Вторая мировая: ошибки, промахи, потери

12. ВОЙНА ДВИЖЕТСЯ НА ЮГ

Война, которую вела в Северной Европе Германия, была серой. Угрюмые политики с серыми лицами, одетые в темные строгие костюмы, принимали решения. Орды солдат в мыши-но-серой форме затопили Европейский континент и дошли до серых вод Атлантики, где вели мрачные серые сражения выкрашенные в серый цвет боевые корабли.

Военные действия в Средиземноморье были другими. Они были более многообразными и сложными, чем на каком-либо другом театре. Италия Муссолини предлагала бравурные марши, украшенные вокальными партиями, под которые проходили сражения на полях, залитых ослепительным солнцем. Опереточные мундиры и цветистые речи были неотъемлемой частью войны, которая на самом деле являлась непрерывной цепочкой авантюр. Феодальный император и арабы-дикари из пустыни, подводные велосипеды и потомки знаменитых родов, армии, плавно спускающиеся с небес на памятники древних цивилизаций, — вот чем была война в Средиземноморье.

Несмотря на определенный налет гипнотизирующей харизматичности, Адольф Гитлер был озлобленным человеком с примитивными вкусами и предсказуемыми взглядами. Бенито Муссолини был гораздо более сложной личностью. Самый интимный его портрет можно найти в дневниках зятя Муссолини графа Галеаццо ди Чиано, ставшего при нем министром иностранных дел Италии. Чиано обещал, что его дневники:

Один американец, лично знавший Муссолини, рисует более резкий портрет:

В годы, предшествующие Первой мировой войне, Муссолини был одним из самых уважаемых и осведомленных марксистов в Европе. Он издавал газету «Классовая война», в которой проповедовал революционное насилие, выдвигая такие лозунги, как: «У кого есть сталь, тот добудет хлеб!» Начало войны в 1914 году Муссолини воспринял как событие, несущее мировую социалистическую революцию. Ленин, предпринявший определенные шаги для доказательства справедливости этой теории, восторженно отзывался о Муссолини в «Правде»; и они оба смотрели одинаково на основные политические проблемы. И тот и другой хотели избавиться от парламентов и всех прочих неудобств, которые доставляет многопартийность людям, жаждущим постоянной централизованной власти.

Несмотря на обязательства, связывающие Италию с Германией, она вступила в Первую мировую войну в 1915 году на стороне Великобритании и Франции. Эта война наполнила итальянцев — нацию, объединившуюся лишь в 1870 году, — надеждами на величие и возможность расширить границы своего государства. Муссолини мгновенно изменил свои политические пристрастия: «учуяв в воздухе национализм, он вдохнул его полной грудью. Это был пьянящий запах».

Муссолини был очень тщеславен и неуравновешен; ему требовалось, чтобы народ его обожал. В первую очередь он был обыкновенным человеком, и его тяга к военной форме и бесконечные любовные приключения взывали к сердцу толпы. Муссолини был совершенно не похож на жестокого бесчеловечного Ленина и недалекого Гитлера. Став горячим сторонником национализма и поддержав войну 1914–1918 годов, Муссолини был несказанно рад территориальным приобретениям, которые она принесла Италии. Вскоре он проникся презрением к Ленину, заключившему сепаратный мир с Германией и уступившему так много русской земли.

В марте 1919 года Муссолини с друзьями изобрели новую политическую партию, позаимствовав форму, символику и планы общественного переустройства у самых разнообразных политических течений. Их речи, пылкие и гневные, тем не менее не обещали насилия. Одетые в черные рубашки люди, перенявшие военную терминологию, столь дорогую всем революционерам, дали обет не уничтожать капитализм, а подчинить его себе. Попутно они обещали отобрать собственность у церкви, отдать землю крестьянам, свергнуть монархию и установить полный государственный контроль над экономикой. Теперь это воспринимается как рецепт, ведущий к неминуемой катастрофе, но в то время подобные идеи были новы, и крах перестроенной советской экономики еще не стал очевиден.

Муссолини был неотъемлемой составляющей частью новой эпохи. Он понимал значение истории и то, как использовать ее предания, мифы и легенды. Символом героического наследства прошлого стала кровь, которую нужно проливать в «борьбе». Машины и новые технологии придадут новые жизненные силы Италии.

В России и Германии схожие политические идеи возникли, когда уставшие от войны солдаты возвратились домой, в разгромленную и недовольную страну. Можно возразить, что немцы потерпели поражение, а итальянцы были нацией-победительницей, однако простому человеку труда было непросто отличить победителя от побежденного. Италия потерпела сокрушительные поражения на Австрийском фронте, в то время как германская армия утешала себя тем, что поражение пришло не на полях сражений, а за столом переговоров.

Особенно много общего было у Италии с Германией. В обеих странах солдат, вернувшихся с полей сражений, нещадно поливали грязью коммунисты, социалисты и пацифисты. Основу фашистской и нацистской партии составили бывшие солдаты и те, кто осуждал плохое обращение с ними. В обеих странах средний класс по понятным причинам боялся кровавого террора, который продемонстрировала коммунистическая революция в России. Эти страхи подпитывались жестокими стычками между противоборствующими политическими группировками, что еще больше убеждало средний класс, в том числе бывших солдат и местную полицию, поддерживать антикоммунистические организации. После прихода к власти фашистов и нацистов большинство населения приняло отказ от свобод в обмен на восстановление законности и правопорядка.

В Первую мировую войну Италия присоединилась к Антанте в надежде стать великой державой, но на мирной конференции на итальянцев смотрели с презрением. Сэр Чарльз Гардинг, длительное время занимавший должность заместителя министра иностранных дел Великобритании, называл их «одиозными коллегами», отличавшимися своим «нытьем, перемежающимся грубостями». Итальянские претензии на порт Фиуме в верхней части Адриатического моря были отвергнуты без обсуждений.

Подобное обращение объединило итальянцев так, как это не смогла сделать война. Тысяча ветеранов войны, возглавляемых поэтом Габриэлем д'Аннунцио, в сентябре 1919 года вошли маршем в Фиуме и отказались покинуть город. Союзники-победители, нисколько не смущенные этим воинственным поступком, не предприняли никаких мер. В 1924 году итальянские права на Фиуме были ратифицированы. Муссолини, лидер крупнейшей организации ветеранов войны, усвоил урок: когда слова бесполезны, наступает черед силы.

Фашизм (более поздней разновидностью которого в Германии стал нацизм) возник в Италии. Для агитации за социальные перемены Муссолини организовал «фаши», группы рабочих. По-латыни fascio — «связка», «пучок». В Древнем Риме «фашии» — связки розг (в единстве сила) с топором — носили перед консулами как знак власти, и этот символ переняла Великая французская революция. Этот классический символ идеально подходил Муссолини, решившему превратить итальянцев в могучую воинственную нацию. В 1921 году была создана фашистская партия. Ее члены носили черную униформу «ардити» штурмовых отрядов итальянской армии.

Слово «тоталитаризм» было придумано Муссолини. Тоталитаризм (подобно марксизму, навязанному России Лениным и Сталиным) провозглашал прямой контроль государства над каждым человеком и его действиями. Быть вне политики при обоих режимах являлось наказуемым преступлением.

По мере продвижения к власти Муссолини пересматривал свои взгляды, чтобы привлекать к себе новых союзников. С политиками, представителями деловых кругов и влиятельными людьми, поверившими в то, что фашисты смогут заполучить число голосов, достаточное для победы, заключались тысячи сделок. В октябре 1922 года король Виктор-Эммануил III предложил Муссолини сформировать правительство, и тот, явившись в Рим одетый в военную форму, объявил во всеуслышание, что только прибыл с поля боя. Утвердился миф о том, что фашисты вошли в Рим маршем и захватили власть силой оружия. На самом деле Муссолини неожиданно приехал на утреннем поезде, и его жена удивленно воскликнула: «Какие люди!»

Позабыв все свои мысли насчет свержения монархии, Муссолини отказался и от другого убеждения, договорившись с римским папой и католической церковью. Это был очень важный шаг, ибо вот уже много лет государство и церковь в Италии не ладили друг с другом. Теперь же Муссолини поставил распятие в каждый класс и направил в армию капелланов. По словам циников, он просто демонстрировал традиционное итальянское почтение к религии, семье и работе.

Одетые в черные рубашки фашисты скандировали: «Credere! Ubbidire! Combattere! («Верьте! Подчиняйтесь! Сражайтесь!») и именовали Муссолини «дуче» («вождем»). Над замысловатыми неопределенностями демократии насмехались. После того как выяснилось, что избирателям проще продавать обещание чудес, излюбленными словами стали «смерть», «насилие» и «воля».

Противники режима бежали из страны или оказывались в тюрьмах. Газеты и радио попали под контроль фашистской партии. Органы местного управления стали частью нового движения. «Наш мэр вдруг стал носить форму и отдавать фашистское приветствие, — вспоминал один мой итальянский друг. — Но когда мы приехали в соседний городок, тамошний мэр также оказался в форме».

В 20-х годах фашистская экономика Муссолини процветала: деятельность профсоюзов была строго ограничена, рабочие стали дисциплинированы и послушны, конкуренция в промышленности ослабла. Италия медленно оправлялась от войны, но Муссолини обещал не мир и восстановление хозяйства, так необходимые стране, а новые войны. Он заявил своим соотечественникам, что Италии для того, чтобы оставаться здоровым государством, необходима война раз в двадцать пять лет. Возможно, его слова не воспринимались буквально (так же, как не воспринимали буквально антисемитские высказывания Гитлера) или же считалось, что эти «войны» будут всего-навсего авантюрами в заморских колониях.

С древнейших времен итальянцам было свойственно переплывать моря и основывать там поселения. Во многих средиземноморских городах — Тунисе, Бейруте, Триполи — они превосходили численностью всех остальных европейцев, однако собственно итальянских колоний было мало. Кроме Триполитании, отвоеванной Италией в 1911–1912 годах у Оттоманской империи и переименованной в Ливию, в их число входили Эритрея и часть Сомали. Эти два клочка итальянских владений на «африканском роге» были отделены друг от друга Абиссинией, примитивной слаборазвитой монархией, которой управлял император Хайле Селассие. Основанная, по преданию, в X веке до нашей эры сыном царицы Савской, эта страна была памятна итальянцам своим городом Адуа, где в 1896 году армия итальянских захватчиков потерпела сокрушительное поражение от местных жителей.

Муссолини был полон решимости расширить свои заморские владения. Он любил высказывать вслух свое восхищение Юлием Цезарем, а в Африканской империи чувствовался вкус Древнего Рима. Муссолини лелеял мечту смыть позор Адуа и преподать абиссинцам урок, завоевав их страну. Это должно было объединить две итальянские колонии в одну большую итальянскую Восточную Африку.

Когда в 1934 году Муссолини вторгся в Абиссинию (современную Эфиопию), на его пути встали огромные озера, знойные пустыни и неприступные горы. Для того чтобы одержать победу над босоногими абиссинцами, вооруженными одним холодным оружием, итальянская армия использовала бомбардировщики — первым подвергся налету город Адуаа — и даже отравляющие газы.

Воспользовавшись тем, что весь мир возмущен зверствами итальянцев, Гитлер ввел войска в демилитаризованную Рейнскую область, положив этим начало военным экспансиям, приведшим в конце концов к Второй мировой войне. По мере того как воинственные устремления Гитлера все возрастали, остальные великие державы начинали добиваться дружбы с Муссолини. Попытка лишить Италию нефти была сорвана Соединенными Штатами, опасавшимися, что подобный удар итальянской экономике приведет к коммунистической революции.

Победа в Африке помогла Муссолини заработать огромную популярность у своего народа, но нажила ему многочисленных врагов за границей. Мир был готов терпеть его политические эксперименты дома, но он испытывал тошноту при виде картин отравленных газами и разбомбленных деревень. Однако международное осуждение еще больше сплотило итальянский народ вокруг Муссолини. Король Италии был провозглашен императором, и папа преподнес его супруге золотую розу.

Следующей авантюрой, в которую ввязался Муссолини, была отправка войск на помощь националистам Франко, ведущим гражданскую войну в Испании. В Великобритании и Франции эта бескомпромиссная война представлялась как уничтожение демократии фашистскими силами Франко, олицетворявшими зло, однако в настоящее время вердикт истории по поводу Гражданской войны в Испании не столь однозначен. Муссолини, отождествленный с правыми экстремистами, оказался в изоляции, но для него война в Испании была лишь очередным приключением. Он говорил своему зятю графу ди Чиано, министру иностранных дел Италии, что эта война поможет закалить характер итальянского народа. «Когда с Испанией будет покончено, я придумаю что-нибудь еще», — пообещал Муссолини.

Вероятно, Муссолини повадился читать победные реляции в собственной прессе — болезнь, от которой не лечат даже в Голливуде, — и в конце концов уверовал в то, что под его началом находится могучая военная машина. 30 ноября 1938 года Чиано намекнул фашистскому парламенту о вековых чаяниях Италии. Этого оказалось достаточно для того, чтобы депутаты вскочили с мест с криками: «Корсика, Тунис, Ницца!» — к чему в Париже отнеслись крайне неодобрительно. Вероятно, это примирило французских избирателей с декларацией о дружбе между Францией и Германией, подписанной неделю спустя.

Как это выяснили еще древние римляне, Средиземное море — недружественный водоем. Даже в период наивысшего расцвета Римской империи Итальянский полуостров постоянно подвергался нападениям. Муссолини выбрал Абиссинию, а это была не лучшая цель для захвата, ибо она находилась далеко и путь к ней лежал через Суэцкий канал, ревностно оберегаемый англичанами. Другое колониальное владение Италии, Ливия, находилось на противоположном берегу Средиземного моря, судоходство в котором могли сделать весьма опасным Королевский и Французский флоты.

Бисмарк как-то сказал, что у Италии хороший аппетит, но плохие зубы. Один историк добавил, что Муссолини «вложил много сил в национальную стоматологию». Это так, но созданные им протезы оказались красивыми, но непрочными.

Несмотря на то что Муссолини удалось впихнуть Италию в современный мир, она оставалась бедной, отсталой страной: ее нельзя было назвать ни процветающей, ни даже промышленно развитой. Промышленность Италии полностью зависела от импортируемого сырья: нефти, угля, железной руды. Географическое положение Италии, с протянувшимся вдоль всей страны позвоночником из горных хребтов, создавало трудности в сообщении даже в мирное время. Всем было очевидно мастерство итальянцев в проектировании и новых технологиях; итальянские кораблестроители оставались непревзойденными. Однако гениальность и сила не всегда идут рука об руку. За исключением нескольких образцово-показательных частей, итальянская армия не была механизирована. Военно-воздушные силы состояли в основном из устаревших бипланов. Самое сильное впечатление из родов войск производил военно-морской флот, но все же нечего было и думать о том, чтобы он смог противостоять объединенным морским силам Великобритании и Франции.

В июле 1938 года на модернизацию итальянских вооруженных сил было выделено 5 миллиардов лир. Началось строительство двух новых линкоров, были созданы образцы монопланов. Однако войны — даже маленькие — стоят денег. Война в Абиссинии стоила 13 миллиардов лир, и оккупационные войска насчитывали 300 тысяч человек. Вмешательство в гражданскую войну в Испании потребовало списания множества танков и самолетов, и там по-прежнему оставалось 50 тысяч итальянских солдат. Муссолини требовались деньги, и он выжимал их из налогоплательщиков. Военный энтузиазм итальянцев начинал понемногу угасать, хотя вслух мало кто жаловался, опасаясь тайной полиции.

Когда в 1939 году война в Испании уже близилась к концу, Муссолини придумал «кое-что еще». Практически без предварительной подготовки он отправил войска в Албанию, маленькое королевство, находившееся напротив каблука итальянского сапога на противоположном берегу Адриатического моря. Оккупация не потребовала много сил: Албания с 1934 года являлась итальянским протекторатом.

К этому времени западные державы уже стали считать Италию близким партнером гитлеровской Германии, и почти такой же опасной. Муссолини считал фюрера своим единственным союзником, который позволит ему продолжать политику избирательной агрессии. Гитлер с готовностью стал сообщником Муссолини, однако собственные планы он хранил в тайне до тех пор, пока не приходили в движение войска. По мере того как один кризис следовал за другим, Муссолини начинал все более и более опасаться, что союзник втянет его в крупную войну, к которой Италия была не готова. Именно Муссолини больше всех трудился над составлением Мюнхенского соглашения, которое дало Гитлеру все, чего он хотел, и в то же время позволило избежать войны. Когда западные державы решительно выступили против притязаний Гитлера на Польшу, Муссолини стал призывать своего партнера действовать осторожнее. 12 августа 1939 года он отправил Чиано для переговоров с фюрером, состоявшихся в местечке Бергхоф неподалеку от Берхтесгадена в Баварии. Чиано встретили крайне холодно, и он с ужасом осознал, что Германия намерена напасть на Польшу во что бы то ни стало.

На следующий день Чиано докладывал Муссолини в Палаццо Венеция:

Муссолини был встревожен. Он даже начал подумывать, не будет ли лучше для Италии подружиться с Великобританией и Францией. Между тем он послал Гитлеру «список покупок», где подробно расписал, в каком количестве Германия должна поставить Италии артиллерийские орудия, машины и сырье, чтобы та стала готова к ведению войны. Несомненно, это была уловка, чтобы сорваться с крючка. Гитлер вежливо пообещал кое-что из запрошенного перечня, при этом заявив, что он «сотрет Польшу в порошок и разгромит Францию и Англию без посторонней помощи». Гитлер только попросил, чтобы Италия не объявляла о своем нейтралитете заранее, но Чиано сразу же поспешил заверить посла Великобритании, что «мы никогда не станем воевать с вами и французами». Сводки тайной полиции показывали, что итальянцы не желают войны в ближайшем будущем и не любят немцев.

Чиано пришел к выводу, что Германия во что бы то ни стало решила напасть на Польшу, а Великобритания столь же решительно настроена ей помешать. 1 сентября началось германское вторжение в Польшу, а два дня спустя Франция и Великобритания объявили Германии войну. В течение многих месяцев Италия оставалась нейтральной. Гитлер тем временем успел разделить Польшу со своим новым союзником Сталиным, а затем захватить Норвегию. В мае 1940 года германские танковые дивизии вторглись во Францию, но Италия еще не определилась со своим положением: стоит ли ей быть союзником Германии. В этот критический момент Черчилль послал Муссолини письмо, выражая в нем надежду, что Италия не вступит в войну. Но его усилия оказались тщетными: на предстоящей мирной конференции Муссолини хотел добиться места рядом с Гитлером, а это означало, что он должен был начать военные действия до того, как Франция запросит мира. По мнению Сам-мера Уэллса, личному представителю президента США в Италии: «Решение принял один человек, всего один человек, диктатор Бенито Муссолини». В 1940 году «воля итальянского народа не могла противостоять роковой решимости диктатора».

Чиано, человек далеко не трусливый, трепетал перед Муссолини, и даже король не смел возражать диктатору. «Итальянцы — это стадо баранов, — говорил Муссолини. — …мы должны одеть их в военную форму и муштровать с утра до вечера. Пороть, пороть и пороть… Именно этим я и займусь». Муссолини был твердо уверен, что, как только Франция падет, Великобритания запросит мира, а это обещало жирный куш. Он не делал тайны из своих претензий: Мальта и Кипр должны будут стать итальянскими островами, Египет и Судан присоединятся к итальянской Восточной Африке и Ливии, образовав обширный итальянский протекторат. Другим протекторатом станет Ирак, богатый нефтью, он будет обеспечивать топливом итальянский флот. Гибралтар превратится в международный порт.

10 июня 1940 года Муссолини приказал своим войскам перейти границу и нанести удар по «прогнившей реакционной демократии». Он едва успел вскочить в уходящий поезд. Франция была при последнем издыхании, но, даже смертельно раненная, она оказалась не по зубам итальянской армии. Пять деморализованных французских дивизий, обретя второе дыхание, отразили натиск 32 итальянских дивизий. Премьер-министр Франции Рейно сказал: «Как могли достойные благородные итальянцы в такой момент нанести нам удар в спину!» В далеком городе Шарлоттсвиль, штат Виргиния, президент Рузвельт, услышав эти новости, смело бросил вызов своим избирателям-итальянцам, заявив: «Рука, зажавшая кинжал, вонзила его в спину соседа».

Чиано заявил, что такая возможность (напасть на уже побежденную Францию) выпадает Италии раз в пять тысяч лет. Уинстон Черчилль сухо заметил, что редкая возможность еще не значит хорошая. Французский посол в Риме сказал Чиано: «Немцы — жестокие хозяева. Скоро вы это тоже усвоите». Итальянцы не нуждались в этом напоминании: война против соседей-французов была крайне непопулярна.

После того как ставший президентом 84-летний маршал Петэн запросил мира, Франция была разделена на оккупированный север и неоккупированную «Вишистскую Францию», объявившую себя нейтральной. После того как Франция вышла из войны, а Италия вступила в войну на стороне Германии, соотношение сил радикально изменилось. Граница между Египтом и Ливией стала фронтом. То же самое произошло с небольшим анклавом британское Сомали, с трех сторон окруженным итальянской Восточной Африкой Муссолини. Отсюда неприятель мог угрожать на север Хартуму и даже на юг Найроби в английской колонии Восточная Африка. В Средиземном море Королевский военно-морской флот, лишившись поддержки французских кораблей, вдруг стал очень маленьким. Не было никаких признаков того, что заморские владения Франции, с их вооруженными силами и военно-морскими базами, собираются продолжать войну. Французский генерал Шарль де Голль, бежавший в Великобританию, стал во главе всех тех, кто хотел продолжать сражаться. Но большинство французов считало, что должны хранить верность единственному законному правительству Франции, вишистскому правительству маршала Петэна. Они больше не воевали против Германии.

В 1940 году война перестала быть ограниченным европейским конфликтом и начала приобретать глобальные масштабы. При полном бездействии вишистских властей во французском Индокитае (часть которого позднее стала Вьетнамом) японская военщина захватила многочисленные базы, впоследствии сыгравшие решающую роль в проведении наступательных операций японской армии. Эти двенадцать месяцев, начиная с лета 1940 года, с Битвы за Британию, были самым сложным периодом войны. Последовавшая цепочка событий, каждое из которых вызывало следующее, неизбежно привела к советско-германскому столкновению под Москвой в декабре 1941 года и японскому нападению на американский флот в Перл-Харборе.

Средиземное море имело жизненно важное значение для Великобритании. Оно обеспечивало кратчайший путь в Индию, Австралию и на Дальний Восток, а также было дверью в Египет и к богатому нефтью Персидскому заливу. Королевскому военно-морскому флоту, лишившемуся помощи французских кораблей, противостоял мощный итальянский флот, насчитывающий 6 линкоров, 19 крейсеров, около 50 эсминцев и свыше 100 подводных лодок. Отчасти именно угроза со стороны итальянских подводных лодок вынудила Черчилля просить Рузвельта выделить 30–40 списанных американских эсминцев. Мрачная перспектива войны на море еще больше усугублялась кошмарной возможностью захвата сильного французского флота немцами — как по условиям мирного договора, так и грубой силой.

В те полные отчаяния дни, последовавшие за капитуляцией Франции, англичане не могли получить никакой информации об условиях мирного договора, а также о том, какие приказания получило руководство французского флота. Черчилль и его адмиралы до сих пор не осознали полностью угрозу подводной войны, хотя и внимательно следили за ее ходом. Они считали, что настоящим бедствием для английских морских коммуникаций станут надводные рейдеры. Королевский флот больше всего беспокоила судьба двух французских современных линейных крейсеров «Дюнкерк» и «Страсбург», а также двух недостроенных линкоров «Жан Бар», находившихся в Касабланке во французском Морокко, и «Ришелье», находившихся в Дакаре во французской Западной Африке. Адмиралтейство считало «Ришелье» самым мощным надводным кораблем в мире.

Черчилль приказал захватить все французские военные корабли, находившиеся в портах Великобритании. Английская военно-морская группа «Эйч», базировавшаяся в Гибралтаре, получила приказ напасть на французские военно-морские базы в Северной Африке. Адмирал Эндрю Каннингхэм, главнокомандующий Средиземноморским флотом, выступил категорически против; весь английский флот пришел в ужас от этого приказа. Черчилль настоял на своем, и 3 июля группа «Эйч» в составе линейного крейсера «Худ», авианосца «Арк-Ройял» и старых линкоров «Велиэнт» и «Резолюшен» подошла к порту Мерс-эль-Кебир во французском Алжире, где стояли на якоре основные силы французского флота. Англичане предъявили ультиматум: французы должны или затопить свои корабли, или присоединиться к англичанам под флагом «Свободной Франции», или уйти во французскую Вест-Индию.

Переговоры продолжались много часов, но в конце концов французский адмирал отказался, и английские корабли открыли огонь в упор. Линейный крейсер «Дюнкерк» получил прямое попадание нескольких 15-дюймовых снарядов, на старом линкоре «Бретань» взорвалась крюйт-камера, он перевернулся и затонул, унося с собой 977 членов экипажа. Старый линкор «Прованс» выбросился на берег, но линейный крейсер «Страсбург», авианосец «Коммандант Тест» и пять эсминцев, подняв пары, продемонстрировали великолепное мастерство и, ускользнув от английского флота, ушли в порт Тулон на южном побережье Франции. На следующий день с борта «Арк-Ройяла» поднялись торпедоносцы, чтобы добить поврежденный «Дюнкерк». Один из них поразил лихтер с грузом глубинных бомб, что привело к гибели еще 150 моряков.

Через два дня французские военно-морские соединения в атлантических портах Дакар и Касабланка также отказались выполнить требования англичан и были атакованы торпедными катерами и торпедоносцами. Оба недостроенных линкора «Ришелье» и «Жан Бар» получили повреждения.

В Александрии Королевский флот действовал более тонко. Терпеливые переговоры включали в себя, в частности, транспаранты с предложенными условиями, которые англичане демонстрировали с мелких судов экипажам французских кораблей. Никто не спешил выполнить поступивший из адмиралтейства приказ действовать быстро. Отношения английского и французского адмиралов — Каннингхэма и Годфруа соответственно — остались добрыми и после того, как пришло известие о трагедии в Мерс-эль-Кебире. В результате стороны пришли к соглашению: французские корабли, линкор «Лорейн», четыре крейсера и несколько торпедных катеров были разоружены. Запасы топлива были сгружены на берег, а торпедные взрыватели переданы на хранение во французское консульство.

Французские моряки всю войну жили в Александрии припеваючи. Главнокомандующий адмирал Годфруа получил разрешение пользоваться шифрами Вишистской Франции и держать связь со своим начальством. Французские моряки получали жалованье от англичан, но, в отличие от солдат «Свободной Франции», могли отправлять деньги домой. Им разрешалось сходить на побывку на берег в Александрии, а также ездить в находящиеся под управлением Вишистской Франции колонии — Сирию и Ливан. Королевский ВМФ вел ожесточенные боевые действия, а французские корабли — линкор, четыре крейсера и три эсминца — оставались без единой царапины. «По сравнению с видавшими виды английскими кораблями французы выглядели вызывающе холеными и откормленными».

Могли ли подобные мирные соглашения быть достигнуты и в Мерс-эль-Кебире, если бы Черчилль проявил терпение и предоставил большую свободу действий командующему английскими военно-морскими силами? Разумеется, все трое флаг-офицеров, участвовавших в тех событиях, были в этом уверены, но один из них, выразивший свои взгляды в направленном в адмиралтейство письме, был отстранен от должности. Публикация воспоминаний адмирала Каннингхэма, главнокомандующего силами Королевского флота на Средиземном море, продемонстрировала всю силу антипатии Каннингхэма к Черчиллю и, в частности, к этому приказу. Некоторые историки утверждают, что опубликованные данные об обмене сообщениями между Каннингхэмом и Черчиллем были сфальсифицированы, чтобы оградить репутацию Черчилля.

Несмотря на то что англо-французские отношения опустились до самой низкой за всю историю величины, шокирующие действия Королевского ВМФ, по крайней мере, продемонстрировали всему миру, что Великобритания не просто тянет время: она собирается любой ценой продолжать войну.

Цену эту в первую очередь пришлось платить Королевскому флоту. Географическое положение Италии в середине Средиземного моря предоставило державам «Оси» военно-морские и авиационные базы, позволяющие добиться господства в центральной части Средиземноморья. В то время как английские конвои, следовавшие с востока на запад, неизбежно подвергались ожесточенным атакам, короткое расстояние от Сицилии до Туниса позволяло державам «Оси» не беспокоиться по поводу морского сообщения с Северной Африкой. Мальта, с ее оборудованными причалами и морскими доками, занимала идеальное положение для того, чтобы стать главной базой для борьбы с итальянским судоходством, но это также означало, что она находится в радиусе действия итальянских бомбардировщиков и ее будет очень трудно защитить в случае высадки неприятельских войск. Английское верховное командование рассматривало несколько планов дальнейшего ведения войны, в том числе и такие, свидетельствующие о полном отчаянии, как оставление Средиземного моря неприятелю и сосредоточение всех сил для защиты Гибралтара и Суэцкого канала.

Люди, военное снаряжение и техника, направлявшиеся в английские гарнизоны в Египте и страны Ближнего Востока, больше не могли проходить через Средиземное море. Отныне только снабжение Мальты, а также доставка остро необходимых грузов осуществлялись быстроходными конвоями с мощным охранением, следовавшими через контролируемую державами «Оси» центральную часть моря. Ответом Королевского флота на эту мрачную ситуацию явилась демонстрация того самого агрессивного духа, который показывала сухопутная армия Германии. Хотя первоначально численность английских боевых кораблей в Средиземном море сократилась в связи с кампанией в Норвегии, угрозой вторжения на Британские острова и Битвой за Атлантику, корабли, прибывшие в мае 1940 года из Вест-Индии, Китая, Индии и Австралии, снова превратили Средиземноморский флот в грозную силу.

Отвергая осторожное предложение адмиралтейства оставить восточную часть Средиземного моря, адмирал Каннингхэм привел главные силы флота к итальянским берегам, где 9 июля 1940 года произошла стычка с сильной неприятельской эскадрой в составе 2 линкоров, 16 крейсеров и 32 миноносцев. Стороны причинили друг другу незначительный урон, но главным итогом этого столкновения следует считать возросший боевой дух английских моряков. 19 июля легкий крейсер «Сидней» с австралийским экипажем встретил у берегов Крита два итальянских легких крейсера и потопил один из них. В результате этого установился следующий порядок военных действий на море: английские корабли шли туда, куда хотели, а итальянцы ограничивались тем, что пытались их атаковать или нанести удар с воздуха.

План оставить Мальту неприятелю был отвергнут. Было принято решение укрепить оборону острова. В Средиземное море был направлен авианосец «Аргус» с истребителями «Хокер-Харрикейн», предназначенными для защиты Мальты. Это явилось началом долгой борьбы за оборону и снабжение острова.

У генерала де Голля сложилось убеждение, что французские колонии в Западной Африке, а также в Северной и Экваториальной Африке горят желанием присоединиться к нему. Он предложил снарядить экспедицию в Дакар, а на тот случай, если соотечественники не признали бы в нем друга и освободителя, экспедиция должна была быть вооруженной.

Дакар находится на крайней западной оконечности Африки. Присутствие в этой точке военно-морских сил позволило бы обеспечить защитой морские пути вдоль африканского побережья, к тому же Западная Африка, окрашенная в цвета «Свободной Франции», пришлась бы по душе союзникам. Консул Великобритании в Дакаре передал в Лондон, что местные военные и гражданские лидеры горят желанием продолжить войну на стороне Великобритании. Подобные безосновательные утверждения, основанные на выдаче желаемого за действительное, убедили Черчилля поддержать замысел де Голля. После того как английская разведка донесла, что немцы планируют создать в Дакаре военную базу, военный совет дал свое согласие. 31 августа 1940 года в Дакар были направлены подразделения английской морской пехоты и английских и французских солдат.

Союзный план нападения, получивший кодовое название «Угроза», строился на расчетах, что оборонительные сооружения, подготовленные Францией во время Первой мировой войны, не претерпели значительных изменений. Свежий план французских укреплений, переданный в военное министерство в июле, куда-то затерялся.

Экспедиция закончилась провалом во всех отношениях: в политическом, потому что жители французских колоний не имели ни малейшего желания продолжать войну в составе сил «Свободной Франции» де Голля; в отношении безопасности, так как французские участники экспедиции сознательно оповестили о намерениях Лондона вишистское правительство и все основные политические группировки; в плане разведки, так как немцы не собирались устраивать в Дакаре военные базы; в организационном, так как адмиралтейство не потрудилось оповестить командование Гибралтара, следует ли пропускать французские корабли; в отношении связи, так как десантные части не знали, куда высаживаться; бездарно действовали морские артиллеристы: сотня 15-дюймовых снарядов не смогла помешать орудиям обороняющихся нанести серьезные повреждения трем кораблям Королевского флота; атаки самолетов с авианосцев оказались неэффективными; противолодочное охранение позволило французской субмарине беспрепятственно торпедировать линкор «Резолюшен».

Единственной, и не маленькой, пользой, которую принесла эта трагическая и абсурдная операция, закончившаяся фиаско, было то, что длительное пребывание на борту одного из десантных кораблей позволило офицеру военно-морского флота по имени Ивлин Во закончить первый набросок своей книги «Поднимите больше флагов».

13. РАЙ ДЛЯ ПОЛКОВОДЦА

В начале ноября 1940 года Королевский военно-морской флот снова нанес удар. Адмирал Каннингхэм атаковал итальянские боевые корабли, стоявшие на якоре в Таранто. Торпедоносцы-бипланы «Фейри Содфиш», поднявшиеся ночью с борта авианосца «Илластриес», потопили три итальянских линкора.

Эта операция имела исторические последствия, ибо впервые самолеты нанесли ощутимый урон неприятельскому флоту и таким образом изменили баланс сил на театре военных действий. Якорная стоянка итальянского флота была заманчивой целью, и англичане начали разработку предварительных планов нападения еще в 1938 году. Однако основной причиной налета на Таранто было то, что английская разведка просто не могла представить, где еще искать итальянский флот. Перехват радиосообщений, зашифрованных как с помощью «Энигмы», так и простейшими шифрами, не позволил сделать никаких предположений о действиях итальянских боевых кораблей.

Только что прибывший из Америки самолет «Мартин Мериленд», базировавшийся на Мальте, подтвердил, что все крупные корабли стоят на якоре. Материалы аэрофотосъемки, переправленные с Мальты на «Илластриес», показали, что противник поставил заграждение из аэростатов и противолодочные сети, и пришлось в самый последний момент вносить изменения в план операции.

В налете участвовали пять самолетов с авианосца «Игл». Самолеты «Содфиш», общим числом двадцать, были разбиты на две волны. Первая состояла из шести торпедоносцев, четырех бомбардировщиков и двух самолетов, несших бомбовую нагрузку и осветительные ракеты. Ракеты должны были осветить, весь рейд Таранто, бомбы предназначались крейсерам, а торпедоносцам предстояло атаковать с бреющего полета линкоры. На 18-дюймовых торпедах были установлены магнитные взрыватели, которые должны были сработать в подводной части корпуса и нанести максимальные повреждения. Экипаж самолетов, состоявший обычно из трех человек, пришлось уменьшить до двух, чтобы разместить дополнительные топливные баки. Самолетам предстояло лететь от «Илластриес» до цели 170 миль, и летчики мерзли в открытых кабинах.

Бипланы «Фейри Содфиш» впервые поступили на вооружение флота в 1936 году. Их конструкция была сделана в соответствии с господствующими в то время требованиями: самолеты, размещенные на авианосцах, должны иметь низкую нагрузку на крыло, маленькую посадочную скорость и двигатель с воздушным охлаждением. К началу войны они совершенно устарели, но пришедшие им на смену «Фейри Альбакор» оказались еще хуже. Изгнанным с военной службы «Альбакорам» оставалось довольствоваться ролью учебных самолетов, а служебную лямку пришлось тянуть «Содфишам». В ответ на любое слово сочувствия или критики летчики принимались расписывать маневренность и проворство «Этажерки», добавляя, что «Содфиши» за время войны потопили неприятельских кораблей общим водоизмещением больше, чем какой-либо другой боевой самолет союзных держав.

Со стойками и расчалками, связывающими крылья, и неубирающимся шасси «Содфиш» мог уменьшать скорость до 50 миль в час, не рискуя свалиться в штопор. Эта способность оказалась особенно полезной в ночь налета на Таранто, когда летчикам пришлось пробираться между практически не видимыми тросами аэростатов заграждения. Один пилот вспоминал, как он спросил своего штурмана: «Черт побери, где же это заграждение?», на что тот ответил: «Один раз мы его уже преодолели и сейчас будем преодолевать снова». Небольшая скорость позволяла замечать с бреющего полета боновое заграждение. Противоторпедные сети были погружены в воду на 25 футов, а торпеды были настроены на глубину в 30 футов. Для точного сброса торпеды на воду самолетам требовалось снижаться почти до самой поверхности воды. Однажды «Содфиш» опустился так низко, что зацепил шасси волну, подняв фонтан брызг.

Приблизительно через полчаса прилетела вторая волна из пяти торпедоносцев, двух бомбардировщиков и двух самолетов с осветительными бомбами. Один из самолетов, получивший небольшие повреждения при столкновении во время взлета, отстал от основной группы, однако летчику удалось справиться с машиной и пуститься вдогонку. Он подлетел к цели через пятнадцать минут после того, как вторая волна, закончив атаку, развернулась назад, и совершил бомбовый удар в одиночку под огнем всех зенитных орудий Таранто.

Вряд ли стоит удивляться, что из всех сброшенных бомб только две попали в цель, но и те не взорвались. Торпеды же, однако, потопили три линкора, одному из которых так и не суждено было больше плавать. Учитывая то, что операция была осуществлена такими небольшими силами и при ее проведении было потеряно всего два самолета, это была большая победа. С двух подбитых «Содфишей» спаслись три человека, и великодушные итальянцы обращались со своими пленниками с безупречной учтивостью. Авианосец «Илластриес», развернувшись, поспешил на соединение с главными силами флота, и все корабли по приказу Каннингхэма подняли сигнал: «Операция успешно выполнена».

Успешно выполненная операция не осталась незамеченной командованием американского флота. Начальник оперативного командования направил в Перл-Харбор телеграмму, предостерегая адмирала Киммеля, что англичане нашли возможность использовать торпеды на мелководье. Однако у мест стоянки американских кораблей не были установлены противоторпедные „заграждения — отговоркой явилось то, что это сузило бы фарватер порта Перл-Харбор и затруднило бы маневр кораблей.

Адмирал Киммель ответил в Вашингтон, что не предпримет никаких шагов до тех пор, пока не будет разработана легкая эффективная противолодочная сеть.

Эта пустыня представляет собой практически незаселенную территорию, по площади равную Индии. Она простирается от реки Нил приблизительно на 1200 миль на запад до Туниса и на тысячу миль к югу до тех мест, где количество выпадаемых осадков становится достаточным для существования скудной субэкваториальной растительности. Западная часть Ливии называлась Триполитанией. Здесь находится крупнейший город Ливии Триполи, через который державы «Оси» переправляли большую часть военного снаряжения войскам, действовавшим в Африке. В восточной части Ливии, называвшейся Киренаикой, самым важным портом был Тобрук.

Большую часть войны Тобрук находился в руках англичан.

Вдоль Средиземного моря от египетского города Александрия до Киренаики тянется узкая прибрежная полоса. Морской берег, засыпанный известняковым песком, совершенно белый, особенно летом, когда морская вода становится прозрачно-голубой. Кое-где разбросаны расположенные далеко друг от друга деревни и крошечные города, окруженные редкими рощами чахлых пальм и клочками обработанной земли. Многие географические названия тех мест — Эль-Даба, Фука, Бук-Бук — не больше чем просто названия: ни построек, ни людей, ни питьевой воды. Летом здесь становится слишком жарко для того, чтобы воевать. Почти все боевые действия проходили в узкой полосе пустыни шириной около 40 миль. Однако населения здесь почти не было; это была скорее не война с четкими линиями фронта, а борьба за крепости, окруженные колючей проволокой и обширными минными полями, которую вели быстро перемещавшиеся по пустыне колонны войск. «Пустыня, — говорил генерал Роммель, — это рай для полководца и ад для интенданта».

Прибрежные районы расположены выше, чем начинающаяся к югу от них пустыня. Рано или поздно любой путешественник, направляющийся на юг, наталкивается на «Великое песчаное море». В некоторых местах переход к пустыне обозначен крутым обрывом вниз, трудно проходимым для колесной и даже гусеничной техники. Вот почему район Эль-Аламейна был так важен для обороны Египта; именно здесь между впадиной Каттара и морем образуется узкая полоска земли, где армия может держать оборону, не опасаясь обхода с флангов.

В Эль-Агейле «Великое песчаное море» снова приближается к побережью, и здесь армия также может не беспокоиться за свои фланги. За исключением этих двух мест войска могут чувствовать себя в безопасности, лишь если они окружены по периметру укрепленной линией и поблизости имеется источник пресной воды и порт, через который поступает снабжение. Вот почему вся кампания в Северной Африке велась за обладание тремя пунктами: Эль-Аламейном в Египте, Эль-Агейла в Киренаике и портом Тобрук приблизительно посередине.

Вдоль побережья Ливии была проложена хорошая дорога: виа Бальбиа. Англичане же протянули через Египет лишь полоску асфальта, неспособного выдержать постоянную нагрузку тяжелой техники. Вдоль этой дороги англичане начали строить очень важную железнодорожную магистраль, однако к концу 1940 года она заканчивалась в районе Мерса-Матрух (почти за 150 миль до границы с Ливией).

Остальными дорогами в пустыне были лишь колеи, ведущие через каменные россыпи и самые разнообразные виды песка. В основном песок в Северной Африке — это измельченная в порошок глина, образующая облака белой пыли, так что даже с расстояния в несколько миль можно заметить десяток пеших людей. Пыль проникает в глаза, волосы, одежду и питьевую воду. От нее не защищают лучшие фильтры, и ею покрывается все, что ешь и пьешь.

Несмотря на подобные неудобства, большинство солдат быстро привыкали к пустыне. В этих негостеприимных местах царили свободные нравы, и в большинстве частей офицеры и рядовые одевались каждый во что хотел. Вскоре войска полностью отказались от пробковых солнечных шлемов, а также от всех мифов насчет полуденного солнца, целое столетие определявших одежду британских колониальных войск. У офицеров вошло в моду щеголять, размахивая мухобойками, в брезентовых брюках, пестрых шарфах и замшевых туфлях или даже сандалиях. В жару рядовой состав оставался в одних шортах и ботинках и, несмотря на бесконечные консервы, пребывал в полном здравии.

Большая часть пустыни проходима для механических транспортных средств, и спрессованный песок представляет собой неплохое «дорожное покрытие», хотя и ходили страшные рассказы о танках, которые засасывали зыбучие пески, размокшие после проливного дождя. Но начиная от западной границы Египта и еще дальше на запад простирается не отмеченное на картах, постоянно меняющееся «Великое песчаное море». Имеющее размеры около 600 миль в длину и 200 миль в ширину, оно является, вероятно, самой обширной непрерывной областью песчаных барханов в мире; некоторые барханы достигают в высоту 400 футов. Таким образом, практически граница между Египтом и Ливией имеет протяженность всего приблизительно 200 миль. Однако для целеустремленных путешественников «песчаное море» не является непроходимым. «Для того чтобы въехать на тяжелом грузовике на гору сыпучего песка высотой футов 200–300 с уклоном 1 к 3, необходимо хорошенько разогнаться… Однако надо обладать железной выдержкой, чтобы мчаться на полной скорости на то, что с виду кажется вертикальной стеной ослепительной желтизны», — сказал бригадир Баньолд на лекции в Королевском географическом обществе. Для опытного взгляда цвет и кривизна бархана и рябь на его поверхности скажут очень многое о том, можно ли по нему проехать. Вскоре после начала военных действий группы солдат — многие получившие в одночасье повышение в чине — начали переоборудовать и оснащать грузовики «Шевроле» для того, чтобы на них обходить итальянцев с флангов.

Небольшой отряд новозеландцев под предводительством людей, хорошо знакомых с пустынями, получил название «Группа для ведения боевых действий в глубине пустыни»; его невероятные рискованные подвиги стали легендой. Он появлялся с юга — сначала для того, чтобы наблюдать, затем для того, чтобы атаковать. Изучая следы колес и гусениц, опытные солдаты определяли все передвижения неприятеля — так по отпечатку ноги верблюда кочевник-бедуин сможет прочесть его возраст, породу и состояние. В глубине пустыни бойцы группы обнаружили следы, оставленные «Фордами» «Легких автомобильных патрулей» еще в 1916 году. И до сих пор в южной части пустыни можно видеть следы, оставленные армиями Второй мировой войны.

Углубляясь в пустыню далеко на юг, отважные бойцы отрывались от баз снабжения, и это требовало большого мужества. Климат в «песчаном море» был гораздо суровее, чем в прибрежной полосе. Сильные знойные ветры нередко приводили к обморокам. В одном донесении мимоходом упоминается про мертвых и умирающих птиц, пытавшихся скрыться от палящего солнца в тени скал.

Расстояния в пустыне огромные. Один разведывательный отряд углубился так далеко на юг, что достиг пограничных застав французской Экваториальной Африки, и выяснилось, что там есть французы, желающие сражаться против Германии. Однажды одного раненого везли 700 миль на грузовике до французского военного госпиталя в Тибести. После этого ему пришлось лететь на самолете 3000 миль до Каира. Вода и горючее были на вес золота; одну из машин тащили на буксире больше 1000 миль до ремонтной мастерской. Уничтожив все транспортные средства итальянского опорного пункта, диверсионная группа отрезала его от окружающего мира. Порой бойцам приходилось туго. Двум гвардейцам и одному новозеландцу, имевшим на троих два галлона воды и консервную банку с вареньем, пришлось идти пешком по пустыне десять дней, в течение которых они преодолели 21 милю.

Британскими владениями в этой части света управлял генерал-лейтенант Арчибальд Персиваль Уэйвелл, одна из самых интересных личностей Второй мировой войны. Его положение главнокомандующего вооруженными силами на Ближнем Востоке давало ему власть над британскими силами в Египте, Судане, Палестине, Трансиордании и на Кипре. Во время войны войска Уэйвелла сражались в Восточной Африке, Сирии, Ливане, Греции и на Крите, а после начала боевых действий в Ираке под его ответственность попал и Персидский залив. Эти страны не были британскими доминионами и не входили в состав империи. Египет, в столице которого Каире находилась штаб-квартире Уэйвелла, оставался нейтральным буквально до самых последних дней войны. Английские солдаты воевали в этих странах либо в соответствии с договором, либо по приглашению местного правителя. Уэйвелл не подчинялся представительствам Великобритании — послам, верховным уполномоченным, генерал-губернаторам и так далее, — но и те ему не подчинялись. Все эти чиновники отправляли свои донесения в Лондон, кто в министерство иностранных дел, кто в управление по делам колоний. Эти департаменты Уайтхолла не согласовывали свои действия ни с военным ведомством, ни друг с другом. И они не прилагали почти никаких усилий для того, чтобы понять проблемы, стоящие перед ведущим боевые действия против неприятеля Уэйвеллом.

Ни одному другому главнокомандующему не приходилось отвечать за такую огромную территорию. Уэйвеллу, чьи ресурсы были весьма скудные, приходилось одновременно сражаться сразу в нескольких местах. Тяжелая политическая, географическая, климатическая и военная обстановка, в которой приходилось действовать, требовала, чтобы на этом посту находился человек, обладающий острым политическим чутьем дипломата, подготовкой профессионального солдата и выдержкой святого. Но первым делом Уэйвелл должен был ублажать Черчилля, чье глубокое недоверие к генералам было под стать укоренившемуся в душе Уэйвелл а презрению к политикам. Черчилль был деятельным и кипучим, в то время как Уэйвелл являл собой образец молчаливости и задумчивости. По природе своей осторожный, он был склонен считать своих врагов по крайней мере равными по силе и возможностям. Черчилль же, высокого мнения о себе, был убежден, что с любым противником можно справиться исключительно за счет дерзости и решительности. Симпатии Черчилля лежали на стороне сионизма; Уэйвелл же постоянно опасался, как бы его действия не стали причиной вооруженного восстания со стороны арабов.

Уэйвелла называли самым образованным военачальником своего времени. По словам его биографа, в поэзии «он неизменно находил утешение от всех невзгод». Уэйвелл был настолько силен как писатель, что когда однажды Черчилль заговорил о его отставке, его предостерегли о том эффекте, который будут иметь военные мемуары генерала (кстати, так никогда и не написанные). Лекции Уэйвелла в колледже Генерального штаба цитируются до сих пор, однако сам он пробыл в Королевском военном колледже в Сэндхерсте лишь очень недолго, а те знания, которые Уэйвелл получил в Винчестере, как это было свойственно вообще британскому образованию того времени, не были никак связаны с точными науками и их практическим применением.

Вероятно, Уэйвелла точнее назвать самым культурным военачальником своего времени. Но даже в этом мы должны быть осторожны, ибо большую часть своего времени он проводил в окружении огромного числа военных. Уэйвелл умел внушать к себе любовь и доверие — качество, которым обладают очень немногие. Коренастый невысокий человек в кожаных гамашах и с морщинистым лицом, почти не отличавшимся от них по цвету, он не любил появляться на людях и не заботился о безупречности своей формы, что было свойственно большинству старших офицеров. Возможно,^именно его любовью к поэзии объясняется то, что Уэйвелл не тратил слов напрасно, хотя его прямота и резкость нередко смущали окружающих его людей. Один младший офицер, сидевший рядом с бригадиром Уэйвеллом на торжественном полковом обеде в 1931 году, попытался в ответ на его «добрый вечер» завязать разговор. «Добрый вечер, сэр, — осмелился юноша. — Кажется, вы знакомы с майором X из полка Y?» «Да, — ответил Уэйвелл, — и он мне не нравится».

Военные действия измотали Уэйвелла. Когда прямо накануне нападения Гитлера на Россию он оставил свой пост, на смену ему пришел не один человек, а несколько. Несмотря на критические высказывания Черчилля, генерал оставил после себя легендарную репутацию, однако отчасти это объясняется тем, что ему лично приписывали заслуги во всех успешных операциях, проведенных войсками под его командованием, в то же время редко обвиняя в неудачах, которых можно было бы избежать. В течение долгого времени комплименты, расточаемые Уэйвеллу, одновременно были направлены на то, чтобы выставить Черчилля необразованным дилетантом с диктаторскими замашками, чьи представления о войне так и не вышли за рамки его участия в южноафриканской кампании в отроческом возрасте. Однако трудно предположить, что подобная писанина доставила бы удовольствие самому Уэйвеллу.

Арчи Уэйвелл говорил, что он пошел в армию только для того, чтобы порадовать своего отца. Когда англо-бурский кризис внезапно потребовал большого количества сухопутных офицеров, срок обучения Уэйвелла в Сэндхерсте был сокращен с полутора лет до двух семестров. В сентябре 1901 года восемнадцатилетний лейтенант «Черного дозора» Уэйвелл уже направлялся в Южную Африку. Во время Первой мировой войны он служил в Египте и Палестине; и в Палестину он вернулся в 1937 году. Теперь-же, в Каире, Уэйвелл был в зените своей карьеры.

Итальянская армия в Ливии находилась в состоянии войны с англичанами в соседнем Египте еще с июня 1940 года, когда Муссолини вторгся в Южную Францию. Но летом в Африке слишком жарко для того, чтобы вести боевые действия. Итальянцы осторожно выжидали, пытаясь определить, собираются ли сражаться французские войска, находящиеся к западу от Ливии, в Тунисе и Алжире. Довольно скоро выяснилось, что те не имеют ни малейшего желания воевать. Уэйвелл к тому времени пришел к выводу, что лучшим видом обороны будет постоянная демонстрация воинственности по всей границе Египта. Через три дня после того, как Италия объявила войну, из Палестины был отозван вместе со своим штабом генерал-майор Р. Н. О'Коннор, которому предстояло возглавить так называемые Силы Западной пустыни. (Это ошибочное название «Западная пустыня» родилось во время Первой мировой войны — так Сахару отличали от Синая, «Восточной пустыни».)

О'Коннор был человеком тихим и скромным, запомнившимся слушателям колледжа Генерального штаба своими весьма посредственными лекциями. Во время Первой мировой войны он воевал бок о бок с итальянцами, наградившими его Серебряной медалью за доблесть. Обычно одевался О'Коннор неброско, он терпеть не мог показухи. Улыбался он крайне редко, и, по словам одного из его подчиненных, тот никогда не видел, чтобы О'Коннор смеялся. Несмотря на такую суровую нелюдимость, О'Коннор был одним из самых любимых генералов старой школы. Для учащихся военных заведений он до сих пор является, пожалуй, самым талантливым полководцем своего времени.

Через два дня после начала войны дозор 11-й гусарской дивизии на бронемашинах «Роллс-Ройс» выпуска конца 20-х годов пересек границу с Ливией и захватил в плен двух итальянских офицеров и 59 рядовых. Впоследствии подобные рейды стали обычным делом; дерзкими набегами англичане держали итальянские войска в постоянном напряжении.

О'Коннор стремился лично познакомиться с неприятелем. Дозорная группа 11-й гусарской дивизии, углубившись на занятую неприятелем территорию, встретила движущуюся с запада штабную машину. Однако, когда машина подъехала ближе, разведчики опустили оружие, узнав генерала О'Коннора. «Мне это очень не понравилось», — сказал один из гусаров.

Попавшие в пустыню впервые больше всего страдали от сурового климата. Один молодой офицер, только что прибывший из Англии, так описывал хамсин, песчаную бурю:

Но для бывалых солдат пустыня была так же хорошо знакома, как и оружие, которым им приходилось сражаться. Мало что изменилось со времен Первой мировой войны. На летающие над колючей проволокой истребители-бипланы смотрели пехотинцы, вооруженные винтовками «Ли-Энфилд». Пулеметы «Виккерс» и «Льюис» использовались в английской армии еще в 1914 году; не менее древними были и орудия: 18-фунтовая пушка и 6-дюймовая гаубица. Когда в авиакатастрофе погиб маршал Итало Бальбо, до назначения губернатором Ливии бывший летчиком с мировой известностью, самолеты Королевских ВВС, перелетев через линию фронта, словно в кадре из голливудского фильма «Предрассветный патруль», сбросили на итальянские позиции послание с выражением соболезнования.

Итальянская армия была оснащена еще более древним вооружением: бронемашины были образца 1909 года, а танки Роммель назвал «полностью устаревшими». Маршал Родольфо Грациани, принявший пост губернатора Ливии и командование итальянскими войсками после гибели Бальбо, заслужил себе репутацию во время колониальных войн, которые вела Италия, однако он не имел опыта борьбы с современным противником.

Муссолини приказал Грациани начать наступление, и в сентябре итальянские войска, почти не встречая сопротивления англичан, продвинулись вперед примерно на 60 миль. В Сиди-Баррани Грациани остановился, чтобы подвести дороги и водопровод и построить линию укрепленных фортов. Однако цепочка крепостей, простиравшаяся на 50 миль в глубь материка, не была приспособлена для ведения круговой обороны. Соседствующие форты не обеспечивали друг другу огневую поддержку, и в одном месте в линии обороны была брешь в 20 миль.

Римское радио раструбило по всему миру о победе. «Теперь в Сиди-Баррани снова спокойно, — объявил диктор. — Магазины открылись, и возобновлено движение трамваев». Однако не требовалось заканчивать академии, чтобы видеть, какие возможности предоставляет брешь в линии обороны. Войска могли пройти в нее, а затем нанести итальянцам удар с тыла. Артобстрел фортов должен был внести смятение в ряды оборонявшихся, а тяжелые танки «Матильда», практически неуязвимые для противотанковых орудий, двигались бы по следам итальянской техники (нанесенным на карты по данным аэрофотосъемки), преодолевая без потерь минные поля. Вслед за танками в прорыв предстояло продвинуться пехоте, погруженной на грузовики.

Силы Западной пустыни состояли из механизированной дивизии и имеющей боевой опыт индийской дивизии, в состав которой, как и в состав большинства индийских дивизий, входили британские пехотные батальоны. План О'Коннора состоял в том, чтобы, приблизившись к линии крепостей ночью, осуществить глубокий рейд продолжительностью в пять дней. Ничейная территория простиралась приблизительно на 70 миль, поэтому необходимое снаряжение было выдвинуто вперед и замаскировано там. Самолеты Королевских ВВС, осуществлявшие прикрытие с воздуха, должны были уничтожить авиацию неприятеля на аэродромах, а Королевскому флоту предстояло нанести огневой удар по прибрежным целям.

Были приняты особо строгие меры предосторожности. Войска не получили предупреждения о предстоящем наступлении, увольнения не отменялись, выдвижение вперед объяснялось лишь предупредительными действиями, и даже медицинская служба не была уведомлена о возможном резком увеличении числа раненых. Поскольку О'Коннор планировал лишь пятидневный рейд, он был очень удивлен, узнав в самый последний момент, что Уэйвелл замыслил полномасштабный прорыв. «Весьма вероятно, обстоятельства сложатся так, что у нас появится возможность развить частный успех в решающую победу над противником, — написал Уэйвелл, добавив: — Я не питаю никаких грандиозных надежд по поводу предстоящей операции, но в то же время я хочу дать твердо понять, что если перед нами откроется благоприятная возможность, мы должны быть готовы — морально и технически — максимально полно использовать ее».

Наступление началось в ночь на 8 декабря 1940 года, запомнившуюся всем яркой луной и безоблачным звездным небом. С началом артиллерийской подготовки тяжелые танки двинулись вперед, а за ними под звуки волынок пошел Камеронский полк шотландских горцев. Бойцы Раджпутского стрелкового полка внезапно обрушились на заспанных и изумленных итальянцев, не успевших даже одеться.

В отличие от картин сражений в пустыне, представленных на живописных полотнах, в эту холодную ночь солдаты были одеты в теплое нижнее белье и шерстяные свитера. Многие несли шинели в скатках и вещмешки с запасом продовольствия на три дня, гранатами и патронами — кто сколько мог нести.

Итальянцы сражались упорно, но наступление было спланировано безукоризненно. Крепости пали, и Сиди-Баррани был взят. Слышавшие победные реляции римского радио напрасно искали бы магазины и трамваи. Сиди-Баррани оказался не более чем «несколькими глинобитными хижинами и узкой полоской причала». Англичане продолжали наступление, и итальянцы под их натиском катились назад по прекрасной дороге вдоль побережья, которую сами же построили для подвоза боеприпасов и снаряжения.

Пятидневный рейд вскоре перерос в полномасштабное наступление, в результате которого была захвачена полоса побережья до самого Тобрука. 6-я австралийская дивизия наступала вдоль берега моря, а 7-я танковая дивизия нанесла удар в глубь материка, где у местечка Эль-Мекили произошло столкновение с крупным итальянским танковым соединением, в котором обе стороны понесли потери. Продемонстрировав тактическое мастерство, итальянцы ночью 26 января отошли к Джебель-Акдар (Зеленым горам).

Джебель представляет собой возвышенную область с горами, достигающими высоты в 2500 футов; плодородная почва и достаточное количество осадков стали причиной того, что этот район облюбовали итальянские колонисты-фермеры. Сейчас они встречали наступавшие английские войска свежими яйцами и фруктами, жалуясь на то, что после ухода итальянской армии местные арабы стали совершать набеги на фермы, грабить и насиловать. Арабы этого не отрицали; больше того, они ждали от англичан одобрения: ведь итальянцы их враги, не так ли? «Нам ничего не оставалось делать, кроме как двигаться дальше, надеясь на лучшее», — писал военный корреспондент Александр Клиффорд.

В то время как итальянцы отступали по идущей вдоль побережья дороге, а за ними по пятам шла австралийская дивизия, О'Коннор задумал двинуть механизированную дивизию наперерез. Двигаясь напрямую через пустыню и держась южнее Джебеля, она должна была выйти к морю у Беда-Фомм, опередив отступающие итальянские войска. Дозор, высланный вперед для того, чтобы разведать дорогу, вернувшись, решительно заявил, что пустыня «непроходима». Это донесение оставили без внимания. О'Коннор решил не дожидаться новых танков и припасов, а вместо этого, собрав бронетехнику со всех частей, создал одну полноценную бригаду. И вот эта потрепанная механизированная дивизия, за которой следовали все имевшиеся в наличии грузовики со снабжением, ориентируясь только указаниями компаса, двинулась на юго-запад через земли, обозначенные на карте белым пятном. Надо было не просто благополучно дойти до моря; вся операция становилась совершенно бесполезной, если англичане выходили на дорогу у Беда-Фомм после того, как по ней прошла отступающая итальянская армия. Клиффорд писал:

«Англичане не смогут этого сделать, — сказал итальянский главнокомандующий по поводу марша через пустыню, — но если они все же это сделают, у нас в запасе есть еще два дня». На самом деле если бы итальянцы успели пройти через Беда-Фомм двумя часами раньше, они были бы спасены.

Сражение началось с того, что огнем артиллерии были подбиты передовые итальянские грузовики. Извивающаяся по дороге на несколько миль колонна оказалась зажата на этой совершенно плоской равнине, где возвышался единственный холм, прозванный англичанами «Оспина», за который развернулись ожесточенные бои.

В течение полутора суток англичане, постоянно маневрируя, сражались с превосходящими силами итальянской армии, имевшей значительное преимущество в артиллерии. Один танковый батальон англичан, пробившись с боем к находящемуся в десяти милях складу, пополнил запасы топлива и боеприпасов и снова вступил в сражение. Взаимодействие танков, артиллерии, пехоты и инженерных частей было на высоте. Когда итальянские танки выстроились в боевой порядок, готовясь к контратаке, саперы выдвинулись вперед и прямо у них перед носом поставили минные заграждения. В другом случае Стрелковая бригада совершила стремительный бросок, предотвратив попытку прорыва итальянцев по грунтовой дороге.

Весь день итальянские войска при поддержке танков и артиллерии совершали яростные попытки прорваться. В сводках об этом сражении редко упоминается то немаловажное обстоятельство, что среди частей отступавшей армии находилось много итальянских гражданских лиц, что создавало огромные трудности. Командующий армией генерал Теллера был смертельно ранен. Рано утром на следующий день итальянцы предприняли последнюю отчаянную контратаку, задействовав всю бронетехнику, но понесли большие потери, и это был конец. Лишившись поддержки танков, пехота была вынуждена остановиться. Около девяти часов утра итальянцы подняли белый флаг.

Генерал О'Коннор прибыл на ферму в Солуке, куда доставили взятых в плен шестерых итальянских генералов. Он обнаружил, что итальянские военачальники одеты в безукоризненно чистые щегольские мундиры и начищенные до блеска ботинки, в то время как сам он был, по обыкновению, в холщовых брюках, кожаной безрукавке, вязаном шарфе и помятой фуражке.

«Прошу извинить за доставленные неудобства, — сказал О'Коннор. — У нас не было времени, чтобы подготовиться должным образом».

«Ну что вы, — ответил генерал Кона. — Мы понимаем, что вы очень спешили».

На протяжении многих лет проезжавшие мимо могли лицезреть наглядные свидетельства тех боев: вытянувшуюся на несколько миль колонну танков, орудий, грузовиков, топливных цистерн — трофейной техники было так много, что даже местные кочевники-арабы не смогли растащить ее всю.

О'Коннор не терял времени. Уже через несколько часов после победы под Беда-Фомм бронемашины 11-й гусарской дивизии неслись вперед по дороге на Эль-Агейлу. За исключением нескольких человек, поспешно сдавшихся в плен, неприятеля не было видно. Начался уже февраль 1941 года, и «пятидневный рейд» Уэйвелла продолжался 62 дня. 4-я индийская дивизия, сердце армии, была переброшена в Восточную Африку, и на смену ей пришли австралийцы. Наступавшие войска продвинулись на 500 миль, и в результате боев армия Грациани была полностью разгромлена. Десять итальянских дивизий были уничтожены. 133 295 человек были взяты в плен; англичане захватили около 400 танков и 1240 орудий. Британская армия также была истощена. Практически все транспортные средства Сил Западной пустыни были или списаны, или непременно оказались бы списаны, если бы попались на глаза механикам из мастерских. Однако потери в живой силе были весьма незначительными: 500 убитых, 1373 раненых и 55 пропавших без вести.

Однако каково бы ни было состояние Сил Западной пустыни, противостоять им было некому. Боевой дух союзных войск был очень высокий, солдаты почувствовали вкус победы. Несмотря на то что впереди еще оставалось огромное пространство неприятельской территории, англичанам могли противостоять только разрозненные тыловые части. Военное снаряжение и подкрепления уже были в пути; порт в Тобруке действовал, а с началом работы порта в Бенгази, хотя и слишком мелкого для больших судов, снабжение поступало бы непосредственно к передовым частям. Флот господствовал в прибрежных водах, а Королевские ВВС должны были в самое ближайшее время уничтожить остатки итальянской авиации. Все было готово к последнему натиску, в результате которого итальянцы должны были быть изгнаны из Северной Африки.

Великолепная операция, проведенная О'Коннором, заслужила место в военных учебниках, и она его получила. Однако в решающий момент все остановилось, и итальянцы так и не были изгнаны из Северной Африки. Черчилль — в настоящее время это общепризнанно считается одним из самых неудачных стратегических решений в войне — остановил победоносное продвижение армии О'Коннора и приказал Уэйвеллу передать механизированную бригаду и три пехотные, дивизии для отправки в Грецию, где со дня на день ожидалось вторжение немецких войск.

Для того чтобы проследить за цепочкой событий, приведших к кризису в Греции, нам необходимо вернуться назад в октябрь 1940 года, когда маршал Родольфо Грациани все еще строил в пустыне крепости и подводил к ним дорогу и водопровод. Ничто не предвещало наступление О'Коннора, и у Гитлера были все основания верить, что обещанное Грациани наступление на англичан приведет итальянскую армию в Каир. Как только итальянцы оккупируют Египет, итальянский флот сможет войти в Александрию, взять под свой контроль Суэцкий канал и, таким образом, откроется дорога к нефтяным запасам Персидского залива.

Лелея подобные надежды, немцы направили в Ливию для оценки ситуации итальянской армии признанного специалиста по танкам генерала Риттера фон Тома с группой офицеров. Фон Тома должен был доложить Гитлеру положение вещей 3 ноября, но фюрер к тому времени уже был убежден, что «итальянцы смогут разобраться с англичанами в Африке сами». В крайнем случае, им потребуется небольшая помощь со стороны немцев.

В то время как войска Муссолини угрожали Египту, Гитлер искал пути захватить Гибралтар и запечатать Средиземное море с другого конца. Сев на роскошный поезд «Америка», он отправился в Андей, небольшой французский городок у самой границы с Испанией, чтобы встретиться с генералом Франко. Гитлер попросил Франко вступить в войну на стороне держав «Оси» или, по крайней мере, пропустить через Испанию германские войска, которые должны будут захватить Гибралтар.

Франко никак не отреагировал на щедрые обещания Гитлера снабжать Испанию войсками и сырьем и отдать ей французские колонии и Гибралтар. Фюрер предлагал испанскому диктатору даже нефть, ибо вторгшиеся во Францию немецкие армии захватили огромное количество складов горючего, которого хватило для проведения Битвы за Англию и первого наступления на Москву. У Франко и его советников был готов ответ. Еще совсем недавно Испанию раздирала на части гражданская война, и Франко не был уверен, что война с внешним врагом сплотит нацию. Больше того, его кровопролитная борьба против собственного народа велась под знаменем крестового похода против коммунизма: как он может верить человеку, ставшему ближайшим другом Иосифа Сталина? Франко и его окружение держались так холодно, что Гитлер, не выдержав, вскочил на ноги и заявил, что не видит смысла продолжать переговоры. Однако фюрер был не из тех, кто сдается с легкостью; он еще долго продолжал убеждать своего собеседника, а затем оба диктатора отправились обедать в вагон-ресторан. Гитлер не привык к подобному пренебрежению, и когда в 2.15 утра поезд Франко тронулся под звуки государственного гимна Испании, он разразился гневной бранью по поводу Франко и «этой свиньи-иезуита», министра иностранных дел Испании, вмешивавшегося в разговор с такой бесцеремонностью, на которую не осмелился бы ни один немец. Гитлер уже успел привыкнуть к тому, что все складывается только так, как этого хочет он сам. Впоследствии он признался Муссолини: «Я предпочел бы, чтобы у меня вырвали три или даже четыре зуба, только чтобы не переживать этого вновь».

В июне 1940 года после капитуляции Франции многие ожидали, что итальянские войска войдут во французские колонии в Африке. Подобное расширение итальянского владычества сделало бы Муссолини влиятельным государственным деятелем, к чему он постоянно стремился. Причину, по которой этого не произошло, следует искать в тексте секретного документа, подписанного Гитлером, когда его поезд прибыл на следующий день в городок Монтуар, расположенный в 25 милях к северу от Тура.

Там Гитлер встретился с маршалом Петэном, человеком, отныне повелевавшим Вишистской Францией. Петэн, солидно выглядящий старик с огромными седыми усами, прибыл на встречу одетый в генеральский мундир, напоминая этим всем, что он герой Первой мировой войны. Гитлер, понимавший тщеславие старика, выставил почетный караул. Петэн, не уступавший ему в хитрости, догадавшись, какой шум поднимет по поводу фотографий германская пропаганда, оставил почетный караул без внимания и перешел прямо к делу — подписанию секретного протокола с победителем.

«Державы «Оси» и Франция одинаково заинтересованы в скорейшем поражении Англии. Соответственно, французское правительство будет по мере возможности способствовать всем действиям держав «Оси», направленным на достижение этой цели».

Гитлеру этот договор пришелся по душе, к тому же на него произвело впечатление спокойное достоинство Петэна, и он решил, что лучше всего будет оставить колонии в руках Франции, позволив Петэну все больше и больше приспосабливать их к нуждам Германии. Гитлер «выразил бурную радость», узнав о том, как французские колониальные власти в Дакаре дали отпор англо-французским войскам и Королевскому флоту. Скорее всего французские колонии, переданные под управление таким иностранцам, как Франко или Гитлер, будут настроены не так антибритански. В выпущенной после встречи директиве Гитлер упомянул «настоятельную необходимость» французским колониям в Западной и Экваториальной Африке выступать против Великобритании и всеми возможными силами бороться со «Свободной Францией».

Снова сев в свой личный поезд, Гитлер приготовился ехать в Берлин на встречу с русским министром иностранных дел, когда пришла длинная шифрованная телеграмма от Муссолини, предупреждавшего о том, что Петэн ведет секретные переговоры с представителями «Свободной Франции» в Лондоне, а англичане собираются захватить Грецию. Последнюю угрозу, намекал хитрый Муссолини, следует предвосхитить, нанеся упреждающий удар по Греции. И сделать это должны итальянские войска, находящиеся в Албании. Оба заявления дуче были совершенно беспочвенными и были сделаны им в корыстных целях.

Встревоженный Гитлер спешно переменил свои планы. Он попросил Муссолини о встрече, и тот предложил ему приехать в следующий понедельник, 28 октября, во Флоренцию. Когда поезд Гитлера проезжал через Болонью, поступило сообщение, что сегодня утром итальянские войска, расположенные в Албании, вторглись на территорию Греции. Разумеется, Муссолини хотел поставить своего старшего партнера перед fait accompli[46], как уже не раз поступал с ним Гитлер. Фюрер был недоволен, однако его возражения не были принципиальными. Он предпочел бы, чтобы дуче подождал до президентских выборов в Америке, до которых оставалась всего одна неделя. Он показал бы наиболее удобные пути вторжения и скоординировал действия итальянских и германских войск. Гитлер вынужден был принять новое положение дел, однако ему пришлось приложить все силы, чтобы изобразить радость, когда Муссолини бросился ему Навстречу со словами: «Führer, wir marschieren!»[47], ожидая поздравлений.

Гитлер любил сюрпризы только тогда, когда они исходили от него. Он был взбешен тем, что ни один германский атташе, ни один офицер, прикомандированный к итальянским войскам, не предупредил его о таком развитии событий. На самом деле это не итальянцы так преуспели в соблюдении секретности; просто немцы показали свою полную некомпетентность. О приготовлениях итальянских войск к вторжению в Грецию поступало много предостережений, но ни одно из них не дошло до Гитлера.

Пока Гитлер пребывал в раздумье, англичане действовали. Всего через пять дней после того, как итальянские войска перешли границу Греции, англичане высадились на Крит и остров Лемнос, расположенный к северу от него. На материке греческая армия оказывала упорное сопротивление, и итальянцы начали отступление. Кто-то радовался успехам греков, но другие понимали, что неудачи итальянцев вовлекут в войну в Греции немцев. А это, в свою очередь, вовлечет в нее англичан.

15 ноября, задолго до того, как стал очевиден провал итальянских войск, генерал Томас Блейми, командующий австралийскими силами на Ближнем Востоке, послал неофициальное письмо своему премьер-министру. Австралийцы стали костяком британских сил в Северной Африке, и Блейми писал, что «необходимо все силы и энергию направить на подготовку к тому, что развитие международной обстановки, в том числе в балканских государствах, может вынудить нас оказаться вовлеченными в постоянные наземные боевые действия».

14. ДВОЙНОЕ ПОРАЖЕНИЕ: ГРЕЦИЯ И КИРЕНАИКА

Обязательства Великобритании перед Грецией были основаны на обещании, данном правительством Чемберлена в апреле 1939 года с целью обуздать притязания Гитлера. В то время положение дел было совершенно иным, чем в полные отчаяния дни начала 1941 года, когда Великобритании приходилось сражаться за свое выживание. Теперь, когда Греция вступила в войну, Черчилль убедил себя и всех тех, кто был готов его слушать, что отправка Британских экспедиционных сил в Грецию, возможно, вовлечет в войну Турцию и Югославию на стороне союзных держав и, таким образом, образуется новый единый южный фронт. Быть может, лучше организованная разведка смогла бы убедить Черчилля в том, что у Турции нет ни желания, ни ресурсов воевать на чьей бы то ни было стороне, что германская армия имеет 150 дивизий и мощные военно-воздушные силы, готовые к бою, и его стратегические замыслы — лишь попытка выдать желаемое за действительность.

Однако Интеллидженс сервис была не способна предоставлять имеющую какую-либо ценность информацию, помимо того что поступало из Блетчли-Парка, где в начале февраля 1941 года был расколот шифр «Энигмы» «Рейхсбана» (железных дорог Германии). В то время большая часть грузов и пассажиров передвигалась по железной дороге, поэтому служба БП стала получать достоверные сведения о германских перевозках, в частности о товарных вагонах, доставлявших евреев в лагеря уничтожения, и железнодорожных платформах, на которых перебрасывались к местам новой дислокации танковые дивизии. Внезапно возросший объем информации свидетельствовал о передвижении оборудования «Люфтваффе», снаряжения и, что самое важное, боеприпасов в Южную Болгарию, где немцы в спешном порядке принялись строить аэродромы. Все это позволяло сделать вывод о неминуемом вторжении германских войск в Грецию с востока, далеко от тех мест, где греки сражались с итальянцами.

Черчилль правильно истолковал эти данные, и 11 февраля Комитет обороны принял решение отдать приказ генералу Уэйвеллу вмешаться в происходящее в Греции, причем это имело приоритет перед наступлением на Триполи и изгнанием итальянцев из Северной Африки. Это оказалось одним из самых судьбоносных решений войны.

Уэйвелл должен был бы отказаться. Он был достаточно независим и авторитетен для того, чтобы сказать Черчиллю «нет». Неудача союзников во Франции, хорошая взбучка, полученная ими в Норвегии, показывали, что для таких операций жизненно важным является господство в воздухе, завоевать которое с теми разрозненными малочисленными эскадрильями Королевских ВВС, имевшихся в распоряжении Уэйвелла, не было никакой надежды. Однако Уэйвелл не сказал «нет». Оголив свою армию, он выделил четыре дивизии для отправки в Грецию. Похоже, никто не задался вопросом, как найти замену этим частям.

После того как немцы без особого труда завоевали Грецию, многие дневники и воспоминания были надлежащим образом подменены. По учебникам истории складывается впечатление, что Черчилль с криками и руганью подталкивал всех к войне в Греции, которой никто не хотел. Однако если внимательно изучить точки зрения, высказанные до принятия решения, сложится совершенно иная картина. Конечно, осторожных слов было предостаточно, однако трудно найти хотя бы несколько значительных политических и военных фигур, упорно выступавших против британского вмешательства в Греции. Один из друзей Уэйвелла, бывший в то время в его штабе, пишет:

Офицером, последовательно выступавшим против отправки британских войск в Грецию, был Френсис де Гиньян, служивший в группе планирования Ближневосточного штаба Уэйвелла. В своих мемуарах он так пишет о кампании в Греции:

Помимо Уэйвелла, пожалуй, на всем Ближнем Востоке был всего один человек, обладавший достаточным влиянием, чтобы наложить вето на решение отправить людей и боевую технику в Грецию, и им был генерал Томас Блейми, командующий австралийскими частями. Этот грузный 57-летний весельчак не снимал фетровую шляпу и обладал репутацией дамского угодника. Он имел приказ своего правительства ни в коем случае не отдавать австралийские подразделения «целиком или по частям» под командование английских военачальников. Правительство Австралии было полно решимости не допустить того, чтобы их соотечественников бездумно приносили в жертву — так, как это было во время Первой мировой войны.

У Блейми уже было несколько стычек с Уэйвеллом. В сентябре 1940 года, когда Блейми отказался выполнить приказ «Джамбо» Вильсона передать ему бригаду из состава австралийских сил, последовало подтверждение этого приказа сначала от Уэйвелла, а затем и от самого Черчилля, «требовавшего» Блейми подчиниться. Тот твердо стоял на своем, и Черчиллю пришлось отступить. И вот 18 февраля, возвратившись прямо из своего штаба, находящегося на передовой, Блейми выслушал план Уэйвелла отправить в Грецию экспедиционные силы, состоящие в основном из австралийцев и новозеландцев. Мнения Блейми о целесообразности этой операции никто не спросил.

Блейми ответил, что он сначала должен проконсультироваться со своим правительством, можно ли задействовать в предстоящей кампании австралийские войска. Уэйвелл заявил, что он уже говорил с Робертом Мензисом, премьер-министром Австралии, к тому же это предложение было принято на заседании британского военного совета, на котором присутствовал Мензис. Блейми, чувствуя, что решение принято у него за спиной, все же дал свое согласие, но 9 марта, после новой встречи с Уэйвеллом, отправил своему правительству подробный отчет, полный предостережений. Он телеграфировал, что его совершенно не радует перспектива ставить своих людей под удар значительно превосходящих сил хорошо оснащенного и подготовленного противника, предупреждая, что кампания в Греции в высшей степени рискованная в свете огромного неравенства в численности и обученности сторон.

Мензис и правительство Австралии, прочтя донесение, были крайне встревожены. Они были уверены, что англичане спросили мнение Блейми по поводу предстоящей операции и получили его согласие. Без войск доминионов проведение операции становилось невозможным, но все решили, что теперь уже слишком поздно что-либо менять.

Блейми не желал отдавать своих людей под начало англичан. «Прошедший опыт научил меня смотреть с тревогой на то, как английские командиры становятся во главе крупных соединений первоклассных войск доминионов, — сказал он, — в то время как военачальники доминионов полностью исключаются из обсуждения вопросов управления войсками и планирования боевых операций».

Австралии и Новой Зеландии предстояло выделить все войска для отправки в Грецию, за исключением механизированной бригады и артиллерии, однако командовать экспедиционными силами должны были не Блейми и не новозеландский генерал сэр Бернард Фрейберг. Вместо этого командование было поручено английскому генералу сэру Мейтленду «Джамбо» Вильсону, командующему группировкой в Египте и бывшему правой рукой Уэйвелла. Вильсон не пользовался популярностью в войсках. Всем была памятна его желчная склока на людях с одним из немногих английских специалистов по боевому применению танковых частей — генерал-майором Перси Гобартом, — который был с позором отослан в Англию.

Блейми возразил, что, поскольку основу экспедиционных сил составят войска доминионов, командование должно быть поручено ему. Уэйвелл, не отрицая, что в составе экспедиционных сил будет 42 тысячи австралийцев и новозеландцев, сказал, что с учетом служб обеспечения, связи и так далее общая численность войск, направляемых в Грецию, достигнет 126 тысяч человек, так что солдаты доминионов будут составлять в них лишь треть. Блейми уступил, но вскоре у него возникли подозрения, что Уэйвелл обманул его, назвав цифру, бывшую не более чем долгосрочным прогнозом. «Часть этих войск еще в пути, а часть вообще не существует», — писал он. Подозрения Блейми оказались обоснованными: в Грецию было отправлено 17 125 австралийцев и 16 720 новозеландцев, что составило больше половины общей численности экспедиционных сил. Если Уэйвелла и втягивали в войну в Греции помимо его воли, он великолепно скрывал свои истинные чувства. Один из его младших штабных офицеров, де Гиньян, был вместе с ним в Афинах, когда делегация Великобритании сделала- греческому правительству конкретное предложение о помощи. Он писал:

Сторонники Уэйвелла утверждают, что он значительно переоценивал силу греческой армии и считал, что гористый ландшафт облегчит ведение оборонительных действий. Однако окончательное решение, принятое в тот день, как и все стратегические решения, было в первую очередь политическим. Делегацию в Афины возглавлял Антони Идеи, глава внешнеполитического ведомства, и именно он больше всех горел энтузиазмом сражаться на стороне Греции. Еще в самолете по пути в Афины Иден составил подробный список, сколько танков, орудий и солдат он пообещает греческому правительству. Греки отказались бы от помощи, если бы сочли ее недостаточно эффективной, и люди Идена «раздули» цифры. «Мне казалось… это граничит с бесчестием», — признается в своих воспоминаниях де Гиньян. Он продолжает, описывая Идена после окончания конференции, когда уже было принято решение отправить войска в Грецию:

Просто диву даешься, как могла возникнуть одна только мысль об этом неподготовленном вторжении в Европу с юга. Даже если оставить в стороне полное отсутствие поддержки с воздуха, сыгравшее такую большую роль в поражении Британских экспедиционных сил, что потрясенные солдаты, которым посчастливилось спастись, ни о чем другом не говорили; даже если отбросить то, что линии снабжения протянулись через Средиземное море; забыть о том, что британские войска на Ближнем Востоке снабжались конвоями, которым приходилось огибать Африку и проходить через Суэцкий канал или же пересекать ставшее похожим на огромное стрельбище Средиземное море, — задумайтесь, как могла английская армия, не говоря уж о всего 4 дивизиях образца 1941 года, противостоять огромным силам, подготовленным Германией к вторжению в Россию.

Уэйвелл уступил. Начиная с 5 марта 1941 года морские конвои доставили из Александрии в греческий порт Пирей 60-тысячную армию — без необходимой боевой техники и почти без авиационного прикрытия, — которой предстояло вступить в заранее проигранное сражение. За три недели до этого О'Коннор был уведомлен о том, что о продолжении его наступления в Ливии не может быть и речи. 12 февраля 1941 года честолюбивый генерал Эрвин Роммель провел свою первую ночь на африканской земле, перед тем как лечь в кровать успев облететь линию фронта. Роммель был решительно настроен оттеснить англичан к Каиру и оставить свой след в истории.

Без участия в греческой кампании Уэйвелл смог бы удержать всю завоеванную пустыню и, возможно, сохранить жизненно важный остров Крит. Но приговор историка Коррелли Барнетта суров:

Война демонстрировала, каким совершенно невыносимым бременем являются растянутые пути снабжения и — какое жизненно важное значение имеет господство в воздухе на полях сражений. Господство в воздухе не имело ничего общего с ночными налетами дальних бомбардировщиков. Оно означало преимущество в воздухе непосредственно над головами противника — на передовой и ближайшими тылами, так что его войска подвергались постоянным бомбовым ударам и существенно осложнялся подвоз боеприпасов и снаряжения. Это новое измерение войны получило название «огневая поддержка».

Для того чтобы быть успешным, огневая поддержка должна быть непрерывной, а для этого требуются фронтовые аэродромы — со всем необходимым оборудованием, расположенные непосредственно рядом с передовой, позволяющие обеспечивать постоянную смену действующих на линии фронта авиационных подразделений. Такое авиационное прикрытие невозможно осуществить издалека или из-за моря.

Регулярное морское сообщение между итальянскими портами и Триполи, единственным имевшимся у держав «Оси» глубоководным портом на африканском побережье, следует признать триумфом экипажей транспортов и кораблей прикрытия. Теоретически Королевский военно-морской флот должен был бы нарушать линии снабжения, топя транспорты, но темные ночи и небольшие расстояния помогали конвоям держав «Оси» следовать практически беспрепятственно. Во второй половине 1940 года эти конвои доставили в Северную Африку 690 тысяч тонн грузов, при этом потери составили меньше 2 процентов.

Когда резко возросло морское сообщение Великобритании с Критом и Грецией, у итальянского флота появилась возможность коренным образом изменить расстановку сил, атакуя конвои с войсками и снаряжением. Но итальянский флот оказался совершенно не готов к этому. Запас в 1 800 000 тонн мазута, имевшийся к началу войны, расходовался со скоростью около 100 тысяч тонн в месяц, и к марту 1941 года топливный рацион военных кораблей был строго урезан. Германские обещания нефти так никогда и не материализовались ни во что большее, чем скудные 21 166 тонн в месяц. Неудивительно, что начальник итальянского генерального штаба в сердцах признался: «У меня есть две главных заботы: нефть и Мальта».

Несомненно, англичане выделили бы для сопровождения конвоев столько боевых кораблей, сколько смогли бы, и, если бы итальянцы вздумали действовать против них крупными надводными кораблями, большого морского сражения было бы не избежать.

У итальянцев не было авианосцев, а к этому времени уже стало ясно, что без прикрытия с воздуха корабли становятся легкой добычей авиации противника. Кроме того, Муссолини считал, что боевыми кораблями, особенно крупными, рисковать ни в коей случае не следует.

И все же, несмотря на все это, немцам удалось убедить итальянцев выделить крупное соединение кораблей для нападения на английские конвои. Для большей убедительности немцы пообещали, что «Люфтваффе» обеспечат прикрытие с воздуха, добавив, что германские бомбардировщики в марте значительно ослабили Королевский военно-морской флот, потопив два линкора.

Основу плана английского командования составили перехваченные сообщения, зашифрованные с помощью «Энигмы». Регулярно дешифруемые переговоры «Люфтваффе» предупредили англичан о том, что «Люфтваффе» выделяют воздушное прикрытие для предстоящей операции; кроме того, они содержали информацию о действиях итальянских подводных лодок. Основные книжные шифры, использовавшиеся итальянским флотом (для передачи важных сообщений), так до конца войны и не были вскрыты специалистами Блетчли-Парка, но в данном случае сообщения, зашифрованные «Энигмой», передаваемые один-два раза в день, позволили составить точную картину замысла итальянского флота. Мощный линкор «Витторио Венето» из Неаполя, три крейсера из Мессины, три крейсера — «Фиуме», «Пола» и «Зара» — из Таранто и два крейсера из Бриндизи в сопровождении нескольких миноносцев должны были координированными действиями уничтожать конвои у берегов Греции.

В свете информации, полученной из расшифрованных сообщений, передававшихся с помощью «Энигмы», все английские конвои получили приказ избегать опасного района. Это было выполнено с мерами глубочайшей предосторожности, чтобы итальянцы не заподозрили, что их планы известны противнику. Адмирал Каннингхэм приложил много сил к тому, чтобы скрыть свои намерения. В день накануне выхода в море он отправился в свой гольф-клуб и снял там номер на два дня, причем постарался сделать все так, чтобы это стало известно японскому генеральному консулу (партнеру по гольфу и осведомителю держав «Оси»). После этого Каннингхэм незаметно вернулся на свой корабль и вывел флот в море.

В боевое соприкосновение с итальянской эскадрой вступило легкое соединение из четырех крейсеров и четырех эсминцев, попытавшихся заманить итальянские корабли под огонь основных сил английского флота, в составе которого был авианосец «Формидебл». Итальянцы не заглотили наживу, поэтому Королевский флот прибегнул к действию морской авиации. Летчики, преодолев интенсивный зенитный огонь, сбросили торпеды, нанесшие повреждения «Витторио Венето» и лишившие хода крейсер «Пола». «Фиуме» и «Зара» получили приказ остаться вместе с «Пола» и охранять его от того, что итальянский адмирал считал лишь английскими легкими крейсерами.

Ночь была темной и облачной. Крейсер «Аякс», единственный корабль из соединения легких сил, оснащенный радаром, нашел на экране локатора крейсер «Пола». Каннингхэм, решив, что неподвижным кораблем является линкор «Венето», направил к месту главные силы флота. Около полуночи линкор «Велиэнт», установив радиолокационный контакт, открыл огонь. Лучи прожекторов, вспоровшие темноту, открыли картину того, как итальянцы, совершенно не подозревавшие о надвигающейся опасности, пытались взять искалеченный «Пола» на буксир. Несмотря на бесстрашные действия итальянских эсминцев, все три крейсера были потоплены. В бою, получившем название Сражение у мыса Матапан, итальянцы были побеждены с помощью разведки, авиации и радара. Во всех этих направлениях англичане учились быстрее, чем их противники.

Однако действия в Средиземном море обходились Королевскому флоту все дороже и дороже. По мере того как немецкие войска продвигались к югу, их авиация начинала действовать все более активно над морем. Доказательством того, что части «Люфтваффе» движутся на юг, явилось то, что 10 января 1941 года пикирующие бомбардировщики из состава X авиационного корпуса добились шести прямых попаданий в авианосец «Илластриес», находившийся в море, а затем проследовали за ним в порт на Мальте, нанося все новые удары, в результате чего корабль с трудом доковылял до Александрии, а впоследствии был вынужден отправиться в Соединенные Штаты на капитальный ремонт.

Высадка в Греции должна была добавить новые трудности и опасности. Осуществление операции требовало от флота сопровождения конвоев, прикрытия выгрузки, а затем эвакуации войск и техники, артобстрела позиций противника в прибрежных районах, при этом оставался риск столкновения с итальянским флотом. Задача эта была практически невыполнимой.

Перебравшись на другой брег Адриатики и оккупировав Албанию, Муссолини обратил свой алчный взор на соседнюю Грецию. Греческий диктатор генерал Иоаннис Метаксис, фашист по убеждению, открыто симпатизировал державам «Оси».

Муссолини считал, что если не сам Метаксис, то население Греции отнесется благосклонно к итальянской оккупации. На рассвете 28 октября 1940 года две итальянские армии без достаточного оснащения выступили с баз в Албании и пересекли границу Греции. Греки спешно осуществили мобилизацию, и уже через две недели захватчикам, которым противостоял превосходящий по численности противник, приходилось думать только о том, как бы унести ноги. Муссолини неправильно выбрал момент для начала военных действий, в результате чего его солдаты были обречены мокнуть под постоянными проливными дождями, вскоре сменившимися снегопадами при температуре, опускавшейся в горах до 20 градусов ниже нуля. 3 ноября греческие войска перешли в общее наступление по всему фронту и вскоре прогнали захватчиков назад на территорию Албании, захватив тысячи пленных. Это унизительное поражение вынудило маршала Пьетро Бадольо, начальника итальянского генерального штаба, и адмирала Доменико Каваньари, командующего ВМФ, подать в отставку. В Мантоне, оккупированном итальянцами городе во французской Ривьере, дерзкий шутник распространил листовки с призывом: «Греки, это французский город, прекратите наступление!»

Генерал Метаксис отвергал все предложения англичан выслать на помощь экспедиционные силы, полагая, что подобные действия спровоцируют германское вторжение, но в то же время британские войска не смогут его остановить. Однако он позволил англичанам занять остров Крит и согласился на то, чтобы эскадрильи Королевских ВВС приняли участие в боевых действиях против итальянцев. В середине ноября самолеты и войска обслуживания, общей численностью 3400 человек, прибыли в Грецию.

Пока итальянцы отчаянно сражались в Греции и отступали под натиском О'Коннора в Северной Африке, Гитлер потребовал от Балканских государств Венгрии, Болгарии и Румынии вступить в более тесный союз с Германией. Те с различной степенью энтузиазма выполнили это требование.

Военные действия продолжались, и в феврале 1941-го, после того как в греческом правительстве поменялись люди и настроения, Греция согласилась принять Британские экспедиционные силы для совместной борьбы против итальянцев — в том случае, если они будут достаточно внушительными. Идеи заверил греков, что Великобритания отправит значительные силы. Видя, что Муссолини попал в беду, Гитлер решил направить немецкие войска, чтобы помочь ему справиться с греками. Но для того, чтобы перебросить эти войска и необходимое снаряжение, ему требовались шоссейные и железные дороги Югославии.

Югославия была образована после окончания Первой мировой войны: искусственное сочетание по меньшей мере шести не имевших ничего общего народов, питавших друг к другу глубокую ненависть. Эти народы были разделены языком, религией, культурой, историей и устремлениями в будущее. Они даже пользовались разными алфавитами. «Противоречия в Югославии были настолько глубокими, что начиная с 1929 года этой страной заправляли только монархи-диктаторы — что было единственной альтернативой гражданской войне», — писал один историк в 1989 году, незадолго до крушения коммунистической диктатуры и начала кровопролитной гражданской войны, разорвавшей Боснию, Сербию и Хорватию.

В 1941 году Югославия отвергла требования Гитлера. Принц Павел, регент, получил образование в Оксфорде, и его симпатии были на стороне Великобритании. Женатый на гречанке, он не имел ни малейшего желания помогать Гитлеру завоевывать Грецию. Однако в марте 1941 года, когда германские армии стали угрожать Югославии с территорий Венгрии, Румынии и Болгарии, югославы подписали договор с Гитлером.

Однако в ночь с 26 на 27 марта группа офицеров-сербов денонсировала соглашение и взяла власть в Белграде. Этот романтический порыв, вдохновленный английскими спецслужбами, был обречен с самого начала. Возможно, Гитлер смог бы свергнуть новую власть и мирным путем, но он слишком много времени потратил на терпеливые переговоры и сейчас спешил. «Я принял решение уничтожить Югославию», — заявил он Герингу, Браухичу и Риббентропу 26 марта. Планы этой кампании были разработаны еще несколько месяцев назад. Югославия, которой пришлось защищать границы общей протяженностью свыше тысячи километров, подверглась нападению со всех сторон. Итальянцы и венгры действовали согласованно с немецкими войсками. 12-я германская армия с приданной ей для пущей важности болгарской дивизией вторглась в Северную Грецию.

Югославская армия была примитивной в сравнении с немецкими бронированными колоннами, глубоко вклинившимися вдоль речных долин на территорию страны. «Люфтваффе» нанесли бомбовый удар по Белграду, целясь по центру города, где располагалось правительство, в результате чего была полностью прервана связь с войсками. По разным оценкам, во время этих налетов погибло от 3 до 17 тысяч мирных жителей. (В 1946 году полковник «Люфтваффе» Мартин Фиберг был за эту бомбардировку казнен как военный преступник.)

Германское наступление обнажило внутренние противоречия отдельных частей югославской монархии. Армия, состоявшая преимущественно из сербов, почти не оказала сопротивления. Некоторые хорватские части, подняв мятеж, перешли на сторону немцев, за всю кампанию в Югославии потерявших всего 151 человека убитыми.

Победа Германии развязала в стране кровавый террор. Зверства немецких и итальянских оккупационных сил меркнут по сравнению с тем, что сделала хорватская фашистская милиция всего за три месяца, истребив 250 тысяч человек. Боснийские мусульмане уничтожили десятую часть христианского населения страны, в то время как сербы, разбившись на монархические и коммунистические партизанские отряды, устраивали такие же кровавые побоища в Сербии; венгры занимались тем же в Воеводине, а болгары в Македонии и Фракии. В течение всей войны противоборствующие партизанские группировки, проливая реки крови, сражались друг с другом безжалостнее, чем с немецко-фашистскими захватчиками.

Теперь немецкие армии могли всей силой навалиться на Грецию. То же самое сделали и «Люфтваффе», и именно бесконечные удары с воздуха больше всего запомнились тем, кто остался в живых. С итальянской авиацией летчики Королевских ВВС еще могли сражаться на равных, обеспечивая войскам прикрытие с воздуха, но когда в дело вступили немцы, они были просто смяты.

Королевские ВВС имели всего 192 самолета, из которых ни в один день боевых действий к вылету не было готово больше 80 машин. Им противостояли объединенные силы германской и итальянской авиации, насчитывающие около тысячи самолетов[48].

Лишь немногие аэродромы, на которых базировались самолеты Королевских ВВС, были прикрыты зенитными орудиями, и во всей Греции не было ни одной взлетно-посадочной площадки, пригодной к использованию в любую погоду, в то время как недавно построенные аэродромы противника в Албании и Болгарии имели мощное противовоздушное прикрытие и были оборудованы всем необходимым. В очередной раз проявились катастрофические последствия предвоенной одержимости министерства авиации Великобритании строить исключительно стратегические бомбардировщики. Официальный историк замечает по этому поводу с несвойственной резкостью:

В который раз становилось очевидно, что оружие играет важную роль в решении исхода сражений. Устаревшие танки, которые англичане переправили в Грецию, не были способны противостоять не то что немецким танкам, но даже бездорожью. Один танковый полк экспедиционных сил потерял в боевых действиях только один танк; остальные 51 просто сломались, и их пришлось бросить. И без прикрытия с воздуха сухопутная армия была обречена на неминуемое поражение. 17 апреля, в день капитуляции Югославии, Черчилль согласился с тем, что британские войска необходимо эвакуировать с материковой части Греции. Потерпев поражение на поле боя, англичане были вынуждены организовывать второй «Дюнкерк», бросая ценное тяжелое вооружение. Войскам пришлось оставить танки, артиллерию и неисправные самолеты, в то время как на счету была каждая единица боевой техники. К тому же теперь отступавшим частям предстояло пересечь не 21 милю Ла-Манша под прикрытием радаров и истребителей. До спасения был долгий тяжелый путь, и многим не удалось его пройти.

Одним из немногих утешений в дни катастрофы было настроение, выказываемое греками. Оно не изменилось даже тогда, когда британская армия начала эвакуацию. Полковник 1-й механизированной бригады вспоминает:

Греческий берег скрылся за горизонтом. Как выяснилось, у англичан хороший аппетит, но гнилые зубы. К маю «Люфтваффе» были готовы показать, как нужно вести современную войну. Немцы были полны решимости проглотить стратегически важный остров, который англичане использовали в качестве плацдарма для своих действий в Греции.

«Иф ю лай, ю уилл би шотт» («Если ты солжешь, ты будешь убит») — таким было первое предложение в кратком разговорнике, выданном немецким парашютистам, выделенным для операции по захвату Крита. Этот механический язык как нельзя лучше подходил солдатам, которым предстояло спускаться на землю с неба под шелковым куполом, убивая всех, кто, по их мнению, лгал.

Подобно многим практически не реализуемым замыслам, идея крупномасштабного парашютного десанта родилась в советской России. В 1936 году небольшая английская военная делегация, находившаяся в Москве, получила приглашение наблюдать за маневрами Красной армии. В составе массового парашютного десанта был военный оркестр, музыканты которого, едва встав на ноги, «принялись играть как одержимые».

Одним из членов этой делегации был Арчи Уэйвелл, которому в 1941 году на средиземноморском острове Крит предстояло потерпеть единственное в мировой истории поражение от действовавшего без поддержки парашютного десанта.

Мастерски снятые документальные кадры красноармейцев-парашютистов, спускающихся с небес, были завораживающими. Однако даже школьники говорили, что их всех перестреляют, пока они будут лететь к земле. Возможно, это был лишь пропагандистский блеф Советов. Во время войны Красная армия использовала лишь малочисленные парашютные десанты для действий в тылу противника. Но на немцев это произвело впечатление. Военно-воздушные силы Германии отличались от всего того, что имелось в других государствах. В состав огромной бюрократической машины «Люфтваффе», подчинявшейся Герингу, входила также большая часть средств противовоздушной обороны и много вспомогательных служб. Геринг, расширяя свою империю, позаботился о том, чтобы парашютно-десантные войска также стали частью «Люфтваффе».

В 1940 году германские войска применяли парашютные десанты во время операций в Северной Европе. Поэтому когда 26 апреля 1941 года из перехватов сообщений, зашифрованных с помощью «Энигмы» железных дорог, выяснилось, что единственная парашютно-десантная часть германской армии — 7-я воздушно-десантная дивизия — перебрасывается на Балканы, это немедленно привлекло внимание. Английская разведка пыталась предугадать, каким будет следующий шаг немцев. В дешифрованном сообщении, переданном с помощью «Энигмы» «Люфтваффе» в тот же день, указывалось название: Крит. Итак, местом действия будет остров Крит, но сколько времени еще есть в запасе?

Гитлер лично отдал предпочтение Криту перед Мальтой. Сил для одновременного проведения двух операций было недостаточно. Большинство высокопоставленных германских военачальников считало наиболее желанной целью Мальту, но генерал Курт Штудент, командующий воздушно-десантными силами, сказал, что Крит более уязвим. Штудент, летчик-истребитель во время Первой мировой войны, впоследствии стал неутомимым энтузиастом воздушно-десантных войск. Во время боев в Роттердаме голландский хирург извлек из его мозга пулю снайпера, и вот сейчас полностью поправившийся Штудент, рвавшийся в дело, объяснил, что Крит, вытянутый в длину остров всего с одной хорошей дорогой, защищать будет гораздо сложнее, чем Мальту, уже много лет являющуюся военной базой Великобритании. Германские войска уже находились в соседней Греции. Гитлер поддержал Штудента. Он не желал согласовывать свои- действия с Муссолини, что ему пришлось бы сделать, если бы он решил воспользоваться базами рядом с Мальтой.

Крит — покрытый горами остров в 160 миль длиной и 36 миль шириной. Хотя к тому времени на острове имелось три аэродрома, в его порты могли заходить лишь небольшие рыболовецкие суда, а его узкие плохие дороги были практически непроходимы для больших грузовиков. В большинство районов острова вообще невозможно было попасть ни на каком механизированном транспортном средстве. Однако географическое расположение Крита делало его желанной базой для обеих сторон. Немецкого вторжения ждали на острове 42 640 человек, из них 10 258 греков.

Силы Курта Штудента состояли из воздушно-десантной дивизии (трех парашютно-десантных полков и полка планеров), усиленной инженерными подразделениями, военными медиками и подразделениями противовоздушной обороны. С учетом приданных частей горной дивизии общая численность нападавших доходила до 25 тысяч человек. В распоряжении Штудента было 493 трехмоторных транспортных самолета «Юнкерс-52», каждый из которых мог взять на борт 14 десантников или 15 пехотинцев, хотя с учетом того, что требовалось отдельно сбрасывать на парашютах пулеметы и минометы, часть самолетов брала на борт лишь по шесть десантников. У Штудента было также 85 планеров «ДФС-230», которые могли взять на борт восемь человек или груз. Перед ним стояла двойная задача: он должен был захватить остров и осуществлять по воздуху снабжение сражающихся частей. Бомбардировщики и истребители генерала Фрайхерра Вольфрама фон Рихтгофена должны были обеспечить прикрытие с воздуха, что означало подавление действий Королевских ВВС и Королевского флота.

Блетчли-Парк, постоянно вскрывавший переданные с помощью «Энигмы» сообщения, нарисовал полную картину предстоящей операции (численность всех участвующих немецких частей, их дислокацию и перемещения), при этом все дешифрованные данные передавались прямо на Крит. «Энигма» позволила составить необычайно точный план. В нем были перечислены конкретные этапы наступления, расписанные по каждому подразделению и сектору действия. Кроме того, сообщалось даже то, какое снаряжение будет перебрасываться по морю.

Приблизительно в половине восьмого утра 20 мая 1941 года в тишине, последовавшей за яростным воздушным налетом, защитники Крита услышали в воздухе слабое жужжание, подобно тому, которое производят тучи насекомых, иногда нападающих на остров в летнюю жару. Звук все нарастал, и наконец стали видны низко летящие над морем транспортные самолеты, направляющиеся к аэродрому Малеме. Начался воздушный десант на Крит. Непосредственно перед началом операции Штудент получил предупреждение о том, что десантные самолеты может встретить сильный заградительный огонь английских боевых кораблей, расположенных у берегов острова. Однако этого не произошло; не подверглись беззащитные транспортные самолеты и атакам истребителей. Потеряв 29 из 35 истребителей, базировавшихся на острове, Королевские ВВС за день до начала операции перебросили шесть оставшихся самолетов с Крита.

Сигнал воздушной тревоги прозвучал в последний раз: с этого времени налеты не прекращались. Первыми появились бесшумные планеры, со слабым свистом рассекавшие воздух крыльями. Затем небо запестрело тысячами парашютов: зеленых, желтых, красных и белых. Были слышны доносившиеся сверху голоса немецких десантников. Один из очевидцев назвал их «красивыми куколками, дергавшими ногами». «Воздушные потоки и ветер действительно переносили их по воздуху как куклы», — сказал военный историк Джон Киган, добавивший, что американские и английские парашютисты, увидев снаряжение немецких десантников, «пришли бы в ужас и не поверили своим глазам». Они были прикреплены к стропам парашюта одной лямкой на спине. Травмы при приземлении были весьма многочисленны.

Планеры садились вблизи важных объектов: мостов, зенитных батарей и так далее. После этого вдалеке от обороняющихся сбрасывались парашютисты. Как только захватчикам удавалось закрепиться на аэродроме, туда сразу же начинали приземляться транспортные самолеты с пехотой. Часто это происходило под сильным огнем англичан.

Десантники сбрасывались с самолета на высоте 400 футов. Специальный фал, закрепленный в самолете, срывал оболочку с парашютов, чтобы те раскрывались в воздушном потоке. Каждый парашютист широко растопыривал руки, чтобы не запутаться в стропах парашюта предыдущего десантника. Десантники летели к земле со скоростью около 16 футов в секунду, причем каждый последующий был выше на 16 футов и дальше на 150 футов того, кто был сброшен перед ним. Таким образом, 36 десантников из звена в три самолета приземлялись на полосе приблизительно 120 на 500 ярдов. Планеры буксировали к месту десанта трехмоторные транспортные самолеты «Ю-52», причем в каждом планере находилась определенная группа, например боевой расчет миномета из пяти человек, три автоматчика, десять ящиков гранат и тележка. В другом планере находились саперы со специальными взрывными зарядами большой разрушительной мощности или только автоматчики с боезапасом. Первая волна десанта не имела транспорта и пользовалась только тем, что могла захватить у противника.

Остров обороняли греческие, австралийские, новозеландские и английские части, большинство из которых было эвакуировано с материковой части Греции без автомашин, артиллерии и зенитных орудий. Командовал ими сэр Бернард Фрейберг, несомненно, один из самых примечательных людей, стоявших во главе армии.

Получив образование зубного врача в Новой Зеландии, он был в молодости чемпионом по плаванию. В 1914 году он отправился в Мексику, чтобы под командованием генерала Панчо Вильи сражаться в революционной войне. После начала Первой мировой войны Фрейберг бросил Вилью и поспешил в Лондон. Он стал лейтенантом в батальоне Худа в Королевской морской дивизии и служил вместе со многими известными поэтами, в частности с Рупертом Бруком. Фрейберг принимал участие в боях за Галлиполи и был удостоен ордена «За отличную военную службу» второй степени, а затем сражался во Франции. Закончил он войну, имея также «Крест Виктории» и орден «За отличную военную службу» первой степени. Получивший девять ранений, Фрейберг в 1919 году в возрасте тридцати лет стал одним из самых молодых генералов английской армии.

Ко времени начала операции по захвату Крита Фрейберг был назначен командующим Новозеландскими экспедиционными силами. В биографии своего отца сын Фрейберга делает упор на то, что генерал в первую очередь отвечал перед правительством Новой Зеландии, а не перед Уэйвеллом (главнокомандующим вооруженными силами на Ближнем Востоке), которого часто критиковали за то, как он распоряжается войсками доминионов.

Фрейберг был боец — отличный выбор человека, которому поручено оборонять Крит; во время боев за остров он бы ранен десять раз! И его люди сражались отважно. В первый день казалось, что германский десант окончится неудачей. Рассеянные и неорганизованные подразделения парашютистов истреблялись прежде, чем успевали добраться до контейнеров с оружием. Не спасало от гибели и высокое звание. В первые часы операции погиб командир воздушно-десантной дивизии: лопнул буксировочный трос, и его планер рухнул в море. Другой немецкий генерал был смертельно ранен, попав под пулеметный огонь союзников вскоре после высадки на остров. 3-й парашютно-десантный полк, который должен был захватить аэродром Ретимо, был окружен целой австралийской бригадой и уничтожен полностью. Большинство десантников вынуждены были сражаться поодиночке и небольшими группами без офицеров. Многие были перебиты еще в воздухе. Один очевидец вспоминает:

Тот же очевидец — Я. М. Дж. Стюарт, офицер мед службы 1-го Валлийского полка — видел, какими беззащитными были десантники перед быстрой контратакой. Они спускались на землю, вооруженные лишь гранатами и 9-мм пистолетом «Люгер» с двумя дополнительными обоймами по 8 патронов. Все остальное оружие — автоматы, винтовки, пулеметы и минометы — сбрасывалось отдельно в специальных контейнерах. Короткие пистолеты-пулеметы, которыми были вооружены десантники, создавались для ближнего боя в окопах. Для этой цели они были великолепным оружием, но на дальнем расстоянии их огонь был неточным и неэффективным.

Опытные пехотинцы, вооруженные традиционными винтовками, могли бы без труда справиться с только что приземлившимися десантниками. Но обороняющиеся действовали медленно. Контрмеры долго обсуждались. Приказы на батальонном, да и на ротном уровне передавались очень долго. Младшие офицеры предпочитали выжидать, дожидаясь распоряжений начальства. То, чего могли бы достичь защитники, демонстрируют действия 60 солдат, выпущенных из гауптвахты в Модионе и в течение одного часа уничтоживших отряд немецких парашютистов в 110 человек.

Англичане, австралийцы и новозеландцы, гордые своим индивидуализмом, никак не могли поверить, что немцы превзойдут их в инициативе и умении действовать в соответствии с меняющейся обстановкой. Однако действия захватчиков свидетельствовали, что они преуспели и в том, и в другом. Один из командиров новозеландского батальона очень быстро столкнулся с косностью своих начальников. Он попросил о том, чтобы отряд летчиков и аэродромной обслуги общей численностью 339 офицеров и рядовых был официально передан в его подчинение. Новозеландские солдаты попытались было обучить летный состав обращению с оружием, но те не желали учиться. «Они играли в карты, надеясь, что все образуется само собой». На просьбу полковника передать этих людей непосредственно ему в подчинение командование ответило отказом. Стюарт сардонически замечает, что «ничем нельзя оправдать подобное «братство по оружию».

Вечером первого дня тот самый новозеландский полковник, ветеран Первой мировой войны и кавалер «Креста Виктории», столкнулся лицом к лицу с решительностью немцев. Его батальон занимал позицию у аэродрома Малеме. Два подразделения немецких десантников под командованием старшего лейтенанта и полкового хирурга, вооруженные только пистолетами и гранатами, захватили высоту 107. Немецкий врач, давно заслуживший репутацию своей воинственностью, получил за это «Рыцарский крест», хотя кое-кто утверждает, будто бы он просто занял уже оставленные позиции. Так или иначе, в распоряжении немцев оказалась позиция, господствующая над аэродромом.

Не имевшие радиосвязи новозеландцы отступили на запасные позиции, где, как был уверен их полковник, к ним на следующий день подойдет подкрепление, после чего можно будет выбить немцев с захваченной господствующей высоты. Когда рассвело, горстка немцев все еще оставалась на высоте 107. Курт Штудент выбрал аэродром в Малеме в качестве главного направления наступления и со свойственной немцам решимостью упорно продолжал отправлять транспортные самолеты в эту мясорубку. Это было одним из самых безрассудных тактических решений за всю войну. Изрешеченные осколками и пулями, полученными при пролете над головами обороняющихся, 40 «Юнкерсов» плюхнулись на брюхо на взлетно-посадочную полосу. Немецкие солдаты, перепрыгивая через тела убитых и раненых товарищей, выскакивали из самолетов и сразу же вступали в бой. Это были даже не десантники, а бойцы 100-го горно-стрелкового полка. К пяти часам дня городок Малеме и аэродром были в руках немцев. Один историк утверждает:

Захват Крита дался немцам нелегко. Ожесточенные бои продолжались в течение целой недели. «Юнкерсы» доставляли все новых и новых солдат, отказываясь ради этого от переброски продовольствия и даже боеприпасов. Однако к концу недели исход сражения был решен. Фрейберг получил разрешение начать эвакуацию британских сил. Королевский флот выполнил свою задачу до конца. Он не только прикрывал отход экспедиционных сил, понеся при этом тяжелые потери, но и не позволял немцам доставлять подкрепление по морю. До конца июня все снабжение Крита немцы осуществляли исключительно по воздуху.

По прошествии почти полувека две книги снова попытались поднять тему сражения за Крит. В одной утверждается, что Фрейберг, ошибочно истолковав результаты дешифровки «Энигмы», решил, что основной десант будет высажен немцами с моря. Уверенный в этом, заявляет автор, Фрейберг не видел причин жертвовать своими людьми, сражаясь за аэродромы.

В другой, написанной сыном Фрейберга, говорится, что Фрейберг получил подробный план предстоящей германской операции за девять дней до ее начала. Эта информация была передана 12 мая 1941 года всем командирам частей и штабным офицерам. Но, добавляет Пол Фрейберг, полевые командиры не имели права действовать только на основании данных, полученных в результате дешифровки «Энигмы». Уэйвелл не мог отменить это правило, поэтому он не позволил Фрейбергу принять меры по защите Малеме.

Возможно, это повлияло бы на исход битвы за Крит. Однако неудача в бою за аэродром Малеме — и в целом поражение в сражении за остров — является в большой степени следствием решительных действий отборных десантных частей германской армии и их готовности пойти на любые потери ради достижения цели:

Однако были и другие обстоятельства. С момента высадки британских сил почти ничего не было сделано для подготовки острова к обороне. Шесть командующих, с различными уровнями компетенции и энергичности, последовательно сменили друг друга, а в ставке Уэйвелла так и не был разработан план защиты Крита. Данные перехватов «Энигмы» не были использованы в полной степени, так как лишь очень немногие английские военачальники понимали, что это безошибочное проникновение непосредственно в мозг неприятеля. Обороняющиеся так и не осознали, что единственным решающим фактором предстоящего сражения является обладание аэродромами. В противном случае, быть может, они защищали бы взлетно-посадочные площадки с таким упорством, что немцы, понеся огромные потери, вынуждены были бы прекратить атаки.

Германское командование было неудовлетворено действиями своих солдат. Десантники понесли колоссальные потери. Из 8500 человек, высаженных в первый день, 3764 были убиты и 2494 ранены. Фрайгерр фон дер Гейдте, командующий парашютным десантом в Малеме, приписал высокие потери недостаточной подготовке и отсутствию боевого опыта, особенно у младших офицеров. Большие потери в живой силе и транспортных самолетах привели к тому, что немцы впоследствии больше не предпринимали крупномасштабных парашютно-десантных операций. Командованию вермахта пришлось отказаться от планов вслед за успешным захватом Крита осуществить подобную операцию и на Кипре — а затем и на Мальте. Большинство ветеранов Крита погибли в окопах на Русском и Итальянском фронтах, сражаясь в качестве простых пехотинцев.

Королевский военно-морской флот атаковал конвои, доставлявшие подкрепления по морю, и прикрывал эвакуацию. Это была схватка немецких бомбардировщиков и английских боевых кораблей. Флот понес серьезные потери: три крейсера и шесть эсминцев были потоплены; три линкора, авианосец, шесть крейсеров и семь эсминцев получили повреждения. В который раз было продемонстрировано, что боевые корабли не могут действовать без эффективного прикрытия с воздуха. Адмирал Эндрю Каннингхэм, командующий Средиземноморским флотом, утверждал, что трех эскадрилий истребителей было бы достаточно для того, чтобы спасти Крит (и английские корабли, несомненно). Но истребителей не было. Министерство авиации продолжало отдавать большую часть сил производству стратегических бомбардировщиков. Не было никаких признаков того, что лондонские чиновники, принимающие решения, извлекли из случившегося какие-либо уроки. Стоит ли удивляться, что после войны официальный историк язвительно процитировал изречение Цицерона: «Войско мало чего стоит на поле боя, если дома остались неумные консулы».

Сражение оставило горький привкус. Взбудораженные слухами о плохом обращении с немецкими военнопленными, десантники-победители, превратившись в палачей, принялись расстреливать заложников (200 человек были казнены только на центральной площади одного из городков). Проведенное немцами расследование выявило, что эти слухи совершенно безосновательны. На послевоенном суде Курт Штудент был приговорен к пяти годам тюрьмы за расправу над британскими пленными в Малеме, но этот приговор не был утвержден.

Несмотря на то что германское командование было разочаровано действиями парашютного десанта на Крите, англичане и американцы, завороженные идеей воздушно-десантных армий, начали создавать свои части. Некоторые из них принимали участие во время высадки в Нормандии. В 1944 году под городом Арнем в Голландии был выброшен большой воздушный десант за линией фронта, однако он действовал крайне неудачно.

Вероятно, в стратегическом отношении жертвы, принесенные немцами, были ненапрасны — достаточно лишь взглянуть на карту. Остров представлял собой базу, позволявшую Германии получить господство над всей восточной частью Средиземного моря, — настолько хорошую базу, что некоторые критики Уэйвелла упрекали его в том, что военачальник, лучше разбирающийся в стратегии, не стал бы распылять силы на борьбу в материковой части Греции, а сосредоточил бы все ресурсы для укрепления Крита.

Сражение за Крит в очередной раз выявило недостатки «Энигмы». «Люфтваффе» всегда были самыми уязвимыми пользователями этого шифратора, в основном из-за небрежности и отсутствия дисциплины обработки секретных сообщений. Но и боксер, давно потерявший практику, может сказать, что соперник весил целых 250 фунтов, мастерски делал хуки правой и все же пропустил несколько ударов. Перехваты сообщений, зашифрованных с помощью «Энигмы», были оружием пассивным, как «асдик» и радар. Они сообщали о присутствии врага или раскрывали его намерения; все равно требовалось оружие, чтобы нанести ему удар. После Крита англичане получили возможность присмотреться повнимательнее к методам германской армии, которые после этой операции стали видны как на ладони.

15. ДВЕ ВСПОМОГАТЕЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ

Кампания в Восточной Африке теми, кто в ней не участвовал, была названа «вспомогательной операцией». Возможно, это соответствует действительности. Каждое вооруженное столкновение кажется кому-то «вспомогательной операцией, однако то, что получило название «Абиссинская кампания», имеет все признаки крупного сражения и занимает особое место в истории Второй мировой войны.

Все началось через несколько недель после того, как Италия объявила войну союзникам. 3 августа 1940 года три батальона итальянской армии и четырнадцать батальонов колониальной пехоты при поддержке артиллерии, средних танков и бронемашин пересекли границу британского Сомали, расположенного на «Африканском роге». Это была небольшая колония по сравнению с соседней Абиссинией, завоеванной итальянцами в 1936 году, и все ее оборонительные силы состояли из батальона «Черной гвардии», двух восточно-африканских батальонов и Сомалийского корпуса всадников на верблюдах. После двух дней ожесточенных боев британские войска были эвакуированы. Прикрывал отход батальон «Черной гвардии».

Черчилль был в ярости. Он считал, что поражение, нанесенное англичанам итальянцами, — первое и единственное за всю историю — поднимет боевой дух итальянской армии, действующей в Ливии, как раз тогда, «когда так много зависит от нашего престижа». Итальянская пропаганда максимально раздула изгнание англичан из этой африканской колонии. Генерал Уэйвелл получил черную метку, а у Черчилля этих меток набралось столько, что ему было впору менять их, словно коллекцию марок, на что-нибудь другое.

Настроение Уэйвелла было еще хуже оттого, что император Абиссинии Хайле Селассие сидел в Хартуме и ждал, когда англичане отвоюют для него его страну. Он прибыл в Египет на летающей лодке еще 25 июня. Министерство иностранных дел выпихнуло его из Лондона, усадив на один из последних самолетов, которым удалось пересечь Европу до капитуляции Франции. Несчастный император понятия не имел о том, что возвращается в Африку. После поражения англичан в Сомали Хайле Селассие превратился в постоянный источник бесконечных забот, общение с которым было к тому же крайне затруднено, так как он говорил исключительно по-амхарски. Единственный переводчик с амхарского, которого удалось разыскать в Хартуме, знал только арабский, и однажды, поскольку приглашенный переводчик с арабского говорил только по-французски, общаться с императором пришлось через трех переводчиков.

В январе 1941 года после победы генерала О'Коннора у Си-ди-Баррани в Западной пустыне 4-я Индийская дивизия была переброшена за 2 тысячи миль к югу от места боев в Восточную Африку. 5-я Индийская дивизия была переброшена в Хартум. Западно-африканские части и несколько южно-африканских бригад были переброшены в Кению. Существовало несколько причин, по которым Черчилль требовал от Уэйвелла предпринять наступление с трех сторон на полосу земли площадью в миллион квадратных миль. Помимо очевидного огорчения от поражения в британском Сомали и желания заставить итальянцев раз и навсегда расстаться с мечтами об объединении владений в Восточной Африке с Ливией после захвата Египта, за этим шагом стояли и более широкие стратегические планы.

Черчилль хотел вовлечь Южную Африку непосредственно в военные действия, перебросив южноафриканские сухопутные и авиационные части на север, в важные в стратегическом отношении районы (вместо того, чтобы использовать их в качестве гарнизонов — максимум, на что давало согласие правительство Южной Африки), где они примут участие в боях и одержат победу — не слишком далеко от своей родины. Южноафриканцы сомневались по поводу того, следует ли им воевать против Германии, и Ян Христиан Смите, Настроенный пробритански, победил на парламентских выборах с минимальным преимуществом. Победа, одержанная южноафриканскими частями, должна была усилить весьма шаткие позиции Смитса.

Уэйвелл не был посвящен в эти мысли Черчилля. Он не был политиком и — в глобальном смысле — стратегом. У Уэйвелла не было никакого желания предпринимать наступление в Абиссинии; он предпочитал выжидать, пока местное население, которому он поставлял в больших количествах винтовки, не поднимет восстание против итальянского владычества — или, по крайней мере, пока не закончится сезон дождей. Уэйвелл направил в Абиссинию капитана Орда Уингейта, специалиста по партизанской борьбе, но Черчилль не мог спокойно наблюдать за тем, как огромные скопления войск стоят в бездействии, ожидая начала партизанской войны. Он хотел одержать победу в этой кампании и перебросить войска — в том числе южноафриканские части — на север в Египет, чтобы быть готовым к новому обострению обстановки.

Немногие кампании могут сравниться с Абиссинской по ожесточенности сражений и пестроте участников действия. В состав 5-й Индийской дивизии, прибывшей под Керен, входили такие части, как 5-й Махратский легкий пехотный полк, 3-й Пенджабский полк, Скиннерский кавалерийский полк, Вустерский полк, рота мотоциклистов из Суданских сил обороны и 1-й Трансваальский шотландский полк с оркестром волынок. На итальянской стороне сражались Легион чернорубашечников, Савойские гренадеры и Альпийские части.

Местность также была экзотична. В этом краю неприступных скал, высокогорных плато, обрывистых ущелий и оврагов, а также тропических низменностей, Керен был железнодорожным и шоссейным узлом и ключом к пути на север. Расположенный на высоте 4000 футов над уровнем моря, город окружен каменистой пустыней, напоминающей лунный ландшафт. Для того чтобы наглухо запечатать широкий каньон, итальянские саперы заложили взрывчатку под скалой высотой в 200 футов. «Керен, — сказал один очевидец, описывая город после того, как обороняющиеся перегородили единственную дорогу, — был похож на средневековый замок, в котором подняли мост и опустили ворота».

Для наступления была выбрана 4-я Индийская дивизия, имевшая опыт ведения боевых действий в горах. Ей противостояли отборные подразделения Берсальерского батальона Савойских гренадер, которыми командовал молодой энергичный полковник. Пять дней боев стоили итальянцам потерь в 5 тысяч человек, в том числе 1135 убитыми. Потери союзников бы-, ли не меньше. Осада Керена продолжалась 53 дня, и командующий английскими войсками вынужден был сделать передышку и подтянуть вторую дивизию, и только после этого город наконец пал.

Никто из состава союзных частей, сражавшихся под Кереном, не упрекнет итальянцев в том, что они не умели воевать. Бои в Восточной Африке были одними из самых ожесточенных за всю войну. Королевские ВВС, военно-воздушные силы Южной Африки и родезийские эскадрильи использовали такие допотопные самолеты, как «Глостер Гладиатор», «Уэстленд Лайзендерс», «Виккерс Уэллислейз» и «Виккерс Винсенте». Без превосходства в воздухе, которого союзникам удалось добиться с помощью этих древних машин, они вряд ли смогли бы овладеть Кереном. Итальянскими войсками командовал герцог Аоста, женатый на французской принцессе. Черчилль назвал его «благородным культурным человеком, получившим частичное образование в Англии». Возможно, Черчилль хотел сказать, что Аоста «получил образование, в частности, в Англии», но, имея дело с Черчиллем, трудно быть в чем-либо уверенным.

В составе союзных частей также принимали участие в боевых действиях батальон французского Иностранного легиона и Легкая горная пехота. В изобилии присутствовали экзотические названия: одна из мобильных групп именовалась «Флитом» (в честь популярной марки средства против москитов); самолет главнокомандующего британских сил назывался «Сварливая миссис». Официальный военный живописец Эдвин Боуден запечатлел кампанию в серии великолепных акварелей, которые в настоящее время находятся в Имперском военном музее в Лондоне.

Одной из колонн, «Силами Гедеона», командовал «Гедеон» Орд Уингейт, жаловавшийся, что ему достались «только больные верблюды и весь сброд из кавалерийской дивизии». Вместе с этой колонной находился «Лев Иудеи», известный также под именем Хайле Селассие, возвращавшийся в свою столицу. В составе колонны было около 700 верблюдов, 200 мулов и несколько лошадей, император и его личная гвардия, а также подразделение пропаганды, везшее печатный станок с амхарской гарнитурой и разноцветную краску. Говорят, найти след колонны можно было без помощи компаса, ориентируясь только по вони дохлых верблюдов. Только за один день пало пятьдесят семь животных. Один из офицеров кавалерийской дивизии записал:

5 мая 1941 года Хайле Селассие вернулся в свою столицу Аддис-Абебу. Абиссинская кампания была отмечена удивительным благородством: не было зафиксировано случаев изнасилований, убийств, грабежей и бомбардировок мирных жителей. Итальянские войска, оборонявшие Керен, сражались упорно, и, когда они все же вынуждены были отступить, их отход был осуществлен очень искусно. Бои в Восточной Африке продолжались еще в течение семи месяцев после падения. Аддис-Абебы. Времени было достаточно, чтобы разобраться в противоречивых чувствах, которые оставила о себе итальянская армия. Некоторые части сражались упорно и умело, в то время как другие или не хотели воевать, или были слишком дезорганизованы, чтобы оказать значительное сопротивление. Некоторые историки утверждают, что итальянской армии не хватало настоящих офицеров, поставлять которых в современные войска мог только многочисленный образованный средний класс. Прикомандированные для осуществления связи немецкие офицеры отмечали также низкий уровень подготовки и отсутствие инициативы у младших офицеров. Очень многое зависело от оружия. В Италии отсутствовала развитая промышленная база, и модернизация вооружения проходила крайне медленно; то оружие, которое считалось достаточно хорошим в начале 30-х годов, к 40-м годам уже было устаревшим. Среди итальянских солдат, кроме, быть может, отборных фашистских частей, было распространено убеждение, что они воюют не на той стороне; англичане, французы и американцы традиционно являлись друзьями Италии, а немцы и австрийцы — ее непримиримыми врагами.

По большому счету планы Черчилля оказались верными. Итальянская Восточная Африка перестала быть итальянской. Это явилось первой стратегической победой союзников, и произошла она в тот момент, когда они отчаянно нуждались в какой бы то ни было победе. В который раз было продемонстрировано, чего можно достичь, имея превосходство в воздухе, и как четкое взаимодействие разношерстных частей неизбежно приводит к победе. Восточно-африканские, западно-африканские, английские, индийские, суданские, кипрские и южноафриканские солдаты — последние лишь совсем недавно отказывались воевать вдали от Южной Африки — теперь стали частью единых союзных сил. Однако Абиссинская кампания никоим образом не смогла рассеять подозрения Черчилля насчет Уэйвелла. Когда эти двое впервые встретились в августе 1940 года, сразу же стало ясно, что они — полные противоположности из-за характеров и взглядов на жизнь. По-видимому, молчаливый осторожный профессионал Уэйвелл считал Черчилля назойливым политиком, сующим нос в военные дела, в которых он ничего не смыслит. Черчилль, человек экспрессивный, в зависимости от настроения воинственный или расточающий похвалы, несомненно, считал Уэйвелла нелюдимым ограниченным солдафоном. Последующие встречи только укрепили обоих в своих точках зрения.

Эта победа повлекла за собой чрезвычайно важное изменение стратегической обстановки. Президент Рузвельт смог с чистым сердцем объявить, что Красное море больше не является «военной зоной». Это означало, что американские транспортные суда вновь получили разрешение от правительства и страховых компаний плавать в Суэц. Американские танки, орудия и самолеты стали переправляться по морю вокруг мыса Доброй Надежды в Египет.

Зона боевых действий расширялась. 4-я Британская индийская дивизия после битвы при Сиди-Баррани была переброшена на юг и участвовала в осаде Керена, где шли самые кровопролитные бои. Затем она в спешном порядке направилась на север, чтобы воевать против войск Вишистской Франции в Дамаске, Сирия. Точно так же Южноафриканская бригада после победы в Восточной Африке была отправлена на север в Египет. Дальнейшим свидетельством расширения масштабов войны стала переброска таких нужных и на Британских островах истребителей «Хокер Харрикейн» в Африку. Самолеты доставлялись в порт Такоради на Золотом Берегу, часть в разобранном виде в контейнерах, а некоторые прямо на палубах авианосцев. Из Такоради эти маленькие машины совершали беспримерный перелет через весь континент в Египет, делая промежуточные посадки в Северной Нигерии и в суданском городе Хартум. Обычно истребители «на всякий случай» сопровождал двухмоторный «Бристоль Бленхейм».

Всем тем, кто посчитал кампанию в итальянской Восточной Африке второстепенной операцией, бои за базу Королевских ВВС Хаббания в Ираке покажутся вообще малозначительной стычкой. Однако давайте не будем спешить с выводами.

Базы в Ираке имели большое значение для Королевских ВВС еще со времен Первой мировой войны, когда австралийские и новозеландские пилоты вылетали с них на бипланах «Лонгхорн» производства фирмы Мориса Фармана, чтобы прикрывать английскую армию, продвигающуюся вдоль долины реки Тигр навстречу турецким войскам. После войны Великобритания получила мандат на управление Ираком, и Уинстон Черчилль (в то время государственный секретарь по делам колоний) и сэр Хью Тренчард («отец» Королевских ВВС) предположили, что контроль за этой огромной пустынной территорией, безлюдным пространством камня и песка, можно с успехом осуществлять, имея всего несколько истребителей и бомбардировщиков, переоборудованных для переброски солдат. Таким образом, английские налогоплательщики будут избавлены от необходимости содержать двенадцать пехотных батальонов, кавалерийский полк, вьючную артиллерийскую батарею и саперов, что, по оценкам, требовалось для поддержания порядка среди местных арабов.

Это было то время, когда Джулио Дуэ опубликовал свою нашумевшую книгу «Господство в воздухе», когда американский летчик Билли Митчелл продемонстрировал, что его бомбардировщики могут топить линкоры. Так почему бы Ираку не стать первой колонией, управлять которой станут авиационные гарнизоны? Казалось, идея оправдывает себя. Деревни, дававшие приют беспокойным курдским повстанцам, подвергались бомбежке. Летчики действовали во взаимодействии с экипажами бронеавтомобилей «Роллс-Ройс», снабжавшиеся с воздуха. Одному офицеру военно-воздушных сил, Хью Даудингу, пришла в голову мысль, что поучительным будет и наказание, не сопровождающееся кровопролитием. Как только его начальник отбыл в отпуск, Даудинг приказал предупредить с помощью листовок жителей деревень о готовящейся бомбардировке, и впоследствии это стало распространенной практикой. К тому времени, как в 1932 году истек срок мандата Великобритании, в Багдаде была установлена пробританская монархия, на севере страны началась добыча нефти, и английские фирмы получили концессии. Королевские ВВС остались: договор закрепил за ними две базы, которые обслуживали и при необходимости обороняли рекруты из местных, и право беспрепятственного пролета над территорией Ирака в случае войны. Рекрутов набирали в основном из дисциплинированных преданных ассирийцев, ненавидевших арабов лютой ненавистью и сыгравших важную роль в присутствии англичан в Ираке.

В 1941 году эта континентальная страна, выходящая лишь узкой полоской побережья в Персидский залив и имеющая небольшой плодородный район, орошаемый водами рек Тигр и Евфрат, по двум большим нефтепроводам качала нефть к Средиземному морю. Один из этих нефтепроводов проходил через подчиняющуюся Вишистской Франции Сирию, не позволявшую англичанам пользоваться им. Другой, проходивший через пробританскую Иорданию к порту Хайфа в Палестине, использовался англичанами для снабжения своих вооруженных сил на Ближнем Востоке. Нефть принесла с собой огромные перемены и политическую нестабильность в жизнь Ирака. Военные заговоры следовали один за другим. Воинственные кочевые племена постоянно сражались между собой, используя винтовки «Ли-Энфилд» и турецкие винтовки, оставшиеся со времен Первой мировой войны. Богачи спокойно жили в домах, наполненных слугами, шелками и серебром. Непрерывно сменяющие друг друга иракские правительства неизменно находили деньги, чтобы содержать небольшую, хорошо оснащенную армию и военно-воздушные силы.

Германия всегда проявляла особый интерес к этому региону. Немецкие археологи и исследователи написали много работ о пустыне и ее истории, ставших классическими. В берлинском музее «Пергамон» до сих пор можно увидеть захватывающие дух сокровища Ирака. Однако Германия имела в стране также военный и политический интересы, и разветвленная шпионская сеть постоянно подпитывала антибританский арабский национализм. Поэтому стоит ли удивляться, что клика Рашида Али, захватившая власть в апреле 1941 года, была поддержана Германией, а сам переворот произошел сразу же вслед за унизительными поражениями, которые потерпела Великобритания в Греции и Киренаике? В отличие от всех предшествующих режимов Рашид Али надеялся полностью избавиться от англичан, а май в здешних краях — месяц половодья, что крайне затруднило бы действия британских войск.

Никто особенно не удивлялся, что Рашид Али сверг правительство пробритански настроенного регента эмира Абдуллы-Иллаха (правившего под именем короля Фейсала II). То, что это произошло без убийства молодого регента, следует приписать исключительно везению. Врачи, прибывшие во дворец регента в Багдаде с заключением о смерти Фейсала в результате «сердечной недостаточности», опоздали. Жертве удалось в самый последний момент бежать из дворца в багажнике автомобиля американского священника, после чего самолет Королевских ВВС перебросил его на ближайшую базу.

Рашид Али эль-Гайлани был не молодым худым арабом, как это можно предположить по его имени, а грузным мужчиной средних лет, носившим очки. За время пребывания на посту премьер-министра он снискал себе славу вероломного политика — и это в тех краях, где на вероломство редко обращают внимание. Он был известен своими симпатиями к Германии, и англичане очень встревожились этим путчем. Собственнические чувства Великобритании по отношению к Суэцкому каналу, иракским нефтяным месторождениям и маршрутам сообщения между Египтом и Индией вызвали незамедлительный отклик на дворцовый переворот в Багдаде. Воздушное патрулирование было временно приостановлено. 20-я Индийская пехотная бригада, ожидавшая в Карачи погрузки на корабли, чтобы следовать в Сингапур, внезапно получила приказ развернуться в противоположную сторону и поспешить в город Басра в Южном Ираке. В ответ на возражения иракского правительства англичане, отрицая, что новые войска прибыли для того, чтобы свергнуть прогерманскую клику, спокойно заявили, что Индийская бригада просто «направляется в Палестину» через Ирак.

Приблизительно в 60 милях от Багдада и недалеко от реки Евфрат находится озеро, которым пользовались английские летающие лодки «Эмпайр», перелетавшие от одного водоема к другому в Индию и дальше. И здесь за стальным забором имелись уютные домики с лужайками и клумбами, полем для игры в поло и площадкой для гольфа, которые построили английские летчики, пытавшиеся забыть, что при хорошем ударе мяч может улететь в песчаные барханы, простирающиеся до самого горизонта. Это была Хаббания — летная школа номер 4 Королевских ВВС. Здесь не было современных боевых самолетов — Королевские ВВС дорожили каждой машиной, — только 27 «Эрспид Оксфордов» и 32 «Хокер Одакса», а также несколько «Глостер Гладиаторов» и такие музейные реликвии, как «Фейри Гордоны» и «Виккерс Валенсия».

В одном из своих первых распоряжений Рашид Али заявил, что не допустит высадки новых войск в Басре. Он хотел ограничить численность английских солдат, единовременно находящихся на территории Ирака. Пусть сначала уйдут те, что уже пришли, и лишь после этого приходят новые. В Лондоне стало известно, что Рашид Али 25 апреля подписал секретное соглашение с Германией и Италией. Поступающие из различных источников данные свидетельствовали о том, что Рашид Али ожидает военной помощи со стороны Германии и высадка английских войск в Басре спутала его планы.

Обстановка все более накалялась. Было принято решение переправить находящихся на британских базах женщин и детей в безопасное место. Часть укрылась в американской дипломатической миссии, часть в посольстве Великобритании, а некоторых вообще должны были вывезти по воздуху из страны. Когда беженцы покидали Багдад, их задержали иракские солдаты, через некоторое время позволившие проследовать на базу Хаббания, где к тому времени скопилось до тысячи солдат Королевских ВВС — в основном аэродромной обслуги, административных работников и летных инструкторов. Кроме того, на базе было также 1200 солдат из числа местных жителей — арабов, курдов и христиан-ассирийцев, — нанятых англичанами. В дополнение к ним по воздуху были переброшены 350 бойцов Королевского пехотного полка.

Приблизительно в это же время люди Рашида Али захватили нефтяные скважины и переключили нефтепроводы так, что вся нефть потекла в Сирию (принадлежащую Вишистской Франции), а Палестине (британской) не досталось ничего. Замигали красные лампочки: это была серьезная угроза. Английское правительство убедило компании «Шелл» и «Англо-Ираниан Ойл» построить в Хайфе нефтеперабатывающий завод производительностью 2 миллиона тонн горючего в год. Это топливо требовалось британскому Средиземноморскому флоту. Кроме того, завод поставлял высококачественные масла, что приобрело особую важность после того, как с началом войны оказались отрезанными нефтеперерабатывающие заводы Румынии.

Подразделения иракской армии (пехотная бригада при поддержке бригады самоходной артиллерии) вскоре прибыли в район Хаббании и заняли господствующие высоты. Солдаты Королевских ВВС прочистили и смазали две древние гаубицы, реликвии Первой мировой войны, использовавшиеся на базе в качестве украшения газона перед складами. Кроме этого, у защитников базы было 18 бронемашин, а также легкие минометы и пулеметы. На учебные бипланы «Одакс» и двухмоторные учебные самолеты «Оксфорд» были установлены крепления для подвески авиабомб, и курсантам летной школы стали в спешном порядке преподавать основы бомбометания. Нелишне будет напомнить, что военно-воздушные силы Ирака были оснащены американскими бомбардировщиками и итальянскими истребителями.

Утром 1 мая иракцы стали разворачивать зенитные орудия и подтягивать бронемашины как можно ближе к взлетно-посадочной полосе. Ультиматум иракского командующего требовал, чтобы все полеты были прекращены, иначе по самолетам будет открыт огонь. Англичане ответили, что учебные полеты будут продолжаться согласно распорядку, а любые враждебные действия со стороны иракцев встретят достойный отпор. Один английский самолет, взлетев, сделал круг над аэродромом и благополучно приземлился. После этого англичане передали иракцам ноту с требованием отвести боевую технику, так как в настоящий момент действия иракских войск вели к началу военных действий. Ночью было решено нанести утром бомбовый удар по позициям иракцев, если они к тому времени не отойдут.

Под прикрытием темноты «Одаксы» и «Оксфорды» были выкачены из ангаров, чтобы в 5 часов утра они смогли подняться в воздух. К ним присоединились восемь двухмоторных бомбардировщиков «Виккерс Веллингтон» из 37-й эскадрильи, расположенной в местечке Шайба под Басрой. Эти «Веллингтоны» были единственными современными самолетами, принимавшими участие в боевых действиях в Ираке. Английские самолеты, действуя без какого-то ни было боевого порядка, совершая рискованные маневры и едва не сталкиваясь друг с другом в воздухе, нанесли бомбовый удар по позициям иракцев. Зенитная артиллерия противников открыла огонь по самолетам, затем последовал артобстрел базы. Один из «Оксфордов» рухнул вниз, объятый пламенем; «Веллингтон» получил прямое попадание снаряда полевой пушки при посадке. Остальным самолетам удалось благополучно приземлиться, хотя во многих зияли пробоины от пуль и осколков.

База Королевских ВВС подвергалась обстрелу в течение всего дня, вечером ее бомбили «Одаксы» Королевских иракских ВВС, однако их отогнали английские «Гладиаторы». И все же основная опасность исходила от иракских орудий. «Хотя в полевую часовню было несколько попаданий — это объясняется тем, что безразличные артиллеристы неизменно испытывают сильное притяжение к религиозным объектам, — водонапорная башня не пострадала», — говорилось в донесении министерства авиации.

Пока английские «Одаксы» наносили отвлекающие удары, транспортные самолеты, приняв на борт женщин и детей, поднялись в воздух. После того как «Одаксы» приземлились, их перекатили на поле для игры в поло, и отныне взлетать им приходилось через главные ворота! Нагрузка на старые самолеты была очень большой, так что из 27 «Оксфордов» к вечеру осталось лишь четыре машины, способных взлететь, и было решено, что поднимать в воздух оставшиеся машины будут только инструктора. Однако прибытие бомбардировщиков «Бристоль Бленхейм» позволило англичанам нанести бомбовый удар по колоннам, снабжавшим иракские войска водой, горючим и боеприпасами. После этого самолеты полетели бомбить расположенные поблизости иракские аэродромы.

Внезапно без предупреждения на пятый день осады плато вокруг базы опустело. Иракцы отступили. «Военно-воздушные силы Хаббании» преследовали их, нанося бомбовые удары по автобусам, реквизированным иракцами на улицах Багдада. После объявления о том, что в случае успешного боевого вылета курсанты летной школы будут освобождаться от дальнейших занятий, все курсанты стали рваться в бой, а в летчиках по-прежнему испытывался недостаток.

Успех англичан в Хаббании не заставил Рашида Али отступить. 12 мая он вместе с министрами своего правительства и другими высокопоставленными лицами отправился в аэропорт Багдада, чтобы встретить делегацию немецких офицеров, возглавляемую майором Акселем фон Бломбергом (сыном знаменитого фельдмаршала). Бломберг был направлен в Ирак для того, чтобы направлять действия «Люфтваффе» против англичан. Иракские полицейские в аэропорту не были предупреждены насчет визита высоких гостей, и когда в небе появился бомбардировщик «Хейнкель», они открыли по нему огонь. Одна из пуль пробила фюзеляж и по роковому стечению обстоятельств смертельно ранила Бломберга. На следующий день в Багдаде было передано радиообращение находящегося в изгнании муфтия Иерусалима, призывавшего все исламские страны присоединиться к войне против Великобритании.

Вооруженные столкновения произошли и в Басре. Высадившиеся на берег индийские части попали под огонь 2- и 3- дюймовых мортир, которые поставили в иракскую армию англичане. Индийцы же, как и большинство британских частей, были без тяжелого вооружения. В столкновениях, в которых приняло участие и мирное население, англичане разоружили местную полицию.

На следующий день «Бристоль Бленхейм» Королевских ВВС был атакован немецким самолетом в районе Мосула в Северном Ираке. Последовали донесения о том, что в этом районе действуют многочисленные немецкие самолеты и туда по железной дороге из Сирии перебрасывается вооружение и боеприпасы. Несомненно, правительство Вишистской Франции не только предоставило в распоряжение немцам транспортные коммуникации колоний, но и активно поддерживало интервенцию германских войск на стороне Рашида Али.

Англичане беспокоились по поводу того, до какой степени дойдет вмешательство Германии. 20 мая парашютно-десантные части «Люфтваффе» начали операцию по захвату далекого острова Крит. Если намерения немцев в Ираке были серьезными, именно такие части и требовались для усиления режима Рашида Али. Но к 29 мая, когда сражение за Крит завершилось, численность воздушно-десантной дивизии Курта Штудента сократилась на одну десятую, а долины и склоны гор острова были усыпаны обломками 151 транспортного «Юнкерса». И все же немцам удалось собрать небольшой отряд разрозненных транспортных самолетов и направить его на помощь иракскому восстанию[49], однако он прибыл слишком поздно. Рашид Али с приспешниками, его германские и итальянские советники и бывший муфтий Иерусалима бежали в Персию. Путч закончился, и англичане вернули в Багдад регента.

Однако на этом история не заканчивается. Еще до окончания боевых действий в Хаббании самолет Королевских ВВС совершил посадку на базе «Эйч-4» (затерявшемуся в пустыне аэродрому рядом с трубой нефтепровода) в Трансиордании после разведывательного полета над Сирией. (Подобно властям соседнего Ливана, французские колониальные власти Сирии отвергли все предложения присоединиться к войне против Германии и Италии.) По сообщениям разведчика, на аэродроме в Пальмире стоял большой немецкий транспортный самолет. Судя по всему, он заправлялся горючим и должен был в самое ближайшее время подняться в воздух, взяв курс, несомненно, на Ирак.

Английские летчики обратили внимание на то, что заправка осуществлялась вручную, а наливать топливо в баки из канистр — процедура длительная. Один из летчиков предложил своему начальству, что, если ему дать истребитель с зажигательными боеприпасами, он позаботится о том, чтобы немецкий самолет больше никогда не взлетел.

«Молодой человек, сознаете ли вы, что мы не находимся в состоянии войны с Сирией?» — спросил его командир, сидевший за письменным столом.

«Так точно, сэр, — ответил летчик, — мне это известно; но мне кажется, было бы гораздо лучше, черт побери, если бы находились».

Вот так Великобритания и начала войну с Сирией. Получив разрешение командования, летчики, торопливо перекусив и подготовив самолет к вылету, в сопровождении двух истребителей «Томагавк» нанесли удар по немцам.

На самом деле Лондон был в курсе всего происходящего. Дешифровка сообщений, переданных с помощью «Энигмы», выявила, что в Сирию вылетели бомбардировщики «Хейнкель-111» и двухмоторные истребители «Мессершмитт-110» без опознавательных знаков. В Лондоне заключили, что вмешательство немцев будет ограниченным, но решили не рисковать. В Сирию направилась колонна войск из Палестины; были приведены в готовность части в Басре.

В последовавших жестоких боях — порой температура доходила до 50 градусов по Цельсию — французы сражались против французов, а арабы — против арабов. И когда дела англичан были совсем плохи, эмир Трансиордании Абдулла послал в бой на стороне союзников свой небольшой, но прекрасно обученный Арабский легион. Настроения местного населения изменились коренным образом после того, как немецкий самолет бомбил Бейрут и попал в школу и мечеть. Так и не было установлено, явилось ли это следствием ошибки штурмана или же это была провокация с целью обвинить в случившемся Королевские ВВС.

27 июня из перехваченных сообщений «Люфтваффе», зашифрованных с помощью «Энигмы», стало ясно, что Вишистская Франция собирается направить в Сирию подкрепления. Транспортные суда с пехотными частями на борту должны были проследовать в сопровождении соединения французского флота: линкора, четырех крейсеров и шести эсминцев. Воздушное прикрытие операции предстояло осуществить «Люфтваффе». Складывалось впечатление, что масштабы боевых действий на Ближнем Востоке увеличиваются и Франция становится полноценным союзником Германии. Адмиралтейство направило подводные лодки Королевского флота для противодействия французским транспортным судам и боевым кораблям. Затем 2 июля поступило сообщение об отмене этой операции. У всех, кто понял, как близка была катастрофа, вырвался вздох облегчения.

Боевые действия закончились тогда, когда английские войска полностью установили контроль над Сирией и Ливаном, но раны этих сражений долго не затягивались. Потерпевшим поражение французским правительственным войскам было предложено присоединиться к «Свободной Франции» де Голля и сражаться против немцев, но почти все солдаты предпочли вернуться во Францию. Де Голль, относившийся серьезно к своей самопровозглашенной роли главы государства в изгнании и испытывавший давление со стороны англичан (и неофициально американцев), пообещал населению французских подмандатных территорий Сирии и Ливана независимость. Последовала буря возмущения. Заявление де Голля не только возмутило вишистское правительство, считавшее, что только оно вправе принимать подобные решения; солдаты «Свободной Франции» стали задаваться вопросом, зачем они сражались и погибали за страну, которую все равно придется отдать.

Все закончилось фарсом. В нарушение условий перемирия вишистское правительство попыталось переправить пленных англичан в Германию. Это привело к тому, что несколько высокопоставленных французских офицеров были посажены под домашний арест в своей гостинице до тех пор, пока военнопленные не были найдены и переданы англичанам. Во время подписания договора о перемирии пьяный австралийский фотограф упал, запутавшись в кабеле, в результате чего был полностью отключен свет. В темноте и суматохе у одного из французских генералов украли шитое золотом кепи.

Впоследствии Черчилль заметил, что: «Гитлер на Ближнем Востоке, несомненно, упустил шанс захватить небольшой ценой большой приз». Уэйвелл видел случившееся совершенно в ином свете. Получив приказ выделить части из числа войск в Палестине для отправки в Ирак, он дал понять, что Палестина (чей муфтий состоял в сговоре с Рашидом Али и где господствовали антибританские настроения) не может дать ни одного солдата. Не выказывая сочувствия проблемам, с которыми столкнулась Великобритания в Ираке, Уэйвелл раздраженно ответил: «В вашем послании совершенно не учитывается реальное положение дел. Необходимо взглянуть в лицо фактам… следует как можно раньше начать переговоры».

Перехватив сообщение, переданное итальянской дипломатической службой, в котором говорилось, что Рашид Али израсходовал весь запас бомб и снарядов, Лондон (главы штабов) недовольно ответил: «Переговоры могут начаться только в том случае, если иракская сторона безоговорочно примет все условия… реальное положение дел таково, что Рашид Али действует рука об руку с державами «Оси»…»

«Меня глубоко встревожила позиция генерала Уэйвелла», — записал Черчилль, полагавший, что сущность войны заключается в быстром перемещении сил. Он попытался убедить Уэйвелла воспользоваться благоприятной ситуацией и двинуться на Багдад, «даже имея весьма незначительные силы… рискуя так же, как привыкли немцы, неизменно оказывающиеся в выигрыше».

Поворчав, Уэйвелл подчинился прямому приказу отправить колонну войск на Хаббанию, которую он считал «не имеющим стратегического значения районом». Но даже тут, не удержавшись, он добавил, что «не сможет занять Багдад», и повторил свой совет найти политическое решение ситуации в Ираке. Уэйвелл, как он признался позднее, всегда «недолюбливал Ирак, страну и живущих в ней людей, и не хотел ввязываться там в боевые действия».

Нелюбовь к Ираку привела Уэйвелл а к тому, что он недооценил значение этой страны. В телеграмме, датированной 25 мая, он сказал, что его основной задачей является оборона Палестины и Египта, добавив, что «недружественный режим в Багдаде осложнит выполнение этой задачи, но все же ни в коей мере не сделает ее неосуществимой». Его точка зрения не выдерживает никакой критики: под боком Палестины и Египта появился бы подконтрольный державам «Оси» Ирак, а армия Уэйвелла и Средиземноморский флот всецело зависели от нефтяных месторождений Ирака и нефтепровода.

Беспокойство Уэйвелла по поводу Сирии, Палестины и Ирака, а также его осторожность в Восточной Африке происходили из убеждения, что все военные действия и даже просто переходы по чужой территории требуют «сотрудничества местного населения и кочевых племен». Какими бы ни были моральные качества этого заявления, оно далеко не всегда соответствует истине. В частности, так оно и произошло после того, как Черчилль заставил Уэйвелла действовать.

То, насколько серьезно Черчилль воспринимал любую угрозу британскому присутствию в Ираке, проявляется, в частности, в том, как английская военная разведка разыскала в Палестине экстремистски настроенного лидера сионистов Иргуна Зваи Леуми. Завербованные иракские евреи были внедрены шпионить в организацию Рашида Али. Один из добровольцев, Давид Рашиль, ближайший сподвижник Иргуна, происходивший из зажиточной багдадской семьи, во время мятежа был схвачен повстанцами и казнен.

Когда через месяц, в июне 1941 года, Уэйвелл был отстранен от командования, большинство людей приписало это его неудачам в Северной Африке. Над причинами этого провала и несправедливого решения Черчилля спорят до сих пор, но одно не вызывает сомнения: недовольство Черчилля имело более глубокие корни.

16. АД ДЛЯ ИНТЕНДАНТА

«Крит дал истории великое имя; Африка — величайшее». Эти слова древнеримского поэта Марциала как нельзя лучше описывают соперничество Карла Штудента и еще более честолюбивого Эрвина Роммеля, 12 февраля вступившего в должность командующего немецким корпусом «Африка»: «Вечером фюрер показал мне американские и английские иллюстрированные журналы, описывавшие наступление генерала Уэйвелла в Киренаике. Особый интерес представляла безукоризненная согласованность действий бронетанковых сухопутных частей, авиации и флота».

События развивались быстро. Общая сводка, представленная английскими разведслужбами, датированная мартом 1941 года, гласила: «Части германских экспедиционных сил под командованием ничем себя до этого не проявившего генерала Роммеля высадились в Северной Африке».

Лишившиеся большей части тяжелого вооружения и транспортных средств (которые были отправлены в Грецию), усталые, недоукомплектованные английские части, не имевшие боевого опыта, противостояли в Северной Африке генералу Ром-мелю. Уэйвелл и его штаб в Каире решили понапрасну не беспокоиться. Они утешали себя верой в то, что итальянские войска в Триполитании можно не принимать в расчет, а немецких подкреплений будет недостаточно для начала контрнаступления в обозримом будущем.

дешифровальщики из Блетчли-Парка следили за действиями Роммеля. Когда Черчилль справился о том, что происходит в Африке, ему предоставили перехваченные сообщения ОКБ, ставки верховного командования германскими сухопутными силами, в которых приводились приблизительные даты прибытия отдельных подразделений корпуса «Африка» в Триполи. Хотя Каир частенько жаловался на нерасторопность Блетчли-Парка, на этот раз вся информация была передана Уэйвеллу без задержки.

В начале марта начальник разведки доложил Уэйвеллу, что немецкий корпус «Африка» может в ближайшее время нанести удар. Он показал Уэйвеллу план предполагаемых действий Роммеля. Тот даже не стал его слушать. Не оспаривая информацию, полученную из Лондона, штаб Уэйвелла — учитывая, сколько времени потребовалось бы на подготовку подобной операции английской армии, — рассчитал, что Роммель не будет готов к наступлению раньше мая. Его коммуникации слишком растянуты, и ему потребуется значительное время для подготовки резервов и складов.

В Берлине главнокомандующий германской армии фельдмаршал фон Браухич пришел к таким же выводам, что и Уэйвелл. Он сообщил Роммелю, что не может быть и речи о подготовке наступательных действий в Африке в ближайшем будущем. Подобного же мнения придерживалось и итальянское верховное командование. Но Роммель был агрессивен и честолюбив. Он понял, что Берлин надеется на то, что боевые действия в Западной пустыне станут позиционными, но у него не было ни малейшего желания быть командующим затхлого болота. Роммель был полон решимости вести войну, и он торопился. Когда транспортные суда прибывали в порт, по его приказу всю ночь горели прожектора, и разгрузка не прекращалась ни на минуту, несмотря на опасность воздушных налетов. Танки и бронемашины, в начале февраля качавшиеся на лебедках кранов в Триполи, уже через десять дней были готовы к бою.

Одержавший выдающуюся победу генерал О'Коннор был отправлен в отпуск, и в должность командующего армией вступил генерал Филип Ним, человек, отличавшийся необычайной личной отвагой, о чем свидетельствовал «Крест Виктории», но не имевший опыта ведения боевых действий с применением бронетехники в условиях пустыни. По данным разведки и аэрофотосъемки Роммелю было известно, что в английских частях не хватает транспортных средств, а коммуникации до складов в Египте были чрезмерно растянуты. Роммель видел, что англичане строят оборонительные укрепления, а это свидетельствовало о том, что они не собираются переходить в наступление. На самом деле, Роммель оказался точно в такой же ситуации, в которой был генерал О'Коннор незадолго до этого.

По-прежнему ни о чем не беспокоившийся Уэйвелл 30 марта сказал Ниму, что неприятель не сможет «предпринять никаких крупных шагов по крайней мере в течение еще месяца».

В 9.22 утра на следующий день бронемашины 3-го разведывательного батальона Штансдорфа — уже выдвинувшиеся в район Эль-Агейлы — пошли в наступление. Вслед за ними двигались танки 5-го танкового полка. На следующий день в дело вступили пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87» и универсальные 88-миллиметровые орудия. Использование зенитных орудий в качестве полевой артиллерии явилось для англичан полной неожиданностью, как это было до того под Аррасом, в Дюнкерке и во время гражданской войны в Испании.

Хроническая неспособность английской военной разведки докладывать, что 88-миллиметровые зенитные орудия являются универсальными, печально дополняется сообщением, отправленным Уэйвеллом в Генеральный штаб в Лондон, в котором он оценивал количество танков в механизированной дивизии Роммеля в 400 машин, в то время как на самом деле у немцев было всего 168 танков и 30 разведывательных бронемашин.

Пустыня — это безлюдная местность, где войска обороняют «крепости». Стоит захватить одну крепость, и растерянному противнику приходится откатываться назад. Вы обходите его с флангов, а он торопливо ищет, где бы закрепиться снова. Именно это и произошло, когда Роммель, надавив на англичан, выслал вперед самолеты «Люфтваффе», чтобы узнать, что происходит. Вскоре из материалов аэрофотосъемки выяснилось, что британские войска отступают.

После того как Роммель подтянул дисциплину итальянских и немецких закрытых переговоров, английская служба перехвата, к которой и прежде никто не относился серьезно, перестала добывать хоть сколько-нибудь значащие сведения. Роммель же, с другой стороны, придавал особое значение службе радиоперехватов. Он использовал полученные с ее помощью данные в сочетании с результатами аэрофотосъемки и действий мобильных бронированных групп для того, чтобы следить за движениями отступающих англичан.

Британское командование познало то смятение, что еще совсем недавно царило в итальянских штабах. И в точности так же, как итальянцы, англичане оправдывали свои неудачи, все больше и больше преувеличивая количество сил действовавшего против них противника. Британские военачальники сходились лишь в одном: происходившее было невероятным, если не сказать — невозможным.

Командир батальона австралийской пехоты во время отхода всех частей назад отдал приказ остановиться на завтрак. Тех солдат, кто подчинился этому приказу, в лагере, где им пришлось провести следующие четыре года, называли «кухонной командой».

Уэйвелл, пытавшийся понять, какие последствия для его армии имеют действия германских войск, оставался спокоен. Он лично заверил министра иностранных дел Антони Идена и генералов Уайтхолла, что немцы не смогут начать полномасштабное наступление раньше середины мая. На дворе был еще апрель, и подчиненные Уэйвелла разделяли его невозмутимый оптимизм. Они были убеждены, что наступление Роммеля выдохнется само собой. Где немцы достанут воду? Где они достанут горючее? На эти жизненно важные вопросы Роммель ответил, захватывая воду и подвозя горючее на грузовиках. К тому же немцы доставили в Африку великолепные цистерны для воды и горючего, сделанные из стального листа и сваренные по швам. Англичане вскоре прозвали эти цистерны «джеррикэнами»[50] и захватывали те, что им попадались. Свои 4-галлонные канистры, заслуженно прозванные «бумажными стаканчиками», они без сожаления выкидывали. В официальной истории цитируются сводки, датируемые декабрем 1941 года, из которых следует, что 30 и даже более процентов горючего, перевозимого в «бумажных стаканчиках» войсками, действовавшими в Западной пустыне, терялись в результате течи. Судя по словам одного из водителей, доставлявшего горючее на передовую, 30-процентные потери — это явное преуменьшение.

Внезапно Уэйвелл решил лично принять участие в боевых действиях. Он отменил приказ Нима, командующего силами Западной пустыни, прикрывать дороги как вдоль побережья, так и внутри континента. Уэйвелл считал, что Роммель будет следовать только по виа Бальбия, асфальтированному шоссе вдоль побережья, и поэтому направил на его защиту все бронетанковые силы. Как выяснилось, он напрасно недооценивал Роммеля. Немцы, подобно англичанам, смогли осуществить бросок через пустыню, следуя дорогой, проходимость которой установил еще генерал О'Коннор.

К вечеру 3 апреля немцы вошли в Бенгази, и англичане поспешно подожгли все склады. Решив, что генерал Ним потерял контроль над войсками, Уэйвелл приказал генерал-майору О'Коннору принять у него командование. О'Коннор попросил Уэйвелла не спешить с принятием решения, указав на то, что нельзя менять командующего в разгар сражения. Он также сказал, что не знаком с войсками, и предложил назначить его ответственным за подготовку оборонительных позиций, призванных не допустить вторжения Роммеля в Египет. Уэйвелл уступил, попросив О'Коннора провести несколько дней в ставке Нима, помогая ему советами. Это было худшее из возможных решений, и впоследствии Уэйвелл более-менее признал это.

Английская армия разваливалась на глазах, и две головы были никак не лучше, чем одна. Охваченные паникой войска сожгли в Завиет-Мсусе горючее и другие запасы задолго до того, как немцы приблизились к городу. 3-я бронетанковая дивизия осталась без топлива. 2-я бронетанковая дивизия, направленная для поддержки австралийской пехоты, была настолько деморализована, что бросила всю технику и присоединилась к отходящим частям. По словам О'Коннора, «уму непостижимо: никто не желал выполнять приказы». Однако проблемы, возникшие после того, как командование войсками было поручено совместно Ниму и О'Коннору, разрешились очень быстро. 6 апреля во время перебазирования объединенного штаба на несколько миль назад О'Коннор, не имевший личной машины, воспользовался приглашением Нима, вызвавшегося его подвезти.

Как выяснилось, это были не совсем киприоты. Генералов захватила в плен разведгруппа немецких мотоциклистов — одна из тех, что постоянно высылал вперед Роммель. Странно, но бригадир, ехавший впереди двух генералов, благополучно достиг места назначения, не имея понятия, какая судьба постигла тех, кто следовал во второй машине. Только рано утром на следующий день отсутствие генералов было обнаружено.

Роммель не переставал преподносить своим противникам сюрпризы. Это были именно те военные действия, которые он вел мастерски. Роммель приказал своей авиации сосредоточить все силы на уничтожении английских коммуникаций. Все больше и больше британских частей охватывала «паника Роммеля». 7 апреля три колонны наступавших германских войск встретились у Эль-Мекили, куда была выдвинута Индийская моторизованная бригада, получившая приказ занять оборону.

Окруженная, бригада сложила оружие без боя. В Западную пустыню пришла настоящая война.

В действительности Роммель по большому счету лишь повторял методы О'Коннора. Бесстыдно воспользовавшись «непроходимой» дорогой О'Коннора через пустыню южнее Джебель Акдара, он отрезал британские части, отступавшие вдоль побережья. Но немцы добавили к войне в пустыне дух блицкрига. Один немецкий генерал приписал успехи того периода взаимодействию и маневренности своих частей. Наступавшие немецкие танки всегда сопровождали противотанковые батареи, занимавшиеся исключительно неприятельскими танками. Для огневого удара по противотанковым батареям противника использовалась исключительно полевая артиллерия. Этот немецкий генерал недоумевал, почему английские 3,7-дюймовые орудия не были переоборудованы для ведения огня по наземным целям. Он отмечал, что «англичане смотрели на противотанковые орудия как на оборонительное оружие и не использовали в полной степени свою полевую артиллерию, которой следовало сосредоточивать все усилия в первую очередь на уничтожении наших противотанковых орудий». Броня средних немецких танков Т-II и Т-IV была уязвима не только перед снарядами 25-фунтовых полевых пушек, но и 2-фунтовых танковых и противотанковых орудий — если они только действовали на достаточно близком расстоянии.

Роммель не был одним из величайших полководцев Второй мировой войны. Многие немцы удивлены тем, что его имя знакомо самым широким кругам американской и английской публики: сами они считают его продуктом нацистской пропаганды. Роммель руководил войсками фронта, а его стиль командования подходил командиру дивизии. Он стал героем солдат союзных войск, сражавшихся на передовой, которые редко, а то и вообще никогда не видели на позициях свое высшее начальство. Английские генералы предпочитали устраивать штаб миль за шестьдесят от передовой. Кроме того, у Роммеля в корпусе «Африка» были выдающиеся полководцы: Кройвелл, Неринг и Байерляйн. И все же мало кому удалось вдохновить пеструю деморализованную германо-итальянскую армию, воевавшую в пустыне, так, как это смог сделать Роммель. Он купался в популярности и наслаждался неофициальными отношениями, которые складывались в войсках обеих противоборствующих сторон в условиях пустыни. В своей статье «Управление войсками в современной войне» Роммель писал:

Решающим фактором кампании Роммеля в Северной Африке было снабжение по морю и порты. Даже Триполи не был готов к такому огромному грузообороту, которого требовали военные действия. Если бы державам «Оси» удалось уговорить французов позволить им пользоваться Тунисом и при этом Триполи и другие не столь значительные ливийские порты использовались бы максимально эффективно, а также они уделили бы должное внимание сухопутным путям сообщения, возможно, им удалось бы собрать силы, достаточные для захвата Египта. Тогда, захватив порт Александрия, они смогли бы перебрасывать через него подкрепления, необходимые для оккупации всего Египта и зоны Суэцкого канала. Но даже и в этом случае в стратегическом отношении их действия были обречены на неудачу: начиная с лета 1941 года германские заводы были полностью подчинены требованиям Русского фронта.

Но подобный сценарий развития событий никогда не становился реальной возможностью. Роковой ошибкой Роммеля была его неспособность сознавать важность тылового обеспечения. Он постоянно винил во всех перебоях со снабжением итальянских моряков, и историки с готовностью поддержали его суждения. Однако в действительности итальянские моряки проявляли чудеса героизма. По расчетам Джона Эллиса, германо-итальянские силы в Северной Африке получали в день в среднем 800 тонн грузов на дивизию. При этом Эллис замечает, что «даже прожорливые американские бронетанковые дивизии в северо-западной Европе требовали всего 600 тонн грузов, включая горючее».

Роммеля подвели его собственные действия. Все неприятности Роммеля явились следствием его дерзости и импровизации в сочетании с полным пренебрежением теми огромными проблемами, которые создают подобные стремительные действия тыловым службам. Роммель не раз во всеуслышание заявлял, что все проблемы снабжения он оставляет своему штабу. Весьма примечательно, что в 1941 году начальник службы снабжения корпуса «Африка» был всего в звании майора.

Ключ к пониманию проблем Роммеля дает тот факт, что грузовик, доставлявший тысячу галлонов горючего из порта Тобрук в Эль-Аламейн, расходовал 120 галлонов топлива и 9,6 галлона смазочных веществ. Учитывая потери в жарком сухом климате пустыни, необходимо списать еще десять процентов. Если добавить к этому горючее на обратный путь, получится, что до фронта доходило не больше 650 галлонов. Горючее требовалось для снабжения передовых частей провиантом и боеприпасами. Если взглянуть на карту, будет видно, что Тобрук, находившийся в 300 милях от линии фронта, являлся ключевым пунктом в снабжении боевых частей. Большую часть войны этот порт находился в руках англичан, а то недолгое время, что Тобрук находился в руках немцев, он был излюбленной мишенью бомбардировщиков Королевских ВВС. Триполи же, главный порт, через который снабжалась армия Роммеля, порой находился от фронта на удалении 1500 миль! Англичане же по возможности пользовались для снабжения железной дорогой, шедшей из Александрии вдоль побережья. Это было экономично и эффективно. Когда Роммель захватил 300 миль этой дороги (в 1942 году), он не предпринял никаких шагов, чтобы воспользоваться ею.

Несомненно, что Роммель своей репутацией полководца во многом обязан умелому использованию разведданных. Многие его тактические ходы основывались на сведениях, добытых действовавшей с высокой эффективностью «Службой дальнего радиоперехвата». Эти мобильные станции радиоперехвата прослушивали все, что им удавалось поймать: переговоры подразделений, ведущих боевые действия, связь одного танка с другим, приказы командования и донесения служб снабжения. Службы перехвата собирали Роммелю богатый урожай, ибо в 1941 году англичане еще не сознавали, сколько неприятностей доставляет плохая дисциплина радиопереговоров. В дополнение к данным тактической разведки Роммель получал нечто лучшее, чем вскрытые англичанами сообщения «Энигмы»: перехваты сообщений, передаваемых в Вашингтон американским военным атташе в Каире.

В то время англичане показывали этому американцу все, что он желал видеть. Сообщения американского атташе содержали не только сведения о составе и местоположении английских бронетанковых частей, но и планы предстоящих операций, в частности рейдов подразделений коммандос. Вместо отрывочных сведений, получаемых англичанами в результате дешифровки сообщений, переданных с помощью «Энигмы», к услугам Роммеля была информация о воздушных, сухопутных и морских операциях британцев, причем об оперативности, с какой ему поступала эта информация, БП не мог даже мечтать. Самый сведущий в этих вопросах историк пишет:

Стойкая оборона Тобрука частями австралийской пехоты при поддержке английской артиллерии не позволила Роммелю пользоваться этим портом даже после того, как вся британская армия откатилась до самой египетской границы. Остановившись, Роммель все свои силы сосредоточил на взятии Тобрука.

Неожиданное наступление Роммеля в апреле 1941 года застало врасплох Берлин, в результате чего в Африку, был направлен высокопоставленный инспектор, генерал-лейтенант Ф. Паулюс, которому предстояло выяснить, что происходит в Ливии. Высокий и стройный, Паулюс был одним из лучших штабных офицеров германской армии и специалистом по мобильной войне. Работой в качестве начальника штаба 6-й армии во время победоносных кампаний в Польше, Бельгии и Франции Паулюс заслужил свое назначение на пост заместителя начальника генерального штаба, которому было поручено подготовить стратегическое обозрение для нападения на Советский Союз. Паулюс, прозванный «благородным господином», дотошный теоретик старой школы, принимал ванну так часто, как предоставлялась возможность, и постоянно носил перчатки, чтобы не испачкать руки. В 20-е годы он командовал ротой, в которой служил Роммель, и сейчас ему пришлись не по душе нахрапистые методы своего бывшего подчиненного. Прибывший в Ливию с инспекционной поездкой 27 апреля, Паулюс высказал серьезные опасения по поводу предполагаемого наступления Роммеля на Тобрук, к этому времени уже превращенный англичанами в неприступную крепость. Подозрения Паулюса оказались небезосновательными. Массированная бомбардировка и артиллерийский обстрел проделали лишь небольшую брешь в линии обороны вокруг Тобрука, и противоборствующие стороны перешли к позиционной осаде, нарушаемой ожесточенными ночными стычками. Окрестности Тобрука представляли собой в основном твердую как камень почву, в которой было очень непросто рыть окопы и блиндажи. Открытые палящим лучам солнца, австралийцы были вынуждены терпеть невыносимый зной., а малейшее неосторожное движение тотчас же навлекало прицельный огонь снайперов. В ночь с 5 на 6 мая у защитников Тобрука появилась первая надежда: в осажденный порт эсминец доставил продовольствие и боеприпасы. Отныне ночные визиты эсминцев стали регулярными; каждую неделю в Тобрук доставлялись свежие части и забирались раненые.

Следствием инспекционной поездки Паулюса явился язвительный доклад, в котором говорилось, что линии снабжения армии Роммеля чрезмерно растянуты, его люди устали, а резервов недостаточно. Роммелю было предписано забыть о захвате Тобрука, отойти к Эль-Газали или Эль-Мекили и действовать в соответствии с имеющимися силами и возможностями.

Эксперты из Блетчли-Парка, дешифровав сообщение, переданное с помощью «Энигмы», передали его Черчиллю, рассудившему, что, раз Роммель устал и его коммуникации растянуты, настал подходящий момент нанести по нему удар и прогнать назад в Киренаику. Медлить было нельзя, так как из других вскрытых дешифровальщиками сообщений следовало, что вскоре армия Роммеля будет усилена 15-й танковой дивизией. Не обращая внимания на опасения, высказываемые всем его окружением, Черчилль собрал все истребители и танки, которые удалось наскрести на Британских островах, погрузил их на транспортные суда и, снова вопреки всем советам, направил конвой через Средиземное море, где господствовали державы «Оси». Четырем из пяти транспортов удалось дойти до Египта, и в середине мая 238 танков и 43 истребителя «Хокер Харрикейн» были выгружены в Александрии.

Как только прибывшая техника была подготовлена к боевым действиям и распределена по частям, началось ограниченное контрнаступление, получившее кодовое название «Стремительность». Его целью был захват ключевых позиций, необходимых для подготовки полномасштабного наступления.

В одном из отчетов о войне в пустыне говорится: «Операция «Стремительность» началась на рассвете 15 мая, и скоро стало очевидно, что ни Роммель, ни его подчиненные… или не знают о заключениях, выведенных Паулюсом, или с ними не согласны». Англичанам удалось захватить один из намеченных объектов, проход Хальфайя, но в остальном наступление закончилось провалом. Служба радиоперехвата заблаговременно предупредила Роммеля о том, что происходит, и даже истощенный корпус «Африка» оказался англичанам не по зубам. Организовав контрнаступление, Роммель отбил назад проход Хальфайя.

Когда английские танки, прибывшие с таким риском через Средиземное море, были выгружены на берег, выяснилось, что это весьма пестрое сборище. Из каждых двадцати танков восемь нуждались в капитальном ремонте. Большинство машин отслужило не менее половины положенного срока; почти всем «Матильдам» требовался ремонт. Все танки необходимо было приспособить к боевым действиям в условиях тропиков и перекрасить. Задолго до того, как эта техника была готова к бою, в подкрепление армии Роммеля прибыла 15-я танковая дивизия.

15 июня, в невыносимую летнюю жару началось обещанное английское наступление, операция «Секира». Немцы поочередно завлекали английские танки под огонь своих тщательно замаскированных орудий. У них имелось в наличии всего тринадцать 88-миллиметровых универсальных орудий, но они сыграли решающую роль в сражении. Англичане упрямо придерживались «морской тактики», разворачивая свои танки широким фронтом против танков противника. Совершенно не учитывая окружающую обстановку, британские танковые подразделения предпочитали действовать в лихом кавалерийском стиле без поддержки пехоты и артиллерии. Не было Никаких признаков того, что английское военное командование всех уровней учится на своих ошибках. Всего после трех дней боев Уэйвелл послал Черчиллю телеграмму: «С сожалением докладываю о неудаче операции «Секира». Черчилль немедленно отстранил его от командования.

Немцы акклиматизировались к пустыне. В первые несколько месяцев боевых действий солдаты довольствовались однообразным питанием, состоявшим из черного хлеба, консервированных сардин, консервированной говядины и тертого сыра. Подобная диета приводила к медицинским проблемам, в особенности к желудочным болезням. Но это побуждало немецких солдат к решительным действиям. Британские склады с провиантом были желанной добычей — хотя бы потому, что это привносило разнообразие. «Черного хлеба в картонных коробках у нас/было достаточно, — писал после войны немецкий корреспондент, — но как мы мечтали о ваших полевых печах, о свежем белом хлебе! И джеме!» Когда наконец в Ливию прибыли полевые печи, перебои со свежим хлебом по-прежнему продолжались: интенданты поставили в корпус «Африка» стандартные печи, топливом для которых служили дрова. В большей части Европы достать дрова не проблема, но в пустыне они большая редкость. Свежего хлеба по-прежнему не хватало.

Хотя война в пустыне, казалось, остановилась, это было иллюзией. На самом деле она просто меняла лицо. Менялись люди, методы ведения боевых действий, техника. 22 июня Германия напала на Россию. Должны были пройти многие месяцы, прежде чем последствия этого вторжения начали сказываться в полной мере, но отныне война в Северной Африке потускнела в сравнении с Восточным фронтом. С этих пор все требования Роммеля дать ему людей, боевую технику, транспорт и горючее удовлетворялись только с учетом более насущных нужд.

Уэйвелл был направлен в Индию. Никто не мог даже предположить, насколько был востребован этот военачальник. Он провел столько сражений — в местах, находящихся друг от друга на удалении сотен миль, — имея весьма ограниченные средства. В Каир прибыл новый главнокомандующий вооруженными силами на Ближнем Востоке сэр Клод Окинлек. В придачу ему было назначено столько вспомогательных командующих, что в его руках никогда не было сосредоточено столько власти, сколько ее было у Уэйвелла. В Африку стали прибывать новые самолеты, и вскоре над пустыней стали летать «Бостоны», «Мериленды», «Бофайтеры», «Томагавки» и «Харрикейны». В песках появились новые танки «Крусейдер». У командующих были новые планы и идеи. Даже армия, воюющая в пустыне, получила новое название: отныне она стала именоваться «Восьмой армией».

Роммель пытался уничтожить гарнизон Тобрука, остававшийся гноящейся раной у него в тылу. Ему был нужен порт. Он постоянно испытывал острую нехватку грузовых автомобилей, а если бы снабжение осуществлялось через порт Тобрук, это значительно сократило бы путь до линии фронта. Подвергавшийся бомбардировкам непрерывно сменяющих друг друга эскадрилий Ю-87 и артобстрелам, гарнизон Тобрука держался. Корабли Королевского военно-морского флота так эффективно наладили снабжение осажденного города, что солдаты гарнизона отправлялись на отдых, а затем снова возвращались на позиции. Для сообщения с Тобруком использовались проворные эсминцы, так как регулярные налеты «Люфтваффе» крайне затрудняли маневрирование в порту между останками потопленных кораблей. Однако ничто не могло помешать осуществить выгрузку и погрузку:

В октябре 1941 года гарнизон Тобрука, состоявший в основном из австралийцев, отметил полгода осады. Странная жизнь защитников города стала темой многочисленных газетных статей в Англии и Австралии. Когда они наконец покинули Тобрук, причина этого была не в генерале Роммеле, а в генерале Блейми. Правительство Австралии пришло к выводу, что австралийцы слишком долго несли все тяготы борьбы на передовой, и потребовало сменить их. На смену австралийцам в Тобрук прибыли англичане и бойцы 1-й Карпатской польской бригады.

К ноябрю 1941 года англичане, собрав достаточное количество танков, предприняли очередное наступление. Им противостояла получившая новое название танковая группа «Африка»: германские и итальянские части под командованием Роммеля. Целью операции «Крестоносец» был фланговый обход войск Роммеля со стороны материка, окружение германо-итальянских танковых частей, продвижение вперед и деблокирование Тобрука. Это было стремительное сражение, одно из самых жестоких и противоречивых в истории кампании в Северной Африке. Все сомнения в боевых качествах итальянских солдат были сняты, когда английская 22-я — бронетанковая бригада была наголову разбита Ариетской дивизией. Повсюду бои носили упорный характер, и решающую роль в них, как правило, играли танки. Только что поступившие в войска танки «Хани», имевшие высокий силуэт и короткую базу и пахнувшие свежей краской, развивали скорость до 30–40 миль в час. «Хани» налетали на боевые порядки немецких танков T-III и T-IV, проходили сквозь их строй, разворачивались и налетали сзади. К этой тактике от отчаяния вынуждены были прибегать английские командиры, знавшие, что для того, чтобы крошечные 2-фунтовые орудия их танков оказали хоть какое-то действие на броню неприятельских машин, необходимо было сблизиться с ними до 800 ярдов. В то же время 50- и 75-миллиметровые орудия немецких танков с расстояния в 1500 ярдов вскрывали «Хани» как консервные банки.

50-миллиметровые орудия оказались для немцев более ценными, чем большие «восемьдесят восьмые». Небольшие орудия в плане баллистики превосходили все вооружение, имевшееся на английских танках. Подобными орудиями было оснащено свыше половины немецких танков; кроме того, большое количество таких орудий использовалось в качестве противотанковых орудий.

В начале операции «Крестоносец» англичане имели 748 танков против 395 танков Роммеля, из которых половину составляли устаревшие итальянские машины, но немцы были очень бережливы. Ночами раненые английские солдаты, оставшиеся на поле боя, удивлялись, слыша незнакомую речь и видя в темноте множество людей. Это были немецкие группы ремонта танков; с помощью мощных тягачей они оттаскивали подбитые стальные чудовища домой для починки. Для сильно поврежденных машин приезжали специальные гусеничные и колесные транспортеры. Немецкие механики работали не покладая рук, и все же они находили минутку, чтобы укрыть раненых англичан, страдающих в морозные ноябрьские ночи, одеялом и дать им глоток горячего кофе. Высокие чины в штабах, не поверившие в подобные рассказы о группах ремонта танков, были еще больше удивлены, увидев эти группы при свете дня, вытаскивающие немецкие и английские подбитые танки прямо под огнем.

В течение нескольких дней ожесточенные бои с переменным успехом шли в районе аэродрома в долине Сиди-Резех. Немцы обнаружили, что англичан можно застать врасплох, начав наступление рано утром, а в пылу боя английские новобранцы теряются и не знают, что им делать. В самый критический момент командиры обеих противоборствующих сторон выехали на поле боя и, не обращая внимания на яростный орудийный огонь и горящие танки, вылезли на крышу своих машин и стали криками и жестами отдавать приказы своим солдатам. Оставшийся в живых боец 2-го родезийского батальона Черной гвардии, истребленного практически поголовно, вспоминал:

Немцы также понесли большие потери в живой силе и технике. 23 ноября — этот день отмечен в немецких календарях как «День памяти умерших»; полагается возносить молитвы за души нашедших вечное успокоение — стал не только днем гибели 5-й Южноафриканской бригады, но и днем траура по танковой группе «Африка». К концу ожесточенных боев, длившихся до самой ночи, у англичан осталось меньше 150 танков, а у немцев — около 170. На северном участке фронта новозеландская пехота, прорвав оборону противника, захватила штаб корпуса «Африка».

Роммель, как всегда использующий благоприятные моменты, воспользовался суматохой и двинул свои танковые дивизии к «проволоке», египетской границе. Немецкие танки прошлись по тылам британских войск, рождая новые легенды о Роммеле.

Военные стоматологи, прислуга передвижных прачечных и штабные писари, увидавшие вблизи войска Роммеля, до конца жизни рассказывали об этом. Роммелю показалось, до победы рукой подать, но в действительности он совершал грубую ошибку. У него заканчивалось горючее, его солдаты устали, британские коммуникации, которые он нарушил на короткое время, заработали снова и, что самое главное, новозеландцы продолжали продвижение по прибрежной дороге в направление Тобрука.

Деморализованный огромными потерями, командующий британской Восьмой армией генерал Алан Каннингхэм начал разрабатывать план общего отступления. Когда в штаб прибыл новый главнокомандующий генерал Окинлек, Каннингхэм объяснил ему, что приказал своим войскам отойти назад из Ливии и организовать заслон, который не позволит Роммелю двинуться на Каир. Окинлек тотчас же сел за стол и написал длинный подробный отчет о текущей ситуации. Наступление должно продолжаться — это был приказ, письменный приказ. Решительность Окинлека спасла положение, но для Каннингхэма это был конец. После лечения в госпитале он был назначен начальником колледжа генерального штаба. А его преемнику пришлось разбираться в неразберихе, оставленной мобильной войной.

Роммеля, получавшего наслаждение от возбуждения передовой, нигде не могли найти, чтобы сообщить ему: передовые части новозеландской пехоты достигли Тобрука и соединились с осажденным гарнизоном. В отсутствие командующего подчиненные Роммеля взяли ответственность на себя. Они приняли решение отвести немецкие войска из Египта. Вынырнувший на поверхность Роммель встретил известие об этом самоуправстве с изумлением и яростью, но как только ему показали карты, он осознал всю опасность оставлять у себя в тылу значительные силы британских войск, начавших перегруппировку.

«Ни с кем не поздоровавшись, — вспоминает один из адъютантов Роммеля, — он молча прошел в штабной автобус и взглянул на карты… После этого Роммель внезапно объявил, что очень устал и собирается прилечь отдохнуть».

Роммель не получал новых танков с июня. 5 декабря, когда германский Восточный фронт стиснула ледяная хватка русской зимы, верховное командование Германии, составив долгосрочные прогнозы снабжения войск, сообщило Роммелю, что ему не следует в ближайшее время ожидать подкреплений живой силой и техникой. Роммелю пришлось сосредоточить все свои силы на взятии Тобрука, но осознание роли, которую играло снабжение, пришло к нему слишком поздно. Защитники Тобрука успешно отбивали все атаки.

В середине декабря, когда войска Роммеля откатывались к Эль-Агейле, итальянский военно-морской флот предпринял отчаянную попытку помочь африканским армиям. Несмотря на хроническую нехватку топлива, итальянцы снарядили конвой в Ливии, выделив для его сопровождения четыре линкора, три легких крейсера и двадцать эсминцев. Таким образом, транспортные суда общим водоизмещением 20 000 тонн сопровождали боевые корабли общим водоизмещением 100 000 тонн.

Сообщения о передвижении такого количества кораблей были перехвачены специалистами из Блетчли-Парка, определившими, что конвой, получивший название «Конвой 52», должен будет доставить танки Роммелю. Потребности германо-итальянских войск были такими острыми, что конвой разделился. Три транспортных корабля направились в Триполи, а «Анкара» с 22 тяжелыми танками Т-III и Т-IV на борту пришла в Бенгази, небольшой порт, расположенный, однако, значительно ближе к линии фронта.

Британские разведслужбы в Каире, рассудив, что в Бенгази нет портовых кранов, способных поднять тяжелые танки, решили не придавать значения этому сообщению. Донесения Группы ведения боевых действий в глубине пустыни о том, что на прибрежной дороге замечены немецкие танки Т-III и Т-IV, подкрепленные аналогичной информацией, полученной разведкой 4-й Индийской дивизии, не смогли переубедить каирских начальников.

Через два дня после Рождества 60 немецких танков атаковали головную колонну британской бронетанковой бригады, уничтожив 37 машин и потеряв при этом семь. 22-я бронетанковая бригада, в которой остались только одни легкие танки, вынуждена была выйти из боя. Немецкому транспортному судну «Анкара», построенному для доставки железнодорожных локомотивов в Южную Америку, не требовались портовые краны; его собственные лебедки без труда сгружали на причал тяжелые танки. 30 декабря произошло новое танковое столкновение, в котором немцы семью танками уничтожили 23 английские машины.

У немцев по сравнению с англичанами было одно огромное преимущество. Все немецкие танки были в основном похожи друг на друга; в то же время английским экипажам приходилось иметь дело со множеством самых разнообразных и непохожих конструкций. Немецкие танки прибывали в Африку готовые к боевым действиям. Английские танки, доставлявшиеся в Египет, нуждались первым делом в ремонте и переоборудовании в соответствии с условиями пустыни, а на это уходило много времени. «Механики в ремонтных мастерских работали с прохладцей, делая частые перерывы на чай», — сказал инспектор военного снаряжения Восьмой армии Дж. К. Стен-форд, которому приходилось расследовать случаи халатности, растрат, плохого управления и воровства военной техники в масштабах, превзойти которые удалось только во время войны во Вьетнаме.

Военные канцелярии в Каире закрывались на период с 1.15 дня до 5 часов вечера. В неприятностях, испытываемых английскими войсками с боевой техникой, виноват весь путь снабжения от военных заводов до мастерских в пустыне. В тыловых районах британская армия демонстрировала всю кровожадность и порочность, которыми отличались довоенные профсоюзы. Слово Стенфорду: «Офицерам, прибывшим в Суэц за запасными частями для танков, в которых испытывалась острая необходимость, пришлось ждать целый день, так как в первую очередь выгружались десять тонн пива». Команды английских торговых судов были укомплектованы дилетантами. Известны случаи, когда бронемашины перевозились в трюмах, засыпанные пятьюстами тонн муки. Американские корабли были загружены в высшей степени рационально, но английские, по словам Стенфорда, загружались «наспех, кое-как».

Полная расхлябанность интендантских служб прекрасно раскрывается в жалобе, поступившей из Египта на два образца только что прибывших танка «Черчилль».

Специалистам пришлось работать четырнадцать дней, чтобы устранить неисправности электро- и радиооборудования, причиненные попавшей соленой водой, и лишь после этого можно было приступить к испытаниям танков в боевых условиях. Донесение заканчивалось словами: «Все американские танки поступают со. щелями и люками, заклеенными специальной лентой…»

В следующем донесении отмечалось, что при погрузке танков на борт транспортных судов не присутствуют представители заводов-изготовителей. В порту прибывшие танки не осматривает представитель артиллерийско-технической службы. Сержант, принимавший поступившую технику, заметил отсутствие смазки во многих узлах, но никому об этом не доложил

В дополнение к широкомасштабному воровству военного снаряжения, которым занимались местные жители, тыловые части крали то, в чем остро нуждались солдаты на передовой. Наиболее желанной добычей были компасы и бинокли. Дезертиры, собиравшиеся в бандитские шайки, поставляли местным торговцам сигареты, продовольствие и виски целыми грузовиками. Грузовые и легковые машины исчезали сотнями. Стен-форд упоминает, что в результате одного расследования, проведенного его инспекционной группой, была выявлена пропажа 6000 грузовиков. Большой вред наносило и нецелевое использование различных мелочей.

И все же несмотря на крайнюю неэффективность служб снабжения и самоубийственную тактику командиров, у англичан оставалось много танков. Восьмая армия начала операцию «Крестоносец», имея тяжелых и средних танков втрое больше, чем Роммель. В резерве (частично в Египте, частично в прифронтовом тылу) у англичан имелось 216 тяжелых, 129 средних и 150 легких танков. Было подсчитано, что англичане смогут потерять средние и тяжелые танки в соотношении четыре против одного немецкого, и все равно у них останется вчетверо больше танков, чем у Роммеля!

Тактика англичан не претерпела сколько-нибудь существенных изменений. Постоянно откликавшиеся на действия германо-итальянских войск с запозданием, они никак не могли понять, что даже несмотря на практически неограниченные поставки боевой техники, лихие кавалерийские наскоки танковых подразделений в, конце концов неизбежно закончатся неудачей. Роммель сохранил свою армию нетронутой и, отступив на базы в Триполитании, был готов продолжать войну в Северной Африке.

Однако, в то время как сухопутная армия снова и снова повторяла одни и те же ошибки, Военно-воздушные силы пустыни постоянно совершенствовались. Новых самолетов поступало все больше и больше. Звезды «Люфтваффе» начинали тускнеть, поскольку катастрофическая нехватка наземного грузового транспорта не позволяла подбирать неисправные и подбитые самолеты. К середине декабря 1941 года перебои с горючим привели к сокращению боевых вылетов до одного в день, и корпус «Африка» вкусил, каково вести боевые действия с противником, имеющим преимущество в воздухе.

Роммель угрожал Египту так, как ему никогда не угрожали итальянцы. В 1941 году операция в Северной Африке была единственным сухопутным сражением, в котором англичанам противостоял противник, полный решимости победить. Британцы, по словам одного из историков:

В довоенный период единственный британский экспедиционный корпус, постоянно готовый к выдвижению, предназначался для действий в Египте, а не во Франции. Даже в начале 40-х годов, когда немецкие силы вторжения угрожали Великобритании с другого берега Ла-Манша, Черчилль послал в Египет бронетанковую бригаду и 100 боевых самолетов, причем направил эти силы через Средиземное море, не обращая внимания на руководство сухопутных сил и флота, решительно выступавшее против.

В 1940 и 1941 годах Каир — в не меньшей степени, чем Лондон, — превратился в место, откуда Великобритания управляла военными действиями. Формально Египет продолжал оставаться нейтральным государством. Молодой пухлый король Фарук, унаследовавший трон в 1936 году, сосредоточился всецело на экономическом развитии страны и реформе сельского хозяйства. С началом войны он практически безвылазно находился в своем дворце, окруженный итальянской свитой, и выслушивал постоянные нравоучения со стороны британского эмиссара. Внешняя политика Великобритании на Ближнем Востоке, во многом определяемая обменом любезностями между королем Египта и британским посланником, была начисто лишена предвидения. Проблемы, возникшие на Ближнем Востоке с началом войны, были творением чиновников из Уайт-холла, чья «политика канонерок» к 40-м годам устарела как минимум на столетие.

Каир в 1940 и 1941 годах предоставил дипломатам со всего света удобные места, с которых был прекрасно виден поединок величайших тяжеловесов этого века. Военные корреспонденты всех ведущих мировых газет, вернувшись с передовых, получали в свое распоряжение телеграф, номера с горячей водой и виски. Главнокомандующий британскими силами на Ближнем Востоке, выслушав от Черчилля поток советов, из своей ставки в Каире отдавал приказы солдатам, сражающимся в Ливии, Греции, Югославии, на Крите, в Итальянской Восточной Африке, Персии, Сирии, Ираке и в океанах.

Для Великобритании потеря Египта означала поражение в войне. Вот почему подобные мысли никогда не всплывали в разговорах в военных учреждениях, барах, борделях, танцевальных залах, ночных клубах, открытых кинотеатрах, казино, дорогих ресторанах и элитных клубах этого поразительного города Каир, еще перед войной ставшего столицей сплетен всего мира.

Возможно, война в пустыне не была современной. В 1941 году во время боевых действий в пустыне почти не применялись уловки и новшества современной войны. Даже транспортеры для перевозки танков были редкостью, а без них гусеницы быстро изнашивались, что создавало новые проблемы для служб снабжения. Вся военная техника, и в первую очередь двигатели, страдала от абразивного действия песка. Немцы показали пример, оборудовав передвижные ремонтные станции, возвращавшие к жизни прямо на поле боя подбитые танки.

Массированные бомбардировки и артобстрелы, предварявшие наступательные операции, приводили к большому количеству раненых. Ни у одной из противоборствующих сторон не было ни пенициллина, ни сульфамидных препаратов. Постоянную угрозу представляли собой обширные минные поля, а сама природа боевых действий в условиях «рая для полководца» требовала постоянного передвижения войск. Поэтому солдаты оказывались не защищенными от пуль, снарядов и осколков. Следствием этого были многочисленные ранения, приводившие к осложнениям. Естественно, среди танкистов были распространены ожоги. Дополнительные мучения раненым причиняла долгая дорога до медицинской помощи:

Отступающие армии вынуждены были бросать раненых на произвол судьбы, поэтому потери отступающих войск были всегда гораздо выше, чем наступающих. Во время боев в районе Сиди-Резех в ноябре 1941 года два новозеландских батальона потеряли 450 человек, из них 120 убитыми, что явилось одним из самых высоких показателей относительных потерь за всю войну. Войска доминионов несли более высокие потери, чем английские (или, позднее, американские), так как они состояли в основном из строевых солдат и практически не имели тыловых служб.

Во время Средиземноморской кампании обе противоборствующие стороны зависели от морских конвоев, осуществлявших снабжение боевых частей, и в ее исходе важную роль сыграли подводные лодки. 100 подводных лодок итальянского флота действовали относительно неэффективно, но в сентябре 1941 года через Гибралтар в Средиземное море вошли первые шесть немецких субмарин, и уже 13 ноября одна из них потопила английский авианосец «Арк-Ройял». Меньше чем через две недели «U-331» поразила тремя торпедами линкор «Бархэм». Шедший полным ходом огромный корабль перевернулся, и последовал взрыв крюйт-камеры. Этот страшный взрыв, заснятый на любительскую кинокамеру, является одним из самых ужасных зрелищ этой войны.

Полноценные большие итальянские подводные лодки добились меньших результатов, чем их собратья, крошечные «подводные велосипеды» с экипажем из двух человек, одетых в гидрокостюмы. Имеющие в длину около 20 футов, эти лодки приводились в движение двумя винтами, вращаемыми электрическим мотором. Передняя часть этого устройства, прозванного итальянцами «maiale» («свинья»), представляла собой боевую головку, содержащую 550 фунтов взрывчатого вещества высокой разрушительной силы. Пилот с помощью штурвала управлял горизонтальным и вертикальным движением лодки, пользуясь компасом и простейшими приборами. Сидевший у него за спиной второй член экипажа обслуживал балластные цистерны, обеспечивая погружение и всплытие. Подобные дерзкие и индивидуальные средства ведения подводной войны как нельзя лучше соответствовали итальянскому темпераменту. В ночь на 18 декабря 1941 года итальянская подводная лодка «Скире» под командованием принца Боргезе, преодолев минные заграждения, выпустила три «подводных велосипеда». Те, пристроившись за двумя эсминцами Королевского флота, прошли через противоторпедные сети в Александрийскую бухту. Водолазы под предводительством Тененте Луиджи де ла Пенна «спешились» со своих «свиней» и прикрепили боевые заряды под днища линкоров «Куин Элизабет» и «Велиэнт», а также к танкеру. Схваченные и поднятые на борт одного из обреченных кораблей, итальянцы отказались говорить и пошли на дно вместе со своей жертвой, но глубина под килем была лишь шесть футов. Командование Королевским флотом, чтобы скрыть известие об успешных действиях итальянцев, сделало вид, что с кораблями ничего не произошло. В рождественский вечер на борту «Куин Элизабет» даже был устроен праздничный бал.

Через много месяцев, когда Италия уже сражалась на другой стороне, адмирал Морган, бывший во время нападения командиром «Велиэнта», присутствовал при награждении де ла Пенна итальянской «Золотой медалью за храбрость». Повинуясь порыву, Морган шагнул вперед и лично прикрепил награду на грудь человека, потопившего его корабль.

Английские подводные лодки, действовавшие на итальянских коммуникациях, всецело зависели от своей базы на Мальте. Мальту помимо того, что она являлась противолодочной базой, часто называли «непотопляемым авианосцем», однако после того, как местные жители насчитали за две недели 115 воздушных налетов, они задались вопросом, известно ли об этом летчикам бомбардировочных соединений держав «Оси».

Пять островов Мальтийского архипелага — всего 125 квадратных миль суши — расположены в 22 милях от ливийского порта Триполи и в 60 милях от Сицилии. Корабли, подходившие к островам в войну, часто еще издалека замечали дым и пепел пожаров, вызванных бомбардировками. Еще в стародавние времена в известняковых скалах под главным городом Ла-Валлетта были высечены подземные галереи, и сейчас они были расширены, и многие мирные жители проводили в них все ночи. Некоторые семьи перебрались в подземелье вместе с мебелью и домашней утварью.

Когда войскам на Мальте или армии, воюющей в пустыне, срочно требовалось снабжение, снаряжался конвой под сильным прикрытием, которому предстояло пройти через Гибралтар. Издалека такие конвои производили впечатление банок с вареньем в праздничный день, так как вокруг них постоянно кружили истребители с авианосцев, отражавшие непрекращающиеся атаки бомбардировщиков и торпедоносцев. Когда конвой прибывал на Мальту, казалось, не меньше половины острова высыпало в порт, чтобы пересчитать корабли, понимая, что каждая коробка с продовольствием, спускаемая на берег, означает гарантию питания на следующую неделю.

История войн полна примеров, когда непрерывные атаки наполняют население осажденного города упрямой гордостью и решимостью. Подобно большинству военных гарнизонов, Мальта терпела Королевский военно-морской флот, но не любила это соседство. Бомбардировки продолжались месяц за месяцем, но мальтийцы не выказывали признаков того, что готовы опустить руки. После окончания войны было подсчитано, что острову досталось 16 тысяч тонн бомб, и вся гавань была заполнена остовами погибших кораблей. Мальте принадлежит не вызывающий зависти рекорд места, подвергавшегося самым сильным бомбардировкам за всю историю. Весь остров был награжден высшей наградой Великобритании за доблесть, орденом «Георгиевский крест» — беспрецедентный жест уважения[51].

Пути снабжения войск Роммеля подвергались постоянным атакам английских ВВС и флота с баз на Мальте и в Египте. Осенью 1941 года Роммель обвинил во всех своих неудачах итальянских моряков, убедив берлинское руководство, что война в пустыне была проиграна на море. Хотя действительно были дни отчаяния, как, например, конец октября, когда морские потери достигли 75 процентов, эти цифры свидетельствуют об отваге и решимости итальянских моряков. Если изучить данные за более продолжительный период, окажется, что во второй половине 1941 года войска Роммеля недополучили 16,4 процента горючего и 26,8 процента других припасов из тех, что были им отправлены. Несомненно, большие потери, однако благоразумный командующий должен был заложить не меньшие с учетом того, что все снабжение осуществлялось через море, где постоянно вел активные действия неприятельский флот.

Легко представить, как воспринимали в Берлине донесения Роммеля, порывистого протеже фюрера. Опытный штабист Паулюс посоветовал Роммелю не распылять силы и остановиться. Его опасения оказались не напрасными. Для того чтобы показать неправоту Паулюса, Роммелю требовалось ввести жестокую экономию топлива, уделить много внимания снабжению и тылам, а затем захватить порт Тобрук, чтобы сократить коммуникации. Ничего этого он не сделал.

По мере того как в Берлине доверие к Роммелю становилось все менее безграничным, сомнения начинали появляться и у тех, кто служил под его командованием. Непосредственным подчиненным Роммеля пришлось в спешном порядке отводить танковые дивизии из Египта, куда их загнало плохо спланированное наступление. Простые солдаты, становившиеся свидетелями слишком уж частых отступлений, совершавшихся в строгом порядке, но тем не менее оказывающих деморализующее действие, уже не считали своих командиров непогрешимыми. В новогоднее утро 1942 года генерал фон Верст, командир 15-й танковой дивизии, отправился лично осматривать передовые позиции.

Если согласиться с утверждением, что решающие сражения Роммеля вели итальянские моряки, доставлявшие снабжение его войскам, то в ночь с 8 на 9 ноября 1941 года он потерпел серьезное поражение. Два крейсера и два эсминца Королевского флота, вышедшие из Мальты, в ночном нападении на конвой потопили все транспортные суда и один корабль сопровождения. Это, а также нападение на другой конвой, последовавшее через две недели, вынудило итальянцев временно прекратить отправку морских конвоев в Северную Африку.

После этого Берлин предпринял решительный шаг. Восстановить снабжение войск Роммеля должен был фельдмаршал Альберт Кессельринг. «Улыбающийся Альберт» был назначен Верховным командующим Силами Юга («Oberbefehlshaber Sud»); под его начало попали войска «Люфтваффе», находящиеся в Ливии, Греции, Италии и Сицилии, усиленные частями с Русского фронта, где активность авиации заметно снизилась вследствие наступления зимы. Эти опытные войска состояли из пяти полков дальней бомбардировочной авиации, полка пикирующих бомбардировщиков, ночных истребителей и истребителей дальнего сопровождения. Задачей Кессельринга было установление полного господства на воздушных и морских путях сообщений между Италией и Африкой.

Вот когда надо было бы осуществить высадку на Мальту, ключ к коммуникациям Роммеля. Но было уже слишком поздно; воздушно-десантная армия «Люфтваффе», понесшая огромные потери во время вторжения на Крит, так и не смогла оправиться. Война с Советским Союзом с каждым днем все меньше и меньше походила на блицкриг. Отчасти кампания в Северной Африке была проиграна на судостроительных верфях (где на каждое транспортное судно, построенное державами «Оси», союзники отвечали десятью), но от кораблей было мало толку в отсутствие грузовиков, которые подвозили бы все необходимое на передовые. Мольбы Роммеля о 8000 грузовых машинах остались не услышанными в Берлине — в это время все германские части, сражающиеся на Восточном фронте, испытывали острую нехватку транспортных средств.

Прекращение наступления Роммеля на Каир означало конец притязаниям Гитлера в Африке и на Ближнем Востоке. Один выдающийся военный историк заключает:

Если бы! На самом деле североафриканские порты, находящиеся под контролем Роммеля, не обладали достаточным грузооборотом, чтобы обеспечить снабжение армии таких размеров, какие требовались для завоевания и удержания Египта. Сухопутный транспорт германской армии — который мог бы склонить чашу весов — ни количественно, ни качественно не соответствовал требованиям, и подкрепления, прибывавшие к Роммелю, каждый едок, каждое орудие и каждый танк еще больше ухудшали ситуацию со снабжением!

Роммелю было известно, что учебники истории распухли от имен полководцев, захвативших большие города, однако ему следовало заткнуть уши и не слушать песни сирен, доносившиеся из Каира, уводившие его далеко от родного дома навстречу лишениям. Роммель представляет собой великолепный пример «Правила Питера» (человек, компетентный в определенных делах, получает повышение и занимает пост, который ему не по силам). Роммель был превосходным, дерзким и смелым командиром дивизии, но ему требовался начальник, который контролировал бы его действия и заставлял понимать всю важность черной работы снабжения и тылов.

Все высшие итальянские военачальники поняли, что назначение Кессельринга знаменует собой конец Италии как самостоятельной державы. В июне 1940 года Муссолини вступил в войну, уверенный, что Великобритания находится на грани капитуляции. Таким образом, задача состояла лишь в том, чтобы разделить заморские владения Великобритании и Франции. Однако после полутора лет военных действий в действительном проигрыше оказалась Италия. В стране возникли серьезные трудности с зерном и нефтепродуктами, и к концу 1941 года валютные запасы настолько оскудели, что зарплату дипломатическому корпусу пришлось выплачивать частично в лирах. Могучий итальянский флот — гордость каждого гражданина страны — получил серьезную взбучку, и в Средиземном море теперь командовали немецкие подводные лодки. Англичане завоевали Итальянскую Восточную Африку, а греки раскровили нос итальянской армии. Войсками в итальянской Ливии командовал немецкий генерал, а назначение Кессельринга означало, что на священной итальянской земле появились германские сухопутные и авиационные базы. Граф Чиано, министр иностранных дел Италии, записал в своем дневнике 5 ноября 1941 года:

К этому времени Муссолини настолько разочаровался, что постоянно разражался антигерманской бранью в присутствии своего окружения, злорадствовал по поводу неудач немецкой армии в России и заявлял, что если даже Германия не будет побеждена силой оружия, в конце концов она рухнет сама. В то время многие итальянцы считали неизбежной перспективу революции в Германии. Немцы думали то же самое насчет Италии и Великобритании. Англичане были уверены, что бомбардировки немецких городов неминуемо ускорят революцию в Германии. Все стороны спешили выдать желаемое за действительное.

3 декабря 1941 года японский посол сказал Муссолини, оказавшемуся втянутым в войну с советской Россией, что, согласно условиям Тройственного союза, Италия будет обязана объявлять войну Соединенным Штатам. Муссолини спокойно отнесся к идее войны с Америкой, однако, когда он обратился с речью с балкона, толпа приняла это известие «без особого воодушевления». Было три часа дня. Чиано отметил в своем дневнике, что погода стояла весьма холодная и люди проголодались. «Эти обстоятельства не слишком способствуют энтузиазму».

Толпа, «без воодушевления» выслушавшая новость о том, что Муссолини объявил войну Америке, была проницательнее дуче. Многие итальянцы имели родственников в Новом Свете и гораздо лучше представляли себе потенциал Соединенных Штатов, чем Муссолини, король и Чиано. Вскоре им предоставилась возможность встретиться с американцами и познакомиться с ними очень близко. Победоносные американские армии, сконцентрировавшиеся в Северной Африке, пересекли море и высадились на европейский континент с юга, то есть на Сицилии, а затем в Италии. Италия перешла с одной из противоборствующих сторон на другую, и каждой миле этой страны пришлось перенести страшные мучения. Ни памятники истории, ни культурные сокровища, ни люди не смогли выйти из войны нетронутыми. Муссолини был расстрелян итальянскими партизанами и вместе со своей любовницей повешен вверх ногами, словно мясная туша, на центральной площади в Милане.

В середине 1942 года штаб службы перехвата Роммеля был захвачен англичанами, а ее начальник убит. Из захваченных документов союзники узнали, как много информации Роммель получал из их беспечных радиопереговоров, в результате чего была введена строгая дисциплина радиосвязи. В повседневные переговоры вставлялись сообщения, зашифрованные с помощью новых шифров, а также дезинформация. Кроме того, летом 1942 года из Каира был отозван американский посол, и этот ни с чем не сравнимый источник информации также иссяк. Военному гению Роммеля предстояли серьезные испытания.

Самые ожесточенные бои были еще впереди. Титанический натиск Германии на Советский Союз показал всем тем, кто хотел видеть, какими крошечными резервами располагает Великобритания. До конца 1942 года английским войскам не приходилось иметь дело больше чем с четырьмя неполноценными дивизиями из 200, имевшихся в германской армии. Однако последние слова нужно посвятить людям, сражавшимся в пустыне. Официальная британская история военной медицины позволяет взглянуть в самые сокровенные мысли солдат, воевавших в 1941 году на Ближнем Востоке: