Второй шанс 4

Глава 8

8 марта – это ещё робкая, но всё же весенняя капель, слепящее солнце и бездонное, лазурное небо! И сегодня, в Международный женский день, стоит именно такая погода. Накануне праздника написал несколько поздравительных открыток, отправил немногочисленным родственницам. А сегодня с утра мы с батей поздравляем маму, вручаем огромный букет тюльпанов и набор закупленных в Москве дезодорантов. С цветами в преддверии праздника напряжёнка, брал на рынке по 50 копеек за штуку. Для Инги и будущей тёщи, кстати, тоже. Успели с мамой по-быстрому навестить бабушку, поздравить с праздником, вручить помимо продуктовой передачки поздравительную открытку. Оказавшегося на работе главврача тоже поздравили, в смысле, я поздравил, как мужчина, вручил конверт, в котором помимо открытки находились несколько купюр.

А затем я рванул к Козыревым. Инге помимо цветов дарю духи и золотое колечко. В школу, может, и не наденет, я-то прекрасно помню, как у нас классный руководитель отчитывала девчонку только за то, что она пришла в школу с проколотыми ушами. А было это уже в 8-м классе, когда девки уже вполне половозрелые. Что уж говорить, если Инга придёт в школу с золотым украшением… Думаю, вызов родителей на разговор к «классухе» обеспечен.

Да и, что греха таить, я в чём-то с такой постановкой вопроса был солидарен. Не у всех школьниц родители настолько состоятельные, чтобы дарить им золотые украшения. А всё это порождает чувство, так сказать, не только элементарной зависти, но и классового неравенства, что идёт вразрез с нормами социалистического общества. Завись что-то от меня, я бы, пожалуй, разрешил носить драгоценности в определённых пределах только после окончания школы. Ну или дома, пусть даже на улице, но не в компании одноклассников.

Но в этот раз не удержался, решил побаловать любимую колечком с завитушками и тремя фианитами. Тоже в Москве по случаю купил, так-то золотые украшения в Союзе дефицит, хоть и не каждому по карману. Кстати, своего рода алаверды, на 23 февраля та презентовала мне обтянутый телячьей кожей «дипломат». Вещь, конечно, презентабельная, я теперь с ним в «рогачку» хожу, вызывая зависть одногруппников. Хотят по мне, так сумка удобнее, в том смысле, что носить её можно через плечо, а тут одна рука всегда занята ручкой «дипломата». Но Инге я ничего такого, естественно, говорить не стал, не хватало ещё обидеть девчонку своими глупыми рассуждениями.

Погуляли под мартовским солнышком до четырёх часов, и когда оно потянулось к горизонту – уже и на концерт надо собираться. Мой «Гибсон» хранится дома, слишком дорогая вещь, чтобы так просто оставлять в репетиционной. Но на концерт именно «Лес Пол» я и возьму, старая «Музима» теперь будет использоваться как запасной вариант. «Юность» и ударную установку в театр ещё переправили накануне, оставили там в комнатушке под замком, чтобы чего не спёрли. Не смогли нам организаторы предоставить синтезатор и барабаны, своих у них нет, а на праздничном концерте мы единственный эстрадный ансамбль. Будут петь ещё солисты областной филармонии, я так понял, под аккомпанемент фортепиано и под «минус». Выступят также народные коллективы и, само собой, хор под управлением Октября Гришина.

Ингу я провёл в театр как участницу коллектива, хотя, глядя, как расплывалась мне в улыбке дежурная бабуля на служебном входе, я мог бы провести заодно и кучу поклонниц. Они откуда-то прознали, что я сегодня буду в театре, и толклись кучкой у служебного входа. Написал кучу автографов с пожеланием счастья. Одна, правда, неожиданно кинулась целоваться, да ещё и на глазах у Инги, пришлось буквально отдирать её от себя.

Свободных мест в зрительном зале, понятно, не было, даже на втором и третьем ярусах, но Инга, казалось, была и сама рада наблюдать за нашим выступлением из-за кулис. Так она, вероятно, более остро чувствовала свою ко мне причастность.

А я отправился на поиски Гришина. Впрочем, искать его пришлось недолго, он нашёлся в окружении участников хора. Спросил его о своих перспективах насчёт вступления в Союзе композиторов РСФСР.

– Звонил в Москву, сказали – пиши заявление. В смысле, тебе нужно написать, и они там у себя его рассмотрят, – обрадовал меня Гришин.

– А как писать, подскажете?

– Так, у нас с тобой ещё есть время, даже официальная часть пока не началась, пойдём, поищем ручку с бумагой.

Нашли у секретарши главного режиссёра театра Семёна Рейнгольда, которая по причине мероприятия сегодня оказалась на рабочем месте, как и сам Семён Моисеевич. Написал на стандартном листе 11-го формата под диктовку текст немудрёного заявления. На отдельном листочке – адрес головной организации Союза композиторов РСФСР. Оставалось запечатать в конверт и отправить в Москву, где моё заявление примут на рассмотрение. По словам Гришина, скорее всего, вопрос решится положительно. Его бы устами…

Ну, дай-то бог всё сложится. Не то что мне так жизненно необходимы корочки члена, так сказать, Союза композиторов, но когда-нибудь, уверен, они мне пригодятся. Жизнь – штука непредсказуемая, и желательно, плывя по её течению, запастись парочкой спасательных кругов.

Тем временем прозвучали фанфары военного духового оркестра, и на сцену вышел первый секретарь обкома партии Лев Борисович Ермин.

– Дорогие, любимые наши женщины! Каждый год мы с особой теплотой и сердечностью поздравляем вас с Международным женским днём 8 Марта! Этот прекрасный светлый праздник приходится на то время, когда природа пробуждается после долгих зимних ночей. Всё ласковее пригревает солнце, и на смену снежному покрывалу идёт радостное разноцветье. Да, у весны женское лицо. И каждая из вас, наших матерей и дочерей, жён и сестёр, подруг и невест, несёт в себе её свежесть и красоту…

И так минут на пять. Понятно, текст не сам писал, имеются в его свите спичрайтеры. Под аплодисменты уступил место какой-то орденоносной ткачихе, та уложилась за пару минут, но пафоса было хоть отбавляй. Благодаря руководящей и направляющей роли партии… Коммунистическая партия забоится о нас… Моя бригада в преддверии московской Олимпиады взяла повышенные обязательства завершить пятилетку в четыре года…

Далее выступили Мясников, представитель профсоюзных организаций, знатная доярка, после чего началась раздача «слонов». Грамоты, почётные знаки, материальное поощрение в виде премий… Удивительно, но в числе награждённых оказалась не кто иная, как начальник комиссии по делам несовершеннолетних Ленинского РОВД Алевтина Андреевна Тарасова. Та самая, что на пару со следователем Лещенко пыталась склонить меня сдать нашу тамаду Виолетту Фёдоровну. Однако… Наверное, всё же свою работу она выполняет в целом добросовестно, если удостоилась какого-то там почётного знака.

Ну а дальше неофициальная часть, то есть концерт. Мы выступаем предпоследними, перед хором профсоюзов. Сегодня я надел новый, с иголочки костюм, только вчера из ателье, специально для Мясникова, пусть полюбуется. Да и в целом перед женщинам в джинсах выступать, пожалуй, моветон. Это не разнузданные перестроечные восьмидесятые, и тем более не отмороженные девяностые. Мои музыканты тоже, вняв просьбе негласного руководителя ансамбля, то бишь меня, приоделись цивильно, так что мы сегодня такое вот лапочки, исполняющие посвящённые женщинам романтические песни.

Вообще-то, насколько я помнил, такие мероприятия обычно проводились в канун праздника, чтобы, например, сегодня все могли спокойно отметить за праздничным столом в кругу семьи. Но с чего вдруг местному начальству ударила в голову моча провести мероприятие именно 8 марта – оставалось только гадать. Ситуацию прояснил Гольдберг, выяснивший, что вчера Ермин был в Москве как раз на аналогичном мероприятии, куда собрали глав областей, а без него проводить здесь торжества как-то не рискнули.

Как бы там ни было, настал наш черёд выступать. И появление ВИА «GoodOk» залом было воспринято с энтузиазмом: на фоне статичных певцов из филармонии и русских народных песен и танцев мы смотрелись глотком свежего воздуха. Даже для немолодых женщин, составлявших подавляющее большинство зрителей.

Сегодня мы для исполнения выбрали три песни, эта цифра чуть ли не неделю назад была обговорена с организаторами концерта. Попросили, чтобы со сцены прозвучали желательно позитивные вещи, никаких мрачноватых «Когда идёт дождь» и «Моя любовь». Поэтому начали с задорной «Незнакомки», а затем запустили нашу «свадебную» вещицу под названием «Потому что нельзя». Правда, исполняли мы её один раз, на свадьбе дочери Бузова, и из-за своей совсем уж голимой попсовости я как-то постеснялся вписать её в наш репертуар. Но сейчас публикой, состоявшей преимущественно из числа зрелых женщин, композиция была встречена весьма восторженно.

Ну а третьей вещью стала песня, и вовсе отдающая кабацким духом – «Ах, какая женщина!» от группы «Фристайл». Надеюсь, всё будет не так карикатурно смотреться, учитывая, что исполнять её должен брутальный мужчина типа Лепса или Серова. Но я мальчик с виду большой, да и в голос добавил романтики, на репетициях, во всяком случае, вроде бы выходило неплохо.

Едва исполнил куплет и припев на пару с Валькой, как не только женская, но и мужская часть аудитории «возбудилась», а следующий припев зал пел с нами хором. Я то и дело крутил головой в сторону левых кулис, где стояла Инга, с улыбкой вместе с залом аплодируя в такт песне. Я всем своим видом показывал, что «ах, какая женщина» – именно она, и никто другая.

Успевал, конечно, поглядывать и в зал. Там Ермин, правда, выглядел слегка обалдевшим, видимо, некоторые слова его всё же задели за живое. Видимо, где поётся про ресторан, хмельную голову, про «так близки наши тела»… Мясников, поглядывая на босса, тоже чувствовал себя слегка не в своей тарелке. Но раз уж мы взялись за гуж… В общем, пришлось исполнять песню на бис. Надеюсь, подобная выходка обойдётся без последствий. В конце концов, именно наше выступление доставило собравшимся больше всего положительных эмоций, в первую очередь женщинам, ради которых всё это и затевалось.

После завершения мероприятия меня за кулисами успел перехватить Георг Васильевич.

– Ты, конечно, дал жару… Лев Борисыч так в своём кресле ёрзал, как будто ему кнопку подложили… Я чего тебя искал-то. Ты к завтрашнему мероприятию должен подготовить текст. Не слишком большой, на пару абзацев, мол, спасибо за награду, этот успех стал возможен…

– …благодаря неустанной заботе партии и правительства? – не удержался я.

– Опять язвишь? Но в целом мысль понял верно. Только не такими казёнными выражениями, а как-то более литературно. Ты же писатель!

– Ладно, – вздохнул я, – постараюсь к утру написать.

– Уж постарайся, а завтра мне бумажку с речью покажешь.

В семь утра следующего дня на Московской возле моего дома припарковалась чёрная «Волга». Спускаясь вниз, покачал головой: на стекле окна лестничной площадки красовалась сделанная губной помадой розового цвета надпись: «Максим, я тебя люблю!» И пронзённое стрелой сердечко. Позавчера только мама оттирала, которая мне и сообщила об этой надписи, а ей, в свою очередь, наша престарелая соседка. И вот снова… Какая-то слишком уж настойчивая поклонница. Хорошо хоть фанатки пока не дежурят в подъезде. Я кое-как стёр надпись ребром ладони, тут же приобрётшего розовый оттенок, уже во дворе протёр руку снегом.

Мясников сидел на заднем сиденье, кивком головы предложив мне садиться рядом.

– В костюме? Выглаженный, чистый? Молодец! Текст готов?

– Вот, держите.

Мясников придирчиво принялся изучать мои каракули. Достал из-за пазухи шариковую ручку, пару слов зачеркнул, что-то вписал, вернул бумагу мне:

– Вот, учи, чтобы к началу церемонии от зубов отскакивало.

Никаких тебе пробок, личного автотранспорта практически нет, так что до аэропорта домчались буквально за двадцать минут. Летим на компактном ЯК-40, которому суждена ещё долгая жизнь. В смысле, этой модели – в XXI веке она всё ещё будет востребована. В небольшом салоне на два десятка пассажиров свободных мест нет. Мясников, даже не поинтересовавшись моим мнением, располагается возле иллюминатора. Ну и ладно, пусть любуется облаками, а я вздремну…

Однако сон не шёл, и я решил заняться более полезным делом – инвентаризацией песен. У меня их уже столько накопилась, что про некоторые из числа давно не исполнявшихся уже успел забыть.

Достал блокнот, на первой же чистой странице написал: «Репертуар». В этот список вошли песни из нашей одобренной худсоветом программы: «Ковчег», «Ищу», «Незнакомка», «Когда идёт дождь»[20], «Старый дом», «Моя любовь», «Франсуаза», «Поезд», «Никогда он уже не вернётся из боя», «Посвящение»… Подумав, дописал «И вновь продолжается бой» и «Мой адрес – Советский Союз» отметив в скобках (бонус).

Дальше список нежелательных к публичному воспроизведению песен: «Одна», «Моё сердце», «Волколак» и «Моя печаль светла».

Затем список песен, которые мог бы одобрить худсовет, но по какой-то причине я не стал заявлять их на рассмотрение. Во всяком случае пока. Это «Новогодняя», «Новогодняя-2», позаимствованная у «Дискотеки Авария», «Потому что нельзя», «Обручальное кольцо», «Малиновка», «Родительский дом», «Птица счастья» и «Электричка». Последние пять вещей из этого списка мы пели на свадьбах. Почему потом все, включая меня, забыли… вернее, забили на них? Я-то периодически вспоминал, но тут же снова мысленно отбрасывал в сторону, считая эти песни слишком уж попсовыми. Ну и что, можно их выпустить отдельным альбомом, так сказать, экспериментальным, назвать его типа «Романтический альбом», а самим петь то, что нам нравится. Если к этим пяти добавить обе «Новогодних» и хит «Белого орла… А-а, чего уж там, и второй хит можно добавить – «Как упоительны в России вечера». Тоже вписал в этот список. Ну и хоть на «Мелодию» вези, выпускай диск-гигант. Кстати, с фирмы грамзаписи могли бы давно уже позвонить, поинтересоваться, не набралась ли у нас материала на пластинку? А чем мы хуже других? Ведь иной раз такое унылое говно выпустят… Я не говорю уже про миллионные тиражи пластинок с речами того же Брежнева, только винил переводят.

Теперь «Прорвёмся!»… Её мы исполнили всего однажды, на День советской милиции. Даже не знаю, куда её приткнуть… А может, сделать отдельный репертуарчик для выступления пред силовиками? Хотя бы пяток песен накидать для начала. Но как ни тужился – ничего про милицию не вспоминалось, кроме как уже известной песни из сериала «Следствие ведут ЗнаТоКи».

Зато для армейских подобрать песни куда легче, «Любэ» мне в помощь, благо что в своё время мы с моей группой освоили чуть ли не весь их репертуар. Тот же «Комбат» пойдёт на ура, «Родина-мать» тоже неплохо. Кстати, «Никогда он уже не вернётся из боя» тоже будет в тему. Ещё «Солдат» у «Любэ» прекрасно вписывается в общую канву. Жаль, «Самоволочка» не прокатит, ни один худсовет её не одобрит. «Давай за…» тоже не поймут, не уверен, что спецназ уже имеет место быть. В целом такой вот короткий списочек можно было сыграть на День защитника Отечества, жаль, что праздник минул пару недель назад. Наверняка в театре или ещё где-то проходили празднование и концерт, могли бы и нас позвать выступить. С другой стороны, в нашем репертуаре песен-то соответствующих практически и нет, разве что «Никогда…». Зато теперь будут.

Так, идём дальше… Ещё у нас имеются инструментальная вещь «Crazy Frog» и «Heart-Shaped Box». Первую можно куда-нибудь впихнуть, вторая уже сама себя впихнула, получив премию «Грэмми», которую мы и летим получать.

Теперь песни, которые я отдал другим исполнителям, приносящие самую большую прибыль. Пугачёва исполняет «Две звезды», «Позови меня с собой», «Любовь, похожая на сон», в столе пока держит «Пригласите танцевать». У Ротару пока две моих вещи – «Лаванда» и «Хуторянка». Что-то мне подсказывает, Софа про меня не забудет, обязательно попросит ещё что-нибудь сочинить. В этом плане я правильно поступил, что не стал подписывать с Пугачёвой 5-летний договор, настояв на 1-летнем с последующей пролонгацией. Не хочется оказаться заложником пусть и известной (а впоследствии ставшей ещё более известной, во всяком случае, в моей истории) певицы. «Золотая клетка» меня отнюдь не привлекает, хочется быть востребованным у как можно большего числа артистов.

Может, я хочу что-нибудь Кобзону написать! А что, подходящих для него песен – масса. Взять ту же газмановскую «Москва – звонят колокола». На каждом празднике будет заходить только так. Если, конечно, слегка подкорректировать текст, заменить тех же двуглавых орлов и «золото икон» на что-то более актуальное. Опять же, звонят колокола… Отсылка к колокольням и церквям, тоже на что-то другое менять нужно. В общем, довести текст до ума и можно хоть Кобзону, хоть Лещенко её впаривать.

Дальше я принялся записывать в блокнот свои мысли по сюжету книги «Сотрудник уголовного розыска». У меня с собой имелся ещё другой блокнот, большой, в котором я конспектировал воспоминания Калитурина, и заглядывая сейчас в него, я думал, какую ещё приключенческую историю придумать для всего героя. А не сделать ли его «наживкой»? Скажем, в Москве завелась банда, грабившая богатеньких «буратин», а это по идее представители зарождавшегося НЭПа. Вот и изобразит Платоша этакого мажорчика, якобы нэпманского сынка, сорящего в ресторане деньгами, и тем самым выманивая на себя бандитов.

Пока сочинял – объявили посадку в аэропорту «Быково». Через двадцать минут мы уже садились в машину пензенского представительства в Москве. Было, оказывается, и такое в советские времена. Сразу поехали на улицу Куйбышева, где находилось здание Министерства культуры СССР. Георг Васильевич оторвался от созерцания проносившегося мимо пейзажа, повернул свою увенчанную каракулевой шапкой голову в мою сторону:

– Ты-то, наверное, в Москве уже чаще меня бываешь?

– А куда деваться, приходится, – пожал я плечами.

Дальше ни он, ни я развивать тему не стали. И так всё понятно: в глазах Мясникова я молодой, да ранний, с которым непонятно пока как себя держать. То ли всё так же поглядывать свысока (ты ещё пацан, а я второй секретарь обкома), то ли уже начинать воспринимать как равного. Ну или почти равного, во всяком случае по уровню влияния. Только он влияет на людей и события со своих позиций второго секретаря, а я влияю на людей посредством своей музыки, своих книг… Да и бокса, наверное, в каком-то смысле.

В здании Минкульта нас проводили в небольшое помещение, похожее на комнату отдыха. Сказали, ждать здесь, пока не вызовет к себе Демичев. К нашим услугам был электрический самовар, доверху заполненный водой, баночка растворимого кофе, рафинад, пачка индийского чая, вазочки с печеньями, сушками и конфетами. И даже туалетная комната, куда Георг Васильевич направился первым делом.

Я, не стесняясь, тут же навёл чайку (кофе я любил со сливками, а их не наблюдалось), Мясников, подумав, тоже попросил заварить ему чаю, только не очень крепкого. Я допивал уже вторую чашку, когда дверь распахнулась и приведший нас сюда моложавый чиновник попросил следовать за ним.

Идти пришлось недалеко, кабинет Демичева находился на этом же этаже. Пётр Нилович носил дымчатые очки, волосы с сединой были красиво уложены волнами, а гладко выбритое лицо поблескивало, словно покрытое кремом[21].

– Здравствуйте, Георг Васильевич! – сказал он чуть слышно, слабо улыбнувшись и вставая из-за стола. – Как добрались?

Они с Мясниковым поприветствовали друг друга, затем министр пожал руку мне. Рукопожатие с его стороны было каким-то нежным, деликатным, и я в ответ осторожно сжал его ладонь.

– Чаю уже попили? Так, сейчас время доходит половина одиннадцатого, садитесь, у нас есть ещё время пообщаться… Расскажите пока о себе, молодой человек. Я слышал, вы учитесь на железнодорожника? Планируете связать свою жизнь с железной дорогой?

– Честно сказать, не уверен. В идеале хотелось бы посвятить себя литературе. Ну и музыке, если будет время.

– Угу, вот оно как… А бокс?

– Ну а что бокс… Это ещё лет на десять, от силы пятнадцать. Да и то, если пойму, что боксёр из меня средний, то брошу раньше.

– Почему же средний, – вклинился Мясников. – А чемпионат Европы кто в прошлом году выиграл?

– Первенство Европы, – поправил я на автомате. – Так это по юниорам, и сколько было случаев, что в юношеском возрасте спортсмен считается чуть ли не восходящей звездой, а как переходит во взрослый спорт – так куда только всё девается?

– Согласен… Ну так что же, железнодорожника, значит, из вас не получится?

– Значит, не получится, – пожал я плечами. – Закончу училище – попробую поступить в Литературный институт.

– Угу, тоже дело. Кто знает, вдруг страна в вашем лице приобретёт великого писателя, и мы с Георгом Васильевичем будем гордиться знакомством с вами?

И вроде как без тени сарказма сказал, так что я, поразмыслив, решил не обижаться.

– А что вас волнует?

– В каком смысле?

– Просто хотелось бы знать, чем дышит современная молодёжь?

– Эм-м… Собственно говоря, у меня в общем такие же устремления, как и у моих сверстников.

– То есть джинсы и жвачка?

– Зачем же так утрировать, Пётр Нилович? Есть, конечно, и такие паршивые овцы в стаде, которые за джинсы и жвачку готовы чуть ли не Родиной торговать. А как же те, кто отправляется осваивать целину или строить БАМ? Это ведь тоже молодёжь, вчерашние студенты! А студотряды? Да и среди нынешних школьников немало таких, кто мечтает стать космонавтом, моряком, совершать открытия… Так что вы зря, Пётр Нилович, всех под одну гребёнку.

– А как же мнение, что молодёжь всегда восстаёт против норм, авторитетов и догм? Разве не так?

Ишь ты, провокатор.

– Это естественно! Гормоны бурлят, требуя кипучей деятельности, и то, что создавали отцы и деды, кажется устаревшим, хочется ломать и строить своё, новое. Вспомните хотя бы себя в этом возрасте!

– Хм, ну, вы сравнили, Максим… Когда я был молод, мы строили новое государство, окружённое вражескими странами. Мы воевали в Испании, давали отпор фашисткой Германии… Там я уже, конечно, был постарше, но мальчишки сбегали на фронт, а некоторые приписывали лишний год, а то и два, чтобы отправиться громить фашистов… А вот мне сказали, что ваша песня, которая победила в Америке – это какой-то там рок. Мне кажется, для нашей страны это не совсем актуально, вы со мною согласны, Георг Васильевич?

– Безусловно, Пётр Нилович.

– А моё мнение таково, – нагло встрял я, – что нашу молодежь надо воспитывать на отечественном роке, чтобы слушали не вражьи голоса, а своих исполнителей! «Самоцветы», «Пламя» и прочие «Голубые гитары» – это всё, конечно, хорошо, но молодежи требуется более современная музыка с нормальными русскими текстами. И я над этим работаю.

– С текстами на английском?

– Ну почему же сразу на английском? Это было скорее исключение из правил, вполне можно сочинять рок и на русском. На английском – это актуально для зарубежных гастролей, а внутри страны в плане того же воздействия на умы молодёжи нужен как раз русский язык.

– Весьма рассудительная речь дал столь молодого человека, не находите, Георг Васильевич?

Ну вот, теперь меня будут обсуждать при мне же. Интересно, кстати, где хранится мой граммофончик? По идее он должен находиться здесь же, в кабинете министра культуры, но может быть и в другом помещении, в каком-нибудь сейфе.

Тут в дверь деликатно постучали, показался давешний моложавый чинуша.

– Пётр Нилович, пресса собралась, все готовы.

– Идёмте, товарищи, нас ждут.

Зал не такой уж и большой, но уютный. Нашу маленькую делегацию встречают вспышки фотокамер. Телевидения нет, я даже немного разочарован. Зато газетчиков хватает, и среди них я замечаю Генри Стоуна – в его руках фотокамера «Nikon». Стоун незаметно мне подмигивает, я в ответ улыбаюсь уголками губ: ни к чему собравшимся видеть, что между нами как будто дружеские отношения. Приятельские – ещё куда ни шло, мы с ним оба прекрасно понимаем, что представляем две тихо враждующие державы, и в дёсны целоваться не собираемся.

– Дорогие друзья! – негромко начинает Демичев. – Сегодня, как вы все знаете, мы собрались здесь по весьма приятному поводу. А именно – вручение нашему юному соотечественнику Максиму Варченко премии…

Он на мгновение запинается, затем, вспомнив, продолжает с улыбкой:

– …премии «Грэмми». Советские музыканты уже добивались подобного успеха, но лишь в классической музыке, достаточно вспомнить великого пианиста Святослава Рихтера. И вот наконец у нас есть победитель в категории эстрадных исполнителей. Премия «Грэмми» присуждена уроженцу скромной, провинциальной Пензы, который сумел заявить о себе на весь мир.

И снова появился моложавый помощник Демичева, на этот раз он передал шефу позолоченный граммофончик, а тот на паузе, предоставив возможность фотографам сделать снимки, вручил премию мне. Тяжёленькая статуэтка, явно не пластик.

– Большое спасибо за награду американской Национальной академии искусства и науки звукозаписи! – начал я ответную речь. – И огромную благодарность хочу выразить своей стране, которая дала мне возможность творить, создавая не только литературные, но и музыкальные произведения. Спасибо моим родителям, которые верили в меня и всячески поддерживали. Спасибо моей девушке, моей музе…

Представляю, что творится в душе Мясникова, учитывая, что от изначального, утверждённого им текста остались только два первых предложения. Я так-то не вписывал в текст эти строки, понимая, что Георг Васильевич их вычеркнет. А сейчас не считал, что, произнося эти слова, совершаю что-то криминальное. Американские звёзды кино и эстрады, получая свои премии, благодарят всех, включая родственников, почему я не могу упомянуть в своей речи родителей и любимую девушку? Они-то мне уж всяко ближе, чем партия и комсомол.

В общем, когда закончил, на Мясникова было страшно смотреть, казалось, его сейчас хватит апоплексический удар. А вот Демичев, что любопытно, совершенно никак не проявлял своих эмоций, сохраняя бесстрастное выражение лица. Может, после, когда вернёмся в кабинет (если вернёмся) будет визжать и топать ногами?

Далее последовал своего рода пресс-подход. Меня обступили корреспонденты отечественных изданий и единственный представитель зарубежной газеты в лице Генри Стоуна. Пришлось минут пять отвечать на вопросы, среди которых, к счастью, не оказалось провокационных. Разве что Стоун не удержался:

– Максим, если вам за хорошие деньги предложат гастроли по Соединённым Штатам, вы примете предложение?

– Вопрос, конечно, интересный, – улыбнулся я. – Но, во-первых, если ехать – то всей группой… всем ансамблем, без ребят я не поехал бы. Во-вторых, чтобы ехать на гастроли, нужно иметь англоязычный репертуар. Вряд ли местная публика заинтересуется песнями на русском. Мы же не фольклор поём, русские народные песни, может, и пришлись бы ко двору в качестве экзотики. У нас же пока всего одна песня на английском. В-третьих, нужно учитывать, что я ещё занимаюсь боксом, и время от времени приходится выступать на соревнованиях. А это ещё и подготовка к турнирам, как минимум месяц приходится напряжённо готовиться. Так что тут возникает проблема со свободным временем, а я не соглашусь пожертвовать соревнованиями, поскольку в этом году всё подчинено декабрьскому чемпионату мира.

– Но ещё далеко не факт, что вас бы отпустили на гастроли советские власти…

– А кого конкретно вы имеете в виду? – всё с той же приклеенной улыбкой поинтересовался я.

– Да вот хотя бы мистера Демичева, – отзеркалил улыбку Стоун.

– А что я? – вскинулся стоявший неподалёку Пётр Нилович, услышав, что прозвучала его фамилия.

– Тут вот корреспондент зарубежной газеты уверен, что вы бы не отпустили мой ансамбль на гастроли по США.

Видно было, что Демичев смущён, он не знал, что ответить, и в итоге выдавил из себя:

– Если бы поступило такое предложение, мы бы его обязательно рассмотрели и приняли коллегиальное решение.

Когда мы вернулись в кабинет, Мясников принялся было меня чихвостить, но Пётр Нилович мягко его осадил:

– Георг Васильевич, ну что вы, право слово, набросились на юношу? За что его ругать? Он в своей короткой речи и свою страну поблагодарил, которая его выпестовала и взлелеяла, ну и родителей, а отец с матерью – это святое. Особенно мать. Родина-мать зовёт – слышали же такое выражение?

– А девушку-то свою зачем приплёл? – всё кипятился Мясников.

– Ну а что девушка? – так же невозмутимо откликнулся Демичев. – Это у них на загнивающем Западе с их гомосексуалистами молодой человек может сказать: «Спасибо моему парню!», а у нас страна традиционных ценностей. А если она действительно его муза? Георг Васильевич, прошу вас, не ругайте вы его. Хоть я и не любитель таких песен, благодаря которой Максим выиграл приз, но он сумел доказать, что и наши, советские музыканты, если захотят, могут быть не хуже так называемых западных звёзд.

Разве мог Мясников ослушаться самого министра культуры СССР? Вот и пришлось ему скрипеть зубами, но свои претензии оставить при себе.

По пути в аэропорт Георг Васильевич обиженно сопел, глядя в окно «Волги». В самолёте уже не сопел, но всё ещё дулся. Когда около семи вечера самолёт приземлился в пензенском аэропорту, вроде бы уже отошёл, даже руку пожал на прощание, когда меня высаживали возле моего дома.

– Завтра в училище придут интервью брать журналисты «Пензенской правды» и «Молодого Ленинца», – просветил меня напоследок Мясников. – Не забудь захватить статуэтку для фото. И кстати, хоть с днём рождения заранее не поздравляют, я уж с твоего позволения нарушу эту традицию. С днём рождения!

Дома, конечно, порадовались факту получения награды, даже небольшое застолье организовали – батя как раз вернулся из поездки. Небольшое – потому что день рождения у меня всё-таки завтра, в субботу, и завтрашним вечером стол будет куда серьёзнее. В этот раз мне было разрешено выпить рюмочку наливки. За столом неторопясь рассказал, как проходила церемония.

– Так что теперь читайте обо мне во всех центральных газетах, – добавил я не без самодовольства.

Позвонил Инге – как было не похвалиться любимой девушке?!

– Ты мой герой, – промурлыкала она в трубку. – Завтра я тебя так поздравлю…

О-о, я сразу же представил, как будет выглядеть поздравление! Уж с чем-чем, а с фантазией у меня проблем никогда не было. Правда, как мы это сделаем? Инга приглашена к нам, Андрюха с Игорем и Пашкой Яковенко тоже. Кстати, Пашка обещался прийти с одноклассницей Надькой Соколовой. Не знал, что у него роман с первой отличницей моего бывшего класса. А после застолья, возможно, останется время, чтобы уединиться с Ингой в моей комнате. Но, блин, ни поорать, ни постонать… Ладно, что-нибудь придумаем.

Утром я проснулся с мыслью: ну вот, теперь мне до совершеннолетия ещё ровно год! Смогу на законных основаниях лить в себя спиртное, хоть никогда и не был любителем выпить. Мама с батей, как только я высунулся из своей комнатушки, тут же поздравили меня с днём рождения. Вручили подарок – роторную электробритву «Бердск» с тремя головками. Я тут же решил испытать её в деле, хоть и брился только вчера, перед полётом в Москву. Шум электробритва создавала невероятный, к тому же отец пожаловался, что по экрану телевизора шли помехи, но зато, как верно заметила мама, её можно спокойно брать с собой в дорогу, бриться в любом удобном месте, где найдётся розетка, тогда как для обычной бритвы требуются мыльный раствор и помазок. После процедуры ликвидации мелкой щетины на коже появилось лёгкое раздражение, тут пригодился подаренный до кучи лосьон после бритья.

Граммофончик засовывать в сумку, где и без того свободного места было не так много, не рискнул, завернув в несколько слоёв газеты и понёс в руках. Ребята в группе, конечно, при виде статуэтки оживились, каждый норовил подержать её в руках, но до них, как я понял, так и не дошло, насколько это круто – стать обладателем самой престижной премии в мире музыки. Ну да, позолоченная статуэтка, ну типа сокурсник что-то там в Америке выиграл, ну круто… К концу первой пары все уже, казалось, и забыли про мой граммофон.

Журналисты заявились ближе к концу занятий, с разрешения мастера мы уединились на перемене в актовом зале, где спокойно проговорили целый урок и меня сфотографировали во всех ракурсах со статуэткой в руках. Заодно поздравили с днём рождения.

Не успел вернуться домой, как звонок от Вишневского.

– Старик, поздравляю с 17-летием, почти взрослый теперь! – радостно заявил он. – И заодно с получением премии «Грэмми». Как ты смотришь на то, чтобы сняться у нас в «Парусе», рассказать про премию?

– Да в общем-то можно, но только отдали мне её задним числом. Вряд ли телезрителям будет интересно слушать, как мне её вручал Демичев.

– Расскажешь про песню, как создавалась, как она оказалась в числе претендентов на премию «Грэмми»… Ну я не знаю, у тебя же вроде язык хорошо подвешен.

– Это понятно, а вот саму песню вы в эфир пустите?

– Хотелось бы, вообще-то, – задумчиво произнёс Дмитрий.

– У меня предложение… Давайте запишем у нас в студии видеоклип на эту песню. Реально такое сделать?

– Хм, в принципе реально… Давай я в понедельник обговорю этот вопрос с начальством, если даст добро – снимем во вторник, а в среду у нас уже будет запись программы, которая выйдет вечером ближайшей пятницы. Почему во вторник? Потому что я в среду уже должен буду объявлять: «А сейчас мы посмотрим видеоролик на эту самую песню». Либо, если наша задумка не удастся, скажу: «Давайте послушаем эту песню», и придётся обойтись только аудиозаписью… Кстати, сама-то аудиозапись у тебя есть?

– Есть пластинка, для которой песня писалась в Москве.

– В принципе, тоже вариант, с пластинки можно на плёнку переписать, наша техника позволяет это сделать.

День рождения отметили весело. Отец умчался в поездку, а мама немного с нами посидела и, просветив нас с Ингой относительно блюд, которые и когда подавать на стол, ушла к соседке, чтобы не мешать молодёжи вести себя непринуждённо. Ну мы и вели… Стол сдвинули в сторону, врубили на полную катушку «Бони М», и отплясывали до тех пор, пока съеденное не утрамбовалось в наших желудках. А значит, настало время торта. Мама в этот раз сама пекла, пораньше отпросившись с работы, и торт получился знатным. Большой, бисквитный, с кремом – схомячили почти весь, оставив по куску маме и отцу.

Конечно же, всем разрешил подержать в руках граммофончик, но, по моему мнению, ребята не совсем сознавали значимость этой премии, для них это была просто прикольная, блестящая штучка. Ну и ладно, сам-то я прекрасно сознаю, как и люди, имеющие отношение к музыке во всём мире.

Естественно, не обошлось без подарков. Инга вручила мне флакон мужского парфюма «Habit Rouge» – настоящая Франция. Было немного неудобно принимать такой дорогой презент (а я догадывался, что он реально дорогой) на глазах у остальных друзей, чьи подарки оказались куда скромнее. А когда в начале десятого вечера со мной попрощались ушедшие вместе Пашка и Надя, мы наконец остались с Ингой наедине.

Входную дверь я на всякий случай запер изнутри, если что – мама позвонит. А в течение следующих двадцати минут мы с моей девушкой наслаждались друг другом. Кто-то скажет – не так долго, но тут тоже важен вопрос – как провести эти двадцать минут. Можно просто лежать рядом друг с другом и лениво предаваться ласкам, а можно устроить такие скачки… Вот мы с Ингой и поиграли в наездников. Причём наездниками были по очереди, и честно скажу, когда она оказывалась сверху – ощущения я испытывал на порядок сильнее.

У Вишневского всё-таки получилось договориться с начальством насчёт видеозаписи. Как он мне потом объяснил, поначалу шеф не горел желанием, но, когда Дмитрий положил ему в понедельник утром на стол свежий номер «Комсомольской правды» с публикацией о вручении мне награды самим Демичевым, тот сдался.

Мама, к слову, тоже накупила газет, но на работу, наученная горьким опытом общения с завистливыми коллегами, уже не носила. Правда, газету в отдел принёс её непосредственный начальник, встал посреди кабинета и потряс печатным изданием: вот, мол, гордитесь, что работаете вместе с Надеждой Михайловной, матерью знаменитого земляка.

Из-за записи на телевидении тренировку пришлось пропустить, в общем-то, после успешного выступления на первенстве РСФСР я имел право на некоторые поблажки. Это ближе к первенству Союза, то есть уже со следующей недели снова начну пахать до седьмого пота.

Мои ребята новость про запись восприняли с энтузиазмом. В том числе и тот факт, что в студии «Паруса» они тоже появятся в качестве гостей – Вишневский не имел ничего против моего предложения. В студию мы заявилась все как один в джинсе́, чтобы соответствовать духу песни. Для полноты образа не хватало патл до плеч, но это разве что в отношении меня, при желании мог бы отрастить, но боксировать с такой шевелюрой неудобно. А Юрка с Валей, не говоря уже про Лену, могли себе позволить, так что щеголяли с длинными лохмами.

Композицию мы когда-то давно уже репетировали, вчера повторили материал, к тому же в студии у нас имелась возможность сделать несколько дублей. Когда я и мои музыканты начали снимать ботинки и носки (Лене я разрешил с её колготками не разуваться, да и за синтезатором её нижнюю часть тела не особо видно) на нас посыпались вопросы – что это за стриптиз мы собираемся здесь устроить?

– Задумка такая, – объяснил я, – демонстрирующая раскованность советских музыкантов.

Режиссёр записи вопросительно посмотрела на Вишневского, тот озадаченно пожал плечами.

– А может, лучше всё-таки в обуви?

– Дмитрий, ну мы же не без штанов выступаем, а всего лишь без носков. Что в этом криминального или дискредитирующего советскую молодёжь?

– Действительно, по большому счёту и придраться не к чему, – вздохнул он. – Ну давайте изображать хиппи, так уж и быть.

В итоге даже Лена не выдержала, сходила в туалет, где стянула свои тёплые колготки, и тоже встала за «Юность» босиком и, как и мы, она тоже была в джинсах. Ну хотя бы педикюр в порядке, подумал я, разглядывая её накрашенные ногти.

Недаром говорится, что Бог любит Троицу! С третьего дубля вроде бы записали, не прошло и часа с момента нашего появления в студии.

– А можно будет увидеть, что получилось, ещё до выхода программы в эфир? – спросил я Вишневского.

– Давай мы завтра соберёмся все вечером, и до начала записи «Паруса» попросим показать нам видеоролик.

Видео получилось очень приличным, пусть весь клип и был снят в студии. Цвета, конечно, не такие чёткие, как я привык в своём будущем, но многого требовать от современных кинескопов было бы глупо. Это даже не японские телевизоры, а наши, советские. Надеюсь, в целом плёнка приличного качества, и когда представится возможность посмотреть её на хорошем телевизоре – я буду приятно удивлён.

Вишневский решил, что сначала отснимет кусок с нами, а дальше мы покинем студию, и в кадр сядут остальные приглашённые. А уже после монтировки наш кусок окажется в середине состоящей из трёх частей программы, которая должна выйти в эфир в ближайшую пятницу.

Запись прошла без эксцессов. Моё приподнятое настроение передалось всем участникам моего коллектива, даже обычно застенчивый Валя – и тот пару раз пошутил. Статуэтка «Грэмми» стояла на круглом журнальном столике между нами, ещё перед началом съёмок оператор взял её крупным планом. Я всячески упирал на то, что это не только моя победа, это победа всего нашего ансамбля, и ребята смущённо улыбались, понимая, что к этой песне не имеют ни малейшего отношения. Однако я их сюда притащил – мне их и пиарить.

Гольдберга я тоже приглашал на запись, но он скромно отказался, заявив, что эта песня мною была написана ещё задолго до его появления в нашем коллективе, и он тут совершенно ни при чём, да и не хочется ему пока афишировать свою деятельность в лице художественного руководителя. Те, кому надо, и так это знают, а всем знать ни к чему.

А снег к середине марта уже почти совсем сошёл. И как-то неожиданно подкатило первенство Союза. Вроде бы только вчера выиграл республику, и снова нужно готовиться выходить на ринг. Последнюю неделю я полностью посвятил тренировочному процессу, впрочем, успев в предыдущие выходные съездить с коллективом в Кузнецк – второй по величине город области. Мы там успели дать концерт вечером субботы и на следующий день сразу три концерта. И каждый раз рассчитанный на 800 зрителей (600 в партере и 200 балкон) зал недавно возведённого Дворца культуры «Родина» был не то что полон – переполнен.

Из Пензы мы приехали на арендованном на пару дней автобусе, водителя пришлось так же устраивать на ночлег в гостинице и обеспечивать питанием. Но учитывая, что по итогам четырёх концертов, не считая расходов на транспорт и того же водителя, мы заработали по триста сорок рублей на нос – игра стоила свеч. Всяко комфортнее добираться в «пазике», чем трястись в электричке. Тем более мы смогли спокойно загрузить всю аппаратуру и музыкальные инструменты.

В этот раз Гольдберг сделал билеты подороже, нежели на предыдущие выступления нашей группы… То есть ансамбля, конечно, просто в разговорах между собой нам было проще именно таким словом обозначать наш коллектив. В общем, в первые ряды партера билеты продавались по два пятьдесят, дальше по два рубля, а на балкон по полтора. Я в уме примерно подсчитал, выходило, что вроде как Романыч нас не кинул, если поверить, что 15 % выручки ушло директору ДК, которой по идее тоже нужно было с кем-то делиться, чтобы её делишками не заинтересовались соответствующие органы. Плюс оплата услуг водителя, бензин за наш счёт, размещение и питание в гостинице. Где-то так и выходит. Ребята, а особенно Юрец, были весьма довольны финансовыми итогами поездки.

Ну а меня больше впечатлило, как нас принимали. Если честно, то, конечно, весь ажиотаж крутился вокруг моей фамилии. В первый день мы подъехали к служебному входу, чтобы спокойно разгрузить «пазик» от аппаратуры и инструментов. Не знаю уж, откуда местные фанатки прознали, что мы будем разгружаться за два с половиной часа до начала субботнего выступления, но пяток девчонок тут уже дежурили. При моём появлении раздался такой визг, что я испуганно дёрнулся было обратно в автобус, но быстро совладал с эмоциями, улыбнулся девушкам, помахал рукой, даже успел ответить что-то на восторженные вопли поклонниц. После чего встречавшая нас директриса попросила девочек отойти и не мешать выгрузке аппаратуры.

Вечером после первого концерта на кузнецкой земле перекусили в кафешке при гостинице и поднялись в номера. Лене повезло, ей как девочке достался отдельный, я поселился с Юркой, а Валя, как и ожидалось, вместе с Гольдбергом. Не знаю, как фанатки вычислили, где находится окно нашего с Юрцом номера, но часов в десять вечера они принялись скандировать мою фамилию. Я рискнул выглянуть в щелку между шторами, и тут же был замечен, вызвав новый шквал счастливых воплей. К счастью, кто-то сообразил вызвать милицию, и прибывший вскоре наряд навёл порядок. Обошлось без задержаний, видимо, на первый раз просто предупредили.

Думал, теперь спокойно отдохнём. Ага, щас! Едва я улёгся спать, как в оконное стекло раздался осторожный стук. Направив свой взгляд в сторону окна, я охренел, увидев по ту сторону довольно-таки симпатичную девичью мордашку.

Нас поселили на последнем, третьем этаже гостиницы, и я просто сначала не поверил своим глазам. Как могла забраться сюда эта чокнутая девица? Юрка отлучился в туалет (здесь он был один на весь этаж, в конце коридора, но хотя бы на две кабинки) так что разбираться пришлось мне в одиночку. Я кое-как сдвинул замазанные белой краской шпингалеты, открыл окно и выглянул наружу. Ага, оказывается, справа находилась пожарная лестница, вот на ней-то и стояла отчаянная девчонка, которой на вид не дашь больше шестнадцати.

– Максим, – простонала она, – я вас люблю!

– Можно и на ты, – вздохнул я.

После чего помог ей забраться внутрь. Девица стояла напротив меня, в глазах её сияло самое настоящее счастье, несмотря на комичность ситуации: на мне из одежды были только майка и трусы.

Тут распахнулась дверь и появился одетый в трико Юрка.

– Ого! А у нас, оказывается, гости? – чуть ли не облизнулся он.

– Угу, – буркнул я, – незваные. Тебя как зовут-то, чудо?

– Катя, – пискнула она.

– Вот что, Катя… Сейчас этот молодой человек, наш барабанщик Юра, проводит тебя на выход. И больше, умоляю, не лазь по пожарным лестницам, а то свалишься, и я буду себя всю жизнь винить в твоей смерти.

Я видел, что Юрка с трудом сдерживается, чтобы не заржать, аки конь. Да уж, картина маслом…

– Ой, а можно я вас поцелую? – прошептала она, молитвенно сложив ладошки перед собой. – Ну хоть один разочек, ну пожалуйста!

Девица явно была на грани восторженной истерики, того и гляди расплачется от счастья.

– Ладно, целуй… Только в щёку, – предупредил я.

– А меня можно не только в щёку, – прыснул Юрка.

Когда он, проводив счастливую чуть ли не до описанных трусов гостью, вернулся в номер, со смехом стал рассказывать, как офигела дежурная, увидев, что из гостиницы выходит посторонняя.

– А ты что?

– А что я? Сказал, что это дочка директрисы Дворца культуры. Приходила передать от мамаши ключи от гримёрки.

– И что, поверила? – хмыкнул я.

– Куда она денется? – тоже хмыкнул Юрка.

На самих концертах кузнецкие девчата устраивали истерику не хуже, чем девицы с «загнивающего» Запада на виденных мною в прежней жизни архивных кадрах с выступлений «битлов». Тут ещё, наверное, сыграла свою роль и вышедшая в эфир как раз накануне передача с нашим участием и показанным в её рамках клипом. В это время телевизор народу смотрит не в пример больше. Альтернативы всё равно нет, разве что почитать книгу или периодику.

Я, кстати, выклянчил, вернее, даже выкупил всего за пятнашку (по себестоимости) видеокассету с нашим клипом на песню «Heart-Shaped Box». Осталось купить видеомагнитофон, чтобы хоть иногда её пересматривать.

А что, в хозяйстве вещь нужная. У Вадима Николаевича видел японскую модель в коробке. Стоить, конечно, будет как чугунный мост, уж точно не дешевле гитары. Но сейчас, слава богу, такой момент в жизни Максима Варченко, что можно время от времени позволять себе дорогие приобретения. А куда их, деньги, копить? Квартира есть, машина нам пока не нужна, так что, как пелось в одной песенке из 90-х, жить нужно в кайф. При этом периодически позволяя себе тратиться на благотворительность, как в случае с клубом, которому я помог с инвентарём.

Заодно можно прикупить видеокассеты с голливудскими фильмами. Может, повезёт найти что-то из новинок, то, что станет доступно советскому зрителю лишь несколько лет спустя. А может, и не станет. Далеко не все фильмы, особенно якобы содержащие сцены насилия и эротики, появятся в советском прокате. А знаменитые видеомагнитофоны «ВМ-12», за которыми будут выстраиваться километровые очереди, появятся разве что лет через пять, и приобрести это чудо техники по цене мотоцикла сможет далеко не каждый. Хотя, кто знает, вдруг кооператорам разрешат открыть видеосалоны? В моей истории страна через это прошла, прежде чем распавшийся Союз наводнили южнокорейские видеомагнитофоны по более-менее доступным ценам.

А что касается Вадима Николаевича, то у него же можно и гитарный кабинет присмотреть. Когда брал гитару, конечно, обратил внимание на 20-ваттный «маршалловский» комбик, но денег было в обрез, не чеками же расплачиваться. Опять же, таскаться с ним полдня – то ещё удовольствие, когда я у тебя и так в руке не такой уж и лёгкий кейс с гитарой. Учитывая, что «Лес Пол» я хранил дома, такой комбик мне бы пригодился. Воткнулся в него – и играй себе в половину громкости, не сильно донимая соседей.

Отработали кузнецкие гастроли, а дальше началась целенаправленная подготовка к первенству СССР. Ради такого случая Храбсков приходил в клуб каждый день, чтобы проводить со мной индивидуальные тренировки. А 23 марта днём мы с ним садились следующий в сторону Сибири поезд, чтобы утром 25-го, в воскресенье, выйти на узловой станции «Омск-Пассажирская».

В этот раз участников турнира расселили по разным гостинцам. Видно, у принимающей стороны возникли проблемы с размещение боксёров и тренеров в одном месте. Нас с Анатольичем «закинули» в пригород, в ведомственный санаторий «Коммунальник». Мне кажется, название «Коммунальщик» на слух лучше ложится, но тут со своим уставом в чужой монастырь, как говорится, соваться не след. Не самый плохой, кстати, санаторий, коммунальщики позаботились, что бы отдых для своих здесь превратился действительно в отдых. Тут даже 25-метровый бассейн имелся, в котором мы с Храбсковым с удовольствием поплескались в день заселения.

В тот же день успели заглянуть в спорткомплекс «Юность», где будут проходить соревнования. Спорткомплекс отдан на растерзание боксёрам, тренерам и судьям. Настоящий Вавилон, учитывая, что здесь были представлены все республики СССР, и повсюду звучала разноголосая речь. Тут же встречаю всех своих старых знакомых – Васю Шишова, Лёху Никифорова, Юру Гладышева, Толю Микулина, Саню Лебедева, Исраела Акопкохяна, Саню Ягубкина… Самым опасным соперником, по нашему с Храбсковым мнению, был действующий чемпион Союза Александр Лебедев. И пусть на первенстве Европы прошлым летом он проиграл какому-то румыну и остался без медалей – не стоило расслабляться раньше времени.

Лебедев представляет также РСФСР, но на первенстве республики не принимал участия, а то бы мне точно пришлось там с ним рубиться. Как выяснилось ещё по ходу турнира в Калинине, Саня как действующий чемпион страны в своём весе был освобождён от отбора на первенстве РСФСР, приняв участие только в первенстве ДСО «Буревестник», которое ожидаемо выиграл.

Регистрация, взвешивание, жеребьёвка – и вот я уже знаю имя своего первого соперника. Это Антон Антонов из Черновцов. По сетке мы с Лебедевым можем встретиться только в финале, не иначе, организаторы подсиропили. Надеюсь, оба доберёмся до финала без приключений, Саньке я пожелал удачи по ходу предварительных поединков. Причём пожелал с глазу на глаз, он меня тоже напутствовал добрыми словами. Однако видно было, что Лебедев, пытаясь сохранить внешнюю невозмутимость, всё же слегка нервничает. Да и я, если честно, отнюдь не был невозмутим, впрочем, это вполне обычная и ожидаемая реакция.

Нормально так подрались с этим Антоновым, хотя Храбсков и кричал из моего угла, чтобы я проявил рассудительность. Пошли оба вперёд без разведки, и в первом же раунде всё и закончилось. В этой рубке я оказался на голову сильнее, хотя поначалу соперник нехило так напирал, видимо, решив поставить на кон всё: либо со щитом, либо на щите. Получилось, что со щитом оказался я, правда, получив небольшое рассечение под левым глазом.

В виду этого обстоятельства в следующем бою против узбека Махмудова мне пришлось выбрать осторожную тактику. Держался на дальней дистанции, в обмен ударами практически не вступал, однако мои точные джебы левой раз за разом выводили оппонента из себя. Южный, вспыльчивый характер, вот и злился, лез вперёд, надеясь хоть раз меня зацепить. Чем-то напомнил моего соперника по финалу прошлогоднего первенства Союза Усманова, тем более что и национальность та же самая. Усманов, кстати, и на этом первенстве выступал, но в более лёгкой весовой категории, из которой я поднялся наверх, иначе наши дорожки могли бы вновь пересечься.

Победу я одержал по очкам, а левое плечо после такой усердной работы одиночными и двойными джебами так устали, что только следующим утром я смог нормально поднимать руку. День отдыха оказался весьма кстати, к тому же рассечение практически совсем затянулось, о нём больше напоминал небольшой желтеющий «фонарик» под левым глазом.

В этот день организаторы устроили нам по желанию экскурсию, и я посетил острог, в котором в середине прошлого века отбывал каторгу Достоевский.

– До Омска Достоевского везли по Тюкалинскому тракту, через Ишим, Аббатское, Тюкалинск, – нудно вещала ёжавшаяся в видавший виды полушубок экскурсовод. – С тракта заиндевевшие тройки вбежали в прямую улицу Тобольскую (ныне Орджоникидзе) с небольшими одноэтажными деревянными домиками по сторонам. А вскоре перед ехавшими открылась большая площадь – эспланада Омской крепости. Кругом вдали виднелись городские постройки, посреди площади – старая городская роща с кривыми, редко разбросанными берёзами и небольшим, занесённым снегом вокзалом. Тройки повернули к земляной второклассной крепости.

В общем, проникся вместе с другими экскурсантами, заодно психологически разгрузился.

Четвертьфинал свёл меня с представителем Латвийской ССР Карлисом Айварсом. В отличие от предыдущего соперника этот левша оказался техничным, хладнокровным, с хорошей реакцией. В атаку особо не лез, но и в защите не отсиживался. Однако не было в нём изюминки, отличающей классных боксёров от середнячков. Не хочу себя перехваливать, но мне было чем удивить соперника. В третьем раунде я его окончательно задёргал финтами, чередуя удары с дальней и средней дистанций. И выносливость начала его подводить, движение замедлилось, чем я тут же воспользовался, вогнав излюбленный боковой левой в печень и добавив ею же слева в челюсть. От дальнейшего избиения латыша спас рефери.

– В полуфинале тебя ждёт белорус Жданович, – рассказывал вечером Храбсков, когда мы в очередной раз лениво плавали в санаторном бассейне. – Серьёзный товарищ, своего соперника по четвертьфиналу уложил во втором раунде. Удар справа у него бронебойный, ещё и с нырком делает, так что постарайся не подставляться.

Я внял предупреждению коуча, и как зеницу ока (и её тоже, гы) берёг левую сторону челюсти. Ради этого пришлось перестроиться на правостороннюю стойку. Её мы тоже тренировали, считая, что боксёр должен работать в «неродной» стойке если и хуже, чем в «родной», то ненамного. Фокус удался, соперник иногда попросту не знал, что делать, бездумно пытаясь пробить защищавшую мою левую сторону перчатку. Безоговорочная победа по очкам, правда, по итогу боя моё левое плечо вновь дало о себе знать. И теперь уже не от усталости, соперник реально накидал мне в это место, такое ощущение, что я попал на микроразрыв связок. Но тогда я подумал, что это временно, к завтрашнему бою пройдёт, и мы с Анатольичем отправляемся смотреть второй полуфинал, где Саня Лебедев, казалось, без проблем разберётся с представителем Казахстана.

Фамилия казаха Садыков, а зовут Батыр. Реально батыр, если учитывать, что вообще казахи в таких серьёзных весах – скорее исключение, чем правило, у них от природы мелкое телосложение. Чтобы, наверное, было удобнее скакать на низкорослых степных лошадках.

Так вот в этом полуфинале произошла трагедия, несчастный случай, катастрофа – называйте как хотите. Короче говоря, соперник Сане достался серьёзный, крепкий орешек, об который он обломал… Нет, не зубы, а руки. Вернее, запястье правой руки, когда в третьем раунде попытался провести мощную атаку и пробить этого похожего на словно бы вытесанного из одного цельного куска гранита казаха.

У меня, если честно, чуть слёзы на глаза не навернулись, когда я смотрел, как побледневший Саня показывает руку врачу. Затем его увели в раздевалку, и я не выдержал, рванул следом. Там на моих глазах Лебедеву на травмированное запястье наложили шину, а затем отправили в травматологию. Прежде чем сесть в «скорую», Санька обернулся ко мне, с печалью в глазах сказал:

– Жаль, что я пролетел мимо чемпионата мира. Макс, отомсти завтра за меня.

Ну а куда мне деваться, придётся мстить, иначе я и сам пролечу мимо Токио. Да и помнил я, как прыгал по рингу счастливый казах, даже не подошёл к сопернику поинтересоваться, как у него там дела со здоровьем. Шлёпнул Саньку перчаткой по плечу и давай дальше отплясывать какой-то свой ритуальный танец.

Но на душе у меня было всё же легче, чем если бы пришлось биться за путёвку на чемпионат мира с товарищем. А тут уже ясно – перед тобой реально соперник, которого не стоит щадить, и от осознания этого в крови начинал закипать адреналин. Единственное, что настораживало – левое плечо по-прежнему побаливало, отчего я на разминке старался беречь руку, не действуя в полную силу.

– Что с рукой? – встревоженно спросил Храбсков, останавливая разминку.

– Да чёрт её знает… После боя с белорусом побаливало плечо, думал, к утру всё пройдёт.

– Бляха муха, – невольно ругнулся Анатольич, – вот только этого нам сейчас не хватало! Что ж вчера врачу не показался? Думал он… Ты вообще в состоянии боксировать?

– А у меня есть выбор? Хотите, чтобы уплыла путёвка в Токио?

– Ты прав, терять нам нечего… Ну хотя бы береги плечо, не подставляй его лишний раз. Может, снова в правосторонней поработаешь? Или хотя бы фронтальной?

– Посмотрим, как пойдёт, – мотнул я подбородком.

Невзирая на проблему с плечом, на бой я вышел заряженным, Анатольичу даже не пришлось меня накачивать. В тему перед глазами стоял эпизод из фильма «Ринг», который я видел в той своей юности. Там герой в исполнении Александра Пороховщикова в раздевалке перед боем говорит молодому боксёру, зашедшему выразить свой респект: «Ты, Володя, отойди в сторонку, я ведь должен разозлиться».

Плоское, словно блин, лицо соперника, на котором прятались маленькие глазки, выражало желание закончить со мной как можно быстрее, невзирая на все мои регалии. Батыр, однако, не стал кидаться вперёд сломя голову: как только он пытался это сделать – сразу же из его угла на казахском что-то кричал тренер, и оппонент, словно пёс, послушно подчинялся команде.

Я тоже не рвался на Садыкова, памятуя о своём плече, предпочитая менять стойки и тем самым вводя казаха в заблуждение. Заодно не мешает присмотреться к сопернику. Хотя в общем-то в его бою с Санькой уже присмотрелся и сделал для себя кое-какие выводы, но всё равно разведка не будет лишней.

В целом поединок складывался по нашему с Храбсковым сценарию. Я кидал слабые джебы левой, акцентированные правой, постоянно двигался, памятуя, что правильная работа ног – как минимум половина успеха. Всё складывалось неплохо до тех пор, пока во втором раунде, видимо, получив наставления от тренера, соперник не решил проверить меня на вшивость. Проверка состояла в нескольких затяжных атаках, когда Батыр, весящий, такое ощущение, явно больше заявленных на взвешивании 80 кг, пытался зажать меня в углу и обработать серией коротких ударов по голове и корпусу. И вот тут-то после очередной его атаки я понял, что моя левая рука вообще отказывается работать, максимум, на что она способна – это находиться в согнутом состоянии, защищая левую часть корпуса и головы.

Картина Репина «Приплыли»! Кое-как я продержался второй раунд, а в перерыве, когда Храбсков спросил, почему я совсем перестал бить левой, объяснил причину. Тот даже перестал обмахивать меня полотенцем.

– Так что теперь, – растерянно спросил Анатольич, – снимаемся?

– Ну уж нет, – буркнул я. – Попробую побегать от него с одиночными джебами правой.

А вот тренер моего соперника, похоже, заметил, что с моей левой рукой что-то не то, и как только начался третий раунд, Садыков принялся раз за разом обрабатывать моё левое плечо. Ого, блин, а ведь больно! И теперь я вообще не могу руку толком поднять, она так и норовит повиснуть плетью.

Ноги, мои любимые, шустрые ноги, давайте, спасайте меня! И я начал скакать по рингу антилопой гну, удирающей от голодного льва. Но всё же иногда позволял себе лягаться… то есть выкидать в сторону казаха одиночные правой. И что приятно, пару раз я умудрился его серьёзно зацепить.

Рефери тоже заметил, что моя левая рука висит плетью, а я морщусь от боли, остановил поединок.

– Что у вас с рукой? Вы можете продолжать бой?

– Да всё нормально, просто мне плечо слегка отбили, сейчас пройдёт.

Прозвучала команда «бокс», и началась вторая серия фильма о погоне льва за антилопой. Чувствуя, что времени остаётся совсем мало, Батыр попёр на меня танком, продолжая молотить уже не только несчастное левое плечо, но и всего меня от пояса и выше. Причём пёр, уже просто опустив голову, словно решив меня заодно и забодать. Эта гонка меня уже изрядно утомила, я стал двигаться медленнее, и прекрасно сознавал, что даже если дотяну до финального гонга, то вполне могу по очкам и проиграть, и это вызывало во мне чувство бессильной ярости.

И тут то ли озарение на меня снизошло, то ли это и есть класс боксёра, но в какой-то миг, будто глядя плёнку в «рапиде», я увидел не только безумные, налитые кровью глазки соперника, но и его совершенно открытую челюсть. В короткий апперкот я вложил все оставшиеся силы, понимая, что, если удар не достигнет цели – за оставшееся время боя от любого тычка свалюсь на канвас.

Но я же везучий сукин сын! С ликованием наблюдаю, как Садыков замирает, будто врезавшись с разбегу в стену, а затем его чёрные зрачки закатываются, и он падает сначала на колени, а затем заваливается набок. На автомате иду в нейтральный угол. В ушах у меня словно вата, я с трудом слышу голос рефери, отсчитывающего… Нокдаун или нокаут? И только услышав возглас: «Аут!», я понимаю, что это победа.