Я люблю Голливуд

Глава семнадцатая

Я не ожидала, что мне будет жаль покидать «Голливуд», но после того как мы с Дженни затолкали сумки на заднее сиденье «мустанга», я испытала странное чувство, в последний раз пройдя через двери отеля.

— У тебя точно все есть? — спросила я мучимую жутким похмельем Дженни, которая кивнула и осторожно прилегла на заднем сиденье, изогнувшись между своими сумками.

— Энджи, я переехала в Лос-Анджелес десять минут назад, — ответил голос из массы спутанных кудрей. — Если я что-нибудь забыла, завтра по дороге на работу зайду и куплю.

— Ты вчера с кем-нибудь говорила? Точно нормально, что ты будешь работать здесь?

— Меня все устраивает, — сказала она, отпивая мелкими глотками воду из бутылки. — Джо уволили, так что не предвижу никаких проблем.

— Его уволили? — прошептала я. Из отеля вышел Алекс. — Почему?

— А руководству не нравится, когда персонал, отеля лезет в баре в драку со знаменитыми кинозвездами или спит с постоялицами.

— Он не спал с постоялицами, — быстро сказала я. Алекс заметил нас и пошел к «мустангу». — И это Джеймс первый ударил Джо. Не подумай, что я его защищаю…

— Еще не хватало, — хмыкнула Дженни. — Только не кипятись, но наверху так решили с моих слов. И не важно, кто начал, кто закончил. Это Голливуд, знаменитости всегда правы. Поделом ему, Энджи, и не начинай страдать чувством вины, пожалуйста.

— И не подумаю! — Я не меньше Дженни удивилась своему ответу. — Из-за всякого дерьма-то?

— Йес! — Дженни через силу шлепнула вялой ладонью о мою ладонь. — Привет, Алекс.

— Привет. — Он остановился у левой передней дверцы. — За руль, я так понял, мне?

— Она не может, — кивнула я на Дженни, которая зеленела с каждой секундой. — А я, если честно, не люблю. И понятия не имею, куда ехать.

— О'кей, значит, я за шофера. — Он открыл дверь и сел рядом. В Нью-Йорке я ни разу не видела Алекса за рулем, даже не знала, что он умеет водить. Но любимый человек, видимо, задумав насмерть меня удивить, нацепил очки «Рэй бэн», завел мотор и выехал на Голливудский бульвар. — Что?

— Ничего, — отозвалась я, счастливо улыбаясь. — Я просто не знала, что ты водишь.

— Значит, ты еще многого обо мне не знаешь, — сказал он, сбрасывая скорость — далеко впереди загорелся красный. — А я многого не знаю о тебе.

— Ребята, тормозите, — простонала Дженни, постучав мне в затылок. — Меня сейчас стошнит.

— Ну вот, на одну тайну меньше, — успокоительно сказала я, гладя подругу по волосам, пока ее рвало в ее же любимую сумку, и стараясь не думать о том, на что намекал Алекс.

— Значит, я тебе звоню, когда мы долетим? — сказала я Дженни, ставя ее сумки в гостиной.

Квартира у Дафны оказалась прелестная — открытой планировки, с большими окнами, балконом и видом на Лос-Анджелес. Видимо, в богатых папиках все же есть своя прелесть.

— Да, позвони мне из дома. — Дженни прислонилась к дверному косяку. — Я, наверное, попрошу тебя кое-что мне выслать.

— Наверное, — согласилась я, думая, как странно будет войти домой без нее, не зная, когда она вернется.

И вернется ли вообще.

Дженни начала съезжать по косяку, попутно задев звонок.

— Меня сейчас опять стошнит.

— Может, мне побыть с тобой? — обняла я подругу, рискуя, что ее вырвет мне на спину. — Хочешь, я останусь?

— Со мной все классно, иди готовься к отлету, — сказала Дженни, снова задевая звонок. — Где это звонят? Энджи, скажи, что ты меня не возненавидела за то, что я остаюсь!

— Да нет, конечно. Я это приняла, — неохотно сказала я. — Мне только страшно жаль, что разбираться с чувствами ты будешь так далеко.

— Ты всегда можешь приехать ко мне погостить…

Через плечо я посмотрела на «мустанг». Алекс качал головой в такт музыке, которую слушал по радио.

— …или остаться в Нью-Йорке с ним.

— Если он этого захочет после всего, что было.

— Иисусе, Энджи! — На секунду Дженни отпустила косяк и успела дружески похлопать меня сбоку по голове. — Мне придется добавить минут на мой мобильный план, чтобы урезонивать тебя всякий раз, как вы поссоритесь. Иди в машину, лети домой, подурачься немного в самолете, если хочешь, а затем сделай вид, что тебе все приснилось.

— А что, неплохо, — сказала я, выпуская ее из объятий. — Дженни, я тебя обожаю. Ты всегда знаешь, что сказать.

— Что да, то да, — согласилась подруга. — Я тебя тоже люблю, Энджи. Ты всегда умеешь все запутать, чтобы я чувствовала себя необходимой.

Направляясь к машине, я старалась сдержать слезы, но это было свыше моих сил. Когда в жизни все шло кувырком, Дженни была рядом и помогала мне разобраться. Что теперь будет? И почему с языка так легко слетели признания во взаимной привязанности и о причинах нашего симбиоза, однако я не смогла сказать о своей любви человеку, которому это требовалось как воздух?

— Как она, нормально? — спросил Алекс, приглушая радио.

Я кивнула:

— Да, с ней все будет в порядке.

— Ты сама-то как? — спросил он, вытирая слезы с моих мокрых щек.

— Я тоже буду в порядке. — Я провела пальцем под глазами, стирая возможные потеки туши, и улыбнулась: — В аэропорт?

— У нас еще часа два свободных, — сказал Алекс, выезжая на дорогу. — А я не горю желанием сидеть в ЛАКС дольше, чем необходимо.

— И что ты хочешь делать? — спросила я, вдруг занервничав оттого, что мы остались наедине, хотя он и улыбался.

— Я тут подумал: а не сходить ли нам на пляж? А то когда еще раз сюда попадем… Хочу хотя бы увидеть Тихий океан.

— Алекс Рейд — пляжный лежебока. — Я сбросила кардиган, ловя последние лучи лос-анджелесского солнышка. — Кто бы мог подумать?

Я остановилась на дощатом настиле, снимая босоножки, а Алекс пошел по пляжу. Знакомый силуэт на фоне неба и океана казался настолько нереальным, что я не сразу отважилась подойти, боясь, что он исчезнет как мираж, пусть даже вместо пальм и искрящихся фонтанов здесь были черные джинсы и неглаженая футболка с рекламой кукурузных хлопьев «Келлог», мешком висевшая от широких плеч до стройных бедер. Обернувшись, Алекс улыбнулся, прервав это упоенно-бесстыдное любование.

— Оцениваешь? — спросил он, прикрыв глаза ладонью.

Солнце Санта-Моники было слишком ярким для бруклинских глаз даже в «Рэй бэн».

— А то, — сказала я, ступив на песок, оказавшийся страшно горячим.

Но исходивший от Алекса сексапил обжигал не хуже раскаленного песка. Мой любимый был гораздо лучше Джеймса Джейкобса. Кто угодно может провести полжизни в спортзале и сделать стрижку за двести долларов, но только Алекс может носить эту слишком длинную с одной стороны челку, не видавшую расчески уже… когда он подстригался, месяц назад? — и все равно остававшуюся удивительно мягкой. Несколько прыжков на мысках, и вот я уже стою рядом и нежно отвожу пряди с его лица.

— Ты обгораешь еще быстрее, чем я. У тебя есть крем от солнца?

— Со мной все будет нормально, — сказал Алекс, поймав мою руку и задержав в своей. — Никому не говори, но я вообще-то хорошо загораю. Просто дома совсем не вижу солнца.

— Среди рок-звезд мало загорелых, — сказала я, наслаждаясь легкой болтовней ни о чем. — Это не очень круто? Не очень по…

— Энджел, я люблю тебя.

Я почувствовала, что у меня довольно комично отвисла челюсть, но мышцы в ту минуту мне не повиновались.

— Энджел?

Я моргнула. Алекс по-прежнему стоял передо мной. Я не сплю. Может, у меня солнечный удар? Какое легкомыслие приехать на пляж в открытой машине без головного убора! Или я не до конца протрезвела после прошедшей недели?

— Ты что?

— Ничего, — наконец сказала я. — Что ты сказал?

— То, что должен был сказать до того, как ты уехала. Но сначала я не хотел, чтобы ты разволновалось, а потом было слишком далеко для признаний. Я люблю тебя, Энджел.

— Почему?

— Что?

— Почему ты меня любишь?

Да, почему бы не попытаться испортить этот прекрасный момент? Браво, Энджел!

— Сядь, — вздохнул Алекс, потянув меня на песок и усевшись рядом. Песок чуть не плавился; ему-то в джинсах ничего, а мне с голыми ногами более чем чувствительно. — Из всех вариантов ответа этого я не ожидал. Ты хочешь, чтобы я сказал, почему тебя люблю?

— Да, пожалуйста, — тихо подтвердила я, избегая встречаться с ним глазами.

Не то чтобы я ему не верила (хотя, с другой стороны, не так чтобы очень), просто окружающая обстановка казалась совершенно нереальной. Алекс, сидевший рядом на раскаленном песке в своих узких бруклинских джинсах и мятой футболке, его бледная кожа и черные волосы на фоне искрящегося под южным солнцем океана — все это очень походило на сон.

— О'кей, я люблю тебя, потому что возле ванны у тебя вот такая стопка книг с закрутившимися углами, оттого что ты часами лежишь в этой ванне, когда должна бы работать. Я люблю тебя, потому что ты кладешь мои носки на батарею, если встаешь раньше, то есть постоянно. Я люблю тебя, потому что ты заставляешь меня делать такие вещи, которые полгода назад мне бы и в голову не пришли. Я люблю тебя, потому что из-за тебя мне захотелось прилететь в Лос-Анджелес и признаться тебе в любви.

— Да? — Я заправила волосы за уши и попыталась улыбнуться, глядя в песок. — Даже после всего абсурда этой недели?

— Какой конкретно абсурдный поступок ты имеешь в виду? — спросил он.

Признаюсь, я затруднилась выделить что-то одно.

— Может, твой телефонный звонок в четыре утра?

Ф-фу, пронесло!

— А, нуда, конечно, вроде этого, — кивнула я, глядя в сторону. — Это когда я сказала, что люблю тебя.

— Да, я это и имел в виду, — ровно сказал Алекс. — А ты?

Я пожала плечами, рисуя пальцем восьмерку на песке:

— Да вся неделя выдалась сумасшедшая. Я ни о чем конкретном не думала.

— Значит, не думала о том, что провела ночь с тем типом, которому Джеймс Джейкобс вчера дал по морде?

Мой палец замер. Дышать я тоже перестала.

— Нет, не думала.

— Ты же знаешь, как для меня важно доверие, Энджел, — сказал Алекс, накрыв рукой мою ладонь. — А ты об этом ни слова не сказала.

«О Господи, — взмолилась я, зажмурившись изо всех, сил, — не позволяй этому случиться второй раз! Только не опять все сначала!»

— Я буду очень благодарен, если ты объяснишь, что случилось, не заставляя меня строить догадки на основании того, что я вчера услышал. Думаю, то, что я себе вообразил, гораздо хуже реальной истории.

— Я тебя там не заметила, — сказала я. — Ты все слышал?

— Не знаю. Может, расскажешь?

— О'кей, — начала я, мысленно проговаривая свои слова, чтобы они не вылетали пресловутыми воробьями. Есть ли способ открыть правду без того, чтобы Алекс встал и ушел, недослушав до конца? Наверное, нет. — Короче говоря, я думала, что потеряла работу. Я думала, что потеряла тебя. Джеймс категорически отказался пойти навстречу, ну я и напилась в раскланды в баре на крыше. Джо отвел меня в номер, потом поцеловал, и на этом я отключилась. Утром просыпаюсь, а он спит рядом. Я порядком потрепала себе нервы, а правду узнала только вчера: между нами ничего, вообще ничего, не было. Все это страшно глупо, я ужасная дура…

— И ты решила от меня это скрыть? — спросил он.

— Я же сказала, тут и скрывать нечего… — Я подняла глаза. Алекс лежал на спине, опираясь на локти, и глядел в океанскую даль. Его нос был ярко-розовым. — Нет, я не собиралась тебе говорить.

— Даже когда думала, что переспала, с ним?

Был ли здесь правильный ответ?

— Я решила признаться, когда мы вернемся домой, но когда выяснилось, что ничего не было, то решила тебя в это не посвящать.

Алекс не переменил позы и ничего не сказал.

— Я не видела смысла еще сильнее все усложнять. Ничего не было! Бессмысленно было причинять тебе боль без реальной причины!

Прошла целая вечность, когда он наконец длинно выдохнул и кивнул:

— В этом есть логика.

— А все остальное мы выяснили, правда? — Столько времени почти боясь смотреть ему в глаза, я теперь больше всего хотела встретиться с ним взглядом. — Ну, про эти дурацкие фотографии в Интернете?

— Ты знала, что Джеймс — гей, когда была в его бунгало в ту ночь? — спросил он.

«Что произошло с твоим „ты не обязана ничего мне объяснять“?» — подумала я, сосредоточенно надувая щеки.

— Нет, но у нас же ничего не было, — ответила я.

И не солгала — ведь по-настоящему ничего не произошло.

— Не хочу выглядеть параноиком, но мне показалось странным, что ты звонишь в четыре утра и признаешься в любви, а через несколько часов в Интернете появляются ваши с Джеймсом фотографии. — Он повернул ко мне голову и снял темные очки. — А почему ты любишь меня, Энджел?

Бессовестный! Задать мне мой же вопрос!

— Почему я тебя люблю?

— Признаться в любви легко, а вот объяснить, почему любишь, — другое дело, — поддел он. — Уж ты-то это знаешь.

— Да. О'кей.

Я снова закрыла глаза. Черт, это совсем не просто. Надо было открыться много недель назад, и тогда мы вообще не вели бы сейчас этот разговор. Почему мне так трудно это произнести? Ведь всю жизнь я четко объясняла людям, почему я их люблю!

— Я люблю тебя, потому что у тебя для меня всегда наготове футболка под подушкой, даже если ты не уверен, останусь ли я на ночь. Я люблю тебя, потому что ты помнишь, что утром я люблю сладкий чай, а вечером сахар не кладу, и потому что в «Старбаксе» ты всегда делаешь вид, что забыл, что я просила низкокалорийный горячий шоколад, потому что вообще-то я люблю нормальной жирности, но не заказываю из опасения, что продавщица молчаливо осудит меня, толстушку.

Алекс уже улыбался, поэтому я продолжала:

— Я люблю тебя, потому что, выходя из метро, вижу тебя в кофейне возле твоего дома, или когда я возвращаюсь домой, а ты в кондитерской покупаешь мне «Лаки чармс», у меня всякий раз щекочет под ложечкой. Когда я стучусь в твою дверь, за секунду до того, как ты отзываешься, у меня внутри словно поднимаются мелкие пузырьки. Проснувшись, я ищу тебя, даже если тебя нет рядом, словно просыпаться с тобой запрограммировано во мне по умолчанию… — Я скопировала его позу, опершись на локти. Черт, песок был на редкость горячим. — Ну как, я прошла?

Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы — порозовевшая, горячая от солнца кожа оставила на моей ощущение тепла, — и потом очень долго и я, и он молчали.

— Это был тест не для тебя, — сказал Алекс, немного отодвинувшись. — Это был тест для меня. Я не хотел тебя расстраивать, я не хочу быть одним из тех кадров, которые не доверяют своим девушкам, но хотя это и не оправдание, я сильно обжегся в свое время с моей бывшей. Но ты не она, я это знаю. Обещаю, я никогда не буду изводить тебя вопросами. Я вел себя как говнюк.

— И это все?

— А что, недостаточно?

— А разве ты не скажешь, что любишь меня, но жить со мной не в состоянии?

Я уперлась лбом в его лоб, удивляясь, почему не могу просто закрыть рот.

— Собирался вообще-то остановиться на «я тебя люблю», — сказал он, пихнув меня на песок и снова поцеловав.

— Ну, тогда мне это подходит, — сказала я, перекатываясь и устраиваясь на нем сверху.

Все-таки песок был ужасно горячим.