Вышли на фронт «катюши»

П.А.Дегтярев, Л.М. Гайдуков. Москва — Родина ракетной гвардии

14 июля 1941 года на Западном фронте прогремели первые залпы первой батареи, возвестившие о рождении нового, реактивного оружия. Командовал батареей капитан Иван Андреевич Флеров.

Очевидцы рассказывают: «Над лесом прокатился гром. Высоко в небо поднялись огромные бурые клубы дыма и пыли. Казалось, что земля встала на дыбы. На секунды все замерло. Прекратилась перестрелка на переднем крае. Мгновение — и загрохотали взрывы, сокрушая все — войска, боевую технику, боеприпасы, горючее, все, что противник сосредоточил на этой станции. Прошло несколько минут, и над станцией разразилось бушующее море огня. В ужасе бежали оставшиеся в живых немецкие солдаты, бросая оружие и технику».

Вслед за первой батареей реактивных минометов в июле — августе 1941 года на подмосковные рубежи были отправлены сформированные на территории Московского артучилища имени Л. Б. Красина и в Подмосковье еще семь батарей. В конце июля батарея под командованием лейтенанта А. Куна (9 боевых установок) залпом в 144 реактивных снаряда нанесла фашистам существенный урон под Смоленском, севернее Ярцева. Южнее Ярцева пророкотал залп батареи под командованием лейтенанта Н. Денисенко. 2 августа батарея старшего лейтенанта А. Денисова, действуя в полосе 53-й стрелковой дивизии, дала залп реактивными снарядами (РС) по противнику севернее села Якимовичи. «Уму непостижимо, — писал начальник артиллерии дивизии полковник Пласков, — что творилось километрах в четырех от нас у противника. Не то что танки или машины — горела даже земля».

В конце августа 24-я армия Резервного фронта наносила по фашистам контрудар под Ельней. Здесь четырьмя батареями — старших лейтенантов Е. Черкасова и Н. Дятченко, капитанов В. Смирнова и И. Флерова — был нанесен удар по узлу обороны противника в селе Ушаково. В своих воспоминаниях маршал Г. К. Жуков пишет: «РС своими действиями производили сплошное опустошение. Я осмотрел районы, по которым велся обстрел, и увидел полное уничтожение оборонительных сооружений. Ушаково — главный узел обороны противника — в результате залпов РС было полностью разрушено, а убежища завалены и разбиты».

Так первыми же залпами под Москвой реактивное оружие зримо и убедительно доказало свое право на жизнь.

Эхо этих залпов докатилось до Берлина. В фашистские войска полетели предостережения: «Русские имеют автоматическую многоствольную огнеметную пушку... выстрел производится электричеством. Во время выстрела образуется дым... При захвате таких: пушек немедленно докладывать»; «русские применили батарею с небывалым числом орудий. Снаряды — фугасно-зажигательные, но необычного действия. Войска, обстрелянные русскими, свидетельствуют: огневой налет подобен урагану. Снаряды разрываются одновременно. Потери в людях значительные».

Главнокомандующий Западным направлением Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, командующий Резервным фронтом генерал армии Г. К. Жуков, командующий артиллерией Красной Армии генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов доложили Верховному главнокомандующему об успехах применения и об эффективности действия реактивного оружия. Вслед за этим 8 сентября Государственный Комитет Обороны СССР принял решение о создании командования и Военного совета гвардейских минометных частей с непосредственным подчинением их Ставке Верховного Главнокомандования. Чтобы подчеркнуть особую важность и значимость этих частей, было решено присваивать им почетное звание «гвардейские» со дня формирования.

Первым командующим гвардейскими минометными частями Красной Армии был назначен военный инженер 1-го ранга В. В. Аборенков. Одновременно он же являлся заместителем наркома обороны СССР. Членами Военного совета ГМЧ были назначены бригадный комиссар П. А. Дегтярев, заведующий отделом ЦК ВКП (б) Л. М. Гайдуков и секретарь Московского обкома ВКП (б) Н. П. Фирюбин. Начальником штаба ГМЧ стал полковник А. А. Быков, который имел уже опыт оборонительных боев, начальником Главного управления вооружения ГМЧ — военный инженер (ныне генерал-майор инженер в отставке) Н. Н. Кузнецов.

Одновременно были приняты решения о дальнейшем формировании минометных частей. Для этой цели создали специальный центр формирования ГМЧ во главе с майором В. А. Шмаковым; военным комиссаром был назначен батальонный комиссар В. П. Порошин.

Таким образом, решением ГКО от 8 сентября 1941 года гвардейские минометные части были оформлены как новый род войск Красной Армии.

История боевых ракет содержит много интересных страниц. Талантливым изобретателем и одновременно основоположником тактики ракетного оружия был русский генерал А. Д. Засядко (1779—1837 гг.). Один из выдающихся представителей отечественной артиллерийской школы К. И. Константинов сконструировал ракеты, успешно применявшиеся в Крымской войне 1853 — 1856 гг. В 1912 году Н. И. Тихомиров создал самодвижущуюся торпеду. Через три года полковник И. П. Граве предложил снаряжать боевые ракеты бездымным пироксилиновым порохом. Однако все эти работы в царской России широкого практического размаха не приобрели. Только после Октября, в 1921 году, Н. И. Тихомирову удалось создать первую советскую ракетную научно-исследовательскую лабораторию в Ленинграде, переименованную затем в Газодинамическую лабораторию (ГДЛ). В 1933 году на ее московской базе и на базе группы по изучению реактивного движения (ГИРД) был организован Реактивный научно-исследовательский институт (РНИИ).

Главной задачей института была разработка реактивной боевой техники для авиации и артиллерии.

И результаты не замедлили сказаться. В 1935— 1937 годах были успешно проведены испытания 82-миллиметровых реактивных снарядов РС-82 на истребителе И-15. Истребительная авиация приобретала возможность эффективно бороться с тяжелыми бомбардировщиками. Вслед за этим появился авиационный 132-миллиметровый реактивный снаряд.

20 августа 1939 года в боях на Халхин-Голе впервые в истории наши истребители И-16, вооруженные РС-82, атаковали японскую авиацию. После этого реактивными снарядами стали вооружаться наши истребители, штурмовики Ил-2 и бомбардировщики СБ.

Развернулась работа по созданию реактивного оружия и для сухопутных войск. К лету 1939 года в РНИИ был создан 132-миллиметровый реактивный осколочно-фугасный снаряд — РОФС-132, впоследствии названный М-13. Одновременно конструкторы этого института построили 16-зарядную пусковую установку для снарядов М-13.

К осени 1940 года для полигонных испытаний были изготовлены шесть пусковых установок БМ-13. Затем две опытные пусковые установки БМ-13 были изготовлены на Воронежском заводе имени Коминтерна.

Промышленность получила от Главного артиллерийского управления заказ на изготовление опытной партии снарядов М-13, в связи с чем перед войной, в 1940 году, один из московских заводов изготовил тысячу снарядов М-13. На 1941 год Главное артиллерийское управление заказало 40 пусковых установок БМ-13.

17 июня 1941 года на полигоне под Москвой проходил смотр образцов вооружения Красной Армии, в том числе и экспериментальных пусковых установок БМ-13. Присутствовавшие на смотре народный комиссар обороны С. К. Тимошенко, народный комиссар вооружения Д. Ф. Устинов, народный комиссар боеприпасов Б. Л. Ванников и начальник Генерального штаба генерал армии Г. К. Жуков дали новому реактивному вооружению высокую оценку.

21 июня 1941 года, буквально за несколько часов до начала войны, было принято решение о развертывании серийного производства реактивных снарядов М-13 и пусковых установок БМ-13.

В связи с тем что эта установка и снаряды к ней не проходили войсковых испытаний, в первые же дни войны было решено сформировать экспериментальную батарею, вооружить ее опытными пусковыми установками БМ-13 и снарядами М-13 и направить на фронт — в боевой обстановке всесторонне проверить качество нового оружия.

Серийную отработку образцов реактивного оружия для сухопутных войск и налаживание его массового производства, а также формирование и обучение частей, вооруженных этим оружием, пришлось проводить уже в ходе войны, причем в самый тяжелый период, в первые ее месяцы.

Первые реактивные батареи М-13 с честью выдержали свое боевое крещение. Государственный Комитет Обороны поставил задачу: в наикратчайший срок развернуть массовое производство реактивных снарядов М-13 и пусковых установок БМ-13, а также сформировать соответствующие части. Головным наркоматом по производству реактивных снарядов был назначен Народный комиссариат боеприпасов (нарком Б. Л. Ванников), а по производству пусковых установок для них — Народный комиссариат общего машиностроения (нарком П. И. Паршин). Все заводы оборонных отраслей, да и большинство гражданских были полностью загружены военными заказами. Надо было искать какие-то неиспользованные резервы.

Решили организовать производство реактивных снарядов на предприятиях всех наркоматов. Привлекались даже маленькие мастерские, где имелось по нескольку станков (это позволяла конструкция реактивного снаряда и пусковых установок — более простая по сравнению с артиллерийскими).

К работе были привлечены и ремесленные училища Москвы.

Все предприятия, участвовавшие в ней, назвать невозможно. Московский завод «Шарикоподшипник» шлифовал камеру для снаряда; автомобильный завод изготовлял части сопла; заводы «Красный пролетарий» и имени С. Орджоникидзе строгали направляющие для пусковой установки; ремесленные училища изготовляли донышки для снарядов...

Головным заводом по сборке корпусов снарядов был завод имени Владимира Ильича. Пусковую установку делали десятки предприятий (головной завод — «Компрессор»).

Массовое производство реактивного вооружения началось и в других городах страны — Ленинграде, Горьком, Свердловске, Челябинске...

Выдающаяся роль в разработке и производстве пусковых установок для сухопутных войск, кораблей морского флота и речных военных флотилий принадлежала московскому заводу «Компрессор» и его специальному конструкторскому бюро. Здесь уже в первые дни войны была доработана для серийного производства опытная 16-зарядная пусковая установка БМ-13 — вначале на автомобилях повышенной проходимости ЗИС-6, а затем на тракторах СТЗ-5.

Конструкторы СКБ завода «Компрессор», Реактивного научно-исследовательского института и инженеры Краснопресненского механического завода создали также 36-зарядную пусковую установку БМ-8 на автомобилях ЗИС-6, БМ-8 на легких танках Т-40 и Т-60 и 48-зарядную боевую установку БМ-8-48, заменившую установку БМ-8; она дожила до конца войны.

Для борьбы с врагом в горах Кавказа, на Малой земле и в Карпатах была создана 6-зарядная горновьючная боевая установка.

Москвичи внесли значительный вклад в формирование и обучение гвардейских минометных частей — столица посылала в эти части лучших коммунистов и комсомольцев.

Когда советские войска перешли в наступление, потребовались мощные средства для взламывания укрепленных рубежей — реактивные снаряды с мощным фугасным действием. Наши конструкторы быстро откликнулись на эту потребность, и к 1942 году Реактивный НИИ создал такой снаряд (М-30). В июне 1942 года он поступил на вооружение гвардейских минометных частей.

Для стрельбы снарядами М-30 на «Компрессоре» были разработаны (ведущий конструктор В. А. Рудницкий) и нашли широкое применение пусковые рамы: одноярусные, которые заряжались четырьмя снарядами, и двухъярусные, заряжавшиеся восемью снарядами.

Пусковыми рамами и снарядами М-30 вооружались вначале дивизионы.

Из отдельных дивизионов было создано несколько тяжелых гвардейских минометных полков. Но, как показал боевой опыт, более совершенной организационной формой для этого оружия стали гвардейская минометная бригада, а затем и гвардейская минометная дивизия в составе трех бригад, подвижного артиллерийского склада и подвижных ремонтных мастерских.

5 июля 1942 года были впервые применены тяжелые дивизионы, вооруженные снарядами М-30. Они произвели залп по двум опорным узлам сопротивления противника в районе города Белева. В результате укрепления были разрушены и почти без потерь заняты нашими войсками. В последующем нам не раз приходилось видеть результаты залпов тяжелыми реактивными снарядами. Как правило, при плотности огня 20 — 25 снарядов на гектар полевые укрепления врага полностью разрушались.

Если бетон и броня выдерживали огромную силу взрыва, сохранялись от полного разрушения, то и в этом случае ударная волна уничтожала все живое внутри толстостенных казематов. Однажды на болховском направлении (Толкачевский узел сопротивления), войдя в дот, захваченный пехотой после залпа тяжелых гвардейских минометов, мы были потрясены внутренним видом огневой точки: у амбразур сидели, как живые, вражеские стрелки. Могло показаться, что они сговорились не замечать нашего появления. Смертельная контузия, причиненная ударной волной, превратила их в манекены, чучела. При разрывах же снарядов внутри сооружений там не оставалось ничего.

Чтобы представить себе их огневую мощь, достаточно сказать, что залп бригады М-30 составлял 1152 снаряда, а дивизии — 3456 снарядов общим весом 35 тонн, выпускавшихся по противнику в течение нескольких минут!

Правда, у тяжелых дивизий и бригад, вооруженных снарядами М-30, были недостатки. Малая дальность стрельбы требовала развертывать пусковые рамы в непосредственной близости от противника; не было также возможности разрушать оборону противника на всю глубину, а установка пусковых рам и поднос снарядов требовали не менее 4 часов.

Осенью 1942 года работники Реактивного института предложили новый фугасный 132-миллиметровый снаряд с дальностью полета 5 километров. Он получил наименование М-20 и выстреливался с верхних направляющих пусковых установок М-13. Одновременно конструкторы усиленно работали над созданием тяжелого реактивного снаряда с большей дальностью, чем М-30. Такой РС, названный М-31, появился в войсках в середине 1943 года. Его дальность стрельбы была 4,3 километра.

Большой заслугой москвичей является разработка реактивных снарядов М-13 и М-31 улучшенной кучности стрельбы — УК. Рассеивание этих снарядов было меньше в 3 — 6 раз по сравнению с ранее применявшимися. С боевой задачей, для решения которой прежде требовался полк или бригада, стал успешно справляться дивизион. Это было достижение огромной важности, резко поднявшее эффективность гвардейских минометов.

Для стрельбы снарядами М-31 улучшенной кучности СКБ завода «Компрессор» сконструировал замечательную по тем временам 12-зарядную пусковую установку БМ-31-12 (ведущий конструктор — А.Н. Васильев). По своей подвижности, маневренности и скорострельности она не уступала БМ-13 и БМ-8. Гвардейские минометные части, вооруженные новой машиной, получили возможность сопровождать пехоту и танки на всех этапах боя.

В сентябре — октябре 1941 года были сформированы первые 14 гвардейских минометных полков, вооруженных БМ-13 и БМ-8. Одиннадцать из них — 1, 3, 5, 6, 7, 9, 10, 11, 12, 13 и 14-й — воевали под Москвой. Гвардейцы-минометчики успешно поддерживали наши войска, прикрывавшие важнейшие направления на подступах к столице. Командовали этими частями, как правило, москвичи.

Военный совет Западного фронта обратился в Ставку с просьбой обеспечить каждую дивизию первого эшелона фронта хотя бы одним дивизионом реактивных снарядов. Ставка согласилась, и Военному совету ГМЧ было дано указание срочно формировать отдельные минометные дивизионы. Дивизионная форма организации в период оборонительных боев за Москву стала основной. Это было временной и вынужденной мерой.

В январе 1942 года появилась возможность вернуться к полкам, правда, несколько сокращенного, но более маневренного и оперативного состава (24 БМ-13 или БМ-8, по 8 в дивизионе, по 4 в батарее). Состоялось решение Ставки о формировании 20 гвардейских минометных полков. В полки сводилось большинство отдельных дивизионов. Производство боевых установок и реактивных снарядов прежде всего на московских предприятиях к этому времени значительно возросло.

Для руководства гвардейскими минометными частями на фронтах создавались оперативные группы ГМЧ. Они непосредственно подчинялись командующим и Военным советам фронтов. В разгар оборонительных сражений под Москвой такие группы были созданы:

на Западном фронте, где начальником группы был Герой Советского Союза полковник С. Ф. Ниловский, членом Военного совета группы — бригадный комиссар Е. Ф. Шумилин и начальником штаба — полковник Б. А. Юсупов,

на Северо-Западном фронте — начальник полковник П. Н. Кулешов, член Военного совета бригадный комиссар В. А. Зубов и начальник штаба полковник А. Ф. Тверецкий,

на Калининском фронте — начальник генерал-майор артиллерии В. Д. Сибирцев, член Военного совета полковой комиссар А. А. Абрамов и начальник штаба — полковник А. П. Яровой,

на Брянском фронте начальником опергруппы был полковник Ф. Н. Скугаревский, членом Военного совета бригадный комиссар П. С. Лебедев и начальником штаба — подполковник М. И. Дегтярев.

После провала попытки прорваться к Москве через Смоленск гитлеровское командование разработало новый план захвата Москвы под кодовым названием «Тайфун». Развернулась одна из решающих битв Великой Отечественной войны. В оборонительных боях под Москвой (30 сентября — 4 декабря 1941 г.), а затем в контрнаступлении (5 декабря — 8 января 1942 г.) вместе со всеми родами войск героически сражались гвардейские минометные части.

2 октября 1941 года в генеральное наступление на Москву перешла сильная группировка вражеских войск. Это были главные силы немецкого фашизма, которые по приказу Гитлера должны были окружить Москву, а затем стереть ее с лица земли, затопить водой.

В этих условиях Ставка уделяла большое внимание вопросам формирования и боевого использования ГМЧ. Вспоминаются поручения члену Военного совета гвардейских минометных частей лично доставить два дивизиона РС генералу К. К. Рокоссовскому, чтобы усилить 16-ю армию, прикрывавшую направление Клин — Солнечногорск — Химки. Два дивизиона по приказу Ставки были приданы и 1-й ударной армии, которой командовал генерал В. И. Кузнецов. В районе деревни Перемилово они помогли войскам армии сбросить врага с восточного берега канала имени Москвы, не допустить окружения Москвы с севера и востока, а в дальнейшем освободить Яхрому, Белый Раст и другие населенные пункты.

На защиту Москвы были брошены основные силы ГМЧ. И если в июле 1941 года вели бой с врагом 13 дивизионов, то в отражении второго, «генерального» наступления гитлеровцев на Москву участвовало уже 28 дивизионов. В контрнаступлении же действовали 40 гвардейских минометных дивизионов. Около 700 боевых установок БМ-13 и БМ-8 и реактивные снаряды для них дали к этому времени частям рабочие, техники, инженеры московских предприятий.

Стойко оборонялись, прикрывая важнейшие дороги и направления к столице в районе Скирманово, Дорохово, Апрелевка, гвардейские минометные дивизионы, которыми командовали капитаны Герой Советского Союза К. Д. Карсанов, А. И. Романов, М. Н. Богдан, В. 3. Линенко, И. И. Ильин и другие.

Об эффективных боевых действиях гвардейских минометных частей говорят следующие факты, описанные в донесениях командующего Западным фронтом Г. К. Жукова и члена Военного совета И. С. Хохлова.

34-й ОГМД (командир дивизиона старший лейтенант П. И. Франченко, комиссар — политрук В. В. Ковалев), действуя в составе 50-й армии, нанес большой урон фашистам в живой силе и технике. Особенно отличился дивизион в обороне Тулы, за что был награжден знаменем от тульского пролетариата.

23-й ОГМД (командир дивизиона капитан Г. Н. Гринкруг, комиссар — политрук Г. П. Продувной) в составе той же армии принимал деятельное участие в разгроме фашистов под Тулой. С его помощью 259-я стрелковая дивизия не позволила врагу сомкнуть кольцо вокруг города.

32-й ОГМД (командир П. В. Колесников, комиссар — политрук И. В. Мамонов) за октябрь — декабрь 1941 года уничтожил на разных участках фронта более трех тысяч солдат противника, подавил шесть минометных батарей и три артиллерийские батареи, подбил 14 танков, рассеял и частично уничтожил эскадрон кавалерии, подбил до 50 машин и повозок с боеприпасами и горючим.

Героически сражались под Москвой 24-й и 26-й ОГМД...

Залпы гвардейских минометных частей вселяли бодрость, веру в победу, а это так нужно было и в тяжелое время первых месяцев войны, и в сражениях, завершивших перелом в ходе войны.

К началу контрнаступления на Волге действия войск трех наших фронтов поддерживали 30 гвардейских минометных полков М-13 и М-8 и 26 отдельных гвардейских минометных дивизионов М-30. Действиями ГМЧ в этот период на фронтах под Сталинградом руководили генерал В. И. Вознюк (Юго-Западный фронт), генерал И. А. Шамшин (Донской фронт), генерал А. Д. Зубанов (Сталинградский фронт).

В ходе великой битвы между Волгой и Доном их роль и помощь нашим стрелковым и танковым соединениям неизмеримо возросли.

Среди героически сражавшихся под Сталинградом гвардейцев-минометчиков было много москвичей, особенно молодежи. Из московских комсомольцев и молодежи был сформирован 85-й гвардейский минометный полк (командир майор Б. Васильков), награжденный орденом Красного Знамени за боевые отличия в Сталинградской битве.

В честь особо важных заслуг артиллерии, в том числе и реактивной, день начала контрнаступления наших войск на Волге — 19 ноября — стал Днем ракетных войск и артиллерии.

Нельзя не вспомнить и о Курской битве, когда враг, собрав мощный бронированный кулак, используя новую танковую технику, стремился двумя встречными ударами из районов Орла, Белгорода и Харькова разгромить наши войска на Курской дуге, а затем наступать на Москву.

В этом сражении нашим войскам оказывали поддержку 2-я и 5-я гвардейские минометные дивизии, вооруженные боевыми установками М-31 под командованием генерала А. Ф. Тверецкого и полковника Г. М. Фанталова, а также 21 полк и два отдельных дивизиона, вооруженные БМ-13 и БМ-8, в общей сложности — более 200 дивизионов.

Столь быстрое развитие ГМЧ было обеспечено в первую очередь благодаря огромной помощи, которую оказали в их формировании, в организации массового производства ракетного вооружения трудящиеся Москвы и Московская партийная организация, возглавляемая А. С. Шербаковым.

А.Н. Васильев. Как создавалось оружие

На одной из бывших окраин Москвы расположился завод «Компрессор» — предприятие, специализировавшееся по производству крупнопромышленного холодильного оборудования. Два конструкторских коллектива — отдел главного конструктора и специальное конструкторское бюро — готовили чертежно-техническую документацию и разрабатывали новые машины и агрегаты, соответствующие профилю завода.

Так было в мирные, довоенные дни, до вероломного нападения фашистской Германии. Но началась Великая Отечественная война. 30 июня 1941 года завод получил задание: в кратчайший срок организовать производство нового вида оружия — установок РС-132. Так тогда именовалась в документах будущая БМ-13. Это был принципиально новый вид оружия — легкая маневренная 16-зарядная самоходная установка на автомашине, стреляющая залпом реактивных снарядов и поражающая сразу большую площадь.

Реактивные снаряды М-13 и экспериментально-опытный образец установки для стрельбы ими были разработаны в Реактивном научно-исследовательском институте до начала войны. Несколько экземпляров образца были изготовлены мастерскими института. Это было большим достижением отечественной научно-технической мысли, такого оружия в то время не было ни у врага, ни у наших союзников военных лет.

Еще в начале 1941 года Воронежскому заводу имени Коминтерна было поручено изготовить опытную партию установок РС-132 для войсковых испытаний. Однако на заводе конструкция установки подверглась значительным изменениям, поэтому ее изготовление и разработка чертежей для серийного производства к началу войны закончены не были. Завершить эти работы должен был завод «Компрессор» при организации серийного производства установок. К этой работе завод и приступил с 30 июня. А войсковые испытания было решение провести, не дожидаясь, пока изготовляются серийные БМ, — непосредственно на фронте, на опытно-экспериментальных образцах установки РНИИ. Ими была вооружена специально сформированная первая отдельная экспериментальная батарея под командованием капитана И. А. Флерова. В процессе изготовления первой серийной партии завод должен был закончить отработку конструкции установки, выпустить серийные чертежи с учетом замечаний производственников и полигона, а также батареи Флерова.

В помощь «Компрессору» для изготовления отдельных узлов и деталей установки сразу же были подключены заводы Москвы и Московской области: Пресненский механический, имени М. И. Калинина, «Красная Пресня», «Красный факел», «Манометр», 1-й и 2-й часовые, «Стекломашина», заводы трикотажных машин, измерительных приборов, «Буровая техника», Коломенский машиностроительный имени В. В. Куйбышева, станкостроительный имени С. Орджоникидзе и другие производства. «Компрессор» собирал установки и изготовлял ряд ее основных узлов и деталей.

ЦК ВКП(б) помогал и контролировал организацию производства установок на заводах-кооператорах через заведующего отделом Центрального Комитета Л. М. Гайдукова и его заместителя Н. Н. Волкова, Московский обком партии — через Н. П. Фирюбина. Нарком общего машиностроения П. И. Паршин, ответственный за организацию производства установок, возложил контроль за выполнением на своего заместителя Н. И. Кочнова и начальника отдела наркомата И. С. Захарова.

При изготовлении первых образцов установок на «Компрессоре» присутствовали в качестве консультантов представители института И. И. Гвай и А. П. Павленко.

Началась круглосуточная работа. Оба конструкторских коллектива «Компрессора» были слиты в единое СКБ под руководством главного конструктора В. П. Бармина (в последующем академика, Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской и Государственных премий). Кроме того, на время работ по завершению создания серийной боевой установки РС-132 на «Компрессоре» был сформирован штаб ведущих конструкторов СКБ в составе Ю. Э. Эндеки, В. А. Тимофеева, Ш. А. Шехтмана и меня. Дежурили круглосуточно, по два человека в смену. Задачей штаба являлось оперативное решение технических вопросов, возникавших у заводов-кооператоров. А их было немало. Не отработанные производством чертежи содержали неувязки и ошибки, кроме того, в них при изготовлении узлов и деталей вносились конструктивные изменения; узлы и детали не соответствовали довоенному профилю тех или иных заводов-кооператоров, не было технологической оснастки и специнструмента и т. д., а сроки — немыслимо короткие.

Не хватало и опытных, квалифицированных рабочих. На «Компрессоре» на сборочные и сварочные работы пришли женщины. На клепку направляющих были поставлены ученики ремесленного училища из Коломны. Они жили на казарменном положении и в труде не отставали от взрослых.

Весь коллектив, привлеченный к производству установки РС-132, работал с большим энтузиазмом, чувством личной ответственности перед Родиной. «Тревога за судьбу своего отечества настолько была велика, что исчезла грань между дневным и ночным временем. Рабочие добровольно работали по две и даже три смены, делая небольшие перерывы для кратковременного отдыха», — вспоминает М. Т. Шевцов, бывший в то время военпредом Главного артиллерийского управления Красной Армии по приемке установок БМ-13 на «Компрессоре».

Детали и узлы доставлялись на «Компрессор» с нарочными на автомашинах и даже на трамваях днем и ночью, несмотря на воздушные тревоги и бомбежки.

Опытный образец РС-132 имел конструктивные и технологические недостатки: направляющие планки недостаточно прочно крепились на балках и при выстреле их крепление нарушалось; электроконтакты на направляющих разрушались при заряжании; система прицеливания не обеспечивала точность наведения и т. д. Были получены замечания с подмосковного полигона и от батареи капитана Флерова после фронтовых испытаний. Все это на «Компрессоре» пришлось устранять в процессе производства.

В кратчайший срок, за считанные дни, на заводе доработали конструкцию боевой установки, улучшили технологию ее изготовления, и уже в конце июля 1941 года первые образцы ракетных боевых машин прошли испытания на подмосковном полигоне.

В августе серийная установка была принята на вооружение Красной Армии, ей было присвоено официальное название «боевая машина — 13» (БМ-13), чертежи утверждены для массового серийного производства.

Это была победа героического труда конструкторов, технологов, рабочих «Компрессора» и других заводов. Это явилось и практическим завершением многолетних исканий советских ученых и конструкторов; начатых задолго до войны. Это была большая помощь москвичей фронту.

Успешно справившись с работой по созданию серийной установки БМ-13, наше СКБ стало головным по совершенствованию и разработке новых ракетных установок и играло эту роль до конца войны.

В июле 1941 года «Компрессор» и его СКБ получили задание спроектировать и изготовить опытные образцы многозарядной самоходной установки для пуска реактивных снарядов калибром 82 миллиметра. Для ускорения было решено частично использовать узлы и детали установки БМ-13, а в качестве направляющих — освоенные промышленностью дюралевые направляющие («флейта»), применявшиеся в авиационных ракетных установках.

Ведущим конструктором был Ю. Э. Эндека. В начале августа опытные образцы прошли испытания на полигоне, и новая 36-зарядная установка на шасси автомашины ЗИС-6, получившая наименование БМ-8-36, была принята на вооружение Красной Армии.

Серийное изготовление БМ-8-36 было поручено заводу «Красная Пресня»; ему помогала кооперация по изготовлению узлов и деталей. Вскоре эти установки появились на фронте.

...Первая военная осень. С фронтов поступали сведения о снижении маневренности ракетных установок вследствие их недостаточной проходимости в лесисто-болотистых местностях. Встал вопрос о создании ракетных установок БМ-13 и БМ-8 на гусеничных машинах. Для БМ-13 было принято шасси гусеничного трактора СТЗ-5. Ее разработка началась одновременно на «Компрессоре» и Воронежском заводе имени Коминтерна.

На «Компрессоре» мы применили скоростной метод совмещения разработки с изготовлением и завершили ее раньше воронежского завода.

Как это удалось? На совещании у главного конструктора решили действовать одновременно тремя конструкторскими группами: моя группа изготовляла установку в цехах без чертежей, по указаниям ведущего конструктора, используя узлы и детали установки БМ-13 и выдавая эскизы на их изменение или изготовление новых; группа В. А. Тимофеева снимала в цехах эскизы с готовых узлов и деталей и передавала их в СКБ, где группа В. М. Васильева по ним выполняла рабочие чертежи.

Всего две недели потребовалось, чтобы разработать и изготовить опытные образцы и чертежи. Образцы успешно прошли испытания, и в сентябре чертежи установки были направлены в Воронеж для серийного изготовления.

В начале октября 1941 года СКБ при участии группы конструкторов РНИИ была разработана, изготовлена и принята на вооружение установка БМ-8-24 на легком танке Т-40 (Т-60). Ведущим конструктором был В. А. Тимофеев. В ней впервые были применены направляющие типа «балка», аналогичные направляющим БМ-13.

Вскоре завод «Компрессор» получил приказ об эвакуации на Урал. Демонтировалось оборудование, уезжали люди. В последний момент сотрудники СКБ были задержаны в Москве ввиду необходимости разработать ракетные установки БМ-13 и БМ-8 на бронированных железнодорожных платформах для обороны Москвы. Тогда же стали приходить боевые машины, «раненные» в боях под Москвой. Завод получил указание приостановить эвакуацию и создать на своей территории ремонтную базу.

Оставшиеся компрессоровцы и без приказа были готовы ремонтировать поврежденные установки, но отсутствовали чертежи — их уже отправили на Урал. По памяти, по деталям и узлам ремонтируемых установок ведущие конструкторы СКБ восстановили чертежи. В опустевших цехах налаживался ремонт. К нам приезжали фронтовики и порой сами принимали участие в ремонте, лишь бы скорее получить свою боевую технику, чтобы снова громить врага.

Отремонтированные установки не красили, на это не оставалось времени. Включали краску и кисти в комплект запасных частей боевых машин, и расчеты сами красили их по дороге на фронт.

...Декабрь 1941 года. Эвакуированные на Урал заводы еще не развернули работу, а потребности фронта в ракетном оружии непрерывно росли. Ощущалась необходимость срочно возобновить производство в Москве. Сначала для этого ремонтная база была преобразована в филиал эвакуированного завода, затем — в самостоятельный завод «Компрессор» (эвакуированный завод стал называться «Челябкомпрессор»), где и развернулось изготовление новых ракетных установок — наряду с ремонтом. Это стало возможным благодаря тому, что после прекращения эвакуации в Москве еще осталась группа высококвалифицированных кадровых работников «Компрессора», хорошо знавших производство ракетных установок.

Большую помощь оказали тогда горком и райком партии. Представители московского филиала получили право отбирать все необходимое из неотправленного оборудования на других заводах и с эшелонов на Московском железнодорожном узле. С предприятий столицы к нам направляли слесарей, сварщиков и других квалифицированных рабочих. Новый коллектив взялся за работу. Люди спали по очереди по два-три часа в сутки, не выходя с завода.

В декабре на «Компрессоре» было изготовлено пять установок на бронированных железнодорожных платформах — три 16-зарядные для пуска РС-132 и две 72-зарядные для пуска РС-82. Ведущим конструктором первой из них был я, а второй — В. А. Тимофеев. В январе 1942 года на заводе было изготовлено 68 ракетных установок и 166 отремонтировано.

В начале того же года «Компрессору» было поручено сконструировать ракетные установки для речных и морских торпедных и бронекатеров, а также для малых судов военно-морского флота. Конструкторы СКБ завода создали 24-зарядную установку для пуска реактивных снарядов калибром 82 миллиметра, 16- и 32-зарядную для реактивных снарядов калибром 132 миллиметра.

Опытные образцы прошли корабельные испытания, и в составе Волжской военной флотилии они с большим успехом были применены в битве под Сталинградом.

Ракетные установки на торпедных и бронекатерах применялись также Азовской, Днепровской, Дунайской военными флотилиями, а также на Черном, Балтийском морях и на Онежском и Ильменском озерах.

Подобные установки применялись военно-морским флотом впервые в мире.

В начале 1942 года был создан тяжелый реактивный снаряд фугасного действия калибром 300—310 миллиметров. Для его пуска требовалось специальное устройство. Оно также было сконструировано в СКБ завода «Компрессор». Пусковые станки М-30 и М-31 успешно применялись на всех фронтах Великой Отечественной войны при наступательных операциях. Главному конструктору СКБ В. П. Бармину за их создание была присуждена Государственная премия СССР.

В апреле — июне 1942 года по инициативе СКБ завода были разработаны и изготовлены опытные образцы 48-зарядной установки БМ-8 на автомашине (ведущий конструктор В. М. Васильев). Эта установка стала до конца войны основной для пуска ракетных снарядов калибра 82 мм.

В 1943 году на основе накопившегося опыта, замечаний и предложений с фронта СКБ разработало взамен установки БМ-13 первого выпуска улучшенную установку БМ-13Н (ведущий конструктор В. А. Рудницкий), которая стала основной боевой установкой для пуска РС-132 мм до конца войны.

Одной из самых значительных работ конструкторов завода «Компрессор» было создание в 1944 году самоходной 12-зарядной установки БМ-31-12 для пуска тяжелых реактивных снарядов калибра 300 мм. Интересна история ее рождения. Сначала была разработана, испытана и принята на вооружение армии установка без направляющих (направляющими служили укупорки самих снарядов). Создание этой установки длилось всего 12 суток. Главный конструктор в шесть часов вечера собрал ведущих работников СКБ и поставил перед ними задачу: иметь проработки общего вида установки к 12 часам следующего дня, когда прибудут представители гвардейских минометных частей. Работа была объявлена конкурсной; тот, чей проект будет принят, станет ведущим конструктором установки. На другой день рассматривались четыре варианта. После рассмотрения и обсуждения в присутствии заказчика был принят мой вариант, и я стал ведущим конструктором этой установки.

Затем был разработан второй вариант этой установки с направляющими в виде сотовых ячеек. БМ-31-12 с этими направляющими была принята на вооружение Красной Армии и стала одной из основных боевых установок, применявшихся в наступательных операциях 1944 — 1945 годов.

Некоторые типы боевых машин, созданные в 1941—1945 гг. Сверху вниз: БМ-13, БМ-31-12, БМ-8-24, БМ-13-16, БМ-8-24, БМ-8-8

Завершающей работой СКБ «Компрессора» стало создание в 1944 — 1945 годах установки со спиральными направляющими, благодаря которым существенно уменьшился разброс реактивных снарядов при стрельбе. Установка могла вести стрельбу всеми существовавшими тогда типами реактивных снарядов калибра 132 мм.

...Много творческих сил отдали наши конструкторы святому делу разгрома ненавистного врага. Всего за годы Великой Отечественной войны СКБ московского завода «Компрессор» разработало 78 различных образцов ракетных установок. Из них 36 были приняты на вооружение армии и флота. Партия и правительство высоко оценили эту работу. В 1943 году завод «Компрессор» был награжден орденом Трудового Красного Знамени, а в 1945 году — орденом Отечественной войны I степени — наше СКБ. Многие работники завода и конструкторы СКБ в годы войны награждены орденами и медалями. Все мы, принимавшие непосредственное участие в создании грозного оружия тех лет, гордимся, что внесли свой вклад в дело Победы.

Н. Н. Юрышев. Краснопресненские «катюши»

В начале августа 1941 года я оказался в числе многих артиллеристов, вызванных в Московский военный округ из частей. Всех нас ждали новые назначения. После весьма краткой беседы с кадровиком округа я получил направление к товарищу Аборенкову. Эта фамилия мне ни о чем не говорила.

На другой день утром я был принят военинженером I ранга Василием Васильевичем Аборенковым. Высокий и стройный, быстрый в словах и движениях, он произвел хорошее впечатление. Короткий разговор, в основном о моей конструкторской работе в прошлом. Указав на автомашины, стоявшие под окнами, Аборенков предложил мне подкрепиться в буфете и через час быть около этих машин — поедем на полигон.

На полигоне проводились стрельбы полевых реактивных систем М-8 и М-13. Здесь я впервые познакомился с конструкцией снарядов и боевых машин, увидел их в действии. Здесь же встретился с командирами формируемых частей, со многими из которых пришлось работать в дальнейшем.

На следующий день после этой поездки в качестве руководителя военной приемки я отправился на московский завод «Красная Пресня». Завод имел срочное задание по выпуску важной для фронта продукции — боевых машин БМ-8-36. Эти машины стреляли реактивными снарядами М-8, близкими по осколочному действию 82-миллиметровым минам, и предназначались для массированной стрельбы по открыто расположенной живой силе и технике.

В целях упрощения и тем самым ускорения производства БМ-8-36 СКБ завода «Компрессор» унифицировало отдельные детали и узлы этой машины с деталями серийно изготовлявшейся в то время боевой машины БМ-13-16.

Завод «Красная Пресня» небольшой. Последние годы перед войной он специализировался на выпуске литейных машин и имел сравнительно небольшой парк станочного оборудования. Производственными площадями был не богат. Они еще уменьшились в результате попадания трех фугасных бомб на территорию завода при авиационном налете 23 июля 1941 года. Однако завод был богат кадрами рабочих и инженерно-технического персонала. Гордые революционным прошлым своего завода, названного в память революционного подвига рабочих, сражавшихся на баррикадах Пресни в 1905 году, высококвалифицированные, проработавшие на заводе десятки лет специалисты были способны быстро освоить любое новое дело.

Директор завода Алексей Федорович Горин, познакомив меня с главным инженером и секретарем парткома завода, предложил пойти в цехи и посмотреть, как идет подготовка к производству боевых машин.

Завод быстро перестраивался. За счет уплотнения других помещений создавались участок сварки, цех сборки боевых машин, позволявший одновременно собирать несколько установок, расширялись складские: помещения и заправочная, заканчивались работы в парке автошасси и готовых боевых машин, в механических цехах изготовлялись первые детали и т. д. Назначены были начальник цеха сборки машин и старший мастер цеха, из числа лучших подобраны рабочие-сборщики.

Начальник цеха сборки Митрофан Григорьевич Лысов, коммунист Ленинского призыва, был прекрасным организатором и отличным специалистом-механиком в широком смысле этого слова. На заводе он проработал несколько десятков лет. По характеру спокойный, ровный и в то же время предельно настойчивый в выполнении поставленной задачи, он пользовался большим уважением у всех работавших на заводе. Он продолжал работать на заводе долгое время и после войны и ушел с завода и из жизни почти одновременно в середине семидесятых годов.

Под стать начальнику цеха был и мастер Виталий Тимофеевич Колупанович, коммунист, хороший организатор и разносторонний специалист. Старожил завода, он и сейчас, в свои 70 лет, работает на заводе старшим контрольным мастером по приемке автоматических линий для литейных цехов.

Подготовкой завода к выпуску машин БМ-8-36 руководил сам директор А. Ф. Горин. Его низкорослую и плотную фигуру в полувоенной форме можно было видеть на самых ответственных участках и днем и ночью. Очень энергичный, с большим опытом руководящей работы, он сумел в короткий срок подготовить завод к выпуску боевых машин.

Комплектовалась и военная приемка. Главным управлением вооружения гвардейских минометных частей в нее были направлены воентехники П. В. Попов и В. П. Морозов, инженер-артиллерист, военинженер 2-го ранга Ф. П. Резик, старший сержант А. И. Андрущак, специалист по танкам. Состав приемки технически был очень сильным, способным быстро и правильно решать все возникавшие производственные вопросы, помогая заводу ускорить выпуск и улучшить качество изготовляемых машин.

Завод быстро создал задел комплектующих деталей и узлов и приступил к сборке установок М-8 на стеллажах. После прибытия с Московского автомобильного завода трехосных автошасси ЗИС-6 начался монтаж на них установок, собранных ранее. Первые детали, сборка и боевые машины были подвергнуты тщательной проверке на соответствие их чертежам СКБ завода «Компрессор». Все обнаруженное военной приемкой внимательно рассматривалось руководством цеха вместе с рабочими, и тут же неполадки устранялись.

Боевых машин БМ-8-36 на автошасси ЗИС-6 было выпущено немного. Автозавод начал поставлять «Красной Пресне» двухосные автомашины ЗИС-5, на которых в дальнейшем и монтировали установки М-8. Завод быстро набирал темпы и с каждым днем увеличивал количество выпускаемых машин. Люди работали много и плодотворно, не считаясь со временем. Начальник цеха М. Г. Лысов, казалось, всегда был в цехе. Самоотверженно трудились технолог Н. П. Зобков, диспетчер А. Н. Лебедев, мастер В. Т. Колупанович, слесари-сборщики боевых машин М. И. Мартынов, Г. И. Игнатов, И. Ф. Кузнецов, П. А. Кузнецова, крановщик П. И. Алексуткин, который до сих пор работает крановщиком, и другие.

Заводу помогали Военный совет гвардейских минометных частей и Главное управление вооружения ГМЧ. Член Военного совета генерал Л. М. Гайдуков и начальник Главного управления генерал Н. Н. Кузнецов бывали на заводе, знали его нужды и быстро отзывались на просьбы.

В октябре 1941 года, особенно после 16 октября, когда противник был на подступах к Москве, многие рабочие ушли в народное ополчение, а все оставшиеся, занятые на производстве боевых машин, перешли на казарменное положение. Койки для сна стояли в цехах и заводоуправлении. Завод не эвакуировался и продолжал усиленно работать.

Октябрь 1941 года для завода «Красная Пресня» был самым трудным: «Компрессор», основной поставщик узлов и комплектующих деталей, эвакуировался, нарушилась поставка металла, не хватало рабочих. Несмотря на все это, завод продолжал выпускать БМ-8-36. Каждый его работник чувствовал тяжесть момента и свою личную ответственность перед фронтом.

Работа шла днем и ночью. В любое время суток дивизионы ГМЧ с боевым комплектом снарядов М-8 подъезжали, быстро получали боевые машины, полностью заправленные горючим, и уходили в сторону Волоколамска.

В общем машиностроительный завод «Красная Пресня» выпустил не так уж много боевых машин БМ-8-36, но его работа была вдвойне важна в тот момент, когда серийное производство нового оружия на других предприятиях только налаживалось, а оно было крайне нужно фронту.

С. И. Невструев. Незабываемое время

В дни празднования 30-й годовщины нашей великой Победы на завод приезжал бывший командующий гвардейскими минометными частями генерал-лейтенант в отставке Петр Алексеевич Дегтярев. Он выступил перед рабочими и сказал, что в победе над фашизмом немалая заслуга и нашего завода, выпускавшего снаряды для легендарных «катюш». Сейчас об этом напоминает мемориальная доска на одном из цехов завода имени Владимира Ильича.

В дни наибольшей опасности, грозившей Москве осенью 1941 года, завод был эвакуирован. Основное оборудование вывезли, лишь литейное, термическое и компрессорное было оставлено в цехах. Рабочие, не уехавшие из Москвы, приходили на завод каждый день и спрашивали: «Когда будем работать для фронта?»

Вскоре производство снарядов возобновилось. Выпускал их механический цех, которым руководил способный и энергичный инженер Дмитрий Иванович Панов. К производству были привлечены опытные специалисты; продукция отправлялась на фронт прямо с завода. Встали к станкам и новички — женщины и подростки, старики. Трудились по 12—14 часов. Частые налеты вражеской авиации вынуждали уходить в укрытие, но многие не покидали рабочие места и в такие минуты. Вообще ильичевцы не уходили из цеха, пока не выполняли свое задание.

Тяжело приходилось девушкам, обтачивавшим медные пояски снарядов. За 12 часов через их руки проходило 1100 снарядов весом по 9 килограммов; их нужно было поднять на станок, а после обточки снять.

До 2 тыс. снарядов обрабатывал ежедневно Василий Иванович Кабанов. Ныне его станок находится в Центральном музее Вооруженных Сил СССР как трудовая реликвия. С исключительным напряжением трудились станочники И. Седов, А. Пискарев, В. Леонов, Г. Тарасов, П. Сухов, А. Непочатых, А. Гудков, Е. Капустина, Л. Сапунова, мастера Б. Белолипецкий, А. Чепелев, В. Гребенников и многие другие.

Перебирая в памяти события военного лихолетья, хочу остановиться и на таком эпизоде. В 1943 году к нам приезжал вице-президент Соединенных Штатов Америки. Среди других вопросов его, как видно, интересовал и такой: каково настроение советского народа. Побывал он тогда на нашем заводе и захотел побеседовать с рабочими. В одном из цехов подошел к станку, за которым работала орловская девушка, звали ее Маша, спросил:

— Давно вы работаете?

— Два месяца.

— Как же вы смогли за два месяца освоить этот сложный станок?

Девушка ответила:

— Фашисты убили отца и мать, а хату сожгли. Я, если бы села на самолет, освоила бы и его, чтобы бить этих гадов!

Остановился господин Уилки и у станка Василия Ивановича Кабанова, стоял минут пятнадцать, смотрел на его работу, а затем сказал:

— Как красиво и четко работает!

Хорошо помню радостное событие — разгром гитлеровских войск под Москвой. Трудно передать словами наше ликование. И особенно радовало то, что в разгроме врага была наша доля труда.

В 1942 году наш завод был дважды награжден — орденом Ленина и орденом Трудового Красного Знамени. Личные трудовые заслуги сотен рабочих были отмечены правительственными наградами.

Д. А. Шитов. Первая, легендарная

Приказ, полученный 24 июня 1941 года Реактивным научно-исследовательским институтом Народного комиссариата боеприпасов, гласил: все имеющееся в институте ракетное вооружение передать экспериментальной воинской части (батарее) — для испытания нового оружия непосредственно на фронте.

29 июня 1941 года в Москве было сосредоточено семь пусковых установок БМ-13 и около трех тысяч ракет. На этой базе создали отдельную батарею реактивной артиллерии резерва Верховного Главнокомандования. Командиром ее был назначен капитан И. А. Флеров.

Меня и конструктора А. С. Попова прикомандировали к батарее как представителей института. Мы должны были обучить ее личный состав обращению с новым оружием и участвовать в первых боевых действиях батареи на фронте.

В ночь на 3 июля батарея капитана Флерова отбыла из Москвы на Западный фронт. Двигались только ночью, а днем в примыкавших к Минскому шоссе лесах мы с Поповым обучали бойцов и командиров огневой службе. Поскольку новое оружие было совершенно секретным, никаких наставлений, описаний и инструкций не имелось, записывать что-либо категорически запрещалось.

Боевые машины БМ-13 отличались высокими тактико-техническими данными. Каждая заряжалась 16 ракетами и могла производить до 10 залпов в час. Для перевода из походного положения в боевое требовалось лишь одна-две минуты. Залп продолжался 15 — 20 секунд. Скорость движения боевой машины, смонтированной на шасси автомобиля ЗИС-6, по хорошей дороге достигала 60 километров в час. Дальность полета ракеты М-13 — до 8,5 километра.

4 июля батарея капитана Флерова появилась в полосе обороны 20-й армии, войска которой находились на Днепре в районе Орши. Положение здесь было тяжелое. Крупная группировка противника, овладев Оршей, создала угрозу прорыва на Смоленск. По приказу начальника штаба артиллерии Западного фронта батарея капитана Флерова 14 июля 1941 года в 14 часов 15 минут произвела первый залп из всех семи боевых машин по живой силе и боевой технике противника на железнодорожной станции Орша.

Эффектность нового оружия превзошла все ожидания. Над станцией поднялось огромное зарево: горели вражеские эшелоны, рвались цистерны с горючим, вагоны с боеприпасами. Противник был ошеломлен невиданным огненным смерчем и понес большие потери.

Через полтора часа после первого залпа батарея произвела второй залп по переправе через реку Оршица. И здесь враг был потрясен невиданным огнем. Переправа была сорвана.

Командир батареи капитан И. А. Флеров вместе с представителем начальника артиллерии Красной Армии подполковником А. И. Кривошаповым находились на заранее оборудованном наблюдательном пункте, вынесенном вперед на три километра от огневой позиции и в трех километрах от цели. Мы с А. С. Поповым находились при боевых машинах, на огневой позиции.

На другой день, 15 июля, по приказанию командующего Западным фронтом батарея капитана Флерова, совершив маневр, нанесла новые огневые удары по противнику в районе города Рудня Смоленской области. По заданию Ставки Верховного Главнокомандования действие ракетного оружия наблюдал заместитель командующего Западным фронтом генерал-лейтенант А. И. Еременко. Здесь флеровская батарея дала три залпа по походным колоннам противника и нанесла врагу огромные потери.

К вечеру батарея возвратилась на свою базу в полосу обороны 24-й армии, а мы с Поповым и Кривошаповым — в Москву.

Красная Армия испытала свое новое высокоэффективное оружие. Было принято решение без промедления сформировать в Москве еще две реактивные батареи. Одной командовал старший лейтенант А. Кун, второй — старший лейтенант П. Н. Дегтярев.

В первых числах октября 1941 года батарея капитана И. А. Флерова оказалась в тылу врага. Противник усиленно охотился за нею. Вырваться из окружения можно было единственной проселочной дорогой близ деревни Богатырь на Смоленщине. Уже много лет спустя жители деревни и бывшие флеровцы И. Н. Бобров, И. Е. Гаврилов, И. Н. Коннов, А. В. Кузьмин, Д. М. Матвеев, Н. С. Майоров, И. Я. Нестеров, В. И. Овсов, Г. А. Платов, В. Я. Тютенин и другие рассказали мне о последнем бое знаменитой батареи.

Фашисты ворвались в деревню вечером накануне боя. Загнали жителей в дома и запретили выходить на улицу. Замаскировали самоходные и полевые орудия, минометы и пулеметы в ригах, за амбарами, в заболоченном кустарнике за околицей. Взяли на прицел лес южнее деревни и ждали в засаде. Ночью, когда колонна батареи почти поравнялась с окраиной деревни (автомашина разведки проследовала беспрепятственно), они перерезали дорогу. Отступать было некуда, завязался бой.

Видя неравенство сил, капитан И. А. Флеров приказал выпустить все ракеты, взорвать боевые машины и под покровом ночи уходить в лес. Сам он, уже раненный, сел в головную боевую машину и, взорвав ее, погиб.

Воспользовавшись замешательством солдат противника, оставшиеся в живых батарейцы уничтожили боевые машины и ушли в лес.

Так храбро защищалась и погибла первая батарея гвардейских минометов, не выдав врагу секрета нового оружия. В 1963 году Указом Президиума Верховного Совета СССР Иван Андреевич Флеров был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.

19 ноября 1963 года в Центральном музее Советской Армии в торжественной обстановке генерал-майор Д. З. Воробьев вручил этот орден жене героя Валентине Трофимовне и сыну Юрию Ивановичу.

В 1966 году в ознаменование 25-летия первых залпов экспериментальной ракетной батареи, положивших начало истории ракетных войск, на крутом берегу Днепра в Орше воздвигнут величественный монумент. При его открытии присутствовали 28 бывших батарейцев-флеровцев.

Я. И. Макаренко. Навечно в памяти

...Было 6 октября сорок первого.

Они двигались вечером к большаку Вязьма — Юхнов со стороны деревни Гряда. Сверху «катюши» прикрывал багряным шатром притихший осенний лес. Впереди, как положено, разведка на грузовике, позади — прикрытие, и тоже на автомобиле. Флеров находился на первой боевой машине. За ним вслед — остальные шесть...

Я иду весенним днем восьмидесятого года по их давнему следу. Родные, милые сердцу места, исхоженные вдоль и поперек в детстве и комсомольской юности.

О чем думали в те суровые и грозные часы капитан и его гвардейцы-минометчики? Прорваться во что бы то ни стало сквозь огненное кольцо врага и соединиться со своими. На последнем общем построении Иван Андреевич назвал цель, до которой надо добраться: Можайск. Но сначала намечалась Вязьма. Однако, как вскоре установили разведчики, там уже находились гитлеровцы, и поэтому пришлось избрать, взвесив все обстоятельства, новое место для прорыва.

— Последний залп «эрэсов» израсходуем только в двух случаях, — сказал Флеров батарейцам. — Чтобы расчистить себе путь, когда приблизимся к линии фронта, или для самозащиты, если окажемся в безвыходном положении...

Батарея приближалась к деревне Богатырь, приткнувшейся почти к самому большаку. Начинало темнеть. На небе кое-где показались первые звезды. Лейтенант Михаил Науменко доложил Флерову, что лес в километре от того места, где находится батарея, обрывается, дальше простирается ровное, занятое зеленями поле и луг.

В деревне — ни огонька. Капитан склонился над картой-трехверсткой: обойти Богатырь справа невозможно— там болото, слева — опасно, в пяти километрах районный центр Знаменка, уже занятый противником. Посоветовавшись с комиссаром Розановым, принял решение: незаметно проскочить через большак значительно правее деревни, за болотом, где, судя по карте, было сухое и вполне проходимое место.

Обратившись к Науменко, Флеров приказал еще раз тщательно осмотреть деревню Богатырь.

— Прошу быть особенно внимательным. Почаще останавливайте машину, прислушивайтесь. Если обнаружите врага, тут же возвращайтесь обратно, либо тотчас известите нас любыми средствами. Ждем вас до двадцати двух часов!..

Вот и конечная цель моего теперешнего похода. Миновав лес, я добрался, наконец, до Богатыря. Звучит где-то радио, слышно хлопанье дверей в домах, выводят серенады петухи на подтаявшей, но еще покрытой снегом улице. У околицы пофыркивает новенький, оранжевого цвета совхозный трактор, везущий на прицепе торф. Мальчишки ставят скворечники на тополях и липах.

Мне вдруг вспомнился такой же весенний день далекого детства: мы едем с дедом на санях в Климов Завод на воскресный базар, чтобы купить к лету стан колес. И, уступив моим настойчивым просьбам, дед рассказывает, почему деревня называется Богатырь. «Русский богатырь проживал тут. Давным-давно это было. Однажды он сразился с пришлым ворогом. И находился тот ворог под Вязьмой, почитай, в полусотне верст отсюда. Чугунными ядрами швыряли друг в дружку. Так вот с третьего раза наш русский богатырь и размозжил голову врагу. С тех пор и пошло это название — Богатырь».

Флеров и его соратники наверняка не знали этого сказа. Но как же был он похож со своими минометчиками на былинного богатыря! И как была в этом случае щедра к нему судьба, поставив его лицом к лицу с врагом именно у этой деревни.

...Вон как оно все обернулось для первой батареи реактивных установок, созданной в Москве. В ее состав вошли коммунисты и комсомольцы: москвичи, горьковчане, уроженцы Чувашии. В Наркомате обороны генерал торжественным и взволнованным голосом сказал:

— Вам, товарищ капитан, доверяется военная и государственная тайна первостепенной важности. Подчеркиваю — первостепенной. Ваша часть станет родоначальницей нового советского оружия, которому суждено сыграть важную роль в достижении победы над врагом. Ни в коем случае противник не должен получить хоть какие-либо данные о нем. В безвыходном положении, если таковое возникнет, боевые установки и все боеприпасы взорвать!..

Из столицы боевые машины отбыли 30 июня, а уже 14 июля они нанесли первый молниеносный удар по врагу, захватившему железнодорожный узел в Орше. Через день последовали залпы под Рудней на Смоленщине. Затем батарея участвовала в боях под Ельней, Рославлем, Спас-Деменском.

Фашисты уже три месяца неотступно охотились за батареей, стремясь захватить хотя бы одну установку в целости и сохранности. Вражеским солдатам и офицерам из Берлина предписывалось: «О каждом появлении этих орудий доносить командующему химическими войсками в тот же день».

Капитан хорошо знал людей своей батареи. Проверил их в бою. Александр Кузьмин, Михаил Науменко, Валентин Овсов, Иван Гаврилов, Аркадий Втюрин, Дмитрий Матвеев — на них можно положиться в любой обстановке. Такие не подведут!

Приподнявшись, Флеров чутко вслушивался в тишину: ни выстрела, ни звука машины. Значит, фронт далеко.

Вернулась разведка.

— Все спокойно, — доложил Науменко капитану. — Деревню внимательно осмотрели, в лесу за деревней тоже никого нет!

Через некоторое время капитан снова направил разведчиков к большаку и одновременно приказал минометчикам двигаться вслед за ними. Колонна, растянувшись, шла с выключенными фарами. Когда машины поравнялись с окраиной Богатыря, фашисты внезапно ударили по ним из засады. Самоходки и танки стремились окружить батарею и захватить ее.

Флеров выскочил из кабины первой установки и в тот момент, когда подбегал в темноте ко второй, почувствовал сильный удар в спину от волны разорвавшегося неподалеку вражеского снаряда. Захлебываясь кровью, крикнул:

— Отгоните установку назад и дайте залп!

Завязался бой. Расчеты боевых машин залегли и открыли по врагу густой ответный огонь из автоматов.

У капитана мгновенно созрел план: чтобы всем машинам отойти назад и дать залп, времени нет. Значит, надо произвести залп с места. Это вызовет замешательство среди врагов, позволит сэкономить минуты, необходимые для того, чтобы взорвать установки и тем из минометчиков, кто уцелеет, уйти в лес.

Разорвавшийся рядом снаряд свалил Флерова на землю. Собрав силы, Иван Андреевич с трудом поднялся и возвратился к первой установке. Судорожно хватаясь за дверку автомашины, взобрался в кабину. Теперь для него не было ничего важнее, как сделать то, без чего он не имеет права умереть. Слабеющей рукой он нащупал рукоятку пульта установки. Поворот —и с рамы молнией сорвались снаряды, с гулом улетели в сторону большака и окраины Богатыря, где находился враг. И почти в то же мгновение прозвучал оглушительный взрыв. Боевая установка, начиненная толом, разлетелась на мелкие куски.

Исполняя приказ командира батареи, другие боевые машины также дали по врагу последний залп, а затем все до одной взлетели в воздух.

Гитлеровцы, взбешенные тем, что и на этот раз им не удалось захватить в целости ни одной установки, долго обшаривали с фонариками в руках поле боя, сгребали руками куски металла.

Не все раненые успели укрыться от врага в ближайшем кустарнике. А тех, кому это удалось сделать, нашли ранним утром жители Богатыря, перенесли в пустующий дом, чтобы оказать посильную помощь. Набралось около тридцати человек. Деревенский врач М. Н. Богатырьков перевязал их. Но на другой день об этих воинах узнали фашисты, находившиеся в Знаменке. Они пригнали в деревню грузовик, забрали раненых в райцентр, где затем расстреляли.

Те из красноармейцев, что уцелели, воспользовавшись темнотой, отошли в лес. Спустя некоторое время они пробились через тылы противника к Можайску и преодолели линию фронта. Из 170 минометчиков вышли сорок шесть. Некоторые из расчетов батареи Флерова прорвались в расположение партизанского отряда «Смерть фашизму», которым командовал первый секретарь Знаменского райкома партии П. К. Шматков.

Вскоре флеровцы снова вернулись на фронт и бесстрашно сражались против врага. Многие из них: Валентин Овсов, Аркадий Втюрин, Дмитрий Матвеев командовали батареями, а Михаил Науменко — дивизионом гвардейских минометов.

Подвиг капитана Флерова был для них путеводной звездой, вершиной отваги и мужества, верности воинской присяге.

На месте гибели батареи, у деревни Богатырь, установлен мраморный памятник. На нем надпись: «Доблестным воинам первой в Советской Армии батареи реактивной артиллерии и ее командиру капитану Флерову Ивану Андреевичу, геройски погибшим в боях за Родину в 1941 году».

Память снова возвращает меня к легенде детства, а время — к подвигу капитана Флерова и его батареи. И в который раз с трепетом перечитываю волнующие стихи знаменской школьницы:

И. Ф. Диброва. В тяжком 1941-м

...Августовские дни заметно идут на убыль. В сумеречном лесу терпко пахнет травами. Дорога стиснута с двух сторон лесом. Между дорогой и поселком Белые Берега — наш район сосредоточения. Рядом Брянск.

Длительный марш только что завершен. На душе нет покоя. Не оставляют мысли о том, что мы уже на фронте. С новым, неизведанным оружием!

За несколько дней до отправки в действующую армию я был назначен командиром 1-й батареи 1-го дивизиона 1-го гвардейского минометного полка. О гвардейских минометах я ничего не слышал за всю свою прежнюю службу в армии. Мы подготовили надежных командиров расчетов, все они коммунисты; хорошо обучили наводчиков; водителями боевых машин назначили опытных шоферов. Словом, на людей можно положиться. Однако новое оружие в деле мы еще не испробовали. Как-то оно себя покажет?

На первой же рекогносцировке командир дивизиона сообщил нам сведения о противнике, показал на местности, где проходит передний край. Как ни вглядывались через бинокли, немецких захватчиков мы не увидели, но, когда рядом плюхнулся снаряд и пришлось распластаться на земле, стали осторожнее.

По пути на огневые позиции попали под бомбежку. Оказалось, в редколесье обозники беспечно жгли костры, дымилась кухня, стояли повозки. Фашистские самолеты и «посыпали» их бомбами. Думал, что никого не осталось в живых, но нет. Цел оказался и наш «газик». «Поделом! Маскировкой надо заниматься своевременно, — отряхивая землю, сказал командир дивизиона. — Поехали...»

Днем боевого крещения нашего дивизиона и полка стало 24 августа 1941 года. Западнее города Ямполя в лесах и рощах по берегам речки Ивотки разведка обнаружила сосредоточение мотопехоты и танков. Нашему дивизиону было приказано подготовить залп. И вот мы на огневой позиции. Командир дивизиона, проверив в который раз исходные данные для стрельбы, уехал на НП. Он волновался. Его волнение можно было понять — первый залп. Волновались и мы.

Внезапно — вой сирены. Воздущная опасность! В воздухе появились самолеты врага. Уводить машины поздно, уходить в укрытие, в лес никто не решался. Командиры взводов проверяли работу расчетов.

— Не торопитесь, проверяйте все тщательно, самолеты прошли мимо. Работайте спокойно, — подбадривал гвардейцев комиссар дивизиона Александр Данилович Шаповал.

Последовали доклады: «Первая батарея к залпу готова!», «Вторая готова...». И снова подает свой голос сирена. Но в этот момент командир дивизиона передал по телефону: «Огонь!» Комиссар дивизиона повторил команду: «По фашистским захватчикам, залпом, огонь!»

Оглушительные, до боли в ушах, звуки, дым и поднявшаяся в воздух земля в одно мгновение скрыли строй боевых машин. Затем внезапно наступила тишина, и за ней — грохот разрывов.

Когда над огневой позицией развеялась мгла, мы увидели, что самолеты, не сбросив бомб, ложились на второй заход. Фашистские летчики, несомненно, видели, что произошло внизу, но, по-видимому потрясенные, не решились сбросить свой груз. Дивизион, не задерживаясь, оставил позицию.

У нас состоялся митинг. Залп был красноречивее всех слов: он воодушевлял! В тяжелое время сорок первого года такой залп был значительным событием. Молва о новом оружии разносилась по всему фронту, окрыляла воинов.

Как командир батареи, я, конечно, не всегда представлял общую ситуацию, сложившуюся там, где мы давали залпы, но угадывал, что мы были в самых горячих точках.

Своим огнем мы поддерживали дивизии, удаленные друг от друга на значительные расстояния. Поэтому приходилось совершать марши по рокадным путям — вдоль фронта от Почепа до Глухова. Марш требовал от подчиненных хорошо знать местность, вести разведку, проявлять инициативу и уметь выбирать огневые позиции.

Был на исходе сентябрь. На фронте от Шостки до Глухова шли напряженные бои. Дивизион подготовил огонь в полосе обороны 298-й стрелковой и 55-й кавалерийской дивизий. Залп по сосредоточению противника в рощах на северных окраинах Шостки вызвал десятки пожаров — горела боевая техника, рвались склады с боеприпасами, горючим.

...Наступление фашистских войск началось с артиллерийского налета. Пехота и танки противника атаковали позиции 55-й кавалерийской дивизии. Наши оказали упорное сопротивление. В воздухе появилась авиация противника. Грохот боя не утихал ни на минуту.

Во второй половине дня превосходящим силам врага удалось вклиниться в оборону дивизии в направлении Ямполя. Командир дивизиона приказал подготовить залп по участку прорыва, но когда одна из батарей занимала огневую позицию, немецкие танки уже наползали на наши окопы, сбивали противотанковые орудия. Они вели огонь с ходу, надеясь вызвать панику. А в образовавшуюся брешь торопились мотоциклы и автомашины с пехотой.

В это время на огневые позиции прибыл командир дивизии генерал-майор К. Г. Калмыков в сопровождении нашего командира дивизиона. Генерал был сильно встревожен: «Немцы не считаются ни с какими потерями. Большой урон нам нанесла авиация, а средств прикрытия нет». И торопил: «Не медлите, капитан!»

Командир огневого взвода лейтенант И. Е. Табанаков уточнил наводчикам цель: «По колонне машин». Поднятием руки я доложил командиру дивизиона о готовности. Тут же последовала команда: «Огонь!»

Залп ошеломил врага. Вызвал он замешательство и в наших подразделениях. Но скоро им стало ясно — на высоте горели вражеские машины, пятились танки, а уцелевшие солдаты скрывались за высотой. «Много довелось мне видеть, но такой огонь — впервые!» — восторженно сказал генерал.

Бой не прекратился, но возобновить атаку противник уже не решился. Сменив позицию, мы готовили второй залп, когда на батарею обрушилась артиллерия противника. Погиб командир взвода Бурмистров, ранило командира отделения Беляева, вместо выбывшего наводчика встал у прицела заряжающий Шеховцев. Контуженый водитель Широков наотрез отказался оставить позицию: «Я же коммунист!»

Только на второй день подвижные части противника обходными маневрами охватили фланги и вышли к нам в тыл. Тогда мы, конечно, не знали, что моторизованный корпус 2-й танковой группы Гудериана уже устремился на Навлю и Брянск...

Начался отход. «Командир полка приказал дивизиону отходить, — сообщил командир дивизиона. — Надо быть готовым ко всему. И знать, что происходит вокруг нас. В этой обстановке разведка нам нужна вдвойне!»

Приняли все меры боевого обеспечения — усилили разведку и охрану боевых машин, маскировку. Командиры и политработники совместно с контрразведкой разработали меры, чтобы не допустить разглашения тайны, а тем более потери боевых машин и боеприпасов. Все хорошо понимали, что не исключена встреча с противником, особенно с его танками.

Высланная разведка донесла, что дорога забита встречными войсками. Поселок Средина Буда захватили фашисты. Решено выходить на Комаричи. Шли полевыми и лесными дорогами.

Вскоре танки противника ворвались в Севск. Бой разгорелся мгновенно и жарко. Дивизион развернулся и дал залп по подходившим колоннам врага. Переправились через речку Нерусса. Разведка доносила самые противоречивые сведения. «Попытаемся прорваться в направлении Навля, Белые Берега — в район сосредоточения полка», — принял решение командир. Вражеские войска настигали нас. Опасность нарастала. Однако мы все еще надеялись прорваться.

По приказу командира дивизиона я выехал на разведку. На лесной дороге образовался затор. Ездовые на повозках обходили машины, ловко лавируя между деревьями. Пехота шла по другую сторону дороги. Одинокий артиллерист на лошади, нещадно ругаясь, пробивал дорогу двум 45-миллиметровым пушкам. И вдруг: «Танки!» Загудел переполненный людьми лес. Только властные голоса командиров гасили вспышки паники.

Я со взводом управления достиг лесной опушки. «Немцы!» — кричит мне артиллерист. Колонна вражеских машин появилась с лесной дороги слева. Кричу артиллеристу: «Где расчет? Разверните орудия!» Но у пушек одни ездовые. Место орудийных номеров занимают мои разведчики. Из-за кустов дорога через прицел не просматривается. Тащим орудия на руках. Первым стреляет командир взвода 45-миллиметровых пушек. Наводчик второго орудия — я. От первого попадания транспортер взорвался. «Бей по выходу из леса!» — кричит мне артиллерист. Припадаю к резиновому наглазнику, навожу перекрестие в машину противника. Попробуй поспей, когда между кустами мелькают машины. А тут еще подводят руки: дрожат — вроде и не боюсь, а дрожат. Нажимаю на пуск. Снова прицеливаюсь. По щиту забарабанили пули. А артиллерист кричит: «Куда бъешь, растяпа? Бей по выходу дороги!»

Очередной снаряд посылаю на выход дороги из лесу, как в дыру. Слышу: «Вот так им, гадам! А я им по сопатке, по сопатке!» Пока немцы оправились от испуга, мы успели разбить несколько машин. Артиллерист не успокаивается: «Быстрее лошадей! Что вы там?!» — и добавляет крепкие слова.

Увел пушки в лес, а мне на прощание сказал: «Ты уж извини, командир, за ругань. Такой характер. За помощь — спасибо». «С таким не пропадешь, — думал я. — А нам надо выводить боевые машины».

Прошло еще около суток. Дивизион сосредоточился в лесу. Боеприпасов осталось на один залп.

Разыскали командира отходящего стрелкового полка. Он размещался в молодом сосняке. Согласовали залпы батарей: одной батарее бить по противнику, сосредоточившемуся у Гутовского лесозавода, другой — по выходу из деревни Волчья Яма. Командир полка долго молчал, вглядываясь в почерневшие от усталости, пыли, пороховой копоти лица незнакомых ему командиров. «Обстановка, товарищи командиры, сложная, — сказал он. — Противнику удалось овладеть городами Брянск, Карачев... Войскам приказано отходить на рубеж Мценск — Белев». Мы оказались в глубоком окружении.

...Мимо батареи прошли последние стрелки, связисты, саперы. Залегшая впереди пехота одного из батальонов стрелкового полка провожала их печальными взглядами. Батальон готовился к арьергардному бою, наша батарея — к последнему залпу.

Бойцы углубляли окопы, запасались патронами, гранатами, бутылками с горючей смесью. Сотни глаз следили за горизонтом, откуда ждали врага. С минуты на минуту послышится сигнал.

Последний залп!

Едва успели поставить ящики с взрывчаткой на боевые машины, как поблизости начали рваться снаряды. На раздумье не оставалось времени. Четыре оглушительных взрыва уничтожили наше секретное оружие.

А бой разгорался. Лейтенант Табанаков проверяет гранаты, подбадривает гвардейцев: «Мы не с голыми руками. Нас не возьмешь!» Поднимаются пехотинцы, рядом с ними командир батальона. Чуть позади — цепь наших разведчиков... «Ура-а-а!» — контратакуем в неудержимом порыве.

...Отходили с оружием в руках, готовые в любую минуту защищаться.

В живых осталось немногим более сорока батарейцев. Подсчитали и отходивших вместе с нами пехотинцев, кавалеристов, саперов, связистов. Всего 96 человек. Так и пошли. Без связи, без продовольствия, без достаточного количества оружия и боеприпасов. «Фашисты, — вспоминает Табанаков, — спешили покончить с окруженными войсками. Рыщут по дорогам, прочесывают рощи, кустарники, лесные опушки, овраги. Брызжут огнем броневики, обстреливают и бомбят самолеты, пылают деревни... Горе тому, кто попадется на глаза убийц-фашистов. Они охотятся за одиночками, расстреливают безоружных и раненых».

В сложившейся обстановке командир батареи видел свою задачу в том, чтоб сохранить личный состав. Малодушие, сомнения, всяческие слухи могли погубить людей. Коммунисты и комсомольцы помогали укрепить дух, дисциплину отходивших с нами людей, рассеять неуверенность, преодолеть страх.

Не всем удалось выйти из окружения: с одними меня разлучили дороги, других унесла смерть. В конце октября мы вышли к своим. Не погибла 1-я батарея 1-го дивизиона 1-го ГМП! Свой боевой путь она продолжила в составе 6-го отдельного гвардейского дивизиона капитана Ильина. Позднее командиром этого дивизиона был назначен я.

К. Д. Карсанов. Дни испытаний

Первый день войны я встретил близ западной границы. Мы, слушатели Военной академии имени М. В. Фрунзе, проходили стажировку в войсках. Срочно отбыли в Москву. Здесь начальник академии объявил о прекращении учебы и направлении на фронт.

29 июля я получил назначение в 1-й гвардейский минометный полк на должность помощника начальника штаба.

Штабная работа была мне не по душе, ранее я командовал взводом и батареей, участвовал в советско-финляндской войне 1939 — 1940 годов. Попросил командира полка направить меня в дивизион. Моя просьба и ходатайство командира полка были удовлетворены, я был назначен командиром 2-го дивизиона.

Велико было изумление, когда я впервые увидел новое оружие — боевые машины, которые предназначались для стрельбы реактивными снарядами. Артиллерия без стволов! Какие-то рельсы... Все это не укладывалось в обычные представления об артиллерийских орудиях. Озадаченный, ехал я на показные стрельбы. Но то, что мы увидели на полигоне, превзошло все ожидания. Залпы боевых машин М-8 и М-13 буквально ошеломили. Мы никогда не видели столь скорострельного, почти мгновенного, мощного залпового огня. Результаты стрельбы, маневренность, скорострельность нового оружия покорили сердца бывалых артиллеристов. А кадры у нас подобрались замечательные.

К 20 августа формирование подразделений полка было закончено. Ранним утром 24 августа 1-й и 2-й дивизионы и парковая батарея получили приказ: выступить на фронт. Место дислокации — 12 километров восточнее г. Брянска.

Сразу же по прибытии в район сосредоточения командир полка приказал мне явиться к командующему Брянским фронтом генералу А. И. Еременко. Он подчинил дивизион 13-й армии генерала А. М. Городнянского. Ее воины вели тяжелые бои с превосходящими силами противника. Генерал Городнянский поставил дивизиону боевую задачу: нанести удар по противнику в районе Новгород-Северского.

Боевые машины двинулись на огневую позицию на рассвете. С наблюдательного пункта на опушке леса я ясно видел, как фашисты подтягивали танки и пехоту для перехода в атаку. Ровно в 8 часов утра 27 августа дивизион открыл по противнику огонь. Это был наш первый залп.

В воздух взметнулись почти две сотни ракет, оставляя после себя огненные шлейфы. Они падали в скопления танков, автомашин и пехоты. Рвались снаряды в танках и на автомашинах.

Было уничтожено несколько сотен солдат и офицеров, противник потерял 8 танков и более 20 автомашин. Наши пехотинцы, как на чудо, смотрели, что творится в расположении врага.

После залпа дивизион быстро снялся с огневой позиции и отошел в укрытие.

В конце сентября обстановка на фронте стала еще более напряженной. Танки Гудериана рвались к Москве. В эти тяжелые дни дивизион продолжал наносить огневые удары в полосе обороны Брянского фронта. В этой обстановке наш полк, как правило, делился на две части: 1-й и 3-й дивизионы вели боевые действия чаще на левом фланге Брянского фронта, в районе Глухова, а мой, 2-й дивизион принимал участие в боях в центре фронта, в полосе обороны 13-й армии.

5 октября дивизион получил приказ оставить занимаемые позиции и к исходу 6 октября сосредоточиться в районе Белые Берега. Этот район был оборудован в инженерном отношении, хорошо укрыт с воздуха и охранялся специальным стрелковым подразделением. Все дороги, ведущие сюда, за исключением одной, были защищены завалами. Здесь полк пополнялся боеприпасами и продовольствием: приводил в порядок боевую технику и автотранспорт.

Мне с комиссаром дивизиона надлежало явиться в штаб фронта для получения новой боевой задачи. Мы уже знали, что немцы прорвали оборону на левом фланге фронта, там, где находился наш полк, и стремительно наступают на Орел. Связи со штабом полка мы не имели.

Только я хотел отдать распоряжение на марш, как совсем рядом начали рваться мины и снаряды; застрочили вражеские пулеметы. Было ясно: нависла угроза захвата врагом выдвинутой вперед батареи старшего лейтенанта В. С. Черненкова.

Но командир батареи отличался выдержкой, умением быстро оценивать обстановку. Увидев цепи немецких автоматчиков, приближающихся к батарее в сопровождении нескольких танков и бронетранспортеров, Черненков дал команду привести боевые установки в положение «к бою» и, определив на глаз расстояние до цели, подал команду открыть огонь.

Неожиданным и мощным огнем боевых установок наступающий противник был задержан. Используя замешательство врага, мы дали еще залп всем дивизионом, снялись с огневых позиций и сосредоточились в ближайшем лесу.

На другой день я прибыл в штаб фронта. Колонну боевых машин оставил на шоссе Брянск — Карачев. Сижу на террасе, ожидая вызова командующего. И вдруг вижу: на проселочной дороге, совсем рядом, появляется большая группа немецких танков. Головная машина остановилась, открылся люк, и мы отчетливо услышали немецкую речь. Прорвавшиеся немецкие танки! Не зная, что здесь наш штаб, танки проследовали мимо. Но часть из них развернулась на поляне и открыла беспорядочную стрельбу. Было разбито несколько легковых машин, в том числе и наша.

Из окна штаба мы увидели подошедшую колонну немецких грузовиков с пехотой. Разгорелась перестрелка. Вскоре на шум боя подоспел батальон, охранявший подступы к штабу со стороны Карачева. Часть вражеской пехоты была уничтожена, остальные отступили.

Едва наступило затишье, как думы о дивизионе завладели мной. Как там мои боевые товарищи? Они ведь могли наскочить на колонну фашистских танков. Попросил разрешения у командующего фронтом отбыть в свой дивизион и получил согласие. Но в районе сосредоточения Белые Берега я своего дивизиона уже не застал. Распоряжением командующего Западным фронтом он был переброшен в район Кубинки и стал самостоятельной боевой единицей. Другие дивизионы полка в это время поддерживали войска 50-й армии.

В Кубинке нас с шофером встретили с великой радостью — мы уже считались погибшими. Начальник штаба старший лейтенант Г. Т. Фрич доложил обстановку, в которой действовал дивизион.

Между тем на Западном фронте обстановка все более осложнялась. Мотомеханизированные и танковые дивизии противника рвались к Москве. В направлении Дорохова развернулись ожесточенные бои. Мне было приказано связаться с командиром 50-й стрелковой дивизии и действовать совместно.

17 октября вместе с командиром 50-й дивизии мы прибыли в район боевых действий у Вереи. Первый залп мы дали здесь по скоплению танков и мотопехоты на Минском шоссе в районе Можайск — Верея. Разведчики докладывали: на стороне противника наблюдались взрывы боеприпасов и большой пожар.

В последующие дни мы вели огонь по скоплениям противника, наступавшего в районе Дорохова. Огонь дивизиона был очень эффективен. Залпом под Дороховом было уничтожено два танка и несколько транспортных машин, а главное — противник понес большие потери в живой силе и приостановил свое наступление.

26 октября 2-й дивизион поступил в распоряжение 16-й армии. Командующий армией генерал К. К. Рокоссовский принял меня и ознакомил с обстановкой, сложившейся перед фронтом армии. Большое впечатление произвела его спокойная манера разговора с подчиненными, даже в той тяжелой обстановке, в которой оказалась армия.

Дивизион получил задачу действовать в направлении Скирманова, поддерживая оборону 18-й стрелковой дивизии полковника П. Н. Чернышева. С наблюдательного пункта мы организовали тщательное наблюдение за противником и вели подвижную разведку, чтобы изучить расположение противника в Скирманове.

С разведчиком и радистом я решил до рассвета выйти на южную опушку леса. Не доходя до нее, мы увидели немецкие танки с группой солдат. Фашисты, обнаружив нас, открыли орудийный и пулеметный огонь из танков. Используя складки местности и отстреливаясь из автоматов, нам удалось оторваться метров на двести.

Быстро связался с огневой позицией по радио и передал команду открыть огонь по врагу. Цель накрыли очень удачно, было уничтожено несколько танков и десятки вражеских солдат.

Три дня дивизион вел усиленный огонь по району сосредоточения противника в Скирманове. Это село, расположенное в 80 километрах от Москвы на возвышенности, занимало выгодное тактическое положение. Враг плотно расположил свои огневые точки, подступы к позициям защищались танками и орудиями. В соседних деревнях располагались танки и пехота противника.

Обстановка перед фронтом 16-й армии с каждым днем осложнялась. Как известно, фашистское командование готовило сильные удары на флангах Западного фронта, в обход Москвы: на правом крыле — в направлении Клина и Дмитрова, а на левом — Тулы и Коломны. Можно было ожидать и фронтального удара в направлении Истры и Наро-Фоминска. Если бы противник, опираясь на Скирманово, вышел на Волоколамское шоссе, пути сообщения 16-й армии с тылами были бы отрезаны. В этих условиях командующий армией и принял решение нанести контрудар.

Контрудар на Скирманово наносили 50-я кавалерийская дивизия генерала И. А. Плиева, 18-я стрелковая дивизия полковника П. Н. Чернышева, 1-я гвардейская танковая бригада генерала М. Е. Катукова. Контрудар был назначен на 12 ноября.

Несколько дней перед операцией велась тщательная разведка расположения противника, его артиллерийских и минометных батарей, танков и пехоты. Поэтому мы имели точные данные о его основных огневых точках. Я находился в районе села Рождествено на НП вместе с командиром 18-й дивизии: 2-й дивизион поддерживал войска полковника Чернышева.

Утром 12 ноября предрассветную мглу пронзили стрелы РС; вслед за ними огонь открыла артиллерия. Море огня и тучи дыма покрыли вражеские позиции. Воодушевленные мощным огнем, пехота и танки стремительной атакой овладели Скирмановом.

Командующий армией генерал Рокоссовский в своем приказе особо отметил эффективность действия боевых установок РС. Их огнем в бою за Скирманово было уничтожено 17 танков, более 20 минометов, большое число автомашин. Потеряв Скирманово, враг лишился выгодного рубежа.

Но положение под Москвой оставалось очень тяжелым. Во второй половине ноября противник возобновил наступление на волоколамском направлении. Особенно ожесточенные бои шли на левом фланге 16-й армии. Наш дивизион получил задачу: с наступлением темноты выйти в район деревни Деньково и огнем батарей поддержать оборонявшуюся пехоту.

Прибыв сюда с начальником штаба, мы обнаружили, что участок фронта перед нами совсем не прикрыт. Враг беспрепятственно, в любое время, мог двигаться вперед. Личный состав дивизиона скрытно занял огневые позиции и, создав круговую оборону, двое суток отбивал атаки пехоты и танков противника, наступавших из района Давыдково — Гребеньки.

Затем дивизион получил приказ отойти в деревню Румянцево, где оборонялся 518-й стрелковый полк 18-й дивизии. Вместе с 978-м артиллерийским полком мы должны были поддерживать своим огнем наши части. Здесь за пять дней боев наши воины отразили 17 яростных атак противника.

...Враг продолжал рваться к Москве. Когда войска 16-й армии отошли на западный берег Истринского водохранилища, моему дивизиону было приказано занять оборону в районе Истры.

Наблюдательный пункт я расположил на колокольне Ново-Иерусалимского монастыря, а огневые позиции находились в четырех километрах восточнее Истры, на опушке леса. Мы должны были сдерживать наступавшего в этом направлении врага.

Во второй половине дня показались передовые части противника, и мы открыли огонь. Я отчетливо видел в стереотрубу, как после мощных залпов загорались танки и автомашины. В это время части 9-й гвардейской стрелковой дивизии под командованием генерала А. П. Белобородова упорно сражались с наступающим противником. Врагу удалось прорваться на флангах в Истру, зайти в тыл и открыть огонь по оборонявшейся пехоте. НП дивизиона оказался в зоне действий врага. Оставался единственный выход — пробиваться к своим.

Наша машина находилась в лощине у ограды Ново-Иерусалимского монастыря. В ней оказалось кроме разведчиков и связистов еще пять человек из других частей. На огромной скорости, маневрируя и ведя беспрерывный огонь из автоматов, мы прорвались через вражеские боевые порядки.

В этом эпизоде следует отметить героические действия водителя машины С. И. Кузьменкова, бывшего рабочего Горьковского автозавода. Это был бесстрашный солдат, мастерски водивший автомобиль в сложной боевой обстановке.

В те дни последним усилием врагу удалось потеснить левый фланг нашей армии до рубежа Баранцево — Хованское — Петровское — Ленино. На этом он выдохся. В ноябре 1941 года огнем наших боевых установок было уничтожено до трех полков пехоты, около 30 танков, 200 автомашин и подавлено около 30 вражеских орудий и минометов.

Бои под Москвой обошлись нашему дивизиону не легко. Героически погибли старший политрук Н. Н. Ковалев, политрук 5-й батареи Н. Д. Кулик, начальник разведки А. М. Никитин и многие другие. Но, несмотря на тяжелые потери, личный состав дивизиона продолжал выполнять сложные боевые задачи, умножая славу первых легендарных батарей и дивизионов.

Родина высоко оценила подвиги гвардейцев-минометчиков, защитников Москвы. Большинство из них были отмечены правительственными наградами, многие получили повышение в звании и должности. Вскоре пришлось и мне покинуть дивизион и отправиться в Москву, чтобы приступить к формированию 23-го гвардейского минометного полка. Этим полком я впоследствии и командовал.

Сегодня неузнаваемо изменилась не только Москва, но и Подмосковье. Города-спутники поднялись там, где когда-то шли ожесточенные бои. И только глаз ветерана да беспокойные сердца пионеров-следопытов находят здесь приметы минувшей суровой годины. И конечно, множество памятников, от скромных надгробий до величественных мемориалов, напоминает новым поколениям о подвиге их дедов и отцов.

В. А. Шмаков. Первый гвардейский в боях на Брянщине

Великая Отечественная война началась для меня на рассвете 22 июня. В 3 часа утра фашистские самолеты появились над Гродно, стремясь разбомбить мост через реку Неман. Второй курс Военной академии имени М. В. Фрунзе, к которому я имел честь принадлежать, располагался в казарме, недалеко от моста. Мы проводили в районе Гродно полевые занятия. Разбуженные разрывами бомб, все быстро поднялись и, разместившись на машинах, во главе с начальником курса оставили казарму. Через горящий мост с большим трудом проскочили на дорогу Гродно — Минск.

Через несколько дней прибыли в затемненную Москву. На фронтах шли ожесточенные бои, поэтому доучиваться пришлось недолго. Во второй половине июля нас стали вызывать в отдел кадров артиллерии Красной Армии. К началу войны я прослужил в армии 21 год. Троих слушателей, в том числе и меня, вызвали в Управление кадров ЦК КПСС. Здесь мы узнали, что нам предстоит командовать гвардейскими минометными полками, вооруженными новой, совершенно секретной боевой техникой. Таких полков в армии еще не было, их предстояло формировать.

Через несколько дней я был назначен командиром 1-го гвардейского минометного полка, майор Л. М. Воеводин — 5-го и майор И. А. Шамшин — 9-го. Эти полки были резервом Ставки Верховного Главнокомандования.

Полки формировались в Подмосковье. На боевое сколачивание полка отводилось не больше месяца.

Рядовой, сержантский и офицерский состав был очень хороший, особенно я был доволен сержантамиводителями, так как среди них было много шоферов 1-го и 2-го класса.

Основное время уделялось изучению новой техники и огневой службы. Создавались партийные и комсомольские организации.

Когда полк был полностью укомплектован личным составом, на полигоне нам показали боевую стрельбу. В целом старым артиллеристам она понравилась. Поражала скорость огня, но уж очень велико было рассеивание снарядов. Вскоре полк получил боевые машины и реактивные снаряды М-13 (132-миллиметрового калибра).

В полк прибыл начальник артиллерии Красной Армии генерал-лейтенант Н. Н. Воронов с группой командиров. В то время (июль 1941 г.) Военного совета гвардейских минометных частей еще не было; первые реактивные батареи, дивизионы, а затем и полки формировал начальник артиллерии со своими управлениями. Результатами проверки полка он остался доволен.

Генерал Воронов обратил внимание на командира огневого взвода лейтенанта Н. Н. Скородумова, который отлично вел занятия по огневой службе. Он поблагодарил его, а мне сказал, что этот командир в тяжелой обстановке в бою будет действовать спокойно и бесстрашно.

Вскоре И. А. Шамшина, Л. М. Воеводина и меня вызвали в ЦК партии для доклада. Не без волнения рассказывал я о состоянии дел, о нуждах своего полка. Тут же был предупрежден об ответственности за сохранение ракетной техники — боевые машины ни при каких обстоятельствах не должны попасть к врагу!

Возвратился в полк с чувством глубокого удовлетворения беседой в Центральном Комитете. Через два дня весь личный состав получил новое гвардейское обмундирование. Светло-серый мундир, такого же цвета брюки, кожаные сапоги и каска. Внешний вид воинов преобразился. Затем получили все боевые машины и шесть залпов боеприпасов. Полк был готов выступить на фронт.

В 3 часа ночи 24 августа 1941 года в район расположения полка прибыл начальник артиллерии Московского военного округа. Я получил предписание начальника артиллерии Красной Армии: через три часа выехать с двумя дивизионами в распоряжение командующего Брянским фронтом. Штаб полка и 3-й дивизион оставались в районе формирования до особого указания.

— Как же я буду управлять полком? — спросил я.

Мне ответили, что дивизион и штаб прибудут на фронт через несколько дней (в действительности их задержали на целый месяц).

Полк вышел тремя колоннами по маршруту Москва — Серпухов — Тула — Орел. С большим удивлением смотрели москвичи на бойцов, одетых в необычную форму, на зачехленные боевые машины.

25 августа я выехал в штаб фронта, который размещался в десяти километрах восточнее Брянска. Тут же меня принял командующий фронтом. На следующий день я получил указание: один дивизион направить в полосу обороны 13-й армии, в район города Трубчевска. Для выполнения первой боевой задачи полка был выделен 2-й дивизион. Его командир капитан К. Д. Карсанов уже имел боевой опыт, был решителен и пользовался высоким авторитетом у своих подчиненных.

Все получилось отлично. Огонь дивизиона нанес противнику большие потери. В течение целого дня противник не возобновлял наступления.

В первой половине сентября дивизионы полка приходилось не раз перебрасывать с одного участка фронта на другой. Чаще всего велся огонь по противнику в районах Трубчевска, Почепа, Жуковки, Рославля. В это время перед линией фронта появились части танковой армии Гудериана, обстановка стала осложняться. Наши войска вели очень тяжелые оборонительные бои.

В небольшие перерывы между боями я заезжал к начальнику артиллерии фронта генерал-майору артиллерии М. П. Дмитриеву. Он подробно интересовался боевой техникой нашего полка, наблюдал залп дивизиона под Трубчевском. Эффективность огня поразила генерала. Залпы одного дивизиона остановили наступление пехотного полка.

Однако отсутствие рядом штаба полка осложняло управление дивизионами. Об этом я доложил командующему фронтом генералу А. И. Еременко, и он приказал мне срочно выехать в Москву. В штабе артиллерии обещали через несколько дней отправить на фронт 3-й дивизион и штаб полка. Я, конечно, заехал к своим гвардейцам и сообщил им, что через несколько дней они будут воевать с врагом. Известие вызвало всеобщее ликование.

Вскоре на фронт прибыли штаб и 3-й дивизион, стало легче управлять полком. А нажим противника чувствовался все сильнее. Вражеская авиация ежедневно бомбила Брянск и другие крупные населенные пункты.

В двадцатых числах сентября меня вызвали в штаб фронта. Командующий артиллерией фронта приказал: поступить в оперативное подчинение командира Дмитриев-Льговской группы и огнем полка во взаимодействии с пехотой и танками не допустить прорыва противника на направлении Севск — Кромы — Орел. Эта общевойсковая группа имела задачу оборонять образовавшийся разрыв между Брянским и Юго-Западным фронтами. Я немедленно выехал на командный пункт группы.

Дорога была забита войсками, обозами, машинами. Все спешили к разрыву между фронтами. Ночью шел дождь, дороги развезло. Пришлось плестись в хвосте медленно движущейся громады. Неожиданно появились три самолета противника и открыли пулеметный огонь. Мы свернули в один из переулков деревни и оказались на опушке большого леса; рядом стояли две зенитные пушки. Командира не было (его вызвали в часть), а расчеты после изнурительного марша отдыхали около развалившейся избы. Пришлось скомандовать. Бойцы быстро заняли свои места, открыли по самолетам огонь. При втором заходе один из них был подбит, остальные два скрылись. Я записал фамилии зенитчиков, подбивших самолет противника, и позже в рапорте командующему фронтом донес об этом эпизоде.

Командир Дмитриев-Льговской группы поставил нам огневые задачи в полосе всей группы. Вскоре начались бои, в которых мы беспрерывно принимали участие. Особенно отличалась своей слаженностью и метким огнем батарея 3-го дивизиона старшего лейтенанта И. Н. Анашкина.

События конца сентября — начала октября 1941 года, несмотря на давность, живы и сейчас в моей памяти. Стояли прекрасные солнечные дни. Пахло высохшими травами. В деревнях безлюдно, только кое-где встречались старики, не пожелавшие покинуть свой домашний очаг.

С наблюдательных пунктов я изучал систему обороны и цели противника. Надо сказать, что тогда фашисты не очень маскировались. Что ж, тем лучше! Вместе с начальником артиллерии группы полковником П. Г. Кудрявцевым мы наметили районы и объекты залпового огня для дивизионов полка. День прошел в подготовке и рекогносцировке огневых позиций, проверке материальной части и транспортных средств. А вечером неожиданно пошел сильный дождь, которому, казалось, не будет конца. Дороги взбухли от грязи. Приняли меры: на протекторы задних колес боевых машин надели специальные цепи. Всю ночь гвардейцы делали из прутьев кустарника и очерета фашины, маты, заготавливали доски и колья. Все это в дальнейшем очень пригодилось.

В 2 часа ночи 30 сентября 1-й и 3-й дивизионы вышли на позиции, зарядили установки и были готовы к огневому удару. Штаб полка поддерживал радиосвязь со штабом группы, начальником артиллерии и командиром стрелковой дивизии, в полосе которой располагались огневые позиции полка. Прошел час, со стороны переднего края донесся очень сильный пулеметный и минометный огонь. Стрельба все усиливалась. Штаб стрелковой дивизии сообщил, что противник без артиллерийской подготовки перешел в наступление. Попытки связаться в этот момент по радио с группой были безуспешными. Тогда я решил, поговорив по телефону с командиром дивизии, открыть огонь по запланированным объектам.

Залпы дивизионов легли точно по целям. Тут же началась артиллерийская дуэль, и атака противника заметно ослабла. Но через два часа пошли танки противника. К этому времени радиосвязь с группой была установлена, и начальник артиллерии приказал отвести дивизионы из-под возможного удара.

Уже трое суток гвардейцы были без отдыха. Заснули тут же, у своих машин. В 5 часов утра меня разбудил лейтенант, возглавлявший разведывательный дозор, и сообщил: легкие танки противника двигаются по дороге Эсмань — Севск и примерно через час подойдут к роще, где мы находимся. Обстановка диктовала решение: немедленно поднять полк, выйти за Севск, развернуть его и быть готовым открыть огонь по прорвавшемуся врагу.

Подъезжая к Севску, я заметил на пригорке у дороги несколько легковых машин и начальника артиллерии Дмитриев-Льговской группы полковника П. Г. Кудрявцева. Мы очень обрадовались встрече: в 1925 году мы оба служили в артиллерии 15-й стрелковой Сивашской дивизии. Докладываю о своих намерениях: развернуть полк севернее Севска и огнем нанести поражение танкам противника. Но полковник ответил, что командование фронта требует немедленно сосредоточить полк во фронтовом районе Белые Берега.

Полк в составе 1-го и 3-го дивизионов прибыл в этот район. Там уже находился штаб полка. Здесь я узнал о подвиге лейтенанта Скородумова, того самого, на которого обратил внимание генерал Воронов, проверявший полк под Москвой. Во время марша батарея лейтенанта отстала от дивизиона. В это время внезапно из-за опушки леса вышли танки противника и устремились к стоявшей на дороге батарее. Лейтенант Скородумов приказал развернуть боевые машины и открыть огонь. Два из четырех танков загорелись. Была повреждена боевая машина, несколько человек ранено, в том числе командир батареи. Но он продолжал руководить огнем, пока не был сражен осколком снаряда. Два других танка противника, повернув с дороги, скрылись в лесу.

В полку это был первый случай единоборства боевых машин с танками противника. Я тут же собрал командиров и обсудил с ними, что должны делать расчеты боевых машин, ведя огонь по танкам при самообороне. Как известно, такой огонь с открытых позиций позднее применялся не раз.

Начальник штаба полка доложил, что штаб фронта переместился, куда — он не знал. Район прежнего КП фронта был занят фашистами. Танки Гудериана находились под Орлом. В этих условиях можно было отвести полк в район города Белева и разыскать штаб артиллерии фронта. Но это означало покинуть полосу обороны Брянского фронта, на что мы не имели права.

Скоро выяснилось, что в Карачеве находятся некоторые отделы штаба фронта во главе с начальником тыла генералом Рейтером. Не медля, я установил с ним связь и просил доложить командующему фронтом, что 1-й гвардейский минометный полк готов выполнять огневые задачи, имеет три залпа боеприпасов. Приказ командующего пришел на следующий день. Полк передавали в оперативное подчинение 50-й армии, которая в это время героически сдерживала натиск немецко-фашистских войск.

Этой армией командовал генерал М. Н. Петров, а начальником артиллерии был полковник К. Н. Леселидзе. Они поставили полку боевую задачу — нанести удар по скоплению вражеской пехоты и танков западнее г. Дятьково. Полк, как я уже сказал, имел три залпа. Парковая батарея находилась северо-западнее Орла и в данной обстановке не могла подвезти боеприпасы.

Начались осенние затяжные дожди, грунтовые дороги размыло, боевые машины не могли свободно маневрировать. А напор врага усиливался. Армия с кровопролитными боями медленно отходила с одного рубежа на другой. 11 октября, когда в полку оставалось боеприпасов только на один залп, мы получили приказ выйти в резерв армии. Указанный полку район сосредоточения — восточнее Карачева — ничего хорошего, однако, не сулил. Я предлагал район Крапивны, северо-восточнее Карачева, за правым флангом 50-й армии, что, на мой взгляд, больше отвечало оперативной обстановке, но командарм повторил свой приказ.

12 октября мы должны были, совершив марш с правого фланга армии, форсировать небольшую, но довольно глубокую речку Жиздру у полустанка Рессета. Высланная разведка донесла, что мост очень плохой и возле него большие скопления артиллерии, пехоты, обозов. Когда мы подъехали к речке, взору предстала невеселая картина. У переправы сгрудилось множество боевой техники, транспортных и штабных машин. Пришлось принять решение: дивизионы к переправе не подводить, а развернуть их на огневых позициях и быть готовым к ведению огня; начать переправу, только разведав противоположный берег. Скоро стало ясно, что без боя перейти на ту сторону реки невозможно, но это была единственная возможность вырваться из тисков окружающего нас противника.

К вечеру 12 октября стали появляться разведывательные самолеты противника («рамы»), а утром следующего дня начался артиллерийский обстрел переправы. Складывалась критическая обстановка. На переправу прибыл командарм генерал Петров. Командиры артиллерийских частей, в том числе и я, обратились к нему с просьбой срочно направить саперов для ремонта моста — артиллерия и наши боевые машины не смогут пройти по мосту. Кроме того, мы просили командарма выделить один-два батальона, чтобы захватить на том берегу плацдарм и после ремонта моста обеспечить переправу. Противник за рекой был малочисленный, к переправе не подходил, укрываясь в лесу, и мы могли прорвать его заслоны. Командующий обещал выполнить нашу просьбу. В беседе со мной он тут же, на переправе, высказал опасение по поводу полка, вооруженного совершенно секретными боевыми машинами.

Прибыли саперы, но скоро, не закончив восстановления моста, были переброшены в другое место. Посоветовавшись с командирами дивизионов, мы попытались окончить ремонт моста своими силами. Однако попытка не увенчалась успехом. Настил расходился, два грузовика провалились. Было ясно, что боевые машины полка, орудия других артиллерийских частей по мосту не пройдут. Дивизионы оставались на огневых позициях. Напряжение достигло высшего предела.

Утром 15 октября на переправу снова прибыл командующий армией. Я доложил об огневых задачах, которые выполняли дивизионы полка в полосе армии. Командарм спросил, есть ли в дивизионах боеприпасы. Я ответил, что есть один залп и что в создавшейся обстановке надежд на подвоз боеприпасов из района Орла нет. (Я тогда не знал, что член Военного совета ГМЧ генерал П. А. Дегтярев ведет мне целую колонну машин с боеприпасами, но было уже поздно, Орел попал в руки противника, и по распоряжению Генерального штаба эти боеприпасы под Тулой были переданы командиру 9-го гвардейского минометного полка майору И. А. Шамшину.) После этого командарм вынул из планшетки карту, предложил мне сделать то же самое и поставил полку задачу. Помолчал и негромко сказал: «После выполнения огневой задачи боевые установки 1-го и 3-го дивизионов должны быть уничтожены».

Я был ошеломлен. Еще теплилась надежда спасти боевые машины. Взволнованно доложил командующему, что боевая техника будет уничтожена только после моей гибели. «Я понимаю ваше состояние, командир полка, но Военный совет армии берет на себя всю полноту ответственности за отданный приказ».

Последние залпы двух дивизионов нанесли большие потери противнику. В течение всего дня его напор заметно ослабел. Я собрал командиров и комиссаров дивизионов, командиров батарей и сообщил им о полученном приказе. Надо было видеть состояние моих боевых товарищей, когда я дрожащим голосом сказал им: полк вел бой до последнего снаряда, он выполнил свой долг перед Родиной, а сейчас обстановка требует уничтожения всех боевых машин, ибо возникла реальная угроза захвата их противником; верные своему воинскому знамени, мы должны выполнить приказ командования.

Под руководством командиров и комиссаров дивизионов боевые машины были уничтожены. Не могу не упомянуть здесь о подвиге пиротехника одной из батарей лейтенанта П. А. Сидорова. Увидев, что запал взрывчатки в последней боевой машине не сработал, он бросился к ней, устранил неисправность и под пулеметным огнем противника побежал в укрытие, но через какое-то мгновение, раненный, упал. В тот же миг раздался взрыв.

Полк остался без машин и боеприпасов, но, вооруженный пулеметами и автоматами, был способен вести боевые действия.

День подходил к концу. На противоположном берегу слышалась беспрерывная пулеметная и минометная стрельба. Мы знали, что без боя нам не удастся перейти мост. Автоматы и пулеметы еще раз были тщательно осмотрены, диски подзаряжены. Уже в темноте начали переправу. К этому времени один из стрелковых батальонов овладел небольшим плацдармом на противоположном берегу и прочно его удерживал. К переправе примыкал большой лес, и бойцы, перешедшие мост, скрывались в нем. Началась беспорядочная стрельба минометов противника. Разрывы освещали лес. Появились раненые и убитые. Мы отвечали огнем автоматов и пулеметов.

Продолжать движение всем полком в такой обстановке было нецелесообразно, и я дал указание командирам дивизионов самостоятельно двигаться на г. Белев. С остатками штаба полка я уходил из леса последним.

В Белеве работник Тульской военной комендатуры вручил мне предписание: сосредоточить личный состав полка в лесу у Владимирского поселка, под Москвой, и явиться для доклада к командующему гвардейскими минометными частями генералу В. В. Аборенкову.

23 октября мы с комиссаром полка были приняты Военным советом гвардейских минометных частей. Докладывая о боевой деятельности полка, я как бы подводил итоги боевого применения полка в тяжелых оборонительных сражениях первых месяцев Великой Отечественной войны на Брянском фронте. Откровенно сказал, что выдвижение полка на фронт без его штаба — ошибка командования. Артиллерийские командиры, не зная нашей боевой техники, принципа ее использования, нередко приказывали вести залповый огонь по небольшим целям, на небольшой площади. Категорическое запрещение огня с открытых огневых позиций по танкам и пехоте противника не согласовывалось с практикой боя. Практика показала, что в определенной боевой обстановке, когда нет других средств уничтожения танков, вывод боевых машин на открытую позицию оправдывал себя. В некоторых случаях командный состав полка недооценивал важность точной топогеодезической подготовки района развертывания дивизионов, что приводило к ошибкам в подготовке исходных данных к стрельбе. Огонь дивизионов гвардейских минометов иногда недостаточно подробно увязывался с огнем ствольной артиллерии. Нередко штабы артиллерии армии и дивизий мало интересовались огневой деятельностью полка. Общевойсковые начальники огневые задачи полку иногда ставили по карте, без выхода на НП и уточнения цели на местности. На фронтовых и армейских складах реактивных боеприпасов не было, что затрудняло своевременное пополнение полка боеприпасами. Потери в людях, которые мы несли в боях, фронтом не восполнялись на том основании, что этим должен заниматься центр.

После моего доклада генерал Аборенков приказал представить его в письменном виде. Я попросил Военный совет восстановить мой полк, поскольку в нем сохранился 2-й дивизион, который сражался на ближайших подступах к Москве. Кроме того, полностью была сохранена парковая батарея, уцелел личный состав дивизионов и штаба. Но моя просьба оказалась несвоевременной: готовилась директива на переход от формирования полков к формированию отдельных дивизионов.

Тут же, на совете, я представил к наградам особо отличившихся командиров, сержантов и солдат полка. Мое представление было отклонено на том основании, что сейчас «не до наград». Думаю, что это было неправильно. До сих пор я чувствую себя в долгу перед героями полка.

Через несколько дней капитаны Воронов и Терешенок получили отдельные дивизионы и до конца войны, как и Карсанов, сражались с врагом. С грустью расставался я со своими боевыми товарищами.

Меня назначили начальником формирования гвардейских минометных частей Ставки Верховного Главнокомандования. В условиях прифронтовой Москвы надо было немедленно сформировать для Западного фронта 15 отдельных дивизионов М-13 и М-8. Эту задачу штаб формирования успешно выполнил, в результате почти все стрелковые дивизии первого эшелона армий Западного фронта во время нашего контрнаступления под Москвой получали поддержку гвардейских минометов.

Неоднократные мои попытки опять уйти на фронт не имели успеха. Шло формирование гвардейских минометных частей. Почти все полки и бригады, которые создавались в Москве, прошли через штаб формирования, и, когда в январе 1944 года я был назначен начальником оперативной группы ГМЧ 2-го Украинского фронта, все командиры полков, бригад и дивизий мне были хорошо знакомы. В ходе Корсунь-Шевченковской, Ясско-Кишиневской, Будапештской, Венской, Пражской операций я встречал гвардейцев-ветеранов 1-го полка. Война, начавшаяся для меня 22 июня под Гродно, закончилась на НП командира 33-й гвардейской минометной бригады полковника В. Ф. Еременко под Иелгавой (Чехословакия). Утром 8 мая 1945 года тут же, на НП, мы отмечали Победу. Вскоре я уехал на Дальний Восток.

И. Н. Анашкин. Подмосковная крепость

В числе первых гвардейцев-минометчиков я прошел в рядах славных ГМЧ победный путь всех четырех лет Великой Отечественной войны. В послевоенные годы командовал реактивной бригадой, около 15 лет занимаюсь боевой подготовкой артиллерии, в том числе и реактивной. Так что, можно сказать, на моих глазах рождался, набирался сил и совершенствовался этот мощный, высокоманевренный, полюбившийся нам новый вид артиллерии.

За прошедшие годы пришлось встречаться, вместе работать с людьми, разными по характеру, знаниям, жизненному опыту, но прекрасными душой, большими знатоками своего дела, воинами-патриотами.

Прежде всего мне хочется отдать должное первому моему командиру дивизиона Фоме Фомичу Терешенку. До этого мы с ним готовили командиров-артиллеристов в Рязанском училище. Вместе с ним в июле 1941 года получили назначение в 1-й гвардейский минометный полк Резерва Ставки Верховного Главнокомандования: он — командиром 3-го дивизиона, я — командиром 8-й батареи этого дивизиона.

Нашим минометным полком летом и осенью 1941 года командовал майор В. А. Шмаков. То было время тяжелых боев. Не имея опыта, действуя на широком фронте, мы делали все возможное, чтобы нанести как можно больше потерь врагу.

Командовать артиллерийской батареей — дело ответственное, особенно если дело касается нового вида оружия, опыта боевого применения которого еще нет. От меня требовалось лично изучить новую технику, основы ее боевого применения и добиться, чтобы весь личный состав быстро овладел этим оружием.

Наиболее интенсивные занятия начались с получением новых боевых машин, прибытия которых все с нетерпением ждали. Сначала с ними ознакомился командный состав полка. Занятия проводили командиры Главного артиллерийского управления и военпреды завода «Компрессор», изготовлявшего эти машины. Затем дошла очередь до личного состава подразделений. Занятия в батарее вел я сам. В помощь командирам батарей из дивизиона и полка выделялись специалисты — арттехник и электротехник. Личному составу запрещалось делиться с кем бы то ни было наблюдениями и впечатлениями об изучаемой технике.

В сжатые сроки моя батарея и весь наш дивизион были сформированы, провели необходимую подготовку и в сентябре своим ходом убыли на Брянский фронт. В район боевых действий вышли поздно ночью. Несколько раз перемещались вдоль фронта. Расположились в лесу северо-западнее города Севска. Командир дивизиона тут же получил первую боевую задачу.

Чувство высокой ответственности и большое волнение охватило всех нас. Первый залп запомнился на всю жизнь. Стреляли по скоплению живой силы и техники на окраине Пухова (Сумская область). Тогда противник готовился к первому генеральному наступлению на Москву. В ночь на 13 сентября батареи дивизиона заняли огневые позиции. Получены координаты цели. Все готово. В кабинах остались только командиры и водители. И вот — залп!

Багровый свет прогнал темноту ночи. А через несколько минут там, где был противник, забушевал огненный смерч. На ограниченной площади в течение десятков секунд разорвалось почти 200 РС. Результаты стрельбы были отличные.

Менее двух месяцев мне пришлось командовать батареей в 3-м дивизионе ГМП. Но это непродолжительное по времени командование в условиях тяжелых оборонительных боев стало неоценимой воинской школой. В октябре на базе нашего дивизиона был сформирован 5-й отдельный гвардейский минометный дивизион. Его командиром стал капитан Ф. Ф. Терешенок, а я был назначен командиром 1-й батареи.

Теперь я уже лучше знал, к чему и как готовить личный состав, какое место в моей работе должна занимать техническая и специальная подготовка командиров боевых установок, наводчиков и водителей.

Дивизион, укомплектованный в своей значительной части тружениками Подмосковья, после непродолжительной подготовки двинулся на фронт и принял активное участие в боях на ближних подступах к Москве — в районе Звенигорода, Рузы, под Волоколамском.

О наших боях на подмосковной земле в те суровые годы войны мне хотелось бы рассказать подробнее.

Тот из читателей, кто был в Звенигороде, не мог не обратить внимание на постамент с боевой машиной М-13 — он находится в городском парке и воздвигнут в честь воинов моей родной 1-й батареи 5-го отдельного гвардейского минометного дивизиона.

...В конце октября 1941 года на Звенигородском направлении шли упорные оборонительные бои. Здесь сражались части 144-й стрелковой дивизии генерал-майора М. А. Пронина. Кровопролитные бои шли за каждую деревню, за каждую высотку. День и ночь не смолкали орудийные залпы, обливаясь кровью, сражалась с врагом пехота. И вот среди этого многоголосого гула войны появились отличающиеся от всех других громовые раскаты. Это был голос гвардейских минометов.

Наш дивизион прибыл под Звенигород в ночь на 25 октября. Начальник штаба дивизиона лейтенант Ю. А. Павлов тут же установил связь со 144-й стрелковой дивизией, которую мы поддерживали, а командиры батарей перешли на наблюдательные пункты стрелковых полков.

НП командира 612-го стрелкового полка и мой находились в деревне Локотня. Неожиданно к нам приехал командующий 5-й армией генерал Л. А. Говоров. Редко бывало, чтобы столь большой военачальник лично ставил задачу командиру батареи. Но в этот день было именно так. Обстановка осложнялась, и судьба боя, видимо, в большой степени зависела от того, успеем ли мы упредить противника. Командарм, изучив данные разведки о сосредоточении крупных сил пехоты и танков противника в районе Колюбакина, приказал нанести огневой удар.

В считанные минуты батарея лейтенанта А. П. Константинова и наша батарея заняли огневые позиции. На фашистские войска, готовившиеся возобновить наступление на Звенигород, обрушился шквал огня гвардейских минометов и артиллерии.

Совместные действия пехоты и артиллерии 144-й дивизии и гвардейских минометных батарей задержали наступление врага на Звенигород в районе Локотни на несколько дней.

Не добившись успеха западнее Звенигорода, фашисты изменили свою тактику. Продолжая отвлекающие лобовые атаки, они решили взять город внезапным ударом с севера. Врагу удалось захватить ряд населенных пунктов и создать угрозу правому флангу обороны 144-й дивизии.

Именно здесь развернулись упорные бои за каждый клочок земли. Гвардейцы-минометчики днем и ночью, маневрируя по бездорожью, наносили внезапные мощные удары по противнику и помешали окружению частей дивизии западнее Звенигорода.

Запомнился мне день 7 ноября 1941 года. В. район поселка Каринское прибыли представители трудящихся Москвы и Звенигорода и вручили воинам дивизиона праздничные подарки. Это происходило непосредственно на боевых позициях. Воины дали клятву ни на шаг не отходить от занимаемых рубежей, отстоять Звенигород, не допустить прорыва вражеских войск на Москву. Свою клятву они выполнили с честью.

Незабываем подвиг бойцов 2-й батареи лейтенанта Константинова. Заняв огневые позиции в лесу северо-восточнее Каринского, батарея попала под удар авиации. Но ни разрывы бомб, ни пулеметный огонь пикирующих бомбардировщиков не испугали гвардейцев. Залп по скоплению вражеских войск был произведен в точно установленное время. Атака противника была сорвана. В этом бою батарея потеряла убитыми 13 человек, 15 воинов, в том числе командир батареи, были тяжело ранены.

В братской могиле в Каринском вместе с воинами 144-й стрелковой дивизии лежат гвардейцы-минометчики нашего дивизиона. Ежегодно в дни празднования годовщины разгрома фашистов под Москвой и в День Победы жители Звенигорода и прилегающих селений возлагают на братские могилы венки.

...Приказ Родины, партии, народа «Ни шагу назад, за нами Москва» в боях у Звенигорода был выполнен. 6 декабря началось контрнаступление войск Западного фронта под Москвой.

Здесь мне впервые пришлось участвовать в наступательных боях. Батарея поддерживала огнем сначала 144-ю дивизию 5-й армии, а затем совершила марш в полосу 1-й ударной армии. Шли на запад вместе с наступавшими войсками, ломая яростное сопротивление противника. Уже первые дни показали, какими огромными возможностями обладают гвардейские минометные части: в течение дня дивизион мог наносить огневые удары в полосах двух соседних армий!

В разгар этих боев командир дивизиона капитан Ф. Ф. Терешенок был откомандирован в оперативную группу ГМЧ Западного фронта. Вместо него командиром дивизиона назначили меня. С большим волнением воспринял я это назначение. Справлюсь ли? Отдельная гвардейская часть — фронтового подчинения, а мне всего 22 года.

И здесь я не могу не вспомнить о приезде в дивизион начальника ГМЧ Западного фронта Героя Советского Союза подполковника С. Ф. Ниловского. Сергей Федорович по-отцовски дал мне как молодому командиру дивизиона ряд полезных советов.

Начальником штаба в дивизионе остался лейтенант Павлов. Батареями командовала молодежь в возрасте 20 — 22 лет. У нас был хороший, слаженный коллектив, и в этом немалая заслуга первого комиссара дивизиона, батальонного комиссара П. И. Еремина, а также прибывшего несколько позже старшего политрука Г. П. Продувного, с которым мы проработали до конца 1942 года. С Гришей Продувным мы сдружились. Он передавал мне свой опыт политического работника.

Самые хорошие воспоминания остались о ветеранах дивизиона лейтенанте (ныне полковник) И. Д. Помбрике — бессменном отважном начальнике разведки дивизиона, о помощниках командира дивизиона по вооружению и технической части лейтенантах Ф. И. Тупицине и Г. М. Докторове, а также о наводчике боевой машины А. Гришине, разведчике Л. Мельникове, связисте П. Улыбине и многих других.

Б. А. Готовцев. Под Наро-Фоминском

Недавно мне вновь пришлось побывать в этом подмосковном городе, столь памятном нам, солдатам, защищавшим Москву в грозном сорок первом. Давно исчезли следы войны, я увидел совсем другой, новый город. Но в моей памяти зримо стояли картины подмосковных сражений и тот, прежний Наро-Фоминск, оказавшийся одним из рубежей, где неменко-фашистские войска наиболее резко почувствовали свое бессилие сломить нашу оборону.

Я приехал сюда с комсомольцами одного из столичных предприятий. Ребята совершали экскурсию по местам боевой славы. Мы пошли в Наро-Фоминский краеведческий музей, осмотрели экспонаты, относящиеся к Великой Отечественной войне. И надо было видеть, с каким вниманием молодежь слушала рассказ о тех днях! Я был по-настоящему счастлив.

...Сформированный в августе 1941 года 25-й отдельный гвардейский минометный дивизион сначала был направлен на Юго-Западный фронт, где до середины октября поддерживал своими залпами 1-ю Московскую гвардейскую мотострелковую дивизию.

18 октября нас направили на новый участок боевых действий. Куда? Мы могли лишь гадать. Но, подъезжая к Москве, поняли: будем оборонять столицу. Помню наше тревожное состояние. Все как-то подтянулись, стали более сосредоточенными, чувствуя, какая ответственность ложится на дивизион.

Я был тогда лейтенантом и командовал огневым взводом. Обмениваясь мнениями в командирском кругу, мы сознавали, что боевые действия здесь, под Москвой, будут напряженными, с большой плотностью огневых средств у противника, сильными налетами авиации.

Вечером 22 октября наш эшелон прибыл на станцию Апрелевка. Ночью дивизион совершил марш в район Наро-Фоминска, а на рассвете мы уже дали залп по противнику, наступавшему на юго-западную окраину города. Так начались боевые действия дивизиона в сражении за Москву.

Как и на Украине, дивизион поддерживал боевые действия 1-й Московской гвардейской мотострелковой дивизии, которая закрыла врагу путь на столицу по Калужскому шоссе; теперь фашисты стремились захватить Наро-Фоминск. Положение дивизии было трудным, она не имела локтевой связи с соседями — сплошного фронта не было. Используя численное превосходство в живой силе и технике, немецко-фашистские части с каждым днем усиливали натиск и вскоре вышли к реке Наре как севернее, так и южнее Наро-Фоминска. В самом городе дивизия смогла закрепиться только в северо-восточной его части, где находилась церковь; колокольню командир дивизии использовал в качестве своего наблюдательного пункта.

Бои шли днем и ночью. Атаки противника следовали одна за другой — здесь враг был ближе всего к Москве. Но гвардейцы держались стойко и не раз переходили в контратаки.

Командование дивизии умело использовало огневую мощь нашего минометного дивизиона, чтобы не только отстоять занимаемые рубежи, но и нанести противнику максимальные потери. Ракетные снаряды накрывали вражеских солдат, сосредоточивавшихся для форсирования Нары. Несколько раз мой взвод давал батарейные залпы по железнодорожному разъезду на 75-м километре, где выгружались воинские эшелоны гитлеровцев.

Боевая обстановка была напряженная, временами казалось, что больше уже не выдержать. Но шел день за днем, и у всех нас находились силы выполнить очередную боевую задачу. С каждым днем укреплялась слаженность расчетов, крепла боевая дружба гвардейцев.

Мне как командиру огневого взвода и старшему на батарее ни разу не пришлось краснеть за своих подчиненных, никто из бойцов и младших командиров не давал повода даже для упреков из-за недостаточно добросовестного выполнения своих обязанностей, а о дисциплинарных взысканиях не было и речи.

Помнится, в начале ноября противник предпринял очень сильную атаку на позиции дивизии, стремясь отрезать подразделения, закрепившиеся в городе, а затем и уничтожить их. Атака поддерживалась сильным артиллерийским огнем и воздушными налетами, а зенитное прикрытие наших частей было очень слабым. Поступила команда: дивизиону нанести огневой удар по скоплению противника на западной окраине и в центральной части Наро-Фоминска. Не успели мы занять огневые позиции, как налетели бомбардировщики. Разрывы бомб, устрашающий вой сирен. Разбиты два зенитных орудия. Казалось, нет возможности подготовить залп. Но воины-гвардейцы и в этих условиях проявили несгибаемое мужество и выполнили боевой приказ.

Надо сказать, что пушечных снарядов 33-я армия получила очень мало. В некоторые дни артиллеристам разрешалось израсходовать 1 — 2 снаряда на орудие. Наш же дивизион получал боеприпасы более щедро, и командование дивизии полностью использовало его огневую мощь.

В тяжелых боях в октябре — ноябре 1941 года под Москвой серьезно проверялись не только боевые, но и моральные качества бойцов и командиров, и эту проверку гвардейцы-минометчики с честью выдержали. Велика заслуга партийной и комсомольской организаций дивизиона, комиссара дивизиона старшего политрука Волкова и замполитов батарей. Коммунисты и комсомольцы были примером для всех.

Очень большое значение имела энергичная работа технического персонала. Нелегко в боевых условиях содержать большой автопарк в исправном состоянии. Каждая машина была на счету. Солдаты авторемонтной мастерской периодически обследовали передний край, отыскивали разбитые и сожженные машины и брали все пригодное для ремонта.

Первые залпы показали, что часть реактивных снарядов остается на боевых установках, не воспламеняясь, и в результате огневая мощь залпа уменьшается. Комсомолец воентехник Умар Котляров предложил способ. исправить этот недостаток. Все дело оказалось в неисправности некоторых пиропатронов. Их стали проверять с помощью микроамперметра; проверкой отбраковывались неисправные. Отказов РС не стало.

...Шли дни тяжелейшей обороны. 1 декабря немецко-фашистским войскам удалось прорвать нашу оборону в районе деревни Таширово, в 6 километрах севернее Наро-Фоминска, на стыке 33-й и 5-й ударной армий, и южнее города, в районе деревни Атепцево. Северная группировка вклинилась в наши тылы более чем на 20 километров и заняла район Юшково — Бурцево, южная — продвинулась от Нары на 10 километров на восток. Снова возникло тревожное положение. В ночные часы мы занимали круговую оборону, а боевые машины ставили на прямую наводку в наиболее опасных направлениях.

В те дни дивизион подвергался сильным артиллерийским налетам, но потерь мы почти не имели. Помогли отрытые щели и глубокие окопы для машин, хотя сделать их в промерзшем грунте было очень трудно.

Уже через пять дней прорвавшиеся группировки врага были уничтожены частями резерва 5-й и 33-й-армий. А 18 декабря 33-я армия перешла в наступление, и, прорвав оборону противника по реке Наре, ее войска устремились на запад и юго-запад.

26 декабря был освобожден Наро-Фоминск, 2 января — Малоярославец, 4 января — Боровск и 19 января — Верея. Гвардейцы-минометчики поддерживали атакующие силы.

За успешные боевые действия в ноябре были награждены орденами Красного Знамени командиры батарей и их заместители по политической части, орденами Красной Звезды и медалями — особо отличившиеся рядовые и сержанты дивизиона.

Действия дивизиона при прорыве обороны противника и последующих наступательных боях были отмечены командованием 1-й Московской мотострелковой дивизии и командующим Западным фронтом генералом армии Г. К. Жуковым.

Грозные дни обороны Москвы стали достоянием истории, но участники этих боев никогда не забудут испытания, через которые им пришлось пройти в ту суровую годину. Стойкость наших войск, огромная организаторская работа Коммунистической партии, командования Советских Вооруженных Сил помогли сорвать гитлеровский план захвата Москвы, развеяли миф о непобедимости немецко-фашистских войск.

В. И. Крестьянинов. Вместе с панфиловцами

Незабываемы подмосковные бои!

В октябре 1941 года был сформирован 14-й гвардейский минометный полк М-13 под командованием полковника Горохова. Его 1-й дивизион срочно отправили под Калинин. В составе 2-го и 3-го минометных и зенитного дивизионов полк был придан 16-й армии генерала К. К. Рокоссовского. 2-й дивизион капитана Б. К. Василькова перешел в распоряжение командира 316-й дивизии генерал-майора И. В. Панфилова и принял участие в обороне Волоколамска от наступавших превосходящих сил противника.

...Было раннее утро, поднимался туман, накануне ночью прошел дождь со снегом. Наш дивизион стоял в лесу, близ Волоколамска. Водители и командиры боевых машин в полной готовности сидели в кабинах, расчеты устраивали землянки. Жечь костры категорически запрещалось. Не могли мы находиться и в населенных пунктах: расположение боевых установок хранилось в строгой тайне.

Прибывший офицер связи коротко доложил о действиях противника и месте расположения штаба 316-й дивизии. Командир дивизиона нанес на свою карту обстановку, а комиссар дивизиона Павличенко спросил: «Можно готовить личный состав к боевым действиям?» Получив указания командира, он ушел в подразделения. Начальник штаба и я, уполномоченный особого отдела, непосредственно отвечающий за сохранение секретности нового орудия, также получили распоряжения.

Командир дивизиона приказал погрузить на полуторку десять километров телефонного кабеля и два аппарата связи. Разведчики взяли с собой в машину оптические приборы для наблюдения за полем боя.

Два разведчика, три связиста и я разместились в кузове газика, командир сел рядом с шофером, и мы выехали в штаб дивизии. Командиру огневого взвода лейтенанту Бандиловскому было приказано следовать с восемью боевыми машинами, заряженными реактивными снарядами, с интервалом в 20 минут в район деревни Пагубино, в 12 километрах за Волоколамском. Мы направлялись дальше, в район Спасс-Рюховское.

В штабе дивизии командир дивизиона кратко доложил генералу Панфилову о новом оружии. Командир дивизии тут же вызвал из соседнего дома начальника разведки. Уточнили место скопления противника, рассчитали данные для стрельбы. Все делалось быстро и четко. Через считанные минуты последовало приказание: обеспечить связь и подготовить боевые машины к бою.

На автомашине я подъехал к командиру дивизиона, двигавшегося навстречу. Стрельба со стороны леса усиливалась. Слева на обочине дороги были видны замаскированные орудия, из которых наши артиллеристы вели огонь по наступающим. Капитан Васильков приказал водителю быстрее ехать в сторону от села, на возвышенность, чтобы наблюдать за огнем дивизиона.

Остановились за большими кустами ивняка. Связисты, не останавливая автомашины, прокладывали связь с огневой позицией. Один из разведчиков полез было на большую березу, но капитан скомандовал: «Отставить!» Устраивать наблюдательный пункт на глазах у противника не годилось. И действительно, за бугром раздался взрыв снаряда; противник нас обнаружил.

Шофер укрыл машину за откосом. Капитан передал на позицию координаты цели...

Сразу вслед за разрывами РС наступила тишина. Артиллерийская стрельба смолкла, но через несколько минут она возобновилась — в дело вступила наша ствольная артиллерия. Поднялась и пошла в контратаку пехота.

Генерал Панфилов поблагодарил командира дивизиона за отличный залп. Он был восхищен:

— Так вот они какие, новые минометы! Хороши, хороши!

24 — 25 октября начались ожесточенные бои за Волоколамск. Сосредоточив большое количество танков и авиации, враг попытался с ходу захватить город и выйти на шоссе. Не получилось!

Командир полка полковник Горохов приказал передислоцироваться на восточную окраину Волоколамска. Чтобы выполнить приказ, дивизиону необходимо было проехать через центр города, где в это время шли бои. Капитан Васильев принял решение: прорваться с боем и соединиться с основными силами 316-й стрелковой дивизии.

В одной из автомашин, вооруженных двумя спаренными зенитными крупнокалиберными пулеметами, шло на прорыв отделение разведчиков. Им было поручено возглавить колонну дивизиона и на максимальной скорости проскочить через центр Волоколамска на восточную окраину и Московское шоссе.

Ведя интенсивный огонь из пулеметов и автоматов, несмотря на разрывы мин и снарядов противника, мы выполнили приказ без потерь. Но не успели, что называется, перевести дух, как нам пришлось перебраться на северную окраину города и оттуда обстрелять противника, прорвавшегося в город.

Капитан Васильков и я с двумя разведчиками и двумя связистами на автомашине на предельной скорости повели четыре боевые установки в этот охваченный пламенем район. Проскочили! Но залп успела дать только одна установка, так как боевое охранение доложило: в нескольких десятках метров сзади, там, откуда мы только что приехали, появились немецкие танки.

Пришлось отходить по шоссе на север. Под покровом ночи, соблюдая осторожность, двигались в сторону деревни Суворово. Здесь мы встретились с оборонявшимся справа от 316-й стрелковой дивизии курсантским полком Кремлевского училища имени Верховного Совета РСФСР. По просьбе командования этого полка несколькими залпами боевых машин мы поддержали оборону курсантов.

К исходу того же дня боевые машины вновь вышли на Волоколамское шоссе и соединились с основными силами нашего полка и 316-й стрелковой дивизией, занимавшими оборону восточнее Волоколамска.

Неся большие потери в живой силе и технике, немецко-фашистские войска продолжали наступать. Особенно трудно было на левом фланге нашей дивизии, в районе деревни Скирманово. Однажды ночью в штаб дивизиона явился военный в полушубке, связной из штаба конного корпуса генерала Л. М. Доватора. Рассказав о боевой обстановке, он передал просьбу о помощи. Командир дивизиона приказал одной из батарей помочь конникам огнем. В деревне Язвище нас встретил сам командир корпуса — стройный командир, одетый в черную бурку и белый бешмет, на сером донском скакуне.

Из деревни Хорошево, западнее Скирманова, был дан залп по скоплению противника.

В упорных боях в этом районе наш дивизион также понес потери. В районе деревни Петелино погибли начальник разведки, разведчик и связист. Под ружейные залпы мы похоронили наших товарищей на восточной

окраине деревни Федюково, на холме под молодой березкой.

На другой день в штабе 316-й стрелковой дивизии я узнал, что смертельно ранен генерал И. В. Панфилов. Это произошло 18 ноября. Многие наши бойцы знали его лично. Гвардейцы поклялись отомстить фашистам.

Примерно через день наш дивизион получил приказ: немедленно подготовить огневой удар по прорвавшемуся противнику в районе деревни Нелидово и разъезда Дубосеково. Тут же зарядили боевые установки и выехали на огневые позиции в район Федюково. Увидев в бинокли колонну автомашин и танков противника, капитан Васильков подал команду: «По фашистским захватчикам — огонь!» После залпа загорелись автомашины с пехотой и два фашистских танка.

Вскоре мы получили от командования армии новое приказание: выехать в район Солнечногорска, а затем передислоцироваться в Клин. Но на исходе дня, когда мы были уже в 3 — 4 километрах от Клина, работник штаба нашего полка передал новый приказ: остановиться в деревне Борозды. Поздно ночью меня вызвали в штаб полка, который разместился в соседней деревне, и поручили доставить донесение в штаб армии.

Моя автомашина с потушенными фарами отправилась в Клин. При въезде в город я оставил автомашину на обочине шоссе и после многократной проверки документов добрался до большого кирпичного здания. Штаб армии размещался в его подвале. Здесь я увидел у карты генералов Жукова и Рокоссовского. Командир, принимавший донесение, спросил о боевом настроении личного состава полка. Наши воины были готовы выполнить любое задание.

Прибыл я обратно в дивизион на рассвете, а час спустя выехали на Рогачевское шоссе и через Химки в Ново-Кирилловку на Ленинградском шоссе.

На пути, в деревне Федорово, нам встретился артиллерийский техник 1-го дивизиона К. И. Сушан. Он рассказал, как воевал у города Калинина его дивизион. В одном из боев гвардейцы-минометчики вывели из строя аэродром противника.

К исходу того же дня прибыли в Ново-Кирилловку. Здесь был штаб полка. Нам сообщили, что дивизион переименован в 30-й отдельный гвардейский минометный дивизион; многие гвардейцы за успешные боевые действия были представлены к правительственным наградам.

Обстановка на фронте быстро менялась. Враг занял Клин и Солнечногорск. Нашему дивизиону было приказано поддерживать 8-ю гвардейскую дивизию имени генерала И. В. Панфилова (ранее 316-я стрелковая). Направляясь в боевые порядки дивизии на западной окраине деревни Черная Грязь по Ленинградскому шоссе, мы попали под бомбежку. Десятка три бомб, взорвавшихся в расположении дивизиона, вывели из строя 19 человек и повредили две боевые машины. Командир отделения связи Вася Новиков, израненный осколками, погиб на глазах боевых товарищей и был похоронен на окраине этой деревни.

Поддерживая пехоту, наш дивизион уничтожал живую силу и технику противника. Особенно ожесточенные бои шли в течение нескольких суток в районе станции Крюково.

В начале декабря после интенсивной артиллерийской подготовки с участием 30-го дивизиона панфиловцы и другие соединения начали победоносное наступление на запад. Они освободили Истру, Ново-Петровск и 20 декабря — Волоколамск.

Перед Новым годом к нам, в деревню Язвище, приехали шефы из Москвы с подарками, при этом сказали, что генерал Рокоссовский направил их в нашу часть, как в лучший боевой дивизион.

В январе 1942 года 30-й отдельный гвардейский минометный дивизион продолжал громить фашистских захватчиков, помогая пехоте и танковым частям Красной Армии освобождать города и деревни Московской области.

К. И. Сушан. Под Гвардейским знаменем

Суровая, морозная осень 1941 года. Враг рвется к родной Москве. Все новые воинские части уходят на фронт. Среди них наш 1-й дивизион 14-го гвардейского минометного полка. В его составе — боевые машины БМ-13, установленные на трехосных отечественных автомобилях.

И вот — боевое крещение. 14 октября 1941 года залпы наших боевых установок под Калинином помогли пехоте остановить противника, заставить его перейти к обороне.

Первый залп был произведен по элеватору, который фашисты торопились превратить в узел обороны. Сюда подтягивались на автомобилях и повозках сотни вражеских солдат. Все это хорошо видели в стереотрубу с НП дивизиона командир батареи старший лейтенант И. Е. Лавринович и начальник разведки Герой Советского Союза старший лейтенант В. И. Кириллов.

Залп лег точно. Затем мы подготовили огонь по скоплениям мотопехоты и танков в деревнях Малые и Большие Перемерки на Ленинградском шоссе. Было видно, как фашисты спешно окапываются, зарываются в землю.

Особенно сильно они укрепились на высоте у деревни Кольцово, откуда хорошо просматривались и простреливались все подступы к высоте и соседним деревушкам.

Три дня бойцы московского ополчения, влившиеся в стрелковый полк, готовились к бою за высоту и деревню Кольцово: совершали броски, учились поддерживать пулеметами атакующие цепи. На четвертый день, в 4 часа утра, когда 192 снаряда гвардейского залпа взломали оборону врага около Кольцово, москвичи слева от леса и справа от овражка бросились в обход деревни.

Удар был настолько неожиданным, стремительным и сильным, что фашисты, не успев занять оборону на подготовленном рубеже, спасались бегством, бросали оружие. Почти без потерь наши бойцы выбили захватчиков из Кольцово и соседних деревень.

Победа небольшая, местного значения, но — первая, и как она подняла нас в собственных глазах!

Целый месяц фашисты южнее Калинина не могли продвинуться ни на шаг, каждая попытка возобновить наступление пресекалась огнем артиллерии и пехоты. Не раз вступали в действие и гвардейские минометы.

Для борьбы с нашим дивизионом враг предназначил 12 «мессершмиттов». Самолеты появлялись после каждого залпа и ожесточенно обстреливали из пушек и пулеметов место, где только что находились наши огневые позиции. А гвардейцы, перегнав свои боевые машины на два-три километра в сторону, смеялись и кричали:

— Давай, давай, не жалей патронов!

Не забыть, как на наших глазах два «мессершмитта» атаковали бомбардировщик, летевший в сторону Калинина. Летчик ловко уходил из-под обстрела, а стрелок-радист подбил один из истребителей. Тот, снижаясь, потянул к аэродрому. Но тут появились еще два «мессера», и они втроем подожгли Пе-2. Самолет начал падать, из него выбросился экипаж, раскрылись парашюты. Фашисты носились каруселью вокруг спускавшихся летчиков и расстреливали их на лету. До нас долетал треск пулеметов. Мы бросились по лесу туда, куда снижались летчики. На нас шел кровяной дождь. Подхватили их на руки. Лейтенант и младший лейтенант были мертвы, а старшина успел сказать: «Везите в Клин».

Каждый гвардеец еще раз убедился: фашист тебя не пожалеет. Но и ты не жалей его!

Немецкие истребители гонялись за каждой машиной, даже за отдельными командирами и солдатами; однажды расстреляли походную кухню дивизиона. Женщины из деревни Демидово одолжили нам чугуны, и мы три дня варили гречневую кашу из концентрата — «брюнетку». Сытно, вкусно и не расплескается.

Однажды «мессеры» обстреляли БМ-13, возвращавшуюся из Москвы после ремонта. Как арттехник дивизиона я осмотрел ее. Машина была чуть-чуть поцарапана, пробиты три шины. Пошел в село Эммаус в штаб дивизиона доложить командиру о прибытии реактивной установки. На полдороге между лесом и селом впереди появились два «мессершмитта», и один из них пошел на меня. Бежать — значит погибнуть. Бросился в кювет — он совсем мелкий. Встал за телеграфный столб, но это тоже не укрытие. Выхватил зачем-то пистолет, грохнулся за основание столба и в бессильной злобе разрядил обойму в самолет. А он резанул из пушек и пулеметов, взрыл асфальт на шоссе и унесся в сторону Москвы.

Гулко стучало сердце. Я поднялся, перешел шоссе, добрался до первых сосенок. И услышал противный, звенящий, нарастающий гул. Самолет снова пронесся метрах в пятнадцати от сосенок, за которыми я стоял. Носатый, в шлемофоне летчик вертел головой то вправо, то влево, как бы выискивая дичь, что ушла из-под носа живой..

Очень досаждали нам авиационные налеты. С этим нужно было покончить.

Наблюдение показало: истребители садятся за дальний лес, всегда в одном направлении. Как подтвердила разведка, здесь был один из полевых фашистских аэродромов. Но реактивные установки достать его не могли. Тогда комиссар дивизиона старший политрук Михаил Коломиец предложил проложить дорогу по болотистой низине, ближе подвести боевые машины к осиному гнезду и уничтожить его.

Пять дней и ночей гвардейцы, как заправские саперы, строили дорогу: валили деревья, таскали тяжелые бревна, скрепляли их и маскировали.

К 6 ноября дорога была готова. Связь между наблюдательным и командным пунктами поддерживал начальник связи дивизиона младший лейтенант Федор Цимбал. Около 18.00 он доложил командиру дивизиона капитану А. А. Гаврилову, что на вражеский аэродром впервые за все время сели бомбардировщики. Видимо, фашисты готовили бомбовый удар по праздничной Москве.

Данные разведки командир дивизиона немедленно доложил в штаб 30-й армии. Они совпали со сведениями, полученными штабом армии из других источников. Последовал приказ уничтожить аэродром. Вечером, как только стемнело, батареи лейтенантов Я. Е. Булавицкого и И. Е. Лавриновича скрытно вышли на новую огневую позицию. Командир дивизиона скомандовал:

— В ознаменование 24-й годовщины Великого Октября, по осиному гнезду — огонь!

128 ракет прочертили черное небо. Последовал второй залп. За лесом разрасталось огромное зарево, воздух и земля содрогались от взрывов. Всю ночь и следующий день в стане врага полыхал огонь.

В армейской фронтовой газете «Боевое знамя» 12 ноября 1941 года появилась статья: «Огневой налет на аэродром врага». Вот выдержка из нее: «Грозной, всесокрушающей силой обрушились на врага новейшие орудия. Снаряды точно ложились в цель... Как выяснилось, в результате блестящего огневого налета наших гвардейцев-артиллеристов на вражеском аэродроме нашли свою гибель 30 фашистских самолетов. Теперь с этого аэродрома уже не поднимутся в воздух гитлеровские воздушные пираты. Аэродром полностью разрушен...»

До 19 ноября, пока мы удерживали здесь оборону, фашистские самолеты больше не появлялись.

Вскоре наша часть была переименована в 29-й отдельный гвардейский минометный дивизион. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1942 года он был награжден орденом Красного Знамени. Одновременно орденами Красного Знамени были награждены А. А. Гаврилов, М. М. Коломиец, И. Е. Лавринович, орденом Красной Звезды — Я. Е. Булавицкий, медалями «За отвагу» — Ф. И. Цимбал, В. И. Лукьянов и другие.

Гвардейское знамя и орден Красного Знамени вручал нам Герой Советского Союза генерал-майор С. Ф. Ниловский.

...Моросил небольшой дождь. От штабного блиндажа к торжественному строю гвардейцев приближался начальник опергруппы ГМЧ Западного фронта; развернутое знамя нес майор А. Г. Карась, который в дальнейшем провел наш 40-й гвардейский минометный полк по шести фронтам войны. Командир дивизиона капитан И. Е. Лавринович подал команду:

— Смирно! Равнение на знамя!

Четко отдал рапорт. Гвардейцы дружно ответили на приветствие генерала.

Сергей Федорович Ниловский проникновенно говорил о воинском знамени — символе солдатской чести, о прошедших и грядущих боях.

Фашисты тем временем начали пристреливаться из минометов. Но торжество уже подходило к концу. Генерал Ниловский прикрепил орден к знамени. Командир дивизиона опустился на колено и поцеловал край полотнища. Принял знамя из рук генерала и, высоко подняв, пошел вдоль строя.

Когда знамя поднесли к штабному блиндажу, из него выбежал связист:

— Товарищ генерал, засекли минометную батарею!

— Батарея, к бою! — приказал тот.

Срочно были рассчитаны данные для стрельбы, батарея развернулась, прогрохотал залп. Минометы фашистов замолчали.

Начальник разведки дивизиона В. И. Лукьянов, который засек батарею врага, был сфотографирован у развернутого знамени.

Весной 1943 года севернее города Жиздры враг не раз атаковал нашу оборону. После нескольких наших залпов ему удалось засечь огневые позиции. Снаряды тяжелой артиллерии противника поднимали фонтаны черной земли, свистели осколки, однако батареи продолжали вести огонь. Залпы следовали один за другим. Бой достиг наивысшего напряжения. Вражеская пехота при поддержке артиллерии, минометов и танков пошла в атаку. И тогда впереди боевых машин, сжав древко знамени части, встал бывший милиционер-москвич гвардеец Александр Казбанов. «Знамя — вперед!» — таков был приказ, единственно верный и нужный в тот момент.

Прямым попаданием снаряда была разбита боевая машина, погибли командир орудия, шофер и наводчик. Осколки пробили полотнище знамени, срезали древко. Александр Иванович Казбанов подхватил падавшее знамя и поднял над головой. Другой снаряд поджег ящики с ракетами-снарядами; они, гудя, испускали пламя и расползались, как живые. Гвардейцы бросились в кромешный ад, оттащили целые ящики, затушили огонь и продолжали давать залпы. Более десяти человек получили ранения. Но бой был выигран. Ефрейтора А. И. Казбанова первым в полку наградили орденом Отечественной войны I степени.

Время уносит многое. Но из моей памяти и из памяти друзей-однополчан не изгладится имя Лены Варшавской.

Во время битвы за Москву она была медсестрой в госпитале в Туле, а в полку воевала с мая 1943 года и в первом же бою, севернее Орла, проявила необычайное мужество — взяла в плен двух фашистов. В награду командир полка исполнил ее просьбу — перевел на должность фельдшера дивизиона.

В боях за Орел, Карачев, Брянск, в районе Невеля и Пустошки за три месяца она вынесла с поля боя 17 тяжелораненых, 15 гвардейцам оказала помощь на огневых позициях и была награждена медалью «За боевые заслуги».

В начале 1944 года полк был на переформировании в Подмосковье. В Москве в Центральном театре Красной Армии Лена разыскала своего отца, потерявшего ее из виду, когда дочь убежала на фронт. (В 50 лет он, как и сын, и дочь, добровольно отправился на фронт, был ранен и инвалидом вернулся на работу в театр.) Дома Лена с гордостью показала ему свою карточку кандидата в члены партии. Потом настроила виолончель и начала играть.

Отец не мог налюбоваться ею.

— Ты очень горячая, можешь погибнуть легко. Я тебя не отпущу, — сказал он.

— Нет, ты этого не сделаешь. Я сейчас не принадлежу тебе, — ответила дочь.

В 18.00 она ушла.

Полк в мае 1944 года был переброшен на Ленинградский фронт. 10 июня 1944 года после сильнейшей артподготовки наши войска прорвали долговременную оборону противника на Карельском перешейке. На десятый день наступления был взят город Выборг. Но восточнее, у станции Хейниоки, финны удерживали железную дорогу. Наша пехота залегла. По просьбе командира батальона командир батареи старший лейтенант И. М. Баба развернул свои четыре «катюши» и дал залп. 64 снаряда взрыли землю, станция загорелась, и пехота бросилась в атаку. А в это время восемь вражеских бомбардировщиков сбросили бомбы на батарею.

Гудела земля, падали вековые деревья, загорелись грузовые машины. Самолеты улетели. Лена вскочила с земли. Жгло правую ногу, кругом — раненые. Убитых — старшего лейтенанта и пятерых батарейцев — снесли в одно место и накрыли плащ-палаткой. Лена перевязывала раны, отправляла раненых бойцов в госпиталь. Когда все было закончено, она села на землю и сказала: «Мальчики, помогите, пожалуйста, снять сапог». Хромовый сапог пришлось разрезать, он был полон крови. Два осколка вонзились в ногу девушки, но кость, к счастью, не была задета... Серьезно раненная, теряя кровь, она спасла жизнь нескольким гвардейцам. За этот подвиг Лена Варшавская была награждена орденом Красной Звезды.

Месяц наша сестричка, как называли ее бойцы, лечилась в госпитале. В это время под сильнейшими ударами наших войск финский фронт затрещал. Ураганный огонь ракетчиков, артиллеристов и бомбовые удары авиации помогли нашей пехоте форсировать реку Вуокси. Всем частям была передана радиограмма:

«Завтра... в 13.00 с северо-запада на юго-восток на высоте 2000 метров проследует самолет с характерным звенящим звуком. Не стреляйте!» Фронт замер. Мы наблюдали полет этого самолета. Финская правительственная делегация летела заключать договор о перемирии. 35 дивизий противника сложили оружие. Финляндия выбыла из войны.

В укрепрайоне на Вуокси мы стояли месяц. Лена где-то достала учебники и в шалаше, построенном гвардейцами, в свободное время готовилась к сдаче экзаменов за курс средней школы, хотела догнать своих фронтовых друзей — второкурсников Ваню Салтовца и Юру Горбатого.

В чудесный солнечный день Лена и Юра пришли к командиру полка. Так уж повелось: когда молодые люди решают соединить свои судьбы, они советуются с родителями. На фронте и в армии отца и мать заменяет командир. Гвардии подполковник А. Г. Карась и встретил их, как отец, хотя ему шел 26-й год. Взвесили все «за» и все «против», решили: «Война войной, а жизнь есть жизнь, и любовь побеждает смерть». Лена и Юра на «эмке» уехали в Ленинград в загс, а мы бросились собирать полевые цветы и по возвращении молодоженов из города преподнесли им букет, краше и роднее которого не бывает. Состоялась фронтовая комсомольская свадьба.

А война продолжалась. В сентябре полк с ходу, севернее города Тарту, вступил в бои за освобождение Эстонии. Дивизион, в котором фельдшером была Лена, отличился в боях за Мустве, Реквере, Тапа. Своим огнем он прокладывал путь воинам 8-го Эстонского корпуса.

22 сентября 1944 года Таллин был освобожден. В этот день и погибла Лена Варшавская. Со всеми воинскими почестями гвардейцы похоронили своего дорогого товарища. Слезы текли сами: одним она спасла жизнь, другим была как родная сестра, третьи называли ее дочкой.

Гвардии старшие лейтенанты Ю. П. Горбатый и И. М. Салтовец установили памятник на могиле верного друга. На нем было написано:

«Гвардии старшина медицинской службы

1925 25/I — 1944 22/Х

ВАРШАВСКАЯ Елена Михайловна»

И ниже:

Эти слова написал Ваня Салтовец, друг Лены.

За образцовое выполнение заданий командования при освобождении Эстонии и ее столицы полку было присвоено наименование Таллинский.

При реконструкции города останки павших героев были перенесены в центр, и там воздвигнут величественный памятник воинам-освободителям. Горит Вечный огонь.

Сотни раз после войны я рассказывал своим ученикам и молодежи о друзьях-однополчанах, об их подвигах. В 1971 году в московской школе № 237 начала работу группа красных следопытов. Они разыскивали родственников Лены Варшавской. Огромную помощь в поиске оказала школьникам сотрудница Центрального адресного бюро г. Москвы Полина Прокофьевна Баранник. Мам по фамилии Варшавская в Москве оказалось 200. Ребята написали и разослали 44 письма женщинам, которые, как сказала Полина Прокофьевна, могли быть мамой Лены. Получили ответы.

«Дорогие ребята! У меня был единственный сын — Миша Бабицкий (фамилия отца). Он учился в школе пограничников. В 1941 году курсанты были отправлены в Ленинградскую область. Там и погиб мой сын. Я до сих пор не могу найти его могилы. Меня очень тронул ваш поиск. Занимайтесь этим важным и благородным делом. Низкий поклон вам».

«Мои дорогие ребята. Не могу вам ничего ответить. Эта девушка не родственница мне. Но буду очень признательна, если вы сумеете получить какие-либо сведения и сообщите их мне. Я, получив ваше письмо, и себя в какой-то мере причисляю к «красным следопытам».

В 1973 году после публикации в одной из таллинских газет очерка «Лена» в поиск включились пионеры и комсомольцы Эстонии. Два года спустя наши письма и письма родителей встретились, и мы установили контакт.

Родители рассказали, что их девочка родилась в Полтаве. При торжественных октябринах в театре по предложению комсомольцев ей было дано имя Лени́на. Перед войной она училась в Музыкальном училище имени Гнесиных. В 1941 году, убегая на фронт из поезда с эвакуированными, уходившего на Самарканд, Ленина оставила записку: «Отец, сейчас музыка иная — война. Я ушла на фронт».

В 1944 году кто-то из однополчан сохранил пробитое и окровавленное последнее письмо Лены, которое она не успела отправить, и переслал родителям. За шесть дней до гибели она писала:

«Здравствуй, дорогой отец!

Хотя ты не ответил, но я считаю своим долгом написать тебе. Началась страдная пора, мы сейчас далеко от прежнего расположения — гоним немцев в Эстонии. Нас здесь радушно принимают. Испытываем чувство радости за свой народ, свою армию.

Живем здесь неплохо. Мы здоровы, бодры, полны энергии. Юрик здорово похудел. А у меня полный порядок. У Юрчика два осколка. Кончится война — сделаем операцию. Успокаиваю его этой надеждой. Можно сказать, проказница судьба! Полюбили друг друга здоровыми. Потом его поцарапало, потом меня. Поженились только после моего возвращения из госпиталя. Ну и жизнь! Закончим войну и, если будем живы, заживем хорошей, замечательной жизнью. Эх, отец, какую жизнь построим! А если не придется дожить до этого счастья, то и не очень обидно, наши места займет новое поколение, полное знаний, энергии и воли, и, может, нас вспомнят!..

Отрадно, когда продвигаешься вперед. Скоро ты услышишь про нас. Знай, что и наша доля труда вложена в эту победу».

По почину москвичей после XVII съезда ВЛКСМ бригада девушек-строителей треста Таллинстрой включила в свой состав Лену Варшавскую и теперь с гордостью носит ее имя. Пионерскому отряду школы № 2 города Кейла за хорошую учебу и отличную работу присвоено имя отважной комсомолки-москвички. В Москве пионерские отряды школ № 113 и 237 тоже борются за присвоение им имени Ленины Варшавской.

Эстонцы радушно принимают ветеранов полка, приезжающих в Таллин в Дни освобождения. Приезжали и родители героини. Каждая такая встреча превращается в праздник дружбы и пролетарского интернационализма.

Рассказывал я и учащимся Музыкального училища имени Гнесиных об их соученице. В училище также действует комсомольская группа «Поиск». Она много сделала для увековечения памяти павших в боях Отечественной войны.

Родители Ленины завещали передать ее виолончель училищу{ Виолончель была создана замечательным мастером А. Я. Ручкиным под руководством всемирно известного мастера смычковых инструментов Е. Ф. Витачека. Она восстановлена в мастерской при ГАБТ СССР старейшим мастером смычковых инструментов заслуженным деятелем культуры РСФСР Н. М. Фроловым.}. 5 февраля 1981 года на вечере-встрече, состоявшемся в училище, ветераны-гвардейцы выступали с воспоминаниями о своей боевой подруге, спасшей жизнь сотне бойцов, и исполнили дарственное завещание.

Старший лейтенант в отставке В. Г. Порсов на вечере сказал: «Я был ранен 24 осколками, истекал кровью. Лена, тоже раненная, тащила меня на себе более 300 метров до медсанбата, а во мне было 70 килограммов. Вы меня не видели бы здесь, если бы не Лена. Она спасла мне жизнь. Я ее вечно помню, детям и внукам накажу, чтобы всегда помнили Лену и таких, как она».

После многих лет молчания в руках дипломантки училища Наташи Мелеховой ожила и запела виолончель Ленины Варшавской. У многих ветеранов по лицам текли слезы, а перед глазами стояла и улыбалась своей чудесной улыбкой их Лена, геройски сражавшаяся под гвардейским знаменем полка.

И. Г. Прокопов. За нами — Москва!

В годы Великой Отечественной войны я командовал отдельным дивизионом, полком и бригадой легендарных гвардейских минометов. Прошел по дорогам войны большой путь. Видел и пережил многое. Но особенно помнятся бои в Подмосковье.

В первых числах ноября 1941 года меня — командира 15-го отдельного гвардейского минометного дивизиона — и комиссара дивизиона старшего политрука Г. В. Булгакова вызвали в штаб Московского военного округа. У члена Военного совета генерала К. Ф. Телегина собрались командиры и комиссары всех гвардейских минометных частей, входивших в Московскую зону обороны. Рассказав о тяжелой обстановке на Западном фронте, генерал поставил задачи по использованию огня гвардейских минометов на защите Москвы.

В середине ноября дивизион вошел в состав 20-й армии; она только создавалась и предназначалась для контрнаступления в направлении поселок Красная Поляна — Солнечногорск — Волоколамск.

Командующий артиллерией этой армии полковник П. С. Семенов приказал произвести рекогносцировку в полосе предстоящего наступления. Вместе с разведкой в течение двух дней я определял возможные районы огневых позиций и наблюдательных пунктов, а также скрытые подъезды к ним. Изучал положение своих войск и войск противника.

Наблюдая в стереотрубу, я обратил внимание, как много солдат противника в Красной Поляне. Меня поразила наглость врага: сосредоточение свежих войск проводилось открыто, без всякой маскировки, в дневное время. Всюду двигались люди, шли походные кухни. Появилась мысль: «Их нужно проучить!» Наш наблюдательный пункт находился вблизи НП командующего 16-й армией генерала К. К. Рокоссовского. Я обратился к нему:

— Разрешите накрыть залпом дивизиона фашистов в Красной Поляне.

— Разрешаю, — ответил Рокоссовский. — Только что с командующим артиллерией генералом В. И. Казаковым мы обсуждали, как помешать сосредоточению противника в Красной Поляне. Сколько вам нужно времени на подготовку залпа?

— 30 — 40 минут.

— Готовьтесь. О готовности доложите.

— Есть! — с радостью ответил я и бегом вернулся на свой НП.

Готовлю по карте исходные данные для стрельбы, вызываю к рации начальника штаба дивизиона старшего лейтенанта М. И. Мишекурина и передаю координаты огневой позиции, данные для стрельбы, время готовности.

Ровно через 30 минут дивизион был готов открыть огонь. Я приказал ждать команду и вместе с радистом отправился к генералу К. К. Рокоссовскому.

— Очень хорошо, — сказал генерал. Он еще раз внимательно посмотрел на цель, потом на свои часы. — По всем признакам, у них сейчас обед. Удачный момент. Дайте-ка им на третье горячего. Открывайте огонь!

— По фашистам — огонь! — волнуясь, передал я команду. С замиранием сердца ждал результатов залпа, ведь это было мое гвардейское крещение.

Через десятки секунд, которые показались вечностью, я услышал воющие громовые раскаты от разрывов снарядов и увидел фонтаны огня в скоплениях врага.

Вечером я построил гвардейцев, поздравил их с первым боевым залпом и передал благодарность генерала Рокоссовского.

Чуть позднее я узнал, что именно здесь, в поселке Красная Поляна, фашисты устанавливали дальнобойную артиллерию для обстрела Москвы. Вместе с пехотой врага она была уничтожена огнем ствольной артиллерии 16-й армии и залпами нашего 1-го дивизиона, после чего на этом направлении установилось относительное затишье...

Юго-западнее, в районе Крюково — Дедовск, продолжались ожесточенные бои. В них принимали участие и гвардейцы-минометчики — дивизионы капитанов М. Н. Богдана, К. Д. Карсанова и П. В. Колесникова, старших лейтенантов П. А. Федорова и Бондарева. При отражении яростных вражеских атак в районе Ново-Петровского впервые против танков применялись залпы гвардейских минометов 14-го гвардейского минометного полка и 15-го отдельного дивизиона.

В конце ноября в районе Яхромы фашисты переправились на восточный берег канала Москва — Волга. Для уничтожения этой группировки в поддержку войск 1-й ударной армии были направлены гвардейские минометы.

А в это время Советское Верховное Главнокомандование готовило под Москвой решительное контрнаступление. К концу ноября 1941 года все было готово к удару по врагу. Гвардейские минометные части Западного фронта в составе 34 дивизионов расположились по огромному полукольцу — от Волжского водохранилища до Тулы.

И вот час расплаты наступил. 6 декабря 1941 года на рассвете артиллерия фронта открыла ураганный огонь. После мощного залпа наших дивизионов, который одновременно служил сигналом атаки, танки и пехота ринулись в бой. С воздуха удар нанесла штурмовая авиация. Столь мощное наступление было неожиданным для врага. Оставляя убитых и раненых, боевую технику, немецко-фашистские части начали отступать.

На отдельных рубежах враг оказывал сильное сопротивление. В этих случаях на помощь пехоте и танкам приходили артиллеристы и гвардейцы-минометчики.

Московские поля ожили. Был мороз, но мы его не чувствовали. Согревала радость первого успеха.

15-й отдельный дивизион поддерживал наступление 20-й армии на Красную Поляну. После артиллерийской подготовки и нашего залпа 331-я стрелковая дивизия подошла к окраинам поселка. Здесь противник держался прочно. Его огонь вынудил наши войска залечь. Вскоре с восточной окраины поселка противник силою до полка перешел в контратаку.

— Слово за вами! — обратился ко мне командир дивизии генерал В. Д. Смирнов.

Снаряды накрыли густые цепи контратакующего противника. Войска 20-й армии возобновили наступление и вскоре освободили северо-западную окраину поселка.

Всю ночь бои шли на восточной окраине. Начальник разведки дивизиона лейтенант В. А. Касаткин, находившийся в передовых рядах пехоты, передал мне по радио координаты очага сопротивления. Утром был дан новый залп, а во второй половине дня поселок Красная Поляна был полностью освобожден.

Ломая сопротивление врага, войска 20-й армии шли вперед. Ожесточенные бои развернулись на подступах к Солнечногорску. 12 декабря после мощного огня ствольной артиллерии и залпов двух гвардейских минометных дивизионов 20-я армия освободила город.

Более трех суток продолжалась упорная борьба на Истринском направлении. Используя выгодные условия местности, противник подготовил здесь сильный оборонительный рубеж. Войска 16-й и 20-й армий после искусного маневра танков генерала М. Е. Катукова прорвали оборону у Истринского водохранилища и двинулись на Волоколамск. Хорошо помню, каким тяжелым был этот путь. Наряду с сопротивлением врага нужно было преодолевать бездорожье. Стояли морозы. В лесу и на дорогах огромные сугробы. Машины с боеприпасами утопали в снегу, их приходилось тащить на себе, постоянно расчищать дорогу.

При зарядке боевых машин руки прилипали к железу. Воинов подстерегали расставленные врагом мины. Но наш дивизион не отставал от передовых частей пехоты и вовремя открывал огонь.

Передовые части 20-й армии вышли на рубеж реки Ламы. Здесь немцы успели оборудовать блиндажи, дзоты и глубокие траншеи, загородились снежными валами. Подступы к ним простреливались на большую глубину. 20 декабря после мощного огня артиллерии и ракетных залпов ударная группа генерала Катукова прорвала глубоко эшелонированную оборону фашистов и освободила Волоколамск.

Встреча Нового года под Волоколамском осталась памятной на всю жизнь. К нам приехали гости из Москвы — представители рабочих фабрики «Красная Роза». Комиссар дивизиона старший политрук Г. В. Булгаков организовал встречу Нового года в лесу, возле бывшей деревни Ядрово, сожженной фашистами. Живую елку украсили по всем правилам.

Поздравляли друг друга с Новым годом, желали скорейшего разгрома врага, возвращения к своим семьям. Гости рассказали о своих производственных успехах, пожелали нам боевых успехов, вручили подарки. Были пляски и песни.

А на рассвете наш дивизион снова был на позиции и выполнял огневые задачи. В этот день войска 20-й армии продвинулись еще на пять километров. Однако в последующие дни противник, закрепившись на рубеже Ламы и опираясь на господствующий опорный пункт Луднева гора, оказывал упорное сопротивление.

Попытка прорыва танковой группой генерала Катукова успеха не принесла.

В первых числах января рано утром за мной заехал командующий артиллерией 20-й армии полковник П. С. Семенов и повез на НП генерала Катукова. Ознакомившись с обстановкой, полковник спросил:

— Что задерживает наступление?

— Глубокая система обороны. Враг зарылся в землю, как крот, — ответил генерал.

— Чем вам помочь?

— Артиллерией! — не задумываясь, ответил Катуков.

— Хорошая идея, — согласился командующий артиллерией, — но сделать это в ближайшие дни не смогу. Артиллерия растянулась, подвоз боеприпасов задерживается из-за сильных снежных заносов. Пока я могу придать вам вот этого гвардейца, — указывая на меня, предложил Семенов.

— Это такой же дивизион, как у капитана Богдана?

— Да.

— Два дивизиона — большая сила,— согласился Катуков.— Попробуем прорвать рубеж...

Мощные залпы двух гвардейских дивизионов и огонь артиллерии обеспечили прорыв глубокой обороны врага. 17 января были освобождены районный центр Шаховская и ряд крупных сел.

В те дни у нас побывал начальник оперативной группы ГМЧ Западного фронта генерал-майор артиллерии Герой Советского Союза С. Ф. Ниловский. После проверки состояния дивизиона генерал вручил ордена и медали награжденным приказом командующего Западным фронтом. Ордена Красного Знамени генерал вручил комиссару дивизиона старшему политруку Г. В. Булгакову, заместителю командира дивизиона старшему лейтенанту В. Н. Журавлеву, начальнику штаба дивизиона старшему лейтенанту М. И. Мишекурину, мне и другим.

Тогда же в нашу армию прибыло на усиление еще два гвардейских минометных дивизиона. Нам стало легче и веселее. К 25 января 1942 года войска 20-й армии вышли к границе Смоленской области.

Здесь противник, подтянув свежие резервы, снова перешел к контратакам и дважды пытался вернуть крупное село Середа. По контратакующим фашистам била ствольная артиллерия, но не смогла их остановить. Срочно вызванные на помощь 15-й и 20-й гвардейские дивизионы одновременным залпом накрыли контратакующего противника.

К концу января 1942 года вся Московская область была освобождена от оккупантов.

А. И. Нестеренко. По тылам врага

В конце ноября 1941 года немецко-фашистское командование в битве за Москву предприняло еще одно наступление. Противник захватил города Павелец, Скопин, Елец. Возникла угроза тылам армий северного крыла Юго-Западного фронта.

Командующий войсками Юго-Западного фронта Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, руководствуясь общим планом боевых действий, готовил контрнаступление Юго-Западного фронта во фланг и тыл елецкой группировки фашистских войск. Для этого в первых числах декабря срочно создавалась подвижная группа генерала Ф. Я. Костенко, начальником штаба которой был назначен генерал И. Х. Баграмян, ныне Маршал Советского Союза.

В подвижную группу входили 5-й кавалерийский корпус под командованием генерала В. Д. Крюченкина, 1-я гвардейская стрелковая дивизия (командир генерал И. Н. Руссиянов), 34-я мотострелковая и 129-я танковая бригады. На усиление этих войск из Лисичанска перебрасывалась оперативная группа гвардейских минометных частей Юго-Западного фронта, которой командовал полковник А. Д. Зубанов.

2 декабря наш 4-й гвардейский минометный полк погрузился в эшелоны, а через два дня вечером 4-го на станции Касторная поступил в распоряжение командира 5-го кавалерийского корпуса.

Здесь мы снова встретились с генералом Крюченкиным, бывшим командиром 14-й кавалерийской дивизии. В сентябре 1941 года наш полк поддерживал его дивизию в боях на Полтавщине. Там, на хуторах близ Диканьки, были даны первые сокрушительные залпы дивизионов нашего полка. За бой под Диканькой в приказе по 14-й кавалерийской дивизии гвардейским минометчикам была объявлена благодарность.

Увидев нас с батальонным комиссаром И. Н. Радченко, генерал Крюченкин обрадовался: «Гвардейцы! Дорогие мои! Большие дела предстоят...» Не меньше были рады и мы, когда увидели испытанного в боях командира. Он крепко пожал нам руки, а потом подробно расспросил о состоянии полка и был очень доволен, что мы имели с собой пять полковых залпов боеприпасов и три заправки горючего. Затем генерал кратко ознакомил нас с обстановкой и предстоящей задачей.

Разгромить елецкую группировку врага планировалось силами подвижной группы генерала Костенко во взаимодействии с 13-й армией. По замыслу, войска генерала Костенко должны были прорваться в районе Касторной во вражеский тыл и перерезать коммуникации елецкой группировки.

5 декабря, в первый день контрнаступления наших войск под Москвой, севернее Ельца перешла в наступление и 13-я армия, а войска генерала Костенко одновременно занимали исходные позиции.

7 декабря 5-й кавалерийский корпус и 1-я гвардейская стрелковая дивизия провели разведку боем и тоже перешли в наступление.

1-й дивизион нашего полка, которым командовал капитан В. М. Соломин, поддерживал 14-ю кавалерийскую дивизию, действовавшую на открытом левом фланге; с ним следовал и штаб нашего полка. 3-й дивизион (командир — капитан П. М. Худяк) поддерживал 32-ю кавдивизию, действовавшую правее 14-й. 2-й дивизион (командир — капитан С. И. Семенов) был придан 1-й гвардейской стрелковой дивизии на правом фланге группы Костенко. Еще один гвардейский минометный полк, 7-й, поддерживал 3-ю кавалерийскую дивизию корпуса, находившуюся в центре.

Внезапные огневые налеты наших дивизионов причинили гитлеровцам немалый урон. Кавалерийские дивизии, прорвав фронт обороны и выйдя на оперативный простор, быстро продвигались вперед, громили вражеские обозы и тылы. Такая тактика действий, естественная для кавалерийских частей в рейде, создала, однако, большие трудности для минометчиков-гвардейцев, так как на их пути встречались неуничтоженные узлы сопротивления и гарнизоны врага, а это затрудняло обеспечение боеприпасами, горючим, продовольствием.

У нас, командиров боевых машин РС, все это вызывало большую тревогу: нельзя допустить, чтобы наша техника попала в руки противника!

С 7 по 11 декабря кавалерийские дивизии и гвардейские минометные части с боями прошли по вражеским тылам более 200 километров и освободили 180 населенных пунктов. 13 декабря 14-я и 32-я кавдивизии приблизились к железнодорожной линии и грунтовой дороге, которые шли из Ельца в Верховье и в глубокий тыл врага. Перед дивизиями стояла задача: не дать основной группировке противника отойти по этим дорогам на запад.

К вечеру 13 декабря полки 32-й дивизии вышли на линию железной дороги северо-западнее Россошного и нацеливались на Орево. Полки 14-й дивизии заняли Воронцовку и Елагино. Части противника под напором дивизии генерала Руссиянова отступили в сторону Россошного и Красной Зари, так что противник колоннами двигался на запад вдоль железнодорожной линии и по грунтовой дороге, отрезая полки 32-й кавалерийской дивизии и 3-й дивизион нашего полка, действовавшие под Оревом. Из-за бездорожья и гололеда машины 1-го дивизиона, автопарка, санитарной части и штаба полка не могли следовать по маршруту 14-й кавалерийской дивизии, и было принято решение: в ночь на 14 декабря 1-му дивизиону занять позиции на большаке в 5 километрах восточнее Верхней Любовши.

Ночь на 14 декабря для нашего полка, и особенно для 1-го дивизиона, была самой тяжелой.

Заряженные боевые установки были поставлены в лощине. Транспортные машины расположились недалеко от огневой позиции. Было выслано усиленное боевое охранение во главе с начальником химслужбы полка старшим лейтенантом Н. И. Королевым, смелым и энергичным офицером.

Часов в одиннадцать ночи я проверил боевое охранение и выдвинул его значительно дальше вперед, по дороге, которую должна была прикрывать 32-я кавалерийская дивизия. Около часу ночи вернулся в штабную машину, где были комиссар полка И. Н. Радченко, командир дивизиона В. М. Соломин, мой адъютант В. И. Читалин и старшина Бодряшев.

— Как думаешь, не подведут нас кавалеристы? — спросил меня комиссар.

— Я сам опасаюсь. Не слышно и не видно наших кавалеристов...

В машине топилась маленькая железная печка. Все мирно дремали. Я сел у столика поудобнее и, охваченный приятным теплом, заснул. Разбудила нас беспорядочная стрельба. Все выскочили из машины и увидели, что на огневые позиции развернутым строем идут фашистские автоматчики. Их цепи были отчетливо видны в голубом свете ракет, которые противник пускал одну за другой.

Боевые установки дивизиона находились в лощине, в недосягаемой для автоматного и пулеметного огня зоне. Мы с комиссаром бросились к ним. На бегу я сказал ему:

— Как только заведутся моторы машин, надо рвануть вперед и проскочить к штабу дивизии, в Воронцовку...

— Рискованно! — ответил Радченко. — Можем нарваться на главные силы. Надо отходить к Верхней Любовше. Оттуда дадим залп.

— Согласен...

За нами бежали Соломин, Читалин и Бодряшев. Я крикнул им:

— Передайте командирам батарей приказ: отойти в сторону Верхней Любовши на четыре километра, развернуть боевые машины и произвести залп вдоль дороги по наступающему противнику. Расстояние проследить по спидометрам машин!

Не успели мы добежать до боевых машин, как прозвучали мощные звуки вылетающих реактивных снарядов. Как выяснилось, гвардейцы под командованием политрука 2-й батареи Ф. А. Швецова вывели боевую машину на бугор, развернули ее на 180 градусов и произвели залп по атакующему противнику. Ураганный огонь открыла счетверенная пулеметная зенитная установка старшины Зубарева, прикрывая батарею с фланга. Залп БМ ошеломил фашистов. Несмотря на то что снаряды легли с большим перелетом, враг отступил.

В этой скоротечной схватке пулеметным огнем противника были смертельно ранены водитель Д. И. Осетров и политрук батареи Ф. А. Швецов. Истекая кровью, они произвели свой последний залп и ценою жизни дали нам возможность отвести с огневой позиции все боевые и транспортные машины со снарядами к Верхней Любовше. В этой же схватке, прикрывая отход батарей, погиб командир зенитной батареи лейтенант И. Д. Арестов.

Когда несколько стихла стрельба, начальник связи полка старший лейтенант Н. Л. Романов доложил, что связь со штабом дивизии установлена. Я попросил соединить меня с командиром дивизии полковником А. И. Белогорским. К телефону подошел начальник штаба майор С.Т. Шмуйло — наш старый верный друг по боям под Диканькой. Докладываю:

— Нас атаковали фашисты. Дорога на Россошное совсем открыта. Передовой отряд противника смял наше охранение. Атаку отбили, но не исключена новая. Сергей Трофимович, прошу помощи!

— Высылаю эскадрон! — ответил Шмуйло.

Разговор был прерван грохотом залпа наших батарей. Снаряды легли в полукилометре от нас — там, куда отошли фашисты.

Командиру дивизиона Соломину и адъютанту Читалину было поручено организовать оборону оставшихся подбитых машин силами взводов управления дивизиона и полка, поддерживать связь с майором Шмуйло и вести наблюдение за противником. Старшему лейтенанту Н. Л. Романову я приказал протянуть линию связи от Соломина к огневой позиции, куда отошли наши батареи. После этого мы с комиссаром выехали в район огневых позиций. Установки всех батарей уже были снова заряжены и развернуты в сторону противника.

Как только получили связь с Соломиным, мы услышали его встревоженный голос:

— Немцы снова перешли в наступление. Одна подбитая установка и две машины со снарядами находятся между нами и фашистами. Срочно дайте по ним залп!

Дать залп — значит погубить своих. К тому же эта жертва могла оказаться напрасной. Нужно было атаковать противника. Быстро собрали всех гвардейцев дивизиона и артиллерийского парка, вооруженных автоматами, посадили их на машины, взяли с собой счетверенные зенитные пулеметные установки, смонтированные на полуторках. А Соломину я сказал:

— Володя, держись! Идем на выручку.

Через несколько минут наш отряд с потушенными фарами подъехал к району, где вели бой разведчики и связисты во главе с Соломиным и Читалиным. За 300 — 400 метров мы спешились и развернулись в цепь. На флангах поставили пулеметные установки и транспортные машины. Замысел атаки был таков: все машины включают фары, пулеметные установки на ходу открывают огонь, гвардейцы идут в атаку и короткими очередями из автоматов бьют по противнику, освещенному фарами.

В этом бою отличился старший лейтенант Н. И. Королев. Прекрасный спортсмен, классный боксер, он в рукопашной схватке уничтожил пять фашистов. Раненный в руку, Королев до конца боя оставался в строю. Позднее этот отважный офицер был выдвинут на должность начальника разведки полка. В 1943 году, командуя дивизионом, он пал смертью храбрых в боях под Никополем.

В ту ночь мы не только отбили свои машины, но и захватили трофеи — четыре пулемета, десять автоматов, пять мотоциклов и более двух десятков велосипедов. Но не радовали нас эти трофеи. Мы потеряли убитыми 12 человек.

Подбитые машины и машины со снарядами гвардейцы взяли на буксир и отвели к огневым позициям. Боевая установка, с которой дали залп по врагу, получила серьезные повреждения, отбуксировать ее было невозможно. Кроме того, на поле боя осталось еще несколько серьезно поврежденных машин, которые нельзя было вести даже на буксирах.

Разведчики и связисты заняли оборону, а боевые расчеты были отправлены обратно на огневые позиции. Вскоре прибыл и эскадрон — 15 кавалеристов. Связавшись со штабом дивизии, я сообщил майору Шмуйло о ночных событиях. Тот пообещал с рассветом выслать подкрепление.

Мы с комиссаром снова выехали к огневым позициям.

У подбитых машин, которые не удалось отбуксировать, с группой разведчиков и связистов остались капитан Соломин и лейтенант Читалин. Место, где они заняли оборону, служило и наблюдательным пунктом. Отсюда хорошо просматривалась дорога, идущая в сторону противника.

Уже начало светать, когда мы подъехали к огневым позициям. Через несколько минут меня вызвал к телефону Соломин:

— Товарищ командир! Наблюдаю большую колонну фашистов, не менее двух батальонов. Идет из Россошного и спускается в долину речки, в трех километрах от меня. Прошу дать залп, центр залпа — мост!

— Продолжайте вести наблюдение, — отвечаю Соломину, — будете корректировать огонь. Доложите командиру дивизии или майору Шмуйло о колонне.

Условия стрельбы были невыгодные: расстояние почти предельное, эллипс рассеивания вытянут по фронту. Принимаем решение вести огонь отдельными установками, чтобы экономить снаряды.

Проверив исходные данные, даем залп первой установкой. Соломин вносит коррективы. Даем повторный залп.

— Убавить прицел на километр, — просит Соломин.

Даем залп установкой с уменьшенным прицелом. Слышу Соломина:

— Голова колонны вышла из низины, быстро приближается к нам. Уменьшить прицел. Огонь! — в голосе Соломина чувствуется волнение. — Широким фронтом идут на нас! Дайте огонь!

— Соломин! — кричу я в трубку. — Переключите меня на Шмуйло!

Послышался приглушенный голос Сергея Трофимовича.

— Снарядов мало, — докладываю ему, — вынужден отходить. Прошу атаковать колонну во фланг.

— Будем готовить атаку. Держитесь, гвардейцы!

А Соломин все требует огня...

— Володя! Снаряды на исходе. Подорвите боевую машину! Отходите по линии связи.

— Вас понял, товарищ командир!

Чтобы прикрыть Соломина, даю команду продолжать вести огонь. После этого поспешил ко второй батарее. Когда пробегал сзади одной из установок, она дала залп. Реактивной струей меня, как щепку, бросило оземь. Падая, я инстинктивно рукавами полушубка закрыл лицо. По гололеду меня отнесло метров на пятнадцать. Поднятый воротник полушубка и ушанка защитили лицо от огня. Весь в пыли и копоти, я поднялся с земли. Ко мне подбежал Радченко.

— Глаза целы?

— Все в порядке!

— А Соломин, наверное, погиб. Передал, что их обходят. Просил дать по нему залп. Доложил, что кавалерийская атака захлебнулась... На этом его доклад оборвался.

Что же произошло с кавалерийской атакой?

Майор Шмуйло собрал около полка кавалеристов. В развернутом боевом порядке эскадроны выскочили из балки на равнину. Открытым полем, с расстояния около 2 километров, они пошли в атаку. Противник открыл ураганный огонь. Продолжать атаку в конном строю на открытой местности, по глубокому снегу было безрассудно. Эскадроны повернули обратно и скрылись в балках.

После неудачной атаки командир 14-й кавалерийской дивизии принял решение оврагами и низиной реки отходить в Кривец. Пришлось и нам отходить. Я оставался на огневой позиции до тех пор, пока не ушла последняя машина.

На грузовой машине мы с водителем замыкали колонну. Вслед за нами двигался противник. Когда наши машины у моста повернули влево, на Кривец, фашисты вышли на холм и открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов. К нашему счастью, дорога проходила в низине. Пулеметным огнем простреливалась лишь верхняя часть кабин автомашин. Проскакивая это опасное место, я увидел справа от дороги в снегу свою штабную машину, в которой находились наши вещи, а главное, моя и комиссара полевые сумки с картами и документами. Я приказал водителю проехать в лощину и там ожидать меня. Сам побежал к штабной машине проверить, взяты ли оттуда наши полевые сумки.

Оказалось, что в поврежденной машине были оставлены все вещи, в том числе и полевые сумки с картами и документами. Я схватил обе полевые сумки и валенки комиссара, вспомнив, что Радченко в хромовых сапогах, и побежал к грузовой машине, спустился в лощину, где она должна была ожидать меня. Однако здесь ее не оказалось.

Получилось так, что командир полка с двумя полевыми сумками, валенками комиссара и с одним пистолетом в руке «прикрывал» отход дивизиона и штаба полка... Я находился в непростреливаемой зоне и решил не бросать валенки. Шел быстро, надеясь, что кто-нибудь спохватится и вышлет навстречу мне машину. Прошел еще с полкилометра и стал подниматься из низины к какому-то домишку. К моей радости, здесь за одним из строений стояла грузовая машина, а на окраине, у изгороди — несколько гвардейцев, и среди них Радченко.

— Жив? Цел? — встревоженно спросил он. —А что это ты несешь?

— Как видишь! Несу тебе валенки, а то в хромовых сапожках комиссар ноги может отморозить...

— Да ты мог погибнуть из-за пустяка! — закричал Радченко.

— Дело не в валенках, а в картах и документах.

Я подал ему полевую сумку и рассказал о случившемся.

— Водитель твоей машины доложил, что ждал тебя долго, а фашисты подошли совсем близко и открыли огонь по машине. Он решил, что ты погиб, поэтому и уехал. Показывал пробоины в кабине.

— Эти пробоины получены раньше, недалеко от моста, — ответил я.

— Так что же мы будем делать с ним?

— Иван Никифорович, сейчас не до него. Сейчас надо немедленно догонять колонну, установить связь со штабами.

В Кривце мы явились к генералу Крюченкину и полковнику Зубанову. Подробно доложили о всех событиях прошедших суток. Здесь же сосредоточивались 14-я дивизия, 1-й дивизион и штаб нашего полка. Связи с 3-м дивизионом не было.

Выслушав наш доклад, генерал Крюченкин сказал:

— Тылы наши отрезаны. Снарядов нет, когда будут, мы не знаем, берегите оставшиеся, без нашего разрешения не расходуйте. Мы сами вынуждены притаиться в балках, занять круговую оборону. Большие силы противника идут двумя колоннами по дорогам справа и слева от нас. В частях очень мало боеприпасов. Если враг нас обнаружит и навяжет бой, вот тогда и пригодятся ваши снаряды. Сейчас необходимо все боевые машины поставить в укрытия и организовать круговую оборону.

Сложившаяся обстановка описана в оперсводке № 65 штаба опергруппы ГМЧ полковника Зубанова:

«В ночь с 12 на 13 декабря 1941 года 3-й дивизион 2-го гвардейского минометного полка находился в Россошное, подвергался обстрелу и был вынужден перейти в Орево. Дивизион дал залп по скоплению противника в Россошном. Рассеяна крупная группировка пехоты, обозов и автотранспорта. До 30 автомашин, 20 — 30 повозок, до роты пехоты уничтожено. В дивизионе на исходе горючее. Связь с дивизионом только по радио через штаб 32-й кавдивизии. Дороги перехвачены противником. Сведений о 1-м дивизионе 4-го ГМП, действующем с 14-й кавдивизией, не поступило. Посланный делегат не вернулся. В группе тяжелое положение с горючим, нависла угроза остановки машин.

13 декабря 1941 года связь с 1-м дивизионом 4-го ГМИ не установлена, в дивизионы высланы делегаты из штаба группы. Дороги перехвачены противником. В районе 14-й и 32-й кавдивизий слышна ожесточенная ружейно-пулеметная стрельба и залпы РС.

В Пешково выслан командирский маяк с задачей сосредоточения всех тыловых машин в районе Пешково. Подвезти горючее и снаряды из артсклада и полковых парков невозможно.

Всю ночь с 13 на 14 декабря 1-й дивизион 4-го ГМИ вел ожесточенный бой в окружении, не имея прикрытия от дивизии. В 10.00 14 декабря дивизиону выслано горючее под прикрытием команды, сформированной из состава штаба группы. К 14.00 14 декабря дивизион прорвал кольцо окружения; заправляясь на ходу высланным бензином и прикрываясь огнем автоматов и пулеметов, прибыл в Зыбино.

К 17.00 туда прибыл 3-й дивизион 4-го ГМП. В течение 1З и 14 декабря оба дивизиона вели бой в окружении, не имея прикрытия от поддерживаемых дивизий. Штаб 14-й кавдивизии выходил из окружения под прикрытием дивизиона...» .

3-й дивизион нашего полка, которым командовал капитан П. М. Худяк, отходил на Кривец через рубеж, где героически сражался 1-й дивизион. Здесь гвардейцы подобрали тела своих братьев по оружию, стоявших насмерть. То были командир батареи М. Б. Левит, командир зенитной батареи И. Д. Арестов, командир зенитной установки А. Б. Докулин и другие гвардейцы. Возле боевой машины, которую так и не удалось захватить врагу, до последнего дыхания держали оборону командир дивизиона В. М. Соломин, адъютант В. И. Читалин, замполит батареи Ф. А. Швецов, водитель Д. И. Осетров и командир машины П. И. Кузнецов.

16 декабря в Кривце мы с почестями похоронили в братской могиле 27 офицеров и солдат, погибших в этих боях. Горькая и тяжелая утрата. Прошло много лет, но и сейчас болью сжимается сердце, когда вспоминаешь те дни...

За смерть товарищей мы платили фашистам сторицей. От залпов наших дивизионов только под Россошным противник потерял сотни солдат и офицеров, генерала — командира пехотной дивизии, более 300 машин.

Части 1-й гвардейской стрелковой дивизии выбили противника из Россошного и овладели Верхней Любовшей. К нам в Кривец подтянулись и тылы полка, ранее отрезанные противником. Было доставлено 8 тонн горючего, продовольствие и 770 снарядов.

Войска, громившие елецкую группировку врага, в это время выходили на рубеж Нижняя Любовша — Ливны. За десять дней было освобождено свыше 400 населенных пунктов, в том числе города Елец и Ефремов. Фашисты потеряли здесь 12 тысяч убитыми и ранеными. За десять дней наш полк, поддерживая дивизии корпуса, прошел с боями по тылам немецких войск более 200 километров.

Елецкая группировка фашистских войск была разгромлена.

После этого с 18 декабря войска северного крыла Юго-Западного фронта перешли в общее наступление и завершили разгром 34-го и 35-го армейских корпусов противника. Действия 4-го и 7-го ГМП было поручено возглавить мне.

С 25 по 31 декабря 1941 года эти полки залпами своих дивизионов и батарей обеспечивали продвижение дивизий 5-го кавалерийского корпуса и 1-й гвардейской стрелковой дивизии.

За один лишь день, 26 декабря, 1-й дивизион 4-го ГМП, поддерживая кавалерийскую дивизию, дал пять батарейных залпов по скоплению противника и его минометным позициям. 27 декабря при поддержке наших дивизионов 14-я кавалерийская дивизия овладела Усть-Лесками, а 31 декабря 1-й и 3-й дивизионы 4-го ГМП произвели 15 батарейных залпов по скоплению пехоты, автомашин и танков противника в районе Березовец, Холопово, Веречка.

В этих напряженных боях 3-й и 4-й дивизионы израсходовали все снаряды и были отведены в тыл. Я и комиссар 4-го ГМП и дивизион М-8 (7-го ГМП, которым командовал капитан П. И. Вальченко) находились в Усть-Лесках, поддерживая 14-ю кавалерийскую дивизию.

В новогоднюю ночь меня вызвали в штаб дивизии. Начальник штаба майор Шмуйло сообщил, что противник подтянул много танков, имеет значительное превосходство в силах и, очевидно, с утра перейдет в наступление.

— Рубеж к обороне не подготовлен, — сказал Сергей Трофимович, — противотанковые средства, по существу, отсутствуют, наши кавалерийские полки против танков вести бой не могут. Между нами и 1-й гвардейской дивизией образовался большой разрыв. Чтобы не поставить ее под танковый удар врага, решено до рассвета оставить Усть-Лески и оторваться от противника. Уходим оврагами и балками. Дорога для автотранспорта непроходима. Вам надо отходить обратно на Труды — Меряево. Не теряйте времени, действуйте самостоятельно. Оказать помощь не можем.

После этого далеко не радостного сообщения я распорядился вывести на дорогу все машины. С рассветом мы приблизились к большаку. В голове колонны шли автомашины штаба полка, затем транспортные машины дивизиона, за ними боевые машины; их прикрывал взвод управления дивизиона.

А к развилке дорог в это время уже подходили вражеские танки. Отрезая нам путь отхода, они открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов по головным машинам. Слева из лощины двигались еще около десяти танков. В голове нашей колонны загорелась машина. Путь отхода был отрезан. Впереди и слева — танки врага, справа — глубокий овраг с крутыми склонами.

Что делать? Дать залп по атакующему противнику мы не могли: вражеские танки и пехота находились уже на расстоянии 600—700 метров. Противотанковых средств мы, как и кавалеристы, не имели.

Гвардейцы с автоматами и гранатами залегли вдоль дороги, заняли оборону. Но что они могли сделать против танков? Комиссар Радченко, уполномоченный особого отдела капитан Жарновский, встревоженные, спрашивали:

— Что будем делать, командир?

Выход был один — выпустить снаряды в сторону противника на минимальном прицеле, боевые машины подорвать, остальные поджечь. Затем отходить через овраг.

— Да, иного выхода нет, — согласился Радченко. И тут послышались крики: «Танки с тыла!»

Бойцы и офицеры залегли вокруг машин. Снова крики, уже радостные:

— Свои!

И действительно, обходя колонну наших боевых машин справа, на полном ходу приближался Т-34. Он подошел к голове колонны и почти в упор обстрелял головной танк противника. От первого же снаряда тот загорелся, за ним второй. Остальные повернули в лес.

Затем Т-34 поднялся на холм и оттуда подбил еще две немецкие машины. Гвардейцы, воодушевленные неожиданной поддержкой, кричали «ура» и вели ураганный огонь по отступающей пехоте.

Мы с комиссаром подбежали к танку. Это была машина из 129-й танковой бригады, которая поддерживала 1-ю гвардейскую стрелковую дивизию.

Прощаясь с нами, генерал Крюченкин сказал:

— Ну что ж, дорогие гвардейцы, пришло время расставаться. Приказано ваши части отправить в Воронеж. Спасибо за боевую работу! О танкистах, ваших спасителях, не забудем, представим их к награде.

Операция, в которой участвовал наш полк, была составной частью начавшегося контрнаступления под Москвой.

Е. С. Лаптев. В обороне и в наступлении

Свое назначение в 3-й отдельный гвардейский минометный дивизион я получил в тревожные для столицы дни — в конце октября 1941 года. «Вы назначаетесь командиром 2-й батареи», — сказали мне в штабе формирования гвардейских минометных частей.

Знакомлюсь с комиссаром батареи старшим политруком В. Федотовым. Он сибиряк, призван из запаса, работал в органах НКВД. Командиры взводов лейтенант В. Килессо и лейтенант А. Маневич только что окончили Лепельское минометное училище.

Огневой взвод в основном укомплектован краснодарцами и ставропольцами. Передо мной стояли рослые, крепко сложенные пожилые хлеборобы, будущие командиры боевых машин, наводчики, орудийные номера. Среди разведчиков, радистов и телефонистов было много москвичей.

22 октября батарея получила четыре боевые машины БМ-8 на шасси ЗИС-6 с пакетом из 36 направляющих. Батарейный залп — 144 снаряда, реактивный снаряд — 82-миллиметровый, осколочного действия.

1-я батарея дивизиона получила также установки на шасси легкого танка Т-60; на них монтировался пакет из 24 направляющих. Таким образом, за 8—10 секунд дивизион мог произвести залп в 240 снарядов.

Уже на другой день мы выступили на фронт и заняли позиции в Кунцеве. Перед дивизионом стояла задача поддержать оборону одной из дивизий народного ополчения в случае угрозы прорыва противника к столице по Можайскому шоссе.

Однако прошел целый месяц до первого боевого залпа. За это время мы еще лучше освоили новое оружие. 27 ноября 1941 года дивизион получил приказ о переходе в подчинение 1-й ударной армии, сосредоточенной в районе Дмитрова.

Хорошо запомнился этот марш в холодную и темную ночь. В районе деревни Кушелево дивизион рассредоточился в кустарнике, а командир капитан И. Воронов выехал на командный пункт армии. И вот боевая задача: поддержать действия 50-й стрелковой бригады. Части 7-й танковой дивизии врага в ночь с 27 на 28 ноября захватили Яхрому, переправились через канал Москва — Волга и заняли деревню Перемилово. 50-я бригада во взаимодействии с 29-й стрелковой бригадой должна нанести удар по частям противника, захватившим плацдарм на восточном берегу канала. Дивизиону надлежит в 14.00 дать залп по скоплению войск в Перемилово. Командирам батарей — занять огневые позиции на северо-западной окраине Кушелева. Готовность к залпу — в 13.45.

Времени на выполнение приказа совсем немного. Приказываю огневому взводу зарядить установки и по сигналу выехать на огневую позицию. Связь по радио. Определяю координаты батареи, готовлю данные для стрельбы. Левее нас изготавливается к залпу 1-я батарея.

13.45. Докладываю командиру дивизиона: батарея готова. Стрелка часов приближается к 14.00. «Расчеты в укрытие...» «Батарея залпом...» И — по взмаху красного флажка капитана Воронова — «Огонь!».

Десяток секунд за боевыми машинами бушует пламя, небо прочерчивают исполинские огненные стрелы.

Залп произвел ошеломляющее действие на врага, он понес большие потери. И тут же вступают в действие стрелки 50-й бригады. Противник был выбит из Перемилова и отброшен на западный берег канала Москва — Волга. Так, на рубеже Перемиловских высот по острию клина немецко-фашистских войск, наступавших севернее Москвы, был нанесен удар наших РС.

Ныне здесь на постаменте установлена величественная фигура советского воина — памятник в честь защитников Москвы, воинов 1-й ударной армии.

Утром 29 ноября на этой высоте мы развернули НП. За каналом — Яхрома. Хорошо видны кирпичные корпуса ткацкой фабрики и дороги в Яхрому из Ольгова и Федоровки. Разведчики сразу же обнаружили на этих дорогах движение машин с пехотой и танки. Противник снова сосредоточивал войска. Докладываю об этом командиру дивизиона. Решено дать залп всем дивизионом. Результаты нас вполне удовлетворили: до самой темноты фашисты вывозили из города раненых.

Скоро бригада перешла в наступление с задачей выбить врага из Яхромы. Участвуя в артиллерийской подготовке наступления, дивизион за короткий срок дал три залпа по противнику. Боевые машины, несмотря на запреты, заряжались прямо на огневой позиции, не уходя на перезарядку в тыл.

Наш путь на запад прошел южнее Яхромы. Мы увидели десятки и сотни убитых на полях, вдоль дорог. В каждой деревне кладбища солдат, бесславно закончивших свой поход на восток: ряды березовых крестов с касками. Всюду подбитые и брошенные машины, танки, артиллерийские орудия.

Особенно большие потери противнику нанесли войска 1-й ударной армии в боях за освобождение Клина. Запомнилась на всю жизнь дорога на Высоковск, где врагом были брошены машины, танки и тягачи, артиллерийские орудия, штабные машины — нашей авиации удалось разбомбить мост через небольшой, но с заболоченными берегами ручей. Бегство было паническим: большинство брошенной техники исправно, в штабных машинах оставлены карты и другие документы.

Успешное наступление наших войск, увиденные своими глазами громадные потери захватчиков в людях, технике, вооружении, восторженные отзывы наших пехотинцев об огне дивизиона окрыляли.

Отступая, фашисты жгли населенные пункты. Пожарища, виселицы — на все это нельзя было смотреть без гнева и ярости. Воины клялись уничтожать ненавистных захватчиков беспощадно.

Зима была суровой. Особенно тяжело доставалось разведчикам и радистам. Сутками нужно было вести разведку и поддерживать непрерывную связь с командиром дивизиона, с огневыми взводами. Иногда НП располагались на колокольнях церквей. Так было в селе Суворово. С НП хорошо просматривались не только занятый врагом Ярополец, но и оборона противника справа и слева.

Разведчик Извеков обнаружил движение батальона пехоты противника по дороге в Ярополец. Не медля, связываюсь с командиром дивизиона и прошу разрешения открыть огонь. Вызываю огневые взводы в Суворово — на площадь перед церковью. Все спешим, колонна может войти в Ярополец, и ее не будет видно.

В считанные минуты батарея готова. «Огонь!» Колонна врага накрыта залпом и окутана дымом разрывов. Уцелевшие фашисты разбегаются по заснеженному полю.

Через несколько минут район церкви подвергся обстрелу. Стреляла минометная батарея противника из Яропольца. Но то ли у фашистов было мало снарядов, то ли они уже знали нашу тактику — сразу после залпа уходить с огневой позиции, — обстрел скоро прекратился, не причинив вреда. Разведчики сидели на колокольне, радисты — немного ниже и за толстыми каменными стенами были в полной безопасности. А наших БМ, как говорится, и след простыл. Боевые машины даже не глушили моторов и через 1—2 минуты после залпа уходили в укрытие.

В тот же день мы получили приказ: совершить ночной марш вдоль фронта на юг, в полосу 16-й армии, наступавшей на Волоколамск. На новом направлении дивизион поддержал огнем танкистов бригады Катукова и морскую стрелковую бригаду. Выбитый из Волоколамска, противник окопался на западном берегу Ламы. Шли тяжелые бои за Ивановское, Михайловку и Владычино. Наш огонь оказывал на фашистов сильное моральное воздействие.

Наступал 1942 год. В новогоднюю ночь фашисты получили от нас «подарок». Командование решило подготовить огневой налет ровно в 24.00. Цель — гарнизон противника в одной из деревень.

Огневые позиции занимаем в лощине в километре от переднего края. Я выстраиваю БМ прямо на шоссе: две впереди и в затылок им, отступив 20 метров, еще две.

Картину ночного огневого налета я наблюдал впервые. Мы находились позади установок, но яркие языки огненных струй слепили. Залп произведен, но мы какое-то время еще стоим на месте.

Новый год встретили с особенным удовлетворением. Враг еще раз почувствовал огневую мощь наших славных РС!

...10 января после мощной артиллерийской подготовки началось новое наступление наших войск. Здесь мы действовали в составе 20-й армии. Ее части упорно пробивали оборонительный рубеж врага на реке Ламе. Дивизион маневрировал вдоль фронта наступления, севернее Волоколамска, отбивая контратаки противника на одном участке, подавляя оборону на другом.

В боях за станцию Шаховская фашисты пытались задержать наше наступление бомбежкой. Но это были действия небольших групп и даже отдельных самолетов. Из-за низкой облачности они летали на небольшой высоте, и сброшенные бомбы, ударившись о землю корпусом, высоко подпрыгивали; часть их вообще не взрывалась.

Один бомбардировщик почти на бреющем полете обстреливал обоз на дороге близ нашего дивизиона. Расчет взвода ПВО открыл огонь из счетверенной установки. Ю-88 ответил тем же. Но огонь зенитчиков, которыми командовал Иван Щербина, оказался точнее: самолет рухнул на землю.

А вечером пришел приказ о выводе дивизиона из боя.

В родную столицу мы ехали с сознанием исполненного долга. Враг отброшен, Московская область освобождена. Командование высоко оценило боевые действия дивизиона. Многие командиры и сержанты, разведчики и связисты за мужество, проявленное в этих боях, были награждены.

Командование фронтом наградило орденом Красной Звезды командира огневого взвода батареи гвардни лейтенанта А. Маневича и комиссара батареи старшего политрука В. Федотова, медалью «За отвагу» — командира боевой машины И. Ерошкина, помощника командира взвода управления дивизиона Д. Шишкина, командира отделения разведки И. Кузнецова, разведчика К. Суханова, командиров радиоотделений Стойко и Трухановича, радиста А. Скобло. Медалью «За отвагу» был награжден и автор этих воспоминаний. За время боев много мужественных и умелых воинов дивизиона подали заявления о приеме в ряды Коммунистической партии.

Вечером 25 января мы были уже в Москве, в Коптеве. Наши боевые машины пошли на ремонт, а мы приводили себя в порядок. Многие из нас в первые дни отдыха просто спали — ведь выспаться было нашей неосуществимой мечтой во время боев под Москвой.

Через несколько дней меня неожиданно вызвали в штаб гвардейских минометных частей: рассматривалась моя кандидатура на должность командира дивизиона. Высказал свои сомнения — справлюсь ли? — на что получил ответ от генерала А. А. Быкова:

— Знания, боевой опыт у тебя уже есть. Управлять дивизионом сумеешь! К 10 февраля дивизион укомплектуем боевыми машинами — и снова на Западный фронт.

Приняв 3-й отдельный гвардейский минометный дивизион, поспешил в штаб фронта. Здесь меня принял начальник оперативной группы ГМЧ. Он приказал: 12 февраля доложить о готовности дивизиона к маршу. Посмотрев на меня внимательно, добавил: «Чтобы вы были посолиднее, присвоим звание капитана». Дело в том, что мне было всего 23 года и я действительно не выглядел старше своих лет.

В дивизион прибыл новый комиссар — батальонный комиссар Д. Потапов, общительный и энергичный человек. Он был старше меня по возрасту и прошел уже хорошую школу войны в одном из полков ВМ-13. В дальнейшем у нас установились полное доверие друг к другу, взаимопонимание и дружба.

Итак, снова на фронт! 13 февраля в 6.00 мы выступили из Москвы на Малоярославец — Медынь — Мятлево. По прибытии вошли в оперативное подчинение командующего артиллерией 43-й армии генерал-майора Н. С. Фомина и получили приказ поддержать атаку 1-й Московской гвардейской мотострелковой дивизии.

Командный пункт этой дивизии находился в деревне Захарово. Здесь в штабной землянке гаубичного артиллерийского полка меня познакомили с обстановкой. Противник, подтянув свежие части, пытается остановить наше наступление, удержать плацдарм на восточном берегу Угры. Перед дивизией стоит задача: сбросить врага с восточного берега, прорвать оборонительный рубеж немцев на Угре и соединиться с частями 33-й армии, действующими в тылу вяземской группировки противника.

Дивизиону следует быть готовым подавить оборону противника в Мамушах и Крапивке и отражать возможные контратаки врага.

События не заставили себя ждать. Противник подверг интенсивному обстрелу высоту 255 и занял ее силами до полка при поддержке танков. Уничтожить вклинившихся фашистов начальник артиллерии дивизии приказал нашему дивизиону. И здесь мы вновь убедились, сколь губителен огонь РС для неокопавшегося противника. Высоту ему пришлось оставить.

С наступлением темноты в Захарово подошли роты маршевого пополнения: дивизия готовилась с утра перейти в наступление. Нам поставили задачу: с выходом нашей пехоты на Угру огневыми ударами по опорному пункту противника в Крапивке подавить его оборону на западном берегу.

— Дивизион готов, — докладываю я начальнику артиллерии дивизии. Командир дивизии выслушивает доклады о готовности полков к наступлению.

Залп нашего дивизиона открыл артподготовку. Артиллерия вела огонь по переднему краю обороны противника и минометным батареям. Через 20 минут мы повторили залп, а затем пехота пошла в атаку.

Под угрозой полного окружения враг отступил из Крапивки, понеся большие потери от перекрестного огня охвативших деревню стрелковых подразделений. Но попытки нашей пехоты вклиниться в оборону противника на западном берегу Угры не привели к успеху.

Зато удачным был огневой налет по скоплению вражеских солдат в деревне Мамуши, на западном берегу реки Вори. Разведчики 1-Й батареи доложили, что слышат шум моторов в Мамушах. До рассвета мы заняли новый НП, откуда была видна эта деревня, и ждали, когда рассеется туман. Действительно, в Мамуши подтягивались свежие силы. Нам дали разрешение открыть огонь.

Позиции мы заняли в Захарове, в двух километрах от цели. Командую «Огонь!» и смотрю в стереотрубу. Облако черного дыма поднимается над деревней, за лесом видно пламя пожара. Готовящаяся контратака врага сорвана.

Решение прорвать оборону противника на Угре вновь было принято в конце первой декады марта. Дивизии предписывалось: наступая в направлении Климов Завод — Угра, соединиться с окруженными южнее Вязьмы частями 33-й армии. К нам прибыли еще три дивизиона БМ-13. Для руководства гвардейскими минометными частями приехал начальник опергруппы ГМЧ Западного фронта генерал-майор С. Ф. Ниловский.

За два дня, предшествовавшие наступлению, мы хорошо подготовили свои огневые позиции, укрытия для боевых машин и личного состава, завезли запас снарядов.

Мощные залпы четырех дивизионов открыли артиллерийскую подготовку. Весь западный берег Угры всколыхнулся от разрывов. Ствольная артиллерия продолжала обработку вражеских позиций. Но последовавшая затем атака нашей пехоты захлебнулась: дзоты противника на том берегу не были разрушены, их пулеметный огонь преградил путь, а река с ее высоким обрывистым берегом, глубокий снег затруднили маневр нашим танкам.

Голый кустарник не обеспечивал маскировку, и боевые порядки наступающей пехоты подверглись атаке с воздуха. По позициям дивизионов нанесли удар 12 пикирующих бомбардировщиков Ю-88. Ясный солнечный день и слабое воздушное прикрытие нашей авиации и зенитной артиллерии позволили не только первой, но и второй группе бомбардировщиков отбомбиться и уйти на свои аэродромы. Наш дивизион, отходивший после залпа в глубь леса, немецкие самолеты не обнаружили.

Поздно вечером в моей землянке генерал С. Ф. Ниловский собрал командиров и заслушал их доклады. Дивизионы БМ-13 понесли значительные потери от авиации противника и отводились в тыл на ремонт техники. Мы оставались в 43-й армии, переходившей к обороне.

Так закончился этот напряженный и суровый период боевых действий дивизиона. Вместе с войсками 1-й ударной, 16-й и 20-й армий наш дивизион, нанося мощные огневые удары по врагу, прошел путь от канала Москва — Волга до западной границы Московской области, а после, с 43-й армией, — до реки Угры. А впереди были фронтовые дороги, сражения за Берлин и Прагу. Но самое ответственное и памятное событие на нашем боевом пути — участие в защите столицы и разгроме немецко-фашистских войск под Москвой. Столица была дорога каждому советскому воину, от рядового до маршала.

Многих из товарищей, с кем начинали бои под Москвой, мы потеряли на долгом пути к победе. Капитан Николай Новиков, лейтенант Владимир Килессо, лейтенант Диденко и другие отдали за нашу победу свои молодые жизни.

Мы гордимся тем, что были участниками боев, коавших победу над фашистской Германией.

К. И. Сушан. Наш первый герой

24 марта 1942 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ о присвоении звания Героя Советского Союза сержанту Г. Г. Габайдулину. Это был первый Герой Советского Союза в гвардейских минометных частях. Кто же он был? Каков его подвиг?

Детство и юность Геннадия прошли в деревне Токаево Чувашской АССР, в семье крестьянина. Мальчик был любознательный и живой, очень любил лошадей и верховую езду, с 11 лет работал, как взрослый, помогал больному отцу.

В 1934 году двадцатилетний парень уезжает в Горький, поступает работать котельщиком на Балахнинскую электростанцию. Но рядом — Горьковский автомобильный завод, туда тянет как магнитом. Через год Габайулин — моторист на заводе, всю свою энергию вкладывает в овладение новой специальностью. Его излюбленное выражение — «чистая работа», он старается все делать на отлично. Он ударник труда, увлекается спортом и военным делом.

Осенью 1936 года рабочие проводили своего товарища на службу в погранвойска. Прекрасная это была школа жизни! С обязанностями помощника командира взвода Геннадий Габайдулин справлялся отлично. Через три года он возвратился на родной завод.

В памятный всем воскресный июньский день 1941 года Геннадий, как и тысячи других патриотов, бросился в военкомат просить снять броню и направить на фронт. Просьба была удовлетворена только осенью. В армии он был назначен помощником командира разведки 24-го отдельного гвардейского минометного дивизиона.

Двенадцать БМ-13 дивизиона обрушивали свои залпы на врага под Калугой и Тулой, Клином и Солнечногорском. Упорство и массовый героизм воинов всех родов войск (а у гвардейцев-минометчиков на вооружении под Москвой было 415 боевых машин) принесли первую победу. Враг был обескровлен, разбит и отброшен от Москвы. Какие это были радостные дни!

Каждый день командир разведчиков представлял командиру точные данные о противнике. На основании этих данных готовились гвардейские залпы по скоплениям врага.

...Уже далеко за Ржев ушли с боями воины Западного фронта и с ними 24-й отдельный гвардейский минометный дивизион. Впереди дивизиона всегда были его глаза и уши, разведчики, был сержант Габайдулин.

Немецко-фашистские войска, зажатые в тиски в районе Ржева и Вязьмы, получили крупные подкрепления из Западной Европы. Ценой огромных потерь им удалось отрезать часть наших войск западнее Сычевки и Ржева. В окружении оказался и 24-й отдельный гвардейский минометный дивизион.

Командир дивизиона вызвал сержанта Габайдулина, приказал разведать огневые средства противника и пути следования. Быстро собрались, взяли гранаты, ручной пулемет, автоматы, надели белые маскировочные халаты. Дул холодный встречный ветер, мороз ударил под сорок, тяжело было дышать и двигаться в глубоком снегу. В лесу приходилось пробираться от дерева к дереву.

На поляне Геннадий заметил свежие следы, а затем услышал немецкую речь. Пять человек, разведчики. Короткие очереди из автоматов — и они получили свое «жизненное пространство».

— Чистая работа, — говорит Габайдулин, и гвардейцы в ответ кивают головами.

Снова вперед. Вот и опушка леса, дорога, но свист пуль бросает разведчиков в снег, завязывается перестрелка. Врагов много, они стараются окружить бойцов.

Геннадий бережет патроны, бьет врага одиночными выстрелами. Он ранен, кровью набух правый рукав. Превозмогая боль, Габайдулин бросается к умолкшему пулемету Андрея Перевезенцева. Его друг убит, но цел пулемет и есть диск с патронами.

Разведчик прячется за пень и ждет. Враги поднимаются для перебежек, короткими очередями он вновь и вновь прижимает их к земле. Фашисты, видимо, поняли, что он остался один, и начинают окружать со всех сторон.

Очень болит рука, плечо, кружится голова, но в мыслях одно: «Живым не дамся!» Кончились патроны. С большим трудом бросил навстречу врагам последнюю «лимонку». Все замерло. Полежал, прислушался и пополз к деревьям.

— Дальнейшее сам Габайдулин описывает так: «Я в том бою был несколько раз ранен. Вот, думал, покончил с гадами. Разорвал маскхалат, решил сделать себе перевязку. В это время неожиданно сзади подошли два фашиста, один из них был офицером...»

Услышав шаги, Геннадий обернулся и успел выстрелить из пистолета. Фашист, падая, тоже выстрелил. Геннадий ощутил удар в лицо, все сразу пропало.

Очнулся от нестерпимой боли. Рот был полон запекшейся крови, трудно было дышать, уткнувшись лицом в снег. Но этот родной снег и спас его — прекратилось кровотечение из ран на щеках. Распухшим языком вытолкнул изо рта крошево зубов и снова потерял сознание.

В тот же день вечером новая группа разведчиков подобрала на месте боя шесть погибших гвардейцев, насчитала 39 трупов фашистов, а в 500 метрах был найден Габайдулин.

На носилках, сделанных из лыж, принесли его в землянку. Двенадцать дней лежал здесь Геннадий. Искалеченным ртом трудно было глотать даже воду. Никогда не забудет он своих товарищей и особенно своего старшину горьковчанина Константина Васильевича Вершинина. Этот человек три раза в день приходил в землянку, размачивал сухари и ложкой через повязки проталкивал в рот кашицу, а сам шутил, подбадривал. На третий день старшина заметил, что Геннадий силится что-то сказать, сжимает губы и как будто выпускает дым.

— Ахты, бестия! Курить просит.

Свернул цигарку, прикурил и сунул ее в забинтованный рот. Подумал: «Жить будет».

Ежедневно заходил в землянку комиссар дивизиона старший политрук М. И. Марголин. В последний день он сказал, что получен приказ пробиваться на соединение с армией, и спросил:

— Что, герой, устоял против взвода фашистов, а идти-то сможешь?

— За меня не беспокойтесь, — ответил Геннадий.

Группу гвардейцев вел комиссар дивизиона. В одном из боев он был ранен в обе ноги и руководил дальнейшим продвижением, лежа на самодельных носилках.

Глухими партизанскими тропами, ведя разведку, уничтожая мелкие гарнизоны врага, советские воины вышли к своим. Огромная радость прибавила сил. Габайдулина немедленно отправили в госпиталь, сделали переливание крови. С этого дня он стал быстро поправляться. А потом познакомился с работницей Горьковского завода — донором Марией Степановной Янюшкиной, и это стало важным событием в его жизни.

24 марта 1942 года вее в госпитале поздравили его с присвоением звания Героя Советского Союза. По радио дважды передавали указ. Слушая его, вспоминал друзей-разведчиков, навечно оставшихся в Ржевских лесах.

М. И. Калинин, вручив Геннадию Габайдулину Золотую Звезду и орден Ленина, предложил ему выступить от имени награжденных. Геннадий ответил:

— Выступать я не специалист, тем более после ранения в челюсть. Вот пойду снова на фронт, там мой автомат заговорит. Будет чистая работа!

После обучения в пулеметно-минометной школе Габайдулин, уже лейтенантом, принимал участие в разгроме врага под Ленинградом, в освобождении Выборга. Здесь он снова был ранен, лечился в госпитале. Был награжден орденом Красной Звезды. А за мужество, проявленное в заключительных боях под Берлином, старший лейтенант Габайдулин был награжден орденом Красного Знамени.

Вернулся он на свой завод в 1946 году. Отлично работал. Дружба его с Машей Янюшкиной переросла в крепкую любовь, и они поженились, вырастили двух дочерей и сына, а затем помогали им воспитывать внуков.

Герой Советского Союза Геннадий Габайдулин, персональный пенсионер союзного значения, почетный гражданин городов Горького и Клина, всегда был желанным гостем на встречах ветеранов ГМЧ. Его скромность, человечность и жизнерадостность покоряли товарищей и слушателей. До последних дней жизни, а умер он в 1981 году, наш первый герой вел общественную и военно-патриотическую работу, был лектором общества «Знание». Особенно внимательно слушала Габайдулина молодежная аудитория. Получая из его рук паспорта, шестнадцатилетние юноши и девушки с искренним чувством давали клятву быть такими же, как герои огненных лет Великой Отечественной войны.