Выпускной бал в чистилище

2 И время всякой вещи под небом

Все называли его Джон Доу[2]. Время от времени он приходил в себя, но еще не сказал ни слова. Очнувшись в первый раз, он совершенно не понял, куда, черт подери, он попал. Он толком не мог понять даже, кто он такой. Но прежде чем Джонни успел об этом задуматься, он снова провалился в забытье. В следующий раз он бодрствовал дольше. Он сразу почувствовал боль. Все тело болело так, словно его переехал эвакуатор из их мастерской «У Джина». Он помнил Джина. И малыша Харва. Он снова заснул, успокоившись, что все-таки помнит хоть что-то. Когда он проснулся в третий раз, у его кровати сидела женщина. Кроме них в комнате больше никого не было. В темноте пищали какие-то машины, здорово походившие на роботов из одной программы, которую он видел по телевизору. Отец Джимбо недавно купил телевизор и нарочно поставил его посреди гостиной, прямо напротив окон, чтобы все в их квартале знали, что за игрушка у него появилась. Он не закрывал окно, когда смотрел телепередачи, и ребятишки, гонявшие мяч на улице, частенько бросали свои игры, вставали под окном и слушали. Джонни довелось пару раз посмотреть этот телевизор. А порой все соседи собирались у Джимбо и вместе что-то смотрели.

Сначала он решил, что эта женщина – его мать. Едва он подумал об этом, как в памяти возникло лицо Долли. Света от лампочек на писклявых машинах не хватало, чтобы как следует разглядеть черты женщины, но в том, как она сидела, как во сне покачивалась ее голова, как изящно сгибалась от усталости ее шея, было что-то, очень напоминавшее маму. И только когда в палату вошла медсестра, включила свет, ощупала его и проверила показатели, он понял, что та женщина все-таки не его мать. На ней были мужские штаны, волосы подстрижены по-мальчишески. Медсестра тоже в штанах… С каких это пор так повелось? Ну и ну. Впрочем, ему на это плевать. Вообще-то ему всегда нравилась сестринская форма, девчонки в ней выглядели обольстительно. Спавшая в кресле женщина резко выпрямилась и встретилась с ним взглядом. Она казалась встревоженной.

– Ты очнулся. – Женщина бросила взгляд на медсестру.

Та не слишком удивилась, что Джонни пришел в себя, и сразу принялась расспрашивать, как он себя чувствует, не тяжело ли ему дышать, сможет ли он сам сесть и все в том же духе. Медсестра была молоденькая и симпатичная, и он слегка – на пробу – ей улыбнулся. Она смерила его презрительным взглядом, чуть вскинув бровь, и объявила, что снимет ему катетер. Откинув простыни, она одним резким движением выдернула трубку из его члена.

– Ай-йя! – заорал Джонни.

Его мужское достоинство трепыхалось прямо перед носом у счастливых представительниц слабого пола, оказавшихся в его палате. Он потянул на себя простыню и злобно посмотрел на медсестру. Та чуть заметно улыбнулась. Вот те на. Глазом не моргнув эта женщина только что ухватила его за достоинство. И не дала ему ни малейшей возможности произвести впечатление получше. Ну и черт с ней. Она для него старовата. К тому же ему нравятся девочки поскромнее… Ему что-то вспомнилось, какая-то девушка… Но воспоминание тут же исчезло, рассеялось в туманной путанице, царившей у него в голове. Он покачнулся, и женщина, сидевшая у его кровати, подскочила и помогла ему лечь. Медсестра похлопала его по ноге. Ага, теперь она перед ним заискивает. Поздно, милочка. Медсестра что-то записала у себя на листке и снова подняла на него глаза.

– Скоро придет доктор. Сможете его дождаться и не заснуть?

Когда он кивнул в ответ, она ушла, не сказав больше ни слова.

Едва она вышла из палаты, женщина, сидевшая рядом с ним, заговорила.

– Как тебя зовут?

Голос у нее был спокойный, но требовательный. Он поднял глаза и встретился с ее проницательным взглядом.

– Джонни. Джонни Кинросс. – Он выпалил эти слова прежде, чем успел задуматься, помнит ли он свое имя.

Джонни. Ну да. Так и есть. Джонни Кинросс. Его маму зовут Долли, а младшего братишку – Билли. А еще у него самая крутая машина в округе. И ему позарез нужна сигарета.

Женщина резко выдохнула и ухватилась обеими руками за поручень его кровати.

– Ты знаешь, почему ты здесь?

Теперь ее голос звучал еще более требовательно, и Джонни попытался сосредоточиться. С того момента, как он десять минут назад открыл глаза, голова у него потяжелела, и он снова почувствовал усталость. Ему нужно ответить на вопрос. Он явно в больнице. В какой-то новомодной первоклассной больнице, похожей на космический корабль из фантастической книжки. Может, он еще не совсем пришел в себя. Почему он здесь? Грудь болит так, что с ума можно сойти. Он поднял левую руку, ощупал повязку на правом плече.

– Меня что, в драке подстрелили? Нас с парнями было здорово меньше, чем тех, других. – Джонни скривился, закрыл глаза, пытаясь вспомнить. – Роджер Карлтон та еще гадина…

Женщина у его постели побледнела, руки, по-прежнему сжимавшие поручень кровати, задрожали так, что металлические перекладины задребезжали. Она отпустила поручень и крепко обхватила себя руками за плечи.

– Ты помнишь что-нибудь из того… что было после драки?

Джонни чуть качнул головой, но его размышления прервал скрип открывающейся двери. Женщина у его постели выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание. Доктор, похоже, говорил с кем-то по ту сторону двери и все не входил. Женщина нагнулась к самому уху Джонни и прошептала:

– Ничего им не говори! – Глаза у нее стали огромными, как тарелки. – Скажи доктору, что ничего не помнишь: ни как тебя зовут, ни кто ты такой, ни где тебя ранило. Обещаю, я все тебе объясню…

В палату вошел врач, и она тут же замолчала. Врач явно только что заступил на дежурство. Волосы у него были немного влажными, свежевыбритые щеки розовели. От него пахло антисептиком и лосьоном после бритья. Не самое противное сочетание, решил Джонни. Врач вел себя очень доброжелательно. Он с обнадеживающим видом расспросил Джонни о том, насколько сильно его беспокоит боль, и осмотрел рану на плече. После этого он на несколько минут углубился в изучение своих записей. Женщина снова наклонилась вперед и взяла его руку в свою. Ладонь у нее была маленькая и холодная, как ледышка. Она крепко сжала его руку, словно напоминая о своей просьбе. Врач поднял глаза на Джонни:

– Как вас зовут?

Мэгги была очень слаба, каждая клеточка ее тела отзывалась болью. Вокруг нее все время суетились люди. Айрин, Шад и Гас по очереди развлекали ее своими рассказами: ей самой говорить не разрешалось, пока не зажило пострадавшее от дыма горло. Несмотря на боль, Мэгги даже радовалась тому, что ей нельзя говорить. Если бы врачи не велели ей молчать, она бы только и делала, что отчаянно причитала из-за собственной слабости и из-за того, что ей никак не удавалось повидать Джонни. Всякий раз, когда они с Гасом оставались одни, старик придумывал новые отговорки, объясняя, почему им нельзя встретиться. Он рассказал Мэгги, что Джонни уже пришел в себя и, судя по всему, скоро совсем поправится. На самом деле Джонни восстанавливался так быстро, что врачи просто не верили собственным глазам. Когда Мэгги требовала подробностей, Гас лишь повторял, что больше ему ничего не известно. Он рассказал Мэгги, что о том, кто такой Джонни на самом деле, знают только он сам, директор Бэйли, Мэгги и Айрин. Шад смутно помнил, что его спасли из горящей школы, но Гас ничего не стал ему объяснять. А еще он пообещал Мэгги, что и ее, и Джонни очень скоро выпишут из больницы и тогда она сможет с ним повидаться.

– Чем меньше мы будем рассказывать, тем лучше, – предупредил ее Гас. – Не может же он просто сказать, что он Джонни Кинросс. Тогда врачи решат, что он не в себе. Да что там, они решат, что мы все умом тронулись. Так что нам всем лучше молчать и не привлекать к нему лишнего внимания, а разговоры с врачами пусть ведет директор Бэйли. Она давно работает в государственном учреждении и точно знает, за какие ниточки нужно тянуть. Она его вытащит на волю, даже не сомневайтесь.

Поначалу Мэгги ждала. Но через три дня после того, как она вышла из комы, терпеть стало невмоготу. В тот вечер она выждала, пока ночная медсестра уйдет со своего рабочего места, – по ночам больных проверяли гораздо реже, чем днем, а вечерний обход только что завершился, – и выскользнула за дверь палаты. Она решила, что ей как раз хватит времени повидать Джонни, поговорить с ним и незамеченной вернуться обратно.

Гас назвал ей номер палаты Джонни. Она вытянула у него это признание, пообещав, что не пойдет к Джонни, пока ей не разрешат. Теперь она нарушит свое обещание. Но она просто не могла больше ждать. Ей нужно было увидеть его своими глазами. Она боялась, что эту историю выдумали, чтобы вернуть ее, Мэгги, к жизни. Она старалась гнать от себя эти мысли – и все же почти верила, что едва ей станет лучше, как Гас признается, что придумал все это ради нее самой, ради ее блага. Она даже прямо обвинила его в этом, и тогда Гас сказал, где искать Джонни. Через четыре палаты от ее собственной.

Чувствуя, как у нее от волнения сжимается горло, Мэгги босиком, в халате, который Айрин привезла ей из дома, наброшенном поверх тоненькой больничной рубашки, неслышно кралась по коридору. Она причесалась и почистила зубы, отметив, что в свете больничных ламп глаза у нее кажутся слишком большими, а кожа – чересчур бледной. Она дрожала от напряжения. Джонни теперь свободен. Он может идти куда угодно и делать все, что заблагорассудится. Захочет ли он быть с ней? Или посмотрит на ее прямые темные волосы, на большие очки и решит, что найдет себе девчонку получше? Она расправила плечи и прогнала прочь все сомнения. Дверь открылась легко. Кровать стояла посередине палаты, но штора в изголовье была задернута, так что от входа нельзя было разобрать, кто там лежит. Мэгги застыла на месте.

– Джонни? – позвала она шепотом.

Сердце у нее билось очень громко, и она подумала, что вряд ли услышит, если Джонни откликнется.

– Джонни? Ты не спишь?

Она буквально заставила себя сдвинуться с места, шагнуть поближе к кровати, но та вдруг заскрипела, и Мэгги вскрикнула от неожиданности. Человек, лежавший в кровати, попытался сесть. Послышалось механическое жужжание, и изголовье поднялось, но лица человека Мэгги по-прежнему не видела: штора закрывала всю верхнюю половину тела. Тогда она на цыпочках подошла к бортику кровати и, затаив дыхание, заглянула за штору.

Еще у себя в палате Мэгги гадала, увидит ли она Джонни, если будет в очках, или, как и раньше, сможет его разглядеть, только когда их снимет. Но теперь она различала Джонни четко и ясно, несмотря на очки. Его волосы были зачесаны назад – казалось, он много раз провел по ним пальцами, чтобы убрать со лба. Она с изумлением отметила, что теперь он выглядел не идеально: она никогда не видела его растрепанным, но сейчас волосы у него торчали в стороны, а лицо казалось помятым со сна. И все же… это было то самое лицо, тот же волевой подбородок, изящно очерченный рот, широкие брови, идеальной формы нос. Те же ярко-голубые глаза пристально глядели на нее, пока она не отрываясь, жадно впивалась взглядом в каждую черточку его красивого, такого любимого лица, забыв обо всех своих страхах и неловкости. Она почувствовала, как ее пересохшие губы сами собой расплылись в такой широкой улыбке, что тонкая кожа не выдержала и лопнула. Мэгги прижала ладонь ко рту, чтобы унять резкую боль, удержать дрогнувшие губы, но в следующий миг из ее груди вырвался всхлип. Словно наблюдая за собой со стороны, она отметила, что девичьи эмоции непредсказуемы: только что она улыбалась, как дурочка, а теперь вдруг плачет. Она опустилась на колени у постели Джонни, прижалась лицом к его руке, той, что была свободна от игл и трубок капельницы, и долго плакала, не отрываясь от его теплой ладони, осыпая ее нежными поцелуями. Он не пытался отнять у нее руку и лишь молча сидел, пока она не успокоилась и не заговорила снова.

– Джонни? – повторила она дрожащим от волнения голосом. – Ты здесь. Я думала, что потеряла тебя. – Она обхватила его руку своей и вновь подняла на него глаза.

Постепенно эйфория, не дававшая Мэгги трезво оценить происходящее, прошла, и она отметила сразу несколько странностей. Во-первых, Джонни, казалось, совсем не был рад ее появлению. Во-вторых, он смотрел на нее… нет, не враждебно, но напряженно, настороженно, так что между бровей у него залегла глубокая складка, а губы сжались в тонкую линию. Она поняла: он ждет, что еще она ему скажет.

– Джонни? – Она уже в третий раз назвала его по имени, но он еще ни разу не откликнулся, не ответил ей.

Что-то явно было не так. Мэгги уронила руки, поднялась и на шаг отошла от кровати. Она почувствовала, как ее глаза вновь наполнились слезами, но теперь уже по иной причине. Нет, не так она представляла себе их встречу.

Внезапно дверь у нее за спиной распахнулась. Мэгги обернулась и встретилась взглядом с мисс Бэйли. Мэгги не могла толком разобрать выражение лица директрисы: та стояла в дверном проеме, в свете коридорных ламп, явно удивленная тем, что застала Мэгги в палате. Джиллиан Бэйли оглядела Джонни – тот полусидел неподвижно, словно мертвец, и молча наблюдал за разворачивавшейся перед ним драмой, – затем снова перевела взгляд на Мэгги, потянулась к стене и щелкнула выключателем. Палату залил яркий и холодный больничный свет.

– Здравствуй, Маргарет, – произнесла директор Бэйли официальным, директорским тоном.

– Директор Бэйли, – ответила Мэгги ей в тон, вежливо и почтительно.

Девушка постаралась выпрямиться и решила, что не станет вытирать глаза и залитые слезами щеки, чтобы не привлекать лишнего внимания и не давать директору еще одного повода для беспокойства. Джиллиан Бэйли оглядела Мэгги от макушки до пальцев босых ног, ногти на которых были ярко накрашены. Шад хотел во что бы то ни стало покрасить ей ногти фиолетовым, золотым и зеленым – в честь «Лэйкерс», но не слишком здорово справился: лак лег так криво, что казалось, кто-то просто отколотил Мэгги молотком по ногам. Она неловко поджала пальцы.

– Сядь, Маргарет… Или мне лучше называть тебя Мэгги? – Голос мисс Бэйли смягчился, и Мэгги вдруг почувствовала, что директриса многое знает. Она кивком указала Мэгги на стул у кровати Джонни и придвинула для себя другой стул, так что они втроем теперь оказались лицом к лицу.

Мэгги опустила глаза, надеясь лишь, что эта серия «Сумеречной зоны»[3] скоро закончится. Она чинно села на краешек предложенного ей стула и, положив руки на колени, крепко сцепила пальцы, чтобы те не слишком дрожали.

– Лучше Мэгги, – запоздало ответила она.

Директор Бэйли тоже опустилась на стул. Мэгги вновь тайком взглянула на Джонни, но его лицо казалось вытесанным из камня, а руки безвольно лежали на простыне. Что, в конце концов, происходит? Мэгги вдруг захотелось вскочить и вцепиться Джонни в спутанные волосы, хорошенько встряхнуть его, сотворить что угодно, лишь бы стереть с его лица это застывшее выражение.

– Джонни, это Маргарет О’Бэннон… Мэгги, – быстро проговорила директор Бэйли. – Она тоже идет на поправку после пожара. Она учится в выпускном классе Ханивилльской старшей школы и прекрасно танцует.

У Мэгги вдруг закружилась голова. Почему директор Бэйли ведет себя так, словно сейчас не час ночи и Мэгги не застали врасплох там, где ей быть не полагалось, а Джонни Кинросс – попросту новый ученик, которого нужно проводить до дверей класса?

– Мэгги, – продолжала мисс Бэйли, – это Джонни…

– Я знаю, кто он такой! – резко оборвала Мэгги и уставилась пылающими глазами на опешившую Джиллиан Бэйли. – И вы это понимаете! Я прекрасно знаю, кто он такой. – Мэгги упрямо вскинула подбородок, скрестила на груди руки. – Хватит уже играть в загадки.

Джонни по-прежнему не произнес ни слова, но теперь он прищурил глаза, цепко обхватил пальцами поручни кровати.

– И кто же я такой? – медленно проговорил он.

По телу Мэгги пробежали мурашки. Она вздрогнула от неожиданности. Его голос навеял воспоминания о нежных словах и тихих признаниях. Собрав все свои силы, она подняла на него глаза. В ее голосе звучало недоумение:

– Ты Джонни Кинросс.

– И откуда мы знаем друг друга… Маргарет?

Мэгги потрясенно выдохнула. Он что, нарочно ведет себя так жестоко? Или не хочет во всем признаваться при этой женщине, не сводящей с них пристального взгляда?

– Разве ты не помнишь? – Она глядела на него, стараясь не выдать охватившего ее отчаяния.

Несколько долгих секунд он пристально смотрел на нее, а потом коротко качнул головой. Нет. Он не помнит.

– Скажи мне!

Его голос прозвучал так же резко, как и ее голос всего пару минут назад. Она молча уставилась на него, ощущая, как по всему телу, от живота до самых кончиков пальцев, волной разливается жар. Как сказать кому-то о том, что он для тебя значит… если он для тебя – целый мир? Как сказать ему, что ты любишь его – и что он любил тебя, – если он даже имени твоего не помнит? Мэгги почувствовала ком в горле. Она с трудом поднялась на ноги. Голова кружилась, леденящий страх сковывал ее тело.

– СКАЖИ МНЕ!!! – вдруг проорал Джонни.

Его лицо исказила ярость. Мэгги шарахнулась, словно он ее ударил, и невольно потянулась к нему, не понимая, что делать: то ли защищаться, то ли прижаться к нему всем телом. Джиллиан Бэйли вскочила со стула и схватила Джонни за обе руки. Он в бешенстве вырвался и снова посмотрел на Мэгги, тыча в нее пальцем:

– Ты меня знаешь? Тогда расскажи все, что знаешь!

Он больше не кричал, но его голос звучал настойчиво, а глаза блестели. Палец, которым он по-прежнему словно целился в Мэгги, дрогнул, и тогда Джонни опустил руки на простыню и в полном отчаянии откинул голову.

В этот миг дверь палаты с грохотом распахнулась, и все трое обернулись с виноватым видом.

– Это что еще за собрание? Что за крики посреди ночи? – Невысокая темнокожая медсестра ворвалась в палату под визг резиновых подошв о больничный линолеум и уставилась на них, уперев руки в бока. В следующее мгновение она подскочила к кровати Джонни и принялась оглядывать мониторы и суетиться так, словно его пытались убить прямо у нее на глазах. – У него сильное сердцебиение! На дворе ночь, а вы беседу затеяли? – Она взглянула на Мэгги, выпятила губы и подняла тонкую бровь. – Ты-то что тут забыла, милочка? Время посещений давно закончилось… твоя палата, помнится мне, дальше по коридору!

– Пожалуйста, – ринулась в бой Джиллиан Бэйли. – Мэгги уже несколько дней ждала, чтобы ей позволили увидеться с Джонни, но ей отказывали. Он спас ей жизнь, когда в школе случился пожар. Ей хотелось поблагодарить его и убедиться, что он идет на поправку, ведь так, Мэгги?

Мэгги с решительным видом кивнула, не глядя на Джонни. Больше всего на свете ей сейчас хотелось завопить во все горло и броситься вон из этой палаты.

– Я обнаружила ее здесь и не решилась выгнать. Прошу тебя, Тима, дай нам еще пару минут! Я сама отведу Мэгги обратно в палату. – Теперь Джиллиан Бэйли уже почти умоляла.

Тима хмыкнула, дернула головой, и кольца у нее в ушах весело закачались.

– Пять минут и ни секундой больше, слышишь, Джиллиан? И не воображай, что я не понимаю, что ты делаешь, когда умасливаешь меня этими своими «прошу тебя, Тима»… – Она подмигнула Джиллиан, явно желая смягчить этим свой резкий тон, и выплыла из комнаты, махнув на прощание рукой с таким видом, словно говорила: «Валяйте, я с вами разобралась».

Дверь шумно захлопнулась у нее за спиной.

– Мы с Фатимой дружили в старших классах, – невпопад проговорила Джиллиан, хотя никто не просил у нее никаких объяснений.

Джонни по-прежнему молчал как истукан, Мэг-

ги изо всех сил старалась сохранить самообладание.

– Я помогала ей с английским, она мне – с математикой. Она никому не позволяла звать ее Тимой… только мне одной. – Джиллиан улыбнулась краешком рта, и Мэгги вдруг увидела, что они с братом похожи этой мимолетной ухмылкой, манерой чуть кривить рот.

В палате снова повисла тишина. Мэгги чувствовала, что взгляд Джонни давит на нее, словно неподъемная гиря. Она в отчаянии обернулась к Джиллиан:

– Откуда вы знаете, что Джонни спас меня, когда в школе начался пожар? – Ее слова прозвучали жестко, как обвинение, но Мэгги произнесла их для Джонни, а не для нее.

– От Гаса, – коротко ответила ей мисс Бэйли. – Он рассказал мне, что приехал к школе и увидел, как Джонни вынес из здания Шада. Если бы не Джонни, Шад наверняка бы погиб. Никто не сумел бы отыскать его в том шкафчике. – Она замолчала и посмотрела на Джонни, словно стараясь внушить ему то, о чем говорила, а потом перевела взгляд на Мэгги. – Гас передал мне, что ты ему рассказала о том, что Джонни и тебя вынес из здания.

Теперь она ждала от Мэгги подтверждения своих слов.

Мэгги коротко кивнула. Воспоминание о том, что Джонни нес ее на руках, казалось летучим, как сон, но она постаралась его удержать.

– Он и правда вынес меня оттуда. Ты правда это сделал! – Она посмотрела на него, словно бросая вызов, словно требуя, чтобы он попробовал с ней не согласиться. – Я не хотела тебя бросать. Я просила, чтобы ты позволил мне остаться с тобой. Но ты вынес меня наружу. Не знаю как, но ты это сделал.

Приписываемый ему героизм явно не произвел на Джонни впечатления. Он мотнул головой, словно отрицая все, что услышал.

Мэгги поперхнулась, ком в горле не давал ей дышать. В глазах защипало от унизительности ситуации, в которой она оказалась. Почему он мотает головой? Разве можно забыть того, кого ты любил по-настоящему?

– Ты меня не помнишь? Вообще ничего не помнишь? – Голос ее сорвался, тело оцепенело.

Теперь уже он, в свою очередь, заговорил – пылко, не скрывая своего гнева:

– Я все прекрасно помню! Помню, как зашел в здание новой школы, как искал там Роджера Карлтона. Народу съехалось тьма, всем хотелось поглазеть на драку, вот только Роджер Карлтон не собирался драться по правилам. Он устроил мне засаду. Разбил мне машину. Я помню, как Билли бежал по коридору, размахивая тем чертовым пистолетом. Помню, как Билли кричал. Помню, как мы оказались на балконе и упали. Помню, что Билли… – Джонни осекся, провел рукой по волосам.

Жест был такой знакомый, что Мэгги потрясенно застыла, а потом еще крепче сцепила пальцы, сжала ладони коленями, чтобы не потянуться к Джонни, не коснуться его рукой. Он не захочет, чтобы она прикасалась к нему.

– Так Билли умер, да? – выдавил Джонни. – Я должен рассказать маме. Ее это убьет.

У Мэгги дрогнули губы, глаза наполнились слезами. Боже ты мой! Он только сейчас осознает, что они все мертвы! О Джонни! Она закрыла лицо ладонями. Ее переполняло сочувствие к нему. Нет, этого просто не может быть!

– Джонни! – Джиллиан Бэйли встала, дотронулась до его плеча. – Мама уже все знает. Все это случилось очень давно.

– Какого хрена вы мне тут рассказываете? – снова заорал Джонни так громко, что его наверняка услышала вся больница. – Это просто бред какой-то! Я вас не знаю! Я не знаю ЕЕ! – Он сверкнул глазами на Мэгги, которая вновь потянулась к нему, желая его утешить, обнять. – Я не знаю, где я и что здесь делаю!

Мэгги уронила руку, ухватилась за поручень кровати Джонни. Ноги у нее дрожали, сердце разрывалось на части.

Дверь опять распахнулась, но на этот раз Фатима была не одна. Палату заполнила целая толпа медработников.

– Вон! – гаркнула Фатима и указала на дверь. – Джиллиан! Отведи девчонку обратно в палату.

Джонни выдернул из запястья иглы и трубочки, так что по его поднятой вверх руке струилась кровь, и пытался сорвать повязку с плеча. Кто-то оттащил Мэгги в сторону от кровати, оторвав ее ладони от поручня, за который она цеплялась, чтобы не упасть. Фатима навалилась на Джонни всем телом, а кто-то сделал ему укол. Почти в то же мгновение Джонни перестал кричать и сопротивляться. Джиллиан Бэйли обняла Мэгги за плечи и вывела в коридор. Оказавшись в своей палате, Мэгги рухнула на постель и зарыдала. Джиллиан Бэйли сидела рядом с ней и тихо плакала до тех пор, пока солнце не пробилось своими золотистыми лучами сквозь жалюзи на окнах, словно напоминая Мэгги, что ее жизнь продолжается вне зависимости от того, потерял ли Джонни свою.

Мэгги умоляла, чтобы ей разрешили снова увидеться с Джонни. Она не собиралась считаться с тем, что он к ней чувствует. Его страх и отчаяние сводили ее с ума. Он остался совсем один, весь его мир исчез. Мэгги знала не понаслышке, каково это – быть одной на всем белом свете, без единого друга. Она станет ему другом, даже если он больше ничего от нее не захочет. Она умоляла всех, кто был готов ее выслушать, пустить ее к Джонни.

На следующий день вечером к ней в палату снова вошла Джиллиан Бэйли и плотно закрыла за собой дверь. Она выглядела совершенно измученной.

– Мэгги, – проговорила Джиллиан Бэйли и села в ногах кровати, – я знаю, что ты просила повидаться с Джонни. Я знаю, что он тебе дорог, что ты за него переживаешь. Но тебе пока что нельзя с ним видеться. Он не помнит тебя и не хочет с тобой встречаться.

Мэгги кивнула. Она спокойно приняла этот удар.

– Я не буду ни о чем его просить, не буду его смущать. Я просто хочу, чтобы он знал, что он не одинок.

Мэгги сдержала подступившие слезы и постаралась придать лицу спокойное выражение. Это она умела. За долгие годы разочарований и отказов она в совершенстве овладела этим навыком. Ее никогда не били и не третировали, но регулярно избегали, игнорировали, не обращали на нее внимания. Однажды ее поместили в очередную приемную семью прямо перед Рождеством. Новые родители не захотели «нарушать» свой семейный праздник, смущать съехавшихся к ним родственников. Поэтому Мэгги провела все праздники в своей комнате, вслушиваясь в доносившийся снизу шум гуляний и веселья. Ей казалось, что там, на первом этаже, людям по-настоящему весело. Вечером в канун Рождества ей принесли тарелку еды, а вот в Рождество о ней надолго забыли. Такое случалось с ней постоянно. Она прекрасно знала, что значит остаться совсем одной, и потому не хотела, чтобы Джонни страдал от одиночества, пусть даже ее общество ему сейчас неприятно.

Джиллиан Бэйли кивнула и несколько секунд молча всматривалась в непроницаемую маску, в которую превратилось лицо Мэгги.

– Я не понимаю, как все это могло случиться. Но это случилось. И я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы ему помочь. Я буду заботиться о нем, пока ему это будет необходимо. Он не останется в одиночестве.

Она произнесла эти слова мягким тоном, а потом взяла Мэгги за руку.

– Я буду ждать, – прошептала Мэгги и почувствовала, как ее непроницаемая маска дала трещину. – Вы ему скажете? Скажите ему, что я буду рядом, всегда, когда только ему понадоблюсь.

Джиллиан кивнула и поднялась.

На следующий день Мэгги выписали из больницы.