Вызов на дуэль

Авантюра

Я подсек. Что-то огромное, как золотое блюдо, блеснуло в глубине. Удилище согнулось. Я дернул. Удилище распрямилось, стало легким, а поплавок, всплывая и погружаясь, побежал от берега.

— Плыви! — крикнул Гаврик.

Я бросился в реку и погнался за поплавком. Впереди рябила и всплескивалась вода…

Где ж поплавок? Он исчез.

Я нырял, наугад шарил под водой в надежде ухватить леску — напрасно. Пиши пропало! Не видать мне великолепной лески с редким «глоточным» крючком и отличным гусиным пером!

Выйдя на берег, я стал отжимать волосы и выкручивать рубаху. Меня трясло от холода и от того, что такая рыбина ушла — верно, лещ фунта на два! И от того, что жаль было лески — это была отличная волосяная леска, и с ней так мне везло!

— Что ж дергал так? Легче надо… — сказал Гаврик.

— Знаю, — буркнул я. — Взяла б у тебя такая!..

Наверно, у меня был неважный вид, потому что Гаврик сказал:

— Не убивайся. Сегодня же сходим на базар.

Часа через два мы пошли на базар. В Гаврике крепко жила еще деревенская жилка, и он учил нас, городских мальчишек, многим полезным вещам: например, как добывать волос и плести лески.

Пройдя ряды с овощами и фруктами, мы добрались до коновязей, изгрызенных лошадьми. Привстав на цыпочки, Гаврик окинул одним взглядом всех лошадей и сказал:

— Есть три белых. К вороным и гнедым не подходи, и к серой не нужно.

Я не спрашивал почему: коричневый и черный волос для лески не годится.

— Наматывай на палец и дергай вниз, точно подсекаешь. Ну и в стороны зыркай, — продолжал свой инструктаж Гаврик.

Я понятливо кивал.

— Вот посмотри…

Он смело подошел к белой лошади без хозяев, запряженной в телегу, погладил желтоватый круп, провел рукой по хвосту, отделил тонкий пучок наиболее длинных белых волос, мгновенно огляделся, намотал пучок на два пальца, приподнял и стремительно дернул вниз. И, подмигнув, подошел ко мне.

— Видал?

— Ага. А лошадь не ударит копытом?

— А у тебя глаз нету? Иди. Только по сторонам смотри. И много не наматывай. Этот хвост неважный — ищи другой.

Я ни разу не рвал волосы у лошадей; было непривычно, страшновато и, признаться, жаль лошадь — ведь ей, наверно, очень больно. Все пришлось подавить в себе. Я огляделся. Возле одной белой лошади сидела бабка — не подойдешь. Я непрерывно озирался по сторонам. Сердце стучало в ребра.

Вот я увидел еще одну белую лошадь. Распряженная, она стояла по другую сторону коновязи и подбирала с земли клочки сена.

Я двинулся к ней. Гаврик догнал меня.

— Ты что, рехнулся? — громко зашипел он.

— А чего? Смотри, какой у нее хвост!

— Рви только у запряженных. Чтоб оглобли были. А то копытом может убить. Подковой. Понимаешь?

У меня похолодело в животе. Что-то не говорил он по дороге на базар такое. Кто хочет кончить свои дни от копыта? Втравил в авантюру…

Я растерянно посмотрел на него.

— Да ты не бойсь. Умеючи все можно. Я смогу и у этой вырвать. Хочешь, покажу?

— Не надо, не надо. Верю и так.

— Ну хорошо… И еще вот что: не крути так головой, незаметно оглядывайся. А то как жулик какой…

— Сам жулик! — рассердился я и вдруг понял, как все это опасно.

Гаврик куда-то исчез, потом появился.

— Смотри, сколько надергал! — Он расширил карман в драных штанах, и я увидел там несколько перепутанных мотков. — Ну иди вон к той лошади — старуха слезла…

Я пошел. Я почти побежал к лошади.

Лошадь ела сено. Она была большая, теплая, добрая, и я должен был выдрать из ее хвоста волосы. Сердце забилось еще сильней. Не нужна мне эта леска, без нее как-нибудь обойдусь! Но чей-то голос, твердый и насмешливый, приказал мне: «Действуй, что подумает Гаврик!»

Я быстро протянул к хвосту руку, намотал на палец прядь жестких волос и дернул. Лошадь заржала и стукнула ногой об оглоблю. Ни одного волоса не оказалось в руке.

Гаврик делал мне какие-то знаки.

Я не понял их. Намотав прядь потоньше, я снова дернул — более резко. В пальцах очутилась прядка. Сунув ее в карман, я опять стал отделять от желтовато-белого хвоста прядь.

Я горел. Нервы напряглись, и я ничего не видел и не слышал. Дернул, и мне повезло. Я спрятал в карман два упругих кольца. И снова стал искать прядку подлинней.

Раздался свист — я не обратил внимания.

Раздался крик:

— Драпай!!

Я отпустил хвост и… и очутился в сильных руках. Кто-то так схватил меня за плечи, что хрустнули кости. Кто-то ударил по затылку — я мотнулся в сторону. Я стал вырываться, выкручиваться, но руки колхозника были как кузнечные клещи.

— С-сукин сын! — выругался он. — Больно? — Он запустил в мою шевелюру руку и выдернул несколько волосков.

Я взвыл от боли.

— Еще? — Он опять выдернул несколько волосков. — А ей, думаешь, не больно? Она что — неживая? — Он пнул меня локтем в бок.

Стал собираться народ. Я весь горел. Все было как сон. Я молчал и не просил отпустить. Даже вырываться перестал.

— Вот сдам милиционеру… Эй, позовите там постового!

Я пропадал.

— Да отпусти ты его, подумаешь, дело какое! — зашумели вокруг. — Как бы самого за битье не взяли.

И он отпустил меня, самым оскорбительным образом: коленцем под зад. Ни на кого не глядя, весь красный, мокрый, горящий, я быстро пошел, почти побежал от этой лошади, от этого колхозника, от базара.

В переулке меня нагнал Гаврик.

— Больно бил? — деловито спросил он, расправляя в руках гривку добытых волос. — Какой же ты неловкий!

— Не всем же быть ловкими! — крикнул я и чуть не стукнул его по голове.

Я шел, тяжело дыша. Не верилось — вырвался!

Скоро мы сидели с Гавриком на подоконнике в подъезде, и он учил меня, как плести леску. Для этого нужно было взять два, четыре или шесть волосков и, разъединив их на две части, крутить в пальцах. Потом колена связывались в леску.

Леску мы плели самую универсальную — в четыре волоса, и наутро я поймал на нее десяток пескарей.

Весь этот день, и следующий, и всю неделю жгло меня воспоминание о базаре. Даже рука в запястье болела, как только вспоминал.

Во сне меня обступали кричащие люди, выворачивали руку, хлестали чем-то гибким по лицу, орали в оба уха. Я просыпался в поту, вскакивал с койки, собираясь куда-то бежать. Так продолжалось до тех пор, пока однажды я снова не пошел на базар. Может, я и не пошел бы туда, если б Гаврик как-то не спросил у меня:

— А если эта оборвется? Больше тебя и на вожжах не затащишь на базар.

И тогда я пошел.

Я ничего ему не ответил и пошел. Я должен был доказать себе: не боюсь.

В этот раз я был спокоен и осмотрителен. Был опытен и знал, что меня ждет в случае провала. Все знал. Знал, на каком хвосте надо остановиться, как рвать и как оглядываться, чтоб не вызывать подозрений.

На три длинных лески нарвал я волос. Все шло хорошо. Но я не уходил.

Нарвал еще на одну, и никто ничего не заметил. И лишь тогда спокойно ушел я с базара.

Больше мне не пришлось рвать волосы из лошадиных хвостов, потому что рыба не обрывала лески — бралась мелочь, и потому, что в продаже появилась более удобная жилка… Да и я стал куда взрослее.