Второй город. Сборник рассказов

Первый город

Летним вечером я сидел у Краеведческого музея. Справа и слева торчали вкопанные в землю каменные истуканы, привезенные сюда из степи. Школьником я помнил их историю, но это было давно. Оставалась лениво наблюдать за прохожими и выдумывать свое.

Идолы не отсюда, не местные. Здесь, на слиянии двух рек, не было капищ, камней не ставили. Это место проклято, каждый степняк знал, слушал родителей тысячу лет. Джунгары, маленькие, жестокие, с узкими глазами и узкими ноздрями, с красно-коричневой пергаментной кожей, созданные для этих степей, вылепленные из песка и глины, разбили русское войско и гнали его на север, не желая больше терять людей и коней от страшного «огненного боя», ружей петровских фузилеров. Здесь они наконец оставили захватчиков в покое, здесь кончалась их земля. Кому нужно проклятое место? Бесшумные патрули кочевников показывались на горизонте, вначале часто, затем реже и реже. Они изумлялись, наблюдали, как дюжее мужичье, присланное из Тобольска хитроумным князем Гагариным, зачем-то насыпает крепостной вал, строит из бревен стены и башни. Напрасный труд. Степнякам не нужна эта земля, пусть чужаки роют ее как суслики, странен их язык и странны их мысли. Дальше живут в непролазных лесах черные люди, которые питаются рыбой и бьют пушного зверя, а за черными людьми нет ничего, и не станет думать об этом никто, кому дорог рассудок.

Я сам построил этот город. Когда мне было четыре, папа рассказал, что Иртыш берет начало в Китае, где крупный завод отравляет реку солями ртути. Соли эти токсичны и не выводятся из организма, в перспективе вызывая слабоумие. Итак, город начался с ядовитой реки, чья вода дарит блаженное забвение.

В детстве я любил строить из кубиков, а на улице или на даче – из песка. Помню, по весне канавка в паре метров от дедова гаража наполнялась талой водой. Целый ручей бежал там бесперечь с апреля до июня. Я аккуратно, по чуть-чуть, воровал тонкую медную проволоку от авиационных конденсаторов, собирал на соседней улице кусочки пенопласта и мастерил из этого водяную мельницу. Колесико весело крутилось, направляемое бурым потоком с едва уловимым запахом химии. Так в городе зародилась промышленность, отсталая, неказистая и чудовищно грязная.

У меня был деревянный строительный конструктор, из которого, как ни пытайся, можно соорудить одну только избушку: варьировалось лишь положение крыльца да башенки. На левом берегу реки осушили болота. Недостроенные кирпичные и панельные высотки до сих пор медленно разрушаются от степного ветра. Я же говорил, из деревянного конструктора современное жилье не построишь. Теперь их дешевле снести. Башенный кран с повисшим носом стоял у перекрестка до последнего, скелет надежды. Так в городе появились здания – точнее, перестали появляться.

Собирал с дедом грибы в окрестностях мясокомбината. Там земля жесткая, с короткой щетиной травы, кочки да ямки. Шампиньоны росли не благодаря, а вопреки, шляпки розовые, не белые. Хищные земляные пауки, вскормленные убоиной, заселили бесхозные поля за железнодорожными путями: клянусь, я и вправду видел норки, подернутые паутиной. В котловане у дачи жила ондатра. Или водяная крыса. Когда мне исполнилось десять, она куда-то пропала. Сдохла, сказала бабушка. Дедушка был уверен, что переехала в Новосибирск. Так в городе появилась природа, опасная и загадочная.

Я рос, вышел в интернет, посмотрел первый порноролик через модем. Оказалось, что в интернете о городе знают больше меня: его заселили наркоманы и клинические неудачники. Над новым мостом простерла совиные крыла алая птица, а в подземном переходе и вправду проигрывали с динамиков звуки метрополитена, не смейтесь только. Друзья срулили на запад в поисках лучшей участи – так это место превратилось в город стареющих родителей. Один мой друг торговал книгами – прогорел, плюнул и уехал. Другой мой друг торговал пивом – теперь владеет сетью алкомаркетов, большой патриот, дача на Кипре, дочь в Англии. Так город обрел лицо. Тысячи напряженных глаз в окнах маршруток, в клещах транспортного коллапса.

Знакомый режиссер-поляк как-то всерьез заявил, что не бывает провинциальных театров. Знакомый профессор-еврей как-то в шутку подметил, что не бывает провинциальных университетов. В их интеллигентной мягкости я чувствовал лукавство: на деле, есть только провинциальное мышление. Липкая неловкость, когда мямлишь «Я из Омска», ожидая «А, ну ясно» если не топором палача, то синим штампом на врачебном заключении. Я сам построил этот город. Впрочем, не вполне сам: без помощи тут явно не обошлось.