Вся мисс Марпл в одном томе

Глава 1

Я часто вспоминаю то утро, когда пришло первое анонимное письмо.

Его принесли перед завтраком. Я лениво перевернул его, как это делают, когда время течет медленно и любое событие приобретает значение. Это было, как я обнаружил, «местное» письмо с отпечатанным на машинке адресом. Я вскрыл его первым, отложив пару писем с лондонскими штемпелями, поскольку в одном из них явно был счет, а на другом я узнал почерк одной из моих наискучнейших кузин.

Теперь странно вспоминать, что Джоанну и меня это письмо только развлекло. У нас и мысли не возникло, что с ним придут кровь и насилие, недоверие и страх.

Просто невозможно связать такого рода вещи с Лимстоком.

Я вижу, я неверно начал. Я не объяснил, что такое Лимсток.

После авиакатастрофы, в которую я угодил, долгое время я был уверен, вопреки утешительным словам врачей и сиделок, что приговорен к тому, чтобы всю оставшуюся жизнь провести в инвалидной коляске. Но в конце концов меня извлекли из гипса, и я начал осторожно учиться пользоваться своим телом, а затем Маркус Кент, мой врач, хлопнул меня по спине и заявил, что все в порядке, но я должен поехать в деревню и по крайней мере полгода вести растительную жизнь.

– Найдите такую часть света, где у вас нет никаких друзей. Удерите от всего, интересуйтесь местной политикой, деревенскими сплетнями, поглощайте все местные скандалы. И немножко пива – вот предписание для вас. Абсолютный покой и тишина.

Покой и тишина! Смешно об этом думать теперь.

Итак, Лимсток – и вилла «Литтл Фюрц».

Лимсток был большим городом во времена завоевания норманнов. В двадцатом же веке это было место незначительное во всех отношениях. Лимсток расположился в трех милях от железнодорожной магистрали – крохотный провинциальный городок, почти деревня, в котором часто устраивались базары; городок, окруженный бесконечными вересковыми пустошами. Вилла «Литтл Фюрц» располагалась на холме, у дороги, уходящей в вереск. Это был чопорный, унылый дом с покосившейся викторианской верандой блекло-зеленого цвета.

Моя сестра Джоанна, едва завидя его, решила, что это идеальное место для выздоравливающего. Владелица дома была под стать ему – очаровательная маленькая старая леди, невообразимо викторианская. Она объяснила Джоанне, что ей бы и не приснилось такое – сдавать дом, но все так изменилось в нынешние времена… И эти ужасные налоги!

Итак, все было улажено, и договор подписан, и должным образом Джоанна и я прибыли и обосновались в доме. Сама же мисс Эмили Бэртон перебралась в Лимсток, в комнаты, которые содержала ее бывшая горничная («моя преданная Флоренс»), оставив нас под присмотром нынешней горничной мисс Бэртон – Патридж, мрачной, но весьма квалифицированной личности, которой помогала приходящая «девушка».

Через несколько дней после того, как мы поселились в «Литтл Фюрц», Лимсток начал наносить торжественные визиты. Каждый в Лимстоке имел какой-то свой отличительный признак, и все семьи выглядели «вполне счастливыми», как сказала Джоанна. Это были: мистер Симмингтон, адвокат, тонкий и сухой, с раздражительной, любящей бридж женой; доктор Гриффитс, мрачный, меланхолический врач, и его сестра – большая и радушная; викарий, образованный, забывчивый пожилой человек, и его жена – с энергичным лицом и блуждающим взглядом; богатый дилетант мистер Пай из виллы «Прайорз Лодж»; и наконец, мисс Эмили Бэртон собственной персоной, безупречная деревенская старая дева.

Джоанна дотрагивалась до карт с чем-то похожим на благоговейный трепет.

– Я не знала, – как-то сказала она голосом, полным непонимания, – что есть люди, которые действительно приходят в гости, чтобы играть в карты!

– Это потому, – объяснил я, – что ты ничего не знаешь о деревне.

Моя сестра Джоанна очень хорошенькая и очень веселая, она обожает танцы и коктейли, любовные романы и гонки на скоростных автомобилях. Она – законченная горожанка.

– Во всяком случае, – заявила Джоанна, – я смотрюсь в деревне неплохо.

Я критически оглядел ее и не счел возможным согласиться.

– Нет, – сказал я, – ты одета неправильно. Ты должна носить старую причудливую твидовую юбку с хорошеньким кашемировым джемпером, подобрав их под пару… но, может быть, предпочтительнее мешковатое вязаное пальто… И ты должна надеть фетровую шляпу и толстые чулки, и еще – старые, хорошо разношенные уличные ботинки. И лицо у тебя неправильное, – добавил я.

– Что в нем неправильного?! Я наложила «деревенский тон номер два»!

– Вот именно, – сказал я. – А если бы ты жила здесь, ты бы лишь чуть-чуть пудрилась, не высовывая носа на солнце, и ты, конечно же, носила бы свои брови целиком, вместо того чтобы оставлять от них четверть.

Джоанна рассмеялась и сказала, что переезд в деревню обещает новые впечатления и она намерена всем наслаждаться.

– Боюсь, ты будешь ужасно скучать, – предположил я, испытывая угрызения совести.

– Нет, не буду. Я сыта по горло всеми моими компаниями, и хотя ты не желаешь мне сочувствовать, я действительно была очень огорчена из-за Пауля. Теперь у меня будет время все забыть.

Я отнесся к сказанному скептически. Любовные истории Джоанны всегда двигались по одному и тому же пути. Она влюблялась сумасшедшим образом в какого-нибудь совершенно бесхарактерного молодого человека, непризнанного гения. Она выслушивала его бесконечные жалобы и делала все, чтобы его заметили. Затем, когда он оказывался неблагодарным, она бывала глубоко ранена и утверждала, что ее сердце разбито, – до тех пор, пока не появлялся очередной унылый молодой человек, что обычно случалось недельки через три.

Я не слишком серьезно относился к разбитому сердцу Джоанны, но видел, что жизнь в деревне – нечто вроде новой забавы для моей милой сестры. Она с интересом предалась веселой игре в нанесение визитов. Мы должным порядком получали приглашения на чай и бридж, принимали их и рассылали ответные приглашения.

Для нас обоих все это было как увлекательная книга – совершенно новая книга!

И, как я уже сказал, когда пришло анонимное письмо, оно всего лишь позабавило меня.

Вскрыв письмо, я минуту или две пребывал в недоумении. Печатные слова, вырезанные из книги и наклеенные на лист бумаги…

В письме в довольно грубых выражениях сообщалось мнение отправителя насчет того, что мы с Джоанной не были братом и сестрой.

– Эй, что это такое? – спросила Джоанна.

– Это очень грязное анонимное письмо, – ответил я.

Я ощутил легкую душевную боль. Кто бы предположил, что подобное может случиться в тихом болоте Лимстока?

Джоанна мгновенно проявила живейший интерес:

– Да ну? И что в этом письме говорится?

Должен заметить, что в романах анонимные письма – грубые, внушающие отвращение – по возможности не показывают дамам. Подразумевается, что дам следует во что бы то ни стало защитить от потрясения, в которое подобное письмо повергнет их нежную нервную систему.

Очень жаль, но я должен сказать, что мне бы и в голову не пришло скрыть письмо от Джоанны. Я немедленно протянул ей лист.

Джоанна подтвердила мою веру в нее тем, что не проявила никаких чувств, кроме веселого удивления.

– Какая жуткая гадость! Я слыхала об анонимных письмах, но мне никогда не приходилось их видеть. Они что, все такие?

– Не могу сказать, – ответил я. – Для меня это тоже впервые.

Джоанна захихикала.

– Похоже, ты был прав, говоря о моей косметике, Джерри. Наверное, они тут решили, что я просто обязана быть распутной женщиной!

– К тому же, – сказал я, – нужно учесть тот факт, что наш отец был высоким смуглым человеком с длинным худым лицом, а наша матушка – очаровательное маленькое создание, голубоглазое, с прекрасными волосами, и что я похож на отца, а ты – на маму.

Джоанна задумчиво кивнула.

– Да, мы ничуть не похожи. Никто и не подумает, что мы брат и сестра.

– Кто-то и не подумал, – сказал я с чувством.

Джоанна заявила, что она считает все это просто забавным. Она помахала письмом, держа его осторожно за уголок, и спросила, что мы с этим сделаем.

– Я полагаю, будет наиболее верным, – предложил я, – сунуть его в огонь, энергично выразив свое отвращение.

Я подкрепил свои слова действием, и Джоанна зааплодировала.

– Ты это проделал великолепно, – сказала она. – Тебе просто необходимо пойти на сцену. Какое счастье, что у нас все еще есть огонь, правда?

– Корзинка для бумаг не была бы столь драматична, – согласился я. – Хотя, конечно, я мог поджечь листок спичкой и понаблюдать, как он медленно сгорает.

– Когда тебе нужно что-то сжечь, оно ни за что не загорается, – сказала Джоанна. – Оно гаснет. Тебе наверняка пришлось бы чиркать спичку за спичкой.

Она встала и подошла к окну. Потом, стоя там, вдруг резко обернулась.

– Удивляюсь, – сказала она, – кто мог написать такое?

– Вероятно, мы никогда этого не узнаем, – предположил я.

– Я тоже так думаю. – Она помолчала немного и продолжила: – И тем не менее, не знаю уж почему, мне все это кажется забавным. Видишь ли, я думала, они… я думала, нас здесь полюбят.

– Так оно и есть, – сказал я. – Просто тут живет какой-то наполовину свихнувшийся тип.

– Надеюсь, что это так. Фу, гадко!

Джоанна ушла наружу, на солнышко, а я, закуривая положенную после завтрака сигарету, решил, что сестра права. Это действительно гадко. Кого-то возмутил наш приезд сюда… кого-то возмутила юная, яркая красота Джоанны… кто-то хотел причинить боль. Возможно, лучшим выходом было посмеяться над всем этим.

Тем утром к нам зашел доктор Гриффитс. Я договорился с ним о еженедельных осмотрах. Мне нравился Оуэн Гриффитс. Он был смуглый, нескладный, с неловкими манерами и мягкими, искусными руками. Говорил он отрывисто и был слегка застенчив:

– Вы не хуже чувствуете себя сегодня, а? Или это мое воображение, или с утра на вас немножко действует погода.

– Не то, – сказал я. – Вместе с утренним кофе пришло довольно грубое анонимное письмо, и оно оставило достаточно гадкий привкус во рту.

Доктор уронил свой портфель на пол. На его тощем, темном лице отразилось возбуждение.

– Вы хотите сказать, что и вы получили одно из них?

Я заинтересовался:

– А что, здесь такое случается?

– Да. С некоторых пор.

– О, – сказал я, – понятно. А я-то решил, что лишь присутствие столь странных личностей, как мы, вызвало чье-то негодование.

– Нет-нет, ваш приезд ни при чем. Это просто… – Он помолчал и спросил: – О чем там говорилось? По крайней мере… – Он внезапно покраснел и смутился. – Возможно, я не должен был спрашивать?

– Я с удовольствием отвечу вам, – сказал я. – Там всего лишь сообщалось, что экстравагантная девица, которую я привез с собой, вовсе мне не сестра. И это, добавлю, кратчайшее изложение.

Смуглое лицо доктора налилось гневом.

– Проклятье! Ваша сестра… надеюсь, она не слишком расстроилась?

– Джоанна, – пояснил я, – не очень-то похожа на ангелочка с рождественской елки, она более чем современна и достаточно крепка. Она нашла это в высшей степени забавным. Ей не приходилось прежде сталкиваться с чем-либо подобным.

– Да уж надеюсь, что не приходилось, – сказал Гриффитс.

– И в любом случае, – сказал я уверенно, – здесь ничего не остается, кроме как посмеяться. Как над чем-то чрезвычайно нелепым!

– Да, – сказал Оуэн Гриффитс, – всего лишь…

Он замолчал, и я быстро подхватил:

– Совершенно верно. Всего лишь слова.

– Беда в том, – сказал он, – что такого рода вещи, однажды начавшись, сами по себе не заканчиваются.

– Могу вообразить.

– Безусловно, это патология.

Я кивнул.

– У вас есть какие-нибудь соображения об авторе? – спросил я.

– Нет, лишь желание узнать. Видите ли, причин к сочинению анонимных писем может быть две. Если это единичное письмо – отправленное одному человеку или группе лиц, – то можно сказать, что оно мотивировано. То есть его написал некто, имеющий причины для недовольства (или полагающий, что имеет) и выбирающий грязный, тайный путь к проявлению этого недовольства. Это дурно, и это вызывает отвращение, но такой человек не обязательно сумасшедший, и обычно довольно легко определить автора – уволенный слуга, ревнивая женщина и так далее. Но если это не единичный случай, а принцип действия личности, то это уже куда серьезнее. Письма рассылаются беспорядочно, и они служат одной цели – заменить какие-то разрушенные надежды в воображении пишущего. Как я уже сказал, это, безусловно, патология. И безумие прогрессирует. В конце концов, конечно, автора анонимок выследят и поймают (часто это, кстати, оказывается человек, о котором просто невозможно подумать подобное), и тем все и кончится. Был подобный инцидент, на другом конце графства, в прошлом году – когда уволили заведующую отделом дамских шляп в большом универмаге. Тихая, изысканная женщина, работала там много лет. Я припоминаю несколько случаев и из моей практики. Но это были несчастные, озлобленные, уволенные люди. Однако, как я сказал, я уже видывал подобное, и это, совершенно искренне, пугает меня!

– И давно это продолжается? – спросил я.

– Не знаю точно. Безусловно, это трудно определить, потому что люди, получившие подобные письма, не рекламируют этот факт. Они бросают письма в огонь.

Он помолчал.

– Я тоже получил одно. И Симмингтон, адвокат. И один или двое из моих небогатых пациентов говорили мне об этом.

– И все письма похожи одно на другое?

– О да. Во всех повторяется одна и та же тема секса, это их обычная черта. – Он усмехнулся. – Симмингтона обвинили в преступных отношениях с его служащей, бедной мисс Гинч. А ей по меньшей мере сорок, она носит пенсне, и зубы у нее, как у кролика. Меня обвинили в нарушении профессиональной этики в отношениях с пациентками и усердно налегали на подробности. Эти письма весьма инфантильны и абсурдны, но жутко язвительны. – Лицо доктора стало серьезным. – И тем не менее я напуган. Такие вещи могут быть ужасны, знаете ли.

– Полагаю, что действительно могут.

– Понимаете, – сказал он, – хотя письма грубы и полны детской злобы, рано или поздно одно из них может попасть в цель. А тогда – бог знает, что может случиться! И еще я боюсь влияния анонимок на неповоротливые, подозрительные, невоспитанные умы. Ведь когда они видят нечто написанным, они верят, что это правда. Тут возможны любые осложнения.

– Это было малограмотное письмо, надо сказать, – заметил я задумчиво. – Сочиненное кем-то практически необразованным.

– Так ли это? – сказал Оуэн и ушел.

Раздумывая позже обо всем этом, я нашел докторское «так ли это?» несколько тревожащим.

Я не намерен утверждать, что наша анонимка не оставила гадкого привкуса во рту. Это было. Но в то же время – она скоро забылась. Видите ли, в тот момент я не отнесся к письму всерьез. Думаю, я внушил себе, что подобное случается нередко в глухих провинциальных городках. Причиной тому – истеричные женщины, склонные все драматизировать. Во всяком случае, если все анонимки такие же детские и глупые, как та, что получили мы, вряд ли они принесут много вреда.

Следующий инцидент, если это можно так назвать, произошел неделей позже, когда Патридж, поджав губы, сообщила, что Беатриса, наша приходящая служанка, сегодня не явится.

– Я полагаю, сэр, – сказала Патридж, – у девушки сильное расстройство.

Я не слишком понял, что имеет в виду Патридж, но отметил (ошибочно), что Патридж как бы смакует намек на нечто слишком щекотливое, чтобы сказать об этом прямо. Я ответил, что не вижу в этом ничего страшного и надеюсь, что Беатрисе скоро станет лучше.

– Девушка здорова, – пояснила Патридж. – Но ее чувства в расстройстве.

– О! – произнес я в недоумении.

– Это, – продолжила Патридж, – из-за письма, которое она получила. Насколько я поняла, весьма лживое письмо.

Жесткое выражение глаз Патридж натолкнуло меня на мысль, что ложь в письме относилась ко мне. Поскольку я с трудом узнал бы Беатрису, встреть я ее в городе, и вообще мало догадывался о ее существовании, я почувствовал чудовищную досаду. Инвалид, передвигающийся на двух костылях, очень уж мало годился на роль соблазнителя деревенских девиц.

Я сказал раздраженно:

– Что за чушь!

– То же самое сказала я матери девушки, – доложила Патридж. – Ничего подобного не могло быть в этом доме, сказала я ей, и ничего подобного не будет, пока этот дом под моим присмотром. Что касается Беатрисы, сказала я, то девушки в наши дни очень разные и я ничего не могу сказать о ее поведении где-нибудь в другом месте. Но верно и то, сэр, что приятель Беатрисы, из гаража, тот, с которым она гуляет, тоже получил одно из этих скверных писем. И нельзя сказать, чтобы он отнесся ко всему этому благоразумно.

– В жизни не слышал ничего более нелепого, – сердито сказал я.

– И я того же мнения, сэр, – сообщила Патридж. – И нам лучше бы избавиться от этой девушки. Я ведь что говорю: она бы не получила письма, если бы не было чего-то такого, что она хотела бы скрыть. «Нет дыма без огня» – вот что я сказала.

Я и не догадывался, как сильно надоест мне вскоре эта простенькая фраза.

Тем утром в поисках приключений я решил спуститься в городок. Светило солнце, воздух, прохладный и живительный, был полон весенней прелести. Я собрал свои костыли и отправился, твердо отказавшись от предложения Джоанны сопровождать меня.

Мы договорились, что сестра приедет за мной на автомобиле и привезет обратно на холм к обеду.

– У тебя масса времени уйдет лишь на то, чтобы поздороваться с каждым в Лимстоке.

– Не сомневаюсь, – сказал я, – что меня там ни один не пропустит.

Мне бы не следовало, конечно, – после того, что со мной произошло, – спускаться в городок без сопровождающего. Я прошел около двухсот ярдов, когда услышал позади велосипедный звонок, потом скрип тормоза, а потом Меган Хантер с треском уложила свою машину к моим ногам.

– Привет, – выдохнула она, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.

Мне, в общем, нравилась Меган, но я постоянно испытывал перед ней странное чувство вины.

Меган была падчерицей адвоката Симмингтона. Дочь миссис Симмингтон от первого брака. О мистере (или капитане) Хантере старались упоминать пореже, и я сделал вывод, что ему следует быть забытым. О нем ходили слухи, что он очень плохо обращался с миссис Симмингтон. Она развелась с ним через год или два после свадьбы. Миссис Симмингтон была женщиной со средствами, и – вместе со своей маленькой дочкой – поселилась в Лимстоке, «чтобы все забыть», и здесь нашла подходящую партию, единственного на все местечко холостяка Ричарда Симмингтона.

От второго брака родились два мальчика, которым родители посвятили себя полностью. И я представлял себе, что Меган, пожалуй, иной раз ощущает себя лишней в доме. Она вовсе не похожа была на мать, маленькую анемичную женщину, совсем поблекшую, которая нежным меланхоличным голосом рассуждала о сложностях обращения с прислугой и о собственном здоровье.

Меган была высокой неуклюжей девушкой, и хотя ей было почти двадцать лет, она куда больше походила на шестнадцатилетнюю школьницу. Меган обладала копной растрепанных каштановых волос, орехово-зелеными глазами, тонким сухим лицом и неожиданно чарующей, чуть кривоватой улыбкой. Одежда ее имела вид скучный и непривлекательный, и не было случая, чтобы на фильдекосовых чулках Меган не оказалось дырок.

Я решил, что этим утром она гораздо больше похожа на лошадь, чем на человеческое существо. Но надо признать, что она была бы симпатичной лошадкой, только очень уж неухоженной.

Меган заговорила как обычно – словно задыхаясь от спешки.

– Я была на ферме – вы знаете, у Лашеров, – чтобы спросить, нет ли у них утиных яиц. А у них куча милых малюсеньких поросят! Прелесть! Вы любите поросят? Я – очень. Мне даже их запах нравится.

– Если свиней хорошо содержать, они не должны бы пахнуть, – предположил я.

– Не должны? Да они же под себя ходят! А вы в город? Я увидела, что вы один, вот и решила остановиться и пойти с вами, только я остановилась слишком уж резко.

– Вы порвали чулки, – сказал я.

Меган печально посмотрела на свою правую ногу.

– Да, действительно. Но там уже есть две дырки, так что это не имеет особого значения, правда?

– Вы что же, Меган, никогда не чините чулки?

– Изредка. Когда мамуля заставляет. Но она не слишком-то ко мне цепляется – так что с этим все в порядке, да?

– Вы, похоже, не понимаете, что вы уже взрослая, – сказал я.

– Вы хотите сказать, что мне бы следовало быть похожей на вашу сестру? Расфуфыренной?

Меня слегка обидело подобное определение Джоанны.

– Она всегда выглядит чистой и аккуратной, и на нее приятно взглянуть, – сказал я.

– Она прехорошенькая, – сказала Меган. – И ничуть на вас не похожа, правда? А почему?

– Братья и сестры не всегда похожи.

– Да. Конечно, я не слишком похожа на Брайана и Колина. И Брайан с Колином друг на друга не очень похожи… – Она помолчала и добавила: – Это очень чудно, правда?

– Что именно?

Меган кратко бросила:

– Семьи.

Я произнес глубокомысленно:

– Полагаю, это так.

Хотел бы я знать, что было у нее на уме. Мы шли в молчании минуту или две, потом Меган спросила робко:

– Вы летаете, да?

– Да.

– И из-за этого пострадали?

– Да, я разбился.

Меган сообщила:

– Здесь никто не летает.

– Да, – сказал я, – наверное, это так. Вам нравится летать?

– Мне? – Меган казалась удивленной. – Бог мой, нет. Меня бы тошнило. Меня даже в поезде тошнит.

Она помолчала и затем спросила с той непосредственностью, которая обычно присуща детям:

– А вы поправитесь и будете снова летать или так и останетесь такой вот развалиной?

– Мой врач уверяет, что я буду в полном порядке.

– А он не из тех, кто любит приврать?

– Не думаю, – сказал я. – Я в нем вполне уверен.

– Тогда все в порядке. Но большинство людей врет.

Я принял это категорическое утверждение молча.

Меган произнесла независимо и беспристрастно:

– Рада за вас. А то я боялась, что вы выглядите таким мрачным из-за того, что потерпели крах в жизни; но если вы вообще такой, это другое дело.

– Я не мрачный, – сказал я холодно.

– Ну, раздражительный.

– Я раздражителен потому, что мне хочется поскорее вернуться к норме; но такие дела не делаются быстро.

– Тогда к чему суетиться?

Я рассмеялся:

– Дорогая девочка, разве вам никогда не хотелось, чтобы что-то случилось поскорее?

Меган обдумала вопрос. И доложила:

– Нет. Чего бы мне могло хотеться? Здесь не из-за чего спешить. Ничего никогда не случается.

Я был поражен отчаянием, прозвучавшим в ее словах. И мягко спросил:

– А чем вообще вы здесь занимаетесь?

Она пожала плечами:

– Да чем здесь можно заняться?

– У вас нет никаких увлечений? Вы ни во что не играете? У вас нет друзей?

– Я ничего не понимаю в играх. А девушек вокруг много, но они все мне не нравятся. Они считают меня ужасной.

– Чушь. Почему?

Меган тряхнула головой в ответ.

Мы уже добрались до Верхней улицы.

Меган язвительно сказала:

– Мисс Гриффитс идет. Ненавистная тетка. Вечно пристает, чтобы я вступила в команду этих вонючих скаутов. Ненавижу скаутов. Зачем наряжаться, и ходить везде кучей, и носить значки, если все равно ничего не умеешь делать как следует? Я думаю, это все вздор.

В целом я, пожалуй, был согласен с Меган. Но мисс Гриффитс обрушилась на нас прежде, чем я успел высказать свое согласие.

Сестра доктора обладала странным и не подходящим ей именем Айми и всей той самоуверенностью, которой так не хватало ее брату. Это была весьма самостоятельная, энергичная женщина с низким голосом.

– Привет обоим, – сказала она нам. – Великолепное утро, не так ли? Меган, я как раз хотела вас видеть. Мне нужна небольшая помощь. Надписать конверты для Ассоциации консерваторов.

Меган что-то уклончиво пробормотала, приткнула свой велосипед у обочины и целеустремленно направилась к универмагу.

– Необычное дитя, – сообщила мисс Гриффитс, провожая ее взглядом. – Костлявая лентяйка. Только и делает, что бродит, как во сне. Должно быть, это нелегкое испытание для бедной миссис Симмингтон. Я знаю, что она не раз пыталась заставить девчонку заняться хоть чем-то – стенографией, знаете ли, или кулинарией, предлагала ей завести ангорских кроликов… Ей необходимо какое-то занятие в жизни.

Я подумал, что это вполне может быть и правдой, но на месте Меган я бы тоже, пожалуй, твердо сопротивлялся любым предложениям Айми Гриффитс по той простой причине, что агрессивность этой личности всегда вынуждала меня быстренько ретироваться.

– Я никогда не бездельничаю, – продолжала мисс Гриффитс. – И уж конечно, нельзя допускать, чтобы бездельничала молодежь. И если бы Меган была хоть хорошенькой, привлекательной или что-то в этом роде! Иногда я думаю, что девочка слабоумна. Ее отец, знаете ли, – она слегка понизила голос, – был определенно дурным человеком. Боюсь, что дитя пошло в него. Это мучительно для ее матушки. Ну, впрочем, мало ли как можно устроиться в жизни, я так считаю.

– К счастью, – отозвался я.

Айми Гриффитс издала «прелестный» смешок.

– Да, невозможно всем жить по одному образцу. Но я не могу видеть, когда кто-то не берет от жизни всего, что возможно. Мне говорят, что, должно быть, до смерти скучно круглый год жить в деревне. Ничуть, отвечаю я! Я всегда занята, всегда счастлива! И в таком крохотном городишке всегда что-то происходит. Мое время заполнено – у меня есть скауты, Женский институт, всякие комитеты, не говоря уж о том, что нужно присматривать за Оуэном.

В эту минуту мисс Гриффитс увидела знакомого на другой стороне улицы и, издав одобрительный лай, поскакала через дорогу, позволив мне свободно продолжить путь в банк.

Я всегда считал мисс Гриффитс сокрушительной личностью.

Мои дела в банке завершились успешно, и я отправился в контору «Гэлбрайт, Гэлбрайт и Симмингтон». Я не знаю, существовали ли когда-либо какие-то Гэлбрайты. Я их не видел. Меня проводили к ныне здравствующему владельцу Ричарду Симмингтону. В его кабинете ощущался запах пыли и ни с чем не сравнимый аромат давным-давно основанной юридической фирмы.

Огромное количество ящиков с документами, украшенных наклейками: «Леди Хоуп», «Сэр Эверард Карр», «Вильям Ятсби-Хоурз, эскв.», «Скончавшиеся» и т. д., создавало впечатление благопристойности клиентуры и признанного, устоявшегося дела.

Пока мистер Симмингтон рассматривал бумаги, которые я принес, я рассматривал его, и мне пришло в голову, что если миссис Симмингтон и бедствовала в первом браке, то второе замужество было игрой наверняка. Ричард Симмингтон был высшим проявлением спокойной респектабельности, тем типом человека, который не доставит своей жене никаких тревог. Длинная шея с кадыком, невыразительное, бледное, как у покойника, лицо и длинный тонкий нос… Милейший человек, без сомнения, но не из тех, кто заставляет сердца бешено колотиться.

Вскоре мистер Симмингтон заговорил. Он говорил четко и медленно, выказывая доброжелательность ко мне и хитроумную проницательность в делах. Мы ударили по рукам, и я поднялся, чтобы идти, заметив попутно:

– С холма я шел вместе с вашей приемной дочерью.

Какое-то мгновение мистер Симмингтон выглядел так, словно понятия не имел, кто такая его приемная дочь, потом улыбнулся.

– О да, конечно… Меган. Она… э-э… недавно вернулась из школы. Мы подумываем о том, чтобы пристроить ее к какому-нибудь делу… да, к делу. Но, конечно, она еще слишком молода. И немножко неразвита для своего возраста, говорят. Да, мне так говорили.

Я вышел. В соседней комнате находились очень старый человек, сидящий на табурете и медленно и тщательно пишущий что-то, маленький нахального вида мальчишка и женщина средних лет с завитыми волосами и в пенсне, которая с бешеной скоростью печатала на машинке.

Если это и была мисс Гинч, то я бы согласился с Оуэном Гриффитсом, что нежные отношения между ней и ее работодателем абсолютно невозможны.

Я зашел в пекарню и выложил монетку за булку с изюмом. Но, увидев эту булку, я выразил протест и недоверие, совершенно справедливые в данном случае, и тут же получил взамен другую, «совершенно свежую, только что из печки!». И, судя по тому, как она обожгла мою грудную клетку, когда я прижал ее к себе, это было правдой.

Я вышел из лавки и посмотрел направо и налево, надеясь увидеть Джоанну и автомобиль. Прогулка сильно утомила меня, и было неудобно идти на костылях, держа булку.

Но Джоанна еще не появилась.

Внезапно мои глаза обнаружили нечто радостное и невероятное. По тротуару ко мне приближалась, словно плыла, богиня. Тут действительно не подобрать было другого слова. Прекрасные черты лица, вьющиеся золотые волосы, стройная, изысканных очертаний фигура… И походка у нее была легкая, как у богини, и казалось – девушка подплывает все ближе и ближе. Великолепная, невероятная, сногсшибательная девушка!

Весьма взволновавшись, я попытался шагнуть. Но что действительно при этом сдвинулось с места, так это булка. Она выскользнула из моих пальцев. Я попытался пикировать за ней – и уронил костыль, с грохотом полетевший на тротуар, а я поскользнулся и чуть не упал.

Сильная рука богини поймала и поддержала меня. Заикаясь, я заговорил:

– Уж-жасно вам благодарен, я ж-жутко виноват…

Она подобрала булку и вручила ее мне вместе с костылем. Затем она очаровательно улыбнулась и сказала бодро:

– Не стоит благодарности. Ничего особенного, уверяю вас.

И магия полностью растаяла от звуков категоричного, уверенного голоса. Добрая, хорошо сложенная, приятно выглядящая девушка, только и всего.

Я ударился в размышления о том, что случилось бы, если бы боги наделили Елену Троянскую точно такой же категоричной манерой говорить. Как это странно, что девушка могла растревожить вашу душу до самой глубины, пока помалкивала, но в тот самый момент, когда она заговорила, чары исчезли, будто их и не было вовсе.

Я знавал, однако, и счастливые несоответствия: одну маленькую печальную женщину с обезьяньим личиком, на которую никто не захотел бы оглянуться, чтобы увидеть ее еще раз. Но вот она открывала рот – и внезапно возникало и расцветало обаяние, словно Клеопатра поделилась с ней своим искусством очаровывать мужчин.

Джоанна остановилась у обочины рядом со мной, но я не заметил ее. Она спросила, не случилось ли чего-нибудь.

– Ничего, – сказал я, беря себя в руки. – Я размышлял о Елене Прекрасной и прочих.

– Миленькое местечко ты для этого выбрал, – сказала Джоанна. – Ты выглядишь очень странно, стоя здесь с широко открытым ртом и вцепившись в булку с изюмом.

– Я потрясен, – объяснил я. – Я перенесся в «Илиаду» и вернулся обратно.

И добавил, указывая на удаляющуюся, словно плывущую спину:

– Ты не знаешь, кто это?

Всмотревшись в девушку, Джоанна сказала, что это Элси Холланд, гувернантка Симмингтонов.

– Так вот что заставило тебя окаменеть! – сообразила Джоанна. – Она неплохо выглядит, но немножко похожа на рыбу.

– Понятно, – сказал я. – Очень милая и добрая девушка. Я было принял ее за Афродиту.

Джоанна открыла дверцу автомобиля, и я уселся.

– Она прелестна, не так ли? – сказала Джоанна. – Есть люди с блестящей внешностью, но с полным отсутствием сексапильности. Она как раз такая. Какая жалость!

Я сказал, что если она гувернантка, то это как раз может быть к лучшему.

В тот день нас пригласил к чаю мистер Пай.

Мистер Пай был крайне женственным, пухлым маленьким человечком, полностью посвятившим себя своим крохотным стульям, дрезденским пастушкам и коллекции стильной мебели разных эпох. Он жил на вилле «Прайорз Лодж». На прилегающих к ней землях сохранились руины старого монастыря, разрушенного во времена Реформации.

Вилла с трудом могла сойти за человеческое жилье. Шторы и диванные подушки здесь были из очень дорогого шелка пастельных тонов.

Маленькие пухлые ручки мистера Пая дрожали от возбуждения, когда он описывал и демонстрировал свои сокровища, а голос мистера Пая срывался на тонкий писк, когда он повествовал о волнующих обстоятельствах, при которых приобрел итальянскую кровать в Вероне.

Мы с Джоанной, оба любящие антиквариат, внимали с одобрением.

– Это действительно удовольствие, огромное удовольствие – такое пополнение нашей маленькой общины. Здесь живут милые, добрые люди, вы знаете, но они мучительно буколичны – чтобы не сказать провинциальны. Вандалы, абсолютные вандалы! А обстановка их домов – она заставит вас плакать, дорогая леди, уверяю, она заставит вас плакать! Разве не так?

Джоанна согласилась, что ничего подобного тому, что она видит здесь, ей встречать не приходилось.

– Дом, который вы снимаете, – продолжал мистер Пай, – дом мисс Эмили Бэртон. Он просто очарователен, и у нее там есть кое-какие прелестные вещицы. Весьма прелестные. Одна или две из них просто первоклассные. И у нее есть вкус; хотя я не вполне уверен, что сделал бы так же. Боюсь, что иной раз – мне так кажется – это просто сентиментальность. Ей нравится держать вещи там, где они были всегда, но не там, где им лучше всего быть, не там, где они выглядели бы лучше всего, и лишь по той причине, что ее матушка ставила их именно на это место.

Он перенес свое внимание на меня, и его голос изменился. Это уже был голос не восхищенного художника, а прирожденного сплетника.

– Вы ничего не знаете об этой семье? О, конечно, нет, – только то, что услышали от агента по найму. Но, мой дорогой, вы должны иметь представление об этой семье! Когда я приехал сюда, старая мамаша была еще жива. Невероятная особа, совершенно невероятная! Монстр, если вы понимаете, что я имею в виду. Совершенный монстр. Монстр в викторианских платьях, пожирающий своих дочерей. Да, иначе и не скажешь. Она была монументальна, знаете ли, в ней, должно быть, было стоунов семнадцать, и все пять дочерей крутились возле нее. «Девочки!» – она всегда звала их только так. «Эти глупые девчонки!» – иной раз называла она их. Черные рабы – вот кем они были; на них она ездила, и они же с ней всегда соглашались. В десять вечера они отправлялись в постель и не смели зажигать света в спальнях, а уж чтобы они пригласили в дом кого-то из своих друзей – это неслыханно. Она презирала их, знаете ли, за то, что они не выходят замуж, но ведь они не могли устроить свою жизнь, потому что у них не было возможности встречаться с кем-либо. Мне кажется, Эмили, а возможно, это была Агнес, завела какие-то отношения с помощником приходского священника. Но его семья оказалась недостаточно хороша, и мамаша пресекла все это.

– Звучит как роман, – сказала Джоанна.

– О, моя дорогая, все так и было. А потом ужасная старая женщина умерла, но, конечно, было уже слишком поздно. Они продолжали жить там и тихими голосами говорили о том, чего бы могло захотеться бедной матушке. Даже переклейку обоев в ее спальне они восприняли бы как святотатство. Однако они делали много хорошего в церковном приходе, тихо и незаметно… Но ни одна из них не обладала большим запасом жизненных сил, и они поумирали одна за другой. Эдит скончалась от инфлюэнцы, Минни сделали операцию – и она не оправилась после нее, а бедную Мэйбл хватил удар – Эмили ухаживала за ней со всей преданностью. Последние десять лет она только тем и занимается, что ухаживает за больными. Прелестное создание, вам не кажется? Похожа на дрезденскую статуэтку. Как печально, что у нее сейчас финансовые затруднения… Впрочем, нынче все обесценилось.

– Это ужасно, что мы живем в ее доме, – сказала Джоанна.

– Нет-нет, дорогая юная леди. Вы не должны чувствовать ничего в этом роде. Ее добрая Флоренс весьма предана ей, и Эмили сама мне говорила, что счастлива обрести таких арендаторов. – Тут мистер Пай слегка поклонился. – Она считает, что ей с вами решительно повезло!

– В этом доме, – сказал я, – утешающая атмосфера.

Мистер Пай бросил на меня быстрый взгляд.

– В самом деле? Вы это почувствовали? Да, это очень интересно. Я удивлен, знаете ли. Да, я удивлен.

– Что вы имеете в виду, мистер Пай? – спросила Джоанна.

Мистер Пай развел пухлыми ручками.

– Ничего, ничего. Удивлен, и только. Я верю в атмосферу, знаете ли. Люди думают и чувствуют. На них оказывают воздействие стены и мебель.

На пару мгновений я онемел. Я осматривался вокруг и соображал, как бы я описал атмосферу «Прайорз Лодж». Мне как раз казалось очень странным, что здесь нет никакой атмосферы! Это было и в самом деле примечательно.

Я задумался над этим настолько, что совершенно не слышал разговора, продолжавшегося между Джоанной и хозяином. Я очнулся, однако, услышав, что Джоанна начинает прощаться. Я оставил свои фантазии и присоединился к компании.

Мы отправились в холл. Когда мы подошли к парадной двери, в почтовую щель вползло письмо и упало на циновку.

– Дневная почта, – прошептал мистер Пай, поднимая его. – Ну, дорогие молодые люди, вы ведь придете еще, не так ли? Как приятно встретить столь свободные умы, если вы меня понимаете, в этом мирном болоте, где никогда ничего не случается!

Пожав нам обоим руки, он с преувеличенной заботливостью помог мне сесть в машину. Джоанна взялась за руль, проехала достаточно осторожно по круговой дорожке вокруг безупречной зеленой лужайки и, выехав на прямую, подняла руку, чтобы помахать гостеприимному хозяину, стоявшему на ступенях у входа. Я наклонился вперед, чтобы сделать то же самое.

Но наш прощальный жест остался незамеченным. Мистер Пай вскрыл почту. Он стоял, изумленно глядя на развернутое письмо.

Джоанна как-то назвала его пухлым розовым херувимчиком. Он, конечно, оставался пухлым, но сейчас совсем не был похож на херувима. Его лицо налилось темным пурпуром, исказилось от гнева и изумления. И от страха.

В этот момент я взглянул на конверт. Он мне что-то напомнил. Я ничего не понял тогда – потому что это была одна из тех вещей, которые мы подмечаем неосознанно, даже не догадываясь об этом.

– Боже мой, – сказала Джоанна, – кто стукнул бедного малыша?

– Думаю, – сказал я, – что это снова Таинственная Рука.

Сестра повернула ко мне изумленное лицо, и автомобиль вильнул.

– Внимательнее, девушка, – предостерег я.

Джоанна сосредоточилась на дороге. Она недовольно хмурилась.

– Ты имеешь в виду письмо вроде того, что мы получили?

– Это лишь догадка.

– Что же это за местечко? – спросила Джоанна. – Ведь оно выглядит самым невинным, сонным, безвредным кусочком Англии, какой только можно представить…

– И где, цитируя мистера Пая, никогда ничего не случается, – перебил я. – Он выбрал дурную минуту, чтобы сказать это. Что-то случилось.

– Джерри! – сказала Джоанна. – Я… я думаю, что мне это не нравится. – Впервые в ее голосе прозвучала нотка страха.

Я ничего не ответил, потому что мне это тоже не нравилось. Такой мирный, улыбчивый, счастливый сельский уголок, над которым нависло нечто злое. И именно с этого момента у меня в душе поселилось предчувствие беды…

Прошло несколько дней. Мы явились на бридж к Симмингтонам, и миссис Симмингтон надоела мне до крайности, постоянно упоминая Меган.

– Бедная деточка так неуклюжа. Она в таком возрасте, когда уже заканчивают школу, но еще продолжают расти.

Джоанна заметила сладко:

– Но ведь Меган уже двадцать, не так ли?

– О, да, да. Но она, конечно, моложава для своих лет. Совсем еще как ребенок. А неплохо было бы, я думаю, если бы девочки не росли так быстро. – Она засмеялась. – Я уверена, любая мать хотела бы, чтобы ее ребенок оставался вечным младенцем.

– С чего бы им этого хотеть? – сказала Джоанна. – К тому же, должно быть, это очень затруднительно – иметь ребенка, который умственно остается шестилеткой, когда его тело становится взрослым.

Миссис Симмингтон глянула с досадой и сказала, что мисс Бартон не должна воспринимать все слишком буквально.

Я был доволен Джоанной, и мне пришло в голову, что я был невнимателен к миссис Симмингтон. Эта анемичная прелесть среднего возраста скрывает, подумал я, эгоистичную, хваткую натуру.

Джоанна коварно спросила, не намерена ли миссис Симмингтон учить Меган танцам.

– Танцам? – Миссис Симмингтон, казалось, удивилась и позабавилась. – О нет, здесь такое не принято.

– Вижу. А заодно теннис и прочее в этом роде.

– Наш теннисный корт годами пустует. Ни Ричард, ни я не играем. Я полагаю, позже, когда мальчики подрастут… О, Меган найдет массу занятий. Она, знаете ли, вполне счастлива, впустую проводя время. Позвольте взглянуть, я сдаю?

Когда мы поехали домой, Джоанна, злобно нажав на акселератор, так, что машина прыгнула вперед, сказала:

– Я чувствую себя ужасно виноватой перед этой девочкой.

– Меган?

– Да. Ее мать не любит ее.

– Ну, Джоанна, бывают вещи и похуже.

– Да, конечно. Множество мамаш не любят собственных детей. А Меган – могу представить! Держать дома такое существо весьма неудобно. Она вносит разлад в их образ жизни – образ жизни Симмингтонов. Без нее они – завершенное семейство, и они должны ощущать себя крайне несчастными из-за того, что среди них такое чувствительное создание, – а она действительно чувствительна!

– Да, – согласился я, – думаю, она такая.

Джоанна внезапно весело рассмеялась:

– Невезуха тебе с этой гувернанткой!

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал я с достоинством.

– Ерунда. Каждый раз, когда ты смотрел на нее, на твоем лице вырисовывалась мужская досада. Я согласна с тобой, это бесполезная трата времени. И я не вижу, кто еще здесь мог бы тебе подойти. Но ты произвел огромное впечатление на Айми Гриффитс.

– Избави бог! – воскликнул я с содроганием. – И кстати, – добавил я, – почему так много интереса к моей интимной жизни? А как насчет тебя, девочка? Ты нуждаешься в небольшом развлечении, насколько я тебя знаю. Но здесь нет непризнанных гениев, болтающихся вокруг. Тебе нужно покорить Оуэна Гриффитса. Он единственный неженатый мужчина в местечке.

Джоанна вскинула голову:

– Доктору Гриффитсу я не нравлюсь.

– Он мало тебя видел.

– Он видел достаточно для того, чтобы переходить на другую сторону, встречая меня на Верхней улице!

– Весьма необычная реакция, – сказал я с сочувствием. – Ты к такому не привыкла.

Джоанна в молчании проехала в ворота «Литтл Фюрц» и к гаражу. Потом сказала:

– Возможно, в твоей идее что-то есть. Я не понимаю, почему бы кому-то переходить на другую сторону улицы, чтобы избежать встречи со мной. Это уж слишком бросается в глаза.

– Я вижу, – сказал я, – ты намерена устроить хладнокровную охоту на него.

– Ну, мне не нравится, когда меня сторонятся.

Я медленно и осторожно выбрался из автомобиля и установил костыли. Потом дал сестре маленький совет:

– Позволь сказать тебе, девочка. Оуэн Гриффитс – не из тех твоих ручных, скулящих, артистичных молодых людей. Если ты не будешь осторожна, ты можешь разворошить осиное гнездо. Этот человек может быть опасным.

– Ты действительно так думаешь? – спросила Джоанна, проявляя все признаки удовольствия от такой перспективы.

– Оставь беднягу в покое, – сказал я настойчиво.

– Как он смеет переходить через улицу, когда видит меня?

– Все вы, женщины, одинаковы. Вечно повторяете одно и то же. Сестрица Айми тоже устроит охоту с ружьем – на тебя, если я не ошибаюсь.

– Она уже меня ненавидит, – сказала Джоанна. Она говорила задумчиво, но с оттенком злорадства.

– Мы приехали сюда, – сказал я строго, – в мирный и тихий уголок, и я надеюсь, что мы не нарушим его покой.

Но если чего и не было впереди, так это мира и тишины.

Глава 2

Примерно через неделю я, вернувшись домой, обнаружил Меган, которая сидела на ступенях веранды, уткнув подбородок в колени.

Она встретила меня со своей обычной бесцеремонностью.

– Привет! – сказала она. – Вы, наверное, думаете, что я явилась к обеду?

– Конечно, – сказал я.

– Если там отбивные или что-нибудь подобное и на всех их не хватит, вы мне скажите сразу, – предупредила Меган, пока я огибал дом, чтобы известить Патридж, что за столом нас будет трое.

Мне показалось, что Патридж фыркнула. Она, по обыкновению, без слов умудрилась выразить, что не слишком-то высокого мнения об этой мисс Меган.

Я вернулся на веранду.

– Все в порядке? – озабоченно спросила Меган.

– Вполне в порядке, – ответил я. – Ирландское рагу.

– О, это вроде кормежки для собак, да? Я хочу сказать, что это в основном картошка и приятный запах.

– В этом роде, – согласился я.

Мы молчали, пока я курил свою трубку. Это была в высшей степени приятельская тишина.

Меган разрушила ее внезапно и эгоистично:

– Я полагаю, вы думаете, я такая же ужасная, как все.

Я был настолько поражен, что у меня трубка вывалилась изо рта. Это была пенковая трубка, весьма приятного цвета, – и она разбилась.

Я сердито сказал Меган:

– Смотрите, что вы натворили!

Это странное дитя, вместо того чтобы расстроиться, откровенно усмехнулось:

– Я поступаю, как вы.

Ответ ее прозвучал яростно. Можно вообразить, что так ответила бы собака, умеющая говорить, – хотя это может оказаться заблуждением относительно собак. Мне пришло в голову, что Меган, несмотря на свое сходство с лошадью, имеет собачий характер. И уж конечно, она была не вполне человеком.

– Что вы сказали перед тем, как она разбилась? – спросил я, тщательно собирая осколки заветной трубки.

– Я сказала, что полагаю – вы считаете меня ужасной, – повторила Меган, но уже совсем другим тоном.

– Почему бы я должен так считать?

Меган серьезно объяснила:

– Потому что я ужасная.

Я резко сказал:

– Не будьте дурочкой.

Меган тряхнула головой:

– Все точно. Я не дурочка. Хотя многие так обо мне думают. Они не знают, что я прекрасно понимаю, чего они хотят, и что я постоянно ненавижу их.

– Ненавидите их?

– Да, – отрезала Меган.

Ее глаза – недетские грустные глаза – смотрели на меня пристально, не мигая. Это был долгий, внимательный взгляд.

– Вы бы тоже ненавидели людей, если бы были похожи на меня, – сказала она. – Если бы вы были нежеланны.

– Вам не кажется, что вы слегка нездоровы? – спросил я.

– Да, – сказала Меган. – Это самое говорят все, когда слышат правду. А это правда. Меня не хотят видеть в доме, и я понимаю почему. Мамуля ничуть не любит меня. Я думаю, я напоминаю ей отца, а он был жесток с ней, ужасно жесток, судя по тому, что я слышала. Только матери не могут сказать, что им не нужны их дети, и сбежать от них. Или съесть их. Кошки ведь съедают тех котят, которых не любят. Мне кажется, это благоразумно. Ни пустой траты времени, ни неприятностей. А вот человеческие матери не оставляют своих детей, даже присматривают за ними. Пока я жила в школе, все было не так уж плохо, но вы же видите, что мамуле хотелось бы остаться с моим приемным отцом и мальчиками.

Я медленно произнес:

– Мне все же кажется, что вы нездоровы, Меган, но если допустить, что кое-что из того, что вы говорите, – правда, то почему вы не уедете и не начнете жить самостоятельно?

Она улыбнулась мне странно, не по-детски.

– Вы хотите сказать, заняться делом? Зарабатывать на жизнь?

– Да.

– Чем?

– Я полагаю, вы могли бы чему-нибудь научиться. Стенографии, машинописи, книжной торговле…

– Не уверена, что могу. Я мало понимаю в делах. Зато…

– Ну?

Она перед этим отвернулась от меня, а сейчас медленно повернула голову. Ее лицо покраснело, на глазах были слезы. И когда она заговорила, детство вновь звучало в ее голосе:

– Почему я не уезжаю? Или хотя бы не попытаюсь это сделать? Они меня не хотят, но я останусь. Я останусь, и пусть они об этом пожалеют. Пусть они все об этом пожалеют! Ненавистные свиньи! Я ненавижу всех в Лимстоке! Они все думают, что я глупая и безобразная. Я им покажу! Я им покажу! Я…

Это был детский, необычайно трогательный гнев.

Я услышал шаги по гравию за углом дома.

– Быстро! – свирепо рявкнул я. – Бегите в дом через гостиную! Пойдите в ванную. Умойтесь. Быстро!

Она неловко вскочила на ноги и мгновенно забралась в дом через окно, пока Джоанна огибала угол.

Я сказал ей, что к обеду пришла Меган.

– Хорошо, – кивнула Джоанна. – Мне нравится Меган, хотя я все-таки думаю, что она немножко слабоумная. Ребенок, подброшенный на порог феями. Но она интересная.

Похоже, я до сих пор не уделил внимания преподобному Дан-Кэлтропу и миссис Дан-Кэлтроп.

А ведь оба они, викарий и его жена, были оригинальными персонами. Дан-Кэлтроп, наверное, был самым далеким от жизни человеком, какого я когда-либо знал. Его существование заключалось в его книгах и ученых штудиях. Его жена, напротив, отличалась тем, что всегда все знала. Хотя она редко давала советы и никогда ни во что не вмешивалась, она все же взывала к совести жителей деревни, словно олицетворяя самого Господа.

Миссис Дан-Кэлтроп остановила меня на Верхней улице на другой день после того, как Меган приходила к обеду. Я, как обычно, изумился – потому что миссис Дан-Кэлтроп двигалась так, словно она не гуляла, а гналась за кем-то, и оттого приобретала потрясающее сходство с борзой; а поскольку ее взгляд был постоянно сосредоточен на горизонте, вы были уверены, что ее цель находится в полутора милях отсюда.

– О! – сказала она. – Мистер Бартон!

Она произнесла это немного торжествующе, тоном человека, разрешившего особо хитрую загадку. Я подтвердил, что я действительно мистер Бартон, и миссис Дан-Кэлтроп, оставив в покое горизонт, попыталась сосредоточить свое внимание на мне.

– Для чего, – спросила она, – я хотела вас увидеть?

Я ничем не мог ей помочь. Она стояла, хмуря брови, пребывая в глубоком замешательстве.

– Что-то очень гадкое, – сказала она.

– Прошу меня извинить за это, – пораженный, сказал я.

– А! – вскрикнула миссис Дан-Кэлтроп. – Анонимные письма! Что за историю с анонимными письмами вы привезли к нам?

– Я не привозил ее, – возразил я. – Это здесь уже было.

– Никто ничего подобного не получал, пока вы не приехали, – сказала миссис Дан-Кэлтроп обвиняюще.

– Письма приходили и до нас, миссис Дан-Кэлтроп. Этот ужас начался давно.

– О боже! – сказала миссис Дан-Кэлтроп. – Мне это не нравится.

Она помолчала, и ее взгляд вновь убежал вдаль. Потом она сообщила:

– Я не могу избавиться от чувства, что это нечто дурное. Мы не такие здесь. Зависть, конечно, и злоба, и мелкие стычки с давних пор, – но я не думала, что есть некто, способный на такое. Да, никогда не думала. И это огорчает меня, видите ли, потому что я должна была бы знать.

Ее прекрасные глаза вернулись с горизонта и нашли меня. Во взгляде было беспокойство и искреннее замешательство.

– Почему вы должны были бы знать? – спросил я.

– Я всегда все знаю. Я просто чувствую, что это моя обязанность. Кэйлеб проповедует правильные идеи и отправляет требы. Это обязанность священника, но я думаю, что обязанность его жены – знать, что думают и чувствуют люди, даже если жена ничего не может сделать. А я не имею ни малейшего представления, чей ум оказался…

Она внезапно прервала свою речь, уклончиво добавив:

– К тому же это очень глупые письма.

– А вы… э-э… вы тоже что-то получили?

Я задал вопрос с известной долей робости, но миссис Дан-Кэлтроп ответила совершенно естественным тоном, лишь ее глаза стали чуть шире:

– О да, два… нет, три. Я забыла, что именно в них говорилось. Что-то очень глупое о Кэйлебе и школьной учительнице, так, кажется. Совершенная ерунда, потому что Кэйлеб не имеет склонности к флирту. Он никогда этим не занимался. Он вполне доволен церковной работой.

– Конечно, – сказал я. – О, конечно.

– Кэйлеб стал бы святым, – сказала миссис Дан-Кэлтроп, – если бы не был слишком уж умным.

Я оказался не в состоянии подобрать ответ на подобную критику, но это было и ни к чему, так как миссис Дан-Кэлтроп продолжала говорить, непостижимым образом вновь перескочив от своего мужа к письмам:

– Существует ведь множество вещей, о которых могло бы говориться в этих письмах, но этого нет. И это весьма странно.

– Я бы вряд ли сказал, что они страдают избытком сдержанности, – бросил я резко.

– Да, но не похоже, чтобы автор знал что-нибудь. Что-нибудь реальное.

– Вы полагаете?

Прекрасные блуждающие глаза обнаружили меня.

– Да, конечно, ведь у всех нас есть множество прегрешений, какие-то постыдные секреты. Почему этот сочинитель не использует их? – Она помолчала, а потом внезапно спросила: – Что говорилось в вашем письме?

– Там утверждалось, что моя сестра мне не сестра.

– А она вам сестра?

Миссис Дан-Кэлтроп задала вопрос с непринужденным, дружеским интересом.

– Конечно, Джоанна мне сестра.

Миссис Дан-Кэлтроп кивнула.

– Это как раз и подтверждает то, что я имела в виду. Осмелюсь сказать, существует другое…

Ее чистые, нелюбопытные глаза смотрели на меня задумчиво, и я внезапно понял, почему весь Лимсток побаивается миссис Дан-Кэлтроп.

В жизни каждого есть нечто тайное, и каждый надеется, что об этом никто никогда не узнает. Но я почувствовал, что миссис Дан-Кэлтроп действительно знает все.

И в этот раз я испытал истинное наслаждение, когда сердечный голос Айми Гриффитс прогудел:

– Привет, Мод! Рада, что наконец-то вас встретила. Я хочу предложить изменить день распродажи рукоделий. Доброе утро, мистер Бартон.

Она продолжала:

– Я должна сейчас заскочить к бакалейщику, оставить заказ, потом я пойду в институт, вам это подходит?

– Да-да, это будет просто замечательно, – ответила миссис Дан-Кэлтроп.

Айми Гриффитс вошла в лавку.

Миссис Дан-Кэлтроп сказала:

– Бедняжка!

Я был в недоумении. Неужели она жалеет Айми?

Она тем временем продолжила:

– Знаете, мистер Бартон, я действительно боюсь…

– Вы об этих письмах?

– Да, видите ли, в них есть намерение… в них должно быть намерение… – Она замолчала, сбившись с мысли, прищурилась. Потом заговорила медленно, словно решая загадку: – Слепая ненависть… да, слепая ненависть. Но даже слепой человек может попасть кинжалом в сердце, если ему выпадет шанс… И что случится тогда, мистер Бартон?

Мы узнали это еще до того, как закончился следующий день.

…Патридж, которая просто-таки наслаждалась разного рода трагедиями, в очень ранний утренний час вошла в комнату Джоанны и со всеми подробностями сообщила, что миссис Симмингтон накануне днем покончила жизнь самоубийством…

Джоанна, стряхнув остатки сна, села в постели, мгновенно и окончательно проснувшись.

– О Патридж, какой ужас!

– Действительно ужас, мисс. Безнравственно лишать себя жизни. Хотя тут, конечно, не без того, что ее довели до этого, бедняжку.

Джоанна поняла намек. Ее едва не затошнило.

– Нет… – Ее глаза задавали Патридж вопрос, и Патридж кивнула.

– Именно так, мисс. Одно из этих грязных писем.

– Как это отвратительно! – сказала Джоанна. – До жути отвратительно! И все-таки я не понимаю, почему она должна убивать себя из-за подобного письма.

– Если только написанное в нем не было правдой, мисс.

– А что в нем было?

Но этого Патридж не могла или не хотела сказать. Джоанна вошла ко мне, бледная и потрясенная. Все это казалось тем более страшным, что мистер Симмингтон был не тем человеком, с которым хоть как-то можно связать представление о трагедии.

Джоанна высказала мысль, что мы должны предложить Меган переехать к нам на день-два. Элси Холланд, сказала Джоанна, может быть, и хороша для детей, но это такая особа, которая почти наверняка доведет Меган до сумасшествия.

Я согласился. Я представил Элси Холланд, произносящую пошлость за пошлостью и предлагающую бесчисленные чашки чая. Доброе создание, но совсем не то, что нужно Меган.

Мы поехали к Симмингтонам после завтрака. Мы оба немножко нервничали. Наш приход мог выглядеть как явное и отвратительное любопытство. К счастью, мы встретили Оуэна Гриффитса, возвращавшегося от Симмингтонов. Он приветствовал меня вполне сердечно, и его обеспокоенное лицо прояснилось.

– О, привет, Бартон, рад вас видеть. Я боялся, что это произойдет рано или поздно. И вот это случилось. Проклятое дело!

– Доброе утро, доктор Гриффитс, – сказала Джоанна тем голосом, каким она обычно говорила с нашими глухими тетушками.

Гриффитс подскочил от испуга и покраснел.

– О… о, доброе утро, мисс Бартон.

– Я подумала, – пояснила Джоанна, – что, может быть, вы меня не заметили.

Оуэн Гриффитс покраснел еще гуще. Его охватило отчаянное смущение.

– Я… извините… я сосредоточился… нет, это не так.

Джоанна безжалостно продолжила:

– В конце концов, это я, собственной персоной.

– Ну просто несносная кошка, – рассерженно бросил я в ее сторону. И сказал, обращаясь к Гриффитсу: – Мы с сестрой, Гриффитс, хотели бы знать, хорошо ли будет, если Меган переберется к нам на пару дней. Как вы думаете? Мне бы не хотелось бесцеремонно вмешиваться в чужие дела – но все это чересчур мрачно для бедного ребенка. Как Симмингтон к этому отнесется, вы не знаете?

Гриффитс минуту или две обдумывал услышанное.

– Полагаю, это было бы превосходно, – произнес он наконец. – Она странная, нервная девочка, и для нее было бы неплохо отвлечься от всего этого. Мисс Холланд творит чудеса, у нее прекрасная голова на плечах, но у нее больше чем достаточно дел с двумя детьми и с самим Симмингтоном. Он совершенно разбит… сбит с толку.

– Это было… – я колебался, – самоубийство?

Гриффитс кивнул.

– О да. Никаких сомнений. Она написала: «Я не смогу…» – на клочке бумаги. То письмо, должно быть, пришло вчера, с дневной почтой. Конверт валялся на полу возле ее стула, а само письмо было смято в комок и заброшено в камин.

– Что… – Я замолчал, ужаснувшись собственной бестактности. – Извините, – сказал я.

Гриффитс печально улыбнулся.

– Не стесняйтесь спрашивать. То письмо будет прочитано при дознании. Оно не вызывает ничего, кроме сожалений. Оно такое же, как все прочие, и составлено в таких же отвратительных выражениях. В нем в особенности нажимается на то, что второй мальчик, Колин, – не сын Симмингтона.

– Вы думаете, это правда? – воскликнул я недоверчиво.

Гриффитс пожал плечами.

– Я не имею никаких оснований для выводов. Все то время, что я их знал, Симмингтоны были безмятежной, счастливой парой, людьми, преданными друг другу и своим детям. Верно лишь то, что мальчик действительно не похож на родителей – у него яркие рыжие волосы, например, – но ведь дети часто бывают похожи на дедушку или бабушку.

– Но как раз отсутствие сходства и могло породить это обвинение. Подлый и внезапный удар наугад.

– Но он попал в цель, – сказала Джоанна. – В конце концов, иначе-то она бы не стала убивать себя, правда?

Гриффитс сказал с сомнением в голосе:

– Я не совсем в этом уверен. Миссис Симмингтон очень беспокоило здоровье в последнее время – нервы, истеричность. Я лечил ее, старался привести ее нервы в порядок. Я думаю, это возможно: потрясение от письма, составленного в подобных выражениях, могло привести ее в состояние паники, упадка духа, и она решилась покончить с жизнью. Она могла разжечь в себе уверенность, что муж ни за что не поверит ей, если она начнет отрицать написанное, и стыд и возмущение могли нахлынуть на нее с такой силой, что она впала в умопомешательство.

– Самоубийство как результат больного воображения, – сказала Джоанна.

– Совершенно верно. Я думаю, именно эту точку зрения я изложу на дознании.

Мы с Джоанной вошли в дом.

Входная дверь была открыта, и просто войти показалось нам проще, чем звонить, тем более что мы слышали внутри голос Элси Холланд.

Она говорила с мистером Симмингтоном, который, лежа в кресле, выглядел совершенно ошеломленным.

– Нет, в самом деле, мистер Симмингтон, вы должны проглотить хоть что-то. Вы ничего не ели утром, уж не говоря о настоящем, плотном завтраке, и вы ничего не ели вчера вечером, и из-за этого потрясения и всего остального вы сами заболеете, а вам понадобятся все ваши силы. Доктор тоже так говорил перед уходом.

Симмингтон ответил монотонным голосом:

– Вы очень добры, мисс Холланд, но…

– Выпейте горячего чая, – сказала Элси Холланд, настойчиво протягивая ему чашку с напитком.

Лично я дал бы бедняге крепкого виски с содовой. Он выглядел так, словно сильно нуждался в выпивке. Как бы то ни было, он согласился на чай и взглянул снизу на Элси Холланд.

– Я не в силах отблагодарить вас за все, что вы сделали и делаете, мисс Холланд. Вы действительно великолепны.

Девушка покраснела; она выглядела польщенной.

– Вы очень добры, говоря так, мистер Симмингтон. Вы должны мне позволить делать все, что я могу, чтобы помочь вам. Не беспокойтесь о детях – я за ними присмотрю, и я успокоила слуг, и если есть еще что-нибудь, что я могла бы сделать – отпечатать письмо или позвонить, – непременно скажите мне.

– Вы очень добры, – сказал Симмингтон.

Элси Холланд, обернувшись, заметила нас и торопливо вышла в холл.

– Разве это не ужасно? – сказала она чуть слышным шепотом.

Я, глядя на нее, подумал, что она и в самом деле очень милая девушка. Добрая, образованная, практичная в критической ситуации. Веки ее великолепных голубых глаз покраснели, подтверждая, что она настолько отзывчива, что проливает слезы из-за смерти хозяйки.

– Можем мы с вами поговорить минутку? – спросила Джоанна. – Мы не хотели бы беспокоить мистера Симмингтона.

Элси Холланд понимающе кивнула и повела нас в столовую, по другую сторону холла.

– Для него это ужасно, – сказала она. – Такое потрясение! Кто бы мог подумать о чем-либо подобном? Но, конечно, я теперь понимаю, что в последнее время миссис Симмингтон выглядела подозрительно. Ужасно нервная и слезливая. Я думала, это из-за нездоровья, хотя доктор Гриффитс часто говорил, что у нее нет ничего серьезного. Но она была взвинченной и раздражительной, и в иные дни невозможно было понять, как с ней обращаться.

– Мы, собственно, зашли затем, – мягко перебила Элси Джоанна, – чтобы узнать, не можем ли мы пригласить к себе Меган на несколько дней – если, конечно, она этого захочет.

Элси Холланд выглядела сильно удивленной.

– Меган… – произнесла она с сомнением. – Не знаю, право. Я хочу сказать, это очень мило с вашей стороны, но она очень странная девочка. Никогда нельзя угадать, что она скажет или о чем она думает.

Джоанна сказала весьма нейтральным тоном:

– Мы подумали – а вдруг это как-то поможет?

– О, конечно, если она согласится. Я имею в виду, что мне надо смотреть за мальчиками (они сейчас с кухаркой) и за бедным мистером Симмингтоном – он нуждается в присмотре, как никто, – и столько всего нужно сделать и за стольким присмотреть! У меня действительно нет времени, чтобы уделить его Меган. Я думаю, она наверху, в старой детской. Она, похоже, никого не хочет видеть. Я не знаю, как…

Я быстро выскользнул из столовой и пошел по лестнице.

Старая детская была на верхнем этаже. Я открыл дверь и вошел. В комнатах нижнего этажа, выходящих окнами в сад за домом, шторы никогда не задергивали. Но в этой комнате, выходящей окнами на дорогу, шторы были благопристойным образом закрыты.

В тусклом сером полумраке я увидел Меган. Она скорчилась на диване, стоявшем у дальней стены, и я сразу вспомнил прячущихся испуганных зверюшек. Меган окаменела от страха.

– Меган! – окликнул ее я.

Я шагнул вперед, и совершенно бессознательно мой голос приобрел тот тон, которым говорят, желая успокоить напуганное животное. И я всерьез удивился тому, что у меня в руках нет морковки или кусочка сахара. Мои чувства требовали чего-то в этом роде.

Она пристально взглянула на меня, но не шевельнулась, и выражение ее лица не изменилось.

– Меган! – повторил я. – Джоанна и я интересуемся, не хотите ли вы побыть у нас немного.

Ее голос прозвучал глухо в мутных сумерках.

– Побыть у вас? В вашем доме?

– Да.

– Вы хотите сказать, что заберете меня отсюда?

– Да, моя дорогая.

Внезапно она задрожала. Это выглядело пугающе и очень трогательно.

– О, заберите меня отсюда! Пожалуйста, заберите! Это так ужасно – быть здесь и чувствовать себя злой!

Я подошел к ней, и ее руки вцепились в рукав моего плаща.

– Я трусиха. Я и не знала, что я такая трусиха.

– Все в порядке, малышка, – сказал я. – Такие события расшатывают нервы. Пойдемте.

– Мы можем уйти сейчас же? Немедленно?

– Конечно, только вы должны взять кое-какие вещи, я полагаю.

– Какие вещи? Почему?

– Дорогая девочка, – сказал я, – мы можем предоставить вам кровать, и ванну, и отдых ото всех этих дел, но будь я проклят, если я одолжу вам свою зубную щетку!

Она робко, чуть слышно хихикнула, будто всхлипнула.

– Я поняла. Я думаю, я очень глупая сегодня. Вы не должны обращать на это внимания. Я пойду и соберу вещи. Вы… вы не уйдете? Подождете меня?

– Я получу хорошую трепку, если не дождусь вас.

– Спасибо. Огромное вам спасибо! Извините, что я такая дурочка. Но это так страшно, когда мама умирает…

– Я знаю, – сказал я.

Я ласково похлопал ее по плечу, она одарила меня благодарным взглядом и исчезла в спальне. Я спустился вниз.

– Я нашел Меган, – сказал я. – Она собирается.

– О, как это хорошо! – воскликнула Элси Холланд. – Это отвлечет ее. Она действительно нервная девочка, вы знаете. Трудная. Для меня большое облегчение – знать, что нет необходимости помнить еще и о ней, как обо всем прочем. Вы очень добры, мисс Бартон, я надеюсь, она не доставит вам неприятностей. О боже, телефон! Я должна ответить. Мистер Симмингтон не в состоянии…

Она торопливо вышла из комнаты.

Джоанна сказала:

– Какой заботливый ангел!

– Ты говоришь слишком зло, – заметил я. – Она хорошая, добрая девушка и, конечно, очень чувствительная.

– Очень. И сама это знает.

– Это недостойно тебя, Джоанна, – сказал я.

– Хочешь сказать: почему бы ей не делать свое дело?

– Именно так.

– Я никогда не могла спокойно смотреть на самодовольных людей, – сказала Джоанна. – Они пробуждают во мне самые худшие инстинкты. Как тебе показалась Меган?

– Сжалась в комок в темной комнате и была похожа на побитую газель.

– Бедное дитя. Она сразу согласилась перебраться к нам?

– Она подпрыгнула от радости.

Глухие удары тяжелого предмета об пол и о стену донеслись из холла, возвещая о приближении Меган и ее чемодана. Я пошел навстречу девушке и забрал ее ношу.

Джоанна настойчиво произнесла мне в спину:

– Уходим! Я не в состоянии дважды отказываться от хорошей чашки горячего чая.

Мы вышли наружу. Меня раздражало то, что чемодан к машине вытащила Джоанна. Я уже мог передвигаться с помощью лишь одного костыля, но еще не был способен к атлетическим подвигам.

– Садитесь, – сказал я Меган.

Она забралась в машину, я – следом за ней. Джоанна завела мотор, и мы уехали.

Мы прибыли в «Литтл Фюрц» и вошли в гостиную.

Меган упала на стул и залилась слезами. Она плакала, как ребенок, – всхлипывала и ревела во весь голос. Я вышел из комнаты в поисках лекарства. Когда дело касается чувствительных сцен, подумал я, от Джоанны проку больше, чем от меня.

Вскоре я услышал хриплый, задыхающийся голос Меган:

– Извините меня. Это выглядит по-идиотски.

Джоанна мягко успокаивала ее:

– Ничуть. Возьмите другой носовой платок.

Я пришел к выводу, что Меган нуждается совсем в иной поддержке. Я вернулся в комнату и протянул девушке наполненный до краев стакан.

– Что это?

– Коктейль.

– Коктейль? В самом деле? – Слезы Меган мгновенно высохли. – Я никогда не пила коктейлей.

– Всем нам приходится когда-то начинать, – сказал я.

Меган очень осторожно, маленькими глоточками попробовала напиток, потом лучезарная улыбка озарила ее лицо, она запрокинула голову и одним глотком проглотила все.

– Мне это нравится, – сказала она. – А можно мне еще?

– Нельзя, – ответил я.

– Почему?

– Минут через десять поймете.

– О!

Меган перенесла внимание на Джоанну:

– Я виновата, устроила тут такой рев. Я даже не понимаю почему. Это выглядит ужасно глупо, потому что я так рада очутиться здесь!

– Все в порядке, – сказала Джоанна. – И мы тоже очень рады, что вы у нас.

– Вам-то чему радоваться? Вы просто очень добры и участливы. Но я вам благодарна.

– Пожалуйста, не надо благодарности, – сказала Джоанна. – Это меня весьма стесняет. Вы наш друг, и мы рады, что вы здесь. Все, что вам нужно…

И она повела Меган наверх – устраиваться.

Вошла Патридж – с весьма кислым выражением лица – и сообщила, что она приготовила только две чашки заварного крема к обеду, и что ей теперь прикажете делать?

Дознание провели тремя днями позже.

Время смерти миссис Симмингтон было установлено: между тремя и четырьмя часами. Она была в доме одна; Симмингтон находился в конторе, у обеих служанок был выходной, Элси Холланд гуляла с детьми, а Меган где-то каталась на велосипеде.

Письмо должно было прийти с дневной почтой. Миссис Симмингтон, видимо, забрала его из почтового ящика, прочла и затем, в состоянии сильного возбуждения, взяла глиняный флакон, в котором держали цианид для уничтожения осиных гнезд, растворила таблетку в воде и выпила, написав лишь несколько взволнованных слов: «Я не смогу…»

Оуэн Гриффитс дал медицинское заключение и отстаивал то мнение, которое уже излагал нам, – о состоянии нервов миссис Симмингтон и о ее психической неустойчивости. Коронер был учтив и осмотрителен. Он говорил с горечью, осуждая людей, которые пишут такие подлости в анонимных письмах. Кто бы их ни написал, это безнравственно, и отправивший письмо несет моральную ответственность за убийство, сказал коронер. Он выразил надежду, что полиция скоро отыщет преступника и примет против него или нее меры. Подобный трусливый и подлый поступок заслуживает наказания по всей строгости закона.

Под руководством коронера присяжные вынесли неизбежный вердикт: самоубийство в результате временного умопомешательства.

Коронер сделал все, что мог, и Оуэн Гриффитс тоже, но чуть позже я, зажатый в толпе возбужденных деревенских женщин, услышал свистящий шепот, с ненавистью произносящий уже хорошо знакомые мне слова: «Не бывает дыма без огня, вот что я говорю!» и «Что-то в этом непременно есть. Иначе она ни за что бы не сделала этого…»

На какой-то момент я возненавидел весь Лимсток и всех этих сплетничающих женщин.

Когда мы вышли наружу, Айми Гриффитс сказала значительно:

– Ну вот и все. Не везет Дику Симмингтону, трудно все это вынести. Хотела бы я знать, есть ли у него какие-нибудь подозрения.

Я был поражен.

– Но вы же слышали, как он говорил, и очень горячо, что в этом лживом письме нет ни слова правды?

– Конечно, он сказал так. Совершенно верно. Мужчина должен защищать свою жену. И Дик будет защищать. – Она помолчала и затем объяснила: – Видите ли, я знаю Дика Симмингтона очень давно.

– В самом деле? – удивился я. – Я понял из слов вашего брата, что он лишь несколько лет назад купил здесь практику.

– Да, но Дик Симмингтон бывал в наших краях, на севере. Я знаю его много лет.

Я взглянул на Айми с удивлением. Она продолжала, тон ее стал мягким:

– Я знаю Дика очень хорошо… Он гордый человек и очень сдержанный. Но он из тех, кто может быть очень ревнивым.

– Это объясняет, – сказал я осторожно, – почему миссис Симмингтон побоялась показать ему письмо или рассказать о нем. Она испугалась, что он, будучи ревнивцем, не поверит ее объяснениям.

Мисс Гриффитс взглянула на меня сердито и презрительно.

– Великий боже! – воскликнула она. – Вы что же, думаете, есть такие женщины, которые пойдут и наглотаются цианистого калия из-за лживого обвинения?

– Коронер, похоже, решил, что это возможно. Ваш брат – тоже…

Айми перебила меня:

– Мужчины все одинаковы: все сделают для того, чтобы соблюсти приличия. Но вам не удастся заставить меня поверить в эту чушь. Когда невиновная женщина получает подобное письмо, она только смеется и выбрасывает его. Именно это я и… – Она неожиданно запнулась и потом закончила: – Сделала бы.

Но я заметил паузу. Я был уверен, что она чуть не сказала: «Я сделала», без всяких там «бы».

И я решил, что объявлю войну враждебной деревне.

– Я понимаю, – сказал я вежливо. – Значит, вы тоже получили письмо?

Айми Гриффитс принадлежала к тем женщинам, которые презирают ложь. Она помолчала немного, порозовела – и сказала:

– Да. Но я не позволила себе обеспокоиться.

– Такое же грязное? – Я спрашивал сочувствующе, как сострадающий друг.

– Естественно. Письма такого рода всегда грязные. Бред сумасшедшего! Я прочла несколько слов, поняла, что это такое, и тут же бросила письмо в корзинку для мусора.

– А вы не подумали о том, чтобы отнести его в полицию?

– Тогда – нет. Чем меньше слухов, тем лучше, подумала я тогда.

Что-то внутри меня подмывало сказать: «Нет дыма без огня!» – но я сдержался.

Я спросил Айми, не знает ли она, как смерть матери отразится на финансовых делах Меган. Не окажется ли девушка вынуждена зарабатывать на жизнь?

– По-моему, ей кое-что оставила бабушка, и уж конечно, Дик не выгонит ее из дома. Но для нее было бы гораздо лучше чем-нибудь заняться, а не вести растительную жизнь, как сейчас.

– Ну, я бы сказал, что Меган сейчас в таком возрасте, когда девушкам хочется радоваться жизни, а не работать.

Айми покраснела и резко сказала:

– Вы – как все мужчины: вам противна мысль о работающих женщинах. Вам кажется невозможным, чтобы женщине хотелось заняться делом. Это казалось невозможным и моим родителям. Я так хотела выучиться на врача! Они отказались платить за мое учение. Но они с готовностью платили за Оуэна. А еще неизвестно – может быть, я стала бы лучшим врачом, чем брат…

– Простите, – сказал я. – Все зависело от вашего упорства. Когда кто-то хочет добиться чего-то…

Она быстро перебила меня:

– О, я всем довольна сейчас. У меня масса возможностей приложить силы. Моя жизнь полна дел. Я одна из самых счастливых в Лимстоке. Есть чем заняться. Но я сражаюсь с глупым старомодным предрассудком, что место женщины – в доме.

– Простите, если я вас чем-то обидел, – сказал я. Я и не предполагал в Айми Гриффитс подобного неистовства.

Глава 3

Симмингтона я встретил в городке в тот же день, позже.

– Ничего, если Меган побудет у нас немного? – спросил я. – Джоанне нужна компания – ей очень одиноко иной раз без всех ее старых друзей.

– О… э… Меган? О да, это очень мило с вашей стороны.

Я почувствовал к Симмингтону отвращение, которое потом не мог уже преодолеть. Совершенно очевидно было, что он начисто забыл о Меган. Я бы еще мог понять, если бы он не любил девушку, – мужчины частенько ревниво относятся к детям своих жен от предыдущих браков, – но этого не было; он просто с трудом замечал ее. Он думал о ней даже меньше, чем обычно думают о собаке, живущей в доме. То есть собаку замечают хотя бы тогда, когда о нее спотыкаются, и тут же принимаются ругать ее и проклинать или же погладят ее – когда она окажется достаточно близко для этого. Меня очень раздражало полное равнодушие Симмингтона к приемной дочери.

Я спросил:

– Какие у вас планы относительно Меган?

– Меган? – Он выглядел весьма озадаченным. – Ну, она будет жить дома. Я хочу сказать – естественно, это же ее дом.

Моя бабушка, очень меня любившая, частенько напевала под гитару старомодные песенки. Одна из них, как я помнил, заканчивалась так:

Я пошел домой, напевая эту песню.

Эмили Бэртон пришла сразу после того, как стол прибрали после чая. Она хотела поговорить о саде. Мы гуляли в саду с полчаса. Затем вернулись в дом.

Войдя, она спросила, понизив голос:

– Я надеюсь, что это дитя… что она не слишком потрясена всем этим?

– Смертью ее матери, вы хотите сказать?

– Да, конечно. Но я скорее имела в виду то… то нехорошее, что произошло прежде.

Я был озадачен. Мне хотелось понять чувства мисс Бэртон.

– Что вы думаете обо всем этом? Что это – правда?

– О, нет, нет, безусловно, нет. Я совершенно уверена, что миссис Симмингтон никогда… что она не могла… – Маленькая Эмили Бэртон порозовела и сконфузилась. – Совершеннейшая неправда – хотя, конечно, это может быть карой.

– Карой? – изумленно переспросил я.

Эмили Бэртон была такая розовая, так похожа на дрезденскую пастушку…

– Я не могу избавиться от чувства, что все эти страшные письма, все горе и страдание, которые они приносят, могут быть посланы с определенной целью.

– Конечно, их посылают с определенной целью, – мрачно сказал я.

– Нет-нет, мистер Бартон, вы меня неправильно поняли. Я говорю не о том заблуждающемся создании, которое их пишет, – это, должно быть, кто-то ужасно одинокий. Я имею в виду, что это допущено Провидением! Чтобы пробудить в нас ощущение нашего несовершенства.

– Наверное, – сказал я, – Всемогущий мог бы выбрать более привлекательное орудие.

Мисс Эмили прошептала, что пути Господни неисповедимы.

– Нет, – сказал я. – Слишком уж сильна в нас склонность приписывать Господу то зло, которое человек творит по своей воле. Я могу еще допустить, что это дьявол. Богу нет необходимости наказывать нас, мисс Бэртон. Мы так часто наказываем себя сами.

– Я не в состоянии понять: почему люди хотят совершать подобные поступки?

Я пожал плечами:

– Уродливый склад ума.

– Это кажется весьма печальным.

– Это не кажется мне печальным. Это кажется мне истинным проклятьем. И я не намерен извиняться за это слово. Я хотел сказать именно это.

Краска отлила от щек мисс Бэртон. Они побелели.

– Но почему, мистер Бартон, почему? Что за удовольствие может кто бы то ни было получить от такого?

– Ни вам, ни мне тут ничего не понять, и слава богу.

Эмили Бэртон понизила голос:

– Ничего подобного здесь никогда прежде не случалось – никогда на моей памяти. Здесь всегда было такое счастливое маленькое селение. Что бы сказала моя дорогая матушка? Да, следует быть благодарной богу, что она избежала всего этого.

Я подумал, что, судя по тому, что я слышал, старая миссис Бэртон была достаточно крепкой и вполне способной наслаждаться подобной сенсацией.

Эмили продолжала:

– Все это глубоко огорчает меня.

– А вы не… э-э… вы сами не получали писем?

Она густо покраснела.

– О нет… о нет, конечно. О! Это было бы ужасно!

Я поспешно извинился, но все же она ушла очень расстроенной.

Я проводил ее и вернулся в дом. Джоанна стояла в столовой, возле камина, который только что разожгли, поскольку вечера были все еще холодноваты. Она держала в руках вскрытое письмо.

Когда я вошел, сестра быстро обернулась.

– Джерри! Я нашла это в почтовом ящике – его кто-то принес, не почтальон. Оно начинается так: «Ты, раскрашенная проститутка…»

– И что там еще говорится?

Джоанна состроила гримасу.

– Все те же старые мерзости.

Она бросила письмо в огонь. Быстро, хотя это могло повредить моей спине, я выхватил бумагу из камина, прежде чем она успела загореться.

– Не надо, – сказал я. – Нам оно пригодится.

– Пригодится?

– Для полиции.

…Лейтенант Нэш прочел письмо от начала до конца. Затем поднял глаза и спросил:

– Оно выглядит так же, как предыдущее?

– Думаю, да… насколько я помню.

– Те же различия между надписью на конверте и собственно текстом?

– Да, – сказал я. – Адрес был отпечатан на машинке. А само письмо составлено из типографских слов, наклеенных на лист бумаги.

Нэш кивнул и сунул письмо в карман. Затем сказал:

– Я надеюсь, мистер Бартон, вы не откажетесь пойти со мной в полицейский участок? Мы могли бы устроить небольшое совещание, а в результате сэкономить довольно много времени.

– Конечно, – сказал я. – Вы хотите, чтобы я пошел прямо сейчас?

– Если не возражаете.

Полицейский автомобиль стоял у дверей. Мы поехали на нем.

Я спросил:

– Вы полагаете, вам удастся отыскать автора?

Нэш кивнул со спокойной уверенностью:

– О да, мы найдем автора. Это вопрос времени и техники. Такие дела расследуются медленно, но почти наверняка. Весь смысл в том, чтобы сузить круг подозреваемых.

– Отсекая их одного за другим?

– Да. Шаблонное занятие.

– И наблюдение за почтовыми ящиками, да? И проверка пишущих машинок и отпечатков пальцев, и все такое?

Он улыбнулся.

– Все так, как вы говорите.

В полицейском участке я обнаружил Симмингтона и Гриффитса. Меня представили высокому человеку с худым лицом, в штатском костюме – инспектору Грэйвсу.

– Инспектор Грэйвс, – объяснил Нэш, – прибыл из Лондона к нам на помощь. Он специалист по делам с анонимными письмами.

Инспектор печально улыбнулся. Я пришел к выводу, что жизнь, посвященная поиску авторов анонимных писем, должна быть своеобразной и унылой. Тем не менее инспектор Грэйвс проявлял признаки меланхолического энтузиазма.

– Они все похожи, эти дела, – сказал он низким, мрачным голосом, похожим на ворчание грустной ищейки. – Вы бы не поверили. И слова этих писем, и то, о чем в них говорится.

– У нас был подобный случай около двух лет назад, – сказал Нэш. – Инспектор Грэйвс нам тогда очень помог.

Я заметил, что на столе перед Грэйвсом лежат несколько писем. Похоже, он исследовал их.

– Трудность в том, – сказал Нэш, – чтобы раздобыть эти письма. Люди или сжигают их, или не признаются в том, что получали нечто в этом роде. Видите ли, они боятся связываться с полицией. Люди здесь очень отсталые.

– Однако мы собрали вполне достаточно, – сказал Грэйвс.

Нэш достал из кармана то письмо, которое отдал ему я, и бросил его на стол перед Грэйвсом.

Письмо было внимательно осмотрено и присоединено к остальным. Действие сопровождалось замечанием:

– Очень хорошо… в самом деле, очень хорошо…

Я вряд ли выбрал бы такие слова для определения подобного послания, но у специалиста, я полагаю, особый взгляд на вещи. И я был рад, что эти многословные непристойные ругательства и оскорбления хоть кому-то могут доставить удовольствие.

– Я думаю, этого достаточно для работы, – сказал инспектор Грэйвс, – но я хотел бы попросить вас, господа, если вы получите еще письма, принести их сюда сразу же. И если вы услышите, что кто-либо получил такое письмо (в особенности вы, доктор, вы можете это узнать у пациентов), прошу вас приложить все усилия, чтобы убедить человека прийти к нам. Я имею, – он проворно перебрал вещественные доказательства, – одно к мистеру Симмингтону, полученное около двух месяцев назад, одно адресованное миссис Мьюг, жене мясника, одно к мисс Гинч, одно – Дженнифер Кларк, официантке из «Трех корон», еще одно – полученное миссис Симмингтон, и теперь вот – письмо мисс Бартон. Ах да, еще одно – директору банка.

– Весьма представительная коллекция, – заметил я.

– И ни одного не похожего на какой-либо из предыдущих случаев в моей практике! Вот это, например, невероятно похоже на письмо, написанное той модисткой. Вот это – точная копия тех писем, что вдруг начали приходить в Нортумберленде, их писала школьница. Я должен вам сказать, господа, мне нравится иной раз обнаруживать что-то новенькое вместо одних и тех же знакомых мотивов.

– Нет ничего нового под луной, – пробормотал я.

– Совершенно верно, сэр. Вы бы это знали особенно хорошо, занимайся вы нашим делом.

Нэш вздохнул и сказал:

– Да, действительно.

Симмингтон спросил:

– У вас уже есть определенное мнение об авторе?

Грэйвс откашлялся и прочел небольшую лекцию:

– Во всех письмах есть нечто общее. Я сообщу вам, господа, на какие соображения они наводят. Текст писем составлен из слов, вырезанных из частной переписки, опубликованной в книге. Это старая книга, изданная, как я предполагаю, около 1830 года. Совершенно очевидно, что автор таким образом стремился избежать риска быть узнанным, что неизбежно, когда письмо пишется от руки, – всем нынче известно, что это очень легко… так называемый измененный почерк не может обмануть, если есть образец для сравнения. На письмах и конвертах нет четких отпечатков пальцев. Нужно сказать, что письма побывали во многих руках – у почтовых работников, у тех, кто получал эти конверты, – и случайных отпечатков на них довольно много, но все они нечеткие, смазанные… и это говорит о том, что человек, отправлявший письма, надевал перчатки.

Адреса на конвертах отпечатаны на машинке «Виндзор-7», неновой, буквы «а» и «т» отпечатываются плохо. Большинство писем отправлены местной почтой, а некоторые просто брошены самим автором в почтовые ящики. Это также доказывает, что мы имеем дело с местным жителем. Письма написаны женщиной, и я уверен, что это женщина средних лет или даже старше, и, возможно, хотя и необязательно, – незамужняя.

Мы хранили почтительное молчание минуту или две. Потом я сказал:

– Пишущая машинка – ваша главная ставка, не так ли? Ее нетрудно, должно быть, найти в таком маленьком поселке, как этот.

Инспектор Грэйвс печально покачал головой и сказал:

– Вы ошибаетесь, сэр.

– Машинку, – сказал лейтенант Нэш, – к несчастью, мы нашли слишком легко. Это старая машинка из конторы мистера Симмингтона, которую он передал Женскому институту; и я могу сказать, что она более чем доступна любому. А местные дамы очень часто бывают в институте.

– Но разве вы не можете сказать что-то более определенное по… э-э… стилю, манере работы, кажется, это так называется?

Снова Грэйвс кивнул.

– Да, такое возможно – но адреса отпечатаны кем-то, кто пользовался для работы только одним пальцем.

– Следовательно, это кто-то, не умеющий печатать?

– Нет, я бы так не сказал. Скорее некто, кто умеет печатать, но не хочет, чтобы мы об этом знали.

– Кем бы она ни была, она достаточно хитра, – медленно произнес я.

– Да, сэр, да, – подтвердил Грэйвс. – Она знает все профессиональные штучки.

– Никогда бы не подумал, что у какой-то из этих буколических дам в здешних краях могли оказаться мозги, – сказал я.

Грэйвс кашлянул.

– Похоже, я высказался недостаточно ясно. Эти письма написаны образованной женщиной.

– Что?! Она – леди?!

Это выскочило у меня непроизвольно. Я не произносил слова «леди» уже много лет. Но сейчас оно само собой сорвалось с моих губ, откликнувшись эхом давних дней, и в глубине сознания чуть слышно прозвучал голос бабушки, высокомерно говорящей: «Уж конечно, она не леди, дорогой мой».

Нэш мгновенно понял меня. Для него слово «леди» до сих пор значило многое.

– Не обязательно леди, – сказал он. – Но, безусловно, и не сельская работница. Они здесь в общем-то малограмотны, не могут толком написать что-либо, и, уж безусловно, неспособны к связному выражению мыслей.

Я промолчал, поскольку был потрясен. Городок такой крохотный. Бессознательно я представлял автора писем кем-то вроде миссис Клит, местной колдуньи и знахарки, – человеком злобным, хитрым и полоумным.

Симмингтон выразил мою мысль в словах. Он резко сказал:

– Но это сокращает область поисков до полудюжины или дюжины человек во всем городишке! Я не могу в это поверить.

Потом, глядя прямо перед собой, с некоторым усилием – словно бы звуки собственных слов были ему противны, – он добавил:

– Вы слышали, что я говорил на дознании. Возможно, вы подумали, что я говорил так, защищая честь супруги. Я бы хотел повторить сейчас: я твердо убежден, что все, что говорилось в письме, полученном моей женой, – абсолютная ложь. Я знаю, что это ложь. Моя жена была очень чувствительной женщиной, и… э-э… ну, вы назвали бы ее в каком-то смысле жеманной. Подобное письмо стало для нее огромным потрясением, да еще у нее было слабое здоровье.

Грэйвс немедленно отозвался:

– Это очень похоже на правду, сэр. Ни одно из писем не показывает действительного знания каких-то интимных подробностей. Это всё слепые обвинения. Это и не попытки шантажа. И не похоже на религиозный фанатизм, как это иной раз бывает. Здесь только секс и злоба! И это дает нам хорошую отправную точку для поисков автора.

Симмингтон поднялся. Хотя он заговорил сухо и холодно, его губы дрожали:

– Я надеюсь, вы скоро найдете дьяволицу, писавшую эти письма. Она убила мою жену, точно так же, как если бы ударила ее ножом. – Он помолчал. – Хотел бы я знать, как она чувствует себя теперь.

И вышел, не дождавшись ответа.

– Как она себя теперь чувствует, Гриффитс? – спросил я. Мне показалось, что ответ на такой вопрос – в его компетенции.

– Бог знает. Может быть, испытывает угрызения совести. С другой стороны, вполне может наслаждаться своей силой. Смерть миссис Симмингтон могла дать новую пищу ее мании.

– Надеюсь, что нет, – сказал я с некоторым содроганием. – Потому что, если это так, она…

Я замолчал, и Нэш закончил за меня:

– Она возьмется за свое снова? Это, мистер Бартон, было бы так плохо, что хуже некуда. Повадился кувшин по воду ходить.

– Она может оказаться достаточно сумасшедшей для этого! – воскликнул я.

– Она будет продолжать, – сказал Грэйвс. – Они всегда продолжают. Это, знаете ли, такой порок, от которого они уже не способны отказаться.

Я с ужасом встряхнул головой. Я спросил, нужен ли я здесь еще; мне хотелось выйти на воздух. Атмосфера казалась пропитанной злом.

– Нет, мистер Бартон, – сказал Нэш. – Только смотрите вокруг повнимательнее и сделайте все возможное, убеждая всех приносить к нам письма, если их кто-либо получит.

Я кивнул.

– Я полагаю, что уже каждый в городке получил подобное грязное послание, – сказал я.

– Хотел бы я быть уверенным в том, – пробормотал Грэйвс. Он немного склонил набок свою печальную голову и спросил: – Не знаете ли вы кого-нибудь, кто наверняка не получал письма?

– Что за странный вопрос! Местные жители не посвящают меня в свои тайны.

– Нет-нет, мистер Бартон, я не это имел в виду. Я только хотел спросить, не знаете ли вы кого-нибудь одного, конкретного, кто, по вашему убеждению, анонимок не получал?

– А в самом деле. – Я колебался. – Я знаю, в некотором смысле.

И я пересказал свой разговор с Эмили Бэртон и все, что она говорила мне.

Грэйвс выслушал информацию с каменным лицом и сказал:

– Да, это может пригодиться. Я это учту.

Мы с Гриффитсом вышли наружу, под полуденное солнце. Очутившись на улице, я негромко чертыхнулся:

– Какое прелестное местечко для человека, приехавшего поваляться на солнышке и подлечить свои раны! Оно полно отравы, это местечко, – а выглядит мирным и невинным, как Эдемский сад!

– Даже там, – сухо сказал Оуэн, – нашлась одна змея.

– Послушайте, Гриффитс, они что-нибудь знают? У них есть уже какие-то идеи?

– Понятия не имею. Полицейские всегда выглядят такими искренними и при этом ничего вам не говорят.

– Да. Нэш – хороший человек.

– И очень способный.

– Если тут в городке есть кто-то совершенно спятивший, вы-то должны знать, – сказал я обвиняющим тоном.

Гриффитс покачал головой. Он выглядел обескураженным. И хуже того – он казался очень обеспокоенным. Хотел бы я знать, подозревает ли он кого-то.

– Я полагаю, второй взнос арендной платы я должен сделать авансом. Но мне очень хочется, заплатив, тут же уехать отсюда вместе с Джоанной. Избавиться от отдыха в арендованных владениях.

– Не уезжайте, – сказал Оуэн.

– Почему бы это?

Он не ответил. Помедлив минуту-другую, он сказал:

– Конечно, после всего… осмелюсь сказать, вы правы. Лимсток нынче нездоров. Это… это может повредить вам… или вашей сестре.

– Ничто не может повредить Джоанне, – возразил я. – Она крепкая. Это я слабак. Когда-нибудь штучки с письмами доведут меня до болезни.

– Они меня доведут до болезни, – сказал Оуэн.

Я приоткрыл дверь агентства.

– Но я не уеду, – заявил я. – Вульгарное любопытство сильнее малодушия. Я хочу знать, чем все это кончится.

Я вошел в агентство.

Женщина, печатавшая на машинке, встала и шагнула навстречу мне. У нее были завитые волосы и фальшивая улыбка, но я нашел ее куда более интеллигентной, чем те очкастые девицы, которые обычно распоряжаются в провинциальных конторах.

Секундой позже я осознал, что уже встречался с ней. Это была мисс Гинч, бывшая служащая Симмингтона.

Я отметил этот факт.

– Вы работали у «Гэлбрайта, Гэлбрайта и Симмингтона», не так ли? – спросил я.

– Да. Да, конечно. Но я решила, что лучше уйти оттуда. Здесь вполне хорошее место, хотя и меньше платят. Но есть вещи, которые не измерить деньгами, вам не кажется?

– Несомненно, – подтвердил я.

– Эти жуткие письма, – произнесла мисс Гинч свистящим шепотом. – Я получила одно такое. Обо мне и мистере Симмингтоне. О, это было ужасно, там говорились такие кошмарные вещи! Я знаю свои обязанности, и я отнесла его в полицию, хотя, уж конечно, не слишком-то это для меня приятно, а?

– Да-да, это очень неприятно.

– Они поблагодарили меня и сказали, что я поступила правильно. Но я подумала потом: раз уж люди говорят такое – а ясно, они должны были говорить, иначе откуда бы этот «писатель» подцепил такую идею? – я обязана уйти подальше даже от намеков на что-либо в этом роде, потому что ничего никогда не было между мной и мистером Симмингтоном.

Я был более чем смущен.

– О, конечно, конечно, нет…

– Но люди так несправедливы! Да, увы, так несправедливы!

Я, несколько нервно пытаясь обойти мисс Гинч, тем не менее успел взглянуть в ее глаза и сделал при этом весьма неприятное открытие. Мисс Гинч искренне наслаждалась собой. Однажды в этот день я уже встретился с человеком, который получал удовольствие от анонимных писем. Но энтузиазм инспектора Грэйвса был профессиональным. А наслаждение мисс Гинч показалось мне просто подозрительным и внушающим отвращение.

Странная мысль мелькнула у меня: а не сама ли мисс Гинч написала эти письма?

Вернувшись домой, я обнаружил там миссис Дан-Кэлтроп, беседующую с Джоанной. Мне подумалось, что супруга викария выглядит бледной и больной.

– Это было для меня ужасным потрясением, мистер Бартон, – сказала она. – Бедняжка, бедняжка!

– Да, – сказал я. – Это ужасно – думать, что человека довели до того, что он лишил себя жизни.

– О, вы имеете в виду миссис Симмингтон?

– А разве вы не о ней?

Миссис Дан-Кэлтроп покачала головой.

– Конечно, кто-то в этом виноват, но это должно было произойти во всяком случае, не так ли?

– Должно было произойти? – произнесла Джоанна сухо.

Миссис Дан-Кэлтроп повернулась к ней:

– О, я думаю так, дорогая. Если вы считаете самоубийство способом избежать хлопот, то становится не особенно важно, что именно вы считаете хлопотами. И при любой серьезной неприятности, столкнись миссис Симмингтон с ней лицом к лицу, она сделала бы то же самое. И все, что тут можно утверждать, – что она была женщиной, склонной к такому поступку. Никто не мог бы этого предположить. Она всегда казалась мне эгоистичной до глупости, с твердой линией в жизни. Нет повода к беспокойству, могли бы вы подумать, – но я начинаю понимать, как мало я в действительности знаю о каждом.

– Мне любопытно, о ком же вы сказали «бедняжка», – заметил я.

Она уставилась на меня.

– Разумеется, о той женщине, которая пишет письма.

– Не думаю, – холодно сказал я, – чтобы я стал за нее переживать.

Миссис Дан-Кэлтроп наклонилась вперед, положила руку мне на колено.

– Но неужели вы действительно… неужели вы не чувствуете? Вы только вообразите! Подумайте, как отчаянно, безнадежно несчастен должен быть человек, пишущий такие вещи! Как он одинок, оторван от человеческих радостей! Насквозь отравленный, до краев наполненный заразой, ищущей выхода. Поэтому я чувствую угрызения совести. Некто в этом городе мучается от такого ужасного несчастья, а я об этом не догадывалась. Тут нельзя помочь действием – я никогда этого не делаю. Но этот душевный порок – вроде нарыва на руке, черного и распухшего. Если его вскрыть, гной вытечет, и опасность минует. Да, бедняжка, бедняжка…

Она встала, собираясь уходить.

Я не мог согласиться с ней. Я ни в коем случае не испытывал сочувствия к сочинителю анонимных писем. Но я спросил с любопытством:

– А вы не догадываетесь, кто эта женщина?

Миссис Дан-Кэлтроп перевела на меня взгляд – в ее чудесных глазах отражалось замешательство.

– Ну, я могу предположить, – сказала она. – Но ведь я могу и ошибиться, не так ли?

Она быстро вышла наружу и, внезапно повернув ко мне лицо, спросила:

– Можете вы ответить, почему вы до сих пор не женаты, мистер Бартон?

В любом другом случае подобный вопрос показался бы дерзким, но когда вы говорили с миссис Дан-Кэлтроп, у вас возникало ощущение, что данная мысль внезапно пришла ей в голову и что она действительно хочет знать – почему?

– Да позволительно мне будет сказать, – ответил я, иронизируя, – что до сих пор не довелось встретить правильную женщину!

– Вы можете так сказать, – откликнулась миссис Дан-Кэлтроп. – Но вряд ли это будет очень удачный ответ, потому что слишком многие женятся на откровенно неправильных женщинах.

После этого она уже и в самом деле ушла.

Джоанна сказала:

– Знаешь, я действительно думаю, что она сумасшедшая. Но она мне нравится. Здесь, в деревне, люди ее боятся.

– И я боюсь, немножко.

– Потому что ты никогда не знаешь, что она скажет в следующее мгновение.

– Да. А с какой великолепной небрежностью она сообщила о своих догадках!

Джоанна медленно произнесла:

– Ты тоже думаешь, что тот, кто пишет эти письма, очень несчастен?

– Я не знаю, что думает или чувствует эта проклятая ведьма! И не желаю знать. Ее жертвы – вот кого мне жаль.

Теперь мне кажется странным, что в наших размышлениях о настроениях Ядовитого Пера мы упустили нечто абсолютно очевидное. Гриффитс воображал, что эта женщина, возможно, очень экзальтированна. Я предполагал, что она полна раскаяния, напуганная результатом дела своих рук. Миссис Дан-Кэлтроп видела ее страдающей.

Но, очевидно, мы не приняли в расчет неизбежную реакцию этой особы, или, возможно, я должен бы сказать: я не принял в расчет. Этой реакцией был Страх.

Со смертью миссис Симмингтон письма стали оцениваться иначе, нежели прежде. Не знаю, какова была официальная версия, – это, я полагаю, было известно Симмингтону, – но было совершенно ясно, что, поскольку письмо привело к смерти человека, положение автора писем теперь куда как более серьезно. Уже не могло быть речи о том, чтобы расценить письма как шутку, если их автор будет обнаружен. Полиция действовала энергично, вызвав эксперта Скотланд-Ярда. Теперь для автора анонимок стало жизненно важным по-прежнему оставаться неизвестным.

И все последующее объяснялось, если допустить, что Страх был основным движущим мотивом. Но этого я не заметил. Хотя, конечно, все было вполне очевидно.

Джоанна и я довольно поздно вышли к завтраку на следующее утро. То есть, надо заметить, поздно по правилам Лимстока. Было половина десятого – в Лондоне в это время Джоанна едва разлепляет веки, а мои глаза, скорее всего, еще плотно закрыты.

Тем не менее, когда Патридж спросила: «Завтрак в половине девятого или в девять?» – ни Джоанна, ни я не решились предложить более позднее время.

К моей досаде, я обнаружил, что на пороге стоит Айми Гриффитс и болтает с Меган.

Увидев нас, она громко сказала в своей обычной задушевной манере:

– Привет, лодыри! Я поднялась несколько часов назад.

Это, безусловно, было ее личное дело. Доктор, без сомнения, обычно завтракает рано, и заботливая сестра подает ему чай или кофе. Но это отнюдь не значит, что можно являться чуть свет к дремлющим соседям. Половина десятого – неподходящее время для утреннего визита.

Меган проскользнула обратно в дом и отправилась в столовую, чтобы, как я понял, продолжить прерванный завтрак.

– Я не буду входить, – сказала Айми Гриффитс, хотя я не понимаю, почему приличнее вызывать людей наружу и говорить с ними на крыльце, вместо того чтобы разговаривать в доме. – Я лишь хотела спросить у мисс Бартон, нет ли у нее лишних овощей для нашей палатки на ярмарке в Ред-Кросс. Если есть, то я попрошу Оуэна заехать за ними на машине.

– Вы, похоже, выходите из дома очень рано, – сказал я.

– Кто рано встает, тому бог подает, – ответила Айми. – В такое время гораздо больше шансов застать людей дома. Отсюда я пойду к мистеру Паю. И я должна быть в Брентоне днем. Скауты.

– Ваша энергия меня подавляет, – сказал я; в этот момент зазвонил телефон, и я вернулся в холл, чтобы взять трубку, покинув Джоанну, бормочущую что-то весьма сомнительное о ревене и французских бобах и демонстрирующую полное незнание огорода.

– Да? – сказал я в телефонную трубку.

На другом конце послышался глубокий вздох, смущенное сопение, и нерешительный женский голос произнес:

– О!

– Да? – повторил я ободряюще.

– О! – вновь произнес голос, а затем гнусаво спросил: – Это… это, я надеюсь… это «Литтл Фюрц»?

– Это «Литтл Фюрц».

– О! – Очевидно, с этого восклицания начиналось любое предложение. Голос спросил осторожно: – Могу я поговорить прямо сейчас с мисс Патридж?

– Конечно, – сказал я. – Кто ее спрашивает?

– О! Скажите ей, это Агнес, ладно? Агнес Вадл.

– Агнес Вадл?

– Да, так.

Подавив в себе желание выругаться, я положил телефонную трубку на стол и, подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж, окликнул Патридж, звуки деятельности которой доносились сверху:

– Патридж! Патридж!

Патридж возникла на верхней ступеньке, держа в руке длинную метелку и выглядя как «Ну, что еще?», что слишком явственно отличалось от ее обычных респектабельных манер.

– Да, сэр?

– Агнес Вадл хочет поговорить с вами по телефону.

– Простите, сэр?

Я повысил голос:

– Агнес Вадл!

Я произнес фамилию так, как расслышал ее. Но мне пришлось выслушать и точный вариант:

– Агнес Вуддел… Что ей могло понадобиться?

В сильном смущении Патридж бросила свою метелку и мгновенно сбежала вниз, треща платьем из набивного ситца.

Чтобы не показаться Патридж навязчивым, я вышел в столовую, где Меган, как голодный волчонок, уминала почки и бекон. Меган, в отличие от Айми Гриффитс, не делала «великолепное утреннее лицо». Она грубовато ответила на мое приветствие и продолжала есть в молчании.

Я развернул утреннюю газету, а минутой или двумя позже вошла Джоанна, выглядевшая довольно расстроенной.

– Вот так так! – сказала она. – Я очень устала. И думаю, что я продемонстрировала полное невежество относительно того, когда что растет. Разве молодых бобов нет в это время года?

– Август, – буркнула Меган.

– Да, но в Лондоне они есть всегда, – сказала Джоанна, защищаясь.

– Консервы, милая дурочка, – сказал я. – Их привозят в кораблях-холодильниках из колоний.

– Как слоновую кость, обезьян и павлинов? – спросила Джоанна.

– Разумеется.

– Я бы предпочла павлинов, – сообщила Джоанна глубокомысленно.

– А мне больше всех нравятся обезьянки, – сказала Меган.

Задумчиво обдирая кожицу с апельсина, Джоанна проговорила:

– Хотела бы я знать, что чувствуют люди вроде Айми Гриффитс, которые прямо лопаются от здоровья, избытка энергии и наслаждения жизнью… Как вы думаете, она когда-нибудь устает, или бывает в плохом настроении, или… или грустит?

Я сказал, что совершенно уверен в том, что Айми Гриффитс никогда не грустит, и вслед за Меган вышел через открытое французское окно на веранду.

Стоя там и куря трубку, я слышал, как Патридж вошла в столовую из холла и произнесла мрачным голосом:

– Могу я поговорить с вами, мисс?

«Черт побери, – подумал я, – надеюсь, Патридж не намерена уведомить нас о своем уходе. Эмили Бэртон будет весьма раздосадована, случись такое».

Патридж продолжила:

– Я должна извиниться, мисс, за этот звонок. Надо сказать, та юная особа, которая звонила мне, могла бы и разбираться в таких вещах. У меня никогда не было обыкновения пользоваться телефоном или позволять моим приятелям звонить мне, и я действительно чувствую себя виноватой из-за того, что такое могло случиться и что хозяину пришлось ответить на звонок, ну и вообще…

– Но все в порядке, Патридж, – сказала Джоанна мягко. – Почему бы вашим друзьям и не воспользоваться телефоном, если им хочется поговорить с вами?

Хоть я и не видел лица Патридж, но почувствовал, что оно было мрачнее обыкновенного, когда она холодно ответила:

– Ничего подобного никогда не случалось в этом доме. Мисс Эмили никогда не допустила бы этого. Я уже сказала, я прошу меня извинить за то, что произошло, но Агнес Вуддел – девушка, которая звонила, – очень расстроена, и она слишком молода, чтобы понимать, что можно, а чего нельзя в доме джентльмена.

«Вот это как раз для Джоанны», – подумал я, развеселившись.

– Агнес, мисс, – продолжала Патридж, – здесь служила под моим началом. Ей было всего шестнадцать, когда она сюда пришла прямо из приюта. Видите ли, у нее нет ни дома, ни матери, ни каких-либо родственников, кто мог бы ей дать совет, и она привыкла обращаться ко мне. Я могу ей объяснить, что к чему, видите ли.

– Да? – произнесла Джоанна и замолчала, ожидая. Очевидно, должно было следовать продолжение.

– Поэтому я позволила себе спросить вас, мисс: не разрешите ли вы Агнес прийти сегодня днем к чаю на кухне? У нее выходной, видите ли, и она хочет о чем-то со мной посоветоваться. Мне кажется, это что-то из ряда вон выходящее.

Джоанна смущенно сказала:

– Но почему же и не прийти кому-то к вам на чай?

Джоанна потом сказала мне, что при этих словах Патридж выпрямилась, и вид у нее был весьма грозный, когда она ответила:

– Ничего подобного нет в правилах этого дома, мисс. Старая миссис Бэртон никогда не позволяла визиты на кухню, исключая наши собственные выходные дни, – тогда нам разрешалось приглашать наших приятелей, вместо того чтобы самим ходить куда-то, но в других случаях, в обычные дни, – никогда. И мисс Эмили придерживается прежнего.

Джоанна всегда очень добра к слугам, и большинство из них ее любят, но ей никак не удавалось растопить лед в отношениях с Патридж.

– Нехорошо, моя девочка, – сказал я, когда Патридж ушла и Джоанна вышла ко мне. – Твои симпатии и мягкость не оценены. Для Патридж хороша лишь старая добрая властность и то, что прилично в доме джентльмена.

– Я никогда не слышала о такой тирании, чтобы запрещалось даже пригласить друзей, – сказала Джоанна. – Все это очень мило, Джерри, но не может же им нравиться, что с ними обращаются, как с черными рабами?

– Очевидно, им нравится, – сказал я. – По крайней мере, нравится женщинам типа Патридж в этом мирке.

– Не представляю, почему она меня не любит. Большинство людей относятся ко мне хорошо.

– Возможно, она презирает тебя из-за того, что ты не настоящая домохозяйка. Ты никогда не возлагаешь руки на полки и не устраиваешь проверок на предмет наличия следов пыли. Ты никогда не заглядываешь под половики. Ты никогда не спрашиваешь, куда подевались остатки шоколадного суфле, и ты никогда не заказываешь хороший хлебный пудинг.

– Ух! – воскликнула Джоанна. И печально продолжила: – У меня весь день неудачи. Наша Айми презирает меня за незнание огородных дел. Патридж относится ко мне пренебрежительно за то, что я отношусь к ней по-человечески. Я сейчас пойду в сад и буду есть червяков.

– Меган уже там, – сказал я.

Действительно, Меган несколько минут назад проскользнула мимо нас и теперь стояла бесцельно посреди маленькой лужайки, похожая на задумчивую птичку, ожидающую корма.

Но вот она обернулась к нам и резко сказала:

– Мне кажется, я должна сегодня вернуться домой.

– Что? – обеспокоенно переспросил я.

Покраснев, она продолжила нервно и убежденно:

– Вы были ужасно добры, пригласив меня, и я полагаю, что я страшно вам досаждала, мне у вас нравится, но теперь я должна вернуться, потому что… ну, все-таки это мой дом, и никто не может надолго уходить из дома, и потому, я думаю, я отправлюсь обратно сегодня.

Оба мы, Джоанна и я, пытались заставить ее переменить решение, но она оказалась тверже алмаза, и в конце концов Джоанна вывела автомобиль, и Меган через несколько минут спустилась по ступенькам со своим вновь упакованным багажом.

Единственным человеком, выглядевшим довольным, была Патридж, и на ее мрачном лице даже появилось нечто вроде улыбки. Ей никогда не нравилась Меган.

Когда Джоанна вернулась, я стоял в центре лужайки.

Джоанна спросила, не думаю ли я, что я – солнечные часы.

– Почему?

– Ты стоишь тут как садовое украшение. Кто-нибудь вполне мог бы написать на тебе девиз, как на солнечных часах. Ты мрачен как гроза!

– Я не расположен шутить. Сначала Айми Гриффитс…

– Помилуйте! – прошептала Джоанна. – Я же должна поговорить об этих овощах!..

– …потом эта выходка Меган. Я-то думал о том, чтобы пригласить ее на прогулку в Лег-Тор.

– При ошейнике и поводке, полагаю? – заметила Джоанна.

– Что?

Джоанна, огибая угол дома и направляясь к огороду возле кухни, повторила громко и четко:

– Я сказала: «При ошейнике и поводке, полагаю?» Ты потерял свою собачку, вот что с тобой случилось!

Глава 4

Должен признаться, у меня вызывала досаду та резкость, с которой Меган покинула нас. Но, возможно, мы ей просто наскучили.

В конце концов, в «Литтл Фюрц» была не слишком веселая жизнь для девушки. А дома были мальчишки и Элси Холланд.

Я услышал, что возвращается Джоанна, и поспешно перешел на другое место, чтобы не давать ей повода повторить нахальное замечание насчет солнечных часов.

Незадолго до обеда приехал Оуэн Гриффитс; садовник уже ждал его со всей необходимой огородной продукцией.

Пока старый Адамс загружал овощи в автомобиль, я пригласил Оуэна в дом – выпить. Остаться к обеду доктор не мог.

Войдя в гостиную с шерри, я обнаружил, что Джоанна вновь принялась за свои дрянные проделки. Теперь в ней не было ни малейших признаков враждебности. Она съежилась в уголке дивана и, чуть ли не мурлыкая, задавала Оуэну вопросы о его работе: нравится ли ему быть врачом общего профиля и не предпочитает ли он какую-либо специализацию? Она думает, что врачебное дело – одно из лучших в мире.

Вы бы сказали, что Джоанна – очаровательная, божественная слушательница. Но после выслушивания такого множества будущих гениев, рассказывавших ей о своей непонятости, слушать Оуэна Гриффитса было для нее плевым делом. К тому времени, как мы принялись за третий стаканчик шерри, Гриффитс рассказал ей о нескольких непонятных случаях и ранениях в таких научных терминах, что никто не понял бы ни слова, кроме его коллег-медиков.

Джоанна выглядела понимающей и крайне заинтересованной.

Я на какое-то мгновение засомневался. Это было очень дурно со стороны Джоанны. Гриффитс был слишком хорошим малым, чтобы играть с ним так легкомысленно и небрежно. Женщины действительно дьяволы.

Впоследствии я оценил осторожный взгляд Гриффитса, его длинный, волевой подбородок и твердые, упрямо сжатые губы, и моя уверенность в том, что Джоанна сможет вертеть этим человеком, поугасла. Ну и в любом случае это дело личное – позволять женщине делать из вас дурачка. Пусть доктор сам поостережется.

Потом Джоанна сказала:

– Может быть, вы измените решение и останетесь у нас на обед, доктор Гриффитс?

Гриффитс слегка покраснел и сказал, что он бы с удовольствием, но сестра будет ждать его возвращения…

– Мы ей позвоним и предупредим, – быстро предложила Джоанна, тут же вышла в холл и позвонила по телефону.

Вернулась она улыбаясь и сообщила, что все в порядке.

И Оуэн Гриффитс остался на обед и выглядел вполне довольным. Мы говорили о книгах и пьесах, о мировой политике и о музыке, о живописи, о современной архитектуре.

Мы ни слова не сказали о Лимстоке, или об анонимных письмах, или о самоубийстве миссис Симмингтон.

Мы отбросили все это, и, я думаю, Оуэн Гриффитс был счастлив. Его темное, печальное лицо осветилось, и он высказывал интересные мысли.

Когда он ушел, я сказал Джоанне:

– Этот парень слишком хорош для твоих фокусов.

– Это ты так считаешь! – воскликнула Джоанна. – Все вы, мужчины, поддерживаете друг друга!

– А почему ты охотишься за его шкурой, Джоанна? Задетое тщеславие?

– Возможно, – сказала моя сестра.

В тот день мы были приглашены на чай к мисс Эмили Бэртон в ее комнаты в деревне.

Мы решили прогуляться пешком, поскольку я чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы на обратном пути самостоятельно вскарабкаться на холм.

Мы вышли с таким расчетом, чтобы иметь запас времени, пришли слишком рано, и открывшая нам дверь высокая, костлявая женщина со свирепым лицом сказала, что мисс Бэртон еще нет.

– Но она вас ожидает, я знаю, так что, пожалуйста, входите и подождите немного.

Очевидно, это и была преданная Флоренс.

Мы проследовали за ней вверх по лестнице; распахнув дверь, она провела нас в некое подобие уютной гостиной, хотя, возможно, бедновато меблированной. Некоторые из вещей, как я заподозрил, были доставлены сюда из «Литтл Фюрц».

Женщина явно гордилась комнатой.

– Здесь мило, не так ли? – требовательно спросила она.

– Очень мило, – мягко сказала Джоанна.

– Я устроила все так уютно, как сумела. Не совсем то, чего бы мне хотелось, и, уж конечно, не то, что мисс Эмили должна бы иметь. Она должна жить в собственном доме, как полагается, а не болтаться по комнатам. Я у нее девять лет была горничной.

Флоренс, весьма смахивающая на дракона, по очереди осмотрела нас обоих укоряющим взглядом. Я утвердился в мысли, что сегодня у нас несчастливый день. Джоанне досталось от Айми Гриффитс и от Патридж, а теперь нам обоим влетело от драконши Флоренс.

Джоанна, раздраженная несправедливостью, сказала:

– Ну, мисс Бэртон хотела сдать дом. Она сама обратилась к агенту по недвижимости.

– Она была вынуждена, – сказала Флоренс. – И она живет так экономно и осторожно. Но даже теперь правительство не хочет оставить ее в покое. Безжалостно требует одного и того же!

Я печально покачал головой.

– Во времена старой леди денег хватало, – продолжала Флоренс. – А потом все эти бедняжки умерли одна за другой. Мисс Эмили ухаживала за всеми по очереди. Она надорвалась на этой работе. Она всегда была такой терпеливой и безропотной. Но на нее всякое наговаривали, да еще и беспокойство из-за денег в довершение ко всему! Акции не приносят того дохода, который должны бы приносить, так она говорит; и почему я не должна ей верить, хотела бы я знать? Люди должны бы стыдиться самих себя. Обманывать леди вроде нее, которая ничего не понимает в цифрах и не может разобраться во всех этих фокусах!

– В общем-то любой может в этом разобраться, – сказал я, но Флоренс не смягчилась.

– Это верно для тех, кто вполне самостоятелен, но не для нее. Она нуждается в присмотре, и пока она со мной – я намерена следить, чтобы никто не обманул ее и не огорчил как бы то ни было. Я все сделаю для мисс Эмили!

И, вперив в нас долгий пристальный взгляд, чтобы ее мысль проникла в наше сознание, преданная Флоренс вышла из комнаты, осторожно закрыв за собой дверь.

– Ты не чувствуешь себя кровопийцей, Джерри? – спросила Джоанна. – Я чувствую. Что с нами происходит?

– Мы, кажется, здесь не слишком-то к месту, – сказал я. – Меган от нас устала, Патридж не одобряет тебя, преданная Флоренс не одобряет нас обоих.

Джоанна прошептала:

– Хотела бы я знать, почему Меган уехала?

– Мы ей наскучили.

– Не думаю. Хотела бы я знать… Как ты думаешь, Джерри, может быть, это из-за того, что ей сказала что-то Айми Гриффитс?

– Ты имеешь в виду – сегодня утром, когда они говорили на крыльце?

– Да. Конечно, времени у нее было немного, но…

Я закончил фразу:

– Но эта женщина действует, как слониха! Она могла…

Открылась дверь, и вошла мисс Эмили. Она была розовая, немного задыхалась и выглядела возбужденной. Глаза ее были очень синими и сияющими.

Она смущенно прощебетала:

– О, дорогие, извините, я опоздала. Я делала покупки в городе, и пирожные в «Голубой розе» показались мне недостаточно свежими, поэтому я пошла к мистеру Лигону. Я предпочитаю покупать их в последнюю очередь, тогда можно получить свежайшую порцию, только что из печи, и не следует покупать их днем раньше. Но я так огорчена, что заставила вас ждать, – вот уж беспардонность…

Джоанна прервала ее:

– Это наша вина, мисс Бэртон. Мы пришли слишком рано. Мы пошли пешком, а Джерри теперь шагает так быстро, что мы приходим всюду слишком рано.

– Ничуть не рано. Не говорите так. Чего-либо хорошего не бывает слишком много, знаете ли.

И старая леди нежно похлопала Джоанну по плечу.

Джоанна оживилась. Наконец-то, кажется, она имела успех. Эмили Бэртон обратила свою улыбку и ко мне, но с легким признаком робости, как бы обращаясь к тигру-людоеду в тот момент, когда можно ручаться за его безвредность.

– Очень мило с вашей стороны принять участие в таком дамском занятии, как чаепитие.

Эмили Бэртон, я думаю, представляла мужчин бесконечно поглощающими виски с содовой и курящими сигары, а в перерывах исчезающими для того, чтобы соблазнять деревенских девиц либо заводить интрижки с замужними дамами.

Когда я позже сказал об этом Джоанне, она заметила, что, возможно, мне хочется думать, будто Эмили Бэртон такого мнения о мужчинах, но, увы, это не так.

Тем временем мисс Эмили суетилась в комнате, устраивая Джоанну и меня возле небольшого столика и осторожно обеспечивая нас пепельницами, а минутой позже дверь открылась и вошла Флоренс, держа поднос с чаем и очаровательными фарфоровыми чашками «Корона Дерби», которые, как я догадался, мисс Эмили привезла с собой. Чай был китайский, высшего сорта, и еще была масса тарелок с сэндвичами, тонкими кусочками хлеба с маслом и множеством маленьких пирожных.

Флоренс теперь сияла и смотрела на мисс Эмили с почти материнской нежностью, как на любимое дитя, играющее в «гости».

Джоанна и я съели гораздо больше, чем нам хотелось, – хозяйка так старательно угощала нас. Маленькая леди действительно наслаждалась тем, что она принимает гостей, и я чувствовал, что для Эмили Бэртон Джоанна и я представляем огромное приключение – два человека из таинственного мира Лондона.

Естественно, наша беседа вскоре перешла на местные темы. Мисс Бэртон тепло говорила о докторе Гриффитсе, о его доброте и высокой медицинской квалификации. И мистер Симмингтон – очень умный адвокат, он помог мисс Бэртон вернуть деньги из «Инком Такс», о чем она сама никогда и не думала. И он так добр к своим детям, предан им и своей жене… Тут она перебила сама себя:

– Бедная миссис Симмингтон, это так печально, когда маленькие дети остаются сиротами. Возможно, она никогда не была слишком сильной женщиной, да еще и здоровье ее недавно ухудшилось. Мозговая горячка – вот что это, должно быть, было. Я читала о подобных вещах в газетах. В таких случаях люди совершенно не понимают, что творят. И она тоже не понимала, иначе бы вспомнила о мистере Симмингтоне и детях.

– Это анонимное письмо, должно быть, слишком сильно потрясло ее, – сказала Джоанна.

Мисс Бэртон покраснела. С оттенком порицания в голосе она произнесла:

– Не слишком приятные вещи для обсуждения, вы не находите, дорогая? Я знаю, что там были… э-э… письма, но мы не должны говорить об этом. Гадкие вещи. Я думаю, лучше их просто игнорировать.

Конечно, мисс Бэртон могла себе позволить игнорировать письма, но для некоторых людей это не было так уж просто. Как бы то ни было, я послушно сменил тему беседы, и мы принялись обсуждать Айми Гриффитс.

– Она прелестна, она просто прелестна! – сказала Эмили Бэртон. – Ее энергия и организаторские способности великолепны. Она так добра к девочкам. Она так практична и современна во всех делах. Воистину она управляет нашим местечком. И абсолютно предана своему брату. Так приятно видеть подобную преданность между братом и сестрой.

– Неужели он никогда не ощущает, что она несколько давит на него? – спросила Джоанна.

Эмили Бэртон уставилась на нее с испуганным видом.

– Она принесла ради него огромную жертву, – сказала она с ноткой оскорбленного достоинства в голосе.

Я заметил нечто вроде «ах вот как?» в глазах Джоанны и поспешил перевести разговор на мистера Пая.

Эмили Бэртон несколько сомневалась относительно мистера Пая.

Все, что она могла сказать, повторяя это с некоторым подозрением, – что он очень добр, да, очень добр. Благороден, разумеется, и более чем великодушен. У него иной раз бывают странные посетители, но это, конечно, из-за того, что он много путешествовал.

Мы согласились, что путешествия не только развивают широту ума, но иной раз и способствуют появлению очень странных знакомств.

– Я частенько думаю, что мне и самой хотелось бы отправиться в путешествие, – задумчиво сказала Эмили Бэртон. – Читаешь о них в газетах, и все это звучит так привлекательно…

– А почему бы вам и не поехать? – спросила Джоанна.

Такой поворот от мечты к реальности, похоже, переполошил мисс Эмили.

– О нет, нет, это совершенно невозможно.

– Но почему? Это достаточно дешево.

– О, дело не в стоимости. Но я бы не смогла поехать одна. Путешествие в одиночестве выглядело бы довольно странно, вам не кажется?

– Нет, – сказала Джоанна.

Мисс Эмили взглянула на нее с подозрением.

– И я не знаю, как бы я управилась с багажом… и высаживалась бы в иностранных портах… и все эти сложности с обменом валюты…

Казалось, перед испуганным взором маленькой леди встали вдруг бесчисленные ловушки, и Джоанна поспешила успокоить ее вопросом о приближающемся празднике урожая и распродаже рукоделий. Это естественным образом привело нас к миссис Дан-Кэлтроп.

Нечто вроде легкой судороги исказило на мгновение лицо мисс Бэртон.

– Знаете, дорогая, – сказала она, – миссис Дан-Кэлтроп всегда казалась мне очень странной женщиной. Такие вещи говорит иной раз…

Я спросил, какие именно.

– О, я не знаю. Весьма неожиданные вещи. И эта ее манера смотреть на вас так, будто вы не здесь, а где-то далеко… Я неточно формулирую, но очень трудно выразить то впечатление, которое я имею в виду. И она не должна бы… ну, вмешиваться во все. Так много случаев, когда жена викария может дать совет… или даже предостеречь. Но она лишь останавливает людей, вы знаете, даже на улице, и требует, чтобы они вели себя лучше. Поскольку всем приходится ее выслушивать – я уверена, ее боятся. Но она утверждает, что всегда держится в стороне, и при этом имеет странную привычку стыдиться за наиболее недостойных людей.

– Это интересно, – сказал я, обмениваясь быстрым взглядом с Джоанной.

– И тем не менее она очень хорошо воспитанная женщина. Ее девичья фамилия – Фэрроуэй, из Белпота, очень приличная семья, но все эти старые семьи немножко странные, я уверена. Но она предана своему мужу, человеку исключительного интеллекта, – иной раз я думаю, что такой интеллект ни к чему в нашем деревенском кругу. Хороший человек и весьма искренний, но меня смущает его привычка постоянно цитировать латинские тексты.

– Слышал, слышал! – горячо воскликнул я.

– Джерри получил дорогое школьное образование, поэтому он способен узнать латынь, когда ее слышит, – сообщила Джоанна.

Это замечание подсказало мисс Бэртон новую тему.

– Здешняя школьная учительница – весьма неприятная молодая особа, – сказала она. – Совершенно красная, я уверена! – На слове «красная» мисс Бэртон понизила голос.

Позже, когда мы поднимались на холм, идя домой, Джоанна сказала мне:

– Она просто прелесть!

За ужином в этот вечер Джоанна выразила надежду, что вечеринка с чаем у Патридж имела успех.

Патридж слегка покраснела и с трудом взяла себя в руки.

– Спасибо, мисс, но Агнес так и не появилась после всего.

– О, извините.

– Меня это не беспокоит, – отрезала Патридж.

Но ее настолько переполняла обида, что Патридж позволила ей выплеснуться на нас:

– Это не я додумалась позвать ее! Она сама позвонила, сказала, что у нее что-то эдакое на уме и нельзя ли ей прийти, у нее ведь был выходной. И я сказала – да, потому что вы разрешили. И после этого – ни звука, ни вздоха от нее! Хоть бы слово в извинение, хотя я надеюсь, что завтра утром все же получу от нее открытку. Эти нынешние девчонки ни своего места не знают, ни понятия у них, как себя вести!

Джоанна попыталась успокоить оскорбленные чувства Патридж:

– Вдруг она плохо себя почувствовала. Вы могли бы позвонить и узнать.

Патридж выпрямилась во весь рост:

– Нет, мисс! Конечно, нет. Если Агнес хочется вести себя безобразно, это ее дело, но я ей кое-что выскажу, когда мы встретимся.

Патридж вышла из комнаты, ледяная от охватившего ее негодования, и мы с Джоанной рассмеялись.

– Почти случай из «Советов тетушки Нэнси»[82], – сказал я. – «Мой мальчик так холодно держится со мной, что мне делать?» За неимением тетушки Нэнси за советом хотели обратиться к Патридж, но вместо того произошло примирение, я полагаю, и теперь Агнес и ее кавалер безмолвно держатся за руки, как все те парочки, на которые натыкаешься в темноте у живых изгородей. Они тебя смущают ужасно, но ты их смутить не можешь.

Джоанна засмеялась и сказала, что она предположила то же самое.

Мы заговорили об анонимных письмах и принялись гадать о том, какие успехи сделали Нэш и меланхоличный Грэйвс.

– Сегодня ровно неделя, – сказала Джоанна, – со дня самоубийства миссис Симмингтон. Мне кажется, они уже должны были что-нибудь отыскать к этому времени. Отпечатки пальцев, или образец почерка, или хоть что-то.

Я отвечал ей рассеянно. Где-то на грани сознания возникло странное беспокойство. Каким-то образом оно было связано с фразой Джоанны – «ровно неделя».

Я бы должен был, осмелюсь утверждать, сложить два и два раньше. Возможно, бессознательно во мне давно уже зародилось подозрение.

И теперь эта закваска действовала. Тревога росла, заполняя мою голову.

Джоанна внезапно заметила, что я не слушаю ее, мысленно оценивая деревенские события.

– Что случилось, Джерри?

Я не ответил, поскольку мой мозг был занят сведением фактов воедино.

Самоубийство миссис Симмингтон… Она была одна в доме в тот день… Одна в доме, потому что у прислуги был выходной… Ровно неделю назад…

– Джерри, что…

Я перебил сестру:

– Джоанна, у прислуги один выходной в неделю, не так ли?

– И кроме того, в воскресенье, – сказала Джоанна. – К чему…

– Не обращай внимания на воскресенья. Они отдыхают каждую неделю в один и тот же день?

– Да. Обычно так бывает.

Джоанна уставилась на меня с любопытством. Она не могла проследить ход моей мысли.

Я прошел через комнату и позвонил в колокольчик. Явилась Патридж.

– Скажите мне, – спросил я, – эта Агнес Вуддел – она прислуга?

– Да, сэр. У Симмингтонов. У мистера Симмингтона теперь.

Я глубоко вздохнул. Посмотрел на часы. Было половина одиннадцатого.

– Она должна бы вернуться домой к этому времени, как вы думаете?

Патридж всем своим видом выразила неодобрение.

– Да, сэр. В том доме прислуга должна возвращаться к десяти. Там придерживаются старых обычаев.

Я сказал:

– Я хочу позвонить им.

Я вышел в холл. Джоанна и Патридж последовали за мной. Патридж явно была в бешенстве. Джоанна пребывала в недоумении. Она спросила, пока я набирал номер:

– Что ты собираешься делать, Джерри?

– Я бы хотел быть уверен, что девочка благополучно вернулась домой.

Патридж фыркнула. Только фыркнула, ничего больше. Я не обратил внимания на фырканье Патридж.

На другом конце к телефону подошла Элси Холланд.

– Извините, что звоню вам, – сказал я. – Это говорит Джерри Бартон. Э… а… ваша горничная, Агнес, вернулась?

И лишь после того, как я произнес это, я вдруг почувствовал себя немножечко дураком. Потому что, если девушка вернулась и все в порядке, каким образом я собираюсь объяснить свой звонок и вопрос? Было бы лучше, если бы я предоставил спрашивать Джоанне, хотя бы потому, что этому нашлось бы какое-то минимальное объяснение. Я предвидел новую волну сплетен, которая прокатится по Лимстоку, – насчет меня и небезызвестной Агнес Вуддел.

Элси Холланд откликнулась с неестественно сильным изумлением:

– Агнес? О, она должна бы уже спать сейчас.

Я чувствовал себя дураком, но продолжил:

– Вы не отказались бы взглянуть, пришла ли она, мисс Холланд?

Следует отдать должное гувернантке: она всегда делала то, о чем ее просили. Не ее забота – зачем! Элси Холланд положила трубку и послушно ушла.

Двумя минутами позже я услышал ее голос:

– Мистер Бартон?

– Да!

– Агнес нет дома, это точно.

Теперь я знал, что мои подозрения верны.

Я услышал неясный шум голосов в трубке, затем со мной заговорил сам Симмингтон:

– Хэлло, Бартон, что случилось?

– Ваша горничная Агнес не вернулась до сих пор?

– Нет. Мисс Холланд только что посмотрела. Ведь не было никакого несчастного случая, не так ли?

– Никакого несчастного случая, – подтвердил я.

– Вы хотите сказать, что имеете основания предположить, будто с девушкой что-то произошло?

Я сказал мрачно:

– Я бы не удивился.

…Я плохо спал в ту ночь.

Я думаю, что даже во сне кусочки головоломки вертелись в моем уме. Я уверен, что, если бы я приложил к этому усилия, я мог бы разрешить все проблемы тогда же и там же. Иначе почему все эти фрагменты так упорно преследовали меня?

Что мы знали к этому времени? Достаточно много, или, я могу утверждать, мы знали то, что знали. Но почему мы не могли проложить путь к этому подспудному знанию? Все было на виду, а мы не могли до всего этого дотянуться.

Я лежал в постели, беспокойно ворочаясь.

Ведь была же какая-то схема; и если бы только я сумел уловить ее! Я должен знать, кто писал эти чертовы письма. Там был след, куда-то ведущий, и если бы я сумел пройти по нему…

В то время, как я засыпал, в дремлющем мозгу раздражающе вертелись слова: «Нет дыма без огня. Нет дыма без огня. Дым… Дым? Дымовая завеса… Нет, это было во время войны… Военная фраза. Война. Клочок бумаги… Всего лишь клочок бумаги. Бельгия – Германия…»

Я уснул. Я видел во сне, что вывожу на прогулку миссис Дан-Кэлтроп, превратившуюся в борзую, – на прогулку, на поводке и в ошейнике.

Меня разбудил настойчивый телефонный звонок.

Я сел в постели, взглянул на часы. Было половина восьмого. Мне еще не могли звонить. Но телефон дребезжал в холле внизу.

Я выскочил из кровати, набросил халат и помчался вниз. Я столкнулся с Патридж, выходящей из задней двери, от кухни.

Я поднял трубку.

– Алло?

– О… – Я услышал облегченное всхлипывание. – Это вы!

Голос Меган. Голос Меган, неописуемо жалкий и испуганный.

– О, пожалуйста, приходите… придите. Пожалуйста! Вы придете?

– Я иду немедленно, – сказал я. – Вы слышите? Немедленно!

Я помчался наверх, перескакивая через две ступеньки сразу, и ворвался к Джоанне.

– Слушай, Джо, я бегу к Симмингтонам.

Джоанна подняла с подушки светлую кудрявую головку и потерла глаза, как маленький ребенок.

– Почему?.. Что случилось?

– Я не знаю. Звонила эта малышка – Меган. Она вне себя.

– Что это, как ты думаешь?

– Что-то с Агнес, или я очень крупно ошибаюсь.

Когда я выходил из двери, Джоанна окликнула меня:

– Подожди! Я встану и отвезу тебя.

– Не надо. Я поеду сам.

– Ты не можешь водить автомобиль.

– Могу.

Я действительно мог. Мне это было вредно, но не слишком. Я умылся, побрился, оделся, вывел автомобиль и уже через полчаса был у Симмингтонов. Недурно.

Меган, должно быть, ждала меня. Она бегом выскочила из дома и вцепилась в меня. Ее несчастное маленькое личико было бледно и искажено судорогой.

– О, вы пришли… вы пришли!

– Возьмите себя в руки, малышка, – сказал я. – Да, я пришел. И что дальше?

Она вдруг задрожала. Я обхватил ее рукой.

– Я… я нашла ее.

– Вы нашли Агнес? Где?

Дрожь усилилась.

– Под лестницей. Там чулан. Там держат удочки, и клюшки для гольфа, и всякое такое. Вы знаете.

Я кивнул. Это был обычный чулан.

Меган продолжала:

– Она была там… и все свалено в кучу… и холодная… ужасно холодная. Она была… она была мертвая, понимаете!

Я с любопытством спросил:

– Что вы там искали?

– Я… я не знаю. Вы позвонили вчера вечером. И мы все стали гадать, где же Агнес. Мы ждали какое-то время, но она не возвращалась, и в конце концов мы легли спать. Я не могла толком уснуть, и я рано встала. Все еще спали, кроме Розы (это кухарка, вы знаете). Она была очень сердита из-за того, что Агнес не вернулась домой. Она сказала, что это не к добру, когда девушка резвится подобным образом. Я позавтракала в кухне – молоко и хлеб с маслом, и вдруг Роза вошла и сказала, что все вещи Агнес – в ее комнате! Ну, тот ее лучший наряд, в котором она выходит погулять. И я предположила: а что, если она и не выходила из дома, и начала везде заглядывать, и я открыла чулан под лестницей… а она была там…

– Кто-нибудь позвонил в полицию, я полагаю?

– Да, они уже здесь. Отчим сразу же вызвал их. А потом… я почувствовала, что не могу все это вынести, и я позвонила вам. Вы ничего не имеете против?

– Нет, – сказал я. – Я ничего не имею против.

Я взглянул на нее с любопытством.

– А кто-нибудь дал вам немножко бренди, или кофе, или хотя бы чаю после… после того, как вы нашли ее?

Меган покачала головой.

Я проклял весь дом Симмингтона. Это чванливое ничтожество Симмингтон не подумал ни о чем, кроме полиции. И ни Элси Холланд, ни кухарка, похоже, не сообразили, какое впечатление произвело на чувствительного ребенка ужасное открытие.

– Пойдемте, Меган, – сказал я. – Нам нужно на кухню.

Мы обошли дом и через заднюю дверь вошли на кухню. Роза, сорокалетняя женщина с пухлым лицом, похожим на пудинг, пила крепкий чай, сидя у кухонного очага. Она приветствовала нас, прижав руки к сердцу и разразившись потоком слов.

Она так странно себя чувствует, заявила она мне, она вся дрожит от страха! Только подумать обо всем этом, ведь могли убить и ее саму, любой из них мог быть убитым во сне, в постели!

– Налейте-ка для Меган чая, в чашку побольше, – сказал я. – Она испытала сильное потрясение, вы же знаете. Не забывайте, что это именно она нашла тело.

Простое упоминание о трупе чуть было не вернуло Розу к прежней теме, но я сокрушил кухарку суровым взглядом, и она налила в чашку чернильной жидкости.

– Это для вас, юное существо, – сказал я Меган. – Выпейте это. Роза, я полагаю, у вас найдется капелька бренди?

Роза ответила с некоторым сомнением, что у нее оставалась капля бренди от рождественского пудинга…

– То, что надо, – сказал я и влил в чашку Меган изрядную порцию спиртного.

Я сказал Меган, чтобы она оставалась у Розы.

– Надеюсь, вы присмотрите за мисс Меган? – спросил я, и Роза ответила с удовлетворением в голосе:

– О да, сэр.

Я пошел в комнаты. Насколько я знал Розу и ее натуру, ей вскоре захочется подкрепить свои силы едой, а это и для Меган будет полезно. Черт бы побрал этих людей, почему они не позаботились о ребенке?!

Кипя негодованием, я отыскал Элси Холланд в гостиной. Она не удивилась, завидя меня. Я полагаю, что после ужасного открытия всех здесь охватило такое волнение, что они и не соображали, кто приходил в дом, кто уходил. К тому же у парадной двери стоял констебль Берт Рандл.

Элси Холланд, задыхаясь, воскликнула:

– О, мистер Бартон, разве это не ужасно?! Кто мог совершить такое жуткое дело?

– Это было убийство, так?

– О да! Ее ударили сзади по голове. Все волосы в крови… о, это ужасно!.. и затолкали в чулан. Кто мог оказаться таким безнравственным? и почему? Бедняжка Агнес, я уверена, она никогда никому не причинила зла!

– Конечно, – сказал я. – Но кто-то взглянул на это иначе.

Она уставилась на меня. «Нет, – подумал я, – она не слишком сообразительная девочка». Но зато у нее были крепкие нервы. Цвет ее лица был обычным, лишь чуть более ярким от возбуждения, и я даже представил, что, по-своему ужасаясь и вопреки действительно доброму сердцу, она все же наслаждается драмой.

Элси сказала извиняющимся тоном:

– Я должна подняться к мальчикам. Мистер Симмингтон весьма озабочен, что все это их слишком взволнует. Он просил меня увести их.

– Я слышал, что тело обнаружила Меган, – сказал я. – Надеюсь, кто-нибудь присматривает за ней?

Должен признать, что Элси Холланд выглядела как человек, внезапно ощутивший угрызения совести.

– Ох, дорогая! – воскликнула она. – Я о ней забыла! Надеюсь, с ней все в порядке. Знаете, столько всего нахлынуло, полиция и все остальное… Но это небрежность с моей стороны. Бедная девочка, она должна чувствовать себя очень плохо. Я сейчас же пойду взглянуть, как она там.

Я смягчился.

– С ней все в порядке, – сказал я. – За ней присматривает Роза. Вы можете заняться детьми.

Она поблагодарила меня белозубой печальной улыбкой и поспешила наверх. В конце концов, ее делом были мальчики, а Меган… Элси платили, чтобы она присматривала за чертовыми братцами Симмингтонами. Вряд ли можно было порицать ее за внимание к ним.

Когда она исчезла за поворотом лестницы, у меня перехватило дыхание. На мгновение мне почудилось, что это мелькнула Ника Самофракийская, бессмертная и невероятно прекрасная, а вовсе не добросовестная гувернантка.

Затем открылась дверь, и в холл прошествовал лейтенант Нэш, сопровождаемый Симмингтоном.

– О, мистер Бартон! – сказал он. – Я как раз собирался звонить вам. Рад, что вы уже здесь.

Он не спросил – в тот момент, – почему я уже здесь.

Он обернулся к Симмингтону:

– Я бы занял ту комнату, если можно.

То была маленькая дневная гостиная с окном, выходящим на улицу.

– Конечно, можно.

Выдержка у Симмингтона была недурной, однако он выглядел безнадежно усталым. Лейтенант Нэш сказал вежливо:

– На вашем месте я бы позавтракал, мистер Симмингтон. Вы, и мисс Холланд, и мисс Меган почувствуете себя гораздо лучше после кофе и яиц с беконом. Убийство на голодный желудок – гадкое дело.

Он говорил тоном доброго домашнего врача. Симмингтон сделал слабую попытку улыбнуться и сказал:

– Благодарю вас, лейтенант, я последую вашему совету.

Я следом за Нэшем вошел в гостиную, и он закрыл дверь. Потом он сказал:

– Вы оказались здесь очень быстро! Как вы узнали?

Я объяснил, что мне позвонила Меган. Я чувствовал расположение к лейтенанту Нэшу. Он, во всяком случае, не забыл, что и Меган нуждается в завтраке.

– Я слышал, вы звонили вчера вечером, мистер Бартон, и справлялись об этой девочке. Почему бы это?

Я догадывался, что это выглядит странно. Я рассказал ему о телефонном звонке Агнес и о том, что она не явилась к Патридж. Лейтенант сказал:

– Да, понимаю…

Он протянул это медленно и задумчиво, потирая подбородок. Потом лейтенант вздохнул.

– Н-да, – сказал он. – Это убийство, совершенно ясно. Непосредственное физическое воздействие. Вопрос в том, что именно знала девушка? Сказала ли она что-нибудь этой Патридж? Что-то определенное.

– Не думаю. Но вы можете спросить сами.

– Да, я зайду повидать ее, когда закончу здесь.

– Что именно произошло? – спросил я. – Или вы еще не знаете?

– Кое-что знаем. У прислуги был выходной…

– У обеих женщин сразу?

– Да; здесь, кажется, прежде служили две сестры, и они любили отдыхать вместе, а миссис Симмингтон устраивал такой порядок. Потом прислуга сменилась, но порядок остался прежним. Девушки только заранее готовили холодный ужин и сервировали его в столовой, а мисс Холланд обычно готовила чай.

– Понятно.

– Здесь все вполне ясно на первый взгляд. Повариха Роза приехала сюда из Нижнего Микфорда, и для того, чтобы съездить туда в выходной, она должна попасть на автобус в половине третьего. Поэтому Агнес всегда заканчивала мытье посуды после обеда сама. Роза обычно перемывала посуду после ужина, чтобы рассчитаться. В этот день было так: Роза ушла к автобусу на 2.25, Симмингтон отправился в свою контору от 2.25 до 3.00. Элси Холланд и дети вышли без четверти три. Меган Хантер уехала на велосипеде минут на пять позже. Агнес после этого оставалась в доме одна. Насколько я разобрался, она обычно выходила из дома между тремя часами и половиной четвертого.

– А дом оставался пустым?

– О, здесь на этот счет не беспокоятся. В этих краях не особо запирают дома. Как я сказал, без десяти три Агнес была в доме одна. И ясно, что она никуда не выходила, поскольку она была в чепчике и переднике, когда нашли ее тело.

– Я полагаю, вы можете приблизительно определить время ее смерти?

– Доктор Гриффитс не захотел компрометировать себя излишней точностью. Между двумя часами и половиной пятого – таково официальное медицинское заключение.

– Как ее убили?

– Сначала ее оглушили ударом по затылку. После этого обычный кухонный вертел, очень остро заточенный, вонзили в основание черепа, мгновенно убив ее.

Я раскурил сигарету. Это не было приятной картиной.

– Очаровательное хладнокровие, – сказал я.

– О да, это очень характерно.

Я глубоко вздохнул.

– Кто это сделал? – пробормотал я. – И зачем?

– Я не думаю, – медленно сказал Нэш, – что мы когда-либо узнаем совершенно точно – почему. Но мы можем догадываться.

– Она что-то знала?

– Она что-то знала.

– Она никому здесь не намекнула ни о чем?

– Насколько я мог выяснить, нет. Повариха говорит, что девушка была расстроена со дня смерти миссис Симмингтон, и, по словам этой Розы, она все сильнее и сильнее о чем-то беспокоилась и часто повторяла, что не знает, что она должна делать.

Нэш раздраженно хмыкнул:

– Это частенько бывает. Они не хотят идти к нам. Они не хотят «быть замешанными в полицейские дела», это глубоко засевшее предубеждение. Если бы она пришла и рассказала о том, что ее тревожит, она бы сегодня была жива.

– Неужели она ни о чем не намекнула товарке?

– Нет. Роза так говорит, и я склонен ей верить. Потому что, если бы Агнес что-то сказала, Роза уж разболтала бы это мгновенно, да еще бы и от себя немало добавила.

– Это с ума свести может, – сказал я. – Ничего не знать…

– Мы можем только гадать, мистер Бартон. Начнем с того, что это должно быть нечто совершенно простое. Это должно быть нечто такое, о чем вы постоянно размышляете, и в то время как вы об этом размышляете, ваша тревога растет. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да.

– Теперь, думаю, я знаю, что это было.

Я взглянул на него с уважением:

– Неплохая работа, лейтенант.

– Ну, видите ли, мистер Бартон, я знаю кое-что такое, чего вы не знаете. Предполагалось, что в тот день, когда миссис Симмингтон покончила с собой, обеих служанок не было дома. У них был выходной. Но в действительности Агнес вернулась домой.

– Вы точно знаете?

– Да. У Агнес есть кавалер – молодой Рэнделл из рыбной лавки. В среду они закрываются рано, и парень отправлялся на свидание с Агнес, они шли гулять или в кино, если шел дождь. В ту среду они поссорились сразу, как только встретились. Наш сочинитель писем проявил активность, намекая, что у Агнес есть приятели поважнее, и молодой Фред Рэнделл был очень возбужден. Они сильно повздорили, и Агнес убежала домой, сказав, что не выйдет до тех пор, пока Фред не извинится.

– Ну, и?..

– Ну, мистер Бартон, кухонные окна выходят на задний двор дома, но из окошка кладовой видно то же, что и из окна вот этой комнаты. То есть видна калитка. Вы проходите через нее и идете или к парадной двери, или по тропинке вокруг дома, к черному ходу.

Он помолчал.

– Теперь я вам еще кое-что скажу. Письмо, что пришло миссис Симмингтон в тот день, не было послано по почте. На нем была погашенная марка, и почтовый штемпель подделан весьма убедительно с помощью ламповой сажи, так что оно выглядело так, будто было доставлено почтальоном с дневными письмами. Но в действительности оно не проходило через почту. Вы понимаете, что это значит?

– Это значит, – медленно сказал я, – что кто-то принес его собственноручно, опустил в почтовый ящик перед тем, как разносили дневную почту, чтобы оно очутилось среди других писем…

– Вот именно. В тот день почта пришла почти без четверти четыре. Моя мысль такова: девушка находилась в кладовке и смотрела в окно (оно снаружи закрыто кустами, но через него достаточно хорошо видно), ожидая, когда ее молодой человек вернется и попросит прощения.

Я сказал:

– И она видела, кто принес это письмо?

– Это мое предположение, мистер Бартон. Конечно, я могу ошибаться.

– Не думаю, что вы ошибаетесь. Это же ясно – и убедительно… и это значит, что Агнес знала, кто автор анонимных писем.

Глава 5

– Да, – сказал Нэш, – Агнес знала, кто писал эти письма.

– Но тогда почему она?.. – Я замолчал, нахмурясь.

Нэш быстро сказал:

– Я себе это представляю так: девушка не поняла, что именно она увидела. Не сразу поняла. Кто-то принес письмо в дом, да, но этот «кто-то» был не таким человеком, которого она могла бы в мыслях связать с анонимными письмами. Это был некто, с подобной точки совершенно вне подозрений. Но чем больше она об этом думала, тем больше тревожилась. Возможно, она должна кому-нибудь рассказать об этом? В замешательстве она подумала о прислуге мисс Бэртон, Патридж, которая, как я понимаю, для Агнес весьма значительная особа, на чье суждение она положилась бы без колебаний. Она решила спросить у Патридж, что должна делать.

– Да, – сказал я задумчиво, – это подходит. И, так или иначе, Ядовитое Перо об этом узнала. Как она узнала, лейтенант?

– Вы никогда не жили в деревне, мистер Бартон. Это нечто вроде чуда – как здесь обо всем узнают. Но прежде всего вспомним о телефонном звонке. Кто слышал разговор у вас?

Я сосредоточился.

– Я сам взял трубку. И позвал Патридж.

– Вы упомянули имя девушки?

– Да… да.

– Кто-нибудь слышал вас?

– Моя сестра или мисс Гриффитс вполне могли услышать.

– Ах, мисс Гриффитс! Что она там делала?

Я объяснил.

– Она потом вернулась в деревню?

– Сначала она собиралась зайти к мистеру Паю.

Лейтенант Нэш вздохнул.

– Тут два варианта, каким образом все это стало всем известно.

Я недоверчиво спросил:

– Вы полагаете, что мисс Гриффитс или мистер Пай стали бы беспокоиться о том, чтобы повторять столь незначащую новость?

– В местечке вроде этого все что угодно является новостью. Вас это может удивить. Если матушка портнихи купила плохую солонину – об этом знают все! И в этом доме тоже многие слышали. Мисс Холланд, Роза вполне могли слышать то, что говорила Агнес. Да еще Фред Рэнделл. Он мог рассказать, что Агнес вернулась домой в тот день.

Я слегка вздрогнул. Посмотрел в окно. Прямо передо мной были чистенькая зеленая лужайка, и тропинка, и низкая аккуратная калитка…

Кто-то открыл калитку, тихо подошел к дому и опустил письмо в почтовый ящик. Я смутно видел в воображении неясную женскую фигуру. Вместо лица была пустота – но это должно было быть лицо, которое я знал…

Лейтенант Нэш продолжал говорить:

– Все-таки круг поисков довольно узок. Обычно таким путем мы и добираемся до конца. Неторопливый, настойчивый отбор. Не так уж много людей могло здесь оказаться в нужный момент.

– Вы хотите сказать…

– Нужно отсечь тех служащих женщин, которые были на работе в тот день. Отсечь школьную учительницу. Она вела уроки. И окружную медсестру. Я знаю, где она была вчера. Не то чтобы я думал, будто это кто-то из них, но в данном случае мы уверены. Видите ли, мистер Бартон, у нас имеются две определяющие точки во времени, на которых мы сосредоточены, – вчерашний день и день на прошлой неделе. Что касается дня смерти миссис Симмингтон, мы говорим о времени между четвертью четвертого (раньше Агнес не могла вернуться домой после ссоры) и четырьмя часами, когда могли доставить почту (но это я намерен еще уточнить у почтальона). А вчера – начинаем без десяти минут три (когда мисс Меган Хантер вышла из дома) и до половины четвертого или, возможно, до четверти четвертого, поскольку Агнес еще не начала переодеваться.

– Как вы думаете, что случилось вчера?

Нэш поморщился.

– Я думаю, что некая леди подошла к парадной двери и позвонила, очень спокойная и улыбающаяся, обычный дневной визит… Может быть, она спросила мисс Холланд или мисс Меган, или, возможно, она принесла какой-то пакет. В любом случае Агнес повернулась к ней спиной, чтобы взять поднос для карточек или чтобы положить принесенный пакет, и леди, явившаяся с визитом, ударила ее сзади по доверчивой головке.

– Чем?

Нэш сказал:

– Дамы в этих местах имеют привычку носить в сумках разные тяжелые вещи. Никогда нельзя сказать, что там у них найдется.

– А потом она проткнула Агнес насквозь вертелом и затолкала в чулан? Не слишком ли тяжелая работа для женщины?

Лейтенант Нэш взглянул на меня с несколько странным выражением.

– Женщина, которую мы ищем, ненормальна; не так чтобы уж слишком заметно, но такой тип расстройства психики отличается внезапными приливами силы. Агнес не была крупной девушкой! – Он помолчал и спросил: – Как мисс Меган Хантер объясняет то, что она заглянула в чулан?

– Просто инстинктивно, – сказал я.

Потом я спросил:

– Почему убийца спрятала тело? Из каких соображений?

– Чем дольше тело не найдено, тем труднее точно установить время смерти. Если бы, например, мисс Холланд обнаружила труп сразу, как только вернулась, врач смог бы установить время смерти с точностью до десяти минут или около того, а это поставило бы нашу подружку в затруднительное положение.

Я сказал, хмурясь:

– Но если у Агнес были подозрения относительно этой особы…

Нэш перебил меня:

– Она не подозревала. Точнее, не до такой степени. Она просто думала, что это «странно», скажем так. Я предполагаю, что она была тугодумкой и она лишь смутно ощущала что-то «неправильное». Она, конечно же, не могла заподозрить, что стоит напротив женщины, способной на убийство.

– У вас есть конкретные подозрения? – спросил я.

Нэш покачал головой и сказал с чувством:

– Я должен узнать. Этот случай с самоубийством, видите ли, напугал Ядовитое Перо. Она взвинчена. Страх, мистер Бартон, приводит к непредсказуемым последствиям.

Да, страх. Это было как раз то, что мы обязаны были предвидеть. Страх – в безумном мозгу…

– Понимаете, – сказал лейтенант Нэш, и от его слов все стало вдруг невыносимо ужасным, – мы ведь подозреваем человека высокоуважаемого, о котором очень хорошо думают, человека, который занимает высокое социальное положение!

После этого Нэш сказал, что хотел бы немедленно поговорить с Розой. Я спросил – не совсем уверенно, – могу ли я при этом присутствовать. К моему удивлению, я услышал любезнейшее разрешение.

– Я очень рад вашему сотрудничеству, мистер Бартон, если мне позволено это сказать.

– Это звучит подозрительно, – заявил я. – В детективных романах тот, кого приглашают помочь, обычно и оказывается убийцей.

Нэш коротко рассмеялся. Потом сказал:

– Вас едва ли можно принять за человека, пишущего анонимные письма, мистер Бартон. – И добавил: – Совершенно искренне, вы можете быть нам полезны.

– Я очень рад, но не понимаю, каким образом.

– Вы здесь чужак, вот в чем дело. И ваше мнение о местных жителях непредвзятое. Но в то же время для вас это удобный случай участвовать в том, что я назвал бы социальным исследованием.

– Убийца занимает высокое социальное положение, – пробормотал я.

– Именно.

– Я буду шпионом в своей команде?

– У вас есть какие-то возражения?

Я обдумал это.

– Нет, – сказал я наконец. – Откровенно говоря, нет, поскольку речь идет об опасной ненормальной, доводящей безобидных женщин до самоубийства и колотящей маленьких служанок по голове. Вдобавок я не питаю отвращения к тому, чтобы выполнить небольшую грязную работу – ради того, чтобы эту ненормальную остановить.

– Весьма благоразумно с вашей стороны, сэр. И позвольте сказать: особа, которую мы ищем, опасна. Она почти так же опасна, как гремучая змея, или кобра, или черная мамба[83], подкрадывающаяся к кому-то.

Я слегка содрогнулся. И сказал:

– В самом деле, не следует ли поспешить?

– Это верно. Но не думайте, что мы бездействуем. Это не так. Мы работаем в нескольких разных направлениях.

Он произнес это весьма зловеще.

Мне привиделась прекрасная, широко растянутая паутина…

Нэш хотел еще раз послушать историю Розы – потому, объяснил он мне, что она уже рассказала ему две разные версии, и чем больше версий он от нее услышит, тем лучше, потому что в таком случае можно будет выудить зерно истины.

Мы нашли Розу моющей посуду после завтрака, и она тут же бросила работу, и вытаращила глаза, и схватилась за сердце, и объяснила еще раз, что она ужасно себя чувствует все утро.

Нэш обращался с Розой терпеливо, но твердо. Он уже объяснял мне, что сначала с ней нужно говорить тоном утешающим, потом повелительным, и сейчас он использовал смесь этих двух вариантов.

Роза с удовольствием принялась распространяться обо всех деталях прошедшей недели, о том, как смертельно напугана была Агнес и как она дрожала и говорила: «Не спрашивай меня», когда Роза убеждала ее рассказать, что же случилось.

– «Я умру, если она мне расскажет» – вот что она сказала! – закончила Роза.

– Агнес никак не намекнула, что именно ее испугало?

– Нет, она ничего не говорила, кроме того, что боится за свою жизнь.

Лейтенант Нэш вздохнул и сменил тему, вынужденный удовлетвориться выяснением точных сведений о собственных делах Розы в течение вчерашнего дня.

С трудом выяснилось, что Роза села на автобус в 2.30 и провела день и вечер со своей семьей, вернувшись из Нижнего Микфорда автобусом в 8.40. Повествование было насыщено яркими описаниями дурных предчувствий, которые Роза испытывала весь день, и подробным рассказом о том, как сестра Розы комментировала эти предчувствия и как Роза была не в состоянии дотронуться даже до кусочка булки с тмином…

Из кухни мы отправились на поиски Элси Холланд, которая присматривала за детьми.

Как обычно, Элси Холланд была деловита и услужлива. Она встала и произнесла:

– Сейчас Колин и вы, Брайан, решите эти три примера, и вы должны быть готовы ответить, когда я вернусь.

Затем она провела нас в детскую спальню.

– Мы можем поговорить здесь? Я думаю, это лучше, чем вести беседу при детях.

– Спасибо, мисс Холланд. А теперь скажите мне еще раз: вполне ли вы уверены, что Агнес никогда не упоминала при вас о том, что ее что-то беспокоит, – я имею в виду, с момента смерти миссис Симмингтон?

– Нет, она ничего такого не говорила. Она была очень тихая девушка, вы знаете, и говорила мало.

– Ну да, в отличие от второй прислуги!

– Да, Роза говорит слишком много. Иной раз я вынуждена пресекать ее неуместные высказывания.

– И еще, вы не могли бы рассказать мне точно, что произошло вчера днем? Все, что сможете вспомнить.

– Ну, мы обедали, как обычно, в час. И мы немножко спешили. Я не могу позволить, чтобы мальчики бездельничали. Так, погодите… Мистер Симмингтон вернулся в контору, и я помогла Агнес накрыть стол к ужину. Мальчики убежали в сад, потом я их забрала оттуда.

– Куда вы пошли?

– В направлении к Комб-Экру, тропинкой через луг, – мальчики намеревались ловить рыбу. Я забыла их приманки и вернулась за ними.

– Во сколько это было?

– Дайте подумать… Мы вышли около трех, примерно без двадцати или чуть позже. Меган собиралась пойти с нами, но передумала. Она уехала на своем велосипеде. Она просто помешалась на велосипедных прогулках.

– Я имел в виду, в какое время вы вернулись за приманками? Вы входили в дом?

– Нет, я забыла их в оранжерее, за домом. Я не знаю, во сколько это было. Возможно, без десяти три.

– Вы видели Меган или Агнес?

– Меган должна была уже уехать, я думаю. Нет, я не видела Агнес. Я никого не видела.

– А после этого вы отправились удить рыбу?

– Да, мы пошли вдоль реки. Мы ничего не поймали. Мы редко что-либо ловим, но мальчикам сам процесс рыбной ловли доставляет большое удовольствие. Брайан немного промок. Я переодела его, когда мы вернулись.

– Вы готовите чай по средам?

– Да. В гостиной все бывало готово для мистера Симмингтона. Мне нужно было только заварить чай, когда он приходил. Дети и я пили чай в классной комнате, и Меган, конечно. Там у меня было все, что нужно, – в буфете.

– Во сколько вы этим занялись?

– Без десяти пять. Я забрала детей наверх и начала готовить чай. Потом, в пять часов, когда пришел мистер Симмингтон, я спустилась, чтобы заварить чай ему, но он сказал, что будет пить чай с нами, в классной комнате. Мальчики были просто счастливы. Потом мы играли в «Поймай зверя». Сейчас об этом подумать – так просто ужасно, ведь бедная девочка все это время лежала в чулане!

– Этим чуланом обычно кто-нибудь пользовался?

– О нет, его использовали только для того, чтобы складывать всякое тряпье. Шляпы и пальто висят в маленькой гардеробной, справа от входной двери. В тот чулан могли не заглядывать месяцами.

– Понятно. И вы не заметили ничего необычного, ничего ненормального, совсем ничего, когда вернулись?

Голубые глаза широко распахнулись.

– О нет, инспектор, совершенно ничего! Все было так, как обычно. Это как раз самое ужасное!

– А неделей раньше?

– Вы имеете в виду день, когда миссис Симмингтон…

– Да.

– О, это было ужасно… ужасно!

– Да-да, я понимаю. Тогда вы тоже днем выходили?

– О да, я всегда вывожу детей днем на прогулку – если погода достаточно хорошая. Утром мы делаем уроки. Мы в тот день ходили на вересковую пустошь, я помню… довольно далеко. Я испугалась тогда, что вернулась слишком поздно, потому что, когда я проходила через калитку, я увидела мистера Симмингтона, идущего из конторы, – на другой стороне улицы, а я ведь еще не поставила чайник, но было только без десяти пять…

– Вы не поднялись к миссис Симмингтон?

– О нет. Я никогда этого не делала. Она обычно отдыхала после обеда. У нее были частые приступы невралгии, и, как правило, они начинались после еды. Доктор Гриффитс прописал ей какие-то порошки. Она обычно ложилась и пыталась заснуть.

Нэш небрежно спросил:

– Значит, никто не приносил ей почту?

– Дневную почту? Нет, я заглядывала в почтовый ящик и складывала письма на столик в холле, когда возвращалась. Но частенько миссис Симмингтон спускалась и забирала их сама. Она же не спала весь день. Она обычно просыпалась к четырем.

– Вас не обеспокоило, что в тот день она не проснулась к этому времени?

– О нет, я ни о чем таком и не подумала. Мистер Симмингтон как раз вешал свое пальто в холле, и я сказала: «Чай еще не совсем готов, но чайник уже закипает», и он кивнул и позвал: «Мона, Мона!» А поскольку миссис Симмингтон не ответила, он поднялся в ее спальню, и это, должно быть, было для него ужасным потрясением. Он позвал меня, и я прибежала, и он сказал: «Уведите детей», а потом позвонил доктору Гриффитсу, и мы все забыли про чайник, и у него прогорело дно. О боже, это было страшно, ведь она была такая веселая и бодрая за обедом!

Нэш резко спросил:

– Мисс Холланд, каково ваше мнение о том письме, что она получила?

Элси Холланд вспыхнула:

– О, я думаю, это безнравственно… безнравственно!

– Я не это имел в виду. Как вы думаете, это правда?

Элси Холланд твердо заявила:

– Нет, разумеется, я так не думаю. Миссис Симмингтон была очень чувствительна… по-настоящему чувствительна. Она все принимала близко к сердцу. И она была очень… ну, щепетильна. – Элси порозовела. – Что-либо в таком роде – грязное, я имею в виду, – могло довести ее до сильного потрясения.

Нэш помолчал немного, потом спросил:

– А вы не получали таких писем, мисс Холланд?

– Нет. Нет, я не получала.

– Вы уверены? Пожалуйста, – он поднял руку, – не спешите с ответом. Не слишком-то приятно получать такое, я понимаю. И иногда люди не хотят в этом признаваться. Но в данном случае очень важно, чтобы мы узнали. Мы прекрасно осведомлены, что все, что утверждается в этих письмах, – лишь наглая ложь, так что ни к чему смущаться.

– Но я их не получала, лейтенант. Действительно не получала! Ничего в этом роде!

Она негодовала, почти плакала, и ее запирательство выглядело совершенно искренним.

Когда она вернулась к детям, Нэш встал у окна, глядя наружу.

– Ну, – сказал он, – вот так дела! Она говорит, что не получала таких писем. И так говорит, словно это правда.

– Конечно. Я уверен, что она не врет.

– Хм-м, – протянул Нэш. – В таком случае я хотел бы знать, почему этот черт ее не зацепил?

Я уставился на него, и он продолжил нетерпеливо:

– Она ведь хорошенькая девушка, не так ли?

– Гораздо больше, чем просто хорошенькая.

– Вот именно. В сущности говоря, она необыкновенно хороша. И она молода. Лакомый кусочек для сочинителя анонимок. Тогда почему ее пропустили?

Я покачал головой.

– Это интересно, знаете ли. Я должен сообщить об этом Грэйвсу. Он ведь спрашивал, не знаем ли мы кого-то, кто совершенно точно не получал таких писем.

– Она вторая, – сказал я. – Вспомните, есть еще Эмили Бэртон.

Нэш издал короткий смешок.

– Вы не должны верить всему, что вам говорят, мистер Бартон. Мисс Бэртон одно-то наверняка получила… да и побольше, чем одно.

– Откуда вы знаете?

– Эта преданная драконша, у которой мисс Бэртон теперь квартирует, рассказала мне, – прежняя прислуга, или повариха, Флоренс Элфорд. Весьма негодует по этому поводу. Жаждет крови «писателя».

– Почему же мисс Эмили говорила, что она их не получала?

– Робость. Язык этих писем не слишком хорош. Маленькая мисс Бэртон всегда жила, сторонясь всего грубого и неотшлифованного.

– И о чем же говорилось в этих письмах?

– Как обычно. В случае мисс Бэртон это особенно нелепо. И между прочим, там намеки на то, что она отравила свою старую матушку и большинство сестер!

Я спросил недоверчиво:

– Вы хотите сказать, что эта жуткая ненормальная действительно бывает в обществе – и мы не можем ее вычислить?

– Мы ее вычислим, – сказал Нэш, и в его голосе прозвучала неумолимость. – Пусть только напишет еще одно письмо.

– Но, боже ж ты мой, она же не будет больше писать эти штуки… не теперь же!

Он взглянул на меня:

– Э, нет, она будет. Видите ли, она уже не способна остановиться. Это болезненная жажда. Письма будут приходить, в этом не может быть ошибки.

Я вышел наружу и, перед тем как уйти совсем, нашел Меган. Она была в саду и, похоже, почти уже вернулась к своему обычному состоянию. Меня она приветствовала вполне бодро. Я предложил ей снова перебраться к нам на некоторое время, но после некоторого раздумья она покачала головой:

– Это очень любезно с вашей стороны, но, я думаю, я останусь здесь. В конце концов, это… ну, я полагаю, это мой дом. И, осмелюсь предположить, я могу быть немножко полезна мальчикам.

– Ну, – сказал я, – это уж как вам захочется.

– Тогда, я думаю, я останусь. Я… я…

– Вы?..

– Если… если случится что-нибудь ужасное, я ведь могу позвонить вам, не так ли, и вы придете?

Я был тронут.

– Конечно. Но что такое ужасное может случиться, как вы думаете?

– О, я не знаю. – Вид у нее был рассеянный. – Что-нибудь вроде того, что сейчас происходит, разве этого не может быть?

– Стоп! – сказал я. – Довольно болтать о трупах. Вам это не слишком полезно.

Она сверкнула короткой улыбкой.

– Нет, конечно. Я от этого чувствую себя почти что больной.

Мне не очень хотелось оставлять ее здесь, но, в конце концов, как она сказала, это был ее дом. И я склонен был думать, что теперь Элси Холланд будет чувствовать больше ответственности за Меган.

Мы с Нэшем вместе пришли в «Литтл Фюрц». Пока я представлял Джоанне подробный отчет об утренних делах, Нэш взялся за Патридж. Когда он присоединился к нам, он выглядел обескураженным.

– Не слишком много толку. По словам этой женщины, девушка только и сказала, что она о чем-то беспокоится, не знает, что делать, и хотела бы услышать совет мисс Патридж.

– Патридж при ком-нибудь об этом упоминала? – спросила Джоанна.

Нэш кивнул; вид у него был хмурый.

– Да, она рассказала миссис Эмори – вашей приходящей прислуге; насколько я мог разобраться, она говорила в том смысле, что есть же такие молодые особы, которые требуют совета от старших и даже не помышляют о том, с какой же вдруг стати эти старшие должны решать их проблемы, ничего о них не зная. Может быть, Агнес и не была слишком сообразительна, но она была очень почтительной и имела хорошие манеры…

– Патридж гордится собой, это уж точно, – пробормотала Джоанна. – А миссис Эмори могла разнести это по всему городу?

– Именно так, мисс Бартон.

– Есть одна вещь, которая меня очень удивляет, – сказал я. – Почему и мы с сестрой оказались в этой истории? Мы здесь чужие, никто не может иметь зуб против нас.

– Вы недостаточно принимаете в расчет склад ума Ядовитого Пера. Все годится для этой мельницы. Вы могли бы сказать, что у нее зуб против рода человеческого.

– Полагаю, – задумчиво сказала Джоанна, – это как раз то, что имела в виду миссис Дан-Кэлтроп.

Нэш вопросительно глянул на нее, но Джоанна не стала ничего пояснять.

Лейтенант сказал:

– Я не знаю, может быть, случайно вы рассмотрели конверт того письма, что получили, мисс Бартон. Если так, вы могли заметить, что на самом деле оно было адресовано мисс Бэртон, а потом «э» исправлено на «а».

Это замечание, верно истолкованное, должно было дать нам путеводную нить ко всему этому делу. Но так вышло, что ни один из нас не обратил на это внимания.

Нэш ушел, и мы с Джоанной остались одни. Она тут же сказала:

– Ты не думаешь, что письмо и в самом деле было написано для мисс Эмили, а?

– Вряд ли тогда оно могло начинаться со слов «ты, раскрашенная проститутка», – заметил я, и Джоанна согласилась со мной.

Затем она намекнула, что неплохо бы мне спуститься в городок.

– Ты должен послушать, что там говорят. У них есть тема сегодня!

Я предположил, что и она пойдет тоже, но, к моему удивлению, Джоанна отказалась. Она заявила, что намеревается навести порядок в саду.

Я задержался в дверях и сказал, понизив голос:

– Я надеюсь, с Патридж все в порядке…

– Патридж!

Изумление, прозвучавшее в голосе Джоанны, дало мне понять, что сестра стыдится моей мысли.

Я сказал извиняющимся тоном:

– Я только хотел бы разобраться. Она до некоторой степени «странная»… мрачная старая дева… Тот тип человека, который может страдать религиозной манией.

– Это не религиозная мания… это то, что объяснял Грэйвс.

– Ну, сексуальная мания. Они очень тесно смыкаются, это ясно. Патридж подавленна и чопорна, и ее заставит заткнуться большинство женщин старше ее годами…

– Что натолкнуло тебя на такую мысль?

– Ну, – сказал я медленно, – мы ведь знаем только с ее слов, что ей говорила Агнес, не так ли? Предположи, что Агнес попросила Патридж рассказать, почему та пришла и опустила записку в тот день, а Патридж сказала, что зайдет днем и объяснит.

– А потом, чтобы это замаскировать, пришла к нам и спросила, можно ли девушке прийти сюда?

– Да.

– Но она совсем не выходила в тот день.

– Ты этого не знаешь. Вспомни, нас обоих не было дома.

– Да, верно. Я полагаю, это возможно. – Джоанна все это провернула в уме. – Но тем не менее я сомневаюсь. В смысле я не думаю, чтобы у Патридж хватило ума скрыть свои следы на письмах. Стереть отпечатки пальцев и все такое. Это ведь не то чтобы недостаток хитрости – это нужно знать. Я не думаю, чтобы она такое знала. – Джоанна поколебалась, потом медленно произнесла: – Они уверены, что это женщина, так?

– Не думаешь же ты, что это мужчина? – воскликнул я изумленно.

– Нет… не обычный мужчина… но определенный тип мужчины. В самом деле, я подумала о мистере Пае.

– Итак, ты избрала мистера Пая?

– А ты сам не чувствуешь, что это возможно? Он принадлежит к тому сорту людей, которым свойственно жить в уединении… быть несчастными… и злобными. Ты знаешь, над ним все смеются. Разве ты не замечаешь в нем тайной ненависти ко всем нормальным счастливым людям и что он получает удовольствие от всего странного, извращенного, театрального?

– Грэйвс говорил – старая дева средних лет.

– Мистер Пай, – заявила Джоанна, – и есть старая дева средних лет.

– Неудачник, – медленно сказал я.

– Более чем неудачник. Он богат, но деньги не могут ему помочь. И я чувствую, что он может иметь неустойчивую психику. Он действительно слегка пугающий маленький человек.

– Вспомни, он и сам получил письмо.

– Мы этого не знаем, – подчеркнуто сказала Джоанна. – Мы только так думаем. И в любом случае он мог все это просто разыграть.

– Специально для нас?

– Да. Он достаточно умен, чтобы подумать об этом – и в то же время не пересолить.

– Он должен быть тогда первоклассным актером.

– Ну конечно же, Джерри, тот, кто вытворяет такие вещи, должен быть первоклассным актером. Отчасти он и от этого получает удовольствие.

– Ради бога, Джоанна, не говори таким понимающим тоном! Ты будишь во мне такое чувство, словно ты… словно ты слишком хорошо понимаешь подобный склад ума.

– Я думаю, я действительно понимаю. Я могу… вот именно – проникнуться этим настроением. Как будто я не Джоанна Бартон, как будто я не молода, достаточно привлекательна и могу неплохо проводить время, а будто бы я… как это выразить?.. где-то за забором, в стороне, наблюдаю за остальными людьми, которые наслаждаются жизнью, – и тогда как бы черный, дурной прилив поднимается во мне, заставляя меня причинять боль, мучить… и даже уничтожать!

– Джоанна! – Я схватил ее за плечи и встряхнул. Она судорожно вздохнула, слегка вздрогнула и улыбнулась.

– Я тебя напугала, да, Джерри? Но у меня было такое ощущение, что это – самый верный путь для решения всей проблемы. Ты должен как бы воплотиться в такого человека, чтобы понять его чувства и что заставляет его действовать… И тогда, возможно, ты поймешь, что он собирается делать дальше.

– Ох, здорово! – сказал я. – А я-то приехал сюда, чтобы питаться овощами и развлекаться милыми мелкими местными скандальчиками. Милый мелкий местный скандальчик! Клевета, обливание грязью, непристойности и убийство!

Джоанна оказалась абсолютно права. Верхняя улица была полна людей. Мое появление было отмечено лишь мельком.

Первым я встретил Гриффитса. Он выглядел жутко больным и усталым. Настолько, что я удивился. Конечно, убийство не является для врача делом привычным, но все же его профессия заставляет сталкиваться со множеством вещей, включая страдание, безобразнейшие стороны человеческой натуры и смерть.

– Вы выглядите совсем больным, – сказал я.

– Правда? – Он был рассеян. – О, у меня за последнее время было несколько сложных случаев.

– Включая бродящего на свободе сумасшедшего?

– И это, конечно.

Он взглянул мимо меня на другую сторону улицы. Я заметил, что у него нервно дернулось веко.

– А у вас нет подозрений насчет того… кто это?

– Нет. Нет. Но я хотел бы знать.

Он коротко осведомился о Джоанне и добавил нерешительно, что у него есть несколько фотоснимков, которые она хотела видеть.

Я предложил передать их ей.

– О, это неважно. Я, видимо, буду проходить мимо вашего дома позже, днем.

Я начал побаиваться, что Гриффитс сильно влип. Проклятая Джоанна! Гриффитс был слишком хорошим человеком, чтобы с ним мошенничать.

Я дал ему уйти, поскольку заметил, что приближается его сестра, а я хотел на этот раз (в виде исключения) поговорить с ней.

Айми Гриффитс начала, как обычно, сразу с середины темы.

– Совершенно потрясающе! – прогудела она. – Я слышала, вы там были – очень рано?

Так прозвучал вопрос на словах, но глаза ее сверкали и нажимали на слово «рано». Я не собирался докладывать, что Меган позвонила мне. Вместо этого я сказал:

– Видите ли, я был немного встревожен вчера вечером. Девушка должна была прийти в наш дом на чай, но не пришла.

– И потому вы опасались худшего? Весьма умно с вашей стороны!

– Да, – сказал я, – я хорошая ищейка.

– Это впервые – убийство в Лимстоке. Ужасающее потрясение. Надеюсь, полиция сможет с этим справиться.

– Я бы на этот счет не беспокоился, – сказал я. – Там очень квалифицированная команда.

– Я даже никак не могу вспомнить, как эта девочка выглядела, хотя, полагаю, она открывала мне двери десятки раз. Тихая, незаметная бедняжка. Ударили по голове, а потом проткнули сзади вертелом, так Оуэн мне сказал. Мне кажется, похоже на то, что это ее кавалер сделал.

– Вы объясняете это так?

– Это кажется наиболее вероятным. Они поссорились, я предполагаю. Они все здесь выродки, у большинства очень плохая наследственность. – Она помолчала, потом продолжила: – Я слышала, труп нашла Меган Хантер? Для нее это должно быть серьезным потрясением.

Я коротко подтвердил:

– Так и было.

– Не слишком-то ей полезно, смею предположить. По моему мнению, она не очень крепка головой, а подобные вещи могут заставить ее и вовсе потерять голову.

Я внезапно решился. Я должен был кое-что узнать.

– Скажите мне, мисс Гриффитс, это вы вчера убедили Меган вернуться домой?

– Ну не то чтобы я ее убедила…

Я стоял на своем:

– Но вы ей что-то сказали?

Айми Гриффитс переступила с ноги на ногу и пристально посмотрела мне в глаза, явно уходя в глухую оборону. Она сказала:

– Это нехорошо, когда молодая женщина увиливает от ответственности. Она молода, и она не знает, как длинны языки, поэтому я чувствовала, что моя обязанность – намекнуть ей.

– Языки?… – Я оборвал себя на полуслове, поскольку был слишком зол, чтобы продолжать.

Айми Гриффитс, как и всегда, говорила с доводящей до бешенства самодовольной уверенностью в себе.

– О, я осмелюсь сказать, вы просто не слышали тех сплетен, что ходят вокруг. А я слышала! Я знаю, что говорят люди. Уверяю вас, я и на минуту бы не подумала, что во всем этом что-то есть, – ни на минуту! Но вы знаете, каковы люди: если уж они могут сказать гадость – они непременно скажут. А это плохо отразится на девушке, когда ей придется зарабатывать себе на жизнь.

– Зарабатывать на жизнь? – переспросил я в замешательстве.

Айми продолжала:

– Естественно, она в очень трудном положении. Но я думаю, она поступит верно. Я имею в виду, она не сбежит в такой ответственный момент и не оставит детей без присмотра. Она ведет себя великолепно, просто великолепно! Я это всем говорю! Но есть тут кое-что такое, что вызывает недоброжелательность, и люди будут сплетничать.

– О ком это вы говорите? – спросил я.

– Об Элси Холланд, конечно, – нетерпеливо откликнулась Айми Гриффитс. – По моему мнению, она старательная, милая девушка и всего лишь выполняет свои обязанности.

– А что же говорят люди?

Айми Гриффитс рассмеялась. Это был, подумал я, весьма неприятный смех.

– Они говорят, что она уже подумывает о возможности стать миссис Симмингтон номер два, что она вся ушла в утешение вдовца и делает все, чтобы стать совершенно необходимой.

– Но, – воскликнул я, потрясенный, – миссис Симмингтон умерла всего неделю назад!

Айми Гриффитс пожала плечами:

– Разумеется. Это абсурд! Но вы знаете, каковы люди. Барышня Холланд молода и хороша собой – и этого достаточно. И, обратите внимание, должность гувернантки – это не перспектива для девушки. Я бы не осудила ее за желание обзавестись домом и мужем и соответственно этому вести игру. Конечно, – продолжала она, – бедный Дик Симмингтон об этом и не догадывается! Он еще не справился до конца с потрясением от смерти Моны. Но вы же знаете, каковы люди! Если девушка все еще там, заботится о нем, создает ему условия, будучи при этом весьма предана детям, – ну, значит, он попадет в зависимость от нее.

Я сказал спокойно:

– То есть вы думаете, что Элси Холланд – грязная интриганка?

Айми Гриффитс вспыхнула:

– Ничуть! Я жалею девушку – потому что люди говорят гадкие вещи! Именно поэтому я более или менее объяснила Меган, что она должна вернуться домой. Это все-таки выглядит лучше, чем если бы Дик Симмингтон и девушка оставались одни в доме.

Я начал кое-что понимать.

Айми Гриффитс издала оживленный смешок.

– Вы потрясены, мистер Бартон, слыша о том, что думают сплетники в нашем маленьком городишке. Я могу добавить еще вот что: они всегда думают о самом плохом!

Она рассмеялась и размашисто зашагала прочь.

Мистера Пая я настиг возле церкви. Он рассказывал что-то Эмили Бэртон, и та выглядела смущенной и одновременно возбужденной.

Мистер Пай приветствовал меня с очевидным восторгом:

– Ах, мистер Бартон, доброе утро, доброе утро! Как поживает ваша очаровательная сестра?

Я сообщил ему, что Джоанна поживает неплохо.

– Но не присоединяется к нашему сельскому парламенту? Мы все здесь – в напряженном ожидании новостей. Убийство! Убийство среди нас – совсем как в воскресной газете! Боюсь только, что это – не из самых интересных преступлений. Нечто подлое. Жестокое убийство маленькой прислуги. Никаких подробностей о преступлении.

Мисс Бэртон сказала дрожащим голосом:

– Это шокирует… совершенно шокирует.

Мистер Пай повернулся к ней:

– Но вам это нравится, дорогая леди, вам это нравится, признайте это. Вы это не одобряете, вы находите это предосудительным, но это же сенсация! Я настаиваю, это действительно сенсация!

– Такая милая девушка, – сказала Эмили Бэртон. – Она пришла ко мне из монастыря Святой Клотильды. Совершенно неопытная девочка. Но очень способная. Она превратилась в такую милую маленькую прислугу. Патридж была ею очень довольна.

Я сказал быстро:

– Она собиралась на чай к Патридж вчера днем. – Я повернулся к Паю: – Я полагаю, Айми Гриффитс рассказала вам.

Я говорил небрежным тоном. Пай отреагировал явно безо всяких подозрений:

– Она упоминала об этом, да. Она говорила, я помню, что это что-то новенькое – чтобы слуги пользовались телефонами хозяев.

– Патридж никогда бы и не подумала о чем-либо подобном, – сказала мисс Эмили. – И я очень удивлена, что Агнес так поступила.

– Вы отстаете от времени, дорогая леди, – сказал мистер Пай. – Мои двое слуг постоянно терзают телефон и курят по всему дому до тех пор, пока я не сделаю им замечание. Но этого не следует делать часто. Прескотт – божественный повар, хотя излишне темпераментный, а миссис Прескотт – восхитительная горничная.

– Да, в самом деле, мы все думаем, что вы счастливчик.

Я вмешался, поскольку не хотел, чтобы беседа свелась к домашним проблемам.

– Известие об убийстве разнеслось очень быстро, – сказал я.

– Конечно, конечно, – согласился мистер Пай. – Мясник, булочник, продавец подсвечников… Шествует Молва, изукрашенная множеством языков! Лимсток, увы! – пойди он прахом. Анонимные письма, убийства, масса уголовных склонностей.

Эмили Бэртон нервно сказала:

– Никто не думает… нет же такой мысли… что… что это между собой связано.

Мистер Пай на лету подхватил идею:

– Интересное предположение! Девушка что-то знала, и из-за этого ее убили. Да, да, весьма многообещающе! Как умно с вашей стороны догадаться об этом!

– Я… я не могу этого вынести!

Эмили Бэртон резко оборвала разговор и пошла прочь, шагая очень быстро.

Пай посмотрел ей вслед. Его ангельское личико насмешливо сморщилось. Он вновь повернулся ко мне и осторожно покачал головой:

– Чувствительная душа. Очаровательное создание, вам не кажется? Как старинное произведение искусства. Она, знаете, не принадлежит к своему собственному поколению, она – из поколения предыдущего. Ее мать, должно быть, имела очень сильный характер. Я бы сказал, она словно накрыла семью чехлом, остановив время около 1870 года. Целая семья, упрятанная под стеклянным колпаком. Мне нравится наталкиваться на такие явления.

Мне не хотелось говорить о старинных произведениях искусства.

– А что вы вообще думаете обо всем этом деле? – спросил я.

– Что вы имеете в виду?

– Анонимные письма, убийство…

– Наш местный рост преступности? А вы?

– Я спросил вас первым, – сказал я любезно.

Мистер Пай сказал осторожно:

– Знаете ли, я изучаю всякие отклонения. Мне это интересно. Люди, которые очевидно несчастливы, делают иной раз совершенно фантастические вещи. Возьмите случай с Лиззи Борден. Этому нет разумного объяснения. А в нашем случае я бы посоветовал полиции – изучайте характер. Оставьте эти ваши отпечатки пальцев, и измерения почерка, и микроскопы. Наблюдайте вместо этого, что люди делают со своими руками, и отмечайте малейшие особенности их поведения, и как они едят, и не смеются ли они иной раз без видимых резонов…

Я вздернул брови.

– Сумасшедший? – произнес я.

– Совершенно, совершенно сумасшедший, – подтвердил мистер Пай и добавил: – Но вам никогда об этом не догадаться!

– Кто?

Его глаза встретились с моими. Он улыбался.

– Нет-нет, Бартон, это будет сплетня. Мы не можем добавить еще одну сплетню к тем, что уже есть.

И он грациозно поскакал по улице.

Глава 6

Пока я стоял, изумленно глядя вслед мистеру Паю, открылась церковная дверь и вышел преподобный Кэйлеб Дан-Кэлтроп.

Он неопределенно улыбнулся мне.

– Доброе… доброе утро, мистер… э… э…

Я помог ему:

– Бартон.

– Конечно, конечно, вы не должны думать, будто я вас не помню. Просто ваше имя на мгновение выскользнуло из моей памяти. Прекрасный день.

– Да. – Я ответил слишком коротко.

Он всмотрелся в меня:

– Но что-то… что-то… ах да, это бедное, несчастное дитя, которое служило у Симмингтонов. В это трудно поверить, но я должен признать, что среди нас есть убийца, мистер… э… Бартон.

– Это выглядит немножко фантастичным, – сказал я.

– И еще кое-что мне сказали. – Он наклонился ко мне. – Я узнал, что здесь появились анонимные письма. До вас доходил слух о чем-либо подобном?

– Доходил, – сказал я.

– Подлые и трусливые дела. – Он помолчал и излил огромный поток латыни. – Эти слова Горация весьма здесь применимы, вы согласны? – спросил он.

– Абсолютно, – ответил я.

Больше мне не встретился никто, с кем бы я мог поговорить с пользой для себя, поэтому я отправился домой, заглянув еще за табаком и бутылкой шерри – чтобы узнать мнение простого торговца о преступлении.

«Грязный бродяга» – таков был приговор.

– Подошел к двери – они часто так делают – и пожаловался да попросил денег. А если девочка дома одна была, он и тюкнул ее. Моя сестра Дора, она в Комб-Экре, она видела такого, по своему опыту знает, – пьяный, конечно, и стишки продавал, маленькие такие, отпечатанные…

История была долгой и заканчивалась тем, что неустрашимая Дора храбро захлопнула дверь перед лицом этого человека и спряталась и забаррикадировалась в некоем таинственном убежище, которое, как я понял из тонких намеков, было не чем иным, как уборной. «И там она и оставалась, пока ее хозяйка не вернулась!»

Я добрался до «Литтл Фюрц» лишь за несколько минут до обеда.

Джоанна стояла у окна гостиной, совершенно ничем не занятая, и выглядела так, словно мысли ее блуждали невероятно далеко.

– Что с тобой происходит? – спросил я.

– О, не знаю. Ничего особенного.

Я вышел на веранду. Два стула были придвинуты к черному столику, и там стояли два пустых стакана из-под шерри. На одном из стульев находился предмет, на который я смотрел некоторое время в замешательстве.

– Что это за куча земли?

– О, – сказала Джоанна, – я думаю, это фотография больной селезенки или чего-то в этом роде. Доктору Гриффитсу показалось, что мне будет интересно на это взглянуть.

Я посмотрел на фотографию с некоторым любопытством. У каждого мужчины свои способы искать расположения женщины. Лично я не стал бы этого делать при помощи снимка селезенки, больной или еще какой-то. Однако нет сомнений, что Джоанна о ней что-то спрашивала!

– Не слишком аппетитно, – сказал я.

Джоанна согласилась, что это, пожалуй, так.

– Как там Гриффитс? – спросил я.

– Он выглядит усталым и очень несчастным. Я думаю, у него что-то особое на уме.

– Селезенка, не поддающаяся лечению?

– Не будь дураком. Я имею в виду что-то серьезное.

– Я бы сказал, что у него ты на уме. Я бы хотел, чтобы ты оставила его в покое, Джоанна.

– Ой, заткнись. Я ничего такого не делаю.

– Женщины всегда так говорят.

Джоанна, разозлившись, вихрем вылетела из комнаты.

Больная селезенка начала сморщиваться под солнечными лучами. Я взял ее за уголок и унес в гостиную. Меня она не трогала, но я осмелился предположить, что это одно из сокровищ Гриффитса.

Я остановился и оглядел нижнюю часть книжной полки в поисках книги потяжелее, чтобы использовать ее как пресс и заложить фотографию между страницами. Там нашелся увесистый том чьих-то проповедей.

Книга в моих руках неожиданно раскрылась сама. В следующую минуту я понял почему. Часть страниц в ее середине была аккуратно вырезана.

Я застыл, уставившись на книгу. Потом взглянул на титул. Книга была издана в 1840 году.

Тут не могло быть никаких сомнений. Я смотрел на книгу, из страниц которой были составлены анонимные письма. Кто вырезал их?

Ну, для начала это могла быть сама Эмили Бэртон. Она была, быть может, наиболее очевидной кандидатурой. Или же это могла быть Патридж.

Но были и другие возможности. Страницы мог вырезать некто, остававшийся один в этой комнате, некий гость, например, сидевший здесь и ожидавший мисс Эмили. Или любой человек, пришедший по делу.

Нет, это не годилось. Я заметил однажды, что клерка из банка, пришедшего ко мне, Патридж провела в маленький кабинет в задней части дома. Очевидно, это было здесь в обычае.

Итак, гость?.. Некто «с хорошим социальным положением». Мистер Пай? Айми Гриффитс? Миссис Дан-Кэлтроп?

Прозвенел гонг, и я пошел обедать. Позже, в гостиной, я продемонстрировал Джоанне мою находку.

Мы обсуждали это с разных сторон. Потом я отнес книгу в полицейский участок.

Там по поводу находки возликовали, и меня хлопали по спине, выражая таким образом беспредельный восторг.

Грэйвса не было в тот момент, но был Нэш, и он тут же позвонил Грэйвсу. Они должны были исследовать книгу на предмет наличия отпечатков пальцев, хотя Нэш и не надеялся их найти. Я мог бы и сразу сказать, что искать нечего. Там могли быть отпечатки лишь мои и Патридж, и ничьи больше, что прекрасно продемонстрировало бы добросовестность Патридж при вытирании пыли.

Я спросил Нэша, как идут дела.

– Мы сужаем круг поисков, мистер Бартон. Мы исключаем тех людей, которые не могли быть в том месте.

– А-а, – сказал я. – И кто же остается?

– Мисс Гинч. У нее вчера была назначена встреча с клиентом на дому. Тот дом расположен недалеко от дороги на Комб-Экр, а эта дорога идет мимо дома Симмингтонов. Проходя там, она могла как миновать дом, так и войти в него… Неделей раньше, в тот день, когда пришло анонимное письмо и миссис Симмингтон покончила с собой, она последний день работала в конторе Симмингтона. Мистер Симмингтон сначала полагал, что она не выходила из помещения в тот день. У него весь день был сэр Генри Лашингтон, и они время от времени звонили мисс Гинч. Я, однако, выяснил, что она выходила между тремя и четырьмя. В конторе иссяк запас дорогих марок, и она выходила, чтобы их купить. Мог бы сбегать и рассыльный, но мисс Гинч предпочла пойти сама, сказав, что у нее болит голова и ей нужно выйти на воздух. Она отсутствовала не слишком долго.

– Но достаточно долго?

– Да, достаточно долго для того, чтобы быстро пройти в другой конец городка, опустить письмо в ящик и поспешить обратно. Я должен сказать тем не менее, что я не нашел никого, кто видел бы ее неподалеку от дома Симмингтонов.

– А ее должны были заметить?

– Могли заметить, а могли и не заметить.

– Кто же еще в вашем списке?

Нэш как-то странно смотрел прямо перед собой.

– Вы же понимаете, мы не можем исключить никого – вообще никого…

– Конечно, – сказал я. – Я это понимаю.

Нэш очень серьезно произнес:

– Мисс Гриффитс вчера ездила в Бентон на встречу скаутов. Она вернулась очень поздно.

– Не думаете же вы…

– Нет, я не думаю. Но я не знаю. Мисс Гриффитс кажется на редкость нормальной, здравомыслящей женщиной, но, повторяю, я не знаю.

– А как насчет предыдущей недели? Она могла бросить письмо в ящик?

– Это возможно. Она ходила по магазинам в тот день. – Он помолчал. – То же относится и к мисс Эмили Бэртон. Она вчера с утра ушла по магазинам; и она навещала кого-то из своих друзей, проходя как раз мимо дома Симмингтонов, неделей раньше.

Я недоверчиво покачал головой. Я понимал, что обнаружение изрезанной книги в «Литтл Фюрц» привлекает внимание к владелице этого дома, но когда я вспоминал мисс Эмили, входящую вчера, – такую сияющую, и счастливую, и взволнованную…

Черт побери… взволнованную… Да, взволнованную – розовые щеки… сверкающие глаза… уж не потому ли?.. не потому ли?..

Я тупо сказал:

– Это дело для меня вредно! Что-то видеть… что-то воображать…

Нэш сочувствующе кивнул:

– Да, это не слишком приятно – рассматривать хороших знакомых как возможных безумных преступников.

Он помедлил минуту, затем продолжил:

– Следующий – мистер Пай…

Я живо воскликнул:

– Так вы и его учли?!

Нэш улыбнулся.

– О да, мы и его учли. Очень любопытный характер… нет, я бы сказал, очень милый характер. У него нет алиби. В обоих случаях он был в саду, совершенно один.

– Значит, вы подозреваете не только женщин?

– Я не думаю, что письма писал мужчина, я даже уверен, и Грэйвс тоже; пусть даже этот мужчина – мистер Пай, о котором говорят, что он имеет в характере ненормальные, женские черты. Но мы проверяем всех, имея в виду вчерашний день. Это убийство, видите ли. Вы вне подозрений, – усмехнулся он, – и ваша сестра тоже, и мистер Симмингтон не выходил из конторы, и доктор Гриффитс был на обходе в другом конце города, а я проверил все его визиты.

Он снова помолчал, снова улыбнулся и сказал:

– Как видите, мы скрупулезны.

Я медленно произнес:

– Таким образом, ваша задача – выбрать из этих троих? Мистер Пай, мисс Гриффитс, маленькая мисс Бэртон?

– О, нет, нет, у нас есть еще кое-кто, включая и супругу викария.

– Вы подозреваете ее?

– Мы подозреваем всех, а миссис Дан-Кэлтроп заметно ненормальна, если вы понимаете, что я имею в виду. В общем, она могла это сделать. Вчера днем она была в лесу, любовалась на птичек, – но птички не могут этого подтвердить.

Он внезапно замолчал, так как в полицейский участок вошел Оуэн Гриффитс.

– Привет, Нэш. Я слышал, вы везде искали меня утром. Что-нибудь важное?

– Дознание в пятницу, если это вас устроит, доктор.

– Хорошо. Мы с Морсби произведем вскрытие вечером.

Нэш сказал:

– Тут есть еще одна штука, доктор Гриффитс. Миссис Симмингтон говорила о каких-то порошках или о чем-то в этом роде, которые вы ей прописывали…

Он замолчал.

Оуэн Гриффитс произнес вопросительно:

– Да?

– Не могла ли передозировка этих порошков быть фатальной?

– Конечно, нет, – сухо ответил Гриффитс. – Ничего бы не случилось, даже если бы она проглотила их штук двадцать пять!

– Но вы однажды предупреждали ее, чтобы она не превышала дозу, так мне говорила мисс Холланд.

– О, это – да. Миссис Симмингтон была женщиной того типа, которые все принимают с излишком, – они воображают, что двойной прием лекарства вдвое улучшит их состояние, а этого нельзя проделывать ни с каким лекарством, даже с фенацетином и аспирином, – это вредно для сердца. Но в любом случае об этом не следует думать как о причине смерти. Там был цианид.

– Ох, да я знаю. Вы просто не поняли, что я имел в виду. Я лишь думал, что, совершая самоубийство, люди скорее выбирают приличную дозу снотворного, чем наедаются синильной кислоты.

– Ну да. Но, с другой стороны, синильная кислота более драматична и более чем достаточна для такого фокуса. С барбитуратами, напротив, жертву можно привести в чувство, если прошло не слишком много времени.

– Понятно; спасибо, доктор Гриффитс.

Гриффитс откланялся, и я попрощался с Нэшем. Я медленно направился на холм, домой. Джоанна отсутствовала или, по крайней мере, не подавала знака о присутствии, а на телефонной подставке красовался загадочный меморандум, нацарапанный то ли для Патридж, то ли для меня:

«Если позвонит доктор Гриффитс, то я не смогу пойти в четверг, но ухитрюсь, пожалуй, в среду или в пятницу».

Я вздернул брови и прошел в гостиную. Я уселся в самое удобное кресло (по-настоящему удобным не было ни одно из них, все они имели слишком прямые спинки и напоминали о покойной миссис Бэртон), вытянул ноги и попытался обдумать все как следует.

С внезапным раздражением я вспомнил, что приход Оуэна прервал мою беседу с инспектором и что тот упоминал о других возможных подозреваемых.

Я хотел знать, кто они такие.

Возможно, одна из них – Патридж? В конце концов, изрезанная книга найдена в этом доме. И Агнес, ничего не подозревая, могла быть сражена своей руководительницей и наставницей. Нет, исключить Патридж нельзя.

Я закрыл глаза. Я, сосредоточившись, размышлял. Кроткая, хрупкая маленькая Эмили Бэртон? Что в действительности имеется против нее? Загубленная жизнь? С детства жестко руководимая и подавленная? Слишком многих жертв требовали от нее?.. Ее странное отвращение к обсуждению чего-либо «не слишком красивого»? А вдруг это в действительности означает, что она крайне озабочена подобными темами… Не слишком ли я увлекаюсь фрейдизмом? Я вспомнил, как однажды врач рассказывал мне, что бормочут кроткие старые девы под наркозом, – для врача это было открытием! «Вы бы и не подумали, что они знают подобные слова!..»

Айми Гриффитс?

Ее, конечно, ничто не подавляет и не «сдерживает». Бодрая, мужеподобная, удачливая. Ее жизнь полна и насыщенна. Но миссис Дан-Кэлтроп сказала: «Бедняжка!»

И было что-то… что-то… какое-то воспоминание… А! Вспомнил. Оуэн Гриффитс говорил что-то такое: «Была краткая эпидемия анонимных писем на севере, где я имел практику».

Уж не была ли это работа Айми Гриффитс? Конечно, возможно и совпадение. Две вспышки той же болезни.

Минутку. Там же нашли автора писем. Гриффитс говорил об этом. Школьница.

Внезапно стало холодно – должно быть, сквозняк от открытого окна. Я неловко повернулся в кресле. Почему вдруг я ощутил головокружение и тревогу?..

Продолжим размышления. Айми Гриффитс? Возможно, именно она, а не та, другая, девушка писала письма? И Айми переехала сюда и снова взялась за свои фокусы. И именно поэтому Оуэн Гриффитс выглядит столь несчастным и заезженным. Он подозревает. Да, он подозревает…

Мистер Пай? Нет, как бы то ни было, очень милый маленький человечек. И все же я мог представить его устраивающим все это дело, смеющимся…

Та записка на подставке для телефона в холле – почему я упорно думаю о ней? Гриффитс и Джоанна – он сражен ею. Нет, не потому записка тревожит меня. Там было что-то еще…

Ощущения мои расплылись, я почти засыпал. Я по-идиотски повторял про себя: «Нет дыма без огня. Нет дыма без огня… Это… это все связано между собой…»

А потом я шел по улице с Меган, а навстречу шла Элси Холланд. Она была в наряде невесты, и люди шептали: «Она собирается наконец-то замуж за доктора Гриффитса. Конечно, они годами встречались тайно…»

Затем мы оказались в церкви, и Дан-Кэлтроп читал службу на латыни.

А в середине ее миссис Дан-Кэлтроп вскочила и энергично закричала: «Это нужно прекратить, я вам говорю! Это нужно прекратить!»

Минуту или две я не мог понять, то ли я еще сплю, то ли уже проснулся. Потом мои мозги прояснились, и я обнаружил, что нахожусь в гостиной «Литтл Фюрц» и что миссис Дан-Кэлтроп, вошедшая через окно, стоит передо мной, произнося с нервным напором:

– Это нужно прекратить, я вам говорю!

Я вскочил.

– Прошу прощения, – сказал я. – Боюсь, я задремал. Что вы сказали?

Миссис Дан-Кэлтроп свирепо хлопнула кулаком по ладони другой руки.

– Это должно быть прекращено. Эти письма! Убийство! Нельзя допустить, чтобы невинных детей вроде Агнес Вуддел убивали!

– Вы совершенно правы, – сказал я. – Но как вы предполагаете это остановить?

Миссис Дан-Кэлтроп заявила:

– Мы должны что-то сделать!

Я улыбнулся – возможно, несколько снисходительно.

– И что мы должны сделать, что вы предлагаете?

– Нужно все выяснить! Я утверждала, что в нашем местечке нет безнравственности. Я ошибалась. Она есть.

Во мне вспыхнула досада.

– Да, дорогая, – сказал я не слишком вежливо. – Но что вы намерены делать?

Миссис Дан-Кэлтроп сказала:

– Положить конец всему этому, разумеется.

– Полиция сделает это лучше.

– Если Агнес смогли вчера убить, их действия недостаточно хороши.

– Значит, вы лучше их знаете, что делать?

– Ничуть. Я не знаю вообще ничего. Именно поэтому я намерена вызвать специалиста.

Я покачал головой:

– Вы не можете этого сделать. Скотленд-Ярд уже взялся за дело по запросу начальника полиции округа. В настоящий момент они прислали Грэйвса.

– Я совсем не имею в виду такого специалиста. Я не имею в виду тех, кто разбирается в анонимных письмах или даже в убийствах. Я говорю о таком человеке, который знает людей. Вы понимаете? Мы должны пригласить того, кто очень хорошо понимает, что такое порок!

Это была странная точка зрения. Но тем не менее очень любопытная.

Прежде чем я смог что-либо сказать, миссис Дан-Кэлтроп кивнула мне и заявила деловым, уверенным тоном:

– Я намерена позаботиться об этом немедленно.

И вышла через окно.

Следующая неделя, я уверен, была самым странным периодом в моей жизни. Все напоминало сон. Ничто не казалось реальным.

Состоялось дознание по делу Агнес Вуддел, и любопытствующий Лимсток присутствовал на нем в полном составе. Никаких новых фактов не появилось, и единственно возможный вердикт гласил: «Убита неизвестным или неизвестными».

Итак, бедняжка Агнес Вуддел, получив свою долю внимания, была должным образом похоронена на тихом кладбище у церкви, и жизнь в Лимстоке потекла как прежде.

Нет, последнее утверждение неверно. Не так, как прежде…

Полуиспуг-полулюбопытство светилось в каждом взгляде. Соседи косились друг на друга. Одно стало совершенно ясно на дознании: что абсолютно неправдоподобна версия о том, что Агнес Вуддел убил бродяга. Никаких бродяг или просто неизвестных людей никто не замечал в округе. И, таким образом, в Лимстоке ходил по Верхней улице, делал покупки, проводя время, человек, треснувший беззащитную девочку по черепу и проткнувший остроконечным вертелом ее мозг.

И никто не знал, кем был этот человек.

Как я уже сказал, дни проходили как дурной сон. Я смотрел на каждого встречного в новом свете – как на возможного убийцу. Это не было приятным ощущением!

А по вечерам, опустив шторы, мы с Джоанной сидели и говорили, говорили, споря, перебирая различные варианты, казавшиеся фантастичными и невероятными.

Джоанна твердо придерживалась гипотезы о мистере Пае. Я же, после некоторых колебаний, вернулся к своему первоначальному подозрению – мисс Гинч. Но мы при этом снова и снова перебирали все возможные имена.

Мистер Пай?

Мисс Гинч?

Миссис Дан-Кэлтроп?

Айми Гриффитс?

Эмили Бэртон?

Патридж?

И все это время, нервничая, опасаясь, мы ожидали новых событий.

Но ничего не случалось. Никто, насколько мы знали, не получал больше писем. Нэш совершал регулярные вылазки в городок, но что он делал и какие ловушки ставила полиция, я не догадывался. Грэйвс приехал снова.

Эмили Бэртон приходила на чай. Меган приходила на обед. Оуэн Гриффитс продолжал практиковать. Мы навестили мистера Пая и пили с ним шерри. И еще мы пили чай в доме викария.

Я был рад, что миссис Дан-Кэлтроп больше не обнаруживает боевой свирепости, которую она проявила при нашей последней встрече. Я подумал, что она обо всем этом забыла.

Теперь ее, кажется, главным образом интересовали бабочки-белянки и как уберечь от них цветную и обычную капусту.

Тот день в доме викария был одним из самых мирных. Дом был старый и милый, с большой, ветхой, удобной гостиной, обитой поблекшим кретоном в розах. У Дан-Кэлтропов была гостья – любезная пожилая леди, постоянно вязавшая что-то из белой пушистой шерсти. К чаю были замечательные горячие лепешки; пришел викарий и лучезарно и безмятежно улыбался нам, ведя вежливую, умную беседу. Это было чудесно.

Но я не рассчитывал, что мы избегнем темы убийства, мы просто не могли ее обойти.

Мисс Марпл, гостья, была, естественно, взволнована таким разговором. Поэтому она сказала извиняющимся тоном:

– В деревне совершенно не о чем говорить!

Она вообразила, что погибшая девушка должна была быть похожа на ее Эдит.

– Такая же милая маленькая горничная и такая услужливая, но иной раз, пожалуй, немножко копуша.

У мисс Марпл также была кузина, сводная сестра племянницы которой была весьма раздражена и напугана анонимными письмами, – в общем, похоже, все это очень интересовало очаровательную старую леди.

– Но скажите мне, дорогая, – обратилась она к миссис Дан-Кэлтроп, – что деревенский люд, то есть я хотела сказать горожане, говорят об этом? Что они думают?

– Они считают, что это миссис Клит, по-моему, – сказала Джоанна.

– Ох нет, – пробормотала миссис Дан-Кэлтроп. – Не теперь.

Мисс Марпл поинтересовалась, кто такая миссис Клит.

Джоанна объяснила, что это деревенская ворожея.

– Ведь это действительно так, да, миссис Дан-Кэлтроп?

Викарий изрек длинную латинскую цитату, я думаю, о дурном влиянии ворожей, и мы все выслушали ее в почтительном молчании, ничего не поняв.

– Она очень глупая женщина, – сказала его жена. – Любит пускать пыль в глаза. Ходит в полнолуние собирать травы и старается, чтобы все в округе об этом знали.

– А глупые девочки бегают к ней за советами, я полагаю? – спросила мисс Марпл.

Я заметил, что викарий готов обрушить на нас очередную порцию латыни, и торопливо спросил:

– Но почему бы людям и не заподозрить ее в убийстве теперь? Они же думали, что письма – ее рук дело.

Мисс Марпл сказала решительно:

– О! Но девочку убили вертелом, так я слышала. Весьма неприятно. Ну, естественно, это отводит все подозрения от этой миссис Клит. Потому что, видите ли, она же могла наворожить болезнь, и девушка зачахла бы и умерла обычным образом.

– Странно, как живучи эти старые верования, – сказал викарий. – Во времена раннего христианства местные суеверия были мудро объединены в христианские доктрины, и их наиболее неприятные атрибуты постепенно элиминированы.

– То, с чем нам здесь приходится иметь дело, – не суеверие, а факт, – сказала миссис Дан-Кэлтроп.

– И весьма неприятный факт, – добавил я.

– Совершенно верно, мистер Бартон, – подтвердила мисс Марпл. – Но вот вы– извините меня, если я чересчур конкретна, – вы здесь чужак, и вы знаете мир и разные стороны жизни. Мне кажется, вы должны быть в состоянии найти решение этой неприятной проблемы.

Я улыбнулся:

– Наилучшее решение я нашел во сне. Во сне все прекрасно улеглось и совпало. К сожалению, когда я проснулся, все это оказалось чепухой.

– Как интересно! – воскликнула мисс Марпл. – Расскажите мне, как вы додумались до этой чепухи.

– О, все началось с глупой фразы: «Нет дыма без огня». Это все повторяли без конца. А потом я спутал это с военным временем. Дымовая завеса, клочок бумаги, записка у телефона… Нет, это был другой сон.

– А что это был за сон?

Старая леди спрашивала настолько нетерпеливо, что я ощутил уверенность в том, что она тайно читает «Книгу снов Наполеона», бывшую, помнится, величайшей жизненной опорой моей старой няньки.

– О, там была Элси Холланд – гувернантка Симмингтонов, вы знаете, – и она собиралась замуж за доктора Гриффитса, а викарий читал службу на латыни («Весьма недурно», – прошептала миссис Дан-Кэлтроп своему супругу), а потом миссис Дан-Кэлтроп встала и запретила оглашать предстоящее бракосочетание, заявив, что все это должно быть прекращено. Но эта часть, – добавил я с улыбкой, – была реальностью. Я проснулся и обнаружил вас стоящею передо мной именно с этими словами.

– И я была совершенно права, – сказала миссис Дан-Кэлтроп. – И я очень мягко выразилась, рада заметить.

– Но где появляется записка у телефона? – спросила мисс Марпл, вздернув брови.

– Боюсь, тут я сглупил. Это не было во сне. Это было как раз перед ним. Я проходил через холл и заметил, что Джоанна оставила записку насчет того, что отвечать, если позвонит один человек.

Мисс Марпл наклонилась вперед. На ее щеках вспыхнул румянец.

– Не подумаете ли вы, что я чересчур назойлива и чересчур бесцеремонна, если я спрошу вас, что говорилось в этой записке?

Джоанну, напротив, это сильно развлекло.

– О, я не помню, – заверила она старую леди. – Я сама ничего не могу сказать, но, может быть, Джерри?.. Должно быть, что-то совершенно заурядное.

Я торжественно повторил текст записки, насколько мог его вспомнить, и получил огромное удовольствие от того, с каким вниманием выслушала меня старая леди.

Я боялся, что текст разочарует ее, но, возможно, у нее возникла какая-то сентиментальная мысль о любовной истории, поскольку она кивала, и улыбалась, и выглядела довольной.

– Понятно, – сказала она. – Я так и думала, что там было нечто в этом роде.

Миссис Дан-Кэлтроп живо спросила:

– В каком роде, Джейн?

– Что-то совсем заурядное, – пояснила мисс Марпл.

Она задумчиво смотрела на меня мгновение-другое, а потом неожиданно сказала:

– Я вижу, вы очень умный молодой человек, но вам не хватает уверенности в себе. Вы должны быть более уверенным!

Джоанна громко присвистнула.

– Ради бога, не пробуждайте в нем подобных чувств! Он вполне доволен собой и так.

– Потише, Джоанна, – сказал я. – Мисс Марпл меня понимает.

Мисс Марпл вновь принялась за свое вязанье.

– Знаете, – задумчиво заметила она, – совершение удачного убийства должно быть сродни успешному выполнению фокуса.

– Ловкость рук, обманывающая глаз?

– Не только это. Вы должны заставить людей смотреть не на ту вещь и не на то место – это называется «направить по ложному пути», насколько я знаю.

– Ну, – сказал я, – тогда, кажется, все ищут нашего лунатика не там, где надо.

– Я бы и сама ошиблась, – сказала мисс Марпл, – отыскивая кого-то весьма здравомыслящего.

– Да, – задумчиво проговорил я, – как раз это и сказал Нэш. Я помню, он особо подчеркивал добропорядочность убийцы.

– Да, – согласилась мисс Марпл. – Это очень важно.

С этим, кажется, были согласны все.

Я обратился к миссис Дан-Кэлтроп.

– Нэш думает, – сказал я, – что должны быть еще анонимные письма. А ваше мнение?

– Это возможно, я полагаю, – медленно произнесла она.

– Если в полиции так думают, так и будет, не сомневайтесь, – сказала мисс Марпл.

Я упорно продолжал приставать к миссис Дан-Кэлтроп:

– Вы все еще жалеете этого сочинителя?

Она порозовела:

– Почему бы и нет?

– Я не думаю, что могу с вами согласиться, дорогая, – сказала мисс Марпл. – Не в этом случае.

Я горячо заявил:

– Письма довели женщину до самоубийства, они были причиной огромной беды!

– Вы получали такие письма, мисс Бартон? – спросила мисс Марпл Джоанну.

Джоанна прожурчала:

– О да! Там говорились совершенно жуткие вещи!

– Я уверена, – сказала мисс Марпл, – что молодые и очаровательные леди в первую очередь должны были привлечь внимание сочинителя.

– Как раз поэтому я и думаю: очень странно, что Элси Холланд не получила такого письма, – сказал я.

– Позвольте, – сказала мисс Марпл, – это гувернантка Симмингтонов – из тех, кто приснился вам, мистер Бартон?

– Да.

– Может, она и получила письмо, да не хочет признаваться, – предположила Джоанна.

– Нет, – сказал я. – Я ей верю. И Нэш тоже.

– Боже мой! – воскликнула мисс Марпл. – Тогда это очень интересно! Это самое интересное из всего, что я услышала!

Когда мы шли домой, Джоанна сказала, что я не должен был повторять слова Нэша о том, что письма будут приходить еще.

– Почему?

– Потому что миссис Дан-Кэлтроп может оказаться Этим Человеком.

– Ну ты же сама в это не веришь!

– Я не уверена. Она странная женщина.

И мы вновь принялись перебирать возможные варианты.

Двумя днями позже я возвращался в автомобиле из Эксамптона. Там я поужинал и потом отправился назад; к тому времени, как я доехал до Лимстока, почти стемнело.

Что-то не ладилось в автомобильных фарах, и, немного помедлив, пытаясь включать и выключать их, я вышел из машины, чтобы взглянуть, не могу ли я что-то исправить. Потратив какое-то время на эту возню, я все-таки ухитрился в конце концов заставить их работать.

Дорога была пустынна. Никто в Лимстоке не выходит из дома после наступления темноты. Первые дома были прямо передо мной, и среди них безобразно торчало здание Женского института. Оно смутно вырисовывалось в слабом свете звезд, и что-то побудило меня подойти и взглянуть на него. Не знаю, возможно, я уловил мельком неясное движение, словно бы какая-то фигура проскользнула в калитку; если так, то движение это было настолько неопределенно, что не отложилось в моем сознании, однако я внезапно ощутил нечто вроде непреодолимого любопытства к этому месту.

Калитка была слегка приоткрыта; я распахнул ее и пошел во двор. Короткая тропинка и четыре ступеньки вели к двери.

Я постоял мгновение в нерешительности. В самом деле, зачем я здесь? Я не знал; но тут внезапно, совсем рядом, я услышал шелест. Как от шелкового дамского платья.

Я резко повернулся и обогнул угол здания, направляясь туда, откуда донесся звук.

Я никого не увидел. Я пошел дальше и обогнул следующий угол. Теперь я был позади дома. И вдруг, в двух футах от себя, я увидел открытое окно.

Я подкрался к нему и прислушался. Я ничего не услышал, но то ли почувствовал, то ли угадал, что внутри кто-то есть.

Моя спина еще не окрепла настолько, чтобы заниматься акробатикой, но я ухитрился подтянуться и перевалиться через подоконник. К сожалению, я изрядно нашумел.

Я постоял внутри, у окна, вслушиваясь. Потом шагнул, вытянув перед собой руки. И тут же услышал слабый звук впереди, справа.

В кармане у меня был фонарик, и я включил его.

Мгновенно прозвучал низкий, отчетливый голос:

– Уберите это!

Я тут же повиновался, поскольку мне и секунды не понадобилось, чтобы узнать лейтенанта Нэша.

Он взял меня за руку и провел через дверь в коридор. Здесь, где не было окон и никто снаружи не мог заметить наше присутствие, он включил свет и посмотрел на меня скорее печально, нежели сердито.

– Вы могли получить по голове в ту минуту, мистер Бартон.

– Простите, – сказал я виноватым тоном, – но у меня возникло подозрение, что здесь что-то неладно.

– Возможно. Вы что-то видели?

Я колебался.

– Я не уверен, – сказал я наконец. – У меня было смутное ощущение, что я видел кого-то, крадущегося к калитке, но я не могу сказать, что я действительно видел кого-то. Потом я услышал шорох за углом, с этой стороны здания.

Нэш кивнул.

– Все верно. Кто-то прошел вокруг дома перед вами. Он – или она – остановился возле окна, потом быстро ушел. Вас услышал, я полагаю.

Я еще раз извинился.

– А вы здесь с какой целью? – спросил я.

Нэш ответил:

– Я основываюсь на мысли, что сочинитель анонимок не может прекратить писать эти письма. Она знает, что это опасно, но будет продолжать. Это вроде жажды пьяницы или наркомана.

Я согласился.

– Видите ли, мистер Бартон, я предполагаю, что она захочет, чтобы письма выглядели как можно более одинаковыми. У нее есть вырезанные страницы из книги, и можно продолжать составлять письма из тех слов. Но конверты представляют сложность. Она захочет отпечатать адрес на той же самой машинке. Она не может рисковать и использовать другую машинку или написать адрес от руки.

– Вы всерьез думаете, что она будет продолжать с прежним энтузиазмом? – спросил я недоверчиво.

– Да. И могу держать пари на что вам будет угодно – она полна уверенности. Они же всегда тщеславны, как дьявол, эти люди! Ну вот, я и вычислил, что эта особа явится в институт после наступления темноты, чтобы добраться до машинки.

– Мисс Гинч, – сказал я.

– Возможно.

– Вы все еще не знаете?

– Я не знаю.

– Но подозреваете?

– Да. Но кто-то очень хитер, мистер Бартон. Кто-то знает все правила этой игры.

Я мог представить ту сеть, которую Нэш раскинул вокруг. Я не сомневался, что каждое письмо, написанное любым из подозреваемых, отправленное по почте или доставленное вне ее, немедленно исследуется. Рано или поздно преступника накроют, допусти он хоть малейший просчет.

В третий раз я извинился за свое усердие и нежелательное присутствие.

– Да ну, – философски бросил Нэш, – в другой раз повезет.

Я вышел в ночь. За моей машиной смутно виднелась чья-то фигура. К моему изумлению, я узнал Меган.

– Привет! – сказала она. – Я так и думала, что это ваша машина. А что вы здесь делаете?

– А вы что здесь делаете? Это куда интереснее, – сказал я.

– Я гуляю. Я люблю гулять по вечерам. Никто тебя не останавливает и не говорит глупостей, и я люблю звезды, и все как-то лучше пахнет, и обычные вещи так странно выглядят.

– Это все я, безусловно, допускаю, – сказал я. – Но только кошки и колдуньи бродят в темноте. О вас беспокоятся дома.

– Нет. Они никогда не беспокоятся о том, где я или что я делаю.

– А как вообще ваши дела? – спросил я.

– Все в порядке, похоже.

– Мисс Холланд присматривает за вами после всего этого?

– Элси в норме. Ничто не поможет ей перестать быть полной дурой.

– Жестоко… но похоже на правду, – сказал я. – Забирайтесь в машину, я отвезу вас.

Меган ошиблась, сказав, что ее отсутствия никогда не замечают.

Симмингтон стоял на крыльце, когда мы подъезжали. Он всмотрелся в машину.

– Эй, Меган тут?

– Да, – сказал я. – Я доставил ее домой.

Симмингтон сказал резко:

– Ты не должна уходить таким образом, ничего не сказав нам, Меган. Мисс Холланд очень о тебе беспокоилась.

Меган что-то невнятно пробормотала и прошествовала мимо него в дом. Симмингтон вздохнул:

– Взрослая девушка – большая ответственность, особенно когда нет матери, чтобы присмотреть за ней. А школу она уже переросла, мне кажется.

Он посмотрел на меня как-то подозрительно.

– Полагаю, вы учили ее водить машину?

Я рассудил, что лучше оставить его с этой мыслью.

Глава 7

На следующий день я продолжал сходить с ума. Оглядываясь теперь назад, я действительно не могу найти другого объяснения.

Я должен был отправиться с ежемесячным визитом к Маркусу Кенту. Я решил ехать поездом. К моему огромному изумлению, Джоанна осталась в Лимстоке. Как правило, она предпочитала путешествия сидению на одном месте. Но не в этот раз.

Поэтому я решил вернуться в тот же день, вечерним поездом, до такой степени меня удивила Джоанна. Она просто сказала загадочным тоном, что, конечно, неплохо бы съездить, но зачем проводить часы в грязном, душном поезде, когда в деревне такой чудесный день?

Это, конечно, было неоспоримо, но уж слишком это было не похоже на Джоанну.

Она сказала, что автомобиль ей не нужен и я могу припарковать его у станции до моего возвращения.

По каким-то неясным соображениям, известным только железнодорожной компании, вокзал Лимстока располагался в трех милях от собственно Лимстока. На полпути к железной дороге я нагнал Меган, волочащую ноги с бесцельным видом. Я остановился.

– Привет, чем вы заняты?

– Я просто гуляю.

– Это не назовешь веселой прогулкой, как я вижу. Вы тащитесь, словно удрученный краб.

– Ну, я же не иду куда-то определенно.

– Тогда вам лучше проводить меня до станции.

Я открыл дверцу машины, и Меган запрыгнула внутрь.

– Куда это вы собираетесь? – спросила она.

– В Лондон. К моему врачу.

– А с вашей спиной теперь уже неплохо, а?

– Да, практически уже все в порядке. Я надеюсь, ему это очень понравится.

Меган кивнула.

Мы подъехали к вокзалу. Я припарковал автомобиль, потом купил в кассе билет. На платформе было очень мало людей, и ни одного знакомого.

– Вы мне не дадите взаймы пенни, а? – спросила Меган. – Я бы купила немного шоколада в автомате.

– Пожалуйста, дитя, – сказал я, протягивая ей монету, о которой шла речь. – А почему бы вам не купить заодно немного жевательной резинки или мятных лепешек?

– Я больше люблю шоколад, – ответила Меган, не заметив сарказма.

Она отправилась к торговому автомату, а я смотрел ей вслед, чувствуя растущее раздражение.

На ней были чрезмерно разношенные ботинки и толстые, темные носки, какие-то бесформенные свитер и юбка. Не знаю, почему все это привело меня в ярость, но тем не менее это было так.

Я смотрел на нее со злостью, пока она возвращалась.

– Почему вы носите такие жуткие носки?

Меган взглянула на меня, удивленная.

– Что с ними случилось?

– С ними случилось все сразу. Они отвратительны. И почему вы носите свитер, похожий на развалившийся кочан капусты?

– Нормальный свитер, по-моему. Я его уже несколько лет ношу.

– Воображаю. А почему вы…

В эту минуту подошел поезд и прервал мою злобную лекцию.

Я вошел в пустой вагон первого класса, опустил окно и высунулся наружу, чтобы продолжить беседу.

Меган стояла напротив и меланхолично жевала шоколад. Она спросила, почему я такой сердитый.

– Я не сердитый, – ответил я лживо. – Просто меня приводит в бешенство ваша расхлябанность и то, что вы совсем не обращаете внимания на свою внешность.

– Я все равно не могу выглядеть красивой, так что какая разница?

– Прекратите! – рявкнул я. – Я хочу видеть вас одетой как следует. Я хочу взять вас в Лондон и обмундировать от галстука до туфель.

– Хотела бы я, чтобы вы это сделали, – заметила Меган.

Поезд тронулся. Я смотрел в расстроенное, грустное лицо Меган.

И вот тут, как я уже говорил, на меня напало безумие. Я распахнул дверь, схватил Меган за руку и резко втащил ее в вагон.

Носильщик, стоявший рядом, возмущенно завопил от такого нарушения правил, но все, что он мог сделать, – так это проворно захлопнуть дверь купе. Я поднял Меган с пола, куда ее бросила моя стремительная акция.

– С какой стати вы это сделали? – возмутилась она, потирая коленку.

– Заткнитесь, – сказал я. – Вы едете со мной в Лондон, а там я вам покажу, как вы можете выглядеть, если постараетесь. Мне надоело видеть, как вы слоняетесь по холмам и все такое.

– О! – воскликнула Меган восторженным шепотом.

По вагону проходил контролер, и я купил для Меган билет. Она уселась в углу купе, глядя на меня с благоговейным страхом.

– Я понимаю, – сказала она, когда контролер ушел. – Вы очень вспыльчивый, да?

– Очень, – ответил я. – Это у нас семейное.

Как объяснить Меган тот порыв, что одолел меня?.. Она выглядела печально, как собака, которую бросают. На ее лице и сейчас было выражение недоверчивой признательности – как у собаки, которую в конце концов взяли на прогулку.

– Я полагаю, вы не слишком хорошо знаете Лондон? – спросил я.

– Нет, я знаю, – откликнулась Меган. – Я всегда проезжала через Лондон в школу. И я туда ездила к дантисту и смотреть пантомимы.

– Это, – мрачно сказал я, – должно быть, другой Лондон.

Мы приехали за полчаса до времени моего визита на Харлей-стрит.

Я взял такси, и мы отправились прямиком к «Миротину», где одевалась Джоанна. «Миротин» во плоти был весьма нестандартной и живой женщиной сорока пяти лет, Мэри Грэй. Она была умной и очень общительной. Мне она всегда нравилась.

Я сказал Меган:

– Вы – моя кузина.

– Почему?

– Не спорьте, – приказал я.

Мэри Грэй была занята с толстой дамой, которая восхищалась темно-голубым вечерним платьем в обтяжку. Я отозвал Мэри в сторонку.

– Послушайте, – сказал я, – я тут привез свою маленькую кузину. Джоанна сегодня хотела приехать, но не смогла. Но она сказала, что я могу все это доверить вам. Видите, на что эта девочка похожа сейчас?

– Кажется, я поняла, что от меня потребуется! – воскликнула Мэри Грэй с энтузиазмом.

– Отлично. Я хочу, чтобы ее полностью переодели, с головы до ног. Я вам даю полную свободу действий. Носки, туфли, белье, абсолютно все! Кстати, тот парикмахер, у которого Джоанна причесывается, он ведь где-то рядом, так?

– Энтони? За углом. Я присмотрю и за этим.

– Вы исключительная женщина.

– О, мне это доставит удовольствие – даже если не вспоминать о деньгах… хотя и на это не наплевать в наше время, а половина моих чертовых клиенток не хочет платить по счетам. Но я уже сказала, мне это доставит удовольствие.

Она бросила на Меган, стоящую чуть в стороне, короткий профессиональный взгляд.

– У нее чудесная фигурка.

– У вас, должно быть, в глазах рентген, – сказал я. – Мне она кажется совершенно бесформенной.

Мэри Грэй рассмеялась.

– Уж эти школы! – сказала она. – Они, похоже, гордятся тем, что воспитывают девочек, которым нравится выглядеть замарашками. Это называется простотой и безыскусностью. Иной раз целый сезон потратишь, прежде чем девушка возьмется за себя и начнет выглядеть по-человечески. Не беспокойтесь, оставьте ее мне.

– Хорошо, – сказал я. – Я вернусь и заберу ее около шести.

Маркус Кент был рад мне. Он сообщил, что я превзошел его самые фантастические ожидания.

– Вы должны обладать конституцией слона, – сказал он, – чтобы так скоро окрепнуть. Ну конечно, прекрасный деревенский воздух, ранний сон, отсутствие волнений – это помогает.

– Я согласен с вами по двум первым пунктам, – сказал я. – Но не думайте, что в деревне отсутствуют волнения. Мне таки пришлось поволноваться.

– А что случилось?

– Убийство, – сообщил я.

Маркус Кент поджал губы и присвистнул.

– Какая-то буколическая любовная драма? Деревенский парень убил подружку?

– Ничуть. Хитрейшее убийство, совершенное сумасшедшим.

– А я ничего не читал об этом! Когда его поймали?

– Его не поймали, и потом, это – женщина.

– Фью! Я не уверен, что этот Лимсток – подходящее для вас место, старина.

Я сказал твердо:

– Очень подходящее. И не пытайтесь заставить меня уехать оттуда.

Маркус Кент обладал вульгарным умом. Он тут же спросил:

– Вот оно что! Обнаружили блондинку?

– Ни в коем случае, – сказал я, виновато подумав об Элси Холланд. – Просто сильный интерес к психологии преступления.

– О, хорошо. Это не может причинить вам особого вреда, но только если есть уверенность, что этот сумасшедший убийца не доберется до вас.

– Об этом не тревожьтесь, – сказал я.

– Как насчет того, чтобы пообедать вместе? Вы могли бы рассказать мне об этом отвратительном убийстве.

– Извините. Я уже договорился.

– Свидание с леди… а? Да, вы определенно поправляетесь.

– Думаю, это можно и так назвать, – сказал я, с некоторым удовольствием представив Меган в роли леди.

Я приехал в «Миротин» в шесть, когда это учреждение официально уже было закрыто. Мэри Грэй вышла из примерочной и стояла на верхней ступеньке рядом с дверью, встречая меня.

Она приложила палец к губам.

– Вы будете потрясены! Если мне позволено похвастать – скажу, что пришлось здорово поработать.

Я вошел в большую примерочную. Меган стояла, оглядывая себя в высоком зеркале. Я могу поклясться, что с трудом узнал ее! На мгновение я просто задохнулся. Высокая и изящная, как ива, со стройными ножками, просвечивающими сквозь шелковые чулки, в сильно открытых туфельках… Да, прелестнейшие руки и ноги, хрупкое сложение… достоинство и оригинальность в каждой черте. Ее волосы были подстрижены и уложены, и они блестели, как глянцевитый каштан. Она не была подкрашена, или же косметику наложили столь тонко, что ее было не заметить. Губы Меган не нуждались в помаде.

Кроме того, в девушке появилось нечто новое, чего я никогда прежде не замечал, – какая-то невинная гордость в изгибе шеи… Она взглянула на меня серьезно, со слабой, застенчивой улыбкой.

– Я выгляжу… в общем, неплохо, а? – сказала Меган.

– Неплохо? – возразил я. – Неплохо – это не то слово. Идемте ужинать, и если каждый второй мужчина не обернется, чтобы взглянуть на вас, я буду удивлен. Вы всех девушек заткнете за пояс.

Меган не была красавицей, но она была необыкновенной и поражала. В ней была индивидуальность. Она вошла в ресторан впереди меня, и я волновался и ощущал идиотскую гордость человека, обладающего чем-то совершенно необычным.

Сначала мы выпили по коктейлю, и мы не спешили с этим. Потом мы ужинали. А потом мы танцевали. Меган очень хотела танцевать, и я не мог обмануть ее ожидания, но, по тем или иным причинам, я не думал, что она танцует хорошо. Но она танцевала очень хорошо. В моих руках она была легкой, как перышко, и ее тело и ноги безупречно следовали за ритмом музыки.

– Черт побери! – воскликнул я. – Вы умеете танцевать!

Она казалась немного удивленной.

– Ну конечно умею. У нас в школе каждую неделю был урок танцев.

– Это не то, чему могут научить на уроке танцев, – возразил я.

Мы вернулись к нашему столику.

– Правда, здесь кормят чудесно? – сказала Меган. – Здесь все чудесно!

В ее взгляде светился восторг.

– Именно это я и чувствую, – сказал я.

Это был бредовый вечер. Я продолжал безумствовать. Меган вернула меня на землю, спросив с сомнением:

– А мы не должны уже ехать домой?

Моя челюсть отвалилась. Да, определенно, я сошел с ума. Я забыл обо всем! Я очутился в мире, далеком от реальности, я наслаждался творением своих рук.

– Боже мой! – воскликнул я.

Я обнаружил, что последний поезд уже ушел.

– Подождите здесь, – сказал я. – Мне нужно позвонить.

Я позвонил в «Левеллин Хай» и заказал самый большой и самый быстрый автомобиль – и чтобы пришел как можно скорее.

Я вернулся к Меган.

– Последний поезд уже ушел, – сказал я. – Поэтому мы поедем домой на машине.

– На машине? Какая прелесть!

«Какое милое дитя! – подумал я. – Так благодарна за все, так ненавязчива и принимает все мои предложения без суеты и беспокойства».

Автомобиль прибыл, и он был большим и быстрым, но тем не менее было уже очень-очень поздно, когда мы приехали в Лимсток.

Ощутив внезапный укол совести, я сказал:

– За вами, наверное, уже выслали поисковые партии!

Но Меган пребывала в благодушном настроении.

– Ну нет, не думаю, – сказала она небрежно. – Я часто ухожу и не возвращаюсь домой к обеду.

– Да, мое милое дитя, но вы не были и за чаем, и за ужином тоже.

Но, похоже, взошла счастливая звезда Меган. Дом был темным и тихим. По совету Меган мы обошли дом вокруг и бросили камешек в окно Розы.

Как и следовало ожидать, Роза выглянула и с тихими восклицаниями, вся трепеща, вышла встретить нас.

– Ну, наконец-то, а я сказала, что вы уже давно спите. Хозяин и мисс Холланд (легкое фырканье после имени «мисс Холланд») рано поужинали и отправились на прогулку. Я сказала: я присмотрю за мальчиками. Мне показалось, я слышала, как вы вернулись, когда я была в детской и пыталась утихомирить Колина – он уж очень разыгрался, – но вас не было, когда я вышла оттуда, и я подумала, что вы легли спать. И так я и сказала, когда хозяин вернулся и спросил про вас.

Я прервал беседу замечанием, что Меган лучше войти в дом.

– Спокойной ночи, – сказала Меган. – И ужасное вам спасибо. Это был самый прекрасный день в моей жизни.

Я поехал домой, все еще пребывая в несколько легкомысленном настроении, отвалил шоферу изрядные чаевые и предложил переночевать у нас, если он захочет. Но он предпочел уехать обратно во тьму.

Парадная дверь приоткрылась, пока мы с ним совещались, и как только он отъехал, дверь распахнулась настежь и Джоанна сказала:

– Вот и ты наконец-то, а?

– Ты обо мне беспокоилась? – спросил я, входя и закрывая двери.

Джоанна прошла в гостиную, и я проследовал за ней. На спиртовке стояла кофеварка, и Джоанна собственноручно приготовила кофе, пока я угощался виски с содовой.

– Беспокоилась о тебе? Нет… конечно, нет. Я думала, ты решил остаться в городе и устроить кутеж.

– Я и устроил кутеж… или что-то в этом роде.

Я усмехнулся, а потом расхохотался. Джоанна поинтересовалась, над чем это я смеюсь, и я рассказал ей все.

– Но, Джерри, ты, должно быть, сошел с ума, совершенно сошел с ума!

– Похоже, да.

– Но, дорогой мальчик, нельзя делать подобные вещи – во всяком случае, в подобных городишках. Завтра же об этом будет знать весь Лимсток!

– Наверное, так. Но, в конце концов, Меган всего лишь ребенок.

– Она не ребенок. Ей двадцать. Ты не можешь возить двадцатилетнюю девушку в Лондон и покупать ей одежду без того, чтобы не разразился жуткий скандал. Ради бога, Джерри, тебе, кажется, придется на ней жениться!

Джоанна наполовину смеялась, наполовину была серьезна. И именно в этот момент я сделал очень важное открытие.

– Черт побери все, – сказал я. – Я не я буду, если я этого не сделаю… Точно, я был бы рад!

На лице Джоанны появилось забавное выражение. Она встала и сказала сухо, направляясь к двери:

– Да, я всегда знала, что когда-нибудь…

Она оставила меня – со стаканом в руке, – ошеломленного открытием.

Я не знаю, как обычно чувствует себя мужчина, вознамерившийся сделать предложение руки и сердца. В романах его горло пересыхает, воротничок его душит, и он пребывает в жалком состоянии от сильного волнения. Я ничего подобного не ощущал. Обнаружив неплохую идею, я лишь хотел реализовать ее как можно скорее. Я не видел какой-то особой нужды в том, чтобы смущаться и беспокоиться.

Я прибыл в дом Симмингтонов около одиннадцати. Я позвонил и, когда Роза открыла дверь, спросил мисс Меган. И лишь понимающий взгляд Розы заставил меня впервые слегка оробеть.

Роза проводила меня в маленькую дневную гостиную, и, ожидая там, я в тревожном волнении понадеялся, что Меган не слишком тут досталось.

Когда дверь открылась и я обернулся, я мгновенно почувствовал облегчение. Меган совершенно не выглядела испуганной или расстроенной. Ее головка все так же напоминала блестящий каштан, и над ней витал дух гордости и достоинства, которым она обзавелась вчера. На Меган снова была старая одежда, но она ухитрилась заставить это барахло выглядеть совсем иначе. Просто потрясающе, что делает с девушками сознание собственной привлекательности. Я вдруг обнаружил, что Меган повзрослела.

Полагаю, мне следовало и в самом деле чуть поволноваться, тогда я не начал бы разговор со слов: «Привет, зубастый карась!» При любых обстоятельствах это с трудом сошло бы за приветствие влюбленного.

Похоже, это устроило Меган. Она усмехнулась и сказала:

– Привет!

– Послушайте, – сказал я, – надеюсь, вы не получили нагоняй за вчерашнее?

Меган заявила самоуверенно:

– О нет! – Потом поморгала и добавила неопределенно: – Впрочем, полагаю, что получила. Я имею в виду, они много чего говорили, и, кажется, они думают, что все это очень странно, – но вы же знаете, каковы люди и как они суетятся по-пустому.

– Я пришел с утра, – сказал я, – потому что я хочу сделать предложение. Видите ли, вы мне невероятно нравитесь, и я думаю, я вам тоже нравлюсь…

– Ужасно! – сказала Меган с восторгом.

– И нам жутко хорошо вместе, так что, я думаю, было бы неплохо, если бы мы поженились.

– Ох, – сказала Меган.

Она выглядела удивленной. Только и всего. Не испуганной. Не потрясенной. Всего лишь слегка удивленной.

– Вы имеете в виду… Вы действительно хотите жениться на мне? – спросила она таким тоном, каким спрашивают, желая окончательно прояснить вопрос.

– Больше всего на свете, – ответил я, и я именно это и имел в виду.

– Вы хотите сказать, что вы меня любите?

– Я вас люблю.

Ее глаза смотрели на меня спокойно и серьезно. Она сказала:

– Я думаю, вы самый замечательный человек в мире. Но я вас не люблю.

– Я вас заставлю полюбить меня.

– Не пойдет. Я не хочу, чтобы меня заставляли. – Она помолчала и добавила серьезно: – Я не гожусь вам в жены. Я умею ненавидеть, а не любить. – Она произнесла это с каким-то напряжением.

Я сказал:

– Ненависть долго не живет, а вот любовь – да.

– Так ли это?

– Я в это верю.

Снова наступило молчание, потом я сказал:

– Значит, нет?

– Именно – нет.

– И вы не позволяете мне надеяться?

– Какой смысл позволять?

– Никакого, наверное, – согласился я. – К тому же совершенно излишне – потому что я все равно буду надеяться, позволите вы или нет.

Да, такие вот дела.

Я отправился восвояси, слегка ошеломленный, а пристальный взгляд Розы преследовал меня.

Роза очень многое успела сказать, прежде чем я сбежал. Что она ничего подобного не чувствовала с того ужасного дня! Что она бы здесь ни за что не осталась, если бы не дети и если бы не было так жаль бедного мистера Симмингтона. Что она тут не останется, если не найдут быстро другую горничную, – да не похоже, чтобы им это удалось, ведь в доме произошло убийство! Что, конечно, мисс Холланд настолько добра, что обещала помогать в домашней работе тем временем. О да, она очень добра и услужлива, но ведь это потому, что надеется в один прекрасный день стать хозяйкой дома! Мистер Симмингтон, бедняга, совершенно ничего не замечает, но каждому ясно, что вдовец, бедное беспомощное создание, может стать жертвой злонамеренной женщины. А мисс Холланд уж очень старается надеть башмаки покойной хозяйки!

Хотел бы я знать, была ли хоть капля правды в том, что она говорила. В самом ли деле Элси Холланд предполагает, что это возможно – стать второй миссис Симмингтон? Или она просто порядочная девушка и старается изо всех сил, присматривая за обездоленным хозяином дома?

В любом случае результат мог быть неплохим. Почему бы и нет? Маленькие сыновья Симмингтона нуждаются в матери – а Элси очень приличная девушка… если исключить то, что она до неприличия красива – пункт, который оценит любой мужчина, даже такая фаршированная рыба, как Симмингтон!

Я думал обо всем этом, наверное, потому, что хотел выбросить из головы мысли о Меган.

Можно предположить, что я отправился просить Меган выйти за меня замуж, пребывая в нелепо самодовольном настроении, и что я получил по заслугам, – но это не совсем так. Я пошел потому, что чувствовал уверенность, был убежден в том, что Меган принадлежит мне, что мое главное дело – присматривать за ней, и сделать ее счастливой, и уберегать ее от опасности, и что это единственно верный путь для меня; и потому, что я надеялся – она тоже чувствует, что мы с ней принадлежим друг другу.

Но я не сдался. О нет! Меган была моей женщиной, и я намеревался заполучить ее.

После минутного раздумья я отправился в контору Симмингтона. Осуждение ее поступка могло ничего не значить для Меган, однако я предпочел бы расставить все по своим местам.

Симмингтон был свободен; обо мне доложили; меня проводили в кабинет.

По сжатым губам и особой сдержанности манер я понял, что мне сейчас не слишком-то рады.

– Доброе утро, – сказал я. – Боюсь, мой визит – совершенно личный, а не по какому-то официальному поводу. Я изложу кратко. Осмелюсь предположить, вы догадываетесь, что я люблю Меган. Я просил ее выйти за меня замуж, а она отказалась. Но не скажу, чтобы на этом дело и кончилось.

Я увидел, как изменилось выражение лица Симмингтона, и до смешного легко прочел его мысли. Меган дисгармонировала с его домом. Симмингтон был – я в этом уверен – вполне добрым человеком, и у него никогда не возникало мысли отказать в доме дочери его покойной жены. Но, выйди она за меня замуж, он бы испытал немалое облегчение. Мороженая камбала оттаяла. Симмингтон одарил меня бледной, осторожной улыбкой.

– Если откровенно, Бартон, я не думал ни о чем подобном. Я знаю, вы проявили к ней немалое внимание, но мы как-то привыкли считать ее ребенком.

– Она не ребенок, – коротко сказал я.

– Нет-нет, я не о годах.

– Она может пребывать в том возрасте, в каком ей вздумается быть, – сказал я, слегка рассердившись. – Она несовершеннолетняя, я знаю, но станет совершеннолетней через месяц или два. Я позволил себе сообщить вам о своих намерениях. Я состоятелен и веду вполне благопристойную жизнь. Я буду о ней заботиться и сделаю все для ее счастья.

– Конечно… конечно. Однако она вам отказала.

– Она передумает со временем, – сказал я. – И именно поэтому я подумал, что лучше с вами поговорить об этом.

Он сообщил, что оценил мой поступок, и мы расстались вполне дружески.

Выйдя, я налетел на мисс Эмили Бэртон. В ее руках была корзинка для покупок.

– Доброе утро, мистер Бартон, я слышала, вы вчера были в Лондоне.

Да, она уже все слышала. Ее глаза, подумал я, были очень добрыми, но в то же время полны любопытства.

– Я ездил повидать своего доктора, – сказал я.

Мисс Эмили улыбнулась. Но эта улыбка мало что общего имела с улыбкой Маркуса Кента. Она пробормотала:

– Я слышала, Меган чуть не попала под поезд. Она прыгнула в вагон, когда поезд уже тронулся.

– С моей помощью, – пояснил я. – Это я затащил ее внутрь.

– Как вам повезло! Ведь вполне мог произойти несчастный случай.

Просто потрясающе, в какое дурацкое положение может поставить мужчину кроткая, любопытная старая дева!

Я был спасен от дальнейшей пытки яростной атакой миссис Дан-Кэлтроп. При ней тоже шла на буксире бесцветная старая дева, а сама миссис была переполнена руководящими советами.

– Доброе утро, – сказала она. – Я слышала, вы купили Меган какую-то приличную одежду? Весьма разумно с вашей стороны. Это характеризует вас как человека, думающего о чем-то действительно полезном. Я давно уже тревожусь об этой девочке. Девушки с мозгами так склонны к идиотизму, не правда ли?

С этим потрясающим утверждением она нырнула в рыбную лавку.

Мисс Марпл, оставшаяся со мной, сказала, насмешливо поблескивая глазами:

– Миссис Дан-Кэлтроп весьма замечательная женщина, не так ли? Она почти всегда права.

– Из-за этого ее боятся, – заметил я.

– Искренность всегда имеет такой эффект, – сказала мисс Марпл.

Миссис Дан-Кэлтроп вынырнула из рыбной лавки и присоединилась к нам. В руках она держала огромного красного омара.

– Вы когда-нибудь видели что-либо, столь несходное с мистером Паем? – спросила она. – Весьма мужествен и красив.

Я немножко нервничал перед встречей с Джоанной, но, придя домой, обнаружил, что тревожиться не стоило. Джоанны не было дома, и она не вернулась к обеду. Это весьма разобидело Патридж; подавая на стол филейную вырезку – главный козырь обеда, – она сказала кисло:

– Мисс Бартон уверяла, что будет к обеду.

Я съел обе порции, пытаясь тем искупить ошибку Джоанны. И все-таки я хотел бы знать, где моя сестра. С недавних пор она вела себя очень загадочно.

Было половина четвертого, когда Джоанна ворвалась в гостиную. Я слышал, как у дома остановился автомобиль, и был уже готов увидеть Гриффитса, но машина отъехала, и Джоанна вошла одна.

Лицо ее было очень красным, и она выглядела расстроенной. Я понял – что-то случилось.

– В чем дело? – спросил я.

Джоанна открыла рот, снова его закрыла, вздохнула, свалилась в кресло и уставилась перед собой.

Потом сказала:

– У меня был совершенно жуткий день.

– Что случилось?

– Я занималась невероятными вещами. Это было ужасно…

– Но что…

– Я всего лишь вышла погулять, просто погулять… Я пошла на другую сторону холма, на вересковую пустошь. Я прошла несколько миль… мне так кажется. Потом я провалилась в яму. Там неподалеку ферма… такое, знаешь, забытое богом местечко. Я хотела пить и решила узнать, нет ли у них молока или еще чего-нибудь. Поэтому я вошла во двор, и вдруг дверь открылась и появился Оуэн.

– Ну?..

– Он думал, что это районная медсестра. Там женщина рожала ребеночка. Он ждал медсестру, и еще он ей просил передать, чтобы она привела второго врача. Там… там дела шли очень плохо.

– Ну?..

– И он сказал мне: «Заходите, поможете. Лучше, чем никого». Я сказала, что не могу, а он спросил: что я имею в виду? Я сказала, что никогда ничего подобного не делала, что ничего не знаю… Тогда он поинтересовался, какого же черта мне тут нужно. И потом – он был ужасен. Он наорал на меня. Он сказал: «Вы женщина, да? Я полагаю, вы можете постараться, чтобы помочь другой женщине». И еще он говорил, что я врала ему, что меня интересует медицина и что я хотела быть медицинской сестрой… «Одна болтовня, похоже! Вы ничего этого не имели в виду, а здесь все происходит на деле, и вы должны поступить как порядочный человек, а не как бессмысленная игрушка для кретинов!..» И я делала совершенно невозможные вещи, Джерри. Держала инструменты, и кипятила их, и подавала ему разные штуки. Но он спас ее и маленького. Оуэн какое-то время думал, что не сможет его спасти. О боже!.. – Джоанна спрятала лицо в ладонях.

Я созерцал ее с немалым удовольствием и мысленно снимал шляпу перед Оуэном Гриффитсом. Он сумел сунуть Джоанну носом в реальность.

Я сказал:

– Там, в холле, письмо для тебя. От Пауля, я думаю.

– А?

Она помолчала с минуту, потом сказала:

– Я же понятия не имела, Джерри, чем доктора занимаются. Ну и нервы у них должны быть!

Я сходил в холл и принес Джоанне письмо. Она вскрыла его, глянула небрежно на текст и отложила.

– Он был… в самом деле… просто прекрасен! Это дело, которое он выбрал… в этом деле его никто не превзойдет! Он был груб и ужасен со мной – но он был прекрасен!

Я с удовольствием отметил пренебрежение к письму. Очевидно, Джоанна излечилась от Пауля.

Все всегда происходит неожиданно.

Я был поглощен делами Джоанны и своими собственными и весьма смутился на следующее утро, когда в телефонной трубке раздался голос Нэша:

– Мы поймали ее, мистер Бартон!

Я был так поражен, что чуть не выронил трубку.

– Вы хотите сказать…

Он перебил:

– Вас там не могут подслушать?

– Нет, думаю, нет… Ну, может быть…

Мне показалось, что тяжелая кухонная дверь чуть качнулась, приоткрываясь.

– Может быть, вы бы лучше приехали в участок?

– Да. Я сейчас буду.

Я появился в полицейском участке, по-моему, уже в следующее мгновение. Во внутреннем помещении сидели Нэш и сержант Паркинс. Нэш лучился улыбкой.

– Это была долгая погоня, – сказал он. – Но она подошла к концу.

Он перебросил через стол письмо. В этот раз оно целиком было отпечатано на машинке. Было оно – для писем такого рода – довольно мягким.

«Бесполезно надеяться, что вам удастся надеть башмаки усопшей. Весь город смеется над вами. Уезжайте немедленно. Потом может оказаться слишком поздно. Это предупреждение. Помните, что случилось с той, другой девушкой. Уезжайте и не возвращайтесь…»

Заканчивалось письмо несколькими сдержанными ругательствами.

– Оно пришло утром мисс Холланд, – сказал Нэш.

– Забавно думать, что до сих пор она ни одного не получила, – сказал сержант Паркинс.

– Кто его написал? – спросил я.

Восторг поблек на лице Нэша. Лейтенант вдруг стал выглядеть усталым и озабоченным.

Он сказал спокойно:

– Мне очень жаль, потому что это будет тяжелым ударом для порядочного человека. Возможно, правда, что он уже сам кое-что подозревает.

– Кто его написал? – повторил я.

– Мисс Айми Гриффитс.

Нэш и Паркинс, с ордером, днем отправились в дом Гриффитса.

По приглашению Нэша я пошел с ними.

– Доктор, – сказал Нэш, – очень вас любит. У него здесь немного друзей. Я думаю, что если это для вас не слишком мучительно, то вы могли бы помочь ему справиться с потрясением.

Я сказал, что пойду. Не то чтобы мне нравилось это поручение, но я думал, что смогу быть полезным.

Мы позвонили у двери, спросили мисс Гриффитс, и нас провели в гостиную. Там были Элси Холланд, Меган и Симмингтон – они пили чай.

Нэш повел себя весьма осмотрительно. Он спросил у Айми, не может ли сказать ей несколько слов наедине.

Она встала и подошла к нам. Мне кажется, я заметил слабый отсвет озабоченности в ее глазах. Но если это и так, все тут же исчезло. Она была совершенно спокойна и радушна.

– Что-то хотите мне сказать? Надеюсь, речь не пойдет о нарушениях правил дорожного движения моими скаутами?

Она провела нас из гостиной – через холл – в маленький кабинет.

Когда я закрывал за собой дверь гостиной, я заметил, как резко дернулась голова Симмингтона. Я предположил, что его юридическая практика не раз заставляла его сталкиваться с полицейскими делами и он что-то заметил в поведении Нэша. Он привстал.

Но это и все, что я заметил до того, как дверь захлопнулась и я отправился следом за всеми. Нэш изложил дело. Он был очень спокоен и корректен. Он сообщил, что вынужден просить Айми пойти с ним. Он предъявил ордер на арест и прочел вслух предписание. Я сейчас не помню точную юридическую формулировку. Речь пока шла о письмах, а не об убийстве.

Айми Гриффитс вскинула голову и разразилась лающим хохотом:

– Что за смехотворная чушь! Чтобы я написала пачку неприличных гадостей вроде тех! Вы, должно быть, сошли с ума. Я не писала ни слова такого сорта!

Нэш достал письмо, адресованное Элси Холланд. Он спросил:

– Мисс Гриффитс, вы отрицаете, что написали вот это?

Если она и заколебалась, то лишь на долю секунды.

– Разумеется, отрицаю. Я это в первый раз вижу.

Нэш сказал тихо:

– Я должен сообщить вам, мисс Гриффитс, что вас видели печатающей это письмо на машинке в Женском институте между одиннадцатью и половиной двенадцатого позавчера вечером. Вчера вы зашли на почту с пачкой писем в руках….

– Этого я не отправляла.

– Да, вы не отправляли. Пока на ваши письма ставили штемпеля, вы незаметно уронили это письмо на пол, чтобы кто-нибудь, ничего не подозревая, нашел его и отправил.

– Я не…

Дверь открылась, и вошел Симмингтон. Он резко сказал:

– Что здесь происходит? Айми, если здесь что-то дурное, вы должны иметь юридического представителя. Если вы доверяете мне…

Тогда она сломалась. Закрыла лицо руками и упала на стул. И воскликнула:

– Уйдите, Дик, уйдите! Только не вы! Только не вы!

– Вам нужен адвокат, дорогая девочка.

– Не вы!.. Я… мне этого не вынести.

Он что-то понял, похоже. И тихо сказал:

– Я приглашу Мидмэя из Эксамптона. Подойдет?

Она кивнула. Теперь она всхлипывала.

Симмингтон вышел из комнаты. В дверях он столкнулся с Оуэном Гриффитсом.

– Что такое? – стремительно спросил Оуэн. – Моя сестра…

– Мне жаль, доктор Гриффитс. Очень жаль. Но у нас нет альтернативы.

– Вы думаете, она… она ответственна за эти письма?

– Боюсь, в этом нет сомнений, сэр, – сказал Нэш. Он повернулся к Айми: – Простите, вы должны сейчас пойти с нами, мисс Гриффитс. У вас будут все возможности для встречи с адвокатом, вы знаете.

Оуэн вскрикнул:

– Айми?!

Айми отстранила его, не взглянув в его сторону. Она сказала:

– Не говори со мной. Не говори ничего. И ради всего святого, не смотри на меня!

Они вышли. Оуэн стоял, словно заснув. Я подождал немного, потом подошел к нему.

– Если я могу быть чем-то полезен, Гриффитс, скажите.

Он произнес словно во сне:

– Айми? Я в это не верю.

– Это может быть ошибкой, – неуверенно предположил я.

Он медленно сказал:

– Она никогда бы не могла написать такие письма. И вообще я в это не верю. Я не могу в это поверить.

Он тяжело опустился на стул Я постарался быть полезным, найдя порцию крепкой выпивки и принеся ему. Он проглотил напиток, и ему, кажется, полегчало.

Он сказал:

– Я поначалу никак не мог взять этого в толк. Теперь все в порядке. Спасибо, Бартон, но вы ничего не можете сделать. Никто ничего не может сделать.

Открылась дверь, и вошла Джоанна. Она была очень бледна. Джоанна подошла к Оуэну и взглянула на меня.

Она сказала:

– Уйди, Джерри. Это мое дело.

Выходя за дверь, я увидел, как она опустилась на колени возле его стула.

Глава 8

Я не в состоянии связно изложить события последующих двадцати четырех часов. Какие-то детали всплывают в памяти вне всякой связи с остальными.

Я помню, как Джоанна вернулась домой, очень бледная и измотанная, и как я попытался подбодрить ее, спросив:

– Чей ты теперь ангел-хранитель?

И как она улыбнулась жалкой, кривой улыбкой:

– Он говорит, что я ему не нужна, Джерри. Он очень гордый и холодный!

И я сказал:

– Моя девушка говорит мне то же…

Мы сидели молча какое-то время, и наконец Джоанна произнесла:

– В семье Бартонов нынче никто не нуждается!

Я сказал:

– Не обращай внимания, милая, у нас есть мы сами.

А Джоанна откликнулась:

– Так или иначе, Джерри, сейчас меня это не слишком утешает…

Оуэн явился на следующий день и принялся грубо льстить Джоанне. Она так прекрасна, изумительна! Как она пришла к нему, как она сказала, что согласна выйти за него замуж – если, конечно, он этого хочет! Но он не может этого допустить. Нет, она слишком хороша, слишком очаровательна, чтобы оказаться втянутой во всю ту мерзость, которая начнется, как только газеты доберутся до этих новостей.

Я любил Джоанну и знал, что она принадлежит к тому типу людей, которые прекрасно справляются с трудностями, но мне наскучило все это напыщенное суесловие. Я несколько раздраженно посоветовал Оуэну не быть черт знает каким великодушным.

Я отправился на Верхнюю улицу и обнаружил, что все языки болтают без передышки. Эмили Бэртон утверждала, что она никогда всерьез не доверяла Айми Гриффитс. Жена бакалейщика со смаком объясняла – она всегда замечала, что у мисс Гриффитс странный взгляд…

Следствие по делу Айми было закончено, как я узнал от Нэша. При обыске в доме были обнаружены изрезанные страницы из книги Эмили Бэртон – в кладовке под лестницей, запрятанные в рулон старых обоев.

– Очень хорошее место, – уважительно сказал Нэш. – Вы не можете угадать, когда любопытствующая прислуга сунет нос в письменный стол или запертый ящик, а эта кладовка для хлама набита прошлогодними теннисными мячами и старыми обоями, и открывают ее только для того, чтобы запихнуть туда еще что-нибудь.

– Даме, похоже, очень понравился этот тайник, – сказал я.

– Да. Преступное воображение редко бывает богатым. Кстати, вспомним о погибшей девушке: мы обнаружили один факт в дополнение того дела. В лаборатории доктора мы нашли большой тяжелый пестик. Могу держать пари на что угодно, именно им девушку и оглушили.

– Довольно неудобная вещь, чтобы носить ее с собой, – заметил я.

– Не для мисс Гриффитс. Она в тот день ходила к скаутам, но по дороге собиралась занести цветы и овощи в ларек на Ред-Кросс, так что при ней была чудовищно огромная корзина.

– Вы не нашли вертел?

– Нет, и не надеюсь. Она, может быть, и безумна, но не настолько, чтобы держать окровавленный вертел в доступном для нас месте, когда все, что и нужно-то было сделать, – это помыть его и вернуть в кухонный ящик.

– Полагаю, – допустил я, – вы не можете отыскать абсолютно все.

В дом викария новости доходили в последнюю очередь. Старая мисс Марпл была очень огорчена всем этим. Она весьма горячо говорила со мной:

– Это неверно, мистер Бартон! Я убеждена, что это неверно.

– Боюсь, это достаточно верно. Они, знаете ли, устроили там засаду. Ее видели, когда она печатала это письмо.

– Да-да, возможно, это она сделала. Да, это я понимаю.

– И те книжные страницы, из которых составлялись письма, тоже найдены – там, где она их спрятала, в ее доме.

Мисс Марпл уставилась на меня. Потом очень тихо сказала:

– Но это ужасно… воистину безнравственно.

К нам стремительно подошла миссис Дан-Кэлтроп и поинтересовалась:

– В чем дело, Джейн?

Мисс Марпл ответила:

– Что-то там должно быть. Но я такая старая и невежественная и, боюсь, слишком глупа…

Я был изрядно смущен и обрадовался, когда миссис Дан-Кэлтроп увела свою подругу.

Тем не менее я снова встретился с мисс Марпл в тот день. Гораздо позже, когда уже шел домой.

Она стояла у мостика, неподалеку от дома миссис Клит, и разговаривала с Меган.

Я хотел увидеть Меган. Я весь день мучился желанием увидеть ее и ускорил шаг. Но пока я спешил к ним, Меган круто повернулась и пошла в противоположном направлении.

Это рассердило меня, и я хотел догнать ее, но мисс Марпл загородила мне дорогу.

– Я хочу поговорить с вами, – сказала она. – Нет, не ходите сейчас за Меган. Это было бы неразумно.

Я уже готов был очень резко возразить, но мисс Марпл обезоружила меня, сказав:

– Эта девушка очень смелая… необычайно смелая.

Я еще рвался пойти за Меган, но мисс Марпл сказала:

– Не пытайтесь повидаться с ней сейчас. Я знаю, что говорю. Ей сейчас нужно сохранить свою храбрость.

В утверждении старой девы было нечто, бросившее меня в озноб. Казалось, она знает что-то такое, о чем я и не догадываюсь.

Я был испуган, но почему – не знал.

Я не пошел домой.

Я вернулся на Верхнюю улицу и принялся бесцельно прогуливаться туда-сюда. Я не знаю, чего я ждал, о чем я думал…

Меня остановил ужасный старый зануда полковник Эплибай. Он, как обычно, осведомился о моей очаровательной сестре, а потом сказал:

– Как насчет того, что сестрица Гриффитса оказалась совсем чокнутой? Говорят, это она писала те анонимки, из-за которых чуть ли не у каждого была масса неприятностей. Невозможно даже и поверить, но, говорят, это чистая правда.

Я сказал, что это, в общем, верно.

– Ну-ну… Должен сказать, наша полиция немало сил потратила на все это. Дайте им время, только и всего, дайте им время. Забавное дело – этот фокус с анонимками… эти высушенные старые леди всегда такими вещами интересуются. Хотя мисс Гриффитс была бы неплоха, будь ее зубы немного покороче. Но в наших краях нет прилично выглядящих женщин… кроме этой девочки, гувернантки Симмингтонов. На нее стоит посмотреть. Приятная девушка и всегда так признательна, если для нее сделают хоть какую мелочь… Я как-то недавно проезжал мимо, когда она выводила детей на пикник или что-то в этом роде. Мальчики шалили в вереске, а она вязала и пожаловалась, что – вот досада! – у нее кончилась шерсть. Я говорю: «Ну, позвольте, я вас отвезу в Лимсток? Я все равно хотел купить себе удочку. На это и понадобится-то всего десять минут, и я тут же привезу вас обратно». Она сомневалась: «Как же оставить мальчиков?» Я говорю: «Кто их обидит? Почему бы и не оставить их одних, нечего опасаться!» В общем, я ее отвез, подбросил к лавке, привез назад, только и всего! Уж как она меня благодарила! Признательна и все такое. Милая девушка!

Я сумел наконец сбежать от него.

И как раз после этого я увидел мисс Марпл в третий раз. Она выходила из полицейского участка.

Откуда приходят к людям страхи? Где они формируются? Где они прячутся, прежде чем напасть?

Только одна короткая фраза, услышанная и замеченная, но оставленная без внимания: «Заберите меня отсюда… здесь так страшно… чувствую такую злость…»

Почему Меган сказала это? Что заставило ее злиться?

В смерти миссис Симмингтон не могло быть ничего такого, что заставило бы Меган чувствовать злобу.

Почему ребенок ощутил это? Почему? Почему?

Может быть, потому, что она боялась какой-то ответственности?

Меган? Невозможно. Меган не может иметь никакого отношения к тем письмам – к тем грязным, непристойным письмам.

Оуэн Гриффитс знал случай на севере – школьница…

Что говорил инспектор Грэйвс?

Что-то насчет инфантильного сознания…

Невинные леди средних лет на операционных столах бормочут слова, которые они едва ли могут знать. Маленькие мальчики мелом пишут на стенах непристойности.

Нет-нет, только не Меган.

Наследственность? Дурная кровь? Бессознательное проявление какой-то фамильной ненормальности? Ее несчастье, но не вина; проклятие, наложенное на нее предыдущим поколением?

«Я не гожусь вам в жены. Я умею ненавидеть, а не любить».

О, моя Меган, мое маленькое дитя. Только не это! Что угодно, кроме этого. Да еще эта старая дева… она подозрительна. Она сказала – у девочки есть смелость. Смелость совершить… что?

Это была всего лишь мозговая горячка. Она прошла. Но я хотел видеть Меган. Я ужасно хотел ее видеть.

В половине десятого этим вечером я вышел из дома и пошел в городок – прямиком к дому Симмингтона.

Именно тогда новая мысль полностью завладела моим сознанием. Мысль о женщине, которую никто ни на мгновение не принял во внимание. (Или Нэш учитывал и ее?)

До дикости неправдоподобно, до дикости невероятно, и до сегодняшнего дня я бы тоже сказал – невозможно. Но это не так. Нельзя сказать – невозможно.

Я прибавил шаг. Потому что стало просто необходимо увидеть Меган немедленно.

Я вошел в калитку Симмингтонов и приблизился к дому. Ночь была темной, небо затянули облака. Начал накрапывать дождик. Ничего не было видно вокруг.

Я заметил полоску света в одном из окон. Маленькая гостиная?

Поколебавшись мгновение-другое, я, вместо того чтобы подойти к парадной двери, повернул и очень тихо подкрался к окну, скрывшись за большим кустом и пригнувшись.

Свет пробивался сквозь неплотно задернутые портьеры. Нетрудно было заглянуть внутрь через щель.

Сцена была удивительно мирной и домашней. Симмингтон в большом кресле; Элси Холланд, склонившая голову, трудолюбиво латающая разорванную мальчишечью рубашку.

Мне было так же хорошо слышно, как и видно, поскольку верхняя часть окна была открыта.

Элси Холланд говорила:

– Я действительно думаю, мистер Симмингтон, что мальчики достаточно большие для школы с пансионом. Но мне ненавистна даже мысль, чтобы расстаться с ними. Я так люблю их обоих.

Симмингтон сказал:

– Я думаю, относительно Брайана вы, возможно, и правы, мисс Холланд. Я решил, что в следующем семестре он начнет учиться в Уинхэйзе – это моя старая приготовительная школа. Но Колин еще слишком мал. С ним я бы предпочел подождать до будущего года.

– Да, конечно, я понимаю, что вы имеете в виду. И Колин, возможно, несколько отстает…

Такой домашний разговор… такая домашняя сцена… и золотая головка, склонившаяся над шитьем.

Открылась дверь, и вошла Меган.

Она очень прямо стояла в дверном проеме, и я мгновенно осознал, что она как-то напряжена и взвинчена. Кожа на ее лице была сухой и натянутой, а глаза сверкали решимостью. Этим вечером в ней не было ни робости, ни детства.

Она заговорила, обращаясь к Симмингтону, но никак его не называя (и я вдруг сообразил, что никогда не слышал, чтобы она как-то его называла. Был ли он для нее отцом, или Диком, или кем-то еще?):

– Я бы хотела поговорить с вами, пожалуйста. Наедине.

Симмингтон выглядел удивленным и, как я себе представил, не слишком-то обрадовался. Он нахмурился, но Меган стояла на своем с необычной для нее решимостью.

Она повернулась к Элси Холланд и сказала:

– Вы не против, Элси?

– О, конечно! – Элси Холланд вскочила. Она выглядела испуганной и немного взволнованной.

Она направилась к двери, и Меган отодвинулась, когда Элси проходила мимо нее. На мгновение Элси остановилась в дверях, оглядываясь через плечо. Ее губы были сжаты, она замерла, вскинув одну руку, а другой прижимая к себе шитье.

Я задержал дыхание, внезапно ошеломленный ее красотой.

Теперь, когда я вспоминаю ее, я часто вижу ее именно такой – замершей мгновенно, в несравненном, бессмертном совершенстве, вызывающем мысли об античной Греции.

Затем она вышла, закрыв дверь.

Симмингтон спросил весьма раздраженно:

– Ну, Меган, в чем дело? Чего ты хочешь?

Меган подошла вплотную к столу. Она стояла там, глядя на Симмингтона. Я снова был поражен решительным выражением ее лица и еще чем-то в ней… совершенно новым для меня.

Затем ее губы раскрылись и произнесли нечто, пробравшее меня до мозга костей.

– Мне нужны деньги, – сказала она.

Эта просьба отнюдь не улучшила настроения Симмингтона. Он резко сказал:

– Неужели ты не могла подождать до утра? В чем дело, ты думаешь, тебе слишком мало выдают на расходы?

«Прекрасный человек, – подумал я даже тогда, – готовый выслушать разумные доводы, хотя и не откликающийся на эмоциональные взрывы».

Меган сказала:

– Я хочу много денег.

Симмингтон выпрямился в кресле. Он холодно сказал:

– Через несколько месяцев ты станешь совершеннолетней. Тогда те деньги, которые завещала тебе бабушка, будут тебе выданы опекуном.

Меган сказала:

– Вы не понимаете. Я хочу получить деньги от вас. – Она продолжала, говоря все быстрее: – Никто мне не рассказывал слишком много о моем отце. Просто не хотели, чтобы я знала о нем. Но я знаю, что он попал в тюрьму, и знаю почему. За шантаж!

Она помолчала.

– Ну а я – его дочь. И возможно, я на него похожа. В любом случае я требую дать мне денег, потому что, если вы этого не сделаете… – Она остановилась, а потом продолжила очень медленно и четко: – Если вы этого не сделаете, я расскажу, что вы проделали с таблетками в тот день в комнате моей матери: я это видела.

Наступило молчание. Затем Симмингтон произнес совершенно неживым голосом:

– Я не знаю, что ты имеешь в виду.

– Я думаю, вы знаете, – сказала Меган.

И она улыбнулась. Это не была добрая улыбка.

Симмингтон встал. Подошел к письменному столу. Достал из кармана чековую книжку и выписал чек. Он осторожно промокнул чек и вернулся. Протянул чек Меган.

– Ты уже взрослая, – сказал он. – Я могу понять твои чувства и желание купить что-нибудь особенное из нарядов и прочего. Я не знаю, о чем ты говоришь. Я не стану обращать на это внимание. Но вот тебе чек.

Меган взглянула на чек, потом сказала:

– Спасибо. Мы это продолжим.

Она повернулась и вышла из комнаты. Симмингтон уставился ей в спину, потом на закрытую дверь, потом он повернулся, и, когда я увидел его лицо, я совершенно инстинктивно рванулся вперед.

Меня остановили самым экстравагантным образом. Большой куст, который я заметил у стены, перестал быть кустом. Руки лейтенанта Нэша обвились вокруг меня, и голос лейтенанта Нэша зашипел прямо мне в ухо:

– Тихо, Бартон! Ради всего святого!

Затем, с бесконечной осторожностью, он дал сигнал к отступлению, и его рука принудила меня последовать за ним.

Обогнув дом, он выпрямился и отер лоб.

– Конечно, – сказал он, – вы могли вломиться туда!

– Девочка в опасности, – сказал я требовательно. – Вы видели его лицо? Мы должны забрать ее оттуда.

Нэш крепко сжал мою руку:

– Вот что, мистер Бартон, извольте слушаться!

Что ж, я слушался. Мне это не нравилось, и все же я уступил. Но я настоял на том, чтобы остаться здесь, и я поклялся безусловно выполнять приказы.

Таким образом, я вместе с Нэшем и Паркинсом вошел в дом через заднюю дверь, которая была уже отперта. И я ждал вместе с Нэшем на лестничной площадке, спрятавшись за бархатной портьерой, скрывающей окно в нише, пока часы в доме не пробили два. Открылась дверь спальни Симмингтона, и он прошел через площадку в комнату Меган.

Я не вздрогнул и не шевельнулся, потому что знал, что сержант Паркинс – там, в комнате, скрытый распахнутой дверью; я знал, что Паркинс добрый человек и прекрасный специалист, но я не был уверен в том, что сумею сохранить спокойствие и не взорваться.

И, ожидая там, с глухо колотящимся сердцем, я увидел Симмингтона, выходящего из комнаты с Меган на руках и несущего ее вниз по лестнице; а мы с Нэшем крались за ним на благоразумной дистанции.

Симмингтон внес Меган в кухню, удобно устроил ее голову в газовой духовке и открыл газ как раз в тот момент, когда Нэш и я вошли в кухонную дверь и включили свет.

И это был конец Ричарда Симмингтона. Он сломался. Он и не пытался бороться. Он знал, что проиграл и погиб.

Наверху я сел у постели Меган, ожидая, когда она очнется, и обстоятельно проклиная Нэша.

– Откуда вы знаете, что с ней все в порядке? Это был слишком большой риск!

Нэш был совершенно откровенен:

– Всего лишь немного снотворного в молоке, которое она всегда пьет перед сном. Ничего больше. Само собой разумеется, он не мог рискнуть отравить ее. Насколько это его касалось, дело закончилось с арестом мисс Гриффитс. Он не мог позволить себе иметь в доме какую-то таинственную смерть. Никакого насилия, никакого яда. Ну а эта непонятная девушка вроде зациклилась на самоубийстве матери и в конце концов пошла и сунула голову в газовую духовку – что ж, люди только и скажут, что она никогда не была вполне нормальной и что потрясение от смерти матери ее добило.

Я сказал, глядя на Меган:

– Уж очень долго она не приходит в себя.

– Вы слышали, что говорил доктор Гриффитс? Сердце, пульс – все в абсолютном порядке; она всего лишь спит и проснется естественным образом. Это снотворное он дает множеству своих пациентов, он так говорит.

Меган шевельнулась. Что-то пробормотала. Лейтенант Нэш деликатно вышел из комнаты.

Вскоре Меган открыла глаза:

– Джерри.

– Привет, милая.

– Я все правильно сделала?

– Ты могла бы стать шантажисткой уже в колыбели!

Меган снова закрыла глаза. Потом прошептала:

– Вчера вечером я… я писала тебе… на случай, если… если что-нибудь будет не так. Но я так захотела спать к концу… Оно там.

Я прошел через комнату к письменному столу. В затрепанном маленьком блокноте я нашел незаконченное письмо Меган.

Оно начиналось так:

«Мой дорогой Джерри, я читала моего школьного Шекспира, тот сонет, который начинается со слов:

Ты насыщаешь взгляд, как тело – хлеб,

Как влага освежающая – землю…

И я поняла, что все-таки люблю тебя, потому что именно это я чувствую…»

– Как видите, – сказала миссис Дан-Кэлтроп, – я была совершенно права, вызвав специалиста.

Я уставился на нее. Мы все находились в доме викария. Снаружи хлестал дождь, а здесь горел чудесный огонь в камине, и миссис Дан-Кэлтроп блуждала по комнате, зверски избивая диванную подушку и водрузив ее затем – из каких-то собственных соображений – на фортепиано.

– Но когда? – спросил я, удивленный. – И кто это был? Чем он занимался?

– Это отнюдь не «он», – ответила миссис Дан-Кэлтроп.

Широким жестом она указала на мисс Марпл. Мисс Марпл уже закончила пушистое вязанье, и теперь при ней был клубок хлопковых ниток, а она орудовала крючком.

– Вот мой эксперт, – сказала миссис Дан-Кэлтроп. – Джейн Марпл. Посмотрите на нее хорошенько. Я вам говорю: эта женщина знает все проявления человеческой безнравственности лучше, чем кто-либо иной.

– Я не думаю, что тебе следует излагать все подобным образом, – пробормотала мисс Марпл.

– Но это так!

– Любой станет разбираться в человеческой натуре, живя круглый год в деревне, – безмятежно сказала мисс Марпл.

Затем, почувствовав, видимо, чего от нее ждут, она отложила крючок и прочитала лекцию об убийстве – в мягкой манере старой девы.

– Все самое главное в этом случае просто лежало на поверхности. Большинство преступлений, видите ли, до глупости примитивны. И это было таким же. Все было весьма разумно и неприкрыто – и совершенно понятно; хотя и неприятно, конечно.

– Весьма неприятно!

– Решение действительно было совершенно очевидным. Вы все это видели, вы знали, мистер Бартон.

– Ничего я не знал!

– Знали. Вы всё полностью мне и показали. Вы видели отлично все отношения между фактами, но вы не сумели поверить своим глазам и понять, что все это означает. Начать с этой навязчивой фразы – «Нет дыма без огня». Она вас раздражала, и вы совершенно верно определили, что это было на самом деле – дымовая завеса. Ложный след, видите ли; вы смотрели не туда, куда надо, – на анонимные письма, но вся суть в том, что не было анонимных писем!

– Но, дорогая мисс Марпл, я могу вас уверить – они были. Я сам их получал.

– О да, но они не были настоящими. Милая Мод была в смятении из-за них. Даже в таком мирном Лимстоке вполне хватает сплетен, и могу вас уверить – любая женщина, живущая здесь, знает их и пользуется ими. Но мужчина, видите ли, не интересуется сплетнями, особенно такой нелюдимый, логичный человек, как мистер Симмингтон. А настоящая женщина, пиши она такие письма, могла бы сделать их куда более конкретными. Так что, если бы вы не обратили внимания на дым и пошли бы к огню, вы бы знали, где его искать. Вы почти добрались до истинного значения происшедшего. А ведь в результате всех этих писем случилось только одно – умерла миссис Симмингтон.

Но тогда естественным было бы подумать: кто мог хотеть смерти миссис Симмингтон? И конечно, первым человеком, о котором думают в таком случае, боюсь, является муж. Можно, конечно, спросить: каковы причины? Каков мотив? Например, другая женщина?

И первое, что я услышала, – в доме есть очень привлекательная молодая гувернантка. Все ясно, не так ли? Мистер Симмингтон, весьма сухой, сдержанный, бесчувственный человек, устал от ворчливой, невротичной жены, и вот неожиданно появляется молодое сияющее создание.

Боюсь, вы знаете, что подобные люди, влюбившись в определенном возрасте, плохо переносят эту болезнь. Это совершеннейшее безумие. А мистер Симмингтон, насколько я могла разобраться, никогда не был действительно хорошим человеком – он не был очень добрым, или очень нежным, или способным сочувствовать, – все его качества были отрицательными… Так что он и не способен был справиться со своим безумием. А в таком городишке лишь смерть жены могла разрешить его проблему. Видите ли, он хотел жениться на девушке. Она весьма респектабельна – и он такой же. Кроме того, он очень привязан к своим детям и не хотел никуда их отсылать. Он хотел, чтобы при нем оставалось все: его дом, его дети, его респектабельность и Элси. А ценой, которую он должен был за все это заплатить, оказалось убийство.

Он выбрал, я думаю, очень разумный путь. Он хорошо знал из своей юридической практики, как скоро подозрение падает на мужа, если жена умирает неожиданно, и знал о возможности эксгумации при подозрении на отравление. Поэтому он подготовил смерть, которая показалась бы случайной кому бы то ни было. Он создал не существующего на деле сочинителя анонимных писем. И умно было заставить полицию подозревать женщину. Все эти письма действительно были женскими письмами – он их весьма ловко списал с прошлогодних анонимок, это тот случай, о котором вам рассказывал доктор Гриффитс. Я не хочу сказать, что он оказался несообразителен и повторил какое-то письмо буквально, но он использовал фразы и выражения оттуда, перемешивая их, и окончательным результатом стало то, что письма были идентифицированы как написанные женщиной – полусумасшедшей закомплексованной особой.

Он знал все полицейские приемы – насчет отпечатков пальцев, исследования шрифта и так далее. Он долго готовил свое преступление. Все конверты он надпечатал заранее, до того, как передал машинку в Женский институт, и он очень давно вырезал страницы из книги в «Литтл Фюрц», ожидая хозяйку в гостиной в какой-то из дней. Люди так редко заглядывают в книги проповедей!

И наконец, основательно подготовив свое фальшивое Ядовитое Перо, он принялся за дело. Прекрасный день, когда гувернантка с детьми и его приемная дочь должны были уйти, а у прислуги – выходной. Он же не мог предвидеть, что маленькая горничная Агнес поссорится со своим кавалером и вернется домой.

Джоанна спросила:

– Но что она видела? Вы знаете?

– Я не могу знать. Я могу только предположить. И я предполагаю, что она не видела ничего.

– То есть все мы попали пальцем в небо?

– Нет-нет, дорогая, я хотела сказать, что она простояла у окна кладовой весь день, ожидая, когда придет ее молодой человек попросить прощения, и она буквально не видела ничего. Никто не подходил к дому – ни почтальон, ни кто-либо другой. Довольно долго, очень медленно доходило до нее, что это очень странно, потому что очевидно было – миссис Симмингтон получила анонимное письмо в тот день.

– А разве она его не получала? – спросил я в замешательстве.

– Ну конечно же нет! Как я говорила, это преступление очень простое. Муж несчастной женщины всего лишь положил цианид на место одной из тех таблеток, которые она принимала днем, потому что после еды у нее обострялся ишиас. Все, что Симмингтону нужно было сделать, – это прийти домой раньше Элси Холланд или одновременно с ней, позвать жену, не получить ответа, подняться в ее комнату, бросить крошку яда в тот стакан с водой, из которого она запивала таблетки, бросить заготовленное анонимное письмо на каминную решетку и вложить в руку жены обрывок бумаги со словами: «Я не смогу…»

Мисс Марпл повернулась ко мне:

– Вы были совершенно правы и насчет этого клочка бумаги тоже, мистер Бартон. Люди не пишут предсмертные письма на оборванных клочках бумаги. Они берут лист бумаги, а очень часто еще и конверт. Да, обрывок бумаги был ошибкой, и вы знали это.

– Вы меня слишком высоко оцениваете, – сказал я. – Ничего я не знал.

– Но вы действительно знали, мистер Бартон. Иначе почему на вас произвела такое впечатление записка вашей сестры, оставленная у телефона?

Я медленно повторил:

– «Передайте, что я не смогу пойти в пятницу…» Я понял! «Я не смогу…»?!

Мисс Марпл просияла улыбкой.

– Вот именно! Мистер Симмингтон случайно натолкнулся на записку и увидел в ней определенную возможность. Он оторвал лишние слова и получил то, что хотел, – подлинную записку, написанную рукой его жены.

– А какие еще блестящие озарения меня посетили? – спросил я.

Мисс Марпл моргнула раз-другой, глядя на меня.

– Знаете ли, вы меня вывели на след. Вы объединили все эти факты для меня – в определенной последовательности, – и вершиной всего было то, что вы сказали мне наиважнейшую вещь: Элси Холланд ни разу не получала анонимок.

– А знаете, – сказал я, – прошлой ночью я подумал, что это она писала письма, а иначе почему она ни одного не получила?

– О нет, дорогой… Те, кто рассылает анонимки, почти всегда пишут их и самим себе. Это нечто вроде… ну, излишнего возбуждения, я полагаю. Нет-нет, факт был интересен по совершенно другой причине. Это, видите ли, просто продемонстрировало слабость мистера Симмингтона. Он не мог заставить себя написать грязное письмо девушке, которую он любит. Это очень интересная сторона человеческой натуры – и в каком-то смысле делает честь Симмингтону, – но этим же он выдал себя.

Джоанна спросила:

– И он убил Агнес? Но, похоже, это было совершенно бессмысленно.

– Возможно, и так, но чего вы не можете представить, дорогая (не говоря уж об убийстве), – так это того, что после всего свершившегося вам все видится преувеличенным. Нет сомнений, он слышал, как девушка звонила Патридж, говоря, что она тревожится со дня смерти миссис Симмингтон и что есть тут нечто, чего она не понимает. У него не было выбора – ведь глупая, дурная девчонка что-то видела, что-то знала.

– Но он же весь тот день был в своей конторе?

– Я предполагаю, он убил ее до того, как ушел. Мисс Холланд была то в гостиной, то на кухне. Он вышел в холл, открыл и захлопнул входную дверь, как будто выйдя из дома, и проскользнул в маленькую гардеробную. Когда в доме осталась одна лишь Агнес, он, вероятно, позвонил в колокольчик у входа, вернулся в гардеробную, подкрался к Агнес и ударил ее по голове, когда она открывала дверь, а потом, запихнув труп в кладовку, поспешил в контору, запоздав так немного, что никто не мог его ни в чем заподозрить. Видите ли, ведь никто не подозревал мужчину.

– Грязная скотина, – сказала миссис Дан-Кэлтроп.

– Вам его не жаль, миссис Дан-Кэлтроп? – поинтересовался я.

– Ничуть. А что?

– Просто я рад это слышать, только и всего.

Джоанна сказала:

– Но почему – Айми Гриффитс? Я знаю, полиция нашла пестик из аптеки Оуэна и вертел тоже. Похоже, не так-то легко оказалось для мужчины вернуть этот вертел в кухонный ящик. А угадайте, где они были? Лейтенант Нэш сказал мне – я его встретила, когда шла сюда. В одном из этих заплесневелых ящиков с документами в его конторе. В том, где документы покойного сэра Джаспера Харрингтона.

– Бедный Джаспер, – сказала миссис Дан-Кэлтроп. – Он был моим кузеном. Такой неисправимый старый мальчишка! Он был бы поражен!

– Разве не было безумием держать у себя эти вещи? – спросил я.

– Может быть, еще большим безумием было бы, если бы он все это выбросил, – возразила миссис Дан-Кэлтроп. – Ведь ни у кого же не было подозрений насчет Симмингтона.

– Он ударил ее не пестиком, – сказала Джоанна. – Там была еще гиря от часов, с волосами и кровью на ней. В полиции думают, что он стащил пестик тогда, когда арестовали Айми, и тогда же подбросил страницы из книги в их дом. И вот это меня снова возвращает к тому же вопросу. Как насчет Айми Гриффитс? Ведь полицейские действительно видели, как она писала то письмо.

– Да, конечно, – сказала мисс Марпл. – Она написала это письмо.

– Но почему?

– О, дорогая, наверное, вы догадываетесь, что мисс Гриффитс всю жизнь была влюблена в Симмингтона.

– Бедняжка! – машинально произнесла миссис Дан-Кэлтроп.

– Они всегда были хорошими друзьями, и, я полагаю, после смерти миссис Симмингтон, возможно… ну… – Мисс Марпл деликатно кашлянула. – А потом начались сплетни насчет Элси Холланд, и, я предполагаю, ее это очень задело. Она думала о девушке как о кокетке, намеренной завладеть привязанностями Симмингтона и совершенно недостойной его. И потому, я думаю, она поддалась искушению. Почему не добавить еще одно анонимное письмо – и заставить девушку уехать? Ей это показалось совершенно безопасным, и она думала, что проделала все очень хитро.

– Ну вот, – сказала Джоанна, – конец истории?

– Я бы предположила, – медленно сказала мисс Марпл, – что, когда мисс Холланд показала это письмо Симмингтону, он мгновенно понял, кто написал его, и увидел неплохую возможность отвести опасность от себя. Не слишком благородно… да, не слишком благородно, но, видите ли, он был напуган. Полиция все равно не успокоилась бы, пока не поймала анонимщика. Когда он отнес письмо в полицию и выяснил, что они видели Айми пишущей это письмо, он почувствовал, что ему выпал единственный шанс из тысячи – покончить со всей историей разом.

Его с семьей в тот день пригласили на чай в дом Гриффитсов, и, выходя из конторы, он сунул в портфель страницы, вырезанные из книги, чтобы спрятать их под лестницей. Спрятав их, он нанес последний штрих. Это выглядело как повторение действий, проделанных с телом Агнес, а практически это выполнить было для него очень легко. Когда он провожал Айми и полицейских, то минуты-двух, когда он проходил через холл, было вполне достаточно.

– Все равно, – сказал я, – есть одна вещь, которую я не могу вам простить, мисс Марпл, – то, что вы втянули во все это Меган.

Мисс Марпл отложила в сторону работу, за которую было снова взялась. Она посмотрела на меня сквозь очки, и ее глаза были строгими.

– Милый молодой человек, но ведь что-то нужно было делать. Доказательств против этого очень умного и беспринципного человека не было. Мне нужен был помощник, кто-то очень храбрый и умный. И я нашла человека, которого искала.

– Это было очень опасно для нее.

– Да, это было опасно, мистер Бартон, но мы приходим в этот мир не для того, чтобы прятаться от опасности, когда жизнь нашего ближнего поставлена на карту. Вы понимаете меня?

Я понял.

…И было утро на Верхней улице.

Мисс Эмили Бэртон вышла от бакалейщика, неся свою корзинку для покупок. Щеки ее были розовыми, глаза сияли.

– О, дорогой мистер Бартон, я ужасно взволнована. Подумать только, я действительно еду путешествовать!

– Я надеюсь, вам это понравится.

– О, я уверена! Я бы никогда не отважилась отправиться сама. Это выглядит так чудесно, что все именно так повернулось. Я уже давно чувствовала, что должна расстаться с «Литтл Фюрц», потому что я так стеснена в средствах, но мне невыносима была мысль, что здесь поселится посторонний. Но теперь вы купили усадьбу и собираетесь жить здесь с Меган – а это совсем другое дело. И еще милая Айми после этого ужасного испытания не знает, что ей делать, да и ее брат намерен жениться (как приятно думать, что вы оба останетесь с нами!), и она соглашается ехать со мной! Мы намерены путешествовать долго. Мы даже, может быть, – мисс Эмили понизила голос, – объедем вокруг света! И Айми такая замечательная и такая практичная. Я действительно думаю – а вы? – что все повернулось к лучшему.

На какое-то мгновение я подумал о миссис Симмингтон и Агнес Вуддел – в могилах на церковном кладбище – и захотел узнать, согласились ли бы они с этим мнением, а потом вспомнил, что кавалер Агнес не слишком-то любил ее, а миссис Симмингтон не слишком-то была добра к Меган, так какого черта?! Все мы умрем в свое время! И я согласился со счастливой мисс Эмили, что все к лучшему в этом лучшем из миров.

Я пошел по Верхней улице, вошел в калитку Симмингтонов, и Меган вышла встретить меня.

Это не была романтическая встреча, потому что громадная староанглийская овчарка, вышедшая вместе с Меган, чуть не свалила меня с ног плохо рассчитанным прыжком.

– Правда, он восхитителен? – спросила Меган.

– Немножко великоват. Он что, наш?

– Да, это свадебный подарок от Джоанны. Нам прислали премилые свадебные подарки, правда? Тот пушистый свитер, насчет которого мы не могли сообразить, откуда эта штука, – от мисс Марпл, и очень красивый чайный сервиз «Корона Дерби» – от мистера Пая, и Элси прислала мне тостер…

– В ее духе, – мимоходом заметил я.

– И она помолвлена с дантистом и очень счастлива! А… а я?

– Масса свадебных подарков! Не забывай, что если ты передумаешь, тебе придется отослать их обратно.

– Я не передумаю. Что же еще нам прислали?.. О да, миссис Дан-Кэлтроп прислала египетского скарабея.

– Оригинальная женщина, – отметил я.

– О! Но ты же не знаешь главного! Патридж только что преподнесла мне подарок. Это самая отвратительная чайная скатерть, какую ты вообще мог видеть. Но я думаю, что Патридж должна теперь меня любить, потому что она сказала, что вышивала эту скатерть собственными руками!

– Полагаю, там узор из кислого винограда и чертополоха?

– Нет, она вся в узоре из бантиков[84].

– Милая, милая, – предупредил я, – Патридж идет!

Меган втащила меня в дом. И сказала:

– Вот только одного я не могу взять в толк. Кроме ошейника и поводка для собаки, Джоанна прислала еще один ошейник и поводок. Как ты думаешь, зачем это?

– Это, – сказал я, – маленькая шутка Джоанны.