Высокое окно

30

Входная дверь открылась, а потом бесшумно закрылась.

Наступила гнетущая, гулкая, как на морозе, тишина, потом раздался истошный вопль, перешедший в горькие рыдания.

Потом сдавленный от бешенства мужской голос сказал:

— Неубедительно получилось. Попробуй еще разок.

— Господи, это Луис! Он мертв! — воскликнул женский голос.

— Может, я ошибаюсь, но, по-моему, ты опять переигрываешь, — сказал мужской голос.

— Господи! Он мертв, Алекс! Сделай что-нибудь, ради бога! Сделай же что-нибудь!

— Да, — грубым, сдавленным голосом отозвался Морни, — надо бы. Не мешало бы и с тобой поступить так же. Кровь тебе пустить. Чтоб сдохла, как он. Впрочем, ни к чему это. Ты от него и так не отличаешься. Такая же падаль. Замужем всего восемь месяцев, а уже спуталась с этим дерьмом. Черт меня дернул жениться на потаскухе.

Он перешел на крик. Женщина опять всхлипнула.

— Перестань выть! — грубо оборвал ее Морни. — Как будто не знаешь, зачем я привез тебя сюда. Не валяй дурака. За тобой следят уже несколько недель. Ты была у него вчера вечером. Я сегодня уже приезжал в этот дом. Все видел. Твою помаду на сигаретах, стакан, из которого ты пила. Воображаю, как ты сидела на ручке его кресла, как перебирала его сальные волосы, а потом, когда он еще урчал от удовольствия, — вдруг взяла и пустила ему пулю в голову. Зачем?

— Алекс, дорогой, пожалуйста, не говори таких ужасных вещей.

— Ты прямо как Лилиан Гиш[6]. Точная копия. Перестань ломать комедию, детка. Я должен знать, как себя вести. Зачем, думаешь, я сюда приехал? На тебя-то мне теперь наплевать. Абсолютно наплевать. Убила, красавица, — сама и выпутывайся. А я о себе позаботиться должен. О своей репутации, о своем деле. Ты хоть пистолет вытерла?

Тишина. Потом звук удара. Женщина зарыдала. Обижена, оскорблена. До глубины души. Неплохо сыграно.

— Слушай, ангел мой, — рявкнул Морни. — Брось прикидываться. Я сам в кино играл. Меня не проведешь. Кончай. Выкладывай, как было дело, если не хочешь, чтоб я тебя оттаскал за волосы по всей комнате. Говори — вытерла пистолет?

Вдруг она рассмеялась. Неестественно, но звонко, заразительно. Потом, так же неожиданно, смех прекратился.

— Да, — ответила она.

— И стакан тоже вытерла?

— Да. — Теперь она говорила очень тихо, спокойно.

— Поставила его отпечатки пальцев на пистолете?

— Да.

Пауза. Он задумался.

— На это, боюсь, они не клюнут, — сказал он наконец. — Практически невозможно оставить на пистолете отпечатки пальцев мертвеца так, чтобы не бросалось в глаза. Впрочем, по-всякому бывает. Что ты еще вытерла?

— Больше ничего. Алекс, прошу тебя, не ругай меня.

— Заткнись. Покажи, как ты его кокнула, как стояла, как держала пистолет.

Молчание.

— За отпечатки пальцев не бойся. Будут и другие. Получше твоих.

Она медленно двинулась к портьере, и я ее увидел. Бледно-зеленые габардиновые брюки, коричневая куртка свободного покроя с вышивкой, ярко-красная без полей шляпа с оборкой в виде золотой змейки. Лицо залито слезами.

— Подними пистолет! — заорал Морни. — Показывай!

Она нагнулась под стул, подняла пистолет, обнажила зубы. Через щель между портьерами направила пистолет в комнату, в сторону двери.

Морни не сдвинулся с места, не издал ни звука.

Рука блондинки задрожала, пистолет запрыгал в воздухе. У нее тряслись губы, рука упала.

— Не могу, — выдохнула она. — Хотела выстрелить в тебя, но не могу.

Морни быстро шагнул к портьере, оттолкнул блондинку и ногой отбросил пистолет примерно туда, где он и лежал.

— Все равно ты не могла бы выстрелить, — хрипло сказал он. — Не могла. Смотри.

Он выхватил носовой платок и, нагнувшись, опять поднял пистолет. Нажал на что-то, и затвор открылся. Сунул правую руку в карман и, перебирая кончиками пальцев по металлу, стал крутить в руке патрон. Потом загнал его в цилиндр. Еще четыре раза повторил операцию, захлопнул затвор, затем снова открыл его и повернул до определенного положения. Положив пистолет на пол, отнял от него руку с носовым платком и выпрямился.

— Ты не могла в меня выстрелить, — хмыкнул он, — потому что в пистолете был только один пустой патрон. Сейчас он опять заряжен. Цилиндры на месте. Из пистолета стреляли всего один раз. И теперь на нем твои отпечатки пальцев.

Блондинка затравленно смотрела на него.

— Забыл сказать тебе, — мягко добавил он, — что я протер пистолет. Хотел, чтобы на нем обязательно были твои отпечатки пальцев. Они и так были, я уверен, но теперь знаю точно. Понятно?

— Ты меня выдашь? — тихо спросила блондинка. Он стоял ко мне спиной. Темный костюм. Надвинутая на глаза фетровая шляпа. Из-за нее я не видел лица. Зато живо представлял себе улыбочку, с какой он произнес:

— Да, мой ангел, выдам.

— Ясно, — сказала она и пристально посмотрела на него. На ее подвижном личике хористки неожиданно изобразилось мрачное достоинство.

— Я тебе выдам, мой ангел, — медленно проговорил он, смакуя каждое слово. — Одни меня пожалеют, другие надо мной посмеются, но моему делу эта история не повредит. Ничуть не повредит. Тем моя профессия и хороша, что небольшой скандал ей только на пользу.

— Значит, теперь я нужна тебе только как реклама. Ну и, естественно, как ширма, чтобы тебя самого не заподозрили.

— Совершенно верно.

— И какой же, интересно, у меня мог быть повод для убийства? — опять совершенно спокойно спросила блондинка. Она по-прежнему пристально смотрела на мужа и говорила с таким нескрываемым отвращением, что он не понял, к чему она клонит.

— Не знаю. Какая разница? Что-то вы с ним не поделили. Эдди видел, как ты встретилась в городе, в Банкер-Хилле, с каким-то блондином в коричневом костюме. Ты что-то ему передала. Эдди отстал от тебя и увязался за блондином. Блондин зашел в дом поблизости. Эдди хотел еще за ним последить, но ему показалось, что парень его заметил, и Эдди пришлось убраться. Что все это значило, я не знаю. Знаю только, что вчера днем в том же самом доме убили молодого парня по имени Филлипс. Что ты на это скажешь, дорогая?

— Ничего не скажу. Не знаю я никакого Филлипса. И, как ни странно, я не убиваю людей просто так, забавы ради.

— Но ведь Венниера ты убила, дорогая, — сказал он почти ласково.

— О да, — протянула она. — Конечно. Но мы заговорили о поводе для убийства. Ты уже его придумал?

— Легавые сами придумают. Ну, скажем, любовная ссора. Мало ли.

— А может, дело в том, что когда он напивался, то становился похож на тебя. Чем не повод для убийства?

— А-а! — промычал Морни и втянул в себя воздух.

— Только красивее тебя. Моложе, живот поменьше. Но с такой же отвратительной самодовольной ухмылочкой.

— А-а! — опять протянул Морни. Он страдал.

— Чем не мотив для убийства? — мягко спросила она.

Морни сделал шаг вперед и размахнулся. Удар пришелся по лицу, блондинка упала и села на полу, выставив перед собой длинную ногу, приложив руки к челюсти и не спуская с него ярко-синих глаз.

— Может, ты зря меня ударил? — спросила она. — Может, теперь я не захочу признаваться в убийстве?

— Признаешься как миленькая. У тебя нет выхода. Не бойся, ты легко отделаешься. Можешь мне поверить. С такой-то внешностью. Но ты признаешься, мой ангел. На пистолете твои отпечатки пальцев.

Она медленно встала, по-прежнему прижимая руку к челюсти.

И улыбнулась:

— Я знала, что он мертв. В двери торчал мой ключ. Я готова пойти в полицию и сказать, что убила его. Но если хочешь, чтобы я взяла вину на себя, не вздумай больше прикасаться ко мне свой гадкой белой лапой. Да, я готова пойти в полицию. Готова пойти куда угодно — лишь бы с тобой не жить.

Морни повернулся, и я увидел, как побелело и перекосилось его лицо, как подергивается на щеке полоска шрама. Он прошел в комнату через приоткрытые портьеры. Входная дверь опять открылась. С минуту блондинка молча стояла на пороге, затем покосилась через плечо на труп, слегка передернулась и исчезла из моего поля зрения.

Дверь закрылась. Послышались шаги по дорожке. Хлопнули, открываясь и закрываясь, дверцы машины. Взревел мотор, и машина уехала.