Военно-воздушная база Оффат, где прежде находился командный штаб Военно-Воздушных Сил Стратегического Назначения, знавала как лучшие, так и худшие дни. Лучшие — когда здесь был гудящий улей самолетов и летчиков в синей форме. Истребители взмывали в небо, а содружество пилотов-асов знало, что в своем деле им нет равных. Худшие времена наступили в 2022 году, когда было применено ядерное оружие и громовые термоядерные взрывы исказили окружающий пейзаж. Песок спекся в стекло, и все постройки, за исключением бункеров, горячий ураганный ветер сровнял с землей, пройдясь сначала от эпицентра взрыва, а затем — возвратной волной, по направлению к облаку-грибу.
Сейчас некоторые из больших ангаров перестроены, а подземные бункеры снова заняты. Пришел новый генерал, с людьми в странной форме. Черно-белые флаги со свастикой-пауком угрожающе развеваются в голубом небе Омахи.
Спустя тридцать шесть часов после того, как погас праздничный костер, Валентайн, Ан Ха и молодой сильный грог по имени Хиз-Мем наблюдали за тенями, перемещающимися по старой базе к югу от Бельвью. Ан-Ха выбрал Хиз-Мема в спутники в ту залитую огнями ночь.
То, что случилось сразу после восстания, запомнилось Валентайну смутно, в виде разрозненных впечатлений. Бараки «Ломаного креста» охватил пожар. Непрерывно звучал барабан. Где-то вдалеке щелкали, затихали и снова раздавались ружейные выстрелы. Порывы ветра поднимали вверх отдающий гарью пепел.
Валентайн держался в сторонке по просьбе своего друга грога, который опасался, что Золотые могут его убить, приняв по ошибке за охранника из «ломаных».
Стрельба не прекращалась вплоть до рассвета, когда последние часовые на сторожевых башнях снаружи крепостных стен то ли смылись, то ли пали от руки снайпера. Те башни, что располагались внутри стен, неожиданно показались восставшим грогам малопригодными и были мигом разрушены под руководством одного из инженеров. Золотые проявили себя стрелками ничуть не худшими, чем их серые собратья, тела многих из которых валялись на верхних этажах Грейт-Холла и в бараках за воротами гетто.
Отдохнув несколько часов и пообедав, Валентайн решил отправиться на юг. Он понимал, что «Ломаный крест» не оставит восстание Золотых без последствий и скоро вернется сюда с подкреплением, которым располагал Генерал. Ан-Ха разделял опасения Валентайна и отказался покинуть его.
— Ан-Ха, твоему народу ты сейчас нужнее, чем мне.
— Мой Дэвид, я здесь всего лишь лишняя пара рук. А с тобой я — самое важное звено, соединяющее Золотых с людьми со Свободной Территории, удостоенный чести сражаться рядом с настоящим другом. Ну и в каком качестве я полезнее моим сородичам?
План Валентайна заключался в том, чтобы пробраться в Пещеру и подсыпать песочку в отлаженный механизм «Ломаного креста», прежде чем Генерал вернется в Омаху для подавления восстания. И для этого требовалось больше усилий, чем взорвать мост длиной в не сколько сот футов. А потому, готовясь к операции, они с Ан-Ха «экспроприировали» огнеметы и взрывчатку со склада в Холле.
Хиз-Мем присоединился к их дуэту, когда Ан-Ха решил, что им нужен кто-то на роль носильщика и проводника. Он заверил Валентайна в том, что молодой грог знает каждый уголок вокруг расположения бывшей базы ВВС. Хиз-Мем, в расцвете своих двадцати с лишним лет, без труда взвалил на плечи, помимо собственного оружия, огнемет, взрывчатку и продовольственные припасы. Ан-Ха нес второй огнемет и более легкий груз. Валентайну достался запасной комплект гранат, в том числе белые фосфорные.
По пути из гетто Ан-Ха тщательно осмотрел одну из гранат.
— Вот этой штукой они сжигают жилища своих жертв. Неплохо бы дать понюхать капюшонникам их же пороха.
Пещера находилась на расстоянии одного дня пути, но Валентайн не хотел идти прямо к железнодорожной ветке между базой и центром города.
Этим маршрутом, судя по всему, воспользовались остатки «ломаных» из полиции гетто: об этом свидетельствовала их валявшаеся вдоль всего пути амуниция. Они, видимо, искали временного убежища, чтобы дождаться своего шанса отомстить.
Так что троица, прежде чем направиться на юг, свернула на запад, чтобы забрать из тайника автомат и пожитки Валентайна. Затем они двинулись на юг, следуя по тропинкам конрабандистов из Омахи, которые разведывал ушедший далеко вперед Валентайн. Это заняло немало времени. Ему хотелось выгадать еще несколько дней для поисков Дювалье, поскольку они находились не так уж далеко от места их назначенного свидания.
День, хоть и жаркий, говорил о том, что наступила осень.
В полдень они заметили самолет-разведчик. Если и не тот же самый, печально известный по событиям в Дюнах, то его красно-белый брат-близнец. Он прилетел с юга и кружил над городом, прямо над гетто Золотых. Наблюдая за самолетом из укрытия, и Валентайн поведал Ан-Ха о том, что было в Дюнах.
— Значит, они готовятся к атаке, — заключил Ан-Ха.
— Да, и они нападут на ваше племя прежде, чем Золотые смогут что-либо предпринять.
— Наше племя, мой Дэвид, наше. Отныне ты всегда будешь для нас своим. И желанным гостем в Холле.
— Остается надеяться, что Холл выстоит и выживут те, кто сможет оказать гостеприимство, — заметил Валентайн, разглядывая самолет.
Во время следующего привала, который они устроили в развалинах какого-то склада, Ан-Ха показал Валентайну, как пользоваться огнеметом. Он представлял собой три укрепленных на раме емкости. В той, что поменьше, был сжатый воздух, а в двух других находился бензин с загустителем. Эта смесь поджигалась с помощью прочно прикрепленного садового шланга, который соединялся с распылителем. Загустевший бензин, воспламеняясь и угрожающе шипя, разбрызгивался на добрых тридцать ярдов.
— Однажды в Висконсине мне довелось видеть разрушения на том месте, где Жнецы по поручению куриан проводили учения. Уж не обучали ли они своих бойцов, как пользоваться такими штуками? Во всяком случае, никто из нас тогда не мог понять, каким образом можно причинить такой ущерб, не прибегая к взрывчатым веществам.
— Будь осторожен со спусковым крючком, мой Дэвид, — предупредил Ан-Ха, — Емкость заполнена только наполовину. Тебе следует делать очень короткие залпы, да и тогда их будет лишь несколько. И зачем только мы тащим с собой все это?
— Я хочу устроить в Пещере такое же представление, как и в Холле. Только с большим размахом. Капюшонники ужасны, но те, кто ими управляет, весьма уязвимы. Может быть, даже более уязвимы, чем думает Генерал.
К вечеру, после еще одного марш-броска, они вышли к разрушенным постройкам, прилегавшим к военной базе. Устроившись в высокой траве на прежней границе между штатами, разведчики по-братски разделили сердечный корень, ведя наблюдение за окрестностями. По периметру база была обнесена двойным забором с протянутой поверху и подключенной к сигнализации проволокой. Основная часть укреплений скрывалась за грядой невысоких холмов, между которыми, как зубы, выступали бетонные бункеры. По западному краю базы тянулось железнодорожное полотно.
Хиз-Мем, указав на проволоку, произнес что-то на своем языке.
Ан-Ха потрепал молодого грога по голове и повернулся к Валентайну:
— Между рядами ограждений — мины. Кроме того, позади забора скрыты сторожевые посты, которые нам отсюда не видно. На них нет круглосуточного дежурства. У Генерала пока недостаточно людей, хотя у него на эту базу большие виды. Он постоянно тренирует новых солдат. Омаха вообще считается у них хорошим полигоном для новобранцев.
— Что ж, они набираются опыта, заметил Валентайн, водя биноклем по открытому пространству, окружающему базу. Сунуться туда было бы полным безумием: скорее всего, между заборами курсировали дозоры, если не Жнецы, рыщущие наподобие сторожевых псов. — По-моему, это не тот случай, когда стоит прямиком направляться к воротам.
— Я уже говорил тебе: мой народ очень изобретателен. Тут есть небольшой, но длинный тоннель. Вход в него расположен позади нас, в дальнем конце бетонной дороги. Некоторые гроги пользовались им для побега. Там нельзя пройти большой компанией — слишком плохо поступает воздух. Хиз-Мем говорит, это очень тяжело: почти все время приходится ползти. Ход ведет на скотный двор базы, прямо к свинарнику.
— Фантастика! — воскликнул Валентайн. Он не был уверен, что Ан-Ха настолько хорошо усвоил английский, чтобы оценить его сарказм.
— Ошибаешься, мой Дэвид. В этом есть свое преимущество. У них там собаки, весьма проворные, которые по ночам сторожат, чтобы на базу не проникли чужаки. А запах свиней может сбить их с толку.
Перекусив и отдохнув, они двинулись на запад, ко входу в секретный тоннель.
— Чего только не бывает! Мы прорыли этот ход, чтобы сбежать с базы, а теперь собираемся по нему вернуться обратно.
— Не мы, — сказал Валентайн, — а я. Вряд ли нам всем стоит туда лезть. Тем более ночью.
Ан-Ха открыл было рот, чтобы возразить, но тут внезапный шум двигателя заставил их броситься на землю. Валентайн и Ан-Ха подползли к покореженному неровному краю старого шоссе, откуда была видна западная граница базы.
По дороге, параллельной железнодорожным путям, двигалась колонна грузовиков. Она выворачивала из главных ворот, которые, как теперь разглядел Валентайн, находились с южной стороны базы. Во главе колонны шел автомобиль разведки на восемь человек, а сразу за ним — настоящий броневик на широких шинах. Затем следовали один за другим двадцать два чадящих черным дымом грузовика, в основном старые отреставрированные и перекрашенные армейские машины в две с половиной тонны, многие из них — с прицепами. На некоторых в специальных креплениях на крыше кабины, прямо над водительским местом, были установлены пулеметы. Замыкали колонну двухосные грузовые фургоны, которые тянули артиллерийские орудия, следующие за армейскими грузовиками вперемежку с пятнистыми внедорожниками. В фургонах друг против друга сидели солдаты в форме.
Валентайн сорвал травинку и жевал ее, пока военная автоколонна ехала мимо них.
— Я вижу, некоторые мои соплеменники все еще не прочь служить Генералу, — заметил Ан-Ха, разглядывая едущих в кузовах грузовиков вооруженных Золотых и Серых грогов.
— Что ж, значит, не только мои сородичи завладели рынком предательства, — вздохнул Валентайн. — Везде есть свои подлецы и герои.
— Хотелось бы побольше героев, — сказал Ан-Ха, взваливая на себя поклажу, которую впору бы нести мулу.
— Когда-нибудь так и будет, мой старый конь, — пообещал Валентайн, глядя, как оседает пыль, оставленная уехавшей на север со скоростью десять миль в час колонной.
Солнце садилось, Жнецы из «Ломаного креста» вот-вот будут в Омахе, а ему еще предстояло ползти по тоннелю.
Старая дренажная бетонная труба была вскрыта то ли в результате военных действий, то ли природных катаклизмов.
— И все-таки позволь мне пойти с тобой. Если я не сгожусь ни на что другое, то у тебя хотя бы будет лишняя пара глаз, — настаивал Ан-Ха.
— Представь себе, что мы ползем по этому твоему тоннелю, а над нами ходит Жнец. Тебе не кажется, что он удивится, почуяв жизненную ауру прямо у себя под ногами?
Он протянул Ан-Ха свой ППД и остаток патронов.
— Бери мое оружие. Если я не вернусь к завтрашнему утру, иди к тому месту у реки, о котором я тебе рассказывал. Там будет ждать женщина. А если ее не окажется, ищи что-то, сложенное из четырех предметов: все равно чего — камешков, веток. Под ними может оказаться записка. Если сочтешь это уместным, действуй так, как в ней написано. Или возвращайся к твоему, то есть нашему, племени в Омаху.
Валентайн достал свой старый нейлоновый гамак, сложил в него огнемет, саблю, взрывчатку и завернул все это в одеяло. Затем полез в тоннель, таща тюк за собой.
— Увидимся на рассвете, — бросил он и скрылся в отверстии лаза.
Прорытый для побегов тоннель оказался чудом инженерной мысли. Валентайн ждал, что ему придется пробираться ползком, как кроту в норе, но он совсем позабыл о том, насколько широкоплечими были гроги. На одних участках стенки подземного хода подпирались деревянными балками, на других были облицованы проржавевшим алюминием, а там, где тоннель проходил под шоссе и железнодорожными путями, Валентайн двигался по настоящему бетонному покрытию. История строительства этого сооружения должна была представлять огромный интерес, и Валентайн дал себе слово, что, если выкарабкается из этой переделки, расспросит как следует Хиз-Мема на сей счет.
Когда вход в тоннель остался позади, воцарилась кромешная тьма. Валентайн терпеть этого не мог. Тьма, напоминавшая о смерти, могиле. Даже обретенное им кошачье зрение было бесполезным, только Жнецы могли здесь охотиться. Он представил, как сзади, из темноты, к нему тянутся стальные пальцы и смыкаются у него на горле. Он полез в карман за кожаным кисетом и достал из него прощальный подарок Рю — мерцающую лампочку, которая напоминала бриллиант. С помощью кожаного шнурка он подвесил ее себе на шею. Дарящий успокоение желтый свет засиял во тьме, как частичка солнца, и Валентайн почувствовал, что его страхи отступают и с ними уже вполне можно справиться. Он принюхался к влажному воздуху подземелья и уловил слабый запах свиней.
Самое утомительное было волочить за собой поклажу, Валентайну приходилось каждые десять минут останавливаться, чтобы передохнуть. Он делал передышки в тех немногих местах, где гроги вывели на поверхность вентиляционные трубы. Крысы и полевые мыши облюбовали тоннель в качестве подходящего жилища: Валентайн, даже не видя, ощущал их повсюду вокруг себя.
Спина и плечи затекли, но он продолжал медленно продвигаться по тоннелю. Это было похоже на то, как если бы он шел на веслах, хотя тут и в помине не было лодки, свежего воздуха и воды. Сначала, сидя, он как можно дальше делал длинный рывок вперед, затем гребком несуществующего весла подтягивал свой завернутый в одеяло груз.
Запах свиней был для него светом в конце тоннеля, священной чашей Грааля. Когда он стал различим так отчетливо, что не нужен был уже его Волчий нюх, Валентайн удвоил усилия. Протянув вперед руку, он уткнулся в навозную жижу и понял, что цель путешествия близка.
Он оставил свой тюк и, преодолевая отвращение, погрузил лицо и руки в жидкую грязь. Ему вспомнилась баночка с жирным черным гримом, которым мазалась Дювалье.
Ты ведь справишься, правда? Это путешествие ползком в один конец, и ты это знаешь.
Теперь тоннель пошел вверх. Подняв глаза, он различил стоящую вертикально трубу длиной около десяти дюймов с воронкой на конце. Валентайн спрятал свой незаменимый «фонарик» и дал глазам привыкнуть к темноте. Вокруг воронки брезжило что-то похожее на проблески света. Он изо всех сил напряг слух, но не мог различить ничего, кроме возни свиней наверху.
Валентайн ощупал воронку. Широкая ее часть прилегала к отверстию, проделанному в бетонном контейнере, находящемся, по-видимому, прямо под полом и прикрытом грязной решеткой. Вонючие сливная труба и воронка легко подались, и Валентайн почти без труда пролез в образовавшуюся под решеткой дыру.
Он еще раз прислушался и лишь потом приподнял решетку. Выглянув наружу, он понял, что оказался на бетонном полу свинарника. В теплом уголке, сбившись в кучу, похрапывали откормленные хрюшки. Отделенная низенькой перегородкой, дремала другая группа свиней.
Валентайн вылез через зарешеченную дыру. Одна из свиней проснулась и как бы мимоходом, но вполне ощутимо ткнула Валентайна в бок, увидев, что он не принес с собой ничего похожего на ведро с помоями. Он как следует осмотрел нижний этаж хлева. Судя по звукам и запаху, коровы располагались выше. Свиньи же делили подвал с трактором и телегой, в которой содержались цыплята.
Валентайн вернулся в тоннель за своим тюком и внезапно ощутил характерное покалывание где-то в уголке мозга. Это означало, что поблизости бродит Жнец.
Он поднял наверх свой мини-арсенал. Свиньи приняли огнемет за новую разновидность кормушки и, возбужденно хрюкая, сгрудились вокруг. Валентайн предпочел наблюдать их исследовательский пыл, укрывшись в той части хлева, где находился гараж.
Он спрятал свою поклажу, включая огнемет, за трактором и, взобравшись по многочисленным лестницам, залез на сеновал. Запах сена воскресил воспоминания о Молли и их первом любовном свидании. Прячась в тени, он как можно тщательнее исследовал окрестности.
Сарай стоял на задворках офицерских казарм. Вдалеке, на восстановленном аэродроме, возвышалась бетонная вышка. Насколько Валентайн знал, весь воздушный флот «Ломаного креста» состоял из одного-единственного двухместного самолета-разведчика, но, вероятно, Генерал рассчитывал на пополнение своих авиасил в будущем. Замаскированные под земляные холмики бункеры отмечали вход в то, что Хиз-Мем называл Пещерой, — защищенную от ядерных ударов ставку «Ломаного креста».
Самым большим возвышавшимся над поверхностью сооружением было паровозное депо, фасад которого Валентайн хорошо видел с находящегося на высоте трех этажей сеновала. Железнодорожные пути, проложенные поверх забетонированного и укрепленного фундамента самолетного ангара, шли прямо, а затем сворачивали к главным воротам базы. Это напомнило Валентайну картинки, изображавшие ангары для немецких подводных лодок времен Второй мировой войны. По словам Хиз-Мема, «ломаные» сооружали между бетонных колонн, поддерживающих крышу, дополнительные шахты, с укрепленными стальными дверями. Даже сейчас, в ночи, Валентайн различал вспышки сварки, означающие, что на площади во много акров ведется непрерывная стройка. Эти вспышки выхватывали из тьмы ряды товарных вагонов, вокруг которых, как сумел разглядеть Валентайн, суетились механики.
Где-то глубоко в Пещере электростанция, работающая на природном газе, снабжала электричеством всю базу, в том числе и поставленный на сигнализацию забор по периметру. Валентайн переместился на северный конец сарая и рассмотрел охрану у главных ворот. Он подумал, не подключены ли и железнодорожные пути к сигнализации. Если это так, то стоит поезду проехать через ворота, и поднимется настоящий переполох. Еще несколько бараков и два недостроенных здания прятались за невысокими холмами, укрывающими базу от посторонних глаз. Валентайн не знал, были ли эти холмы природными, насыпными или же образовались в результате ядерного взрыва 2022 года.
Где-то поблизости от главных ворот притаился Жнец. Еще один, почувствовал Валентайн, бродил возле Пещеры, и, возможно, парочка других находилась недалеко от ангара, но эти последние были довольно далеко — он едва мог их учуять.
Валентайн заставил себя передохнуть хотя бы четверть часа на сеновале. Путешествие по тоннелю и слежка давали о себе знать. К тому же надо было обдумать то, что он увидел в ангаре. В общем, грядущей ночью ему предстояло немало потрудиться.
Разум подсказывал ему вернуться в штаб Южного округа и доложить обо всем, что уже удалось узнать. Не вызывал сомнений тот факт, что «Ломаный крест» следовало принимать со всей серьезностью. Если Генерала не остановить, он постепенно обзаведется достаточным количеством гибридов из людей и Жнецов, чтобы подчинить себе Свободную Территорию. Отряды «ломаных» разгромят приграничные посты и основные военные базы так же просто, как Форт-Роу-линг. Валентайну было известно, что у Южного округа существует экстренный план отхода выше, в горы. Но как долго можно продержаться там, имея на попечении тысячи штатских?
Но и у «Ломаного креста», несмотря на его устрашающий черно-белый флаг, были свои тайные слабости. Этот самый Генерал, кто бы он ни был, судя по всему, все еще не закончил формирование своего войска и ради тренировки натаскивал новобранцев на довольно легких заданиях. Если удастся убедить коман дование Южного округа, что сюда следует прислать как можно больше Медведей, то всепобеждающая армия Генерала окажется не более чем зародышем, которому суждено стать мертворожденным младенцем.
Другая часть Валентайна советовала вернуться к Золотым, дважды преданным курианами и поднявшим наконец восстание. Возможно, где-то были другие гроги, тоже униженные и покоренные, которые последовали бы примеру Золотых. Будь на то время и навык, Коты могли бы…
Но у Золотых не было этого времени. Ответные меры не заставят себя ждать. Валентайн понимал, что уже этой ночью Жнецы «Ломаного креста» нападут на гетто. И они придут не порабощать, а убивать. На следующий же день от всех возможных очагов сопротивления не останется и следа. Если угроза Южному округу может растянуться на годы, то Золотые обречены на смерть уже сегодня.
Будь на то воля Валентайна, он бы не задумываясь пустил в ход весь свой смертоносный запас взрывчатки, и тогда Генерал недосчитался бы многих из своих драгоценных Жнецов. Единственное, что его удерживало от этого шага, была остающаяся вероятность добровольной сдачи Золотых. Если бы не это, он, выбирая между долгом и судьбой Золотых, без колебаний встал бы на защиту грогов.
Сразу же после полудня Валентайн занял наблюдательный пост вблизи паровозного депо. В сарае он отыскал синий рабочий комбинезон и пару грязных галош и переоделся. Он сложил саблю, огнемет и взрывчатку в тачку, набросил сверху одеяло и направился к командному пункту у ворот. Он с трудом толкал тачку, и часовой вышел из тени, держа под мышкой ружье и подняв воротник, чтобы спрятаться от холодного ветра.
— Мне очень жаль, но это заняло больше времени, чем я предполагал, — обратился Дэвид к часовому. — У нее оказалось сразу двое телят, и мне никак не удавалось принять второго. Так что пришлось захватить его головку веревочной петлей, — сказал Валентайн, собрав воедино все свои знания о принятии родов у коров. И это позволило ему приблизиться к охраннику на десять лишних шагов.
— Стоять! Стоять, кому говорю!
Одно движение руки, и сабля Валентайна мелькнула в воздухе. Часовой упал навзничь с удивленным выражением на лице, как будто он не верил, что человек может действовать так стремительно. Валентайн, не мешкая, натянул на себя форменные куртку и фуражку охранника, а его ружье сунул в тачку.
Он оставил оружие в яме посреди поля, возле строящегося здания, накрыл одеялом и отправился следить за паровозным депо. Ему попалась четырехколесная тележка, груженная какими-то металлическими деталями, и он принялся возить ее туда-сюда по тротуару, изображая, что занят важным делом. В депо он насчитал двадцать восемь товарных вагонов, выстроенных в три ряда. Их охраняли часовые с собаками. Никто из рабочих не подходил к охране ближе, чем это было необходимо. Валентайну удалось заглянуть в один из вагонов, и он увидел там металлические гробы, в каждом из которых, возможно, плавал «ломаный», отдающий команды кому-то из Жнецов.
Валентайн навострил уши, пытаясь разобрать, о чем говорят рабочие в депо. Железнодорожники недоумевали, куда подевался Золотой, работавший у них подручным. В тот же день, чуть раньше, пришли охранники и согнали всех Золотых. Их всех куда-то увели. Некоторые предполагали, что у грогов искали оружие, другие утверждали, что их взяли в качестве заложников, чтобы обеспечить лояльность марионетки Генерала в Омахе. Также ходили слухи о начавшихся в городе беспорядках. Затем последовал приказ отозвать с базы всех, кто умел обращаться с винтовкой.
— Похоже, Генерал вляпался, — произнес один из рабочих и резко обернулся, но Валентайн успел притаиться. Он продолжал жадно ловить каждое неодобрительное слово в адрес «ломаных». Сначала он на западе пытается проглотить больше, чем может прожевать, и теряет часть своих лучших сил, а теперь еще, похоже, и в Омахе у него крупные неприятности. Вместо того чтобы выждать, пока все успокоится, он продолжает стратегию выжженной земли. Ему не выиграть войны, потому что он не в состоянии признать поражение в отдельной битве. Он любит разглагольствовать о том, какое у него ангельское терпение. А на деле…
— Заткнись-ка лучше, мне совсем не хочется попасть в черный список за разговоры с изменником.
— Предлагать политику пряника, а не кнута — это вовсе не измена. Я, между прочим, стал пахать на них как раз за пряник — большой надел земли, чтобы перевезти туда свою семью, и медное кольцо, такое, как было у моего папаши. И вот я уже четыре года служу им верой и правдой, и ни тебе надела, ни кольца.
— А мне бы хватило, чтобы меня гладили по спине. Гнуть ее мне уже не по силам.
Посреди депо высилась бетонная сторожевая вышка. К ней откуда-то снизу, как заметил Валентайн, вела винтовая лестница. Наверху вышки была оборудована площадка, и на ней дежурили четыре солдата из «Ломаного креста». По краю площадки торчали дула автоматов. Валентайн затолкал свою тележку за бункеры, стоящие по углам депо. Он не беспокоился насчет дотов. Они были устроены так, чтобы расстреливать тех, кто приближался к базе, а не тех, кто уже пробрался на ее территорию. Валентайн огляделся, прикидывая, где лучше всего разместить взрывчатку, чтобы достичь наиболее разрушительного эффекта, и каким образом привести ее в действие.
Он снова выкатил свою тележку и демонстративно начал толкать ее к мусорной куче. Надежно укрытое оружие все еше находилось там, на дне тачки. Он переложил его в свою тележку с металлоломом и покатил ее к самому центру депо.
Когда он уже приближался к побеленной сторожевой вышке, часовой окликнул его:
— Эй, приятель! Куда ты прешься с этим дерьмом? Возле транспорта не положено ничего оставлять, даже на время.
Валентайн, не обращая внимания, продолжал толкать тележку через депо к мастерским, расположенным у дальней стены. В конце концов он застрял между шпатами, утопленными в пол возле вышки, и когда он легонько подтолкнул свою тележку, из нее вывалилась восьмифутовая металлическая балка.
Рядом с ним тотчас же оказался часовой.
— Какого черта ты здесь ошиваешься, придурок? И не воображай, что, если сейчас здесь нет лейтенанта, я не узнаю твой служебный номер.
Валентайн подобрал балку, чтобы положить ее обратно в тележку. В следующий миг он стремительно распрямился, подпрыгнул и набросился на часового, схватив его под мышки. Ребра и плечи солдата затрещали, и он упал на пол, а его винтовка грохнулась на землю, стукнувшись о железную балку.
Откуда-то из мастерских раздался свист. Валентайн подкатил тележку к самой вышке и первым делом взвалил на плечо огнемет. Взрывчатку он перебросил через другое плечо и, взяв в одну руку дробовик, а в другую — саблю, стал подниматься по винтовой лестнице. Болтающийся наконечник огнемета при этом стучал о металлические ступеньки.
На верхних ступенях лестницы дежурил «ломаный». Валентайну было слышно его прерывистое дыхание, как будто охранник сопел ему в самое ухо. Он положил на пол саблю и другое тяжелое оружие, пригнулся и подпрыгнул на пять ступенек вверх, развернувшись в воздухе. Он выстрелил из ружья прямо в лицо часовому.
Добравшись почти доверху, Дэвид взглянул на потолок над собой. Валентайн выдернул чеку одной из разрывных гранат, сосчитал до двух и метнул ее в сторону балкона.
— Граната! — послышался чей-то вскрик, но было уже слишком поздно.
В тот момент, когда раздался взрыв, Валентайн уже бежал вниз по лестнице к оставленному там оружию. Несмотря на то что его отделяли от взрыва бетонное перекрытие и два витка металлической лестницы, он почувствовал ударную волну. На какое-то время ему показалось, что все вокруг движется медленно, и он почувствовал себя изолированным от внешнего мира, как будто плыл под водой. Потеряв равновесие и шатаясь как пьяный, он подхватил свои пожитки и снова взобрался по лестнице.
Часовой на вышке то ли сам спрыгнул со смотровой площадки диаметром в пятнадцать футов, то ли был скинут оттуда взрывной волной. Два пулемета так и остались в своих гнездах, а рядом на полу нелепо валялась пара ботинок.
Внезапный шорох, как будто птичка била крылом по оконному стеклу… и Жнец чуть было не схватил Валентайна в тот момент, когда он добрался до площадки на вышке. Но этот капюшонник был не из тех управляемых курианами машин для убийства, воплощенным результатом многолетнего физического симбиоза с человеком. Незнакомец в одном из резервуаров, дергающий эту куклу за ниточки, несомненно, был не мастером, а лишь подмастерьем — Жнец промахнулся и упал.
Пока он поднимался, у Валентайна было время вынуть саблю. И прежде чем капюшонник прицелился из ружья, он полоснул клинком по ногам Жнеца. Тот отскочил в сторону, и выстрел пришелся в пустоту, туда, где еще секунду назад находился Валентайн. Следующий удар саблей Кот нанес по горлу и так уже выведенного из строя Жнеца. И хотя он не снес ему голову, позвоночник пострадал: капюшонник повалился на пол. Черные зубы беспомощно клацали по его же собственному, напоминающему длинный шприц языку.
Не обращая на него внимания, Валентайн достал из подсумка взрывпакет и поджег шнур. Раздалось шипение, и пошел дым. Валентайн, приняв позу олимпийца — метателя диска, швырнул взрывчатку в сторону выстроившихся в ряд товарных вагонов.
Возможно, патрулировать депо было легче, держась вместе, но сбившиеся в кучу часовые представляли собой отличную мишень для брошенной Валентайном взрывчатки. Он услышал, как взрывпакет стукнулся о деревянную крышу вагона, и упал на пол, укрывшись за бетонной, толщиной в ярд, стенкой сторожевой вышки. Та часть его сознания, которая на острие атаки всегда действовала сама по себе, недоумевала, почему Генерал обшил свои товарняки деревом. И только открыв свой рюкзак с гранатами, он догадался: металл слишком сильно разогревался на солнце, и те люди, которые плавали в резервуарах, запросто могли свариться живьем. Хотя и у древесины были свои недостатки.
Валентайн выбрал одну из белых фосфорных гранат и, готовясь к взрыву, зажал уши и нос.
Толстые стены депо отразили громкий «бум» взрывов, отчего вышка задрожала. Еще не осели поднятые первой гранатой осколки, а Валентайн уже достал следующую и метнул ее в самый центр товарного состава. Немногие уцелевшие охранники депо опомнились и принялись стрелять, но Валентайну удавалось увернуться прежде, чем они брали его на мушку. Едва успевая заметить предыдущие разрывы, он, выдергивая чеку за чекой, продолжал метать гранаты, которые сеяли вокруг себя горящие белые частицы, вонзающиеся в расщепленную древесину. Краску и деревянные детали вагонов пожирал начавшийся пожар.
Валентайн услышал, как кто-то поднимается по лестнице, и метнул туда последнюю фанату. Внизу раздался взрыв, а затем крик, от которого Валентайн испытал какое-то кровожадное наслаждение.
Он привел в боевую готовность огнемет, вспрыгнул на перила площадки и навел оружие на вагоны.
Валентайн обрушил на часовых, которые, укрывшись между вагонами, целились в него, шквал огня, отчего крыши вагонов занялись желто-оранжевым пламенем. Сгущенный бензин, булькая и растекаясь, пожирал деревянную обшивку, наполняя паровозное депо черным дымом. Огонь, самое древнее из боевых средств, действовал на «Ломаный крест» не хуже, чем на Золотых. От разгоравшегося пламени смолкли ружейные выстрелы со стороны состава.
«Ломаные», побросав оружие, разбегались, спасаясь от огня и дыма.
Со своего бетонного «насеста» Валентайн с удовлетворением наблюдал за развернувшейся внизу суматохой. Али наверняка понравился бы вид этого пожара: тут и правда было на что посмотреть. Наконец в огне мете не осталось ничего, кроме безобидного сжатого воздуха, и он прекратил извергать напалмовое пламя. Валентайн бросил бесполезное теперь оружие и перешел к одному из оставленных на вышке пулеметов. Точным движением он заправил в него патронную ленту. Сжав зубы и оскалившись, он выпустил очередь по бегущим к вагонам охранникам. Пулемет, намертво закрепленный в гнезде, слегка подрагивал, и его отдача была не сильнее, чем у кия. Присев на корточки, Валентайн следил за тем, чтобы пресечь всякие попытки погасить вовсю разгоревшееся между вагонами пламя. На расстоянии тридцати футов он чувствовал, как обжигающий жар почти касается его кожи. Сейчас самым главным для него было, чтобы не потухло освещающее вагоны зарево.
Из вагонов выбрались, покачиваясь на слабых ногах и размахивая перед собою руками, две тощие голые человеческие фигуры. Валентайн уложил их выстрелом из 50-дюймового оружия, а затем выстрелил в паровоз, стоящий в глубине ангара, приготовленный, чтобы оттащить несколько товарных вагонов. Почувствовав, что по обшивке локомотива стучат пули, способные пробить тонкие металлические стенки, машинисты спрыгнули на землю и разбежались. Еще один обнаженный оператор «Ломаного креста» корчился в муках от полученных ожогов. Валентайн стрелял в него до тех пор, пока бледная фигура не перестала шевелиться.
Снизу, под вышкой, кто-то выкрикивал приказы. Кот перегнулся через перила и увидел, что в его сторону наведены автоматы. Он отпрянул, но недостаточно быстро. Пуля задела его. Он почувствовал удар, как если бы врач стукнул его своим молоточком чуть ниже глаза, а затем, мгновение спустя, его пронзила резкая боль.
Господи, в меня попали!
Еще не веря в то, что произошло, Валентайн провел рукой по лицу, ощутил под кончиками пальцев горячую кровь и обнажившуюся кость. Пуля прошла от подбородка до угла глаза.
Жжение, продолжавшееся несколько секунд, было лишь прелюдией к тому, что ему пришлось пережить потом, когда его нервы были уже на самом пределе.
Ощущение было такое, как будто к его лицу прижали раскаленный добела паяльник. Откуда-то издалека он услышал собственный крик, но при этом явственно ощущал звон в ушах, мерцание перед глазами, как если бы смотрел на окружающий мир сквозь затканный алмазами занавес. Сквозь завесу боли, теряя сознание, он услышал звук шагов по лестнице. Собравшись, из последних сил, как пьянчуга, пытающийся попасть ключом в дверной замок, он подобрал дробовик, доплелся до лестницы и пальнул наугад вниз.
Из раны на лице хлестала кровь. Бетонный пол, окрасившийся закатным предгрозовым багрянцем, и металлические ступени растворились перед его глазами. Он почувствовал, как по груди барабанит теплый летний дождь. Откуда-то с неба на забетонированный настил свалилось яблоко. Нет, вовсе не яблоко, а граната.
Валентайну ничего не оставалось, как броситься вниз. Он спрыгнул с вышки, крутясь и вертясь (ну да, как настоящая кошка!), тяжело шлепнулся об пол и бросился бегом наружу из депо. Никогда ему еще не было так легко бежать — он едва касался подошвами земли.
Хотя поблизости никого не было видно, кто-то как будто сумел подставить ему подножку. Но это не помешало: левая нога не была у него опорной. И Валентайну удалось скрыться в темноте. И эта темнота не думала медлить — она завладела им, крепко обхватила, как будто в долгом любовном объятии.
— Все будет хорошо, Молли, — сказал он, словно вплывая сквозь сгущающийся туман в незнакомый странный тоннель. — Если ты не можешь идти, я понесу тебя на руках.
Он нашел в себе силы, чтобы, под нажимом сгущающейся тьмы падая на землю, обернуться! Вдалеке мерцали костры. Они, ярко пылая, сливались в единое целое, в восходящее солнце. И только в этом огне был смысл. Только он имел значение.
И у него уже не оставалось сил вспомнить, почему это так.
Измученный организм Дэвида Валентайна никак не хотел просыпаться: всякий раз, когда его мозг был готов вот-вот очнуться, израненное, обескровленное тело оказывалось начеку, пресекало эту попытку и в последнюю минуту отправляло сознание назад, в темноту забытья. Мозг чуть было не проснулся, когда Валентайна подобрали там, где он упал без чувств. И потом, когда его уже уложили на стол. Еще одна попытка была связана с бьющим в лицо ярким светом и хирургическим бинтом на щеке. Позже, на больничной койке, мозг предпринял еще несколько робких попыток. Валентайну мерещилось, что он разговаривает с капитаном Ле Авре, потом — со своим отцом.
Но смерть так и не явилась, чтобы освободить его тело от боли. Так что Валентайн в конце концов все-таки пришел в себя. Неизвестно почему, но больше всего на свете его занимал вопрос, сколько времени прошло с тех пор, как его подобрали в депо.
И раз Валентайну все же пришлось вернуться к отвратительной реальности, он открыл глаза, но что-то удержало его от инстинктивного порыва дотронуться до лица. Вообще-то, ему любое движение давалось с трудом. Всю левую сторону лица сводило от пульсирующей боли, его тошнило, хотя было ясно, что рвать просто нечем. Между ног он ощущал холодную влагу, в то время как его нижнее белье было пропитано чем-то густым, вязким и теплым. На левой ноге была срезана штанина, а вся остальная одежда оказалась на месте. Боль была слишком сильной, чтобы с ней справиться, и Валентайн опять погрузился в полузабытье.
Но как следует заснуть ему не удалось. Появилась какая-то женщина и сняла с него одежду. Она обмыла его, причем это не самое приятное задание она выполнила нежно, как будто имела дело с младенцем. Когда ему стали менять бинты на лице, уже далеко не так нежно, было ощущение, что пуля прошла через его щеку еще раз, и Валентайн снова отключился, увы, лишь на несколько минут. Он очнулся в тот момент, когда ему накладывали новую, пропитанную йодом повязку.
Время шло, и Валентайн затеял игру с болью, пытаясь выгадать пятиминутную передышку после каждого получаса страданий. Но боль не согласилась на его условия.
Валентайна охватила прерывистая дремота, которая отступила, когда кто-то потряс его за плечо.
— Хотите воды? — спросил человек в форме медика.
— Да, пожалуйста, — прохрипел Валентайн.
К неотступной боли примешались другие чувства. Теперь он ощущал дуновение воздуха, и что-то подсказывало ему: он находится под землей.
Человек наклонил чашку, и холодная вода потекла Валентайну в рот по хирургическому зонду.
— Он может говорить. Уже неплохо. Ведите его.
Как в тумане, он почувствовал, что его подняли и перенесли через коридор в другую комнату. Его усадили на стул с металлическими ножками и жестким деревянным сиденьем. Как в приемной директора в только что отстроенной школе. Ему завели за спину руки и надели наручники, и это его позабавило: в любом случае он был слитком слаб, чтобы сражаться. Когда его ногу придвинули, чтобы пристегнуть лодыжку к ножке стула, нестерпимая боль пронзила Валентайна, и теплая моча потекла по штанам. Щипало так, будто он мочится азотной кислотой.
— О господи! — воскликнул один из охранников, почувствовав запах мочи и увидев лужу. — Да он описался!
— Ну и черт с ним!
Голова Валентайна упала на грудь, и он теперь видел перед собой лишь светло-зеленый кафель на полу. Он пытался вспомнить, приходилось ли ему прежде видеть так плотно пригнанные друг к другу плитки, и тут снова потерял сознание.
Потом последовало ожидание. Валентайну казалось, что оно длится уже много дней, хотя на самом деле, вероятно, прошло лишь несколько часов. Он все больше приходил в себя, и обволакивающая сознание дымка понемногу рассеивалась. Валентайн понял, что отчаянно хочет жить, даже если это продлится всего несколько лишних часов. Он гадал, собираются ли его просто расстрелять, или же у них заготовлен более изощренный способ казни.
Ему дали еще воды. И хотя лицо свело от боли, ему удалось сделать несколько глотков. Комната не представляла для него никакого интереса, в ней даже не было стола или второго стула. Маленькие зеленые плитки покрывали пол и нижнюю часть стены примерно на одну треть. Выше этого уровня стенки были грубо оштукатурены, каменщик едва коснулся их своим мастерством. Валентайн уловил слабый запах мела и задумался над тем, не было ли в том помещении, откуда его сюда привели, классной доски. Единственная дверь в эту комнату находилась позади него, и он слышал шаги там, в коридоре.
И когда он услышал тяжелую поступь за дверью, какое-то внутреннее чувство подсказало ему: это он. И хотя тело Валентайна было как выжатая губка, он из последних сил попытался напрячь мозг. Но тот не подчинился организму: боль и изнеможение взяли верх в тот самый момент, когда разум был нужен ему больше всего.
Дверь открылась, и Валентайн, превозмогая боль в щеке, повернулся в сторону двух вошедших рослых грогов. Это были Золотые, облаченные в черные кожаные, блестящие, как спинки жуков, двубортные мундиры, скроенные по фасону Старого Мира. Они встали по обе стороны стула, на котором сидел Валентайн. Их золотистая шерсть была острижена коротким ежиком.
Перед ним возник высохший, как мумия, человек. Его восковая кожа была как у больного на последней стадии рака, губы потрескались. Густые темные волосы зачесаны назад. Глаза можно было назвать и бледно-голубыми, и бледно-зелеными — в зависимости от вкуса того, кто смотрел в них. Он был одет в простую поношенную форму, с ремнем «Сэм Браун», очень похожим на тот, который носил Валентайн. Воротник украшали красные нашивки с золотыми перевернутыми свастиками. И никаких мундиров, портупей, украшений.
— Самое заманчивое в такой долгой жизни, — произнес он с едва уловимым европейским акцентом, который Валентайн не взялся бы идентифицировать, это тот факт, что ты можешь заметить все ошибки, сделанные историками, когда они берутся судить о том, в чем плохо разбираются. Ну, например, единственными широко распространенными хрониками, относящимися к периоду после две тысячи двадцать второго года, называют этот жуткий памфлет «Падшие Боги», сочиненный претенциозной дамочкой Маргарет Боурк-Уайт, пишущей под псевдонимом Костос. Она утверждает, что впервые Межзвездные Врата к планете Кур открылись на Гаити в восемнадцатом веке. Она ошиблась на какую-то тысячу лет. Откуда я это знаю? Да я сам был там. Я своими глазами видел Карла Великого, еще совсем молодым человеком. Куриане открыли Врата в темные времена Средневековья, но для меня они такими не были, вовсе нет! Во времена инквизиции нам удалось открыть еще один канал, на сей раз в Испании.
Генерал зашел Валентайну за спину и выкатил перед ним его тележку. В ней лежали его сабля, боевые лапы, маленькая светящаяся лампочка и еще некоторые личные вещи.
— Так вы уже давно им продались? — спросил Валентайн. — Что же они предложили, если за это можно продать весь мир?
— То, что не покупается за деньги и за заслуги. Время.
— И вы соблазнились?
— Да. Много-много лет назад я получил дар, можно сказать, библейское откровение. Мудрецы пошли мне навстречу и объяснили, как достичь бессмертия.
— Бессмертия, за которое кое-кто платит довольно дорого, — сдавленно прохрипел Валентайн.
— А разве ты сам не живешь, питаясь мясом коров, свиней, куриц?
— Это совсем другое дело.
— Вот в этом ты и многие тебе подобные ошибаетесь. Коровы и прочий скот идут вам в пищу в первую очередь, конечно, потому, что они вкусные. Но еще и потому, и это главное, что они недостаточно умственно развиты, чтобы избежать скотобойни. Человечество сделало большой рывок вперед, когда приручило животных. И когда-то, видимо, мы были ничем не лучше тех же коров. Но сумели как-то развиться, а они — нет. Теперь они нам за это платят сполна.
— К чему весь этот разговор? — спросил Валентайн.
— Если бы ты дожил до моих лет, повидал, как сменяют друг друга поколения не то что в течение одного века, а на протяжении тысячелетий, ты научился бы судить о людях. Когда-то, будучи монахом, я не слишком задумывался о судьбах человечества. Мы не стремились к каким-то озарениям, только — к самым простым истинам, которые проповедовали. Но по мере того как я старел, мне все труднее становилось мириться с людской глупостью. По большей части люди ненамного лучше того же скота. Они, по сути, так же тупо рефлекторно реагируют. Когда ты видишь человека, который совершает снова и снова одни и те же ошибки, то теряешь веру в его разум и начинаешь воспринимать его только утилитарно. Именно в этом я пытался убедить Канта когда-то в Пруссии.
Валентайн слышал, как кто-то за дверью попросил разрешения передать Генералу важное сообщение и как его адъютант принял депешу.
— Мне кажется, — продолжал Генерал, — ты выше этого стада, лучший представитель человеческой породы. К тому же ты получил подарок от Ткачей жизни. У тебя есть качества, которые мне крайне необходимы. И я предпочел бы видеть тебя своим союзником, нежели пищей для какого-нибудь грога. Представь себе, что ты нашел на дороге слиток золота. Что ты сделал бы: отполировал его, чтобы он заблестел, или же разбил на куски и выбросил? Я готов предложить тебе вечную жизнь. У тебя будет шанс развить свои способности вместо того, чтобы их угробить.
— Как ты можешь судить о моих желаниях, если совсем меня не знаешь? — поинтересовался Валентайн.
— Если меня кто-то по-настоящему заинтересовал, я стараюсь разузнать о нем поподробнее. Я провел кое-какое расследование. Человек, который имеет опыт в этих делах, задал тебе парочку вопросов в те моменты, когда ты приходил в себя. Оказывается, ты был в заброшенных дюнах, в племени Крыльев Орла. А до этого ты являлся многообещающим офицером, но тебя принес в жертву амбициозный командир, стремящийся сохранить свою репутацию. Да-да, у меня есть источники прямо в командовании Южного округа. Люди, на которых ты работаешь, тоже не прочь жить вечно.
— Ладно, меня ты, видимо, знаешь. А кто ты сам?
— А я похож на тебя. Интеллектуал. Лидер. Наверное, больший реалист. Но ты молод, а молодости свойственна романтика.
— Жаль, что ты этого не испытал.
Генерал не обратил внимания на его реплику.
— Перед тем как я был посвящен, я, простой послушный средневековый монах, воспевал безбрачие и пытался сохранить остатки цивилизации поруганного Рима. Но на самом деле я и мне подобные жаждали отыскать новые способы подчинить себе неустойчивые, колеблющиеся души. Я увлекался старинными рукописями, однажды обнаружил трактаты, повествующие о совсем древних временах, и почувствовал, что приближаюсь к некой истине. Мне удалось убедить своих руководителей отпустить меня паломничать — сначала в Святую Землю, а потом еще дальше. В конце концов я забрался так далеко, как в моем ордене даже представить себе не могли. Я нашел руины курианского поселения в Брассе, в Центральной Азии. И повстречал одного китайца, который утверждал, что живет уже две тысячи лет. Так и началось мое обращение в курианскую веру. Позже таких, как я, попытались разыскать. Но тот китаец — старый Жао — спас меня. Когда я получил свою первую порцию бессмертия, мною уже владели старость и болезни. Слова тут бессильны, это надо прочувствовать на себе. Представь: вместо полной немощи появилась молодая энергия. А я к тому времени уже вообще забыл, что это такое, а тут оказалось, что это самое чудесное из ощущений. Для меня открылись новые возможности… Я понял, что могу прожить всю жизнь заново. И я сделал это по крайней мере раз десять. Я был своим человеком в Золотой Орде. И у тюрков. И отступал вместе с казаками из Москвы. Я продал свою душу, а взамен время, век за веком, работало на меня. Мое благосостояние, власть и влияние возрастали, и я все это отдавал в распоряжение куриан. Мне подчинялись премьер-министры и генералы, дипломаты и литераторы. Ты когда-нибудь слышал, как набирают премьер-лигу в бейсболе? Менеджеры идут на все — покупают, продают, меняют игроков, лишь бы собрать команду, способную завоевать кубок. И я делал нечто подобное, только в глобальном масштабе, медленно и терпеливо. И в этом-то, Валентайн, и состоит главное достижение курианских ученых — бессмертие. Ты можешь позволить себе такую роскошь, как терпение.
Валентайн взглянул на высохшего старого Генерала. Если не принимать во внимание его роскошную шевелюру, то он никогда не встречал более больного и старого человека, чем этот бывший монах.
— А откуда ты подцепил идею о «Ломаном кресте»?
Генерал прикоснулся к своей перевернутой свастике на воротнике.
— Это древний символ, знак для тех, кто может считаться союзником куриан. Его можно встретить по всему миру, еще с доисторических времен. Я выбрал эту свастику, чтобы обозначить возрождающийся исконный союз между обитателями планеты Кур и Землей, людьми и их древними богами. Это важно для тех, кто не готов полностью принять курианский порядок, но способен приспособить его для своих личных целей. Что касается тебя, Валентайн, то ты тоже в этой своре. И тебе решать.
Из-за каркающего голоса Генерала было трудно понять, злился он или нет.
— Я просто необходим курианам, чтобы сражаться вместо них. Они слишком погрязли в междоусобных дрязгах, раздорах и интригах. Теперь, когда они многого достигли, им не хочется рисковать своими драгоценными Жнецами, отвоевывая те немногие территории, которые еще не под их властью. А такие, как ты.
создают им проблему, потому что вы в своем упрямстве не желаете признать, что война проиграна, совсем как японские солдаты, объявившие голодовку в островном бункере.
Валентайн так устал, что не представлял, как он сможет выдержать до конца эту беседу, или допрос, или пытку.
— Послушайте, Генерал, я тут лишь один из заключенных. Скажите, что меня ждет?
— У тебя есть выбор, заслуженный благодаря своим способностям и уму, которые ты тратишь понапрасну на тех, кто не способен оценить и отблагодарить тебя. Я не имею сейчас в виду этих сентиментальных Ткачей жизни. Я говорю о твоих так называемых соплеменниках, преспокойно сидящих дома в то время, как ты рискуешь жизнью ради их обывательского существования. И я не стану тебя оскорблять, напрямую предлагая со мной сотрудничать. Тебе не надо прямо сейчас давать ответ. Все, что ты сейчас должен сделать, — это попросить о недельной отсрочке. А потом — еще и еще об одной. Я покажу тебе кое-что, что взбодрит твой мозг, и желудок, и то, что пониже. И в один прекрасный день тебе откроется мудрость, о которой сам Аристотель мог лишь мечтать. И на этом список наград не заканчивается. Так что, сынок? Что ты выбираешь выстрел из пистолета или еще неделю жизни?
Что ты выберешь, Кот? Смерть ради людского «стада» или же тех, кто этим «стадом» питается?
Израненный и измученный, Валентайн нашел ответ в своей боли. В его памяти всплыли лица. Он увидел Молли, Карлсонов, Саттона, щедрого владельца свинофермы. Линду, которая лишь несколько часов именовалась миссис Поулос, и хнычущего младенца из лагеря в Ригъярде. Донну с ее сынишкой — дитем войны. И молодых грогов, которые возились с человеческими детенышами возле колодца в анклаве Штайнера. Он вспомнил Ан-Ха и его Золотых. И Джослин Хенд-рикс. И кто из них ради кого должен быть принесен в жертву?
На сей раз его голос прозвучал твердо:
— Убей меня, Иуда!
— И это будет бесславным концом рода Валентайнов. Ты взойдешь на свою Голгофу в полном одиночестве.
— А ты, Генерал, разве не одинок в своем бункере?
Генерал не смог вынести усмешки на лице Валентайна. Он сорвал бинты, и кровь опять потекла по лицу Кота.
— Ладно, пусть ты победил меня в бою, то есть победил того, кого я уполномочил сражаться от своего имени, что, в общем, одно и то же. Давай оставим этот вопрос философам. Но что лично мне от этого? Ты что, вправду полагаешь, что причинил тем самым мне какой-то вред? — спросил он, и глаза его зажглись непривычным огнем. — Ты правда так думаешь? Вся твоя патетическая речь не более чем жалкий плевок в урагане страстей. Между прочим, я мыслю в масштабе тысячелетий. И именно поэтому была отстроена эта база — вовсе не ради одной-единственной кампании в штате Небраска, а для того чтобы взять под контроль целый континент. Для того чтобы выбрать, вырастить и натренировать симбиозную пару, требуется не один год. Я начал этот проект задолго до твоего рождения и знал, что меня ждут препятствия посерьезнее тех, что ты создаешь. Мудрость куриан и моя расторопность доказали, что система работает. Люди контролируют Жнецов, уже лишенных слабостей и зависимости от тех инопланетян, которым они подчиняются. И это самое главное, сын мой. Я доказал, что раз это можно проделать с одним, то так же можно поступить и с сотнями, тысячами других.
Дверь открылась, и вошел еще один подстриженный, облаченный в кожаную форму Золотой. Он почти тащил умирающего адъютанта. Золотой что-то сказал своим соплеменникам на родном языке.
— Прошу прощения, сэр, — извинился он. — Похоже, что в гетто грогов назревает восстание. Нам без промедления следует спрятаться в убежище.
Валентайн взглянул на запыхавшегося гонца и вздрогнул.
Бывший монах устало вздохнул и кивнул. Валентайн выдержал взгляд Генерала.
— С точки зрения логики здесь все в порядке. Но мне сдается, что кто-то постарается воспользоваться вашими промахами. Похоже, вы совсем не разбираетесь в тех существах, которых собирались приручить.
— Что-что? — успел проговорить Генерал, прежде чем Ан-Ха вонзил свои острые когти в его горло. Разъяренный гигант подхватил Генерала и швырнул изо всей силы.
Стул, к которому был прикован Валентайн, перевернулся. Но ему все равно удалось увидеть уникальное зрелище — бессмертный человек был намертво забит существом, выступившим в качестве орудия возмездия. Шестью ударами Ан-Ха превратил Генерала и его адъютанта в сплошное кровавое месиво. Причем Генерал оказался слабее своего подчиненного, он свалился уже после третьего удара.
Гроги-охранники отпрянули от вздрогнувшего Генерала, как будто он еще способен был собраться с силами и подняться после заданной трепки. Но это были всего лишь последние судороги. Охранники обменялись с Ан-Ха несколькими словами и бросились в его объятия.
Золотой тяжело дышал после перенесенного напряжения.
— Ты сам на себя не похож, мой Дэвид. Дай-ка я тебе помогу.
Его мохнатая морда склонилась над Валентайном. Сознание ускользало, как бы Дэвид ни пытался его удержать.
Соберись. Ощути боль. Почувствуй запах крови. Услышь орудийные выстрелы. Где они, кстати?
— Что ты сказал охранникам? — еле слышно спросил Валентайн.
И тут в коридоре раздались выстрелы.
— «Если ты не совершил греха, будешь прощен». На моем языке это звучит более романтично. Надеюсь, я тебя этим не обидел?
Грог напряг мускулы и разорвал сковывавшие Валентайна наручники.
Дверь отворилась, и в проеме возникла Алиса Дювалье, облаченная в форму «Ломаного креста». Латы придавали ей нелепый вид — как черепахе, забравшейся в слишком большой панцирь. На плечо она закинула винтовку, которая загораживала проход, а на поясе болталась обнаженная, испачканная кровью сабля. Пропотевшая повязка на голове едва прикрывала огненную растрепавшуюся шевелюру, под которой сверкали дикие и свирепые глаза.
— Некогда целоваться и ворковать, мальчики. Слишком горячо для этого.
Валентайн подумал, что это, скорее всего, сон, навеянный потерей крови.
— Али? — спросил он, — Что ты тут делаешь?
Она перезарядила магазин.
— Да, я собираюсь кормить грудью страуса. Так, что ли, Вал? Да я просто помогаю твоему остроухому дружку!
Ан-Ха схватил Валентайна на руки и пошел вслед за Кошкой по коридору. Впереди Валентайн увидел еще одного Золотого, вооруженного автоматом и палившего вдоль коридора. Они свернули в другую сторону, но он успел заметить, что там навалены мертвые тела. Валентайн чувствовал, что его несут куда-то вверх по ступенькам. И ему пришло на ум, что не так уж и плохо иметь партнером безумную женщину. По крайней мере, иногда. Потом он отключился.
— Самое трудное было понять, где именно ты находишься, — сказала ему Дювалье на следующий день.
Валентайн лежал в гамаке в гуще леса на берегу Миссури, довольно далеко к югу от базы «Ломаного креста». Поблизости храпел Ан-Ха с ППД в руках. Валентайн попивал травяной чай, чтобы облегчить боль. По словам Дювалье, такого подбитого глаза, как у него, ей прежде никогда не приходилось видеть.
— Я, конечно, постаралась устроить сладкую жизнь той колонне, что напала на Крылья Орла, но все-таки в первую очередь хотела выяснить расположение их базы. Дело заключалось в том, чтобы проникнуть в их лагерь и держать ухо востро. А те трюки, которые ты выкидывал, достойны лишь тупых Медведей. Спасибо большое, но я едва не получила пулю. Хотя не скажу, что твои выстрелы были плохи.
Она поцеловала повязку с левой стороны его щеки.
— Может, я познакомлю тебя со своим приятелем, когда смогу двигаться? — предложил он.
— Размечтался, Валентайн. Итак, я пришла в назначенное место и ждала, а ты, естественно, не появился. Ну, я оставила там записку и стала охотиться в Южной Омахе. Я вполне прилично составила карту базы. Прикинула численность «Ломаного креста» и обнаружила, что у них не слишком хорошо организована охрана. Генерал, я полагаю, собирался в будущем ее укрепить. Но на данный момент она хромает. И вот, значит, осматриваю я однажды западную стенку и вижу эту страшную обезьяну, которая старается быть осторожной, но шумит сильнее, чем бульдозер на бутылочной фабрике. Только я собралась разделаться с ним из укрытия, как вижу у него в руках это твое страшное ружье с необычным барабаном. Было бы слишком большим совпадением найти еще одно такое же в Небраске. Ну, я приставила ему саблю к горлу и стала задавать вопросы.
Ан-Ха приоткрыл один глаз и фыркнул, но спорить не стал.
— Выяснилось, что ты проник на базу, примерно с расстояния в полумилю они услышали взрыв, а на следующий день ты уже был схвачен. Он отправил своего приятеля на разведку, а сам решил просто вломиться через главные ворота и отправиться на твои поиски. Тут я и появилась. Как раз той ночью я проникла в Пещеру и действовала (возьми это себе на заметку, Валентайн) именно как Кошка, а не как человек, решивший, будто он один — целая армия. Я выслушивала, выглядывала и вынюхивала все, что творилось вокруг. Я узнала, что тебя поместили в медицинский подземный центр, расположенный под паровозным депо. Я видела Генерала, когда он возвратился из Омахи с остатками своей армии после того, как Жнецы стали таинственным образом падать замертво прямо во время подавления восстания грогов. Он сказал что-то насчет того, что хочет повидать захваченного в плен человека, и поняла, что ты пока жив. Кроме того, я выяснила, что твой допрос назначен на следующий день. Я вернулась к твоему большому другу и застала вместе с ним около сотни вооруженных до зубов грогов, жаждущих крови «Ломаного креста». А заодно — и твоей. А потом еще и еще крови.
Тут в рассказ вмешался Ан-Ха:
— В конце концов Большой Человек пришел нам на помощь. В продовольствии, которое он отправлял Золотым, работающим у Генерала, он спрятал несколько ружей и гранат. Этого, конечно, было немного, но позволило им выбраться из своего загона.
— Я велела им разнести всю базу в клочья. И после этого уже дело заключалось лишь в том, чтобы вместе с твоим «дядюшкой» попытаться обнаружить вас одновременно с Генералом.
— И что случилось с базой?
— Их огневая мощь была все еще велика, хотя потери огромны. А мы затеяли сразу две спасательные операции: более скромную — ради тебя и более серьезную — по освобождению все еще остававшихся на базе грогов. В общем, я думаю, какое-то время нам не придется беспокоиться насчет «Ломаного креста». У них почти не осталось Жнецов. Может, им и удастся возобновить свою операцию, но на это уйдет время. Их бункер остался нетронутым. Нам не удалось проникнуть в самое их логово. Чтобы взорвать его, понадобятся команды Медведей.
Ан-Ха зевнул, обнажив клыки:
— Ха! Зачем, если за это дело возьмутся Золотые? Уж раз мы хорошие строители, то и разрушать умеем не хуже. Мы и сейчас уже используем мощные механизмы для пирамид, в которых похороним своих умерших. Над бункером «Ломаного креста», само собой.
— Старый конь, — сказал Валентайн. — А я-то думал, что маятник благодарности снова качнулся и он на твоей стороне. А выходит, я опять у тебя в долгу.
Грог дремал, его глаза были закрыты, так что ему пришлось прибегать к человеческой манере выражать несогласие, качая головой.
— Я уже говорил тебе, что между братьями разговор о благодарности неуместен, мой Дэвид. А лично мне всегда хотелось видеть мир шире.
— Нам тоже есть чему у вас поучиться. Этот сердечный корень запросто может расти на любой ферме Озарка. Везде, где только живет человек, есть вода и… удобрения. Так что идея вполне заслуживает внимания.
— Это можно организовать. У меня в мешке есть споры корня, ни один Золотой без них не путешествует.
— Что ты думаешь, Али? Мы ведь отправимся домой?
— Тебе надо еще немного прийти в себя. Почему ты всегда так торопишься?
Валентайн улыбнулся:
— Потому что жизнь коротка. Благодарение Богу. Она удивленно подняла брови и продолжала перебинтовывать его ногу.
Валентайн чувствовал, как сон снова наваливается на него. Он посмотрел на Ан-Ха. И подумал, что было бы, если бы Кошка и грог не встретились. Его больное сознание беспокоило его больше, чем израненное лицо. От чего они спасли его: от быстрой смерти или от бесконечной жизни? Он вспомнил тот узел, который сжался у него в животе, когда он понял, что его жизнь вот-вот оборвется. Разговаривал-то он тогда смело, но это были лишь слова, которые он едва выдохнул от боли. И когда холодное дуло пистолета уткнулось бы ему в затылок, то каким был бы его ответ? И каким стал бы его выбор? «Вопрос для философов», — как сказал Генерал.
Через восемь недель, красочной осенью Озарка, все еще хромающий Валентайн угодил в засаду. Конечно, это было трудно назвать засадой в полном смысле слова, потому что он видел поджидающих их настороженных людей, молодых Волков, очень гордых своей работой оттого, что взяли на мушку пленников. Валентайн, Ан-Ха и Дювалье подняли руки.
— И куда это, к дьяволу, ты, грог, направляешься? — спросил командир ближайшей боевой группы, косясь на них из-под форменной фуражки, надвинутой на кустистые брови.
Валентайн, когда он был Волком, вел бы себя в этой ситуации абсолютно иначе. Он сообщил бы обо всем дальним постам, а сам держался бы в засаде до тех пор, пока дело не приняло угрожающий оборот.
— Мое кодовое имя — Смоки, — объявила Дювалье, выступая вперед. — Это мой партнер по прозвищу Призрак. Номер удостоверения: пятьсот три. Отведите нас к ближайшему посту — у нас донесение чрезвычайной важности для командования Южного округа.
Командир патруля сдвинул назад свою фуражку:
— И что с того? Коты вы или нет, я обязан взять вас под стражу. Разрядите и повесьте на плечо ваше оружие, и поживее. И кто это с вами — пленник? Никогда прежде не видел такого грога. Где вы только взяли такого длинного?
— Это не пленник, — поправил его Валентайн, опираясь на свой посох. — Он мой брат.
— Черт-те что! — процедил сквозь зубы один из Волков. — И о чем только думал его папаша? Я слышал, среди них есть отчаянные. Но не до такой же степени.
Волки отвели от троих задержанных ружья и встали так, чтобы было удобнее конвоировать и указывать путь. Охотники развернулись и зашагали домой.