Второй шанс 4

Глава 5

Читаю свежий номер «Пензенской правды», где в интервью со старшим тренером области по боксу Алексеем Пчелинцевым подводятся итоги чемпионата Центрального федерального округа. Вторым призёром стал Александр Немков в полулёгком весе, благодаря серебряной медали завоевавший путёвку на чемпионат РСФСР. Остальные семь пензенских боксёров в призёры не попали.

Слабенько, товарищи, слабенько… Только в следующем марте мне исполнится 18, и я смогу выступать на взрослом уровне, а пока приходится доказывать своё мастерство в юниорских турнирах. Но мне и тут есть что выиграть, главная цель, конечно же – декабрьский чемпионат мира, которому будут предшествовать месячные сборы на Дальнем Востоке. Акклиматизация, мать её, но без этого никуда.

Мысль о «мундиале» занимает меня даже больше, чем мысли о книге, над которой я уже вовсю тружусь, и о будущем нашего ВИА. Здесь тоже процесс пошёл, Гольдберг уже договорился, что наш первый в истории сольный концерт (свадьбы не в счёт) состоится в стенах ДК в следующую субботу, 20 января. Изначально он предлагал пятницу, мол, всё равно вечером, после учёбы, но я ему напомнил, что у меня по пятницам вечером тренировки. И то нам выделили в субботу отнюдь не вечерний prime-time, который уже давно застолбил за собой коллектив народной песни и пляски, а предложили время с 16 до 17.30, чтобы между нами и «народниками» оставалось полчаса на подготовку сцены.

С лёгким содроганием вспомнил, как мы позавчера на сцене ДК имени Дзержинского сдавали программу худсовету. Его состав Гольдберг прояснил нам за сутки до выступления, сказав, что главная опасность будет исходить от инструктора горкома КПСС Светозарова, известного своим, как сказал Семён Романович, гнусным характером и нескрываемым антисемитизмом. Также в состав худсовета вошли секретарь Железнодорожного райка ВЛКСМ Анна Глухова, преподаватель музыкального училища Абрам Штейнвиль, ещё один педагог Роман Давыдов и во главе приёмной комиссии – мой старый знакомый Октябрь Васильевич Гришин. Вот на него-то у меня и была надежда, что в случае чего заступится, хотя в наших песнях ничего крамольного не было, да и плюс бонусом шли «И вновь продолжается бой» и «Мой адрес – Советский Союз». Разве что можно придраться к качеству исполнения, но мы вроде бы отточили программу если и не до совершенства, то где-то рядом.

Однако мандраж присутствовал, и не только у меня. Даже Гольдберг волновался, впрочем, ему по статусу как худруку до́лжно было испытывать беспокойство за исход дела. Что уж говорить о моих ребятах, которых перед самым выходом на сцену я обнаружил в выделенной нам для репетиций комнатушке выпивающими портвейн. Что уж совсем меня потрясло – с ними сидела и Лена, в момент моего появления как раз делавшая маленький глоток из наполненного на треть гранёного стакана. Вставил им по первое число, пообещав нажаловаться Гольдбергу, который побежал встречать членов комиссии. Конечно, никуда бы и никому я не нажаловался, но пригрозил на полном серьёзе, что в случае повторения буду искать других музыкантов.

Надеюсь, моя угроза возымеет действие, так сказать, на будущее, а в этот раз хорошо, что не успели распить всю бутылку. Не знаю как Юрец (есть подозрение, что это он приволок портвешок), а Валя с Леной могли даже со стакана так набулькаться, что их опьянение было бы заметно на сцене невооружённым глазом.

Приёмка нашей программы проходила около часа. То есть мы свой репертуар исполнили минут за сорок, вставив «И вновь продолжается бой» в концовку первого, если можно так выразиться, отделения, а песню «Мой адрес – Советский Союз» – в финал нашего шоу. Это мы на общем собрании группы… то есть ВИА так решили по моему предложению, мол, запоминается лучше последнее, вот пусть наши возможные недруги из числа членов худсовета и вспомнят, что мы поём в том числе и «правильные» песни. Остальные же минут двадцать оказались посвящены обсуждению выступления группы «GoodOk». Слегка придрались к содержанию «Ковчега», комсомольского секретаря волновало, что за дом такой герой песни построит на холме, и каких именно дураков он собрался этим удивлять? И к чему вообще в творчестве советского ВИА библейские мотивы? А песня «Когда идёт дождь»?! Что это за слова «ты слишком красива в своём чуть поношенном платье»? Не слишком ли взрослый репертуар для подросткового ансамбля?

К счастью, мы с ребятами и в первую очередь Семёном Романовичем предвидели такие вопросы, а потому постарались подготовить адекватные ответы. Пусть они порой звучали и не очень убедительно, однако с грехом пополам вроде бы от комсомолки отвертелись.

Но тут Светозаров нашёл до чего докопаться. Его, видите ли, возмутила надпись на большом барабане, выполненная на английском языке. Он сначала даже не разглядел толком в этих завитушках название ансамбля, а когда ему объяснили, что это, Светозаров стал надуваться подобно жабе.

– И как это понимать?! Это же налицо преклонение перед Западом!

Поскольку Гольдберг растерялся, тут уже мне пришлось борть бразды правления в свои руки. Мне на объяснение хватило минуты.

– Игорь Васильевич, это игра слов, и ничего более. Надпись обозначает как бы и гудок локомотива, и в тоже время состоит из двух английских слов, которые переводятся каждое по себе как обозначение чего-то хорошего. Мы же не какие-нибудь сатанисты, у нас не череп с когтями на барабане нарисованы, и не каббалистические знаки, а всего лишь слова Good и Ok.

Тут за нас ещё и Гришин неожиданно – а может, и ожидаемо – вступился, а он имел весь не только в музыкальном мире Пензы, так что Светозарову пришлось в итоге пойти навстречу.

В целом же практически все присутствующие здесь творческие люди сошлись во мнении, что репертуар подобран удачный, и мастерство юных музыкантов на достойном уровне, не хуже, чем у некоторых давно уже гастролирующих ансамблей. Правда, Роман Тигранович Давыдов намекнул, что не помешала бы духовая секция, а опередивший меня Гольдберг тут же согласился, но добавил, что пока такой возможности не имеется, однако как только – так сразу. Ладно, надеюсь, что этого «как только – так сразу» ждать придётся ещё о-о-очень долго. Или и в самом деле «духовики» не помешали бы? У «Самоцветов», например, духовая секция иногда очень даже в тему. Но пока и в самом деле не до труб с саксофонами. А на крайний случай наш худрук может взять в руки кларнет – та же дудка с кнопками.

Когда худсовет наконец покинул Дворец культуры, и мы собрались в гримёрке, я достал конфискованную у ребят, а затем припрятанную мною бутылку белого портвейна «Алабашлы», в которой креплёного вина оставалось чуть больше половины ёмкости.

– Вот теперь можно и отметить! Семён Романович, подставляйте стакан.

В преддверии нашего сольного концерта Гольдберг, следует отдать ему должное, развил бурную деятельность. Правда, хотел это сделать за мой счёт. А именно попросил денег на печать афиш в типографии издательства «Пензенскую правда», чтобы развесить их по городу. Пообещал вернуть… когда-нибудь, когда заработаем. В том смысле, расходы будут поделены на всех участников коллектива. На что я возразил, мол, афиши на стене Дворца культуры будет вполне достаточно, чтобы сарафанное радио разнесло новость по всей Пензе. Даже предложил побиться об заклад, но Гольдберг не рискнул. И правильно сделал, потому что, хоть билеты и поступили в продажу за три дня до нашего выступления, на второй день их уже в кассах не было.

Ещё мне стало стыдно, когда позвонил друг детства Андрюха Валиахметов и поплакался, что им с Игорем тоже билетов не досталось. Вот же блин! Я ведь только Ингу пригласил, заныкал пригласительный, как-никак каждому из нас по пять штук дали, чтобы на наше выступление могли прийти родители или ещё кто-нибудь из близких. На маму с отцом я, само собой, закроил два пригласительных, третий для Инги. А тут вот ещё Андрюха с Игорьком. Да и про Пашку Яковенко я совсем забыл.

А где взять ещё три пригласительных? Не у своих же клянчить, у них тоже в обрез… В общем, договорился лично с Антониной Геннадьевной, что мои три друга сядут на приставные стулья. Так мои, едва я об этом обмолвился, следом двинулись к Мещеряковой и тоже выклянчили для своих знакомых по два-три дополнительных стула. Мне после этого даже было неудобно смотреть в глаза директрисе.

Как бы там ни было, а день нашего первого сольного концерта неотвратимо надвигался. Вроде бы не впервые выступать приходится, а всё равно, чем ближе суббота – тем хуже сон, и вообще дёрганый какой-то стал. С утра в день нашего выступления обзвонил всех, кто должен был прийти с моей стороны, напомнил, чтобы не опаздывали – ждать буду всех на входе в фойе за пятнадцать минут до начала концерта, после саунд-чека.

Последнюю неделю мы репетировали уже в выделенном для нас Мещеряковой помещении. Инструменты и аппаратуру Бузов разрешил перевезти. Упомянув, правда, что всё это находится на балансе училища, и в случае чего мы обязаны вернуть арендованное имущество в стены учебного заведения по первому требованию. Сегодня Степаныч, кстати, тоже будет в зале, ему и без пригласительного найдут место в первом ряду.

Бузов, к слову, вошёл в моё положение, освободил сегодня от уроков. Что удивительно, сам предложил, а я, подумав, согласился.

Попробовал напечатать хотя бы пару страниц своей новой книги под рабочим названием «Сотрудник уголовного розыска». Впрочем, не исключаю, что это название в окончательной версии и останется. Если дело дойдёт до второй книги с этими же главными героями, то можно будет использовать это же название, добавив к нему что-то более конкретное вроде «Сотрудник уголовного розыска. Дело Косого». Пару страниц я осилил, но мысли постоянно возвращались к предстоящему концерту, и я в итоге пошёл ан кухню, где навёл себе чаю и заодно включил телик.

По Первой программе шла передача «Больше хороших товаров». Жуя бутерброд с «Докторской» колбасой, я не смог скрыть ироничной ухмылки, когда смотрел репортаж с минского производственного объединения «Горизонт».

– А сейчас мы на линии сборки телевизионных приёмников цветного изображения «Горизонт-723», – вещала лучившаяся оптимизмом журналистка. – Серийный выпуск этого лампово-полупроводникового телевизора начат в 1977 году. Он отличится размером экрана – 61 см по диагонали, и применением блока цветности на микросхемах, а также сенсорного блока управления. Однако самое интересное в модели – наличие отдельной акустической системы с двумя динамическими головками и усилителем. Она полностью автономна и может также использоваться для усиления звука с радиоприёмника, магнитофона и любых других аппаратов. Данную модель можно приобрести в любом уголке нашей страны.

Ага, можно, если у тебя есть лишние… Кажется, 750 рублей, если память не изменяет. Какой-нибудь медсестре с окладом в 80 рублей придётся отдать за такой телевизор свою 10-месячную зарплату, при этом отказывая себе абсолютно во всём. А в моём будущем приличный китайский телик можно было взять за третью, а то и четвёртую часть средней зарплаты по стране.

Ну тут я, может быть, передёргиваю, техника в моём 21 веке ввиду превышающего спрос предложения была по карману даже медсестре. Не айфон, конечно, последней модели, или даже 3D-телевизор, но намного более дешёвая альтернатива имелась всегда. И не факт, что по качеству намного хуже.

Первым из моих – не считая прибывших на пять минут раньше родителей с Ингой, которых я проводил на их места во втором ряду – прибыл Пашка Яковенко. Телефона у него дома нет, пришлось ногами идти, приглашать на концерт. Давненько не виделись, за это время Пашка подрос и раздался в плечах. Прийти согласился без раздумий.

Поручались, подождал, пока он спустится в гардероб и вернётся обратно. Народ уже вовсю заполняет зал. К своему удивлению и негодованию, обнаруживаю на одном из трёх наших приставных стульев двух девчонок.

– Безбилетницы? – грозно хмурю брови, и те мигом испаряются.

Сажаю Пашку на стул и наказываю на стоящие рядом стулья никого не пускать, они для Игоря с Андрюхой. Он их в общем-то должен знать, как-то в одной компании самодельные ракеты запускали. Только вернулся в фойе – как увидел эту парочку, оглядывавшуюся в поисках меня. Помахал им рукой, увидели, заулыбались, особенно Андрюха расплылся в улыбке, словно верный пёс при виде вернувшегося из командировки хозяина.

Наконец всех рассадил и, слыша за спиной перешёптывания: «Смотри, это сам Варченко», бегом за кулисы. Мои тоже своих родителей и друзей рассадили, тут же следом появляется запыхавшийся Гольдберг. Где вся его степенность?! Видно, что наш художественный руководитель тоже весь в волнениях.

– Аншлаг, на улице люди готовы за билет переплатить в три раза! – выдыхает он. – Видел Мясникова, тот с женой пришёл. И ещё телевидение… Только бы не опростоволоситься!

Ого, сам Георг Васильевич пожаловал! Это серьёзно… Вдруг ему не понравится – тогда наш проект закроется, не успев открыться. Да и группу, то бишь ВИА могут распустить. «Отче наш» что ли прочитать на всякий случай?

А насчёт телевидения – это я с Вишневским по телефону позавчера поболтал, вроде как похвалился. Он-то, оказывается, был уже в курсе нашего грядущего выступления. Как бы между прочим я посетовал на отсутствие возможности сделать видео или кинозапись с последующим наложением звука, всё-таки хотелось увековечить наш дебютный «сольник». Вишневский подумал-подумал, да и сказал, что как минимум сюжет он обязательно снимает для новостей, но также попробует поговорить с руководством на предмет полноценной видеозаписи концерта. Начальство пошло ему навстречу, и вот сейчас в зале стояли две здоровенные студийные камеры «КТ-178» на мощных штативах, и ещё одну, портативную «КТ-190», взгромоздил на плечо третий оператор. Трансляция со стационарных и переносной камеры, как я успел выяснить, шла на стоявший за последним рядом режиссёрский пульт, за которым сидела уже знакомая мне Светлана Николаевна.

Картинка и звук тут же записывались на солидных размеров видеомагнитофон «Кадр-3ПМ». Количество техники и людей с телевидения впечатляли, и это накладывало на нас ещё большую ответственность.

Публика тем временем заканчивает рассаживаться, и примерно четверть пятого на сцену выходит местный конферансье – артистка разговорного жанра Амалия Константиновна Вульф. Она происходила из поволжских немцев, была худой до безобразия (про таких в моём детстве говорили «доска – два соска»), но обладала при этом приятным, бархатистым тембром голоса.

– Дорогие друзья! – обратилась она к притихшему залу. – Мы рады приветствовать вас сегодня на нашем концерте. Сегодня для вокально-инструментального ансамбля «Гудок» знаменательный день, для ребят это первое сольное выступление. Все они являются учащимися средних специальных заведений. Валентин Гольцман, Юрий Скопцев и Елена Кутузова в этом году заканчивают культурно-просветительское училище. Все они учатся на отлично и прекрасно владеют музыкальными инструментами. В частности, Валентин Гольцман овладел бас-гитарой, Юрий Скопцев – барабанами, а Елена Кутузов Бля, кто ей текст составлял?! Надо же такую официозную херню нести! Эх, поленился выяснить, как нас будут представлять и теперь стою тут с пылающими от стыда ушами. В зале кто-то со мной солидарен, слышу чей-то крик:

– Хорош уже, мы и так их знаем!

В щелочку между кулисами вижу, как по центральному проходу между рядами идёт немолодой мужчина с повязкой дружинника, выискивает глазами крикуна. Но того не сдают, больше половины зала молодёжи, то есть в моём понимании до 30 лет, и сдавать товарища дээндэшникам противоречит их жизненным принципам. Да и было бы за что выводить из зала человека, он, в общем-то, по делу кричал.

– А имя вокалиста и гитариста коллектива Максима Варченко многим уже хорошо знакомо. Достаточно вспомнить его появление в рамках телевизионной передачи «Песня-78» в конце прошлого года. Максим является автором песни «Две звезды», которую исполняет дуэт Аллы Пугачёвой и Вячеслава Добрынина. Максим Варченко также является молодым писателем, его перу принадлежит роман «Остаться в живых», вышедший в издательстве «Молодая гвардия»…

Мне уже хочется выскочить на сцену и оттащить эту дуру от микрофона. Сдерживаюсь из последних сил, понимая, что такая выходка может поставить крест на нашей ещё толком не успевшей начаться карьере. Особенно на глазах у Мясникова.

– Итак, встречайте… Вокально-инструментальный ансамбль «Гудок»! Художественный руководитель Семён Гольдберг!

Наконец-то, слава Всевышнему! Я уж думал, этот бред никогда не закончится. Натягивая на лица улыбки, под вопли молодёжной части аудитории выходим на сцену. Кошусь в сторону балкончика, такое ощущение, что встречаюсь взглядом с Мясниковым, по спине почему-то бегут мурашки. Нет, нужно как-то абстрагироваться, иначе это не концерт будет, а мучение. Тьфу на Мясникова, забыл про него, только я и переполненный зал. Вернее, мы и переполненный зал, что-тоя единоличничать начал.

Наши с Валей гитары на специальных подставках, дожидаются хозяев. Юрец занимает место за ударной установкой, Лена тоже чуть в глубине сцены, левее, если смотреть из зала – за «Юностью-73». Вогнал «джек» в разъём (хорошо что под «джек», а не пятиконтактный DIN), окинул взглядом свою банду, кивнул Юрке, чтобы дал счёт…

Первой пошла «Незнакомка», дабы сразу немного завести публику, хотя, кажется, она и так сама себя успела разогреть. Вернее, молодёжная её часть. Многое, оказывается, знали слова песни наизусть, поэтому неудивительно, что припев добрая часть зала подпевала хором. А я пел, и то и дело поглядывал на Ингу, сидевшую рядом с моей мамой. Та сегодня выглядела сногсшибательно, в коротком чёрном с серебристой вязью, спускавшейся от левого плеча к груди, с причёской, после посещения салона приобретшей вид искрящихся, лакированных кудрей, с лёгким макияжем, придавшем ей ещё больше сексуальности.

В какой-то момент я подмигнул ей, что вызвало у любимой прилив крови к щекам и смущённую улыбку. Что-то мне в этот момент прямо-таки резко её захотелось, хоть бросай гитару и тащи Ингу за кулисы. Да и то, мы с ней последний раз любились… Ну да, когда летали в Ялту, там, в гостиничном номере, под звуки хоккейного матча всё и случилось. А потом у Козыревых случился этот скандал, и тут уж нам было не до постельных утех. И ещё на прошлой неделе у Инги были… В общем, «красные дни» календаря, опять не до этого. Неудивительно, что мой половозрелый организм после более чем двухнедельного воздержания требовал серьёзной разрядки. От «ручной работы» я уже как-то отошёл, мне реально хотелось взять Ингу за кулисами, пусть даже в какой-нибудь подсобке, на столе…

– Макс, у тебя что, стояк? – услышал я голос оказавшегося рядом Вальки в тот самый момент, как мы закончили песню.

Скосив глаза вниз, убеждаюсь, что и впрямь плотно обтягивающие промежность джинсы слегка вспучились в причинном месте. Хорошо, что у меня «MUSIMA» низко висит, нижний край деки как раз закрывает этот выдающий меня с головой бугорок. Вот, блин, попал… Вернее, чуть не попал. Давай-ка, Максим Борисыч, думай о чём-нибудь другом, не хватало ещё оконфузиться на дебютном концерте группы «GoodOk». И вообще, песня закончилась, и в первой паузе я планировал обратиться к зрителям с приветственным словом.

– Добрый вечер!

Мой усиленный микрофоном крик разнёсся, казалось, по всему здания Дворца культуры. В ответ раздался рёв, некоторые из числа молодняка повскакали с мест, и трое несчастных дээндешников растерянно озирались, не зная, куда кидаться первым делом утихомиривать самых буйных. Эх, это они ещё на концертах какого-нибудь Элиса Купера или вообще «Sex Pistols» не бывали, вот где мрак. Там сидячие места вообще противопоказаны, иначе в конце шоу от кресел ничего не останется.

– Спасибо, что пришли сегодня на наш концерт!

И новая порция криков и свиста, аж слегка уши закладывает. Ну ничего, придётся привыкать. И снова кошусь в сторону балкончика. Мясников с женой в полусумраке выглядят невозмутимыми.

– Это действительно наш первый сольный концерт, поэтому мы, конечно, очень волнуемся. Надеюсь, это волнение никак не отразится на качестве нашего выступления, тем боле что, насколько я вижу уже по первой песне, вы настроены позитивно. И мы постараемся, чтобы домой вы сегодня ушли в хорошем настроении. А мы продолжаем!

Дальше по заранее оставленному нами списку отыграли «Ковчег», «Ищу», «Старый дом», исполненная соло под гитару без примочек баллада «Франсуаза», и «Мой адрес – Советский Союз». Именно этой вещью я решил закончить первое неофициальное отделение концерта, оставив «И вновь продолжается бой» на финал.

Георг Васильевича и его супруга после исполнения песни аплодируют, от сердца немного отлегло. Далее я устроил небольшой творческий вечер, минут на десять, дав ребятам передохнуть, попить водички и сбегать в туалет, если вдруг кому-то приспичит. Порассказывал о себе всякие истории, поделился творческими, так сказать, планами, краем глаза наблюдая, как гордо выпячиваю грудь мама с папой и Инга, после чего объявил продолжение концерта.

Вторую часть начали с песни «Когда идёт дождь», после которой девичья часть публики потребовала исполнить песню на «бис». Пожав плечами и переглянувшись со своими музыкантами, решили исполнить просьбу. Затем отыграли «Поезд», «Никогда он уже не вернётся из боя», «Посвящение» и «Мою любовь». В финале исполнили «И вновь продолжается бой» в такой рок-обработке, что зал буквально встал на уши. Меня ещё подмывало спеть не «…и Ленин такой молодой», а «…и Леннон такой молодой», но всё же удержался от искушения. На глазах у второго секретаря обкома партии такое мог совершить разве что самоубийца.

Валька и Лена подпевали мне на припевах, но могли бы и не подпевать, потому что мне подпевал весь зал. В едином порыве пели и молодёжь, которых захватил этот всё сметающий на своём пути драйв, и те, кому скоро выходить на пенсию – были в зале и такие.

Когда закончили, весь зал, включая бельэтаж и чету Мясниковых, аплодировал стоя. А у меня по спине ползла противная струйка пота, и ещё я почувствовал, что моим связкам нужен теперь как минимум трёхдневный отдых. Нет, никаких «бис», я на ногах, ребята, едва стою. Говорю в микрофон осипшим голосом, что через сорок минут на эту сцену выйдет коллектив народной песни и пляски «Сударушка», и с нескрываемым стёбом предлагаю раскупить оставшиеся билеты на их выступление. Кидаю взгляд направо, где между кулис уже топчутся «народники». Судя по гримасам, у них теперь ко мне личные счёты. Блин, что-то я в запарке не подумал, как бы не пришлось с извинениями идти. А ещё лучше, купить им ящик коньяка и десять коробок шоколадных конфет, так сказать, за мир во всём мире.

Но это мы потом обдумаем, а пока прочь со сцены!

– Это триумф! – влетает в репетиционную со съехавшей на бок бабочкой Гольдберг. – Ребята, поздравляю, дебют удался на все сто!

– И теперь я понимаю, что мы не зря бронировали столики в «Азербайджане», – говорю с довольной ухмылкой.

Нет, ну а как, надо же было отметить наше полноценное боевое крещение. Могло всё, конечно, завершиться и провалом, но лишь чисто теоретически. А потому родители музыкантов ВИА «GoodOk» организовали что-то вроде комитета по обустройству праздничного застолья. Мы, Варченко, не стали выступать спонсорами, хотя и могли бы легко потянуть гулянку в ресторане на полтора-два десятка человек. Всё-таки кто-то мог и обидеться, решив. Что мы считаем их не то что нищебродами… Да ладно, именно так и решив! Поэтому решили, что все скидываются в общий котёл, плюс я ещё плачу за Ингу, как за своего персонального гостя.

Неожиданно дверь распахивается и в помещение входят Мясников с супругой. Второй секретарь обкома партии пытается скрыть улыбку, но она всё равно наползает на его щекастое лицо.

– Молодцы, поздравляю!

Он поочерёдно жмёт всем руки, даже Лене, хотя, я вижу, едва сжал её ладошку. На лбу Гольдберга испарина, но он находит в себе силы на ответную улыбку.

– Мощно, меня аж до мурашек пробрало, когда вы пели «И Ленин такой молодой». У Кобзона неплохо, но там всё более академично, а у вас такая энергетика, что, казалось, стены Дворца культуры того и гляди рухнут. Ну и ваш репертуар местами вполне неплох. Поздравляю с дебютом, так держать!

И ушёл, а мы, едва за гостями закрылась дверь, облегчённо выдохнули. Ну уж если сам Мясников нас похвалил, то теперь нам сам чёрт не брат! А вот уже и наша родня в двери ломится, тоже поздравляют, а кое-кто намекает, что пора двигаться в ресторан.

«Азербайджан» располагался в одном здании с фирменным магазином под таким же названием. Если магазин об этой солнечной закавказской республикой напоминал лишь некоторыми видами товаров, то в небольшом. Но уютном ресторане торгаши с рынка соответствующей национальности любили посиживать вечерами. Это я уже по второй половине 80-х помнил, до этого как-то по ресторанам был не ходок. А вообще заведение уютное. И блюда там, кстати, подаются в том числе азербайджанской кухни. Популярностью у посетителей пользуются сделанный по всем канонам плов и люля-кебаб, а фирменное блюдо – осетрина под гранатовым соусом с картошкой-фри, называется «Бакинский бульвар». Это я сейчас знаю, а в прошлой свой жизни о фирменных блюдах ресторана «Азербайджан» узнал в более зрелом возрасте.

Смысла вызывать такси никто не видел, так как от ДК до ресторана пешком не больше десяти минут. Шли шумной. Весёлой толпой. Батя как-то быстро сдружился с родителями Юрки, так как они люди были простые, сейчас он ему рассказывал о дальневосточных красотах и уверял, что по весне снова укатит на малую родину, и если повезёт, то устроится сезонным рабочим в артель старателей.

– А можно ведь и себе в карман какой-нибудь самородок «нечаянно» положить, наверное?

– Можно, но, во-первых, после смены всех обыскивают вплоть до осмотра ротовой полости и заднего прохода, а во-вторых, если ты всё же сумеешь где-то прикопать самородок незаметно от товарищей, то может оказаться, что кто-то тебя всё же «срисовал», и тогда… Знаешь, сколько в тайге бесследно пропадают людей?

И всё в том же духе. Нашёл, называется благодарные уши. Гольдберг, в свою очередь, что не составило для меня никакой неожиданности, успел «скорешиться» с папашей Вальки, тоже нашли общую тему для разговора.

Тем временем добрались до «Азербайджана», где нас ждали заранее зарезервированные столики. Общим числом – четыре, за каждым могли разместиться по шесть человек. Но мы с разрешения администратора составили их в одно целое, и расселись как бы и семьями, но в то же время общим кагалом. Я оказался рядом с Ингой, а она рядом с моей мамой. То есть, как я для себя определил, мне предстояло ухаживать за моей девушкой, а бате, соответственно, за женой.

Под ненавязчивые восточные мотивы выглядевших вполне по-пензенски музыкантов на объединённом стали начали появляться холодные закуски, включавшие в себя несколько видов салатов, заливное, мясные и рыбные нарезки. Между тарелками подобно космическим ракетам на стартовом столе возвышались бутылки грузинских и молдавских вин, меж которых затесались прозрачные ёмкости с водкой и кувшины с охлаждёнными напитками. Лимонад в бутылках здесь не подавали, считая это, видимо, признаком дурного тона.

По первоначальным прикидкам, без учёта спиртного на каждого гостя ужин должен был обойтись в пределах трёшки. Со спиртным, если округлить – пятёрка. Взрослые заранее договорились, что на каждую семью будет отдельный счёт и, хотя столы составили вместе, но каждый столик обслуживался индивидуально. В плане яств и напитков мы могли бы, пожалуй, всех перещеголять, разве что семья Валентина могла составить нам конкуренцию, но решили вести себя скромно. Не выпендриваться пришли, а хорошо посидеть, покушать, выпить… Молодёжь, правда, имеет лишь право на пару бокалов вина, да и то, все уже на пороге совершеннолетия, всем по 17 лет, и только мне ещё 16. Хотя до 10 марта, до моего дня рождения, ждать осталось не так уж и долго.

Я ел, пил, не забывая следить, чтобы в бокале Инги, всегда было налито. Впрочем, своё белое вино она пила чисто символически, изредка пригубляя его из пузатого бокала. К моменту, как стали подавать горячее, в большом зале ресторана не оставалось ни одного свободного столика. Отдельной чисто мужской компанией веселились, как я понял, торговцы с Центрального рынка, представляющие ту самую закавказскую республику, в честь которой и был назван этот ресторан. Судя по радостным восклицаниям, они там тоже что-то там отмечали.

Периодически южные гости то и дело поглядывали в нашу сторону, причём, как я отметил, один из них, усач с животом и двойным подбородком особенно часто глазел в нашу сторону, как я догадывался, на Ингу. Да уж, сегодня она выглядела сногсшибательно. Я и сам вроде как невзначай раз за разом касался её руки своей, а когда её ладонь как бы случайно под столом скользнула по моему бедру, остановившись в районе промежности… В общем. Окажись мы сейчас наедине, я бы не медля ни секунды совершил, так сказать, надругательство над юным и прекрасным телом.

Между тем музыканты заиграли, как скажет в ещё неснятом фильме «Вокзал для двоих» узбекский посетитель ресторана, что-то ритмическое. Как раз с восточными мотивами. И тут неожиданно возле нашего столика нарисовался тот самый усач.

– Дэвушка, разрешите пригласить вас на танец?

На лице Инги промелькнуло слегка брезгливое выражение, но кавказец состроил столь просящую гримасу, что она вопросительно посмотрела на меня. Я пожал плечами, мол, на твоё усмотрение. Всё-таки Инга не моя вещь, захочет – потанцует, не захочет – пошлёт товарища деликатно. Не послала, встала, направилась с усатым в центр зала, где имелся свободный пятачок специально для любителей танцев. Я надеялся, что ритмический танец обойдётся без взаимных прикосновений, не медляк всё же, но кавказец, судя по всему, считал по-другому. Не прошло и минуты этой нескончаемой, как мне казалось, мелодии, как он попытался одной рукой ухватить Ингу за талию, а вторую вообще положил ей на бедро. Я стиснул вилку с такой силой, что, казалось, она сейчас согнётся в моей руке, но в следующее мгновение выдохнул: Инга мягко, но настойчиво убрала его руки и слегка дистанцировалась от кавказца. Однако эта свинота… пардон, кажется, задел чувства некоторой части верующих! Так вот, эта редиска снова взяла курс на сближение и Инге пришлось чуть ли не убегать от настойчивого ухажёра. Тут уж и я не выдержал, с шумом отодвинул тяжёлый стул, направился решать неожиданно возникшую проблему.

Руку усатого я перехватил в тот самый момент, когда он вознамерился ею вновь залапать мою девушку.

– Гражданин, – процедил я, – мы с вами так не договаривались.

– А в чём дело, слюшай, э?!

– Девушка не хочет, чтобы вы касались её своими… руками.

Я чуть было не добавил «волосатыми», после чего взял Ингу за руку и повёл её на наши места, краем глаза заметив, как напряглись за своим столом азербайджанцы. Музыка как раз стихла и музыканты отправились на перекур или перекусить, однако горе-танцор вошёл в раж и никак не хотел угомониться.

– Э-э, ты чего, молокосос, совсем страх потерял? – возмутился он, дёргая меня за рукав пиджака.

Я выпустил руку Инги и медленно повернулся к кавказцу, который был точно с меня ростом, поэтому наши глаза оказались на одном уровне. Глядя в его почему-то расширенные зрачки, я негромко, но внятно произнёс:

– Скажи спасибо, что вокруг люди…

– А то что? – чуть не выпрыгнул он из штанов. – Ты мэня пугать что ли будешь, э?

– Я не пугаю, я бью… И обычно один раз, второй уже не требуется.

– Так, что тут происходит? – услышал я голос отца, за которым, как оказалось, подошел Гольцман.

От столика кавказцев тоже подошли двое разобраться, что за дела. Усатый, размахивая руками, начал с ними общаться на своём гортанном наречии, то и дело кидая в мою сторону горящий огнём взор. Те тоже смотрели на меня без одобрения, и я, чтобы не стоять как дурак перед ними столбом, сказал своим:

– Пойдёмте за стол, неохота слушать их нерусскую тарабарщину.

В спину я услышал гневные выкрики на смеси русского и, должно быть, азербайджанского, однако, не желая устраивать замес в приличном заведении, никакого внимания не обратил, а дёрнувшегося было батю разобраться, чего они там «тявкают» прихватил за локоток и тоже повёл на место.

Кавказцы ещё немного пошумели, однако, видя, что мы на них демонстративно не обращаем никакого внимания, тоже вернулись за свой столик. За нашим же, счетверённым уже, шушукались, обсуждая данный и инцидент, и даже Борис Ефимович высказался в том духе, что не мешало бы вызвать милицию. Впрочем, тут уже администратор подсуетился, о чём-то общаясь с кавказцами возле их столика, наверное, успокаивал. А хотелось, ей-богу, хотелось начистить рыло усатому.

Ну да ладно, не будем портить себе настроение, сегодня мы празднуем наш профессиональный дебют. Тем более что минут через двадцать-тридцать азербайджанцы ушли восвояси, и мы со спокойным сердцем продолжили отмечать знаковое для ВИА «GoodOk» событие. Первым нашу компанию покинуло семейство Лены Кутузовой, нашей клавишницы. Ну как семейство – она была только с мамой. Следом, чуть погодя, отправились домой Гольцманы. И Гольдберг с ними за компанию, видимо, нашедший в Борисе Ефимовиче единомышленника. Чувствую, Валька теперь окончательно станет его любимчиком, он и так уже относился к «единоверцу», как я заметил, с изрядной долей симпатии.

Когда Инга посмотрела на часы и сказала, что обещала родителям быть дома не позднее десяти. Я, естественно, отправился её провожать, наказав своим особо не засиживаться. А то батя вон как раскраснелся под водочку, смотрит на маму масляными глазами, шепчет ей что-то на ушко, и она аж вся в смущении, улыбается, раскраснелась… Чувствую, сегодня ночь у них будет жаркой, несмотря на то, что я буду спать в соседней комнате.

Выходим с Ингой под лёгкий морозец, решаем, что время до десяти еще целых полчаса, можно прогуляться по Московской в горку пешком. Вот только далеко уйти нам не удалось.

– Эй, стой, да!

Они что же, так и стояли часа полтора недалеко от входа, карауля меня? Морозец хоть и слабенький сегодня, но для привыкших к южному теплу кавказцев даже минус 3–5 уже должны ощущаться как вполне серьёзные холода. Вон как носы покраснели, шмыгают соплями поочерёдно, как оркестр шмыгалок, но вид боевой. Однако их… шестеро, а я один. Ну ладно, полтора, если вспомнить, как Инга меньше месяца назад лихо лупила сумкой грабителей в Москве. А вокруг… Мягко говоря, немноголюдно.

– Какие-то проблемы?

– Чичас у тебя будут проблемы, – выкрикнул один из «зверьков», ростом метр с кепкой, зато развязный, как «шестёрка» на зоне. – Ты за что Валида обидел, э?

– Это вон того усатого с брюхом?

Я хамил, специально выводя кавказцев из себя. Если кинутся дезорганизованной толпой – больше шансов, уворачиваясь и работая ногами, поймать их на встречке. С другой стороны, в горячке могут и за ножи похвататься, а что они у них имеются – это к гадалке не ходи. А сам, не глядя на Ингу, шиплю:

– Беги в ресторан за подмогой.

– Я тебя не брошу…

– Беги, говорю!

Она и рванула со всех ног, а следом на меня навалилась эта галдящая на смеси русского и азербайджанского орава озабоченных мужчин. Наверное, поняли, что девчонка помчалась за помощью, и они за ней (за девчонкой то есть) уже не успеют, поэтому решили до прибытия подкрепления намять мне бока.

Вот только я был настроен решительно против. И потому первым делом включил ноги, но не размахивая ими на прикрытом снежком льду, где можно поскользнуться и стать лёгкой добычей врагов – и куда только дворники смотрят! – а используя чисто для передвижения. И для пусть не частых, но действенных ударов руками, преимущественно прямыми встречными. Один уже лежал на заснеженно-заледенелом асфальте, но вроде как шевелился, второй только что словил в «бороду» и застыл на месте, зачем-то сплёвывая в ладонь кровавое месиво. Не иначе, золотой зуб ищет.

– А ну разойдись, суки!

– Убью на хер!

О, а вот и подмога пожаловала. Батя и Юркин отец, а следом и сам Юрка неслись во весь опор. Из дверей следом выскочили мамы моя и Юрки, а ещё Инга. Надеюсь, они не полезут в эти чисто мужские разборки.

Пусть наши с Юркой отцы и изрядно навеселе, но морозец наверняка их немного отрезвил, и они готовы уничтожить любого, кто встанет ан их пути, да и Юрка тот ещё лось. Оставшись вчетвером против четверых (пятый с разбитым ртом, кажется, уже не рвался в бой) азербайджанцы включили заднюю скорость, в панике ринувшись наутёк. Для проформы мы сделали вид, что пытаемся их догнать, но, пробежав квартал, возвращаемся обратно. Поверженный мною противник уже на карачках, и наши женщины лупят его сумками. Естественно, захватили с собой, как же можно сумку оставит без присмотра? Бедолага пытается уползти за угол, но подскочивший батя отвешивает ему полновесный пендель.

О, а это вроде не кто иной, как усатый брюхач… Или брюхастый усач? В общем-то, какая хрен разница, главное, что в наших руках виновник всей этой заварушки. Батя хватает его за воротник распахнутой дублёнки, рывком ставит на ноги. Вид у Валида неважнецкий, как бы ещё со страху не обделался.

– Ну что, – рычит отец, – прямо здесь тебя, гниду, прибить?

– Брат, брат, – попытался тот снова рухнуть на колени, воздевая руки кверху, – прости меня!

– Твой брат в овраге лошадь доедает, – блеснул остроумием отец.

– Я дам денег! – ничуть не обиделся Валид. – Вот, возьми… Всё, всё отдам!

Трясущимися руками он стал вытаскивать из карманов мятые купюры, протягивая их отцу, при этом парочка пятирублёвок упала на снег.

– Подбери, – с металлом в голосе произнёс батя. – И спрячь, мне твоих поганых денег не надо.

Первый раз вижу его таким, но, с другой стороны, в прошлой моей жизни подходящих ситуаций не случалось, чтобы отец выглядел столь брутально.

Между тем усатый торопливо стал засовывать деньги обратно в карманы, не забыв поднять упавшие пятёрки. Мы молча наблюдали за его телодвижениями, и я, честно сказать, не знал, что с этим бедолагой делать. Выглядел он жалко и в то же время вызывал отвращение, хотелось, чтобы этот боров попросту испарился. Видно, такие же мысли бродили и в голове отца.

– А теперь исчезни, – тихо, но с угрозой в голосе сказал он. – И чтобы я тебя и твоих дружков больше не то что в ресторане – в городе искать устал. Увижу вашу кодлу на рынке – пеняй на себя.

Понятно, что тащиться с проверкой на рынок батя и не надумает, так, попугать решил южного гостя и его кунаков.

– Я всё понял, спасибо, брат, спасибо…

– Какой я тебе брат?! Шакал тебе брат! Пшёл вон!

Азербайджанец испарился в мгновение ока. Батя и отец Юрки дружно закурили, а мы с Ингой решили, что до десяти часов быстрым шагом до её дома дойти всё же успеем. Опоздали всего на пять минут, в подъезде на прощание Инга одарила меня сочным поцелуем.

– Какой же ты у меня…

– Какой? – переспросил с улыбкой, глядя в её лучащиеся счастьем и любовью глаза.

– Храбрый, – выдала она после секундного раздумья.

– Ты тоже храбрая, в Москве грабителя сумкой лупила, и сейчас вот помогла нам разобраться с абреками.

– Да ладно, только и сделала, что за помощью сбегала.

– А потом, как водится, в качестве орудия возмездия применила сумку, в которой помимо косметички вмещаются пара кирпичей.

Инга не выдержала, прыснула, зажал рот ладошкой.

– Ой, ну вот не надо… Мы вообще втроём были с твоей мамой и мамой Юры. А этот… который со мной танцевал, был раздавлен морально.

– Ого, слова какие знаешь!

Я снова потянулся к её губам. Что поделать, нравится мне целоваться с красивыми девушками, особенно когда они готовы ответить взаимностью. Так что домой Инга вернулась примерно с получасовым опозданием.

В воскресенье мы совершили семейный вояж к бабушке. Даже отец поехал, хотя и пытался увильнуть, заявляя, что у него после вчерашнего застолья болит голова. Ага, а ночью, как я и предполагал, это не помешало им с мамой… В общем, они начали, выждав примерно двадцать минут после того, как я закрылся в своей комнате. Но сон ко мне после яркого на события дня и вечера в частности не шёл, а потом ещё эти пыхтения из зала вернули меня мыслями к Инге, и рука сама потянулась к промежности. Но силой воли всё-таки сдержался. Тем более у нас завтра вечером свидание на моей территории и, подозреваю, мы будем точно так же пыхтеть, я во всяком случае. Женщинам что? Лежи и получай удовольствие, а нам, несчастным мужикам, приходится напрягаться так, что иногда после постельных утех чувствуешь себя как после хорошей тренировки. Недаром многие «сердечники», особенно в возрасте, не рассчитав силы, окончили свою жизнь на лежавших под ними девицами.

Предчувствия меня не обманули. Сначала-то мы попили чайку на кухне с пирогом, который мама напекла и дал бабушки, у которой мы были днём, и на домашних. Классный пирог, с луком и яйцом, с хрустящей корочкой после того, как мама немного подержала его в духовке перед приходом Инги.

Потом мы в моей комнате немного послушали «вражеские голоса», поговорили о премии «Грэмми», где мне могло что-нибудь обломиться, ну а дальше… Дальше мы устали терпеть и принялись срывать друг с друга одежды. Прозорливая мама, сдернув отца с его любимого дивана, потащила того в кино, и мы могли не ограничивать себя в силе издаваемых нами стонов и криков. Нет, орать во всю силу лёгких, конечно, не стоило, всё-таки не в бункере находимся, хоть дом и «сталинка», но ежели как следует завопить – сбегутся соседи. Но нам и не требовалось вопить, не орать легли на кровать, а получать удовольствие.

Первым застонал я… Ну а как не стонать, когда твоя девушка делает тебе… В общем, в мечтах я, конечно, прокручивал и не такое, но, когда Инга со словами: «Сейчас я сделаю тебе сюрприз» стащила с меня трусы и, помяв зачем-то мой и без находящийся в боевой готовности орган, обхватила его своими пухлыми губками, я оказался в лёгком шоке. Да ещё, видимо, чувствуя, что я готов уже извергнуть семя, сделал паузу, после чего продолжила с прежним усердием. Блин, где она этому научилась?!

Когда всё свершилось, и она лежала рядом, поглаживая меня пальцами по ещё безволосой груди, я подумал, что, наверное, должен ответить взаимностью, то есть сделать ей кунни… Такого слова она точно не знает, но от этого суть не меняется. И вообще… Я уже разрядился, а она-то ещё ждёт!

Начал, впрочем, с излюбленного и уже апробированного тактильного изучения вкусовыми сосочками языка кожных покровов своей девушки. Возможно, именно так сформулировал бы мои действия какой-нибудь начитанный деятель. В общем, как ни назови, а облизал я Ингу отменно, особенно увенчанные затвердевшими сосками груди, одну за другой. На мгновение замер перед обрамлённой лёгким пушком пещеркой и после секундного замешательства всё же нежно раздвинул пальцами её края и дотронулся кончиком языка до истекающей соками розовой плоти. Тело Инги пронзила лёгкая дрожь, и она инстинктивно, должно быть, надавила ладонями мне на голову, отчего мой язык проник в неё ещё глубже.

– О-о-о!

Это я, похоже, добрался языком до пресловутой точки G. Точно, вот эта горошина… Теперь уж останавливаться поздно, нужно доводить дело до конца. Не прошло и полуминуты, как Инга изогнулась дугой, схватив меня цепкими пальцами за не такую уж и короткую шевелюру, а из её рта вырвался протяжный, полный сладострастия стон.

Минут десять спустя я взял её уже в обычной, «миссионерской» позе, на этот раз использовав средство контрацепции югославского производства. На третий раз, что удивительно, ни у меня, ни у неё сил уже не хватило. А я-то думал, что мы устроим настоящий секс-марафон. Видно, недостаточно всё же изголодались.

Как настоящий джентльмен, проводил свою девушку, когда вернулся – мои уже были дома. Батя понимающе ухмылялся, мама смотрела на него с укором, а у меня полыхали уши. Вроде не первый раз, все всё понимают, но вот гляди ты… Или, может, это меня Инга вспоминала, говорят же, если о тебе кто-то вспоминает – у тебя горят уши. И это вполне могло быть правдой, в смысле, что Инга сейчас думает обо мне, потому что я тоже думал о ней.

Из сладких воспоминаний меня выдернул звонок Каткова.

– Максим, а ты знаешь, что первый номер за этот год разошёлся буквально за неделю? Конечно же, не знаешь. Ну так вот, я тебе говорю. Такого никогда ещё не было и, смею заявить, что всё благодаря твоему роману. В редакцию пришло уже два десятка адресованных тебе писем, а также письма, в которых люди просят напечатать дополнительный тираж 1-го номера. Я как раз сегодня был у Мясникова, говорили на эту тему. Скажу по секрету, он не против допечатать ещё тысячи три экземпляров к трём тысячам уже напечатанных. А учитывая ажиотаж, мы заранее договорились, что и следующий тираж будет шесть тысяч. И это уже серьёзная прибыль, Георг Васильевич умеет считать деньги.

Ну да, все мы умеем считать деньги, думал я, лёжа на кровати минуту спустя. Только что-то Катков не обмолвился, что и у меня по идее должен вырасти гонорара. Но это я уж так, из вредности, не такие уж и большие там фигурируют суммы, чтобы из-за этого расстраиваться.

Перед сном решил отвлечься, сел за пишущую машинку. Скелет моего нового романа понемногу обрастал плотью. Появлялись новые персонажи, каждого более-менее значимого из них я старался прописывать объёмно, чтобы никто не посмел меня упрекнуть в «картонности» моих героев. В прошлой жизни, впрочем, меня в этом тоже было трудно обвинить.

Закончил в первом часу, и то после того, как в дверь постучала мама: «Сынок, тебе завтра в училище. Спать будешь ведь на ходу».

Кое-как уснул, и показалось, едва перешёл в фазу быстрого сна, как ощутил себя на уже знакомом берегу и тут же услышал не менее знакомый голос.

– Максим, это наша последняя встреча, – как мне почудилось, с оттенком лёгкой грусти сказал «ловец». – Во всяком случае, пока ты находишься в этом теле.

– Вот оно как… Решили не уходить по-английски, попрощаться? А что же стали причиной нашей разлуки? – тоже в грустной тональности пошутил я.

– Меня, если говорить доступным тебе языком, перебрасывают в другой сектор галактики.

– Ага, ясно… Теперь я, получается, с плохими «ловцами» один на один. Или сколько их там?

– Не угадал!

Теперь в его голосе мне почудились довольные нотки.

– Они больше тебя не потревожат, я решил вопрос…. Кардинально.

– Вас же нельзя уничтожить, – пробормотал я в надежде, что это не так.

– Уничтожить нельзя, а закинуть в отдалённую часть Вселенной можно, если сильно постараться. Я постарался, правда, позаимствовав для этого силы из «энергетического котла». Сейчас они находятся в гравитационном поле такого же «котла» галактики, отдалённой от Млечного пути на триллионы световых лет.

– Вот это здоровская новость, прямо гора с плеч! – совершенно искренне обрадовался я и тут же с тревогой в голосе поинтересовался. – А-а-а… а ваш дар, вы его обратно заберёте?

– На то он и дар, что подарен, а подаренное не отнимают, – вздохнул собеседник, как показалось, с оттенком сожаления. – Так что пользуйся, можешь считать это моим тебе прощальным подарком. Один раз он тебе, можно сказать, уже спас жизнь, возможно, спасёт и в будущем.

И на этом наш диалог закончился. «Ловец» всё-таки ушёл по-английски, без обычного в таких случаях «прощай». Ну и ладно, чего переживать, я ведь даже никогда не видел его лица, каждый раз только босые ступни в чёрных, расклешённых штанах, да полный самоуверенности голос. А всё равно как-то грустно… Но и радостно в то же время осознавать, что твоей жизни никакие «ловцы» угрожать уже не посмеют. А уж про ДАР и говорить не приходится, возможно, в будущем он не раз спасёт мне жизнь.

В понедельник репетиции не было, нам всем нужна была передышка, а вот когда в среду мы собрались в среду, так, чисто прогнать кое-какие старые вещицы, к нам пожаловал Гольдберг, причём с интересной новостью.

– Ребята, за наш дебютный концерт мы получили по 7 рублей, и это, конечно, не те деньги, ради которых стоило бы рвать жилы. Но теперь появилась возможность заработать нормальные деньги. Я только что вернулся из Сердобска, в это воскресенье нас приглашают выступить в местном РДК. В районном Доме культуры, – уточнил он. – Надеюсь, ни у кого планов на этот день нет?

Мы переглянулись, нахмурив лбы, вспоминая свои возможные планы. Вроде бы никто ничего не планировал.

– Ну и отлично! – потирает свои ладошки Гольдберг. – Делимся только с директором РДК, а при условии, что зал на триста мест будет заполнен до отказа, и мы сможет дать не один, а два концерта подряд… Ведь сможем?

Мы снова обмениваемся взглядами. Моя связки вроде как неожиданно быстро восстановились, но я на всякий случай пожимаю плечами.

– Но мы же постараемся, верно? Так вот, я уже всё посчитал. Билеты будут продаваться по рублю, два концерта – шестьсот рублей. Сто пятьдесят руководство РДК забирает себе за аренду помещения и аппаратуры…

– А мы не со своей аппаратурой поедем? – спрашиваю я.

– Хм… Видите ли, ребята, дело в том, что с транспортом не получается, и нам придётся ехать в Сердобск на первом рейсовом автобусе. И обратно так же, на последнем, он отправляется с местного автовокзала в Пензу в 6 вечера. Но меня заверили, – торопливо добавил он, – что у них вполне современная аппаратура. Я в этом деле пока не особо разбираюсь, но с виду вполне новая, сам видел. Там при ДК есть свой ансамбль, играют в основном на танцах, для них в прошлом году приобрели всё необходимое, включая электромузыкальный инструмент «Вермона» производства ГДР и барабаны тоже из Германской демократической республики. Гитары, само собой, имеются, но я подумал, возможно, вам удобнее играть на своих, к которым уже привыкли. Впрочем, дело ваше.

– А во сколько первый автобус? – интересуюсь у Семёна Романовича.

– В 7.15 утра.

– Так рано?!

На лице Лены проступило страдальческое выражение. Оно и понятно, девчонке хотелось бы в единственный выходной нормально выспаться, а тут надо ни свет, ни заря тащиться на автовокзал.

– Искусство требует жертв, – сочувствующе вздохнул я. – В общем, ехать примерно полтора часа… Я так понимаю, оба наших концерта должны втиснуться в промежуток примерно с 10 утра до 17 часов вечера?

– Ну, в 9 утра у них выступление детских коллективов, это часа на два, а затем главная сцена РДК в нашем распоряжении. Так что между концертами у нас будет минимум час отдыха, мы даже успеем пообедать в местном кафе, что напротив РДК. Либо можно поесть до концерта, они работают с 10 утра. Там неплохо кормят, я сегодня у них обедал… Ну так что, едем? Если да – они завтра же начинают продажу билетов. На каждого, включая меня, в равных долях должно выйти по 90 рубликов.

Мы переглянулись в третий раз. Мне-то, если честно, вот уж нисколечко не хотелось тащиться в Сердобск на рейсовом автобусе. Даже из-за 90 рублей. Тогда как у остальных участников нашего ансамбля глаза-то загорелись, особенно у Юрки, в бюджете семьи которого, подозреваю, недавняя пьянка в «Азербайджане» проделала небольшую прореху. Для него эти 90 рублей точно лишними не будут, даже за вычетом проезда на автобусе. Валька… Он как все, тем более если инициатива исходит от единоверца. Ну это я так думаю, глядя, как они в последнее время скорешились, особенно после ресторана, где Гольдберг сидел рядом с семейством Гольцманов и всю дорогу они с Борисом Ефимовичем обсуждали что-то своё. А Ленка после того случая с мнимой болезнью готова, кажется, на всё, лишь бы не выпасть из обоймы. Да и карманные деньги разве бывают лишними? А я… Я просто не могу отказаться по той причине, что это стало бы предательством по отношению к нашему маленькому и дружному коллективу.

– Думаю, желающих отказаться от поездки нет, – отвечаю за всех и вижу в глазах ребят полное одобрение.

В субботу мы ещё раз прогнали нашу программу, влёгкую, без особого надрыва, а домой мы с Валькой ушли каждый со своей гитарой, чтобы рано утром с ними же явиться на автовокзал.

К счастью, никто не опоздал, хотя Лена пришла всего за десять минут до отправления, несмотря на то, что я ей позвонил на домашний телефон минут двадцать седьмого. Нам достался не раздолбанный «пазик», а вполне комфортный «ЛиАЗ», хотя в салоне и пованивало слегка бензином. Зато печка в этот морозный день грела так, что уже на подъезде к Колышлее половина пассажиров, включая нас, избавились от верхней одежды. Разве что старики, продолжали париться в своих телогрейках. Но они по ходу движения один за другим покидали автобус на расположенных по краям трассы остановках, выходя у своих сёл и деревень.

В Сердобске в прежней жизни я бывал раза три. Чуть ли не главная достопримечательность города – а населённый пункт носил именно такой статус – Михайло-Архангельский собор. Насколько я помню, закрыт был в 1937 году и передан под военный склад. По просьбе прихожан в конце Великой Отечественной собор разрешили открыть, в 1946 году он вновь был освящен. Ещё здесь на местном часовом заводе выпускают знаменитые часы с кукушкой, которые пользуются в стране огромным спросом, но их не так-то легко достать. Ещё одна достопримечательность – Сазанский подземный монастырь под Сердобском, но сейчас туда лучше не соваться, в божеский вид всё будет приведено только после развала СССР. Как говорится, не было бы счастья, на несчастье помогло. А вот Сердобской часовой завод обанкротится и закроется, не будет больше россиянам никаких часов с кукушкой.

– Подъезжаем, – отвлёк меня от раздумий голос сидевшего впереди Гольдберга.

От автовокзала до РДК пришлось топать пешком минут двадцать. Городок в общем-то не такой уж и маленький, просто на наше счастье автовокзал расположен недалеко от центра. Плакат с анонсом нашего выступления обнаружился прямо перед входом, на специальном стенде в числе прочих афиш.

Нас чуть ли не с распростёртыми объятиями встретил директор РДК – полноватый и низенький мужчина с хитрецой в глазах, чем-то смахивающий на Огурцова из «Карнавальной ночи» в исполнении Ильинского. Представился Виктором Ильичом Хованским.

– Как добрались? Не сильно замёрзли? А вы, если не ошибаюсь, Максим Варченко? Как же, как же, видел вас по телевизору, и по областному телевидению вас показывали. И почитывал вас, наша библиотека подписана на журнал «Юность»… Пойдёмте, покажу вам наш Дом культуры. Может, музей заодно посмотрите? Ну а что, торопиться пока некуда. На сцене вон, слышите, детишки поют.

К окончанию экскурсии детишки петь перестали и вообще освободили главную сцену. Мест в зале действительно было ровно 300, а билеты и впрямь продавались по рублю – всё это я выяснил, заглянув после саунд-чека в кассу. Доверяй, как говорится, но проверяй. Правда, у меня не было возможности выяснить, сколько на самом деле возьмут себе организаторы за аренду зала и всего прочего, но тут уж приходилось верить Гольдбергу на слово. Да даже если и прикарманит себе лишний полтинник, не так уж и обидно, в конце концов во всём мире менеджеры зарабатывают на порядок больше своих музыкантов. Это я тут просто решил покачать права, припугнуть немного нашего худрука, чтобы не зарывался.

На «перекусить» в кафе напротив РДК времени уже почти не оставалось, да и что-то не рискнули мы с Валькой оставлять без присмотра наши гитары. Решили, что лучше в «антракте» сбегаем, как раз и аппетит нагуляем.

В зале оказалось достаточно прохладно, поэтому после саунд-чека мои музыканты грелись в комнатушке местного ВИА, который назывался незатейливо «Сердобчане». Его участники в полном составе пришли с нами знакомиться ещё перед саунд-чеком, всё-таки нужно было кому-то показать, как обращаться с местной аппаратурой, выдать нам, так сказать, барабаны и клавишные. Лена, кстати, довольно быстро разобралась с гэдээровской двухрядной «Вермоной», и заявила, что по сравнению с нашей «Юностью» это просто как земля и небо. То есть небо – это, естественно, «Вермона». Пообещал, что со временем и у нас такая будет. А почему бы и нет? Возьму и куплю на свои, если захочу. Знать бы только, где.

– Так мы в Москву за ней по осени ездили с замдиректора РДК, – объяснил мне руководитель «Сердобчан» Гена Талантов – патлатый парень лет двадцати с небольшим. – Получилось взять только у спекулянтов за 2400. Повезло ещё, что обошлось без отчётности, иначе мы уехали бы несолоно хлебавши.

В целом, конечно, на нас местные музыканты смотрели с пиететом, ну а уж меня буквально пожирали восторженными взглядами, отчего я чувствовал себя несколько скованно. Гена предложил отметить знакомство при помощи самогона, который гнала его проживавшая в одном из сёл района бабка. Но мы скромного отказались, заявив, что перед выступлением не пьём.

– Тогда после второго вашего выступления раздавим, – радостно предложил Гена.

– Там будет видно, нужно ещё отыграть, – уклончиво ответил я.

Отыграли, и ещё как! На нашем первом концерте переполненный зал (похоже, тут явно не по три сотни билетов продавали) просто стоял, что называется, на ушах. Если мы начали ни шатко ни валко, привыкая к местным реалиям, то по ходу выступления разогрелись во всех смыслах, и задали жару сердобской публике. Вместо запланированных часа двадцати концерт шёл час сорок.

– Расчёт будет после второго концерта, – заявил Семён Романович, когда Юрка заикнулся было про деньги. – А пока у нас есть время по-человечески перекусить.

Кафешка под названием «Берёзка» напомнила мне о сети инвалютных магазинов. Внутри было чистенько, и готовили тут неплохо, Гольдберг не соврал.

– Народ, обжираться не будем, а то сейчас на сцену выйдем сонные, – предупредил я. – Вас, Семён Романович, это не касается.

– Да я тоже не большой любитель наедаться, по мне видно, – улыбнулся он и шлёпнул ладонью по своему впалому животу.

Это да, сколько его помнил – всегда отличался завидной для своих лет стройностью. А сейчас вообще палка палкой.

Второй концерт начали без раскачки, благо что публика, основу которой составляла молодёжь, снова вела себя как на рок-концерте. Да мы, собственно, и играли практически рок, совсем не то, что показывали на приёмке худсовета. В общем, снова поставили зал на уши, хотя пред вторым выступлением директор РДК просил немного сбавить обороты.

– На второй концерт придёт первый секретарь райкома КПСС Василий Кузьмич Фролов с женой, дочкой и подружкой дочки, как бы не осерчал, – с тоской в глазах говорил Виктор Ильич.

Мы с кислыми минами пообещали не буянить, но обещание, честно говоря, не сдержали. Краснолицый Фролов с семейством расположился в VIP-ложе в виде маленького балкончика сбоку от сцены. Слева от него сидела монументальная супруга, а справа – такая же тумбочка, только габаритами поменьше. Наверное, дочка, а рядом с ней, похоже, худосочная подруга.

Лица родителей хранили непроницаемое выражение, а вот дочурка и её подруга не скрывали своих эмоций. А когда я спел «Мою любовь», обе вскочили и вместе с остальной женской половиной зала, перегнувшись через перильца, стали что-то кричать и хлопать в ладоши. На лицах Фрола и его жены застыло выражение неподдельного ужаса. После этого, уже когда мы начали исполнять предпоследнюю песню «Когда идёт дождь», я косился в сторону VIP-ложи, и видел, как Фролов склонился к жене и что-то ей сказал. Та, поджав губы, кивнула. Далее случился разговор с дочкой, та принялась отчаянно мотать из стороны в сторону головой, не соглашаясь на что-то. Как оказалось, ей предлагали покинуть концерт. В итоге взрослые ушли, а она с подругой осталась, и в концовке нашего выступления обе уже никак себя не сдерживали. Как ни крути, а девочка – всего лишь обычный подросток, невзирая на положение папаши.

А у меня в груди появилось нехорошее предчувствие. И она оправдалось, когда после концерта какая-то женщина меня и Гольдберга пригласила в его кабинет. Собственно, Гольдберг и так собирался идти к директору за расчётом, поскольку тот что-то не спешил зайти к нам после выступления, и сейчас подумал, что нас и приглашают, чтобы получить честно заработанное.

– Зачем только тебя ещё пригласили? – недоумённо пожал он плечами.

А в кабинете мы обнаружили помимо самого Хованского первого секретаря райкома партии и его супругу. У всех троих лица были мрачные, но у Виктора Ильича присутствовало ещё и выражение слегка побитой собаки.

– Вот они, художественный руководитель ВИА «Гудок» Гольдберг Семён Романович и лидер коллектива Максим Варченко, – грустно представил нас Хованский, даже не предложив сесть.

– Хороши голубчики, – прокряхтел Василий Кузьмич. – Что же это вы, вместо нормального концерта устроили непонятно что! Даже слова не подберу, бедлам какой-то, довели зрителей до какого-то сумасшествия, хорошо хоть креслами не кидались.

– Они у нас прикручены к полу саморезами-пятидесятками, – осторожно заметил Хованский.

– А уж дочь моя, – не обращая на его слова никакого внимания, продолжил Фролов, – уж на что тихая, скромная девочка, и то словно с цепи сорвалась… Кстати, Ольга, где она?

– Сказала, с подругой к ней в гости пойдёт.

– Ну мы с ней ещё дома поговорим… Так вот, в то время как мы прикладываем все усилия к тому, чтобы наша молодёжь воспитывалась в духе марксизма-ленинизма, в духе любви к своей Советской Родине, что она может вынести с такого вот, позволения сказать, концерта? Ничего хорошего!

– Позвольте, – негромко, но настойчиво возразил Гольдберг, – но эта программа была принята худсоветом, а в составе комиссии присутствовал инструктор горкома КПСС товарищ Светозаров.

– Светозарова я знаю, странно, что он разрешил исполнять такой репертуар… А вы, Варченко, вы же такие книги пишете, песни для Пугачёвой – а сами на сцене обезьянничаете. Это уж ни в какие ворота!

– Василий Кузьмич, – не выдержал я, – это НОРМАЛЬНЫЙ концерт, и не наша вина, что вам по телевизору показывают в лучшем случае «Песняров» и «Самоцветы». Есть и другая музыка, и поверьте, в том, что мы исполняем, нет никакой крамолы на советский строй или попытки подорвать моральный дух нашей молодёжи. Эффект от исполнения нами песни «И вновь продолжается бой» на порядок сильнее, нежели когда это поёт Иосиф Давыдович Кобзон. Он поёт для стариков из ЦэКа на всяких кремлёвских концертах, а мы поём по-настоящему для молодёжи, и именно наше исполнение поднимает в них патриотический дух, а не забронзовевший Кобзон.

Лицо Фролова так налилось кровью, что казалось, его голова сейчас лопнет и во все стороны брызнут ошмётки мяса и мозгов.

– Что… Что ты сказал, сопляк?! – наконец просипел он, хватаясь за сердце. – Старики из ЦэКа? Забронзовевший Кобзон?

– Вася, тебе нельзя волноваться…

– Уйди, Оля, со своим нитроглицерином… Посмотри! Посмотри, кого мы с тобой воспитали! И вот такие, как он, будут строить коммунизм?! Да они скорее разрушат то, что мы построили, ради чего проливали пот и кровь, разрушат до основания, а затем… А затем они начнут строить КАПИТАЛИЗМ!

Громко прошептав в полной тишине это слово, он поднял вверх указательный палец и выпучил налитые кровью глаза. Мне реально стало страшно, и не только за него. Случись что с этим деятелем – так ведь я виноватым окажусь. Не приведи бог инфаркт или вообще – тьфу-тьфу – коньки отбросит… Даже не хочется думать, что за этим может последовать. Но мне есть что сказать в ответ.

– Не знаю, чем мы всё же так вас вывели из себя, но неделю назад на нашем концерт был Георг Васильевич, и ему всё понравилось. Даже в гримёрку зашёл, поздравил нас с успешным дебютом.

Я видел как-то вживую хамелеона, даже в руках держал в контактном зоопарке. И сейчас лицо Фролова мне напомнило ту самую ящерицу, но при этом способную менять не только окрас, но и поведение. Прямо как у Чехова с его Очумеловым[10].

Вмиг побледневший Василий Кузьмич зашлёпал губами, и наконец выдавил из себя:

– Георг Васильевич? Э-э-э… Георг Васильевич одобрил? А-а-а… А в целом, если подумать, не такое уж и плохое выступление, да, Оля?

И он со страдальческим выражением лица посмотрел на супругу. Та, сделал глотательное движение несуществующим кадыком, натянула на своё будто высеченное из булыжника лицо улыбку.

– Полностью согласна! Я бы даже сказала, это было очень ярко, мне даже хотелось иногда подпевать.

– Вот-вот, – оживился Фролов, – и у меня, знаешь ли, такое желание появлялось. Особенно вот это… Неба у-у-утреннего стяг! В жизни важен первый шаг! Гордо реют над страною… И так далее.

Он как-то совсем скис и беспомощно смотрел на меня, хлопая глазами. Точно так же хлопал глазами и Хованский, пребывая в небольшом шоке от резкого изменения ситуации. И только Гольдберг прятал в усах ироническую ухмылку.

Понимая, что инфаркт первому секретарю райком пока не грозит, я решил, что спектакль пора заканчивать. Бросив взгляд на часы, с извиняющим видом произнёс:

– Товарищи, у нас автобус на Пензу через тридцать пять минут. Вы уж извините, но нам пора.

Фролов и его жена синхронно закивали, как пара китайских болванчиков, а мы с Гольдбергом развернулись и с чувством собственного достоинства покинули кабинет. За дверью Семён Романович остановился, растерянно глядя на меня.

– А как же деньги?

В этот момент дверь позади нас снова распахнулась, выпуская наружу Хованского.

– Семён Романович, вот, возьмите, как договаривались.

С этими словами он сунул ему в руку обычный конверт. Гольдберг заглянул внутрь, лицо его приобрело явно более радостное выражение, и он с чувством пожал Виктору Ильичу руку.

– Спасибо! Надеюсь на дальнейшее плодотворнее сотрудничество! Как там себя ваш секретарь чувствует?

– Матерится про себя, – довольно хмыкнул Хованский. – Здоров вы его умыли, а то я уж подумал, что мне после вашего концерта скоро замену найдут. Кстати, поспешите на автовокзал, а то вдруг ещё билетов на автобус не достанется, придётся вас в местной гостинице на ночлег устраивать.