Я была джихадисткой. Расследование в центре вербовочной сети ИГИЛ

Описываемые в этой книге события происходили весной 2014 года, за два месяца до взятия Мосула, второго иракского города, боевиками «Исламского государства» и провозглашения Халифата его лидером Абу Бакром аль-Багдади.

– Послушай! Я люблю тебя так, как еще никого не любил. Я не могу смириться с мыслью, что ты далеко от меня, окруженная грехом и грешниками. Я защищу тебя. Я отгорожу тебя от всех демонов мира. Когда ты приедешь ко мне, ты придешь в восторг от этого рая. От страны, которую я и мои люди воссоздаем. Здесь люди любят и уважают друг друга. Мы одна большая семья, в которой тебе уже приготовлено достойное место. Тебя все с нетерпением ждут! Если бы ты знала, как женщины счастливы с нами. Прежде они были такими же, как ты. Потерянными. Супруга одного из моих друзей подготовила к твоему приезду целую программу. Когда ты окончишь курсы стрельбы, она поведет тебя в прекрасный магазин, единственный в стране, где продают прекрасные ткани. Я оплачу все твои покупки. Ты вместе со своими новыми подружками создашь для себя собственный маленький мир. Как я хочу, чтобы ты поскорее приехала. Мелани, жена моя! Поторапливайся. Я жду!

У сидящей перед монитором компьютера Мелани широко раскрываются глаза. Она восхищается этим сильным мужчиной, который старше ее на 18 лет. Она видела его только по скайпу, но уже влюбилась. Своим нежным голоском, в котором слышны детские интонации, Мелани шепчет:

– Ты действительно меня любишь?

– Я люблю тебя во имя и перед Аллахом. Ты моя жемчужина, а «Исламское государство» – твой дом. Вместе мы впишем наши имена в историю, построив по кирпичику лучший мир, куда кяфирам[1] будет запрещен вход. Я нашел для тебя просторную квартиру! Если ты приедешь с подружками, я найду еще более просторную! Днем, когда я буду принимать участие в боях, ты станешь ухаживать за сиротами и ранеными. А по вечерам мы будем вместе… Иншалла.

Мелани чувствует, что ее любят. Она чувствует себя полезной. Она искала смысл жизни – и она его нашла.

Париж, десятью днями ранее

В пятницу вечером я в смятении ушла из редакции одного из изданий, на которые я работаю на сдельной основе, по договору. В редакцию пришло письмо от адвоката, в котором мне запрещалось публиковать статью, посвященную юной джихадистке. А ведь я два дня провела в Бельгии вместе с ее матерью, Самирой. Год назад дочь Самиры убежала в Сирию, чтобы разыскать Тарика, мужчину всей своей жизни, фанатично преданного делу «Исламского государства». Безумно влюбленная, но и безумно беспечная Лейла[2] хотела жить вместе со своей огромной любовью. Когда Самира узнала о смерти мужчины, которого она была вынуждена считать своим зятем, у нее зародилась надежда. Пуля, попавшая прямо в сердце, оборвала его жизнь на 21-м году. Тарик скончался, и Самира не видела никаких причин, чтобы ее дочь оставалась в стране, трагически преданной огню и мечу. Но Лейла упорствовала: отныне она принадлежит этой священной земле и рассчитывает добавить свой камень в строящееся здание, борясь во имя создания религиозного государства в Леванте. С мужем или без него. Тарик был эмиром[3], поэтому о его вдове хорошо заботились. И Лейла спросила свою мать:

– А почему я должна возвращаться?

Местная пресса мгновенно заинтересовалась этой историей. Журналисты сравнивали 18-летнюю юную джихадистку с черной вдовой, влиятельной фигурой международного терроризма и супругой убийцы полевого командира Масуда[4]. Ответ Самиры не замедлил ждать. Он полностью соответствовал любви матери к дочери. Однако Самира столкнулась с открытым вызовом. Ей не только предстояло привезти Лейлу в Бельгию, но и доказать властям, что ее дочь жила в самой опасной стране мира с гуманистической точки зрения. В противном случае Лейлу будут рассматривать как угрозу внутренней безопасности и посадят в тюрьму, а в дальнейшем, возможно, ей вообще запретят жить на своей родине.

Именно в этот момент мой жизненный путь пересекся с жизненным путем Самиры. Журналистика приводит ко всему, а порой и к материнскому горю. Отчаявшаяся Самира обратилась к Дмитрию Бонтинку, бывшему офицеру бельгийского спецназа. Он стал известен после того, как ему удалось вывезти своего сына из Сирии. Димитрий воплощал собой надежду для всех европейских семей, однажды столкнувшихся с жестокой реальностью: джихад может также иметь непосредственное отношение к подростку, не вызывающему никаких подозрений, к их родному ребенку. С тех пор Димитрий ведет активную деятельность. Он, словно сорвиголова, выполняет самоубийственные миссии, спасая чужих детей или, по крайней мере, разыскивая конкретную информацию, которая может помочь несчастным семьям. Понимая, какой опасности подвергается Лейла, прозванная «новой черной вдовой», он попросил меня встретиться с матерью девушки. Я журналистка, страстно увлекающаяся геополитикой, но отнюдь не эксперт. Впрочем, я всегда питала определенный интерес ко всему, что имеет черты неправомерного, ненормативного поведения. Неважно, что послужило толчком к подобному поведению: религия, национальность, социальная среда. Меня привлекает сам коренной поворот, приведший к смертоносному изменению этих судеб. Такими изменениями могут стать наркотики, преступность, маргинальность… Параллельно я изучала трансформацию радикального ислама, которую тот претерпел в последние годы. В течение целого года я проявляла особенный интерес к нравам тех или иных европейских джихадистов, воюющих на стороне «Исламского государства». Даже если подобные случаи в чем-то похожи между собой, я всегда стараюсь понять, что именно послужило настолько мощным стимулом, что эти люди в одночасье бросили все и уехали, чтобы сеять смерть и постоянно смотреть ей в глаза.

В то время мы с Димитрием работали над книгой, в которой рассказывалось о его девяти месяцах ужаса, проведенных в поисках сына. Мы стучались в двери многих европейских семей, вынужденных нести тот же крест, что и он. Со своей стороны я старалась разнообразить содержание проводимых бесед. Я прекрасно понимала, какое моральное влияние оказывала информационная пропаганда на этих новых солдат Бога, однако я не могла объяснить себе, почему они переходили к действиям. Все бросить? Свое прошлое, своих родителей? За несколько недель вычеркнуть из своей жизни целую жизнь и при этом проникнуться твердым убеждением, что не стоит оглядываться назад. Никогда.

Когда я ходила взад и вперед по их комнатам, в которых отец и мать, как правило, ничего не меняли, в моих жилах от ужаса застывала кровь. В этих комнатах, превратившихся в святилище забытой жизни, я невольно проникала в чужую интимную жизнь. Словно реликвии подростков были последними доказательствами их реального существования.

Существование Лейлы казалось застывшим, пленником давно минувших дней. Повсюду были фотографии ее нормальной жизни. Я видела ее в майке с глубоким вырезом, накрашенную, среди друзей, в кафе. Лубочные картинки, далекие от новой Лейлы в бурке[5] с «калашниковым» в руках. После долгих разговоров с Самирой я продолжила собственное расследование, подтвердившее многие слова матери Лейлы, и написала статью. Еще одну статью на тему, которая за последние месяцы, к великому сожалению, стала довольно банальной. Однако статья так и не была напечатана. Лейла пришла в бешеную ярость, когда мать сообщила ей о нашей беседе. Она пригрозила сжечь все мосты: «Если ты будешь говорить обо мне с прессой, я не только не вернусь, но ты больше никогда обо мне не услышишь. Ты не узнаешь, жива я или умерла». Об этом рассказала мне Самира, вся в слезах, охваченная животной паникой.

До сих пор я не рассматривала проблему под данным углом. В принципе я могла бы опубликовать свою статью: дело носило публичный характер и широко освещалось в Бельгии. Но зачем? Как это ни печально, такие истории случаются чуть ли не каждую неделю. Я хорошо знаю решимость этих молодых людей, которые считают себя преисполненными веры. Все дни напролет им вдалбливают в голову, что они должны забыть свою семью «нечестивцев» и распахнуть объятия для новых братьев. На пути подобных поисков «неверные», которые называют себя папой и мамой, представляют собой лишь преграды.

Это не вина Лейлы. Она искренне думает, что защищает свою мать, указывая ей, как следует себя вести. Лишь дома, оставшись одна, я даю волю ярости. Методы прозелитизма, которые используют исламистские бригады, меня бесят. Я ищу видео с живым Тариком, жадно просматривая бесчисленное множество пропагандистских фильмов на YouTube. Если фильмы идут не на французском или английском языках, я выключаю звук. Я не могу слушать эти заунывные песни, которые – и это правда – проникают вам прямо в душу и оболванивают вас. Но порой они более приемлемые, чем кадры пыток и трупов, иссушенных под жаркими лучами солнца. Я брожу по лабиринту франкоязычных сетей моджахедов, поражаясь контрасту между звуком и образами. Задорный смех, комментирующий ужасные зрелища, делает их еще более невыносимыми.

Вот уже почти год, как на моих глазах динамично развивается этот феномен. Многие подростки имеют на фейсбуке второй аккаунт под вымышленным именем. Они живут со своими семьями, ведут себя безупречно, но, оставшись одни в своей комнате, они устремляются в этот другой, виртуальный мир, отныне ставший их миром, который они принимают за реальный. Многие, даже не осознавая значения и серьезности своих посланий, призывают к убийствам. Есть и такие, кто поддерживает джихад. Девушки устанавливают связи, демонстрируя лепечущих детишек и рассказывая о страданиях самых маленьких. Псевдонимы, под которыми скрываются эти девушки, начинаются на «ум», что означает по-арабски «мама».

Социальные сети содержат ценную информацию, если знаешь, где искать. В этих целях, как и многие другие журналисты, несколько лет назад я создала поддельный аккаунт. Он помогает мне следить за многими актуальными явлениями. Как правило, я общаюсь очень мало или, по крайней мере, коротко с сотней «сетевых» друзей по всему миру, входящих в мой список. На втором аккаунте меня зовут Мелани Нин. Мелани, поскольку это весьма распространенное имя, а Нин – потому что в момент, когда я создавала этот аккаунт, я читала «Тропик Козерога»[6]. Подписчики моей страницы тоже предстают под вымышленными именами. Однако хотя они полагают, что соблюдают анонимность, подобные аватары очень многое могут поведать исламистской пропаганде о нравах и растущих увлечениях этих молодых людей. Час за часом я наблюдаю за тем, с какой легкостью они публично и свободно делятся своими зловещими или просто бредовыми планами. Разумеется, это способствует обогащению прозелитизма. К счастью, не все подростки, призывающие к совершению преступлений, становятся в будущем убийцами. Для некоторых джихад 2.0 является всего лишь модным поветрием. Но для других он представляет собой первый этап их радикализации.

По-прежнему переживая и испытывая чувство неудовлетворенности, что не могу опубликовать статью об истории Лейлы и Самиры, я провела весь вечер той апрельской пятницы, лежа на диване и посещая аккаунт за аккаунтом.

Неожиданно я обомлела, увидев видео французского джихадиста, которому, вероятно, было лет 35. Можно было подумать, что это плохая пародия на сатирическую телепередачу «Петрушки СМИ». Я улыбнулась, хотя уместнее было бы заплакать. Я вовсе не гордилась собой, но надо было видеть эту сцену: настолько она была абсурдной. Мужчина в военной форме, называвший себя Абу Билелем, показывал своим фанатам «содержимое» своего джипа 4×4. Он утверждал, что находится в Сирии. Окружавший его пейзаж, настоящая пустыня, похоже, подтверждал его слова. Он гордо потрясал своей портативной радиостанцией «Си-Би», явно сделанной в 1970-е годы. Она позволяла ему общаться с другими боевиками, когда не работали телефонные сети. Хотя в действительности эта радиостанция больше трещит, чем предупреждает о тревоге. За машиной рядом с пистолетом-пулеметом «узи», легендарным оружием израильской армии, лежал пуленепробиваемый жилет. Он поочередно демонстрировал оружие, в том числе винтовку М-16, украденную у одного из морских пехотинцев в Ираке…

Я умирала со смеху. Позднее я узнала, что все это походило на правду. Точно так же я поняла, что Абу Билель не был таким глупцом, каким казался на первый взгляд. И главное, что последние 15 лет он вел джихад во многих странах мира. Однако это озарение снизошло на меня гораздо позже. А на тот момент боевик продолжал демонстрировать свои вещи. Теперь он с гордостью открыл отделение для перчаток своего автомобиля. Толстая связка сирийских книг, конфеты, нож. Наконец он снял солнцезащитные очки «Рэй-Бэн», позволив увидеть свои черные глаза, подведенные темным карандашом. Я знала, что этим военным приемом пользуются афганцы, чтобы глаза не слезились от дыма. Тем не менее террорист с макияжем, который я могла бы сделать себе, вызывал удивление, если не сказать большего. Абу Билель прекрасно говорил по-французски, с чуть заметным акцентом, который я идентифицировала как алжирский. Он широко улыбался и явно был доволен собой. Его просто распирало от гордости, когда он призывал присоединиться к нему, чтобы совершить свою хиджру[7].

Я поделилась его видео. На этом профиле я предпочитаю держаться в сторонке, но порой мне приходится подражать себе подобным, чтобы занять определенное место в их мире. Я ничего не восхваляю. Я ни на чем не настаиваю. Я довольствуюсь тем, что время от времени читаю статьи, освещающие действия армии Башара Асада, или смотрю вот такие видео. На своем профиле я поместила изображение Жасмин из мультфильма Уолта Диснея. На заставку я загрузила пропагандистский лозунг, который можно встретить практически повсюду: «С тобой поступят так же, как поступаешь ты». Город, в котором я живу, меняется в зависимости от моих репортажей. Если, конечно, в этом возникает необходимость. В данный момент я живу в Тулузе. Надо сказать, что за последние пять лет я провела там несколько расследований. Начать хотя бы с дела Мохаммеда Мера[8] в 2012 году. Квартал Изар, расположенный на северо-восточной периферии Розового города[9], служит неисчерпаемым источником информации. Это один из кварталов, где жил Мера, но также и крупное место сбыта гашиша.

Но в действительности я нахожусь в Париже, пребывая в полной растерянности. Я отчаялась найти веские аргументы, чтобы объяснить все эти случаи отъезда в Сирию. Я понимаю, что на читателя обрушилась лавина информации, что все эти случаи кажутся ему похожими друг на друга, как бы прискорбно это ни было. Более того, кошмар, царящий в стране, не позволяет трезво анализировать факты. Каждую неделю мы с главными редакторами газет, с которыми я сотрудничаю, обсуждаем различные аспекты проблемы. Но в итоге всегда вынуждены констатировать одно и то же: неважно, откуда прибывает кандидат в джихадисты, также никакого значения не имеют его социальная среда, религия, окружение. Он обращается к религии после ряда личных неудач или из-за жизненных трудностей, его взгляды становятся более радикальными, а затем он уезжает в Сирию, чтобы присоединиться к одной из многочисленных бригад, орудующих там.

Все это так. Но работая над этими сюжетами, я привязалась к семьям и историям их детей, которых я не знаю и, несомненно, никогда не узнаю. Не говоря уже о подростках, с которыми я встречалась раньше, когда делала свои репортажи. Сегодня, когда я вновь с ними вижусь, они доверительно сообщают мне о своем желании поехать туда. «Туда»? Но что там ждет вас? – спрашиваю я их на все лады. Там вы будете только сеять смерть и сами станете пушечным мясом. И каждый раз я слышу примерно один и тот же ответ: «Ты не в состоянии понять, Анна. Ты думаешь головой, а мы – сердцем…» Я стараюсь изо всех сил. Я пытаюсь проводить сомнительные сравнения с историей, которая всегда повторяется. С Германией, страной богатой культуры, попавшей в прошлом столетии в лапы Гитлера. Потом прибегаю к упрощенному манихейскому объяснению мира через призму коммунизма. Наконец, напоминаю о 1970-х годах, о поколении интеллектуалов, яростно пропагандировавших учение китайского лидера Мао, заявлявших, что вся правда содержится в его «Красной книге». Но подростков не трогают события, на которые я ссылаюсь. Они беззлобно посмеиваются надо мной по ту сторону компьютера, объясняя, что красный и зеленый – это разные цвета. А ведь я никогда не упоминала Коран, который не имеет никакого отношения к фанатичной идеологии.

В глазах общественного мнения быть журналистом в 2014 году вовсе не престижно. Эту профессию действительно любят только в том случае, когда отдают предпочтение «социетальному». Вот если бы мне удалось найти способ подать этот сюжет иначе, а не в форме очередного случая из череды ему подобных… Мне хотелось бы понять все скрытые пружины этого «сетевого джихада», проведя тщательное расследование, докопаться до корней зла, которое разъедает все больше и больше семей, какими бы ни были их религиозные устои. Разобрать по косточкам способ, при помощи которого подростки позволяют завлечь себя в пропагандистскую ловушку и, как следствие, понять раздвоение личности у этих солдат, готовых пытать, грабить, насиловать, убивать и умирать днем, а по вечерам бросаться к компьютеру, чтобы похвалиться своими «подвигами» со зрелостью препубертатных мальчишек, опьяненных видеоиграми.

Я уже пресытилась своими расспросами, разрываясь между отчаянием и отказом все бросить, как вдруг мой компьютер показал, что «Мелани» получила три послания от так называемого… Абу Билеля. Сложилась сюрреалистическая ситуация. Было уже 10 часов весеннего вечера пятницы, я сидела на диване в своей двухкомнатной парижской квартире и спрашивала себя, как лучше продолжить расследование… И тут мне из Сирии написал французский террорист. У меня пропал дар речи. В то мгновение я была уверена только в одном: я даже не могла себе представить, что выходные начнутся подобным образом.

В тот же вечер

– Салам алейкум, сестра. Вижу, что ты посмотрела мое видео. Оно обошло весь мир. Вот это да! Ты мусульманка?

Какого мнения ты о моджахедах?

И последний вопрос: ты намерена приехать в Сирию?

Билель оказался одним из тех, кто прямо идет к своей цели! Я не знала, как поступить. Я умирала от желания ответить этому джихадисту, мгновенно осознав, что это, возможно, единственный шанс выйти на кладезь информации. Представившись журналистом, очень трудно добиться искренних, спонтанных ответов. Как бы там ни было, мой собеседник не знал, кто я есть на самом деле. Меня нисколько не смущала возможность получить информацию посредством этого аккаунта. Но вот потенциальная возможность завязать диалог с человеком, который не знал, кто я такая, ставила передо мной этическую проблему. Я дала себе пять минут на размышление. Время, чтобы понять, каких этических норм придерживается он… И я ответила.

– Малейкум масалам. Я не думала, что джихадист станет разговаривать со мной. Вот умора! Тебе что, делать больше нечего? У меня пока не сложилось определенного представления о боевиках. К тому же все зависит от обстоятельств.

Я также написала, не вдаваясь в подробности, что приняла ислам. Я нарочно делала орфографические ошибки и употребляла молодежный сленг, которым буквально кишит переписка подростков. С замиранием сердца я ждала ответа. Не из-за страха, а потому что я в это не верила. Это казалось мне слишком простым, чтобы быть правдой. Мне уже доводилось брать интервью у моджахедов, но им никогда не было больше 20 лет, и все их слова напоминали заезженный диск официальной пропаганды. В ожидании я просматривала другие страницы. Не прошло и трех минут, как мой компьютер сообщил о поступлении нового послания.

– Напротив, у меня много дел! Только у нас уже 23 часа, и все сражения закончились. Ты посмотрела мое видео. Возможно, у тебя появились вопросы ко мне… Я могу рассказать тебе обо всем, что происходит в Сирии, сообщить самую что ни на есть голую правду: правду Аллаха. Но для разговора лучше использовать скайп. Я дам тебе мой.

Билель был прямым… и авторитарным. Не могло быть и речи, чтобы я пользовалась скайпом! Я отклонила его предложение. Мы поговорим в другой раз. Мелани была не в состоянии. Абу Билель понял, он совсем не хотел ее беспокоить. Завтра, когда она захочет, он будет в ее распоряжении.

– Завтра? – ошеломленно спросила я. – Тебе так легко получить доступ к Интернету?

– Конечно, я буду тут. Говорю же тебе.

Потом, минутой позже:

– Значит, ты приняла ислам… Готовься к хиджре… Я займусь тобой, Мелани.

После скайпа хиджра! Мужчина явно не терялся и не терял время! Едва установив первый контакт, едва обменявшись несколькими строками, он уже спрашивал у девушки, о которой ничего не знал, кроме того, что она приняла ислам, готова ли она приехать к нему в страну, где шли самые кровопролитные бои на планете. Он самым бессовестным образом предлагал ей перечеркнуть свое прошлое, бросить родных, если, конечно, они не захотят присоединиться к ее святым поискам. Кто знает? Возродиться в другом месте и ждать, когда Бог откроет свои врата… Когда прошло первое изумление, меня охватили разнообразные эмоции. Я не могла их четко классифицировать, но была твердо уверена, что отвращение господствовало над всеми иными чувствами. Билель охотился за легкой добычей. А когда эта добыча начинала кусаться, он, равно как ему подобные из «Исламского государства», изо всех сил старался ее переделать, точно так же, как они стирали с диска записи, прежде чем записать на него новые данные. Сами способы, тип жертвы, на которую он нападал, все это выводило меня из себя. Как это просто, как несправедливо нападать на такую девушку, как Мелани. Я знала множество таких девушек. У них не было доступа ни к системному образованию, ни к какой-либо форме культуры. Они принимали досужие слухи за чистую монету, поскольку девушек некому было направлять. То же самое относится и к юношам. В тот момент меня обуревало сильное желание наброситься на него.

Во что я ввязываюсь? Я предчувствовала, что все это может зайти очень далеко. Но я ни на секунду не допускала мысли, что через полгода, в момент написания этой книги, Абу Билель будет по-прежнему властно влиять на мою жизнь. А тогда я только начинала осознавать, что должна вдохнуть жизнь в Мелани, если хочу использовать этого террориста для сбора информации. Придумать для нее, как в историях про шпионов, «легенду», возможно, отвести ей роль жертвы. Придать ей зеркальное отражение. Наделить ее чертами каждого из всех знакомых мне молодых людей, которые увлеклись джихадом: словом, переплавить в котле братьев Бон, Нору, Клару, Лейлу, Элоди, Карима и его лучшего друга. Родители вынуждены ездить на турецко-сирийскую границу, чтобы получить доказательства того, что их дети живы. В большинстве случаев они возвращаются оттуда несолоно хлебавши. Если Мелани вступит в переписку с этим мужчиной, который, принимая в расчет его возраст, явно не новичок, то он, возможно, выдаст мне полезную информацию. Кто ищет, тот добьется. К тому же у меня накопилось много невыясненных вопросов. Ответы – если, конечно, я их получу – несказанно обогатят мои будущие сюжеты. Я отважилась на подобный демарш сугубо с антропологической точки зрения. А пока мне больше всего хотелось выбросить из головы все мысли об Абу Билеле.

Ко мне собирался прийти мой близкий друг. Я позвонила ему и сказала, что предпочитаю провести ночь у него. Я не стала рассказывать ему об Абу Билеле. Просто в тот вечер мне захотелось заснуть рядом с ним.

В субботу утром

Милан протянул мне коку-лайт, иллюстрированный журнал Monde и свой iPad. Кока – это мой утренний кофе. Я ребенок, который не умеет пить напитки взрослых в установленные часы. Милан знает о моих привычках, и его планшет постоянно подключен к аккаунту Мелани Нин, чтобы я могла «держать руку на пульсе новостей». Пока мы спали, умер Абу Сулейман[10], молодой эльзасец, отправившийся в Сирию. Многочисленные интернет-пользователи скачали его фото с едва заметной улыбкой на губах и оставили под ним свои комментарии. Милан, прижавшись ко мне, пил свой кофе. Он с нежностью смотрел на меня, словно я была безнадежным случаем.

– И это еще долго будет длиться? – спросил он меня, по-прежнему полусонный.

Я улыбнулась и поцеловала его. Он листал иллюстрированный журнал Le Film Français, я просматривала комментарии, посвященные «мученику» дня. Ничего оригинального. Похоже, ему лучше там, куда он попал, Бог гордится им, мы все должны им гордиться. Гордиться, что он «умер за правое дело» в 21 год.

Другие комментарии вызвали у меня больший интерес. Будто бы Абу Бакр аль-Багдади угодил в засаду, устроенную «Фронтом (Джабхат) ан-Нусра». «Фронт ан-Нусра» остается главной вооруженной террористической организацией в Сирии, связанной с «Аль-Каидой». Эту бригаду часто ошибочно отождествляют с ИГИЛ, или ДАИШ (это арабский акроним организации «Исламское государство»)[11]. В определенный период между ними существовали сердечные, даже гармоничные отношения, но с тех пор все изменилось. Теперь они преследуют разные цели и даже разных противников. Историческим врагом «Аль-Каиды» остается Запад – крестоносцы. ИГИЛ же стремится создать исламское государство, суннитский халифат на территории между Ираком и Сирией. Сначала необходимо отстранить от власти тех, кто прямо или косвенно объявляет себя шиитом, начиная с правящего клана, который состоит из этнического меньшинства алавитов[12], а затем свергнуть шиитские власти Ирака. Вернуться к средневековым временам, установить воинствующий ислам, сражаться верхом, силой захватывать территории, – вот методы и амбиции «Исламского государства». «Аль-Каида» разделяет эту идеологию, однако она сначала хочет ослабить западные силы, продемонстрировать свое могущество и ударную силу, как во время террористических актов 11 сентября 2001 года. Грубо говоря, ИГИЛ, по моему мнению, стремится уничтожить всех еретиков в своей географической зоне, в то время как «Аль-Каида» сосредотачивает свое внимание в основном на неверных.

Когда мне приходится брать интервью у джихадиста, я расспрашиваю о его амбициях, интересуюсь, закончится ли следующий эпизод вожделенным завоеванием Востока. Часто я получаю примерно один и тот же заученный ответ:

– «Исламское государство» доберется до Соединенных Штатов, чтобы объявить им войну и подчинить их воле Божьей. Затем мы уничтожим все границы, и земля превратится в одно огромное государство, обращенное в исламскую веру и живущее по законам шариата.

Создав территориальную основу своей утопии, ИГИЛ преуспел там, где «Аль-Каида» потерпела поражение. Пока «Аль-Каида» скрупулезно создавала повсеместно свои ячейки, ИГИЛ не только вел войну, но проводил настоящую политику и формировал армию из фанатиков, в Сирии официально, в Ираке неофициально. Первоначально эта армия состояла из суннитов, враждебно настроенных к американскому вторжению в Ирак, затем ее ряды пополнили иностранные боевики.

Параллельно террористическая организация широко использовала свое излюбленное боевое оружие: сетевую пропаганду. До сих пор порывы сдерживались из-за неприглядных изображений талибов, уединенно живущих в афганских горах. А вот появление новых солдат джихада 2.0 попало в самую точку. YouTube заполонили сверхжестокие видео. «Исламское государство» поражает умы тысяч западноевропейцев, обескураженных быстротой действий и исполнением угроз. «Обещания увлекают только тех, кто к ним прислушивается»… К сожалению, это горькая правда в отношении молодых джихадистов. Будучи плохо осведомленными, большинство уезжает в район боевых действий с намерением выложить в Интернет свое фото, где они запечатлены в солдатской форме. Там они проникаются определенной уверенностью, что получат право покрасоваться в твиттере или фейсбуке, делая столь справедливыми и предостерегающими знаменитые слова Энди Уорхола[13], сказанные им в 1968 году: «В будущем каждый человек получит право на 15 минут славы». Я родилась в начала 1980-х годов. Это было не самое плодотворное десятилетие в музыкальном плане. В 1997 году я усовершенствовала свои музыкальные вкусы благодаря легендарному альбому хип-хоп группы IАМ «Школа корыстолюбивого микрофона» (L’école du micro d’argent.). Я до сих пор помню наизусть каждое слово из этого музыкального НЛО, состоящего из 16 названий. Песня «Братишка», в которой говорится о нравах самых юных, неподвластна времени:

В то время уже стоял религиозный вопрос. Однако он не влек за собой каких-либо внешних репрезентационных или поведенческих знаков. Некоторые вчерашние «братишки» стали джихадистами. Легкие деньги, оружие, наркотики – все это больше не поражает их воображение. У них другая мечта: завоевать уважение и признание. Стать «героями». Играть в войну и воевать – это совсем другое, чем стать каидом квартала и давать выход своей энергии на игровой приставке PlayStation. Но внимание! Существует несколько категорий джихадистов. В последнее время отъезды в страны Леванта совпали со случаями одиночной радикализации. В частности, я имею в виду молодую девушку из Нормандии, которая полагала, что в одиночку нашла все ответы на свои жизненные вопросы в Интернете. Через несколько недель христианка, принявшая ислам, уехала, чтобы пополнить ряды исламистских бригад. Я рассматриваю свой тулузский аватар Мелани Нин как сверхчувствительную особу, которая стремится не господствовать, а подчиняться, чтобы найти смысл своего существования. Как и многие другие молодые люди, вне зависимости от эпохи и социальной среды, она страдает от боли, которую ей причиняет жизнь.

Позднее, ночью

Милан заснул. В его комнате, где царит приглушенная, нежная, как и он сам, атмосфера, я ворочаюсь в кровати. Мы не стали закрывать ставни, и свет уличных фонарей заливает комнату поэтическим светом. Этот привычный ночной пейзаж сопровождает мою бессонницу, не прогоняя вопросы, преследующие меня.

Я осторожно встаю. Милан спит как ангелочек. Мое подсознание влечет меня в гостиную, к демону, скрывающемуся за экраном Retina. Мой страждущий корреспондент прислал три новых послания. Столько я явно не ожидала. Я закуриваю сигарету. Первое послание он отправил в половине третьего дня по местному времени. Странный выбор для отчаянного боевика. В это время он должен находиться в районе боевых действий. Или где-нибудь еще. Мне очень трудно представить его сидящим в интернет-кафе в разгар дня и отправляющим послание незнакомой девчонке.

– Салам алейкум, сестра. Как поживаешь? Хочу тебе сказать, что я в твоем распоряжении, если ты хочешь поговорить. Я в уголке.

В уголке? В каком еще уголке? Но у меня нет времени на раздумье, поскольку следующее послание вызывает у меня не меньший интерес:

– В котором часу ты будешь на связи, чтобы мы смогли поговорить? В самом деле, у меня есть для тебя автограф… Машалла.

Так называемый «автограф» – это фотография, на которой он запечатлен вооруженным до зубов. Такой гламурный… Через плечо у него перекинута огромная штурмовая винтовка М-4. Голова повязана черным платком с белыми надписями «Исламского государства». Он держится прямо, выпятив грудь. Он улыбается. Наивная, я думала, что все это нереально. Он не знает меня. А если я шифруюсь под личностью Мелани? А если я шпик, следящий за ним? Или журналист, ищущий надежную информацию из солидных источников? Нет, Абу Билель нисколько не волнуется. Он думает, что рыбка попалась на крючок. Судя по уверенному тону его посланий, он нисколько не сомневается, что ей не удастся вырваться. Часто ли он так действует? Сейчас, вероятно, 4 часа утра. Я надеялась получить ответы. Но вопросов становилось все больше.

Часто говорят, что журналисты – это собаки, постоянно ищущие вкусную косточку. Безусловно, в тот момент я испытывала определенное возбуждение от возможности понять психологию убийцы. Этого убийцы. Я восхищаюсь теми, кем движет вера. Я завидую силе, которую она им придает. Вероятно, она образует бесценную опору, позволяющую идти вперед, невзирая на драмы, которые неизбежно сопровождают нашу жизнь. Но когда духовность служит алиби убийцам, извращающим ее, то я, Анна, позволяю себе стать другой. По крайней мере, в сетевом плане. Решено. Для Билеля я буду Мелани, потерянной, безропотной и наивной девушкой. С сугубо деонтологической точки зрения мой метод может показаться спорным. Но в эпоху обрядовых средств оповещения для этой террористической организации все средства хороши, чтобы заявить о себе и завербовать как можно больше сторонников.

Моя совесть определилась. Абу Билель не станет героем репортажа. Но я хочу подвергнуть его слова строгому анализу и отделить правду ото лжи. Начиная с количества людей, которые служат «Исламскому государству». Сколько французов? Сколько европейцев? Действительно ли среди них есть женщины, которые удовлетворяют похоти джихадистов, чтобы послужить делу Бога? Берут ли они в руки оружие? Абу Билель намерен убедить меня в своем стремлении к религиозному господству. А тем временем он убивает вдов и сирот в стране, раздираемой межконфессиональными конфликтами. Расскажет ли он мне о кровопролитных боях, в которых принимает участие?

На рассвете я зашла на DarkNet[14] и принялась бродить по лабиринтам сети, чтобы найти любую информацию, которая могла бы что-нибудь, неважно что, рассказать мне о нем. Я отыскала десятки разговоров между моджахедами и учениками. Но ничего существенного. Впрочем, я узнала, что в Сирии, в районе Дайр-эз-Заура, в менее чем 500 километрах от границы с Ираком, страной, до сих пор живущей под страхом призрака Саддама Хусейна и американского вторжения, произошло очень важное сражение. Я перехватила разговор, который привлек мое внимание: «Я все снял, их уничтожили! Но аль-Багдади и его эмиры остались в доме на тот случай, если эти собаки из «Ан-Нусры» попытались бы расставить нам ловушку. Ты можешь разыскать Гитона, он с ними». Я уже давно знала, кто такой аль-Багдади, опасный лидер ИГИЛ. Но той ночью, поскольку я не нашла ничего особенного о Билеле, меня заинтересовал Гитон. Я прекрасно знала этого марсельца, которому было 22 или 23 года. После продолжительного пребывания в Великобритании он примкнул к ИГИЛ и быстро сделал карьеру. В самом деле, у него было три главных козыря, которые делали его незаменимым в агрессивной сетевой пропаганде, которую ведет «Исламское государство»: он очень красивый, он наизусть знает все религиозные постулаты, и он способен проповедовать их на четырех языках.

Некоторые мои коллеги и я прозвали его «пресс-атташе». Когда нам требовалось проверить информацию, он всегда просвещал нас с любезной усердностью. Гитон знает меня под настоящим именем: Анна. Мы несколько раз общались, когда у меня возникала в этом необходимость. В последний раз я с ним разговаривала в марте по поводу Норы, юной 15-летней уроженки Авиньона. Я встречалась с ее семьей, которая уверяла меня, что девушка отправилась в Сирию, чтобы примкнуть к «Фронту ан-Нусра», а не к «Исламскому государству». Гитон подтвердил эту информацию и уточнил, где именно она находилась.

В своем аккаунте на фейсбуке он указывает на свою принадлежность к ИГИЛ и без колебаний выкладывает видео: Гитон в больнице, где навещает раненых бедных джихадистов; вооруженный до зубов Гитон пирует на турецкой границе, мимоходом подтрунивая над Францией и Турцией; Гитон приветствует толпу возбужденных боевиков, заполонивших улицы завоеванной Ракки. При каждом его появлении десятки девочек-подростков буквально брызжут от восторга слюной практически во всей Европе. Он с головы до ног одет в одежду самых престижных марок. Он утверждает, что живет как паша и пользуется неимоверным почтением. Его уважают как сильную личность. С его губ не сходит ангельская улыбка. Она служит ему товарным знаком. Разве можно найти в стране, охваченной войной, нечто лучшее, чем счастливый человек, чтобы убедить вас примкнуть к его делу? Надо признать, это хитроумная уловка. Конечно, я могла бы послать послание Гитону в качестве журналистки, чтобы он рассказал мне о последнем сражении, в котором не оказалось «эмиров». Но я не стала торопить события. Я еще не знала, связаны ли между собой Гитон, Абу Билель и аль-Багдади. Позднее оказалось, что они чертовски тесно связаны. Я продолжала «шерстить» Интернет: но никаких сведений о Билеле… Кто он? Меня все сильнее интересовал его возраст, его «боевой» опыт, о котором я, впрочем, догадывалась. Я предчувствовала, что буду иметь дело с намного более сложной личностью, чем подростки и юнцы, с которыми я до сих пор сталкивалась.

В воскресенье вечером

«Сочувствие дьяволу» Rolling Stones[15] отлетало от стен моей гостиной и звучало как предчувствие. Включив компьютер, я обнаружила новые послания Билеля. Не успела я их прочитать, как он вышел на связь и напрямую обратился к моей сетевой марионетке. В его первых постах отчетливо чувствовалась грубая настойчивость. Наемник без обиняков предлагал Мелани уйти с фейсбука и воспользоваться скайпом, чатом, соединяющим в себе очарование звука и видео. Объяснялась ли его навязчивая идея осторожностью? Хотел ли он установить мою личность? Или он хотел визуально удостовериться, что новая рыбка, прямо плывущая в его сети, подходит ему? Я прикинулась бестолковой дурочкой. Мелани просто ответила:

– Почему ты хочешь перейти на скайп?

– Разговаривать по скайпу более надежно, сестра. Если ты понимаешь, что я хочу сказать…

Нет, я не понимаю. Свою фразу он закончил смайликом. Небольшим круглым желтым человечком, который весело мне подмигивал. Это абсурдно. Он сам абсурден. На своем профиле он клялся, что «предан “Исламскому государству”». И я продолжила по теме:

– Ты работаешь на «Исламское государство»? Какую должность ты занимаешь? Во Франции говорят, что это не самая сильная бригада…

Войдя в образ Мелани, я не могла удержаться, чтобы не отпустить колкость по его адресу. И я тоже добавила небольшой смайлик. На этот раз небольшого круглого человечка с красными от стыда щеками. Билель поспешил похвастаться. Он считал себя непреклонным и убедительным: ИГИЛ – это средоточие могущества не только в Сирии, но и во всех других странах мира. Солдаты приезжают изо всех уголков Вселенной, чтобы пополнить его ряды. Впрочем, не только для этого, если верить моему собеседнику, столь же очаровательному, сколь и назидательному:

– Существует три вида бойцов. Бойцы, которые отправляются в район боевых действий. Бойцы, которые становятся смертниками. И бойцы, которые возвращаются во Францию, чтобы наказать неверных.

– Наказать? Как?

– Ты прекрасно знаешь. Как Мохаммед…

Билель намекал на Мохаммеда Мера, на безумного тулузского убийцу. Но Мелани по-прежнему не понимает.

– Кто этот Мохаммед? И как он наказывает людей?

– Ты живешь в Тулузе, верно? Убийца на скутере, это тебе о чем-либо говорит?.. Есть главное правило: терроризировать врагов Аллаха…

– Но Мера убил детей… Ребенок – это сама невинность, чистота. Он не может быть чьим-либо врагом…

– Какая ты наивная, Мелани… Ты любишь детей? Когда-нибудь они у тебя будут, иншалла. Знаешь, здесь многие сироты ждут маму. Сестры ИГИЛ заботятся о них, они просто восхитительные. Ты поладишь с ними, у вас много общего.

Билель бьет наверняка. Его метод прост. Он пытается усыпить бдительность Мелани, о которой абсолютно ничего не знает, баюкая ее нежными мелодиями. По сути, сюжет не имеет никакого значения, поскольку он ведет ее туда, куда сам хочет. Мелани высказала немного сочувствия детям, и Билель стал приучать ее к мысли, что она могла бы стать приемной матерью. Она уже забыла разговор о Мохаммеде Мера. Она уже улыбается, думая, что должна посвятить себя тем, кому приходится труднее, чем ей самой. Словно чужие несчастья способны заставить ее забыть о собственных горестях. Некоторое время назад она потеряла ориентиры в окружающем ее мрачном мире. Что бы она ни предпринимала, она испытывает впечатление дежавю, потерянного времени. Словом, в ее голове царит неразбериха. Настоящее счастье остается эфемерным и редким чувством. Она даже с трудом вспоминает, какое воздействие оно оказывало на нее. Мелани чувствует себя потерянной. Она устала от этой скучной жизни, в которой она не видит для себя будущего. Я представляю ее как личность, которая мечется между «несчастным отрочеством» и трудным прошлым, оставившим слишком много ран. Она ищет для себя цель.

А вдруг Билель и его сладкоголосые речи представляют собой маленький огонек надежды, способной вернуть веру в жизнь? Убийца стремится понять ее мотивацию, связанную с джихадом. Его можно сравнить со служащим торгового отдела, который, прежде чем продемонстрировать товар, хочет нащупать слабые места и ожидания своей жертвы. Для него Мелани – это типичный профиль. Как только он отнесет ее в разряд той или иной категории, он своим строгим голосом будет давать надлежащие ответы. Билель – это злой гений. И эксперт по продажам, который предусмотрительно не стал спрашивать Мелани, собирается ли она совершать свой джихад. Нет, он спросил, чего она хочет достичь, совершая джихад. А это далеко не одно и то же. Пока еще Билель практически ничего не знает о Мелани. Ни ее возраста, ни цвета ее глаз, ни ее семейного положения. Однако это нисколько не смущает его. Словно для него интерес представляет только одно: тот факт, что Мелани приняла ислам.

Билель уверен: вера Мелани достаточно сильная, чтобы заставить ее приехать к нему в самую опасную страну мира. Билеля ничего не волнует, кроме мнения Мелани о джихадистах. У меня складывается впечатление, что меня прощупывает какой-нибудь институт по изучению общественного мнения, и я сопровождаю ответ Мелани единодушными клише, которые я много раз слышала во время своих репортажей, сделанных в так называемых предместьях из «группы риска».

– Мне рассказывали, что делали израильтяне с палестинскими детьми. Я видела десятки ужасных видео, на которых были запечатлены мертвые ребятишки. Я начала следить по фейсбуку за некоторыми твоими братьями, отправившимися совершать джихад, сначала туда, потом в Сирию. Одни моджахеды творят добро, другие причиняют зло. Я не знаю, что об этом и думать…

– Думай только о добре! Я сам моджахед. Я уже давно обратился в религию. И я говорю тебе: я могу быть очень, очень нежным с людьми, которых люблю, и очень, очень жестоким с неверными. Надеюсь, что ты не из числа последних…

– Как я могу быть неверной, если я приняла ислам…

– Это хорошо, но этого недостаточно… Недостаточно читать молитвы пять раз в день и соблюдать рамадан. Как говорит Пророк, быть хорошим мусульманином значит приехать в аш-Шам[16] и служить делу Бога.

– Но я не могу оставить свою семью и все бросить…

– Неправильный ответ… Из него я делаю вывод, что ты капиталистка?..

Мелани – вовсе не ученая обезьяна. Слово «капитализм» для нее ничего не значит. А потом, какое отношение капитализм имеет к ее семье? Она не понимает, куда клонит Билель. Вскоре он объяснит ей, что она должна сверяться только с законами исламского суда (шариатом, радикальной исламской доктриной, принятой в меньшинстве стран) и отвернуться от общества потребления, в котором выросла. Билель категоричен: Мелани не должна подчиняться законам своей страны. Законы, которые отныне должны стать для нее главными, вытекают из особой формы радикального ислама. «Столь чистого» ислама, который он исповедует. Разумеется, наивная Мелани ничего не понимает. Ей можно как угодно морочить голову. Она даже не замечает, как противоречит сам себе Билель, критикующий общество потребления, в то время как весь его вид, от солнцезащитных очков до модной одежды и обуви, является олицетворением этого самого общества.

– Капитализм – это история предложения и спроса, попытка найти равновесие. Нечто вроде этого. Вот умора!

– Капитализм, малышка, – это мировая язва. Пока ты объедаешься сникерсами, сидя перед экраном и смотря канал MTV, пока ты покупаешь музыкальные альбомы Bouba и разглядываешь витрины магазинов сети Foot Locker, десятки наших сторонников ежедневно умирают только потому, что мы хотим счастливо жить в нашем государстве, государстве, которое принадлежало бы только нам, мусульманам. В то время как мы рискуем нашими жизнями, вы ежедневно тратите свое время на бесцельные занятия. Быть верующим означает сражаться за утверждение своих ценностей. Ты приводишь меня в замешательство, Мелани. Я чувствую, что у тебя прекрасная душа, но если ты останешься с этими кяфирами, ты сгоришь в аду. Эксплуатация человека человеком, это тебе известно?

Вот Билель сослался уже на Карла Маркса… Действительно ли он изучал доктрину немецкого философа и его концепцию классовой борьбы? Или просто бездумно повторяет слова, произнесенные другими? Я подумала о Гитоне, «пресс-атташе» «Исламского государства», одетого с ног до головы в модные изделия фирмы Lacoste. Мелани повергает в ужас участь, которую Билель обещает «кяфирам». Повседневная жизнь на Западе приводит ее в отчаяние. Но действительно ли эта жизнь такая беспросветная, по сравнению с незавидной судьбой сирийцев, о которой с горечью рассказывает ей Билель? Собеседник Мелани хотел бы, чтобы страх, который он ей внушает, подчинил себе ее веру. Ему удалось посеять у Мелани сомнения, равно как развить обостренное чувство вины.

Этот Билель – настоящий дьявол во плоти. Я рассматриваю его фотографию, выложенную на профиле. В общем, он красивый парень. Грубые грамматические ошибки ничуть не уменьшают его силу убеждения. Почему его взгляды стали столь радикальными? Как он достиг столь высокой степени слепого, а следовательно, крайне опасного подчинения? Некоторые родители джихадистов сравнивают вербовку своих детей с методами, широко используемыми различными сектами. В чем-то они правы. Билель, гуру, расписывает Мелани войну как божественную миссию, которую она должна выполнить во имя непонятного ей пророчества. Едва выкурив одну сигарету, я зажигаю другую.

– Ты говоришь, что я стану плохой мусульманкой, которой никогда не суждено узнать прелести рая, если не приеду в аш-Шам?

– Разумеется… Но ничего не потеряно, я помогу тебе… Я буду твоим покровителем. Можно, я задам тебе один вопрос?

Вновь смайлик. И так постоянно. Итак, у Мелани есть выбор между Сирией и адом. На почтовой открытке, нарисованной Билелем, у Сирии нет ничего адского. Джихадист, плетущий, как паук, сеть, продолжает:

– Я посмотрел твой профиль, но нашел только одну фотографию. Это ты?

Черт возьми! Я совершенно забыла про эту фотографию. Когда я создавала на фейсбуке аккаунт Мелани, шесть лет назад, жены религиозных радикалов еще могли ходить с открытым лицом. Но с тех пор те немногие радикально настроенные исламисты, что позволяют своим супругам пользоваться социальными сетями, запрещают им показывать свои лица. А я даже не подумала удалить эту старую фотографию с хорошеньким личиком очаровательной блондинки.

Застигнутая врасплох, я придумываю на ходу:

– Это фотография моей старшей сестры! Она не скрывает своего лица, поскольку не приняла ислам. Но я скрываю.

– Ты пугаешь меня, машалла! Никто не имеет права смотреть на тебя! Уважающая себя женщина открыта только для своего мужа. Сколько тебе лет, Мелани?

До сих пор у меня было чувство, что я разговариваю с продавцом автомобилей. Сейчас же у меня появилось неприятное ощущение, что я имею дело с педофилом. Мне хотелось ответить ему, что Мелани несовершеннолетняя, чтобы посмотреть на его реакцию. Но такой номер не пройдет, если мне придется виртуально встретиться с ним на скайпе. Мне уже далеко за 30. Даже если многим кажется, что я выгляжу моложе своих лет, все равно я не настолько наивная, чтобы полагать, что смогу сыграть роль девочки-подростка.

– Мне недавно исполнилось двадцать лет.

– Могу ли я задать тебе еще один вопрос?

Ему явно нет никакого дела до возраста Мелани. Интересно, стал бы он так же разговаривать, если бы Мелани сказала, что ей 15 лет?

В Сирии полночь, во Франции 23 часа. Моя пачка Marlboro опустела. Я устала. Я чувствую, что его следующий вопрос окончательно добьет меня в этот вечер.

– У тебя есть жених?

Туше. Обвод. Разговор принимает оборот, которого я опасалась. Мелани не особо откровенна, она не может этого себе позволить:

– Нет, у меня нет жениха. Но я стесняюсь говорить об этом с мужчиной. Это харам[17]. Моя мать скоро вернется с работы. Я должна спрятать Коран и лечь в кровать.

– Скоро тебе не придется ничего прятать, иншалла! Просто скажи мне, могу ли я стать твоим женихом?

– Но ты не знаешь меня…

– И что?

– А то, что я, возможно, не понравлюсь тебе.

– Ты такая нежная. Главное – это твоя внутренняя красота… Я нашел взаимопонимание с тобой и хочу тебе помочь жить жизнью, которая тебя ждет. Мое сердце истекает кровью, когда я слышу, что ты должна скрываться, чтобы помолиться. Я сражаюсь за это каждый день, за то, чтобы все уважали шариат.

Меня охватывает ярость. Меня бесит не столько его просьба, сколько инструментализация религии. Ислам – и это мое собственное мнение – благородная религия, призывающая всех своих приверженцев к солидарности. Я, агностик, восхищаюсь этим сообществом, которое умеет осваиваться в любом уголке мира. Андре Мальро[18] предсказывал: «XXI век будет религиозным, или его не будет вовсе». Смысл этой цитаты часто извращают. Мальро имел в виду духовность, «возвышенные» чувства. Билель же отстаивает лишь ультрарадикальную доктрину, которая вынуждает – равно как другие практики прошлых столетий – женщин полностью закрывать свое тело и выходить замуж в 14 лет. Многие из этих законов допускают крайнюю жестокость: женщину, совершившую прелюбодеяние, забивают камнями; мужчина, уличенный в этом же проступке, отделывается штрафом; вору отрубают руку… И ИГИЛ собирается окончательно установить эти законы сначала в Леванте, потом во всем мире.

В этом вопросе Билель – настоящий профессионал: чтобы верно следовать законам шариата, Мелани не должна никому показывать ни сантиметра своего тела, в том числе руки. Чадры, позволяющей видеть овал лица, недостаточно. Мелани должна носить бурку, а поверх надевать еще одну накидку. Проповеди Билеля все больше и больше раздражают меня. Я немного охлаждаю пыл игры:

– Моя мать одна воспитала меня и мою старшую сестру. Она работает на двух работах с неполным рабочим днем, чтобы мы ни в чем не испытывали нужды. Я приняла ислам в строжайшей тайне, и вовсе не мать мешает мне отправлять мой культ.

– Разумеется, твоя мать – хорошая женщина, просто она немного заблуждается… Надеюсь, она вскоре вернется на путь истинный, один-единственный путь: путь Аллаха.

Мне не хватает слов, когда я сталкиваюсь с узостью его мышления, его обескураживающей злой волей и ограниченными суждениями. Его призывы – идеологически бедные, но относительно целостные. На все вопросы Мелани Билель отвечает шаблонами, казенным языком: все ответы можно найти в исламе. В средневековой версии ислама, которую проповедует ИГИЛ. Старая песня всех диктаторских идеологий… Надо срочно положить конец этой дискуссии, которая слишком затянулась. Мелани повторяет, что ей пора ложиться спать. Билель соглашается и желает ей приятных сновидений. Но добавляет:

– Прежде чем лечь спать, ответь мне, хочешь ли ты, чтобы я стал твоим поклонником?

Я выключаю фейсбук.

Примерно за два часа мы обменялись 120 посланиями. Я долго перечитывала их. Потом, поздно ночью, я позвонила Милану.

Понедельник

Проснулась я рано, хотя это и не входит в мои привычки. И почти сразу же побежала в редакцию газеты, с которой часто сотрудничаю. Мне не терпелось поделиться с одним из главных редакторов впечатлениями от этих выходных, столь богатых на эмоции. Этот главный редактор следит за экспансией радикальных исламистских движений в Интернете. Накануне я послала ему на электронную почту видео, на котором Билель демонстрирует содержимое своего автомобиля. Главный редактор обомлел, узнав, что я так легко установила контакт с Билелем. Как и я, он мгновенно устремился в пробитую брешь, в которую я ворвалась в единственной надежде провести уникальное расследование, а затем сделать полноценный репортаж о феномене сетевого джихада. Однако он попросил меня ни на секунду не терять бдительности, поскольку все это таило в себе потенциальную опасность. Без устали призывая меня соблюдать осторожность, он придал новое дыхание проекту, приставив ко мне фотографа, Андре, одного из моих близких друзей, тоже журналиста на сдельной оплате. Вот уже много лет мы работаем вместе. Наш тандем функционирует безупречно, подпитываемый нашим сообщничеством.

Мы договорились, что я благосклонно откликнусь на встречу, которую Билель назначил мне на скайпе. Андре будет делать снимки во время видеобеседы с моим собеседником. Вместе со мной, Анной, он станет вторым свидетелем шоу, которое устраивает Билель для Мелани. Пока же я чувствую себя немного растерянной. Я превратилась в героиню собственного сюжета, стала одним из двух главных действующих лиц истории, шитой белыми нитками, в которой каждый раскрывает правду лишь частично… Со мной никогда еще не происходило ничего подобного, и это смущает меня. Кроме того, до сих пор я рассматривала Билеля как злого гения, с которым можно посоветоваться в случае необходимости. Но вот я сама оказалась в ловушке, вынужденная внимать его желанию господствовать…

Однако на тот момент важно было обдумать одну вовсе не незначительную деталь: как стать Мелани. Мне требовалось помолодеть по крайней мере лет на десять, найти чадру и все, что поможет мне влезть в шкуру молоденькой женщины. Другая главный редактор, работавшая некогда репортером и также ознакомленная с проектом, одолжила мне хиджаб[19] и черное платье, своего рода джеллабу[20]. Билель проникся столь радикальными взглядами, что он не станет разговаривать с Мелани, если большая часть ее тела не будет закрыта. Ему 38 лет, и у него совсем другие требования, чем у начинающих молодых джихадистов. Это меня устраивало. Но тот факт, что вероятный убийца, готовый в любой момент вернуться домой, во Францию, будет знать, как я выгляжу, не вызывал у меня особой радости.

В тот же вечер Андре пришел ко мне к 18 часам. В Сирии было на один час больше. Это нам давало около 60 минут, чтобы подготовиться, пока Билель «не вернется с полей сражений» и не свяжется с Мелани. Мы принялись искать идеальный угол обзора, чтобы в кадр четко попал экран компьютера, а мой силуэт был едва различим. Мы получили четкие распоряжения: моя безопасность и безопасность Андре превыше всего. Пока Андре настраивал в гостиной свою аппаратуру, я поверх джинсов и свитера надела темное одеяние Мелани. Впрочем, джеллаба с небольшим атласным поясом на талии мне к лицу. Она волочится по полу. Я фотографирую на телефон этот плотный шлейф, скрывающий мои разношенные туфли. Можно и впрямь подумать, что мне 20 лет. Только вот чадру я надела весьма забавно. Когда я вернулась в гостиную, Андре так и покатился со смеху.

– Опусти ее ниже на лоб, – насмешливо посоветовал он, обессмертив это мгновение на фотографии.

Он помог мне правильно надеть хиджаб, который должен оставить открытым только овал моего лица, так, чтобы не было видно ни одной пряди волос. Мне уже доводилось скрываться под никябами во время других репортажей. Я никогда не испытывала удушья, которое описывают отдельные женщины, закрывающие лицо. Только вот взгляды, которые бросают на вас люди, можно назвать гнетущими. Само одеяние никогда не доставляло мне неудобств. Однако хиджаб – это для меня нечто новое. У меня возникло ужасное впечатление, что я, вернувшись в детство, надела детский шлем! Это орудие пыток, к которому прибегали мои родители, вызвало у меня плохие воспоминания. Как и у маленькой пятилетней Анны, у меня зачесалась кожа. Я перестала узнавать свое лицо, расплющенное как рыба в кляре. Заливистый смех Андре не сгладил комизм ситуации. Я сняла все кольца, поскольку заранее догадалась, что Билель не одобрит подобной фривольности. А потом, если я хочу превратиться в Мелани, я должна уничтожить все опознавательные знаки. Я не представляю себе Мелани с моими массивными, бросающимися в глаза кольцами. Тональным кремом я замазываю небольшую татуировку на запястье. Весь день я твердила себе, что нужно купить жидкость, чтобы снять ярко-красный лак у меня на ногтях. Но я забыла. Тем хуже. Если закаленный в боях боец сделает мне замечание, я тут же придумаю какой-нибудь ответ.

Назначенный час приближается. Андре старается успокоить меня, разговаривая на отвлеченные темы. Он пробуждает во мне чувства, в которых смешались нетерпение, возбуждение, сомнения и страх. Да, именно страх, я настаиваю на этом. Я не боюсь террориста, с которым собираюсь встретиться. Я разговаривала по скайпу со многими другими террористами. Но в данном случае я предчувствую, что мне суждено многое узнать, и я беспокоюсь, что Мелани не выдержит его откровений. Едва включив свой компьютер, я обнаруживаю, что Абу Билель уже на посту. Он зашел на фейсбук и с нетерпением ждет Мелани:

– Ты здесь? Встретимся в скайпе? Мелани? Алло, черт возьми! Мелани???

– Прости… Салам алейкум… Ты здесь?

Понедельник, 20 часов

Ну вот. Я почти готова! Я сижу, поджав ноги, на диване. У него высокая спинка, что позволяет мне не показывать Билелю предметы, по которым он мог бы идентифицировать мою квартиру. Андре снял со стены хорошо известную и щедро оплаченную красивую фотографию, сделанную в Ливии три года назад. Андре притаился за софой в мертвой зоне. Мелани тянет время. Сначала она отвечает Билелю письменно. Мой смартфон уже записывает будущую беседу. Я вооружилась другим телефоном с заранее оплаченной картой, который я купила несколькими часами ранее в табачном киоске. На «Исламское государство» работает множество специалистов по контршпионажу, в совершенстве владеющих различными методами незаконного прослушивания. Будет лучше, если Билель не узнает номера моего телефона. Итак, отныне у Мелани есть собственный телефон. Я также потрудилась создать на скайпе новый аккаунт на ее имя. На YouTube я нашла подробную инструкцию, объясняющую, как надо шифровать ее IР-адрес. Если дело примет плохой оборот, Билель не сможет узнать, где меня искать.

Зазвонил телефон. Звонок звенел как набатный колокол в деревне, погрузившейся в траур. Если я нажму на зеленую кнопку, то стану Мелани. Я даю себе несколько секунд, чтобы сделать глубокий вдох. Есть! Я вижу его. Он тоже видит меня. Какое-то время мы оба молчим. Билель пристально вглядывается в Мелани. Его глаза по-прежнему подведены черным карандашом. Он без колебаний решил усилить взгляд своих «горящих» глаз, словно чтобы околдовать юную Мелани. Не знаю, связано ли это с тем, что меня утомляет общение с ним, но больше всего меня интересует место, где он находится. Джихадист общается по скайпу с Мелани из своего автомобиля с помощью новейшего, самого модного смартфона. В этой стране, на большей части территории которой ощущается острая нехватка воды и электричества, он пользуется высокотехнологичным оборудованием. Связь хорошая, что не всегда бывает в подобных обстоятельствах. Послушать Билеля, так «Исламское государство» больше напоминает НПО, чем террористическую организацию. В данный момент можно сказать лишь только то, что Билель совершенно не похож на сотрудника гуманитарной организации, оказывающего помощь наиболее обездоленным. Он самодовольный, ухоженный, и это после целого дня, проведенного в районе боевых действий. Он старается держаться раскованно, откинув плечи назад и выпятив подбородок. Но я чувствую, что он, увидев Мелани, занервничал. Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, он прервал молчание:

– Салам алейкум, сестра.

Я отвечаю тоненьким голоском. Не надо забывать, что я дымлю как паровоз вот уже на протяжении пятнадцати лет. Как можно более нежным и звонким. И я улыбаюсь. С этого мгновения улыбка станет моим лучшим оборонительным оружием в ходе всего расследования. Она позволит предотвращать замешательство Мелани, когда Билель будет застигать меня врасплох. Думаю, мне удастся влезть в шкуру другого человека, изображая из себя благожелательную подругу. Но мне будет очень трудно просматривать видео этих моментов, запечатленных Андре. Когда сегодня я обращаюсь к ним, я вижу на них вовсе не наивную и чистую, улыбающуюся Мелани, которая взволнованно разговаривает с Билелем. Я вижу себя, Анну, всю в черном сидящую на диване, Анну, которую я досконально знаю и которую отныне ненавижу. Это я улыбаюсь, а не Мелани. Мелани не существует. Должна ли я стыдиться, что согласилась на подобный демарш? Я принадлежу к числу застенчивых, целомудренных людей, и к моему горлу подступает тошнота, когда я вижу, как хорошо я вжилась в роль.

Мелани отвечает той же самой формулой вежливости. Однако она не успевает закончить фразу: мое внимание отвлекает Андре. Он притоптывает вокруг дивана, так, чтобы не попасть в камеру, и руками подает мне знаки. Он пытается дать мне понять, что я слишком увлеклась и неправильно ответила Билелю. На «салам алейкум» надо отвечать «малейкум салам». По невнимательности я совершила ошибку новичка. Мне так хотелось смеяться и в то же время посмотреть, как вел бы себя Андре, очутись он на моем месте! Но я ничего не могла сделать. Билель не сводит глаз с губ Мелани. Хотя он утверждал, что находится в Сирии, а я на самом деле была во Франции, наши лица разделяли всего лишь несколько миллиметров. Мой взгляд должен был быть прикован только к экрану. В моей голове роились тысячи не связанных между собой мыслей. Я проигнорировала Андре, который по-прежнему скакал вокруг меня как кенгуру, и чуть не поперхнулась, услышав первый вопрос Билеля:

– Что новенького?

Правда? Вот уж не ожидала, что Билелю будет интересно слушать банальный рассказ о том, как Мелани провела день, в том виде, в каком она поведала бы его своей лучшей подруге. Застигнутая врасплох, я только и смогла вымолвить:

– Много чего! Но я очень стеснительная… Расскажи сначала о себе…

– Что ты хочешь знать? – спросил Билель уверенным голосом, с улыбкой, призывающей полностью довериться ему.

Билель попался на крючок. Право, жизнь Мелани интересовала его постольку поскольку… Тем хуже для нее. Тем лучше для меня. Я не хотела вызывать у него подозрения и слишком торопиться с вопросами, которые могли бы выдать меня. ИГИЛ слишком хорошо знает, что многие журналисты и полицейские скрываются под ложными профилями. Мелани 20 лет, значит, ее знания должны соответствовать этому возрасту. Она не должна слишком хорошо разбираться в политике, геополитике и священных войнах. Ошарашенная, Мелани продолжила:

– Это здорово – разговаривать с моджахедом, находящимся в Сирии. Можно подумать, что тебе там легче выйти в Интернет, чем мне, в Тулузе! Мне приходится делить компьютер с сестрой. К тому же мать часто забирает его у нас. А ты здорово смотришься в машине! Я просто обалдеваю! Даже твой телефон новее, чем мой!

Входя в образ своего персонажа, я даю Мелани возможность увиливать впоследствии от встреч Билеля, если она этого захочет. Она зависит от семьи и не всегда может выходить с ним на связь.

– Но Сирия – это гениально! Здесь все есть! Машалла, ты должна мне верить: это настоящий рай! Здесь множество женщин, которые с ума сходят по нам, воинам Аллаха…

– Но в твоем раю каждый день умирают люди…

– Совершенно верно… Я сражаюсь, чтобы остановить резню! Ты не знаешь, но здесь враг – настоящий дьявол. Он убивает и грабит бедных сирийцев. Он насилует женщин. Он нападает на нас, хотя мы защищаем мир!

– Враг – это тот, кто руководит Сирией?

– В том числе и он. У нас много противников…

Помимо Башара Асада Билель говорит о «Фронте ан-Нусра», военном крыле, связанном с «Аль-Каидой», а также о сирийцах и всех тех, кого он считает неверными… ИГИЛ без колебаний истребляет народ, и без того угнетенный алавитской диктатурой, если он не подчиняется правилам, которые извращает и навязывает террористическая организация. Однако я чувствую, что боевик не намерен развивать эту тему. Его стратегия, направленная на запутывание жертвы, считает неразумным начинать знакомство с рассказа о кровавых преступлениях, которые он совершает ежедневно. И уж тем более о преступлениях, которые приводят Мелани в ужас, то есть об издевательствах над более слабыми.

Мелани повторяет то, о чем доверительно мне поведали большинство девушек, тайно принявших ислам, с которыми я встречалась во время своих репортажей.

– По утрам я одеваюсь как обычно. Я прощаюсь с матерью, и, оставшись одна, надеваю джеллабу и чадру.

– Это хорошо, я горжусь тобой. Ты поступаешь мужественно. У тебя прекрасная душа. Впрочем, ты и внешне красивая…

Билель с вожделением разглядывает Мелани. Она просит его показать окружающий пейзаж. Билель утверждает, что находится в окрестностях Алеппо. На самом деле он, вероятно, находится в нескольких километрах от города Ракка, штаб-квартиры ИГИЛ. Это первый город, где организация в прямом смысле установила государство со своими законами и строжайшей политикой, подчинив жителей при помощи варварства.

– Пророк говорил, что надо выбирать жену в соответствии со своей доблестью, ибо она является твоей красотой, – добавил Билель. – А если вместо одной жены обладаешь двумя…

Билель прикусил язык и внимательно посмотрел на ту малую часть меня, которую он мог видеть. Я улыбнулась. По просьбе Мелани Билель вышел из машины, и его смартфон начал показывать мне картины разрушенной Сирии. Окрестности были безлюдными. Вероятно, сейчас там было начало десятого вечера. До меня не доносилось ни единого звука. Вдруг эту зловещую тишину нарушили грубые мужские голоса. Билель с тревогой обратился ко мне:

– Ничего не говори! Тебя никто не должен ни видеть, ни слышать! Ты моя жемчужина, ты непорочная. Хорошо? Ты поняла? Ответь мне, ты поняла?

Мелани кивает головой. Отныне с ее губ не сорвется ни звука до нового приказа. Это позволяет мне прислушаться к разговору. Мне кажется, что я различаю голоса двух других мужчин. Приветствовав друг друга по-арабски, они переходят на французский, который, судя по всему, является их родным языком. Они много смеются и хвалятся, что «перебили их». Один из мужчин спрашивает:

– Салам алейкум, что новенького здесь? Ты, что, дежуришь?

– Я наблюдаю, брат, наблюдаю… Ничего особенного. Здесь все спокойно! Ты же знаешь, зона зачищена!

Билель еще не закончил фразы, как его лицо озарила язвительная улыбка. Его лицо скрыто от меня, но все же недостаточно, чтобы я не могла понять, какие чувства обуревают им. Говоря о «зачистке», Билель имеет в виду, что местность была взята штурмом его отрядом. Об этом свидетельствует засохшая кровь, которую я замечаю на асфальте. Вдали на ветру развеваются черные флаги с белыми надписями ИГИЛ. Я слушаю, как он разглагольствует на разные темы, в частности о том, что он с нетерпением ждет свой «американский груз», а также свои «шоколадные палочки»… Мы с Андре обмениваемся многозначительными взглядами. Похоже, собеседники Билеля выказывают ему определенное уважение. Они хвалят его. Их разговор был слишком коротким, чтобы делать какие-либо выводы. Однако, учитывая тот факт, что они весьма учтиво обращались к Билелю, вероятно, мой «контакт» занимал более высокое положение, чем они. Через минуту он распрощался со своими собратьями и взял в руки телефон. Ему не терпелось узнать, дождалась ли его Мелани.

– А, ты здесь! Ты такая красивая…

– Ты с кем разговаривал?

– С бойцами, пришедшими приветствовать меня.

– А у меня сложилось впечатление, что они отчитывались перед тобой… Я уверена, что ты не хочешь пускать пыль в глаза, но ты явно начальник или кто-нибудь в этом роде…

– Это правда, я не люблю хвастаться… Но я пользуюсь большим уважением…

– Почему? Ты эмир?

Билель напустил на себя скромный вид.

– Ты поняла, кто я… Но я не люблю хвастаться… Пусть это останется между нами. Мы все здесь ради одного дела.

– Ты выглядишь очень решительным… Могу я спросить, чем ты занимаешься?

– Убиваю людей.

– Убивать людей – это твоя работа? Это разве работа?

– Конечно! А как ты думаешь? Я много работаю. Здесь не «Клуб Мед»![21]

– Ты убиваешь неверных?

– Да. И предателей, и тех, кто хочет помешать исламу занять господствующее положение в мире.

– Почему? Ты потом отправишься завоевывать мир?

– Абу Бакр аль-Багдади, наш лидер, ведет нас за собой, чтобы уничтожить все границы. Этой займет определенное время, но скоро весь мир станет огромной страной мусульман.

– А если они не захотят?

– Ба, тогда за работу! В конце концов, нам удастся…

– За работу? Ты их всех убьешь?

– Я и мои люди! Я не могу справиться в одиночку. Машалла!

– Я уверена, что ты принимал участие во взятии Ракки… Фотографии «Исламского государства» обошли весь мир.

Битва за Ракку в марте 2013 года стала одной из самых кровопролитных битв, в которых ИГИЛ одержал победу. Она продемонстрировала его ударную силу. На улицах города не только развевались флаги организации. На одной из главных площадей были выставлены напоказ отрубленные головы противников, насаженные на колья. Словно пропагандистское оружие, фотографии изувеченных трупов обошли весь мир. Даже Мелани видела их в твиттере… А я должна была превратиться в робота, чтобы задать как можно больше вопросов. Позднее у меня будет время обдумать безумие Билеля.

– Не смеши меня! Да, разумеется, мы их уничтожили! Как это было забавно… Я пришлю тебе фотографии.

Билель действительно прислал фотографии. Эти зловещие воспоминания вызывали у него безудержную радость, которую он даже не пытался скрывать. Напротив, он продолжал:

– Но плевать на это, ты задаешь мне слишком много вопросов! Расскажи лучше о себе!

– Только прежде скажи мне… Вот ты говоришь, что убиваешь плохих людей, чтобы улучшить мир. Но зачем их изувечивать? Если вы преследуете благородные цели, зачем прибегать к такому варварству?

– Действительно, мы[22], захватывая территории, уничтожаем всех. Но у каждого из нас есть строго определенные обязанности. Например, я, скажу без бахвальства, очень важная особа. Я контролирую все операции. Я отдаю приказы. Потом, когда уничтожены все кяфиры, эмир решает, как поступить с их телами.

– То есть?

– Ба, ты же уже видела видео и фотографии. Ты сама мне об этом говорила, разве нет? Например, в тот день эмир Ракки приказал отрубить головы. Но хватит, расскажи мне о себе!

– Хорошо, но я такая стеснительная! Сначала покажи мне свою машину. Говорят, в ней полно всяких вещиц!

Билель, каждый раз восхищаясь, что при каждом удобном случае та, которую он уже считает своей невестой, хвалит его, выполняет просьбу. Мелани говорит Билелю, что находит очень красивым небольшой белый автомат, который торчит из груды разнородных вещей, сложенных на заднем сиденье. Билель берет в руки автомат и предлагает подарить его Мелани. Он смеется:

– Меня не удивляет, что эта штуковина понравилась тебе! Вы, женщины, обожаете эту модель, поскольку ею легко пользоваться! Тебе нравится оружие? Я много чего могу тебе подарить, и в первую очередь «калашников»!

Самое худшее заключается в том, что в этот момент по его глазам я понимаю, что он предельно искренен.

– Я хочу научиться пользоваться оружием. Но разве это имеет отношение к религии?

– Что тебя вывело на путь Аллаха?

Я умираю от желания закурить сигарету. В эту минуту мой мозг не способен думать о чем-либо другом. Как я уже говорила, Мелани существует много лет, не обладая реальным существованием. Она всего лишь имя на моем профиле в фейсбуке. В то утро я даже не представляла, что мне придется сочинять на ходу для Билеля историю потерянной, сверхчувствительной души. У меня не было времени придумать «подлинную» жизнь. Под чадрой у меня все зудит, а когда мне удается бросить взгляд на Андре, известного своей гиперактивностью, я вижу, что он совершенно опешил. Застигнутая врасплох, Мелани бормочет:

– Мой отец ушел, когда я была совсем маленькая. Когда у моей матери не было свободного времени, обо мне заботились мои дядья. Один из моих кузенов, мусульманин, рассказал мне о внутреннем мире, который он обрел благодаря своей религии. Он привел меня к ней.

– Он знает, что ты хочешь приехать в аш-Шам?

И вновь Билель руководствуется принципом, что все предрешено: Мелани вскоре приедет в Сирию.

– Я не знаю, приеду ли я…

– Послушай меня, Мелани… В мои обязанности входит, в том числе и вербовка людей. Я весьма преуспел в этой области. Ты можешь довериться мне. С тобой будут очень хорошо обращаться. Ты станешь важной особой. А если ты согласишься выйти за меня замуж, я буду обращаться с тобой как с королевой.

Понедельник, половина десятого вечера

Выйти за него замуж?! Я выключаю скайп, словно подчиняясь инстинкту самосохранения. Опустив хиджаб на шею, я смотрю на Андре, который точно так же, как и я, потерял дар речи. Мы смотрим друг на друга, не в состоянии произнести ничего другого, кроме «черт возьми»! Мы знаем, что можем все немедленно прекратить, что в подобном случае этот вечер останется лишь одним из многих других анекдотов. Но, разумеется, мы не станем так поступать. Мы хотим добиться большего… Цель любого расследования заключается в том, чтобы собрать как можно больше информации. Если бы я получила подобное предложение Билеля с глазу на глаз, я не знала бы, куда бежать. Но сейчас нас разделял экран. Следовательно, не надо придавать особого значения его словам. Андре взорвался:

– Какой сукин сын!.. Теперь он хочет на тебе жениться! – рычал Андре, словно обращаясь непосредственно к Билелю.

Андре прекрасно известно о пропагандистских методах «Исламского государства». Но сейчас он вдруг осознал, что за всем этим ужасом скрывается нечто невыразимое. Андре – отец 13-летних близнецов, и феномен завербованных детей приводит его в бешенство. Он родился во Франции. Отец у него – алжирский кабил[23], мать – испанка. Он верит в Бога. Но если не считать того факта, что он ставит свечку в церкви Чудесного Медальона[24], когда действительно хочет, чтобы его желание сбылось, он не исповедует никакую религию. Он просто верит. В своей юности, когда государство закрывало глаза на мелкие правонарушения, он был знаком со многими каидами. Он всеми фибрами своей души ненавидит лидерство, которое ИГИЛ навязывает силой. Что ответить Билелю? Мой напарник советует мне бросить пробный шар и объяснить, что Мелани, не будучи замужем, не хочет одна ехать в Сирию. Словно она готова уступить.

Билель вновь звонит. Я лихорадочно курю сигарету, которую протянул мне Андре. Можно подумать, что я сосу ее. ИГИЛ запрещает курить табак и употреблять спиртные напитки, а нарушителей строго наказывает. Мелани ссылается на плохую связь и произносит слова, подсказанные Андре. Она добавляет, что ее будет сопровождать кузен, если она все же решится на эту поездку. Во-первых, поскольку уважающая себя женщина не путешествует в одиночку. Во-вторых, потому что он тоже хочет помочь Билелю в достижении цели. Однако объяснения Мелани не вызывают радости у боевика.

– Как хочешь, но я не вижу для этого причин. Ты вовсе не нуждаешься в нем. Каждую неделю к нам приезжают десятки девушек, одни… Ты не такая мужественная, как я думал, Мелани.

В 20 лет все стремятся доказать свое мужество и рвение. Точно так же поступает Мелани.

– Это я не мужественная? Сразу видно, что ты не знаешь моей жизни! Если я должна все бросить ради джихада, то я хочу сначала найти ответы на свои вопросы, а потом приехать в сопровождении кузена. Если мне предстоит сражаться, я хочу знать, за что.

– Ладно! Но что такое твоя жизнь, взрослая моя? Если бы твой кузен был праведником[25], ты сразу это поняла бы… Впрочем, если ты действительно хочешь приехать с ним, поступай как знаешь.

Билель выглядит раздосадованным. В ту минуту я не понимаю почему, ведь многие моджахеды объясняли мне, что «вести людей по пути Аллаха» означает магическое средство для попадания в рай после смерти.

– Ты не доверяешь моему кузену или хочешь, чтобы я приехала одна?

– Поступай как знаешь… Но разве у тебя нет подружек, которые хотели бы совершить свою хиджру?

Наконец-то! Мне не терпится услышать, как Билель будет объяснять Мелани, что он отнюдь не возражает, если она приедет со стайкой совсем юных подружек. Андре не смог сдержать вздох ярости.

– Не знаю… Я храню в тайне свою религию, о ней знают немногие. Но какая разница, с кем я приеду: с мужчиной или с женщиной?

– Никакой. Только в Европе с вами, женщинами, плохо обращаются. Вас используют, как вещи. – Билель вздыхает. – Мужчины демонстрируют вас, словно трофеи. Надо, чтобы к ИГИЛ присоединилось как можно больше людей, но прежде всего те, с кем плохо обращаются, например женщины.

Билель не дает мне времени, чтобы отреагировать.

– Мелани, ответь мне… Ты хочешь стать моей женой? Ты слышишь, о чем я тебя прошу? Мелани? Ты хочешь выйти за меня замуж?

– Я… Ну… Это слишком прекрасная и очень личная тема, чтобы обсуждать ее здесь, и потом так быстро…

Тот факт, что все эти слова слышит Андре, смущает меня еще сильнее. Еще немного, и мне придется ломать комедию перед этим безумцем, свидетелем чему станет приятель, который относится ко мне как к младшей сестре и к тому же знает моего интимного дружка. Я отключаю видеосвязь. Билель может продолжать общаться с Мелани, но только устно[26]. Я это сделала ради себя самой. У меня больше нет сил выносить это лицо, буквально прилипшее к экрану, поскольку у меня складывается впечатление, будто оно проникает в комнату. И я меняю тему:

– Моя подружка Ясмин – мусульманка, но она жалуется на невозможность правильно отправлять культ здесь, в Тулузе. Она могла бы приехать со мной, но я думаю, что это невозможно, ведь она несовершеннолетняя…

– Нет, напротив, возможно!

– Но ей всего пятнадцать лет…

– Я каждый день сражаюсь, чтобы установить законы шариата. Здесь женщины должны выходить замуж в четырнадцать лет! Пусть Ясмин приезжает, я подберу ей славного брата в мужья, который будет заботиться о ней. Здесь это настоящее ремесло – вступать в контакт с европейками, приехавшими в поисках мужа. Тем временем они живут в гостинице, которую им предоставляют холостые братья-моджахеды.

Ясмин не существует. Но сколько настоящих несовершеннолетних Ясмин ежедневно попадают в сети, расставленные подобными Билелями?

– Билель, я должна отключаться, моя мать вот-вот придет.

– Я буду ждать тебя завтра. Как всегда, после боев, в 20 часов. Иншалла… Спокойной ночи, крошка.

Крошка?

Я отключаюсь. Андре встает, чтобы открыть окно. Мы с ним задыхаемся в этой комнате. Конечно, мы все это знали в общих чертах. Но столь агрессивный натиск, такая быстрота… Андре осыпает Билеля проклятиями, пока я хожу взад и вперед по комнате. Он пребывает в таком же смятении, что и я. В прострации, ярости, негодовании… Впрочем, мы испытываем определенное удовлетворение, учитывая наши успехи на пути проникновения в психологию убийцы. Ничего не поделаешь. Придется терпеть его кровожадную идеологию и включиться в его игру. Впрочем, он тоже включился в игру Мелани: он ни разу не проявил недоверия к своей собеседнице. Мы чувствуем, что результат может быть для нас исключительно важным. Стоит ли игра свеч? Мы скрупулезно анализируем каждое слово террориста. Я сразу же сняла чадру, но осталась в платье. Вставая, я наступила на подол и едва не упала на пол. Андре, который никогда не упускает возможности посмеяться надо мной, оставил этот инцидент без внимания.

В конце концов, он ушел домой, потрясенный и переполненный адреналином. Затем он до глубокой ночи бомбардировал меня сообщениями, в которых явно читалось крайнее беспокойство. У моего коллеги очень мало недостатков, только вот нравоучительный наставник из него никакой… Судя по его сообщениям, надо мной нависла огромная опасность. Несмотря на насмешки над Билелем, которыми мы обменивались между собой, мы оба прекрасно понимали, насколько опасен мужчина, появляющийся на экране. Андре был настроен продолжать, но лучше было не выводить джихадиста из себя. Его месть могла быть ужасной.

– Сделаем как можно более короткий сюжет, Анна, – сказал мне Андре, – и перейдем к другой теме.

Мелани

Мелани – это вальс тысячи времен[27]. Эта жизнь, через которую она промчалась, словно канатоходец, превратила ее в бомбу замедленного действия. Она не хочет никому причинять зла, если только не самой себе. Вот уже в течение 20 лет Мелани оплакивает отца, которого едва знала. Она думает, что ее рождение стало причиной ухода того, кого она так никогда и не назвала папой. Он не собирался жениться, тем более становиться отцом. Рождение второго ребенка положило конец его терпению, которое, впрочем, никогда не было ни долгим, ни искренним. Отец не признал ее. С тех пор как Мелани об этом узнала, она старается утешить разбитые сердца и охладить горячие головы своих друзей, поскольку она не сумела воссоединить своих родителей. И стремится быть подругой, которой всегда можно «поплакать в жилетку», если хочешь, как и она, притупить свои горести. Она забывает о своем смятении, когда приходит на помощь другим.

Какое-то время она не ощущала внутренней пустоты. 20 лет она жила вслепую, в поисках смысла жизни, не заботясь о завтрашнем дне. Младшее любимое дитя клана женщин, она погрузилась в траур, потеряв веру в себя. Если бы Мелани удалось найти слова, чтобы выразить гложущую ее боль, она призналась бы матери, что, в конечном счете, даже лучше, когда в доме нет отца. Что мужественная мама прекрасно справлялась с двумя малышками. Как правило, дети, отправившиеся совершать джихад, сохраняют связь со своими матерями. Конечно, они пытаются обратить их в свою веру, но материнские чувства остаются единственным лучом света, напоминающим им о прошлой жизни.

Мелани беспечная и непредсказуемая, как все террористы. Пока она, жаждущая запретов, повышает свою образованность на улице, ее мать хватается за любую работу и с замиранием сердца ждет 15-е число каждого месяца. Единственный горизонт, в который мать и дочь вглядываются вместе, не предвещает ничего, кроме краха иллюзий и страха. Когда Мелани была моложе, она представляла, как однажды мать придет в морг, чтобы опознать ее тело. Как сильно она любит свою мать! Но они такие разные, что Мелани не удается выразить ей свою любовь. С недавних пор скрываемые горести превратили Мелани в «проблемного» ребенка. Потом, поскольку она вынуждена молчать, они опустошили ее внутренний мир. Лишили любви, лишили надежды.

В то время она водилась с шайкой девочек, которые были известны в ее неблагополучном квартале, а именно в квартале Бельфонтен, своей жестокостью и магазинными кражами. Мелани вовсе не боготворила своих подружек, но находила у них небольшую поддержку, когда прогуливала уроки, из-за чего дни тянулись очень долго. Большинство девочек, а они все были несовершеннолетними, привыкли проводить ночи в полицейском участке, изображая из себя глухонемых. Их забирали за кражи из магазинов, а также за «потасовки»… Их специальность: пускаться во все тяжкие. Неприятности не страшны, даже если противник носит брюки. На автостоянках или в парках они весь день пили фанту и ели филе-о-фиш, приплясывая в модных ритмах. Мелани часто скучала. Она считала себе неинтересным собеседником и удивлялась, что состоит в шайке. Ее совершенно не интересовали разговоры о телевизионных реалити-шоу или о растлении незнакомой ей девицы. Она чувствовала, что отличается от других, и считала, что объяснение кроется в ней самой: вероятно, у нее была какая-то проблема… Ее личная история была хотя и печальной, но банальной, похожей на окружающие ее жизни. Когда подружки рассказывали ей о своих бедах, Мелани утешала их, но никогда и словом не обмолвилась о своих горестях. Она никогда не любила привлекать к себе внимание. Она также никогда не стремилась к тому, чтобы ее жалели или хотя бы немного любили.

Постепенно она стала равнодушной к окружающему ее миру. Вместе с тем девочки из шайки покровительствовали ей: принадлежавшие к среде иммигрантов, они все были уроженками той или иной страны. Мелани была белой и знала только имя и дату рождения своего отца. Мелани хотелось бы, чтобы она родилась где-нибудь в другом месте, толком не зная, в каком именно. Она курила марихуану до тех пор, пока не пришло время платить за нее самостоятельно. Но потом все прошло. Были и другие обстоятельства, из-за которых Мелани рассталась со всеми своими иллюзиями. В тулузском квартале Бельфонтен, где Мелани жила, слухи, порой безосновательные, распространялись быстро. Порой слишком быстро.

В некоторые периоды своей жизни, когда она бесцельно шаталась по улицам, она бездумно позволяла себе нарушать те или иные запреты. Она чуть не стала малолетней преступницей. Ее восприятие грани между добром и злом стало расплывчатым, размытым. Но поскольку все, что она испробовала до сих пор, не вызывало у нее всплеска адреналина, Мелани не чувствовала себя лучше. Вернее, она чувствовала себя даже хуже, когда ловила взгляд той, кто произвела ее на свет, возвращаясь вечером после дня, проведенного в полицейском участке на углу улицы. Мелани пыталась что-то доказать себе или, возможно, заполнить внутреннюю пустоту. Ее доверчивая натура не помогала Мелани отличать хорошие поступки от плохих. Живи Мелани в сказочном мире, она наверняка захотела бы стать Робин Гудом, а вовсе не Золушкой.

Инстинкт самосохранения, который она приобрела, видя слезы своей матери и беспорядки, царящие в ее квартале, наделил Мелани средствами защиты от других пороков. Мальчики никогда не вызывали у нее живого интереса. Несколько малопристойных заигрываний лишили ее потребности в любовных чувствах. Мелани хотела сохранить себя для большой любви: «любви, которая делает тебя безумной», как твердила, словно рефрен, мать с ее самого раннего детства. На уровне подсознания Мелани искала скорее отца, нежели возлюбленного. Человека, который мог бы ее защитить и был бы достаточно сильным, чтобы придать ей стойкость и жизненную энергию. Человека, которому она могла бы бесконечно доверять. Кого-нибудь зрелого, словом, как Абу Билель, чтобы он воплощал собой каменную глыбу в ее пустой жизни и поддержал ее навязчивое желание покончить с унылой и одинокой жизнью, которую вела ее мать. Мелани видела в нем единственное спасение от своих бед. Прийти на помощь сирийскому народу казалось ей более достойной судьбой, чем жизнь, которую она уже себе наметила. Мелани больше не удастся унять боль, раздирающую ее. Боль буквально оглушает ее. Мелани хотелось бы высказать, выплакать ее. Но ей в раннем детстве внушили, что жаловаться означает признать себя жертвой. А в том кругу, в котором она вращалась, слабых презирали.

Дома Мелани почти все свободное время проводит в комнате, которую она делит со своей старшей сестрой, часто отсутствующей. Постеры Scarface соседствуют с постерами Рианны и Mister You. Мелани любит быть одна и говорить сама с собой о своих чувствах, включив радио на полную громкость. Она словно запирает себя в музыкальную шкатулку. Возможно, это единственные моменты, когда она чувствует себя немного раскованнее. Она путешествует по скайблоку и аккаунтам инстаграм, потом ее мысли уносятся вдаль, потеряв счет времени, под песни Diam’s. Певицу тоже зовут Мелани. Она тоже выросла без отца, постоянно испытывая чувство, что ее бросили. Изучая ее альбомы, чтобы лучше выкристаллизовать образ моей Мелани, я обнаруживаю в словах певицы чувствительную, словно комок нервов, девушку, похожую на моего сетевого двойника, которая выплескивает свое разочарование, устав от одиночества. Мелани часто слушает песню «Маленькая жительница предместья». Но в тот вечер после разговора с Билелем она включает песню «T. S.», слова которой можно отнести практически к любой девчонке, переживающей депрессию:

Как и Diam’s, Мелани «трудно дышать». Эта боль от жизни возникает у многих молодых людей, которым нет еще 21 года. Нравы современных подростков способствуют расширению бреши, в которую устремился ИГИЛ. Социальная среда и глубинная мотивация не имеют особого значения. Террористическая организация прибегает к бесспорным аргументам, чтобы затянуть подростков в свою паутину. У ИГИЛ есть решение для всех, хочет ли кандидат принимать участие в боях или выполнять гуманитарную миссию. Террористическая организация создает иллюзию, будто придает значимость этим потерянным юнцам, чтобы полностью оболванить их и переделать на свой лад. Это похоже на то, как гуру вербует своих приверженцев. Разнородный состав позволяет также человеку, провозгласившему себя халифом, действительно стать таковым. В конечном счете, его излюбленным оружием является Интернет, а эти несчастные начинающие джихадисты лишь меняют статус сетевой пешки на статус пушечного мяса. И вот доказательство этому: не прошло и двух суток, как Мелани были обещаны брак по любви и идиллическая жизнь.

Однако чего-то недостает, чтобы окончательно убедить Мелани переступить черту. Мелани ужасает мысль, что ей придется бросить семью. Несмотря на ссоры, которые порой возникали между матерью-одиночкой и ее двумя юными дочерьми, в семье никогда не ощущалась нехватка любви и сплоченности. И вот Мелани начинает просматривать на YouTube десятки видео, чтобы убедить себя. Она постоянно слышит, что американцы – это чудовища, которые пытают пленных мусульман на базе в Гуантанамо. Ее до слез трогают страдания детей в Палестине и в Сирии, вину за которые она должна возложить на западные страны. В ее квартале все во всеуслышание говорят, что Мохаммед Мера, уроженец, как и она, Тулузы, – это выдумка. Будто бы французское государство и еврейское сообщество срежиссировали варварскую постановку с убийцей на скутере. А он всего лишь несчастный козел отпущения, жертва заговора, призванного очернить мусульман Франции. Эти пересуды вызывают у Мелани недоумение. Убийство ребенка идет вразрез со всеми заповедями ислама. Но в то же время Билель упомянул об убийце на скутере как о служителе Аллаха.

Среди многочисленных видео она натыкается на видео Омара Омсена. Она много слышала о его противоречивой репутации. Этот 37-летний француз сенегальского происхождения, которого разыскивают французские и бельгийские правоохранительные органы, был одним из руководителей крупной сети, отправлявшей джихадистов на Средний Восток. Сотрудники различных отделений Центральной дирекции судебной полиции чуть не лишились чувств, узнав об отъезде семи членов (в том числе четырех детей) семьи из Ниццы, организованном Омсеном в октябре 2013 года. На YouTube Омсен регулярно выкладывает видео, на которых он расхваливает шариат. Омар Омсен призывает своих слушателей не подчиняться законам страны, в которой они живут, и следовать только законам ислама, то есть шариата. Он стремится не только заморочить им голову, но и привить чувство вины. Он постоянно твердит: «Добропорядочный мусульманин не может жить в стране неверных. Вы убийцы, если не помогаете создавать исламское государство. Пока вы просто молитесь и читаете Коран, другие сражаются во имя Аллаха, одного-единственного, который хотел бы, чтобы во всем мире был установлен халифат». Как большинство вербовщиков-исламистов, которые теперь не только ходят по мечетям, одетые в джеллабу, он живет вдали от бомб, в европейской стране, где пользуется всеми льготами. На другом видео он запечатлен на корабле. Море штормит. С горящими глазами он сравнивает белую пену с чистотой и полнотой, которую дарует ислам, если строго исполнять все его каноны.

Мелани плывет по течению. Она закатывает глаза, думая о белоснежной пене, призванной служить воплощением ее религии. Постепенно она позволяет обворожить себя чужими мечтами. По крайней мере, их воображение богато на истории и приятные встречи. Говорят, что тезис о волке-одиночке несостоятелен. Марк Тредевик, блистательный следователь антитеррористического департамента, совершенно недвусмысленно высказался на эту тему. Как правило, даже если существуют отдельные джихадисты-одиночки, они никогда не принимают решения самостоятельно. Всегда есть человек, находящийся рядом с ними, который их «обрабатывает» и подбадривает до самого конца, то есть до перехода к действиям. Подобная интерпретация устраивает только меня, но я убеждена, что в случае Мера, в деле, в котором остается много невыясненных моментов, его старшая сестра Суад играла роль подобного наставника до тех пор, пока не добилась полной радикализации брата. Недавно Суад навсегда покинула Тулузу и уехала в Сирию со своими четырьмя детьми, младшему из которых всего один год. Его назвали Мохаммедом «в честь» ее «героя», которым она «гордится», как об этом она неоднократно заявляла и публично, и в близком кругу. Французские власти узнали об ее отъезде только тогда, когда она оказалась в Сирии… В случае Мелани проводником станет Билель.

Мелани перескакивает с одной мысли на другую, не задерживаясь на них. Покинуть Тулузу означает перестать ездить на метро по этой проклятой линии "А" от станции Рейнери, которую она знает как свои пять пальцев. Она больше не в состоянии выносить эти ободранные сиденья, но, главное, она задыхается при виде городского пейзажа, который ежедневно предстает перед ее глазами. Этот пейзаж превратился в невыносимый образ ее тусклого внутреннего мира. Вот уже в течение десяти лет каждое утро поезд проезжает через квартал Мирай, в то время как наушники ее плеера увозят Мелани в другие места. Там, в Сирии, ее дни не могут быть хуже, чем здесь, где она с трудом заставляет себя вставать по утрам, сама не зная зачем. Мелани думает о том, что в эти минуты делает Билель.

Инстинкт самосохранения, обогащенный уличным опытом, побуждает Мелани не сразу поддаваться очарованию своего поклонника. Однако уже слишком поздно. Мелани относится к нему как к королю. Ведь она всегда лелеяла мечту стать королевой.

Четверг

Проснувшись, я, как каждое утро в течение вот уже недели, нахожу несколько учтивых посланий Билеля Мелани. Их гораздо больше, чем посланий, которые я получаю от Милана. Все они начинаются словами «дитя мое»… Едва я открываю глаза, как у меня появляется непреодолимое желание закрыть их. По телевизору показывают «Огги и кукарачи», мультфильм, который мне очень нравится. Маленькие зверушки дурачатся, пока я вхожу в образ Мелани. Я слушаю радио. Главные новости посвящены очередному несовершеннолетнему подростку, отправившемуся воевать в Сирию. Я выключаю радио. Информационные телеканалы на все лады обсуждают отъезд «джихадиста недели». Я выключаю телевизор и начинаю читать почту. Боевик рассказывает, что он идет в бой и хочет убедиться, что Мелани проведет приятный день. В его словах нет и намека на религию. Он похож на любого другого влюбленного, страдающего из-за разлуки на несколько часов со своей новой подружкой. Мне хотелось бы добиться от Билеля больше информации и точных сведений о планах его отряда. Но он по-прежнему только и делает, что заманивает меня в свои сети, отчего мне становится нехорошо на душе. Я должна умело изображать реакцию Мелани.

Абу Билель полностью занимает все мое свободное время. Днем я в редакции газеты проверяю его слова. Вечером мой аватар принимает эстафету, чтобы побеседовать с ним по скайпу в поисках новых открытий. Накануне Абу Билель утверждал, что он пока еще находится в окрестностях Алеппо. Юная Мелани могла бы ему поверить. Но интернет-сайты, специализирующиеся на проблемах Среднего Востока, помогают мне формировать с каждым днем все более отчетливое представление о недавних сражениях и захвате территории. «Исламское государство» покинуло Алеппо по крайней мере шесть месяцев назад. Учитывая тот факт, что второй по значимости город Сирии оказался разделенным между приверженцами существующего режима и мятежниками, которых регулярно обстреливает армия Башара Асада, мне представляется маловероятным, что Билель нашел там прибежище. Как я решила после своего первого разговора по скайпу с ним, Билель, скорее всего, находится около Ракки, вотчины «Исламского государства».

В этот вечер нас с Андре охватила несказанная безмятежность. Неужели мы начали привыкать? Однако по мере того, как приближался час, когда должен был позвонить Билель, к нам постепенно возвращалось беспокойство. Моджахед воинствующим тоном начал говорить о таких зверствах, что затем мне будет трудно заснуть спокойным сном. А потом я все время смущаюсь, когда перевоплощаюсь в Мелани и позволяю обольщать ее Билелю, как обыкновенной марионетке, в манеж которой я вынуждена ввести свой персонаж. Если я хочу, чтобы он меня ни в чем не заподозрил, если я хочу добиться от него правдивого рассказа о том, как он проводит дни, «отрубая головы», то нельзя уклоняться от всех его авансов. Я обязана время от времени делать ему комплимент, посылать улыбку соблазненной женщины, словом, ломать комедию. А я отнюдь не актриса. Присутствие Андре только усложняет эту и без того сложную задачу.

Едва мы заканчиваем проверять наши декорации, как Билель присылает Мелани сообщение, в котором просит позвонить. Ему предшествовали: «Мелани», «Мелани?», «Мелани, крошка?», «Мелани???».

Я выхожу на связь. Сегодня он сидит один в интернет-кафе. Он намазал волосы гелем и поменял форму боевика на одежду более свободного стиля. Его уверенность по-прежнему та же, размера XXL. Невинным голосом я начинаю решительную атаку, опираясь на конкретные факты, о которых я узнала этим днем.

– С тобой все в порядке? Я волновалась за тебя. Друзья сказали мне, что сегодня произошло кровопролитное сражение, в котором принимали участие бригады ИГИЛ. Это правда? Где?

– Ты волновалась за меня? Значит, ты дорожишь мной…

– Ответь мне серьезно. С такими вещами не шутят. Где это произошло? Есть погибшие?

Чем сильнее волнуется, как ему кажется, Мелани, тем больше он воодушевляется, польщенный тем, что вызывает интерес той, которую хочет взять в жены. Плохо скрываемая радость Билеля делает его улыбку еще более вызывающей.

– Я тебе уже говорил, я рядовой солдат… Я не люблю хвастаться. Но успокойся. Аллах в очередной раз защитил нас от демонов. Мятежники расставили нам ловушку в тридцати километрах от места, где я сейчас нахожусь, чтобы ослабить позиции ИГИЛ. Но нет худа без добра: мы опередили их. Они узнали, что такое смерть, и могу тебя уверить, что они отправились отнюдь не в рай…

– Это ты их убил?

– Ты задаешь слишком много вопросов! Скажем так, я нескольким перерезал горло… В любом случае, они пережили страшные пятнадцать минут, уверяю тебя!

В данном случае я уверена, что Билель врет. Как он мог рубить головы, если звонил Мелани раз десять и засыпал ее посланиями? Это обыкновенное бахвальство, чтобы произвести на нее неизгладимое впечатление. И потом, разве он раньше не объяснил ей, что охотно держится подальше от боев, чтобы не подвергать свою жизнь опасности? В конце концов, перерезал ли он горло людям вчера или сегодня, ничуть не влияет на суть его жесточайших преступлений. Он позволяет себе проливать кровь во имя религии. Еще совсем недавно Билель цинично рассказывал Мелани, что, если бы он входил в состав мексиканского картеля, члены которого имеют привычку татуировать себя чертой после каждой загубленной ими жизни, он был бы весь покрыт несмываемыми чернилами. Я представила себе его руки. И только потом вспомнила, что ислам запрещает делать татуировки. Я вновь собралась с мыслями, и Мелани, сгорая от любопытства, продолжила задавать вопросы:

– О-ля-ля!.. Все же ты подвергаешь свою жизнь большой опасности… Сколько противников вы умертвили? Что вы сделали с их телами?

– Мы уничтожили не менее двадцати. А их тела пусть гниют там, где остались валяться! Это все, чего они заслуживают! Я не занимаюсь логистикой… Но не волнуйся за меня… Расскажи мне о себе, дитя мое.

– Сегодня во второй половине дня я смотрела множество видео об «Исламском государстве». Вот поэтому мне хотелось бы, чтобы ты мне объяснил, поскольку одни говорят одно, другие – другое…

– Ты должна знать только одно: подлинный ислам заключается в восстановлении халифата, а единственные, кто приносит себя в жертву ради этого дела, это члены ИГИЛ. Все остальные – неверные.

– Значит, сегодня ты сражался с этими неверными?

– С неверными из «Фронта ан-Нусра». Поверь мне, они хлебнули по полной.

С довольной улыбкой на губах Билель размахивает своим телефоном и украдкой показывает фотографию искалеченных трупов. Он ликует.

– Я плохо разглядела, покажи еще!

– Нет. Лучшую из фотографий я приберегу для твоего приезда…

– Но это точно отрубленные головы?

Вместо ответа Билель подмигивает Мелани с широкой улыбкой на губах.

– Ты убиваешь людей… Это не согласуется с исламом, который я выбрала.

– Сестра моя, войны всегда предшествовали миру. И я хочу мира, как велит нам Аллах. Тогда мы сможем создать здесь семью, мы оба… Машалла, дитя мое. Ты никогда не говорила, находишь ли ты меня красивым? Ответь мне искренне.

С самого начала их общения Мелани старательно уклонялась от данной темы. Я сама теперь не знаю, какую позицию занять. Я не могу больше отступать. Каждый день он твердит мне о свадьбе. Его вопросы становятся все более и более настойчивыми. Я оказалась загнанной в угол и вынуждена притворяться, что питаю нежные чувства к убийце. С губками, сложенными в форме сердечка. К тому же я вынуждена казаться искренней. Как никогда прежде я вживаюсь в образ актрисы.

– Ты прекрасен… Ты мужественный, это восхитительно в мужчине.

– Очень мило. Что еще?

– У тебя красивые глаза.

Я стараюсь как можно меньше льстить, но считаю, что это уже и так слишком много.

– Это чисто женский комплимент! Ты хочешь зайти дальше?

– Мне стыдно отвечать на этот вопрос… Ты прекрасно знаешь, что уважающая себя женщина не будет обращаться к мужчине, который не входит в ее ближайшее окружение.

– Да, но я просил тебя выйти за меня замуж…

– Мы об этом еще поговорим, дай мне немного времени… Ты не ответил мне, где произошло наступление. Ты ранен?

– Ах! До чего же ты славная и невинная! Нет, я не ранен. Я праведный… Чтобы свалить меня с ног, надо очень постараться. А ты чистая, и поэтому я с тобой нежный. Но с вероотступниками я жестокий. Когда у меня выдается свободное время, я уезжаю в город, который помогаю восстанавливать.

– Как это: восстанавливать? Где?

– Этот город расположен недалеко от Ирака. Он был разграблен сирийской армией. Там приходится все восстанавливать. Скажем так: мы хотим превратить самый бедный из сирийских городов в самый богатый. Мы там будем жить счастливо, вдвоем, машалла.

Билель имеет в виду Дайр-эз-Заур, город на востоке Сирии, расположенный на берегах реки Евфрат, в 450 километрах от Дамаска, недалеко от границы с Ираком. Недавно половина города находилась в руках сирийских мятежников, а другую часть контролировали сторонники режима Асада. Используя свои кровавые методы убеждения, «Исламское государство» изгнало мятежников, полностью захватив провинцию, а также нефтяные месторождения. Религиозный джихад «Исламского государства» – это также нефтяной джихад. ИГИЛ добывает нефти больше, чем сирийское правительство. Цифры разнятся в зависимости от политических и религиозных позиций, но незаконная торговля «Исламского государства» с Ираком и Сирией оценивается примерно в 1,5 миллиона долларов, получаемых ежедневно. Добыча нефти правительством Башара Асада упала до 17 тысяч баррелей в день. Миллионы, получаемые каждую неделю, армия, ряды которой растут день ото дня, и тяжелая артиллерия лишь способствуют усилению позиций ИГИЛ… Уничтожить «Исламское государство» не так-то просто… Игиловцы просто переместятся на другую территорию, как они перешли из Ирака в Сирию… А также из Ливии, Иордании, части Ливана… Однако я не собираюсь писать научный трактат на эту тему. Впрочем, у Ливана, как и у иорданской монархии, есть надежные и разнообразные союзники, которые не позволят ИГИЛ завоевать территории этих государств. Вчера, когда я по твиттеру общалась с одним моджахедом, я неожиданно напала на снимок одной девочки, которая писала на стене одного дома Ракки, превратившейся в ад: «Ваш джихад – это нефтяной джихад»… Разумеется, Билель остерегается говорить Мелани о столь доходном бизнесе. Рынок нефти – это нечто вроде капитализма, о котором не принято упоминать вслух.

– И что ты делаешь, чтобы этот город вновь начал процветать? Например, строишь школы и больницы? Нефть стоит бешеных денег… Она может помочь в воссоздании, разве не так? Она принесет доход.

На этот раз врасплох был застигнут Билель. Нервно почесывая голову, он избегает взгляда Мелани. Билель опускает глаза. Он явно подыскивает нужные слова. Тянет время, чтобы найти ложь, которая может усыпить бдительность Мелани. Ему трудно признаться, что он убил множество людей с целью, которую он выдает за гуманистическую, но которая на самом деле является порождением денег. Больших денег. Я всегда ликую, когда Мелани с самым невинным видом загоняет его в ловушку. В конце концов, он, опустив голову, отвечает бесцветным голосом. Ложь преображает часть его лица, которую я вижу.

– Да, в том числе. Но в данный момент надо развивать город, а строительство больниц обходится дорого. За последние годы нынешнее правительство украло у Дайр-эз-Заура много нефти. И вот мы, ИГИЛ, стараемся забрать нефть обратно и заставить ее приносить плоды. Но это тяжелая работа. В настоящий момент она не приносит дохода! Это словно как посеять семена в почву и ждать всходов. Но тебе не стоит забивать этим голову! Не трать время на капитализм, спрашивай о другом!

Нет никаких сомнений, что мои слова смущают его. Мелани придется снова завоевывать его доверие. Но я еще найду способ вернуться к этому нефтяному джихаду.

– Расскажи мне о себе и о жизни, которая будет у меня, если я решу приехать к тебе!

– Но ты обязательно приедешь… Вот увидишь, ты создашь свой маленький мир и начнешь новую жизнь, наполненную счастьем. Мне показалось, что тебе понравилось мое оружие. Так вот, когда ты приедешь, ты будешь обучаться стрельбе, одну или две недели, в зависимости от уровня твоей подготовки.

– Чтобы защищаться или убивать неверных?

– Это зависит от обстоятельств. Ты можешь убивать, поскольку ты освобождаешь мир от человеческой жизни, которая не уважает Аллаха. В этом нет ничего плохого, напротив, так надо. Замужняя женщина имеет право сопровождать своего мужа на фронт. Порой мы позволяем нашим дорогим женам стрелять, это их возбуждает! Как правило, они любят снимать наши столкновения с врагами.

– Это означает, что у меня есть право лишить жизни любого, если я сочту, что он живет не по законам ислама?

– Совершенно верно. Кяфиры – это харам. Мы имеем право делать с ними все что угодно. Ты можешь их сжигать, перерезать им горло… В тот момент, когда они умрут ужасной смертью, ты окажешь услугу Аллаху. Иншалла.

В этот момент я подумала, что, если бы исповедовала ислам, я перерезала бы себе горло, едва услышав слова этих подлецов. Они вызывают у меня отвращение, хотя меня больше не удивляют ужасы, о которых разглагольствует это чудовище со слащавой улыбкой. Однако я должна побудить его и дальше разговаривать на эту тему.

– В Коране говорится, что можно выносить приговор тем, кто не уважает наши принципы. Но я не помню, чтобы там было сказано, что, лишая людей жизни, ты оказываешь услугу Богу.

– Нет, это услуга! Поскольку они хотят нас уничтожить. А мы воплощаем собой волю Бога.

Мелани хотела продолжить спор, но Билель оборвал ее. У него есть почтовая открытка для продажи. И идеальная жизнь.

– Мы слишком много говорим о смерти. Здесь очень красиво. Есть что посмотреть. Великолепное море, очаровательные пейзажи. У тебя будет много подружек. У тебя будет целая стайка приятельниц. Вы вместе будете проделывать девчачьи штучки. (Он смеется.) Это настоящий мир… твой маленький мир, твой и только твой. Когда я буду уходить воевать, утром ты будешь совершенствовать свой арабский язык, а по вечерам будешь делать все, что захочешь. Общаться с сестрами, посещать больницы и сиротские приюты, чтобы помочь детям.

– А, хорошо! У меня будет право гулять с подружками, даже если нас не будет сопровождать мужчина?