Второй шанс 3

Глава 2

2 августа в моём славном будущем страна отмечала день ВДВ. Купающиеся в фонтанах пьяные десантники, а в 90-е и погромы рынков, где торговали наши южные «братья» — всё это было мне знакомо. В это же время день воздушно-десантных войск никто и не думал отмечать. Даже в отрывном календаре он не был отмечен красной датой. Так что гулять по улицам или затариваться на Центральном рынке можно было без опаски. Впрочем, я весь день предпочёл провести за работой над книгой, надеясь написать до вечернего поезда в Москву как можно больше. Мои труды в середине дня неожиданно прервал звонок из Москвы. Звонила не кто иная, как Корн.

— Максим, хочу вас порадовать! — сразу взяла она быка за рога. — Руководство киностудии утвердило смету на съёмку фильма, так что авторские со дня на день будут перечислены на сберегательную книжку вашей мамы. Но это ещё не всё… Директор киностудии также утвердил ваш сценарий. Но вам нужно будет снова приехать с мамой в Москву, чтобы она поставила свою подпись.

А-а-а, да когда же я уже смогу сам ставить подпись под документами?!!

— Раньше чем недели через две не получится, — грустно сказал я. — Сегодня уезжаю на сборы, потом на первенство Европы, вернусь в Москву 14-го числа. Терпимо?

— Терпимо, — вздохнула Ольга Васильевна. — Договор на сценарий можно и задним числом составить. Только не затягивайте, а то могут и другого сценариста подыскать, и вы лишитесь очень серьёзного заработка.

Я чуть было не спросил — насколько серьёзного, но в последний момент успел прикусить язык. Когда-то давно в будущем попадалась мне на глаза в интернете статейка, в которой приводились слова Андрона Кончаловского, что сценаристы на своих «роялти» зарабатывали даже больше режиссёров, потому и режиссёры не брезговали браться за создание сценариев. Блин, прям заинтриговала меня Корн, теперь всю поездку буду думать, сколько же мне обломится.

А вечером я садился в ставшую мне уже родной «Суру» с неизменным исполнением по радиосети поезда «Гимна железнодорожников». Мама пришла со мной вместе, решила проводить, расцеловала в щёки на прощание, причём ей пришлось даже чуть привстать на цыпочки.

— Ну и вымахал ты у меня, Максим, весь в отца, — улыбалась она, глядя на меня влажными глазами.

— Надеюсь, дальше не сильно буду расти, а то тебе придётся пользоваться стремянкой, — пошутил я, памятуя, что во взрослой жизни мой рост остановился на 180 см. — И не забудь, 14-го мы прилетаем из Греции, и ты должна уже ждать меня в аэропорту.

Да-да, маме снова предстояло отпрашиваться, чтобы в понедельник, 14 августа, мы заехали на киностудию имени Горького, подписали договор на сценарий и получили причитающуюся нам денежку.

— Ох, не успела на новую работу устроиться, а уже снова отпрашиваюсь, — то ли притворно, то ли искренне вздохнула мама. — Эдак меня, чего доброго, ещё на выход попросят.

— Не попросят, за тебя сам Михаил Борисович просил.

А что, Козырев — это шишка, попробуй его протеже уволь, сразу можешь забыть об улучшении жилищных условий. Тем более мама всего-то второй раз отпрашивается.

В поезде ещё раз проверил спортивную сумку. Вроде всё на месте, включая мой талисман. Олимпийский мишка за все эти месяцы изрядно пообтёрся, но всё так же улыбался мне, словно говоря: «Не дрейфь, Макс, всё у нас с тобой будет нормально!» И как будто даже подмигивал одним своим блестящим, чёрным глазком. Я тоже ему подмигнул, мол, живы будем — не помрём, братишка.

После чего поймал на себе настороженный взгляд соседки по купе — женщины средних лет, ехавшей в Москву с мужем и сыном лет десяти. Смущённо улыбнулся ей, и убрал своего мишку обратно в сумку.

Москва встретила солнцем и подсыхающими лужами, похоже, ночью шёл дождь. Либо поливальные машины так постарались, но я больше склонялся к первому варианту. На вокзале в ларьке купил, как и в прошлый раз, два десятка значков с олимпийской символикой, буду раздавать на родине родоначальников Олимпийски игр.

Дальше всё то же самое, что и в прошлый раз: Комсомольская площадь, «Икарус», причём, похоже, тот же самый, и я снова занимаю место в конце салона с Васей и Саней Ягубкиным. Но уже по собственной инициативе, мест полно — сейчас нет вторых и третьих номеров, приехали все те же, кто ездил в Венгрию, за исключением Варданяна. Сан Саныч перед отправкой с Комсомольской площади в Новогорск объявляет, что Паруйр временно исключён из состава сборной после того, как в Будапеште был замечен чуть ли не в валютных махинациях и, если он кого-то за этим делом заметит — тот тоже вылетит из сборной. Надеюсь, это не следствие моего рассказа Сергею Борисовичу о поездке, тем более что фамилию Варданяна я не упоминал. По иронии судьбы вместо него в сборную приехал другой армянин — Манвел Аветисян, которому 13 августа, как раз во время финальных боёв первенства Европы, должно было исполниться 17 лет.

В общем, встреча старых друзей на волне позитива перед поездкой в почти настоящую капстрану. Знания о ней у большинства на уровне учебника 5-го класса, сдобренные мультфильмами по мотивам мифов Древней Греции. Впрочем, поскольку принимающая страна является капиталистической, перед отлётом с нами провели политинформацию минут на сорок. Проводил её руководитель федерации бокса СССР Георгий Иванович Свиридов, уже знакомый мне по Ташкенту. Он же возглавлял нашу делегацию.

Встретившись с ним в Новогорске после спарринга, услышал:

— Варченко, молодец, неплохо смотрелся. Как твоё ребро?

— Всё зажило как на собаке, Георгий Иванович. А как ваши успехи на литературном поприще? Ничего нового не написали?

— Ну как же, в «Политиздате» только что вышел документальный роман «В краю голубых алмазов». Рассказывает об открытии в Якутии алмазных месторождений.

М-да, вот это я уж точно читать не буду. Если только когда бессонница будет мучить, чтобы использовать роман вместо снотворного. Впрочем, судя по лицу Свиридова, он и не ждал от меня восторженной реакции.

— А ведь ты, я слышал, тоже пописываешь? И не то что слышал, даже читал, я же подписан на «Юность». Твоему же перу принадлежит роман «Остаться в живых»?

— Есть такое, — кивнул я, — а в следующем номере выходит продолжение, начало второй части под названием «В предгорьях Карпат».

— Ого, поздравляю! Обязательно прочитаю. И как ты всё успеваешь: и боксом заниматься, и книги писать?

— Да ещё и музыкант, — не сдержавшись, добавил я.

— Серьёзно?! Не перевелись на Руси самородки. А что за музыка у тебя?

— Да я при своём училище ансамбль организовал. Так, всякое-разное поём, в основном сами сочиняем, и в стиле советских ВИА, и что-то ро́ковое иногда.

— А где можно послушать?

— С собой записей нет, они уже по стране ходят, если честно, зачастую как песни безымянного ансамбля, в лучшем случае всё же мелькает название «GoodOk». По-русски «Гудок», а если по-английски — то составляющая из слов Good и Ok.

— Экий каламбур, — улыбнулся Свиридов. — Уже на Запад поглядываешь, судя по названию? И нашим и вашим?

— Почему бы и нет? Правда, пока у нас ещё нет англоязычных песен, но если приспичит — насочиняем, без проблем.

Про «Heart-Shaped Box» я упоминать не стал, это пока единичный случай. Да и на пластинке автором музыки и слов указан Maxim Varhcenko, ну и ансамбль «Дружба» упоминается.

— То есть мысль покорить западного слушателя всё-таки терзает немного? — продолжал допытываться Георгий Иванович.

— Если уж выходить на западного слушателя с англоязычными песнями, то с такими, чтобы сразу попасть на первые строчки журнала «Billboard».

— Какого журнала?

— Это американский еженедельник, освещающий современную музыку и регулярно составляющий рейтинг исполнителей, так называемый хит-парад. Попасть на его первые строчки считается большим успехом.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Да держал как-то в руках журнальчик, знакомому родственник привёз, он на торговом флоте служит, — на ходу сочинил я.

— Ну ладно, меня люди ждут, а тебе успехов в музыке и книгах! Но пока на первом месте у тебя первенство Европы, тебе нужно сосредоточиться исключительно на удачном выступлении.

От КГБ, что удивительно, к нам никого не прикрепили. То есть в составе делегации попросту не было лишних людей, тех, кого бы мы не знали и кто бы мог вызвать у нас подозрение. Не исключено, конечно, что тот же врач сборной Григорий Абрамович Биркин одновременно и «постукивал», но мне почему-то в это слабо верилось.

Загадка разрешилась уже по прилёту в Грецию, встретившую нас в час дня жарой +35 в тени. В аэропорту «Элиникон», названном так по месту своего базирования в пригороде Афин, нас встретил сотрудник советского посольства, представившийся Петром Петровичем Афониным. Ещё и пошутил, что фамилия его как раз к Греции подходит, так как на северо-западном побережье страны находится знаменитая гора Афон с её сотнями монастырей. А мы промеж себя тут же окрестили его Афоней. В том числе и по аналогии с героем одноимённого фильма Данелии.

Он заявил, что на время первенства Европы с утра до вечера будет сопровождать нашу команду, и по всем бытовым или иным вопросам, кроме тех, что входят в компетенцию Чеботарёва и Свиридова, к нему можно обращаться в любой момент. И так же по пути в отель прочитал небольшую лекцию относительно недавней принадлежности Греции к НАТО, а Североатлантический блок, как известно, противник стран Варшавского договора, и поэтому нам стоит опасаться разного рода провокаций.

— Что касается походов по магазинам, то на турнире перед полуфиналами будет выходной, и вместе прогуляемся по Афинам, — добавил Афоня. — Перед прогулкой я вас отдельно проинструктирую насчёт поведения.

Было бы что тратить! Я уже успел заглянуть в магазинчик сувениров при аэропорте «Элиникон» и поразился царящим здесь ценам. Понятно, что тут они на порядок завышены, оставалась надежда, что в Афинах есть места, где и сувениры, и американские штаны, ежели кому понадобятся, можно купить по более божеским ценам.

Пётр Петрович оказался полной противоположностью своему коллеге, катавшемуся с нами в Венгрию. Этот был чем-то похож на Евгения Леонова: невысок, кругл, лысоват и улыбчив. Так и не подумаешь, что чекист. Но меня, стреляного воробья, на мякине не проведёшь, поэтому ещё в автобусе шепнул соседям, чтобы при Петровиче держали язык за зубами.

В Афины мы так и не заехали, окружным путём нас повезли в другой пригород греческой столицы, Каламакион. Расположен он оказался между берегом залива Сароникос и подножием горы Имитос. Жить следующие семь дней нам предстояло чуть ли не в мазанке, однако официально именующейся отелем «Herodotos». Номера тут были двухместные и больше напоминали камеры в тюрьмах при царском режиме. До того тесные, что помимо пары кроватей и прикроватных тумбочек внутри по существу ничего уже больше поставить было нельзя. Мы с Васей бросили вещи на кровати, и тут же из-под них куда-то помчались какого-то странного вида насекомые, отдалённо напоминающие тараканов.

— Блин, это чё такое?!

— Вот так вот уснёшь, а какая-нибудь тварь тебе в ухо заползёт, — мрачно пошутил я.

Кто-то из наших тут же успел выяснить, что во времена режима «чёрных полковников» здесь и впрямь было что-то типа тюрьмы, а во дворе нынешнего отеля якобы расстреливали несогласных с существующим строем. Некоторые кинулись во двор, искать то ли пятна крови, то ли выщерблины от пуль или хотя бы позеленевшие от времени гильзы. Не нашли ни того, ни другого, ни третьего.

Заодно выяснилось, что помыться под душем можно только в маленьком здании на отшибе. Здесь даже бойлер стоял в отдельной будке рядом с помывочной. Впрочем, по такой жаре, наверное, вода и так тёплая из труб льётся.

Туалет, кстати, тоже находился во дворе, и это меня окончательно доконало. Не знаю, кому изначально принадлежала мысль поселить нас в этом бараке, наверное, какому-нибудь греческому чиновнику от спорта, ответственному за приём иностранных делегаций, который по какой-то причине не любил русских. Я искренне пожелал этому человеку самому пожить в таких условиях. Хотя чему тут удивляться, через пару лет на Олимпиаде в Лэйк-Плэсиде советских спортсменов поселят в будущей тюрьме для малолетних преступников. Не любят нас во всём мире, и это печально, в лицо улыбаются, а в спину плюют. Но хотя бы боятся наших ракет, хотя радоваться тут тоже особо нечему, насильно-то мил не будешь. А по мелочам вроде вот этого отеля всё равно стараются подгадить. Даром, что греки православные, как и мы. Хотя сейчас в СССР эпоха всеобщего атеизма, может, и за это тоже нам гадят? Правда, я сильно сомневаюсь, что если бы у нас на шеях висели крестики и мы первым делом помчались бы искать православный храм, чтобы помолиться, отношение к нам сильно бы изменилось.

— Товарищи, в таких условиях жить нельзя, — растерянно пробормотал Свиридов, выйдя из «отеля» на залитый солнцем двор и нахлобучивая на голову лёгкую фетровую шляпу.

— Полнейшая антисанитария, — поддержал его Григорий Абрамович. — Я там видел тараканов.

— Это просто гетто какое-то, — не унимался Свиридов. — Пётр Петрович! Вы-то что молчите?

— Действительно, — протёр носовым платком вспотевшую лысину Афоня, — на отель это мало похоже. Мне обещали, что команду поселят в приличных условиях, а это даже постоялым двором не назовёшь. Иду звонить в греческую федерацию бокса.

С этими словами он скрылся в здании, где в небольшом фойе за грязным оргстеклом, подставив обрюзгшее лицо под настольный вентилятор, потела толстая администраторша Мы с улицы видели, как Афоня взял трубку телефона и начал кому-то названивать. Причём, насколько мне, стоявшему под навесом на крыльце, было слышно, он довольно бойко общался на языке эллинов. Разговор занял пару минут, после чего Пётр Петрович, отдуваясь, вышел во двор и окинул взглядом собравшихся вокруг него спортсменов.

— Вроде бы пообещали решить вопрос, но только завтра, так что сегодня придётся ночевать здесь. Ну уж как-нибудь, не обессудьте. Кстати, — бросил он взгляд на часы, — время все перевели на час назад? Переводите, кто не перевёл, а то путаница возникнет.

— Так, выходит, по-местному сейчас уже почти шесть вечера, — раздался голос Лёхи Никифорова. — Ужинать будем?

— Ах да, забыл предупредить, — оживился Афоня. — Завтракают, обедают и ужинают здесь, да и вообще в Европе позднее, чем в Союзе. Не из-за разницы во времени, просто у них менталитет такой. Так что ещё целых два часа можете заниматься своими делами. А можно прогуляться к заливу, там красивый вид. Да и пляж есть небольшой, причём бесплатный, муниципальный, городские власти там за порядком следят.

— А что, есть и платные? — лицо Акопкохяна недоумённо вытянулось.

— Капитализм, — взмахнул руками Афоня. — Есть деньги — можешь купить пляж в частную собственность, а потом за деньги пускать на него людей. Но и должен следить за порядком на своём пляже, а то какая-нибудь санинспекция живо лавочку прикроет. Так что, идём? Если кто надумает искупаться, то захватите плавки, там есть где переодеться. Надеюсь, плавки-то у всех имеются?

И спустя несколько минут с плавками в руках мы всей командой, включая Свиридова и Чеботарёва, направились сторону залива. А весёлый у нас гэбист, душевный, такие втираются в доверие на раз-два. И симпатию к себе вызывал даже у меня, не говоря уже о менее искушённых товарищах по команде.

У уходящего в море пирса, к которому вела длинная пологая лестница, замерли лодки и яхты, ещё несколько яхт разных размеров мерно покачивались на волнах в разных частях залива. По пирсу неторопясь двигались маленькие фигурки людей, разглядели мы и парочку рыбаков с удочками. Дальше, левее, пролегла полоска белого песка, на которой расположились десятка два отдыхающих.

— Живут же люди, — вздохнул Саня Лебедев.

— Что, тоже яхту захотелось? Или собственный пляж? — хмыкнул Толя Микулин.

— А что, чем я хуже?

— У тебя папа с мамой кто? Слесарь и учительница? И сколько твоим родителям на яхту с пляжем зарабатывать придётся? То-то же… Да и где ты на яхте плавать будешь? По своей Волге?

— Чем же это тебе моя Волга не нравится? — нахмурился Лебедев.

Учитывая разницу в габаритах, Саня, выступающий в категории до 81 кг, мог уделать «муху» Микулина одной левой, однако Сан Саныч тут же загасил назревавший конфликт.

— Я не понял, вы чего тут мне распетушились? — заявил он, косясь в сторону вроде бы стоявших в сторонке и общавшихся о чём-то своём Свиридова и Петра Петровича. — В наказание за это каждому по пятьдесят отжиманий. Сейчас на пляж спустимся, там и отожмётесь.

— Сан Саныч! — хором взмолились малой и здоровяк.

— Я уже пятьдесят лет Сан Саныч. Сказано, отжиматься — значит, будете отжиматься. Иначе их по-другому дурь из вас не выбьешь. Это особенно тебя касается, Микулин, маленький, а вечно всех заводишь.

Так что наш пляжный отдых начался с бесплатного развлечения в виде наблюдения за отжиманиями товарищей по сборной. Местные загорающие тоже с интересом посматривали в нашу сторону, особенно когда мы разделись и в специальной кабинке облачились в плавки. Ну а что, парни как на подбор, тренеры тоже без лишнего жирка, разве что Афоня выделялся своей «леоновской» комплекцией, ну так он и не думал загорать, нашёл местечко в теньке и оттуда якобы скучающе приглядывал за нами. Там же расположился и Григорий Абрамович, а вот Чеботарёв и Свиридов разделись вместе с нами, но, в отличие от нас, предпочли сначала поваляться на кристально чистом песочке.

А мы, игнорируя возможность позагорать, всем скопом ломанулись в воду. Парное молоко! Нехило так за день нагрелась вода в заливе. Я даже немного разочаровался, так хотелось окунуться в прохладную водичку, а тут почти как в ванную плюхнулся. Впрочем, если нырнуть поглубже, то уже вроде как и посвежее становится. Жаль, что нет маски для подводного плавания, а ещё лучше в комплекте с дыхательной трубкой. Помню, как первый раз прилетел в Шарм-эль-Шейх, и почти весь отдых плавал вдоль берега в маске с трубкой, наблюдая за жизнью морских обитателей. Здесь хоть вода была и не такая солёная, как в Красном море, но всё равно при попытке открыть глаза их начинало пощипывать. Поэтому предпочёл за лучшее вынырнуть и лежать на поверхности воды в позе звезды с закрытыми глазами.

Минут через пять, чувствуя, что моё лицо уже горит, перевернулся на живот и медленно поплыл к берегу. Тут уже суетился покинувший находившуюся в тени «зону комфорта» доктор сборной.

— Ребята, загораем по десять минут максимум, иначе обгорите, и будет уже не до бокса. То, что солнце низко, никого не должно вводить в заблуждение. Не дай бог ещё кого-то тепловой удар хватит.

Да уж, сколько раз обгорал по дурости и на пензенских пляжах, и на турецко-египетских. Вроде лежишь, и не особо припекает, а к вечеру каждое движение доставляет жуткую боль. Нет уж, лучше прислушаюсь к рекомендациям доктора.

— Аветисян, хватит там барышням глазки строить! Давай собирайся, через пять минут уходим.

Это уже Сан Саныч прикрикнул на нашего Манвела, который приглядел парочку чернявых девиц и, усевшись с ними рядом, что-то горячо рассказывал на русском, подкрепляя свои слова азартной жестикуляцией. Девушки в ответ улыбались и кивали, хотя вряд ли поняли хоть слово из сказанного армянским боксёром. То, что его оторвали от беседы с загорелыми красотками, Аветисян перенёс стоически, хотя Толик Микулин и ткнул меня локтем в бок.

— Видал, как у Манвельчика в плавках холмик вырос? — прыснул он.

— Завидуешь? — хмыкнул я в свою очередь.

— Ой, да чему там завидовать! И вообще, моя девушка говорит, что в этом деле не всё зависит от размера.

Как-то даже не представлял, что у этого шпенделя может быть девушка, а вот гляди ж ты… Если, конечно, не сочиняет.

Ужинать команду повели в небольшой, оборудованный открытой террасой ресторанчик, расположенный также на берегу залива, но метрах в семистах от пляжа. К тому времени начинало смеркаться, а аппетит мы успели нагулять — и наплавать тоже — недетский. Молодые, крепкие организмы с ускоренным метаболизмом, только успевай в топку «уголька» подбрасывать.

Если в Венгрии нас пичкали мясом и овощами, то здесь предпочтение отдавали, что неудивительно, средиземноморской кухне. Для начала мы отведали «греческий салат» (по-местному «хориатики») с сыром «фета» и набор закусок «мезе», соус «скардалия», рыбный суп «какавья», в качестве основного блюда подали тушёную рыбу с помидорами, луком и чесноком. Причём во все блюда местные повара добавляли большое количество оливкового масла, трав и специй, что для многих из нас оказалось достаточно непривычным.

— Ешьте, это полезная еда, — подбадривал я товарищей. — Недаром жители средиземноморья реже страдают от сердечно-сосудистых заболеваний и ожирения.

— Ты-то откуда знаешь? — поинтересовался Вася Шишов, разглядывая подцепленный на вилку кусок тушёной рыбы.

— Читаю много, чего и вам советую.

— Кстати, писатель ты наш, когда книжку подаришь с автографом?

— Пока только в «Юности» публикуюсь, а отдельной книгой роман выйдет или в этом году, или в следующем. А ты что, читал мой роман в журнале?

— А то! У меня родители его уже лет десять выписывают. Ну и всякие другие газеты с журналами. Мне вообще-то больше «Вокруг света» нравится, там про путешествия всякие, фантастику печатают. А что ты в «Юности» печатаешься, я только недавно случайно узнал. От нечего делать листал журнал, и вижу — ба, знакомая физиономия. Сначала даже не поверил, думал, может однофамилец с похожим лицом. А потом вспомнил, ты что-то говорил про то, что книжки сочиняешь. Ну, думаю, наш Максим и даёт! Так что за тобой книжка с автографом.

Фруктов тут тоже было навалом, но Афоня предупредил, чтобы не вздумали ничего рассовывать по карманам, здесь так не принято, ещё и слухи потом пойдут, что советских спортсменов дома недокармливают.

Руководство делегации в составе Чеботарёва, Свиридова и Петра Петровича ужинало тут же, на террасе за отдельным столиком. Одновременно они что-то обсуждали, причём посольский чекист в этой беседе солировал. Но я заметил, что при этом он умудряется зорко приглядывать за происходящим вокруг, и в какой-то момент его цепкий взгляд задержался на мне, отчего я невольно смешался и уткнулся в свою тарелку.

— Интересно, на сколько каждый из нас наел? Хотя бы в пересчёте на их драхмы?

Это Юра Гладышев проявил заинтересованность.

— Не напрягай мозг, для боксёра это вредно, — пошутил я. — Питание и проживание оплачивает федерация или Госкомспорт, а наша забота — доказать на ринге, что государство не зря тратит на нас валюту.

— Варченко, да нам нужно было тебя выбрать комсоргом сборной, а не Ягубкина, — услышал я голос Сан Саныча. — Может, выступишь завтра на комсомольском собрании?

Вот ведь ушастый, или это я так громко говорил… Но я тут же поспешил отмазаться, заявив, что публичные доклады — не мой профиль, мне привычнее вдалбливать истину в чужие головы в индивидуальном порядке, так лучше до адресата доходит. Посмеялись, после чего перешли к десерту: каждому подали по огромному куску пахлавы и напиток на выбор. Кто-то попросил было кофе, но Афоня предупредил, что кофе здесь реально крепкий, он сам его не пьёт из-за боязни тахикардии, после чего Свиридов волевым решением приказал кофе не пить, а отдать предпочтение чаям, благо что выбрать можно было между чёрным, зелёным и каркаде. Впрочем, любителей натуральных соков оказалось больше, тем более что кувшины со свежевыжатым апельсиновым соком, в которых плавали кубики льда, стояли на каждом столике. И хоть Григорий Абрамович и предупредил, чтобы на прохладительные напитки сильно не налегали, так как на фоне ещё не улёгшейся жары можно подцепить ангину, дорвавшихся до сокового «all-inclusive» парней угроза заболеть не сильно сдерживала.

Ночь в «тюремном» отеле превратилась в настоящую пытку. Мало того, что я буквально слышал, как по простыне, которую нам выдали вместо одеяла (и правильно сделали, в такую-то жару) ползали какие-то насекомые, так ещё и не имелось никакой возможности открыть расположенное под потолком намертво законопаченное окошко, на котором не хватало только решётки. А вентиляция в «камерах», похоже, не была предусмотрена. Из-за этого даже под простынёй спать оказалось невозможно, я был весь покрыт липким по́том, и даже лёжа голым, не сильно почувствовал изменение ситуации. А учитывая всяких ползающих, невесть как проникших в номер существ — при законопаченном окошке-то — я предпочёл за лучшее снова натянуть на себя простыню. Открытая дверь тоже не сильно изменила ситуацию. Сейчас я просто мечтал о хоть маленьком сквознячке как о манне небесной.

Точно так же мучился и Вася Шишов. Не выдержав этой пытки, я в конце концов попросил его выйти на улицу типа по нужде, а самом встать под нашим окном и ждать, когда я начну его выбивать. Когда выбью — в задачу Васи входило поймать эту оконную конструкцию размером с 17-дюймовый экран монитора, чтобы ничего не грохнуло и не разбилось, и аккуратно положить где-нибудь в кустиках неподалёку, дабы утром мы могли раму найти и вставить обратно. Всё прошло как по маслу, и уже десять минут спустя мы наслаждались гуляющим по «камере» ветерком. Так и уснули под треск цикад.

Утром нас ждал неприятный сюрприз. Там, куда Вася, по его словам, спрятал оконную конструкцию, мы ничего похожего на неё не обнаружили. Парень божился, что спрятал окно именно в этих кустах, других поблизости просто не было. К тому же некоторые кустки были обломаны, и это свидетельствовало о том, что здесь кто-то шастал. Видно, и после Васи тоже, раз окно «сделало ноги». И кому оно могло понадобиться?

Это выяснилось очень скоро, когда в нашу сторону направился хмурый Свиридов, а рядом с ним семенил, как я понял, хозяин отеля, что-то лопотавший на ужасном английском и потрясавший не чем иным, как нашей оконной рамой.

— Варченко, Шишов… Вы зачем окно ночью выбили?

Мы с Васей переглянулись и поняли, что дела плохи. Окно нашего номера выходило на другую сторону здания, где между отелем и оградой оставался покрытый галькой промежуток метров пять в ширину. Мы надеялись, что до нашего отъезда, который вчера анонсировал Афоня, пропажу рамы никто не заметит. И вот сейчас наши надежды пошли прахом.

— Георгий Иванович, — начал я, — спать же в такой духоте невозможно, мы полночи ворочались вместе с ползающими по нам тараканами, а окно не откроешь, оно намертво заколочено. Думали, выставим раму без лишнего шума, а утром обратно поставим, вот только в кустах, где мы её спрятали, рамы утром не оказалось.

— Правильно, потому что он её нашёл раньше вас, — мотнул головой в сторону грека Свиридов. — Я не знаю, почему в вашем номере окно было заколочено, у меня оно открывается, да и в других номерах, думаю, тоже. Надо было постучать в комнату господина Феодоракиса и рассказать о проблеме. Может, он что-нибудь и придумал бы. А теперь нам выставят счёт за попорченное имущество.

— Да какой счёт, Георгий Иванович! — воскликнул Вася. — Это окно на место вставить — раз плюнуть!

— Может, оно и так, да вот только хозяин отеля требует 100 долларов США.

— Сколько?!! Да он чего, совсем сбрендил?

— Шишов, веди себя прилично, — поморщился Свиридов.

— А почему вообще в долларах, а не в своих драхмах? — поинтересовался я.

— Откуда мне знать? Сути дела это не меняет, не в долларах, так в драхмах выставит аналогичную сумму. Иначе угрожает заявить в полицию.

Вот же жирный сучонок! Я с ненавистью поглядел на Феодоракиса. И тот, поймав мой взгляд, как-то сразу съёжился и постарался спрятаться за руководителя нашей делегации. А когда я сделал к нему шаг, тот буквально присел, как будто собирался прямо здесь нагадить в свои шаровары.

— This window itself fell out at night. We were asleep and didn't see it happen[2].

Грек в ответ на мою фразу только захлопал глазами, а я, больше ничего не говоря, вырвал у него из рук раму и двинулся к входу в отель.

— Варченко! — услышал я встревоженно-удивлённый голос Свиридова.

— Одну минуту, Георгий Иванович, — сказал я, не оборачиваясь, и скрылся внутри здания.

На то, чтобы вставить раму на место, мне потребовалось не одна минута, а чуть больше, но окно теперь находилось там, где ему и положено было находиться. Вернувшись во двор, кивнул всё ещё пребывавшему в состоянии ступора Феодоракису:

— Go check that your window is in place[3].

Тот быстро-быстро засеменил внутрь, а Свиридов удивлённо посмотрел на меня.

— Варченко, ты откуда так хорошо знаешь английский?

Вот же блин, в запале как-то и забыл, что нужно маскироваться. А ведь Козырев меня об этом предупреждал.

— Спецшкола с английским уклоном, — сообщил я с невинным выражением лица.

В этот момент у ограды отеля остановился серый «Opel Ascona», из-за руля которого выбрался улыбающийся Афоня. Следом припарковался небольшой автобус.

— Ну как ночь прошла, товарищи спортсмены? Всё нормально, никого клопы не выпили досуха? Ха-ха! Давайте, собирайте вещи, переезжаем в другой отель. Я там уже был, убедился, что условия не в пример лучше.

Новый отель располагался всего в паре километров от «тюрьмы», он и в самом деле был на порядок лучше прежнего, в номерах даже стояли маленькие цветные телевизоры. Помимо нашей команды здесь уже успели обжиться боксёры ГДР и Швеции. При отеле даже был ресторан, правда, с виду больше похожий на столовую общепита или кафетерий, хотя меню в нём было не хуже, чем в том, где мы накануне ужинали. За нашей командой были забронированы несколько столиков, за которыми мы расселись, когда время подошло к обеду. После обеда я раздал зарубежным боксёрам значки с олимпийской символикой, а в ответ получил улыбки и несколько значков от восточных немцев и шведов. Так, глядишь, ещё и фалеристом заделаюсь.

На следующий день мы приехали к 8 утра на взвешивание во Дворец спорта «Олимпия», где будут проходить поединки континентального первенства. Оказалось, «Олимпия» не такое уж и большое здание, являющееся домашней ареной для баскетбольного клуба АЕК. У баскетболистов межсезонье, однако свято место, как известно, пусто не бывает.

Обычно на предварительных боях ставят два ринга, чтобы процесс шёл быстрее, однако не в этом случае. Посреди баскетбольной арены с трибунами на 10 тысяч зрителей был установлен лишь один ринг. Нам объяснили, что, по прикидкам организаторов, в первые два дня турнира должны уложиться все участники предварительных поединков. А дальше, когда количество боксёров уполовинится, будет уже значительно проще.

На взвешивании узнал и имя своего первого соперника — голландец Ян Эдегор. Хоть бы на разминке его посмотреть, да спросить не у кого, где искать этого парня. Понадеялся, что мой соперник не будущий Майк Тайсон, если бы этот Эдегор что-то из себя представлял, я бы о нём в своей первой жизни что-нибудь да услышал. Да и вообще, где Голландия — и где бокс? Вот футбол, конькобежный спорт — это да, они в первых рядах, а о голландских боксёрах я, если честно, до этого никогда не слышал.

Поединки начинаются в 14.00, а перед ними — торжественное открытие с парадом участников и речью министра спорта Греческой республики. Перед парадом дышать становится чуть легче, похоже, врубили вентиляцию. До этого мы тут все исходили липким по́том, особенно страдали тяжеловесы.

Я боксирую в седьмой паре, это примерно в половине четвёртого с учётом пауз между боями, если только не будет досрочных побед в первых или вторых раундах. На разминке я спокоен, даже слишком, за что получаю небольшой нагоняй от Саныча:

— Максим, не вижу в твоих глазах блеска. Ты должен копить злость, выходить на ринг заряженным на победу, как советский солдат на фашиста. Ну-ка соберись!

И правда, что-то я слишком расслабился, а такие штуки зачастую до добра не доводят. Сделал себе мысленную накачку, после чего взялся за дело с удвоенной энергией. На этот раз Санычу даже пришлось меня притормозить, чтобы не выплеснул всю энергию раньше времени.

— Ты уж вроде не новичок в боксе, КМС, должен знать, что тонус нужен, но и перегорать опасно, выйдешь в ринг выхолощенным ещё до боя. А теперь давай двоечку поработаем.

Перед выходом на ринг вручил Санычу своего олимпийского мишку, к которому тот начал понемногу привыкать, не задавая глупых вопросов. Чеботарёв мишку положил (вернее даже, прислонил) к основанию ринга. Пусть стоит там и колдует в пользу хозяина, мой потёртый плюшевый друг, хе-хе…

Голландец и впрямь особых проблем мне не доставил. Азарта хоть отбавляй, а вот с техникой беда. Ради интереса я два раунда поиграл с ним в кошки-мышки, а когда Саныч прикрикнул, чтобы я дурака не валял, а заканчивал уже с этим балаганом, я поймал подуставшего соперника на контратакующем выпаде излюбленным ударом в область печени. Из его раскрытого рта, пытавшегося втянуть воздух, свесилась капа, и я что есть дури заехал правым хуком в челюсть. Раздался хруст, от которого у меня по коже побежали мурашки, а секунду рефери уже оттаскивал меня от поверженного и воющего от боли противника.

— Ты зачем же ему челюсть, бедняге, сломал? — влёгкую корил меня Саныч, расшнуровывая перчатки. Мог бы и не добивать, он и так уже готов был.

— В запале… А на фига он рот раскрыл?

Я оправдывался, одновременно понимая, что и в самом деле мог бы при желании не доводить дело до подобного исхода. Теперь несчастному Яну Эдегору с месячишко предстоит питаться через трубочку. В конце концов, он знал, на что идёт, когда начал заниматься боксом, но все мы, конечно, верим, что уж с нами-то ничего настолько плохого не случится. Но иногда всё же случается.

Этот хруст у меня ещё долго стоял в ушах. Я посмотрел два оставшихся боя с участим наших ребят, после чего стало ясно, что первый день мы преодолели без потерь. Но и соперники, если уж говорить откровенно, были проходными. Разве что Саня Ягубкин в одном из моментов первого раунда зазевался и попал в лёгкий нокдаун, но после этого так завёлся, что ещё до гонга на перерыв закончил дело в свою пользу.

Шесть боёв — шесть побед. Завтра ещё наших пятеро выйдут в ринг. Руководство сборной вечером пребывало в хорошем настроении, позволив нам заниматься своими делами. Кто-то валялся у себя в номере на кровати, пялясь в телевизор, хотя греческий язык никто не знал, и только по картинке мог судить о происходящем на экране. Кто-то в комнате отдыха рубился в настольный футбол. Но к нему выстроилась очередь из желающих, в которую помимо наших затесались ещё и немцы со шведами. Я посмотрел на всё это и вернулся в свой номер. За неимением гитары, на которой в целях релаксации с удовольствием бы пробренчал, займусь полезным делом — продолжу работу над черновиком романа «Ладожский викинг», благо что из дома захватил пару общих и запас шариковых ручек.

Вернувшийся в номер после настольно-футбольных баталий Вася кивнул:

— Чё, новую книжку сочиняешь?

— Типа того.

— А про что?

— Про викингов.

— Ого! Это которые Америку раньше Колумба открыли?

— Ага, про них. Только в центре сюжета будет словенский паренёк, я его Задором назвал. В начале романа его селение разоряют датчане, тогда их просто звали данами, и среди них тоже викинги, кстати, были, не только среди норвежцев, которых опять же звали тогда норегами. В общем, отца и мать паренька убили, а его с младшей сестрой взяли в плен, хотели сделать рабами. В пути Задор прыгает с корабля в воду и прячется в лесу. Дальше рассказывать не стану, а то тебе потом читать будет неинтересно.

— А чё, классный сюжетец, я с удовольствием почитаю. Когда книжка выйдет?

— Ха, ну ты и торопыга! Писатели годами ждут публикации своих произведений, ради меня никто исключения делать не станет. Если, конечно, ещё возьмутся печатать. Да и в «Юности» подождать придётся, у меня там на очереди одна вещица, которую начнут печатать не раньше, наверное, чем через год. А уж об этом романе я вообще молчу.

— Гляди ты, как всё сложно, — покачал головой Вася. — Можно я телек включу?

— Включай, — махнул я рукой, — всё равно я уже заканчивал. Хоят по телику всё на греческом языке, ни фига не поймём.

— Это я как-то не подумал… Ну может мультики какие покажут, а то как-то скучно без телевизора.

Можно, конечно, попробовать пристроить его в наш областной литературный журнал, подумал я, устраиваясь поудобнее на кровати, но, честно говоря, если уж говорить о периодике, хочется, чтобы тебя публиковали в центральных журналах с миллионными тиражами. А что у нас имеется кроме «Юности»? «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Нева», «Москва», «Наш современник»… Плюс менее известные, но тоже толстые «Сибирские огни», «Урал», «Волга»… Варианты есть и, если уж речь идёт о гонорарах, в столичных, наверное, они повыше, хотя о деньгах в данном случае я думал в последнюю очередь. Да ещё знать бы наверняка, в каком примут на рассмотрение рукопись, а где пошлют. Или уже пошлют вряд ли. после того, как мой первый роман вышел в «Юности».

Ну даже предположим, если в каком-то издании и возьмут мою рукопись, не будет ли это предательством по отношению к Полевому? В какой-то мере да, но, опять же, не всю же жизнь мне печататься только в «Юности», тем более я там и так на следующий год место себе застолбил. Думаю, и сам Полевой не будет против, если в кои-то веки я отдам рукопись его друзьям-конкурентам. В конце концов, у нас не капитализм с его хищным оскалом, где каждый бьётся за личную выгоду правдами и неправдами. Те же журналы финансируются из одного источника, имя которому — государство.

Под эти мысли и стрельбу в телевизоре — на каком-то местном канале Вася поймал спагетти-вестерн, я и уснул.

Утро началось с лёгкой пробежки для всех: и кто накануне отстрелялся, и кому предстояло ещё сегодня выйти на ринг. С физподготовкой Саныч не переусердствовал, понимал, что организм между боями должен отдыхать, поэтому всё ограничилось пробежкой вдоль берега залива, после чего мы спустились на пляж, похожий на тот, где мы купались позавчера почти как две капли воды. Там прошла стандартная, разогревающая мышцы разминка, затем бой с тенью, далее нам разрешили водные процедуры в виде купания в море. Плавки мы не брали, поэтому ринулись в воду прямо в трусах, на ком-то были даже семейные. Но так как в эти утренние часы на пляже кроме нас почти никого не было, то и стесняться оказалось некого.

Позавтракав, всей командой поехали в «Олимпию», кому-то предстояло выходить на ринг, а остальным — переживать за товарища на трибунах. В третьем по счёту бою Лёха Никифоров дрался с представителем Венгрии, причём против него вышел именно тот парень, с которым он боксировал на турнире в Будапеште, старый знакомый, так сказать. Лёха спокойно и уверенно победил по очкам. В оставшихся четырёх поединках с участием советских спортсменов мы понесли одну потерю — Саня Лебедев по итогам трёх раундов уступил крепкому румыну Луче Ионеску.

Настроение в команде стало не таким уж и радужным. Руководство сборной, подозреваю, рассчитывало на 100-процентный результат по итогам предварительных боёв, тем более что в соперниках вроде бы особо сильные боксёры не числились. Но спорт — штука порой непредсказуемая. И тем более судьи, которые в равном бою советскому боксёру предпочли румына.

Что день грядущий нам готовит? Таким вопросом наверняка задавались не только Сан Саныч и Свиридов, но и мы, те, кому предстояло завтра и в последующие дни выходить на ринг. Соперники с каждым разом будут всё сложнее, и наши потери будут расти, это к бабушке не ходи. Но всё же сборная СССР считалась главным претендентом на общекомандную победу.

Назавтра мне пришлось выходить на ринг против болгарина Димитрова. Ниже меня на полголовы, однако с выдающимся плечевым поясом и бугрящимися бицепсами и трицепсами, он производил угрожающее впечатление. Был к тому же на год старше меня, а внешне, как и все южане, выглядел ещё взрослее. Одна только обрамлявшая мощную челюсть щетина чего стоила.

Я видел, как он вчера бился, во втором раунде сломил-таки сопротивление соперника, кажется, ирландца, хотя тот тоже смотрелся крепышом. Так что оппонент в 1/8 мне достался более чем серьёзный.

Что он и продемонстрировал с первых секунд боя, обложив меня градом мощнейших ударов. Вот только его акцентированным ударам не доставало скорости — вот что значит перекачанные мускулы — и как следствие, я защищался без особого для себя урона. В большинстве случаев просто двигался от него и в сторону, не забывая посылать в соперника одиночные, а иногда спаренные джебы. И это приносило успех. Если у меня к концу первого раунда лицо было чистым, я не пропустил по сути ни одного серьёзного удара, то у Димитрова под правым глазам уже наливалась гематома.

— Молодец, почаще его левой прямой доставай, — поддержал меня в перерыве Чеботарёв.

Бой был остановлен в конце второго раунда. Рефери пригласил врача, и тот, осмотрев глаз болгарина, покачал головой — поединок продолжать нельзя. Димитров и его угол пытались было возмущаться, но врач своего решения менять не собирался. Не сказал бы, что победа была лёгкой, подвигаться мне пришлось изрядно, но дыхалка, к счастью, не подвела, да и ноги не успели забиться молочной кислотой.

В этот день выступила вся наша команда и, что приятно удивило даже руководство сборной, мы обошлись без единой потери. В 1/4 первенства Европы выступят сразу 10 боксёров от нашей страны — лучший результат среди всех сборных.

На следующем этапе меня поджидает шотландец Роберт МакДонах. Полная противоположность болгарину — худой и высокий, ноги-ходули, мне на ум даже пришло выражение «доходяга». Что он мне сможет предложить? Скорее всего бой на дальней дистанции, во всяком случае, иного, исходя из антропометрических данных соперника, я предположить не мог. Сан Саныч придерживался такого же мнения, поэтому мы заранее разработали тактику, сочетающую бой на средней и ближней дистанциях. В случае попыток бегства соперника я должен теснить его в угол, то есть автоматически выходило, что работать мне придётся «первым номером».

Наш план на бой удался на все сто процентов! При этом выяснилось, что шотландец технически весьма подкован, вот только ногами забывал двигать, отступая весьма неохотно. А когда перед тобой почти неподвижная мишень, которая на средней и особенно ближней дистанциях не доставляет тебе по существу никаких проблем, то боксировать одно удовольствие. Правда, соперник грамотно закрывался, прикрывая корпус локтями, а лицо перчатками, но я раз за разом умудрялся находить в его защите бреши, выигрывая раунд за раундом.

Вот только в нокаут или хотя бы нокдаун отправить его никак не получалось. В третьем раунде я уж начал было подумывать, может, хотя бы рефери остановит бой за явными преимуществом одного из боксёров? Но тот предпочёл дождаться гонга, чтобы после подсчёта судейских записок поднять мою руку вверх.

Дальше меня поджидал местный боксёр Янис Ксенакис. В своём четвертьфинале грек не произвёл на меня впечатления несокрушимой машины. Да, добротный боксёр, достаточно техничный, неплохо бьющий с обеих рук, но не более того. Надеюсь, он не станет для меня непреодолимой преградой.

До полуфинала из наших также добрались Толя Микулин, Лёха Никифоров, Юра Гладышев, Вася Шишов, Саня Ягубкин, Манвел Аветисян и Исраел Акопкохян. То есть потеряли еще двоих, тем не менее, по-прежнему имея наибольшее представительство на следующей стадии турнира. Аветисяну, правда, победа досталась большой кровью, в буквальном смысле слова. После зарубы с темнокожим англичанином его лицо напоминало светофор, особенно вокруг глаз, хоть тёмные очки покупай. Врач турнира мог вполне снять нашего спортсмена с полуфинала. Однако Биркин применил весь арсенал своих знаний, каким-то образом сумев к следующему утру снять отёки на лице Манвела, так что тот мог смотреть на окружающий его мир не через щёлочки, напоминая китайца, а более-менее открытыми глазами.

К тому же перед полуфинальными поединками у боксёров был день отдыха, значит, у Аветисяна оставалось время, чтобы ещё малость подлечиться. И все с нетерпением ожидали этот выходной, так как в этот день Афоней была обещана прогулка по Афинам с возможностью затариться «товарами первой необходимости». Пётр Петрович не обманул, с утра заехал на своём «Опеле», а для нас подогнали небольшой, уже знакомый автобус, способный вместить человек тридцать, не считая стоячих мест. На сотруднике посольства был белый костюм и такого же цвета панама. Правда, панама не та, что многие из нас носили в детстве, а в виде шляпы с мелкими отверстиями для циркуляции воздуха.

— Ну что, орлы, готовы к экскурсии по историческим местам греческой столицы? — с довольным видом вопросил нас Афоня, собрав после завтрака во дворе отеля.

— Лучше по магазинам, — подал голос Аветисян.

— Магазины тоже будут по ходу маршрута, но сначала я обязан показать вам древние развалины Парфенона и прочие достопримечательности Афин… Ну и лицо у тебя, парень, ты всех греков распугаешь. Есть солнцезащитные очки? Нет? Хм… Ладно, дам свои запасные, потом вернёшь. Итак, все валюту захватили? Тогда садимся в автобус.

Начали с центра города, где минут десять постояли у храма Зевса Олимпийского.

— Этот храм — самый большой в Греции. К сожалению, из 104 коринфских колонн сохранилось только полтора десятка. Время никого и ничего не щадит, — грустно вздохнул Афоня.

Затем мы отправились к холму Афинский акрополь, на вершине которого возвышался храма Парфенон. Вернее, то, что от него осталось — колонны без давно сгнившей деревянной крыши.

Спустившись с холма, мы пешим маршрутом прошли через район Плака, считающимся, по словам Афони, одним из самых популярных туристических маршрутов, так как позволяет ближе познакомиться с греческой культурой. Район напомнил деревню, этакий зелёный остров посреди города со старыми деревьями, зелеными навесами и каменными дорожками. Здесь нам попались первые магазинчики, куда разрешено было заглянуть и потратить часть валюты.

Продавались тут в основном сувениры, кое-что по мелочи мы прикупили, но основную часть своих драхм приберегли на потом. Далее мы заглянули на древнее кладбище Керамейкос и Агору с её храмом Гефеста и византийской церковью Святых Апостолов. Под занавес экскурсии забрались на гору Ликавит, со смотровой площадки которой открывался потрясающий вид на город. Афоня подъём одолел не без труда, не знаю уж, сколько он носовых платков извёл, вытирая вспотевшую лысину и короткую, толстую шею.

Я же только и успевал щёлкать затвором своего фотоаппарата. И виды снимал, и себя на фоне местных достопримечательностей. В какой-то момент случайно в объектив моей камеры попал Пётр Петрович, так он, заметив это, тут же с невинным видом отвернулся, ещё и как бы невзначай прикрыв лицо панамой. Теперь я уже окончательно удостоверился, что нашему провожатому есть что скрывать.

Наше путешествие завершилось у Варвакиоса — Центрального рынка Афин, расположенного у подножия Священной горы между площадями Монастираки и Омония.

— Здесь вы можете купить по вполне приемлемым ценам местные деликатесы, которых в Союзе днём с огнём не найдёте, — пообещал нам Афоня. — Следуйте за мной, я и здесь поработаю экскурсоводом, а заодно и переводчиком.

В проходах и закоулках рынка Пётр Петрович ориентировался как у себя дома, видно, являлся завсегдатаем этого места. Специи, орехи, мёд, морепродукты, заставлявшие впервые видевших такое изобилие парней возбуждённо галдеть. Афоня предупредил, что мы будем брать только те продукты, которые не являются скоропортящимися и нам по карману. Мёд и орехи как раз входили в эту категорию, так что по полулитровой баночке тимьянового мёда, считающегося в Греции самым популярным, мы прикупили. Положил я было глаз и на еловый мёд, который собирают только на Пелопонесе, но слишком уж кусалась цена. Хотя смуглый и носатый продавец всё же уговорил меня попробовать свой товар. Да-а, это действительно можно было назвать нектаром… Но, чёрт возьми, валюты нам разменяли как обычно с гулькин нос, а мне ещё маме и Инге нужно было купить сувениры. Останется ли после этого что-то для себя — большой вопрос.

Некоторые, включая Сан Саныча и Свиридова, прикупили и по литровой бутылке оливкового масла. Я тоже едва не решился на покупку, тем более что стоила такая «стекляшки» без этикетки не так уж и дорого. Помню, я впервые в жизни попробовал заправленный оливковым маслом салат лишь в начале 90-х, и только позже узнал, что, оказывается, всеми любимые шпроты всегда заправлялись именно оливковым маслом. Однако в последний момент мой взгляд упал на ряды с банками и пакетами кофе, который был представлен и в зёрнах, и в молотом виде. Подумал-подумал — и взял две баночки зернового — нам домой и родне Инги (не знаю, насколько она сама является большой его любительницей). Заодно потратился и на компактную кофемолку, которая сама по себе уже была произведением искусства. Мне как оптовику продавец даже сделал небольшую скидку, правда, не без участия Афони.

А уж жвачки все набрали как минимум по блоку — я сразу два прихватил. Вроде не сказать, что большой любитель жевательной резинки, и повыёживаться перед другими не охотник, мне просто нравилось методично двигать челюстями во время мыслительного процесса. Например, когда работаю над книгой. Так что лишними эти пара блоков у меня точно не будут.

Презервативы я бы тоже прикупил, а то дома штуки три осталось, но при Афоне лучше было не рисковать. Может, потом как-нибудь представится случай.

После продуктовых рядов моя сумка как-то сразу потяжелела, да и у моих товарищей по сборной тоже, включая руководство команды. Но нам ещё предстоял поход по вещевому рынку — Афоня заранее предупредил, что одежда на рынке на порядок дешевле, чем в специализированных магазинах, а по качеству ничем не уступает. Те же самые джинсы с лейблами известных фирм и почти неотличимые от оригинала в пересчёте на наши деньги здесь обойдутся всего в 40–50 рублей. Если же мы захотим приобрести настоящие американские джинсы — то это в магазин, но заплатить за «фирму́» придётся в несколько раз больше.

— Тогда уж лучше мы здесь затаримся, — выразил мнение коллектива Саня Лебедев. — Да, парни?

Ответом ему было дружное «Да!». Так что следующие полчаса шумные греческие торговцы одеждой наперебой втюхивали нам свой товар: джинсы, вельветовые костюмы, куртки, а один почему-то ещё и платья… У парней реально разбегались глаза, а Афоня пытался установить хоть какое-то подобие порядка.

— Ребята, не хватайте первый же попавшийся товар, лучше спросите у меня, я вам подскажу, да и поторгуюсь за вас.

Последний аргумент стал решающим, и в итоге практически каждая покупка была согласована с Петром Петровичем, а в итоге каждый сэкономил приличную сумму, если сравнивать с тем, что нам выдали изначально. Я ограничился покупкой только вельветового костюма, обошедшегося мне меньше чем в сто рублей, который к тому же сидел на мне, как влитой.

Наконец с изрядно распухшими спортивными баулами мы добрались до сувенирных рядов, где продавались выполненные в неповторимом национальном колорите украшения, шкатулки, в которые эти самые украшения можно было прятать, чеканка, посуда, парфюмерия, косметика… Ну просто глаза разбегались. Я прикинул оставшуюся наличность, почесал затылок и взял Инге красивую подвеску на серебряной цепочке, где также в серебро был оправлен крупный агат, на котором мастер с помощью тончайших линий изобразил крылатую богиню Нику. А маме купил набор ухаживающей косметики для лица на оливковом масле — как заверил Афоня, оказавшийся специалистом во всём, я совершаю неплохое вложение, так как в Союзе этот же набор косметических средств моя мама сможет продать в несколько раз дороже. Ещё и подмигнул, мол, плавали, знаем.

На это я ответил, что мама и сама попользуется, чай, не бедствуем, чтобы спекулировать.

В автобус загрузились, когда часы показывали почти два по местному времени. На то, как мы затаскиваем баулы, водитель-грек смотрел с плохо скрываемым сарказмом, а на его мясистых губах блуждала ироничная ухмылка. В этот момент мне так захотелось въехать по этой наглой морде, что, поймав мой взгляд, грек тут же смущённо отвернулся и больше в нашу сторону уже не смотрел, разве что через салонное зеркало.

По пути в отель вместо того, чтобы, как мои товарищи по команде, хвастаться друг перед другом покупками, я снова размышлял о том, возможно ли сделать так, чтобы простые люди, не имеющие возможности затовариваться в «двухсотой секции» и получать спецпайки, могли спокойно купить то, что им хочется? Не знаю, наверное, в Греции имеются всё же нищие и бездомные, хотя они мне пока ни разу не попадались. Но тот же водитель, представляющий так называемый средний класс, наверняка может спокойно купить то, чем мы сегодня набили свои спортивные сумки.

Ну да, может быть у них тут неимоверно дорогое жильё, коммуналка, медицина, а у нас в Союзе и лечат, и квартиры дают бесплатно. Если, конечно, при жизни дождёшься своей очереди, но большинство всё же умудряется дождаться, скорее, вопреки, а не благодаря. Но этот взгляд водилы так и стоял у меня перед глазами, и он был очень, очень красноречив. Понятно, что счастье не в джинсах, но ведь такая махина под название СССР неужели не может обеспечить своих граждан предметами широкого потребления в достаточном объёме?! Трактора делаем, танки, самолёты, а нормальные стенки и джинсы не можем. Потому что если это и делается, то на фабриках, где у подавляющей части рабочих нет особой заинтересованности в том, что выходит из-под его рук, главное — количество, а не качество.

— Выходим, ребята, — вывел меня из раздумий голос Свиридова. — Быстро вещи по номерам и строимся на приём пищи.

Вот так вот, мы тут в ресторан-столовую всё ещё ходим строем, как пионеры. Со стороны это, наверное, смотрится комично, особенно учитывая наличие в нашей команде таких амбалов, как Лебедев и Ягубкин. Да и я, если уж на то пошло, выгляжу взрослее своих сверстников, во всяком случае, физически. Другие постояльцы, включая соперников из Швеции и ГДР, смотрели на нас с недоумённым весельем. После обеда я не выдержал и подошёл к Свиридову.

— Георгий Иванович, может, перестанем уже строем ходить? Не хватает только за руки друг друга держать. Ну право слово, над нами уже все смеются.

— Кто смеётся?

— Да все! Вон, восточногерманские и шведские боксёры ходят сами по себе, а на нас смотрят, как на… Как на чудаков, — подобрал я наиболее мягкий эпитет.

— Что ж нам теперь, в угоду немцам и шведам тоже бродить кому как вздумается?

— Почему же сразу как вздумается? Мы ведь не дети, в конце концов, не носимся по отелю с воплями, не бьём стёкла и не переворачиваем мебель.

— Ещё бы вы мне стёкла били, — пробормотал Свиридов, — мне уже твоего окна в предыдущем отеле хватило. Ладно, больше не будете ходить строем, и правда, не пионерский лагерь. Но как только чего-нибудь учудите, я снова верну эту практику, будете вообще за руки друг друга держать. Понятно?

— Понятно, Георгий Иванович, — улыбнулся я и подмигнул прислушивавшимся к нашей беседе Васе и Сане Ягубкину.