Выход: Запад

Часть первая

В некоем городе, полном беженцев, но все еще спокойном и тихом, или, по крайней мере, без явных следов войны, молодой человек повстречался с молодой женщиной в студенческой аудитории и не сказал ей ни слова. Много дней — ни слова. Его звали Саид, а ее звали Надия, и у него была борода, но не длинная полновесная борода, а, скорее, ухоженная щетина, а она была всегда покрыта с пальцев ног до самого горла черной бесформенной мантией. Люди еще продолжали получать удовольствие от того, какую одежду, вынужденно или нет, они могли выбрать для себя в рамках, конечно же, приличий, и их выбор всегда что-то означал.

Возможно, выглядит странно, что в городах, близких к краю человеческих бедствий, молодые люди все еще продолжали ходить учиться — в данном случае, в вечерний класс обучения корпоративного устройства и торговой марки — но так вот и есть, в таких городах с такой жизнью, что в один момент мы занимаемся текущими делами, как обычно, а в другой — мы умираем, и наши вечно-продолжающиеся кончины не останавливают наши вечно-переменные начала и продолжения, пока внезапно не случается подобного.

Саид заметил у Надии на шее родинку: желто-коричневый овал, редко, иногда, дышащий ее пульсом.

Спустя короткое время после того, как он заметил это, Саид впервые заговорил с Надией. В их городе еще не было больших сражений, лишь стрельба да редкие взрывы автомобилей, от которых грудную клетку наполняла сверхзвуковая вибрация, как от огромных звуковых колонок на музыкальных концертах; и Саид и Надия собрали свои книги и направились к выходу.

На лестнице он повернулся к ней и сказал: «Послушайте, не хотите выпить кофе?», и после короткой паузы добавил, чтобы не выглядеть слишком напористым, видя ее консервативного вида одежду: «В кафетерии?»

Надия посмотрела ему в глаза. «Вы не молитесь на вечерней молитве?» спросила она.

Саид выжал из себя самую милую гримасу. «Не всегда. К сожалению».

Ее выражение лица не изменилось.

И тогда он, ухватившись за свою гримасу отчаянием обреченного скалолаза, решился на слова: «Я думаю, это — личное. У каждого из нас — как лично у него. Или… у нее. Нет безупречных. И, в любом случае…»

Она прервала его. «Я не молюсь», сказала она.

Она продолжала пристально смотреть на него в упор.

Затем она произнесла: «Может, в другой раз».

Он смотрел, как она шла по студенческой парковке и там, вместо того, чтобы покрыть свою голову черным платком, как он ожидал, она надела черный мотоциклетный шлем, прицепленный замком к потрепанному, в сто кубиков двигателя, мотобайку, задвинула прозрачную шторку шлема, завела мотор и уехала, исчезнув мерным рокотом в наступающих сумерках.

На следующий день, на работе, Саид обнаружил, что не может перестать думать о Надии. Работодателем Саида было агенство, специализирующееся на наружной рекламе. Оно рентовало биллборды наряду с теми, которые были в его собственности, и работало над подписанием договоров для установки новых с автобусными линиями, спортивными стадионами и владельцами высоких зданий.

Агенство занимало оба этажа жилого здания, и там работало около дюжины работников. Саид был одним из новичков, но босс был доволен им и дал ему задание послать рекламный проект местной компании по производству мыла электронной почтой до пяти часов вечера. Обычно Саид собирал как можно больше информации по интернету и тщательно подгонял свою презентацию под нужды клиента. «Какая же это речь, если у нее нет публики», любил говорить его босс, а для Саида это означало, что он хотел ясно показать клиенту, что его фирма по-настоящему понимает бизнес клиента и сможет влезть в кожу заказчика и понять их нужды.

Но сегодня, хотя и рекламный проект был крайне нужен — каждый проект нужен: экономика была неважной из-за повсеместного беспокойства в обществе, и первой затратой, которую клиенты хотели уменьшить, была наружная реклама — Саид никак не мог собраться. Большое дерево, переросшее и неухоженное, возвышалось за крохотной лужайкой их здания, закрывая солнечный свет так, что трава на лужайке превратилась в пыль и проплешины одиночной травы, усеянной утренними сигаретными окурками, поскольку их босс запретил курение внутри здания, и на вершине этого дерева Саид заметил ястреба, строящего свое гнездо. Птица работала неуставая. Иногда она застывала в полете на уровне его глаз, почти недвижно в ветре, и затем, крохотным движением крыла или даже поднятием перьев, уходило в сторону.

Саид думал о Надии и смотрел на ястреба.

Когда почти закончилось время на подготовку, он каким-то образом сумел подготовить предложенный проект, копируя и вставляя куски из прошлых его проектов. Только подбор изображений, выбранных им, не имел ничего общего с мылом. Он взял черновик показать своему боссу и с трудом удержал себя от вздрагивания, положив бумаги на стол.

Однако босс был занят и ничего не заметил. Он чиркнул несколько неважных помарок на листах, вернул их Саиду с тоскливой улыбкой и сказал: «Посылай».

Саид почувствовал себя неудобно из-за того, как тот произнес это. Он пожалел, что не сделал лучше.

В то же самое время, когда письмо Саида было получено с сервера и прочитано клиентом, далеко в Австралии светлокожая женщина спала в одиночестве в Серри Хиллс — в пригороде Сиднея. Ее муж уехал по делам в Перт. На женщине была одна лишь футболка, его футболка, и обручальное кольцо. Ее торс и левую ногу покрывала простыня еще более светлая, чем она сама; правая нога и бедро были обнажены. На правой лодыжке, поверх Ахиллесова сухожилия, синела татуировка небольшой волшебной птицы.

Охранное наблюдение было установлено в доме, но не включено. Его установили предыдущие жильцы, когда-то называвшие это место домом, пока округа не наполнилась пожилыми жителями. Спящая женщина включала охрану спорадически, когда, в основном, не было мужа дома, но этой ночью она забыла это сделать. Окно спальни, в четырех метрах от земли, было открыто — лишь щелью.

В ящике прикроватной тумбочки лежали полупустая упаковка противозачаточных таблеток, использованная в последний раз три месяца тому назал, когда она и ее муж все еще остерегались зачатия, паспорта, книжки банковских чеков, магазинные чеки, монеты, ключи, пара наручников и несколько завернутых в бумажную обертку пластинок жевательной резинки.

Дверь в гардеробную была открыта. Всю комнату заливало свечение от заряжателя компьютера и беспроводного роутера, но вход в гардеробную был темен, темнее ночи, прямоугольником сплошной темноты — сердцевиной темноты. И из этой темноты вышел человек.

Он был очень темным, с темной кожей и с темными волнистыми волосами. Он передвигался с большим трудом, и его руки хватались за края входа, словно он вытаскивал себя в противовес гравитации или течения гигантского отлива. За головой последовали шея, напряженные мышцы, грудь и, наполовину расстегнутая, пропотевшая насквозь, серо-коричневая рубашка. Внезапно он застыл в движении. Он оглядел комнату. Он посмотрел на спящую женщину, на закрытую дверь в спальню, на приоткрытое окно. Он продолжил свое движение, с трудом продвигаясь наружу, но отчаянно молча, как молчит человек сражающийся темной ночью, лежа на земле, в темной аллее, стараясь освободиться от схвативших его горло рук. Только не было никаких рук у его горла. Он не хотел быть никем услышанным.

Он вылез последним усилием, дрожа и опускаясь на пол, словно новорожденный жеребенок. Он недвижно полежал, устало. Сдерживая одышку. Поднялся.

Взгляд его глаз был ужасным. Да: ужасным. Или, скорее всего, не так ужасным. Скорее всего, они просто смотрели наверх, на женщину, на кровать, на комнату. Выросший в обстоятельствах, постоянно испытывавших его существование, он понимал, насколько хрупким было его тело. Он понимал, как мало было нужно для того, чтобы превратить человека в кусок мяса: внезапный удар, внезапный выстрел, внезапный взмах острия, поворот автомобиля, микробы в пожатии рук, кашель. Он понимал, что одинокий человек — почти ничто.

Женщина, спящая, была одинокой. Он, стоящий над ней, был одиноким. Дверь спальни была закрыта. Окно было открыто. Он выбрал окно. Он выпрыгнул в одно мгновение, мягко прошелестев по улице внизу.

Пока это происходило в Австралии, Саид купил свежеиспеченный хлеб для ужина и направился домой. Он был самостоятельным, с устоявшимися привычками, мужчиной, неженатым, с приличной работой и с хорошим образованием, и, как это часто случалось в то время в том городе с большинством самостоятельных, с устоявшимися привычками, мужчин, неженатых, с приличной работой и с хорошим образованием, он жил со своими родителями.

У матери Саида был хорошо поставленный командирский голос учительницы, кем она ранее и работала, а его отец немного потерял в своем образе университетского профессора, кем он продолжал быть, несмотря на уменьшенное жалованье, и ему приходилось работать даже по наступлении пенсионного возраста. Оба родителя Саида в их лучшее время много лет тому назад выбрали для себя уважаемые профессии в стране, которая потом обошлась довольно плохо со своими уважаемыми профессионалами. Сохранность и статус надо было искать в других предназначениях. Саид родился довольно поздно, так поздно, что его мать посчитала своего доктора болтуном, когда он спросил ее: что она думает о своей беременности.

Их небольшая квартира находилась в одном очень красивом здании с орнаментом, но с крошащимся фасадом, датируемом колониальной эрой, и когда-то предназначенном для высокой публики, а ныне — многонаселенном и коммерциализированном. Их жилье было отделенной частью большей квартиры, и сейчас у них были три комнаты: две скромные спальни и третье помещение, которое они использовали для отдыха, еды, развлечений и смотрения телевизора. Третья комната тоже была скромной по размерам, но у нее были высокие окна и, хоть и узкий, балкон с видом вниз на аллею и бульвар с опустевшим фонтаном, когда-то булькающим и сверкающим в солнечном свете. Вид такой, что за него могли попросить больше денег, если бы были более спокойные, более процветающие времена, но совершенно нежелательное во время военного конфликта, когда их жилье могло бы очень просто попасть под перекрестный обстрел пулеметов и ракет, если бы воющие вошли в эту часть города: вид ружейного ствола в лицо. Место, место, место, как говорят коммерсанты жилья. География — это судьба, отвечают им историки.

Война скоро обезобразит фасад их здания, потому что у войны более быстротечное время, и ее день стоит десятилетия.

Когда родители Саида впервые встретили друг друга, они были такого же возраста, как Саид и Надия в их первой встрече. Их свадьба состоялась продуктом любви, браком между двумя незнакомцами без никакого сводничества между их семьями, что в их кругах, пусть и нечасто, было все-таки не так привычным.

Они встретились в кинотеатре во время перерыва кинофильма о находчивой принцессе. Мать Саида заметила, как его отец курил сигарету, и ее поразила, что он был очень похож на главного мужского персонажа в кино. Это сходство не было простым совпадением: хоть и застенчивый книгочей, отец Саида все же пытался подражать своим видом популярным звездам кино и певцам того времени, как и многие его друзья. Близорукость отца Саида вместе с его характером придавали ему вид мечтателя, отчего, вполне понятно, мать Саида посчитала, что он на самом деле был таким. Она решила познакомиться первой.

Встав перед отцом Саида, она продолжала довольно живо беседовать со своей подругой, полностью игнорируя объект ее желания. Он заметил ее. Он прислушался к ней. Он собрал все нервы в кулак, чтобы заговорить с ней. И таким образом, радостно рассказывали они, вспоминая их первую встречу в последующие годы, все и произошло.

И отец и мать Саида любили читать и, по разным поводам, поспорить, и они часто встречались тайно в начале их романтических отношений в книжных магазинах. Позже, после свадьбы, они проводили послеполуденное время, читая вместе в кафе и ресторанах, или, когда позволяла погода, на их балконе. Он курил, а она, по ее словам, не курила, но часто, когда пепел его, казалось, забытой сигареты вырастал до невозможных размеров, она забирала ее из его пальцев, мягко стряхивала в пепельницу и вдувала одну долгую и немного неприличную затяжку прежде, чем возвращала ему аккуратно подстриженную сигарету.

Кинотеатра, где встретились родители Саида, уже не было в то время, как их сын повстречался с Надией, как и большинство их близких сердцу книжных магазинов и любимых ресторанов и кафе. Не кинотеатры и книжные магазины, не рестораны и кафе исчезли из города, а просто тех тогдашних уже просто не осталось. Кинотеатр, радостно вспоминаемый ими, сменила торговая аркада компьютеров и электронной периферии. У здания было то же название, как и у кинотеатра до того: у обоих был один и тот же владелец, и кинотеатр был настолько знаменит, что стал олицетворением местности. Проходя мимо аркады и видя старое название в новой неоновой вывеске, иногда отец Саида, а иногда и мать Саида, вспоминали и улыбались. Или вспоминали и останавливались.

У родителей Саида не было секса до их свадьбы. Из их двоих, мать Саида нашла это действие более неудобным, но она была более заинтересована, и потому она настояла на том, чтобы до рассвета они попробовали еще два раза. И много лет их баланс оставался таким же. В общем говоря, она была ненасытно упорной в постели. В общем говоря, он старался. Возможно потому, что она не могла, до самого зачатия Саида через двадцать лет, забеременеть и решила, что больше не сможет, и поэтому она могла заниматься сексом без, так и было, всяких мыслей о последствиях или возможностей появления ребенка. В то же самое время, он во время первой половины их брака был постоянно приятно удивлен от ее настойчивых наступлений. Ей же очень нравились его усы, и как он любил ее сзади. Он считал, что она была главной в их плотских утехах.

После рождения Саида, частота их сексуальных сношений значительно упала, и она продолжала постоянно уменьшаться. Вагина состарилась, эрекцию становилось труднее поддерживать. В этот период отец Саида начал ощущать себя, или заставлял себя ощущать, тем, кто первым предлагает секс. Мать Саида иногда спрашивала себя: вызвано ли это было его настоящим желанием или привычкой или просто близостью. Она, как могла, отвечала ему. Он постепенно был отвергнут своим собственным телом, как и ее.

В последний год их совместной жизни, в тот год, когда Саид встретил Надию, секс у них случался черезвычайно редко. Столько за год, сколько в одну новобрачную ночь. Но его отец всегда хранил на лице усы, как настаивала мать. И они никогда не меняли своей кровати: изголовье, словно сплетение перил, постоянно напоминало о том, чтобы за него схватились.

В комнате семьи Саида, называемой общей, находился телескоп — черный и гладкий. Он был подарен отцу Саида его отцом, и отец Саида подарил в свою очередь Саиду, но, поскольку Саид жил в их доме, это означало, что телескоп продолжал стоять, где он был всегда, треножником в углу, под клипером, заплывшим в стеклянную бутылку по морю треугольной полки.

Небо над их городом стало слишком загрязненным, чтобы следить за звездами. Правда, в безоблачные ночи после дневного дождя отец Саида иногда выносил телескоп, и вся семья, прихлебывала зеленый чай на их балконе, наслаждалась легким бризом и по очереди разглядывала объекты, свет от которых часто исходил задолго до того, как кто-нибудь из этой троицы был рожден — свет из других столетий, только сейчас достигающий Земли. Отец Саида называл это путешествием во времени.

В одну ночь, точнее, в ту самую ночь после того, как он с трудом смог подготовить свой проект для мыльной компании, Саид бессмысленно проводил телескопом траекторией чуть ниже горизонта. В окуляре ему виделись окна, стены и крыши — иногда совсем не двигаясь, иногда пролетая невероятной скоростью.

«Мне кажется, он наблюдает за молодыми девушками», отец Саида сказал его матери.

«Как не стыдно, Саид», заявила мать.

«Ну, он же твой сын».

«Мне никогда не нужен был этот телескоп».

«Да уж, ты всегда стреляла сблизи».

Саид покачал головой и приподнял взгляд вверх.

«Вижу Марс», сказал он. Так и было на самом деле. Вторая по близости планета во всем своем виде, цвета заката пыльного шторма.

Саид выпрямился и достал свой телефон, направив камерой на небо, сверяясь с программой-апп звездных тел. Марс показался в более детальном виде, хотя, конечно же, это был Марс какого-то другого времени, прошлый Марс, запечатленный создателем апп.

Семья Саида услышала, как вдалеке раздалась автоматная очередь плоским треском — негромко, но довольно отчетливо. Они еще посидели некоторое время. Затем мать Саида предложила вернуться внутрь.

Когда Саид и Надия впервые решили выпить кофе вместе в кафетерии, что произошло на следующей неделе, после их совместного класса, Саид спросил об ее консервативной и все-закрывающей черной робе.

«Если ты не молишься», поинтересовался он, понижая голос, «почему ты ее одеваешь?»

Они сидели за столиком на двоих у окна, разглядывая ревущее движение на улице внизу. Их телефоны покоились экраном вниз между ними, словно сложенные оружия отчаявшихся душ на переговорах.

Она улыбнулась. Отпила чай. И объяснила, спрятавшись лицом за своей чашкой.

«Чтобы никто не *** до меня», сказала она.