Выстрел на окраине

— Очень хорошо! — оживленнее, чем обычно, говорил в трубку Чугаев. — Ждем! Он положил трубку и тут же поднял другую — внутреннего телефона.

— Товарищ полковник! Докладывает Чугаев: только что звонил Климов. — Майор покосился на Меженцева, подмигнул. — «Артист» задержан!.. — Да, да, утром будут... Михаил Аркадьевич, надо бы этой паспортистке объявить благодарность... Есть!.. Есть!

— Так оно, Гора! — через минуту с видимым удовлетворением говорил Чугаев лейтенанту Меженцеву. — Как бы преступник ни петлял, в конце концов он обязательно попадется. Вот чего преступник не учитывает!

— Товарищ майор, что это за «артист»?

Черные глаза Меженцева светились таким вдохновенным любопытством, что Чугаев подмигнул снова.

— Что, интересно? На сцене, конечно, этот артист никогда не играл.

1

В окошечко стучали негромко, но настойчиво.

Откидывая задвижку, паспортистка Светлана Лельская готовилась сухо сообщить неурочному клиенту, что прием документов окончен, а часы работы паспортного стола указаны снаружи на объявлении, и — осеклась. Навстречу ей в узком окошечке сияла такая обезоруживающая лучезарная улыбка, что девушка смутилась.

— Простите великодушно! — блестел сахарными зубами незнакомец. — Когда можно сдать документы на прописку?

В комнате запахло крепким одеколоном; карие с поволокой глаза молодого человека смотрели на девушку почтительно и восторженно. В свои двадцать лет Светлана привыкла уже к таким взглядам, равнодушно отворачивалась, но тут было что-то другое...

— С девяти до часу, ежедневно, — ответила Светлана и, чувствуя, что неудержимо краснеет, добавила: — Можно и сейчас...

— Нет, нет, я только узнать! Спасибо большое! — продолжал играть обворожительной улыбкой незнакомец, и девушка, досадуя на себя, также невольно улыбаясь, не могла решиться закрыть спасительное окошечко.

Молодой человек оглянулся — на секунду окошко оказалось заслоненным тонкой синей шерстью костюма, — потом наклонился, быстро зашептал:

— Девушка, милая! Я здесь один, как перст, только из Москвы. Не сочтите за навязчивость — сходим вместе в кино?

— Что вы! — вспыхнула Светлана; она, кажется, не подавала никаких поводов для такого скоропалительного ухаживания.

— А что такого? — настойчиво шептал молодой человек. — Папа и мама не заругают: в восемь вы будете дома. Поверьте — я от чистого сердца!

— Нет, нет! — наотрез отказалась девушка и испуганно вздрогнула: за дверьми послышались шаги.

— Я буду ждать на углу. А это — вам!

Молодой человек вынул из петлицы пиджака красную гвоздику, положил на край окна.

Светлана бросила цветок на колени, поспешно захлопнула окошечко.

— С кем ты тут беседуешь? — спросила старшая паспортистка Игумнова, немолодая женщина в синем форменном платье.

— Я? Ни с кем, Мария Афанасьевна. Пела, должно быть...

Игумнова улыбнулась: опустив голову, раскрасневшаяся Светлана внимательно разглядывала синий печатный бланк и не замечала, что держит его перевернутым.

«Кто он такой? — взволнованно раздумывала девушка. — Конечно, нездешний! Хотя он и сам сказал — из Москвы. Ни в какое кино она, конечно, не пойдет, это уж слишком!.. А какой любезный — сразу чувствуется, что человек из столицы. Собственно говоря, почему бы и не сходить? Ничего особенного нет. Ну, ну, это глупости!.. Кто же все-таки он? Инженер? Ученый? Артист?.. Вот, вот, это скорее всего — артист!» Недавно в их город приезжал на гастроли областной театр, и Светлана видела одного артиста, похожего на этого. В длинном черном пиджаке и узких светлых брюках, как и этот, красивый, надушенный, он что-то громко говорил идущей рядом с ним некрасивой, скромно одетой женщине. «Артисты», — услышала Светлана от прохожих. А вечером она увидела их обоих на сцене. Правда, в спектакле с ними произошло какое-то непонятное превращение. Худая некрасивая женщина оказалась заслуженной артисткой республики и играла так, что Светлана плакала. А красивый молодой человек стал словно меньше и молча ходил по сцене с деревянной шпагой. Светлана узнала его только под самый конец, когда артисты вышли поклониться, — он стоял к зрителям ближе всех... «Все это, впрочем, глупости, — думала девушка, — артист или не артист, в кино я, во всяком случае, не пойду. Интересно только: неужели и правда будет ждать?»

Под каким-то предлогом Светлана задержалась на работе и вышла из здания только тогда, когда фигура старшей паспортистки промелькнула в окне.

Чувствуя, как у нее колотится сердце, Светлана вышла на улицу и вздрогнула. Незнакомец стоял на углу, и Светлане достаточно было одного взгляда, чтобы разглядеть его, теперь — полностью. Среднего роста, с черными словно завитыми волосами, уложенными упругими завитками, в синем костюме и красной крепдешиновой рубашке с белым галстуком, он не был похож ни на одного из тех молодых людей, которые безуспешно добивались внимания Светланы. Конечно, артист!

Заметив Светлану, молодой человек быстро пошел навстречу, еще издали сияя своей располагающей улыбкой.

— Вы умница! — просто и благодарно кивнул он девушке. — А я уже билеты взял.

Светлана хотела сказать, что она торопится и никуда не пойдет, но не успела. Молодой человек захватил уже и мягко пожал ее руку.

— Ну вот — давайте познакомимся. Я — Давид Войцеховский.

Смущенной Светлане не оставалось ничего другого, как назваться самой.

— Чудесное имя! — воскликнул Войцеховский. — Очень вам подходит: вы на самом деле какая-то светлая, лучистая. Света!

Сказано это было так искренне, что Светлана не нашлась, что ответить, потупилась.

— Пойдемте, Света, пойдемте, — увлекал ее Войцеховский, едва касаясь рукой локтя девушки. — Картина, говорят, интересная — «Разные судьбы». В Москве я не успел посмотреть. Вместе и посмотрим.

Картина действительно оказалась хорошей, и уже вскоре Светлана перестала раскаиваться в том, что согласилась пойти. Хорошее впечатление произвело на нее и то, что ее неожиданный знакомый вел себя безукоризненно. Знакомые ребята тем Светлану и отталкивали, что стоило только оказаться с ними наедине или вот так же, в кино, как они пытались обниматься. Войцеховский не мешал смотреть. Наклонившись и обдавая запахом одеколона, вставлял уместную шутку, хвалил музыку фильма, которая понравилась и Светлане.

Сеанс закончился засветло. Войцеховский предложил было Светлане поужинать в ресторане — девушка отказалась. Как это бывает в маленьких городках, единственный ресторанчик в Пореченске пользовался незавидной репутацией, местные жители обходили его стороной. Войцеховский ненадолго погрустнел — было видно, что ему не хочется так быстро обрывать начавшееся знакомство, потом, что-то придумав, весело тряхнул головой.

— Света, давайте покатаемся в такси. — И, предупреждая отказ, успокоил: — Недолго, полчасика. Вы мне свой город покажете. Ну, ладно?

— Только недолго, — не сумела отказать Светлана.

Через несколько минут они уже ехали в старенькой «Победе». Войцеховский, не обращая внимания на ухмыляющегося шофера, полушутя-полусерьезно говорил:

— Если я, Света, когда-нибудь увезу вас в Москву, я буду возить вас только в «зимах». Скорость, комфорт, и навстречу — огни Садового кольца! Ах, Света, Света, жизнь все-таки — роскошная штука!..

Никогда не бывавшая в Москве Светлана зачарованно слушала своего спутника. В ее живом воображении возникали яркие нарядные улицы, вереницы автомобилей, какие-то необыкновенные люди. Вся ее небольшая, двадцатилетняя жизнь в маленьком зеленом городке представилась вдруг скучной и незначительной.

Войцеховский, поняв состояние девушки, принялся успокаивать ее. Мельком поглядывая через стекло на белые домики, утонувшие в зелени садов, он похвалил:

— Знаете, Света, а мне нравится ваш город. Есть в нем что-то такое тихое, патриархальное. Нет, я, праве, доволен, что приехал сюда. — И, как бы между прочим, пояснил: — Хочу здесь поработать над книгой.

— Вы — писатель? — догадалась, наконец, Светлана.

— Пишу.

— Симонова, наверно, знаете? — назвала Светлана своего любимого поэта.

— Костю? — снисходительно улыбнулся Войцеховский. — «Жди меня, и я вернусь...» Ах, Светочка, вы просто очаровательны!

Теперь Светлана прониклась к своему необычному знакомому еще большим уважением и доверием. Девушка стала разговорчивее и, осмелев, не отводила взгляда, когда карие, с поволокой, глаза останавливались на ее свежем лице. Светлане нравилось в Войцеховском все: и этот, с едва приметной горбинкой, нос, и черные брови, и благородно-матового оттенка лицо, на котором так красиво выделялись яркие, словно у девушки, тронутые мягкой улыбкой губы.

Через час, исколесив весь город, старенькая «Победа» остановилась у небольшого дома с палисадником. На глазах у изумленных старушек, сидевших на лавочке, из машины вышла раскрасневшаяся и счастливая Светка Лельская. Черноволосый красавчик помахал девушке рукой; обдав старушек синим дымком, «Победа» укатила.

— Заневестилась девка, — подхватили новую тему старушки. — И жениха под стать нашла — кровь с молоком!..

Весь следующий день Светлана не находила себе места. День тянулся ужасно медленно: поминутно поглядывая на часы, девушка то бледнела, то краснела, ужасно все путала, чего с ней никогда не бывало, и старалась избегать сочувственного, понимающего взгляда старшей паспортистки.

В три часа, как было условлено, в фанерную дверцу постучали.

Светлана вспыхнула, проворно вскочила, стараясь загородить окошечко. Старшая паспортистка догадливо сняла телефонную трубку, оживленно начала что-то рассказывать знакомой.

— Добрый день, Света! — дружески улыбался Войцеховский, заглядывая в окошко. — Как самочувствие?

— Хорошее! — радостно засмеялась Светлана, принимая пучок гвоздик. — Ну, где ваш паспорт?

— О, вы сразу за дело! — пошутил Войцеховский. — Вот, пожалуйста. И не будьте, Светочка, очень строгой: понимаете — торопился и забыл выписаться. Надеюсь, такой пустяк вас не затруднит?

Помимо воли в Светлане заговорила паспортистка, ее пушистые бровки озабоченно нахмурились.

— Что с вами делать — ладно!

Светлана бегло проглядела московский штамп прописки, не удержалась — заглянула в «особые отметки» (лист был чистым — правда, что холостой!), невольно задержала взгляд на фотокарточке — красивое молодое лицо, открытый взгляд, на обрезанном белым уголком плече — четкий фиолетовый ободок печати. Но что это? Чтобы подавить невольный возглас удивления, девушка больно прикусила губу, секунду-другую, боясь выдать себя, не смела поднять головы.

— Ладно, — взглянула, наконец, Светлана на Войцеховского спокойными, улыбающимися глазами. — Все сделаю.

— Когда можно зайти?

— Когда? — Жилка на виске у Светланы билась так сильно, что причиняла ей почти физическую боль, но девушка продолжала улыбаться. — Завтра... в это же время.

— Чудесно! — кивнул Войцеховский и, словно отделяя служебное от личного, понизил голос: — А сегодня увидимся?

— Сегодня нет... мама болеет.

Лицо Войцеховского стало озабоченным.

— Надеюсь, не серьезно?

— Нет, нет, что-то так!..

— Тогда до завтра, — грустно поблестел глазами Войцеховский. — До свидания, милая!

Светлана нашла еще в себе силы приветливо кивнуть к только после этого, закрыв окошечко, подавленно опустилась на стул.

Фотография Войцеховского была наклеена на чужой паспорт!

2

Когда через три часа нарочный из Пореченска доставил паспорт в уголовный розыск, Чугаев поначалу усомнился. Паспорт как паспорт. Потом уж пригляделся — точно, подделка! Да ведь как чисто сделано, в одном только месте буковка чуть пошире. Золотой глаз у девушки!

Чугаев внимательно разглядывал наклеенную в паспорте фотографию. Определенно она кого-то напоминала.

Нос с еле заметной горбинкой, выразительные глаза, большой лоб, густые волосы, — только, пожалуй, без этих парикмахерских завитков.

Чугаев достав из стола картонную коробку с копиями фотографий — коллекцию эту майор держал у себя помимо служебной, — быстро, словно тасуя, принялся рассматривать карточки. Перед глазами замелькали десятки лиц — мужские и женские, пожилые и юные, хмурые и веселые. Ну, конечно! С узенького глянцевого листка знакомо и спокойно смотрел симпатичный молодой человек с выразительными глазами и большим лбом. «Перманента» здесь у него действительно не было: черные волосы зачесаны назад. На фотокарточке в паспорте Давид Войцеховский выглядел артистичнее. Да, теперь насчет Войцеховского. Чугаев перевернул найденную карточку — на обороте, почерком майора, было написано: «Михаил Либензон» и поставлен большой знак вопроса. Так оно!..

Чугаев позвонил в райотдел милиции, потом на квартиру капитана Лобова.

— Максимыч, ты?.. Добрый вечер — Чугаев... Слушай, кто у тебя тогда Либензона прозевал?

— Либензона? Какого? — Лобов, очевидно, вспомнил, трубка энергично крякнула. — Федюнин!..

И поняв, что вопрос этот не праздный, заволновался:

— А что — нашли? Взяли?..

— Не взяли, на, кажется, возьмем, — довольно сказал Чугаев. — Вот что, Максимыч, пошли за этим Федюниным, и давайте быстренько ко мне.

Через полчаса в кабинете начальника уголовного розыска состоялось самое короткое, какое только можно представить, совещание.

Майор Чугаев и капитан Лобов сидели, младший лейтенант Федюнин, с круглым добродушным лицом, стоя, разглядывал под ярким светом люстры фотокарточки Давида Войцеховского и Михаила Либензона.

— Он, — твердо сказал младший лейтенант, и его светлые, мало приметные брови хмуро сдвинулись.

— Не забыл? — засмеялся Чугаев.

— Разве забудешь, товарищ майор! — смущенно отозвался Федюнин. Он выразительно хлопнул себя по затылку. — Вот он у меня где!

— Тогда все, — поднялся Чугаев.

Несколько минут спустя начальник Приреченского городского отдела милиции подполковник Климов получил предписание задержать Войцеховского-Либензона, а в Москву был послан телеграфный запрос о владельце паспорта № 200195, выданного в Краснопресненском районе столицы.

Ответ на телеграмму пришел на следующий день в два часа. Паспорт № 200195 на имя Войцеховского Давида Моисеевича, как сообщала Москва, был утерян владельцем полгода назад. Инженеру Войцеховскому, и поныне проживающему в Краснопресненском районе, выдан новый паспорт.

Таким образом, получалось, что по земле одновременно ходили двое Войцеховских, у которых в паспорте совпадало буквально все: имя, отчество, год, месяц, число и место рождения. Разница была только в одном: один был честным советским человеком, однажды проявившим беспечность, второй — ловким аферистом, воспользовавшимся этой беспечностью и доставившим год назад немало хлопот работникам милиции.

...Ровно за год до описываемых событий, погожим августовским утром, в подъезд четырехэтажного дома торопливо вошел молодой, хорошо одетый человек в мягкой коричневой шляпе. Он быстро взбежал на второй этаж, надавил кнопку электрического звонка.

Дверь открылась. Полная женщина, поправляя на груди халат, удивленно посмотрела на незнакомого тяжело дышащего человека.

— Это квартира Гершмана?

— Да. Но он уже на работе.

Молодой человек взволнованно облизал яркие, как у девушки, губы, быстро заговорил по-еврейски.

— Простите, — чуть улыбнувшись, перебила хозяйка, — я плохо понимаю...

— Люди забывают родной язык! — мимоходом, с горечью пробормотал молодой человек. — Нас никто не слышит?

— Нет, там только дети. — Хозяйка начала беспокоиться. — Да что такое?

— Я от Моисея Робертовича, — пояснил молодой человек, прикрывая дверь. — У него неприятность...

Женщина побледнела.

— Я едва вырвался, — торопливо объяснил молодой человек. — Пришли из ОБХСС! Моисей Робертович просил передать — деньги и самые ценные вещи отнесите родственникам...

— Какой ужас! — прижав руки к груди, потрясенно охнула хозяйка.

— Только самое ценное! — продолжал наставлять молодой человек. — И лучше, если отнесете не к близким родственникам. Не теряйте времени, возможен обыск. А теперь извините — бегу, надо еще предупредить!..

Через несколько минут немолодая полная женщина с белым, как мел, лицом и ярко накрашенными губами сбежала по лестнице, выскочила на улицу. В левой руке она несла увесистый саквояж.

— Гражданка, подождите! — остановил ее властный голос.

Женщина вздрогнула, испуганно вскинула голову.

Против нее стоял высокий человек в черном костюме и светлой кепке. Его серые глаза отливали холодным стальным блеском.

— В чем дело? — По бледному лицу женщины пошли бурые пятна.

— Отойдем в сторону, — приказал человек и, когда женщина послушно сошла с тротуара, сдержанно опросил: — Куда вы направляетесь?

— Я? — Женщина судорожно вдохнула воздух, сказала первое, что ей пришло в голову: — На поезд... тороплюсь!

— Предъявите ваш паспорт.

Женщина пошарила в карманах светлого габардинового пальто, растерянно произнесла:

— У меня нет паспорта. Дома...

Мужественное, суровое лицо человека дрогнуло от невольной улыбки.

— Как же так? Собираетесь куда-то ехать и не берете паспорт. Странно, правда?

Дрожащая женщина не успела ничего ответить. Прямо на них, сумрачно надвинув на глаза мягкую коричневую шляпу, шел предупредивший ее об опасности молодой человек. За ним, выразительно держа руку в кармане пиджака, — коренастый мужчина с угрюмым, зловещим лицом.

— Задержал, — коротко кивнул он высокому.

— Так, — медленно сказал тот, останавливая на вконец растерявшейся женщине холодные стальные глаза. — Запираться бесполезно. — Небрежным жестом вынул он из внутреннего кармана пиджака красную книжечку. — Я сотрудник ОБХСС. У вашего мужа крупная растрата на базе. Мы предполагали, что он постарается предупредить вас, и, как видите, — не ошиблись. А у вас паспорт имеется, молодой человек?

— Пожалуйста, — испуганно и суетливо подал тот паспорт.

— Вот видите, гражданка, — даже у него паспорт с собой. Придется нам с вами пройти в отделение. Сейчас сходите возьмите паспорт. Чемоданчик можете оставить своему знакомому. — Старший усмехнулся. — Ему-то, надеюсь, доверяете?

— Ради бога! — Женщина умоляюще посмотрела на молодого человека, вложив в этот взгляд все, что творилось у нее в душе: страх, надежду, запоздалую благодарность, сочувствие. — Какой ужас!..

Обескураженный молодой человек, всем своим видом выражая отчаяние и готовность служить жене начальника, бережно принял саквояж, незаметно — успокаивающе — кивнул.

Когда задыхающаяся от бега и волнения женщина прибежала на место, прижимая к бурно вздымавшейся груди зеленую книжку, на углу никого не было. Женщина пометалась по улице и, вдруг все поняв, схватилась за сердце.

Через тридцать минут бледная, с некрасиво прыгающими губами, она влетела в просторный кабинет управляющего межобластной базой текстильторга, отчаянно крикнула выскочившему из-за стола лысоватому человеку в очках:

— Моисей, нас обокрали!

— Позор! — кричал через минуту возмущенный управляющий, бегая по своему просторному кабинету. — За кого ты меня считаешь? За тридцать лет я когда принес в дом ворованную копейку? Скажи — принес? Почему ж ты тогда поверила?!

Пока в районном отделе милиции супруги рассказывали о хищении трехсот рублей, золотых часов и отреза шерсти, купленного в подарок сыну, на другом конце города, во второй раз за этот день, разыгрывалась дерзко задуманная афера.

Двое мужчин — высокий, с волевым, мужественным лицом и приземистый, длиннорукий, с угрюмым, неприятным выражением тусклых глаз — неторопливо прохаживались от угла до угла; молодой человек в коричневой шляпе, стол на лестничной площадке, с силой нажимал кнопку звонка.

— У нас открыто, — распахнула дверь пожилая женщина с седыми пышными волосами. — Вам кого?

— Это квартира Глейзарова?

— Проходите, — гостеприимно пригласила хозяйка. — Я — жена Глейзарова.

— Я от Иосифа Яковлевича! — быстро сообщил молодой человек и уверенно перешел на еврейский язык.

Не перебивая, хозяйка мужественно выслушала страшную новость — ОБХСС, недостача, собрать и отнести к знакомым ценные вещи — и ответила на прекрасном еврейском языке:

— Спасибо, благородный юноша!

Невольно восхищаясь выдержкой женщины, молодой человек попрощался, выбежал из квартиры.

Прислушавшись к затихающим шагам, женщина прошла во вторую комнату, где стоял телефонный аппарат...

Высокий мужчина с волевым, мужественным лицом начинал нервничать — вторая жертва медлила спасать свои богатства. Прошмыгнувший мимо молодой человек в коричневой шляпе успокаивающе кивнул, повернул за угол.

В ту же минуту сердце высокого радостно дрогнуло: на улице показалась седовласая женщина с огромным чемоданом, таким тяжелым, что ей то и дело приходилось перебрасывать его с руки на руку. «Дура!» — невольно усмехнулся человек, двинувшись навстречу.

— Гражданка, подождите.

— Пожалуйста. — Женщина довольно охотно поставила тяжелый чемодан на землю. — В чем дело?

— Куда вы направляетесь?

— Туда, куда надо, — невозмутимо ответила женщина.

— Предъявите паспорт.

— А кто вы такой?

— Я? — человек в черном костюме холодно улыбнулся. — Сейчас узнаете!

Сцена, за исключением некоторых деталей — у женщины, например, паспорт оказался с собой, — повторилась. Когда из-за угла вышли молодой человек в шляпе, искусно изображавший отчаяние, и невысокий угрюмый мужчина, державший руку в кармане, «сотрудник», остановивший женщину, предупредил:

— Запираться бесполезно. Я — из ОБХСС, — помахал он красной книжечкой.

— Покажите! — раздался за его спиной негромкий спокойный голос.

Мужчина круто обернулся, дернулся и, мгновенно оценив обстановку, примиряюще пожал плечами. Бежать было бесполезно: увлекшись спором с несговорчивой женщиной, аферисты не заметили, как их окружили.

— Это недоразумение! — волновался молодой человек в коричневой шляпе. — Вот мой паспорт!

Худощавый мужчина в ковбойке бегло просмотрел паспорт на имя Михаила Либензона, спокойно положил его в свой карман.

— Хорошо, в отделении разберемся.

— Роза, что ты там наложила в чемодан? — пробился, наконец, к своей жене Глейзаров, пожилой человек в белой тужурке.

— Что положила? — засмеялась женщина. — Все, что потяжелее, даже два кирпича. Неси теперь сам, все руки отмотала!

Женщина отыскала взглядом Либензона. Ее большие, когда-то, должно быть, изумительно красивые глаза потемнели от возмущения.

— Мой муж, молодой человек, — советский инженер, а не коммерсант!

— Бывают ошибки, мадам! — развел руками Либензон.

Третий участник аферы вел себя совершенно безучастно. Он стоял посредине, вытянув непропорционально длинные руки вдоль коротенького туловища, равнодушно смотрел в землю и, когда подошла машина, не дожидаясь распоряжения, первый полез в синий крытый кузов.

В отделении задержанных провели в дежурную комнату. Худощавый человек в ковбойке коротко кивнул сидевшему за столом младшему лейтенанту:

— Я сейчас.

Либензон снял шляпу, вытер тонким батистовым платком лоб, непринужденно расчесал густые черные волосы.

— Жарко, — кивнул он дежурному.

— Печет, — словоохотливо поддержал круглолицый младший лейтенант, невольно выделив этого молодого симпатичного человека и сочувственно осведомился: — Что, задержали?

— Да я в роли свидетеля. — Либензон повесил на спинку стула коричневый в полоску пиджак, неодобрительно покосился на своих коллег. — Привязались на улице, спасибо, милиция выручила!

— Бывает, — окончательно утвердился в своем сочувствии дежурный. Он выразительно пошлепал себя под круглым подбородком. — Под этим делом, наверно? Напьются и безобразничают.

— Конечно, — брезгливо поморщился Либензон, незаметно моргая высокому. Он наклонился к дежурному, доверительно понизил голос: — Куда тут на минутку можно?

— Как выйдете — налево, — охотно пояснил дежурный. — Во дворе.

— Пиджак я оставлю, ничего? — заботливо спросил Либензон.

— Конечно, чего тут, — успокоил младший лейтенант. — Я же здесь!

Поглаживая влажную шелковую тенниску, Либензон вышел; высокий и длиннорукий не шелохнулись.

Капитан Заречный, худощавый человек в клетчатой ковбойке, вошел в дежурную комнату, хотел что-то сказать и изменился в лице: на стуле Либензона висел только коричневый пиджак.

— Где третий, Федюнин?!

— Сейчас придет, товарищ капитан, — спокойно объяснил дежурный. — Вышел...

— Разиня! — уже из дверей крикнул Заречный.

В отделении тревожно захлопали двери, часто застучали сапоги.

Через полчаса в райотдел приехал майор Чугаев. Он прошел в комнату, куда поместили двух оставшихся преступников, теперь уже тщательно охраняемых, еще в дверях весело окликнул:

— А, старый знакомый! Здорово, Захаров.

Высокий человек в черном костюме нерешительно поднялся, вглядываясь в лицо опознавшего его человека. Серые холодные глаза оживились.

— Здравия желаю, гражданин начальник! Опять свиделись.

— Свиделись, Захаров, — засмеялся Чугаев. — Чего ж это ты так разменялся? Бывало, вооруженный грабеж, а теперь мелкое мошенничество? Не узнаю, Захаров!

— Что делать, гражданин начальник, — улыбнулся Захаров. — Пятый десяток, в мои годы лучше сто шестьдесят девятая, чем пятьдесят девятая — три...[5]

— А «завязать» не пора?

— Да, может, уже и пора, что-то часто срываться стал.

— Ну, в Саратове, положим, вы неплохо сработали, — подмигнул Чугаев.

— Уже знаете? — не очень удивился Захаров. — Да, там чисто прошло.

— Ты садись, Захаров, — разрешил Чугаев. — Разговор у нас долгий будет. Посоветуй вот, как Либензона взять. Промазали тут ребята.

— Мишу-то? — в голосе Захарова звучало почтительное восхищение. — Не возьмете, гражданин начальник. Это — артист!..

— Возьмем, — пообещал Чугаев.

На допросе Захаров подробно рассказал, как он после очередного освобождения из заключения познакомился в Новосибирске с Либензоном и тот соблазнил его верным заработком.

— Никого не грабим, — вдохновенно убеждал Либензон. — Доверчивые граждане отдают ценности добровольно, из рук в руки. Статья сто шестьдесят девятая — максимум три года, пустяк!

Затем в их компанию влился Перепелица — маленький угрюмый человечек. Механика аферы была необычайно проста: прибывая в город, Либензон под предлогом устройства на работу обходил несколько баз и трестов, узнавал фамилии и домашние адреса сотрудников. Все остальное совершалось быстро, напористо, и, обобрав двух, самое большее — трех человек, преступники немедленно уезжали в другой город.

Выждав некоторое время, Захаров сообщил даже адрес квартиры, где они остановились. Действовал Захаров наверняка: когда милиция приехала, комната на окраине была уже пуста: хозяйка дома показала, что Миша, как его все звали, заехал на такси, пробыл на квартире считанные минуты и уехал, пообещав вернуться вечером. Посредине комнаты валялись два раскрытых чемодана и саквояж с отрезом. Все, за исключением денег, было цело.

Не дали никаких результатов и другие оперативные меры — осмотр вокзала, аэропорта, автовокзала; ничего утешительного не принесли и запросы, посланные вместе с фотографиями Либензона в города, где он мог укрыться у своих родственников или знакомых. Обходительный молодой человек с манерами джентльмена и повадками крупного жулика канул словно в воду...

3

Остальное произошло так.

В назначенный день и час, держа наготове букет красных гвоздик, Давид Войцеховский, или, как теперь уже известно, Михаил Либензон, постучал в фанерное окошечко. В прохладной комнатке для посетителей никого не было.

Окошечко открылось, но вместо голубоглазой Светланы в него выглянула немолодая женщина в синей форменной одежде.

— Слушаю вас.

— Простите, мне бы Свету. Мы с ней договорились.

— И зачем же вам нужно Свету? — спросил кто-то позади.

Либензон быстро обернулся — за его спиной стояли два офицера милиции.

— О времена! — патетически воскликнул Либензон и любезно поклонился. — Пойдемте, молодые люди.