Второй шанс 4

Глава 10

Вести автобус в направлении Саратова мы всё же доверили Лексеичу. Саня признался, что может сесть за баранку, но нас могут тормознуть на посту ГАИ при подъезде к городу, а тут лучше иметь на руках документы. Да и вид привязанного к сиденью человека может гаишников, как пошутил Казаков, насторожить. К тому же дружки нашего Лексеича обитали в самом Саратове, во всяком случае водитель «трёшки». В старой однушке в доме под снос, как пояснил предатель.

Как он сам поведал под запись на диктофон, этот Костя действительно был его сослуживцем, и они вот уже четверть века поддерживали приятельские отношения, так что в Саратове наш водила оказался далеко не впервые. По словам Лексеича, сам он к криминалу раньше никакого отношения не имел, тогда как сослуживец уже успел отсидеть три года за грабёж, и вообще слыл шебутным малым, только удача до сих пор спасала его от более крупных сроков. И сейчас, когда не устоявший перед соблазном больших денег Владимир Алексеевич предложил поиметь музыкантов, тот сразу же согласился.

План операции был обговорён заранее, ещё по приезду в Саратов, а когда мы покидали город, Лексеич с телефона-автомата проинформировал Костю, чтобы тот с напарником выезжали в направлении на Озерки. И всё бы у них получилось, если бы не я с моими дедуктивными способностями. Вернее, с моими мозгами дедушки из будущего, приученного ещё с 90-х к самым неожиданным поворотам человеческой натуры.

После поста ГАИ Лексеича снова скрутили, на этот раз просто уложив на пол в конце салона. Тот, правда, попытался оказать сопротивление, но Саня с Юркой, да и моя рабочая правая лишили его надежды на успех.

После этого за руль сел Казаков, и по пути мы тормознули у первого же попавшегося телефона-автомата. Общаться с Алибасовым решил сам, надеясь, что тот дома, а не снова просиживает вечер в ресторане. Вернее, ночь, поскольку на часах уже первый час ночи.

– Алё! – раздался в трубке хрипловатый голос основателя и лидера «Интеграла».

– Бари Каримович, это Максим Варченко… Прошу прощения за поздний звонок, но у нас тут случилось небольшое ЧП.

– Что за ЧП? Что-то серьёзное?

– Не телефонный разговор.

– Понял… Ладно, давайте ко мне домой.

– А вы один живёте?

– Хм… Ну сейчас у меня, скажем так, одна знакомая гостит, но если дело действительно важное, я на такси отправлю её домой.

– Лучше отправить, Бари Каримович, дело очень серьёзное.

– Ладно, – вздохнул он, – запоминай адрес.

Жил Алибасов, что меня откровенно удивило, в элитном районе Саратова, да ещё и в двухкомнатной квартире. Я-то был уверен, что всего несколько лет назад переехавшим из Казахстана музыкантам дадут что-то типа съёмного жилья, не исключено, даже поселят в коммуналках, но вот Бари Каримович, видать (как минимум для себя), сумел выбить шикарную жилплощадь. Шикарную – в смысле по нынешним временам, к тому же учитывая район, по габаритам она не производила такое уж серьёзное впечатление.

– Может быть, не стоит уголовников привлекать? – перед тем, как подняться к Алибасову, сделал робкую попутку отговорить меня Гольдберг. – Кто его знает, чем всё может закончиться…

– Отступать поздно, вперёд, на баррикады!

В общем-то, я и сам понимал, что решать наши проблемы за счёт криминалитета – не самый лучший вариант. Ещё неизвестно, сколько эти ребята попросят за свои услуги, так может случиться, что овчинка не будет стоить выделки. Либо сделают всё по дружбе, из уважения к Алибасову, но кто знает, вдруг когда-нибудь попросят об ответной услуге? И хорошо, если это будет просьба бесплатно выступить на юбилее какого-нибудь авторитета.

Однако другого выхода я пока не видел. Был бы обоеруким – мог попробовать как-нибудь при помощи того же Саньки и Юрца (он парень крепкий и решительный) нагрянуть к грабителям с обрезками арматур и вытрясти из них наши бабки. Но если кто-то из наших пострадает? Имею я право рисковать чьими-то жизнями? Так что пока Бари Каримович оставался самым перспективным вариантом.

К Алибасову поднялись я и Гольдберг, остальные остались в автобусе, заодно карауля связанного Лексеича.

– Ну выкладывайте, что такого у вас стряслось, ради чего мне пришлось деваху вот с такими дынями выгнать в ночь? – с напускной обидой пробурчал лидер «Интеграла».

На рассказ у меня ушло минут десять, в доказательство я предложил послушать аудиокассету с признанием водилы. Бари не отказался, и когда запись закончилась, мотнул головой:

– Да-а, ну и влипли вы… Хорошо хоть живы остались. Значит, просите договориться с кем-нибудь из авторитетов? Хм… Так-то это были… хм-хм… не совсем настоящие авторитеты.

– То есть? – не понял я.

– Да это цеховики гуляли да крупные саратовские спекулянты. Понятно, у них есть какие-то подвязки с криминалом, но не уверен, что настолько серьёзные, чтобы воры за вас вписались по полной.

– Вот же бл…, - хлопнул я себя по колену здоровой рукой. – Выходит, зря мы вас ночью дёрнули. Эх, был бы хоть пугач какой, можно было бы этих гадов на испуг взять.

– Погоди-ка, – оживился вдруг Алибасов. – Есть у меня как раз из числа цеховиков один знакомый, имеет небольшой подпольный цех по пошиву дублёнок, тоже, что удивительно, поклонник нашей группы, я у него дублёнку по себестоимости брал. Звать его Ашот Вазгенович. Живёт он в пригороде, и как-то приглашал меня пострелять по банкам из настоящего револьвера времён чуть ли не Первой мировой. Купил ещё у себя в Армении с рук, так, говорит, на всякий случай, ещё и несколько пачек патронов взял.

– И что, он сможет одолжить?

– Ну-у, не знаю, но попробовать попросить можно. Спит, правда, скорее всего уже, но выхода нет.

Спустя минуту Алибасов уже общался с этим самым цеховиком.

– Ашот Вазгенович! Да, Алибасов… Извините, что так поздно звоню, тут у меня люди сидят, которым нужна помощь. Но это не совсем телефонный разговор.

В общем, вскоре мы снова садились в автобус, теперь уже в компании с Алибасовым, покосившегося на связанного, с кляпом во рту водителя.

– Хм, у вас тут и впрямь всё серьёзно. А кто за рулём? Вы? Ну, тогда я сяду на переднее пассажирское, буду показывать, куда ехать.

Ехать пришлось на окраину города, Ашот Вазгенович обитал в собственном двухэтажном доме с высоченным каменным забором, из-за которого была видна лишь часть второго этажа. В калитку был встроен электрический звонок, маленький и толстенький хозяин выкатился к нам лишь через пару минут после того, как Алибасов надавил кнопку из коричневого пластика.

– Здравствуй, дорогой! Это те самые люди, которым нужна помощь? – спросил он, глядя на стоявших позади Алибасова меня и Гольдберга. – Заходите, серьёзные дела на улице не решаются. Если они действительно серьёзные. Только тихо, мои все спят.

Общение происходило в маленькой комнатушке, впрочем, очень уютно обставленной, нам даже был предложен настоящий бразильский кофе, и я за нас Гольдбергом ответил, что не прочь отведать столь дефицитный продукт. Да, такого кофе я не пил, кажется, целую вечность. Даже в прежней жизни мне нечто подобное привелось отведать всего-то несколько раз, а в этом времени на фоне цикория растворимый считался чуть ли не деликатесом. Надо будет как-нибудь в Москве в «Берёзке» закупиться.

Но спекулянты пока подождут, сейчас мне приходится заново объяснять ситуацию, и по мере того, как продвигался мой рассказ, хозяин коттеджа мрачнел всё больше. Когда же я закончил, он бросил в сторону Алибасова мимолётный взгляд, в котором легко угадывалось осуждение, мол, зачем меня во всё это впутываешь, вслух же сказал:

– Значит, вам нужен револьвер? У меня он есть, Бари не соврал. И я вам могу его одолжить, причём, из уважения к Бари, дам бесплатно, но при условии, что на нём не будет трупов. Если же придётся мочить – револьвер можете не возвращать. Выбросьте его в Волгу, и желательно подальше от берега. Бари, ты с ними?

На лице продюсера читалось явное нежелание ввязываться во что-то ещё, но, видимо, так вот отказать он не мог, поэтому неопределённо пожал плечами:

– Ну, наверное…

– Бари Каримович, не стоит, – сказал я. – Вы и так для нас много сделали, просто покажите мне, как управляться с этой игрушкой.

– Игрушкой, – хмыкнул армянин. – Сейчас принесу, ждите меня здесь.

Ашот Вазгенович выкатился из комнаты и вернулся спустя несколько минут, карман его халата оттягивал какой-то тяжёлый предмет.

– Вот, смотри, как с этим нужно работать, – сказал он, извлекая из одного кармана револьвер, а из другого горсть патронов. – Чтобы его зарядить, нужно первым делом убедиться, чтобы курок не стоял на боевом взводе…

На объяснение ушло около пары минут, после чего я повторил действия Ашота Вазгеновича, и тот удовлетворённо кивнул. Затем взял оружие, протёр его носовым платком и снова вручил мне.

– Напоминаю, что в случае чего я к нему не имею никакого отношения, – веско заявил он. – Если что-то пойдёт не по плану – сразу в Волгу. И не забудь свои отпечатки стереть.

– Спасибо, вы нас очень выручили, – совершенно искренне поблагодарил я цеховика. – Не подскажете, где тут ближайшая заправка? А то нам, чувствую, до Пензы уже не хватит.

– Здесь недалеко есть, возле трассы, я сам там заправляюсь, – махнул он маленькой, волосатой ручкой куда-то в сторону от Саратова.

Залили полный бак, и рванули снова в город, теперь уже окончательно решать вопрос с возвратом похищенных у нас денег. По пути высадили Бари возле его дома, на прощание поблагодарив за помощь, а сами минут пятнадцать спустя припарковались за квартал от здания по адресу, указанному Лексеичем. Ему же невольно пришлось выступить в роли штурмана, так как Саратов никто из нас толком не знал, а прохожих, чтобы подсказали дорогу, нам так и не встретилось.

На дело отправились я, Саня, Юрец… и Лексеич. Басист и барабанщик сами вызывались, когда я озвучил просьбу пойти со мной кого-то ещё, так как вести под конвоем водилу, а там ещё двое, и у них имеется обрез… В общем, один бы я вряд ли бы справился, а так уже был шанс.

Лексеича мы купили на то, что если он нам посодействует, то мы, так уж и быть, никаких предъяв кидать ему не станет. Конечно, его гонорар в размере 70 рублей уйдёт в пользу пострадавшей стороны, а наше сотрудничество на этом закончится, но хотя бы он не сядет, будет так же работать в своём АТП, зарабатывая на прокорм двум детям и жене.

Тот, правда, побурчал, что всё-таки западло сдавать корешей, которые к тому же могут наведаться в Пензу и отомстить, но я сказал, что это уже его проблемы. Хотя есть альтернатива – срок за организацию ограбления и соучастие в составе ОПГ, выражаясь языком будущего, если такое будущее, конечно, наступит.

– Вон в окне Костяна свет горит.

В сторону окна у него получилось только кивнуть подбородком, так как руки были по-прежнему связаны за спиной. Вроде как и пообещал глупостей не делать, но бережёного, как известно, Бог бережёт… Или смысл этой поговорки совершенно другой? Ладно, сейчас не до того.

В подъезде воняло кошачьей мочой и какими-то кухонными запахами, словно кому-то приспичило ночью что-то жарить. Поднялись на второй этаж, остановились возле обшарпанной фанерной двери, из-за которой доносились какие-то невнятные звуки вроде как говорили. Дверного звонка не имелось, глазка тоже, поэтому, как рекомендовал Лексеич, Саня просто постучал согнутым пальцем в дверь. Я не стучал, потому что у меня в руке был револьвер, боялся, что от стука рукояткой он, чего доброго, ещё выстрелит. В этот момент я сам себе напоминал героя моего двигавшегося к финалу романа Платона Мечникова, то в паре эпизодов книги так же стоял у двери с наганом в руке.

Изнутри квартиры звуки разговора смолкли, затем мы услышали, как с той стороны двери кто-то тихо подкрался и словно бы принюхивается, пытаясь определить, кому не спится в ночь, как говорится, глухую. Чуть толкаю в бок Лексеича, и тот говорит:

– Костян, это я, Володька.

Тишина, после чего следует вопрос:

– Ты один?

– Да один, один…

– А где эти… музыканты? Вы же должны были в Пензе уже быть.

– Так ведь в самом деле мотор вскоре сдох, – выдал заранее отрепетированный ответ Лексеич. – Этих артистов я на попутки рассадил, а сам остался в моторе ковыряться. Когда починил, подумал, что есть шанс метнуться за своей долей, вроде не так далеко от Саратова отъехал.

Снова тишина, наконец щёлкает замок, дверь начинает открываться, и в этот момент я луплю по ней ногой. Она реально слетает с оказавшихся такими же хлипких петель, накрывая находящегося за ней Костяна, так что я просто бегу по нему, лежащему под дверью. Надеюсь, мы успеем свалить отсюда до приезда милиции, которую вполне может вызвать кто-то из соседей, чей покой я нарушил своими действиями. Тем временем влетаю в комнату и навожу ствол револьвера на второго головореза, который сейчас сидит за столом с раскрытым от удивления ртом, в одной руке кусок хлеба, в другой вилка, на которую нанизан малосольный огурчик. У меня непроизвольно слюна чуть не брызнула, всё-таки толком последний раз ели в ресторане с Алибасовым, а после этого скромный завтра и бутерброды с чаем вместо нормального обеда.

Но тут же беру себя в руки и говорю:

– Не ждал, гнида? Смотри не подавись с перепуга. Давай-ка, поднимай свою задницу и показывай, где наши деньги… Живее, сука!

– Да понял я, понял! – подскакивает он от моего окрика. – Только деньги Костян прятал, с него и спрос.

Между тем Саня и Юрец извлекли несчастного Костяна из-под двери, тот ещё словил под дых от барабанщика, и сейчас пытался отдышаться. Я неторопясь приблизился к нему, приставил к его щеке с родимым пятном ствол револьвера:

– Жить хочешь? – прошипел я. – Тогда доставай наши бабки.

– Вовка, сука, сдал нас…

Лёгкий удар рукояткой револьвера по темечку заставил Костяна действовать более активно. Не прошло и минуты, как деньги, которые бандиты, к счастью, не успели потратить, осели в карманах Юрки и Сани. Неудачливых грабителей мы тоже скрутили (вернее, я в этот момент держал их на мушке), и пинками погнали наружу. Глазком была оборудована лишь одна квартира на площадке, и мы по моей команде разом подняли воротники курток, чтобы в случае чего остаться неузнанными.

Загнали гавриков в автобус, уложили на пол, велели вести себя тихо, после чего Лексеича усадили за руль, велев газовать в сторону окраины Саратова. Увидев съезд на просёлочную дорогу, велел сворачивать туда.

– Зачем? – настороженно поинтересовался тот.

– За надом. Езжай.

Наше путешествие закончилось на небольшом пустыре, где местами ещё белели пятнышки снега.

– Лексеич, у тебя тут лопата, кажется, была в салоне… Да, вон она, за последним сиденьем. Бери, копать будешь… И на надо на меня так смотреть, я же пообещал, что вернёшься домой, к детям? А я своё слово держу.

Я указал, где копать, и чтобы в ту сторону светили фары автобуса, стоявшего с заведённым движком. Попросил своих подвести к пока ещё неглубокой яме пленников и с ленцой в голосе произнёс:

– Знаете, что это? Нет? А это ваша могила… Братская. Оба в неё ляжете, а закопаем живьём.

Лена позади меня всхлипнула. Вот же блин, дура, договаривались же втихаря, что это всего лишь воспитательная мера. Да и Гольдберг вон отвернулся, тоже мне, тонкая душевная организация.

– Да вы чё, мужики?!

Да, брат, ты ещё не знаешь, что я пережил 90-е, и пусть сам в криминальных разборках участия не принимал, но фильмов на эту тему насмотрелся достаточно, равно как и начитался соответствующей литературы. Так что ничего нового я не открыл, тем более что на самом деле никого живьём закапывать не собирался.

Однако эти двое далеко не были уверены в том, что я шучу, а потому тот, который угрожал нам обрезом, реально бухнулся на колени.

– Мужики, богом клянусь, это всё он, Костян, он подбил меня. А я вообще не при делах, я не хотел…

– Да чё я, это Вовка! Он всё придумал, ему и отвечать! За что? За что живьём-то?!

– Хочешь, чтобы я тебя всё-таки пристрелил?

Приподнимаю бровь, и вижу, как по щекам Костяна текут слёзы. А его дружок и вовсе, кажется, обгадился, что-то пованивать начало.

– Хорош, Лексеич, им и так сойдёт, – говорю, – метр уже есть. Сверху присыпем, чтобы лесные зверюшки не раскопали раньше времени, и нормально. Давайте, прыгайте в яму.

Тот, что обделался, вдруг было рванул с места, словно заяц, но я был готов к такому повороту событий и, так как стоял рядом, успел сделать подсечку. Удар носком ботинка по рёбрам лежавшему оппоненту и приставленный к голове ствол револьвера окончательно отбили у того охоту к побегу.

– Я сказал – в яму, а не в лес! Живее!

Когда, смирившись с тем, что им кранты, оба лежали в яме, я кивнул Лексеичу, и тот бросил вниз лопату земли. Затем ещё и еще, старясь сделать так, чтобы не попасть на лицо.

– Ладно, хорош.

Лексеич с видимым облегчением остановился, отвернувшись от ямы. Нелегко человеку предавать друзей, но это тоже воспитательный момент, и я не собирался ни с кем миндальничать.

– Ну что, голубчики, уяснили, что поступили неправильно? – спросил я, присев на краю ямы. – Учите, это был воспитательный момент, в следующий раз, если с кем-то из наших, включая Владимира Алексеевича, что-то случится, я вас из-под земли достану и в неё же закопаю. Только уже по-настоящему. Всё поняли?

– Поняли, поняли…

– Выберетесь сами, уж как-нибудь… Счастливо оставаться!

Так и не выстреливший ни разу револьвер мы вернули хозяину, заверив, что решение вопроса обошлось относительно мирным путём. В какой-то момент я пожалел, что вообще связался с Алибасовым и его дружком-цеховиком, всё-таки лишние свидетели – они всегда лишние. Но затем подумал, что, пожалуй, верно подстраховался, не факт, что вооружись мы обрезками труб или арматуры, чувствовали бы себя так же уверенно и всё обошлось бы мирным путём.

В Пензу вернулись под утро. Ещё в автобусе взял со всех слово, чтобы о происшедшем – никому.

– Сами понимаете, вас же затаскают по следователям, – ввернул я веский аргумент. – А что им сказать, вы не знаете, выложите всю правду, и такой геморрой у нас всех случится… Так что лучше просто забудьте.

Лично у меня на сон оставалось максимум часа два. Я уже не видел смысла ложиться, посидел на кухне, выпил крепкого чая, и начал собираться в училище. Мама из-за меня тоже рано вскочила, сидела рядом со мной на кухне, а я рассказывал её про нашу поездку. Деньги отдал сразу же. А вот про связанные с ними приключения не обмолвился ни словом. Сказал, что автобус на полпути сломался, ждали, пока водитель устранит поломку.

На уроках я изо всех сил боролся со сном, однако удавалось мне это с трудом. В принципе, я мог бы попытаться оформить больничный в связи с травмой руки, но это был сомнительный повод самоустраниться от учёбы. Если бы ногу повредил и не мог ходить – другое дело. Так что кое-как удавалось вздремнуть на переменах, предварительно попросив парней не слишком шуметь.

Верочка на своём последнем уроке литературы обратила внимание на мои воспалённые глаза, спросила, не заболел ли я часом, пришлось признаться, что ночью так и не удалось поспать. В общих чертах рассказал то же самое, что и маме, и она отпустила меня с урока домой, пожелав нормально выспаться. Так как после концертов репетиции я отменил своим волевым решением, то советом Верочки воспользовался по полной, и мой молодой, здоровый организм продрых аж до завтрашнего утра.

Первые дни я реально побаивался, что вся эта история с грабежом и последующим возмездием всплывёт наружу. Строил в голове версии, что предпринять в случае, если сам попаду под какую-нибудь статью типа издевательства над людьми. Самым оптимальным вариантом видел обращение за помощью к Сергею Борисовичу. Не может такого быть, чтобы он бросил соратника в беде! Да, где-то мне пришлось выйти за рамки закона, но это была вынужденная мера. Было бы лучше, пристрели я бандитов? Или, напротив, не прими воспитательных мер? Конечно, может попенять, что не обратились в милицию, устроили самосуд… Но ситуация с нашими заработками пикантная, мягко говоря, тут, чёрт возьми, и сам Козырев может нас прищучить. Я даже не исключал, что он знает о махинациях Гольдберга, но по какой-то причине пока нас не трогает.

В общем, решили с гастролями повременить. После такого стресса, да ещё и на фоне отсутствия транспортного средства… Я высказал идею, что хорошо бы нам приобрести собственный автобус, чтобы ни от каких АТП не зависеть. Даже заставил Гольдберга составить мне компанию во время визита к директрисе Дворца культуры, чтобы обсудить этот вопрос. Антонина Геннадьевна напомнила, что при ДК имеется как раз «ПАЗик», но он привязан к учреждению, выполняя большой объём работы, в том числе по перевозке творческих коллективов на гастроли по области. Впрочем, учитывая, что мы зарабатываем для ДК неплохие деньги (10 % отчислений от наших концертов, как сразу и договаривались, шли в казну Дворца культуры), то она обратится к руководству Пензенского отделения Куйбышевской железной дороги насчёт возможности приобретения хотя бы подержанного транспортного средства.

После той истории в Саратове Валя и Гольдберг стали поглядывать на меня… в общем, опасливо коситься, словно я и с ними мог проделать нечто подобное, типа закопать живьём. Понятно, в глазах этих двух представителей миролюбивого иудейского племени я чуть ли не гестаповец. Но, в конце концов, я же никого не убил и даже не покалечил. Я вообще выжал максимум возможного из столь щекотливой ситуации. Надеюсь, со временем эти косые взгляды в мою сторону исчезнут, и мы снова станем одной семьёй.

А пока суд да дело, страна отметила День космонавтики, и я, глядя по телевизору праздничный концерт, в очередной раз пожалел, что не дорос ещё до выступлений на таких ответственных мероприятиях. Тем не менее решил, что на следующей репетиции представлю своим архаровцам песню «Трава у дома». Текст по большей части я помнил, подобрать аккорды, думаю, не такая уж большая проблема, навскидку рабочей правой набросал ноты, покажу их Вальке, пусть по ним попытается сыграть, я подскажу в случае чего. Соло… Оно играется легко, но всё равно это я уже сам потом подберу.

А пока нужно готовиться к поездке на юбилей Аллы Борисовны. Приглашала она меня ещё до эпичной поездки в Саратов, и вот вдобавок и 13-го позвонила, напомнила, что ждёт. Конечно, приятно, что сама Пугачёва приглашает меня лично на свой день рождения, но, блин, ей же ещё и подарок нужно найти! И желательно песню. Хоть она в этот разу и не обмолвилась, но между слов прямо-таки сквозило, что от новой песни для своего репертуара она бы не отказалась. Вариантов-то много, но какой выбрать?

Мучился сомнениями до тех пор, пока в первых числах апреля как-то мама не встала у окна, глядя на залитый солнцем двор, и не произнесла:

– Погода-то сегодня какая!

Тут-то меня и торкнуло. Память сразу выдала клип с Ларисой Долиной на песню «Погода в доме».

– М-а-ам…

– Чего?

– А ты можешь по старой памяти договориться, чтобы в типографии напечатали поздравительный адрес?

– Наверное… А кому?

– Помнишь, я тебе говорил, что Пугачёва приглашает на свой юбилей?

– А-а, понятно! Ну давай пиши, что там в адресе будет, а я отнесу кому нужно, в одном экземпляре напечатают без визита к начальству, только, конечно, заплатить придётся.

– Само собой заплачу, не вопрос.

Так что через день я держал в руках пахнувший свежей типографской краской поздравительный адрес с портретом Пугачёвой (где только нашли) и оттиснённые золотом ноты с текстом.

А с моими музыкантами мы записали минусовую фонограмму. С текстом я их тоже ознакомил, для общего сведения.

– Жаль, что такая хорошая песня снова уходит на сторону, – вздохнула наша клавишница, когда мы закончили.

– Это точно, – поддержали её парни.

– Народ, всё понимаю, но обещал Пугачёвой… Давайте я вам компенсирую ваши труды?

– В смысле? – не понял Юрец.

– Ну… Заплачу, – выдавил я из себя, краснея как опущенный в кипяток рак.

– Макс, да ты чё, мы и так благодаря тебе в шоколаде, – восклицает барабанщик. – Вот ведь как скажешь… А песни реально могли бы и мы исполнять, вон как у Лены здорово выходит… Но мы же всё понимаем, так что не обращай внимания на брожение умов.

Что они понимают – я догадывался, хотя никогда и не раскрывал условий сделки ни с Пугачёвой, ни с Ротару. Но мои ребята не дураки, конечно же, понимают, что не за просто так я отдаю песни звёздам отечественной эстрады. Хорошо хоть не завидуют, во всяком случае, откровенно. С другой стороны, прав Юрка, где бы они ещё такие бабки могли заработать?

Придя домой, представил, как вручаю кассету Пугачёвой… Нет, надо её красиво как-то упаковать, чтобы смотрелось нарядно. Точно, нужна красивая шкатулка! И я принялся искать в Пензе эту самую шкатулку. Вообще с ними какой-то странный напряг, из того малого количества, что удалось найти, не устроило ничего. Без слёз не взглянешь. С тоской вспомнил Ташкент, где на рынке Чорсу купил шкатулку из карагача. Сейчас в ней мама хранит всякие безделушки, фиг экспроприируешь. Знал бы наперёд – закупил бы ещё парочку. Теперь придётся побегать по Москве, там вариантов побольше.

День рождения Примадонны выпадало на воскресенье, и праздновать своё 30-летие она собиралась в этот же день, в ресторане «Узбекистан». Договорились, что у ресторана я должен появиться к 6 часам вечера. А на следующий день вечером спокойно уеду домой поездом, а может и с утра даже улечу, если подсуечусь с билетом на самолёт. Я подсуетился, так как мне не хотелось в очередной раз отпрашиваться у Бузова на целых да дня. Прогуляю занятия понедельника, один день – ещё куда ни шло. Николай Степанович попросил передать Пугачёвой привет от него.

– Не забудь, пусть знает, что благодаря директору училища Николаю Степановичу Бузову Максим Варченко смог побывать на вашем юбилее.

В общем, вечером 14-го сел на фирменный поезд «Сура». Поехал с одним дипломатом. Внутри – зубная щётка с тюбиком пасты, вафельное полотенце, памятное мне больше всего почему-то по армейской службе, а не по советским больницам, куда я пару раз попадал, мыло в мыльнице, портмоне, паспорт, электробритва, свежая белая рубашка, пара завёрнутых в газету бутербродов с колбасой и сыром (взятых исключительно по настоянию мамы), гэдээровские запасные трусы, смахивающие на плавки, пара носков, аудиокассета и поздравительный адрес. На случай, если мне сильно не повезёт, и дипломат по пути на праздник каким-то образом сопрут, дубликат аудиокассеты хранился во внутреннем кармане пиджака. Где, собственно, и часть денег.

На юбилей я отправился в сшитом на заказ костюме, посчитав, что среди «костюмированных» гостей в джинсах буду смотреться белой вороной. Уже мог травмированную руку осторожно всунуть в рукав пиджака, и следом в рукав куртки, после этого снова подвесив её на повязку-косынку.

На ночь брюки, пиджак и рубашку повесил на вешалку на двери двухместного купе спального вагона. Ехать довелось с директором Колышлейского молочного комбината Виктором Филаретовичем – мужиком простым, но, как мне виделось, по-своему хватким. Тот сразу выложил на стол разнообразную снедь, среди которой я не обнаружил никаких молочных продуктов, предложил угощаться и принялся рассказывать, что едет в Москву на совещание работников молочной промышленности РСФСР. Так как на подведомственном ему производстве показатели неплохие, едет он в столицу, можно сказать, с гордо поднятой головой.

Затем переключился на разговор непосредственно о комбинате. Спустя какое-то время, видимо, заметив, что я заскучал от его весьма «увлекательного» повествования, предложил мне рассказать, по какой надобности я еду в Москву.

– Да вот, – скромно сказал я, – Алла Пугачёва пригласила на свой юбилей.

– Пугачёва?! Да ладно!!!

Я пожал плечами, мол, можете верить, можете не верить. Причём пожал сразу обеими без каких-либо болезненных ощущений – спасибо спортивному массажисту, которого мне подогнал Храбсков, и его чудодейственным, хоть и вонючим, мазям.

– Нет, правда! – допытывался Виктор Филаретович. – Неужто сама Пугачёва? А ты откуда её знаешь?

– А я ей песни пишу.

– Погоди, погоди… А как, Максим, говоришь, твоя фамилия? Варченко? Вот же ведь! – хлопнул он себя ладонями по ляжкам. – А я-то думаю, кого ты мне напоминаешь… Я ж тебя видел по телевизору! Программа какая-то молодёжная шла по пензенскому телевидению. У нас плохо в Колышлее ловит, но у меня антенна трёхметровая на крыше дома стоит, так что приём нормальный. Я обычно не смотрю такие вещи, а это с дочкой про школу заболтался, она у меня в девятом классе учится, и тут смотрю, какой-то ансамбль на английском песню поёт, а потом с его участниками ведущий общается. А ещё дочку спрашиваю, мол, что это за исполнители, из Москвы, что ли, а она мне, мол, эх ты, папка, совсем не следишь за современной музыкой! Это же Максим Варченко со своей группой! От него все подростки Советского Союза без ума, он даже в Америке премию получил. А ещё его показывали в «Песне года», он Пугачёвой и ещё какому-то дядьке песню написал. Что-то про звёзды она мне сказала, я сразу забыл…

– «Две звезды», – подсказал я.

– Точно! Вот, говорит, в Пензе, у нас под носом, знаменитость живёт, а ты и не знаешь. А я ей, мол, зачем мне каких-то музыкантов знать, я Зыкину знаю, Кобзона знаю… Не то что знаю вот лично, но пластинки у меня дома есть, по телевизору их выступления смотрю… Разве ж мог подумать, что с такой знаменитостью ехать в одном купе придётся?!! А с рукой чего?

Спать легли ближе к полуночи, у меня от болтовни соседа даже малость голова разболелась. Утром проснулся в начале шестого – поезд в серой дымке пасмурного рассвета ещё только подбирался к столице. Сосед спокойно похрапывал, скомкав между ног и простыню, и полушерстяное серое одеяло. Поворочался с боку на бок – сон так и не шёл. Ладно, пойду умываться и бриться электробритвой, пока туалет свободен. Надеюсь, что свободен.

Два часа спустя мы с моим попутчиком пожали друг другу руки и разошлись на площади трёх вокзалов в разные стороны. Он в Министерство мясной и молочной промышленности, а мне до 6 вечера предстояло найти в Москве красивую шкатулку. Интуитивно двинул на Арбат, и почти сразу же наткнулся на вывеску антикварного магазина.

– Добрый день, молодой человек! Что вас интересует?

Пожилой, худощавый продавец за прилавком разглядывал меня, опустив на нос лекторские очки.

– Здравствуйте, есть у вас шкатулки?

– Ещё бы, – хмыкнул тот. – На какую цену ориентируетесь?

– Сумма роли не играет.

– Понятно, понятно, – недоверчиво хмыкнул тот. – Есть две шкатулки восемнадцатого века, одна, правда, не в очень хорошем состоянии, зато вот эта, из фарфора… Посмотрите, вроде бы и небольшая шкатулка, но какая изящная работа французских мастеров, выполненная в стиле рококо! Шкатулка с маленьким секретом, чтобы её открыть – вот здесь нужно надавить утопленную кнопочку – опля! А здесь, на донышке, даже можно разглядеть инициалы автора, не побоюсь этого слова, произведения искусства. Стоит, правда, пятьдесят пять рублей…

– Можно поближе поглядеть?.. Угу, как раз входит. Беру!

– Вот так сразу? – опешил продавец.

Он, видимо, только начал входить во вкус, а тут какой-то пацан суёт в историческую реликвию аудиокассету и заявляет, что готов немедля заплатить немалые деньги, чуть ли не зарплату уборщицы.

– Может быть, посмотрите другие шкатулки? – с надеждой в голосе спросил он.

– Нет, спасибо, мне эта приглянулась.

– Что ж, воля ваша, – последовал чуть заметный вздох разочарования. – Упаковать шкатулку?

– М-м-м… Пожалуй, не стоит, я спрячу её в дипломат.

Так вот быстро обзавёлся подарком для Аллы Борисовны, в очередной раз подумав, насколько в Москве даже в это время проще решать многие вопросы. Пожалуй, рано или поздно придётся перебираться в столицу, если я не хочу топтаться на месте. В том числе и в плане эстрадных потуг.

Переберётся ли мой ВИА? Не знаю, ребят жалко терять, но в крайнем случае придётся ими пожертвовать. Самодеятельные гастроли с Гольдбергом я считал лишь временной мерой. Ну год, ну два покатаемся, срубим бабла, пока нас какой-нибудь ОБХСС не прищучит…

Всё равно я не видел себя звездой эстрады, мне не хотелось тратить на это большую часть жизни. Кто-то без этого жить не может, какой-нибудь Кобзон или Мик Джаггер, а мне ближе тихая, кабинетная работа за печатной машинкой. А лучше за компьютером. Надеюсь, доживу до тех лет, когда на моём столе будет стоять отечественная разработка, не хуже ихних Макинтошей. Можно же надеяться, пусть и в глубине души, что у нас начнут делать нормальные вещи для людей, и можно будет гордиться не только ракетами, цирком и балетом.

Так что книги писать – пожалуйста, кабинетная тишина для меня ближе сцены, а всплесков адреналина хватает и на ринге. И вообще, вся эту тусовка, все эти концерты с фанатеющими девицами стали меня утомлять. Не того я склада, не создан для сцены, хоть и пытаюсь сам себя сломать об колено. Но раз уж так получилось, раз уж я несу за ребят ответственность, то пока придётся терпеть. Пусть успеют немного заработать, прежде чем наш коллектив прикажет долго жить. Может, даже сколотят стартовый капитал на приобретение кооперативной квартиры, прежде чем задумаются о свадьбе. Хотя у того же Вали эта проблема, думаю, стоит не столь остро, да и у Лены родители не бедствуют, разве что Юрка не может похвастаться преуспевающими предками. Однако деньги лишними не бывают, даже если их много, эта аксиома давно не требует доказательств.

В районе «Узбекистана» я появился заранее, часа в четыре. В ожидании начал торжественного мероприятия отправился побродить на расположенный недалеко Центральный рынок, по правую руку от цирка на Цветном бульваре. Купил у какого-то то ли армянина, то ли азербайджанца букет алых роз, обошедшийся в червонец, и тут мой взгляд наткнулся на цыганистого вида мужика, обвешанного цветастыми полиэтиленовыми пакетами. Предлагаемая продукция в основной своей массе рекламировала джинсы «Montana», сигареты «Camel» и «Marlboro», «Coca-cola» и «Johnnie Walker»… О, да это не кто иная, как сама Алла Борисовна! Фото явно передрано с обложки пластинки «Зеркало души», причём сама надпись, насколько я помню, накладывавшаяся на растопыренные пальцы певицы, была ловко заретуширована. Хотя, может, кто-то сумел раздобыть оригинал студийной фотографии, купив негатив у автора.

Короче говоря, недолго думая, я приобрёл пакет с Пугачёвой за пять рублей, куда вложил поздравительный адрес. Надеюсь, юбилярше будет приятно получить ноты в пакете со своим изображением. А всё это до поры до времени будет храниться в дипломате.

В половине шестого вечера я подобрался к «Узбекистану» максимально близко, заняв позицию на лавочке через дорогу. То и дело у входа в заведение притормаживали легковушки. Парочка такси, а в основном частные автомашины, преимущественно «Волги» и несколько «Жигулей». Не только пассажиры, но и водители двигались в ресторан. Интересно, они же все наверняка будут бухать, неужто в таком состоянии спокойно сядут за руль?

Заметил в числе входящих кучерявую шевелюру поэта-песенника Ильи Резника. Затем мелькнули Кобзон, молодой, но уже очкастый Буйнов, в компании с ещё парой товарищей, Слава Зайцев… В прежней жизни бывать в «Узбекистане» как-то не доводилось, ни в советском, ни в постперестроечном. Наверняка в 21 веке его, как и все рестораны советской эпохи, подвергли реконструкции. Ну вот заодно и поглядим, что там внутри, насколько всё соответствует статусу одного из самых престижных ресторанов столицы.

А вот и сам юбилярша! Её и какую-то голенастую девчонку в синей куртяшке, из-под которой выглядывал подом розового платья, привёз Стефанович на своей «Волге». Хм, да это, похоже, Кристинка, такой выдающийся папин носик – довольно характерная отметина. В кои-то веки мама рядом с дочкой, которая мешает полноценной творческой деятельности и личной жизни. Впереди у Орбакайте фильм «Чучело», и вполне успешная певческая карьера. Хоть вокальными данными дочка Примадонны никогда не отличалась, но в целом голосок ей поставят. Это если судить по моему будущему, как повернётся в этой реальности – можно только предполагать.

Ладно, хорош тут строить предположения, пора уже и самому двигать, тем более что с хмурого вечернего неба начал накрапывать дождик. Миную оградку, передо мной две двустворчатых двери высотой чуть ли не в два моих роста. Я видел, как народ заходил в левую. Зажав между ног дипломат, здоровой рукой хватаюсь за ручку, тяну на себя. На удивление створка легко поддаётся, и тут меня вместе со звуками живой музыки встречает мощной грудью швейцар – настоящий гренадёр под два метра ростом.

– Куда? – гудит он, как из бочки. – Сегодня закрытое мероприятие.

Значит, весь ресторан арендован Аллой Борисовной и Стефановичем. В целом правильно, нечего посторонним пялиться, как гуляет звезда отечественной эстрады.

– Я в числе приглашённых.

– Фамилия?

Он сверяется со списком в журнале, недоверчиво меряет меня взглядом, после чего отходит в сторону:

– Проходи…те.

Куртку оставляю в гардеробе, снял, умудрившись практически не потревожить руку. Ничего, на следующей неделе иду к хирургу, может, разрешит уже ходить без этой повязки. Понемногу рукой уже шевелю, не испытывая болезненных ощущений. А ещё через месячишко, надеюсь, смогу понемногу включаться в тренировки. А то чувствую, начал жирком заплывать в последнее время. Да ещё сейчас нажрусь-напьюсь.

В животе, кстати, даже урчало от голода, обеденный заход в какую-то пельменную лишь ненадолго утолил чувство голода. А здесь уже от одних доносящихся с кухни запахов слюни чуть ли не до пола.

На небольшой сцене что-то лёгкое наигрывает квинтет… Прищурившись, оглядываю зал. Столы, на которых уже присутствуют напитки в бутылках и кувшинах, а также лёгкие закуски и нарезки, составлены буквой П, в его главе, как я догадываюсь, будут восседать юбилярша и её супруг, а также дочка. Кристина уже ёрзала на мягком стуле с ажурной, в восточных узорах, спинкой, тогда как мама и отчим где-то пропадали.

Какая-то пожилая пара появилась позади меня, стоят, растерянно озираются. Эти-то какое отношение к этому празднику имеют? Хотя…

– А вы, случайно, не родители Аллы? – спрашиваю, подойдя к ним поближе.

– Да, я папа, Борис Михайлович, а это моя супруга Зинаида Архиповна, – с готовностью мужчина.

– Тогда вам, наверное, во главу стола, сядете рядом с юбиляршей. Вон там ваша внучка уже сидит…

А Кристинка тоже нас замечает, её узкое лицо расплывается в улыбке, она подскакивает, словно у неё под задницей пружина, и летит в объятия дедушки с бабушкой. Не стану им мешать, лучше разузнаю, куда мне садиться. Кто бы подсказал?

– Молодой человек, как ваша фамилия?

Похоже, это метрдотель. Несмотря на название ресторана, одет не в узорчатый халат, а в чёрный костюм с белой сорочкой и чёрной бабочкой. Ботинки смазаны так, что в них можно смотреться, как в зеркало. Узнав мою фамилию, проводит к одному из пока ещё свободных мест, я сажусь по левую руку от Ильи Резника и по правую от Вячеслава Добрынина. Слава долго трясёт мне руку, интересуясь травмированной левой и по ходу расспрашивая о моих последних успехах в боксе, литературе и, конечно же, музыке.

Наконец доходит очередь до сидящего слева Резника.

– А вы, значит, тот самый Максим Варченко, что пишет Алле песни? – спрашивает тот, улыбаясь краешком губ.

Глаза добрые-добрые, но в их глубине прячется что-то вроде ревности. Понятно, что Резник не композитор, в этом плане он со мной соревноваться не собирается, но я ведь отдаю клиентам песни ещё и с текстом. А вот здесь у нас равная ситуация, можем пободаться. И если бы тексты, пусть написанная и не мной (а порой всё же переписанные, где я не помнил оригинальный текст) были бы плохи, то в его голосе не сквозила бы тщательно скрываемая зависть.

– Да, тот самый, – отвечаю я с лучезарной улыбкой. – Приятно наконец-то познакомиться с известным поэтом-песенником Ильёй…

– Рахмиэлевич, но я предпочитаю без отчества, не каждому дано его выговорить, – смеётся тот. – Хочу задать один вопрос… Вы не хотели бы попробовать написать музыку на какой-нибудь из моих тесов?

– Хм, до этого как-то сам писал и тексты, и музыку, но почему бы и нет? Есть что-нибудь предложить?

– Да вот, только что написал, на днях, правда, распечатать не успел.

Резник достал из внутреннего кармана пиджака небольшой блокнот, раскрыл его ближе к концу и дал мне в руки.

– Вот оно, стихотворение, называется «Лестница».

Ё-моё, так я прекрасно помню незамысловатый и лёгкий мотив этой песенки в исполнении Пугачёвой. Когда впервые услышал в начале 80-х – долго ходил, напевал про себя. Причём ни автора музыки, ни автора текста я так и не узнал, неинтересно мне это было. Есть песня – есть исполнитель, что ещё нужно? Оказывается, слова к ней написал сидящий рядом Резник.

– Думал, кому его можно предложить из композиторов, а тут с вами познакомился. Если не получится – ничего страшного, может, обращусь к кому-то более маститому.

– А что, можно попробовать. Мне кажется, этот текст хорошо ляжет на какую-нибудь лёгкую, запоминающуюся мелодию. Может быть, даже Алле Борисовне и предложим.

– Тогда держите.

Резник вырывает из блокнота листок с текстом и протягивает мне.

– Так стихотворение у вас, я так понял, в единственном экземпляре?

– Ничего страшного, я все свои стихи храню вот здесь, – он постучал себя согнутым пальцем по высокому лбу.

– Я смотрю, вы уже познакомились!

Услышав знакомый голос, оборачиваюсь и вижу Аллу. На ней балахонистое платье, под которым надёжно скрыты уже начинающие округляться телеса Примадонны. Причём, если память не изменяет, в этом платье она мелькала в некоторых сценах фильма «Женщина, которая поёт».

– Привет, Илья, привет, Максим!

Пугачёва чмокает в щёку сначала Резника, затем меня. От неё пахнет нотками жасмина, можжевельника, гвоздики, ландыша и ещё чего-то неуловимого. С Добрыниным, я так понял, они уже поприветствовали друг друга раньше. Увидев на щеке Ильи Рахми… тьфу, короче, на щеке Резника лёгкий след губной помады, машинально провожу тыльной стороной ладони по своей щеке.

Я вручил Алле Борисовне букет, и она, снова чмокнув меня в щёку, побежала дальше, приветствуя других гостей, а нам уже жал руки подошедший следом Стефанович.

– Молодец, что выбрался из своей Пензы… Обратно решил как, поездом, самолётом?

– Самолётом, в 8.20 вылет из «Быково».

– Ресторан арендован до полуночи, – склонившись к моему уху, негромко сказал Стефанович. – Ещё не придумал, где будешь ночевать?

– Да, наверное, в зале ожидания аэропорта подремлю…

– Ну это ты брось! По пути из ресторана завезу тебя к знакомой, вы у неё в декабре с Ингой останавливались, она тебе постелит… Не подумай ничего плохого, Марина приставать не будет, – хмыкнул он, – она, как бы тебе сказать… В общем, мужчинами не интересуется, так что на твою честь покушаться никто не будет, – окончательно понизив голос, сообщил он.

– Так она же вроде как разведёнка…

– Вот потому и разведёнка, что, пожив с мужчиной, окончательно поняла – это не её… Ладно, я сейчас схожу позвоню ей, чтобы не ложилась спать до твоего появления…

Александр Борисович отправился звонить гримёрше с «Мосфильма», неожиданно оказавшейся лесбиянкой. Интересно, по месту службы знают о странностях этой Марины? Подозреваю, что если знает Стефанович, то наверняка ещё кто-то в курсе. Но, видно, или жалеют, раз не увольняют, или… Или у неё там своё, так сказать, лобби. Может, она спит со своей непосредственной начальницей? А что, даже в СССР иногда случались достаточно странные вещи.

Стефанович вернулся пару минут спустя.

– Договорился, сегодня ночуешь у Марины. Только не проспи самолёт.

И хлопает по больному плечу, отчего я невольно морщусь. Заметив мою реакцию, тут же извиняется, с трудом убеждаю его, что всё нормально, плечо практически зажило, а поморщился я больше по привычке.

Тем временем наконец дан старт юбилейным торжествам, и в зале с микрофоном в руках появился ведущий вечера, не кто иной, как Геннадий Хазанов. Ну, думаю, раз сегодня в эпицентре событий Хазанов, то значит, жди море шуток. И не обманулся в своих ожиданиях. Геннадий Викторович успевал не только превозносить юбиляршу, но и вспоминать смешные байки из жизни Пугачёвой, коим сам был свидетелем, а ещё периодически вставляя в свои монологи анекдоты. Он и мероприятие начал, пародируя Брежнева, правда, вскоре прекратил.

Хазанов дело своё знал, не давая гостям скучать ни минуты. Интересно, сколько ему Алла забашляла? Или он чисто по старой дружбе? Как бы там ни было, даже, казалось бы, банальные конкурсы Геннадий Викторович сумел обставить так, что все с радостью принимали в них участие. По большей части они были интеллектуальными, так что я с моей травмированной рукой тоже мог принять в них участие. И с удовольствием принимал, умудрившись даже выиграть в качестве приза игрушечный «Москвич-412». Масштабная моделька в коробочке с прозрачной боковиной из плёнки. У меня дома сейчас всё ещё стояла моделька из этой серии, только милицейская «Волга».

На столе тем временем одни блюда сменяли другие. С голодухи трудно было удержать от желания моментально смести с тарелки всё на неё наложенное. Тем более что готовили в первом в Москве ресторане азиатской кухни отменно. Салаты с мясом, свежими овощами и зеленью, шурпа, лагман, а также пельмени и манты в наваристом, насыщенном бульоне, шашлык из курицы и баранины, люля-кебаб… Всё это исчезало во мне пусть и не с космической скоростью (я всё же старался придерживаться правил приличия), но и не сильно задерживалось на тарелках.

Тем временем ведущий не забывал представлять гостей, которые после этого толкали поздравительную речь и вручали юбилярше подарок. Одной из первых юбиляршу поздравила вычурно одетая, полноватая женщина лет пятидесяти. Оказалось, какая-то Алина Редель. В памяти что-то всколыхнулось, но не более того, певиц с таки именем и фамилией что-то не припомню. Наверное, просто хорошая знакомая.

Некоторые предпочитали подниматься на сцену и поздравлять юбиляршу песнями под аккомпанемент местного квинтета, а поэты читали посвящённые юбилярше вирши. Где-то час спустя после начала мероприятия дошла очередь и до меня.

– А теперь позвольте представить самого юного, если не считать Кристину, гостя сегодняшнего вечера, – заглядывая в красиво оформленную папку, заявил Хазанов. – Это Максим Варченко, многие из присутствующих знают, что Максим написал для Аллы несколько песен, и одна из них уже прозвучала в рамках телепрограммы «Песня года». Слово нашему гостю!

Хорошо, что я догадался подготовить небольшой спич, а то стоял бы и тупо раскрывал рот… Хотя, наверное, как-нибудь всё же выкрутился бы, за последний год пришлось дать столько интервью, плюс пресс-конференции и творческие вечера, что кое-какой опыт уже имеется. Но лучше всё же к таким вещам готовиться заранее, вот я и подсуетился, предчувствуя, что придётся толкать речь.

– Друзья! – обращаюсь как бы ко всем собравшимся. – Есть люди, к которым тянет, рядом с которыми хорошо и надежно. И Алла – одна из них!

Теперь я смотрю на неё, Пугачёва улыбается, ей приятно слышать на фоне банальных поздравлений такой слегка нестандартный заход.

– Поэтому сегодня, в твой юбилей, тебя окружают верные друзья. Так пусть же не только в праздники, но и в любой другой день рядом с тобой будут преданные люди, готовые прийти на помощь! В этот праздничный день от всего сердца желаю тебе крепкого здоровья! Иди по жизни легко, без ненужных тревог и изматывающих проблем. Пусть все заботы будут только в радость. Счастья тебе, солнечных дней и большой удачи в жизни и творчестве!

Юбилярша и все собравшиеся дружно аплодируют, а я заявляют, что готов исполнить в честь Аллы Борисовны одну из своих новых песен, которая, как я уже слышал из доверенных источников, разлетелась по советским ресторанам. Запрыгиваю н сцене, спрашиваю музыкантов, знакомы ли они с песней «Ах, какая женщина!», и те, улыбаясь, дружно кивают.

– А я и не знал, что это твоя песня, – доверительно сообщает руководитель коллектива. – Отличная вещь, идёт на ура.

Спев и сорвав овации, возвращаюсь на место, достаю из дипломата шкатулку, в левую руку беру лёгкий и не причиняющий неудобств поздравительный адрес в пакете портретом Аллы, и двигаюсь в направлении юбилярши. Теперь уже моя очередь чмокать её в щёку.

– Недаром говорится, что лучший подарок – это подарок, сделанный своими руками. Сразу предупреждаю – шкатулку делал не я, а кто-то из французских мастеров 18 века. Но то, что внутри – уже моя работа. Вернее, моя и моих музыкантов из вокально-инструментального ансамбля «GoodOk».

Я ставлю перед ней шкатулку, нажимаю секретную кнопочку и поднимаю крышку. Все сидящие рядом привстают с мест и вытягивают шеи, чтобы рассмотреть, что находится внутри. Алла аккуратно берёт аудиокассету, встаёт и с довольной улыбкой демонстрирует гостям подарок.

– Это минусовая фонограмма новой песни, называется она «Погода в доме». А вот здесь, – протягиваю Алле пакет с её изображением, – ноты и текст.

Пугачёва снова лезет ко мне целоваться, на этот раз даже касаясь моих губ.

– Спасибо, Максим, я знала, что ты сумеешь меня порадовать!

– А давайте послушаем, что за песня!

Это выкрикнула та самая загадочная Редель. По её раскрасневшемуся лицу заметно, она уже успела поддать.

– А что, правда, давайте послушаем, что Аллочка будет нам исполнять со сцены в скором времени, – слышу чей-то мужской голос, кажется, Буйнова. – Поставим «минусовку», споёшь нам, Аллочка?

Вижу, что Алла слегка растеряна, механически открывает адрес с партитурой, читает, закусив нижнюю губу, затем лицо её светлеет.

– Вроде бы простая мелодия, можно попробовать, – говорит она.

– Просим! Просим! – звучит со всех сторон.

– Мама, давай спой, покажи всем! – требует Кристинка дёргая мать за платье.

Хазанов в микрофон орёт, что знает, куда всунуть кассету. Чуть ли не силой выхватывает её у юбилярши и трусцой направляется к музыкантам на сцене. О чём-то шепчется с руководителем ансамбля, тот кивает, берёт кассету и скрывается позади колонок. А спустя несколько секунд из них полились звуки вступления песни «Погода в доме». К тому временем Алла уже на сцене, в одной руке держит микрофон, в другой – адрес с партитурой.

Теперь моя очередь кусать губы. Как-то она исполнит композицию? Проигрыш, и я невольно делаю движение головой, мол, вступай. Но Алла, к её чести, в нотной грамоте разбирается неплохо, вступает где нужно, и поёт практически строго по нотам. Спустя три с небольшим минуты публика бешено аплодирует юбилярше, а та сама аплодирует, показывая пальцем в мою сторону.

– Замечательная песня, – совершенно искренне заявляет в микрофон Пугачёва. – Спасибо, Максим, вот уж удружил так удружил. Уверена, я её исполню на «Песне года».

После чего, спустившись со сцены, приближает губы к моему уху:

– Успел залитовать и в ВААП зарегистрировать?

– Пока ещё нет, – так же тихо отвечаю я. – Но по тексту не должно быть претензий, там всё очень пристойно.

– Согласна, но давай не затягивай с этим, а то я без литовки не могу её петь. Как залитуешь – сразу мне звони, чтобы я была в курсе.

– Договорились… Кстати, у тебя Кристина ещё не поёт?

– Уже начинает понемногу. К прошлом году, например, выступила на телевидении – в передаче «Весёлые нотки» она спела песню «Солнышко смеётся». А что, хочешь и ей что-то предложить?

– Почему бы и нет?

– Хм, ну, в общем-то, можно попробовать. Только там расценки, сам понимаешь, будут другие, Кристинка ещё деньги не зарабатывает пением…

– Да я вообще первую песню подарю, – заявляю легкомысленно.

– Тогда мы с тобой подружимся, – смеётся Пугачёва.

– Эй, Алла, Максим, хватит уже там шептаться! – кричит хорошо поддавший Буйнов. – Давайте уже поднимем бокалы за юбиляршу!

К полуночи праздник покинула примерно половина гостей. Я сидел до последнего, ожидая, когда меня отвезут к этой самой Марине. У гримёрши я оказался ближе к часу ночи. Эта Марина была вполне миловидной женщиной лет под сорок, и даже сейчас, в это время, выглядела вполне ухоженной, с лёгким макияжем на лице. Даже не скажешь, что лесбиянка, те обычно представлялись мне мужеподобными. Хотя… Если вспомнить любовный дуэт из моего будущего, состоящий из одной башкирской рок-певицы и жеманной блондинки, снимающей и снимающейся в кино, то вот вторая-то выглядит вполне женственно. И тут понятно, что она играет роль «жены», а рок-певица – «мужа». Не исключено, что у этой Марины тоже имеется «муженёк».

– Ничего, если я тебе постелю в зале на диване?

– Без проблем, – отвечаю я, борясь с зевотой. – Можно я душ приму?

– Без проблем, – парирует Марина и мы с ней синхронно смеёмся.

Я отрубаюсь моментально, впрочем, не забыв Марину попросить, чтобы завела будильник на половину седьмого. Полчаса мне хватит на сборы, а на дорогу в аэропорт уйдёт минут сорок.

Однако проснулся я намного раньше, за окном ещё царила ночь, а по моей груди ползло что-то… Блин, это же пальцы, и принадлежат они не кому иному, как этой самой Марине, возлежавшей рядом со мной. Какого хрена?!! Она же лесбиянка, с какого полезла она полезла в мою постель?!

Вот, заметила, что я проснулся, уже и целоваться лезет. А рука с груди перемещается в область паха, где непроизвольно наливается силой «хоботок».

– Марина, – шепчу я, кое-как увернувшись от поцелуя. – Марина, ты что делаешь? У меня невеста есть, я дал ей слово никогда в жизни не изменять. Да и ты…

– Что я? – как ни в чём ни бывало переспрашивает она низким, сексуальным голосом.

– Ты же вроде как… Ну, из этих…

– А, так ты в курсе, – тихо смеётся она. – Сашка рассказал? Ну, неважно… Да, я действительно люблю женщин. Но вот тебя увидела, как ты в одних плавках выходишь из душа, и что-то во мне всколыхнулось.

Вообще-то на мне не плавки, а гэдээровские трусы, дизайном выгодно отличавшиеся от советских семейных труселей. Но я не поправляю хозяйку, лихорадочно соображаю, что предпринять в данной ситуации.

– Увидела тебя, – продолжала между тем Марина, – и всю меня жаром из печки словно обдало. Сама себе удивилась, вроде прекрасно всё это время обходилось без мужиков, а тут на тебе, морок какой-то. Спать легла, думала, пройдёт, но нет, только жарче стало. Я уж и пальцами себя ублажала, но мысли были только о тебе. Сама не знаю, что со мной…

– Но я же клятву дал!

– Думаю, если ты один раз переспишь лесбиянкой – то это не нарушит твоего обещания., данного твоей невесте. У тебя же ведь нет ко мне каких-то чувств, верно? Значит, ты меня не любишь, и всего лишь помог одинокой женщине удовлетворить её мимолётный порыв… Ты лежи, я сама всё сделаю.

Она взгромоздилась на ой уже подготовленной к соитию половой орган и начала медленно двигаться. Я лежал, закрыв глаза и слыша своё бешено бьющееся от возбуждения сердце. Что мне оставалось делать? Только покорно лежать, позволяя одинокой, исстрадавшейся без настоящего мужского хрена женщине практически самоудовлетворяться. Она кончила уже минуты через три, сопровождая свой оргазм глухим, протяжным стоном. Решив, что и мне терять нечего, я мощно разрядился в партнёршу, а её лоно с готовностью приняло моё семя. Надеюсь, это не будет иметь для меня серьёзных последствий в виде внебрачных детей.

Затем она, нежно поцеловав меня в губы, отправилась принимать душ, а я повернулся на бок и почти тут же снова провалился в сон.

Через день после возвращения в Пензу по просьбе Сергея Борисовича у нас состоялась очередная встреча в «чайной». Мне даже уже стало нравиться сюда приходить, зная, что здесь меня напоят вкусным чаем и не будут сильно ругать, даже если в чём-то провинился. Так было и на этот раз.

– Максим, я, честно скажу, не имею ничего против ваших «левых» концертов, но ваш руководитель прямо-таки жилы рвёт. Ладно ещё по области, здесь я могу как-то вас прикрыть, но в том же Саратове… Там сейчас директора цирка трясут местные комитетчики. Просто повезло, что у соседей в региональном управлении тоже есть наши люди на высоких постах. Дело о ваших разборках с криминалом они у УВД тоже забрали, этих двух клоунов, что вас грабили, по своей системе сейчас ведут.

– И чем нам это грозит? – спросил я, холодея внутри.

– Надеюсь, всё обойдётся, я же говорю, у нас там свои люди. Но я тебя пригласил, чтобы предупредить: поаакуратнее со своими гастролями. Обуздай слегка Гольдберга, а то нам придётся вызвать его на беседу, и для него последствия могут оказаться куда как плачевными. Да и вам придётся слегка перекрыть кислород. Уж писал бы ты книги и писал, да даже песни мог бы сочинять для той же Пугачёвой, а все эти гастроли до добра не доведут.

– Понял я вас, Сергей Борисович, спасибо за предупреждение. Завтра же поговорю с Семёном Романовичем.

– Вот и молодец. Чайку подлить?

– А давайте, что-то от ваших слов в горле пересохло.

Пока пил вторую кружку пахнувшего чабрецом чая, вспомнил про Брежнева.

– Что-то новенькое есть от Леонида Ильича? Не идёт на поправку?

Козырев отставил свою кружку в сторону и, прищурившись, негромко сказал:

– Новости есть, но я тебе не скажу, завтра ты сам всё узнаешь