Взломщик, который изучал Спинозу

Глава 11

Примерно в четверть первого пришла Каролин с пакетом, в котором был «завтрак на вынос» от Мамуна. Мы съели по сандвичу, опорожнили коробку тушеного мяса с перцем и запили все это замечательным мятным чаем. Чай у Мамуна уже подслащенный, и это напомнило Каролин о вчерашнем сахарном похмелье, а похмелье, в свою очередь, – об Абеле. «Интересно, что у него на завтрак? – вслух сказала она. – Какой вкуснятиной он себя ублажает».

– Ничем он себя не ублажает, – сказал я.

– Откуда ты знаешь?

– Его нет в живых... – ответил я и рассказал о том, что узнал от Рэя Киршмана.

Она слушала, раскрыв глаза от ужаса. Кроме того, Рэй сказал, чтобы я не забыл, что у меня есть товарищ, и это я тоже хорошо запомнил. У меня не хватило духу сразу пойти в собачий салон, не хотелось расстраивать Каролин. «Успею», – подумал я и открыл магазин, хотя торговля едва-едва шла. Потом она пришла с ленчем, и я решил, что не стоит портить ей аппетит, и снова отложил неприятные новости. И тогда, когда она сама заговорила об Абеле, я раскололся.

Каролин выслушала, не перебивая, до конца, но лицо ее становилось все более мрачным. Когда я закончил, мы оба погоревали. Каролин согласилась со мной, что это низко и гнусно – убивать старика.

Потом она спросила, кто, по-моему, это сделал.

– Понятия не имею.

– Думаешь, те же подонки, которые забили насмерть Ванду?

– Вряд ли. Следствие не усматривает связи между двумя преступлениями. Это только Рэй уверен, что такая связь есть. Единственное соединительное звено между Колкэннонами и Крау – это мы, а к убийствам мы непричастны. Между домом на Западной Восемнадцатой улице и квартирой на Риверсайд-драйв прямой связи нет, если не считать того, что в первом месте мы взяли одну вещь, а во втором – ее оставили.

– Вот это и есть связь!

– Монета?

Каролин кивнула.

– Мы отдаем ему монету, и через двенадцать часов его убивают. Не из-за нее?

– Но кто, кто это сделал?

– Не знаю.

– Никто даже не знал, что она у него есть!..

– Значит, узнали. Тот человек, кому он хотел ее продать.

– Вполне вероятно, – сказал я, подумав. – Тогда события предположительно развивались так. Утром Абель звонит возможному покупателю и приглашает его зайти посмотреть на монету. Тот приходит, осматривает монету, и она ему очень нравится. И не просто нравится. Он уже видит ее своей.

– Но он не в состоянии заплатить требуемую сумму.

– Верно, он не в состоянии заплатить требуемую сумму, но и уйти без монеты не может. Недолгая внутренняя борьба, и он решается. Хватает что-нибудь тяжелое... Что, например?

– Да что угодно, хотя бы упор для книг.

Неудивительно, что она назвала именно этот предмет, если учесть, где происходил наш разговор. Именно у меня в лавке она увидела бронзовый бюст Иммануила Канта, который я использовал в качестве упора, отделяющего на одной полке философскую литературу от религиозной, и который однажды она опустила на голову негодяя, целившегося в меня из револьвера.

– Что ж, годится... Итак, не в силах сдержаться, преступник упором для книг наносит Абелю несколько ударов по голове, кладет в карман никель и отваливает. Уходя, он запирает за собой дверь.

– Дверь?

– Да, дверь была заперта. Знаешь, эти огромные замки со скользящим засовом? Сам-то я всегда так делаю – запираю обчищенную квартиру, но кто еще, кроме меня? Убийца да к тому же фанат-коллекционер ни в жизнь бы до этого не додумался. А если бы и додумался, то не сумел бы этого сделать.

– Он мог запереть дверь ключом Абеля.

– Вот зараза! – вырвалось у меня.

– Я что-нибудь не так сказала, Берни?

– Я бы и сам до этого дошел, – мрачно ответил я. – Еще немного, и сам бы догадался.

– Ты просто забыл, что двери запирают и отпирают ключами.

– Может быть.

– Важно, что он подумал о том, чтобы запереть дверь. Другой просто захлопнул бы ее за собой. Тогда замок сам защелкивается.

– Это английский замок.

– Да, английский. Убийца, видимо, хотел, чтобы тело не обнаружили как можно дольше, поэтому он не поленился разыскать ключи.

– Может быть, ему и не пришлось их искать.

– Может быть. Даже если...

– Все верно, – перебил я ее. – Но что нам это даст? Мы по-прежнему ничего не знаем о преступнике, кроме того, что он не дурак и что такой «пустяк», как убийство, не лишил его осмотрительности. Не вижу причины подозревать ни ту, ни другую шайку, вломившуюся к Колкэннонам. Те, которые были до нас, – мелкая шпана. Откуда им знать об Абеле? Да и забраться к нему они бы не сумели. Нет, они вытащили у Колкэннонов тонну барахла и теперь стараются сбыть его поскорее. Но чтобы Абелю? Нет, это исключено. Даже если бы они вышли на него, он-то человек опытный. Зачем ему возиться с мелочевкой вроде столового серебра и мехов. Ему марки подавай, монеты, драгоценности.

– Хорошо, а те, что были после нас?

– Которые убили Ванду Колкэннон? Думаю, что они забрались в дом случайно. Разбитая крыша – это ведь все равно что пригласительная карточка с золотым тиснением. Какими судьбами могли они с Нижнего Манхэттена попасть на Риверсайд-драйв?

– Да, это не в счет.

– Я тоже так думаю. Пусть полиция теперь сама клубок распутывает. Лично я – пас. Невозможно найти человека, если знаешь только, что он нумизмат, псих, способный на смертоубийство, умеет не оставлять после себя следов. Тебе часто такие попадались? То-то. Такая же музейная редкость, как зубастая курица или никель тринадцатого года с головой статуи Свободы... А Абеля жалко, черт возьми, нравился он мне.

– И мне тоже.

– И Ванду Колкэннон жаль, хотя никогда ее и не видел. Жаль, что мы вляпались в эту историю, и хорошо, что не по уши. Ну что же, пора открывать свой магазин, глядишь, продам что-нибудь.

– Я тоже пойду. Надо пса купать.

– Увидимся вечером?

– Заходи.

Через пять часов мы продолжили разговор в «Бродяжьем клубе» – Каролин с бокалом мартини, я с разбавленным виски. После ленча торговля шла вяло. В магазине было полно посетителей, только листавших книги, которые уходили, ничего не купив. В такие дни не уследишь за любителями унести книгу, не заплатив за нее. Себе дороже! Почти уверен, что патлатая девица в углу прихватила с собой «Бытие и ничто» Сартра. Пусть почитает, это будет ей наказанием.

– Надеюсь, полиция проявит оперативность и выследит убийц, – говорил я. – На данный момент следствие нас не коснулось, а если дела закроют, вообще не коснется. Лично меня это устраивает.

– А если их не найдут, и дела не закроют?

– Как ни крути, мы были у Абеля позавчера. Если следователь начнет копать, они могут додуматься показать мою фотографию швейцару, и тот может узнать меня. Рэю я сказал, что не был у Крау с прошлого июля. Соврать полицейскому – это законом не преследуется. Другое дело, на это косо смотрят. У меня есть алиби, но вот надежное ли?..

– Алиби? Какое?

– Дениз.

– С Дениз ты был прошлую ночь. А к Абелю мы ходили позавчера.

– Нет, я обе ночи был с ней.

– А она знает об этом?

– Мы все обговорили.

– И знает, что случилось у Колкэннонов?

– Знает, что меня тоже подозревают. Естественно, я сказал, что не имею никакого отношения к убийству, правда, что побывал там до этого, не упомянул.

– Ну да, она думает, что ты завязал.

– Во всяком случае, ей кажется, что я завязал. Одному Богу известно, что думают женщины.

– Так, значит, эта костлявая трепачка – твое алиби. А я удивлялась, зачем ты к ней помчался?..

– Не за тем.

– Разве?

– Хорошо, не только за тем... Никак не пойму, что ты имеешь против Дениз. Она о тебе хорошо отзывается.

– Черта с два! Она терпеть меня не может.

– Ну...

– И еще неизвестно, какие она даст показания. Она из тех, что и соврать-то как следует не умеют. Надеюсь, она тебе не понадобится.

– Я тоже на это надеюсь.

Каролин сделала знак, чтобы нам принесли еще выпить. Официантка явилась с мартини и виски. Каролин проводила ее глазами.

– Новенькая, – сказала она. – Ты случайно не знаешь, как ее зовут?

– Кто-то, кажется, назвал ее Анджелой.

– Хорошее имя.

– Ничего.

– И сама хорошенькая, как по-твоему?

– Нормальная.

– То-то и оно, что нормальная. – Каролин отпила мартини. – Ну и что ты думаешь?

– О ком? Об официантке?

– Угу, об Анджеле.

– Что именно об Анджеле? Лесба или женщина как женщина?

– Угу.

– Почем я знаю?

– Ну какое впечатление она производит?

– Нет у меня никакого впечатления! – огрызнулся я. – Одно я заметил, что она не отходит от проигрывателя. Заведи с ней роман, и всю жизнь будешь слушать народные песни. Или так называемые мелодии Запада. Барбара Мандрелл тебе поперек горла встанет. Слушай, может, мы все-таки оставим Анджелу в покое?

– Да, тебе хорошо, а мне... Ладно, извини, Берни. Ты что-то хотел сказать?

– Я все об Абеле думаю. И о коллекционере-фанатике, который его прикончил.

– И что?

– Не верится мне в эту версию, – сказал я. – По времени не очень получается. Если смерть наступила около часу или двух дня, то Абель должен был бы с утра первым делом позвонить этому коллекционеру. Тот сломя голову едет к нему, видит монету, делает свое дело и исчезает. Конечно, Абелю было невыгодно тянуть с продажей, но такая спешка не в его характере. Прежде всего он должен был убедиться в том, что монета подлинная. Помнишь, он говорил о намерении просветить ее рентгеном? Кроме того, он наверняка захотел бы узнать, поднимется ли шум вокруг ограбления Колкэннонов и попадет ли в газеты известие о пропаже монеты. Это помогло бы ему установить, какую цену запрашивать. Ему была нужна дополнительная информация. Короче говоря, я склонен думать, что убийство не связано с монетой. Ни одна живая душа не знала, что она у него, – только мы с тобой. Но за нами никто не следил, и насчет монеты мы не распространялись. Я, во всяком случае, держал язык за зубами.

– А мне кому говорить? Ты – единственный человек, кто знает, что у меня есть побочное занятие. Помимо стрижки собак.

– Тогда мотив преступления – в другом. Может быть, это был случайный налет? Может быть, кто-то пытался сбыть ему краденое, но они не сошлись в цене, и вспыхнула ссора. Может быть, убийство связано с его прошлым?..

– Ты имеешь в виду Дахау? Старая вражда, возникшая еще в концлагере?

– Или с менее отдаленным прошлым. В сущности, я мало что знаю об Абеле. Крау – это не настоящая его фамилия, а настоящая, как он однажды сказал, – Амзель, что в переводе с немецкого означает «черный дрозд». От «амзеля» – «черного дрозда» – он, видимо, и произвел новую фамилию: «крау» – «ворона». Определенное сходство, согласись, есть. Однако в другой раз, рассказывая об одном эпизоде из своей жизни, он назвал себя Шварцфогелем. «Шварцфогель» у немцев – тоже «черный дрозд». Как видишь, он в собственных именах путался.

– Он ведь еврей, да?

– Не думаю.

– Как же он оказался в Дахау?

– Ты забыла наши рекламные объявления? «Не нужно быть евреем, чтобы любить джинсы „Ливайс“!» И не нужно было быть обязательно евреем, чтобы оказаться в Дахау. Абель говорил, что нацисты посадили его в концлагерь по политическим мотивам, за то, что он был социал-демократом. Может быть, это и правда, но я не исключаю, что он попал туда как обыкновенный уголовник, например, за скупку краденого. Может быть, он был гомосексуалистом – за это тоже в Рейхе сажали.

Каролин поежилась.

– В том-то и загвоздка, что я почти ничего не знаю о его прошлом, – продолжал я. – Вероятно, никто ничего не знает. Но то, что он мог нажить себе врагов, – это определенно. И произойти могло что угодно. Если он был гомиком, то мог привести к себе мальчика, и тот его пристукнул – просто так, из-за плохого настроения или из-за денег.

– Да, такое бывает... Неужели он был гомиком? Вряд ли. Вспомни, как он хотел поженить нас с тобой. Гомик сразу бы усек, что я – не тот вариант. – Каролин допила свое мартини. – Да, две смерти подряд и вообще – не слишком ли много случайных совпадений?

– Ты потому так рассуждаешь, что мы имеем отношение и к Колкэннонам, и к Абелю, хотя никого и не убивали. Да, мы – своего рода связь между ними, единственная связь. Мы и никель. Но это не означает, что убийства тоже связаны между собой.

– Похоже, ты прав.

Влажным донышком бокала я изобразил на столе два сплетенных кольца.

– Может быть, я говорю так потому, что хочу в это верить, – сказал я медленно. – С другой стороны, я боюсь в это верить, потому что это может завести черт знает куда.

– Не понимаю, о чем ты.

– Я говорю о никеле. О никеле пробной чеканки 1913 года с изображением головы статуи Свободы. О никеле, за который мы могли бы получить семнадцать тысяч пятьсот долларов, если бы не погнались за журавлем в небе.

– Ох, не береди былую рану!

– Ведь если Абеля убили не из-за злосчастного никеля, если убийца даже не знал о его существовании – догадываешься?..

– Господи!

– Вот именно. Никель там, где и был.

Вечер я провел дома. На ужин открыл банку тушеного мяса, приправил его для остроты красным перцем и зеленью и уселся есть перед телевизором, прихватив на десерт бутылку «карта бланка». Пока мясо грелось, я застал конец городских известий. Об Абеле сообщение было короткое, скупое, об ограблении Колкэннонов вообще не сказали ни слова. Потом посмотрел программу Джона Чанселлора и половину «Семейной вражды», прежде чем поборол лень и выключил ящик.

Убрав посуду, я зарядил проигрыватель полдюжиной пластинок – классика вперемежку с джазом – и уселся в кресле с последним выпуском «Букиниста». Журнал этот печатает главным образом списки книг, которые хотела бы приобрести та или иная фирма. Я лениво просматривал списки, иногда делал пометки, если натыкался на книгу, которая была у меня. Несколько таких названий были выставлены у меня на столе уцененной литературы, и я мог бы выручить больше, чем по сорок центов за каждое...

Если написать рекламодателю, если подождать заказа, если упаковать и отослать книги, уплатив при этом определенную сумму, если, если... Тем и хлопотна торговля букинистической книгой, что требует неослабного внимания ко всякой мелочи и экономии каждого цента в иллюзорной надежде, что доллары потекут к тебе сами. Прилично жить на доходы с магазина «Барнегатские книги» – штука проблематичная: выручка едва покрывала расходы. Может быть, мои дела шли бы лучше, если бы я обладал способностью терпеливо трудиться, как того требует успех.

Нет мне нравится книжный бизнес, но я люблю заниматься им по-своему, как бы между делом. Воровство портит человека. Когда привыкаешь, что за несколько часов можно раздобыть хорошие деньги, трудно настроить себя на рутинную работу, приносящую чуть больше, чем стоимость билета в кино. Тем не менее приятно просмотреть объявления и понаставить галочек, даже если ты и пальцем потом не пошевельнешь, чтобы получить заказ.

Около девяти я позвонил Дениз. Подошедший к телефону Джаред сообщил, что «Вавилон-17» именно то, что он ожидал от писателя, и лишь потом позвал мать. Мы поболтали с ней «за жизнь», случайно всплыло имя Каролин. Дениз назвала ее «коротышкой с Лесбоса», «тумбой, от которой несет псиной».

– Странно, – сказал я, – Каролин так хорошо о тебе отзывается.

Позже позвонила Каролин.

– Я думала о нашем разговоре, – сказала она. – Надеюсь, ты ничего не собираешься предпринимать?

– Кажется, нет.

– Потому что это невозможно, Берни, совершенно невозможно. Помнишь, что говорил Абель? Пожарная лестница на фасаде, и окна у него зарешечены. И швейцар на посту, построже апостола Петра, и эти запоры...

– Да, запоры. Однако слесарь открыл-таки даже самый сложный.

– Ну и что? Ты же все равно не пройдешь в дом.

– Да.

– И от этого тебя берет злость?

– Как ты узнала?

– Потому что и меня берет злость. Берни, если б мы не стащили эту проклятую монету... Представь себе такую картину. Ты узнаешь, что монета, по всей вероятности, находится там-то. Но квартира опечатана, потому что в ней вчера убили человека. Кроме того, известно, что дом хорошо охраняется. Больше ты ничего не знаешь, не знаешь, где именно она спрятана, не знаешь наверняка, там ли она вообще...

– Я уже представил себе эту картину, Каролин. Что дальше?

– Дальше?.. Стал бы ты при таких обстоятельствах затевать...

– Конечно, нет.

– Вот и я о том же.

– Тем не менее мы ее уже один раз добыли.

– Ну и что же?

– Посему я склонен думать, что монета принадлежит мне, – объяснил я. – Говорят, что воры не уважают частную собственность. Однако у меня лично чувство собственности развито очень сильно, если речь идет о моей собственности. И вопрос не только в деньгах. У меня в руках была редкая вещь, а теперь ее нет. Это же удар по самолюбию!

– И что же ты собираешься делать?

– Ничего.

– Ну и хорошо.

– Потому что я не могу ничего сделать.

– Верно. Вот это я и хотела выяснить, Берни... Знаешь, хочу заскочить к «Герцогине»... Может, сниму что-нибудь необыкновенное.

– Желаю удачи.

– Знаешь, последнее время я что-то не нахожу себе места. Может, это полнолуние действует? Глядишь, Анджелу встречу. Может быть, она и там ставит пластинки с Анной Меррей. Я подумала, она, наверное, все-таки не из наших.

– Кто, Анна Меррей?

– Анджела. Думаешь, она с мужчинами спит?

– Вероятно.

– Если она с мужчинами и Абель с мужчинами – им бы в самый раз пуделей разводить.

– И ты бы их стригла, этих пуделей.

– Да, я и пуделей умею. Господи, мы когда-нибудь закончим этот разговор?

– Не знаю. Ты его начала, ты и заканчивай.

– Пока, Берни.

В одиннадцатичасовых известиях не было ничего нового, а старое – кому оно нужно? Как только начали перечислять гостей, прибывших на вечеринку к Джонни, я выключил ящик, схватил пиджак и вышел на улицу. Марш-бросок по авеню Западной стороны, поворот налево, на Восемьдесят шестую, и по ней – на Риверсайд-драйв.

Воздух сгустился от приближающегося дождя, заметно похолодало. Звезд не было видно, впрочем, в Нью-Йорке их вообще не видно, даже в безоблачную ночь. Выбросы в воздух плотной пеленой застилают небо. Правда, сквозь нее просвечивала половинка луны с каким-то зловещим свечением вокруг, предвещавшая то ли сырость, то ли сушь, не помню, что именно.

На улице было много народу – любители физических упражнений, рысцой бегающие вокруг Риверсайдского парка; собачники, выгуливающие своих любимцев, припозднившийся люд, несущий домой пакет молока или утренний выпуск «Таймс». Подходя к дому, где жил Абель, я перешел на другую сторону, чтобы лучше видеть, и глазами сосчитал этажи. Его окно было темным. Я перевел взгляд за угол и увидел пожарную лестницу, взбегавшую по той стороне здания, которое выходило на Восемьдесят девятую улицу. Лестница была массивная, но находилась на виду, да с тротуара и не допрыгнешь до нижней перекладины.

Бесполезно. Каролин верно сказала.

Я зашагал в сторону Девяностой. Здание, непосредственно примыкающее к дому Абеля, было на три этажа выше, так что спуститься с его крыши можно было только с помощью веревки. Но я не альпинист и не акробат, и где уверенность, что у чердачного люка человека не поджидает какая-нибудь неожиданность. Я возвратился на Восемьдесят девятую и прошел мимо дома Абеля. За ним тянулось несколько кирпичных построек конца прошлого века, и все четырехэтажные. Глядящие в эту сторону окна Абеля находились слишком высоко, с крыши не заберешься, и к тому же они загорожены стальными решетками.

Я зашагал было к авеню Западной стороны, но повернул назад. Надо еще раз посмотреть. Я чувствовал себя как запутавшийся преступник, которого неудержимо влечет к месту чужого преступления. В дверях неприступно маячил тот же чернокожий швейцар с негнущейся спиной, которого мы с Каролин имели счастье лицезреть во время нашего последнего визита. Я наблюдал за ним с противоположной стороны улицы. «Гиблое дело, – говорил я себе, – пустая трата времени». Как и Каролин, я не находил себе места, но она хоть пошла к «Герцогине», а я, словно лунатик, бесцельно топтался на тротуаре.

Я пересек улицу и подошел к подъезду. Старинное кирпичное здание стояло прочно, как твердыня, и было надежно, как Английский банк. По обе стороны двойных входных дверей высились массивные колонны розоватого мрамора. У дверей висели медные таблички с именами проживающих в доме специалистов, в основном медиков. Я успел заметить трех психиатров, дантиста, офтальмолога, педиатра и ортопеда. Обычный набор для этого района Западной стороны.

Таблички с именем Абеля Крау, «скупщика краденого», не было, и я огорченно покачал головой. Дай только Повод, я делаюсь сентиментальным до отвращения.

Подошел швейцар и осведомился, не может ли он быть мне полезен. По его тону и осанке можно было подумать, что он только что окончил краткосрочные курсы по выработке высокомерия, причем окончил с отличием.

– Нет, слишком поздно, – сказал я грустно и, повернувшись, пошел домой.

Пока я дома отпирал замки, в квартире зазвонил телефон. Звонки прекратились, как только я вошел. Если что-нибудь важное, подумал я, позвонят еще раз.

Я принял душ, который был очень кстати, забрался в постель и задремал. Мне снилось полное опасностей приключение – крутой спуск по пожарной лестнице, проход по карнизу и еще что-то в том же роде. Вдруг телефон зазвонил снова. Я сел в постели, с трудом разлепляя веки, поморгал, взял трубку.

– Мне нужна монета, – сказал мужской голос.

– Что, что?

– Никель, говорю, нужен.

– Кто это?

– Не имеет значения. Монета у вас, и я готов ее купить. Никому ее не отдавайте. Я с вами свяжусь.

– Но...

В трубке щелкнуло, голос пропал. Я на ощупь положил трубку. Часы около кровати показывали без четверти два. Значит, я отключился ненадолго, только-только начал засыпать по-настоящему. Я снова лег на подушку и задумался. Странный звонок! Может, надо подняться и что-то предпринять? Или не стоит?..

Думал я недолго, потому что уснул.