Взрыв

7

— Нет, я не хочу и не пойду! — заявил Иван Петрович и разлегся на диване.

Варвара остановилась посредине комнаты, удивленно глядя на мужа. Впервые услышала от него подобное, да еще и выраженное столь категорично. Она уже успела отвести дочку в детский сад и попросила Ивана сбегать за молоком, хлебом и сосисками, уже девять часов, а он разгуливает по квартире в одних трусах и небритый.

И вдруг такое…

Иван растянулся на диване в гостиной, примостив под нечесаную голову приобретенную в салоне художественного фонда вышитую подушку, положил ноги на мягкую диванную спинку, не сбросив тапочек, — худые ноги, покрытые рыжеватыми волосами, одна тапочка сползла с ноги на велюр, и Варвара всплеснула руками от возмущения.

— Чего разлегся! — закричала. — На диване с грязными ногами! — Думала, что муж сразу вскочит, ну хотя бы снимет мерзкие рваные шлепанцы, однако Иван никак не среагировал на ее возмущение, наоборот, отвернулся, давая понять, что ему глубоко безразличны и ее гнев, и ее приказания.

— Ты слышал? — удивленно пожала плечами Варвара. — В доме нет хлеба и молока.

Иван повернулся к ней и, глядя чистыми глазами, спросил равнодушно:

— Ну и что?

— Пойди в гастроном.

— И не подумаю.

Да, это было впервые — впервые за всю их шестилетнюю семейную жизнь Иван отказал в чем-то Варваре, и это настолько взволновало ее, что не смогла даже ответить подобающим образом. Стояла посредине гостиной и хлопала глазами, наконец не нашла ничего лучшего, чем спросить:

— Ты что, заболел?

— Нет, — ответил и улыбнулся, как показалось Варваре, нахально.

— Ты же знаешь я здоров.

— Так почему же?..

— Не хочу.

— Но ведь нужно.

— Иди сама.

— А кто уберет квартиру?

— Вернешься из гастронома и уберешь.

— А ты?

— У меня отгулы, и я отдыхаю.

— Но ведь и я в отпуске и тоже нуждаюсь в отдыхе.

— Так, отдыхай.

—А Что будем есть?

— Как-нибудь перебьемся.

— Ребенок-то как без молока?

Иван заерзал на диване и отступил, как показалось Варваре, весьма неохотно:

— За молоком я потом смотаюсь.

— Могут разобрать.

— Проживет ребенок день и без молока.

Варвара растерянно развела руками: ну что можно ответить на это? Придвинула к дивану стул с высокой спинкой, села возле мужа и спросила спокойно:

— Что с тобой, Ваня?

— Ничего.

— Может, ты чем-то недоволен?

— Сейчас — нет.

— Как тебя понять?

— А вот так и понимай: лежу на импортном диване, под торшером за двести рэ, смотрю на «стенку» с хрусталем и плевать хотел на все.

— Увидела бы мама!

— О-о! — вдруг вскочил с дивана Иван. — Наконец сказала, что думаешь. А я заодно и на твою мамочку плевать хотел. С ее хрусталем и диваном.

— Ты что? — ужаснулась Варвара. — Что мелешь?

— Не мелю, а теперь уж говорю, что наболело. Дай хоть три дня пожить свободно. Сбросил кандалы, неужели не понимаешь, хоть на три дня сбросил, а может, и больше… — Он запнулся. — Может, навсегда!.. Дошло?

— Как тебе не стыдно говорить такое о маме? Она обеспечила нас всем.

— Не хочу! — сорвался чуть ли не на крик Иван. — » И не нужно! Плевать! Надоело ходить на цыпочках… «Доброе утро, Мария Федотовна!», «Как спали, уважаемая Мария Федотовна?». А мне плевать, как спала родная теща, пусть хоть совсем не спит…

— Ты не справедлив, Ваня.

— Ну конечно, один я — сукин сын, а вы все — паиньки! А ты подумай: квартира у нас четырехкомнатная, а мы с тобой и с ребенком в одной комнате ютимся.

— Не равняй себя с мамой!

— Вот тебе на! Выходит, нам вечно кланяться?

— Сам знаешь, мама не может без кабинета!

— Да, наша мамахен — большой ученый, ей нужен кабинет, а потом она устает и хочет отдохнуть в спальне, а вечером к маме приходят гости, боже мой, сам Маркиан Гаврилович, академик, всемирно известная величина, и идет эта величина в гостиную, садится под торшер за двести рэ и пьет с родной тещей португальский портвейн — шесть с половиной рэ за бутылку… А ты, Иван, ничтожный инженеришка, сиди в это время в своем углу вместе с любимой женой и ребенком, а если в туалет, то на цыпочках, потихонечку, по ковровой дорожке, чтобы не потревожить академика с сиятельной мамахен. А квартиру, кстати, на всех получали, и нам с тобой и Оленькой три комнаты полагаются по закону, может, не так?

— Кто б тебе дал четыре комнаты, если б не мама?

— Опять мама!

— Может, на твои деньги обставили квартиру?

— А зачем мне хрусталь и импортные «стенки», плевать на них, я у себя дома хозяином хочу быть, ясно?

— Как будто кто-то ограничивает тебя…

— Ну ты и скажешь! А позавчера: «Тише, Ваня, забери Олю, пойдите с ней на улицу, мама спит, у нее сегодня операция…»

— Так она же потом три часа возле операционного стола простояла. И ты это прекрасно знаешь.

— А я когда с работы возвратился? Около двенадцати ночи, забыла? И то, что у нас авария случилась, впервые слышишь?..

— Ты же ничего не сказал.

— А ты бы спросила. Почему муж в двенадцать ночи возвращается? К тому же трезвый…

— Не хватало, чтобы пьяный.

— Скоро запью, — пообещал Иван вполне серьезно. — И скоро стану вести себя как настоящие мужчины.

— Может, и любовницу заведешь?

— Может, и заведу.

По лицу Варвары пошли красные пятна.

— Ты меня еще не знаешь.

— Вижу.

— Точно, не знаешь, — сказал как-то хвастливо и чуть ли не торжественно. — Но скоро…

— Что «скоро»?

— Ничего.

Злорадная улыбка мелькнула на губах Ивана.

— Совесть не будет мучить меня, — ответил уклончиво.

— Так могут говорить лишь неблагодарные.

— Ну на кого-кого, а на неблагодарного я не похож, — процедил сквозь зубы,

— Это с какой стороны посмотреть;.»

— С какой хочешь.

Варвара решительно поднялась со стула.

— Ты сегодня не в своей тарелке, — констатировала она. — Хорошо, пусть будет по-твоему. Пойду за молоком сама.

Направилась не оглядываясь в кухню, а Иван подцепил босой ногой тапочку и яростно швырнул ее в «стенку». Не долетела, зацепилась за стул, на котором только что сидела Варвара, и Иван вдруг горестно и со страхом подумал: все, что он замыслил, не осуществится, наверно, такая уж у него планида — типичного неудачника.

От этих мыслей мороз пошел по коже. Все напрасно, а он рассчитывал…

Но Иван не признался сам себе, на что же он в самом деле рассчитывал, — нет, лучше об этом не думать и не вспоминать… Со стоном растянулся на диване и сжал ладонями виски.

В комнату заглянула Варвара.

— Успокоился? — спросила мирно.

Вот так: золотая женщина, он ей скандал, а она — успокоился?..

На мгновение Ивану стало стыдно, однако лишь на короткое, неуловимое мгновение, — сердито засопел и бросил резко:

— Прикидываешься?

— Нет, я вот о чем. Вчера ты говорил: машину надо смазать. Так пойди в гараж, я сегодня Оленьку раньше заберу, на Жуков остров поедем, искупаемся.

— На маминой машине? — спросил не без ехидства.

А ты бы сам на «Волгу» накопил?

— Мамина машина, пусть сама и смазывает.

Вероятно Варвара представила себе эту картину: седая женщина с высокой прической в элегантном английском костюме берет автомобильный шприц и лезет в яму.

Не выдержала и хохотнула.

— Смешно? — Иван вскочил с дивана. — Нашли себе шофера, да еще и слесаря!

— Но ведь ты же сам ездишь на «Волге»…

— Не езжу, а вожу. «Ваня, завтра отвезешь меня в Борисполь!» — передразнил тещу.

— Не гневи бога, и мы с тобой…

— Да, и мы. Однако… — Натянуто улыбнулся, поклонившись торшеру и даже шаркнул ногой — «Позвольте, Мария Федотовна, воспользоваться вашей машиной…», «Тебе сегодня, мама, машина не нужна? Мы с Иваном хотели бы…». Вот так: мы с тобой… Приемыши мы с тобой, иждивенцы у многоуважаемой Марии Федотовны.

— И все же ты не можешь отрицать: мама нам помогает.

— Нет, — помахал он платком перед самым Варвариным носом. — Мы квиты. Может, она нам обеды готовит, а не ты ей? А кто на базар ездит?

— На маминой машине.

— А она мне, как шоферу, платит? Знаешь, сколько надо?.. Сто рэ в месяц.

— Кто Оленьке коляску купил? И шерстяной импортный костюмчик?

Иван зажал ладонями уши.

— Снова… — чуть ли не простонал. — Снова ты свое!.. Не нужны нам ее подачки, пусть лучше Оленька паши костюмы носит, на черта ей импортные?

— Скажешь! Разве не видел, во что своего Олега Шевчуки одевают? Гонконгская рубашка…

— Нет лучше бердичевских… Местного швейного объединения, дешево и сердито.

По-видимому, Варвара сообразила, что зашла довольно далеко, и сказал примирительно:

— Давай лучше не будем… Так починишь машину?

Ивану и самому хотелось поехать куда-либо — на Жуков остров или даже дальше, в Илютовский лес, а потом на дамбу, там, правда, стоит «кирпич», однако все ездят — справа Днепр, слева Козинка и луг, сотни гектаров лугов и дубовые рощи.

Еще можно и блесну побросать, смотришь, какой-нибудь неопытный щуренок и вцепится…

Но сдаваться так просто не хотел — не позволяло самолюбие.

Видно, Варвара поняла Ивана — она всегда понимала мужа и умела взять верх, — прижалась к прямой, напряженной его спине, задышав ему в затылок, прошептала:

— Я могу сразу забрать Оленьку…

Почувствовала, как расслабилась его спина.

— А потом твоя мама глянет на спидометр — куда, спросит, ездили?

— Не бурчи.

Ивану уже и самому хотелось отправиться в гараж: он любил не так ездить, как возиться с машиной. Сам регулировал зазоры клапанов, Зажигание, менял масло и фильтры, не говоря уже о мытье и полировке — белая «Волга» Марии Федотовны, казалось, никогда не была грязной, блестела даже в дождь и заводилась с пол-оборота.

— Хорошо, — согласился Иван вроде бы неохотно, — но надо еще переставить колеса, будь готова к часу дня.

Варвара захлопотала радостно:

— Как ты мил, Ваня. Так я сварю картошки, а ты по пути забеги на базар, купи луку и огурцов, может, редьки, пообедаем уже на речке…

А Иван с облегчением думал, что проклятое напряжение, не отпускавшее его уже чуть ли не двое суток, спало, и он как-то сразу смягчился, пришел в себя.

Варвара о чем-то щебетала у него за спиной, но Иван не слушал. Пусть себе заливается, хорошая жена тем и хороша, что умеет одной ей известным способом повлиять па мужа, не переча ему.

Пусть щебечет, некоторых это раздражает, а ему нравится, лучше уж такое щебетание, чем тещино гордое или снисходительное молчание.

И еще подумал: все же как хорошо без уважаемой и весьма умной Марии Федотовны. Черт с ними, с машиной и квартирой, могли б они с Варварой и Оленькой жить в обычной малогабаритной двухкомнатной квартире — но отдельно!

Впрочем, не мог все же отделаться от мысли, что неплохо бы жить в этой большой, красиво обставленной квартире без Марии Федотовны. Он бы сколько угодно балуясь с Оленькой, валялся на толстом китайском ковре и, не нуждаясь в разрешении тещи, ездил на Козинку.

Иван быстро собрался и отправился приводить машину в порядок. Варвара, довольная, что все обошлось и удалось малой кровью победить мужа, побежала в гастроном. Купила молока, хлеба и пирожных Олюсе, возвращалась домой возбужденная предчувствием приятной поездки на природу, но все же какой-то червячок шевелился внутри — чувствовала, хоть и не хотела себе признаться в этом, что бунт Ивана небезоснователен: в последнее время ее тоже стали тяготить властность и категоричность матери, но она с детства привыкла к ним и даже не представляла, как можно вслух, да еще при людях, возразить маме.

Затем подумала и сама ужаснулась этой мысли, что, может, им действительно лучше жить отдельно, правда, считали бы каждый рубль, а она не приучена к этому. Кроме того, пришлось бы разменять квартиру. Варвара испугалась: наверно, легче перенесла бы землетрясение или другое стихийное бедствие, чем разговор с матерью на эту тему.

Варвара поднялась в лифте на седьмой этаж и увидела, что в их дверь кто-то звонит. Высокий и еще молодой человек в рубашке с короткими рукавами, она никогда не видела его, значит, знакомый Ивана либо к маме.

Достав ключи, Варвара спросила, кто именно интересует незнакомца, и тот ответил: Варвара Владимировна Бляшаная — дочь Марии Федотовны Винницкой.

Вероятно, Варвара немного растерялась или даже испугалась, мужчина сразу заметил это и, достав красную книжечку, объяснил: он из милиции и пришел поговорить. Наверно, полагал, что это успокоит женщину, и в какой-то степени достиг своей цели, по крайней мере теперь Варвара не смотрела на него, как на квартирного вора, по не совсем успокоилась. Встреча с милиционером не предвещает ничего хорошего, к тому же ей никогда еще не приходилось вести серьезный разговор с милицией, если, конечно, не считать кратковременную беседу с постовым сержантом, когда однажды перешла улицу на красный свет. А этот мужчина в гражданском, как успела узнать Варвара из удостоверения, майор милиции. Майор Хаблак Сергей Антонович из Киевского уголовного розыска. И Варвара пропустила майора в квартиру если не с легким сердцем, то и не очень-то испугавшись.

Она предложила Хаблаку место на диване, недавнем свидетеле Иванова бунта, под торшером «за двести рэ», а сама устроилась немного поодаль, за обеденным столом, подсознательно выбрав в комнате наилучшую защитную позицию. Однако, оказалось, обороняться ей было вовсе не нужно, милицейский майор начал с приветливой улыбки и предупреждения: хочет задать лишь несколько вопросов, связанных с рейсом самолета в Одессу. Рейсом, которым летела ее мать Мария Федотовна Винницкая.

Варвара облегченно вздохнула: значит, визит майора не касается непосредственно ее или Ивана. Но что она может знать о самолете?

Так и ответила этому любезному майору из уголовного розыска.

— Мария Федотовна не звонила вам из Одессы? — поинтересовался тот, явно игнорируя ее вопрос.

— Нет.

«Придется объяснять, что к чему», — подумал Хаблак без особого удовольствия, впрочем, это давало ему некоторые преимущества, и майор незамедлительно воспользовался ими.

— Вы слышали о взрыве в Борисполе? — спросил, не сводя с Варвары пристального взгляда: если причастна к этой трагедии, обязательно как-то выдаст себя.

Но Варвара повела себя так, как, вероятно, каждая дочь, узнав, что с ее матерью случилась беда: глаза у нее округлились, нижняя губа выпятилась, лицо побледнело.

— Что? — воскликнула. — Какой взрыв? Где мама?

«Нет, — подумал Хаблак, — так имитировать испуг невозможно».

— Успокойтесь, — поднял руку. — С Марией Федотовной все в порядке.

— Но вы же сказали — взрыв…

— Вы забыли: раньше я спросил, не звонила ли Мария Федотовна из Одессы.

Варварины щеки порозовели, она глубоко и с облегчением вздохнула.

— Слава богу, — сказала, — с мамой ничего не случилось. Но почему она должна звонить?

— Сейчас все объясню, — пообещал Хаблак. — Однако сначала прошу вас ответить на несколько вопросов.

— Пожалуйста. — Было видно, что Варвара и в самом деле настроена отвечать с готовностью: ведь главное — с мамой все в порядке, а остальное — ерунда.

— Ваш муж на работе?

— Нет, Иван взял отгулы, сегодня и завтра дома.

— Могу его видеть?

— Пошел к машине и скоро вернется.

— Он отвозил Марию Федотовну в Борисполь? — спросил Хаблак, хотя и знал это со слов Винницкой,

— Да.

— А вещи упаковывала Мария Федотовна?

— Я помогала ей.

— Потом ваш муж снес их в машину?

— Конечно.

— Почему вы не провожали мать в аэропорт?

— Дочь приболела, не пошла в садик, и не с кем было оставить ее.

— А почему Мария Федотовна не спустилась к машине вместе с вашим мужем?

— Не знаю. Да и разве же не все равно — пошла мама сразу или задержалась?

— Именно это я и хотел уточнить.

— Странный вопрос.

— Да и вообще эти милицейские работники странные, — усмехнулся Хаблак. Но сразу же спросил серьезно: — Надолго ли задержалась Мария Федотовна в квартире, после того как ваш муж понес чемодан? Прошу припомнить.

Варвара замигала глазами.

— Иван сказал, — стала вспоминать, — что должен проверить давление в скатах. Он вечно крутится возле машины, все свободное время что-то ремонтирует, завинчивает… Мать сказала, чтобы не медлил, так как через четверть часа должны выехать. Через четверть часа и пошла.

«Пятнадцать минут, — подумал Хаблак, — четверть часа было у Ивана Петровича Бляшаного, чтобы положить взрывчатку в тещин чемодан». А сказал другое.

— Хорошо живете, — похвалил, обведя взглядом со вкусом обставленную комнату. — Квартира у вас уютная.

Варвара довольно улыбнулась:

— Да, четыре комнаты и почти в центре, лучше не может быть.

Вспомнила: а еще несколько минут назад хотела поменяться, — стало стыдно, будто и впрямь провинилась.

— В такой квартире только жить не тужить, — начал осторожно Хаблак. — В мире и согласии…

— Конечно! — радостно согласилась Варвара. Мелькнула мысль: правду говорит этот милицейский майор, вот, посторонний человек, а понимает все, не то что Иван…

Ну чего он бесится? Да, у мамы характер — не подарок, но к каждому характеру можно приспособиться, живет же она с Иваном уже шесть лет тихо и спокойно…

Вдруг встревожилась.

— Вы скажите все-таки, — попросила, — что с мамой? Милиция ведь даром не приходит…

— Не приходит, — согласился Хаблак. — Я сейчас объясню все, однако хотел бы еще спросить вас, Варвара Владимировна, извините, может, это не очень тактично, но должен: в вашей семье все в порядке?

— То есть у меня с Иваном?

— И это… Но меня интересует, какие отношения у Ивана Петровича с вашей мамой?

— Нормальные, — ответила вполне искренне. — Не ссорятся, ну, конечно, не без трений, но дай бог, чтобы у всех было не хуже. — Внезапно насторожилась. — А почему это вас интересует?

— Потому, — ответил Хаблак, — что в чемодан одного из пассажиров самолета, которым должна была лететь в Одессу Мария Федотовна, подложили взрывчатку.

Майор увидел, как снова кровь отлила от щек Варвары Владимировны, она буквально побелела и испугалась; но отчего так пугаться сейчас, когда знает: все обошлось и мать жива-здорова?

— Ваш муж работает в мостоотряде? — спросил.

— Да, — подтвердила. — Инженером.

— Варвара Владимировна, только что вы подумали о муже нехорошо, не так ли?

Покраснела, и глаза налились слезами. Но все же возразила:

— Ошибаетесь,

— Какие у вас были основания так думать о нем?

Но Варвара уже взяла себя в руки. Ответила твердо:

— Я же говорю, вы ошибаетесь. У меня прекрасный муж, и все ваши вопросы ни к чему. — Вдруг глаза у нее снова округлились, и она заговорила быстро, словно убеждая себя в чем-то: — И что за манера — подозревать? Сказано вам: живем нормально, уважаем друг друга, а вы лишь бы внести раздор!..

Хаблак поднялся. Варвара Владимировна не убедила его, теперь следовало побывать в мостоотряде. Если Иван Петрович действительно соорудил мину с часовым механизмом, должен был оставить там хоть какие-то следы.

Взрывчатка ведь на улице не валяется.