Я — убийца

Глава 12

Максим сделал два глотка и, дождавшись, когда тепло черного бразильского солнца разольется по всему телу, потянулся за сигаретой. Уже несколько дней разговор с Петелиным в машине не выходил у него из головы. Следствие зашло в тупик, и крайним, по старому русскому обычаю, окажется скорее всего Кровель. Петелинский «загашник» опустел: все, кого он проверял, имели хорошее крепкое алиби. Против Кровеля, собственно, тоже был только тот факт, что он находился на месте преступления. Отпечатков его пальцев на пистолете нет. Мотивы… Может, они и имелись — у всех компаньонов рано или поздно возникают разногласия. Но не убивать же из-за этого? Тем более так нелепо. Убил — и сидит, ждет милицию.

Слишком много натяжек. Да и версия, на которой настаивает Кровель, звучит вполне логично. Того, кто звонил в милицию, найти так и не удалось. Однако этот факт ни о чем не говорит. Ну, боится человек чего-то. Не хочет связываться со следствием — по причинам, известным ему одному. Отнюдь не факт, что звонил именно убийца, имевший целью подставить Кровеля. С другой стороны, если основываться на его, Кровеля, показаниях, то толстяк должен быть его хорошим знакомым. Ну в самом деле, не стал бы Генин срочно вызывать Кровеля из-за человека, которого Кровель не знает.

Максим начал вспоминать детали, рассказанные ему Петелиным. Двое толстяков, которых Максим не знал, отпали сразу. Один все время находился в офисе, что подтвердили человек двадцать. Второй — вообще за границей. Наиболее вероятным «претендентом» являлся Нефедов. Но — до показаний отставного полковника, не верить которому было бы верхом идиотизма. Да и толстяком Нефедова мог бы назвать только человек с плохим зрением, а сосед Генина этим не страдал. Оставался Баргузов.

Здесь сходилось все: и мотивы имелись (Бар — просто сволочь, не умеющая зарабатывать деньги самостоятельно, и Генин давал ему это понять), и возможности (для него человека убить — что стакан воды выпить), и фигура. Действительно — толстяк.

Но… Своим-то глазам Максим, слава богу, верил.

Звонок в дверь прервал его детективные изыскания, и на экране монитора появилась миловидная женщина с грустным неулыбчивым лицом. Максим удивился, но дверь открыл.

— Здравствуйте, — проговорила женщина приятным, но усталым голосом. — Мне нужна Кира.

— Добрый день, — ответил Максим, разглядывая гостью. Она не походила ни на одну из клиенток Киры. Вообще, она казалась здесь чужеродным элементом. Самый минимум косметики. Высокая, чуть полноватая. Недорого, но со вкусом одета. Красивое лицо с первыми признаками увядания. Умные глаза интеллигентки как минимум в третьем поколении. Интеллигентностью веяло и от лица, и от манеры держаться — скупые, точные движения, не имеющие целью выставлять напоказ свои прелести. Такие люди, как правило, знают себе цену, но, к сожалению, не всегда ее получают.

Максим встал, — не задумываясь, автоматически: при таких женщинах нельзя сидеть — и предложил гостье кресло. Она осторожно опустилась на краешек, оглядывая обстановку. Без особого, впрочем, интереса.

— Как вас зовут? — спросил почему-то Максим, чувствуя, что с приходом гостьи атмосфера в помещении как-то неуловимо изменилась. Даже дешевые итальянские бра на стене показались старинными, отлитыми из хорошей бронзы.

— Татьяна, — немного удивившись, ответила она.

— А по отчеству? — Максим не смог бы этого объяснить, но почему-то был уверен, — что она привыкла именно к такому обращению.

— Павловна. — Гостья улыбнулась одними уголками губ. — В вашем центре принято обращаться по имени-отчеству?

— Нет, конечно, — смутился Максим и неожиданно для самого себя спросил: — Вы, наверное, учительница?

— В каком-то смысле — да. — Она улыбнулась. — Во всяком случае — педагог. — А вас как зовут?

— Максим, — ответил он. Назвать отчество ему и в голову не пришло.

— Так что с Кирой? — прервала неловкое молчание Татьяна, напомнив о цели своего визита.

— Киры еще нет, — пожал плечами Максим. — Ия, честно говоря, не уверен, что сегодня она вообще появится.

— Разве она здесь не работает? — с тревогой в голосе спросила Татьяна. — Мне казалось…

— Работает, — поспешил успокоить гостью Максим. — Но сейчас она в отпуске. Появляется редко, только на самые срочные и дорогие заказы. Кажется, долги. Подрабатывает где-то на стороне. Хотите кофе? У меня хороший, настоящий. Бразильская контрабанда, — улыбнулся он как можно шире, поймав себя на мысли, что непременно хочет ей угодить.

— Хочу, спасибо, — кивнула Татьяна и бросила быстрый взгляд на его сигареты. Он его, тем не менее, заметил и протянул ей пачку, предупредительно чиркнув зажигалкой. Татьяна молча курила, пока Максим варил кофе. Потом, сделав первый глоток, тяжело вздохнула:

— Очень жаль, что я ее не застала. Очень жаль. — Она подняла на Максима грустные усталые глаза. — Максим, вы не могли бы мне подсказать, где ее можно найти? Дома телефон не отвечает.

— Так она вам должна? — спросил он, догадавшись о причинах внезапного отпуска Киры в разгар сезона. — И много? — Она молча кивнула. — Странно, а недавно дачу купила. Так хвалилась…

— Она у нас ее купила, — тихо произнесла Татьяна. — Но деньги отдала не все.

— Татьяна Павловна, — говорил Максим, — мне кажется, вы зря беспокоитесь. У Киры есть свои недостатки, но она — честный человек. Я уверен: она отдаст все, что должна.

— Я понимаю, Максим. — Татьяна смотрела в пустую чашку и говорила почти шепотом. — Я знаю Киру почти двадцать лет и не сомневаюсь в ее честности. К сожалению, для меня очень важен фактор времени.

Максим с пониманием кивнул. Немного помолчав, спросил:

— Что, это очень срочно? Нельзя подождать несколько месяцев?

Татьяна отрицательно покачала головой.

— У меня сын очень болен. Нужна операция. Дорогая. Из-за этого дачу и продали..

— Вон оно что… — в задумчивости протянул Максим. — А что с сыном? Ох, простите, я, кажется, лезу не в свое дело…

— Под машину попал. На переходе. Множество травм. Поврежден позвоночник. Лежит без движения, не говорит. Хорошо, хоть жив остался, хирург попался замечательный.

— Так ведь виновник должен все оплатить! Вы что, в суд не подавали? — возмутился Максим.

Татьяна с горечью усмехнулась.

— Нет виновника. Скрылся. Не нашли. Знают только, что большая иномарка, а их в Москве, — сами знаете, сколько.

Они замолчали, и Максим заметил, как у губ Татьяны обозначились резкие складки. Он сварил еще кофе, предложил ей сигарету. Горе этой красивой, сильной женщины было столь велико, что скрыть его она не могла, как ни старалась. Максим заскрежетал зубами от сознания собственного бессилия — ему очень хотелось ей помочь. Но Кира хороша! Знала же, стерва, все знала!

— Вот что мы сделаем, Татьяна Павловна… — Максим закурил. — Я постараюсь сегодня же найти Киру и серьезно с ней поговорить. Не могу ручаться за результат, но сделаю все, что в моих силах. Оставьте ваш телефон. Как только что-то прояснится — позвоню.

— Спасибо вам, Максим. Большое спасибо. Если вы мне поможете, вы сделаете доброе дело. — Надежды, однако, в ее голосе не было.

Хлопнула входная дверь, и по коридору со слоновьей грацией прошествовал Константин. При виде Татьяны его физиономия вытянулась, как у дядюшки Тыквы из знаменитого мультфильма про Чиполлино.

— О! Какие люди! Мое почтение! — Он церемонно поклонился.

— Здравствуйте, Константин Михайлович, — произнесла Татьяна.

— Забастовка пролетариев умственного труда? Или прогул? — хохотнул Бар, махнув рукой Максиму. Не дожидаясь ответа, он протопал к своему кабинету. У двери остановился и, обернувшись, спросил: — Татьяна, а ты, часом, не ко мне? А то — прошу!

— Нет, Константин Михайлович, нет, — поморщилась гостья. — Я к Кире. А ее, оказывается, нет.

— Ладно, — кивнул Баргузов. — Если что, я у себя. — Он прикрыл за собой дверь.

Максим с изумлением смотрел на Татьяну; в его глазах читался немой вопрос.

— Да, — нехотя кивнула она. — Мы знакомы. Я работаю у Константина Михайловича. Свободный рынок диктует свои законы и навязывает свои правила игры.

— Работаете? У него? Где? — срываясь на фальцет, воскликнул ошеломленный Максим.

— Домработницей, — развела руками Татьяна. — Болезнь сына — вещь дорогостоящая, а педагоги нынче не в фаворе у правительства. Моей зарплаты и на лекарства не хватило бы. Я пойду, пожалуй, — добавила она после неловкого молчания.

— Да, конечно, — кивнул Максим. — Всего вам доброго, Татьяна Павловна. Что-нибудь выясню — обязательно позвоню.

— Спасибо вам, Максим, еще раз спасибо. — Она виновато улыбнулась и ушла, унося с собой ауру спокойной мудрости и долготерпения. А Максим стоял, точно истукан, стоял, тупо глядя на давно закрывшуюся дверь и чувствуя, как что-то давно забытое, доброе коснулось его крылом — и улетело. Он давно не встречал таких людей. Они были реликтами, посланцами из далекого прошлого, описанного великими романистами. Их еще удавалось встретить в советскую эпоху, редко, но удавалось.

А сейчас… Максим был уверен до сегодняшнего дня, что они вымерли, как вид, абсолютно не способный строить свою жизнь на базе товарно-денежных отношений. Они являлись выходцами из той эпохи, когда людей оценивали по силе духа, таланта, по способности сопереживать. Если, конечно, была когда-нибудь такая эпоха.

В непроглядной тьме наших «измов» они, как первые христиане, несли людям свет, не думая о том, что большинство — то самое молчаливое большинство всегда или слепо, или заражено очередной идеей очередного вождя. И ему, большинству, все равно, свет вокруг или тьма.