Мы с Джиллиан вышли из приемной минут через десять — пятнадцать после ухода полицейских и направились в кафе на углу Седьмой авеню. Заказали кофе и подогретые сандвичи с сыром. В конце ленча я сжевал не только свой сандвич, но и половину недоеденного Джиллиан.
— Кристал Шелдрейк, — начал я разговор, — что мы о ней знаем?
— Она мертва.
— Помимо этого. Она была женой Крейга, и кто-то ее убил. А что еще нам известно?
— А какая разница, Берни?
— Как сказать! Ее убили неспроста. Узнай мы причину, могли бы догадаться, кто ее убил.
— Так мы займемся независимым расследованием?
Я пожал плечами.
— Дело стоящее.
Голубые глаза Джиллиан загорелись, она заявила, что это захватывающе интересно: мы будем действовать, как Ник и Нора Чарльз, или лучше как мистер и миссис Норт, сказала она, перепутав обе пары сыщиков. Ей сразу захотелось узнать, с чего мы начнем, но я перевел разговор на Кристал.
— Она была потаскушка, Берни. Да ее любой мог убить.
— Она была потаскушка со слов Крейга. Мужчины подходят к своим бывшим женам с особо суровой меркой.
— Она шлялась по барам, чтоб подцепить кого-нибудь. Может, какой-нибудь ее собутыльник оказался маньяком-убийцей.
— И он тут же озаботился прихватить с собой скальпель?
Джиллиан приподняла чашку и сделала маленький глоток.
— А что, если парень, которого она подцепила, оказался дантистом? Впрочем, навряд ли дантисты таскают в карманах скальпели.
— Только те, кто порой одержим манией убийства. И даже если убийца — дантист, он бы не оставил вонзенный в сердце скальпель. Нет, кто-то, вероятно, утащил из кабинета дантиста скальпель, чтобы подставить Крейга и свалить убийство на него. А это означает, что убийца не был человеком со стороны, а убийство — неожиданным. Оно было задумано заранее, и убийца имел свой резон. Он был каким-то неизвестным нам образом связан с Кристал. А это означает, что мы должны узнать о подробностях ее жизни.
— И как же мы узнаем?
— Хороший вопрос. Еще кофе?
— Нет, спасибо. Берни, а что, если она вела дневник? Интересно, женщины еще ведут дневники?
— Откуда я знаю?
— А может быть, сохранилась пачка любовных писем? Найти бы что-нибудь компрометирующее ее, тогда бы стало ясно, с кем она встречалась. Если бы ты смог забраться в ее квартиру... Что с тобой?
— Конница уже разбита.
— Чего-чего?
— В квартиру можно забраться до убийства, — пояснил я. — А как только убийство произошло, полиция начеку. Они опечатывают двери и окна и даже порой устанавливают за ней полицейский надзор. К тому же они подчищают все, что не прихватил с собой убийца, так что если у него не хватило ума унести письма и дневники... — «Как чемоданчик с драгоценностями», — подумал я со злостью, — то все это уже в полиции. Но, как бы то ни было, я не думаю, что там были какие-то письма и дневники.
— А почему бы и нет?
— Не такого она склада человек.
— Откуда ты знаешь, какого она была склада? Вы же даже не были знакомы?
Я ушел от ответа и, поймав взгляд официантки, сделал привычный жест, будто что-то пишу в воздухе: подал знак принести счет. В который раз я подумал: кто первый изобрел эту пантомиму и как реагировал на нее первый официант, сподобившийся ее увидеть? Месье хочет получить перо моей тетушки? Eh bien?
— У Кристал где-то живут родные, — сказал я, — ты могла бы с ними связаться, выдав себя за подругу из колледжа.
— Какого колледжа?
— Я не помню, но и это можно узнать из статьи в газете.
— Я моложе Кристал и не могла учиться с ней вместе.
— Никто не станет спрашивать, сколько тебе лет. Ее близкие убиты горем. И вообще все это можно проделать по телефону. Узнай про критические моменты ее жизни, может быть, всплывут какие-нибудь мужские имена. Вероятно, у нее был приятель, а то и два или три, с них и начнем.
Джиллиан задумалась. Тем временем подошла официантка со счетом, я достал бумажник и расплатился. Джиллиан все еще задумчиво хмурилась и не предложила уплатить за себя. Ну и ладно. В конце концов я слопал половину ее сандвича.
— Хорошо, — сказала она, — я попробую.
— Позвони по нескольким телефонам и посмотри, что из этого выйдет. Конечно, назовись другим именем. И не уходи надолго из дому: Крейг, возможно, позвонит. Я, правда, не знаю, позволят ли звонить ему самому, но уж адвокат вполне может с тобой связаться.
— А мне как с тобой связаться, Берни?
— До меня, пожалуй, будет трудно дозвониться. Мой телефон указан в справочнике — Б. Роденбарр, Западная Семьдесят первая улица. Если не дозвонишься, я сам тебе позвоню. Твой телефон есть в справочнике?
Оказалось, что нет. Она порылась в сумочке, извлекла оттуда карточку косметического салона и написала на обороте телефон и адрес. Судя по указанной дате, Джиллиан побывала в салоне девять дней назад у косметички Кейт. А может быть, и пропустила прием.
— А что ты собираешься делать, Берни?
— Разыщу кого-нибудь.
— Кого именно?
— Пока не знаю. Сначала еще надо ее найти.
— Это женщина? Как же ты ее найдешь?
— Буду искать увлеченную «зеленым змием» женщину в весьма фривольном баре.
Бар назывался «Реанимация». На фирменных салфетках были забавные рисунки — медицинский юмор. Я запомнил только один сюжет: Флоренс Найтингейл[3] спрашивает ухмыляющегося хирурга, что ей делать с ректальными термометрами. Рекламировались рецепты эксцентричных коктейлей: «Этер Физ», «1-5 Особый», «Посмертный» — по два-три доллара за штуку. На стенах развешаны, как попало, хирургические шины, хирургические маски и прочая бутафория.
Вопреки всем ухищрениям бар явно не привлекал медиков. Он помещался на первом этаже кирпичного здания на Ирвинг-плейс, в нескольких кварталах от Греймерси-Парк, слишком далеко к западу от госпиталя, и завсегдатаями были те, кто жил или работал поблизости. В баре господствовал фривольный дух. Если бы не эта фривольность, он бы вылетел в трубу.
Фрэнки, одна из завсегдатаев, пила так много, что была для «Реанимации» своего рода якорем спасения. Коктейль «Стинжер» (виски и мятный ликер со льдом) — вещь серьезная. А парочка «Стинжеров» в четыре часа дня ежедневно доконает любого.
Я не сразу попал в «Реанимацию»; заехал домой, потом взял такси и добрался до района Восточных Двадцатых улиц, а уж потом прошелся по барам. Правда, сначала я зашел в маленькую гастрономическую лавку на Лексингтон-авеню и купил миниатюрную бутылочку импортного оливкового масла, которую, испытывая некоторую неловкость, осушил за углом. Я где-то прочел, что это помогает перед сильной выпивкой. Не самое приятное угощение, доложу я вам. Так вот, я посетил несколько баров на Лексингтон, прошел на Третью авеню, а уж затем вернулся и попал в «Реанимацию». В каждом баре я заказывал коктейль «Спритцер» с белым вином и пытался вызнать что-нибудь о Кристал Шелдрейк, но никто не поддержал разговора о ней. Двое парней были не прочь поговорить о бейсболе, а один старый дурак долго морочил мне голову своим Техасом.
Словом, я тратил время попусту, пока не встретил Фрэнки — высокую женщину с вьющимися черными волосами и угрюмым лицом с жесткими чертами. Она сидела в «Реанимации», потягивая «Стинжер», покуривая сигарету и мурлыча песенку. Наверное, она была моей ровесницей, но выглядела старше своих лет: «Стинжеры» сделали свое дело.
Я сразу понял: «Реанимация» — то, что мне нужно. Она наверняка была по душе Кристал, так же как и Фрэнки, ее завсегдатаю. Я подошел к стойке и заказал бармену с печальным, испитым лицом свой «Спритцер». Потом спросил Фрэнки, свободно ли место возле нее. Это было нахально с моей стороны, потому что, кроме нас, в дальнем углу бара сидели лишь двое — коммивояжеры с виду — и играли в шахматы. Но Фрэнки ничего не имела против.
— Присаживайся, братец, — сказала она, — можешь сидеть тут сколько хочешь. Если ты, конечно, не чертов дантист.
Ага!
— Я тебе скажу, кто она была, Берни. Она была соль этой хреновой земли, вот кто. Так ты, выходит, знал ее?
— Много лет назад.
— Много лет назад, верно. До того, как она вышла замуж! До того, как она вышла замуж за этого чертова убийцу-зубодера! Я уже зареклась: ни за что не пойду к этим негодяям, пусть хоть все зубы сгниют. Ну их к черту, верно?
— Верно, Фрэнки.
— А мне и жевать не хочется. Ну ее к черту, жратву всякую! Мне подавай только то, что пьется. Верно я говорю?
— Верно.
— Кристал была леди. Леди, с какой стороны ни посмотри, леди затраханная. Верно я говорю?
— Спрашиваешь.
— Разрази меня гром, верно. — Фрэнки поманила пальцем бармена. — Роджер, голубчик, еще порцию бренди и малость мятного ликера, идет? Чуточку, а то опять про дантистов, будь они прокляты, вспомню. Усек?
— Усек. — Роджер взял у нее бокал, достал чистый. — Бренди? Бренди со льдом?
— Бренди. Лед портит желудок. А еще он сужает сосуды, вены, артерии. А от мятного ликера заработаешь диабет. Надо бы мне бросить «Стинжеры», они моя погибель. А ты, Берни, так и будешь пить «Спритцеры» весь вечер?
— А почему бы и нет?
— Во-первых, содовая вода вредна. Пузырьки как попадут в вены, так голова идет кругом, кессонная болезнь начинается, как у тех, что не прошли декомпрессионную камеру. Всем известный факт.
— Никогда не слышал.
— Вот теперь услышал. К тому же вино портит кровь. Оно из винограда, а виноградный фермент ударяет в голову, и ты сразу хмелеешь.
— Бренди тоже из винограда.
Фрэнки взглянула на меня.
— Да, — сказала она, — но его дистиллируют, и бренди очищается.
— О!...
— Тебе надо бросить эти «Спритцеры», пока они тебе не навредили. Выпей что-нибудь другое.
— Пожалуй, стакан воды.
На ее лице отразился ужас.
— Воду? В этом городе? Да ты когда-нибудь видел увеличенные снимки того, что водится в нью-йоркской водичке из-под крана? Ей-богу, там полно хреновых червячков. Их только под микроскопом видно. Если пьешь воду без спирта — жди беды.
— О!...
— Дай-ка я взгляну на тебя, Берни. — Она попыталась сфокусировать на мне свои светло-карие с зеленым оттенком глаза.
— Шотландское, — заявила она непререкаемым тоном. — Родж, милый, принеси Берни шотландское со льдом.
— Я не уверен, Фрэнки, — вяло сопротивлялся я.
— Да что ты, ей-богу, заткнись и пей. Собираешься помянуть Кристал водой с червяками? С ума спятил? Заткнись и пей свое шотландское!
Мы выпили еще рюмку-две и по настоянию Фрэнки покинули «Реанимацию» и направились в бар «Жоан», неподалеку за углом. Бар был поменьше и освещен похуже. Там мы познакомились с Деннисом, владельцем гаража на Третьей авеню. Деннис пил ирландское виски с пивом, Фрэнки — коньяк, я же, по совету Фрэнки, лакал шотландское виски со льдом. Я сомневался в мудрости такого совета, но с каждой рюмкой сомнения улетучивались. К тому же я вспоминал про маленькую бутылочку оливкового масла, принятую вначале, и воображал, как масло растекается по всему желудку, а виски не может всосаться. Рюмка за рюмкой проскальзывает по хорошо смазанному желудку прямо в кишечник, и желудок даже не подозревает, что принимал спиртное.
И все же какое-то количество зелья в кровь проникало...
— Кристал все любили. Да вот хотя бы Денниса взять, к примеру, — сказала Фрэнки. — Деннис обожал Кристал. Верно, Деннис?
— Классная была девка, — подтвердил Деннис. — Зайдет, бывало, в бар, как солнышко осветит, любого спроси. А теперь пропала ни за что, вот ведь дьявольщина. Муж порешил?
— Он, дантист.
— Застрелил?
— Нет, заколол.
— Вот дьявольщина! — сказал Деннис.
Мы помолчали.
— А ну-ка еще по одной, — добродушно предложил Деннис, — налей и себе, Джимбо. Итак, бренди для Фрэнки, шотландское со льдом для моего друга Берни...
— Пожалуй, с меня хватит.
— Я плачу, Берни. Когда Деннис платит, никто не отказывается.
Деннис заплатил за всех, и все выпили.
В баре «Куриный зуб» Фрэнки сказала:
— Берни, познакомься с Чарли и Хильдой. Чарли, это Берни.
— Меня зовут Джек, — сказал Чарли. — У тебя, Фрэнки, навязчивая идея, что я — Чарли. Черт побери, ты прекрасно знаешь, что меня зовут Джек!
— Какого черта, — отмахнулась Фрэнки, — не все ли равно?
— Рада познакомиться, — сказала Хильда. — Берни, вы, конечно, страховой агент?
— Не какой-нибудь хреновый дантист, — сказала Фрэнки.
— Я — вор-медвежатник, — заявили от моего имени шесть-семь порций шотландского со льдом.
— Кто, кто?...
— Факт, — подтвердил Джек, или Чарли, а может быть, и Деннис.
— И что вы с ними делаете? — поинтересовалась Хильда.
— С кем?
— С медведями.
— Прячет их, а потом получает выкуп.
— Ну и как? Дело прибыльное?
— Господи, они еще спрашивают, какая прибыль может быть от медведей.
— О, вы ужасный человек! — Хильду мои слова привели в восторг. — Страшный человек.
— Нет, кроме шуток, чем вы занимаетесь, Берни? — спросил Чарли-Джек.
— Занимаюсь инвестициями, — ответил я.
— Потрясающе!
— Мой бывший муж, слава Богу, бухгалтер, — сообщила Хильда. — Вот уж не думала, что буду благодарить за это Бога, а вот благодарю. Бухгалтер тебя по крайней мере не укокошит.
— Не скажи, — Деннис покачал головой, — по-моему, они тебя могут довести до смерти из-за цента.
— По крайней мере нож в сердце не всадят.
— Не знаю, что лучше. На мой взгляд уж лучше от ножа помереть. Пырнули тебя, и дело с концом. Взять меня, к примеру. Люди думают, что владелец гаража деньги гребет лопатой. Им невдомек, что у меня голова идет кругом. Наймешь мойщиков, так они чуть грязь с машины соскребут, а уж такой шум поднимут, что и не говори. Никому и в голову не придет, сколько сил отнимает этот гараж.
Хильда положила ему руку на плечо.
— Люди думают: легкие деньги, а они вовсе не легко тебе достаются.
— Ты попала в самую точку. А потом удивляются: с чего это человек пьет? Заведи они дело вроде моего, да и жену, моей под стать, не удивлялись бы, что человеку охота чуточку развеяться вечерком.
— Ты чертовски славный парень, Деннис!
Я извинился и вышел позвонить, но, добравшись до телефона, позабыл, кому собирался звонить. Тогда я пошел в мужской туалет. Над писсуаром было нацарапано много женских имен и телефонов. Кристал я среди них не обнаружил. Дай-ка, думаю, позвоню по любому номеру и посмотрю, что получится. Но потом образумился: трезвому такая идея и в голову бы не пришла.
Когда я вернулся в бар, Чарли-Джек заказывал угощение для всей компании.
— Чуть было тебя не упустил из виду, — сказал он. — Шотландское со льдом?
— Ага, — подтвердил я.
— Эй, Берни, — окликнула меня Фрэнки, — ты в порядке? Что-то вид у тебя больно нездоровый.
— Да это все оливковое масло.
— Что, что?
— Ничего, — сказал я и потянулся за выпивкой.