Warhammer 40000: Избранное

In vitro

Я создан по образу и подобию своего отца.

У меня адамантиевый каркас, а оболочка выполнена из термоустойчивого параарамидного волокна. Порой, когда отец не видит, я спускаюсь в подземелье. Раскалываю горную породу кулаками. Беру в руки камни и перетираю их в пыль. Проверяю свои способности.

Темнота не пугает. Она для меня даже не существует. Остаётся в книгах, которые я изучаю, — это такая подготовка к возвращению в общество. По описанию выходит, что темнота — это отказ оптических имплантатов из-за особенностей окружающей среды. Странно, что люди до сих пор блуждают в потёмках. За тысячелетия эволюции организма, развития науки и техники такое пренебрежение собственной безопасностью немыслимо!

Хочу изучить этот феномен.

Я ориентируюсь благодаря системе аморфных линз с напылением рубинов. Электрические импульсы изменяют поверхность кристаллов, что позволяет мне воспринимать изображение во всех известных диапазонах. Неважно, ослепительный свет или кромешная тьма — я всегда вижу так чётко, как днём. Это выражение, как и многие другие, я почерпнул из книг. Они — моё единственное окно в мир, за стены поместья.

Раньше проглатывал творчество какого-нибудь писателя за мгновения, но отец посоветовал мне не просто читать, а воссоздавать.

Это нелегко.

Я ещё не встречал ни одного литературного произведения, в котором писатель позаботился бы о том, чтобы его персонажей представляли достаточно чётко. Максимум — лица, рост, вес, одежда. Конечно, кое-что я могу домыслить, благодаря описанным действиям — прыжкам, последствиям ударов — но, как и в случае с темнотой, удивительно, что другие люди так пренебрежительно относятся к, например, длине пальцев.

Почему я заперт здесь? Почему я разговариваю сам с собой?

Отец говорит, что мы попали в аварию. Помню скрежет железа, визг шин… Больше ничего.

Единственной возможностью выжить стало преображение с помощью даров Омниссии.

Вот только окружающий мир не примет меня таким, какой я есть. Отец говорит, что меня сочтут холодной бездушной машиной. Что мне нужно ещё научиться тому, как снова быть человеком.

Странно… то есть я бы счёл такое объяснение странным, если бы отец не поделился со мной трудами по истории, из которых я понял, что общество за стенами поместья пропитано злом, паранойей и безумием.

Вы знаете, откуда я взял эти слова. Пока могу только воображать, что они означают.

Хочу изучить этот феномен.

Так или иначе, но я принял объяснение отца. Не хочу умирать из-за глупости и мракобесия. Вы можете удивиться, но я знаю, что такое смерть. Понимаю суть. Нет, не в книгах добыл эту истину.

Смерть — это то, что уже никогда не изучить. От матери у меня остался только чёткий образ из альбома с пикт-снимками. У неё были прекрасные воздушные волосы цвета созревшей пшеницы, чистые голубые глаза и кожа, как парное молоко. Недостаточное описание, скажите? Откуда ты знаешь, что прекрасно, если не с чем сравнивать?

На первый вопрос я отвечу, что кое-что заимствую из художественной литературы. А красота…

Хм… что ж… я видел похожую картину. Она называлась "Фелиция Адеваре". Художник — Ричард Аптон Пикман, ранее творчество. В критических статьях это полотно хвалили и называли "прекрасным", "лучезарным", "лучше, чем есть на самом деле". Поэтому я делаю вывод, что моя мать была красива.

Ждать осталось недолго. Уже скоро отец обещает открыть двери особняка не только для того, чтобы пойти на работу. Я наконец-то смогу поговорить с кем-то незнакомым. Смогу увидеть нечто мне неизвестное.

Новые люди. Новый опыт. Новые чувства, которые мне сложнее всего понять и копировать. Всё-таки отец порой теряется даже от самых простых вопросов. Два дня и шестнадцать часов назад он не смог объяснить мне, что такое "смешно".

Пока остаётся только смотреть в окна, ставить пьесы по прочитанным произведениям и размышлять.

Раздаётся шум. Сорок децибел. Вернулся отец.

Спускаюсь вниз мимо кресла из выделанной кожи грокса. Судя по светло-коричневому оттенку, животное забили в возрасте одного года. Прохожу мимо старых напольных часов с золотистым маятником. Они бьют восемнадцать часов, хотя на самом деле отстают на минуту и двадцать семь секунд. Хватаюсь за деревянный поручень лестницы. Он покрыт зазубринами, которые складываются в неясную мне картину. Я уже несколько раз анализировал изображение, но ещё не решил головоломку. Отец говорит, что не во всём есть смысл, но мне хочется изучить этот феномен.

— Здравствуй, сын! — гремит отец.

Он превосходит меня и ростом, и весом. В нём больше металла, чем во мне.

— Привет, пап! — я обнимаю его.

Так делают при встрече дорогих людей. Читал об этом.

— Чем занимался сегодня?

— Размышлял над объяснением парадокса Зенона, воображал происходящее в романах "Звёздный волк" и "Долина золота"… ждал тебя. Ты ведь помнишь, какой сегодня день?

— Конечно, сынок. — Отец кладёт свой аугметический протез мне на голову и треплет парик. — Тебе понравились произведения?

Не люблю этот вопрос. Я уже изучил их. Зачем он постоянно спрашивает?

— Хорошая работа редактора. Я нашёл только шестнадцать случаев отклонения от правил низкого готика.

Отец ждал и освещал меня красным сиянием своих глазных имплантатов.

— Автор слишком много времени уделяет внутреннему миру героев, — говорю я. — Они слишком мало действуют. Их даже сложно представить! Приходится додумывать.

— Тебе нравится процесс?

Я не знаю. Просто воспроизвожу обрывочную информацию из книг.

— Ты составил описание поместья, как я просил? — спрашивает отец и протягивает руку.

Конечно, составил. Отец иногда злит меня — я испытываю что-то сильнее грусти по матери и называю это "злостью" — но я всегда выполняю возложенные на меня обязанности.

— Гостиный зал, площадь сто двадцать три квадратных метра… — читает вслух отец. — Понятно…

Горжусь работой. Более миллиона знаков. Очень точное описание поместья от каменных гаргулий, увивающих шпили, и до глубоких недр, где находится винный погреб и недостроенная оранжерея со световыми колодцами.

— А ты не думал выполнить задание в стиле "Звёздного волка"?

— Я грамотней, — отмахиваюсь. — Да и мой виртуальный мир вышел куда детальнее.

Кажется, я понял, что такое "смешно".

— Я сам виноват, — отец качает головой. — Надо было задуматься над формулировкой. Молодец, сынок!

Конечно, молодец. Иначе и быть не могло.

— Теперь мы выйдем наружу?

— Да, я дал тебе слово… Помнишь?

Я даже записал этот миг. Прямо сейчас проецирую изображение позади отца так, что в гостиной будто бы стало на одного человека больше.

Отец распахивает тяжёлые створки, покрытые резьбой, изображающей Ангелов Императора, и внутрь врывается свет на шестнадцать целых четыре десятых люксметра выше стандарта.

Анализируя изображение в каждую долю секунды, я выхожу наружу.

Пасмурная погода. Двадцать градусов по Цельсию, давление — семьсот сорок пять миллиметров ртутного столба. Влажность — шестьдесят девять процентов. Вероятно, дождь начнётся через десять-одиннадцать минут.

Спускаюсь по лестнице вниз и подхожу к фонтану. Вода вырывается из пасти ягеллонского морского ящера. Неплохая скульптура.

Была бы, если бы скульптор создавал её с натуры, а не по снимкам. Пропорции нарушены. Сажусь на бортик фонтана и окунаю руку в воду. Прохладная.

Окидываю взглядом сад. Границы поместья неприступны благодаря высокой линии боскета. Густые заросли липы и каштанов опираются на местами ржавые решётки шпалеров. Деревья стригли пару месяцев назад, и теперь они уже не походят на крепостную стену, как, наверное, и предполагал ландшафтный дизайнер. О зелёной цитадели напоминают только "башни", возвышающиеся над землёй в среднем на десять метров. В остальном же боскет ныне — непроходимые пышные заросли.

Основное же пространство перед домом занимает лабиринт мохнатой кохии. Я вновь поднимаюсь к вратам в особняк и пытаюсь разглядеть верный путь. Как это ни печально, но составлять маршрут придётся опытным путём.

У входа в лабиринт стоят каменные изваяния, и, в отличие от фонтана, они очень хороши. Превосходные образцы, можно даже изучать человеческое тело. Первый привратник — Морфей, бог добрых сновидений из мифов древней Терры. Юноша с растрёпанными волосами и крыльями, которые растут из висков. Левой рукой он держит стебель мака, а правой чашу цветка. Второй стражник — Гипнос, отец Морфея. Заросший густой бородой старик сидит на земле, и в переплетении его ног покоится чаша с маковым же отваром.

Я изучил скульптуры и отправился дальше, намереваясь, если не отыскать выход из лабиринта сразу же, то хотя бы составить карту. Однако едва делаю пару шагов, как раздаётся шорох. Сбоку я вижу кротовину. Зверёк уже скрылся, но я нахожу удивительным такое открытие.

Хочу изучить это существо.

В конце концов после первой неудачи — стены тёмно-зелёных прутьев на моём пути — я переключаюсь на охоту за кротом. Я могу быть терпелив. Трачу несколько часов на ожидание, но ловлю животное. Крохотное существо оказывается в ладони и тут же пачкает мне оболочку. Ничего страшного. Радуюсь любой информации, которую получилось подтвердить.

Возвращаюсь к дому и показываю зверушку отцу.

— Смотри! Ты спрашивал меня, что мне нравится. Вот! — я передаю дрожащую и писклявую тварь в огромную лапу киборга.

Отец сжимает существо между пальцами и подносит ближе к лицу. Потом опускается на одно колено и осторожно кладёт его на каменную плиту. Зверёк спешит прочь. Если бы я встретился с Богом, то, вероятно, был бы впечатлён не меньше.

— Я счастлив, что тебе нравится. Ну а мне пора отдохнуть. Я очень устал. Вздремну на скамейке, — говорит отец.

Весь следующий день я изучал новое пространство. Удивительно, но я даже не заметил, куда пропал отец. Видимо, отправился на работу раньше времени.

Сперва я интересовался живыми существами, встреченными в саду. Следил за действиями, ловил, проводил осмотры, определял принадлежность, занимался вскрытием. В ходе исследований я подтвердил информацию из энциклопедий о старых знакомых Talpa Europaea, о склизких Limbricidae, о жужжащих Lasioglossum. Только птиц я так и не смог заманить в ловушки. Они удивительным образом воротили клюв от любой приманки.

Но сильнее всего я хочу найти выход из лабиринта. Он привёл меня в замешательство. Заставил усомниться в своих способностях, хотя до этого они ни разу не подводили.

Выхода нет.

Но как же тогда отец ходит на работу?

На следующий день ловлю момент и следую за грузной фигурой в светло-зелёные заросли. Ступаю тихо так, чтобы не слышать звука собственных шагов. Сомневаюсь, что отец установил себе слуховой аппарат лучше, чем мой собственный. Вот статуя Зевса-громовержца, а здесь мрачный Аид. Да, я знаю эту дорогу, она никуда не ведёт… но отца нигде нет!

Что за шутки?! Этого не может быть! Какая-то неисправность оптических имплантатов.

Возвращаюсь в дом и провожу диагностику. Нет, всё в порядке…

Кажется, теперь я начинаю понимать значение слова "паранойя". И значение "скуки".

Остаток дня развлекаю себя постановкой "Вечного скитальца". Я дошёл почти до окончания, когда услышал, что отец вернулся.

В виртуальной реальности я создал тюремную камеру, крохотную комнату без окон и дверей, в которой четверо людей едва умещаются.

Главный герой — сухой и замученный человек — из-за смирительной рубашки походит на кокон насекомого, который я нашёл в саду. Только изнеможённое лицо отличает его от белого свёртка. Над ним нависает дородный разгневанный господин и держит героя за грудки. Позади жестокий подручный смотрителя и побледневший доктор с бутылочкой нашатырного спирта в трясущихся руках.

"Ты будешь клеветать на меня? — гневается смотритель. — Смотри же, чего ты добился! Дни твои сочтены! Это конец, ты слышишь? Это твоя гибель!

— Сделайте милость, смотритель, — шепчет герой.

Его лицо искажено из-за страданий. Герой с трудом ловит воздух. Но он всё равно продолжает:

— Заключите меня в третью рубашку… Наденьте еще одну куртку… смотритель… так… будет… э, э, теплее!"

Это произведение повествует о торжестве человеческого духа. Заключённый достиг такого состояния, когда физические травмы и лишения — даже смерть — перестали играть какую-либо роль в его жизни. Гордая душа была свободна от любых оков и перемещалась между временем и пространством.

Но у меня не получается сделать так. Я пытался следовать приведённой в книге методике, но не добился успеха. Понимаю, что это художественная литература, но всё же…

Боже-Император… Бог-Машина… выпустите меня. Я хочу наружу.

Мне одиноко.

Выпустите меня… выпустите меня. Выпустите меня!

— Выпусти меня! — кричу я.

Теперь я догадываюсь, что такое безумие.

— Успокойся, сынок. Ты взволнован и наверняка уже устал сидеть взаперти, но поверь — я делаю это ради твоего же блага.

— Мне плевать! Мне здесь абсолютно нечем заняться!

— Ты выполнил все задания, которые я тебе дал?

— К чёрту уравнения! К чёрту задачи! В их решении нет никакого смысла!

Отец вздыхает. На одно мгновение из-за красного свечения оптических имплантатов я представляю вместо его лица лицо смотрителя из "Вечного скитальца".

— Нет… — смеюсь я. — Гордый дух! Ты не наденешь на меня смирительную рубашку!

Я вдруг понял свою ошибку. Я пытался отыскать выход отсюда не там. Выбрал очевидное решение, когда следовало действовать ещё проще.

Я бегу к линии боскета. Прыгаю в заросли, пытаюсь карабкаться наверх, но тонкие ветви ломаются. Падаю. Встаю и хватаюсь за решётку шпалёр. Гну и металл и ломаю те прутья, которые успели проржаветь.

— Прошу, успокойся, — отец подошёл незаметно.

Но он не останавливает меня.

Через мгновение я понимаю, почему. Я уже наполовину скрылся в зарослях, когда ударился лбом о незримое препятствие. За этой стеной я вижу ту же самую картину: переплетение растений и железа. Но я не могу пробить препятствие, хотя крошил когда-то камни.

Я плачу. Или пытаюсь имитировать плач, потому что никогда до этого не видел и не слышал подобное.

Отец вздрагивает.

Пожалуй, я всё-таки знаю способ обрести свободу.

Подбираю с земли металлический прут и вонзаю себе в глаз.

"Плохой из меня воспитатель…"

Технодесантник Христос так и остался сидеть в шлеме виртуальной реальности перед старинным когитатором, который занимал львиную долю всего арсенала на борту крейсера "Злой Рок".

"Да и кто из Астартес может похвастать таким умением? Я прочёл множество трудов по педагогике, но сдаётся мне, что без опыта в этом деле ничего не светит.

И всё же… есть некоторый прогресс. На этот раз он не напал на меня. Однако снова решил проблему насилием.

Где же я допускаю ошибку? Допускаю ли я её вообще? Я могу понять его реакцию, но он слишком быстро развивается. И недели не прошло с последнего запуска!

Понизить интеллектуальные возможности? Превратить его в настоящего ребёнка?

Но какой в этом смысл? С созданием такого рода Духов справляются тысячи женщин тысяч миров.

Дать ему человеческий вид? Но как объяснить тогда, почему я его удерживаю? Сам-то ты помнишь, как выглядел, когда был человеком?

Расширить зону исследования? Боже… я и так уже не сплю.

Ввести новых персонажей? Искусственный интеллект для искусственного интеллекта? Да ты и одного создать не можешь…"

— …тос… Христос!

Технодесантник, наконец, уловил, что посторонние звуки — это не шум имитации старинного поместья. Он снял шлем, встал с кресла и повернулся к гостю.

Им оказался инквизитор Немрод Энлил, высокий статный и смуглый мужчина. Немрод лучился здоровьем и добродушием. Однако Христос знал, как всё резко может измениться. Технодесантник сотворил знамение аквилы и поклонился.

"Вечно отвлекают", — подумал он.

Христос вздохнул и подавил нарастающую злобу.

— Пришёл посмотреть, как у тебя идут дела, — сказал Немрод.

— Спасибо за ваше внимание, инквизитор, — Христос не поднимал головы.

Большая часть его сознания всё ещё решала беду с созданием Silica Animus, благо интеллектуальные возможности Астартес позволяли многое.

— Ты уже закончил делать протез?

— Да, мелта-ружьё успешно встроено и прошло испытания. Вы готовы к операции?

Инквизитор едва заметно поёжился.

— Чуть погодя. Пусть станет сюрпризом для моей жены. Как, кстати, поживает подарок для неё?

— Не волнуйтесь, инквизитор. Пусть просьба госпожи Энлил весьма… необычна, но я справлюсь к сроку.

— Придётся поспешить, Христос.

— Что? — технодесантник поднял взгляд.

— Грядёт война.

— Всегда готов, — ответил Христос. — Новый срок?

— Две недели, не больше.

Инквизитор ушёл, оставив технодесантника наедине с мыслями. Вокруг кипела работа, несмотря на позднюю ночь по стандартному терранскому времени. Одни техножрецы со свитой сервиторов ремонтировали доспехи и оружие Караула Смерти, другие при сиянии свечей составляли акты о выполненных работах или списывали невосстановимое оборудование.

"Вот и всё. Как любил повторять магистр: порой судьба решает задачи куда лучше даже умнейших людей. Испытания in vitro затянулись. Нужно рискнуть. Перейти к in vivo.

Эх, столько проектов. И так мало времени…"