт возьми? Вот что хотелось бы знать!

— Яд в таблетках, — задумчиво проговорила мисс Марпл.

— М-да. Поистине дьявольское коварство. С виду не отличить от тех таблеток, которыми он лечился. И — приложение, напечатанное на машинке: «По поручению доктора Куимпера». А доктор Куимпер и не думал их заказывать. И ярлыки ухитрились раздобыть аптечные. Тоже без ведома аптекаря. Да нет. Эта коробочка пришла из Резерфорд-Холла.

— Вам что, доподлинно известно, что из Резерфорд-Холла?

— Да. Все скрупулезно проверено. Вообще-то в этой коробочке лежали снотворные таблетки, прописанные Эмме.

— Вот оно что, стало быть Эмме…

— Да, сохранились отпечатки пальцев — Эммы, обеих сестер и аптекаря, который готовил лекарство. Больше никаких, естественно. Тот, кто ее прислал, — человек осторожный.

— Вынул снотворные таблетки и подменил их другими?

— Да, в том-то, конечно, и беда с таблетками. Одна точь-в-точь похожа на другую.

— Ox, как это верно, — согласилась мисс Марпл. — То ли дело, помнится, в моей молодости — одна микстура черная, другая бурая — это от кашля, третья белая и розовая микстура такого-то доктора. Не спутаешь. Скажу вам больше, у нас в деревне, в Сент-Мэри-Мид, если хотите знать, по сей день предпочитают лекарства в таком виде. Всегда спрашивают пузырек, а не таблетки… И что же это были за таблетки?

— Аконит. Такие обычно держат во флаконе для ядов и растворяют в пропорции один к ста для наружного применения.

— А Гарольд, значит, принял их внутрь и умер, — сказала задумчиво мисс Марпл.

У Дермота Краддока вырвался вздох, похожий на стон.

— Уж вы не взыщите, что я пришел к вам выпустить пары, — сказал он. — Бежать поплакаться в жилетку тетушке Джейн — такое было чувство.

— Как мило, — сказала мисс Марпл, — мне очень лестно это слышать. К крестнику сэра Генри я отношусь совсем иначе, чем просто к инспектору сыскной полиции.

Дермот Краддок отвечал ей быстрой усмешкой.

— И все же факт остается фактом — напортачил я будь здоров, с начала и до конца, — сказал он. — Местная полиция обращается за содействием в Скотленд-Ярд — и что получает? Осла получает, который шмякается в лужу!

— Да нет же, — сказала мисс Марпл.

— Не нет, а да. Кто отравил Альфреда, я не знаю, кто Гарольда — тоже не знаю, и в довершение всего на данный момент понятия не имею, кто эта убитая женщина, с которой все началось! А ведь казалось, версия с Мартиной куда как убедительна! Все идеально совпадает. И вот — нате вам. Откуда ни возьмись, является настоящая Мартина и оказывается, — хоть стой, хоть падай, — что это супруга сэра Роберта Стоддарт-Уэста. Тогда, простите, кто такая женщина в саркофаге? А кто ее знает! Сперва пошел было по следу Анны Стравинской, так и он оказался ложным…

Его остановило характерное многозначительное покашливание.

— Как знать, — прошелестела мисс Марпл.

Краддок широко открыл глаза.

— Позвольте, а та открытка с Ямайки?

— Да, но ведь это, в сущности, еще не доказательство, верно? То есть разве трудно устроить так, чтобы открытка пришла практически откуда угодно? Вспомнить хотя бы миссис Брайерли — тяжелейшее нервное расстройство. Кончилось тем, что ей рекомендовали лечь на обследование в психиатрическую больницу, и она страшно волновалась, как бы об этом не узнали дети. Взяла написала штук четырнадцать открыток и договорилась, чтобы их присылали из разных почтовых отделений за границей, а детям сказала, что мама уезжает за границу отдыхать. — Она красноречиво посмотрела на Дермота Краддока. — Вы понимаете, к чему я клоню.

— Еще бы, — сказал Краддок, по-прежнему не спуская с нее глаз. — Мы непременно проверили бы эту открытку, не подвернись тогда так кстати эта версия относительно Мартины.

— Куда как кстати, — тихонько ввернула мисс Марпл.

— Все выстроилось в связный ряд, — продолжал Краддок. — Есть же, в конце концов, письмо к Эмме, подписанное «Мартина Кракенторп». Пусть леди Стоддарт-Уэст не посылала его, но кто-то ведь послал! Кто-то, кто собирался выдать себя за Мартину и, сыграв на этом, поживиться чужими денежками. Этого-то ведь нельзя отрицать.

— Нельзя, нельзя.

— И потом, возьмите конверт с ее лондонским адресом от письма, которое ей написала Эмма. Найденный в Резерфорд-Холле и свидетельствующий, что она в самом деле там была.

— Но ведь убитой там не было! — уточнила мисс Марпл. — В том смысле то есть, какой подразумеваете вы. Она попала в Резерфорд-Холл лишь после того, как ее убили. И столкнули с поезда на железнодорожную насыпь.

— Хм, справедливо.

— А конверт свидетельствует лишь о том, что там побывал убийца. Предположительно, забрал этот конверт вместе с другими вещами и бумагами, которые были при ней, а после случайно обронил — хотя… теперь у меня нет уверенности, что случайно. Наверняка инспектор Бейкон, да и ваши люди тоже, провели в имении тщательный обыск и почему-то не нашли его. Он только позже обнаружился, в котельной.

— Ну, это как раз понятно, — сказал Краддок. — Старик садовник подбирал любую бросовую бумажку и запихивал в бак.

— Который так естественно перерыть сверху донизу мальчикам, — заметила мисс Марпл.

— То есть его, по-вашему, нарочно подложили с тем, чтобы он попал к нам в руки?

— Пока я просто размышляю. В конце концов, не так уж сложно было предвидеть, куда отправятся на поиски мальчики в следующий раз или даже подсказать им… Да, об этом стоит задуматься. Во всяком случае, вас это отвлекло, не так ли? Вы перестали заниматься Анной Стравинской.

Краддок сказал:

— А вы считаете, что ею-то и нужно было заниматься все это время?

— Я только думаю, что вы кого-то напугали, когда принялись наводить о ней справки. Думаю, кто-то хотел положить этому конец.

— Давайте будем отталкиваться от того факта, что кто-то замышлял выдать себя за Мартину, — сказал Краддок. — А потом вдруг отказался от этого плана. Почему?

— Очень хороший вопрос, — сказала мисс Марпл.

— Кто-то шлет телеграмму, что Мартина возвращается во Францию, затем договаривается с этой женщиной о поездке сюда и по дороге убивает ее. До сих пор все верно?

— Не совсем, — сказала мисс Марпл. — Мне думается, вашему построению недостает простоты.

— Простоты? — вскричал Краддок. — Вы хотите меня запутать, — пожаловался он.

Мисс Марпл сокрушенным голосом уверила его, что такое ей даже в голову не могло прийти!

— Тогда скажите наконец, — взмолился Краддок, — знаете вы или нет, кто эта убитая женщина?

Мисс Марпл вздохнула.

— Как бы мне поточнее выразиться — это так трудно… Я хочу сказать, кто она — я не знаю, но в то же время почти наверняка знаю, кто она была, если вы меня понимаете.

Краддок запрокинул голову.

— Понимаю? То есть даже отдаленно не догадываюсь!.. — Он поглядел в окно. — А вот и ваша Люси Айлзбарроу к вам пожаловала. Ну, а я удаляюсь. У меня нынче неважно с amour-propre [173], и наблюдать молодую особу, у которой все получается и горит в руках, выше моих сил.

I

— Я посмотрела в словаре, что значит «тонтина», — сказала Люси.

Минуты первых приветствий остались позади, и теперь Люси бесцельно бродила по комнате, трогая здесь — фарфоровую собачку, там — салфеточку, пластиковую шкатулку для рукоделья на подоконнике.

— Да, я так и предполагала, — отозвалась ровным голосом мисс Марпл.

Люси медленно процитировала на память:

— «1653, по имени итальянского банкира Лоренцо Тонти, — форма ренты с общим фондом, при которой доли умерших участников фонда прибавляются к долям тех, кто их пережил». — Она помолчала. — То самое, да? Подходит в общих чертах, и вам это пришло в голову еще до последних двух смертей.

Словно не в силах усидеть на месте, она вновь принялась беспокойно бродить по комнате. Мисс Марпл сидела, наблюдая за ней. Сейчас это была совсем не та Люси Айлзбарроу, какую она знала до сих пор.

— Прямой соблазн, иначе не назовешь, — продолжала Люси. — Так составить завещание, чтобы все досталось тому, кто переживет всех остальных. А в то же время, деньги-то ведь огромные. Казалось бы, и без того хватит на всех… — Конец фразы прозвучал почти неслышно.

— Беда в том, — сказала мисс Марпл, — что людям свойственна алчность. Некоторым людям. С этого все часто и начинается. Не с убийства — желания убить кого-то или хотя бы помыслов об этом — нет. Начинается с алчности, с желания заграбастать больше, чем вам полагается. — Она опустила на колени вязанье и устремила взгляд в пространство. — Как раз такой случай, кстати, впервые свел меня с инспектором Краддоком. Было это за городом, неподалеку от курорта Меденем. Началось вот так же — обыкновенный человек, незлой, но слабохарактерный, который позарился на большие деньги. Деньги, предназначенные вовсе не ему, но которые, казалось, был легкий способ прибрать к рукам. Ни о каком убийстве на этой стадии речь не шла. Всего лишь о чем-то простом, элементарном, в чем вроде и греха особого нет. Вот так обыкновенно и начинается. А кончилось это троекратным убийством.

— Похоже, — сказала Люси. — Теперь у нас тоже три убийства. Сначала — женщина, которая выдавала себя за Мартину и могла бы претендовать на часть наследства в пользу своего сына, за нею — Альфред, потом — Гарольд. И значит, остались только двое, да?

— То есть только Седрик и Эмма, вы хотите сказать?

— Не Эмма. Эмма — не высокий, темноволосый мужчина! Нет. Я хочу сказать — Седрик и Брайен Истли. О Брайене у меня раньше и мысли не было, ведь он скорее светлый шатен. Пышные белокурые усы, голубые глаза… Но видите ли, на днях… — Она умолкла.

— Да-да, продолжайте, — сказала мисс Марпл. — Говорите. Что-то вас глубоко поразило, не так ли?

— Это произошло, когда уезжала леди Стоддарт-Уэст. Она уже попрощалась и собиралась сесть в машину, как вдруг обернулась ко мне и спрашивает: «Кто был тот мужчина, что стоял на террасе, когда я приехала? Высокий, с темными волосами?» Я в первую минуту не могла сообразить, о ком это она, поскольку Седрик еще лежал в постели. И, все еще не понимая, говорю ей: «Вы что, имеете в виду Брайена Истли?» «Конечно, — говорит она, — так, значит, это он самый? Майор авиации Истли? Он как-то прятался у нас на чердаке во Франции, во времена Сопротивления. Мне хорошо запомнилась его осанка, посадка головы». Она еще прибавила, что хотела бы с ним встретиться снова, но мы не смогли его найти.

Мисс Марпл молча ждала, что она скажет дальше.

— А уже после, — сказала Люси, — я посмотрела на него… Он стоял спиной ко мне, и я увидела то, что должна была заметить давно. Что даже у шатена волосы темнеют, когда их смазывают, знаете, таким составом, чтобы лежали. У Брайена от природы шевелюра скорее русая, но выглядеть может темной. Так что, возможно, ваша подруга видела в поезде Брайена. Возможно…

— Да, — сказала мисс Марпл. — Я уже думала об этом.

— Вы, как я погляжу, ухитряетесь подумать обо всем! — удрученно вскричала Люси.

— Что поделаешь, голубчик, приходится.

— Непонятно только, что Брайен при этом выигрывает. Деньги достались бы не ему, а Александру. Да, вероятно, им жилось бы легче, больше могли бы себе позволить, но выкачать капитал на осуществление грандиозных замыслов и так далее, он бы не мог.

— Однако если бы с Александром, покуда ему нет двадцати одного года, стряслось что-нибудь, тогда деньги перешли бы к Брайену, как его отцу и ближайшему родственнику.

Люси бросила на нее взгляд, полный ужаса.

— Он никогда на такое не пойдет. Ни один отец на такое не решится ради… всего лишь ради денег.

Мисс Марпл вздохнула:

— Бывает, что решаются, дружок. Как это ни печально, как ни страшно, но бывает… Люди способны творить ужасные вещи, — продолжала она. — Я знаю женщину, которая ради мизерной страховки отравила трех родных детей. Знаю, что одна старушка — вполне, судя по отзывам, милая старая дама — отравила сына, когда он приехал в отпуск домой. А как вам другая старая дама, пресловутая миссис Станич? О ней еще писали в газетах — вы, наверное, читали. Умерла ее дочь, потом сын, а потом она заявила, что ее тоже отравили. И действительно, в овсянке обнаружили следы яда, но выяснилось, что она положила его сама. А отравить собиралась свою дочь, последнюю из детей. В данном случае это делалось не совсем из-за денег. Больше из зависти к детям, что они моложе ее, полны жизни, она боялась, — язык не поворачивается сказать, но это правда, — что она уйдет, а они будут жить да радоваться. Расходами ведала всегда она и щедростью отнюдь не отличалась. Да, конечно, это была особа, как говорится, со странностями, но для меня это ничего не объясняет. Странности у людей бывают разные. Один будет раздавать направо-налево все, что есть за душой, выписывать чеки на банковские счета, которых не существует, потому лишь, что одержим желанием помочь ближнему. Тогда вы знаете, что при всех своих странностях человек этот по натуре хороший. Ну, а когда, понятно, помимо странностей, и человек сам по себе дрянь, — то вот вам и результат. Ну как, немножко прояснилось от этого, милая моя Люси?

— От чего — от этого? — озадаченно спросила Люси.

— От того, о чем я говорила, — сказала мисс Марпл. — Вы, главное, не волнуйтесь, — прибавила она ласково. — Правда, не нужно волноваться. Со дня на день должна приехать Элспет Магликадди.

— При чем тут это, не понимаю?

— Да, милая, вероятно. Однако, на мой взгляд, это важно.

— Как тут не волноваться, — сказала Люси. — Понимаете, мне стала небезразлична эта семья.

— Знаю, голубушка, вам это в самом деле трудно, потому что вас достаточно сильно влечет и к тому, и к другому, правда? Хотя и очень по-разному.

— О чем это вы? — сказала Люси резко.

— Я говорю о хозяйских сыновьях, — сказала мисс Марпл. — Вернее, о сыне и зяте. Удачно, что смерть унесла двух наименее приятных членов семьи и обошла стороной двух симпатичных. Для меня не секрет, что Седрик Кракенторп — очень привлекательный мужчина. Несмотря на склонность выставлять себя в худшем свете, чем он есть, и на способность выводить людей из себя.

— Меня он подчас просто бесит, — сказала Люси.

— Вот именно, — сказала мисс Марпл, — и вам это нравится, разве нет? Вы — особа с характером, схватиться с сильным противником для вас удовольствие. Да, в данном случае притягательность очевидна. Ну, и здесь же мистер Истли, тип мужчины, затрагивающий мягкие струнки души, похожий на обиженного мальчика. Что, конечно, тоже не лишено привлекательности.

— И один из них — убийца, — с горечью сказала Люси, — причем степень вероятности для обоих одинакова. Предпочтение, в сущности, отдать некому. С одной стороны — Седрик, которого нисколько не трогает смерть его брата Альфреда, смерть Гарольда. Сидит себе, донельзя довольный, строит планы о том, как распорядится Резерфорд-Холлом и твердит, какая прорва денег понадобится, чтобы все на корню перестроить, как ему вздумается. Я знаю, такому, как он, свойственно преувеличивать свою черствость, и прочее. Но ведь и это может быть удобной маской. Когда кругом говорят, будто твое бездушие напускное и на самом деле ты не таков. А ты, возможно, как раз таков. И даже более бездушен, чем кажется.

— Ах, милая моя, как я сочувствую вам, Люси.

— А с другой стороны — Брайен, — продолжала Люси. — Это звучит невероятно, но Брайен как будто искренне хотел бы жить здесь. Считает, что им с Александром жилось бы тут превесело, и носится с массой замыслов.

— Он ведь постоянно носится с каким-нибудь замыслом, правда? Если не с одним, так с другим.

— По-моему, да. И каждый звучит потрясающе, но у меня нехорошее чувство, что ничего из них не выйдет. То есть они оторваны от жизни. Сама идея прекрасна, но о трудностях, связанных с ее осуществлением, он просто не задумывается.

— Воздушные замки, фигурально выражаясь?

— И даже не фигурально. Воздушные в прямом смысле слова. Все так или иначе связаны с воздухоплаванием. Возможно, классному летчику-истребителю так и не суждено до конца жизни по-настоящему спуститься на землю… А Резерфорд-Холл, — прибавила она, — ему так мил тем, что напоминает тот громоздкий, безалаберный викторианский дом, в котором он провел свое детство.

— Вот как, — уронила мисс Марпл. — Ну, да… — И, бросив искоса быстрый взгляд на Люси, совершила своего рода словесный наскок: — Но это ведь еще не все, верно? Есть что-то, чего вы не договариваете.

— Ох, есть. И это «что-то» дошло до меня только дня два назад. Дело в том, что Брайен находился-таки в этом поезде.

— Который отходит в 4.33 с вокзала Паддингтон?

— Да. Понимаете, Эмма решила, что от нее тоже требуется отчет о том, чем она занималась двадцатого декабря, и подробно все перечислила. Утром — заседание комитета, потом — поход по магазинам и чай в кондитерской «Зеленый Трилистник», после чего, по ее словам, она поехала на станцию встречать Брайена. Я подсчитала, когда она пила чай и сколько это могло занять времени и получается, что она ехала встречать тот самый поезд — 4.33. Тогда я спросила Брайена, как бы между прочим, и он отвечал — да, правильно, и прибавил, что стукнул свою машину и отвез ее в ремонт, а самому пришлось ехать сюда на поезде, к великому сожалению, так как он не выносит поездов. Держался при этом абсолютно естественно. Оно, быть может, и так, но все же лучше бы не было его в этом поезде…

— А он, между тем, в нем был, — сказала задумчиво мисс Марпл.

— Что еще ничего не доказывает! Самое ужасное — все эти подозрения. Когда не знаешь наверняка. Да мы, пожалуй, и не узнаем никогда!

— Конечно, узнаем, дружок, — деловито проговорила мисс Марпл. — Потому что лишь этим просто так не ограничится. Одно насчет убийц я знаю твердо — не про них сказано, что от добра добра не ищут. Хотя в данном случае уместно было бы сказать — зла от зла. По крайней мере, — закончила мисс Марпл убежденно, — совершив второе убийство, они уже не способны остановиться. Вы только не огорчайтесь так сильно, Люси. Полиция делает все возможное, держит всех в поле зрения, а главное, совсем недолго осталось ждать, когда приедет Элспет Магликадди!

I

— Итак, Элспет, тебе вполне ясно, чего я от тебя добиваюсь?

— Ясно-то ясно, — сказала миссис Магликадди, — но должна повторить тебе, Джейн, выглядеть это будет неловко.

— Не вижу ничего неловкого, — сказала мисс Марпл.

— А я вижу. Не успела зайти в дом, и сразу спрашиваю, нельзя ли мне наведаться… наверх, одним словом.

— На улице холод, — отметила мисс Марпл, — ну и, в конце концов, могла ты съесть что-нибудь не то — вот и понадобилось заглянуть… наверх. С кем не случается. Помню, однажды пришла ко мне Луиза Фелби, так она, бедная, пять раз за какие-нибудь полчаса должна была извиняться и бежать наверх. Виною, замечу в скобках, — прибавила мисс Марпл, — была начинка пирога.

— Взяла бы и объяснила, не мудрствуя, что ты затеваешь, — сказала миссис Магликадди.

— Вот этого я как раз не хочу, — сказала мисс Марпл.

— Сколько с тобой нужно терпенья, Джейн! Сперва снимайся по твоему слову с места и лети за тридевять земель в Англию раньше срока…

— За это прошу прощенья, — сказала мисс Марпл, — но иначе было нельзя. Понимаешь, в любой момент может произойти убийство. Да, знаю, каждый из них настороже и полиция тоже принимает все мыслимые и немыслимые меры, но всегда остается крохотная доля вероятности, что убийца окажется хитрее. Так что сама видишь, Элспет, твой долг был приехать. Разве мы с тобой не так воспитаны, что долг — превыше всего?

— Несомненно, — сказала миссис Магликадди, — нам в молодости поблажек не давали.

— На том, стало быть, и поладим, — сказала мисс Марпл. — Кстати, и такси подоспело, — прибавила она, услышав снаружи приглушенный автомобильный гудок.

Миссис Магликадди облачилась в свое тяжелое, серое в черную крапинку пальто, мисс Марпл закуталась в бессчетные шали и шарфики, после чего обе дамы уселись в такси и покатили в Резерфорд-Холл.

II

— Кто это может быть? — спросила Эмма, увидев из окна, как к дому подъезжает такси. — Уж не старушка ли, тетушка Люси Айлзбарроу?

— Вот еще не было печали, — отозвался Седрик. Он сидел, развалясь на шезлонге и листал «Сельскую жизнь», протянув ноги к камину. — Скажи ей, что тебя нет дома.

— Ты что имеешь в виду, говоря «Скажи ей, что тебя нет дома», — чтобы я сама пошла и сказала? Или велела Люси сказать это свой тетушке?

— Хм, как-то не подумал, — сказал Седрик. — Померещилось, видимо, что вернулись дни дворецких и лакеев — только было ли чему возвращаться? Хотя лакей, помню, был до войны. Крутил шуры-муры с судомойкой, чем наделал страшного шуму. Погоди, ну а где то чучело, что приходит в дом убираться?

Но в этот миг миссис Харт — сегодня был ее день чистить медную утварь — открыла дверь, и на пороге божьим одуванчиком в летучем облаке шалей и шарфиков появилась мисс Марпл в сопровождении крепенькой, плотной приятельницы.

— Надеюсь, — заговорила мисс Марпл, пожимая руку Эмме, — что мы не очень помешали. Но я, видите ли, послезавтра возвращаюсь домой и не могла не заехать попрощаться и поблагодарить вас в который раз за доброе отношение к Люси. Ах да, совсем забыла! Позвольте вас познакомить — моя подруга миссис Магликадди, она приехала ко мне погостить.

— Очень приятно, — сказала миссис Магликадди, внимательно оглядев Эмму и переводя потом взгляд на Седрика, который тем временем встал. В эту минуту в комнату вошла Люси.

— Тетя Джейн, а я и не знала…

— Должна же я была приехать и попрощаться с мисс Кракенторп, — сказала, оборачиваясь к ней, мисс Марпл, — которая была так необыкновенно добра к тебе, Люси!

— Это Люси была необычайно к нам добра, — сказала Эмма.

— Да уж, что правда, то правда, — сказал Седрик. — Не работенка, а каторжный труд на галерах! У одра болящих — дежурь, вверх-вниз по лестнице — бегай, готовь поминутно каждому что-нибудь легкое и диетическое…

— Я так огорчилась, — подхватила мисс Марпл, — узнав, что вы заболели! Надеюсь, теперь все прошло, мисс Кракенторп?

— О, мы уже окончательно выздоровели, — сказала Эмма.

— Люси говорила, что у вас все слегли. Пищевое отравление — это так опасно! Грибы, как я понимаю?

— Причина остается загадкой по сей день, — сказала Эмма.

— Не верьте вы этому! — сказал Седрик. — Ручаюсь, и до вас дошли слухи, что носятся в воздухе, мисс… э…

— Марпл, — подсказала мисс Марпл.

— Да, так я говорю, — ручаюсь, что и до вас дошли слухи. Мышьяк — вернейшее средство пустить рябь по окрестной водице.

— Седрик, — сказала Эмма, — ну зачем? Ты ведь знаешь, инспектор Краддок предупреждал…

— Ба, — сказал Седрик, — все равно все знают. Даже вы наверняка что-то слышали, разве нет? — обратился он к мисс Марпл и миссис Магликадди.

— Что до меня, — сказала миссис Магликадди, — я только что вернулась из-за границы. Позавчера, — уточнила она.

— А, ну тогда вы еще не в курсе местных пересудов, — сказал Седрик. — Мышьяк подсыпали в карри — вот в чем причина. Спорю, что вашей тетушке, Люси, об этом известно.

— Кое-что, — сказала мисс Марпл, — я действительно слышала краем уха — так, всего лишь намеки, — но я никоим образом не хотела смущать вас, мисс Кракенторп, разговорами на эту тему.

— Не обращайте внимания на брата, — сказала Эмма. — Для него первое удовольствие конфузить людей. — Она покосилась в его сторону с ласковой улыбкой.

Дверь отворилась, и в комнату, гневно стуча тростью, вошел мистер Кракенторп.

— Где чай? — загремел он. — Почему чай не готов? Вы! Девица! — обернулся он к Люси. — Почему вы не подали чай?

— Он как раз поспел, мистер Кракенторп, сию минуту иду за ним. Я только накрывала на стол.

Люси снова вышла, и мистера Кракенторпа представили двум гостьям.

— Люблю, когда на стол подано вовремя, — сказал мистер Кракенторп. — Точность и экономия — вот мой девиз.

— Необходимые качества, — согласилась мисс Марпл, — особенно в наше время, с этим нынешним налогообложением, и прочее!

Мистер Кракенторп всхрапнул.

— Налогообложение! Не поминайте при мне этих грабителей! Жалкого нищего из меня сделали! И будет только хуже, не лучше. Вот погоди, сынок, — адресовался он к Седрику, — когда имение перейдет к тебе, сто процентов гарантии, что социалисты у тебя его оттяпают и отдадут под какой-нибудь центр социального обеспечения. А твои деньги пустят на его содержание!

Вернулась Люси, неся чайный поднос, за нею следом Брайен Истли внес на подносе сандвичи, хлеб с маслом и торт.

— Что это? Что такое? — Мистер Кракенторп обследовал поднос. — Торт с глазурью? У нас что сегодня, праздник? Мне никто не говорил.

Эмма слегка покраснела.

— К чаю придет доктор Куимпер, отец. Сегодня день его рождения и…

— День рождения? — фыркнул старик. — Какой такой день рождения? День рождения бывает у детей. Я никогда не отмечаю свой день рождения и никому другому не позволю.

— Куда как дешевле, — согласился Седрик. — На одних свечах, поди, какая экономия.

— Попридержи-ка язык, мальчишка, — сказал ему мистер Кракенторп.

Мисс Марпл между тем обменивалась рукопожатием с Брайеном Истли.

— Я, конечно, наслышана о вас, — говорила она, — от Люси. Боже мой, до чего вы похожи на одного моего знакомого из Сент-Мэри-Мид! Это деревня, в которой я живу уже много лет. На Ронни Уэллса, адвокатского сына. Никак не мог найти себе применения, когда вошел в отцовское дело. Отправился в Восточную Африку и основал там каботажную флотилию на озерах. Озеро Виктория Ньяса, если не ошибаюсь — или я имела в виду Альберт? Неважно, главное, к сожалению, эта затея провалилась, и он потерял все свои деньги. Такая незадача! Он вам не родственник нет? Сходство поразительное.

— Нет, — сказал Брайен, — кажется, у меня нет родичей по фамилии Уэллс.

— Помолвлен был с очень милой девушкой, — продолжала мисс Марпл. — Очень толковой. Она пыталась отговорить его, но он не слушал. И, разумеется, напрасно. Женщинам, знаете ли, свойственно немалое здравомыслие, когда речь идет о денежных делах. Я не имею в виду, понятно, крупные финансовые операции. В них, как говаривал мой незабвенный батюшка, женщине никогда не разобраться. Но на бытовом уровне… Какой у вас восхитительный вид из этого окна! — сказала она, подходя к окошку и глядя наружу.

Эмма последовала ее примеру.

— Экое раздолье! Как живописно выглядит стадо за стволами деревьев! Никогда не подумаешь, что находишься в центре города.

— Да, вот такой кусочек прошлой жизни, — сказала Эмма. — Если открыть окошко, то вдалеке послышится шум уличного движения.

— Ох, правда ваша, от шума буквально деваться некуда, — сказала мисс Марпл. — Даже в Сент-Мэри-Мид. У нас теперь под боком аэродром, и эти реактивные самолеты на головой — ну, знаете! Просто что-то страшное. В моей тепличке на днях в двух рамах лопнули стекла. Когда, как мне объяснили, был пройден звуковой барьер, хотя, что это означает, — выше моего разумения.

— Но это совсем просто, — встрепенулся, с готовностью приближаясь, Брайен. — Видите ли, какая штука…

Мисс Марпл выронила сумочку, и Брайен услужливо нагнулся ее поднять. В тот же миг к Эмме подошла миссис Магликадди и страдальческим голосом — причем страдание было неподдельным, ибо миссис Магликадди искренне тяготилась навязанной ей ролью — пробормотала:

— Простите, можно, я на минутку загляну наверх?

— Конечно, — сказала Эмма.

— Я провожу вас, — сказала Люси.

Люси и миссис Магликадди вместе вышли из комнаты.

— Сегодня холод пробирает даже в машине, — отозвалась на это несколько завуалированным пояснением мисс Марпл.

— Да, так вот насчет звукового барьера, — сказал Брайен. — Тут, видите ли… Ага, вот и Куимпер!

К дому подъехала машина доктора. Он вошел в дом, потирая озябшие руки.

— Снег собирается, — сказал он, — вот что я вам доложу. Эмма, привет, как дела? Господи, что тут у вас происходит?

— Торт испекли в честь вашего дня рождения, — сказала Эмма. — Вы говорили, он у вас сегодня.

— Никак не ожидал! — сказал Куимпер. — Первый раз за — сколько же это лет? ну да, шестнадцать, должно быть, — кто-то вспомнил про день моего рождения.

Видно было, что он смущен и растроган.

— Вы знакомы с мисс Марпл? — представила ее Эмма.

— Да, мы ведь с доктором Куимпером уже здесь встречались, — сказала мисс Марпл, — а на днях он приходил ко мне, когда я сильно простудилась, и очень помог.

— Ну как, надеюсь, уже все в порядке? — спросил врач.

Мисс Марпл подтвердила, что с ней все в порядке.

— А вот меня вы, Куимпер, не навещаете последнее время, — сказал мистер Кракенторп. — При таком невнимании с вашей стороны и помереть недолго.

— Не замечаю пока, чтобы вам угрожала кончина, — сказал доктор Куимпер.

— И не дождетесь, — сказал мистер Кракенторп. — Так что давайте пить чай. Чего мы ждем?

— Да, пожалуйста, — сказала мисс Марпл. — Не ждите мою приятельницу. Ей это было бы ужасно неудобно.

Все сели за стол пить чай. Мисс Марпл приняла предложенный ей хлеб с маслом, затем переключила свое внимание на сандвич.

— Они с?.. — Она остановилась в нерешительности.

— С рыбой, — сказал Брайен. — Я помогал их делать.

Мистер Кракенторп заквохтал в приступе веселости.

— Рыбный паштет, сдобренный ядом, — проговорил он. — Вот они с чем! Кушайте на свой страх и риск!

— Отец, пожалуйста!

— В этом доме с едой надо быть осторожней, — сообщил мистер Кракенторп мисс Марпл. — Двух моих сыновей прикончили, словно мух. Кто это творит — вот что я хочу знать!

— Не поддавайтесь, пусть он вас не запугивает, — сказал Седрик, передавая снова тарелку мисс Марпл. — От мышьяка, говорят, улучшается цвет лица, нужно только не увлекаться, знать меру.

— Вот сам бы и отведал, — сказал старик Кракенторп.

— Официально назначаешь меня дегустатором? — сказал Седрик. — Что ж, изволь!

Он взял сандвич и целиком отправил его себе в рот. Мисс Марпл отозвалась на эту выходку благовоспитанным смешком и тоже взяла сандвич. Откусила кусочек, говоря:

— Нужно большое мужество, по-моему, чтобы вот так шутить. Нет, правда, все вы очень мужественно держитесь, я считаю. У меня мужество вызывает огромное восхищение.

Она вдруг охнула и поперхнулась.

— Косточка, — задыхаясь, выдавила она, — кость застряла в горле.

Куимпер вскочил на ноги. Подошел к ней, отвел к окну и велел открыть рот. Достал из кармана футляр и, порывшись в нем, вынул пинцет. Привычным быстрым движением склонился, вглядываясь в горло старой дамы. В это мгновенье открылась дверь, и вошла миссис Магликадди, за нею — Люси. У миссис Магликадди внезапно перехватило дыхание при виде представившейся ей картины: мисс Марпл откинулась назад, а доктор, запрокинув ей голову, держит ее рукой за горло.

— Но это же он! — крикнула миссис Магликадди. — Тот мужчина с поезда…

С невероятным проворством мисс Марпл вывернулась из рук доктора и пошла навстречу своей приятельнице.

— Я так и думала, Элспет, что ты его узнаешь! — молвила она. — Нет-нет. Не говори ни слова. — Она с торжеством обернулась к доктору Куимперу: — Вы не подозревали, не так ли, доктор, когда душили в поезде женщину, что кто-то видит вас в это время? Вот кто — моя подруга, миссис Магликадди. Она вас видела. Понятно? Видела вас своими собственными глазами. Сидела в поезде, который шел в эти минуты рядом с вашим.

— Какого дьявола… — Доктор Куимпер стремительно шагнул к миссис Магликадди, но мисс Марпл с тем же непостижимым проворством преградила ему путь.

— Да, — сказала мисс Марпл. — Она вас видела и узнала, и покажет это под присягой на суде. Не так часто случается, сколько мне известно, — продолжала мисс Марпл своим мягким, дребезжащим голоском, — чтобы кто-то непосредственно наблюдал, как совершается убийство. Обыкновенно приходится довольствоваться косвенными доказательствами. Но в данном случае обстоятельства сложились необычно. При убийстве присутствовал очевидец.

— Ах ты, старая ведьма, — процедил доктор Куимпер.

Он рванулся вперед к мисс Марпл, но на этот раз его ухватил за плечо Седрик.

— Так это, значит, ты, подлец, — убийца? — проговорил Седрик, рывком поворачивая его к себе. — То-то ты мне всегда не нравился — гнильцу я в тебе почуял с самого начала, но, ей-богу, не подозревал, что это ты.

Брайен Истли подскочил к нему на помощь, а в дальнюю дверь уже входили инспектор Краддок с инспектором Бейконом.

— Доктор Куимпер, — сказал Бейкон, — я обязан предупредить вас…

— Идите вы со своим предупреждением, — оборвал его доктор Куимпер. — Думаете, так и поверят двум полоумным старушонкам? Откуда взялся этот бред насчет поезда?

Мисс Марпл сказала:

— Элспет Магликадди сообщила в полицию об убийстве сразу же, двадцатого декабря, и дала описание примет убийцы.

У доктора Куимпера поднялись и тяжело поникли плечи.

— Проклятье, чтобы так не повезло…

— Но… — начала было миссис Магликадди.

— Тихо, Элспет, — остановила ее мисс Марпл.

— Зачем бы я стал убивать совершенно постороннюю женщину? — сказал доктор Куимпер.

— Не постороннюю, — сказал инспектор Краддок. — Это была ваша жена.

I

— Так что, видите, — сказала мисс Марпл, — на самом деле, как я и подозревала, все оказалось крайне просто. Простейшая из всех разновидностей преступлений. Мужчины сплошь да рядом убивают своих жен.

Миссис Магликадди перевела взгляд с инспектора Краддока на свою подругу.

— А подробней нельзя? — сказала она. — Просвети меня, сделай милость.

— Ты понимаешь, — сказала мисс Марпл, — он углядел для себя возможность жениться на богатой — на Эмме Кракенторп. А жениться-то и не мог, потому что уже был женат. Они много лет жили врозь, но развода она ему не давала. Это как раз совпадало с тем, что мне рассказывал инспектор Краддок об особе, которая называла себя Анной Стравинской. У той, как она обмолвилась вскользь подружке, был муж англичанин, а еще о ней отзывались как об истовой католичке. Совершить, женившись на Эмме, двоеженство было слишком рискованно, и доктор Куимпер, человек холодный и жестокий, решил избавиться от жены. Убить ее в поезде, а после поместить тело в саркофаг в амбаре — это было, правду сказать, ловко придумано. Идея, видишь ли, состояла в том, чтобы следы вели в направлении семейства Кракенторпов. До этого он написал письмо Эмме, якобы от Мартины — девушки, на которой собирался жениться Эдмунд Кракенторп, как он сам о том сообщил. Эмма, понимаешь ли, не утаила от доктора Куимпера историю своего брата. А доктор в подходящий момент подбил ее пойти с этой историей в полицию. Поскольку ему было нужно, чтобы в убитой признали Мартину. Допускаю, что до него каким-то образом дошло, что парижская полиция наводит справки об Анне Стравинской, и он сумел устроить так, чтобы с Ямайки якобы от нее прислали открытку.

Ему не составило труда договориться с женой о встрече в Лондоне, сказав, что он надеется на их примирение и хочет повезти ее «знакомиться к своим родным». Дальнейшее мы опустим, от одних мыслей о нем становится нехорошо. Им, разумеется, двигала алчность. Когда он вспомнил о налогах, о том, насколько они урежут его доход, ему пришло в голову, что недурно бы отхватить себе кус пожирнее. Возможно, что мысль об этом посетила его еще до того, как он решил убить жену. Во всяком случае, он начал готовить почву, пустив слух, что кто-то будто бы пытается отравить старика Кракенторпа, а кончил тем, что подложил членам семьи мышьяку. Не слишком много, разумеется, так как отнюдь не хотел смерти Кракенторпа-старшего.

— И все-таки непонятно, как ему это удалось, — сказал Краддок. — Ведь когда готовили карри, он в доме отсутствовал.

— А, так никакого мышьяку тогда в карри не было, — сказала мисс Марпл. — Он подсыпал его потом, когда забрал остатки карри на анализ. А тогда подсыпал, вероятно, мышьяку в кувшин с коктейлем. И уж конечно ему было куда как просто, наблюдая за больными, отравить Альфреда Кракенторпа, как и послать Гарольду в Лондон таблетки, предварительно обеспечив себя таким прикрытием, как указание тому же Гарольду больше таблеток не принимать. Все действия его отмечены дерзостью, нахрапом, жестокостью и своекорыстием, и я, право же, очень и очень рада, — заключила мисс Марпл со всей свирепостью, на какую может быть способен пушистый старенький одуванчик, — что пока не отменили смертную казнь, потому что убеждена, если кто и заслуживает виселицы, так это доктор Куимпер.

— Лучше не скажешь, — поддержал ее инспектор Краддок.

— И вот, — продолжала мисс Марпл, — мне пришла мысль, что даже если кого-нибудь видишь только, как говорится, со спины, то все равно и виду со спины тоже присуще определенное своеобразие. Если, подумала я, Элспет увидит доктора Куимпера точно в том же положении, как того мужчину в поезде, — а он стоял к ней спиной, наклонясь к женщине, которую держал за горло, — тогда она почти наверняка его узнает или хотя бы издаст от неожиданности красноречивое восклицание. Вот почему я была вынуждена прибегнуть, при дружеском содействии Люси, к небольшому розыгрышу.

— Признаться, — сказала миссис Магликадди, — я испытала настоящий шок. Крикнула: «Это он!», не успев удержаться. А между тем, как вам известно, лица-то мужчины я не видела, так что…

— Я страшно боялась, Элспет, как бы ты этого не сказала, — вставила мисс Марпл.

— А я собиралась, — сказала миссис Магликадди. — Как раз собиралась оговориться, что, конечно, не видела его в лицо.

— Чем погубила бы все! — сказала мисс Марпл. — Понимаешь, душенька, он же думал, что ты действительно его узнала. Откуда ему было знать, что лица ты не видела.

— Тогда, выходит, к лучшему, что я промолчала, — сказала миссис Магликадди.

— Я не дала бы тебе и полслова прибавить, — сказала мисс Марпл.

Краддок внезапно рассмеялся.

— Нет, каковы! — вскричал он. — Прелесть, что вы за парочка! Ну, а дальше что, мисс Марпл? Где счастливый конец? Что, например, станется с бедной Эммой Кракенторп?

— Переживет, разумеется, — сказала мисс Марпл, — и, рискну предположить, если ее отец умрет, — а мне не верится, что он и впрямь столь долговечен, как считает сам, — она отправится путешествовать или, подобно Джеральдине Уэбб, останется пожить за границей, и, предположу опять-таки, может быть, судьба припасет ей что-нибудь. Что-нибудь более достойное, чем доктор Куимпер, будем надеяться.

— А что припасла она для Люси Айлзбарроу? Тоже свадебные колокола?

— Возможно, — сказала Мисс Марпл. — Меня бы это не удивило.

— Которого из них она выберет? — спросил Дермот Краддок.

— Вы разве не знаете?

— Нет, — сказал Краддок. — А вы?

— Думаю, да, — сказала мисс Марпл.

И улыбнулась ему лукаво.

1957 г.

Перевод М. Кан