Высокие отношения

Глава 28 Вечер и ночь

— Божий суд… — протянул Хото. От стенолаза несло как из винной бочки. Но держался крепко, не падал.

— Именно так! — категорично сказал ди Бестиа. Занес было кулак, чтобы грянуть им о стол. Но передумал. И занесенный кулак нелепо завис над столешницей.

— Тебя сегодня уже называли дураком? — почесал бороду Бьярн.

Мартин оглянулся на старого товарища. Понял, что так и держит руку над столом. Поспешно убрал ее, сунув за спину.

— Тьфу, блядь… Задумался.

— Задумался он! — снова запустил пальцы в бороду Бьярн. — Тебе нечем задумываться, мой друг!

Высоту толкнул в бок локтем Рош, кивнул на старика:

— Ты смотри, а он решил всех достать!

— Старик привержен традициям, — развел руками Хото. — Привык!

— Вы, там, о чем шепчетесь⁈ — прищурился старый рыцарь. — О гнусностях? А то слюни так и капают!

— Обсуждаем мудрость и храбрость нашего доблестного командира!

Бьярн гнусно, с прихрюкиванием, заржал. Ткнул пальцем в Мартина:

— Ты смотри, Зверюга! Даже молодежь считает тебя придурком!

Ди Бестиа оглянулся, с какой-то беспомощностью пожал плечами.

Вмешался Керф:

— Вы тут все умные такие, даже строем ходили. Но почему-то, все засунули языки в жопы и сидите, не в силах что-то предложить!

— А я уже все предложил! — поднялся Бьярн. — Сидим в осаде. Ждем зимы. Вина тут много! Месяц пройдет, и Руэ замерзнет к херам! Вырубят все кусты, спалят последнюю траву.

— Завтра с утра будет новый штурм. Но теперь не таким глупым нахрапом, а по всем правилам. С прикрытием стрелков, лестницами и щитами. И пойдут его кнехты, и его рыцари. И…

В дверь постучали.

Мартин проглотил последнее слово, чуть не подавился.

— Да?

Сунулся Кэлпи, приоткрыв немного дверь — лишь самому поместиться, и то, впритирку.

— Уважаемые! К вам тут дама.

— Дама? — удивился Мартин. — Это какая такая дама?

— Проси! — гаркнул Бьярн. — Друг Мартин, не волнуйся. Та дама, какая надо дама! Там такая задница, ух! — Жопошник… — прошептал Бригг Высоте.

— Старый рыцарь, — поправил товарища стенолаз. — Не путай!

— Добрый вечер, господа!

Ди вошла в комнату, став центром внимания. Словно специально желая добиться такого эффекта, она сменила дорожную одежду на одно из своих обтягивающих платьев. Посреди монастыря, в окружении суровых солдат и монахов, смотрелась она еще более притягательно. Впечатления не портила даже прическа — среди местных нашелся мастер, что-то помнящий о парикмахерском искусстве, и он кое-как привел в порядок криво подстриженные волосы…

От ее голоса все как-то сразу оживились, зашевелились. Сами собой расправились плечи, пальцы, коими ковырялись в носах, покинули неположенные места… Одна лишь Марселин смотрела на гостью без вожделения во взоре. Йоржа, вошедшего следом, никто и не заметил. Кроме Лукаса, который приветственно помахал циркачу.

— Доброго вечера, госпожа…

— Зовите меня Ди, — улыбнулась Русалка рыцарю ди Бестиа. — Вы позволите мне, и моего другу присутствовать на вашем совете, благо и меня касается то, что здесь прозвучит?

Тут-то все сразу заметили Йоржа. От злых и ревнивых взоров, циркачу стало неуютно. Но прятаться он не стал, наоборот, вышел из тени и встал рядом с Ди.

— Позволим, — снова опередил всех Бьярн, и плотоядно ухмыльнулся. Затем он похлопал по скамье рядом с собою, — присаживайтесь, госпожа Ди, присаживайтесь! Не брезгайте старым другом!

— И не подумаю, дорогой Бьярн! Как можно оскорбить вас своим невниманием⁈

Возникла короткая суматоха, когда наемники начали пересаживаться. Ди несколько раз огладили, ущипнули за задницу. Йорж же получил с полдюжины весьма болезненных пинков…

— Есть предложение, — коротко бросил циркач, усевшись. На окружающих он не смотрел, уперевшись взглядом в потрескавшуюся стену.

— Вышвырнуть тебя? — произнес Тенд. Глядя на Русалку, он запустил руку в штаны.

— Я пройду ночью в шатер к этому вашему Руэ и зарежу его.

Циркач, договорив, скинул куртку, оставшись в одной безрукавке. Оценив вид, Тенд тут же отвернулся.

Все, сидящие за огромным столом, повернулись к Мартину. Тот сидел молча. Лишь барабанил костяшками правой руки по запястью левой.

— У меня есть другое предложение, — Хото встал, оперся о стол. — Давайте, лучше отправим к Руэ нашу гостью-красавицу. Парламентером.

— Переговоры? — удивился Мартин.

— Можно сказать и так. Мы ее накормим какой-нибудь гадостью. Обмажем ядами… Рыцарь не удержится, и ее обязательно трахнет. И помрет в корчах, даже ногой не дрыгнув.

Высота посмотрел на Русалку. Та сидела вроде бы спокойно. Но волнение выдавала предательская краснота, поднимающаяся от декольте по шее, к лицу.

— Можно не мучаться с ядами, а просто поставить ей кое-куда пару бритв. Руэ присунет, и все себе отрежет. Шанс не велик, я бы на его месте, сперва отдал бы на проверку тем каторжным мордам, но все же? А? Хорошо придумано?

— Я. Тебя. Убью! — прохрипел Йорж.

— Попробуй, — кивнул стенолаз. И, выдернув из ножен на груди нож, воткнул в стол перед собой. — Давай, постой за честь крашенной шлюхи!

— Хватит! — рявкнул Мартин. — Сцепитесь, убью обоих!

— Договорились! — рухнул на свое место Хото, расплылся как медуза. Отвел взгляд. Только нож, торчащий перед ним, напоминал о чуть было не произошедшей драки.

Чернобородый рыцарь тяжело поднялся. Вздохнул.

— Никаких ночных вылазок. Никакого яда. Никаких бритв. Завтра в полдень я выйду против Руэ. И все кончится. Раз и навсегда.

Хото развалился на кровати, глядя в потолок. Келья, в которой его разместили, размерами была раза в два меньше сиверской комнатушки. Но стенолазу хватало. Есть постель, на которой можно спать. Есть пол, на который можно ставить пустые кувшины. Есть дырка в углу. Воняет немного, но можно не бегать по лестницам, если прижмет… Высота перевернулся на живот, натянул плоскую подушку на голову. Вдохнул пыльный воздух. Ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не говорить… Лежать вот так вот, и не думать ни о чем. Хорошо монахам! Живут себе, не зная ни хлопот, ни забот…

Кто-то вкрадчиво постучался.

— Открыто… — простонал Высота. Интересно, кому он понадобился⁈

Дверь открылась.

Хото, выматерившись, сел на кровать.

— Тебе-то что надо?

Ди в очередной раз сменила одежду. Теперь, вместо платья, на ней был охотничий костюм, сшитый по образцу мужского, но обтягивающий не меньше прежнего одеяния. Куртка еще и была расстегнута на груди. Или просто не сходилась.

— Мастер, — проговорила Русалка, — в чем дело? Что не так? Мы были добрыми друзьями в Сивере. Зачем все это? И так внезапно? Объясни!

— Потому что могу, — огрызнулся Хото. — Каждый делает то, что может. Ты можешь прийти, чтобы меня попытаться трахнуть, а потом, с моей помощью чего-то добиться. Циркач, похоже, оказался не тем, кем надо. А я могу наговорить гадостей. Но у тебя ничего не выйдет, женщина! Ты слишком привыкла решать тем, что у тебя между ног! А этот способ срабатывает отнюдь не всегда!

— Уверен? — улыбнулась Ди. Еще одна пуговица на куртке расстегнулась, словно сама собой.

Хото ощутил, как волна жара начинает захлестывать разум. Он встал, оказавшись с Русалкой лицом к лицу. Ухватил за плечи, силой развернул. И когда та начала нагибаться, отставляя задницу, впечатал изо всех сил пинок.

Ди вынесло из кельи в коридор, где она, судя по грохоту, влепилась в стену. Ойкнула болезненно.

— Доброй ночи, — не глядя, буркнул Хото, закрывая дверь и накидывая засов.

Стенолаз отвернулся, ухватился за кувшин. По весу вроде полный. Вот и отлично. Теперь, главное, когда все кувшины станут пустыми и легкими, упасть лицом к дырке. Не хочется заблевать такую уютную комнатушку. Вряд ли завтра все кончится…

— Ты постоянно с ней! Ты только на нее и смотришь!

— Тебе кажется!

— Я не слепая!

— Ну да. Но сейчас ты ошибаешься!

— Будто я не знаю, как у тебя рожа кривится, когда ты на бабу залезть хочешь⁈

— Не хочу я ни на кого залезать!

— И не залезешь! Она с тем наемником сбежала! С топором который ходит! Коней вывели тихонько, и задами, через сады!

— Зов пизды сильнее зова командира! Сманила Тенда розовая глубь…

— Ах ты еще и цвет ее знаешь⁉ А говорил, что с ней не спал!

— Да не спал я с ней, уймись уже! Просто в строчку легло!

— А до того к стенолазу ходила! Только он ее послал! А ты с ним чуть не сцепился! А он Ловчий бывший!

— Подожди…

— Что, ревновать начал? Да иди ты к черту, Йорж! Чтобы ты сдох!

— А знаешь… Пойду!

— Стой! Ты куда⁈

— К черту же! Сама отправляешь!

Сон не приходил. Напряжение утренней схватки так и не отпустило. Даже вино не помогало. Перед глазами стояла воющая толпа, что бежала, размахивая тесаками, копьями и ножами. И каждый только и думал, как бы вонзить острую железку Лукасу в печенку. В ушах стоял свист стрел, хлопанье тетивы, и отчаянный скрип воротов…

Изморозь поднялся с соломенного матраса. Прошелся по кладовой. Пусто и тихо… Распуганные появлением людей мыши, убежали скрестись под полом куда-то в другие места. Мяур где-то ловит мышей…Мейви, после внезапного явления Йоржа, стала ночевать у него.

И правильно, в общем. Старая любовь не ржавеет. Они сколько друг с другом вместе? Несколько лет точно! Она что-то говорила такое. То ли пять, то ли шесть… А что сделал он сам, по большому счету? Да ничего, в общем. Так, путешествовал немного рядом. Отдавал свой плащ, делился последним куском хлеба…

Изморозь пнул пустое ведро, с парой выломанных досочек. Нога застряла в дыре. Лукас запрыгал, пытаясь стряхнуть.

— Развлекаешься?

Лукас не устоял, начал падать. В последний миг ухватился за полку и устоял.

— Привет…

— Виделись, — кивнула Марселин.

— Ну да, виделись…

Девушка казалась непривычно задумчивой. Принявшей какое-то решение. Возможно, и не тяжелое, но важное.

— У тебя вино есть, студент?

— Есть! — кивнул Лукас.

— Доставай.

Изморозь влез по пояс в глубину полок, где у него было припрятана пара кувшинов красного полусладкого. Самое то угощать опасных и красивых! Вытащив кувшины, он обернулся и обмер.

Марселин стояла перед ним в одних носках.

— Чего вытаращился, Изморозь? Сколько можно делать вид, что мы друг другу не нравимся.

— Но почему?..

Девушка подняла взгляд.

— Лукас, чтоб тебя! Знаешь, почему у тебя не жизнь, а сплошной перекосяк?

— Почему?..

— Потому что ты задаешь лишние вопросы, вместо того, чтобы снять штаны!

Спешка в жизни нужна редко. И уж не в то время, когда ты точишь свой меч. Туда-сюда, туда-сюда. Шшших, шших, шших…

Бьярн снова провел камнем по клинку. Ну вроде неплохо. Где только умудрился поставить такую устрашающую зазубрину⁈ Сейчас еще самым мелким, а потом можно и за шлифовку браться. Чтоб и следа не осталось!

Заслышав шаги, рыцарь отложил меч в сторону, выглянул. Кто-то из наемников возвращается в казарму, отлив на стену? Или снова бродит та голубоволосая девочка, ищет своего циркача? Тот-то, явно ночует у шлюхи — Бьярн помнит, как тот смотрел на нее! А, нет, совсем не девчонка!

— Кэлпи! — окликнул он привратника.

Монах сбился с шага, остановился.

— Добрый вечер, рыцарь Бьярн.

— Добрый вечер! — чинно поклонился старик. — Тебе-то с чего не спиться среди ночи, а?

— Служба.

— Понимаю и уважаю, — снова склонил голову рыцарь. — Прости за глупый вопрос, но можно ли от твоей службы оторвать немного времени?

Кэлпи посмотрел на звезды, прикинул что-то…

— Хоть до утра, рыцарь Бьярн.

— Не зови меня так напыщенно, — попросил старик. — Лучше как все «мудила», «дрочила» и тому подобное. А то на душе неуютно становится.

— Договорились… старый ты дрочила, — ухмыльнулся Кэлпи.

— Во, прям как надо! — поднял обе руки рыцарь. — И, раз у тебя так много времени, то позволь еще один глупый вопрос.

— Хоть два.

— У Руэ есть свиток на Змеиный лес. Но вы ему показываете голую жопу. В чем суть отказа? Вам так важен лес, что не боитесь смерти? Или что?

Кэлпи двинул челюстью. Пожевал губами.

— Будет лучше, если я покажу. Иначе — слишком долго объяснять.

— Подожди немного, — попросил Кэлпи, когда они зашли внутрь.

Бьярн кивнул и остановился, разглядывая внутренности собора. Он все никак сюда не попадал. То пьянки, то гулянки, то Руэ этот… А хорошо тут. Красиво. Запах, правда, сладковато-приторный, так и лезет в нос… Белоснежный мрамор, золото литир, изящная резьба по камню.

Свечи тут горели постоянно. Даже ночью. Но Кэлпи взял еще два новеньких факела, протянул один Бьярну.

— Пойдем, тут рядом. Только осторожно, тут местами плитка разбита.

— Только Хото не показывай, он начнет уговаривать на маленький ремонтик. За золото!

— Нет у нас золота, — не оборачиваясь, ответил монах. — И серебра нет.

— А что есть?

— Смотри сам, рыцарь Бьярн, что у нас есть!

За поворотом взору рыцаря открылась грандиозная фреска, чуть ли не до потолка — верх терялся в темноте, ни свечам, ни факелам, не хватало сил всю ее осветить. Дыхание перехватило от восторга. Рыцарь не мог бы сказать, что он видит. Но это подавляло, втаптывало в пол своим великолепием, и снова выдергивало из грязи, к солнцу, к свету… Рыцарь ни разу не видел ничего подобного! Тут чувствовалась рука старых художников, школа Старой Империи.

— Что здесь? — пораженно прохрипел рыцарь.

— Здесь? — переложил факел в другую руку Кэлпи. — Здесь сотворение мира. От начала и до конца. А вот — попытка Нечистого совратить слуг Божьих дивными каменьями. И позорное фиаско, когда Пантократор осмеял жалкие потуги.

— Фиаско?

— Облом, если по-человечески.

— Понятно. Так это потому дьявола все называют Темным Ювелиром?

— Ну да. А вот и оно. То, из-за чего Руэ так рвется сюда. Один из родичей Императора занемог и отправился умирать к морскому берегу. Это незадолго до Беды случилось. Провел ночь в монастыре и почувствовал облегчение. Остался, прожил месяц. Вместе с монахами, участвуя в бдениях и молитвах. И исцелился. Родич явно был любимым или важным. Поэтому Старый Император щедро одарил обитель. Даже прислал из столицы настоящего мастера-живописца, который расписал здесь все стены и даже процесс дарения изобразил.

— Понимаю, — кивнул рыцарь, — чтобы не забывали, кому обязаны милостью.

— И это тоже. За Старым Императором много грехов. Но глупцом он не был. А потом… жахнуло. Монастырь горел дважды, архивы почти все погибли, грамота о дарении тоже. Но фреска осталась, и подделать такую работу невозможно. Многие пытались, но секреты старой живописи утеряны. У сиятельного мудозвона пергамент гнилой, правой пяткой через левой плечо рисованный. И пока здесь стоит эта стена, никто не сможет оспаривать у монастыря лес. Но если ее уничтожить, то мы потеряем все права.

— Куда весомее любых грамоток и свитков, — прошептал Бьярн, все еще находясь под впечатлением грандиозного зрелища и виртуозной работы.

— Наш маляр приходит сюда каждый вечер, думает, никто его не видит. Размалевывает доски, все пытается разгадать секреты, углем чертит, словеса разные бормочет. «Першпектива», «золотое сечение». А у него не выходит нихрена. Потому что руки из жопы, и сам дурачок. Плачет и уходит.

— Что ж хорошего в слезах? — буркнул седой боец.

— Ничего. Однако он знает, что человек мог так нарисовать. А то, что смог один, другой повторит. Когда-нибудь. Посмотри.

Кэлпи подошел ближе, осторожно поднял факел, чтобы ни единая сажинка не попала на фреску.

— Все эти люди давно уже в могиле. И праха не осталось. Но все они живут здесь, на этом камне. Всех сохранила кисть мастера. И никто больше так нарисовать не сумеет. Когда-нибудь возможно. Но не сейчас. Это больше чем драгоценность, потому что у нее нет цены. Это осколок прошлого, который прошел через века, чтобы мы помнили — какими люди были. Как они жили. Что они могли. Как нам не повторить их ошибок. И все это поганый жопотрах Руэ сожжет, соскоблит ржавым ножом просто для того, чтобы вырубить Змеиный лес и сплавить бревна Острову для его кораблей…

— А вы не пробовали договориться с Руэ? — неожиданно для себя спросил рыцарь. Спросил и вдруг почувствовал странное чувство, казалось давно уж забытое в силу полной невостребованности. Бьярну стало стыдно, и он даже отвернулся, чтобы скрыть болезненную гримасу в тени.

Кэлпи помолчал.

— Мы нет. Он к нам гонцов засылал. Давно, еще когда работал на куда более состоятельного господина. Многое предлагал.

— А вы?

— Вся красота от Бога. Талант — это милость, которой Пантократор одаряет лишь избранных. На этой стене рука того, кому Отец наш дал искру божественного таланта в награду за трудолюбие. Уничтожить ее — грех. А продать за деньги на поругание — грех вдвойне. Деньги закончатся, золото пройдет круговорот жизни, вернется снова в землю. И когда Пантократор призовет к ответу, спросив «чада мои, где были вы когда черные души уничтожали благословенное Мной?»… Что мы ему скажем? Что выручили немного металла?

Бьярн молчал. Монах тоже.

— Иди спать, воин, — сказал Кэлпи. — Утром будет, чем заняться.