Второй шанс в Эдене

Конфетки-с-ветки

2267–2270 Восемь локальных конфликтов с использованием антиматерии среди колониальных миров. Погибает тринадцать миллионов человек.

2271 Саммит лидеров планет на Эйвоне. Заключение Эйвонского договора, запрещающего производство и использование антиматерии во всех освоенных мирах. Образование Конфедерации человечества, призванной следить за соблюдением соглашения.

2300 Эденисты входят в состав Конфедерации.

2301 Первый контакт с ксеносами. Открыта раса джикиро, стоящая на дотехнологической ступени эволюции. В целях предотвращения внешнего культурного влияния на развитие цивилизации звездная система объявлена карантинной зоной.

2310 На Марс падает первый ледяной астероид.

2330 На Валиске, независимом биотопе, рождаются первые черноястребы.

2350 Война между Новска и Гилверсумом. Новска обстреливается антиматерией. Флот Конфедерации предотвращает ответный удар по Гилверсуму.

2356 Обнаружена планета расы киинтов.

2357 Киинты присоединяются к Конфедерации в качестве «наблюдателей».

2360 Космоястреб-разведчик обнаруживает Атлантиду.

2371 Эденисты колонизируют Атлантиду.

Лавр удобно устроился в любимом кожаном кресле своего кабинета, обставленного в элегантном стиле Регентства, и смотрит на мир чужими глазами. Изображение поступает через сродственную связь от орла по кличке Райкер. Безмолвный союз, обеспеченный нейронными симбионтами, вживленными в костный мозг человека, и их клонами, присутствующими у Райкера, дает Лавру возможность отчетливо ощущать все, что испытывает птица.

Он наслаждается чувством свободы и мощи от полета в теле огромной птицы, оно становится утешением для его собственного стареющего тела с поседевшей головой и слабеющими мускулами. Старость неподвластна даже лучшим биомедикам Тропиканы. Зато Райкер, несравненный повелитель неба, обладает всеми наилучшими качествами.

Их дуальная сущность с распростертыми аж на три метра крыльями парит в термальном потоке над Кариваком. Полуденная жара окутала прибрежный город мертвенно-неподвижным воздухом, в котором еще отчетливее видны внизу многолюдные извилистые улицы. Это восточный квартал, старейший из заселенных районов Тропиканы, где покрытые пальмовыми листьями бунгало сгрудились всего в нескольких метрах от белого песка Миндального пляжа. Лавр смотрит на знакомые очертания побеленных стен, покрытых сплошными полосами черных солнечных панелей. У каждого домика имеется собственный крохотный садик с очаровательными цветами, огороженный заборами, давно погребенными под цветущими лианами, которые сомкнулись между собой наподобие плиток какой-то абстрактной разноцветной мозаики. Позади бунгало начинаются более упорядоченные улицы с основательными зданиями. На мощенных кирпичом площадях высятся группы деревьев, а вдоль тротуаров теснятся торговые тележки, стиснувшие и без того плотный поток велосипедов, пешеходов, коней и экипажей. Здесь нет места автомобилям и такси, чей вид мог бы нарушить очарование примитивного окружения.

Белоснежные стены двухкилометровой гавани, выращенные из биотехкоралла, сияют под палящим солнцем до рези в глазах. С высоты полета Райкера гавань выглядит идеально круглым кратером. Ее восточный край отрезал часть города, и на границе выросло тесное нагромождение складских ангаров, торговых площадок и корабельных мастерских. Восточная половина выступает в безупречно лазурное море, отражая мелкие волны, набегающие с обширного мелководного океана, занимающего девяносто пять процентов поверхности Тропиканы. Из внутреннего края гавани растут деревянные причалы, дающие пристанище сотням рыбацких кечей и частных яхт. Торговые шлюпы, курсирующие по архипелагу с экзотическими товарами, скользят по чистой воде, направляясь к коммерческому сектору.

В этот день Лавр поднял Райкера в благоуханный воздух для охоты. Его целью является маленькая девочка, идущая вдоль стены гавани, легко проскальзывающая сквозь толпы моряков, туристов и местных жителей. На вид ей не больше десяти-одиннадцати лет; на ней простое хлопковое платье сиреневого цвета, черные сандалии и широкополая соломенная шляпа. На плече висит небольшая кожаная сумка с красно-синими кисточками.

Насколько может судить Лавр, девочка совершенно не подозревает, что за ней следит целый отряд боевиков. Одновременное использование людей и Райкера, возможно, излишняя мера, но Лавр не хочет рисковать и давать девочке хоть один шанс ускользнуть.

Инстинкт хищника заставляет Райкера обратить внимание на чайку. Она летит в двадцати метрах ниже орла, парит в воздухе, словно чего-то ждет. Лавр узнает в ней модифицированную птицу с изящными обезьяньими лапками вместо обычных когтей. Сродственно она связана с Силеном. Лавр поспешно осматривает стену гавани поблизости от девочки в поисках старика, притворяющегося нищим.

Силена обнаружить нетрудно: скрестив ноги, он сидит на тростниковой циновке с блестящей лентой, повязанной поверх пустых глазниц. Он играет на небольшой флейте, рядом чашка с серебряной мелочью и диском Юпитерианского банка для самых щедрых дарителей. У его ног, зевая во весь рот, отдыхает черный кот.

Девочка проходит мимо, кот поворачивает голову, глядя вслед и явно оповещая старого мошенника о сумке.

Лавра охватывает холодная меланхолия; Силен больше двадцати лет зарабатывает в гавани, Лавр лично предоставил ему это право. Но слежку за девочкой прерывать нельзя, ничто не должно ее испугать или насторожить. Ничто. Никакие сантименты.

Лавр снова в своем кабинете; используя кортикальный чип, он открывает защищенный канал связи с Эригероном, лейтенантом боевого отряда.

– Ликвидируй Силена, – лаконично приказывает он.

Чайка уже стала снижаться, нацелившись на сумку девочки. За прошедшие годы алчная птица лишила кошельков и кредитных дисков сотни туристов и моряков.

Лавр позволяет проявиться природному инстинкту Райкера. Кончики крыльев слегка вздымаются, и огромная птица плавно меняет курс. Затем крылья сворачиваются, и начинается головокружительное падение.

Райкер настигает чайку, его стальные когти точно перехватывают и ломают птичью шею.

Силен инстинктивно поднимает голову.

Двое боевиков уже заняли позицию за его спиной. Эригерон наклоняется, словно хочет сказать что-то по секрету, даже губы уже приоткрыты, чтобы прошептать тайные слова в ухо старинного друга. Длинные вампирские клыки пронзают кожу на шее Силена. Сквозь каналы в зубах в кровь вводится яд, и все мышцы в теле старика сводит судорогой.

В десяти метрах от них девочка останавливается у тележки с фруктами и покупает несколько апельсинов. Эригерон и его напарник оставляют старика, склоненного над умолкнувшей флейтой, с беспокойно мяукающим котом рядом. Райкер взмахивает крыльями, взлетает над стеной гавани и бросает мертвую чайку в искрящуюся воду.

Лавр позволяет себе передышку. Большую часть жизни он потратил на то, чтобы установить порядок в процветающем прибрежном городе. Потому что контроль возможен только в том случае, если есть порядок и покорность.

Совет Каривака может издавать законы, но хозяин города – Лавр. Он управляет гаванью, и половина морской торговли проходит через его склады. Его холдинги владеют космопортом и выдают лицензии компаниям, обслуживающим прибывающие космопланы. Это по его настоянию пятьдесят лет назад было утверждено послабление конституционных законов, касающихся генетических исследований, и Тропикана стала единственной в Конфедерации планетой адамистов, где процветает биотехнология. Торговля привлекает тысячи кораблей, и каждое посещение, каждая сделка увеличивают его состояние и могущество. Полиция считается с ним, не говоря уж о таких мелких преступниках, как Силен, гарантируя, что Каривак останется безопасным местом для неумолимо смертных миллиардеров, посещающих городские клиники, которые специализируются на процедурах, предотвращающих старение. Ничто здесь не происходит без ведома Лавра, без его одобрения и без его доли в любом деле. Об этом знают все без исключения горожане и усваивают данную истину раньше, чем учатся ходить.

Но эта девочка пренебрегла установленным порядком. Обычно такой поступок влечет за собой мгновенное возмездие – юность и незнание Лавр не считает достаточным оправданием. Она продавала биотехустройства без согласования с хозяином гавани; странные устройства, на их создание не выдавалась лицензия ни в одном учреждении Тропиканы. И торговля велась довольно изобретательно. Устройства она продавала исключительно членам экипажей космических кораблей.

Лавр, возможно, никогда бы и не узнал об этом, если бы не капитан черноястреба «Танери», попросивший его о личной встрече. Он просил о посредничестве, желая экспортировать «конфетки-с-ветки» по всей Конфедерации, и заранее был согласен на любой процент от выручки, назначенный Лавром. Он рассказал, что одно такое устройство купила его инженер-ядерщик, а потом эта женщина сводила с ума своих коллег-мужчин воспоминаниями о мамонтах и саблезубых тиграх, полученных после приема «конфетки».

Разговор сильно встревожил Лавра, поскольку он понятия не имел, о чем говорит капитан. Биотехиндустрия – это основа его состояния и власти, единственная отрасль экспорта Тропиканы. Частные лаборатории могут осуществлять какие угодно научные программы, но производство и сбыт должны оставаться под его контролем, тем более в Кариваке. Смерть последнего торговца, продавшего не одобренное им устройство, наступила довольно быстро и была мучительной…

В тот раз провинился Рубус, вырастивший в личном резервуаре улучшенную форму узлов памяти. Довольно безобидный предмет. Эти скопления клеток, чем-то напоминающие бородавки, способны хранить всю поступающую в мозг информацию и выдавать ее по запросу, позволяя потребителю вызывать любой фрагмент воспоминаний. В высших кругах даже стало модно носить подобные узлы на шее наподобие ожерелья.

Рубус искренне верил, что Лавр посмотрит сквозь пальцы на пару сделок. Ничего-то они не понимают. Дело не в безвредной структуре узлов памяти: Лавр не может позволить себе ни малейшего отклонения. Потому что две сделки быстро превратятся в три, потом в пять. А потом этот опыт захочет повторить кто-то еще.

Лавр уже как-то вел подобную войну. И повторения не будет. За право властвовать над городом он заплатил жизнью собственного сына, убитого боевиками конкурента. Так что впредь он не потерпит никаких разногласий и возврата к фракциям и стычкам между бандами. В Тропикане и других городах есть влиятельные люди, есть младшие члены императорской семьи, но никто из них не способен бросить ему вызов. А Рубуса использовали в качестве наживки в спортивной рыбалке, когда капитаны яхт возили клиентов в архипелаг на поиски знаменитых местных бритвокальмаров.

В общем, Лавр вежливо и спокойно расспросил капитана черноястреба, не купил ли интересную новинку еще кто-то из его команды. Услышав, что имелся и второй экземпляр, он послал Эригерона и весь свой отряд в отель вместе с перепугавшимся капитаном. Боевики выкупили «конфетку-с-ветки» у неудачливого офицера, а также убедили женщину рассказать о девочке все, что она помнила.

Лавр испытал «конфетку», и устройство погрузило его в тот же иллюзорный мир, о котором рассказывала офицер «Танери». Он не ошибся в своих мрачных предчувствиях. Новинка не имела ничего общего с кортикальным чипом, создающим виртуальную реальность, это было настоящее воспоминание о давно ушедшем времени и месте. Он действительно помнил, как был там. Кто-то нашел способ ввести фантазийные ощущения в химические агенты памяти, поступающие прямо в мозг.

Обладание этим процессом сулит Лавру состояние, не уступающее богатствам всего семейства Салдана. Визуализация воображения, нечто вроде готового живописного полотна, о котором веками мечтали художники. Перманентная память будет иметь колоссальное значение и в образовании, даже сможет заменить технику кортикальных чипов. Открытие, эквивалентное «Слезам Норфолка». Вот из-за чего старина Силен превратился в груду тряпок, а кот жалобно мяукает у его ног. Вот из-за чего всю последнюю неделю двадцать пять лучших боевиков Лавра слоняются в толпе у гавани, разыгрывая из себя экипаж звездолета и разыскивая девочку.

Сегодня их усилия были вознаграждены: она продала «конфетку-с-ветки» одному из боевиков. Сама девочка никакого значения не имеет, ее так тщательно оберегают только для того, чтобы узнать путь к источнику революционного биотехпродукта.

Девочка уходит из гавани, и Райкер сопровождает ее вдоль бульвара. Но Лавра постоянно преследует вымышленный пейзаж, подаренный «конфеткой».

В каком-то прошлом безвременье Лавр шел через земной лес. Это происходило в Европе, в эпоху, предшествующую индустриализации; вокруг возвышались лиственные деревья – больше, чем сама жизнь, темные, древние, с неровной и потрескавшейся корой. Он брел по узким звериным тропам, петляя между стволами, осматривая пологие склоны и извилистые долины, слушая птичье пение и вдыхая аромат цветов. Под раскидистыми ветвями, нависающими над головой, стояла бодрящая прохлада. Ливень золотистых лучей проникал сквозь зеленую листву и пятнами падал на землю.

Это был его дом, каким не может стать ни один из пригодных для жизни миров, какими бы пасторальными пейзажами они ни соблазняли. Природа, с которой он одновременно переживал эволюцию, его естественная среда обитания.

Он помнил ощущения тех времен, тщательно сберегаемые, ценимые и не тускнеющие. Лавр тогда был новичком в этом древнем мире, и каждое новое открытие сопровождалось радостным изумлением.

Ему встречались солнечные поляны с высокой травой, пестреющей дикими цветами. Темные продолговатые озера, наполняемые водопадами, с шумом падавшими со скал из светлого песчаника. Он нырял в них и громко вопил, когда от ледяной воды перехватывало дыхание.

Потом он шел дальше и наслаждался дремотным теплом золотисто-розового солнца, которое все время оставалось на полпути к закату. Он срывал фрукты с деревьев, впивался зубами в душистую мякоть, и густой сок стекал по подбородку. Даже вкус обладал жизненной силой, которой не могло быть в плодах адаптированных цитрусовых деревьев Тропиканы. Его смех раскатывался между стволами, пугая белок и кроликов.

Если бы Лавр вошел в такой лес в реальной жизни, он не нашел бы в себе сил вернуться. Фрагмент памяти был самой прекрасной частью его существования. Детское ощущение чуда и открытие соединились в одном дне. Он снова и снова переживал это воспоминание, погружаясь в иллюзию с пугающей частотой. И в награду за погружение видения оставались такими же свежими, как будто он вошел в лес лишь несколько минут назад.

Район Лонгторп раскинулся по восточному краю Каривака, повторяя волнистые контуры подступающих холмов. Здесь находятся разорившиеся заводы, брошенная тяжелая техника и полуразвалившиеся жилые капсулы, приютившие бедняков более столетия назад. Это трущобы, где бессильно даже могущество Лавра.

Те, кто добился хотя бы минимального успеха в новой жизни на этой планете, перебрались ближе к океану или на другие острова архипелага. Те, кто остался, лишены мужества, они более других нуждаются в помощи, а получают ее в последнюю очередь.

Но даже здесь цветут и завоевывают место под солнцем мощные растения, привезенные колонистами. Цепкие лозы карабкаются между обветшавшими двадцатиэтажными нагромождениями капсул, пышная трава покрывает территорию парка, где гоняют мяч босоногие ребятишки. И только за старыми подъездными путями, в глубине промышленной территории, куда направляется девочка, зелень уступает место желтоватой почве и жалким кустикам случайно уцелевших сорняков. Выгоревшие изображения черепа и костей, висящие на изъеденном ржавчиной заборе, предупреждают об опасности этого участка, но девочка без колебаний шагает дальше. Она петляет между горами сваленных остекленных блоков, пробирается по камням, увязшим в глине, покрытой красными и синими пятнами химикатов, которые просачиваются из подземных хранилищ.

Ее конечной целью оказывается старое офисное здание фабрики, снесенной еще лет двадцать назад. Строение выглядит настоящей развалиной, кирпичная кладка местами осыпалась, из щелей пробиваются трава и кусты.

Девочка проскальзывает в щель под рифленым щитом, прибитым поверх окна, и исчезает из поля зрения Райкера.

Два часа спустя Лавр останавливается перед тем же самым щитом, а его боевики занимают позиции вокруг. Его присутствие заставляет отряд нервничать, но в то же время вызывает почти сверхъестественное внимание к деталям. Личное участие Лавра в операции – дело неслыханное. В последнее время он вообще редко покидает пределы своего поместья.

Эригерон посылает внутрь сродственно связанного с ним хорька. Угольно-черный зверек кажется Лавру настоящей змеей на лапах, а ведь он действительно обладает ошеломляющей способностью проникать в самые узкие щели, как будто имеет гибкие кости.

По словам Эригерона, внутри только двое: девочка и маленький мальчик, судя по всему, больной. Кроме того, он говорит, что в комнате стоит какая-то машина, питающаяся от фотосинтезирующей мембраны, висящей под слуховым окном. Лавр досадует, что не может перехватить сродственную связь с хорьком, так как она уникальна и недоступна никому, кроме реципиентов. С большим удовольствием он сам бы все осмотрел; Райкер же передает ему только размытые контуры, подмеченные через заросшие зеленью слуховые окошки.

Лавр приходит к неприятному выводу, что изобретатель «конфеток-с-ветки» отсутствует. Можно было бы подождать, организовать засаду и встретить его. Но цель уже слишком близка, чтобы задерживаться для скрытых действий, а каждое промедление означает, что о новинке может узнать кто-то еще. Если информация о «конфетках-с-ветки» распространится, его власть может рухнуть. Теперь это вопрос выживания.

Что ж, девочке придется рассказать ему, где скрывается изобретатель. У него есть способы добиться правдивых показаний.

– Вперед, – командует он Эригерону.

Боевики с обманчивой легкостью устремляются в офисное здание; поджарые гончие бегут впереди, проверяя наличие мин-ловушек особыми сенсорами. Лавр смотрит, как одетые в броню фигуры исчезают внутри, и ощущает волнение, какого не испытывал уже не один десяток лет.

Через пару минут Эригерон возвращается и поднимает визор своего шлема, открывая бледное скуластое лицо.

– Все в порядке, мистер Лавр. Мы их заблокировали.

Лавр спешит внутрь, подгоняемый жгучим нетерпением.

Свет проникает в комнату через единственное грязное слуховое окно. Груда подушек и грязных одеял обозначает спальный угол. В центре из сложенных кирпичей построена печурка, внутри потрескивают тонкие сломанные ветки, добавляя к солнечному свету свое рубиновое сияние. Мрачная нищета логова более или менее согласуется с ожиданиями Лавра, если бы не книги. Их здесь сотни, высокие стопки ветхих бумажных изданий громоздятся под опасными углами. Нижние книжки уже настолько испорчены, что никуда не годятся, их страницы склеились в нераздельные брикеты гниющей массы.

В поместье Лавра собрана коллекция классической литературы в кожаных переплетах, перевезенная с Кулу. Он знает, что на Тропикане книг больше ни у кого нет. Все остальные пользуются пространственными чипами.

Девочка сидит на корточках возле больничных носилок и, словно защищая, обнимает за плечи мальчика с грязными рыжими волосами, которому на вид не больше семи-восьми лет. На его голове пожелтевшая повязка, закрывающая глаза. Из-под ткани просачивается гнойная жидкость, засыхающая корочкой на его щеках. У него больные ноги, тонкая кожа обтягивает кости, на ней выступают узловатые голубые вены.

Лавр оглядывается на своих бойцов. Плазменные карабины направлены на двух перепуганных детей, гончие дрожат от возбуждения, готовые к прыжку. В широко открытых зеленых глазах девочки блестят едва сдерживаемые слезы. Ему становится стыдно.

– Хватит, – бросает он. – Эригерон, останься, остальные пусть выйдут.

Лавр присаживается на корточки рядом с детьми. Его суставы протестующе поскрипывают.

– Как тебя зовут? – спрашивает он девочку.

Теперь, когда их лица на одном уровне, он видит, какая она хорошенькая; растрепанные рыжеватые волосы до плеч явно нуждаются в мытье, а кожа у нее молочно-белая и немного веснушчатая. Любопытно. Поддерживать такую бледность под солнцем Тропиканы можно только при помощи особых косметических процедур, а стоят они немало.

Она вздрагивает, испуганная его приближением, но не снимает рук с плеч мальчика.

– Торрейя, – говорит она.

– Извини, что напугали тебя, Торрейя, мы этого не хотели. Ваши родители где-то неподалеку?

Она медленно качает головой:

– Нет. Здесь остались только Жанте и я.

Лавр кивает на мальчика:

– Твой брат?

– Да.

– А что с ним?

– Его папа сказал, что он заболел. Заболел серьезно, так что папочка не мог его вылечить, но собирался узнать, как это сделать, Тогда мы бы смогли уйти отсюда.

Лавр снова смотрит на слепого мальчика-калеку. Что лишило его ног, сказать невозможно. Лонгторп перенасыщен токсичными веществами, под рассыпающимся верхним слоем почвы лежит целый пласт вечных резервуаров, которые должны были стать прочным основанием для огромных промышленных зданий в период восстановления экономики этого района. Лавр помнит поддержанный советом проект развития промышленности, выдвинутый лет восемьдесят назад. Но вечность кончилась меньше чем через пятьдесят лет. Заводы так и не были построены. И теперь это слишком бедный район, чтобы иметь какое-то влияние в городском совете и настаивать на принятии программ очистки.

Жанте показывает пальцем вверх.

– Это ваша птица? – спрашивает он высоким, звенящим от любопытства голосом.

Райкер примостился на краю слухового окна, крупная голова угрожающе смотрит вниз.

– Да, – отвечает Лавр. Его глаза подозрительно сужаются. – А как ты узнал, что она там?

– Его папа дал нам сродственную связь, – объясняет Торрейя. – Я смотрю для него. Я не против. Жанте был таким одиноким наедине со своими мыслями. Его папа сказал, что это только до тех пор, пока он не узнает, как его вылечить.

– А где же теперь ваш папа?

Девочка опускает глаза.

– Я думаю, он умер. Он был очень болен. Что-то внутри, понимаете? Он часто кашлял кровью. А потом ему стало еще хуже, и однажды утром он ушел. Чтобы мы ничего не видели, наверное.

– Как же ваш папа собирался узнать о лечении Жанте?

– При помощи «конфеток-с-ветки», конечно.

Она поворачивается и показывает на еще более темный угол комнаты.

Машина представляет собой модифицированный модуль жизнеобеспечения. Компьютерная техника и биотех, металл, пластик и органические компоненты, соединенные таким невероятным способом, что Лавру кажется, будто кто-то намеренно хотел отпугнуть случайного зрителя. Ребристое шаровидное растение, торчащее из середины, похоже на кактус без колючек, высотой около метра, но темное и твердое, словно тиковое дерево. Вместо верхушки у него полужидкая студенистая масса, из которой формируются плотные крошечные сгустки, растущие вдоль вертикальных ребер. Они похожи на мелкие серовато-зеленые кактусы диаметром не больше двух сантиметров, испещренные сиреневыми кольцами.

Один из биотехников исследовал «конфетку-с-ветки», полученную от офицера «Танери», перед тем как Лавр решился ее попробовать. По его словам, клетки вещества насыщены протеинами нейрофизина, внутриклеточного проводника неизвестного типа. Они взаимодействуют непосредственно с синаптическими щелями мозга и, по его мнению, передают воспоминания. Но как производятся нейрофизины, как они форматируются, чтобы создать когерентную последовательность ощущений, биотехник не имел ни малейшего понятия.

Лавр уставился на необычную живую машину, и в его голове тотчас всплыли воспоминания о прогулке по лесу.

– Это именно те «конфетки-с-ветки», которые ты продаешь? – спрашивает он. – Те самые, в которых есть лес?

Торрейя нерешительно шмыгает носом, потом кивает.

Позвоночник Лавра сводит, словно от холода. Это же единственная машина.

– И «конфетки» с доисторическими зверями?

– Да.

– Откуда взялось это устройство?

Он уже уверен, что знает ответ.

– Его вырастил отец Жанте, – отвечает Торрейя. – Он был специалистом по генетике растений, говорил, что выводит водоросли, которые смогут питаться камнями и выделять из них химические вещества. Но после несчастного случая компания закрыла лабораторию, и у него не стало денег, чтобы лечиться самому и лечить Жанте. Поэтому он сказал, что запустит медицинскую информацию в «конфетки» и сам станет своим доктором.

– А воображаемые земли? – спрашивает Лавр. – Откуда они берутся.

Торрейя смущенно оглядывается на Жанте, и Лавр начинает понимать.

– Жанте, будь хорошим мальчиком, скажи мне, откуда появляются фантастические земли, – говорит он, при этом вежливо и серьезно улыбаясь Торрейе.

– Я их создаю, – выпаливает Жанте, и в его звонком голосе слышится паническая дрожь. – Я получил сродственную связь с биопроцессором машины. Это папа устроил. Он сказал, что кто-то должен заполнять чем-нибудь «конфетки-с-ветки», что они не должны пропадать. Поэтому Торри читает мне книги, а я думаю о местах, которые там описываются.

Лавр выбирается из своего темного леса. Его собственная степень по биотехнологии была получена девяносто лет назад. А о сродственной связи человека и растения он и не слышал.

– И вы можете наполнить «конфетки» чем угодно? – хрипло спрашивает он.

– Да.

– И продаете их в гавани?

– Да, – подтверждает девочка. – Если я продам их много, я смогу купить Жанте новые глаза и ноги. Только я не знаю, сколько это стоит. Много, я думаю.

Лавр буквально дрожит при мысли о том, что могло бы случиться, если бы не он первым нашел этих детей и их машину. С ее помощью можно запустить механизм синтеза программируемых нейрофизинов. О чем раньше он опять-таки даже не слышал.

Торговый потенциал поражает его своими масштабами.

Он заглядывает в большие зеленые глаза Торрейи. Их взгляд выражает пассивное любопытство, девочка явно ждет, что будет с ними дальше. Дети, как он понимает, обладают интуитивной способностью постигать самую суть ситуации.

Он кладет руку ей на плечо, втайне надеясь, что делает это в покровительственно отеческой манере.

– Эта комната кажется мне не слишком приятной. Вам нравится здесь жить?

Торрейя поджимает губы, обдумывая ответ.

– Нет. Но нас здесь никто не беспокоит.

– А вы не против поселиться со мной? Там вас тоже никто не будет беспокоить. Я обещаю.

Поместье Лавра находится на высоком мысу, в горах, защищающих Каривак с берега. Каменный фасад его дома выходит на город и океан. Он купил эту усадьбу ради открывающегося вида, и вся территория была превращена в ожившую картину.

По пути в горы Торрейя прижимается лицом к окну «Роллс-ройса». Окружающие пейзажи заворожили ее. Жанте сидит рядом и восторженно хлопает в ладоши, получая от нее изображения живописных лужаек и статуй, извилистых гравийных дорожек, прудов и фонтанов.

Ворота внутренней части поместья закрываются за бронзовой машиной, и она въезжает во двор. Павлины приветственно разворачивают свои пышные хвосты. Из главного входа вниз по каменным ступеням сбегают слуги. Жанте бережно поднимают с сиденья и несут внутрь. Торрейя стоит на гранитных плитах и вертится кругом, восхищенно приоткрыв рот.

– Это правда? – восклицает она. – Мы действительно можем жить здесь?

– Да. – Лавр широко улыбается. – Правда. Теперь это ваш дом.

Поздороваться с ним выходят Камассия и Абелия. Камассии двадцать лет, это высокая восточная красавица с длинными темными волосами и налетом аристократизма. Раньше она жила с Кочи, купцом из Пальметто, обладателем выданной Лавром доходной франшизы на продажу собак со сродственной связью на колониальные планеты первой стадии развития, где их использовали для поддержания порядка. Потом Лавр решил, что был бы рад видеть Камассию нагой на своей кровати и наблюдать, как ее хладнокровная сдержанность сгорает под напором животной страсти. Кочи, изрядно потея и улыбаясь, немедленно сделал ему этот подарок.

Такие капризы помогают поддерживать репутацию Лавра. Своей уступкой Кочи преподал остальным урок покорности. Если бы он отказался, Лавр превратил бы в урок его дальнейшую судьбу.

Абелия моложе, ей шестнадцать или семнадцать, светлые волосы мелко вьются по плечам, фигурка стройная и компактная, восхитительно изящная. Лавр взял ее у родителей пару лет назад в уплату за протекцию и карточные долги.

При виде Торрейи девушки озадаченно переглядываются, видимо гадая, кого из них она заменит. Пристрастия Лавра им известны лучше, чем кому-либо еще.

– Это Торрейя, – говорит Лавр. – Теперь она будет жить с нами. Принимайте новую гостью.

Торрейя, подняв голову, переводит испуганный взгляд с Камассии на Абелию. Затем Абелия улыбается, снимая напряжение, Торрейю ведут в дом, и ее сумка волочится за ней по каменным плитам. Камассия и Абелия принимаются болтать с девочкой, словно старшие сестры, и заводят спор, как причесать ее волосы после мытья.

Лавр отдает серию приказов своему мажордому, заказывая новые платья, книги, игрушки и подходящую мебель, а также медсестру для Жанте. Он чувствует себя почти образцом добродетели. Такого отношения удостаивались лишь редкие пленники.

На следующее утро Торрейя врывается в спальню Лавра; ее миниатюрная фигурка излучает такую энергию, что заставляет его чувствовать себя настоящим стариком. Она подстерегла горничную и теперь сама несет поднос с его завтраком.

– Я уже давно на ногах, – весело сообщает она. – Я наблюдала рассвет над морем. Никогда такого не видела. А вы знаете, что с балкона видны ближние острова архипелага?

Она, похоже, совершенно не придает значения обнаженным Камассии и Абелии, лежащим в его постели. Такое легкое восприятие дает ему повод для размышлений: еще год или два, и у нее тоже появится грудь.

Лавр неплохо сохранился для своих ста двадцати лет и на посягательства седой энтропии смотрит с презрением, доступным только людям с огромными средствами. Но биохимические процедуры, сохраняющие плотность кожи и рост волос, и генная терапия, поддерживающая работу внутренних органов, не способны на чудеса. Прожитые годы свели его сексуальную жизнь практически к нулю. Теперь он удовлетворяется простым наблюдением за девушками. Он уже предвкушает великолепную сцену лишения Торрейи невинности в опытных руках Камассии и Абелии.

Его специалисты успеют к тому времени разгадать тайну «конфеток-с-ветки».

– Я знаю об островах, – спокойно отвечает он, а Камассия принимает из рук девочки поднос. – Мои компании поставляют зерна коралла почти по всему архипелагу.

– Правда?

Торрейя посылает ему солнечную улыбку. Лавр поражен, какой хорошенькой стала она после надлежащего ухода. На Торрейе белое, отделанное кружевом платье, а ее волосы немного завиты. Изящное личико лучится энтузиазмом. Он восхищен ее способностью найти счастье в таком элементарном явлении, как рассвет. А сколько рассветов было в его жизни?

Камассия тщательно отмеряет молоко в чашку Лавра, потом из серебряного чайника доливает чай. Если его утренний чай не будет приготовлен в соответствии со строгими требованиями, упреки будут сыпаться на всех без исключения до самого обеда.

Абелия приступает к намазыванию масла на тост, а Торрейя берет с подноса маленькую фарфоровую тарелочку. На ней лежит «конфетка-с-ветки».

– Мы с Жанте сделали это специально для вас, – говорит она, смущенно прикусывает нижнюю губу и с опаской протягивает тарелочку Лавру. – Это в благодарность за то, что вы забрали нас из Лонгторпа. Папа Жанте всегда говорил, что надо благодарить людей, которые делают нам добро.

– Ты всегда называешь его «папа Жанте», – говорит Лавр. – Разве он не был и твоим папой?

Она медленно качает головой:

– Нет, я не знаю, кто был моим папой. Мама никогда о нем не рассказывала.

– Но мама у вас одна, верно?

– Верно. Но и папа Жанте хорошо к нам относился. Я его очень любила.

Лавр берет «конфетку», и вдруг до него доходит смысл ее слов.

– Вы создали это прошлой ночью?

– Угу. – Она энергично кивает. – Мы знаем, что они вам понравились, и это единственный подарок, какой мы можем сделать.

Под нетерпеливым взглядом Торрейи Лавр кладет «конфетку-с-ветки» в рот и начинает жевать. Он ощущает вкус черной смородины.

Лавр был маленьким мальчиком на тропическом острове, вольным бродить по побережью и джунглям сколько душе угодно. Его босые ноги топали по мелкому белому песку. Обрамленный пальмами пляж протянулся до бесконечности, набегающие волны были идеальны для серфинга. От радости он бегал и крутил колесо, без малейшего напряжения управляя своими мускулами. Как только становилось слишком жарко, он нырял в прохладную воду бухты, плавал среди фантастических коралловых рифов и резвился со стаей дельфинов, принявших его как еще одного сородича.

– Ты задремал, – говорит Камассия.

Лавр сидит в кожаном кресле в своем кабинете, и она поглаживает его по голове.

– Я снова был молодым, – отвечает он, еще ощущая мускулистое тело дельфина между своими костлявыми коленями, стремительное плавание по лагуне и привкус соли на губах. – Знаешь, надо бы завезти сюда дельфинов. Непонятно, почему до сих пор никто до этого не додумался. Море для них все равно что небо для Райкера.

– Интересная идея. А когда я смогу попробовать «конфетку»?

– Попроси Торрейю.

Он прячет воспоминания и сосредотачивается на докладах и счетах, собранных его кортикальным чипом. Но видения, навеянные «конфеткой-с-ветки», все еще вибрируют в мозгу, превращая голубые колонки информации в волны, перехлестывающие через коралл. А ведь Торрейе и Жанте приходится довольствоваться только тем, что она читает.

– Лавр? – с опаской окликает Камассия, уловив его странное настроение.

– Я хочу, чтобы вы с Абелией были добры к Торрейе, чтобы стали ее подругами.

– Это нетрудно. Она милая.

– Я говорю серьезно.

Его холодная настойчивость вызывает вспышку страха в ее взгляде.

– Да, Лавр.

Она уходит, но ему все еще не до работы. Каждый раз, когда он думает о «конфетках», он открывает для себя новые возможности.

А что, если Торрейя заложит в «конфетку-с-ветки» свои любовные приключения? Лавр представляет себе, как все трое раздеваются в мягко освещенной спальне, как сплетаются на постели их тела, и его дыхание учащается.

Да. Это была бы превосходная «конфетка». Не просто физические ощущения и содрогание оргазма, что доступно при использовании кортикальных чипов, а настоящее обожание и страсть, подлинное чудо первого опыта.

Теперь нет ничего более важного, чтобы сделать счастливой жизнь Торрейи и Жанте – чтобы через пару лет она радостно приняла ласки любовниц.

Он прикрывает глаза и мысленно подзывает Райкера.

Орел отыскивает Торрейю на южной стороне поместья, где она исследует свои новые владения. Птица кружит высоко над резвящейся девочкой. Это непосредственное создание даже не ходит, а танцует.

Жанте сидит в плетеном кресле в патио перед кабинетом, и до Лавра доносятся его восторженные возгласы, обращенные к сестре. Какое-то новое открытие, о котором поведало ее зрение, вызывает у него взволнованный крик.

– Стой! Стой! – внезапно кричит Жанте.

Лавр резко поднимает голову, гадая, что мог увидеть мальчик благодаря сродственной связи, но лицо под белой повязкой улыбается.

Райкер спускается вниз по широкой спирали. Торрейя, прижав ладони к щекам, замерла в центре густо заросшего луга. Вокруг поднимается облако разноцветных бабочек, испуганных ее стремительным бегом.

– Сотни, – потрясенно шепчет она. – Их тут сотни и сотни.

Лица брата и сестры горят волшебным восторгом. Лавр вспоминает недавнюю поездку по Лонгторпу, отравленный воздух и застоявшиеся лужицы, кишащие мертвыми, полуразложившимися насекомыми. Торрейя, возможно, еще никогда в жизни не видела бабочек.

Его торговые агенты получают приказ отслеживать все прибывающие корабли в поисках экзотических гусениц. Поместье должно превратиться в рай для энтомологов.

Сегодня Торрейя несет Лавру поднос с завтраком, сияя озорной улыбкой. Он улыбается в ответ и берет предложенную «конфетку-с-ветки». Похоже, это становится привычным ритуалом.

– Еще одна? – спрашивает Камассия.

– Да! – весело восклицает Торрейя. – Это волшебная сказка. Мы уже давно подумывали о ней, так что это было нетрудно. Просто хотели сделать ее как можно лучше. В вашем поместье очень красивые бабочки, Лавр.

Лавр бросает в рот «конфетку».

– Я рад, что они вам понравились.

– А я бы хотела увидеть лес, о котором рассказывал Лавр, – с завистью вздыхает Камассия.

В глазах девушки Лавр подмечает не просто праздный интерес.

– Почему же ты сразу не сказала? – удивляется Торрейя.

– Ты хочешь сказать, что у вас есть еще такие?

– Конечно. Машина выращивает их, пока Жанте не приказывает ей остановиться.

– И вам не надо заполнять каждую по отдельности? – спрашивает Лавр.

– Нет.

Он задумчиво прихлебывает чай. Загадочная машина оказывается еще более странной, чем он предполагал.

– А ты не знаешь, не оставил ли отец Жанте «конфетку-с-ветки» с описанием создания машины?

Торрейя хмурится, будто прислушиваясь к какому-то беззвучному голосу.

– Нет, не оставил. Простите.

Лавр давно смирился с тем, что будет нелегко. Придется собрать команду высококлассных экспертов в биотехнологии, причем самых преданных ему. Они проанализируют компоненты машины и генетику, чтобы раскрыть ее секреты. И все это необходимо проделать в строжайшей тайне. Стоит только появиться малейшему намеку на его находку, как все лаборатории Тропиканы запустят срочные проекты для разгадки технологии «конфеток-с-ветки».

– Что мы сегодня будем делать? – спрашивает Торрейя.

– О, у меня много работы, но Камассия и Абелия свободны. Почему бы вам не отправиться на пикник?

На рассвете Земли, когда мир был плоским, а океаны заканчивались падающими в бесконечность водопадами, юный Лавр был принцем королевства Эльдрат. Он жил в городе хрустальных башен, построенном вокруг самой высокой горной вершины. Королевский дворец стоял на ее пике, и оттуда можно было увидеть половину мира.

Как только пришло известие о налете разбойников, Лавр повел рыцарей на защиту отцовских владений. Тридцать воинов в отполированных до зеркального блеска доспехах отправились на войну на спинах гигантских бабочек.

Деревню на краю Пустыни осадили гоблины и тролли: домики из глины и соломы полыхали яркими факелами, воздух звенел от резких боевых кличей. Лавр вынул из ножен свой длинный меч и поднял его над головой.

– Именем Короля и Богини-матери я клянусь, что никто из нашего братства не будет знать ни минуты отдыха, пока исчадия лорда Рока не будут изгнаны с нашей земли, – воскликнул он.

Остальные рыцари одновременно взмахнули мечами и поддержали его одобрительными криками. И тогда они погнали своих скакунов вниз, к деревне.

Противостоящие им тролли и гоблины оказались огромными чудовищами с испещренной шрамами зеленовато-голубой шкурой и желтыми, истекающими ядом клыками. Злобные твари, но довольно неповоротливые, они не обладали мастерством боя на мечах, ими владело только желание калечить и убивать. Их яростные выпады были слишком медлительными и неаккуратными. Лавр скользил между врагами и наносил устрашающе точные удары. Быстрый мощный бросок опрокидывал противника на землю, и в ране вскипала пузырями темно-желтая жидкость.

Битва продолжалась целый день, несмотря на густой черный дым, жаркое пламя и скользкие от крови камни. Враги, разъяренные тонкой золотой короной, выдававшей в Лавре принца Эльдрата, отчаянно преследовали смельчака, но он сумел остаться целым и невредимым. С наступлением ночи пал последний из гоблинов. Жители деревни громко восхваляли принца и его воинов. А юная красавица с длинными рыжими локонами вышла вперед и предложила ему вино в золотом кубке.

Лавр никак не мог забыть ощущения полета на необычном скакуне, ветер, треплющий длинные черные волосы и покалывающий щеки, и могучие радужные крылья, трепещущие по обеим сторонам от него.

И он все еще летит. Внизу, на высокой траве в тени большой магнолии, отдыхают три девушки. В двадцати метрах от них небольшое озеро, в темной воде бесшумно скользит оранжевая рыба.

Райкер неслышно планирует и садится на ветку над девушками. Никто из них его не замечает.

– Сначала я очень боялась, – говорит Торрейя, – особенно по ночам. Но спустя некоторое время можно ко всему привыкнуть, а в здания фабрики никто не заходил.

Она повествует о своей жизни в ответ на россказни Камассии и Абелии. Начало зарождающейся дружбы.

Лавр прислушивается к смешкам и недоверчивым вздохам, жалея, что не примкнул к их компании.

– Тебе повезло, что Лавр вас нашел, – говорит Камассия. – Он отлично позаботится о вас обоих и лучше всех распорядится «конфетками-с-ветки».

Торрейя лежит на животе, опираясь подбородком на руки. Она мечтательно улыбается, следя за божьей коровкой, взбирающейся на стебелек травы прямо перед ее лицом.

– Да, я знаю.

Абелия вскакивает на ноги.

– Ой, хватит вам, сегодня так жарко!

Она сбрасывает с плеч темно-синее платье и, извиваясь, спускает с ног юбку. Лавр до сих пор не видел ее обнаженной при дневном свете. Он восхищается ее загорелой кожей, волосами цвета спелой пшеницы, превосходной формой груди и сильными ногами.

– Пошли! – энергично командует она и бросается к воде.

Камассия следует ее примеру, а за ней, нисколько не смущаясь, и Торрейя.

За возможность воплотить эту сценку в «конфетке» Лавр был готов продать свою душу. Он жаждет, чтобы она длилась целую вечность, никогда не кончаясь. Три золотистых тела, полные жизни и радости, бегут по пышной траве.

Вот здесь все и должно произойти, решает он. В тени цветущей магнолии ее тело раскроется прекрасным цветком.

Он уже не уверен, что сможет ждать еще два года.

Лавр распорядился поместить машину в необогреваемую оранжерею поместья, где от палящих лучей солнца ее защищали тонированные стекла и нависающие широкие листья папоротника. Негромко жужжащие кондиционеры поддерживали умеренную температуру.

Для земных растений, цветущих в кадках и клумбах, весна заканчивается. Нарциссы начинают бледнеть и увядать, а фуксия сбрасывает цветы. Для фотосинтеза питательной жидкости, на которой работает машина, над семенным ложем вокруг металлических опор закреплены две гибкие оливково-зеленые мембраны. Трубка, подключенная к оросительной системе, по мере необходимости снабжает устройство водой.

– А здесь бывает снег? – спрашивает Торрейя.

– Нет, – отвечает Лавр. – Хотя морозы случаются. Мы допускаем их в зимние месяцы.

Торрейя медленно идет дальше, крутит головой, исследуя выращенные заново древние кустарники и деревья за кирпичным бордюром.

– Я бы хотел, чтобы вашу машину осмотрели несколько человек, – сообщает Лавр. – Ты не будешь возражать?

– Нет, – говорит она. – А что это за дерево?

– Дуб. Они сделают для меня копию аппарата, и я стану продавать «конфетки-с-ветки», выращенные новой машиной. Но мне бы хотелось, чтобы вы с Жанте остались здесь. Своими фантазиями вы сможете заработать много денег.

Она сворачивает в проход, обрамленный густыми зарослями цикламенов.

– Я не хочу уезжать. А они ведь не станут разрезать главный корень, правда?

– Нет, конечно, нет. Они просто возьмут для исследования несколько клеток, чтобы получить ДНК. Работа начнется примерно через неделю.

Потом надо будет устанавливать производственные линии. Отбирать подходящую информацию. Искать артистов, способных так же мастерски излагать ее, как это делают Торрейя и Жанте. Налаживать связи на межзвездном рынке. Работа не на одно десятилетие. И все ради чего? Лавр внезапно чувствует себя удручающе старым.

– Она ведь ценная, да, Лавр? Я имею в виду машину. Камассия говорит, что очень ценная.

– Она совершенно права.

– А денег хватит, чтобы купить Жанте новые глаза и ноги?

Голос Торрейи вибрирует в шпалерах с вьющимися растениями.

Лавр потерял ее след. Ее больше нет ни в проходе с цикламенами, ни среди рядов форзиции.

– Со временем хватит и на это, – кричит он в ответ.

Перспектива восстановления зрения Жанте его сильно тревожит: мальчик может утратить свое воображение.

Этот вопрос надо бы выяснить очень осторожно. Торрейя и Жанте вряд ли смогут заполнить своими фантазиями все «конфетки-с-ветки», когда он наладит массовый выпуск. С другой стороны, за три дня, проведенных в поместье, они создали три новые фантазии.

Может, такие фантазии доступны только детям с их неудержимым воображением?

– Хотелось бы, чтобы это произошло скорее, Лавр, – доносится голосок невидимой Торрейи. – Жанте очень понравилось поместье. Имея глаза и ноги, он мог бы гулять здесь самостоятельно. Это лучшее, что только можно себе представить. Здесь так прекрасно, лучше, чем в любой дурацкой «конфетке». Вам должен завидовать весь мир.

Лавр, следуя за ее голосом, сворачивает к золотистому ракитнику, стоящему в полном цвету. Солнечный свет дрожит на цветочных кистях, наполняя воздух лимонно-желтым мерцанием. Он обходит группу высоких белых лилий. Торрейя стоит возле машины, и кажется, что та даже подросла в своем новом обиталище. Лавр не помнит, чтобы ее органические части были такими большими.

– Сразу, как только сможем, – говорит он.

Торрейя даже не пытается сдержать улыбку, протягивая ему едва созревшую «конфетку-с-ветки». Противиться теплу и искренности ее сверкающих глаз абсолютно невозможно.

Скворец поднялся уже на восемьдесят метров над землей. Лавр догадывается, что глаза птицы заменили совиными и это позволяет ей уверенно летать даже в самую темную ночь.

Райкер падает, и Лавр чувствует перья, податливую плоть и хрупкие кости в его когтях. В ярости он отрывает голову скворца. «Конфетка», которую несла птичка, летит на землю, и даже Райкер не может рассмотреть, куда она падает.

Лавр утешает себя тем, что все это произошло внутри охраняемого периметра его поместья. С любым зверьком, попытавшимся ее отыскать, быстро разберутся охотничьи псы и ястребы.

Он бросает тело скворца, чтобы хоть приблизительно отметить место, где поутру придется начать тщательные поиски.

Теперь большая птица совершает крутой вираж и беззвучно летит к дому. Внизу клочья серого тумана перемежаются черными контурами деревьев, так что их нетрудно увидеть и обогнуть. Лавр не различает отдельных черт поверхности – скорость полета смазала все очертания.

Он проклинает собственную глупость, порождение тщеславия. Надо было этого ожидать, надо было предусмотреть. Лавр из прошлого обязательно так бы и сделал. Торрейя и Жанте провели в поместье три дня, и новости о «конфетках-с-ветки» уже просочились наружу. Программируемый синтез нейрофизинов – слишком важное событие, и высокие ставки привлекли на поле боя игроков средней руки. В этой войне союзников быть не может.

Райкер проносится над последним рядом деревьев, теперь дом перед ним как на ладони, яркие прямоугольники окон дают достаточно света для привычных к сумеркам глаз орла. Камассия в пятидесяти метрах от боковой двери. В ее походке не заметно ни торопливости, ни скрытности. Девушка вышла на вечернюю прогулку, это никого бы не удивило.

Хладнокровная штучка, признает Лавр. Восемнадцать месяцев она была глазами и ушами Кочи в его доме, а он ничего не заподозрил. Только «конфетки-с-ветки» заставили ее сбросить личину и рискнуть, передав новинку скворцу.

Лавр считает, что еще можно удержать доминирующую позицию. Кочи и его бизнес в Пальметто не имеют особого значения. Если действовать быстро, урон можно предотвратить.

Он активирует канал связи через кортикальный чип.

– Готово, – сообщает он боевикам.

Но в первую очередь он хочет, чтобы эта сука узнала о своем провале.

Крылья Райкера громко хлопают. Камассия вздрагивает и оглядывается. Лавр видит, как искажается от страха ее лицо, когда Райкер летит прямо на нее, выставив перед собой стальные когти длиной с человеческую ладонь. Она пытается убежать.

Лавр навещает Торрейю в ее комнате, желая посмотреть, как она устроилась. За четыре дня гостевая спальня изменилась до неузнаваемости. Стены, закрытые голографическими постерами, превратились в окна, выходящие на северный полярный континент Тропиканы. По небесно-голубой воде плыли сияющие ледяные дворцы. Берег прорезали глубокие фиорды. Вечные и изящные. Но Лавр сразу же признал, что эти изображения по сравнению с фантазиями «конфеток» казались жалкими пародиями. В комнате появилась новая мягкая мебель пастельных тонов. По полу рассыпались лоснящиеся кожаными переплетами книги по занимательной мифологии из его библиотеки. Отрадно видеть, что ими кто-то наконец с удовольствием пользуется. Все горизонтальные поверхности заняты мягкими Ожившими Зверьками. Их здесь не меньше трех десятков. На тумбочке у кровати стоит поцарапанный кубик с голограммой улыбающейся женщины. Этот предмет явно выбивается из общего стиля изысканного уюта. Лавр смутно припоминает, что когда-то видел его в чьем-то офисе.

Торрейя прижимает к груди пухлого игрушечного коалу и заливается смехом, когда Оживший Зверек трется пушистой головой об ее шею и довольно мурлычет.

– Разве они не чудесные? – восклицает она. – Каждый, кто живет в поместье, подарил мне по такой игрушке. И Жанте тоже. Вы все так добры к нам.

Лавр с улыбкой протягивает ей огромную панду. Она почти одного роста с девочкой. Торрейя встает на кровати и целует игрушку, а потом опрокидывается на спину в объятиях воркующей панды.

– Я назову его Сент-Питер, – заявляет она. – Потому что это ваш подарок. Он будет спать со мной всю ночь и меня охранять.

Ощущение влажного прикосновения ее поцелуя вызывает непонятное теплое чувство.

– Жаль, что Камассии пришлось уехать, – продолжает Торрейя. – Она мне очень нравится.

– Да. Но после женитьбы кузена семье необходима ее помощь на островной плантации.

– Я смогу ее там навестить?

– Возможно. Когда-нибудь.

– И Эригерона тоже нигде нет, – жалуется она. – Он добрый. Он помогает Жанте передвигаться и рассказывает смешные истории.

Лавр даже подумать не мог, чтобы глава его боевиков, почти маньяк-убийца, стал рассказывать сказки ради удовольствия детей.

– Он вернется через пару дней. Его послали в Пальметто, чтобы разобраться с кое-какими контрактами для меня.

– Я и не знала, что он тоже участвует в управлении компанией.

– Эригерон многое умеет. Кто эта женщина? – спрашивает он, чтобы предотвратить дальнейшие расспросы.

Лицо Торрейи мгновенно застывает. Она с виноватым видом оглядывается на старый кубик с голограммой. Женщина в нем очень молода, не больше двадцати лет, очень красивая, с мечтательной улыбкой на губах. Ее светло-рыжие волосы разметались по плечам.

– Это моя мама. Она умерла, когда родился Жанте.

– Очень жаль.

Но женщина на портрете – определенно мать Торрейи; Лавр замечает их сходство в чертах лица, в одинаковых зеленых глазах, в цвете волос.

– В Лонгторпе все, кто ее знал, говорили, что она была особенной, – говорит Торрейя. – Настоящая леди. Ее звали Немезия.

После обеда Лавр ведет Торрейю вниз, в городской зоопарк. Он считает, что эта прогулка утешит ее после внезапного исчезновения Камассии.

За все свои сто двадцать лет Лавр до сих пор не нашел времени для посещения зоопарка. Но день сегодня чудесный, и они, держась за руки, прогуливаются по зеленым дорожкам между вольерами.

Торрейя подбегает к ограждениям, улыбается, показывает на диковинки и задает бесконечные вопросы. Очень часто она прищуривает глаза и сосредотачивается на том, что видит, тогда он понимает, что она пользуется сродственной связью с Жанте, давая брату возможность тоже порадоваться их прогулке. Интересно, станет ли результатом этого посещения еще одна «конфетка-с-ветки»?

Лавр с удивлением сознает, что тоже наслаждается прогулкой. Местных животных на Тропикане нет, поскольку суша здесь слишком мала, чтобы поддерживать сложный процесс эволюции. Вместо этого жители привезли с собой множество достойных внимания существ. В здешнем зоопарке земные звери и обитатели других миров рычат и шипят, угрожая друг другу.

Торрейя тащит его к палатке с мороженым, и Лавру приходится занять пару монет у охранников, чтобы оплатить вафельные рожки. До сих пор он никогда не брал с собой денег, они ему были просто не нужны.

Мороженое и долгий солнечный день в обществе Торрейи стали настоящим райским наслаждением.

Лавр просыпается посреди ночи в холодном поту. Имя всплыло в голове – Немезией звали одну из его подружек. Как давно это было? Точной даты он вспомнить не может. Лавр смотрит на лежащую рядом Абелию, дитя с телом настоящей женщины. Она свернулась клубочком, пряди волос упали на лицо. Во сне мелкие резкие черты ее личика кажутся почти ангельскими. Он закрывает глаза и понимает, что не в состоянии даже воспроизвести в памяти ее лицо.

За сорок лет после смерти жены его постель согревали сотни временных подружек. Приходили и уходили, чтобы уступить место более молодым и свежим. Невозможно выделить из этой вереницы кого-то одного. Но Немезия, безусловно, была одной из фавориток, раз его память сохранила эту сцену: девушка, о которой он думает, стояла перед ним под яркими лучами солнца и медленно раздевалась, позволяя серебрящемуся дождю ласкать ее кожу. Но как давно это было?

Будучи сгустком чистой энергии, Лавр странствовал в космосе, подчиняясь лишь своим желаниям и удовлетворяя свое любопытство относительно устройства Вселенной. В пустынных мирах он наблюдал одновременный восход двух солнц. Видел взрыв квазаров. Парил в кольцах газовых гигантов. Исследовал огромные звезды в галактическом ядре.

Он был там в самом начале, когда спиральные пылевые облака сжимались, превращаясь в новую звезду, видел, как из мелких частиц образовывалось семейство планет. Он был там и в самом конце, когда остывающее солнце стало расширяться и его сияние постепенно обретало оттенок янтаря, а потом становилось багрово-красным.

Крошечная белая вспышка в центре просигналила о финальном схлопывании. Нейтронное ядро с ненасытной алчностью поглощало материю и генерировало чудовищные импульсы гамма-излучения.

Конец наступил быстро, в течение часа схлопывание поглотило все, до последнего перегретого иона. Финальный катаклизм заслонила черная дыра.

Лавр долго еще парил над границей пустоты, гадая, что находится за ней. Врата в иную Вселенную. Истина.

Он улетел прочь.

Торрейя признается, что еще никогда не выходила в море, и тогда Лавр везет ее по спокойным водам залива на своей великолепной двухмачтовой яхте. Под парусами они огибают разбитый грузовой модуль, оставшийся посреди бухты. Это огромная коническая капсула, рассчитанная на вход в атмосферу и доставку тяжелого оборудования для первопроходцев еще до строительства космопорта, которое было закончено два столетия назад. Спускаемый груз удалось спасти, а сам корпус никого не интересовал. Теперь его темная титановая громада выступает над водой на пятьдесят метров, а открытые верхние люки стали пристанищем для чаек и других птиц, завезенных людьми в этот мир. По ночам на носовом конусе вспыхивают яркие огни, помогающие кораблям войти в гавань.

Торрейя перегибается через планшир и опускает руку в теплую воду, всем своим видом выражая мечтательное удовлетворение.

– Как хорошо, – говорит она. – И вчера, в зоопарке, тоже было чудесно. Спасибо, Лавр.

– Не за что, – рассеянно отвечает он, все еще находясь во власти печальной тающей улыбки и длинных рыжих волос.

Торрейя хмурится, огорченная небрежным ответом, но сразу поворачивается к идущим рядом шлюпам и их экипажам, суетящимся на палубах, и прищуривает глаза. Лавр приказывает капитану сделать еще один круг. По крайней мере, девочке прогулка доставляет удовольствие.

Насколько Торрейя понимает, генетик – это доктор, который берет какие-то анализы. Она позволяет ему взять образец крови, а потом слоняется по кабинету, откровенно скучая в этом помещении, интересном только для взрослых. Райкер, захваченный волнением, передавшимся от Лавра, замирает на своем шестке.

Подозрения крепнут, как только Лавр подключается к файлам своего мажордома. Немезия жила в его резиденции одиннадцать лет назад.

Он садится в кожаное кресло с высокой спинкой за стол из розового дерева, не в силах шелохнуться под гнетом ожидания. Генетик целую вечность возится с программами в своем секвенсере и близоруко щурится на разноцветные графики, пляшущие на компактном голографическом экране устройства.

Наконец он поднимает голову. Безмятежное до этого момента лицо выражает крайнее удивление.

– Вы родственники, – объявляет он. – Прямое родство. Вы ее отец.

Торрейя отворачивается от окна и на мгновение замирает, а потом бросается в его объятия, и Лавр оказывается в абсолютно новой для себя ситуации: маленькая растерянная девочка приникла к нему худеньким дрожащим телом и крепко обнимает.

Новость оказалась сокрушительной для нее. Торрейя расплакалась впервые в жизни. И это после всего, что выпало на ее долю. Смерть матери, жизнь в унылых трущобах, никогда не прекращающиеся заботы о Жанте. Она мужественно справлялась и никогда не сдавалась.

Лавр дожидается, пока утихнут ее рыдания, вытирает ей глаза и целует в лоб. Долгие мучительные мгновения они смотрят друг на друга. А потом он позволяет себе робко улыбнуться.

Внешне она похожа на свою мать, но, бог свидетель, у нее его характер.

Торрейя, скрестив ноги, сидит на кровати и наливает Лавру утренний чай. И с тревогой смотрит на него, ожидая оценки.

Он делает глоток.

– Отлично.

И это на самом деле так.

Ее детское личико озаряет улыбка, и Торрейя прихлебывает чай из своей чашки.

Его сын, Иберис, никогда не был таким открытым и доверчивым. Всегда старался произвести впечатление. Как и подобает хорошему сыну, решает Лавр. Эта мысль удивляет его самого; он впервые может вспоминать о сыне, не испытывая мучительной леденящей боли и стыда. Сорок пять лет достаточный срок для скорби.

Теперь он стыдится только своего плана по соблазнению Торрейи, тех непристойных мыслей, которые уже подавлены подсознанием.

Единственное приятное обстоятельство из всех этих прошлых маневров – искренняя привязанность Торрейи к Абелии. Он намерен оставить девушку в доме на положении то ли няни, то ли компаньонки.

И теперь он готов всерьез позаботиться о лечении Жанте, хотя как это отразится на способности фантазировать, неизвестно, что его все еще тревожит. Перспектива лишиться такого источника творческих идей нежелательна. Возможно, ему удастся уговорить их создать целую серию фантазий, а уже потом довериться докторам.

Так много новых дел! Как странно, что столь фундаментальные перемены происходят в этот период его жизни. Но какое будущее ждет Торрейю? Это сейчас имеет главное значение.

Девочка допивает чай и ползет по кровати, а потом сворачивается калачиком рядом с Лавром.

– Что мы сегодня будем делать? – спрашивает она.

Он поглаживает ее блестящие волосы, восхищаясь их шелковистой мягкостью. Каждая ее черта становится для него откровением. Это самое совершенное существо во Вселенной.

– Что захочешь, – говорит он. – Все, что ты захочешь.

Лавр четыре дня гонялся по бушу за львом. Ночью он без сна будет лежать в своей палатке, прислушиваясь к его рычанию. Утром снова отыщет его след и продолжит погоню.

В галактике не было ничего красивее африканской саванны с ее жесткой желтой травой и одинокими, причудливо изогнутыми деревьями. На рассвете и закате перечеркнутое золотыми штрихами облаков низкое солнце излучало холодное сияние. Вдали виднелись высокие горы, увенчанные снеговыми шапками.

Местность, по которой он шел, кипела жизнью. Он часами просиживал на скальных выступах, наблюдая за проходящими мимо животными. Робкие газели, злобные носороги, грациозные жирафы, пощипывающие листья с верхних веток, доступных только им одним. Обезьяны визжали и кричали на Лавра с высоких уступов, зебры жались друг к другу вокруг мутных лужиц и боязливо вздрагивали, когда он прокрадывался мимо. Были здесь и панды, их семейство из десятка особей мирно дремало на обожженных солнцем камнях или методично жевало растущий неподалеку бамбук. Впоследствии он удивлялся их присутствию в этой местности, но тогда присел на корточки и с усмешкой полюбовался на благодушных существ и их ленивую грацию.

Но лев уводил его дальше, в глубокие долины между осыпающимися красноватыми скалами. Время от времени он мелькал вдали неясным силуэтом, заставляя ускорять шаг.

На пятый день Лавр вошел в рощицу высоких тонких деревьев с идеально симметричными ветвями. Лев стоял и ждал его. Великолепный могучий взрослый самец. При виде врага он коротко зарычал и тряхнул густой гривой.

Некоторое время – достаточное, чтобы навсегда запечатлеть в памяти владыку джунглей во всех подробностях, – Лавр с восхищением любовался им.

Лев еще раз тряхнул гривой и неторопливо скрылся в роще. Лавр смотрел ему вслед, ощущая острое чувство утраты.

Этим вечером происходит невероятно редкое событие – Лавр устраивает прием. Приглашены все его старшие менеджеры и агенты, а также все важные персоны Каривака. Он очень доволен: несмотря на то что приглашения были разосланы всего за пять часов до начала, никто из гостей не отказался. Его репутация – это единственное, что не ослабевает с годами.

Торрейя одета как принцесса из викторианской эпохи: платье из тончайшего кружева и тонкие гирлянды цветов, вплетенные в волосы. Он стоит рядом с ней под белым мраморным портиком, в безукоризненном белом смокинге с бутоном алой розы в петлице, и приветствует гостей, выходящих из своих лимузинов.

Райкер наблюдает за толчеей автомобилей, скопившихся у подножия холма; некоторым гостям, боявшимся опоздать, пришлось простоять там около получаса, прежде чем начать подъем к его поместью.

Они рассаживаются за дубовым столом в давно уже не используемой парадной столовой. Над головами на золотых цепях висят массивные люстры, стены украшают старинные, написанные маслом картины с сельскими пейзажами и сценами охоты, перемежающиеся с гирляндами цветов. На возвышении в углу негромко играет струнный квартет. Лавр постарался. Он хотел, чтобы прием прошел по всем правилам.

Торрейя сидит рядом с Жанте; на нем смокинг с большой бархатной бабочкой, глаза прикрывают темные очки в тонкой хромированной оправе. Она часто отрывается от еды и смотрит в его тарелку, так что Жанте прекрасно управляется со своими столовыми приборами.

Лавр постукивает по хрустальному бокалу десертной вилкой, и все разговоры мгновенно стихают. Он поднимается.

– Сегодня для меня двойной праздник. Для всех нас. Я отыскал свою дочь.

Его рука горделивым жестом опускается на плечо Торрейи. Агенты и менеджеры ошеломленно переглядываются, стараясь угадать, как отразится это событие на их положении. Гости растерянно улыбаются Торрейе. Лавр с трудом сдерживает смех.

– Со временем, когда Торрейя повзрослеет, она унаследует мой бизнес. И она как нельзя лучше подходит для этой роли, поскольку именно Торрейя принесла мне нечто, что обеспечит будущее всех вас. Тропикана наконец займет достойное место среди самых мощных держав Конфедерации.

Он кивает, давая ей знак.

Торрейя встает со своего места и берет с сервировочного столика большой серебряный поднос. На нем высокая груда «конфеток-с-ветки». Она обходит вокруг стола, предлагая их каждому из гостей.

– Это ваше будущее, – говорит Лавр. – Без преувеличения, плод познания. И я владею монополией на него. Вы станете поставщиками этого продукта в Конфедерации. Вы, присутствующие здесь, будете королями торговли и тысячекратно увеличите свои состояния. За это чудо всем нам надо благодарить Торрейю.

Девочка завершает обход и с веселой улыбкой подает последнюю «конфетку» Эригерону. Он делает гримасу и притворно закатывает глаза; соблюдение всех тонкостей формального ужина истощило его терпение почти до предела.

Высокопоставленные гости держат в руках «конфетки», и на их лицах отражаются растерянность и опасения. Лавр смеется и бросает в рот свой подарок.

– Посмотрите, как становятся реальностью ваши мечты.

Гости один за другим следуют его примеру.

Вскоре после полуночи Лавр, держа Торрейю за руку, поднимается по широкой лестнице дома. Гости разошлись, и кое-кто после потрясения, вызванного фантазийным прошлым, с трудом спускался по ступенькам портика.

Торрейя устала и почти спит на ходу, но все еще улыбается.

– Так много людей, и все хотели подружиться со мной. Спасибо, папочка, – говорит она, карабкаясь на свою кровать.

Сент-Питер обнимает девочку, а Лавр укрывает ее одеялом до самого подбородка.

– Ты не должна меня благодарить.

Слова вызывают в нем тайную радость: она весь день зовет его папой, подсознательно приняв их родство. А он ужасно боялся, что Торрейя отвергнет его.

– Я благодарна тебе. – Она зевает. – За то, что ты меня нашел. Привез сюда. И сделал счастливой.

– Это прямой долг отца, – тихо отвечает он.

Но Торрейя уже спит. Лавр еще долго смотрит на нее, прежде чем отправиться в свою постель.

После обеда Лавр повел Торрейю в зоопарк. Стоял чудесный день, как, впрочем, и все дни на Тропикане, и они, держась за руки, шли по зеленым аллеям между вольерами.

Торрейя подбежала вплотную к ограждениям, улыбаясь и показывая на зверей.

– Я всегда любила ходить в зоопарк. Мы были здесь так много раз, что я, кажется, знаю всех животных по кличкам.

Они вместе рассматривали львов, отдыхающих на плоских каменных уступах.

– Разве можно их не бояться? – воскликнула она. – Легенда утверждает, что лев – царь всех земных животных. Поэтому их и привезли в зоопарк. Но их никогда не показывают, если звери становятся старыми, беззубыми и хромыми. Мы видим их только в расцвете сил. И легенда сохраняется. Но это всего лишь легенда.

Лавр моргает, стряхивая наваждение, и понимает, что лежит один в своей постели и смотрит на свое отражение в зеркале на потолке: болезненно-бледное хилое тело с выпирающим животом. Царственно-алый шелк простыней покрыт пятнами мочи и кала. В зубах остатки недоеденной «конфетки-с-ветки», ее липкая масса растеклась по лицу, едкий коричневый сок сочится на подбородок. К горлу подступает рвота.

На груди сидит и поблескивает крошечными глазками черный хорек. Его влажный нос подергивается, потом зверек, ловко изогнувшись, убегает.

Лавр слышит мягкий щелчок двери.

– Эригерон?

Ботинки Эригерона бесшумно ступают по толстому темносинему ковру. С постели худощавая фигура главного охранника кажется Лавру необычно высокой. Он улыбается, обнажая клыки. Лавр никогда не видел улыбки на этом лице. Она вызывает страх. Настоящий страх, впервые за многие десятилетия.

– Почему? – кричит Лавр. – Почему? Здесь ты имел все. Девочек, деньги, положение. Почему?

– Кочи предложил мне больше, мистер Лавр. С началом продаж «конфеток-с-ветки» я стану его компаньоном.

– Он не мог тебе этого обещать. Ты же убил его по моему приказу!

– Я… Я помню, что он так сказал.

– Он ничего не говорил! Не мог говорить!

По лицу Эригерона побегает тень сомнения. Но мгновенно сменяется решимостью.

– Говорил. Я это отчетливо помню. И я согласился, мистер Лавр. Я согласился.

– Нет!

Эригерон наклоняет голову к шее Лавра.

– Да. – Его голос теперь звучит с полной уверенностью. – Я помню.

Лавр вскрикивает, когда кончики клыков пронзают кожу. Яд попадает в кровь, и наступает темнота.

Туго свернутый бутон приветливо раскрывается. Все лепестки разного цвета, они растут и поднимаются ему навстречу. Их кончики начинают вращаться, создавая радужный вихрь. Медленно, но неотвратимо исчезают размытые очертания.

Лавр и Торрейя стоят в центре пустынного зоопарка. Небо серое, листья на деревьях пожелтели и начинают опадать, возвещая приход осени, которой быть не может. Лавр вздрагивает от холодного ветра.

– Ты говорила, что бывала здесь раньше, – произносит он.

– Да. Мой папочка все время приводил меня сюда.

– Твой папочка?

– Рубус.

Райкер парит над поместьем в прохладном утреннем воздухе. Далеко внизу орел видит, как по извилистой гравийной дорожке кто-то движется. Это девочка, толкающая инвалидное кресло.

Он внезапно падает метров на пять, пока снова не восстанавливает стабильное положение. Орел издает сердитый клекот. Его новой повелительнице надо научиться использовать его природную способность плавного движения; ее команды слишком резки и отрывисты.

В его мозгу возникает более спокойное побуждение к спиральному спуску для близкого наблюдения за людьми внизу. Райкер изгибает кончики крыльев и начинает неторопливое снижение.

Он садится на крепкую ветку большой магнолии и внимательно смотрит, как девочка останавливается у небольшого пруда. На темной зеркальной поверхности распустились водяные лилии, между их пышными пурпурными цветками с высокомерной неторопливостью скользят лебеди.

Торрейя очень терпелива с Жанте, каждые несколько минут она останавливается, чтобы дать ему возможность все увидеть своими новыми глазами. Ноги мальчика обернуты полупрозрачними мембранами, в которых заметны медленно пульсирующие вены, наполненные плазмой. Группа приглашенных ею медиков пришла к выводу, что имплантированным мышцам потребуется неделя для стабилизации; через месяц Жанте сможет попробовать ходить.

– Здесь так чудесно, – говорит он и преданно улыбается ей.

Торрейя подходит к берегу пруда, легкий ветерок играет ее волосами. Она обращает свой взгляд к городу. Крыши домов расплываются в жарком призрачном мареве. За ними девочка различает первые острова архипелага – зеленые точки, рассеянные по дрожащему горизонту.

– Да, – печально подтверждает она. – Из поместья открывается великолепный вид. Лавр всегда питал пристрастие к видам.

Они покидают озеро и переходят на влажный от росы луг, чтобы посмотреть, как из куколок появляются бабочки.