Выпускной бал в чистилище

3 Время рождаться

«Бобби и бубенцы» звучали неожиданно хорошо. Одетые в одинаковые синие блейзеры и стильные черные галстуки-бабочки, они выглядели ладно и казались настоящими профессионалами. Парень с микрофоном действительно умел петь. Они исполнили всеми любимые хиты и разбавили выступление медленными композициями, так что парни могли под каждую вторую песню вволю пообниматься со своими девушками. Джонни сутулился и старался не слишком часто поправлять тугой галстук-бабочку. В белом блейзере ему было очень жарко. Он тосковал по джинсам и сапогам. Но сегодня вечером он был при параде. Мама настояла, чтобы он нацепил все эти приличные тряпки. Он-то хотел показать себя и явиться на выпускной бал в кожаной куртке, но мама отвергла этот план.

Ярко-розовая гвоздика в петлице его пиджака успешно сопротивлялась духоте, царившей в переполненном, чересчур украшенном школьном спортзале. Темой для бала выбрали подводный мир, и помещение превратили в океанские недра, уставили фонтанами и аквариумами. Над головами собравшихся висели рыболовные сети, набитые бирюзовыми воздушными шариками, – те, похоже, изображали морскую воду. Под сетями, прямо над толпой, неловко раскачивались гигантские сверкающие морские звезды, а вход в зал был замаскирован под сходни затонувшего корабля. Папочка Айрин Ханикатт пожертвовал кругленькую сумму в комитет по подготовке к выпускному, где председательствовала сама Айрин, и комитет сумел неплохо распорядиться деньгами. На музыкантах часто экономили, но на этот раз комитет не поскупился и позвал профессиональную группу, так что выпускники танцевали без устали.

Джонни вообще не собирался на выпускной, но Картер, сохший по Пэгги Уилки, упросил Джонни ее пригласить, чтобы устроить двойное свидание. Джонни спросил у Картера, почему тот не может сам позвать Пэгги. Картер недовольно поведал ему, что его мать назвала Пэгги вертихвосткой и что ему придется пойти на выпускной со своей кузиной, которую иначе никто в жизни не пригласит. Джонни, любивший танцевать, сжалился над Картером. Пэгги ему нравилась, а еще он прекрасно знал, что если будет ее кавалером, то папаша девушки лопнет от злости. Отец Пэгги работал в полиции и останавливал Джонни на дороге за каждую мелочь. Джонни решил, что здорово будет немного подразнить старика, отплатить ему наконец его же монетой. Теперь он смотрел, как Картер кружит Пэгги по залу и подол розового платья Пэгги обвивает обоим ноги. Нэнси, кузина Картера, выглядела не слишком довольной таким поворотом событий. Но она хотя бы попала на бал. Нэнси заметила, что Джонни на нее смотрит, и сразу же принялась толкать в бок подружек, таких же скучных, как и она сама. Девицы как по команде повернулись к нему, расправили плечи, огладили свои юбки и уставились на него, словно стайка пираний. Джонни поспешил встать к ним спиной.

Айрин Ханикатт, нетерпеливо постукивая ножкой, с тоской глядела в зал. Роджер Карлтон стоял в окружении своих дружков и болтал с ними, забыв про свою партнершу. Джонни уже успел пригласить Айрин на танец – просто чтобы позлить Роджера. Он направился к ней, чтобы пригласить ее снова, как вдруг заметил незнакомую девушку. На ней было алое платье, длинные волосы рассыпались по плечам и закрывали половину лица, словно пряча ее глаза. Ни одна из известных Джонни девиц не оставляла волосы распущенными: все завивали локоны и укладывали их заколками либо обрезали волосы до плеч и подкручивали челку щипцами. Своей прической девушка напомнила ему ту актрису, которая так нравилась его маме, звезду сороковых… Веронику Лейк. Теперь о ней уже мало кто помнил. Мама говорила, что репутация у Вероники Лейк оказалась подмоченной, что она слишком много пила, слишком часто выходила замуж и разводилась. Мама говорила, что, если бы мужчина пил слишком много и слишком часто женился, всем было бы на это плевать. А может, он даже стал бы от этого еще популярнее! Она защищала Веронику так, словно та была ее родней. Джонни помотал головой, отгоняя мысли о матери и ее собственной подмоченной репутации.

Судя по всему, незнакомка пришла одна. Она спустилась по сходням от входной двери и остановилась, словно решая, что ей делать дальше. Бледными пальцами она сжимала маленькую серебристую сумочку. Джонни обвел глазами ее гладкие обнаженные плечи, всю ее тонкую фигурку, затянутую в алую ткань. Лиф плотно обтягивал ее грудь, и взгляд Джонни сам собой задержался там, где не следовало. Фатиновая юбка казалась пышной, вроде пачки у балерины, как выразилась Пэгги. Почти все девушки были в платьях похожего фасона, но только она одна пришла в красном. У остальных платья были розовыми или пастельных тонов. А эта девушка выглядела белой вороной… или, скорее, розой посреди поля гвоздик. Джонни заметил, что она и сама это поняла: она осмотрела свое платье, перевела взгляд на кружившиеся по залу облака бледно-розового тюля, чуть повернулась, словно раздумывая, не уйти ли ей назад той же дорогой, которой пришла. Джонни не мог ей этого позволить. Он направился к ней, уворачиваясь от танцующих парочек.

Когда он добрался до середины зала, ее взгляд остановился на нем, и он увидел, как ее щеки залила краска, а рука взметнулась к груди. Она смотрела на него так, словно была с ним знакома, словно рассчитывала застать его здесь. Но он никогда прежде ее не видел… он бы ее точно запомнил. Она напомнила ему Айрин Ханикатт: тот же цвет волос, те же пронзительные голубые, широко посаженные глаза. Он на мгновение задумался о том, не родня ли они с Айрин, но уже в следующий миг забыл об этом. Девушка улыбнулась ему, и сердце у него в груди замерло, а шаг сбился. Он остановился, не дойдя до нее пару метров, и, как ни старался, не смог сдержать улыбки, расплывшейся по его лицу ей в ответ. Обычного его задора как не бывало, он чувствовал себя словно двенадцатилетний мальчишка.

– Привет, – нежно проговорила она и опять улыбнулась ему. Взглянула на танцующих, снова на него. – Пригласишь меня на танец?

Джонни протянул ей руку, она шагнула к нему и вложила свои пальцы в его ладонь. Рука у нее была гладкая, маленькая, и ему вдруг захотелось сжать ее изо всех сил, чтобы девушка не сумела от него ускользнуть. Он вывел ее на танцплощадку, и в тот же миг музыканты заиграли залихватский свинг. Вот черт. Ему хотелось притянуть ее к себе, а не кружить по залу. Он обернулся к девушке, чтобы спросить, не хочет ли она пропустить эту песню, но, едва взглянув на нее, понял, что она ему на это ответит. Она буквально вибрировала под музыку, ее глаза сияли, и она ждала лишь, когда он возьмет ее за руку. Он понадеялся, что она хоть немного умеет танцевать.

Без единого слова он забрал у нее серебристую сумочку и сунул во внутренний карман своего блейзера. С этой штукой в руках танцевать она точно не сможет. Она молча протянула ему обе руки и подняла на него глаза. И они сорвались с места.

О да, танцевать она умела. Она словно знала заранее, что он сделает в следующий миг, словно понимала его движения, словно раньше уже танцевала с ним. Он кружил ее по залу, притягивал к себе, отпускал и восхищенно отмечал, как она, не сбиваясь, вторит каждому его жесту. Выпускники, танцевавшие вокруг, обратили на них внимание и расступились, освободив им пространство в центре. Длинные волосы струились у нее по спине, юбка летала вокруг стройных ног, а быстрые ступни словно вызывали его на бой. Он подкинул ее, а потом она сделала колесо, встала на руки и тут же снова оказалась на ногах, так что юбка не успела обнажить то, что ей не хотелось бы демонстрировать. В зале охнули, зааплодировали, а Джонни крутанул ее вокруг бедер, как обруч. Она расхохоталась и вихрем метнулась обратно в его объятия, словно ей там было самое место. Песня завершилась звонким грохотом тарелок, и все в зале одобрительно закричали. Джонни показалось, что Картер с Джимбо записывают на свой счет его танцевальные успехи. Он рассмеялся, обнял свою партнершу за талию и привлек к себе. Музыка словно подчинилась его желанию, «Бубенцы» заиграли медленный ду-уоп, и Бобби зашептал в микрофон слова любви.

Она подняла на него глаза, и у него вновь перехватило дыхание. Ее глаза были такими ясными, такими нежными, что ему отчаянно захотелось ее поцеловать. Бог мой, он всегда действовал быстро, но чтобы так быстро! Он познакомился с ней всего пару минут назад, и вот ему уже не терпится поцеловать ее прямо в толпе танцующих выпускников. Ее губы приоткрылись в улыбке, тонкие руки обвили его в танце, который внезапно показался ему и откровенным, и одновременно сдержанным. Она чуть подняла подбородок. Он не отрываясь смотрел на ее губы. Она выдохнула его имя:

– Джонни.

Он прикрыл глаза, ощущая на губах ее теплое дыхание.

– Джонни…

А потом она исчезла. Его руки еще хранили воспоминание о ее теле. Щеки после танцев горели огнем. В голове еще слышались отзвуки песни, под которую они вместе плыли по залу. Он резко открыл глаза и сел в кровати, но тут же закричал от резкой боли в груди и правом плече, словно проснувшейся вместе с ним.

– Джонни?

Голос больше не принадлежал ей. Интересно, в какой момент с ним заговорила другая, та женщина, которая утверждала, что они брат и сестра? Сейчас она стояла у его кровати.

– Кардиомонитор стал пищать так, словно у тебя остановилось сердце. Прости, что я тебя разбудила… но я испугалась. Наверное, тебе снился настоящий кошмар.

Джонни чуть не расхохотался, услышав эти слова. Настоящий кошмар начинался, когда он открывал глаза. Но он промолчал, понимая, что любой его комментарий прозвучит как жалоба на превратности судьбы. Она лишь старалась ему помочь. Она все время была рядом с ним, ни разу не вышла из себя, не обратилась к нему сердитым или злым тоном, хотя он постоянно срывался на нее от гнева и растерянности. Он поступил так, как она велела, лишь потому, что не знал, что ему еще делать. Он заявил врачам, что не помнит, кто он такой, а все остальное сделала она. Она общалась с персоналом больницы и следила за тем, чтобы о нем хорошо заботились.

Она была похожа на его маму. Правда, ни мамину красоту, ни эффектную внешность она не унаследовала. А еще она была похожа на Билли: те же темные волосы, та же вихрастая челка. От этого ему было легче смириться с тем, что она – родня… и сложнее принять, что остальных нет в живых.

Джонни снова лег на спину и уставился в потолок. Сквозь жалюзи в палату просачивались лучи вечернего солнца, напоминавшие ему о том, что он целыми днями только и делает, что спит. Врачи говорили, что это нормально, потому что он идет на поправку. Судя по всему, так и было, потому что поправлялся он на удивление быстро. Но ему было на это совершенно плевать. Он с благодарностью погружался в забытье, которое уносило его прочь от отчаяния, наполнявшего каждый миг бодрствования. Джонни закрыл глаза, мечтая снова вернуться в тот сон.

Да, это и правда был сон. Теперь, наяву, он вдруг понял, что за незнакомка ему приснилась: та самая девушка, что вчера выплакала все глаза у его кровати. Девушка, которую он не вспомнил. Маргарет. Мэгги. В его сне она была без очков, и все же он ее узнал. А вот выпускной был таким же, как в жизни, до малейших деталей. Он так ясно все помнил. В конце концов, это ведь было всего пару недель назад. Ему пришлось осадить себя. Это ему так кажется. Но если верить Джиллиан Бэйли, то сегодня пятое марта две тысячи одиннадцатого года. А значит, с выпускного бала тысяча девятьсот пятьдесят восьмого миновало уже почти пятьдесят три года.

Он пригласил Пэгги Уилки. На ней было розовое платье с декольте, великолепно подчеркивавшее ее щедрые формы. Картер чуть не умер, когда увидел ее, и весь вечер только и делал, что вился рядом с ней, хотя должен был развлекать свою грымзу-кузину. Во сне все было так же, как наяву: те же люди, те же рыболовные сети и блестящие обитатели моря, тот же тесный галстук-бабочка у него на шее, то же желание поскорее избавиться от него. Все было так же… за исключением той девушки, Мэгги. Забавно, в его сне на ней было платье, в котором пришла на бал Айрин Ханикатт. Ему запомнилось это платье. В красном была одна Айрин, остальные девицы нарядились в пастельные тона. Заметив Айрин в таком наряде, все принялись шушукаться, и Айрин сникла под пристальными взглядами толпы. Он решил, что она выглядит просто чудесно, но ей самой явно казалось, что с платьем она прогадала.

В его сне на Айрин было воздушное платье персикового цвета, на тоненьких, украшенных блестками бретельках. Он танцевал с ней – так же, как и наяву, и даже песня была та же самая. Отличалось лишь платье. Как странно. Чего ради его подсознание нарядило Мэгги в платье Айрин Ханикатт и отправило на выпускной бал? Он ясно видел ее, в красном платье, с длинными волосами, посреди школьного зала, словно и она тоже стала частью воспоминания.

– Он меня не помнит, – проговорила Мэгги. Она вытолкнула из себя слова, что зрели в ней с тех самых пор, когда ее выписали из больницы. – Как будто ничего и не было. Как будто он упал с балкона в пятьдесят восьмом, а очнулся в две тысячи одиннадцатом. Для него время, которое он провел в чистилище, не существует. Но пока он был там, прошло пятьдесят три года!

Мэгги и Гас ехали в старом пикапе. Он рулил, она прижималась лицом к стеклу пассажирской дверцы, глядя на вечернее небо.

Они оказались вдвоем впервые с тех пор, как Мэгги вернулась домой. Айрин отправила их в магазин купить кое-что к ужину. Шад проводил время с новыми друзьями: с тех пор как он сумел выжить в школьном пожаре, его звезда стояла в зените. Его приглашали на вечеринки, снова и снова просили пересказать историю о том, как ему удалось спастись. Они с Гасом договорились, что про Джонни упоминать не стоит. По версии Шада, он смог выломать дверцу шкафчика и почти выбрался наружу, но упал без сознания прямо у двери школы. Его героический дед нашел его там и вынес на свежий воздух, в безопасное место.

Гас протянул руку и крепко сжал ладонь Мэгги. Он ничего не сказал, просто взял ее за руку, но этого простого и трогательного жеста оказалось достаточно, чтобы плотина прорвалась и разочарование и неверие, которые Мэгги удерживала внутри себя, вырвались наружу с потоком слез. Гас съехал на обочину, остановил пикап и прижал Мэгги к себе. Он обнимал ее и лишь тихо повторял: «Ну же, ну же, мисс Маргарет».

– Я… д-думала, это… это… чуд-до, – захлебывалась Мэгги, цепляясь за жилистые руки Гаса.

– Так и есть, – тихо отвечал тот. – Это чудо.

– Нет… не ч-чудо. – Мэгги высвободилась, распрямилась, взглянула Гасу в лицо. – Это просто другое чистилище… разве вы не понимаете? Для Д-Джонни это н-настоящий кошмар. – Мэгги принялась тереть щеки, пытаясь унять поток слез, несколько раз глубоко вдохнула, чтобы овладеть собой, превозмочь охватившее ее отчаяние. Она снова заговорила, лишь когда поняла, что усталость в ней взяла верх над яростью и слез больше не будет. – Знаете, как порой говорят: «Бойся своих желаний»…

Голос Мэгги звучал так тихо, что Гас не должен был вообще разобрать ее слов. Но он услышал ее и кивнул. Его темные глаза лучились сочувствием.

– Я так хотела, чтобы Джонни выпал еще один шанс… чтобы у нас с ним был еще один шанс. Мне кажется, что я одной только силой своего желания добилась этого. И теперь Вселенная смеется надо мной… и над моей нелепой мечтой.

– Мне думается, порой мы добиваемся своего… просто потому, что нам этого до смерти хочется. Но это не значит, что, когда мы добились того, о чем грезили, нам будет легко. Жизнь – это работа, деточка. И любовь – тоже работа. А еще любовь – это самое чудесное чувство. В мире нет ничего приятнее. Вы только подумайте, вам ведь выпало снова влюбиться в Джонни!

– Но я не переставала его любить.

– А ведете себя так, словно между вами все кончено, – мягко упрекнул Гас. – Любовь – это не только красота, мисс Маргарет. Мне кажется, потому-то мало кто с ней справляется. Людям не по нутру испытания. Они ждут, что все будет гладким и ярким, как на рекламных картинках в этих модных журналах. Я просто на днях полистал журнал, который приволокла в дом Малия, моя дочка.

– Гас!

Гас поглядел на Мэгги так, что ей пришлось прикусить губу, чтобы не рассмеяться, несмотря на владевшую ею тоску.

– Я полистал статью о том, как в журналах подправляют моделей, чтобы они выглядели как надо. Они берут фотографию, убирают на ней лишний вес, замазывают изъяны на коже, могут даже увеличить женские достоинства. И когда дело сделано, женщина на снимке уже совсем на себя не похожа, да что там, она и на женщину-то не похожа!

– Женские достоинства?

– Вы знаете, о чем я, мисс Маргарет, – ворчливо ответил Гас. – Они превращают женщину в куклу, искусственную, пластмассовую, с нарисованным краской лицом. – И Гас вздохнул с таким трагическим видом, словно кто-то исписал фломастером страницы в его Библии. – Когда Мона, моя жена, заболела раком, она здорово похудела. Прежде у нее были прекрасные формы и густые курчавые волосы. После химии волосы у нее выпали. Она все плакала и твердила, что я ее разлюблю.

Голос Гаса звучал совсем тихо, глаза блестели от мучительных воспоминаний. Маргарет сжала руку старика, которой тот по-прежнему держал ее пальцы, в свою очередь желая утешить его. Гас долгое время сидел, не говоря ни слова.

– По правде сказать, мисс Маргарет, я тогда еще сильнее полюбил Мону. Я увидел ее силу, ее терпение, ее доброту, ее любовь ко мне, то, как она старалась оградить меня от боли. И все это оказалось для меня куда важнее ее пышных форм и красивых волос. Все это выступило на первый план лишь тогда, когда она заболела, и у меня прямо-таки дух захватило. Когда она умерла, я любил ее сильнее, чем в день, когда мы поженились. Я взял в жены красавицу, а потерял изумительную, невероятную женщину. И вот что я скажу вам, мисс Маргарет. Не спешите отказываться от чуда, которое вам досталось. Порой тяжелые времена – это лучшие времена из тех, что нам выпадают, потому что они сближают нас с тем, кто нам дорог. Вам бы стоило взобраться на крышу и петь хвалу небесам.

Гас говорил мягко, и Мэгги почувствовала, что не может на него обижаться. Пусть ей и казалось, что у нее достаточно причин для того, чтобы хотеть забыть, – она не забудет о выпавшем на ее долю чуде. Ни теперь, ни потом. Даже если Джонни начисто ее забыл.