Выбор

Глава 3

Монотонный гул заполнил пространство тронного зала, создавая ощущение напряженного ожидания. Ольга отрешенно смотрела на пустующее место Святослава, мысленно продолжая диалог с Марфой.

– Может, начнем? – Леонтий нервно щипнул кончик гусиного пера, предназначенного для записи важнейших решений. К бороде священника прилипли крошки, выдавая излишнюю торопливость во время завтрака.

Ольга поднесла руку к своему лицу, указывая писарю на неаккуратность во внешнем виде. Леонтий, поняв знаки, смутился, поспешно разглаживая ровно подстриженную бороду. Служба в Византийской епархии приучила его выглядеть безукоризненно. За эту аккуратность и педантичность Ольга наняла священника в личные секретари.

Гудение усиливалось, свидетельствуя о зреющем недовольстве среди членов совета возникшей паузой.

Ольга вновь посмотрела на пустующее место князя и, гася разгорающийся гнев, подняла вверх руку. Гул смолк, сменившись пронзительной тишиной, прерванной глухим покашливанием Годоты.

Леонтий несколько раз звонко цокнул заточенным концом пера о дно пузырька с чернилами.

– Начинайте. – Княгиня опустила руку, досадно вздохнув.

Годота, глухо кашлянув в кулак, поднялся с лавки, поражая болезненной худобой и необычно высоким ростом.

Ольга удовлетворенно кивнула, готовая слушать главного распорядителя дворца.

Узкое длинное лицо боярина слегка округлилось от осветившей его улыбки.

– Разрешите говорить, княгиня? – Годота почтительно склонился, пытаясь стать серьезным. Ольга утвердительно кивнула. Нетерпеливая радость лезла из всех углов костлявой фигуры, и было бы грешно не дать ему высказаться.

– Вчера прибыл гонец от воеводы Претича. Войско, посланное в помощь грекам в борьбе с сарацинами, возвращается в Киев с победой и несметной добычей. Необходимо организовать достойную встречу дружинникам. Да и праздник горожанам не помешает.

Ольга окинула взглядом присутствующих, оценивая их реакцию на сообщение Годоты. По договору, заключенному еще с императором Константином, русская дружина под командованием воеводы Претича участвовала в походе на Крит.

– Позвольте мне сказать, – поднялся с места Велига, поспешно промакнув платком потную шею, сливающуюся с бритой головой.

– Конечно. Всегда рады выслушать мнение распорядителя княжеской казной. – Ольга невольно улыбнулась, наблюдая перед собой две противоположности. Низенький Велига торопливо спрятал в складках одежды, прикрывавших объемный живот, промокший от пота платок. Он сосредоточенно посмотрел вверх, отклоняясь всем телом, чтобы разглядеть лицо Годоты.

– Праздник – это хорошо. Достойно встретить победителей – еще лучше. Уважаемый Годота заботлив и предупредителен. Но хотел бы я услышать ответ на один маленький вопрос: сколько денег для этого потребуется и где их взять?

Годота громко фыркнул, изображая усмешку:

– Вам лучше знать, уважаемый казначей. Или вы снова расскажете нам страшную сказку о том, что денег нет?

– Да. – Голос Велиги звучал неуместно важно. – Казна истощилась в последнее время. Много средств тратится на строительство княжеской загородной резиденции. Добыча камня для ее сооружения обходится очень дорого. Ранее, под влиянием цареградских зодчих, было категорически отвергнуто предложение строить хоромы более дешевым способом из дерева.

– Мы уже обсуждали это, – княгиня резко прервала советника. – Камень служит намного дольше. Весь Царьград выстроен из камня. Не будем возвращаться к решенным вопросам. Говори по существу.

– Это и так по существу. – Велига обиженно шмыгнул носом. – Я только пытаюсь обосновать недостаточность средств. Кроме того, новгородский тиун Полтвец не досылает положенной дани. Он говорит, что племя водь отказывается ее платить.

– Это смешно! – Годота повысил голос. – Претич едет с добычей, а мы вместо пира на весь Киев встретим его посиделками в кухне у Лукерьи.

– Погодите! – княгиня резко прервала спорщиков, гневно глянув на воеводу: – Свенельд, в чем дело? Порядок на землях, подконтрольных Киеву, – твоя ответственность!

– У них недавно сменился вождь, – Свенельд говорил спокойно и размеренно, будто это его не касалось. – Пришедший к власти князь Вакья считает, что ничем не обязан Новгороду. Новгородцы помогали води в войне с емью при другом вожде. Вакья уверен в своих силах, и ему защита новгородцев не нужна, а значит, и дань он платить не намерен. Но главное не это, а то, что Полтвец не хочет поставить на место зарвавшегося князька.

Ольга лично отправила в Новгород тиуна, придавая этому городу особое значение. Намек Свенельда на его беспомощность болезненно царапнул самолюбие княгини.

– Болтать все горазды. Нужно дела делать! – Слова Ольги унеслись в зал, увязнув в возникшей тишине.

– Только прикажите. – Воевода кровожадно улыбнулся: – Я сумею поставить на место нерадивого тиуна.

В глазах Свенельда горела неистребимая ненависть к Новгороду, впитанная с молоком матери. Все в роду Свенельда, берущего начало от одного из первых правителей Киева, Аскольда, не любили Новгород. Северный город отправил к ним Олега, который уничтожил его предка, приведя к власти потомков Рюрика.

– Я ждала, что ты захочешь наказать водь, а не моего доверенного человека. – Ольга поднялась с места, сделав шаг по направлению к совету.

– Водь? – Свенельд картинно развел руками: – Что водь? Они же дети, ожидающие со страхом очередной порки. Только где он, тиун Полтвец? Рука Киева. Глаза княгини. Кнут и пряник. Если дети проказничают, всегда виновен воспитатель. Так, воеводы?

Одобрительный гул распалил Свенельда, и он продолжил с еще большей яростью:

– Я поставлен следить за порядком в княжестве. Карать виновных и защищать слабых. С водью пусть разбирается Полтвец, а я его заставлю это сделать.

Злость на отсутствие подходящего ответа растянула губы княгини в тонкую ниточку фальшивой улыбки.

– Не надо из пустяка раздувать пожар, – сочный бас Асмуда прохладой спокойствия вклинился в напряженную атмосферу. – Я могу снарядить малую дружину для посещения Новгорода.

Ольга с благодарностью посмотрела на воеводу. Заметив ее взгляд, Асмуд встал, почтительно склонив голову:

– Если княгиня, конечно, позволит.

Свенельд вспыхнул, шумно опустившись на лавку, принимая непринужденную позу, демонстрируя напускное равнодушие.

– Действуй, дружище, действуй. А то я уже забыл, зачем ты здесь нужен.

– Хорошо, я подумаю и вынесу решение, – Ольга перебила Асмуда, готового ответить оппоненту. Требовалась пауза, чтобы найти приемлемый вариант выхода из двоякой ситуации.

– Разрешите, я внесу свое скромное предложение? – Мягкий голос Иегуды заполнил сладостью неожиданно возникшую звуковую пустоту. – Я думаю, торговая община города может оказать посильное содействие в организации праздника, если достопочтенная княгиня соизволит принять эту помощь. Возвращение дружины – радость для всех горожан, а радоваться надо с размахом.

– Своевременное предложение, – излишне торопливо поддержал купца Велига.

Ольга изобразила на лице безграничное внимание, ожидая продолжения. Глава купеческой общины ничего не предлагал просто так. Иегуда молчал, и Ольге пришлось спрашивать самой:

– Что хотят многоуважаемые купцы взамен? Ведь не хочешь же ты меня уверить в бескорыстной щедрости гильдии.

– О, я бы хотел попросить о столь малой услуге, что это нисколько не обременит княжескую казну. – Иегуда погладил кудряшки бороды, прятавшей складки жира на шее, делая паузу для привлечения большего внимания присутствующих. – Сегодня утром в Киев прибыло посольство Кордовского халифата, направляющееся в Итиль. Первая моя просьба – принять этих послов.

– А что, за одну услугу просьб будет много? – Княгиня, зная неуемный аппетит купца, постаралась сразу обозначить границы.

– Нет-нет, госпожа, – Иегуда суетливо задергался. – Вторая даже не просьба, а так, сообщение. Видите ли, послов обокрали, едва они только ступили внутрь города. Это роняет тень на гостеприимство, которым славятся киевляне. Я смиренно прошу разобраться в данном преступлении и показать, что справедливость существует.

Ольга повернула голову в сторону Свенельда.

– Княгиня, виновный пойман и будет наказан. – Свенельд с нескрываемым удовлетворением от чувства исполненного долга посмотрел в глаза Ольги. – Суд состоится сегодня, сразу же после совета. Приглашаю достопочтенных купцов принять участие.

– Купечество удовлетворено таким ответом? – княгиня перевела взгляд на Иегуду.

– Конечно, я передам послам приглашение. – Иегуда одобрительно кивал головой, выражая каждым поклоном признательность и почтение одновременно.

«Хитер, бестия», – подумала княгиня и произнесла вслух:

– О дне приема посольства я сообщу дополнительно.

– Я не слишком много пропустил? – Раскатистый, с нотками необузданной удали голос Святослава привлек внимание присутствующих к входящему в зал князю.

Ольга дождалась, когда Святослав сядет на отведенное ему место, после чего произнесла с упреком:

– Мы уже заканчиваем. А пропустил ты новость о том, что дружина Претича возвращается в Киев.

– Я счастлив слышать такое. Претич мой друг, и будет приятно обнять старого вояку. – Радость осветила лицо Святослава по-детски открытой улыбкой.

«Как он прост и понятен, – подумала княгиня. – Черта характера, недопустимая для князя».

– Среди этих воинов мог бы находиться и я. – Святослав посмотрел на мать взглядом, полным сожаления.

Ольга вспомнила скандал, учиненный сыном по поводу участия в войне на Крите. Она противилась глупому желанию и настояла на присутствии Святослава в Киеве, сделав упор на своей безопасности.

Хотя в этом было больше правды, чем лукавства. Ольга не очень доверяла окружению. Воеводы и дружинники уважали княгиню после похода на древлян, но ее увлечение христианством вызывало раздражение у большей части воинов, поклонявшихся другим богам.

– Если на сегодня никаких вопросов нет, позвольте считать совет законченным. – Ольга встала и, не дожидаясь никого, направилась к выходу. Сделав несколько шагов, княгиня обернулась к сыну: – Я хочу с тобой поговорить у себя в покоях.

Святослав недовольно поморщился, предчувствуя серьезную беседу.

– Нет-нет. Отговорки не принимаются, – Ольга поспешила предупредить очередное нелепое возражение сына.

Федор произнес с напускной скромностью, показывая рукой в сторону:

– Вы просили, ваше преосвященство, найти для вас Адальберта.

Феофил заметил в указанном направлении толпу саксонских монахов, неспешно бредущих по улице вслед за своим вожаком. Растянувшаяся процессия напомнила Феофилу выводок уток, следующих за мамкой.

– Спасибо, – епископ похлопал по плечу крещеного варяга, но, заметив в его лице недоумение, вызванное подобной фамильярностью, поспешно исправился и осенил Федора размашистым крестом: – Храни тебя Господь.

Догнать степенно передвигающуюся процессию для Феофила не составило труда. Торопливые неловкие движения грузного священника, маневрирующего между ямами и буграми, покрывавшими улицу, могли привлечь прохожих, привыкших видеть служителей Христова культа неспешными и обстоятельными. Феофил несколько раз украдкой взглянул на попадавшихся по пути горожан, пытаясь уловить в выражениях лиц реакцию на свое торопливое передвижение, но, не заметив ничего необычного, успокоился.

Когда архиепископ поравнялся с монашеской процессией, только сбивчивое дыхание выдавало волнение и поспешность, нежелательные для глаз Адальберта.

– Рад видеть вас, святой отец. – Казавшиеся Феофилу безмерно искренними слова вызвали кривую улыбку на лице Адальберта, плохо похожую на выражение радости.

– Приятно встретить в стране варваров единоверца, – поспешил добавить византийский посланник, пытаясь сыграть на том, что их объединяло.

Адальберт остановился в раздумьях. Феофил с удовлетворением заметил, что его незатейливая хитрость удалась.

– Да и то правда, – согласился Адальберт. – Варварская страна, варварская. – Монах развел руками, словно расписываясь в своей беспомощности: – Пустые все мои старания. Слишком черны их души.

Феофил сочувственно покачал головой:

– Конечно. Их разум очень далек от понимания христовой благодати.

Адальберт смутился от проявленной к нему жалости и, опустив глаза, продолжил движение, слегка ускорившись, в надежде избавиться от назойливого попутчика.

Феофил, пожалев о неправильно продемонстрированной доброжелательности, постарался не отставать.

– Я сегодня получил письмо из Константинополя, – священник попытался перевести беседу в доверительное русло, надеясь заинтересовать монаха важной информацией. Адальберт слегка повернул лицо в его направлении, невольно замедляя шаг.

– Меня отзывают в столицу, – продолжил Феофил. – И я очень рассчитываю на вас во время моего отсутствия.

– Знаете, все, что вы говорите, звучит странно и нелепо. Мне довелось служить при дворе короля Оттона, и я хорошо знаком с маленькими придворными хитростями. – Адальберт смотрел серьезно, ничуть не смущаясь, умным и открытым взглядом. – Мне интересны словесные игры, но я боюсь потерять настрой на беседу с княгиней Ольгой.

– Что вас навело на мысль про какие-то игры, – Феофил возмутился, досадуя на недостаток искренности в своих словах.

– Мы никогда не были в доверительных отношениях, и ваш расчет на мою помощь – это… даже не знаю, как назвать. Неужели у могущественной империи недостает священников, чтобы заменить вас?

– По правде говоря, мой отъезд не санкционирован высшим руководством. В империи грядут темные дни, и есть определенные силы, которые хотели бы видеть меня в столице. – Феофил понимал: эти слова находятся на грани дозволенного к разглашению, и чем тоньше грань, тем больше шансов показать, что она перейдена.

– Я все-таки не очень вас понимаю, ваше преосвященство. – Адальберт остановился, к удовольствию Феофила, но перешел на подчеркнуто официальный тон, пытаясь удержать дистанцию.

– Как вам, надеюсь, известно, в империи после смерти Константина власть находится у его сына Романа. – Феофил выдержал паузу, чтобы подчеркнуть важность последующих слов. – Но фактически страной управляет Иосиф Вринга. Не буду вдаваться в подробности наших дворцовых интриг, но власть этого человека грозит империи внутренними раздорами. Существуют опасения за жизнь императора Романа и его жены Феофании вместе с малолетними детьми.

Адальберт молчал, нервно теребя края просторных рукавов, но, перехватив взгляд Феофила, заметившего волнение архиепископа, поспешно спрятал кисти в складках одежды.

– Я отношусь к числу противников перемен в династическом престолонаследии империи. Это приведет к внутренним раздорам и ослаблению. Конечно, вы, наверно, думаете о получаемых преимуществах Оттоном. Итальянские разногласия никуда не исчезли. – Последние слова Феофил произнес с легкой ухмылкой. – Только, боюсь, в отдаленном будущем ослабление империи сделает более сильными наших общих противников. Угры, успокоившиеся после блестящей победы Оттона при Ауксбурге, напуганы и повернули своих коней в сторону Болгарии и Византии. Внутренние раздоры не позволят империи сдерживать дикарей, тем более что папа Иоанн прилагает все усилия, дабы направить их орды во главе с Такшонем в сторону Оттона.

– Я не очень верю в подобные измышления. Иоанн недавно короновал сына Оттона, выразив полнейшую благосклонность к его деяниям.

– У меня другие сведения: Иоанн сильно обижен на короля…

– Вы забыли, что с легкой руки папы король именуется императором Восточной Франкской империи, – перебил Адальберт излишне торжественным голосом.

Феофил поморщился и пожал плечами, изображая досаду:

– Ну, вы знаете отношение к этому событию в Константинополе. Оно никогда не менялось. Император может быть только один, и уж никак не в Аахене. Поэтому, простите, буду говорить в соответствии с обязательствами подданного империи.

Адальберт недовольно скривился, но кивнул головой в знак понимания.

Феофил продолжил:

– Оттон вынуждает папу поступать по своей прихоти и фактически лишил его власти под видом защиты от врагов. Дошедшие из столицы слухи говорят о том, что тайный посол Иоанна епископ Закхея вступил в переговоры с Врингой о возобновлении военных действий в Италии. Насколько я знаю, в дальнейшем он последует к Такшоню якобы с целью обращения угров в лоно Христовой церкви, на самом же деле должен уговорить угорского князя развязать новую войну с Германским королевством.

– Этим сведениям можно верить?

– Безусловно. Кроме того, я обещаю вам, что, покинув пределы Киева, смогу уведомить Оттона о тайной миссии Закхея. Не сомневайтесь, информацию доносить до нужных людей в кратчайший срок в империи умеют. Вашему королю есть чему поучиться.

– И? – Адальберт вопросительно посмотрел на Феофила.

– Что «и»?

– Я жду главного. Чем я должен расплатиться за это?

Феофил картинно скривился, выдерживая паузу.

– Собственно говоря, ничем таким, что запятнает ваше доброе имя.

Фраза, призванная успокоить епископа, произвела, судя по настороженному, как у бездомного пса, взгляду, противоположное впечатление.

– Постарайтесь пробыть здесь по возможности дольше. Нельзя оставлять этот народ без верного Господу пастыря. И будьте поактивнее. Поэмоциональнее, что ли. Киевляне, как дети, не внемлют голосу рассудка. Они охотнее отзываются на страсть. Добавьте страсти в ваши проповеди. Пусть слова станут громом, ошеломляющим, заставляющим трепетать. Страх – вот то чувство, которое движет язычниками. Сделайте так, чтобы ужас вселился в сердце каждого.

Адальберт молчал. Его лицо стало каменным, словно ужас, на котором заострял внимание Феофил, проник ему в сердце. Пауза в беседе затягивалась.

«Если монах поддастся порыву и проявит агрессию, неизбежно отвернет киевлян от себя. У русов в почтении выдержка и спокойствие. Дай бог, чтобы совет достиг цели, хотя надежда слишком шаткая», – подумал Феофил, а вслух продолжил, придумав запасной вариант:

– Я заметил, что у вас нет поддержки среди местных.

– Меня поддерживает великая княгиня, и этого достаточно.

Феофил удовлетворенно отметил самоуверенность монаха. Эта черта характера погубила многих.

– Как вам известно, Ольга лично просила короля прислать проповедника.

– Княжеские прихоти изменчивы, как и королевские… Ну и как императорские, конечно же, – добавил епископ, уловив возмущение в глазах Адальберта. – Давайте рассуждать об интересах, а не прихотях.

Адальберт не смог скрыть гримасу, характерную для учителя, недовольного ответом ученика.

– Конечно, вы сами во всем прекрасно разбираетесь, но позвольте поделиться кое-какой информацией, накопленной за годы общения, сбора и систематизации…

Недоверие не сходило с лица монаха.

– Да, да, поверьте, империя знает все и обо всем. Я сам иногда бываю в шоке от этого. Например, я вовсе не уверен, что вы не византийский шпион. Шучу, конечно, – поспешил добавить Феофил, – но каждая шутка может превратиться в правду.

– Уж не планируете ли вы меня завербовать? – Адальберт гордо вскинул голову.

– Неплохая мысль. – Епископ усмехнулся: – Но боюсь, нереализуемая. Я хорошо знаком с вашей биографией, и в ней нет даже намека на то, что из вас можно сделать агента империи. Я уже сказал и повторюсь снова. Мне кажется… Скорее, я уверен, что в данной ситуации мы гораздо более союзники, чем соперники.

В лице Адальберта пропало напряжение.

«Хороший момент для восприятия нужной информации», – подумал Феофил, торопясь сказать, что хотел.

– В Киеве не так все идеально, как кажется. Существует масса скрытых противоречий, в которых вы сможете найти для себя поддержку… Княгиня – это плохой вариант. – Повысив голос, епископ перебил готовое сорваться с губ монаха возражение: – Обратите внимание на Све-нель-да. – Имя, произнесенное по слогам и полушепотом, должно было звучать, по мнению Феофила, многозначительно.

– Что такого в этом воеводе, привечающем в своем доме языческих колдунов?

– Ну, у каждого человека может быть увлечение. Простим ему эту слабость. Суть в другом. Свенельд – потомок Аскольда!

– Ну, и?.. – не понял Адальберт.

– Аскольд правил Киевом до Олега, Игоря и Ольги. Воевода втайне считает себя более достойным занимать великокняжеский трон. Кроме того, как вы знаете, я живу в доме Ольмы – крещеного купца. Улавливаете мысль?

– Если честно, нет. И мне бы хотелось без загадок. У меня и так голова болит от избытка проблем.

– Хорошо. Кратко: Ольма построил и содержит на свои средства церковь Николая Угодника. Не всем известно, но церковь построена на месте захоронения Аскольда. Улавливаете мысль? – вновь не удержался от загадки Феофил, но, поняв, что монах не намерен участвовать в игре, торопливо продолжил, пытаясь замять свою неловкость: – Аскольд был крещеным. Совместите ненависть Свенельда к роду Рюрика с крещением его отца, и вы сможете заполучить могущественного союзника, продвигающего ваши интересы при дворе княгини.

Феофил облегченно вздохнул, видя, как изложенная им мысль плодотворно приживается на подготовленной почве.

Святослав смотрел на мать исподлобья и вызывающе улыбался. Ольга хорошо знала этот взгляд. Он всегда принимал вид колючего ежа, скрывая смущение за дерзостью. Вот и сейчас, слушая наставления матери, Святослав глубоко упаковал стыд под маску равнодушия.

– Как ты можешь? – У Ольги не получалось сдерживать бешенство. – Опоздать на совет, где ты являешься главным. Тебе двадцать пять лет, и ты князь. Пора править страной, а не развлекаться со своими дружками.

Гнев Ольги делал ее голос визгливым, похожим на причитания рыночной торговки. Она понимала это, но не могла справиться с эмоциями. Картина будущего Святослава, тщательно выстроенная в голове сразу после его рождения, распадалась на части. Опоздание сына, измена Марфы – всего было слишком много. Нервное напряжение достигло точки кипения.

– Матушка, ты успешно справляешься со всеми государственными делами, и мне остается только с удовольствием наблюдать, как благодаря тебе процветают наши земли, – Святослав демонстративно льстил княгине. Ольга еще сопротивлялась, но первый эмоциональный накал спадал, уступая место доводам.

– Если ты считаешь, что это правильно, когда государством управляет мать при взрослом сыне, то заблуждаешься. У нас множество врагов, как внутри княжества, так и за его пределами. Слабая женщина не может справляться с непомерным грузом ответственности.

– Матушка, не называй себя слабой женщиной. Семнадцать лет ты успешно командуешь. Русь достигла небывалого процветания. Люди счастливы видеть тебя на княжеском троне. – Искренность светилась в лице Святослава. – Как бы я ни старался, ты гораздо лучше управляешься с делами. Я не пойму, где мое место? Я не знаю, что бы мог решать без тебя? Если ты думаешь, мне это нравится, то ошибаешься. Посмотри вокруг. Везде ты. Меня нет!

– Я не успеваю все, что хотелось бы. Иногда требуется мужской характер и решимость. Я мечтаю быть просто помощницей тебе, а не мудрой правительницей. – Ольга старалась говорить уверенно, хотя сама сомневалась в том, что способна отказаться от власти. Управление княжеством доставляло ей удовольствие, наполняя жизнь ощущением значимости. Новые доводы всплыли в голове: – Наше государство слишком раздроблено и раздираемо противоречиями. Общины враждуют с князьями, князья разоряют народ. Нет единой, связующей всю страну идеи, которая заставит народ уважать своих правителей, а правителей поставит на место.

– Я точно такой идеей не являюсь, – усмехнулся Святослав.

– Христианская вера. – Ольга говорила эти слова вкрадчиво, наблюдая за реакцией Святослава. – Вера в единого бога, в единого правителя, наместника этого бога на земле, сплотила бы народ и укрепила власть.

– Мама, ты снова об этом Христе. Когда ты поймешь, что меня это не интересует. – Святослав начал ходить по комнате, вынуждая Ольгу крутить головой.

– Никогда! Твоя задача как князя – сплотить людей. Что может быть для этого лучше христианства?

– Христиане сильны единством, это правда. Единством стада овец, где каждый слаб поодиночке. Любой из моих воинов не боится умереть, для него счастье попасть в цветущую, наполненную удовольствиями вырию после смерти. Перун покровительствует дружине и ведет ее к победам. Христианин боится смерти. Боится попасть в свой ад. Христианин вечно виноватый, погрязший в грехе, как ни старается быть праведником. Ему один путь после смерти – вечные муки. – Святослав скривился, словно лично их испытывал.

– Все не так. – Ольга не раз слышала этот довод, но никогда не могла понять страха людей перед адом. – Праведная жизнь гарантирует вечное блаженство после смерти. Живи, соблюдая законы божьи, и обеспечишь себе достойное загробное существование.

– Как можно быть праведником воину? Все, что ему любо в этой жизни, все, для чего он живет, – это грех. Любить женщин – грех. Выпить хмельных напитков и пожрать от пуза – грех. Убить противника – грех. Забрать добычу у поверженного врага – грех. Даже просто хотеть всего этого грех. Так где же будет воин после смерти? Гореть вечным пламенем в христианском аду. Вот почему христиане боятся смерти и бегут с поля боя при первой возможности. Если я окрещу свою дружину, я не смогу воевать.

– Но ведь точно так же ничего не боятся и обычные люди, не воины. Они погрязли в пороках и грехах. Христианство несет покорность и смирение. Кроме ада есть еще и рай.

– Не смеши меня со своим христианским раем. Какое может быть в раю блаженство, если там нельзя драться, пить, жрать и с девками веселиться. Грешить, по-вашему. Это пустой спор, матушка, я никогда не смогу окрестить свою дружину и тем более окреститься сам, но я обещаю тебе впредь не опаздывать на советы без уважительной причины. – Святослав хитро улыбнулся и, несмотря на молчаливый протест матери, вышел из комнаты.

Ольга подумала вернуть сына, чтобы поговорить о Марфе. Ей не давала покоя ее измена, но сомнения о том, должен ли знать правду Святослав, останавливали.

«Наверно, пока так лучше», – решила Ольга, провожая взглядом уходящего сына.

Ольга смотрела на обстановку в своей комнате, словно не узнавая знакомых предметов. Взгляд скользил вдоль стен, ни на чем не задерживаясь, существуя отдельно от разума, поглощенного мыслями о Святославе и Марфе. На столике у окна стоял тазик с водой и валялось скомканное полотенце, оставшиеся после утреннего туалета. Княгиня сжала в кулаке влажную ткань, приходя в себя.

– Это что такое? – Гневные нотки потревожили тишину, обрушившись на Будану.

– Сейчас все уберу. Простите, матушка. – Служанка кинулась к Ольге, подхватывая полотенце, брошенное на пол.

Ольга опустилась в кресло, растирая рукой лоб, где начали созревать первые крупицы боли.

– Вид у вас нездоровый, – заметила Будана, с излишней пристальностью рассматривая лицо хозяйки. – Может, желаете чего?

Княгиня промолчала, вслушиваясь не столько в слова, сколько в бархатистый тембр голоса служанки, действующий успокаивающе.

– Опять вас эти бояре с воеводами нервируют, – ворчала Будана. – В могилу свести свою госпожу задумали, злыдни. Не понимают, что одинокой женщине внимание и забота нужны. Так ведь нет, все норовят проблем целую гору на женские плечи навалить. А мужика-то нету. Пожаловаться некому. Все сама, да сама.

Ольге стало весело от этих причитаний и вспомнился мужчина, с которым она могла быть откровенной.

– Пригласи Леонтия. – Княгиня внимательно посмотрела на служанку, моментально прекратившую болтовню. – Надеюсь, он еще не успел покинуть дворец.

– Угу, – буркнула девушка, выходя из комнаты с полотенцем в руке и тазиком под мышкой.

Ольга прошлась от стены к стене, пытаясь хоть как-то привести мысли в порядок. Она остановилась возле зеркала, разглядывая свое отражение: «Да, Будана права. Слишком много в лице болезненной бледности. Глаза потухшие. Может, и на самом деле завести сердечного дружка». Грешные мысли зашевелились, неся искушение. Ольга смутилась, отгоняя от себя напасть. Рука сама собой коснулась лба в привычном крестном знамении. С иконы на нее смотрел Христос проницательным, но равнодушным взглядом.

Леонтий появился в дверях, мягко ступая, опустив глаза в пол. Он всем своим видом демонстрировал смирение и покорность, как и подобало истинному христианину.

– Что-нибудь еще нужно, матушка? – Будана понимающе посмотрела на княгиню, выглядывая из-за плеча священника.

– Нет, спасибо, ты свободна. – Ольга величаво махнула рукой, выпроваживая служанку. Присутствие священника всегда придавало ей ощущение собственной значительности.

– Присядь, – Ольга обратилась к Леонтию, давая понять, что разговор может быть длинным. Из потертой рясы священника на груди вытянулась нить, свернувшись петелькой, напоминавшей червячка, она вызывала умиление легкой неухоженностью.

– Что печалит мою госпожу? – Леонтий откинулся в предложенном ему кресле, готовясь к продолжительному разговору.

– Я прошу тебя, чтобы эта беседа осталась между нами. – Княгиня смущенно улыбнулась, понимая, что подобное напоминание лишнее.

– Конечно, госпожа. Мне особо и разговаривать не с кем. – Леонтий усмехнулся, разочарованно вздохнув.

– Я понимаю, – согласилась Ольга. – Не принимают бояре чужака. Не считают своим.

– Я бы сказал, ревнуют, матушка. За вашу благосклонность идет борьба нешуточная. Вы только не замечаете.

– Да полно тебе, – картинно возмутилась княгиня. – Я о другом хочу поговорить. Правда, слов нужных не подберу.

– А вы без подбора. Как на язык ляжет. – Священник поерзал в кресле, приготовившись слушать.

– Сегодня мне стало известно, что Марфа изменяет Святославу. – Ольга поморщилась. Леонтий молчал, ожидая продолжения. Княгиня вновь замялась.

– Кто тот нечестивец, что связал себя грехом прелюбодеяния с замужней женщиной? – Леонтий прервал паузу, казавшуюся неестественно затянутой, выручая собеседницу наводящим вопросом.

– Наверное, это уже не важно, так как Марфа поклялась мне, что рассталась с ним. – В задумчивости Ольги чувствовалось волнение, но не за оскорбление, нанесенное сыну.

– Я давно уже перестал удивляться вольным взаимоотношениям между мужчинами и женщинами Руси. Нет-нет, не поймите это как оскорбление, – поспешил оправдаться Леонтий. – Везде свои обычаи. Мне удивительно другое. Что кто-то осмелился унизить князя, вступив в связь с его женой. Огромное честолюбие заставляет Святослава всегда и во всем быть победителем. А измена жены – поражение. Причем в самом существенном для мужчины.

– Если тебе интересно, соперник – волхв Везнич. – Ольге не хотелось называть имени, но она сделала это, стараясь быть предельно откровенной.

Леонтий улыбнулся с некой удовлетворенностью.

– Я всегда говорил, что основные носители скверны являются и основными носителями порока. А что, Святослав в курсе этой щекотливой ситуации?

Княгиня ждала такого вопроса, но не знала, как на него ответить.

– Я не заметила в нем перемен. Во всяком случае, он так же беззаботен и безответственен. Конечно, если ему это не безразлично.

Леонтий непроизвольно прикусил губу, пытаясь выстроить логическую цепочку в поведении Святослава.

– Нет ли в этом промысла Божия? Не дает ли нам Всевышний шанс обратить князя к христианству. Любое горе – это прекрасная возможность задуматься о Боге, но надо действовать наверняка. Так знает Святослав о случившемся или нет? – прервал свои размышления священник.

– Думаю, что Святослав не знает, но не уверена. – Княгиня пожала плечами, все еще не понимая, как измена Марфы может подтолкнуть Святослава к принятию христианства.

– Хорошо. С князем не нужно разговаривать на эту тему. Подобная новость его однозначно взбесит. Осторожность нам не повредит. И неплохо бы заручиться поддержкой Марфы.

– Я боюсь другого. – Княгиня смутилась, понимая, что ее мысли далеки от возвышенных, но бремя заботы о государстве вынуждало думать о мирском. – Может, все не настолько страшно и опасность уже позади. Любое неосторожное слово способно разрушить мир, который я так тщательно строила. Союз Святослава и дочери Асмуда не просто брак. Он гарантирует стабильность в государстве. Это противовес Свенельду. Воевода спит и видит себя на киевском престоле. Если брак сына расстроится, Свенельд получит преимущество.

– Не будем гадать, матушка. Пришлите Марфу ко мне. Я поговорю с ней, и, думаю, многое станет ясно. Я уверен, со мной девушка проявит откровенность. Да и раскаяние в грехах всегда кратчайший путь к Богу. Если Всевышнему будет угодно, Марфа сможет сделать шаг к христианству.

– Да, ты прав. Марфа чувствует себя виноватой. Возможно, твой разговор с ней получится. Ну а со Святославом как-нибудь разберемся.

Княгиня благодарно посмотрела на священника, радуясь приходящему спокойствию.

Торопиться не хотелось. Утро замерло возле чудесной границы, когда последняя прохлада смешивается с наступающей жарой, создавая неповторимый атмосферный контраст. Леонтий катнул носком ботинка небольшой камешек, весело проскакавший пару шагов, оставляя за собой кудрявый шлейф из разбуженных пылинок.

Священник мысленно поблагодарил Господа за чудесное утро и за все то, что он даровал ему в этой жизни.

Жара стремительно захватывала власть, подгоняемая встающим солнцем. Путь до церкви не занял много времени. Деревянный купол отливал желтым цветом строганых досок, начавших местами темнеть под воздействием солнца и дождя. Леонтий перекрестился, ощущая прилив уверенности. Небольшое бревенчатое сооружение, с трудом называемое церковью, все же вызывало в душе священника чувство радости. Счастье наполняло его в этом месте, где он являлся единственным и полноправным хозяином. Даже Ольга, распорядившаяся построить храм, была лишь рабой господней в святых стенах, всецело покоряясь византийскому священнику. Количество прихожан медленно, но неуклонно росло, привлекая все большее внимание людей. Миролюбивый и богобоязненный батюшка не вызывал у киевлян опасений, любви или других эмоций, разве что незначительное любопытство, как всякая чужеземная диковинка.

– Здравствуйте, батюшка, – звонкий женский голос вывел Леонтия из состояния задумчивости.

Молодая женщина, из-за спины которой стеснительно выглянула юная девушка, озорно сверкнув огромными глазами, почтительно поздоровалась со священником. Леонтию нравился простой, по-детски наивный народ в Киеве, резко контрастирующий с напыщенными жителями Константинополя, представлявшими себя центром вселенной. Скромная деревянная церковь, украшенная несколькими, привезенными из Константинополя иконами, казалась милей и естественней грандиозных храмов, одетых в золото и внутри, и снаружи. Это было по-настоящему близкое к Богу место.

Священник приветливо кивнул прихожанкам, демонстрируя открытую, счастливую улыбку. Корзинки с едой, находящиеся в руках женщин, вызвали у Леонтия приступ смущения. Из-под белого платочка виднелись хлеб и молоко. В другой корзинке лежали яйца и запеченная тушка курицы.

– Примите, батюшка, – женщины учтиво заглядывали в глаза Леонтию, – и помолитесь за благополучие наших семей.

– Благослови вас Господь. – Леонтий перекрестил принесших дары, вкладывая в жест показное старание. – Я буду молиться за вас.

Молодуха игриво отвела взгляд от священника, пряча нескромный интерес к нему как к мужчине. Леонтий смутился. Он был совсем не старым и довольно привлекательным – с правильными чертами лица, умным взглядом и ладной от природы фигурой. Ему часто выказывали симпатию прихожанки. Он даже подозревал, что некоторые из них уверовали во Христа благодаря влюбленности в него. Ему как священнику казалось это небольшим грехом за приобщение язычников к христианству, но все же смущало как мужчину.

Это смущение явно проступило на ангельски умиротворенном лице Леонтия, и ему стоило немалых трудов, чтобы скрыть невольные мирские чувства. Старшая из женщин заметила неловкость священника и торопливо потащила прочь молодую искусительницу, цепко ухватив ее пальцами за рукав.

Леонтий с облегчением скрылся за массивными дверями, украшенными искусной резьбой, в которой смешались языческие орнаменты с христианскими символами. Полумрак, царивший в церкви, рассеиваемый слабыми огнями восковых свечей и робкими лучами солнца, пробивавшимися сквозь небольшие окна, расположенные вверху, успокоили Леонтия.

Кирилл – мальчик, выполнявший роль служки, – кивнул в знак приветствия вошедшему священнику и продолжил со сосредоточенным усердием мести земляной пол.

– Прими дары добрых людей, – Леонтий протянул корзинки мальчику. – Поешь, если голоден.

Кирилл с нескрываемым удовольствием принял подношения из рук священника, непроизвольно облизывая губы при виде аппетитной еды. Чувства голода он не испытывал, но румяные корочки на хлебе и курице соблазнительно приглашали их съесть.

Леонтий не обратил внимания на мальчика. Ему была безразлична судьба подношений. Княгиня выделяла достаточное содержание, позволявшее не чувствовать себя стесненным.

Леонтию хотелось помолиться, чтобы милое женское личико, с интересом глядевшее на него, исчезло из сознания. Он поспешил к иконам и опустился на колени, страстно шепча молитву. Чем яростней он шептал и старательней отбивал поклоны, тем легче ему становилось. Соблазнительный образ таял в глубине сознания.

Марфа возникла внезапно.

Леонтий заметил ее, лишь поднявшись, утомленный и умиротворенный молитвой. Девушка смиренно ожидала, когда он освободится.

– Добрый день, княжна, – Леонтий учтиво склонил голову. Воспитанный при Константинопольском дворе, священник с молоком матери впитал дворцовую манеру общения, так нравившуюся Ольге.

Марфа смутилась в ответ на церемониальную учтивость священника.

– Добрый день, отец Леонтий…

– Я знаю, для чего ты здесь. – Леонтий, поняв свою ошибку, сменил тон на более доверительный: – Я понимаю, что тебя гнетет твой поступок и ты в смятении. Поделись тревогами, и мы вместе, с божьей помощью, найдем путь к душевному умиротворению.

Речь священника была спокойной, наполненной нескрываемым сочувствием. В глазах девушки сверкнули искорки храбрости, проступающие сквозь робость и отчаяние.

– Да, батюшка, я расскажу. – Марфа запнулась, пряча вдруг проснувшуюся торопливость, но через мгновение уже говорила без остановки, сбивчиво и страстно: – Я виновата, очень сильно виновата. Перед своим мужем, перед своим сыном, перед матушкой-княгиней.

На глазах у Марфы наворачивались слезы. Леонтий положил руку ей на плечо, пытаясь унять охватившую девушку лихорадку.

Марфа вздрогнула от нежданного прикосновения, но это позволило ей не разрыдаться.