Второе дыхание

И фото. Одно. Но эмоций от него. Миллион.

Летняя терраса «Мождо» (ноги их там не будет больше), столик с диванами в дальнем углу. На переднем плане, на краю дивана, большой пакет с вязаными Улькиными творениями. Вроде как, не просто так встретились? Широченная спина долбаного Львёнка, затянутая в синюю рубашку, почти во весь кадр, усыпанная золотыми кудрями. Он такой здоровый, что Улька кажется крохотной в его огромных лапах, и её еле видно. Немного плечо, руку, но в основном — тёмную макушку, в которую уткнулся мордой этот бессмертный гад.

Сердце бухает в горле. В башке звенит. В глазах темнеет.

Хочется что-нибудь сломать, кого-то убить, всё бросить… и валить отсюда, туда, быстрее, пока наглый московский мажор…

Вздохнуть. Длинно, со свистом.

Потрясти головой, поморгать.

Выругаться.

И принять одно важное окончательное решение.

На хер эти акции. Жить с местечковым пафосным семейством? Ложиться в постель со снегуркой? Всю оставшуюся жизнь оглядываться на властного тестя? Зачем? Во имя чего?

Он построил карьеру с нуля один раз, неужели, не сможет снова, ведь стартовые условия сейчас куда как лучше.

Но главное, что у него появилось за эти годы — его семья. Не идеальная, а реальная. Живая. Его.

И Улька — его. Только его. Всегда была, есть и будет. А что думают окружающие, да и сама жена, сейчас неважно. Он просто никому её не отдаст. Пока жив.

68. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

Нужно отметить, что среда последней гипсовой недели удалась, как, впрочем, и два рабочих дня до неё.

«Городской клуб» зашёл на ура. Мои восторженные старшие дочери сами вставали по организованному Верой будильнику, тихо собирались, наряжались (вполне сносно), быстро жевали кашу или хлопья и ждали меня, так сказать «в каске и в коляске», как в известном анекдоте. По лету, да рано утром мы через весь город проскакивали достаточно бодро, причём обратно я успевала вернуться, тоже минуя пробки. Для нашего города это важно.

В самом клубе дочери освоились довольно быстро, каждый день находили новых друзей, ежедневно вечером говорили, что было классно и завтра они с удовольствием пойдут ещё. Только во всей этой благостной пасторали была одна маленькая, но очень показательная вещь: Надя и Вера посещали строго разные группы. Каждое утро они, восторженно-настороженно прядая ушами, при входе изучали план и темы на день и договаривались кто, куда пойдёт, иногда даже уступая друг другу.

Решила подумать об этом позже. Пока просто взяла на заметку. Безоценочно. Записала в блокнот «Обдумать не спеша».

Вечерняя дорога была похуже, а машин побольше. К счастью, меня спасало лето, чужие отпуска и вообще традиционное житие петербуржцев на дачах. Сидя вечером, по пути в «Клуб», в очередной пробке на Лиговке, я решила, что вместо переживаний, лучше наслаждаться видами любимого города, когда ещё удастся лицезреть? Гулять почти не выезжаем, вся жизнь моя последние десять лет проходит между кладбищем и деревней. Грустно.

Как будто бы и не в архитектурной, культурной и исторической сокровищнице живём.

Возвращаясь к среде, я «сделала финт ушами»: решила совместить остеопата на Васильевском острове и детей у Таврического сада. А ещё, совершенно случайно, от Поли, мне достался Влад. Ну, она написала: «Тебе на завтра Влад не нужен?», я решила, что: «Очень нужен. После обеда: с трёх до семи-восьми». И мне позвонил деверь. Сам. Второй раз в жизни.

Про себя я решила пользоваться мужниными родственниками, пока есть возможность. Что там будет дальше, после нашего с Тёмом разрыва — никто не знает, поэтому надо брать «свободные руки», пока есть такая возможность. Посему в помощь свекрови Номер Один прибыл сын свекрови Номер Два, он же Надин крёстный. Посидеть с Любой. А кому сейчас легко?

Меня удивили его осторожные расспросы на тему, куда я намылилась. Но мне скрывать нечего, потому честно ответила, что сначала в оздоровительный центр на Ваську к остеопату поправить спину, поврежденную гипсом, потом в «12 коллегий», за девочками. Ну а затем, домой, само собой.

Мне показалось, что ответом он был очень удивлён. Выглядел таким взъерошенным совёнком с выпученными глазами. И тогда, и вечером, когда мы, вернувшись дружною толпой, его напоили чаем с пирогами из «Штолле» да отпустили с миром.

В итоге к вечеру среды оказалось, что жизнью я, неожиданно, довольна. Дети старшие радовались ежедневному выездному развлечению, младшая получала разнообразие суетящихся вокруг неё взрослых и стоически терпела ненавистный гипс, я успевала и по дому пошуршать слегка по хозяйственным надобностям, и повязать, и погулять. Чаще всего совмещая два последних действия.

Сеня докладывал, что матушка идёт на поправку и, может быть, в пятницу даже вернётся домой. Поля как-то повлияла на ситуацию с отцом и вроде бы маму можно, таки, домой пускать. Муж не отсвечивал.

Из самого важного на этой неделе (не считая ежедневного расписания) у нас был в субботу травматолог-ортопед. Ну и Львёнок в воскресенье с очередными вязаными передачками для его матушки. Кстати, случайно попалась на глаза схема енота, нашлась подходящая пряжа и он вдруг, как зашёл. Короче, будут Львёнку ещё и енотики. Штуки три. Семья.

Если честно, эту часть своей жизни я воспринимала скорее, как развлечение. А когда вдруг на одну из моих карт начали сыпаться непонятные суммы, слегка удивилась и даже насторожилась. Пока по видеосвязи Леон мне, немолодой уже лопушке, не объяснил, что это они — мои грядущие миллионы. По этому поводу ещё раз уточнил про «взамуж», снова был послан. Наконец-то поржал, получив очередной отказ. И явно что-то задумал, потому что вид имел уж больно загадочный, решительный и коварный одновременно.

Проанализировав свои статьи расходов и доходов и произведя нехитрые подсчёты, поняла, что в ближайшие пару-тройку лет я во внешнем финансировании не нуждаюсь. Могу, между прочим, и на работу не ходить. И без алиментов мы не помрём. Даже если моя вязальная эпопея закончится «вот-прям-щаз».

Похвалила себя. Решила купить маме сумку или туфли. Она давно хотела что-нибудь удобное, красивое, дорогое, новое. Выйдя на пенсию, подобные траты она стала позволять себе крайне редко. Думаю, за Нину Эдуардовну, её идеи и настойчивость, мама вполне заслужила приятный бонус.

Вот, вернётся дорогая родительница из госпиталя домой, придёт слегка в себя, тогда и спрошу у неё, чего её душенька желает.

Постановив, что я хорошая не только мать, но и дочь, снова похвалила себя.

Это для меня было удивительно. Но приятно.

Хорошая традиция внезапно у меня образовалась. «Не похваленной» точно при таких условиях ходить не буду.

Московское семейство с их безумным проектом, мои котики — корзинки, да кладбище с лампочками — в итоге я и впрямь состоявшаяся самостоятельная уже почти независимая от родителей и мужчины барышня с тремя детьми.

Ну, бросил муж, штош.

Бывает.

Больно, обидно, но ожидаемо же? Так что, как говорит мне богатейший исторический женский опыт, я справлюсь. От родителей тихонечко отделюсь с помощью терапии, с мужем, даст Бог, без скандалов, разведёмся. Та же терапия поможет стабилизироваться мне и детям. Финансовое положение у нас такое, какого не было ещё никогда. Да, ещё и вязание моё, любимое, не только душу успокаивает теперь, внезапно.

Вышла на улицу перед сном. Умостилась на качелях. Вдохнула ночной аромат сада.

Подумала, что я молодец. И «Тархуном» пахнет, кажется.

69. Артем. Август. Т.

Вторую часть вторника он помнил плохо: вроде работал, что-то ел, кажется, курил. Понятное дело, пил кофе литрами, да так, что Игорь, к вечеру, молча, без уточнения, начал носить крепкий чёрный чай. На фиг всё это. Выполнить взятые на себя по глупости и наивности, обязательства и валить. Валить отсюда домой. В голове стучало, скрипело и жужжало. Всё внутри бунтовало и гнало в Питер: примчаться, удостовериться, что дома всё в порядке, всё по-прежнему — у него жена и три дочери. Они все вместе.

Но сначала нужно отсюда вырваться с минимумом потерь. Да и просто — вырваться. А значит, надо думать. Всё взвесить, всё вспомнить. Всех посчитать и просчитать. И начать, пожалуй, следует с Олега Фёдоровича. Так сказать, соперника за нежные руки и белые кудри местной Принцессы. Да за ради бога, забирай себе это сокровище, главное — от меня подальше. И желательно — вместе с папенькой.

Сошлись в среду на обеде. Оба хмурые, задёрганные. Хоть Олег заявки и не оценивает (не тот профиль деятельности), но за время тендера задолбался тоже знатно.

— Нужна тебе Снегурочка? — чего тянуть? Раньше всё порешают, скорее спокойно поесть можно будет.

— Да. Отдашь? — взгляд исподлобья, кулаки сжаты, готов к атаке.

— Забирай. Но насовсем и быстро, — нужны гарантии, и их следует обсудить на берегу.

— Завтра в обед уедем. К вечеру будет свидетельство. К торжеству в пятницу вернёмся. Не оспорят, — как будто ожил, глаза горят, из последних сил улыбку давит. Смешной. Молодой ещё. Наивный.

— Отлично. Мне надо, чтоб без возврата, — хмыкнуть, погладить обручалку на пальце. Да, ему необходимо подчеркнуть свой статус «Занят. И давно».

— Раз ты не претендуешь — мы мигом. Странный ты человек, доцент. Чего тебе не хватило? Она же мечта!

— Она — твоя мечта, Олег, — улыбнуться, совсем беззлобно фыркнуть, глотнуть кофе, пожать плечами, — у всех мечты разные. Нам с тобой повезло найти наши и во время понять их ценность. Давай, за сбычу мечт!

Тост был поддержан с невиданным энтузиазмом, хоть бы и кофе.

Вопрос с мужской активностью в адрес Софочки решён. Теперь надо переговорить с потенциальной невестой, чтобы не запорола собственное похищение глупыми попытками оправдать родительские ожидания. Жить нужно своей головой и для своего счастья, во-первых. А не пытаться заслужить одобрение родителей всеми возможными способами, во вред себе и своему будущему, во-вторых. А в-третьих, не фиг мешать его личному и семейному счастью в одном флаконе активностью драгоценного папочки. Этот Питерский дракон двадцать лет, как нашёл своё сокровище. Чужого ему не надо.

Бледная девица нашлась, по обыкновению, вечером на кухне с горячим ужином и пирогами. Такое бы рвение да в нужное русло.

Убедившись, что старшее поколение не мешает вечернему кухонному интиму, сурово глянуть на зардевшуюся псевдоневесту:

— Вы подумали о том, что я Вам сказал, София?

Вздох, заламывание рук, чисто Надюша, когда накосячила и не хочет говорить об этом с мамой.

— Артём Александрович, я не совсем, возможно, Вас понимаю, — влажный взгляд сиротки Бэмби должен, по идее, растопить суровое мужское сердце, а на деле провоцирует только страстное желание придушить малолетнюю дуру.

— Всё Вы понимаете, но не желаете признавать очевидное, София Александровна, — добавить металла в голос, сжать нож и вилку, — Вы не хуже меня осознаёте всю тщетность и невозможность нашего гипотетического союза.

Это ужасно, видеть, как понимание в глазах гаснет после слова «гипотетический», бл*. У неё же есть высшее образование, мать вашу! И семья не из подворотни. Капец. Нах*, он с этим счастьем жить не будет. К лешему.

И сразу вдруг вспомнились первые годы его собственного брака, когда Улька, внезапно, посреди своего повествования, глядела на него так тревожно. А он кивал, мол, нормально, продолжай, хотя понимал не всё. Или не так, как выяснялось впоследствии. Но он хотел, жаждал учиться и стать лучше. И стал. Остается верить, что стал для Ульки, а не для вот такой вот принцессы, которая, возможно, слово «бл*дь» напишет через «т».

Нет, места здесь ему, однозначно, нет. Остаться, продаться — значит сдохнуть. Морально сейчас, физически — после появления наследника с подходящим набором генов для управления дедовой корпорацией.

В гробу он видел такую историю. А вот туда совсем не хотелось.

— София, Вы готовы прожить всю жизнь с человеком, который к Вам равнодушен? Которому Вы не нужны, как женщина? Для которого Вы всегда будете недостаточно хороши, по сравнению с первой женой? А дети, которых Вы, возможно, родите — будут, заведомо, хуже тех, что у него уже есть?

Вот не надо сейчас плакать! Думай, голова, корону куплю!

— Артеееем Александровииич, а что мне делать? Я никомуууу не нужнаааа. Ни родителям, ни Ваааам, — принцесса всхлипывала и растирала тушь по своей кукольной мордашке.

Обнять и пожалеть, бл*. Нет, на хрен, пусть Олег её жалеет во всех позах, как хочет и сколько сможет. А ему эта снегодурочка не сдалась ни с каким приданым. На фиг всё. И тендер этот грёбаный, и акции, и Бюро его трижды драгоценное.

— А Вы точно уверены, что в Вашей жизни нет мужчины, который любит Вас, нуждается в Вашем внимании и обществе? Готов на всё, чтобы быть с Вами вместе и делать Вас счастливой? — ё, какие сопли с сахаром. Он-то верил, что до совершеннолетия дочерей в этом сиропе не завязнет, а поди же ты. Картина маслом: престарелый дядюшка наставляет на путь истинный юную племянницу. Оборжаться бы, да устал.

Сидит — думает. Прям видно, как мысли по мраморному лбу скачут. Да, у него Люба быстрее соображает. Ох, и бывают же девки… Мамина радость, папина гордость. Удавиться.

— Ну, да. Вроде бы, — неуверенно тянет Софочка. Мерцает глазами, поводит плечами и смотрит на него при этом вопросительно. Это он, значит, знать должен, что ли? О, еб* же вашу мать. Как же с тобой трудно, София Александровна.

— Так вот, помните, что «шанс на счастье» иногда даётся нам лишь раз. И чтобы до конца жизни не готовить постылому старому мужу буйабес, который Вы ненавидите и не глядеть в потолок и «думать об Англии» по ночам, — вот ведь — ни проблеска сознания, бл*, — выбор этот надо делать правильно, быстро и сразу.

Отнести тарелку с приборами в раковину и, кивнув на прощание, удалиться в свои апартаменты, почивать, ё.

Пусть принцесса соображает, если может, а он устал от этой семейки. Ему пора о своей подумать. О неучтённых Львятах, которые настырно кружат рядом с его женой; о том, что Влад что-то странное мутит с Полей, и, вроде бы, не в первый раз; да, а ещё, вероятно, мириться придётся не только с женой, но и с дочерями, но как? У него полно своих личных дел.

А ход сейчас за Олегом Фёдоровичем, и его бандитской харизмой.

70. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

На что способна счастливая, довольная собой, увлечённая творчеством женщина, которая удачно пристроила своих чудесных многочисленных детей «в хорошие руки», я узнала к вечеру пятницы. Достаточно чистый дом, полный холодильник приготовленной собственноручно еды, но главное… Три огромных пакета! Три. Боги и демоны, да я чувствую себя в перспективе Царём Мидасом, не меньше. Написать Леону надо, чтобы на мотоцикле не вздумал приезжать, в его багажники не влезет всё это добро. Здесь и котята, и подставки, и пончо, и семья енотов. А ещё, я же размахнулась, таки, и связала два набора корзинок с деревянными донышками. По пять штук в каждом, разных размеров, формы: квадрат и круг. Самые большие — по сорок сантиметров в поперечнике. Попутно освоила два новых узора. Повышаю уровень разнообразия, самосовершенствуюсь, развиваюсь, иду вперёд. Молодец, да?

Плачу по ночам, да, но на качество моих изделий слёзы в темноте не влияют.

И пройдёт это, я знаю.

Ну, или хотя бы пока ещё в это верю.

Маленького страшненького первого некондиционного енота, которого я залила слезами в буквальном смысле так, что пришлось выжимать, я оставила себе. Назвала «Развод» и оплакивала Разика-Аза при острой необходимости. Даже на подушку рядом с собой пристроила. Спать.

«А в остальном, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо…» у меня. У нас.

Себе время на терапию в календаре с сентября забронировала. С детским расписанием на школьный период пришлось помудрить, но по часу в неделю каждой дочери я выкроила и терапевта им тоже нашла.

На последние три рабочих дня перед школьной каторгой планы составили и согласовали. И медосмотр, и поход за формой, и обувной, и спортивный — всё влезло. Вера с Надей вдруг между собой договорились и так усердствовали в планировании, что даже один день для «Городского клуба» ещё урвали.

Удивилась, но не возражала. Ещё, может, набор корзинок свяжу.

И четверг, и пятница были настолько хороши, что вечером, в конце рабочей недели, я была весьма оптимистична.

А потом жахнуло.

Очень сильно я изумилась прибывшей без предупреждения и без руля Полине Романовне. Накормила поздним ужином, поделилась свежим десертом, пустила перецеловать племянниц на ночь. А потом загнала в дальний угол сада. На качели. С пледами, подушками и кавой.

Только собралась, помня Шушины увещевания, тактично допрашивать, как разверзлись хляби небесные в исполнении моей младшей сестрёнки. И вот тут-то, продираясь через слёзы, причитания и завывания, мне стало на самом деле страшно.

Так было у дверей маминой реанимации, так было на КАДе, перед знакомством со Славой. Моя крошка, моя маленькая Поленька, ещё одна «хорошая девочка», продукт «правильного воспитания», жертва семейных традиций. Только мягче, чем я, более нежная и ранимая. И, как следствие, пострадавшая гораздо сильнее.

Где были мои мозги последние десять лет? Чем я, матери нашей, дай бог здоровья, была занята, что пропустила вот такую трагедию прямо у себя под носом? Точно, дом, быт и кладбище меня изрядно отупили. И из сего порочного круга пора уже валить. Но сначала, нужно достать Полю из этих чёртовых недо-отношений с маленьким гадским заразой. С, трижды будь он проклят, деверем моим.

«Ах, Влад такой милый мальчик» — мама.

«О! это было бы логично. И интересно» — свёкор.

«Поленька редкая умничка. Вот наш Владик тоже…» — вторая свекровь.

И чёртовы семейные собрания, торжества, выезды и тусовки. И мы с Тёмом — попугайчики-неразлучники, довольные, вцепившиеся сначала друг в друга, а потом в детей. Такие — «парадные». Ох и пара, всем на зависть.

Бедные наши младшие брат и сестра.

Но пора же им обоим, успевшим за эти годы изрядно вырасти и даже поумнеть, понять, что это «бесперспективняк»? Что это брачные идеи старшего поколения, и у них нет продолжения, да оно и не обязательно? Что слать Поле надо этого нерешительного инфантильного ленивца далеко и однозначно. Вот на этом моменте мы слегка застопорились, но младшая обещала подумать про «послать Влада», особенно, при условии наличия в поле зрения Львёнка…

И снова слёзы водопадом. Ах, тут ещё хлеще. Они успели перессориться и прилично так пособачиться из-за фоткок, которые Влад прислал Поле. И за Артёма в Т., и за нас с Леоном в «Моджо».

Боги, какой же этот «ля мур» тяжкий. Ладно, ещё кавы. Ещё откровений.

Полвторого ночи.

Гораздо более спокойная и задумчивая Поля укатывает домой на такси с бокалом в руке.

Занятно.

А я вспоминаю, что у меня и дочерей планы на субботу: кроме избавления от задолбавшего всех, и уже начавшего крошиться, гипса, девочки запросили тусовку с вкусняшками у бабы Леры с ночёвкой. Я, конечно, бесконечно изумилась, но дала добро на пижамную вечеринку не на моей территории. При условии, что с принимающей стороной дети это сами утрясут.

А потом подумала мечтательно, что, кроме вязания и чтения романов под хорошее винишко, я ещё и высплюсь.

А там воскресенье. Муж.

Надо морально подготовиться.

Пойду, закажу в винотеке хорошего игристого. Бутылки из-под него довольно увесистые. Возьму шесть, пожалуй.

71. Артем. Август. Т.

Харизма Олега Фёдоровича не подвела. Вечером в четверг весь «Новый Дом» стоял на ушах, разыскивая Софочку. Думали даже пятничный приём по поводу объявления победителя тендера отменить. Беготня, вопли и визги, нервяк, одним словом.

Артёму было по фиг. Оценку выделенных ему заявок он закончил, заключения подготовил, оформил и сдал Петру Савельичу, как ответственному за документацию. Заявление об увольнении по соглашению сторон без отработки в родной Холдинг он написал. Завтра в обед отправит. Вот привет Георгиевичу будет, ну, да бог с ним, родным и знакомым тираном и деспотом. И папкой своей зелёной, пусть хоть накроется, а акциями подавится.

Идиот, на самом деле, тот, кто своё близкое и родное на власть и деньги мерит. А он, уж точно, в своём уме.

Да, у них с Улькой накал страстей и вся эта нежнятина последние годы ушла, но что? Как ушла, так и придёт обратно. И бриться ему перед сном нетрудно, да. А потискать тёплую и родную жену вечером на качелях в саду не вопрос вообще. И, на самом деле, девки у них уже подросли, могут и без родителей, с бабушками, переночевать иногда, дать папе с мамой уединения.

Всё решаемо. Нужно только понять проблему и захотеть найти выход. Да, он и семейную терапию с женой согласен посетить. Вдруг поможет, а даже если и нет — Уля, однозначно, оценит и подобреет.

Ё, ему всего сорок лет! У него высшее образование и учёная степень. Есть разумная, ответственная, надёжная, воспитанная жена, трое чудесных детей, дом, машины. Ведь всё есть для счастья.

Ума, похоже, не хватает, но это вроде пока поправимо.

На хрен всех этих Аркадьевичей, Георгиевичей, Софочек и Светочек, а тем более идиотских Львят.

Если жизнь поворачивается так, что за своё собственное счастье надо бороться (возможно, с самим источником счастья) — он готов. И будет.

А теперь осталось оттанцевать завтра «публичное позорище» и свалить отсюда в закат. Чтобы успеть в Иркутск, на утренний самолёт. Его дома семья заждалась.

Наверно.

Хотелось бы верить.

А переночевать сегодня и в офисе можно. Утром Игоря за вещами сгоняет напоследок.

За рабочую пятницу в «Новом Доме», те, кто держал нос по ветру и хоть немного понимал в происходящем, успели подойти попрощаться, обняться, покурить, высказаться, обменяться контактами. Самое смешное, что никто, кроме Александра Аркадьевича, не верил в брачный союз Т. и Северной Столицы на примере одних конкретных вынужденных кандидатов. МихМих обсудил с Артёмом вероятного подходящего исполнителя проекта вместо «Питерского Бюро». Так как бывший Главный Архитектор этого Бюро откажется в ближайшее время влачить бремя счастливого брака с дочерью ведущего учредителя ООО «Новый Дом». Наплевав на тендер и прочие заманчивые перспективы. Такие дела.

Те, кто был «поближе к кухне», как лучший друг и собутыльник Олега Фёдоровича, Николай Константинович, понимали, какой многоступенчатый сюрприз ждёт всех на торжественном приёме. Поэтому эта довольная морда, поперёк себя шире, фланировал по офису с бокалом виски в руке, время от времени поглядывал на экран навороченного смартфона и глумливо ухмылялся. Ну, у всех свои развлечения.

Артём успел за время, после отправки собственного заявления в питерскую штаб-квартиру Бюро под входящий номер, и до начала шоу, многое. Распрощаться «на хорошем» со всеми основными фигурантами его эпохального взаимодействия с глубинкой Великой и Необъятной; окончательно и нецензурно послать Светлану, вновь подкатившую к нему с целью набиться в содержанки; проконтролировать явление Игоря и своих вещей, а также готовность чемодана и сумки с ноутом к отбытию домой в ускоренном темпе.

Когда, за полчаса до старта мероприятия, через чёрный ход, в «Новый Дом» прибыли счастливые молодожёны, Артём выдохнул и на радостях закурил. Поздравил сложившийся внезапный союз «трепетной лани и … Олега», пожелал много счастья и детишек. Побыстрее и побольше, дабы дедушке было кем заняться. А также обсудил с новобрачным пути отхода, транспорт, маршрут и прочее, что касалось экстренной эвакуации Артёма Александровича из гостеприимного города Т., будь он благословенен и благополучен в веках (ноги здесь больше не будет никого из семьи, родных и даже друзей)!

Всё, статисты и главные герои готовы. Публика, занавес, антураж и декорации тоже. Пора.

Дальше всё прошло буднично и как-то смазанно.

Александр Аркадьевич был настолько рад видеть дочь живой и здоровой, что сначала даже не смог в полной мере оценить её новый статус.

— Александр Аркадьевич, на пару слов, пока не началось торжество, пожалуйста, — Артем подошел к семейству, в доме которого провел три недели, полностью перепрошившие его мозг.

— Ох, Артем. Сейчас, выдохну только. Стар я стал для таких переживаний.

Поглядывая на то, как Олег подтягивает Софу за талию к себе поближе, уже бывший Главный архитектор принялся «делать красиво»:

— Вы всегда говорили о ценности семейных уз. Вот и я дорос до полного понимания и принятия этой истины. Спасибо Вам, позволили убедиться на практике, что нет ничего важнее семьи.

Александр Аркадьевич расплылся в довольной улыбке:

— Рад этому, знаю, что могу за дочь не переживать — передаю ее в надежные руки.

За спиной хмыкнули, а с учетом того, что туда подтянулись все учредители «Нового дома» их веселье понять можно. Посему пора уже добивать:

— Обращаю Ваше внимание, что руки, принявшие на себя заботу о Софии Александровне, и правда, надежные. Олег Федорович человек проверенный. Да Вы и сами знаете.

Изумление, неверие, паника. И руки Софы с такими выразительными колечками, лежащие поверх широких крепких ладоней Олега на ее животе.

— Нет. Не бывать этому! Выскочить за неотесанную шпану, когда я тебе с таким трудом добыл кандидата наук из культурной столицы? Спятила?

Тут вот Олег не сдержался. А чего, мальчик с улицы, понимать надо:

— Не сметь орать на мою жену. При всем моем уважении, папаша, Софа достаточно бреда от вас наслушалась.

Пока окружающие пребывали в разной степени обалдения, Артем Александрович полировал ситуацию:

— Раз уж все столь удачно собрались тут, то повторюсь: сегодня я сложил с себя полномочия Главного архитектора всем известного Бюро, поэтому проект мой с конкурса снимается.

— Ты же обещал?! — Александр Первый в ярости очень напоминал спелый помидор после полива. Такой же лоснящийся, алый и в капельках.

— Пока мне нужен был тендер, можно было что-то обсуждать, — пожать плечами и сдвинуться в сторону, уходя от прямого удара, мало ли. — Но глядя на ваши порядки, традиции и семью, я понял истинную ценность своей. Поэтому и бросил все ради жены и дочерей. Познавательно было с вами здесь поработать. Спасибо. Мне пора.

Временный ступор Александра Аркадьевича оказался кстати. Картинка успела устаканиться. Софа, прилипнув к мужу, настороженно косилась на родителей, Савельич с МихМихом дружно подняли бокалы, салютуя, а Николай Константинович принес молодоженам шампанского с настолько индифферентным выражением лица, что не понять о его причастности к «Похищению Европы» не мог только слепой.

Пока Александр Первый в реальность не выпал, Артём быстренько дал команду к погрузке вещей. Обнялся с Колей и Олегом, махнул Софочке, простился с остальными временными коллегами и, банально, был таков. Кинувшегося за ним, разочарованного в жизни, дочери и потенциальном зяте, Аркадьевича, перехватил зять уже состоявшийся, с порцией увещеваний и заманчивых предложений. Хвала Олегу и долгих лет.

А у Артёма теперь впереди пять часов на машине до Иркутска, потом самолёт, Первопрестольная, стыковка, а там и родное Пулково.

Звонить Ульке — просить его встретить? Верх цинизма, после того, что ей с детьми из отпуска пришлось как-то добираться самой. Он, кстати, почему-то упустил в своё время и не прояснил этот момент. Надо уточнить будет, если благоверная супруга его в ближайшем будущем не закатает на три метра ниже уровня моря.

И вообще, как показывает практика, много ему надо уточнить у жены и в их отношениях. Что-то обновить, что-то выкинуть на хрен, а что-то и реанимировать, да.

Ну, даст Бог, время у него для этого ещё будет.

Главное, чтобы дорогая жена с порога не прибила.

72. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

Я очень невежлива ранним утром. Особенно в субботу, а если ещё и в семь часов. Я, натурально, зла, будем откровенны. Так что, звук льющейся воды из ванной комнаты, провоцирует у меня поток мысленных проклятий и выделение яда с клыков.

Которой именно моей прелести «не спится в эту ночь глухую»? Кто сейчас, после вопроса о завтраке, будет послан недоброй мамой очень далеко и очень надолго?

Под одеялком тепло и темно, если залезть с головой. И тихо тоже. Задремало.

Следующий раз пришла в себя от того, чего не было в моей жизни уже месяц — меня разбудили внезапные жаркие и сильные объятия, поцелуи в ушко и макушку. И такое знакомое тарахтение над головой, что остатки сна слетели с меня, а я, в ярости, — с кровати. Хорошо, что не запуталась в одеяле и нелепо не убилась.

Охренеть. Нет, охренеть!

Сам Артём Александрович, собственной бритой мордой лица. В моей постели. В семь утра субботы, хотя ожидался в три часа пополудни в воскресенье.

Твою же мать! А я так мечтала: сейчас поспать, а завтра — поскандалить.

Но сегодня же дети дома, поэтому, мать, соображай быстрее. Надо как-то доходчиво обозначить свою позицию касательно дальнейших взаимодействий. И не разбудить Любу.

— Ты чего здесь делаешь в такое время? — тихое шипение выходит уже профессионально.

— Домой, к семье вернулся. А любимая жена не рада? — наивные глазки хлопают, Артём откровенно ухмыляется. Хоть бы голос понизил, блин.

— Любимая жена у тебя теперь не здесь, а в той дыре, откуда ты явился. Так что мирно расходимся и отправляйся к ней, на здоровье, — не до политесов. Лучше, наверное, на кухню выйти, так как дочь уже ворочается, а с гипсом это действие гарантирует скорое пробуждение.

— Ну, что за глупости ты говоришь, — и взгляд такой, снисходительный.

— Идём на кухню. Тихо, — выползаю из комнаты, закутанная в плед. Он легче и меньше, чем одеяло, да и просто мне в пледике спокойнее. А сейчас любая порция спокойствия — на вес золота. Объявит невменяемой истеричкой, отберёт детей. На фиг.

Недоумевая, пока-ещё-муж выходит следом.

— Детка, ты же обещала подождать с решениями до нормального разговора, — начинает Артём, как обычно, обкладывать аргументами по всем фронтам издалека, потом стягивая кольцо из эмоциональных реакций до победного конца.

— Все «детки» у тебя могут быть где угодно, но не здесь. Только не говори, что ты так затраха…, то есть замотался, что забыл, как меня зовут, — Уля, надо быть вежливой и, пока, держать себя в руках. И да, рано настолько плевать на воспитание.

— Это что-то новенькое в нашем репертуаре. Чувствуется тлетворное влияние московских мажоров, видимо, да, Уля? — снисходительность и недоумение из глаз, как ветром сдуло. Малахитовая зелень наливается яростью. Ты боже ж мой! Сцена ревности, какая прелесть. А главное, как вовремя-то.

— Было бы смешно, но не в нашем цирке. Артём, у нас есть шанс решить всё цивилизованно и спокойно. Мы можем договориться мирно.

— И чего это вдруг нам надо срочно решать, по-твоему? — о нет, только не страусиная тактика.

— Хорошо, раз ты настаиваешь, я готова начать. Хотя, вообще-то, говорить я буду уже о последствиях. По идее, сначала было бы неплохо объясниться тебе. Более того, ты, помнится, мне это обещал. «Серьёзный откровенный разговор». И где он?

— Я виноват, милая. Кругом виноват. Я понимаю. И прошу тебя очень внимательно меня выслушать. И если бить посуду, то уже после моего выступления, ладно? — переобувания с такой скоростью на лету до сих пор мужу свойственны не были. Неужели, влияние нового окружения? Как он, при таком подходе, бизнес там вести будет? Хотя не моё это теперь дело.

— Я тебя, естественно, слушаю. Любопытно, знаешь ли, узнать на что, кроме молодости и стройной фигурки, ты меня променял. Хочется понимать, сколько же мы, в нынешнем моменте, стоим.

— Дорого. Стоите вы баснословно дорого. И молодость с фигурой там вообще идут бонусом.

О, как. Мне это должно польстить? Почему же так всё не вовремя? Как бы было классно приложить его, по многоумной тыкве, бутылкой от кавы.

Но бутылки в холодильнике. Полные. Жалко. Каву.

— Отлично, считай, мне приятно, что я так дорого стою. Поэтому, вспомнив классику, могу ли я получить немножко наличными? Ежемесячно, в качестве алиментов на трёх детей? На твоё родовое имение мы, естественно, не претендуем. Квартиры нам будет достаточно. И машины. Моей, конечно. И, да, безусловно, разводишься ты только со мной, а дети как были твоими, так и остаются. Я не ограничиваю ваше общение по телефону, допускаю встречи на нейтральной территории по предварительному согласованию. Каникулы у тебя в доме обсуждаемы.

— Отличный план. Но нет, — муж пожимает плечами и испытующе смотрит.

Штош.

— А как хотелось тихо-мирно, цивилизованно, разойтись. Ладно, слушаю твои предложения.

— Завтракаем, отвозим детей к твоим, возвращаемся домой для взыскания накопившегося супружеского долга, то есть не вылезаем из постели до завтрашнего обеда, минимум. Потом забираем детей и обсуждаем планы на следующую неделю, — этой улыбкой можно осветить всю Питерскую подземку. Зубы кажутся слишком уж сияющими. И лишними. Зря я каву пожалела.

— Ты не охренел ли там, в своих таёжных лесах, дорогой супруг? — я очень-очень воспитанная, но сил держаться осталось немного.

Артём ухмыляется:

— О, зубки прорезались здесь без мужа, да? Свобода, мужики левые рядом, перспективы, да? Что-то, мне кажется, что охренел здесь кое-кто другой, милая.

— Папа, — звонко утверждает с порога Надя, а устами детей, как известно, глаголет истина. Теперь ухмыляюсь, очень демонстративно и откровенно, уже я — бывшая «хорошая девочка».

Муж слегка обалдевает.

А потом не слегка. Ибо следом за Надей, сонная и недовольная Вера вкатывает коляску со всегда счастливой по утрам Любочкой в кухню. Точнее, сначала в дверном проёме появляется гипс.

МХАТовская пауза.

— Мама, мы хотим есть! Папа, а ты надолго? — Люба далека от высоких классических материй пока, но вот чувства момента и юмора у неё врождённые.

Тихо хихикаю:

— Умывайтесь, переодевайтесь. Каша ждёт и Михаил Борисович тоже.

Переключаюсь на приготовление завтрака и совершенно забываю о муже, посему меня несколько ошарашивает недоумённое:

— Куда это вы в субботу с утра?

Что тут скажешь?

— Угадай.

73. Артем. Август. Санкт-Петербург

Обалдеть. Нет. Охренеть!

То, что его возвращение будет фееричным, он догадывался. Но, что настолько, не мог даже предположить.

Не успел обнять тёплую и сонную законную жену, как она сбежала буквально из рук. Шипела, фыркала, гневалась.

Ей очень идёт. Особенно, сползающее с груди одеяло.

Наезд, претензии, раздел имущества и развод. Ожидаемо.

Улька скора на расправу. Если видела тот долбаный репортаж, то в чём-то он её понимает. Нет, обидно, что она предпочитает уйти, а не бороться с соперницей за любимого мужчину. А как же все песни про чувства и про то, как он ей нужен? Тут вдруг появился на горизонте новый вариант, помоложе, и до свидания постылый старый муж?

Неприятно, но он потерпит. Всё равно же её любит. Он ведь всегда её выбирает. Ну, пусть не сразу, но, когда подумал и всё взвесил — правильное же решение принял, да?

Кроме жития под одной крышей, и ухаживаний в стиле позапрошлого века, ему не в чем каяться.

Жена, понятное дело, в гневе. Но хороша. Как-то он подзабыл уже, что Улька у него не только милая, добрая и привычная, но также красивая, очень привлекательная и жутко сексуальная в этом мохнатом пледе поверх тонкой ночнушки.

Такая, что не удержаться. Вот он и дразнит её, слегка. Потом вместе посмеются. Наверно.

А потом. Потом случилось это.

Непонимание, ужас, паника.

Как? Что делать? Бедная крошка! Любочка, доченька, что это? Как же так?

Дыхание перехватило. Пока приходил в себя, понял — для девочек ситуация уже привычна. Есть выработанные алгоритмы действий. Дочери сами справляются со временной неспособностью младшей ходить при утренних гигиенических процедурах. А жена спокойно раздаёт распоряжения и отворачивается. Да, завтрак, но неужели он недостоин никаких пояснений, комментариев там. И вообще — почему Уля ничего не сказала?! Она же адекватная всегда у него была? Это что, правда, его жена нашла помощь и поддержку у другого?

И да, куда это они собрались?

74. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

Естественно, после завтрака, в клинику мы поехали всей толпой. Артём решил наглядно продемонстрировать, насколько он сам в хозяйстве нужный элемент, какой заботливый отец и полезный мужчина в доме. Капец. Где ты раньше со всем этим добром был? Сейчас мы уже как-то приспособились, но, в целом, конечно, приятно. Полезный он, да.

Ура, свободу попугаям! Счастье есть. Гипс сняли, наложили тугую повязку. Прописали ванночки, массаж икроножным мышцам, активно расхаживаться, и дали на «всё про всё» ещё неделю больничного. Ибо первый шаг Любу уговаривали сделать четверо взрослых. Сорок минут. В итоге медсестра подкупила её детской бижутерией. За каждые десять шагов, Любочка могла выбрать себе украшение. Моя младшая дочь вышла из кабинета травматолога изрядно прибарахлившись: браслет, ожерелье и кольцо украшали гордо и неспешно ступающую Любовь Артёмовну.

Пока мы с Любой и медсестрой обрабатывали ногу да ждали новых результатов рентгена, Артём выпытал у Михаила Борисовича основные вехи нашей эпопеи. Дорогой доктор не скупился на похвалу, как терпеливой дочери, так и её героической матери. Послушать из соседнего кабинета было приятно. Да и время мне на объяснения врач изрядно сэкономил.

Так как, по словам Веры, любительницы Винни Пуха: «Завтрак уже давно закончился, а обед ещё и не думал начинаться», после выхода из клиники, мы зарулили в ближайшую кафешку на чашечку какао с плюшечками.

Глядя на то, как радостно и непрерывно Артём воркует с дочерями, как светятся их мордашки, как они вместе смеются, я рыдала в душе и не понимала как? Ну, как мы могли это всё счастье своё про…терять. Ведь взрослые же люди! Дети у нас все желанные и запланированные, особых материальных и жилищных проблем нет. Мы же, ёжкин кот, необычайно благополучное семейство. Было.

И от этого «было» в душе невероятно больно. Так больно, что обожжённый, практически кипящим чаем, язык вообще не впечатляет. Я его осознаю, когда Любочка осторожно вскарабкивается ко мне на колени и ладошками вытирает с лица незамеченные мной слёзы. Удачно, что с утра было не до макияжа.

— Мамочка, ты плачешь? Всё же хорошо? Я теперь буду ходить сама, и у тебя не будет больше болеть спина! — мой прекрасный маленький ребёнок-сюрприз.

— И Поля вчера писала, что Сеня привёз бабу Арину из больницы домой. И дед, сказала, даже нормальный, — Вера полагает себя достаточно сознательной и с удовольствием включается во взрослую переписку в семейных чатах.

Рука мужа, в жесте поддержки погладившая меня по спине, а потом оставшаяся на талии, оказалась таким нужным, но давно и безнадёжно забытым элементом моей жизни. Я не понимаю. Почему? Как так у нас по-идиотски получилось-то?

Но. Получилось. Теперь уже не важно «как». Сейчас главное — куда мы будем из сложившейся ситуации выруливать. И насколько цивилизованными и воспитанными людьми останемся в процессе. И по его завершении.

— Всё хорошо, мама просто обожглась горячим чаем. Пройдёт, — успокаивающе погладить по голове Любу, подмигнуть насупившейся напротив Надюше, чмокнуть в лоб склонившуюся через стол Верочку. И посмотреть на мужа. Обречённо. Сквозь пелену, легализованных для окружающих, слёз.

Артём придвигается ближе и обнимает нас с Любочкой.

Такой тёплый, такой родной, такой надёжный. Всегда был. Был.

Это прошедшее время в голове бьёт набатом. Перекрывает все каналы для любой входящей информации. Я просто проваливаюсь в себя. В свою боль, обиду, страх и отчаяние. Мне тяжело дышать, слёзы по-прежнему текут, в горле комок, а в ушах звенит. Сквозь все эти помехи я слышу, как Артём отправляет Веру за холодной водой, просит младших допивать какао, доедать плюшки и шепчет мне на ухо:

— Ш-ш-ш, милая. Всё плохое в прошлом. Мы здоровы, мы вместе. Мы успели. Сумели остановиться. Мы справимся. Мы сможем.

И это, рефреном стучащее в висок, «мы» для меня, уже похоронившей наш брак, как бальзам, мёд, елей и прочие умиротворяющие масла на открытую рану сердца и боль души.

Я не знаю, ничего не знаю о том, что на самом деле происходило с моим мужем последние полгода. Но хочу узнать.

Если сейчас его не выслушаю — всю оставшуюся жизнь я буду мучиться нерешёнными вопросами: а что было на самом деле? А как? А правда ли? А с кем? А почему?

Нет. Я, сама себе и детям, нужна в целом, адекватном и мыслящем состоянии. Хотелось бы добавить — счастливом, но тут уж, как пойдёт.

Мне стыдиться и скрывать нечего. Готова обсудить всё: и Леоновы приглашения, и дополнительные доходы, и ситуацию с родителями.

Для нас сейчас важный момент, хорошо знакомый всем игрокам в «покер». И не только.

Шоудаун. Вскрытие карт.

А там уж — у кого что.

Хочется верить, что мужнины сюрпризы я выдержу.

75. Артем. Август. Санкт-Петербург

Улькины слёзы с него будто бы сдирают кожу по живому. Его сильная, стойкая и смелая девочка. Столько всего за этот месяц вынести: тут и Любина нога; и тесть, похоже, опять запил; и тёща в больницу попала не просто так; и он, скотина, не звонил, не писал; и ссора эта перед отъездом ещё.

Умница. Какая же она у него умница. Смогла, справилась, и даже вроде сама ничего так, держится. Ясно, что знать его больше не желает, но и ему есть чем её удивить. Он хочет быть и жить с ней. Сейчас и всегда. Ей придётся с этим согласиться.

Обнять и поддержать жену выходит автоматически. Правильность и естественность того, как эта женщина ощущается в его руках, лишь подтверждает, что они были, есть и будут только друг для друга. А всех лишних мужиков из жизни жены он удалит. Да и ему, на самом деле, никакие юные красотки ни разу не сдались.

— Уля, Конфетка моя, сладкая моя девочка, — тихо шептать и баюкать молча плачущую жену в руках. Он должен, он справится. Сейчас именно он направляет их союз, и ему должно быть сильным.

— Тём, это так обидно, так больно, — жена говорит настолько тихо, что он еле улавливает слова, а скорее — угадывает, и то с трудом.

— Прости, Конфетка! Я идиот. Забыл за работой, что мы с тобой столько уже прошли вдвоём, и мы же на самом деле — идеальная пара. Всё было так стабильно, спокойно, равномерно. У нас получалось всё, что надо, увы, не с первого раза: с ошибками, сомнениями, не идеально и, вообще, — скучновато. Твои эмоциональные выплески казались мне утомительной глупостью. Я думал, что может быть лучше, ярче, сразу идеально. Без ошибок. Нет. Именно совместные попытки, провалы, их исправление, преодоление — и есть жизнь.

— Я не понимаю, Тём. Не знаю, чего от тебя ждать. Мне кажется, это крах, тупик. Конец. Я так устала. У меня нет сил. Я больше не могу, — Уля плачет.

Слёзы текут без остановки. И эти непрекращающиеся почти беззвучные слёзы — тот срыв, который он допустил. Даже если он прав (но не сейчас), что с того? Если она, его малышка, его солнечная девочка, его колокольчик, его Конфетка, плачет. Не скрываясь и не прячась, не стесняясь слёз, потому что у неё на это больше нет сил. И только он за происходящее в ответе. Допустил, не защитил, довёл. Козлина. Он — сильный мужик, а его хрупкая и нежная жена терпела и молча страдала так давно. Бл*, так давно.

— Не надо, милая. Больше не надо. У тебя есть я. Я справлюсь, смогу. Верну тебе улыбку, счастье и покой в душе. Просто позволь мне. Просто дай возможность. Я сделаю, ты же меня знаешь.

— Тёёём. Я боюсь. Если опять. Если снова… я больше не выдержу. Не смогу пройти через этот ужас ещё раз. Ведь столько лет жила с уверенностью в тебе, твоих словах. Без сомнений. С верой в тебя, в нас. А теперь…

Прижать Улю крепче, заметить, что дочери доели свои плюшки, а потом тихонечко утекли в «детскую комнату».

— Теперь всё будет лучше, чем раньше. У тебя не будет поводов для сомнений. Я буду рядом. Всегда. С тобой. Только с тобой.

Жена длинно всхлипывает. Вытирает лицо рукавом и предложенной салфеткой. Поднимает на него глаза: красные, опухшие, вновь полные слёз, но по-прежнему те самые — родные.

— Милая, поверь мне. Мы будем вместе снова. Как двадцать лет назад. Всё, что будет приходить в нашу жизнь — будет по нашему обоюдному решению. У тебя будет время на творчество, у нас будут прогулки и пикники вдвоём. Мы знаем, каким сокровищем обладаем, мы его сохраним. Вместе.

— Я бы хотела, но холод последних лет не даёт мне поверить, что это не закончится через пару недель. Ты опять вернёшься к своим проектам и командировкам, а я, на моём тихом кладбище, теперь, вместо спокойной работы, буду представлять, в этих командировках, с тобой под ручку очередную юную стройную красотку. У меня просто не хватит здоровья на все эти страхи, сомнения и мучения. Я давно немолода, милый и слишком устала быть на периферии твоей жизни. В тиши, холоде и забвении. Как статусная вещь, что извлекается из тёмного металлического сейфа исключительно «по поводу», — жена выдыхает, вытирает слёзы, смотрит на него устало и опустошённо.

Её глаза больше не сияют теплом и нежностью. В них теперь нет той уверенности, что он видел все двадцать лет, прожитых вместе. Глаза его жены потухли. Они сейчас не излучают любовь, радость и желание жить. И виноват в этом, в первую очередь, он. Ему, только ему, это исправлять. Он не допустит никаких чужих спасателей к своей женщине.

Осталось её в этом убедить.

Ещё никогда он не был так рад внезапному звонку Полины. Пока Уля, мгновенно собравшись, внимательно выслушивала сестру, призвал детей и уточнил, что планировалось на остаток выходных. Возрадовался тому, что тусовка у дочерей предполагалась вне дома. И наметил планы по успокоению нервов своей тревожной половины.

76. Ульяна. Август. Санкт-Петербург. 18+

Поля звучала устало, но довольно.

Отчиталась о состоянии здоровья родителей, сказала, что они с Сеней всё подготовили на неделю пребывания дома и мамы, и отца. Сообщила, что папа даже на работе в пятницу был. Тихо и грустно вместе посмеялись. Сказала, что вчера я была права, и эту тягомуть ей пора завязывать. Да, она уже договорилась вечером встретиться с Владом, дабы расстаться окончательно и бесповоротно.

Узнав, что Артём вернулся, младшая встрепенулась и выразила желание приехать — выступить с эмоциональной обличительной речью. Поблагодарила её за предложение и, конечно, отказалась. Куда мне сейчас в наш замес ещё и Полечку с топором?

Пока мы с сестрой общались, муж созвал дочерей, проверил их наряды, комплектность состава, вытер усы от какао на некоторых счастливых мордашках. К тому моменту, когда мы распрощались с Полей, семья оказалась готова к отбытию из заведения.

Пока грузились в машину, отец с дочерями бодро обменивались новостями за прошедший в разлуке месяц. За этой болтовнёй и после эмоционального всплеска, я, как-то незаметно для себя, похоже, отрубилась.

Очнуться голой под горячим душем в объятьях мужа было дико странно.

Так неожиданно. Я даже не сообразила, что сказать. Молча выпучила глаза, чем Тёму изрядно повеселила. В глубине озабоченных малахитовых полей, блеснули смешинки, а лучики морщинок собрались вокруг глаз. Муж хмыкнул и продолжил активно меня намыливать густой ароматной пеной.

— Вот, теперь ты вновь свежа и прекрасна, моя июньская роза. Без всяких там следов, — фыркнул супруг, споласкивая нас с помощью функции «тропического ливня», которую я, за десять лет жизни в доме, в душевой кабине ни разу не использовала.

— Сейчас вытрем тебя, посушим и спать уложим, — продолжал бубнить себе под нос Артём, заматывая меня в махровую простыню, вместо полотенца и утаскивая на руках в спальню.

Устроив моё разомлевшее тельце на постели и обложив подушками, он исчез, чтобы, спустя мгновение, вернуться с феном в руке. Струя горячего воздуха должна была, по идее, проветрить мне мозг, но, в реальности, добавила томной неги и, следом за горячей водой из душа, унесла меня в сонную хмарь. В которой я куда-то бежала, чего-то искала, плакала, металась, но, периодически просыпаясь, всегда находила себя в тёплых и надёжных мужниных объятьях.

Почему-то полусонный разум посчитал руки Артёма подходящим местом для успокоения и восстановления сил. Как физических, так и душевных. Иногда мне казалось, что я слышу колыбельную. По молодости, мы её часто пели нашим капризным младенцам. Прошло столько лет с тех пор, но и сегодня спалось мне под знакомый мотив очень даже замечательно.

Так замечательно, что, в конце концов, мне начали сниться сны. С ярко выраженным эротическим уклоном.

С чего бы? Нервная реакция организма, что ли? Ой.

Замерев и насторожившись, осторожно приоткрыла один глаз. Дневной свет в спальне приглушён шторами, в доме тишина. А вокруг меня и со мной что-то происходит. Всё пространство чуть ли не гудит и звенит от напряжения. Горячо и влажно, потому что муж меня из простыни вытряхнул и в себя завернул, похоже. Артём везде: его макушка трётся о мой подбородок и скулы, пока сам он меня, натурально, облизывает; горячие руки сжали меня, фактически, спеленав; некоторые, особенно пламенеющие части тела мужа, находятся в очень определённых местах и ведут себя чересчур провокационно; а ножки мои вообще прижаты его тяжеленными. И мне не то что не дёрнуться, не вздохнуть толком.

Естественно, при таком плотном контакте, Артём сразу понял, что я проснулась. Скользнул мощным движением сильного тела вдоль всей меня, широким мазком горячего влажного языка прошёлся от груди, через шею до самого уха. И жарко в него зашептал:

— Моя Конфетка проснулась. Открой глазки, моя прелесть, — ну, ясно, на призыв Горлума я всегда начинаю ржать, и глаза сами открываются.

— Не возись, милая, — супруг посильнее меня стиснул и потёрся носом о висок, — я же сначала поговорить хотел, да. Мы же собирались выяснить всё и перейти к основательному взысканию накопившихся долгов, — при этом Тём не только меня из рук не выпустил, но и устроился как-то так, что я целиком и полностью под ним оказалась.

Занятно, и каким же образом я из этого положения буду претензии предъявлять? Про разрыв/разъезд/разделение вообще речи не идёт. И даже мыслей быть не должно, по плану коварного супруга. Обидно.

Ладно, хотела послушать мужа — слушай!

— Скучал, как же я скучал. Милая, месяц без тебя просто ужасен… — вот чего я не ожидала, так это такого начала выяснения отношений.

— Ну судя по тому, как прошли предыдущие полгода у нас, и этот месяц, частично освещённый в прессе, — я выколупываю из глубин памяти свои больные, поломанные мысли и мечты, — скучать сильно тебе было некогда. И уж точно, женского внимания у тебя было через край.

— На хрен это левое внимание. Да, Конфетка, меня, кстати, от чужих баб отмывать нет необходимости. Так, плечо отряхнул, и снова весь твой…

— О! Никак претензии начались? Артём Александрович, а иди-ка ты с ними, знаешь куда?

— Мррр, ведьмочка ты моя. Я тебе тут пытаюсь сказать, что даже, когда мой мозг что-то там себе комбинировал и планировал, и прикидывал, то тело было однозначно настроено на тебя. И только на тебя. Даже ведь не дёрнулся, хотя «меня царицей соблазняли», между прочим.

Сразу же за этим мне было очень ощутимо продемонстрировано, что именно там на меня настроено, дёргается и пылает. Вот, убрать из обстоятельств соблазнительных цариц, и было бы вполне. Но нет же.

— Тём, ну, так мы до сути никогда не доберёмся.

— Ох, Улька, любишь же ты поговорить. Короче, так — я бросил, к чертям, всё: работу, Бюро, карьеру, заказчиков, юных невест, занимательные финансовые перспективы в Т. и примчался к тебе. Моей родной, любимой и единственной жене.

— Подробности: что за перспективы, когда появились, чего сулили, какие обязательства? С юной невестой-наследницей примерно понятно. Нет, не совсем ясно — с чего вдруг ты от такого апгрейда супруги отказался, — кажется, собираюсь, всё же, плакать.

— Конфетка моя, не вздумай лить слёзы. Абсолютно не иа-за чего. Я должен был привезти Георгиевичу тендер, чтобы стать совладельцем Бюро. Условием получения тендера в Т. была женитьба на наследнице. Я отказался. Так что, теперь официально безработный. Но твой и только твой. Ты рада?

— Я в шоке. Тёма, ты столько лет посвятил своему Архитектурному бюро. Как же так? Как Юрий Георгиевич мог тебя уволить?

— Чего это? Я сам написал заявление. Да, нашёл наследнице мужа. Со всеми в Т. попрощался и помчался к тебе. А то, стоит зазеваться, и привет. Какие-то левые мужики вокруг тебя кружат.

— Леону было проще позвать меня замуж, чем рискнуть предложить встречаться девушке, что ему действительно нравится. А я — удобная, тебе ли не знать? Адекватная, неконфликтная, терпеливая, с пониманием, — последние слова я буквально выплюнула. И да, со злыми слезами вместе.

Артём чуть сместился в сторону, притянул меня на себя, и начал слегка покачивать в объятьях баюкая:

— Ты глупости эти брось. Ты любимая, дорогая, нужная и важная. Красивая, желанная. Самая-самая. Моя.

Всхлипнула, потому как реветь уже настроилась, а тут такие комплименты. Сто лет не слышала. Подожду рыдать. Может, ещё чего такого же скажет?

— И с чего это вдруг такие перемены в твоём мировоззрении?

— Почему перемены? Для меня ты, с двухтысячного года, одна на свете любимая женщина. И тебе это известно. Объект моих чувств неизменен, дорогая, — мурлычет муж.

Артём неспешно сцеловывает слёзы с моего, пылающего от волнения, лица, и как-то незаметно перемещается руками и губами ниже. Туда, где аргументы «за» сохранение отношений уже из другого арсенала. И серьёзнее. Изрядно.

Гладит, целует, прижимает. Быстрее. Сильнее.

Сил отворачиваться и отпихивать его у меня нет. Совсем. Закончились.

После комплиментов? После пояснения потребности в командировках? Или когда сказал, что не изменял?

Вдруг, вместе с укусом в шею, меня озаряет: он предпочёл не работу. Не работу свою драгоценную. Тём здесь. То есть, я важнее?

С головы до ног обдаёт жаром.

— Милая, вернись ко мне, — жёсткими ладонями удерживает моё лицо, как в оправе. Смотрит в глаза пристально и как-то ожидающе.

Шепчет-рычит:

— Мужчина ищет, и я давно нашёл тебя, моё сокровище. А женщина выбирает. Выбери меня. Сейчас. Снова. Сама.

— Мы сто лет вместе уже, Тёёёма, — извиваюсь и подвываю, скованная им.

В голове мутится и шумит. Между нами только густое рваное хриплое дыхание. Будто бы одно на двоих. Короткими жалящими выдохами слова:

— Плевать. На это. Сейчас. Выбери меня сейчас, — я уже просто переполнена жаром, эмоциями, ощущениями. Им. — Себе. Навсегда. Ну же, Уль! — резкое, сильное движение внутрь и… и да, перед звезданувшим мне по мозгам и организму фейерверком, я успела только мявкнуть.

А после — отключилась.

77. Артем. Август. Санкт-Перербург

Артём укрыл спящую жену одеялом и тихо рассмеялся. Хорошо, что дети у бабушки веселятся, а то дома несколько не та атмосфера. Образцово-показательные родители сегодня уже капитально зажгли, но этого им явно будет мало. Вот сейчас слегка переведут дух и обязательно продолжат, да и вообще, у некоторых здесь очень обширная и разнообразная программа мероприятий. Прямо, можно сказать — отрыв от реальности.

Да, укатал он собственную жену всё же. Молодец?

Ну, если любимая не ругается, не бьёт посуду и никуда от него не бежит — однозначно, молодец.

И сам выдохнул и слегка «заморил червячка». Хм, да уж.

Время теперь есть, можно и подумать. О себе, жизни, семье, планах. Прижать его спящую ведьмочку покрепче, уткнуться во влажный лохматый затылок и… мечтать.

Искать работу вот прямо сейчас он точно не будет. С голоду они не умрут, а остальное, важное, у них есть. Зато у него будет возможность побыть с детьми и женой: возить их в школу и сад, на работу, по магазинам. Появится время закончить мелкие ремонты в родовом поместье, которые всё откладывал. Сможет привести в порядок машины, навестить родственников, разгрести домашние дела, накопившиеся с предыдущего отпуска. Произвести инвентаризацию семейных активов. Просто отдохнуть.

У него так давно не было свободного времени. Может, выспится?

Дети очень выросли, и у них столько всего произошло. Девчонки, конечно, спешили рассказать, но он мало что уловил. Надюше натащили огромную кучу чудесных подарков. Торт был большой-большой, и ели они его три дня после дня рождения. Бабушка Арина лежала в больнице, дед Роман тоже болел, но дома. Мама плакала, ругала Сеню и Полю. Приезжали Влад и Леон. Мама ездила к врачу. Вера и Надя ходили в городской клуб, а Люба скучала дома с мамой и бабушкой.

Всё это надо «разложить по полочкам» и не спеша обдумать.

И с Улей про этого Леона он поговорит. Вот, проснётся его сокровище, откроет глаза свои чайно-зелёные и будет долго и обстоятельно, во всех, хм, подробностях рассказывать. Всё-всё-всё. А если ему история не зайдёт, то строптивой жене ещё не раз придётся давать… пояснения, в разных позах.

Отличный план, на самом деле. А сейчас, раз дорогая половина ещё сопит и слюнявит подушку (и его плечо), можно и подремать.

Героям тоже нужен сон. А он сегодня герой, однозначно.

78. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

Открывала глаза я с опаской. Так как это была уже третья попытка вернуться в реальность, с того момента, как супруг начал возвращать мне долги личного характера. Но продолжение у пробуждения каждый раз получалось совершенно идентичное. Как только дремлющий рядом муж понимал, что я проснулась, то оплата по всем реальным и фантастическим счетам возобновлялась. С комментариями и пояснениями. Такими, что я алела, помидорам на зависть, непрерывно.

Создавалось впечатление, что где-то по дороге из своих командировок, мой муж растерял всю холодность, чопорность, понимание надлежащего воспитания и правил хорошего тона. А взамен набрался там всякого, такого, разного. Ну, приличные девочки бы стыдились. А мне, вот, оказалось в новинку, да и любопытно. Как двадцать лет назад. Но, всё же, я, порядком, утомилась.

Скосив глаза на циферблат наручных часов, впечатлилась: воскресенье, однако, уж наступило. Целых восемь часов назад. Кажется, я просыпалась около двух ночи, а уснула потом ближе к четырём, после совместных чая, очередного душа и бесконечных обнимашек с продолжением.

Пора бы мне встряхнуться, выплыть из эндорфинового марева и прийти в себя.

Муж спит, дети у свекрови, а на дворе — воскресенье. А воскресение у нас что? Это Леон и корзинки. А Леон что? Леону (и Поле) категорически не хватает смелости и решительности, или побуждающего «пинка для рывка». Как я могу пройти мимо двух страждущих трепетных сердец? Правильно — никак. Врождённая зловредность и приобретённое сострадание не дадут.

Но, если серьёзно, не надо нам с Лео пока встречаться. Оба в прошлый раз слишком откровенны были, души у обоих кровоточат. И нам будет просто-напросто неловко посмотреть друг другу в глаза. Ни к чему мне этот инстинктивный негатив. Ни с какой стороны. Я рассчитываю на долгосрочное сотрудничество с этой семейкой и Львёнок, в качестве курьера, очень даже меня устраивает. Значит, что? В эту несусветную рань едем причинять добро.

Через полчаса я звонила Поле в домофон:

— Открывай, Сова, медведь пришёл!

— Какие люди, да без охраны, — удивлённо зевая, протянула сестрица, но дверь тем не менее отворила. Хороший признак.

Втащив сначала в лифт, а потом уже в квартиру Поли три не тяжёлых, но объёмных пакета, довольно выдохнула и начала более оптимистично смотреть в будущее. Чужое.

— Короче, у меня там дым коромыслом, трэш и угар, а сроки поджимают, поэтому — I need help! Вот это всё добро надо отдать Леону сегодня. Он приезжает «утренним дилижансом», ближе к трём пополудни, как обычно. Если захотите выгулять молодёжь — они завсегда готовы. За полчаса Веру предупреди только, чтоб девчонки одеться успели, — всё это я тараторила, отступая к дверям лифта, в надежде, что сестра быстро не очухается, и свалить я, всё ж таки, успею.

В себя пришла младшая быстро, я только-только на кольцо вырулила.

— Ты что творишь, систер?! — вопль Полины Романовны, да в замкнутом пространстве авто, да через стереосистему, это, прямо скажем, не «ах», а «ох» моим бедным ушам и нервам.

— Всего лишь даю вам, баранам, шанс.

— Какой, на хрен, шанс? — ох, и громкая же у нас выросла деточка.

— Быть счастливыми. Последний, судя по всему. И помни, его родители знают, куда он пошёл, а по лесам нынче трупы не попрячешь, да и у нас на кладбище мест больше нет, — ехидно захихикав, я принудительно отправила сестру обдумывать неприятные для неё вещи — о том, что «что потопаешь, то и полопаешь», например. Или про «лежачий камень», это вот вообще наше любимое.

Сообщение Львёнку о том, что новые корзиночки, енотики и кошечки ждут его у Поли, улетело ещё из лифта.

Ну, теперь я для этих пугливых, но упёртых малолеток сделала всё, что могла.

Потому выключаем телефон, от греха.

До вечера тишина в эфире, я полагаю. И хотелось бы — до завтрашнего. Но, естественно, с нашим огромным и тревожным семейством — не судьба. Будем довольствоваться малым.

Время мне уже своей личной жизнью озаботиться. Как бы, муж вчера очень намекал. И ночью. И сегодня утром тоже. Три раза. Или больше?

Интересно, он уже проснулся? А, что меня дома нет — заметил?

Когда «Тигра» гордо вкатилась в открытые ворота, стало понятно, что ответ на оба вопроса «да». Артём, с телефоном у уха, метался по крыльцу. Волосы всклокочены, майка шиворот-навыворот надета, штаны от одного костюма, а куртка от другого. Супруг производил впечатление буйнопомешанного, так что я, на полном серьёзе, раздумывала, а стоит ли мне выходить из машины?

Артём этот вопрос решил практически мгновенно, лишь только двигатель затих. Я была принудительно извлечена из-за руля и унесена в дом на руках. Офигела прилично так. Всё же не пушинка, а он меня второй день на руках таскает.

Протопав в кроссовках в спальню и сгрузив меня на кровать, муж замотал моё тельце в мой же любимый мохнатый пледик и, сбросив, всё же, обувь, улёгся рядом. При этом притянул получившийся меховой кокон к себе обеими руками и, для верности, прижал ногой. Всё это он проделывал молча, только зубами скрежетал.

Минут десять полежали в тишине. Я успела опечалиться, что несчастного Азу, которого Тём вчера просто вышвырнул из постели, сегодня, похоже, просто порвали в порыве гнева (или паники). Потом Артёма слегка отпустило и слова из него полились, как никогда до этого (вчера под одеялом — не считается):

— Бл*, Улька, чуть кондрашка не хватил, когда проснулся один. И дома никого. Телефон твой отключён. Чего я напридумывал за это время — ты абсолютно точно не хочешь знать!

— А чего психанул-то?

— Как чего? Ты же мне так и не ответила — берёшь меня любимым, ревнивым, временно безработным мужем или мне через год прибегать?

— Обалдел? Куда это ты на год намылился, а?

— Никуда я от тебя и раньше был, а теперь, тем более. Только ненадолго отвернулся, тут уже Львята какие-то трутся у ног моей жены. К лешему такую работу, из-за которой запросто можно без любимой женщины остаться.

— И без детей, — вредничая, добавила я. А что? Думал, я ему, кроме свободы, ещё и столько добродетели отвалю?

— И без детей! — покорно согласился супруг, по всему выходит, что по-прежнему законный и единственный.

— Хорошо, уговорил. Беру тебя заботливым, внимательным, любимым, ревнивым мужем. С регулярными свиданиями, обязательными встречами тет-а-тет, но без длительных одиночных командировок. Ещё раз такой апокалипсис я, пожалуй, не осилю.

— Нет, Конфетка, теперь все мои командировки или одним днём или с тобой. Хватит, наездился в одиночестве, здоровья, потом всю эту пургу разгребать, у меня нет.

— Мур-мур, — и носом так о плечо повозить. И посопеть, выдыхая тепло. Ну, и слезу вытереть.

Мы же справимся?

79. Артем. Август. Санкт-Петербург

Тревога. Смятение. Ужас. Злость.

Утро, в отличие от ночи, у него прямо задалось. До сих пор потряхивает от макушки до пяток, как вспомнит, что проснулся один.

Упустил. Прозевал. Лопух!

Как он, вообще, раньше умудрялся спать без жены? Вот, глаз да глаз за ней нужен. Опять куда-то унесло драгоценную. А ведь вроде договаривались же, что теперь вместе? Или это он разбежался, а Улька «ещё не решила и ей надо подумать»?

На хрен все эти думы. Они вместе. Были. Есть. Будут.

Уле нужна уверенность, она хочет фейерверк чувств, море эмоций, а главное — мечтает ощущать себя любимой. Он даст ей всё. Всё теперь для неё в первую очередь, потому что знает — без неё уж слишком холодно. Глухо. Пусто. Противно. И от себя, в том числе.

Пусть им по сорок, пусть они двадцать лет женаты. По фиг, кто что подумает и скажет.

Его Конфетка заслуживает самое лучшее, что может предложить современный мир.

И она это получит.

Но, для начала, её надо найти, догнать, присвоить. Окончательно и бесповоротно.

Вчера ему не до трекера было, так что сейчас один выход — звонить злоязыкой ехидной Полине.

— О, кого это лихим ветром в наш неспокойный город занесло, — приветствовала его свояченица.

— Поль, привет, не до острот. Уля у тебя?

— Была да умчала уже. Что ж ты так невнимательно за женой смотришь? Вечно она от тебя куда-то улетает на предельных скоростях, — давно ожидаемые камни полетели в огород прицельно. Залпами.

— Я, похоже, слишком много своему Сокровищу свободы предоставил, так получается? — хорошо, пора слегка урезонить родственницу.

— Артём, ты это брось! Жизнь последний год у Ули была ужасной, а прошедший месяц, так и вовсе, кошмар. Ты…

— Пока, Поль, спасибо, — слушать дальше не стал, ибо в медленно откатывающиеся ворота неспешно въезжала машина жены.

Попалась, птичка.

Дальше происходило всё то, что давно должно было у них случиться: снова мирились, высказывали претензии и требования (несравненная супруга), уговаривали, предлагали, обещали и задабривали (один, страстно желающий остаться мужем, умник).

В целом — огонь-сутки у них выдались. Они-то, оказывается, с женой ещё ого-го! Могут когда хотят! Надо будет повторять периодически, только без такой идиотской прелюдии, как в этот раз.

А сейчас вытереть любимой слёзы, утащить на кухню — пить кофе и намечать дальнейшие шаги, по нормализации атмосферы в семье. Ну, и поцеловать драгоценную ещё раз по дороге, конечно, а что? Пора уже вспомнить, что Уля — тактильная девочка. У него.

Вопрос, как привязать жену к себе покрепче, до сих пор открыт, кстати.

80. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

Жизнь моя заложила на редкость лихой вираж, и я пыталась просто не вывалиться на очередном крутом повороте.

В голове плавали розовые облака и скакали радужные пони, а в крови царили эндорфины и серотонины. В целом, я была такая дурочка-дурочка, как в двадцать лет. Но, если тогда всё было вполне оправданно, то сейчас ужасно неуместно. Увы, поделать с этим я ничего пока не могла. Артём меня не просто окружил собой, нет, он заполнил всё пространство вокруг. Он был везде и всё время. Мелькнула мысль — вот то, о чём я мечтала и, кажется, напрасно. Уж больно это утомляет. Но мысль, как появилась, так и пропала, сметённая мужниным энтузиазмом.

Завершив поздний воскресный завтрак, мы выдвинулись к свекрови, забрать наших многочисленных крошечек. Обнимашки, бурный восторг встречи, брызжущая во все стороны радость. Чрезвычайно тяжко эту бурю выносить, но, к счастью, недолго.

Радость получила своё закономерное продолжение, после того как Артём объявил, что едем мы к деду Роману и бабе Арине. Девочки ликовали, потому что не виделись с этими близкими и доверенными взрослыми очень давно. Почти месяц. Соскучились. А я подумала, что в новом мироощущении, с дорогими родителями ещё не встречалась. И есть рядом со мной источник невероятной всесторонней поддержки. Сейчас. Надо ловить момент.

Родители снова постарели, но выглядели неожиданно бодрыми и воодушевлёнными. Штирлиц, в моём лице, привычно насторожился.

Стало горько, печаль обняла удушливым тяжёлым одеялом. Слёзы зашипели на глазах, подступая очень быстро.

А потом я увидела это.

На подоконнике в зале стояла бутылка «Тархуна». Целая.

В нос ударил фантомный густой травяной аромат, в ушах запело питерское «кольцо» рёвом двигателей, визгом тормозов, свистом летящих машин. Плечи распрямились, дышать стало легче, слёзы исчезли за ненадобностью.

Я фыркнула, встряхнулась и, подхватив мужа под локоток, прошествовала в кухню — сердце дома, место семейных сборищ.

После основательного обеда, дети удалились в зал — рисовать, копаться в игрушках, мучить бабушкино пианино, а оставшиеся в наличии взрослые: мы с мужем, мои родители и брат, решили продолжить встречу кофе, чаем и десертами.

Пока всё это волшебство организовывалось, мне одновременно пришли: в голову мысль и в телефон сообщение от банка. Мысль могла подождать, а вот сообщение прочесть было любопытно. Оказалось, что мобильный банк порадовал меня очередным поступлением на счёт из Москвы. Вспомнив Нину Эдуардовну, я подивилась, как мысли прямо сходятся и совпадают. Я ведь только подумала, что надо спросить матушку, чего бы её душенька пожелала в подарок. А тут и средства поступили, кстати.

— Мам, давно мы с тобой в магазинах не были. Может, за туфлями выберемся или за сумкой тебе?

— Уля, что за новости? Мы тебя утомили, я понимаю, но откупаться от нас совсем необязательно, — матушка осуждающе взглянула на меня поверх заварочного чайника.

— Нет, это из другой оперы. Ты Нину нашла, ты меня в этот вязальный марафон втравила, ты теперь получаешь плюшечки.

— Это, как это? Прямо денег платят нормально? — такое знакомое изумление. Никто (даже я сама) в ценность моего вязания не верил. Вязала ли я подарки, украшения на ёлку, разные сувениры, рюкзаки или сумки — всегда это было баловство и мелочи.

— Да, денег платят нормально. На туфли от «Маноло» и сумку «Прада» хватит, — я хотела сделать приятно, и я его сделаю. Потому что хочу, а не потому, что положено или так велит воспитание.

— Ох, Ульяна, я не знаю даже, но подумаю, — моя мама смущённая и в замешательстве это столь редкое событие, что я смотрю во все глаза.

Всё, наконец, чай и кофе сервированы, а мужчины с лоджии призваны. Курить, и правда, достаточно.

Когда все расселись вокруг большого стеклянного круглого стола, слово взял отец.

Я сначала не очень слушала, так как обида и злость были сильнее, но минут через пять ухо уловило странные слова, а муж, в этот момент, с силой сдавил мои пальцы. Мы с ним, с тех пор как вышли сегодня из дома, так и ходили за ручку. И сидели тоже. Так странно для сорокалетнего возраста, но очень мило, как по мне.

— Мы долго думали и обсуждали это с мамой, и вот сейчас готовы вам официально объявить, — боже, куда это отца в дебри бюрократического стиля понесло, — мы изрядно утомили друг друга за сорок пять лет и с завтрашнего дня будем проживать отдельно. Официальный брак и все прочие обязательства касательно вас сохраняются неизменными. Просто жить мы будем отдельно.

Тишина и офигение — только так я могла бы охарактеризовать наступившее для нас внезапно будущее. Хотя если вспомнить мою собственную недавнюю эволюцию и принудительное сознательное отделение от родителей, то вполне себе ничего. Друг друга не прибили, не ругаются, тихо-мирно договорились — идеальные родители, да?

Удивительно, но моё нынешнее состояние души позволило воспринять новость спокойно, хотя родители глядели настороженно. Но здесь во всей красе себя явил дорогой супруг, и мои обалдевшие родственники полчаса слушали прочувствованную лекцию о переменах в жизни, течении времени, мечтах, взаимопонимании и семейных ценностях. Сразу слышно — всё пережито, прочувствованно и перенесено с себя. Подумала, какой же муж у меня… обучаемый. Прослезилась.

— Дочь, а ты случаем не беременна ли? — мамин вопрос вышиб дух.

Нет, нет, я была уверенна, что нет. Но, спасибо маме, теперь, до завтрашнего утреннего теста, буду периодически психовать. Боги, мне сорок лет, какие ещё дети? У меня уже есть три, а порой и четыре, когда мужа сильно плющит.

— Мам, так что с подарком-то ты решила?

— А наши с папой новости тебе ничего так, да? Какие подарки, когда тут такое! — мама сверкала глазами очень негодующе. Но я уже давно выросла, да и сама, кстати, мама, и не раз. Так что мне нормально.

— Вы с папой взрослые люди, которые вольны жить так, как вам обоим комфортно. А я давно выпорхнула из гнезда, чтобы сильно переживать происходящие в нём процессы. Если порознь вам комфортно и лучше, чем вместе, то и хорошо. Мам, правда, я за то, что у меня происходит дома беспокоиться толком не успеваю.

Мать посмотрела на меня с удивлением и лёгкой гордостью, что, в этот раз, никак меня не задело. Просто два взрослых человека беседуют. Удивительно.

Ещё более удивительным было то, что мужская часть семейства смирно пила свои напитки и не отсвечивала.

Пока я наслаждалась апельсиновым кофе с анисом и кардамоном (эту жуть мамочка готовит специально для меня, смешивает и варит в отдельной турке), Сеня слегка очухался и возопил:

— Это, что это происходит? Мы столько лет терпели, учились жить с вашими феерическими скандалами, приспосабливались, и что — всё зря?

— Сеня, молчи, бога ради, — зашипел мой, очень чувствительный сейчас, супруг.

— Чего это молчи? Это ещё Польки нет, а то бы она вам сказала, кто вы такие! — Семён порозовел от возмущения, глаза гневно сверкали, волосы, в негодовании, топорщились. Короче, я не удержалась. Хохотала долго, со всхлипами, так что, даже пришлось выйти из кухни. Проветриться и умыться. А брат, меж тем, обиделся. Надо же, столько лет, а всё ещё ребёнок ребёнком.

Пока я прогуливалась до ванной комнаты, охлаждалась, а потом проведывала детей, в вотсап свалились три новых сообщения.

От Леона благодарности и фото трёх пакетов с вязаным добром на заднем сидении его «Мазератти». Хитро улыбнулась и порадовалась, ибо изящно татуированное плечо моей Полюшки отчётливо просматривается в левом углу снимка. Конспиратор, блин.

От Полины Романовны краткое сообщение, что она перенесла клиентов в скайп и на неделю решила метнуться в Первопрестольную. Проветриться. Спасибо, не написала, что умчала «Сапсаном». Угорали бы мы над ней и её «Сапсаном» долго.

Этих двух я, со спокойной душой, благословила. А вот третье сообщение, от Влада, сначала хотела удалить не читая.

Мне до сих пор не по себе из-за того, что я столько лет была непозволительно слепа и не заметила сестренкиных страданий. Естественно, виноватым у меня выходил деверь. А кто удивлён? Вот, поэтому мне и не хотелось с ним пока никаких разговоров вести. Но остатки воспитания на задворках памяти меня успешно усовестили, и я таки сообщение открыла.

Владик: «Ульяна, привет. Тём в городе?»

Ульяна Никитская: «Привет, да, вчера вернулся»

Владик: «Пусть звякнет, как сможет. И скажи, когда я до школы смогу Надю в зоопарк сводить?»

Ульяна Никитская: «Артёму скажу. Надю до школы не удастся никуда сводить — все дни заняты капитально. Только в субботу. А что?»

Владик: «Спасибо. Понял тебя. Поля не берёт трубку — всё в порядке?»

Ульяна Никитская: «У Поли всё норм. Умчала в столицу. Раньше следующих выходных не ждём»

Владик: «Спасибо»

Фиг тебе, а не Полю, баран тугодумный.

Когда я вернулась на кухню, там уже воцарилась тишь да гладь. И мои сообщения, что Поля уехала на неделю в Москву, а Вадик просит Тёма ему позвонить, восприняли спокойно и в фоновом режиме.

Мне оставалось только порадоваться.

Когда мы с семейством всё же решили отчаливать «до дому, до хаты», Сеня уточнил у меня очень тихо, практически на ухо: «К мужику Полька уехала?».

Что мне оставалось? Кивнула.

Брат вдруг разулыбался:

— Родители между собой разобрались, вы с Полькой пристроены. Красота. Теперь заживём!

— Да, ты ещё забыл сказать, что у меня всё устаканилось, — удивляюсь, как мой внутрисемейный армагеддон прошёл мимо окружающих.

— С тобой всё понятно было двадцать лет назад. Достаточно было на Артёма глянуть, чисто дракон над сокровищами, — Сеня отмахнулся от меня, как от ленивой, но настойчивой мухи.

— А мне вот ещё вчера было ничего не ясно, — начала я бухтеть.

— Дура-баба, потому что, — отрезал братец.

— Потому что муж у тебя слегка тормознутый бывает. Поэтому тебе тяжело. Но я исправлюсь, милая. Веришь? — зашелестел в ухо супруг.

Решила, из двух ораторов, реагировать на мужа:

— Верю, — сказала абсолютно искренне и почти не задумываясь. А когда задумалась, то дополнила: — Потому, что дура. Такая вот доверчивая.

Артём хмыкнул:

— Наши дети умные — в тебя, так что не прибедняйся.

А Семён, видимо, почувствовал себя обделённым вниманием, потому как внезапно выдал:

— Может и мне пора уже остепениться?

Мы с мужем обалдело переглянулись, а потом уставились с подозрением на Семёна Романовича:

— Что ты пил? Нюхал? Колол?

— Сеня, тебе сорок три, давно пора.

Выдали, в итоге, хором.

Брат нахмурился, раздумывая: обижаться или нет. Потом оглянулся на кухню, где дочери мои убирали со стола и загружали посудомойку, и решил не жестить:

— Я трезв. Просто гляжу на вас, и завидно. Скоро ещё Полька своего хахаля приведёт. Совсем тоска.

— Ну, раз такое дело, — Артём притянул меня в объятья, — пора, наверное, уже и тебе гнездо свить. Если ты морально готов. Собственная семья — это не только счастье, радость и смысл жизни…

— Но и скандалы, обиды, непонимание, нервотрёпка и битая посуда, — дополнила я картину. А чего он? Пусть не обольщается. Тоже мне, подарочек кому-то перепадёт.

81. Артем. Август. Санкт-Петербург

Работаешь ли ты в поте лица, или же внезапно уволился, утро понедельника у тебя начинается одинаково. В семь часов подъём.

Так как ты решил быть заботливым мужем и внимательным отцом, то вырубать будильник надо быстро, а выползать из постели аккуратно. Пусть милая Конфетка спит себе дальше, а не являет миру спозаранку свою ведьминскую натуру. Ведьмам тоже нужен отдых, наверное. Тогда они добрее и благожелательнее к миру, кажется.

Да, теперь он всё, что связано с женой, подвергает сомнению и внимательному, всестороннему изучению. Да, и, в обязательном порядке, уточнит потом у самой Ульки свои выводы. А как иначе? Столько лет жили вроде нормально, а оказалось, что там внутри всё кипело, булькало, копилось. А потом, как бомбануло. Мощно накрыло. Всех зацепило. Никто не ушёл не одаренным. Так что лучше упредить.

Старшие дочери с утра удивили невероятной организованностью, скоростью сборов и мирным сосуществованием. Что с ними тут Улька делала, раз они теперь такие расчудесные?

Дороги полусонного летнего города были непривычно пустынны, но и при общей благостности, Надя не забывала временами бубнить: «Папа, не спи, уже зелёный!» или «Поехали, зеленей не будет!». К счастью, «Ты ехать будешь, тормоз?!» было выкрикнуто не ему, что, однако, не помешало изрядно напрячься.

Вот, выросли его девочки-колокольчики. А он это как-то не заметил. Да, он «Отец года» не из-за того, что день рождения дочери пропустил, а оттого, что воспитанием не занимался, пример подавал не лучший и детей своих совершенно не знает.

Ну, теперь цель ясна, дело за малым.

Счастливые Вера и Надя быстро клюнули его в щёку и умчались в недра своего Клуба по интересам, а он зашёл в «Штолле» за пирогами. И завтрак отличный, и внимание, опять же. Ведьмочки ценят внимание.

Пока шёл к машине, нагруженный коробками, в кармане зажужжал телефон. Подозревая Георгиевича с претензиями, доставать трубку не спешил.

Но, в итоге, конечно, пришлось.

В девять утра в последний понедельник лета его желал услышать Матвей Константинович, его научный руководитель. Человек, под чьим непосредственным руководством он сначала создал магистерскую, а потом написал и успешно защитил кандидатскую. А не слышались и не виделись они без малого пятнадцать лет. К чему бы это ж-ж-ж-ж? Точно, неспроста.

— Матвей Константинович, здоровья Вам и долгих лет!

— Ох, Тёма, ты, как Смольный — не дозвониться! — звучал учитель по-прежнему бодро, хоть голос уже приобрёл старческое дребезжание.

— Дочерей отвозил в «Летний лагерь», за рулём, пропустил Ваш звонок, извините.

— Дети — это прекрасно! Наше будущее! Мои поздравления вам с Уляшей.

— Как вы догадались, кто у нас мать-героиня? — удивился совершенно непритворно. В современном мире предположить, что пара, на свадьбе которой был двадцать лет назад, до сих пор вместе — достаточно странно.

— Да, ладно тебе, Артём, скромничать и удивляться. Вся кафедра была в этом уверена. Видели же, как ты свою девочку караулил и берёг. Вариантов иных нет. До сих пор, поди, стережёшь? Цени её, охраняй. Уляша, она вроде бы тихая, вежливая, но если сильно обидеть — убьёт и уйдёт. Не раздумывая особенно.

Так странно, понимать, что человек, который всего два года учил его жену, а потом видел периодически и не очень долго общался, понимает её саму и её ценность лучше тебя самого.

— Да, стерегу, конечно. Три дочери у нас. Их караулю тоже. А что у вас случилось, Матвей Константинович? — пора сворачивать с этой дорожки психоанализа в стиле архитектуры.

— Ох, Артём Александрович, всё такой же ты резвый. Дело у меня к тебе. На миллионы. Приезжай в альма-матер. Желательно сегодня.

— Буду через полчаса, примерно. Вы на кафедре?

— Да, тут у нас стабильность.

— Тогда, до встречи, — время ещё есть, если Люба не разбудит матушку, Конфетка будет дрыхнуть, пока обед не настанет. Сплюшка-малышка.

— Жду, — и Матвей Константинович отключается.

Ничего сверхъестественного от поездки в родной Универ Артём не ждал. Ну, может, насчёт прохождения практики студентов хочет пообщаться учитель. Здесь, в принципе, помочь можно. Даже не особенно напрягаясь. Георгиевич не настолько гад и на него обижен, чтобы упустить свою выгоду. На этих недоученных юных архитекторах можно протестировать много интересных проектов и процессов. Миллионов это, конечно, не принесёт даже в долгосрочной перспективе, но вдруг?

На кафедру заходил с такой же лёгкостью в душе. Как будто в юность свою развесёлую вернулся. Не только обои и паркет, но и запах в кабинетах витал тот же.

Ему были рады, с удивлением приветствовали, бывшие преподаватели, как и прежде, звали по имени, хором вспоминали смешные моменты из общего прошлого. Блистательные кафедральные дамы умилялись тому, что Уля родила ему аж троих детей. Было тепло и уютно, как-то по-домашнему. Удивился, ведь почти двадцать лет прошло, а здесь, оказывается, столько людей, что вспоминают его добрым словом.

Где-то между скромным чае- и кофе-питием, разбавленным сплетнями об успехах выпускников кафедры, и осторожным Улиным сообщением: «У вас всё в порядке?», которое прилетело, на минуточку, в одиннадцать-тридцать, Матвей Константинович непринуждённо подсунул ему под локоть простой картонный скоросшиватель.

— Глянь на досуге. Твой положительный ответ жду к пятнице. Жене привет. Не знаю, чем она у тебя сейчас занимается, но в годы учёбы, на курсе в договорах и сметах, она была лучшей.

И улыбнулся так хитро.

Сразу понятно, не просто так хвалит. Намекает.

82. Ульяна. Август. Санкт-Петербург

Просыпалась я странно. Сначала томная нега побуждала тянуться кошкой, мурчать и выгибать спину, бёдрами ощущая, что я вчера, и правда, отрубилась слишком быстро и до душа не дошла.

Потом мгновенная паника — понедельник, дети, клуб!

Подскочила на кровати, путаясь в одеяле и подушках. Огляделась.

На часах одиннадцать. В спальне я одна. Дома тихо, только из зала еле слышная мелодия от «Супер-крыльев» доносится. Или это «Щенячий патруль»?

Соскребла себя с постели, по стеночке добралась до зала. Так и есть: румяная Любаша, окружённая десятком зайцев, смотрит телевизор. «Кошечки, собачки» это поют, оказывается.

— Мамочка! Я поела хлопьев с молоком и банан. А теперь мы смотрим мультики. Я тебя не будила. Правда, я молодец?

— Конечно, ты у меня умница и совсем уже взрослая девочка.

Пока умывалась, переодевалась, приводила себя в порядок, всё думала — а остальные, что, сами встали-собрались-уехали? Да ладно?

Неожиданно приятно.

Правда, тогда вопрос — а где Артём сейчас?

Сварила себе кофе.

Выпила.

Решила, что тревожусь достаточно, чтобы об этом сообщить.

Муж перезвонил минут через десять:

— Милая, всё в порядке. Девочки в клубе, а я скоро буду. Привет тебе от Матвея Константиновича и вообще от всей моей кафедры.

— Им тоже. Хорошо. Жду тебя. Завтракал? — чего это его к истокам занесло?

— Передам, кончено. Нет, не успел, — супруг звучит очень спокойно и благодушно.

— Поняла. Осторожнее на дороге. Целую, жду, — а что, у наших отношений же вторая молодость.

— Продемонстрируешь, — очень многообещающе промурлыкал муж и исчез из эфира.

Естественно, всё оставшееся до возвращения Артёма время, я изводилась любопытством, ну, и завтрак соображала. А некоторым, даже, обед.

И если по телефону муж звучал благодушно и спокойно, то домой влетел просто пышущий восторгом, с диковатым блеском в глазах, изо всех сил сдерживающий победные индейские вопли и танцы.

Подхватил и закружил выскочившую навстречу Любашу, поцеловал в макушку и приземлил на банкетку около обувницы. И принялся за меня.

Зажал в тиски объятий, целовал вообще куда попадёт, бормотал нечто невразумительное и хохотал, как безумный. Когда слегка успокоился, то с тревогой заглянул в глаза, а я что? Старательно улыбалась радостно, но настороженно. Я, как бы, счастлива, что он такой довольный, но причины мне непонятны, поэтому я беспокоюсь.

Муж прихватил с подоконника, отброшенную туда по прибытии, какую-то папку, подтолкнул Любу наверх, в детскую, а меня практически внёс в кухню. Огляделся.

— О! Завтрак. Здорово, но подождёт. Милая, ты не поверишь, — нужно заметить, что старая шутка из ещё смешного молодого Петросяна в семье вызывает однозначную реакцию. Я, само собой, начала хихикать и, конечно же, согласилась:

— Нет, не поверю.

Артём радостно заржал:

— Тогда читай сама. Ты у меня умненькая ведьмочка, — и вложил в руки открытый советский картонный скоросшиватель. У моего дедушки в восьмидесятых годах в таких отчёты по экспедициям хранились, а у бабушки Анны — педагогические планы и методички Министерства Образования.

— НИОКР «Концепция безопасного города нового поколения», — в голове забрезжило узнавание, — кандидатская диссертация «Город будущего», защитил Никитский А.А. в 2008 году, с дополнениями. Это что?

Муж сиял и переливался всеми гирляндами с новогодней кремлёвской ёлки. Почувствовала себя, ну, такой себе, дурочкой. Потом решила идти от начала и заранее не расстраиваться. Пошуршала страницами, вспомнила молодость, вчиталась. И обалдела.

Присела за стол, быстро пролистала содержимое. Студенческая юность и кафедральное делопроизводство вспомнились очень живо, по мере прочтения казённых фраз, которые на протяжении десятилетий остаются неизменными. Прикрыла глаза. Поскрипела разнежившимися мозгами. Итак, Артём Александрович, это правда то, что я подумала?

— Милый, скажи мне, что Матвей Константинович предлагает тебя возглавить этот проект.

— Да, любимая, всё так. Я мысленно согласился, пока ехал. Но, мы же договаривались, что всё у нас теперь совместное, и принятие решений по такому важному и принципиальному вопросу — тоже.

Блин, да это же его золотая мечта! А он ещё чего-то тянет? Надо же писать, звонить, соглашаться.

— Тёма, не нервируй меня. Этот проект — то, о чём ты мечтал, когда писал свой диссер, то, о чём ты вспоминаешь периодически в течение всех лет после защиты. Ты это хочешь. До сих пор. В чём проблема?

— Конфетка моя, проблема в том, что хочу я тебя. Всегда.

— Вот сейчас непонятно было.

— Если я влезаю в этот проект, то дальше снова живу, мотаясь между городом и стройкой в неведомых дебенях, — супруг выглядел слегка удручённым, но, что-то мне подсказывало, что идеи у него есть. Что ж, они есть и у меня.

— Дорогой муж, по предварительной нашей с тобой договорённости, мы надолго не разлучаемся теперь, если приняли решение сохранить семью. Какие есть у тебя идеи? Я, понимая, какой важной ступенью самореализации для тебя может стать этот проект, со своей стороны могу тебе кое-что предложить.

— Слушаю тебя, душа моя, — тихо млею и изумляюсь, так-то.

— Ну, для начала я хотела, чтобы ты в этот инвестиционный проект входил не только, как исполнитель, но и как соучредитель. Мы можем предложить для реализации данной идеи наши бессмысленные семейные Псковские угодья. Земля стоит, только налоги жрёт. По статусу подходит для строительства, не так далеко от Питера, в Администрации знакомства есть. Чего ещё желать?

Артём улыбается так, будто я ему ключ от своих мозгов подарила.

— Улечка, милая, за язык тебя никто не тянул. На твой вопрос про, что ещё желать я тебе отвечу очень конкретно: бросай своё кладбище, вспоминай основное образование и бери на себя все сметы и договора по проекту.

Сказать, что я офигела? Нет. Я охренела.

Боги, я тысячу лет не работала со сметами, а договора по работе, конечно, проскакивали, но тоже «про другое». Капец. Хотя, с другой стороны — это же работать с Тёмой, быть всё время вместе, жить одним проектом, да и возможность не допускать «к телу» никаких борзых фигуристых резвых малолеток, опять же. Ох.

— Так, драгоценный, давай без завуалированных намёков. Как ты это всё видишь?

— Моя сладкая девочка, — бормочет муж, сгребая в охапку и устраивая у себя на коленях, — я думаю, мы сейчас позвоним Матвею Константиновичу и скажем, что наша семья готова вписаться в проект, который планируется организовать на основе моей кандидатской диссертации. Наши условия: часть уставного капитала, процентов тридцать пять, мы вносим землёй, находящейся в собственности, и разрешениями на изыскания, проектирование и строительство. Мне — руководство всем проектом с правом вето на идеи всех остальных учредителей, на тебе договорной и сметный блок. Рулить там будешь единолично, гнать сможешь всех, кто не так взглянул или не то сказал. И принимать на работу будешь тоже, кого захочешь.

Поудобнее устроилась на коленях любимого, несмотря на годы, мужа. Промурчала в ухо:

— Хорошо, милый. Закрываю больничный и пишу заявление. Но учти, вместе — не только командировки, но и детские учебные заведения, праздники, врачи, кружки, спортшкола. Вместе — когда ты пылесосишь, а я мою полы, ты в магазин, а я к плите или наоборот. Если я в ночи свожу сметы, то ты утром готовишь завтрак и развозишь детей.

Закончить выступление мне не даёт Любочка:

— Я ушла гулять с бабой Лерой. Спать после обеда тоже у неё буду. Домой приду вечером, когда Надя с Верой вернутся.

Не рано ли такие заявления в пять лет, нет?

И эта сопля гордо удаляется в прихожую, где слышен увещевающий голос свекрови. Через некоторое, непродолжительное, время хлопает дверь, щёлкает замок. Мы с супругом остаёмся одни до восьми вечера. Обалдеть.

Что сказать, к обсуждению подробностей проекта мы вернулись часов в пять. В шесть ровно Тём умчал за старшими в клуб, а я водворилась на кухню, соображать. Для начала — ужин, а потом просто. Хоть что-то соображать, кроме восторгов по поводу собственной, внезапно вспыхнувшей новыми гранями личной жизни.

Боги, кому сказать — не поверят. Да, я сама себе до сих пор не верю. Но, вопрос контрацепции надо всё же пересмотреть. Я этим утром, пока результат теста ждала, чуть в блондинку не обратилась. Всё же в моём возрасте такие переживания, вообще, не на пользу.

Вечер понедельника подарил, казалось, утраченную навечно, радость семейной жизни. И общности.

83. Артем. Август. Санкт-Петербург

Вторник был странный. Похожий на слегка суетное время перед отъездом в отпуск — надо срочно метнуться по учреждениям, строго к определённому времени, получить официальные бумаги, а потом магазины и нескончаемые покупки. Причём, жена, как обычно, ничего себе не покупала, а всё время наряжала дочерей.

В этот раз Артём решил, что он здесь самый главный, поэтому, пока школьницы проходили медосмотр в районной поликлинике, они с женой выпили бодрящего свежесваренного кофе с круассанами в ближайшей кофейне. А после, бурчащие и ворчащие наследницы были провезены по магазинам школьной формы, спортивного снаряжения и приличной обуви. Все возмущения и недовольство гасились на корню. Необходимое было приобретено в рекордные сроки. Подходящее, приличное, подъёмное в финансовом плане, и в полном комплекте, абсолютно целиком закрывающее потребность на ближайший учебный год.

Затем последовал обед в приличном семейном ресторане, омрачённый только лишь телефонным разговором с Георгиевичем. Но все же взрослые и адекватные люди, так что, в итоге к консенсусу пришли. Горящее и сложное обсудили, о приемлемых условиях расставания договорились.

Матвей Константинович в это же время прислал на почту договора. Долевого участия и трудовые.

А пока его девочки выбирали себе заколочки, бантики, носочки и косметику, он сделал то, о чём думал последнюю неделю постоянно.

Заказал парные футболки с фотографией их с женой переплетённых рук, с чётко просматриваемыми обручалками и узнаваемыми кистями: по Улькиной тату на третьей фаланге среднего пальца, которую она сделала года три назад вместе с матерью и сестрой, и его ломаному, да криво сросшемуся в глубоком детстве, мизинцу. И надписи. На спине и над рисунком — «Навсегда вместе».

Оплатил срочное выполнение с готовностью завтра поутру.

А на выходе из торгового центра, его малышка тихонько впихнула ему в карман коробочку. Когда он, закуривая по дороге к машине, достал из кармана флакон «Дель Мар», пришлось срочно активно моргать и уповать на ветер.

Глядя на прыгающих между луж его девчонок, пообещал себе, что в лепёшку расшибётся, но сделает так, чтобы его любимые девочки были счастливы и слёзы их были исключительно от радости. На хрен все эти псевдомужицкие принципы. У него есть те, кто зажёг и поддерживает огонь в его сердце и душе, и нет на свете ничего, чтобы он для их счастья не сделал.

84. Ульяна. Август. Кронштадт

Я хотела на романтическую прогулку в Кронштадт? Пристрелите меня. Ё, я не хотела.

Боги, находясь на больничном, имея (условно, хотя физически скорее, наоборот) соскучившегося мужа под одеялом, встать в семь утра в среду! За что?

Три счастливые дочери носились по двум этажам, наряжались, хихикали, искали своих компаньонов зайцев-путешественников, периодически дёргали то меня, то Артема и тут же убегали дальше, совершенно не слушая наших ответов.

О, Мерлин, упав на переднее сидение в мужнином «Тахо» я сделала то, чего не позволяла себе никогда в жизни. Воткнула наушники и запустила альбом «Колыбельные». Ушла в волшебное небытие после этого очень быстро. А очнувшись в припаркованной рядом с площадью Морского Собора машине, я мысленно пообещала себе впредь не мечтать.

Совсем.

Вообще.

Да ну на фиг.

Остальное семейство было в восторге. Их восхищало всё: и площадь, с памятником Адмиралу Макарову, источнику новой семейной шутки, и сам Собор, и Петровский парк с пристанью и памятником Основателю, и Адмиралтейство Петра Первого. Они носились торпедами вокруг, смеялись над замученными жизнью и прибоем утками в гавани, а оглядев памятную доску на доме, где жил Маринеско, Любочка заметила: «Смотрите, ему цветы подбросили». Пока отец и старшие сёстры ржали на зависть рысакам из императорских конюшен, расположенных неподалёку, наша важная дама прошествовала дальше, к вечному огню. Где тоже зажгла, а кто удивлён. На её комментарии сбежались три полные экскурсии. Боги, какой позор. Но остальным нормально, судя по выражению лица отца юного дарования.

А я просто площадь по краю обойду и не буду привлекать внимание.

После обеда, а скорее — лёгкого перекуса в «Старом маяке», дочери взбодрились и возжелали всё же добраться до фортов. Не сказать чтобы я одобряла эту идею. Но полноценно возражать, после того как за обедом любезный муж предложил мне сделать на запястьях парные тату в виде сердец со стилизованным символом бесконечности внутри и подписью «Только Его» и «Навсегда Её», толком не выходило. У меня в голове никак не складывался пазл.

Дорогой супруг очень не одобрял многочисленные Полины татуировки, долго сердился, что я сделала себе тату на пальце в виде трёх горных вершин, символизирующих нас с мамой и Полиной, а также нашу историческую Родину в предгорьях Тянь-Шаня.

И вдруг такое предложение? Чую подвох.

— Скажи мне, дорогой мой человек, а что вообще происходит-то? — не выдержала я тревожной неопределённости.

— Милая, чтобы ты меня правильно понимала, надо говорить с тобой на языке символов, что ты понимаешь и принимаешь. Поэтому тату, на мой взгляд, станет прекрасным объединяющим общим перенесённым страданием и чудесным напоминанием тебе обо мне. Постоянным.

Задумалась. Я же мучилась и тосковала на тему: «муж обо мне забыл, я не значу для него ничего». Верила, что «прошла любовь, завяли помидоры». Ну, что сказать? Дура была. Как есть, дура.

— Хорошо, Артём. Когда и к кому пойдём бить дополнительные символы взаимной принадлежности? Ты займёшься этим вопросом или мне? — ну, а вдруг можно как-то это замять или отсрочить?

Я до сих пор хорошо помню рождение гор на собственном пальце. И боль. Боль тоже помню. А между прочим, рисунок, что я делала три года назад в четыре раза меньше по площади того, который мне предлагает муж. Но не отказываться же от возможности ещё и таким образом супруга застолбить? Тем более что, изначально, это была моя идея.

— Уля, я всё решу. Вопрос в тебе. Ты согласна? — и взгляд у мужа, с момента возвращения из командировки такой, напрягающий. Ожидающий. Бдящий.

— Естественно, я же сказала уже, — слегка продемонстрировать собственное недовольство. Нет, не вопросом тату, а совсем другим. Но здесь я «сам дура виновата». Так что, по нашей исконной, русской традиции, буду терпеть.

Главное, довольное выражение с лица убрать.

Артём очень широко и радостно улыбается, а меня вдруг накрывает понимание:

— Ты меня пометить, что ли, решил на старости лет?

— Нам до старости ещё пару раз по столько же лет, милая. Но, раз зашёл такой разговор, то в нашем возрасте пора уже и о душе подумать.

Сказать, что я напряглась — не сказать ничего. Тём и душа чрезвычайно далёкие друг от друга понятия, поэтому эта фраза, натуральным образом, вопит, что в одном месте у дорогого супруга подгорает капитально. Не к добру всё это, скажу я вам.

— В смысле? — шепчу я пересохшими губами, распахнув, отражающие сильную панику, глаза.

— Уль, — Артём сгребает меня в охапку и шепчет в макушку, — а давай обвенчаемся, а?

— Как-то ты слишком круто и внезапно завернул, — что сказать ещё, если я офигела окончательно?

То есть, он настолько определился, что и в посмертии, когда бы оно ни наступило, видит себя рядом со мной? Иначе говоря, у меня таки есть мужик: только мой на веки вечные? Это как это?

— Хорошо, милая, я понимаю. Тебе надо подумать, а мне — снова заслужить твоё доверие, — Тём жарко выдыхает в шею, — я подожду.

Дальше мы гуляем не просто «рука в руке», а как юные влюблённые: с постоянными объятиями, поцелуями, беспрестанным тисканьем и мурчанием, так, что, под конец прогулки, Вера спрашивает:

— Родители, что у вас происходит? Народ вас тайком фоткает и болтает, что вы только познакомились, а мы, так, для антуража.

Пока я судорожно придумываю вежливый, корректный и цензурный ответ, муж уже вещает:

— Вера, ты взрослая у нас, поэтому должна понимать: иногда один шаг отделяет от падения в пропасть. Мы с твоей мамой чудом избежали этого, а сейчас изо всех сил радуемся, что и сами выжили, и чувства свои взаимные сохранили и спасли.

Старшая дочь глубокомысленно покивала, потом подумала, пофыркала, покачала головой и удалилась по направлению к машине, прихватив младших:

— Ну, радуйтесь жизни тогда.

Топая следом за своим чудесным выводком дочерей, я думала, что мы породили прекрасных людей, а Артём вдруг сказал:

— Прости меня, идиота, пожалуйста. Уль, я правда искренне считал, что главное, чтобы вы были сыты и здоровы, а остальное — так, мелочи. Я дурак, но я всё понял. Я исправлюсь.

В этот момент я ощутила — это край. Мне надо что-то сделать, иначе я утону в регулярных волнах самобичевания и искупления. Просто не вывезу столько счастья сразу.

— Тёма, услышь меня! Нет необходимости посыпать голову пеплом ежеминутно. Я поняла тебя и верю. Пожалуйста, просто, говори со мной. Не терпи, не отстраняйся, не беги, не жди, что от молчания или игнора, что-то изменится к лучшему. Этого нам будет достаточно.

Муж обхватил ладонями моё лицо. Долго смотрел в глаза, прижавшись лбом к моему. А потом поцеловал в нос и сказал:

— Ты тормози меня, Уля, или возвращай в норму, как сможешь: хоть словами, хоть рукоприкладством, если я не слышу. Милая, ты и дети — на самом деле, самое важное. Не дай мне забыть это, милая! Прошу тебя.

— Люблю тебя. Счастлива с тобой. Хочу, чтобы так было всегда, — признала, прижалась к мужу всем телом и замерла, впитывая такое желанное и выстраданное счастье.

— О, тогда, давайте, поедем скорее за подарком для тебя. Как раз по этому поводу, — супруг утрамбовал нас в машину и полетел в город на всех парах.

Когда он, через час, вынес мне пакет из магазина и потребовал срочно надеть таинственное содержимое, я слегка потерялась. Но просторная футболка оверсайз не оставила в душе никаких сомнений и тревог.

Рука в руке.

«Навсегда вместе».

85. Эпилог. Артем. Сентябрь год спустя. Санкт-Петербург

Чуть больше года спустя

По трафику сразу заметно, что учебный год начался. В город возвратились отпускники и дачники, пробок стало в три раза больше, а народ, похоже, вообще водить разучился. Добротой его дети не отличались никогда, а в дождливое полусонное сентябрьское утро понедельника и подавно. Придётся ему просто потерпеть немного.

Вера шёпотом матерно бубнила себе под нос проклятия «тормознутым идиотам» и «косоруким недалёким блондинкам», Надя же интеллигентно негодовала и недоумевала, но было понятно, что скоро лексикон у средней изменится в неодобряемую бабушками сторону. Люба просто поддерживала согласными воплями старших сестёр.

Хорошо, что, нервная в последнее время из-за сложностей на работе, супруга спит дома, и весь этот цирк пройдёт мимо дражайшей половины. Сейчас девочки приступят к прогрызанию дыр в граните науки, а он вернётся к своему сонному Сокровищу и постарается сделать её утро более терпимым, а настроение — благостным.

Улечка, с тех пор как покинула своё тихое и уютное кладбище, сильное прогрессировала в профессиональном плане: юристы зашивались, стараясь учесть все её пожелания к договорам, исключающие иногда такие ситуации, о которых никто никогда и не думал, а они вдруг раз и происходили; бледные сметчики настолько повышали свою квалификацию, поработав под её началом, что на фриланс их расхватывали почти мгновенно, стоило лишь завершиться сотрудничеству с «Городом будущего». Чиновники местных администраций, где у Никитской Ульяны Романовны обнаруживались какие-то деловые интересы, старались отработать максимально быстро и чётко. Потому как профессионально выносить мозг любому ответственному исполнителю или руководителю, активно оперируя законодательной базой, а, при необходимости, привлекая авторитетную помощь из Москвы, дорогая супруга навострилась мастерски. Провожали её, чаще всего, утирая пот платочками, обмахиваясь веерами документов, крёстным знамением и словами в спину: «И впредь Вы к нам не частите».

Хоть он и не одобряет регулярное и тесное взаимодействие Конфетки и Львёнка, но не признать всю полезность этого знакомства не может. Да и Леон, в принципе, уже давно пристроен в цепкие и надёжные руки Поли. Так что пусть с помощью отцова имени и влияния свояк помогает Уле там, где надо. Когда Леон приносит пользу, сразу три сложные женщины довольны: Полина, Уля и Нина Эдуардовна, а окружающие их мужчины могут немного выдохнуть и даже перекурить.

И в личном плане скромная и тихая Уля заметно преобразилась. То ли терапия так повлияла, то ли эмоциональное взросление. Хотя, может, это свобода от родительского мнения и одобрения проявилась. Милая развернулась на всю широту души, и нынче у них постоянно всё кипело и булькало, а, частенько, фонтанировало пузырящимися яркими эмоциями. Вот сейчас, например, он вернётся из школы домой и будет мириться с женой. В чём накосячил — пока неясно, но лучше сразу покаяться, а потом, когда благоверная подобреет, можно будет и уточнить место провала.

Но он не жалуется, боже упаси! Его малышка теперь почти всегда бодрая и деятельная, такая прекрасная с горящими энтузиазмом и идеями глазами, с растрепавшейся причёской и карандашом вместо шпилек в пучке, решающая одновременно три-четыре дела. Хандра, сплин и меланхолия давно к ним не заглядывают. В семье теперь либо счастье и радость брызжут во все стороны, либо так же, веером, разлетаются осколки от сервизов, которые в гневе крошит его ведьма.

Он знает, как надо её укрощать. Этим и занимается. Ко всеобщему удовольствию.

А сейчас им надо быстренько помириться и лететь во Псков. Там дело в Администрации срочное, важное и такое, хм, спорное. Да, и возможно, дорогое. Ну, да ладно, Уля готовилась до поздней ночи: подбирала документы, статьи и согласования с вышестоящими инстанциями. Нормально всё будет. Жена зажжёт, а он скромно постоит в стороне, полюбуется на свою Горгонку.

Странно, что сейчас, когда они с женой почти всегда выезжают вместе, работают дома в соседних кабинетах, несделанные хозяйственные дела, которые так его всегда в браке бесили, ушли на второй план. Может потому, что он знает — вот сейчас Уля согласует очередной важный договор, и вечером они пропылесосят дом и вымоют полы, пока дети на кружках и в спортшколе? Они на самом деле почти все дела теперь выполняют вместе, где-то, конечно, есть разделение, но оно не напрягает. Ему, и правда, сейчас очень комфортно дома. Рядом с дочерями и Улей.

Потёр пальцем запястье с татуировкой, хмыкнул. Почти все его мечты и планы сбылись и исполнились. Работа у него любимая, семья от отсутствия внимания не страдает, перспективы в профессиональном плане вырисовываются поражающие воображение. Жена довольна и счастлива, успевает и работать, и творить. Даже родственники, в целом, в порядке.

Есть, конечно, одно важное дело, что никак не свершится уже год, но он обещал ждать. Потерпит и ещё немного.

«Дай мне только намёк. Только повод, Конфетка!» — с этими воодушевляющими мыслями Артём припарковал машину во дворе и тихонько пробрался в спальню, на ходу снимая футболку.

86. Эпилог. Ульяна. Сентябрь год спустя. Санкт-Петербург — Псков.

Ох, вот бы каждое моё утро… не-не-не, тормози, ты же зарекалась мечтать. Столько активного внимания дорогого супруга можно и не вынести.

Осторожно приоткрыла зажмуренные в ужасе глаза. Всё в порядке. Дома тихо, в спальне я одна, за окном уже очень светло. С кухни тянет чудесными ароматами кофе и поджаренного с картошкой бекона. Значит, можно порадоваться наступившему понедельнику, с удовольствием позавтракать, нарядиться и, прихватив документы, ноут и телефон, ехать скандалить во Псков.

Часа через два осознала себя, наслаждающейся приличной трассой, годной погодой и, вообще, жизнью. Блаженствуя на переднем пассажирском сидении «Тахо», неожиданно получила фото от мамы с их дневной прогулки в парке. Пока не пришло ещё время забирать младших из школы и сада, мама с Шерлоком восхищаются красотами осеннего разноцветья в Парке Городов Героев, рядом с матушкиным домом.

Мопс Шерлок, в итоге, оказался теми самыми туфлями и сумочкой, проще говоря — бонусом за Нину Эдуардовну и её вязальный проект. Мама души в своём высокопородном бобике не чает, балует и любит так, что Сеня, временами, серьёзно ревнует и выступает с обвинениями. Жениться ему, наверное, всё ж таки пора.

Объёмы вязального трафика у нас, конечно, слегка упали за год, потому как иногда мне от договоров и смет было просто головы не поднять, какие уж тут зайцы и еноты? Моего Азу Леон периодически, естественно, клянчит, но регулярно оказывается посылаем далеко и нецензурным маршрутом. А так, иногда и три корзинки за неделю были моим потолком, ну, или шесть подставок под чашки. Здесь уж, «сколько смог», как говорится. Другое дело, что деньги это занятие по-прежнему приносит несколько нереальные, в моём понимании. Но это «про хорошее», так что я согласна в таких условиях не понимать и дальше.

Рассматривая недавние фото, порадовалась, глядя на серию с прошлой пятницы. Дед Роман, бодрый и деятельный, изрядно похудевший, хотя и совершенно седой, выгуливал внучек в Парке Победы. Люба с тремя воздушными шарами в руках; Надя и Вера, пускающие с мостика над озером, мыльные пузыри; дед, сидящий на лавочке в окружении внучек, раздающий им из пакета бананы и печенье. Всё же родителям раздельное проживание пошло явно на пользу. И папа, и мама мои стали выглядеть и чувствовать себя, лучше. У каждого появились какие-то свои увлечения, ритуалы, занятия.

Я радуюсь, что смогла отпустить свою семейную паранойю и поверить в способность моих взрослых родителей прожить и без моего постоянного неусыпного надзора.