Высокое стремленье. Лирика декабристов

Меркнет день, лазурь темнеет,

Погасает блеск небес,

В шумном мире всё немеет,

Дремлет тихо синий лес;

Встал и месяц за горою...

Ах, бывало сей порою,

Милый сын весенних дней,

Под черемхою душистой,

Где ручей журчит сребристой,

Здесь певал ты, соловей!

Сколько раз меня, бывало,

Сколько раз друзей моих

Сладкогласье восхищало

Песней радостных твоих!

Замолкали все пернаты

Вмиг, коль ярки перекаты,

Треск, урчанье по зарям,

Песни звонкие, игривы,

Свисты, стоны, переливы

Растекались по кустам!..

Ах, давно ль прелестна Хлоя

Восхищалася тобой?

В час прохлады, в час покоя,

Перестав, на миг, рабой

Быть законов скучных света,

Без затей легко одета,

Без толпы рабынь, рабов,

Шла гостить одна — к природе,

И внимать, как на свободе

Громко славишь ты любовь.

Ты гремел — почто же, милый,

Вдруг замолк? и скучен стал?

Дикий свой приют унылый

Ты на клетку променял?

Клетка пышная богата,

Будто храм или палата

Раззолочена она!

Тут хрусталь с водою чистой,

Корм, песок с травой душистой,

Свет чуть брезжит из окна.

Чем же, друг мой, недоволен?

Отчего тебе грустить?..

Ах! — кричишь ты, — я неволен,

И могу ль веселым быть?

Я в родном кусту на ветке

Ночь насквозь певал, но в клетке

С горя чуть могу дышать...

Всяк поет в счастливой доле:

Счастье — в воле, гроб — в неволе.

Нет, не петь мне, — умирать!

Так, священная природа,

Твой закон и сердца глас

Нам вещают, что свобода

Есть вторая жизнь для нас!

Скромный жребий в мирной доле

Предпочтя златой неволе,

Подружусь я с простотой,

Пусть сердца, пусть души низки,

К пресмыканью, к рабству близки,

Обольщаются мечтой...

Пусть тираны строят ковы

И златят цепей свинец,

И приемлют их оковы

Раб безгласный, низкий льстец.

Поруганье пья как воду,

Дар небес — свою свободу

Предают за дым они!

И, лобзая тяжки длани,

Платят век покорства дани

И влачат без жизни дни!

Пусть земные полубоги,

В недрах славы и честей

Громоздя себе чертоги,

Будут в них рабы страстей!

Для чего мне дом огромный?

Дайте мне шалаш укромный

Из соломы и ветвей,

Дайте дружбу и свободу

Стану петь — хвалить природу,

Как на воле соловей!

О Пушкин, Пушкин! Кто тебя

Учил пленять в стихах чудесных?

Какой из жителей небесных

Тебя младенцем полюбя,

Лелея, баял в колыбели?

Лишь ты завидел белый свет,

К тебе эроты прилетели

И с лаской грации подсели...

И музы, слышал я, совет

Нарочно всей семьей держали

И, кончив долгий спор, сказали:

«Расти, резвись — и будь поэт!»

И вырос ты, резвился вволю,

И взрос с тобою дар богов:

И вот, блажа беспечну долю,

Поешь ты радость и любовь.

Поешь утехи, наслажденья,

И топот коней, гром сраженья,

И чары ведьм и колдунов,

И русских витязей забавы...

Склонясь под дубы величавы,

Лишь ты запел, младой певец,

И добрый дух седой дубравы,

Старинных дел, старинной славы

Певцу младому вьет венец!

И всё былое обновилось:

Воскресла в песни старина,

И песнь волшебного полна!..

И боязливая луна

За облак дымный хоронилась

И молча в песнь твою влюбилась...

Всё было слух и тишина:

В пустыне эхо замолчало,

Вниманье волны оковало,

И мнилось, слышат берега!

И в них русалка молодая

Забыла витязя Рогдая,

Родные воды — и в луга

Бежит ласкать певца младого...

Судьбы и времени седого

Не бойся, молодой певец!

Следы исчезнут поколений,

Но жив талант, бессмертен гений!..

Он шел — и царства трепетали,

Сливался с стоном звук оков,

И села в пепл, града пылали,

И в громе битв кипела кровь;

Земля пред сильным умолкала...

Он, дерзкий, — скиптрами играл;

Он, грозный, — троны расшибал:

Чего ж душа его алкала?

Народы стали за права:

Цари соединяли силы;

Всхолмились свежие могилы,

И, вихрем, шумная молва:

«Он пленник!» Осветились храмы!

Везде восторг и фимиамы,

Народы — длани к небесам,

И мир дивится чудесам!

Гремящих полчищ повелитель,

Перун и гибель на боях,

Один — утесов диких житель,

Как дух пустынный на холмах...

Летят в пределы отдаленны

Надеждой флоты окриленны,

Все мимо — я никто за ним;

Как страшно самому с самим!

В душе, как в море, мрак и волны...

Как кораблей бегущих тень,

Исчезли дни, величья полны,

И вечереет жизни день...

«Чья новая взнеслась могила!»

Ответ: «Тут спит Наполеон!

И буря подвигов — как сон...

И с ним мечты, и гром, и сила

В затворе тесном улеглись!»

«Быстрей, корабль, в Европу мчись!

Пловец друзьям: — Смелей чрез волны

Летим с великой вестью мы!»

Но там, в Европе, все умы

Иных забот и видов полны...

И все узнали: умер он,

И более о нем ни слова;

И стал он всем — как страшный сон,

Который не приснится снова;

О нем не воздохнет любовь,

Его забыли лесть и злоба...

Но Греция встает из гроба

И рвется с силой из оков!

Чья кровь мутит Эгейски воды?

Туда внимание, народы:

Там, в бурях, новый зиждут мир!

Там корабли ахейцев смелых,

Как строя лебедей веселых,

Летят на гибель, как на пир!

Там к небу клятвы и молитвы!

И свирепеет, слыша битвы,

В Стамбуле гордый оттоман.

Растут, с бедой, бесстрашных силы,

И крест венчает Термопилы!

И на Олимпе — ратный стан!..

Молва и слава зазвучала

Но — не о нем... в могиле он,

И позабыт Наполеон!..

Чего ж душа его алкала?

Восстань, господь! Где суд твой правый?

Почто молчит твой страшный гром?

Доколе, господи, доколе

Сим нечестивцам пировать

За сладкою трапезой жизни,

Ругаясь благостью твоей?

Доколь им, грешникам, хвалиться

И говорить: «Далеко бог!»

Неправда разлилась, как море,

И тонет в ней твоя земля!

Они, как трости, изломали

Законы дивные твои,

И в дикой радости, как звери,

Толпой неистовой бегут

На шумный праздник беззаконья...

А стоны вдов и сироты,

Твоих людей забытых слезы,

Сия сердечная роса,

Восходит с воплем в небеса!

В устах злодеев громкий хохот!

Они убили сироту,

И со вдовицы ветхи ризы

Сдирает жадная рука!

И говорят, смеясь, безумцы:

«Где богу с неба видеть нас?»

О, заблужденье! Как же мыслишь,

Чтоб тот, кто слух и око дал,

Не видел слез, не слышал внятно,

Что сердце в грусти говорит?

Над чьей главой благословенье

Светлеет тихою зарей;

Над кем проклятия и стоны

Станицей черною кипят;

В чье сердце алчные пороки,

Как змеи жадные, впились;

И кто, кичливый, мчится вихрем

Земных мечтаний и сует?

Блажен живущий в крове бога!

Не для него шумит гроза!

Не для него ловец-погибель

Хоронит под цветами сеть!

Он смелою стопою ходит

По скользкой жизни... О творец!

Ты сам и небеса с тобою

Нисходят к чистому душой,

И зрит он, в духе, славу бога!

И в оный час, как ось земли

Подломится с гремящим треском

И понесется легкий шар,

Как вихрем лист в полях пустынных,

Он, невредимый, в оный час

Прейдет в святое лоно бога,

Который жил в его душе!

Свеча, чуть теплясь, догорала,

Камин, дымяся, погасал;

Мечта мне что-то напевала,

И сон меня околдовал...

Уснул — и вижу я долины

В наряде праздничном весны

И деревенские картины

Заветной русской стороны!..

Играет рог, звенят цевницы,

И гонят парни и девицы

Свои стада на темный луг.

Уж веял, веял теплый дух

Весенней жизни и свободы

От долгой и крутой зимы.

И рвутся из своей тюрьмы,

И хлещут с гор кипучи воды...

Пловцов брадатых на стругах

Несется с гулом отклик долгий;

И широко гуляет Волга

В заповедных своих лугах...

Поляны муравы одели,

И, вместо пальм и пышных роз,

Густые молодеют ели,

И льется запах от берез!..

И мчится тройка удалая

В Казань дорогой столбовой,

И колокольчик — дар Валдая

Гудит, качаясь под дугой...

Младой ямщик бежит с полночи:

Ему сгрустнулося в тиши,

И он запел про ясны очи,

Про очи девицы-души:

«Ах, очи, очи голубые!

Вы иссушили молодца!

Зачем, о люди, люди злые,

Зачем разрознили сердца?

Теперь я горький сиротина!»

И вдруг махнул по всем по трем...

Но я расстался с милым сном,

И чужеземная картина

Сияла пышно предо мной.

Немецкий город... всё красиво,

Но я в раздумье молчаливо

Вздохнул по стороне родной...

Не слышно шуму городского,

В далеких башнях тишина,

И на копье у часового

Горит янтарная луна...

А бедный юноша, ровесник

Младым цветущим деревам,

В глухой тюрьме заводит песни

И отдает тоску волнам:

«Прости отчизна, край любезный,

Прости мой дом, моя семья;

Я за оградою железной,

И уж не свой вам больше я!

Не жди отец меня с невестой,

Сломись венчальное кольцо;

Застынь мое на свете место,

Не быть мне мужем и отцом.

Сосватал я себе неволю,

Мне дети — слезы и тоска;

Но я молчу... Такую долю

Взяла сама моя рука».

Уж ночь прошла; в лазурном поле

Давно день новый засиял;

А бедный юноша в неволе

Всё так же жалобно стенал,

Всё ту же песню напевал.

Город чудный, город древний,

Ты вместил в свои концы

И посады и деревни,

И палаты и дворцы!

Опоясан лентой пашен,

Весь пестреешь ты в садах:

Сколько храмов, сколько башен

На семи твоих холмах!..

Исполинскою рукою

Ты, как хартия, развит,

И над малою рекою

Стал велик и знаменит!

На твоих церквах старинных

Вырастают дерева;

Глаз не схватит улиц длинных...

Это матушка Москва!

Кто, силач, возьмет в охапку

Холм Кремля-богатыря?

Кто собьет златую шапку

У Ивана-звонаря?..

Кто Царь-колокол подымет?

Кто Царь-пушку повернет?

Шляпы кто, гордец, не снимет

У святых в Кремле ворот?

Ты не гнула крепкой выи

В бедовой своей судьбе:

Разве пасынки России

Не поклонятся тебе!..

Ты, как мученик, горела

Белокаменная!

И река в тебе кипела

Бурнопламенная!

И под пеплом ты лежала

Полоненною,

И из пепла ты восстала

Неизменною!..

Процветай же славой вечной,

Город храмов и палат!

Град срединный, град сердечный,

Коренной России град!

Была прекрасная пора:

Россия в лаврах под венками,

Неся с победными полками

В душе покой, в устах «ура!»,

Пришла домой и отдохнула.

Минута чудная мелькнула

Тогда для города Петра.

Окончив полевые драки,

Носили офицеры фраки,

И всякий был и бодр и свеж.

Пристрастье к форме пригасало,

О палке и вестей не стало,

Дремал парад, пустел манеж...

Зато солдат, опрятный, ловкий,

Всегда учтив и сановит,

Уж принял светские уловки

И нравов европейских вид.

Но перед вами отличался

Семеновский прекрасный полк.

И кто ж тогда не восхищался,

Хваля и ум его, и толк,

И человечные манеры?

И молодые офицеры,

Давая обществу примеры,

Являлись скромно в блеске зал.

Их не манил летучий бал

Бессмысленным кружебным шумом:

У них чело яснелось думой,

Из-за которой ум сиял...

Влюбившись от души в науки

И бросив шпагу спать в ножнах,

Они в их дружеских семьях

Перо и книгу брали в руки,

Сбираясь, по служебном дне,

На поле мысли, в тишине...

Тогда гремел звучней, чем пушки,

Своим стихом лицейским Пушкин,

И много было... Всё прошло!

Прошло и уж невозвратимо!

Всё бурей мутною снесло,

Промчалось, прокатило мимо...

И сколько, сколько утекло

Волною пасмурной, печальной

(И здесь и по России дальной)

В реках воды, а в людях слез,

И сколько пережито гроз!..

Но пусть о них твердят потомки;

И мы, прошедшего обломки,

В уборе париков седых,

Среди кипучих молодых,

Вспомянем мы хоть про Новинки,

Где весело гостили Глинки,

Где благородный Муравьев

За нить страдальческих годов

Забыл пустынную неволю

И тихо сердцем отдыхал;

Где, у семьи благословенной,

Для дружбы и родства бесценной.

Умом и доблестью сиял

И к новой жизни расцветал

Якушкин наш в объятьях сына,

Когда прошла тоски година

И луч надежды обещал

Достойным им — иную долю.