Взрыв

6

Юрий Лукич встал с постели в половине седьмого — для города это совсем рано, но Лоденок умел ценить время, точнее, себя в этом бесконечном времени и, если нужно было, рассчитывал каждую минуту»

Юрий Лукич сделал легкую зарядку, чтобы немного размяться после сна, кроме того, в каком-то солидном журнале, получаемом Людмилой, вычитал, что утренняя зарядка, хоть и не очень способствует похудению, оказывает влияние на обмен веществ, а к процессам, происходящим в его организме, Юрий Лукич относился серьезно;

После зарядки Юрий Лукич выстирал белые трикотажные трусы и майку — к личной гигиене относился не менее серьезно, да и не любил, чтобы в квартире был беспорядок.

Правда, Людмила не всегда разделяла его убеждения. Сначала Юрий Лукич пытался перевоспитать ее, однако вскоре убедился: женщины упрямы в своих привычках, и Людмиле иногда легче полдня просидеть перед туалетным столиком, изучая и совершенствуя свою красоту, чем положить рубашки в стиральную машину. Честно говоря, у Юрия Лукича даже возникла мысль развестись с Людмилой, но он по здравом размышлении отбросил ее. Все равно когда-то придется жениться, и неизвестно, кого еще возьмешь. Все они до замужества прикидываются и работящими, и влюбленными…

К Людмиле Юрий Лукич присматривался почти полгода, но все же немного ошибся, правда, не совсем: у любимой жены бывали приступы трудолюбия, тогда она стирала все до последней тряпочки и вылизывала квартиру так, что Юрий Лукич даже при желании не мог найти ни пылинки. Однако это случалось не так уж и часто, а Юрий Лукич всегда и во всем ценил систему и порядок.

В конце концов, — взвесив плюсы и минусы, Лоденок решил оставить все как есть: моложе и красивее Людмилы вряд ли нашел бы. Хотя, пожалуй, если бы очень захотел, может, и нашел бы, но у его Людмилы было еще одно неоценимое качество — насколько мог убедиться Юрий Лукич, она не изменяла ему.

Так стоит ли разводиться с красивой, молодой, стройной и верной? Из-за того, что вовремя не постирает майку?

Юрий Лукич решил эту проблему довольно просто. В дни Людмилиной бездеятельности сам стирал и наводил порядок в квартире, скоро привык к этому и убедился, что такой образ жизни требует меньших затрат энергии и нервных клеток, которые, как известно, почему-то не восстанавливаются.

Выстирав белье, Юрий Лукич прошелся по квартире с тряпочкой, вытер пыль на югославской стенке «Рамо- на» и на белой широченной кровати из румынского гарнитура «Людовик», где под розовым одеялом любила понежиться Людмила. В эту минуту подумал о ней с нежностью, но не позволил эмоциям взять верх над собой, поспешил в ванную, принял холодный душ, оделся и, не ожидая лифта, сбежал по лестнице.

Выяснилось, спешил напрасно: машины еще не было у подъезда. Юрий Лукич недовольно сощурился и нетерпеливо топтался на месте — что за порядки, уже три минуты, как вышел на улицу, а машины все нет…

Наконец черпая «Волга» показалась из-за угла, затормозила перед Юрием Лукичом, и шофер открыл Дверцу.

— На перекрестке перекрыли движение, — стал оправдываться водитель, — пришлось объезжать…

Лоденок лишь скосил на него сердитый глаз. Не приехать вовремя за начальством — был в этом твердо убежден, — значит, проявить разгильдяйство, разгильдяйства же он не прощал. Однако с утра не хотел портить себе настроение. Плохо начнется рабочий день — не войдешь в нужный ритм, а он уважал и себя, и свой рабочий день, и свое умение по-настоящему организовать дело.

Каждый день — когда не был в командировке или не вызывало утром начальство — Юрий Лукич начинал с теннисной разминки. У него было два партнера — заместитель председателя райисполкома и начальник строительного треста, тоже энтузиасты тенниса. Иногда приходил играть довольно известный композитор, песни которого все чаще исполнялись по радио. Лоденок был уверен, что личное знакомство с представителями творческой интеллигенции никак не повредит ему. Наоборот, такие контакты теперь считались престижными.

Юрий Лукич переоделся в легкие летние брюки и рубашку с короткими рукавами. В глубине души он завидовал композитору. Тот мог позволить себе роскошь играть в шортах — они удобнее, но что бы подумали о Лоденке — директоре такого огромного комбината, — если бы он посмел предстать перед публикой в коротких штанишках, с оголенными ногами!

Правда, композитор показывал ему фотографию какой-то заграничной знаменитости — кажется, председателя правления крупнейшего концерна — в шортах, но это где-то там…

Вот и сегодня Лоденок вышел на корт с чувством законной гордости. В нем всегда пробуждалось это чувство при созерцании величественного комбинатовского Дворца спорта с плавательным бассейном и теннисным кортом — его, Юрия Лукича Лоденка, рук дело, он добился утверждения проекта и ассигнований.

Сорок — пятьдесят минут на корте, потом после короткого отдыха две пятидесятиметровки в бассейне, тепловатый душ, уже второй в течение дня, — и как раз время завтракать, а затем браться за работу.

Завтракал Юрий Лукич в комбинатовской столовой, и сам шеф-повар мог наблюдать, нравятся ли его блюда начальству.

После тенниса и плавания пробуждался аппетит, и Юрий Лукич съел заливную осетрину, бифштекс с картофелем и запил черным кофе. Черный кофе пил и потом, в кабинете, — после бифштекса клонило в сон.

Юрий Лукич гордился своим кабинетом: не в старом стиле — с огромным столом, бронзовыми чернильницами, массивными креслами и шкафами. Такие кабинеты, по его мнению, свидетельствовали о консервативных вкусах руководителя, о его нежелании идти в ногу с современностью и вообще непонимании технического прогресса.

В кабинете Лоденка было много света, натертый до блеска пол отражал легкую современную мебель, на стенах висели эстампы, а подле стола возвышался пульт селекторной связи, с помощью которого директор мог быстро и без секретарши вызвать любой участок производства.

Юрий Лукич был наблюдателен — за несколько секунд, пока шел по приемной, успел определить, кого следует принять раньше, а кто может и подождать. Комбинат сдавал очередной жилой многоквартирный дом, и это предопределяло характер сегодняшнего директорского приема.

Лоденок шел по ковровой дорожке к своим обитым черным дерматином дверям, улыбаясь и любезно здороваясь с присутствующими.

Что производит наилучшее впечатление? Приветливость, умение запомнить рабочего, подойти к нему в цехе, пожать руку, спросить о чем-то — эти детали формируют общественное мнение.

Или остановить на территории комбината какую-то женщину — лучше не очень красивую, — улыбнуться многозначительно и сказать: «Какая вы сегодня привлекательная!»

И все — пошел дальше, забыл…

Для тебя это так, что-то наподобие шутки. А для женщины — счастье и память. Вечером она мужу все уши прожужжит, какой у них славный директор, — ты, мол, ничего не замечаешь и не ценишь, но вот же не перевелись еще настоящие джентльмены…

В кабинете Юрий Лукич придирчиво осмотрел себя в зеркало и остался доволен. Темно-серый, хорошо сшитый костюм, свежая рубашка и чисто выбритые щеки. Что ни говори, уже за сорок, а он хорошо сохранился. Лет тридцать или немного больше еще впереди, боже мой, как мало, и неужели ему придется когда-то умереть?

Несправедливо как-то, и, безусловно, для руководящего состава необходимы исключения.

Недавно Юрий Лукич читал (дай бог память, где же это? Ага, в «Комсомолке»!), что человек сможет жить несколько сот лет, и проблема эта практически будет решаться уже в конце нынешнего столетия или в начале следующего.

Дожить бы!

Конечно, сначала не смогут продлить жизнь всем, но Юрий Лукич почему-то не сомневался, что попадет в число избранных.

И все же стало жаль себя, сел за полированный стол, на котором лежали лишь блокнот и японская ручка. Нажал кнопку, приглашая первого посетителя.

Женщину, вошедшую в кабинет, Юрий Лукич знал: да и как не знать, если портрет ее висит на Доске почета напротив управления комбината, выгляни в окно — и увидишь…

— Рад приветствовать вас, Мария Петровна! — Директор обошел стол и помог женщине сесть в кресло. — Давно не виделись, почему-то забываете нас, уважаемая…

Женщина села на краешек кресла, деловитая, неприветливая, даже подчеркнутая вежливость директора не изменила выражения ее лица.

— Я вот о чем… — начала, волнуясь. — Неудобно как- то, не привыкла я просить за себя, но приходится, и вы, Юрий Лукич, уж извините…

— Ну что вы, уважаемая, — улыбнулся Лоденок совсем по-дружески, мы тут для того и сидим, чтобы заботиться о вас!

Женщина облегченно вздохнула.

— Дело у меня не такое уж значительное, вроде бы и беспокоить директора не годится, да начальник квартирного сектора уперся. Тот дом, что готов, девятиэтажный, возле парка, в этом районе города… От него до работы два шага… А живу я далеко. Есть люди из железобетонного, да и те, что на ТЭЦ работают… Им там удобнее… Говорю: обменяй, а он — не имею права. Я, мол, не обменное бюро, а вы, гражданочка, сами варианты ищите.

Юрий Лукич развел руками. Действительно, бюрократ этот Стеренчак, но, пожалуй, вышло к лучшему — он ведь сможет вмешаться и помочь женщине без особых хлопот.

Нажал на кнопку селектора. Такие разговоры любил вести при людях, чтобы посетители воочию убеждались в степени его директорского влияния.

— Леонид Кириллович?

— Слушаю вас, Юрий Лукич… — послышалось в кабинете, словно начальник квартирного сектора сидел в кресле напротив стола: директор преклонялся перед техническим прогрессом и велел поставить несколько динамиков.

— У вас была на приеме Мария Петровна Громова — наша крановщица из сборочного?

— Не помню.

— Я прошу вас выглянуть в окно и посмотреть на второй портрет слева. Стыдно, Леонид Кириллович. Женщина просит обменять квартиру, ей в самом деле так удобнее, а нам сделать это ничего не стоит…

— Извините, я уже вспомнил… — загудело в динамиках. — Но ведь новый дом лучше: отдельные комнаты, лифт, и если каждый захочет…

Юрий Лукич увидел, как передернуло женщину. Предостерегающе поднял руку.

— Слушайте меня внимательно, — сказал тоном, исключающим возражения. — Во-первых, не каждый, а передовая работница. Во-вторых, я прошу вас (это прозвучало как «приказываю») немедленно найти вариант и предоставить товарищу Громовой квартиру в новом доме. Вы меня поняли? Все… Известите ее завтра…

Директор щелкнул выключателем и откинулся на спинку стула.

Женщина поднялась.

— Не знаю, как и благодарить…

— Ну что вы, Мария Петровна! — Лоденок встал и пожал ей руку. — Рад помочь.

Следующий посетитель стал доказывать, что его несправедливо обошли в списках: он стоит в очереди уже два года, вместе с женой и двумя детьми слоняется по частным квартирам, а есть люди, меньше его работающие на комбинате и тем не менее получающие жилье.

Директор и слушал его, и не слушал. Перед каждым заселением одна и та же история: всегда находятся недовольные.

Что ж, квартирный кризис еще не ликвидирован, комбинат расширяется, а темпы жилищного строительства еще не отвечают, к сожалению, производственным нуждам.

Так и объяснил посетителю: терпите, дескать, это вас не дирекция вычеркнула из списков, а профком, он хозяин в распределении квартир. Через два-три месяца будет сдан новый дом, вот тогда обязательно получите жилье, кстати, как ваша фамилия? Прекрасно — Самохвалов, подсобник из арматурного…

Юрий Лукич вроде бы сделал какую-то пометку в блокноте, на самом же деле расписался дважды или трижды — хорошая ручка, умеют же делать проклятые капиталисты, и как это им удается?

Лоденок скучающе взглянул на дверь — кто следующий? — и лицо его поневоле расплылось в улыбке.

Шла, легко ступая по блестящему паркету модными лакированными туфлями, чернушка с большими, широко поставленными глазами, веки чуть подкрашены чем-то голубым, а губы сверкают перламутром.

Юрию Лукичу захотелось встать, таких редко увидишь на комбинате, однако он ничем не выдал своих настоящих чувств, пригласил девушку сесть сдержанно и даже холодновато.

Она достала из сумочки бумаги, положила на стол, чуть задержав руку, и Юрий Лукич увидел, какие у нее красивые длинные пальцы.

— У меня назначение на ваш комбинат, — начала девушка, — я просила бы вас решить некоторые неотложные вопросы.

— Были в отделе кадров?

— Да, мне предложили там место старшего экономиста в плановом отделе.

— И это вас не устраивает?

— Почему же, но комбинат должен обеспечить меня жилплощадью.

— Вам предлагали общежитие?

— Да, но я никогда не жила в таких условиях.

Другой Юрий Лукич ответил бы резко: «Придется пожить…» или: «Мы не можем обеспечить всех даже общежитием», — однако подумал, что у него впереди целый месяц, пока вернется Людочка, и эта смуглянка, если правильно себя повести, может скрасить его одиночество.

Лоденок обошел стол и сел напротив девушки. Она все больше нравилась ему: держалась как-то вызывающе, не сидела в кресле, а будто демонстрировала себя — дышала прерывисто, и тугая грудь подымалась под прозрачной кофточкой. Видно, хорошо знала, чем завлечь: улыбнулась, и глаза у нее затуманились.

— Ну что ж, — сказал Лоденок, вроде раздумывая, хотя все уже решил. — А позовете на новоселье?

— Вы будете моим первым и единственным гостем…

«И единственным гостем», — сообразил Юрий Лукич.

Теперь он должен был продемонстрировать свою власть. Решительно обогнул стол, нажал на кнопку селектора.

— Товарищ Стеренчак, — сказал твердо, — однокомнатную квартиру из резерва дирекции выделите Оксане Владимировне Ворониной. Молодой специалист, у нее назначение на комбинат. Сейчас она зайдет к вам. — И выключил селектор, не ожидая ответа.

Девушка смотрела на него восхищенно. Поднялась медленно, наклонилась через стол, и Лоденку показалось, будто даже потянулась к нему.

— Как же?.. — спросила неуверенно. — Мне позвонить вам?

Юрий Лукич задумался на секунду. Небезосновательно решил, что железо следует ковать, пока оно горячо. Предложил:

— Давайте встретимся сегодня вечером. Поужинаем. В восемь возле памятника Богдану…

— Хорошо, — согласилась сразу, без колебания. — Значит, в восемь возле памятника…

Она шла по блестящему паркету, возле дверей оглянулась, улыбнулась, и у Юрия Лукича появилось чувство, что прикоснулся к чему-то драгоценному: сидел, ухмыляясь и думая, что надо ускорить заселение нового дома — ведь рабочие с нетерпением ждут.

Вдруг резко зазвонил телефон, Юрий Лукич взял трубку и услышал голос секретарши:

— Вас вызывает Одесса, будете говорить?

«Почему Одесса?» — успел подумать Юрий Лукич. С Одессой он никогда не вел деловых переговоров, и не было у него там близких знакомых. Но тут же сообразил, что звонит Людмила, будто почувствовала, что он только что позволил себе пофлиртовать с красивой девушкой, и решила вмешаться.

Лоденок улыбнулся иронически. Не мог же объяснить жене, что флирт — это так, нечто быстротечное и пустое, просто для возбуждения, как бутылка хорошего шампанского: взорвется, запенится, поиграет брызгами, на миг затуманит голову, а хмель пройдет, и не останется ничего, кроме приятных воспоминаний.

Услышав взволнованный Людмилин голос, и правда сразу забыл смуглянку с ее привлекательными формами.

— Что случилось, милая? — спросил.

— Такой ужас, — услышал в трубке, — авария, взрыв в аэропорту, и все мои вещи погибли.

У Юрия Лукича похолодело в груди.

— Какой взрыв? — воскликнул он.

Но сразу сообразил: если Людмила звонит, значит, все обошлось, все не так уж и страшно, речь идет лишь о вещах.

— Объясни, что случилось…

Я уже в Одессе, но вчера наш рейс задержали на полдня. Никак не могла к тебе дозвониться. Не знаю, как там и что, пожар или взрыв, но все мои вещи пропали. Осталась сумка, я уже кое-что купила, однако нет ни одного платья. Запиши, милый, и сегодня же передай. Аэрофлот доставит нам посылки немедленно, я тут составила список, что мне нужно.

Юрий Лукич уже успел успокоиться. Придвинул ближе лист бумаги, прижал трубку плечом к уху и стал, записывать, раздраженно махнув рукой секретарше, появившейся в дверях, — видно, та поняла, что приема больше не будет, потому что никто уже не появлялся в кабинете и Юрий Лукич спокойно составлял список платьев и костюмов, которые следовало отвезти в Бориспольский аэропорт.

Людмила попросила подкинуть ей еще немного денег, и Юрий Лукич, который уже было совсем успокоился, подумал, что эта просьба весьма некстати. Ведь встречи с Оксаной потребуют дополнительных расходов: он уже снова с приятностью представлял себе сегодняшний вечер, однако все же решил, что и жене при таких обстоятельствах отказывать негоже, пообещал выслать деньги сразу и телеграфом.

Поговорив с Людмилой, Юрий Лукич объявил секретарше, что продолжит прием посетителей — у него еще оставалось свободное время: чемодан в Борисполь он должен завезти после обеда.

Но теперь Лоденок не получал никакого удовлетворения от общения с людьми и обнадеживал и отказывал как-то подсознательно — случай с Людмилой все же взволновал его. Представил себе, что эта авария могла бы кончиться значительно хуже, и подумал: без Людмилы ему было бы трудно, по крайней мере пришлось бы менять весь привычный и размеренный образ жизни; нет, как- никак, а он любит и уважает жену, его мужские шалости и чудачества — это совсем другое дело, и никто из людей, хорошо разбирающихся в жизни, не осудит его.

Приближался обеденный перерыв, и Лоденок приказал секретарше вызвать машину. Но та сообщила: Юрия Лукича хочет видеть следователь из республиканской прокуратуры, он только приехал на комбинат, ждет в приемной не больше минуты.

К прокуратуре и милиции Юрий Лукич привык относиться серьезно, грехов за собой не чувствовал, однако знал, что служителей закона надо уважать. Потому и распорядился немедленно пригласить следователя, встретил его посредине кабинета и предложил не традиционное, для посетителей, место возле стола, а посадил гостя на диван и устроился рядом, подчеркивая свое расположение к представителю власти.

Хотя этот представитель и не произвел на Лоденка должного впечатления: не было в нем начальнического шарма, надлежащей уверенности, не говоря уже о пусть едва заметном, но все же превосходстве, которым обязательно, как полагал Юрий Лукич, должен отличаться следователь по особо важным делам — Лоденок уже успел ознакомиться с удостоверением Дробахи.

Но, подумал, кто их разберет, судейских и прокурорских деятелей: свои законы…

— Чем могу?.. — спросил просто и по-деловому, без угодливости и любопытства, как и следовало вести разговор людям, приблизительно равным по служебному положению. — Я уж и не припомню, когда видел в последний раз прокурора, тем более работников вашего ранга.

В этих словах был двойной подтекст. Во-первых, дескать, и мы не лыком шиты — видели в приемной и не таких… Во-вторых, тонко намекнул следователю: у нас все в порядке, и прокуратуре на комбинате нечего делать…

Но то, что Лоденок услышал от этого неказистого внешне следователя по особо важным делам, и вовсе удивило его: неужели Дробахе нечем заниматься, кроме как Людмилиными чемоданами?

Так и ответил: в конце концов, не такие уж большие расходы, к тому же в подобных случаях, наверно, вступают в силу определенные инструкции. Аэрофлот должен возместить убытки — жена уже звонила ему из Одессы, после обеда он завезет в Борисполь чемодан с вещами и надеется, что, кроме неприятных воспоминаний, от этой истории со временем ничего не останется.

Дробаха согласно кивал, слушая несколько затянувшийся монолог Лоденка — директор высказывался спокойно и уверенно, без какой-либо фальши, и это подтверждало мнение Дробахи, что вряд ли Юрий Лукич причастен к взрыву. Однако, дослушав Лоденка, все же спросил, внимательно наблюдая за выражением лица собеседника:

— Ничто постороннее не могло попасть в чемоданы вашей супруги?

— Откуда?

— Людмила Романовна сообщила, что вы вместе упаковывали их. Точнее, вы сами.

— Неужели?.. — искренне удивился Лоденок. — Неужели вы успели поговорить с Людой? Каким образом?

— Дело не такое уж простое, как вам кажется.

— Люда сказала: авария, и я не придал значения…

— Взрыв! — объяснил Дробаха, уставясь на Лоденка. — Взорвался один из чемоданов пассажиров, собиравшихся лететь в Одессу…

— О-о! — Наконец до Юрия Лукича дошло, почему этим делом занимается следователь такого ранга. — И вы ищете?..

— Мне надо установить, не попало ли что-нибудь постороннее в чемодан Людмилы Романовны?

— То есть бомба?

— Называйте это как хотите.

Юрий Лукич подумал, что следователь, наверно, может подозревать и его. Какая нелепость!.. И все же факт остается фактом…

Лоденок неестественно улыбнулся, хоть и понимал, что именно эта неестественность может укрепить подозрения, однако какая-то растерянность и смятение овладели им, спросил, сам ощущая фальшь в своем тоне:

— И вы считаете, что бомбу подложил я? В чемодан собственной жены?

— Нет, нет… Просто выясняем, не побывали ли чемоданы в чужих руках?

— Нет! — Юрий Лукич сразу успокоился. — Я сам запер чемоданы и потом сам сдал их в багаж.

— Был уверен в этом, — поднялся Дробаха.

Лоденок проводил следователя до дверей, закрыл их и

постоял немного, анализируя их кратковременную беседу. Честно говоря, он бы сразу и забыл о ней, если бы не назначенное на вечер свидание. Со всех других точек зрения его позиции были безупречны, впрочем, и ужин в ресторане с красивой девушкой еще ни о чем не говорит, но есть во всем этом что-то нехорошее, какой-то риск для него.

Лоденок подумал, что в принципе ему следовало бы отложить встречу с Оксаной, ситуация, пожалуй, требовала этого, но как сообщить ей? Где найти ее?

Не явиться на свидание — девушка может обидеться, небось привыкла, что парни вьются возле нее — молодые, энергичные, красивые, а ему, как известно, за сорок…

Правда, не все из ее ухажеров директора комбинатов, отметил не без самодовольства, но не был абсолютно уверен в преимуществе своего положения и решил рискнуть.

К тому же риск минимальный. Он возьмет такси и повезет Оксану в «Наталку» — есть такая богом забытая корчма да Бориспольском шоссе. Полная гарантия, что там их никто не увидит.

У Юрия Лукича сразу улучшилось настроение, и он поехал домой упаковывать Людмилины платья.