Второй режиссер

7

Суд прошел на удивление скомканно и нечетко, свидетели далеко не блистали, а обвинительный приговор Славской за похищение был юридически сомнителен. Без конца всплывали затемняющие дело несущественные подробности. Показания, которые следовало давать, давали не те, кому следовало их давать. И наоборот. Отыскался подписанный неким Гастоном Дуло, фермером, счет «pour un arbre abattu»[3]. Генерал Л. и генерал Р. натерпелись горя от садиста адвоката. Парижский клошар, из тех живописных небритых созданий с переспелыми носами (легко поддающихся гримировке), которые все свое носят с собой в бездонных карманах, на ступни наворачивают слой за слоем расползающиеся газеты, расставшись с последним носком, и посиживают с бутылкой, раскинув ноги, у облезлой стены какого-нибудь от века недостроенного здания, очень красочно описал сцену дурного обращения с пожилым господином, которую наблюдал со своего укромного места. Две русские дамы, из них одна недавно лечившаяся от острой истерии, показали, что в день преступления видели генерала Федченко и генерала Голубкова едущими в автомобиле последнего. Один русский скрипач, находившийся в вагоне-ресторане немецкого поезда… Но к чему пересказывать все эти сплетни?

Напоследок — несколько кадров Славской в тюрьме. Вот она кротко сидит в углу и вяжет. Вот пишет, вспрыскивая слезами, письма мадам Федченко, в которых утверждает, что они теперь сестры, ведь у них у обеих мужья схвачены большевиками. Умоляет, чтобы ей разрешили пользоваться губной помадой. Рыдает и молится в объятиях бледной молоденькой русской монахини та приехала рассказать, что ей было видение, подтвердившее невиновность генерала Голубкова. Требует, чтобы ей возвратили ее Новый Завет, а полиция не дает, прячет, правда, не от нее, а от следствия, чьи эксперты чуть было не расшифровали некие пометы на полях Евангелия от Святого Иоанна. Вскоре после начала второй мировой войны у нее выявилась какая-то внутренняя болезнь, и когда однажды летним утром в тюремном лазарете появились три немецких офицера и пожелали немедленно ее увидеть, им ответили, что она умерла, — и это, возможно, была правда.