Часть 2. Римская политика и политики 70-х

Насколько я представляю, в 70-х в Риме были у власти и боролись за нее политические группы, которые сформировались в 82-78 – сулланцы, Метеллы и консерваторы. Вы можете посмотреть, как я их реконструирую по состоянию на 82-78 здесь[20].

18. Сулланцы. Античные историки о сулланцах в 74 году

Нам повезло, источники хорошо и прямо описывают именно в 74-71 состав верхушки и сферу влияния и возможности сулланской группы.

Плутарх:

Тем временем [в 74 году, когда Лукулл и Котта были консулами — timonya] пришло известие, что Октавий, правитель Киликии, умер. Многие жаждали получить эту провинцию и заискивали перед Цетегом как перед человеком, который более, чем кто-либо иной, мог в этом помочь. Лукулла сама по себе Киликия не очень привлекала, но он рассчитывал, что если она достанется ему, то рядом окажется Каппадокия, и тогда уже никого другого воевать с Митридатом не пошлют. Поэтому он пустил в ход все средства, лишь бы никому не уступить эту провинцию, и кончил тем, что под гнетом обстоятельств, изменив собственной природе, решился на дело недостойное и непохвальное, однако ж весьма полезное для достижения его цели. Жила тогда в Риме некая Преция, которая была известна всему городу своей красотой и наглостью. Вообще-то она была ничем не лучше любой женщины, открыто торгующей собой, но у нее было умение использовать тех, кто посещал ее и проводил с ней время, для своих замыслов, касавшихся государственных дел и имевших в виду выгоду ее друзей. Благодаря этому в придачу к прочим своим притягательным свойствам она приобрела славу деятельного ходатая за своих поклонников, и ее влияние необычайно возросло. Когда же ей удалось завлечь в свои сети и сделать своим любовником Цетега, который в это время был на вершине славы и прямо-таки правил Римом, тут уже вся мощь государства оказалась в ее руках: в общественных делах ничто не двигалось без участия Цетега, а у Цетега — без приказания Преции. Так вот ее-то Лукуллу удалось привлечь на свою сторону подарками или заискиванием (впрочем, для этой надменной и тщеславной женщины сама по себе возможность делить с Лукуллом его честолюбивые замыслы казалась, вероятно, чрезвычайно заманчивой). Как бы то ни было, Цетег сразу принялся всюду восхвалять Лукулла и сосватал ему Киликию. Но стоило Лукуллу добиться своего — и ему уже не было нужды в дальнейшем содействии Преции или Цетега: все сограждане в полном единодушии поручили ему Митридатову войну, считая, что никто другой не способен лучше довести ее до конца: Помпей все еще бился с Серторием, Метелл был слишком стар, — а ведь только этих двоих и можно было считать достойными соперниками Лукулла в борьбе за звание полководца. Тем не менее и Котта, товарищ Лукулла по должности, после долгих и настоятельных просьб в сенате был послан с кораблями для охраны Пропонтиды и для обороны Вифинии.

Псевдо-Асконий, о назначении Марка Антония претором с высшим империем для борьбы с пиратами в 74 году:

Антоний «получил по случаю в сенате неограниченные полномочия благодаря консулу Котте и при помощи клики Цетега».

Плутарх о ситуации после избрания Помпея и Красса консулами на 70 год:

Красс имел больше влияния в сенате, а сила Помпея была в исключительной любви народа.

Итак, в 74 году Цетег и его «клика» имеют преобладающее влияние в сенате, так что Цетег фактически «правит Римом». Цетег действует союзе с Коттой, консулом 74. Котта получает от сената командование в Вифинии. В результате совместных действий Котты и Цетега и его клики претор Антоний получает высший империй против пиратов. В 72, когда Цетег уже явно умер, а Котта воюет в Вифинии, сенат, возмущенный поражениями консулов в войне со Спартаком, «приказал консулам не трогаться с места и поставил во главе римских сил Красса» (Плутарх), в 71 большое влияние в сенате имеет опять же Красс. То есть мы имеем в 74-71 большинство в сенате, которым руководит троица Котта-Цетег-Красс, а Антоний явно в дружбе с ними.

Всех этих людей мы с вами уже видели в 82-78 в составе сулланской группы. Цетег уже в 78 появляется как критикуемый Филиппом «фронтмен» большинства сенаторов, затягивающего решение о решительных действиях против Лепида. Котта-старший, консул 75 – близкий к Сулле человек, благодаря просьбам которого Сулла прощает Цезаря. Красс – легат Суллы, спасший сражение при Коллинских воротах, активный участник и бенефициар проскрипций. Биография Марка Антония до 74 года неизвестна (известно только, что его сын, тот самый Марк Антоний, муж Клеопатры, родился в 83, вероятно в Риме, так что Марк-старший, похоже, не был с Суллой на Востоке). Зато известно, что его младший брат, Гай Антоний Гибрида (будущий консул-63, коллега Цицерона), с 87 был в армии Суллы, в 84 командовал в ранге префекта конницей Суллы в Македонии, вернулся с Суллой в Италию и обогатился, участвуя в проскрипциях.

По-моему понятно и с «кликой» — это тоже сулланцы, 300 новых сенаторов, введенных в сенат Суллой.

В эссе про свержение Суллы я писал, что после смерти Суллы слово «сулланцы» использовалось так широко и разнообразно, что могло, и может до сих пор, применяться — и применяется, — к любым римским политикам 70-60, и к Метеллам, и к консерваторам, и ко всем прочим, кого Сулла не убил и не изгнал, разве Юлий наш Цезарь, что называется, в домике. И конечно, политическую группу, о которой мы начали говорить, точнее было бы называть «группа Цетега-Котта». Но я подумал, что все-таки это дополнительно усложнит вам чтение. Так что давайте продолжать их называть «сулланцами», имея в виду прежде всего происхождение группы.

19. Сулланцы. История группы до 75 года

Итак, мы видим, что иерархия внутри группы сильно трансформировалась, но группа в целом выжила и осталась одной из ведущих политических сил. Лидеры и видные деятели группы в 74, Цетег, Красс, Котты, Антонии были людьми «второго ранга», выше их, старше по рангу, близости к Сулле и занимаемым при его власти магистратурам, были другие аристократы – Мурена, Мамерк Лепид, Долабеллы, Скрибоний Курион, Ноний Суфенат, — вот, посмотрите на схеме.

Но в 79 Сулла был отстранен от власти, а в начале 78 года умер. Сулланцы оказались обезглавлены, на пару лет их группа ослабла и полураспалась, в том же 78, во время восстания Лепида, мы их находим в состоянии сенатского «болота» во главе почему-то с Цетегом, способных только на пассивное сопротивление, а не на активные самостоятельные действия. В то же время сулланцы теряют нескольких лидеров высокого ранга в борьбе в судах.

Гней Корнелий Долабелла, консул 81 года, один из ближайших друзей Суллы, после проконсульства в Македонии получил триумф, однако после этого, где-то между 78 и 76, был обвинен в злоупотреблениях в провинции молодым Гаем Юлием Цезарем. Цезарь в 78 служил в Киликии у Сервилия Ватии, это дает нам его прямую связь с Метеллами, и само его положение в судебном конфликте – против сулланцев и консерваторов, тоже позволяет сделать вывод, что он в 78 определился со своей политической позицией и действовал на стороне Метеллов. Долабеллу защищали в суде лучший оратор-сулланец Котта и лучший оратор-консерватор Гортензий, он был оправдан, но обвинения были такими серьёзными, что репутация Долабеллы была разрушена, он исчезает из источников, есть даже версии, что он вынужден был оставить публичную деятельность или уехать из Рима.

Другой Гней Корнелий Долабелла, ещё один сулланец первого ранга, претор 81 года и наместник Киликии в ранге проконсула, после возвращения из провинции в 78 был обвинен Эмилием Скавром в злоупотреблениях и осужден, ушел в изгнание. Скавр – сын Метеллы и пасынок Суллы, но если вспомнить, как плохо Сулла развелся с Метеллой, и что с 66 года Скавр был легатом Помпея, можно очень уверенно предположить, что и в 78 он уже действует на стороне Метеллов.

Гай Антоний Гибрида, оставленный Суллой в 84 командовать конницей в Греции, обогатившийся в ходе проскрипций, в 76 году был осужден за грабежи в Греции по иску греков, которых представлял все тот же неутомимый Цезарь.

Казалось бы, сулланцы должны контролировать суды, ведь по закону Суллы судьи выбираются только из сенаторов. Однако между 78 и 76 сулланцы-судьи явно не очень активно поддерживают своих (бывших) лидеров. Такое впечатление, что Цетег, каким-то образом объединивший в свою «клику» большинство сулланцев-педариев в судах не мешает, а то и помогает Метеллам в «отстреле» своих бывших товарищей, а теперь конкурентов.

Большинство из оставшихся «в строю» сулланцев «первого ранга» оказались, я так понимаю, слабыми политиками и никто из них с 78 по 76 не смог стать лидером группы – явным наследником Суллы. Одни были осуждены, другие, как Ноний Суфенат и Мурена, куда-то исчезли, третьи как политики себя показали слабо (слова Филиппа о том, что Помпея в Испанию в ранге проконсула в 77 отправляют против Сертория «вместо консулов», Мамерка Лепида и Брута, античные историки дружно трактуют как насмешку над слабыми и неспособными консулами). Однако группа имела и в этот период большие ресурсы (прежде всего большинство в сенате и в судах) и возможности.

Метеллы были ослаблены мятежом их креатуры Лепида, и вся тройка их лидеров после 78 разъехалась наместниками в провинции (да ещё и Помпея надолго отправили в Испанию) и оказалась на несколько лет выведенной из политической борьбы за высшую власть, консульства в Риме. Консерваторы же оставались на третьем месте, уступая сулланцам и Метеллам по влиянию – вспомните, как лидер консерваторов Филипп в последние годы жизни, где-то наверное в 75-74 безуспешно пытался в сенате добиться аннексии Египта.

Мамерк Лепид стал-таки, после поражения на выборах в 78, когда ему не помогла даже поддержка Суллы, консулом 77 года, явно с его помощью получил консульство 76 года Скрибоний Курион. К сожалению, о событиях 77-76 годов дошло очень мало информации, например, про политическую ориентацию и действия двух Октавиев, консулов 76 и 75 годов. Кажется, сулланцы имели тогда в целом в государстве всё-таки, несмотря на поражения в судах и потери, некоторое преобладание, скажем так, бóльшую часть власти, но их положение было шаткое.

Картина становится яснее в 75 году, когда консулом стал Гай Аврелий Котта. Я думаю, именно он, вместе с Цетегом, прочно объединил и возглавил сулланцев, и более твердо и решительно определил их новую политическую программу и стратегию. К тому времени сулланцы в них очень сильно нуждались.

20. Отступление 2. Сулланский режим после Суллы

Сулла в 81-80 создал режим, в котором несколько сравнительно небольших элитных и социальных групп победителей доминировали и пользовались правами и богатством, попирая очень большие группы репрессированных, ограбленных и недовольных. Конструкция получилась нестабильная.

На схеме в зеленой зоне – доминирующие группы, получившие власть, привилегии и выгоды, в серой – группы, не имевшие прямой выгоды от сохранения режима и в красной – недовольные, те, кто был репрессирован или лишен прав и/или имущества.

Сулланский режим не был демонтирован Метеллами после свержения и ухода Суллы в 79, как они, кажется, изначально предполагали. По итогам восстания Лепида и достигнутого в начале 77 года компромисса между тремя правящими группами режим был сохранен почти как есть. Сулланцы, Метеллы и консерваторы все 70-е делили и оспаривали власть, но все это время режим оставался непрочным. Самой большой проблемой было то, что большие группы во всех сословиях были так или иначе поражены в правах, недовольны и желали перемен, чтобы исправить свое положение.

Проскрипты – десятки сенаторов, тысячи всадников и представителей италийской муниципальной знати – потеряли все права и значительную часть имущества и жили в изгнании или в бесправном положении. Это были настоящие враги режима, готовые поддержать любого политика, обещавшего им реабилитацию. Многие из них участвовали в открытой войне против правительства – восстании Сертория в Испании. То же касалось десятков тысяч рядовых граждан, воевавших в армиях Лепида и Сертория, объявленных врагами и лишенных всех прав. Из речей Цицерона известно, что наместник Сицилии Веррес на основании обвинения в том, что гражданин воевал у Сертория мог его казнить или продать в рабство и отправить на рудники.

Половина италиков не получила реальных прав гражданства, о них и транспаданцах говорилось подробно выше.

Городской плебс больше всего потерял от отмены хлебных раздач и желал и требовал их восстановления. Недовольство этой группы само по себе не было критически опасным, непомерно увеличившийся плебс в общем-то начиная с Гракхов был склонен постоянно по каким-то поводам проявлять недовольство и бузить, и у римских правящих классов был уже большой опыт его сдерживания в безопасных рамках, но всё-таки из-за хлеба недовольство было сильным и постоянным, а спокойствие и порядок в Городе были важны и необходимы.

Что касается урезанных Суллой до минимума прав и полномочий народных трибунов, это было утеснение едва ли реально влиявшее на жизнь большинства людей. Все-таки тирании и полного беззакония в 70-е не было, остальные магистраты и суды действовали, и защиту можно было искать у них. Что касается будто бы особой опасности народного трибуната для порядка в Республике, того, что народные трибуны используя свои полномочия могли устраивать революции, опасность такая действительно была, но исходила она не от самого трибуната, а от использовавших его политиков.

Собственно, уже сразу, прямо в 78-77 всем у кого есть голова на плечах было продемонстрировано, что уничтожение трибуната совершенно ничего не изменило и стабильность не обеспечило — Лепид, используя должность не народного трибуна, а консула, устроил всё то, что раньше устраивали трибуны – выдвинул программу смены режима, предложил много популярных мер, поляризующих общество и ведущих к гражданским распрям и войне, раскачал толпу демагогическими лозунгами, начал с опорой на неё эти самые распри а потом и гражданскую войну развязал. В 70 и вовсе оба консула, Помпей и Красс, полностью сменили режим под лозунгом восстановления прав трибунов – но не трибуны же это сделали! Наконец, в 59 Цезарь опять-таки именно используя полномочия консула вообще разнес в клочья мир и порядок в Республике, тогда народные трибуны, наоборот, пытались остановить его революцию, но где там…

В общем, те, кто чуть ли ставит знак равенства между сулланским режимом и лишением прав народных трибунов по-моему отвлекаются, так сказать, на фантик, или, если хотите, на хвост собаки Алкивиада. Сулланский режим заключался совершенно не в этом, а в расширенных властных полномочиях сената, его контроле над магистратурами и судами, праве сената создавать чрезвычайные магистратуры и упразднении цензорского контроля над самим сенатом. Второе главное слагаемое сути режима — партия сулланцев, которая через эти конституционные механизмы (в которых для нее были предусмотрены особые льготы и привилегии) удерживала власть. С полноправными народными трибунами все это хозяйство тоже бы, я уверен, более-менее нормально работало, ну, чаще бы использовали возможность для сената заседать и принимать решения за чертой померия, куда не распространялись полномочия народных трибунов. Я честно думаю, что права трибунов Сулла ограничил именно чтобы отвлечь внимание масс, плебса с действительно серьёзных вещей на негодный объект, и получить для себя и для своих сулланцев на будущее средство плебсом манипулировать в стиле купи козу – продай козу.

Но при этом, конечно, символически лишение народных трибунов старинных прав было явным и большим утеснением старинных прав римского народа сенатом, и требование восстановить права трибунов стало самым простым и действенным способом для любого желающего мобилизовать недовольных.

Большой проблемой была затянувшаяся до 71 года тяжелая война в Испании против Сертория – её не удалось погасить в зародыше. (1) У марианцев и всех противников режима появились свои территории, правительство в изгнании и большая военная сила, то есть стабильный и опасный центр сбора для всех недовольных, как вы знаете, они даже начали вести свою международную политику, заключили союз с Митридатом и начали ему помогать. (2) Война требовала больших ресурсов, людей и денег, и не приносила, как другие войны Республики, дохода. Содержание армии в 12 легионов в Испании и необходимость их пополнять, особенно на пике войны, в 76-74 годах, когда потери правительственных войск доходили до десятков тысяч солдат, явно требовало напряжения сил уже в Риме. (3) Отдельной проблемой война была именно для сулланцев – Метеллам удалось закрепить за собой командование в ней, и теперь они располагали за морем огромной лояльной армией, с помощью которой после окончания войны могли бы захватить власть в стиле Суллы (они, как известно, в итоге в общем-то так и сделали в 71).

Вот как описывает положение Республики в 75 консул Котта в «Истории» Саллюстия (в отличие от описания событий, от которого уцелели обрывки, именно речи, сочиненные Саллюстием для красоты, дошли полностью, это прям отдельно обидно. Но всё-таки Саллюстий в речах на факты хоть немного опирается):

Вы сделали нас консулами, квириты, когда республика была в крайне тяжелом положении внутри и на войне. Ведь полководцы в Испании [10 легионов Метелла и Помпея — timonya] требуют жалованья, солдат, оружия, хлеба, и обстоятельства принуждают к этому, ибо после отпадения союзников и бегства Сертория в горы, они не могут ни сражаться, ни заготовлять необходимое. Мы держим войска в Азии [2 легиона] и Киликии [5 легионов] из-за чрезмерной силы Митридата, Македония полна неприятелей [в Иллирии действует армия в 5 легионов], не менее того прибрежная полоса Италии и других провинций, а между тем поступления податей незначительны и неопределенны из-за войн и покрывают едва часть расходов, так что мы теперь пользуемся меньшим флотом для защиты перевозок продовольствия, чем раньше.

Наконец, и в сенате время играло против сулланского большинства. По сулланской системе вместо упраздненных цензоров, пополнявших сенат до 82 года, теперь пополнение происходило автоматически — новыми сенаторами становились после отбытия должности каждый год 20 бывших квесторов. Сулланцы явно не успели и не смогли из-за свержения и смерти Суллы и резкого усиления Метеллов с 79 взять надежный контроль над сенатом и магистратурами, а из-за этого, конечно, и над выборами. Так что с каждым годом в сенате оказывалось 20 новых членов, из которых даже половина совершенно не гарантированно были сулланцами. Квестором мог достаточно легко стать используя семейную клиентелу и ресурсы каждый молодой человек из консульского и преторского рода, из этих родов в сулланской партии состояло меньшинство. То есть в 70-е из 20 квесторов, по моей очень субъективной оценке, хорошо если 5 пополняли ряды сулланцев, по крайней мере сразу, как родственники или клиенты, без специальной «вербовки» для привлечения в группу.

Я сделал очень условную прикидку динамики изменения состава сената, с учетом убыли старых сенаторов от естественной смертности и в войнах и выбытия из сената в результате осуждения (если вы посмотрите речи Цицерона, то увидите, что такое происходило постоянно). Конечно, чем ниже ранги сенаторов, тем меньше в каждом ранге было активных, входящих в иерархию властной группы и полностью лояльных группе людей, реально ниже преторского ранга было скорее большое болото оппортунистов, готовых отдать своей голос за деньги любой группе, или действующих из других личных мотивов, так что любые числа здесь довольно условны. Но всё-таки в реалиях Римской Республики 70-х выборы оставались свободными, конкуренция высокой, «по спискам» никто своих людей проводить не мог. Сам ход времени в таких условиях работал против сулланцев, получивших абсолютное большинство во всех рангах силой и «пакетом». Чтобы такое же абсолютное большинство поддерживать, они должны были сохранять полную власть в Республике, полный контроль над выборами квесторов и последующее распределение всех доходных мест и постов под своих контролем, чтобы удержать избранных на своей стороне. Однако Метеллы постоянно атаковали в судах и на выборах, контролировали многие богатые провинции, десятки молодых людей из знатных родов, не входивших в сулланскую группу, оттесненных от власти новыми сенаторами — центурионами Суллы, рвались делать карьеру и брать реванш.

То есть главная основа власти сулланцев, полученное от Суллы большинство в сенате, в 70-е постепенно таяло и, если бы они продолжали действовать так же, как с 79 по 76, было бы очень скоро совсем утрачено.

Похожая история была и со 120 000 ветеранов Суллы, расселенных в Италии на конфискованных землях, опорой режима «на земле» – явно уже в 70-е начался процесс их разорения, приведший в 60-х к восстанию Катилины, наверняка он тоже был вполне заметен.

Пока, в середине 70-х, и общая неустойчивость власти, и давление большинства недовольных, и тенденции к ослаблению опор власти были не критичными для сулланцев, но все могло поменяться очень быстро – сильная и «хищная» группа Метеллов накопила большие силы и могла ударить в любой момент, преимущество сулланцев над ними было неустойчивым.

Итого, сулланцам чтобы удержаться у власти нужно было срочно и серьёзно укрепить и расширить базу поддержки в Риме и Италии, возможно даже поменять при этом режим и систему власти, так как сулланское устройство постепенно переставало создавать для них преимущества, а его недостатки усиливались. Довольно очевидно, что расширить поддержку и сулланцы, и Метеллы могли бы, проведя реформы в пользу недовольных и репрессированных групп. Та из партий, которая возглавила бы реформы и получила такую поддержку, смогла бы захватить с ее помощью власть, разгромить оппонентов и изменить конституцию и правила игры так, чтобы новую власть закрепить за собой и сохранить уже надолго.

Для Метеллов самым очевидным, едва ли не естественным союзником были, конечно, проскрипты и жертвы конфискаций. Это были прямые, непосредственные враги сулланцев, у которых те отобрали права и имущество – Метеллы же по крайней мере от активного участия в проскрипциях уклонились и могли теперь натравить проскриптов на «режим», возглавив движуху. Метеллы уже попробовали это сделать в 78, руками Лепида, но из-за плохо подобранного исполнителя дело вышло из-под контроля и окончилось для них совершенно неудачно. Метеллы будут и дальше использовать тему проскрипций для борьбы с сулланцами – в 72 годы по предложению Лентула Клодиана, консула-метелланца, сенат примет постановление о взыскании денег с тех, кто купил имущество проскриптов с торгов, но не заплатил за это. При покупке, тогда, в 81 году, деньги за покупателей уплатило государство по распоряжению Суллы, — я думаю, всем понятно, кто были эти везучие люди (а почему сенат вдруг в этом эпизоде выступил на стороне Метеллов – посмотрим дальше). В конечном счете именно трибун Плавтий, человек Метеллов, проведет в 70 закон об амнистии всем участникам движений Лепида и Сертория.

В «марианском» восстании Лепида и «италийском» восстании Спартака участвовали разные области Италии – и разные люди.

(В чем-то парадоксально, конечно, что при этом в течение всех 70-х именно Метеллы – сам Метелл Пий и Помпей — командовали в войне с самой активной частью этих групп – повстанцами Лепида, Сертория и Перперны – как мы увидим, это попытаются использовать против них уже сулланцы.)

Принимать меры в пользу римского плебса, восстановить права народных трибунов и хлебные раздачи, могла любая из групп, выдвинув из своих рядов чуть замаскированного политика, внезапно принявшего близко к сердцу народные, что называется, чаяния и ставшего популяром, как Лепид в 78 году.

Тему же гражданства и прав италиков и прав транспаданцев Метеллы почему-то для использования против сулланцев, такое впечатление, не «качали» никогда. У меня есть по этому поводу не очень обоснованное предположение, что Метеллы, не поучаствовав в проскрипциях, «оторвались» в 79, когда пришли к власти после отставки Суллы, на италиках. Мне кажется, консулы 79 года Ватия Исаврик и Аппий Клавдий предоставили «крышу» своим людям, позволив им обогащаться на поставленном Суллой на колени юге Италии любыми средствами за счет местных. Вы можете в это предположение не поверить, но в любом случае про какие-то, так сказать, положительные контакты Метеллов и италиков в 70-е мне ничего не известно.

Что касается сулланцев, то им, представьте себе, было бы легче поддержать требования италиков о признании гражданства. Сулланцы политически и по родовому и личному составу группы почти прямо продолжают группу Красса-Друза, которая в 91 году пыталась провести закон о гражданстве италиков, сам Сулла был в группе Красса, а некоторые из сулланцев 70-х даже лично тогда, в 91, участвовали в попытке проведения реформы.

Что касается всадников, лишенных мест в судах Суллой, кажется, какого-то их общего движения за возврат этого права в 70-х не было. У всадников не было своей отдельной «партии», в римской политике они очень редко выступают сами, обычно их интересы представляет та или другая элитная, то есть сенаторская, политическая группа.

Теперь давайте вернемся к сулланцам и посмотрим на их новых лидеров поближе.

21. Сулланцы. Публий Корнелий Цетег – лидер группы

О Цетеге известно, для политика его уровня, маловато. Для нас с вами очень интересно то, что Цетег – если не прямой потомок, то выходец из рода (про всех Корнелиев Цетегов, в том числе про их генеалогию[21], известно мало) одного из «пятерки Сципиона», внезапных сверхгениев с отчетливо эллинистическо-птолемеевским бэкграундом, захвативших власть в Республике с 213 по 185[22], потомки которых в 150-х создали основные политические группы Республики – Сципиона-Лелия, Метеллов-Назик, Крассов, правившие в Риме где-то аж до 53 года. Цетегов-консулов после 160 не было, род выпал из высокой политики и погрузился в темноту и неизвестность, но вот вместе с нашим Цетегом в политику вернулся.

Правда, наш Публий Цетег совершенно не проявляет ни одной из специфических особенностей, выделявших «египтян» на протяжении многих поколений — военных, дипломатических и ораторских сверхумений и сверхспособностей, широкой и глубокой образованности, особого интереса к религии, связей с Египтом и Востоком, — такое впечатление, во время долгого выпадения рода из большой политики и из-за наследования великому Цетегу не по прямой линии, он практически ничего из этого уже и не получил от отца и других своих старших родичей, разве что какие-то крохи, которые ему помогли (хотя главными его ресурсами стали, кажется, энергия и политическая одаренность) самостоятельно пробиться сначала в известные, а потом и в ведущие политики.

Вот что Цицерон говорит об ораторских способностях Цетега:

Красноречия его как раз хватало для выступлений по государственным делам, которые он полностью постиг и понимал до тонкостей, так что в сенате его уважали не меньше, чем мужей консульского звания; но в уголовных делах он был ничто, а в частных — не более, как ловкий стряпчий.

Другой признак, что Цетег выпал из «обоймы» «египтян» — то, что начинал политическую карьеру он у их противников, марианцев и консерваторов.

Родился он, наверное, где-то между 130 и 120, то есть в 75 году ему было от 45 до 55. Впервые Цетег появляется в истории как один из сторонников Мария, уже в списке приговоренных Суллой к смерти после взятия Рима в 88 году. При марианцах, в 87-84, он возвращается в Рим и, может быть, уже тогда становится претором. В 87, когда Сулла высадился в Италии, к Сулле явился и Цетег, прежде злейший его противник из партии Цинны и Мария, изгнанный вместе с ними из Рима. Теперь Цетег пришел к Сулле в качестве умоляющего о защите и предоставлял свои услуги на все, чего Сулла ни пожелает (Аппиан). Цетег обещает осажденным в Пренесте Марию младшему и компании прощение (после сдачи города Сулла прощения не дает). Дальше неизвестно, следующее появление Цетега – это уже известное вам упоминание его как вроде бы лидера большинства сенаторов, блокировавшего борьбу с Лепидом в 78.

Выше я написал, что выходит, Цетег начиная с 78 оттеснил ближайших к Сулле людей первого ранга, и сам объединил и возглавил основную массу рядовых сенаторов-сулланцев. В великой статье Тваймана («Помпей и Метеллы», на которую я здесь не устану ссылаться), где подробно разобрана эта тема, очень здорово реконструировано, что Цетег смог дать рядовым сенаторам в обмен на их лояльность в политике конкретные способы зарабатывать и получать свою вполне материальную долю от принадлежности к клике и реализации общей власти и влияния. То, что из себя представляла и чем занималась в 70-х значительная часть сулланских педариев, попавших в сенат в общем-то не по способностям и заслугам, очень наглядно и в лицах описывает Цицерон в речи «В защиту Клуенция Габита»[23] — это такие мелкие, шустрые и жуликоватые деятели, активные и беспринципные, озабоченные монетизацией внезапно привалившего статуса. Прежде всего они реализуются в этом качестве в судах, когда попадают в присяжные, продавая свои голоса присяжных, по возможности сразу обеим сторонам. Самые деловые и активные из них выходят в решалы, устраивая сговоры и продавая голоса своих коллег уже оптом. Самый активный описанный Цицероном решала, Стайен, когда попадается на взятке и попадает под суд, бежит за помощью… ну да, к Цетегу. Цицерон (дело происходит тоже в 74 году):

Ведь этот довод насчет примирения Стайен либо сам придумал по горячим следам, когда его взяли за горло, либо, как тогда говорили, сочинил эту басню о примирении, следуя совету Публия Цетега. Ведь вы можете вспомнить распространившиеся тогда толки о том, что Цетег, ненавидя Стайена и не желая, чтобы государство страдало от его нечестных выходок, дал ему коварный совет, понимая, что человек, признавшийся в том, что он, будучи судьей, тайно и без внесения в книги взял деньги у обвиняемого, не сможет вывернуться. Если Цетег при этом поступил нечестно, то он, мне кажется, сделал это потому, что хотел устранить своего противника; но если положение было таково, что Стайен не мог отрицать, что он получил деньги, причем самым опасным и самым позорным для него было признаться, для какой цели он их получил, то Цетега нельзя упрекать за его совет.

То есть я вижу в этом очень недоброжелательном, сделанном 10 лет спустя после событий и по слухам пересказе событий Цицероном примерно следующее: наиболее активные «лейтенанты» организуют группы педариев-сулланцев на разные дела, а в случае проблем обращаются за прикрытием и помощью уже наверх, к Цетегу, и дальше выполняют его «советы». Понятно, что по такой же лесенке сверху вниз они получают от Цетега указания, как надо голосовать (за сверх-империй Антония, командование Лукулла, и т.д.). Мы об этом дальше ещё поговорим, когда дойдем до Красса.

В чем нет совершенно никаких сомнений – в том, что лидером сулланцев в 74 был именно Цетег.

(Мой основной метод исследования – применение законов и принципов «Теории власти» Щеглова, Хазина и Солохина (palaman) (asterrot ещё до них исходил из той же аксиоматики, я у него ей научился) к римской политике. По этим законам политические группы — долговременные образования, построенные иерархически и пирамидально, подобно «феодальной лестнице». Соответственно, верховный лидер группы, «король», как правило, один (римская реальность, которую мы здесь разбираем, часто оказывается сложнее, но в целом законы власти в ней по-моему действовали, иначе у меня бы анализ не получался и вы бы меня не читали).

Из-за того, что срок полномочий магистратов в Риме был только год, и занимать высшие должности несколько раз подряд было обычно невозможно, лидеры политических групп Республики не обязательно имели высший формальный статус по сравнению с другими участниками группы, иногда их подчиненные-вассалы по тем или иным обстоятельствам их обгоняли по формальным рангам. И при этом лидеры во многих случаях не действовали открыто и сами, направляя группу из тени и выставляя для активных действий членов группы, занимавших магистратуры, или просто более молодых и активных. Поэтому иногда лидер группы в тени, действуют за группу другие люди, притом не всегда в унисон (политика – сложное дело), в источниках пробелы. Или они замечают только самых активных, и даже если разберешься в системе групп и иерархии, фиг чего докажешь.

Та же группа Катона-старшего между 183 и 149 гг по моей версии[24] явно возглавляется и направляется Катоном (хотя, кажется, у них там иногда и коллективное руководство было), а на поверхности, в источниках, Катон практически не виден, ученые заканчивают (!) описание его политической карьеры как раз 183 годом. Или даже Катон-младший, в конце 50-х вырастивший, наконец, достаточно сильных политиков-вассалов своей группы, тех же троих Марцеллов, доросших до консульств в 51-49, и действовавший через них, сам в это время мало заметен.

К счастью, с Цетегом такой проблемы нет. С одной стороны, консулом он не был вообще! То есть его формальный статус в сенате сравнительно невысокий, преторий. С другой – несколько источников совершенно ясно говорят, что он был в 74 и, судя по всему, несколько лет до этого года, лидером сильной политической группы своего имени («клика Цетега»), имевшей в Риме самую большую власть, и что именно он, не из тени, а открыто, эту власть осуществлял.

Два источника я привёл, вот ещё из Плутарха, тоже о событиях 74 года:

Вдобавок Цетег, человек, пользовавшийся тогда наибольшим влиянием в государстве, ибо словом и делом угождал толпе, относился к Лукуллу довольно враждебно, потому что тому были омерзительны его постыдные любовные похождения, его наглость и распущенность.

И Цицерон, современник событий:

Ну а эта страсть к почестям, власти, к управлению провинциями, представляющаяся как будто более достойной свободного человека, какая же это жестокая, какая неумолимая, какая властная госпожа! Она заставила рабски подчиняться Цетегу, человеку не самому порядочному, заставила тех, кто сами себе представлялись людьми значительными, посылать ему подарки, являться рано утром домой, обращаться с просьбами, унижаться. Так что же в таком случае рабство, если это может считаться свободой?

Цетег в последний раз упоминается в источниках именно тогда, в 74. Есть разные версии, когда он умер, по-моему нет сомнений, что раз уже в 73 нет никаких следов его активности, а то, что без него тогда ничего не решалось, чётко зафиксировано, значит, в 73, не позже, его и не стало. При этом ни возраст, ни общение с Прецией, ни политическая активность вроде бы не подразумевают никаких проблем со здоровьем. Меня ещё тут удивляет, что Цетег не стал консулом, и мне очень уверенно представляется, что он бы им с такой-то предвыборной позиции, конечно стал в один из ближайших после 74 года лет, если бы только был жив.

22. Сулланцы. Гай Аврелий Котта

Вы видели, что в союзе с Цетегом в 74 при назначении Антония сверхимператором на море выступал консул 74 Марк Аврелий Котта, который вскоре уедет в Вифинию воевать с Митридатом.

Но мне кажется гораздо важнее и значительнее как политик и как младший лидер сулланцев старший брат Марка, Гай Аврелий Котта, консул 75 года.

Гай Котта благодаря Цицерону известен прежде всего как один из величайших ораторов Республики, в 70-е, говорит Цицерон, он и Гортензий были лучшими и непревзойденными уголовными адвокатами, а этот вид судебной риторики для Цицерона – высший и самый сложный. Котта – герой одной из лучших книг Цицерона «Об ораторе», в ней рассказывается, как Красс Оратор и Антоний по просьбе их друзей и учеников рассказывают об искусстве произнесения речей во всех подробностях, дело происходит в 91 году в последние дни жизни Красса перед его «лебединой песней» — знаменитой речью в сенате, которой он отразил попытку консула Филиппа отменить законы Друза и которая его фактически убила, от напряжения Красс заболел и умер. Котта подробно рассказал Цицерону о той встрече, а Цицерон описал её в книге[25]. Почитайте – не пожалеете, римские политики, наши с вами главные герои, в ней описаны ярко, живо и с любовью.

Котта родился около 124 года, происходил из нобильского, но не самого влиятельного рода. В 91 он как молодой, способный и подающий большие надежды политик входил в группу Красса Оратора-Друза. Задумавшую и проводившую большие реформы. Как оратор Котта был учеником Антония Оратора (деда Антония-триумвира, мужа Клеопатры), ближайшего друга и сторонника Красса. В 91 он выдвигался на выборах в народные трибуны – неплохой старт карьеры для 32-х летнего блестящего оратора.

В конце 91, когда после смерти Красса и Друза их группа потерпела поражение от консерваторов, Котта попал под самый сильный удар противников. Он был обвинен по закону Вария за участие в заговоре против Республики и вынужден уйти в изгнание, чтобы избежать смертного приговора. Все 80-е, десятилетие смут и гражданский войн, Котта провел в изгнании и смог вернуться в Рим по амнистии Суллы в 81 году. Котта вошел в ближайшее окружение Суллы (тот тоже был в числе сторонников Красса Оратора и явно теперь возобновил старый союз), именно по его просьбе Сулла простил Цезаря.

В 75 году Котта становится консулом. Он проявляет себя как активный политик, действующий в интересах плебса, проводит несколько законов, главный из которых – снятие части сулланских запретов с народных трибунов. По закону Котты был отменен запрет для тех, кто занимал должность народного трибуна, занимать другие магистратуры. Я этот его закон расцениваю как первый, пробный шаг сулланской группы на пути к «изменению тогдашней формы правления» (цитата из того самого описания Плутархом писем римских политиков, призывающих Сертория принять участие в «революции сверху»). Котта так и зарабатывал личную популярность, и делал что-то вроде программного заявления о направлении дальнейших действий сулланцев – провести популярные реформы и с их помощью укрепить поддержку и расширить опору режима.

Начиная с 76 года популярные народные трибуны (Сициний в 76, Опимий в 75, Квинкций в 74, Макр в 73) открыто требуют полного восстановления прав трибунов, но их деятельность ограничивается речами. Сициний при этом практически открыто «палится» на том, что на сулланца Красса не нападает. Опимий в 75 и вовсе открыто поддерживает закон Котты. Квинкций в 74 требует восстановления прав трибунов и враждует с метелланцем Лукуллом. То есть я бы этих трибунов тоже отнес к действующим в интересах сулланцев, обеспечивающим их действия популярной пропагандой и нападающим на их противников. При этом первый реальный шаг большой пропагандистской важности делает лично Котта, начав с демонтажа одной из главных «скреп», символов сулланского режима, это по-моему однозначно определяет его как одного из лидеров сулланцев в 75 году.

После консульства Котта получает как проконсул в управление Цизальпинскую Галлию. В большинстве справочников и научных книг пишут, что он умер в конце 74 или в начале 73 года после возвращения из провинции. Вот здесь уже вступаю я, кое-что важное в биографии Котты для определения его роли в событиях нам надо добавить и поправить.

Первое. В 91 году Друз в последней попытке сохранить инициативу и отстоять свои законы выдвинул закон о принятии всех италиков в римские граждане. Между Крассом, Друзом и италиками начались активные неформальные переговоры. У Диодора сохранилась клятва, которую давали италики:

«Клянусь Юпитером Капитолийским, Вестой Римской, Марсом — нашим родовым божеством, Солнцем — родоначальником народа, Землёй — благодетельницей животных и растений, а также полубогами — основателями Рима и героями, которые способствовали росту империи, что я буду считать друзей и врагов Друза своими друзьями и врагами, и что я не буду щадить ни имущество, ни жизни моих детей или родителей в тех случаях, когда это будет на пользу Друза, или тех, кто принял эту клятву. Если я стану гражданином по закону Друза, я буду чтить Рим как свою Родину, а Друза как своего величайшего благодетеля. Это клятву я передам стольким гражданам, скольким смогу. Если я соблюду клятву, все блага, да прибудут ко мне; если я её нарушу — да будет наоборот».

Фактически Красс и Друз инициировали политическое объединение италиков, они хотели сделать из новых граждан сплоченную силу, опору на выборах и в политике для власти своей группы. Со стороны италиков как их общий лидер уже в 91 году переговоры вел Попедий Силон, в римской стороны в переговорах и заключении тайных соглашений с италиками участвовали все люди Красса. После смерти Красса и Друза консерваторы всё это использовали в борьбе против них, обвинив их в заговоре против Республики.

Аппиан:

Таким образом, и Друз был убит во время исполнения им должности трибуна. Теперь всадники положили его политику в основу для доносов на своих противников. Они уговорили трибуна Квинта Бария выступить с таким законопроектом: должны быть привлечены к ответу все те, кто явно или тайно помогает италийцам выступать против государства. Всадники надеялись таким образом немедленно подвести всех влиятельных лиц под ненавистное обвинение, суд над ними забрать в свои руки и после того, как они будут устранены, получить в государстве еще большую силу. Когда другие трибуны отказывались дать ход этому законопроекту, всадники с обнаженными кинжалами окружили их и заставили утвердить законопроект. После его утверждения тотчас же началась запись лиц, желающих выступить обвинителями против самых видных сенаторов. Один из последних, Бестия, не дождавшись вызова в суд, удалился в изгнание, чтобы не отдаться в руки противников; другой сенатор, Котта, правда, выступил в суде, произнес внушительную речь о своем образе действий, открыто поносил при этом всадников, но и он удалился из Рима до голосования.

Завоеватель Греции Муммий, позорно попавшись на удочку к всадникам, обещавшим оправдать его, приговорен был к изгнанию и провел остаток своей жизни на Делосе.

То есть, друзья, что мы видим? Один из ведущих римских политиков в 75-74, активный, влиятельный, получивший большую популярность и проводивший реформы, Гай Аврелий Котта, был в 91 осужден за попытку дать гражданство италикам, в ходе которой он лично участвовал в переговорах с Попедием Силоном и его людьми, и пробыл за это, за борьбу за дело италиков, в изгнании 10 лет, так сказать, честно отмотал 10-ку по 58-й.

Второе. Время смерти Котты определяется так.

О смерти Котты известно только из одного места в речи Цицерона против Пизона и комментария к ней Псевдо-Аскония. Цицерон:

Луций Красс, мудрейший человек в государстве, можно сказать, обшарил все Альпы чтобы найти предлог для триумфа там, где не было никакого врага, другой великий гений, Гай Котта, был воспламенен тем же желанием, хотя не встретил настоящего врага. Ни один из них не справил триумфа, у одного из них эту почесть похитил его коллега, у второго смерть.

Комментарий Псевдо-Аскония:

Я думаю, вы спросите, кто такой этот Котта. Здесь говорится о том Г.Котте который участвует в диалоге Цицерона «Об ораторе». Получив постановлением [сената] триумф, он умер до наступления дня триумфа, когда шрам от раны, полученной им несколько лет назад в бою, внезапно открылся.

Время смерти Котты высчитывается из обстоятельств жизни Цезаря.

Светоний:

Тогда он решил уехать на Родос, чтобы скрыться от недругов и чтобы воспользоваться досугом и отдыхом для занятий с Аполлонием Молоном, знаменитым в то время учителем красноречия. Во время этого переезда, уже в зимнюю пору, он возле острова Фармакуссы попался в руки пиратам, и к великому своему негодованию оставался у них в плену около сорока дней. При нем были только врач и двое служителей: остальных спутников и рабов он сразу разослал за деньгами для выкупа. Но когда, наконец, он выплатил пиратам пятьдесят талантов и был высажен на берег, то без промедления собрал флот, погнался за ними по пятам, захватил их и казнил той самой казнью, какой не раз, шутя, им грозил. Окрестные области опустошал в это время Митридат; чтобы не показаться безучастным к бедствиям союзников, Цезарь покинул Родос, цель своей поездки, переправился в Азию, собрал вспомогательный отряд и выгнал из провинции царского военачальника, удержав этим в повиновении колеблющиеся и нерешительные общины.

Веллей Патеркул:

Едва введенный в жреческую должность, — ведь в свое отсутствие Цезарь был назначен понтификом вместо консуляра Котты, — он поспешил в Италию и, чтобы его не заметили пираты, державшие тогда в своих руках все моря, а их враждебное отношение к себе он заслужил, пересек очень широкий залив Адриатического моря на четырехвесельном судне вместе с двумя друзьями и десятью рабами. Заметив во время этого плавания, как ему показалось, пиратские корабли, он разделся и привязал к бедру кинжал, готовясь к любому повороту судьбы, но вскоре понял, что это обман зрения: издали он принял деревья за мачты и реи.

Итак, Цезарь в Азии разбирается с пиратами и после этого участвует в Азии в войне с Митридатом. Третья Митридатова война началась из-за смерти Никомеда Вифинского: сенат в Риме получил завещание Никомеда, по которому от завещал царство Риму, принял завещание и объявил Вифинию римской провинцией. Митридат Понтийский с этим не согласился, «целую зиму» собирал войска, корабли и хлеб и «в начале весны» (Аппиан) атаковал Вифинию и римские владения в Азии, так началась война. У войны с Митридатом есть по версиям ученых две хронологии – «высокая», по которой первая кампания войны началась в 74 и «низкая», по которой Митридат вторгся в Азию в 73. Биографы Цезаря и Котты обычно принимали высокую хронологию. Тогда получается, что летом 74 года Цезарь отбивал нападение полководцев Митридата в Азии, а потом, едва узнав о смерти Котты и о своем избрании на его место, рванул в Италию. Смерть Котты по таким подсчетам приходится на конец 74 или начало 73 года.

Но высокая хронология, как по-моему очевидно неверна (в неё очень плохо влезает, а по-моему так и просто не влезает, история с получением Лукуллом командования в войне, он был консул 74 года и если война началась в 74, должен был буквально за месяц совершить все свои известные действия (их порядочно) в Риме на посту консула, сгонять к Цетегу за получением Киликии, провести через комиции свое верховное командование, собрать армию и умчаться в Азию, и всё ещё успеть туда весной, практически к началу кампании). Митридат начал войну в 73 году. Теперь это считается более надежно подтвержденным. О.Габелко в книге «История Вифинского царства» подробно разбирает вопрос о датировке смерти Никомеда. Он пишет: «Неоценимую в рассмотрении событий помощь оказывают также данные нумизматики – последние монеты вифинского царя, выпуск которых возобновился в 75/74 г. На сегодняшний день известно 16 тетрадрахм, датированных 223 г. вифинской царской эры и 7 – 224 г. … На посмертный чекан больше походят тетрадрахмы 224 г. – меньшего веса и худшего качества. … Итак, Никомед IV скончался примерно осенью 74 г».

То есть правильная хронология выходит такая: весна 73 – полководцы Митридата вторгаются в Азию, лето 73 – Цезарь выгоняет их из Азии, осень-зима-весна 73/72 – Цезарь узнает о смерти Котты и своем избрании на его место и мчится в Италию.

То есть исправленный конец биографии Котты должен выглядеть так: в 74-73 управляет в ранге проконсула Цизальпинской Галлией, во второй половине или в конце 73 года возвращается из провинции в Рим и заявляет о праве на триумф (хотя не одержал побед над «регулярным» врагом). Коль скоро Котта требует триумфа, значит, он привел к Риму из провинции свою армию. Обычной армией наместника Цизальпинской Галлии в 70 – 60-е было 3 легиона. Сенат рассматривает «заявление» Котты и принимает постановление об его триумфе. Однако ante diem triumphi (иногда это переводят прямо накануне и чуть ли не в ночь перед триумфом, но я думаю здесь возможен и менее драматичный перевод) до назначенного дня триумфа Котта умирает от открывшейся раны.

Что это для нас, друзья, значит? А это значит, что осенью 73 года, когда Спартак в Кампании заканчивает решительными победами летнюю кампанию против войск (поспешно набранных из «случайных людей») римских преторов, осенью переманеврировывает и бьет войско претора Вариния, а потом посланного ему на помощь претора Коссиния (или их соединенные силы) и захватывает в Кампании Нуцерию и Нолу, – так вот, осенью 73 года, под Римом, в семи 30-километровых дневных переходах от Нолы, стоит в ожидании триумфа трехлегионная армия проконсула Гая Аврелия Котты.

Вспомните теперь, как мы разобрали выше, что такое восстание в Италии в 70-х – это вооруженное выступление с целью начать переговоры с правительством, в идеале с командующим армией, посланной против восставших.

Принимая, что восставшие под предводительством Спартака, он же Попедий Силион – италики, требующие защиты своих прав и гражданства, с кем они могут вести переговоры? Конечно, не с посланными против них в 73 году преторами. Претор – в Италии не высший магистрат, он может вести войну, на которую его послали, ну, максимум, заключать чисто военные перемирия, у него нет полномочий от имени государства вести какие-то политические переговоры и заключать соглашения. Он подчиняется консулам и сенату и любое его превышающее полномочия решение будет и недействительно, и сразу отменено. Вспомните, как претор, с которым пытаются вести переговоры восставшие в Этрурии катилинарии в 63 отвечает им – я ничего не могу для вас сделать, пишите в сенат. А вот консулы и проконсулы — это «президенты Республики». Они имеют высший империй, выше них уже никого нет, и сфера их полномочий не ограничена, они вправе по должности решать вопросы войны и мира.

Дальше, чтобы устроить заговор и поднять восстание италики-южане в том положении, в котором они были в 70-е по отношению к Риму, без малейшего шанса на военную победу, должны были быть уверены, что в Риме с ними будут разговаривать, что там есть в высшем руководстве Республики люди, с которыми они договорятся и которые имеют такую власть, что смогут провести утверждение договоренностей как закон в сенате и народном собрании.

И вот Гай Аврелий Котта, римский политик-реформатор, консуляр, член правящей группы, который в 91 вёл переговоры с Попедием Силоном и почти наверняка лично встречался и общался на них с Попедием Силоном-младшим, осужденный за действия в пользу италиков и соглашения с ними (для Котты, я думаю, доказать, что он был осужден неправильно, и добиться теперь, в 73, принятия закона, за попытку проведения которого в 91 он был изгнан, я думаю, было даже лично просто главным делом чести и стало бы политическим триумфом, доказательством его честности перед Республикой и правоты и полным возмещением за годы изгнания, очищением от позора обвинения в измене), а теперь проконсул, командующий армией, если бы он был назначен сенатом (который контролировали сулланцы – «клика Цетега») после разгрома преторов, для ведения войны против Спартака – был именно тем человеком, который смог бы быстро и легко прекратить восстание, заключив соглашение со Спартаком-Попедием.

Вы уже, конечно, понимаете, что я думаю, что именно Котта это восстание и задумал, и, вместе с Цетегом и его сулланцами и Попедием и италиками юга, и устроил.

23. Сулланцы. Марк Лициний Красс

Красс – третий, единственный спасшийся от марианского террора сын Публия Лициния Красса, консула и цензора, известного полководца и государственного деятеля 90-х, входившего в группу реформаторов Красса Оратора. Он не очень удачно воевал в Союзнической войне как легат и в гражданской войне 87 с марианцами и был убит по приказу Мария в 87. Эта линия Крассов[26] происходит от младшего брата сподвижника Сципиона, великого понтифика и внезапного богача Красса Дивеса (богатого). Я так понимаю, «египетские тайны», — членство в «ордене» египтян, обучение, деньги и связи получил Красс Оратор, великий римский политик 90-х, пытавшийся переучредить Республику вместе с Друзом, но к нему всё это перешло тоже не напрямую (он был из другой ветви рода, тоже происходившей от брата великого Красса – понтифика), а через брачный союз, по линии Сцевол и Лелия. Наши же Крассы Дивиты оставались на периферии «египетской» группы, что-то получали от ее лидеров, но больше продвигались явно своими собственными усилиями и талантами, люди они были явно упорные, деятельные и одаренные.

Итак, молодой Красс, это вы знаете, в 86 сбежал в Испанию, там прятался у испанских клиентов отца, когда узнал о смерти Цинны, собрал собственный отряд и вернулся с ним в Италию, чтобы воевать с марианцами. С Метеллом Пием он сразу не поладил и явился к Сулле. Сулла принял его, сделал легатом, поручил собрать свою армию. Красс как полководец оказался лучшим из легатов Суллы, он в 82 успешно воевал на севере, бил марианцев и сам, и вместе с Помпеем и Метеллом и, наконец, соединился с силами Суллы и вытащил решающее сражение при Коллинских воротах, когда крыло войска под командованием самого Суллы было разбито.

Серьёзных конфликтов Красса с Суллой (кроме известного пафосного обмена репликами, когда Сулла отправлял Красса набирать войско в стране марсов в 83 и одного момента в 82 «после взятия умбрийского города Тудертии он был заподозрен в присвоении большей части ценностей, и об этом донесли Сулле» (Плутарх), не имевшего последствий), неизвестно, все поручения он выполнял превосходно, доверие командующего оправдал с лихвой, и, судя по высокому и ответственному назначению командовать половиной армии при Коллинских воротах, Красс стал у Суллы в конце 82 года близким и доверенным человеком. Во время проскрипций в 81 Сулла щедро наградил Красса, не только дав возможность обогащаться, участвуя в них, но и напрямую давая ему деньги. Плутарх: «Ибо, когда Сулла, овладев Римом, стал распродавать имущество казненных, считая и называя его своей добычей, и стремился сделать соучастниками своего преступления возможно большее число лиц, и притом самых влиятельных, Красс не отказывался ни брать от него, ни покупать».

Потом случилось нечто неожиданное. Плутарх:

Во время казней и конфискаций о нем опять пошла дурная слава — что он скупает за бесценок богатейшие имущества или выпрашивает их себе в дар. Говорят также, что в Бруттии он кого-то внес в списки не по приказу Суллы, а из корыстных побуждений и что возмущенный этим Сулла уже больше не пользовался его услугами ни для каких общественных дел.

Это по-моему единственный известный случай, когда за чрезмерное рвение при проведении проскрипций кто-то из сулланцев был наказан Суллой. Ситуация совершенно необычная, во всех других известных случаях сулланцы во время проскрипций жестили как хотели, в том числе как будто и без ведома Суллы, как Хризогон, устроивший внесение в списки лояльного Росция из Америи даже после окончания срока проскрипций, и им ничего за это от Суллы не было. А здесь Красс довольно скромно («кого-то» внес в списки, а не разграбил без приказа, допустим, какой-нибудь городок) зажигал в несчастном Бруттии, на юге Италии, где сам Сулла в это же время методично огнем и мечом выжигал вообще всю местную знать под корень вместе с городами. В общем, Красса практически на ровном месте выгнали из Гестапо за жестокость. И наказание — для Суллы – было необычное, мягонькое, Феликс с непослушными его воле подчиненными поступал гораздо резче, Офеллу вон просто взял и приказал убить.

Короче говоря, я думаю, тут всё было совершенно не так, как представляет Плутарх (хотя даже и он, заметьте, пишет об этой истории не уверенно, мол «говорят»).

Похожий случай, который нам поможет понять ситуацию, был с Цезарем и Антонием. Английский историк Джон Рэмси написал очень интересную статью «Действительно ли Цезарь временно изгнал Антония из ближнего круга» о ситуации 46- первой половины 45 годов. Там случилось вот что: Марк Антоний во время гражданской войны в 49-46 был ближайшим помощником Цезаря, он в 49-48 в отсутствие Цезаря управлял Италией, спас Цезаря в решающей кампании против Помпея, приведя из Италии подкрепления в Эпир, в 47 опять, пока Цезарь отрывался в Египте с Клеопатрой, правил Италией как начальник конницы у Цезаря-диктатора и вообще был вторым после Цезаря человеком. Но в конце 47 года, когда Цезарь с победой вернулся в Рим, он отчитал Антония за допущенные беспорядки и перегибы, не позволил Антонию стать консулом и не дал никаких новых должностей, оставив частным человеком. В Риме тогда решили, что Цезарь Антония лишил доверия и дружбы, Цицерон об это много распространяется в Филиппиках — речах 43 года против Антония. Примирение как будто произошло только в середине 45, когда Цезарь вернулся из Испании и сделал Антония консулом 44 года.

Но Рэмси в статье показывает, что всё было не совсем так. Антоний в 46-45 году занимался (для Цезаря, естественно) грандиозной и очень ответственной экономической операцией: он руководил распродажей с торгов конфискованного имущества Помпея, у которого к тому времени собственности была «половина Италии». Это была большая и сложная работа, и Антоний провел ее успешно, и продав поместья Помпея кому надо, и не взорвав земельный рынок, и наполнив казну. Так что Цезарь имел все основания в 45 принять и наградить Антония наконец-то консульством, вернув ему и формальный статус второго по рангу цезарианца, освободив свою «правую руку» от сложных и несвойственных лихому кавалеристу и весельчаку хозяйственных дел. То есть Цезарь Антония не изгонял, а дал важное, но менее публичное поручение.

Я думаю, практически то же самое было у Суллы с Крассом. Сулла убедился, что Красс ему совершенно лоялен, и имеет притом отличные деловые качества, деньги считать и собирать умеет, и не бросается немедленно тратить их на роскошь и гулянки, как большинство сулланцев. И тогда он отозвал Красса от черной и кровавой «опричной» работы на земле и поручил Крассу не «общественное», а важное партийное дело – управление тайной черной кассой сулланской партии.

Как вы помните, Сулла масштабно и серьёзно подошел к созданию своей партии[27]. Собранную им большую разнородную группу римской элиты, состоящую из десятков молодых аристократов и сотен менее знатных и богатых людей он спаивал в единую иерархическую структуру, сохраняющую единство и внутреннюю лояльность несколькими способами. Первое – объединив их всех соучастием в проскрипционном терроре и разделе имущества репрессированных. Второе – соединив верхушку брачными союзами, заключенными по его приказу. Третье – создав тайную религиозно-мистическую гетерию. Теперь добавляем четвертое – создав общую тайную казну, к которой участники группы имели доступ в обмен на лояльность. Казну «держал» Красс.

Я уже писал об этих делах Красса в 70-х[28], советую почитать, там немного, для тех, кто торопится, перескажу здесь тот текст конспективно.

Красс стал единственным в Риме уникальным сверхбогачом, феерической ракетой поднявшись с 300 талантов в 81 до 10 000 в 55. («Обычные» римские богачи-предприниматели, такие как дядюшка Аттика Цецилий, «стоили» сотни талантов, не тысячи.) Если учесть, что Красс терпел большие политические поражения и терял огромные средства и «инвестиции» дважды, в 70 и 63, суммы, которые он контролировал в 70-е я бы оценил чисто на глаз эдак в 20 000 талантов, порядка 100 миллионов денариев (годовой доход тогдашнего бюджета Республики – 50 миллионов). Это, ребята, даже не Безос или Маск с их несчастными 4% от доходов бюджета США, Красс мог всю Республику с ее армиями, флотами, играми и хлебными раздачами на пару лет взять на содержание. Соответственно, все сказки о том, что вот Красс учил рабов, ходил по пожарам и покупал шахты, и вот так вот поднялся давайте отбросим как прикрытие. Такие деньги там и тогда получить можно было только через большую политику. Красс очень добросовестно показывал, что деньги – не его, что он только «фирма», хранитель и распорядитель. Плутарх:

Красс в течение всей жизни оставался воздержным и умеренным. Дом его был открыт для всех. На обедах его приглашенными были преимущественно люди из народа, простота стола соединялась с опрятностью и радушием, более приятным, чем роскошь.

catofoldmemory сделал к прошлому тексту про Красса в комментах отличное дополнение: «богачи чаще всего были и есть всего лишь «лицом» неких объединений, а не действительными владельцами своего состояния, порой проскакивают интересные упоминания. К примеру купцы-староверы — держатели капиталов своих общин или своего рода. Знаменитый Савва Морозов считался миллионщиком, но вот осведомленные люди, его хорошо знавшие (и с него деньги стригущие), помнится, указывали его годовой доход в 90 тысяч — этим личным доходом он и мог распоряжаться самовольно, а фамильные и общинные миллионы трогать не смел, да видимо и не мог». Согласитесь, практически один в один аналогия.

Как работала сулланская тайная касса, мы тоже знаем на нескольких примерах из жизни Красса. Плутарх: «своим друзьям он даже давал деньги взаймы без процентов, но вместе с тем по истечении срока требовал их от должников без снисхождения, так что бескорыстие его становилось тяжелее высоких процентов».

То есть политическим «друзьям» Красса – сулланцам был открыт из партийной казны беспроцентный кредит (для сверхделового Рима – невероятный аттракцион щедрости) под прикрытием законной дружеской сделки с добрейшим Крассом. НО если они что-то делали в политике не так – с них моментально без снисхождения требовали всё обратно.

Как это конкретно работало в политике. Плутарх: «Сила его заключалась и в умении угождать, но прежде всего — во внушаемом им страхе. Недаром Сициний, человек, доставлявший немало хлопот тогдашним должностным лицам и вожакам народа, на вопрос, почему он одного лишь Красса не трогает и оставляет в покое, ответил: «У него сено на рогах». Дело в том, что римляне имели обыкновение навязывать бодливому быку на рога сено для предостережения прохожих».

Колин Маккалоу в одном из романов о Цезаре дополняет это так: «Знаменитый каламбур Гнея Сициния о Марке Крассе — ты ведь не забыл о сене на рогах Красса! — оказался даже умнее, чем мы думали в то время. Выяснилось, что Сициний уже несколько лет очень много должен Крассу. Поэтому каламбур имел и другой нюанс: faenum значит сено, а faenerator — ростовщик. Получается, что сено, обвитое вокруг рогов Красса, означает денежную ссуду!»

То есть сулланцы и их союзники, взявшие деньги, должны были их честно отрабатывать, вот конкретно Сициний – нападая на противников сулланцев.

Другой пример – когда Цезарь, к тому времени человек Красса, в 63 после претуры уезжал в свою провинцию в Испанию, а его задерживали кредиторы, Красс поручился за его долги на 800 талантов. То есть из кассы финансировались сулланцы всех уровней, педарии получали свой ну, скажем, ежегодный талант, полезные уличные крикуны типа Сициния скажем, 10 талантов, а политики верхнего уровня могли одалживаться сотнями.

(Давайте вы теперь в комментах к этому тексту не будете писать про жадность Красса ничего, ладно? Не будем позориться, обсуждая этот бредовый ярлык моралиста Плутарха.)

Наконец, эпизод с Цезарем в плену у пиратов, воскликнувшим «Какую радость вкусишь ты, Красс, когда узнаешь о моем пленении!» показывает, что Красс работал и главным кадровиком у Цетега и Котт. Цезарь в то время был человеком Метеллов, Красс явно уже до этого, судя по этой реплике, делал заходы к нему, пытаясь за деньги перетащить к сулланцам, а теперь ему представлялся шанс перекупить Цезаря, попавшего в отчаянное положение, заплатив за него выкуп пиратам.

Создал кассу Сулла (я когда-нибудь, может быть, попробую поразбираться, не перешла ли она к нему от Красса Оратора) в 81, приличная часть там должна была в начале собираться и храниться наличными, наверняка в первые годы она составлялась из добычи от Митридатовых войн Суллы и Мурены, из черных денег – личных «подарков» Сулле от восточных царей и от обложенных непомерными данями богатых городов Азии, черную часть которой собирал и отправлял в Рим квестор Лукулл, близкий друг Суллы, пробывший квестором в Азии с 87 аж по 80 год, при нескольких наместниках, уникальный случай в истории Республики. От проскрипций, я так понимаю, поступало мало наличных средств, которые можно было перевести в черные, там больше движимость и недвижимость перераспределялась, сулланцам имущество проскриптов продавали с торгов практически бесплатно, даже внося за них от имени государства те небольшие деньги, за которые они покупали поместья, рабов и дома – при такой схеме много денег не соберешь, а виллу в черную кассу не положишь.

После Суллы сулланцы свой «общак» пополняли, конечно, беря долю от всего полученного благодаря использованию власти, скажем, наместник-сулланец, награбивший в провинции состояние, должен был тайно откатить Крассу 20% (или больше, смотря по его уровню внутри партии), тогда в случае суда за грабежи он мог рассчитывать, что судьи-сулланцы его оправдают. То же касается добычи полководца на войне, и т.д., вот тут Сергей Корнев хорошо систематизировал источники[29] незаконного, ну или в разной степени законного обогащения римской элиты от эксплуатации империи, не буду у него списывать, приглашаю вас у него это почитать. ВОТ ЭТО были реально огромные деньги, которые и могли обеспечить поддержание и рост «состояния Красса» – скажем, с Верреса, наместника Сицилии, в пользу ограбленных сицилийцев взыскали штраф в 10 миллионов денариев, и это явно сильно заниженная оценка размера награбленного.

Постепенно Красс, действуя как «фирма», открыл разные большие бизнесы, которые позволяли легализовывать тайные деньги, «обелять» их. Это было необходимо, чтобы давать по крайней мере педариям, сулланской мелочевке и привлеченным горлопанам-агитаторам займы открыто, вбелую, только так их можно было потом требовать обратно, если заемщик вел себя неправильно. Заметьте, что известные бизнесы Красса как раз позволяют такое делать – как проверить, сколько из шахты извлекли серебра, или во сколько раз дороже удалось продать обученного раба по сравнению с ценой покупки, а в книгах Красса всё это приносило, не сомневаюсь, невероятные прибыли.

Вот этим вот делом «отстраненный Суллой от общественных дел» Красс и занимался, я думаю, себе спокойно с 81 и все 70-е годы. Ну как спокойно, как видите, дел у него было невпроворот, и на них должны были уходить много его времени и сил, потому-то о его публичной, политической деятельности в 70-е ничего не говорится. Он не был ни квестором, ни эдилом. Хотя, казалось бы, кому как не сверхбогачу Крассу, страшному завистнику политических успехов Помпея (как Плутарх нам много и укоризненно рассказывает), избираться в эдилы и устраивать пышные игры, чтобы увеличить свою популярность. Но мы с вами теперь видим (и ещё увидим не раз), что если не объяснять Красса исключительно через Красса, как делают практически все историки, и античные, и современные, многое в его жизни становится понятнее.

Когда Марк Лициний стал претором, неизвестно, где-то между 76 и 72. До своего внезапного избрания сенатом командующим против Спартака в октябре 72 Красс появляется в политике только один раз – в 73, когда некий Плотий обвиняет его в любовной связи с весталкой Лицинией. Судьи Красса оправдали, говорит Плутарх. Дело это для нашей истории важное, подробно мы его разберем дальше. Ни в какой популярной агитации, в том числе за восстановление прав трибунов, Красс аж до 71 года замечен историками не был.

Итак, зафиксируем: Марк Лициний Красс Дивес играл с 81 до 72 очень важную роль в сулланской политической группе – он был хранителем ее тайной казны, служил «фирмой», ведя публичные бизнесы для ее прикрытия, вел все денежные дела партии и отвечал за вербовку новых членов и за контроль за лояльностью всех сулланцев и привлеченных деятелей. После смерти Суллы он явно вместе с ключами от кассы в какой-то момент перешел к Цетегу и признал его лидерство в группе, уже в 76 история с Сицинием показывает, что Красс действует как часть группы Цетега. В конце 72 он внезапно выходит на первый план как лидер группы, большинство в сенате уже идет за ним, а не за Цетегом, как это было в 74.

24. Сулланцы. Марк Антоний Критский

О Марке Антонии до 74 года не известно ровным счетом ничего (да и после этого совсем немного). (Вот отличная статья Е. Смыкова[30], где собраны все сведения о нём.)

Он был старшим сыном Марка Антония Оратора, консула и цензора, входившего в группу реформаторов 91 года, ближайшего сподвижника и друга Красса, учителя Гая Котты. Антонии были старинным плебейским родом, ведущим происхождение аж от самого Геракла, но в римской элите они были, до Оратора, на вторых-третьих ролях. Антоний Оратор был убит по приказу Мария в 87. Его младший сын, Гай Антоний Гибрида, служил у Суллы в Греции, участвовал в проскрипциях, в общем, был несомненным сулланцем. Нет никаких оснований считать, что его старший брат не был до 74 таким же сторонником Суллы.

В 74 году Марк Антоний становится претором, и тут же получает от сената (вы помните, «благодаря консулу Котте и клике Цетега») необычное, первое такое в римской истории, командование «империй, равный проконсульскому во всех провинциях, на расстоянии до пятидесяти миль от моря» (Веллей) на неопределенный срок. То есть Антоний после смерти Суллы остался «сулланцем» и перешел в группу Цетега, и получил как ее участник высшую власть на огромном пространстве. И, конечно, флот и армию. Про количество судов я даже не буду гадать, что касается армии, я думаю, сенат должен был дать ему 2-3 легиона солдат как минимум. Ещё один признак, что Антоний был сулланцем – то, что его легатом в 74-73 был, как мы знаем из Саллюстия, некий Мамерк. Имя редкое, почти наверняка это Мамерк Эмилий Лепид, консул 77 года, зять Суллы.

Итак, сулланцы в 75-74 начали потихоньку догонять Метеллов по проконсулам, контролируемым провинциям и армиям – против Испании с двенадцатью легионами Пия и Помпея и Киликии с пятью легионами Исаврика у них были Курион в Македонии с пятью легионами и теперь, в 74, ещё Котта в Цизальпине с тремя легионами и Антоний на море с приличным флотом и войском.

Предлагаю на минутку расслабиться и отвлечься от бесконечных подсчетов и аналитики на два анекдота об Антонии, один добрый, другой злой.

Добрый. Плутарх:

Антоний Критский, человек не слишком видный и мало чем прославившийся на государственном поприще, но великодушный, честный и щедрый, как можно убедиться хотя бы по одному, следующему примеру. Он владел весьма скромным состоянием и потому не давал воли своей доброте — за этим зорко следила его супруга. И вот как-то раз приходит к нему приятель просить денег, денег у Антония нет, и он велит рабу принести воды в серебряной кружке, смачивает подбородок, словно собираясь бриться, а затем, еще под каким-то предлогом выслав раба из комнаты, отдает кружку другу, чтобы тот распорядился ею, как захочет. Слуги хватились пропажи, начались поиски, и, видя, что жена вне себя от гнева и хочет пытать всех рабов подряд, Антоний во всем признался и просил прощения.

Похоже, Антоний, в отличие от брата, не очень-то обогатился во время проскрипций.

Теперь злой, уже из времен действий Антония-императора на море в 73 году. Цицерон:

В Лилибее на Сицилии проживает какая-то Агонида, отпущенница Эрицинской Венеры. Эта женщина жила в полном достатке и была богата. Один из префектов Антония вздумал отнять у нее рабов, составлявших ее домашний оркестр, под предлогом, что они ему нужны во флоте.

Скучно, наверное, воевалось с пиратами римским адмиралам без музыки.

Антония назначили проконсулом для борьбы с пиратами. Боролся он с ними как-то очень уж точечно. Из отрывков Саллюстия и упоминаний у Цицерона выходит, что в 74-73 Антоний реквизировал хлеб и рабов на Сицилии, а воевал сначала в Лигурии, не очень успешно, потом «было устроено совещание, причем, решив идти против Сертория, Антоний и другие поспешно отплыли на кораблях в Испанию» (Саллюстий). Но в Испании, по другому фрагменту Саллюстия, Антоний воевал не с Серторием, а между Ибером и Пиренеями, пытаясь взять (чем дело кончилось, неизвестно) какой-то «город, удобный для сношений с Италией», при чем там были пираты, и были ли они там вообще – тоже совершенно неясно.

В 72 Антоний перемещается на восток, в Грецию, собирает там через легатов продовольствие и людей (найдены надписи из греческих городов об этом) и начинает в 71 войну с критянами, что на этой войне было – опять-таки понятно плохо. На основании очень кратких и темных ремарок античных авторов часто считается, что войну Антоний позорно проиграл и вскоре умер. Прозвище «Критский» он получил будто бы посмертно и в насмешку. Однако Смыков предлагает другую версию – (1) действительно, при подходе к Криту и (или) при высадке критяне захватили корабль Антония с воинами и квестором, это единственная ясно описанная военная неудача, (2) после этого главные силы Антония явно подошли к одному из критских городов, высадились на сушу и начали против него военные действия, (3) вскоре после этого Антоний заключил с критянами мирный договор (это точно известно из событий 69 года, когда в Риме сенат отказался этот договор утверждать), на умеренных для критян условиях, (4) в римской истории нет прецедентов таких странных насмешек с торжественными прозвищами, тем более посмертных, больше похоже, что прозвище, как бывало в таких случаях, Антоний получил от воинов по окончании войны, похоже, что он и его люди посчитали результат какой-никакой, но победой (5) вскоре после этого Антоний Критский умер, не успев вернуться в Италию и, вероятно, претендовать на триумф.

Мне эта версия кажется гораздо более взвешенной, я бы добавил, что в ситуации продолжающейся ожесточенной борьбы сулланцев и Метеллов в 71 и раздувание небольшой военной неудачи до размеров катастрофы, и издевательская интерпретация прозвища Антония хорошо объясняются действиями Метеллов по подготовке к возвращению Антония – они явно собирались и противодействовать получению им триумфа и мешать его выдвижению в консулы, — Антоний, без сомнения, был бы выдвинут сулланцами в консулы сразу после возвращения и триумфа.

Теперь пришло время ещё покрутить тему Сертория. Напомню, в 72 Перперна обещал Помпею показать собственноручные письма бывших консулов и других наиболее влиятельных в Риме лиц, которые призывали Сертория в Италию, утверждая, что там многие готовы подняться против существующих порядков и совершить переворот.

Давайте теперь, подсобрав информацию о римских партиях и раскладах 75-73, спросим вот что: а кто именно были эти римские «лица» и, главное, как все участники вообще себе представляли попадание Сертория в Италию?

У Валентинова Серторий планирует внезапно помчаться в Италию на пиратских судах. Но это невозможно, друзья, у пиратов, особенно на западе, были, насколько известно из источников, только сравнительно мелкие кораблики в небольших количествах. Для переправы достаточно большой, чтобы она могла оказать воздействие на расклад сил в Италии, армии – хотя бы 20 тысяч человек, нужны несколько сотен крупных боевых или лучше грузовых судов. Сципион в 204 перевез из Сицилии в Африку 30-тысячную армию на 400 грузовых судах, а тут переход из Испании в Италию в разы больше, тем более на случайных подручных средствах не поплывешь, как спартаковцы на Сицилию (и то не доплыли). Митридат, с которым Серторий заключил договор в 74, в обмен на Азию обещал 40 кораблей, но даже и это совершенно ни о чем. То есть пираты (плюс адмирал Митридата) должны собрать торговые суда по всему западу, пригнать их в гавань Диания, которую повстанцы после поражений 75 года возможно уже и не контролируют, сам Серторий как-то оторвется от Помпея и Метелла, быстренько погрузится – и… встретится с флотом Антония, который как раз оперирует на пути в Италию. Получается какая-то фигня, зачем такое предлагать? А ведь предложение было серьёзное, писем много, значит, Серторий не отмахнулся, а вступил в переговоры, была переписка…

Давайте поставим в этой истории вещи с ног на голову. Будем исходить из того, что в Политбюро не дураки сидят – предлагал не Серторий, предлагали ему консуляры из Рима, значит, имели какой-то нормальный план и расчет.

Кто были эти бывшие консулы и другие наиболее влиятельные в Риме лица?

Я думаю, вам теперь понятно, что не Метелл с Помпеем и компания, а именно сулланцы, которые как раз в 75 первой реформой Котты потихоньку начали раскачку ситуации с тем, чтобы довести ее до «беспорядков в Италии и изменения формы правления» – больших реформ, проведенных при силовой поддержке своих полководцев на фоне массовых движений недовольных, с конечной целью привлечь на свою сторону массы повстанцев и укрепить свою власть.

Соответственно, и переговоры и план переправы Сертория в Италию я очень смело помещаю из этой логики на 74-73 годы.

Тогда бывшие консулы – это консуляры-сулланцы, их на тот момент немного, Мамерк Эмилий Лепид, консул 77, Гай Скрибоний Курион, консул 76 и Гай Аврелий Котта, консул 75. Другие наиболее влиятельные в Риме лица – это, вы видели, конечно, Цетег, самый вообще влиятельный в Риме в 74 человек ну и, может быть, Красс и Антоний.

Из консуляров Курион маловероятен, он в 73, наверное не раньше середины года, вернется в Рим из Македонии, остаются Мамерк Лепид и Котта. И вот Мамерк Лепид в 74-73 как раз в Лигурии и даже прямо в Испании, он легат у Антония. И Котта, как вы помните, тоже там недалеко.

Соответственно, что бы я предположил. Реалистичный план переправы армии Сертория из Испании в Италию – конечно, только по суше, из Испании до Лигурии путем Ганнибала, по берегу, и дальше уже не через перевалы, а по кратчайшей приморской дороге из Генуи в Италию.

Вся эта местность входит в 50-мильную прибрежную полосу, в которой высшую власть имеет Антоний. И именно вдоль этого пути Сертория Антоний в 74-73 ведет странные боевые действия не с пиратами, а с местными племенами, отгоняя лигуров в горы и захватывая крепости в Испании, «удобные для сношения с Италией», то есть, ну, расчищая путь Серторию. А в Цизальпинской Галлии, куда дорога приведет Сертория из Лигурии, с 74 года наместник — другой консуляр-сулланец, Гай Аврелий Котта.

Как примерно мог выглядеть тогда военно-логистическая часть плана сулланцев и Сертория.

В Испании против Сертория воюют армии Метелла и Помпея, Метелл действует на юге, Помпей – на севере. В 75-74 Помпей зимой продолжал военные действия, зимой 74-73 они отвели армии Метелл – на юг, Помпей – в Нарбоннскую Галлию, где наместником был метелланец Фонтей, это не было предсказуемо в 74, но не кажется нерешаемой проблемой. Задача Сертория – выделить отборную часть армии с основой из римлян и италиков плюс корпус самых преданных испанцев, в 20-25 тысяч человек, остальные силы оставить для прикрытия, пообещав испанцам после победы в Италии всё решить в их пользу и в Испании. В начале весны дождаться возвращения Помпея в Испанию, желательно завести его поглубже, потом с частью армии отделиться и резко рвануть на север, чтобы оторваться от Помпея на как можно больше переходов (в идеале Помпея вообще свяжут как минимум надолго оставленные Серторием в Испании войска) и ускоренными маршами идти через Галлию в Италию. Гасдрубал смог в 208 так уйти в Италию от Сципиона. Дорога по возможности очищена Антонием от враждебных племен, возможно, в ключевых крепостях даже стоят гарнизоны Антония, которые Сертория пропустят. С армией Фонтея в Галлии в 2-3 легиона как-то надо будет справиться, если он попытается встать на пути, но уж кому как не Серторию такое под силу.

Задача Антония и Мамерка Лепида – используя высшую власть в прибрежной полосе испанских провинций через легатов и префектов мобилизовать и вывести максимум судов из портов Испании под видом организации погони за Серторием, чтобы не дать Метеллу и Помпею воспользоваться ими и срочно отправить какие-то силы на помощь Фонтею или в Италию по морю, а потом деятельно изображать неудачные попытки остановить Сертория на марше.

А в Цизальпине к Серторию присоединятся те десятки тысяч человек, которые в реальности в 72 присоединились к армии Спартака. Котта, проконсул Цизальпины, подходит с армией к Серторию – и начинает с ним переговоры…

Ситуацию в Риме и большую политику мы тут пока не рассматриваем. Не знаю, согласны ли вы с моей реконструкцией, но мне кажется, если исходить из того, что «бывшие консулы и другие наиболее влиятельные в Риме лица» и Серторий не просто трепались от нечего делать в закрытом чатике, походя навешивая себе смертные приговоры за заговор против Республики (Котта, на секундочку, уже один раз по этой дорожке прошел), а вели серьёзные переговоры, восстановить их планы и намерения можно как-то примерно вот так.

Итак, Антоний Критский – сулланец, в 74 явно восходящая звезда и надежда сулланской группы, которому доверили беспрецедентное, большое ответственное командование и большие силы и ресурсы на долгое время, чтобы он укрепил и политические, и силовые позиции сулланской группы, и ее связи с «империей» — провинциями и вассалами на всем Средиземном море (конечно, возможное обеспечение похода Сертория не было ни единственной, ни даже главной его задачей, всё-таки прежде всего он должен был поставить как можно больше пиратов под сулланскую «крышу», ну и заодно навести на морях некоторый порядок при этом), с таким, казалось, не самым сильным противником как пираты, он явно должен был получить в итоге триумф и стать после этого консулом.

25. Сулланцы. Луций Сергий Катилина

После своего яркого и кровавого бенефиса в 82 году[31] Катилина надолго пропадает из источников. В нашей истории со Спартаком он ненадолго появится, поэтому чтобы совсем не закопать вас под тоннам очень интересной (ну, как мне кажется интересной :), мне каждая капелька информации про Республику близка и дорога, и я готов их неустанно собирать в одну бесконечную мозаику, но, боюсь, друзья, вас это иногда здорово утомляет), но не очень релевантной информации давайте здесь о нем поговорим по возможности коротко.

Итак, Катилина дает кровавый старт проскрипциям чудовищной казнью Гратидиана, потом ещё участвует в них, в 81-79, предположительно, как легат Суллы (это факт) командует осадой Эзернии (а это предположение современных ученых). Вроде бы после смерти Суллы он ещё где-то воюет в 70-е, чаще предполагают, что у кого-то из полководцев-Метеллов, но с таким же успехом он мог быть легатом и у кого-то из сулланских проконсулов – Куриона или того же Антония. Следующее его известное появление в политике – рядом с Крассом.

В 73 году Катилина был обвинен в прелюбодеянии с весталкой Фабией. Обвинил его 19-летний Публий Клодий Пульхр, ТОТ САМЫЙ Клодий, зажигательный во всем отношениях человек, все 50-е державший на ушах весь Рим, это был его первый выход на политическую арену. Обвинение было максимально серьёзным – по таким делам, в отличие от всех остальных, обвиняемый не мог уйти в изгнание, осуждение означало именно и только казнь. Катилина был оправдан благодаря Квинту Лутацию Катулу, подробности неизвестны.

С точки зрения групповой политики тут, по-моему, всё выстраивается очень ясно, четко и даже красиво. Катилина – сулланец, его обвинитель Клодий – младший сын Клавдий Пульхра, консула 79 года, одного из трех создателей группы Метеллов в 81 году. Катул – лидер консерваторов, значит, в 73 они в союзе с сулланцами против Метеллов. Этот суд мы с вами отдельно разберем в мельчайших подробностях, в нашей истории о Спартаке это одно из ключевых для её понимания событий.

Здесь я хочу только немного сказать именно о Катилине. Здесь[32] я изложил такую гипотезу: Сулла получил ключи от используемых со 130-х годов группой «египтян», созданной потомками Красса, разработанных стоиками технологий, способов, практик психологической и мистической подготовки и развития (сверх)способностей юных римских аристократов. Эти практики включали развитие особой уверенности в себе через испытания в виде нарушений запретов. На высших стадиях подготовки чтобы перейти на следующий «уровень» от ученика требовалось совершение святотатств против римской религии. На основе этих практик Сулла создал тайную оккультную гетерию, в которой обучал и «возвышал» избранных им молодых людей. Катилина, совершив в 82 очень большое и открытое святотатство – казнь Гратидиана, прошел, вероятно, высшую ступень посвящения.

Что нам, по-моему, показывает история с Катилиной и весталкой в 73 году. Прежде всего, одновременное аналогичное обвинение Красса (тоже метелланцем Плотием), конечно, абсолютно дикое и беспочвенное. Красс вообще был не по чужим женам, а уж зачем ему родственница-весталка… Это навет, имеющий понятную политическую причину и смысл, разберем их позже.

Но что касается Катилины, святотатство встречается в его жизни не в первый и не в последний раз – во время событий его «второго заговора» в 63 он, по крайней мере по мнению современников, совершит ещё много, без иронии и преувеличения, инфернального, например, тайное человеческое жертвоприношение. При этом, в отличие от Красса, как политик Катилина в 73 величина ну совсем незначительная, скандально известный квесторий, для навета нет явных политических причин. То есть, учитывая события 82 года, я бы очень уверенно предположил, что, в отличие от случая Красса, какие-то реальные основания для обвинения Катилины, факты и свидетели, БЫЛИ.

Я предлагаю отбросить гипотезы: любовные, о развратной личности Л.С.К. и всё такое прочее, это литература. Давайте рассуждать системно, аналитически в известном нам историческом контексте – Катилина последовательно и систематически совершает РАЗНЫЕ святотатства.

Это означает, что он их как вид «работы» (в смысле Алистера Кроули работы) ПРАКТИКУЕТ, использует для своих целей.

Описание Саллюстием работы Катилины с его младшими учениками и участниками его заговора в 60-е, я его приводил и подробнее комментировал здесь[33]:

Юношей, которых Катилина к себе привлек, он многими способами обучал преступлениям. Из их числа он поставлял лжесвидетелей и подделывателей завещаний, учил их не ставить ни во что свое честное слово, благополучие, опасности; впоследствии, лишив их доброго имени и чувства чести, он требовал от них иных, более тяжких преступлений.

дает нам возможность понять, зачем были Катилине святотатства. Саллюстий описывает низшие ступени посвящения, через которые проходило больше учеников, и которые поэтому, очевидно, были раскрыты – на высших, тайных, до которых доходили единицы, были ещё более запретные и страшные, чем простая уголовщина, дела – как раз святотатства. Теперь, в 70-е, я так понимаю, уже Катилина сам проводил высшие посвящения новых молодых сулланцев (а может, раз на высшие ступени иерархии в тайной коллегии, — и не новых, и не молодых? Может и Красс тоже не такой уж невинный бухгалтер в очочках, как кажется?). Похоже, на таком посвящении с весталкой, на котором Катилина явно очень продвинутого своего «миста» поднимал на очень высокий уровень сулланской тайной гетерии, он и «засветился». (Если вам нужны современные аналогии этому явлению в целом, предлагаю в 21 веке адренохром, остров Эпштейна, захоронения детей в Канаде и всё такое, если нужны аналогии менее современные и именно со святотатствами как тайным цементом единства элиты – предлагаю всё то, что вышло наружу в процессе над тамплиерами, поцелуи Бафомета в зад, и прочее.)

Итак, у меня получается такое предположение: Луций Сергий Катилина, несмотря на молодость (в 73 ему было что-то около 35) и низкий формальный ранг как сенатора, имел достаточно высокое положение в сулланской группе – после смерти Суллы он стал руководить делами тайной оккультной гетерии внутри группы и проводить обучение и посвящения новых членов и возвышение старых. Как Красс был тайным держателем партийной кассы, так Катилина был хранителем оккультных тайн и ритуалов, магистром мистической коллегии, объединявшей внутренний круг сулланцев. И, соответственно, хранителем «досье» с компроматом на всех сулланцев, которые проходили под его руководством тайные посвящения, совершая преступления и святотатства – это был важный элемент обеспечения внутреннего единства сулланской группы.

26. Сулланцы. Мамерк Эмилий Лепид Ливиан

О Мамерке я уже много писал выше, здесь только суммирую. На 74 год консуляр Мамерк был сулланцем и входил в верхушку группы как консуляр. С позиции лидера его вытеснил Цетег. То, что он был легатом у Антония в 74-73, подтверждает, что он продолжал активно действовать в составе группы. Скорее всего именно он как старший «курировал» и вел переговоры с Серторием о его переходе в Италию, из Лигурии и Испании это ему было наиболее просто и безопасно. В 70 Мамерк станет принцепсом сената, высшая по неформальному рангу и почету должность в Республике, то есть авторитет и влияние у него оставались достаточно большими все 70-е. Мамерк – легат Лукулла в 73, я думаю, какое-то другое, более никак не известное лицо (имя, конечно, редкое, но не уникальное).

Гай Скрибоний Курион

Тоже видный сулланец, консул 76 года. В 76-73 консул и проконсул в Македонии, много и масштабно воевал на ее северных границах с балканскими племенами и первым из римских полководцев дошел с армией до Дуная. Для сулланской группы он, понятно, в это время контролировал богатую и важную провинцию с сильной армией в 5 легионов, добывал там на войне значительные трофеи для себя и для общей казны группы. В 73 вернулся в Италию и получил триумф. В Риме его пытался привлечь к суду, наверное, за злоупотребления в провинции, молодой Метелл Непот, в той обстановке жесточайшей политической борьбы сулланцев с Метеллами за каждый сантиметр «поляны» и обвинениями на ровном месте (как Красса, например) это довольно обычно, впрочем, едва ли Курион в Македонии не грабил. Курион предъявил Непоту какое-то встречное обвинение и избежал осуждения – ещё одно подтверждение (или даже два) того, что в судах в 70-х сулланцы, имевшие большинство на скамьях присяжных, были как правило сильнее Метеллов.

Курион – римский «Жириновский», в политике игравший роль практически сумасшедшего со справкой, он тщательно поддерживал такой имидж, из которого можно было открыто говорить такие вещи, о которых остальные стыдливо молчали. Даже сама манера речи у него была (подозреваю, не всегда, а когда надо) подчеркнуто дурацки-карикатурной.

Цицерон:

Из всех сколько-нибудь стоящих ораторов, которых я знал, ни один не был так несведущ и невежествен в любой из благородных наук. Он не знал ни одного поэта, не читал ни одного оратора, не помнил ничего из истории; он не был знаком ни с государственным, ни даже с частным и гражданским правом. В рассуждениях он был тугодумен, в построении он был беспорядочен, а что касается остальных двух частей, произнесения и запоминания, то ими он вызывал только громкий хохот насмешников. Его телодвижения навеки ославил своей шуткой Гай Юлий, который, глядя, как он говорит, раскачиваясь взад и вперед, спросил: «Что за гребец там разглагольствует?» Хорошо сострил и Гней Сициний, человек бесчестный, но отчаянный шутник — только это в нем и было от оратора. Когда Сициний, в то время народный трибун, представлял народу двух консулов — Куриона и Гнея Октавия, то Курион произнес очень длинную речь, а Октавий, больной подагрой, сидел тем временем возле него, весь в бинтах и припарках. «Помни, Октавий, — сказал ему тогда Сициний, — ты жизнью обязан своему коллеге: ведь если б он тут не качался взад-вперед, мухи заели бы тебя на месте». А памяти Курион лишен был настолько, что много раз, объявляя речь из трех частей, он добавлял к ним четвертую или забывал третью. На частном, но очень важном процессе когда я ради Котты вступался за Титинию, а он выступал против меня в защиту Сервия Невия, он вдруг забыл все, что хотел сказать, и свалил это на чары и колдовство Титинии.

Самый известный такого род прикол Куриона – это эпизод в деле Верреса. Веррес, обвиненный в злоупотреблениях в Сицилии, надеялся только на поддержку Метеллов. И вот когда в 70 консулами на 69 год были избраны Метелл и Гортензий, Курион, встретив Верреса в числе людей, сопровождавших только что избранного Гортензия, демонстративно поприветствовал Верреса, обнял и сказал: «Предсказываю тебе, в нынешних комициях ты оправдан». Очень скоро выяснилось, что это подстава, Гортензий фактически отказался всерьёз защищать Верреса, Метеллы тоже не помогли, и тому пришлось уйти в изгнание, чтобы избежать приговора. Но уж наверное после такого подтверждения Куриона Веррес заплатил покровителям сколько они запросили. А с кого ему потом спрашивать, что обманули – с Куриона, который наверняка скажет, что и не помнит, что говорил?

Но при этом под маской говорливого не в меру дурака скрывался человек хитрый и расчетливый, иногда источники дают это увидеть. Например, в 59 году, на пике политической борьбы, переходящей в силовую, мы узнаем из одного письма Цицерона, что Курион подготовил «под ключ» заговор римской молодежи для убийства ведущих политиков и практически продавал его всем заинтересованным лицам.

В общем, Курион в тогдашней римской политике был не уважаемым тяжеловесом, а скорее специалистом по грязным интригам и подставам, без стеснения прикрываясь почти официальным слабоумием и беззащитностью перед вражеским колдунством. Что ж, и такие люди в политике нужны и важны. На лидерство в сулланской группе он, я уверен, никогда не претендовал, но был ее важным и полезным участником.

Гай Веррес

Веррес, происходивший из не очень знатного рода, был марианцем, квестором у Карбона, но во время гражданской войны очень удачно перебежал к Сулле, вместе с военной казной, которая, правда, пропала. Сулла позволил ему участвовать в проскрипциях, в 80 Веррес был проквестором в Киликии у сулланца Долабеллы – в общем, и по карьере при Сулле (похожей на Цетега) и по всем дальнейших известным связям и действиям это чистейший сулланец. В 74 он был претором, потом, вы, конечно, помните, в 73-71 управлял как пропретор Сицилией. Грабил и угнетал сицилийцев он там как не в себя, совершенно исключительно и феерически. Боролся с пиратами с переменным успехом – одних захватил, другие (пират Гераклеон) разбили его флот. На суде в 70, как мы знаем из речей Цицерона, Веррес заявлял, что укрепил и защитил остров от высадки спартаковцев. Дело это темное, источники очень плохо покрывают обстоятельства и причины неудачи двух попыток спартаковцев – с помощью пиратов и потом на плотах — высадиться на Сицилии. То, что именно Веррес подкупил пиратов, не явившихся с флотом к Спартаку вопреки соглашению – уже современная версия.

Во всяком случае известно, что Веррес распял какого-то несчастного римского гражданина, обвинив его в том, что тот – агент Спартака. Цицерон возмущается этим страшно, но как-то обходит вопрос, так правда ли распятый был агентом.

Уже в 70, когда возвратившегося в Рим Верреса обвинили сицилийцы, его явно пытаются спасти от осуждения уже Метеллы, разнообразно мешая Цицерону собирать против него доказательства и вести обвинение. Как и когда Веррес успел подружиться с Метеллами – вопрос, конечно.

Пока давайте зафиксируем, что претор 74 и правитель Сицилии в 73-71 Веррес – сулланец.

Подводя итог, предлагаю вам изображение сулланской группы в 74 году, на схеме основные её известные участники, сыгравшие роль в событиях 74-70 годов. Наверняка там были ещё другие преторы и претории, не попавшие в источники, а сенаторов более низких рангов, вы помните, были сотни.

Ради интереса можете сравнить с сулланцами в 81 году.

27. Группа Метеллов

Метеллы во главе с тройкой лидеров , Метеллом Пием, Сервилием Ватией и Клавдием Пульхром, после свержения Суллы (подробности можете посмотреть здесь[34]) и короткого периода полного захвата власти в 79, в общем и целом по итогам неблагоприятной для них развязки мятежа Лепида, окончившегося победой союза сулланцев и консерваторов в 77, на следующие несколько лет потеряли позиции в Риме. Метелл Пий и Помпей НАДОЛГО (на 9! лет, с 79 по 71) застряли в Испании, воюя с Серторием, Сервилий Ватия с 79 по 75 воевал в Киликии, а Клавдий Пульхр, освободившийся, наконец, в 77, от италийских дел, выехал в Македонию, но в 76 заболел там и умер. В итоге Метеллы остались с тремя проконсульствами Пия, Помпея и Ватии, очень сильными армиями и тремя провинциями, но для возвращения в Рим им надо было успешно закончить свои трудные войны, а быстро это сделать не удавалось.

Итого, Метеллы перевложились в контроль над провинциальными командованиями и армиями и оказались на некоторое время без лидеров в Риме и возможности активно участвовать в политике на высшем уровне, так что консульства их люди до 74 года не занимали.

Второй проблемой Метеллов в 70-е было то, что у них были очень сильные лидеры и достаточно многочисленная знатная молодежь – как минимум пятеро молодых Метеллов и трое братьев Клавдиев, сыновей Пульхра (пятеро из восьми станут в будущем консулами) – но не было среднего поколения, достаточно сильных и самостоятельных участников группы, желательно преториев, готовых по взрасту и рангу претендовать на консульство уже в 70-е. Самым старшим из молодых Метеллов в 70-е всё ещё было только по 30+ лет (а младшим, Целеру и Непоту, и братьям Клавдиям, и вовсе по 20+), необходимого для занятия консульства возраста первый из них, будущий Метелл Критский, достигнет только в 70 году. Исключения из правил закона Корнелия, разрешения занимать должности до достижения законного возраста по разрешению сената, для них были, как вы понимаете, закрыты.

Да и в целом на тот момент Метеллы были всё ещё скороспелой и оттого довольно немногочисленной, почти что семейной группой, они явно не успели завязать в короткий период власти в 80-78 более широкие связи и союзы с другими влиятельными аристократами (то есть кое-с кем успели, как с Лепидом, но эти союзники оказались негодные, Лепид явно рассматривал союз с Метеллами только как трамплин для личного, в духе Суллы, рывка к власти с кидком покровителей (сам Сулла в принципе уже с Метеллами тоже что-то подобное исполнил в 82)).

Конечно, абстрактно говоря, время отчасти работало на Метеллов. Пока сулланцы завязли в Риме среди сотен тысяч репрессированных и недовольных, борясь с недовольством низов, с нехваткой денег и хлеба, Метеллы, не разделявшие с правительством в Риме ответственности и непопулярности, одерживали победы. И рано или поздно вернулись бы со славой и армиями (разве что с добычей в Испании было не очень) и смогли бы, как Сулла, диктовать условия сенату и требовать обратно власть, опираясь на десятки тысяч верных солдат-ветеранов. Но эта легкость плывущей как будто в руки власти, конечно, кажущаяся. Во-первых, главная война в Испании сама себя не кормила, и Метелл и Помпей сильно нуждались для ее ведения в деньгах, оружии и даже хлебе из Рима. Мы знаем из Плутарха и Саллюстия, как Помпей в 74 отправил в Рим грозно-отчаянное письмо, в котором рассказывал, что истратил на войну все личные средства и, если не получит срочно подкреплений и денег, просто вынужден будет так сказать всё бросить и вернуться в Италию. Судя по тому, что мы знаем, едва ли Помпей сильно преувеличивал – война двух почти 100-тысячных армий была, без сомнения, такой чудовищной воронкой, которая пожирала все местные ресурсы без остатка и постоянно требовала новых. То есть если бы в Риме перекрыли краник пополнений и денег (как сами Метеллы его перекрыли Лукуллу после 70 года в войне против Митридата и Тиграна, после чего его невероятные победы быстро сменились поражениями и мятежами в армии), Метелл Пий и Помпей, вероятно, через пару лет вернулись бы из Испании не гордыми победителями, а позорно битыми Серторием и его испанцами, с остатками ненавидящих их армий и без всяких политических перспектив.

Во-вторых, каким бы непопулярным не было правительство в Риме в 70-е, такого раскола, как в 80-е, обеспечившего переход на сторону Суллы половины элиты и Италии просто по факту возвращения и объявления войны марианцам, уже не было. Не было у Метеллов и сильной «пятой колонны» в сенате, в Риме и Италии – примерно до 75 они оставались очень амбициозной, небольшой и закрытой группой, не имевшей ни популярной программы, ни союзников, так что объяви они, как Сулла, войну правительству под каким-то предлогом, скорее всего дело бы кончилось объединением против них большинства в Риме, как в итоге против Лепида в 77.

В общем, потенциальное преимущество над сулланцами Метеллам в 70-х надо было (1) не растерять, (2) правильно реализовать.

В 75 году, наконец, в Риме появился человек, который этим и занялся – Публий Сервилий Ватия Исаврийский.

Ватия не обладал талантами публичного политика. О Сервилии, прожившем долгих 90 лет, бывшим консулом, цензором, активнейшим и очень влиятельным политиком 35 лет, с 79 по 44, почти ничего не известно именно как о республиканском, публичном политике, чтобы он произносил речи, выдвигал предложения, открыто агитировал на выборах, вообще стоял на Форуме за кого-то или против кого-то… нет, пару раз он, конечно, выступал с известными речами (одну Цицерон даже хвалит), в основном в сенате, но все-таки больше упоминаний, как он голосовал, а не что он при этом что-то говорил. При этом, повторюсь, Ватия все свои 45 лет в ранге консуляра не отбыл формально, как многие, а был деятелем первого ряда, всегда в сенате и Республике заметным и авторитетным.

Я так это понимаю, что Сервилий Ватия был мастером политики тайной, закулисной. Он вел переговоры, заключал союзы, управлял клиентелой – и разрабатывал и проводил грандиозные и сложнейшие политические интриги. Вершина его политической деятельности – по моей версии – сговор с Помпеем в 67, развал изнутри партии Метеллов и проведение Помпея в сверхимператоры Востока, грандиозное по последствиям событие, приведшее в конце концов к установлению фактического единовластия «принципата» Помпея в 50-е и падению Республики. Вот здесь[35] я об этом писал.

«Республиканец» — бюст неизвестного римского аристократа 1 века до н.э. из Венского музея. Вот именно так я себе представляю Исаврика, надеюсь, это он и есть.:)

Ну так вот, Ватия в Киликии с 79 по 75 год воевал с пиратами и горцами, одержал над ними несколько побед, был провозглашен императором и получил почетное прозвище Исаврийского (от побежденных горцев-исавров) и вернулся в Рим (с тремя легионами, в Киликии осталось два). В 75 он получил триумф (провел в нем вождей пиратов, как вспоминает в речи против Верреса Цицерон) – и у Метеллов в Риме, наконец, появился сильный лидер, а у сулланцев – проблемы.

Ватия прежде всего расширил группу, он привлек в нее именно тех, кого критически недоставало — несколько знатных и способных преториев, уже готовых к консульству. Счет тут, что называется, на табло: в 75 у Метеллов 0 консулов, в 74 с сулланцами у них по консулам 1:1, а в 73 и 72 уже оба консула – метелланцы.

Консулы 70-х по партийной принадлежности по версии ВПС. Синий – консерваторы, желтый – Метеллы, кирпичный – сулланцы.

28. Луций Лициний Лукулл. Переход к Метеллам

Вы скажете – Лукулл же сулланец?! Это ближайший личный друг Суллы, которому тот посвятил свои воспоминания, назначенный по его завещанию опекуном сына Суллы. И после этого Лукулл занял эдилитет в 79 и претуру в 78 явно при содействии сулланской группы, пользуясь льготами по закону Корнелия. Да, конечно, это так.

А в 75 Лукулл возвращается из Африки, где он был наместником, — и начинается самое интересное.

У Лукуллов с Сервилиями была старая родовая вражда. Плутарх:

Сам Лукулл в молодые годы, прежде чем вступить на поприще государственной деятельности, добиваясь какой-либо должности, начал с того, что привлек к суду обвинителя своего отца, авгура Сервилия, уличая его в должностном злоупотреблении. Римлянам такой поступок показался прекрасным, и суд этот был у всех на устах, в нем видели проявление высокой доблести. Выступить с обвинением даже без особого к тому предлога вообще считалось у римлян делом отнюдь не бесславным, напротив, им очень нравилось, когда молодые люди травили нарушителей закона, словно породистые щенки — диких зверей. Во время этого суда страсти так разгорелись, что не обошлось без раненых и даже убитых; все же Сервилий был оправдан.

И вот (1) Лукуллы примиряются с Сервилием. Цицерон (в 56 году, но речь идет о более ранних событиях):

Обхожу молчанием многое другое, видя перед собой эти вот светила и украшения государства — Публия Сервилия и Марка Лукулла. О, если бы и Луций Лукулл присутствовал здесь! Была ли неприязнь между какими-либо гражданами сильнее, чем между Лукуллами и Сервилием? Но государственная деятельность и собственное достоинство этих храбрейших мужей не только потушили ее в их сердцах, но даже превратили в близкую дружбу.

(2) Лукулл в 75 году берет в жены Клодию, дочь Аппия Клавдия Пульхра (того самого, третьего основателя группы Метеллов, консула 79 с Ватией), причем без приданого.


(3) В 75 году году Лукулл избран в консулы на 74 год.


(4) Плутарх о консульстве Лукулла:


Когда Помпей потребовал денег и написал, что, если ему ничего не пришлют, он оставит Испанию и Сертория и отведет войска в Италию, Лукулл с великой охотой содействовал высылке денег. (+ Аппиан о 74 г.: Вынужденные разделить на столько частей свои военные силы, римляне все-таки послали в Испанию два новых легиона.)

Вдобавок Цетег, человек, пользовавшийся тогда наибольшим влиянием в государстве, ибо словом и делом угождал толпе, относился к Лукуллу довольно враждебно, потому что тому были омерзительны его постыдные любовные похождения, его наглость и распущенность. С ним Лукулл вступил в открытую борьбу, в то время как Луция Квинтия, другого народного вожака, который восстал против установлений Суллы и пытался насильственно изменить государственный строй, он многочисленными частными беседами и публичными увещаниями убедил отказаться от своих планов и унять свое честолюбие; так, действуя как можно более сдержанно, он к величайшей пользе для государства пресек страшную болезнь при самом ее возникновении.

Мы с вами видим тут чистый, практически идеальный по всем параметрам пример (эх, всегда бы так!) перехода политика в другую политическую группу. Лукулл примиряется с лидером Метеллов в Риме, Исавриком. Лукулл вступает в 75 с Метеллами по римским понятиям в открытый, практически официальный союз, заключая брак с женщиной из семьи Клавдиев. Приданого он не получает, так что брак этот явно, так сказать, чисто политический.

(В предыдущих поколениях у Метеллов было множество дочерей, которых они выдавали замуж, заключая политические союзы. В 70-х молодых Цецилий на выданье, кажется, уже не было, зато три дочери – Клодии осталось от Клавдия, и Сервилий использовал их для скрепления союзов с новыми, привлеченными им участниками группы или для укрепления связей внутри группы. Две другие Клавдии были выданы, старшая — за Марция Рекса, метелланца, консула 68 года, средняя (ТА САМАЯ Клодия, Лесбия Катулла) – за Метелла Целера).

В 66, возвращаясь в Рим после того, как Метеллы добьются его поражения в войне с Митридатом, Лукулл ещё с дороги пошлёт Клодии разводное письмо, — его союз с Метеллами будет расторгнут.

В том же 75 Лукулл побеждает на выборах консулов, он избран первым, то есть получил большинство голосов, конечно, при поддержке Метеллов. И как консул в 74 он открыто противостоит и главе группы сулланцев – Цетегу, и трибуну-пропагандисту, ведущему агитацию за реформы, которые начали проводить сулланцы (Котта в 75) – Квинкцию. И оказывает критически важную помощь Метеллу и Помпею в Испании, без которой у них, кажется, могли бы быть большие проблемы, без подкреплений – с Серторием, а без денег – с собственными солдатами.

Привлечение сильного, талантливого и энергичного Лукулла было большим успехом Ватии, который вскоре повлек новые, ещё большие успехи – на выборах на 73 год оба избранных консула принадлежали к группе Метеллов. То есть Метеллы отобрали власть у сулланцев!

С Марком Лукуллом всё понятно, он был младшим братом Луция, и братья всегда действовали в политике вместе. Кассия Лонгина иногда чуть ли не считают марианцем. Но во всех известных случаях он действует определённо на стороне Метеллов. (1) В 73 году Марк Лукулл рано отправился в Македонию на смену Куриону, и выборы консулов проводил, выходит, оставшийся в Риме Кассий. На выборах победили опять двое метелланцев – Лентул и Геллий (их вы лучше знаете, они замечательно воевали со Спартаком). (У историков принято считать, я с этим совершенно согласен, что руководящие выборами консулы в большой степени влияли на исход выборов, это очень ясно подтверждают хорошо известные выборы на 62 год, которые проводил Цицерон, и на которых совершенно беспардонно прокатили неправильных кандидатов.). (2) В 66 году «четыре консуляра» — Кассий вместе с Исавриком и Лентулом (и Курионом – вы видели, что он у Метеллов окажется уже с 70) поддержат в сенате предоставление сверх-империя Помпею на Востоке.

Ну а уж консулы 72 года – метелланцы побольше самих Метеллов, они в консульство требуют с сулланцев незаплаченные деньги за купленное с торгов имущество проскриптов, утверждают предоставление Помпеем гражданства испанцам, принимают закон чтобы ограничить произвол Верреса на Сицилии, а в 70 году становятся цензорами и вычищают 68 сулланцев из сената.

О консульских выборах, коротко: мы не знаем в подробностях, как это работало. Я ничего тут от себя нового конспирологического и срывающего покровы не добавлю. Судим по результату – если такой-то избран в консулы, значит, за него проголосовало большинство избирателей, прежде всего из центурий всадников и первого класса, составлявших арифметическое большинство избирательных единиц. Похоже, большое влияние на исход выборов оказывал проводящий выборы магистрат, как правило, консул – в каких-то случаях он был способен подыгрывать своим кандидатам, видимо, через давление на подсчитывающих голоса людей, но прямо приписать большинство голосов тому, за кого реально не голосовали, консул не мог. Личной популярности и поддержки семейной клиентелы было для победы недостаточно – кандидаты искали поддержку-дружбу у других влиятельных лиц и вообще чуть ли не у каждого избирателя лично. Подкуп через объединения избирателей – коллегии играл большую роль, вложением больших средств можно было выиграть выборы, известно, что Пизон стал консулом на 67 год, потратив 3 миллиона денариев на подкуп избирателей. Значит, побеждала комбинация: известный кандидат, имеющий большие личные средства + его сильная поддержка от многих других аристократов, включая денежную, если брать системно – от одной из крупных организованных и действующих совместно политических групп, + прямое содействие при проведении выборов и подсчете голосов проводящего выборы консула, или поддержка других магистратов и влиятельных людей, способных не позволить посчитать голоса не в пользу своего кандидата. В норме вес каждого фактора был, наверное, 20 (личная известность и деньги кандидата) — 50 (25 поддержка + 25 касса политической группы) — 30 (административный ресурс), но в зависимости от ситуации вес каждого фактора мог серьёзно варьироваться.

Так, слабые консулы 72 года вряд ли имели значимую личную популярность и клиентелу, значит, определяющую роль в их избрании сыграли продвигающие их Метеллы и проводящий выборы в 73 году консул из группы Метеллов. И наоборот, популярность Помпея в 71 благодаря выдвинутой им программе восстановления прав народных трибунов была велика, так что продавливать его избрание административными средствами не было нужды. Соответственно, избрание не то чтобы кумира толпы Лукулла консулом в 75 году и победу Метеллов в ситуации проведения выборов консулом-сулланцем можно отнести на счет поддержки Метеллов во главе с Исавриком, в том числе 10 000 его солдат, вернувшихся из Киликии, и использования ими полученных в Киликии денег.

О политических браках с кем-то из четверки консулов 73-72 с Метеллами сведений нет. Но мне кажется несомненным, что именно Ватия начиная с 75 года собрал их, присоединил к группе и помог стать консулами. Тому же Геллию Попликоле в 72 было порядочно за 60, свои собственные шансы получить популярность и стать консулом он явно давно потерял, и объяснить его внезапный рывок в топ римской политики, консульство и цензуру(!) (после позорных поражений от Спартака) можно только поддержкой сильной группы, в обмен на которую он продемонстрировал после избрания полную ей лояльность.

Исаврик, в отличие от Цетега, как видите, руководит своей группой из тени, о нем лично мы с 75, после триумфа, НИЧЕГО не слышим аж до 66 года. Но, я думаю, его как лидера группы, можно вычислить по «гравитации», как темную звезду, — по тому, как все поменялось в римской политике в пользу Метеллов с 75, когда он вернулся в Рим, и по его стартовому высокому месту в группе Метеллов в 79 году.

29. Луций Лициний Лукулл. Внезапный разворот

Теперь давайте всё-таки ещё вернёмся к Лукуллу. Вы, конечно, помните, что помощь Помпею и борьба с Цетегом — ещё далеко не всё, что он успел в своё консульство в 74. После этого он выдал внезапный U-turn и получил сначала по соглашению с Цетегом проконсульство в Киликии, потом по решению народного собрания командование в войне против Митридата, юридически – новую присоединенную после принятия завещания Никомеда провинцию Вифиния, ту же провинцию получил Котта, назначенный командующим в ней на море, поручение вести войну консулы получили вместе с провинцией, и, когда-то в том же году, скорее всего от сената, ещё и проконсульство в Азии. Лукулл стал «вице-императором Востока», наместником трех провинций, беспрецедентный в истории Республики случай.

Лукулл не был римлянином. Ну то есть по рождению и гражданству он был, конечно, римлянин, но по духу, интересам и жизненным целям и приоритетом он стал греком.

Плутарх о юности Лукулла.

Лукулл выучился довольно искусно говорить на обоих языках. Он еще в юные годы всей душой прилежал к той изощренной образованности, которую называют «вольной» (досужей, т.е. достойной свободного человека, которому не приходится своими знаниями зарабатывать на жизнь) и которая предметом своим имеет прекрасное. Когда же он достиг преклонных лет, то, отдыхая от многочисленных битв, целиком предался философии, пробуждая в себе наклонность к умозрению, а честолюбивые стремления, вспыхнувшие вследствие ссоры с Помпеем, весьма вовремя унимая и подавляя. В юности он условился с оратором Гортензием и историком Сизенной, что напишет стихами или прозой, на греческом или латинском языке, как выпадет жребий, сочинение о войне с марсами. По-видимому, ему досталось писать прозой и по-гречески; какая-то история Марсийской войны на греческом языке существует и поныне.

Плутарх о Лукулле на войне с Митридатом.

После [освобождения города от осады Митридата] Лукулл вступил в Кизик и насладился заслуженными почестями и любовью граждан. Затем он двинулся вдоль Геллеспонта, набирая корабли. Прибыв в Троаду, он расположился на ночлег в храме Афродиты, и ночью, во сне, ему предстала богиня.

Когда на следующий день Лукулл вступил в [сгоревший при штурме Амис], он со слезами молвил друзьям, что если и прежде не раз завидовал Сулле, то сегодня как никогда дивится его удачливости: ведь он пожелал спасти Афины и спас их. «А я, — продолжал он, — хотел состязаться с ним в этом, но судьба уготовила мне славу Муммия!» Все же он старался помочь городу оправиться, насколько это было возможно. Пожар был затушен ливнем, который не без божьего изволения хлынул во время взятия города. Большую часть домов, пострадавших от огня, Лукулл велел отстроить еще в своем присутствии; он ласково принял бежавших жителей Амиса, когда те возвратились в город, позволил селиться в нем всем желающим из греков, а также прирезал к землям города сто двадцать стадиев.

Между тем Лукулл занялся городами Азии. Теперь, когда он освободился от военных забот, он хотел сделать так, чтобы и сюда пришли правосудие и законность — провинция была давно уже их лишена и терпела невероятные, несказанные бедствия. Откупщики налогов и ростовщики грабили и закабаляли страну. Застав провинцию в столь бедственном положении, Лукулл сумел в короткий срок избавить этих несчастных от их притеснителей [римлян! – timonya]. Он начал с того, что запретил брать за ссуду более одного процента; далее, он ограничил общую сумму процентов размером самой ссуды; наконец, третье и самое важное его постановление предоставляло заимодавцу право лишь на четвертую часть доходов должника. Ростовщик, включавший проценты в сумму первоначального долга, терял все. Не прошло и четырех лет, как благодаря этим мерам все долги были выплачены и имения вернулись к своим владельцам незаложенными. Эта всеобщая задолженность была последствием того штрафа в двадцать тысяч талантов, который наложил на провинцию Сулла. Ростовщикам уже было выплачено вдвое больше, чем они ссудили, но при помощи процентов они довели долг до ста двадцати тысяч талантов. Теперь эти ростовщики кричали в Риме, что Лукулл-де чинит им страшную несправедливость, и подкупами натравливали на него кое-кого из народных вожаков; эти дельцы пользовались большим влиянием и держали в руках многих государственных деятелей, которые были их должниками. Зато Лукулла теперь любили не только облагодетельствованные им общины, но и другие провинции считали за счастье получить такого правителя.

Лукулл, полной мерой одарив провинцию Азию правосудием и миром, не пренебрег и тем, что служит к веселью и удовольствию. Остановившись в Эфесе, от старался угодить городам победными шествиями и празднествами, состязаниями атлетов и гладиаторов. Со своей стороны, города отвечали ему учреждением в его честь Лукулловых игр и той искренней преданностью, которая дороже всяких почестей.

Плутарх о Лукулле после возвращения в Рим.

Лукулл расстался с государственными делами. Он собрал множество прекрасных рукописей и в пользовании ими проявлял еще больше благородной щедрости, чем при самом их приобретении, предоставляя свои книгохранилища всем желающим. Без всякого ограничения открыл он доступ грекам в примыкавшие к книгохранилищам помещения для занятий и портики для прогулок, и, разделавшись с другими делами, они с радостью хаживали туда, словно в некую обитель Муз, и проводили время в совместных беседах. Часто Лукулл сам заходил в портики и беседовал с любителями учености, а тем, кто занимался общественными делами, помогал в соответствии с их нуждами, — коротко говоря, для всех греков, приезжающих в Рим, его дом был родным очагом и эллинским пританеем. Что касается философии, то если ко всем учениям он относился с интересом и сочувствием, особое пристрастие и любовь он всегда питал к Академии, которую возглавлял тогда Антиох Аскалонский, человек глубокомысленный и очень красноречивый. Лукулл приложил немало стараний, чтобы сделать Антиоха своим другом и постоянным сотрапезником, и выставлял его на бой против последователей Филона.

К [его] забавам следует отнести, по-моему, и расточительное строительство, расчистку мест для прогулок, сооружение купален, а особенно — увлечение картинами и статуями, которые Лукулл собирал, не жалея денег. На эти вещи он щедро тратил огромное богатство, накопленное им в походах, так что даже в наше время, когда роскошь безмерно возросла, Лукулловы сады стоят в одном ряду с самыми великолепными императорскими садами. К этому надо добавить постройки на побережье и в окрестностях Неаполя, где он насыпал искусственные холмы, окружал свои дома проведенными от моря каналами, в которых разводили рыб, а также воздвигал строения посреди самого моря. Когда стоик Туберон увидел все это, он назвал Лукулла «Ксерксом в тоге».

Я очень уверен, хоть об этом нет сведений, что ещё в юности Лукулл, как многие римские аристократы, надолго ездил учиться в Грецию. С 87 по 80 год (самое длинное квесторство в истории республики) он оставался квестором Суллы в Греции и Азии. Итого из к 74 году он из 25 лет сознательной жизни минимум 10 провел в широком смысле в Элладе. Римской политикой он занимался сравнительно недолго, несколько лет в молодости и с 79 по 74 (да и то 2 года из них пробыл в Африке), и явно вынужденно. (Как только после возвращения в Рим в 66 для него это стало возможно, он с огромным облегчением забросит общественные дела навсегда. Я же говорю, друзья, это уже совсем НЕ римлянин, не римский аристократ.)

И вот, представьте, в 74 году умирает Никомед, и сразу всем в Риме становится понятно, что как бы сенат ни решил с его завещанием, Митридат захочет присоединить Вифинию, и с ним будет большая и долгая война, римский командующий в которой будет, как Сулла в 80-х, долго и фактически бесконтрольно управлять всеми восточными владениями Республики. Это был как будто специально посланный Лукуллу грандиозный ШАНС реализовать себя там, где он уже давно жил душой и сердцем, на греческом востоке. Надолго оказаться там, среди своих, имея власть и ресурсы, использовать все силы и возможности в любимой стране для ее блага. И прославиться, конечно, — Лукулл явно был честолюбив, — но прежде всего тоже именно у греков. Для Рима и римлян Лукулл делал исключительно то, что был обязан, необходимый минимум, для греков – всё, что мог.

Нет информации, чтобы даже предположить, где Лукулла так серьёзно перепрошили (в Греции много кто из римских аристократов провел много лет, но ТАКОЙ получился в итоге только один), тут, конечно, должны были быть не просто внезапная страсть к Греции, а и очень серьёзные посвящения и работа с ним местных серьёзных людей, и долгая наработка и поддержание связей с греческой и восточной эллинистической элитой, Лукулл и в Александрию прямо к Птолемею, как известно, заезжал, — но что делать, строить более определенные гипотезы тут совершенно не на чем. Понятно только, что Лукулл был, так сказать, осколком проекта Суллы в 80-х по установлению его личной власти на востоке, много лет управлял белыми и черными денежными потоками с востока к Сулле и устанавливал там связи как его личный доверенный человек, уж наверное он стал таким греком не без ведома (а может, и под руководством) Суллы и с дальним прицелом быть в сулланской группе (той, изначальной, во главе с Суллой, а не Цетегом) главным по Востоку, не претендующим притом на власть в Риме за полным отсутствием к Риму интереса и, значит, совершенно лояльным своему покровителю в Риме — Сулле.

В общем, я думаю, теперь вам понятно, что Лукулл осенью 74 года просто-напросто занялся устройством своего личного счастья ценой всех своих только что выстроенных римских политических союзов и обязательств. У него оставалось до конца срока буквально пара месяцев на то, чтобы получить восточное командование – если бы он этого не сделал, то консульство его бы закончилось в декабре 74, после этого он поехал бы проконсулом в Цизальпину, там оказался в центре борьбы сулланцев и Метеллов – а на восток на войну поехал бы, скажем, тот же Котта, или сенат специальным постановлением, как Антония, назначил бы туда чрезвычайного проконсула, уж конечно сулланца.

Практически наверняка Лукулл сначала помчался за помощью к Исаврику. Но Исаврику Лукулл на востоке был совершено не нужен, узел его противостояния с Цетегом и Коттой всё туже завязывался здесь, в Риме и Италии, и лишиться дорогой ценой полученного и единственного кроме самого Исаврика своего консуляра, к тому же перехватывающего в 73 ключ к Италии – Цизальпину с ее армией, Исаврик себе позволить просто ну никак не мог. Он, конечно, Лукуллу отказал и настоятельно предложил ехать в Цизальпину.

И вот тогда Лукулл пошел к Цетегу. Ему было что предложить сулланцам – контроль над Цизальпиной и ее легионами на 73 год. А получить он хотел, соответственно, проконсульство на Востоке (пока не Вифинию, она ещё вакантное царство) с дальним прицелом на войну. Консульской провинцией была Киликия, высокие договаривающиеся стороны ударили по рукам.

Ситуация явно развивалась исключительно быстро и ступенчато, Киликию Лукулл получил ещё до принятия наследства Никомеда, которое означало, что события пойдут по пути немедленного разрыва с Митридатом, а не дипломатических маневров, если бы завещание не достали (в Рим успела приехать вдова Никомеда и, кажется, его побочный сын, кандидат в наследники, явно на утверждение в цари Вифинии), выбора сторонами своих кандидатов в наследники, обмена посольствами с Митридатом, ограниченной Вифинией прокси-войне между претендентами на Вифинский престол, которая бы уже могла постепенно перейти в прямую римско-понтийскую (и тогда бы Лукулл как ближайший и высший по рангу наместник с большой армией мог бы эту войну вести) – или не перейти. Но Цетег, контролирующий сенат, сразу после сделки с Лукуллом явно нажал на газ, и сенат принял мгновенное решение об аннексии, Митридат предсказуемо взвился и начал собирать войска, в общем, понеслась!

Может быть, Лукулл не полyостью порвал с Исавриком, тогда он представлял свою сделку с Цетегом как разовую. Я так понимаю, что как минимум Азию Лукулл получил уже после назначения командующим, в довесок тоже от сената, а значит, от Цетега, а вот насчет самого командования и Вифинии, на двоих с Коттой, уже трудно сказать, слишком быстро там у них все замелькало. Судя по тому, что когда-то между 73 и 71, скорее в период власти в Риме метелловских консулов в 73-72, Лукулл получал из Рима подкрепления, что ему тогда же предлагали выделить 3000 талантов на постройку флота, по тому, что его легатами на войне были братья Клавдии, старший Аппий и младший Публий, как-то он всё-таки и с Исавриком перед отъездом сохранил как минимум худой мир и договоренность о сотрудничестве и поддержке.

Но, как вы, наверное, помните, как только Метеллы в 70 решительно победили сулланцев и получили полную власть в Риме, они практически сразу, с 69 года, начали отбирать у Лукулла по одной провинции, не давать ему подкреплений, устраивать мятежи руками Клодия в его армии, и к 66 добились его полного поражения, я вот здесь[36] об этом подробнее писал. Получается, Метеллы терпели Лукулла на востоке только как меньшее зло, «затычку», временное средство для того, чтобы противники Метеллов в решающие моменты не получили богатые провинции и большие армии и не смогли их использовать против Метеллов. Но как только у них освободились руки, оказалось, что они рассматривают Лукулла не как своего человека, а как противника.

Итак, к концу 74 года Лукулла, заключившего сделку с Цетегом и получившего три провинции и командование в войне с Митридатом, можно рассматривать применительно к партийной борьбе за власть в Риме или как ненадежного союзника Метеллов, или как нейтрального деятеля.

Как видите, не все события и люди вписываются в мои любимые пирамидальные схемочки групп и раскрашиваются в определенные цвета, есть такие, которые из всех схем просто выламываются. Но ведь за это мы и любим историю, и особенно наших с вами республиканских римлян, правда?

30. Консерваторы

Небольшая, но включавшая сильных и активных политиков, старейшего из активных консуляров и цензория Луция Марция Филиппа и неутомимого Квинта Лутация Катула, в 78 ненадолго пришла к власти. Вот здесь[37] я о них писал. Возможно, Децим Юний Брут, консул 77 года, тоже входил в группу консерваторов – я это предполагаю только по его семейным связям с Марцеллами и Постумиями, тоже, предположительно, консерваторами. О двух консулах 76 и 75 Октавиях информации вообще ноль, в консерваторы я их даже предположительно записывать не рискну. В любом случае к 74 году консерваторы были самой слабой и маловлиятельной из трех римских политических групп.

Судя по тому, что младший из тройки несомненных консерваторов – Квинт Гортензий Гортал лучший судебный оратор 70-х, выступал защитником важного сулланца Долабеллы вместе с Гаем Коттой (суд был когда-то в 78-76) (это был центральный политический процесс первой половины 70-х, тут личные случайности я исключаю, это чистейшая высокая политика), и что Гортензий вместе Коттой выступал защитником в других процессах против политиков, консерваторы в итоге в 78 нашли общий язык с сулланцами Цетега и сотрудничали с ними. Судя по тому, что последнее известное предложение Филиппа о признании завещания Птолемея Александра сенатом и аннексии Египта он в сенате около 74 всеми силами продвигал, но провести не смог, общие силы и влияние консерваторов были недостаточными чтобы вести самостоятельную политическую линию. Судя по прекращению его упоминаний, Филипп умер в 74 и лидером консерваторов стал Катул. Это, конечно, громко сказано, — кажется, в группе Катула на тот момент осталось, что называется, полторы калеки.

В теории власти смена лидера политической группы – очень сложный для группы момент.

Группа имеет пирамидальную структуру. Лидер не может (так пишут создатели теории, подробнее всего – Максим Солохин у себя в ЖЖ palaman, судя по римской действительности, которую мы с вами изучаем, как-то так оно и есть) иметь прямые отношения больше чем с 5-10-15 «вассалами» и непосредственно с ними общаться и направлять их действия. Остальные участники группы – клиенты или «вассалы» уже этих вассалов первого уровня. Вы помните, что на примере Цетега и Стайена мы у сулланцев примерно такое устройство группы и видели.

Все отношения в группе – прежде всего личные и парные, и прерываются смертью одной из сторон. Когда умирает или отходит от руководства лидер, его личные «вассалы» «первого уровня» ни в коем случае не переходят «автоматически» в подчинение новому лидеру. Когда преемство постепенное, старый лидер более-менее предсказуемо оставляет власть из-за возраста, он ещё может обеспечить (ну, хотя бы попытаться) подчинение своих вассалов новому лидеру. Но это ни в коем случае не гарантировано. Гораздо более обычная ситуация – когда после ухода лидера почти каждый из старших вассалов пытается захватить первенство, или, если не получается, отколоться от нового лидера с верными себе людьми. В общем любая смена лидера для политической группы означает в лучшем случае кризис, временный разброд до новой консолидации и неизбежные потери, в среднем – раскол, в худшем – распад и исчезновение.

В реальности, конечно, все не бывает по схеме Вы видели, что в нашей истории у лидера сулланцев – Цетега был как минимум один почти настолько же влиятельный «заместитель», Гай Котта, плюс очень большая специализация внутри группы, неизбежно влекущая выстраивание более сложных, не чисто парных, связей и суб-иерархий, с казначеем Крассом, с тайной мистической гетерией и ее магистром – Катилиной, и т.д. У Метеллов во главе группы был триумвират, потом дуумвират Метелла Пия и Сервилия Ватии, ещё и с очень сильным Помпеем, это дало им дополнительную гибкость, но в итоге конструкция оказалась нестабильной, и в 67 ее разорвало.

Консерваторы, Филипп и Катул, возможно, пытались, получив каким-то образом преемство от потомков группы Катона Цензория, воспроизвести «джедайское» устройство группы, как у Катона за сто лет до них, с внутренним высшим «советом старших» во главе. Но во-первых, это мои очень предположительные построения, во-вторых, для совета у них в 70-х просто не было никого, кроме них самих. А после смерти Филиппа в 74 с Катулом осталось ещё меньше людей. Тот же Децим Брут прожил ещё долго, но явно за Катулом уже не пошёл – в 63-62, в решающие для Катула моменты борьбы против Красса и Помпея Брута не было ни на важных заседаниях сената, ни вообще в Риме – он явно занимался своими личными делами. Я думаю, и другие консерваторы – люди Филиппа после его смерти Катула не поддержали. Катулу пришлось, когда он возглавил группу в 73, собирать к себе и постепенно воспитывать и «поднимать» юнцов из следующего поколения этой группы римских элитных семей – Порциев Катонов, Сервилиев, Агенобарбов и Кальпурниев. Они вырастут и сделают консерваторов Катула ведущей силой в Риме только через 8-10 лет, уже в 60-х.

В интересующие нас 74-70 Катул появляется в источниках всего в двух эпизодах. В одном – очень важном, он спас Катилину в 73 году от осуждения по обвинению в совращении весталки. Орозий:

В тот же год [73 до н.э.] в Риме Катилина, обвиненный в кровосмешении, которое, как утверждали, он совершил с весталкой Фабией, спасся благодаря поддержке Катула.

Тут можно оценить состав и силу группы Катула по состоянию на 73 год. Известно ещё одно событие, сопутствовавшее суду над Катилиной (и Крассом).

Плутарх:

Однажды, когда он выступил против народного вожака Клодия, сеявшего великие смуты и мятежи и старавшегося очернить в глазах народа жрецов и жриц (опасности подвергалась даже Фабия, сестра Теренции, супруги Цицерона), когда, повторяю, он выступил против Клодия и, навлекши на него бесславие и позор, заставил покинуть город…

Суд над весталками и Катилиной и Крассом сопровождался попытками обвинителя-Клодия через народное собрание изменить процедуру суда не в пользу обвиняемых. Катул в процессе по обвинению пары Катилина-Фабия председательствовал в суде и пытался (в итоге успешно) спасти от осуждения Катилину. Против Клодия, обвинителя Катилины, Катул выставляет на Форуме… 22-летнего юнца Марка Порция Катона. Выходит, у него кроме верного Гортензия, больше в тот момент никого из способных на это политиков просто нет.

При втором своем появлении в источниках Катул в 70 году вынужденно одобряет реформы Помпея.

Цицерон:

В судах нет более ни строгости, ни добросовестности; можно даже сказать, что и самих судов нет. Поэтому римский народ и относится к нам с пренебрежением, с презрением; на нас лежит пятно тяжкого и давнего бесславия. Ведь именно по этой причине римский народ так настаивал на восстановлении власти трибунов. Выставляя это требование, он, казалось, на словах требовал восстановления трибуната, на деле же — восстановления правосудия. И это хорошо понял Квинт Катул, мудрейший и широко известный человек; когда Гней Помпей, храбрейший и прославленный муж, внес предложение о восстановлении власти народных трибунов и Катула спросили о его мнении, он с самого начала с глубокой уверенностью сказал: отцы-сенаторы роняют и позорят правосудие; если бы они, вынося приговоры, захотели считаться с мнением римского народа, то народ не требовал бы восстановления власти трибунов так настоятельно.

Второй эпизод важен больше идеологически, он показывает, насколько консерваторам, остающимся в меньшинстве и вынужденными лавировать между двумя сильными группами сулланцев и Метеллов, было сложно действовать в согласии со своими основными политическими принципами, унаследованными от Катона Старшего – сохранение неизменным старого порядка в Республике и поддержание законности и суда как силы, контролирующей элиту, недопущение радикальных реформ, недопущение полного захвата власти одной политической группой, удержание политической конкуренции в мирных и законных рамках. Но, вы видите, Катул старается от них всё-таки не отступать, используя реформу трибуната для продвижения другой реформы, с его точки зрения необходимой, оздоровления судов для повышения контроля над правящей элитой.

До 74 года у консерваторов была единственная сильная позиция – два консуляра в «президиуме» сената, очень авторитетный Филипп и Катул (а возможно, ещё и третий – Децим Брут), в 70-х, когда консуляров было немного и почти все они находились в провинциях, это было как бы даже не большинство. Но без Филиппа Катул остался единственным, и только в 70 к нему присоединится Гортензий, избранный консулом на 69 год.

И всё-таки в большом столкновении 74-71, при примерном равенстве сил сулланцев и Метеллов небольшая группа консерваторов оказалась способна, бросив свою небольшую «гирьку» на весы, оказать влияние на ход и исход борьбы.

Что ж, с расстановкой политических сил в Риме мы, наконец, разобрались. Теперь мне осталось предложить вам реконструкцию того, что собственно произошло в 74-71, и какое место в событиях занимало восстание Спартака. Только ещё чуть-чуть задержимся перед этим на ещё одно отступление о Спартаке.

31. Отступление 3. Необязательная глава

Эту главу, если не хотите разочароваться, прошу вас не читать, а переходить сразу к следующей. :)

Я в начале очень так снисходительно отнесся к версии Валентинова о личностях вождей восстания, мол, натянуто и построено на сплошных совпадениях. Особенно это относится к валентиновской биографии Эномая. Историки восстания относят Эномая к предводителям «галлов». Но Эномай – имя персонажа греческой мифологии, царя, который устраивал женихам своей дочери Гипподамии гонки, на которых их убивал. Римляне давали имена греческих мифических героев рабам, обычно домашним. Валентинов из этого предполагает, что Эномай – домашний раб, когда вырос, сбежал, стал разбойником, потом предводителем разбойников, был пойман, попал в гладиаторы, стал одним из лидеров заговорщиков, а после бегства был избран одним из тройки полководцев восставших как имеющий связи с разбойниками…

Я об этом просто думаю, что «галл» Эномай – самое явное и несомненное свидетельство того, что восставшие гладиаторы были не варварами, а «галлами» и «фракийцами» (и, может быть, «германцами») по принадлежности к гладиаторской «команде», и что они по какой-то причине, которую надо понять, использовали и после бегства гладиаторские «никнеймы», а сами были знатными италиками. А Валентинов просто увлекся придумыванием совпадений.

Но дальше-то я сам в этой главе буду строить такие предположения, что версия Валентинова покажется верхом основательности! В общем, я вас предупредил. :)

Итак, раз уж я предлагаю вам версию, что Спартак – это Квинт Попедий Силон-младший, мне кажется правильным предложить и версию того, как и почему он попал в гладиаторы и прикрывался гладиаторским прозвищем. Она не необходима в моей «большой» реконструкции, я ее предлагаю вам наверное чтобы просто нам подольше не расставаться со Спартаком.

Версия первая — простая.

Попедий после поражения италиков в 82 году бежал из Италии как, по свидетельству Страбона, это сделали многие знатные самниты, спасаясь от террора Суллы. В 75-74 с ним вышел на связь Котта и вызвал его (и «Крикса» с «Эномаем») в Италию, предложив возглавить восстание на юге. Они заключили союз на условиях: Попедий с товарищами должны поднять юг с требованиями гражданства и законности для италиков, а когда командование против них получит Гай Котта или другой видный сулланец, например, брат Гая, Марк Котта, консул 74 года – вступить с ним в переговоры, соединиться его армией (как восставшие в Этрурии с Лепидом в 78) и поддержать реформы в Риме, частью которых будет удовлетворение требований италиков. После чего Попедий и другие уже как римляне станут политическими союзниками и поддержат сулланцев против Метеллов (особенно против Метелла Пия и Помпея после их возвращения с армиями в Италию).

Заключив соглашение, Попедий и его товарищи под видом гладиаторов «заброшены» Коттой (практически по Корневу) в Капую, оттуда руководят заговором на юге, поднимают восстание и бегут из гладиаторской школы на Везувий, дальше известно.

Наверное, можно и так, но всё-таки непонятно, а зачем тогда вся часть с гладиаторами? Ну высадились бы сразу в Италии с небольшим отрядом и подняли бы прямо восстание, хоть под какими именами. В общем, по-моему, много известных деталей такая версия отбрасывает или не объясняет. Я, вы знаете, предпочитаю такие версии, которые объясняют максимум известного. Мне нравится как Сергей Корнев описал мой метод: «Это как детектив: правильная версия должна логично увязывать как можно больше мелких деталей, объяснять мотив преступления, показывать орудие преступления и т.п.»

Итак, версия вторая – сложная.

Мы с вами в первой части оставили Квинта Попедия Силона в 82 году, когда он сражался в большой соединенной армии юга под командованием Понтия Телезина, Марка Лампония и кампанца Гутты против Суллы. В 82 году у Коллинских ворот южане были разгромлены, много тысяч погибло в сражении, Телезин был убит, несколько тысяч самнитов попали в плен и были перебиты Суллой на Марсовом поле. Те, кто остался, бежали на юг.

Вы помните, что только в 80 пала осажденная сулланской армией Нола в Кампании, в которой был самнитский гарнизон, и что в осаде был Папий Мутил, самнитский аристократ и полководец. Ещё одна из крепостей на юге, Эзерния на севере Самния, тоже сопротивлялась Сулле и была в осаде до 79 года. На севере сулланцы до 79 года осаждали Волатерры в Этрурии.

Если посмотреть на карту, у меня получается такое предположение: отступающая армия южан в конце 82 выбрала новых полководцев на место погибших и разделилась: часть отступила в Кампанию, часть в Самний. На капитуляцию на любых условиях самниты и луканы не надеялись, и те, кто не хотел бежать, продолжили вооруженное сопротивление – у них ещё оставались тысячи солдат. В поле против огромных сулланских армий шансов у них не было так что они собрали продовольствие и засели в крепостях. Как известно из Страбона, армии Суллы в 81 выжгли Самний и разрушили его города, не сдались только Нола – сильная крепость в Кампании и Эзерния – сильная крепость на северной границе Самния. Известно, что в Ноле гарнизон возглавлял Папий Мутил. Соответственно, в Эзернии, которая продержалась дольше (может быть, там и гарнизон был сильнее) в осаде скорее всего и оказался наш Попедий Силон, вместе с другими италийскими полководцами и офицерами, среди которых были будущие «Эномай», «Крикс», «Ганник» и «Каст». Может в Эзернии оказались Марк Лампоний (тот после Коллинских ворот не упоминается) и Тиберий Клепитий, — они вместе с Попедием уже командовали вместе армией италиков в Бруттии в 88-87. А может быть, луканы Лампоний и Клепитий ушли в 82 в родную Луканию, а с Попедием в Эзернии были другие младшие военачальники-самниты.

Об Эзернии известно только, что она пала в 79 году (и что предположительно ее осадой и взятием командовал Катилина в ранге легата Суллы-диктатора). Что там случилось, можно предположить исходя из известной истории капитуляции Волатерр.

Граний Лициниан:

Жители Волатерр подчинились римлянам после восстания при котором бывший претор Карбон, которого Сулла поставил над ними, был побит камнями (он был братом Гн. Карбона). Проскрибированные были изгнаны из города и были порублены кавалерией, посланной консулами Клавдием и Сервилием. Перед этим [в предыдущем году] самниты в Ноле сделали то же самое из страха перед осадой. Папирий Мутил бежал из Нолы, но затем даже его жена Бассия отказалась впустить его ночью в Теанион, потому что он был одним из проскрибированных, и он закололся кинжалом.

Итак: Волатерры в 79 году не были взяты, а сдались на капитуляцию, командовавшему осадой, очевидно, тоже легату Суллы, на условиях сохранения города и жизни и свободы жителей и подчинения города Республике. Условия капитуляции предусматривали и то, что осаждающие выпускают из города проскрибированных. Римский командующий выполнил условия, выпустил проскриптов, и те ушли из города. Но консулы 79 года, Сервилий Ватия и Аппий Клавдий, не соблюдая эти условия, послали за проскриптами конницу, и та их порубила.

Как это объяснить в контексте римской политики? В начале 79 года, когда-то условно 2 января, сразу после вступления в должность консулов, Сулла сложил власть диктатора и ушел в частную жизнь. Это означало на тот момент большое политическое поражение Суллы и сулланцев в борьбе с Метеллами, которые в союзе с Помпеем заставили Суллу оставить власть и полностью ее захватили, забрав оба консульства.

Военной опорой власти Суллы во время его диктатуры были его не распущенные армии в Италии, осаждавшие Волатерры, Нолу и Эзернию, во главе не с магистратами Республики (хотя выборы и обычный порядок управления уже были восстановлены), а с лично напрямую подчиненными и верными Сулле легатами, из которых известны бывший претор Карбон и Катилина.

Теперь. Когда полномочия Суллы прекратились, прекратилась и власть и полномочия его легатов. Они должны были сдать командование и армии новым консулам Сервилию и Клавдию. Судя по Ноле и Волатеррам, вместо этого легаты Суллы быстро договорились о капитуляции с осажденными. Ситуация для сулланцев быстро изменилась – в 81 они убивали проскриптов и уничтожали города и аристократию италиков как врагов, чтобы утвердить свою власть, а теперь они власть потеряли, и им стали нужны союзники в Италии, чтобы бороться с захватившими власть Метеллами. Так что сулланцам внезапно стало выгодно и даже необходимо пощадить оставшиеся в осаде города с армиями и их командующими (все генералы и офицеры в сражавшихся с Суллой армиях по закону становились проскриптами), чтобы те стали им обязаны жизнью (проскрипты) и свободой (города и солдаты), и поддержали бы в предстоящей борьбе с Метеллами.

Времени у сулланских легатов под Нолой, Волатеррами и Эзернией, судя по их действиям, было в обрез (я не знаю, почему так, по идее всё с уходом Суллы было решено на фоне мятежа Помпея ещё в первой половине 80, наверное сыграли роль какие-то сиюминутные расклады которые восстановить невозможно, может быть, Сулле нужны были его армии до конца 80 для обеспечения безопасности), надо было провернуть все быстро и неожиданно в самом конце 80-первые дни 79, пока их не сменили люди консулов. В Ноле всё прошло, кажется, более-менее по плану, город капитулировал, проскрипты вышли, Мутил вернулся в Теан. В Волатеррах капитуляция города легату Суллы тоже прошла спокойно, но новые консулы успели отправить погоню, настигшую проскриптов. А в Эзернии у Катилины что-то не получилось – может быть, после Нолы Метеллы приняли меры и уже к 2 января, моменту смены власти, отправили туда своих людей, которые моментально забрали командование у Катилины и не дали реализовать соглашение с осажденными и выпустить проскриптов. В итоге город и защищавшая его армия во главе с Попедием, уже заключившие с Катилиной договора, были, что называется, взяты военной рукой, захвачены, возможно даже врасплох, людьми Сервилия Ватии и Клавдия Пульхра.

Если так, то Попедий, «Крикс» и «Эномай» были вероломно, в нарушение договора, захвачены Метеллами.

Итак, Попедия и его товарищей захватили Сервилий Ватия и Клавдий Пульхр. Почему они их не убили, как проскриптов из Волатерр? Потому что это были знатные италики и они могли пригодиться. Как вы помните, по моей версии Метеллы, продвигая Лепида в консулы в 79, уже в 78 предполагали начать силовой демонтаж сулланского режима, а если бы Сулла не умер в начале 78 и Лепид не взбрыкнул и не начал свою игру, расстановка сил была бы иной, во главе сулланцев стоял бы сам Сулла, и они бы не были так неожиданно ослаблены, и в борьбе с таким врагом Метеллам бы пригодились любые люди и средства. Они, я думаю, решили, что если вскоре начнется новый открытый конфликт с Суллой, с пленными вождями италиков они смогут в нужный момент договориться, пообещать им свободу и ещё какие-то ништяки и предоставить им возможность продолжить войну против Суллы, их архиврага.

Что Метеллы сделали с Попедием и его друзьями? Понятно что, оставили под рукой, посадили в частную тюрьму. Акт этот был абсолютно противозаконным. Проскриптов по закону должны были либо казнить, либо отпустить в изгнание, порабощать и держать их, римских граждан, в тюрьме, было чистейшим произволом и злодейством. Вспоминаем Плутарха: «Без их вины, только из-за незаконных действий их владельца, они попали в неволю и были отправлены в гладиаторы».

Сервилий ещё в конце 79 года уехал из Италии в Киликию, делами Метеллов остался управлять Клавдий, пробывший в Италии аж до начала 77 года, ему, конечно, оставили все «ключи», соответственно, он и контролировал италийских пленников.

Примеры, как такие дела делались в Риме в те времена.

(1) Цицерон, из речи в защиту Клуенция (речь идёт о знати города Ларин в Апулии, дело происходит в 70-х):

В Ларине жила некая Динея, теща Оппианика; у нее были сыновья, Марк и Нумерий Аврии, Гней Магий и дочь Магия, вышедшая замуж за Оппианика. Марк Аврий в юности был взят в плен под Аскулом во время Италийской войны, попал в руки сенатора Квинта Сергия — того самого, который был осужден за убийство, — и находился у него в эргастуле. Брат его, Нумерий Аврий, умер, назначив своим наследником своего брата, Гнея Магия. Впоследствии умерла и Магия, жена Оппианика. Наконец, умер и последний из сыновей Динеи, Гней Магий; он оставил своим наследником молодого Оппианика, сына своей сестры, с тем, однако, чтобы тот разделил наследство с его матерью Динеей. Но вот Динея получает довольно точное и достоверное известие, что ее сын Марк Аврий жив и находится в рабстве в Галльской области. Когда у этой женщины, потерявшей всех своих детей, появилась надежда возвратить себе единственного сына, какой у нее остался, она созвала всех своих родственников и друзей своего сына и, в слезах, стала их умолять, чтобы они взяли на себя труд разыскать юношу и вернули ей сына, единственного, которого судьбе было угодно сохранить из ее многих детей. После того, как она дала ход этому делу, она тяжело заболела; поэтому она составила завещание, отказав этому сыну легат в 400.000 сестерциев и назначив главным наследником уже названного мной Оппианика, своего внука. Через несколько дней она умерла. Все же ее родственники, в соответствии со своим решением, принятым ими при ее жизни, отправились после ее смерти в Галльскую область, на поиски Марка Аврия, взяв с собой человека, сообщившего, что он жив.

Тем временем Оппианик, по своей исключительной преступности и дерзости, в которых вам не раз придется убедиться, прежде всего подкупил вестника, действуя через своего близкого друга родом из Галльской области; затем он, без больших издержек, позаботился о том, чтобы самого Марка Аврия, убив, устранили. … Прошло немного времени, и те, кто выезжал в Галльскую область, возвратились в Ларин и сообщили, что Марк Аврий убит.

(2) Цицерон, речь против Верреса:

А как запутался Веррес при первом слушании дела! После того как он молчал в течение стольких дней, он вдруг, после свидетельских показаний весьма выдающегося человека, Марка Анния, заявившего, что римскому гражданину отрубили голову, а архипират казнен не был, вскочил со своего места, возбужденный сознанием своего преступления и безумием, вызванным его злодеянием, и сказал: предвидя обвинения в том, что он взял деньги и не казнил настоящего архипирата, он потому и не отрубил ему головы; у него в доме, сказал он, находятся двое архипиратов.

Но как же ты, уже будучи частным лицом, уже будучи обвинен, уже, можно сказать, будучи почти осужден, решился содержать предводителя врагов в частном доме? Один, два месяца, наконец, почти год с того времени, как они попали в плен, пираты находились в твоем доме, пока этого не пресек я, вернее, Маний Глабрион, который, по моему требованию, приказал забрать их оттуда и заключить в тюрьму.

Какое имел ты право на это, что это за обычай, имеются ли подобные примеры? Какое частное лицо, когда бы то ни было могло держать в стенах Рима, у себя в доме, жесточайшего и заклятого врага римского народа, вернее, общего врага всех племен и народов?

Вот так, римские аристократы могли и в собственном доме в Риме своих, так сказать, частных пленников держать. Но Клавдий, я думаю, держал Спартака, Крикса и Эномая с 79 года не у себя в доме и не в Риме, а где-то в надежном месте, наверное, в одном из своих поместий, в специальной тюрьме-эргастуле.

Восстание Лепида в итоге подавили, по решению, принятому под председательством Клавдия-интеррекса, законной военной силой, италики Метеллам пока не понадобились, Клавдий в 77 отбыл в свою провинцию Македонию, а Попедий и его товарищи остались в эргастуле, как несчастный Марк Аврий, проведший в такой тюрьме много лет.

Клавдий умер в Македонии в 76 году. В 75 году Ватия Исаврик вернулся в Рим и взял в свои руки всю метелловскую сеть власти, со всеми её людьми, деньгами и тайнами. Он взял и патронат над детьми и наследниками Клавдия, и получил под контроль и тайную тюрьму, где держали Попедия и его товарищей.

Дальше наступает 74 год, когда (Плутарху в этом эпизоде мы верим) Спартак впервые был приведен в Рим на продажу. После этой продажи Спартак попадает к новому хозяину, который делает его гладиатором – если не предполагать больше одной перепродажи, то новый хозяин – и есть капуанский ланиста, хозяин гладиаторской школы Лентул Батиат. Батиат – это по-гречески, на латыни это Ватиат, Ватиев. Это имя означает какие-то отношения с Ватиями, оно получено или по родству или усыновлению, или это прозвище, означающее что Лентулу Ватия сделал что-то очень хорошее, как Катилине-Катулине – Катул. В общем, судя по имени Ватия – человек Сервилия Ватии Исаврика или одного из его родственников.

Однако уже в Риме Попедия-Спартака находит жена, а в капуанской гладиаторской школе он возглавляет заговор, направленный на восстание на юге. То есть уже в это время Спартак явно на связи с сулланцами и выполняет свою часть их большого плана.

Предлагаю посмотреть на события 74 года в Риме, чтобы объяснить эту часть истории Спартака через них. В первой половине 74 года в Риме Метеллы во главе с Ватией и энергичным консулом Лукуллом успешно противостоят сулланцам, Лукулл нападает на Цетега, заставляет замолчать трибуна Квинкция и обеспечивает Метеллам полную победу на выборах консулов на 73 год – оба избранных консула, Марк Варрон Лукулл и Гай Кассий – метелланцы. Но осенью 74 года в Риме начинается грандиозная политическая суматоха из-за смерти Никомеда. Лукулл заключает личную сделку с Цетегом и обменивает по постановлению (сулланского) сената свою проконсульскую провинцию Цизальпину на Киликию. Сенат признает завещание Никомеда и присоединяет Киликию. Митридату объявлена война. Лукулл постановлением народного собрания получает вторую провинцию — Вифинию и командование на суше против Митридата, на море в той же провинции командование получает сулланский консул Марк Котта. Наконец, Лукулл получает от сената третью провинцию – Азию, набирает легион и отбывает в Азию, Котта отбывает ещё раньше с набранной армией в три легиона и флотом, к появлению в Вифинии в начале весны 73 года Лукулла Котта уже успеет начать войну с Митридатом и потерпеть поражение. Всё это происходит стремительно, уже «на ленточке», в последние месяцы 74 года.

А за что, собственно, Лукуллу вдруг такое счастье? Допустим, в обмен на Киликию он отдал свою важную для планов сулланцев с Серторием и восстанием провинцию Цизальпину, где вместо него ещё на год остался Гай Котта. Но, во-первых, он её всё равно бы отдал, раз хотел получить более ценную теперь из-за вифинских дел Киликию. Во-вторых, логично предположить, что Марк Котта первоначально получил тоже Галлию – Нарбоннскую, чего было в принципе минимально достаточно, чтобы обеспечить проход в Италию Сертория. В-третьих, а Азию-то Лукуллу сулланцы потом отдали за что? Это же политика, тут бесплатно ничего не делается, а Лукулл всё-таки явно для Цетега не стал сразу настолько своим, связи с Метеллами он сохранил, его легатами стали Клавдии, женой — Клавдия. Да и за командование в Вифинии сулланцы могли бы в народном собрании ещё побороться, популярны в народе были Цетег и Квинкций, а не Лукулл, провели бы в командующие того же Котту.

То есть, я думаю, Лукулл отдал Цетегу за командование и Азию (а может, уже и за Киликию) кроме Цизальпины что-то ещё ценное. И это ценное – ключи от Италии, переданные ему Ватией. Лукулл с армией в Цизальпине был бы в 73 ключевым человеком Метеллов в их игре против сулланцев, он бы встречал Сертория, предотвращал или останавливал восстание в Цизальпине, командовал бы ближайшей к Риму, где тоже противостояние могло перейти в силовое, армией. Я думаю. Ватия должен был передать Лукуллу контакты с людьми Метеллов в Италии, связи с клиентами и агентуру, — и, в том числе, контроль над тайными заложниками. Если бы началась война, Лукуллу было бы некогда носиться самому или писать в Рим за помощью по каждому вопросу, он должен был иметь возможность сам руководить метелловскими людьми и напрямую отдавать приказания и получать необходимое.

В общем, я думаю, вот так осенью 74 к Цетегу и Коттам попала информация о том, что Попедия и ещё нескольких, или многих, знатных италиков – полководцев и офицеров Метеллы держат в заложниках – от Лукулла, в обмен на провинции. Ещё раз вспомним, что Аппий Клавий, старший сын и наследник Клавдия Пульхра, консула 79, возглавлявшего группу Метеллов в Италии в 78, был легатом Лукулла, конечно, не случайно – наверняка Аппий уже был намечен как легат и для проконсульства в Цизальпине, а Попедия и его товарищей наверняка держали в тюрьме где-то у Клавдиев.

Как конкретно Лукулл и Цетег всё провернули – можно только гадать. Допустим, Лукулл под предлогом необходимости зачистить концы в Италии, отправил через Аппия или от его имени приказ управляющему виллой Клавдиев, где была тюрьма, перевести пленников в Рим. Там их продали как рабов, а к Лентулу Ватиату они попали через ещё одну продажу уже под псевдонимами, так что тот и понятия не имел, что купил целый заговор, а просто получил от людей Лукулла наводку на хорошую партию будущих гладиаторов со скидкой, под проведение каких-нибудь больших игр в 73 году. Торговец, перепродавший Спартака в Риме Ватиату, наверняка по совету Лукулла слинял подальше, так что если бы Исаврик попытался отследить по цепочке, куда пропали заложники, он бы, конечно, узнал, что управляющий Клавдия отправил их в Рим, но там потерял след – Лентул Ватиат купил уже Спартака, Крикса и Эномая и при всём желании не смог бы патрону рассказать, где Попедий Силон.

У вас опять вопрос – зачем так сложно-то? Устроили бы им побег. Ответ – это не я придумал! Так в источниках – Спартака продавали и перепродавали. Так-то понятно, что Лукулл прятал концы, скрывал то, что он выдал всё Цетегу, именно от Метеллов в Риме, от Ватии, – уезжавшего с ним Аппия он, я думаю, отправил вперед в Азию и спокойно использовал его людей и контакты, сдавая их сулланцам и заставляя их действовать в пользу врагов. О том, что будет, если всё раскроется, Лукулл тогда не думал – ему важнее было сейчас получить небывалое командование на большой войне на востоке, побольше солдат и полномочий, за это он был готов заплатить в Риме любую цену, и непохоже, что его сильно волновало, что там дальше будет у сулланцев с Метеллами, и те, и другие явно ему были не слишком любы и дороги, давайте, съешьте друг друга, явно думал он. Лукулл рассчитывал, что в Азии одержит такие победы и получит такие влияние и славу, что кто бы в Риме ни победил, после его возвращения сделать они ему уже ничего не смогут (наверное даже ему представлялось что-то в духе истории Суллы в 80-х, что после его отъезда в Риме враги сцепятся насмерть, начнется полный треш и гражданские войны, а он потом вернется на белом коне, и все наоборот будут искать с ним дружбы, забыв о прошлом, а может, он даже, как Сулла, сможет сыграть со своей восточной армией и деньгами решающую роль в окончании смуты). (Как мы с вами знаем, Лукулл ошибся в расчетах, Ватия, Метелл и Клавдии явно в конечном счёте всё узнали, и Лукуллу с 69 всё-всё припомнили, лишив его провинций, плодов побед и армии, Клодий-младший, например, лично устроил в армии Лукулла мятеж в 67, да и сулланцы, от которых Лукулл перебежал в 75 и которым нанес сильный удар в 74, тоже, наверное, таких фигур высшего пилотажа ему не простили, и пока у Метеллов в 66 и потом Красса в 65-63 была власть, Лукулл даже триумф не мог получить, договориться он смог только в 63 с Катулом, которого – единственного во всем Риме – не успел кинуть в 75-74.)

Вот, друзья, и мой ответ Сергею Корневу, моя версия «греческого старичка» 43 лет от роду с виллой в Неаполе, который стоял за восстанием Спартака. :)

Жена, нашедшая Спартака в Риме в этой версии – явный признак того, что к Попедию через неё в этот момент пришли договариваться сулланцы. И, как мы знаем, договорились. Я думаю, проект «Спартак» должен был курировать Гай Котта, лично знавший Попедия с переговоров 91 года. Он же снимает вопрос, почему Попедий и италики после всего что с ними было поверили сулланцам и согласились поднять самоубийственное вообще-то для них восстание – сама политическая карьера Котты, его обвинение и десятилетнее изгнание за поддержку дела италиков были залогом того, что в Риме у них надежный и сильный покровитель, который доказал, что не обманет и может стоять насмерть (во всяком случае, до политической смерти — изгнания) за них.

Весь «трансфер» из неизвестной тайной тюрьмы в гладиаторскую школу в Капуе – тоже, наверное, уже план Котты. Парадоксально, но в гладиаторской школе положение будущих вождей восстания было гораздо надежнее и безопаснее – гладиаторов содержали уж всяко лучше чем плохих рабов в эргастуле, их случайной смерти там можно было не опасаться, и связь поддерживать легче, через жену Спартака (вот не знаю, что человек Лукулла про неё Батиату наплёл). Ну и, это Корнев здорово заметил, перевели их в Капую – чуть ли не в центр будущего восстания.

32. Отступление 3. Ещё раз о псевдонимах

Давайте вернемся к Попедию-старшему. Вспомните ещё раз его самую громкую победу, когда он лично пришел к римлянам и обманом привел их в западню. Кого это вам напоминает? По-моему однозначно – хитроумного Одиссея, в Италии известного как Улисс.

Было много легенд о странствиях Одиссея по Италии во время возвращения из Трои, до нас дошли по понятным причинам больше те, что были связаны с Римом (по одной он даже Рим и основал), но у италиков он был популярен ещё больше. Многие италийские города, племена и знатные семьи вели своё происхождение от греческих героев. Вот френтан Госидий из Гистония у мыса Гарган изображает на монете Калидонскую охоту[38] – скорее всего, он считал себя потомком главного из охотников, Мелеагра или Диомеда, племянника Мелеагра. Вот выходец из Самния Коссуций изображает на монете Беллерофонта[39] – наверное, своего предка. И мне очень всерьез кажется, что Попедии могли считать себя потомками Улисса.

Есть вот такая ещё история о Силоне-старшем, мы с вами её до сих пор не касались. Плутарх:

После смерти родителей Катон с братом Цепионом и сестрою Порцией остались круглыми сиротами. Вместе с ними осиротела и Сервилия, единоутробная сестра Катона, и все дети росли и воспитывались в доме Ливия Друза, своего дяди с материнской стороны, который руководил в ту пору государственными делами.

Катон был еще мальчиком, когда союзники римлян стали домогаться прав римского гражданства. И вот однажды Помпедий Силон, воинственный и очень влиятельный человек, приятель Ливия Друза, несколько дней гостивший в его доме и подружившийся с детьми, сказал им: «Попросите-ка за нас дядю, чтобы он помог нам в хлопотах о гражданстве». Цепион, улыбнувшись, согласился, а Катон, ничего не отвечая, глядел на гостей угрюмым и неподвижным взором, и тогда Помпедий продолжал, обращаясь к нему: «Ну, а ты что скажешь нам, мальчик? Разве ты не можешь вместе с братом заступиться за нас, чужеземцев, перед дядей?» Катон по-прежнему не отвечал ни слова, но и самим молчанием, и угрюмостью лица, казалось, отвергал их просьбу. Помпедий поднял его над окном и, словно намереваясь разжать руки, пригрозил: «Соглашайся или сейчас брошу тебя вниз»! — но, хотя он говорил суровым тоном и много раз встряхивал висевшее в его руках тело, Катон без трепета, без боязни выдержал это долгое испытание. В конце концов, Помпедий опустил его на пол и тихо промолвил своим друзьям: «Какая удача для Италии, что он еще ребенок! Будь он мужчиной, мы бы, по-моему, не получили у народа ни единого голоса в нашу пользу».

Сцена, если отстраненно посмотреть, совершенно дикая, это какая-то сверхдерзость Силона, в Риме, в доме своего гостеприимца и покровителя (помните клятву, которую италики давали Друзу?) вытворять такое с его, считайте, приемным сыном.

Есть ли у этой сцены вообще аналоги в античности? Кто-то ещё подобное творил? Представьте себе — да. Одиссей. На совете после взятия Трои Одиссей предложил убить сына Гектора Астианакса — это тот самый младенец, который играл со шлемом Гектора во время прощания с Андромахой. По одной из версий (отражена у Еврипида) Одиссей и сбросил Астианакса со стены Трои.

В античности цари и аристократы не только вдохновлялись подвигами своих мифических предков-героев, но и театрально их повторяли. Приведу пример Александра, состязавшегося с друзьями в беге у могилы Ахилла в Илионе.

Мне кажется, в этом свете сцена с Силоном и маленьким Катоном психологически объяснимей. Красс и Друз вместе с Силоном задумали великое примирение и объединение римлян и италиков, потомков троянцев с потомками греческих героев. В легендарной Троянской войне ахейцы победили троянцев, но потом в Италии потомки троянцев — римляне победили и подчинили потомков ахейцев — италиков. Теперь лидер италиков, Силон (Одиссей) привел их в Рим, чтобы заключить великий договор с мудрым лидером римлян, Крассом Оратором (Приамом) и его молодым товарищем Друзом (Гектором). И вот Силон-Одиссей шутливо повторяет в Трое-Риме «подвиг» своего предка, поднимая над окном сына «Гектора» — но не чтобы сбросить, а чтобы получить от него подтверждение дружбы, утвердить мир. Ну то есть это не была, конечно, прямо вот ролевая игра, заранее подготовленный спектакль. Но все участники действия (кроме, наверное, Катона, он мог в школе до этого места в истории ещё не дойти, вот и возражал), конечно, помнили эти сюжеты и иногда, в подходящих обстоятельствах, когда это само собой выходило, как вот с Катоном после того, как он заупрямился, прямо подражали древним героям — предкам. Так и Марк Лампоний бросился в сражении на Красса-старшего, со словами, что не народ должен сражаться за вождей, а вожди должны сражаться за народ – как герои Илиады и Одиссеи.

Теперь вернемся к Попедию-младшему. Восемь лет он просидел, сначала в осаде, потом, вероломно захваченный, в тюрьме, в плену у врагов, и, наконец, получил шанс вернуться домой и расплатиться с врагами. Но для этого нужно было обмануть врагов, стать проклятым-гладиатором и назваться чужим именем. Сделал бы так потомок Одиссея, обманувшего циклопа («Я называюсь Никто»), чтобы выбраться из его пещеры? Одиссея, вернувшегося в захваченный женихами дом под видом безымянного нищего в лохмотьях? Конечно! Чтобы в нужный момент раскрыть своё настоящее имя – и отомстить, победить врагов и вернуть себе свободу и дом.

То же самое, я думаю, применимо и к «Эномаю», и к «Криксу». Как же они смогли сохранить псевдонимы после того, как возглавили восстание, как их не узнали на их родном юге – спросите вы. Ну, всё-таки с 82, когда, как я предполагаю, Попедий и другие офицеры разбитой армии италиков оказались в осаде в Эзернии, по 73, когда они оказались снова на свободе в Кампании, прошло 8 лет, причём 5 из них они провели в тюрьме. Многие знатные италики, их родственники, знакомые и друзья, были за это время перебиты или изгнаны. Тем, кто остался, знал в свое время Попедия и присоединился к восстанию, я думаю, раскрывали тайну. А рядовые должны были узнать правду в своё время…

Один из тех, кто скрывал имя, может быть, даже и раскрыл его, – так можно объяснить двойное имя одного из командиров второй армии восставших, разбитой Крассом, возможно, он взял псевдоним Ганник, а потом назвался настоящим именем, Гай Каниций.

Спартак – странное, так никем и не объясненное имя. Оно ничего не значит, Спартак – абракадабра, всё равно что «Никто». Не было тогда такого имени. Были фракийцы Спартоки, был мифический пёс Спарт, Спартака – не было. Если бы было нужно фракийское имя – взяли бы реальное и известное в Риме, Котис какой-нибудь. Притом я уверен, что для взявшего псевдоним в нем был понятный для тех, кто знает тайну, смысл, и какой-то «мессидж», который бы при раскрытии стал понятен всем. К сожалению, я только любитель римской политики, в тогдашних римских культуре и языке я профан, и просто не на том уровне, чтобы предложить серьёзную версию. Гуарино предлагает такую – Спартак – потомок спартов, мифических воинов героического века из Беотии, выросших из зубов дракона, как римляне – потомки Ромула. Ну, возможно. Но я предложу вам другую, свою, такую, знаете, плохонькую, заранее извините, просто чтобы хоть какая-то была.

Наверное, в плену Попедий и его товарищи должны были разработать свой тайный язык, чтобы обсуждать всё, что они хотели, не боясь, что их подслушают. Просто-таки напрашивается для них заменить народы, города, местности и людей Италии на названия греческих областей, городов и людей, может быть, по исторической и легендарной связи Италии с Грецией. Условно говоря, самниты стали у них беотийцами, Бовиан – Фивами, Эзерния – Херонеей, и так далее, потом они и для заговора должны были что-то такое тем более использовать. Эномай, может быть, взят тогда не с потолка, а как имя предка Атридов, от которых вел род тот, кто скрывался под этим псевдонимом.

Если так, то Спартак, Spartacus, возможно, – для тех, кто знает правду, не искаженное фракийское гладиаторское имя, как смешные корявые имена русских в голливудских фильмах, а чуть измененное латинское spartacius, спартанец. Телемах, сын Одиссея, в первых книгах Илиады едет искать отца и возвращается на Итаку от царя Менелая, из Спарты. Так и сын великого италийского Одиссея, Попедия Силона, через 8 лет вернулся на юг, в Капую… (Ещё раз извините, это уже совершенная любительщина, конечно. :( )

Теперь посмотрим на ситуацию с точки зрения Гая Аврелия Котты.

Котта был учеником Антония Оратора. Об ораторской манере самого Котты мы из Цицерона ничего толком не знаем. Цицерон только говорит, что Котта как мог подражал Антонию. Зато о том, как выступал Антоний, мы знаем от него самого – в той самой книге Цицерона «Об ораторе» Антоний о своих риторических техниках и приемах рассказывает во всех подробностях.

Антоний не владел ни изяществом слога, ни отточенной красотой речи, как великий Красс Оратор, не имел он и такого блестящего чувства юмора как у Красса и его умения быстро импровизировать. Антоний возмещал это силой речи (которой не было у Котты) и умением вызвать у слушателей сильные чувства и управлять ими. Он был мастером подготовленной неожиданности, внезапного театрального впечатления, драматического шока – вот этому Котта наверняка у него научился. Вот как Цицерон описывает от имени Антония самую его знаменитую речь, в которой он применил этот прием:

И пусть не кажется необычайным и удивительным, что человек столько раз ощущает гнев, скорбь, всевозможные душевные движения, да еще в чужих делах; такова уж сама сила тех мыслей и тех предметов, которые предстоит развить и разработать в речи так, что нет даже надобности в притворстве и обмане. Речь, которой оратор стремится возбудить других, по природе своей возбуждает его самого даже больше, чем любого из слушателей. А чтобы это в нас не показалось, говорю я, удивительным, я спрошу: что может быть более вымышленным, чем стихи, чем сцена, чем драма? Однако и здесь я сам часто видел, как из–за маски, казалось, пылали глаза актера, произносящего трагические стихи. И я не раз слышал, что никто не может быть хорошим поэтом — так, говорят, написано в книгах Демокрита и Платона — без душевного горения и как бы некоего вдохновенного безумия.

Так и я: хоть я и не изображаю и не живописую в речах давние муки и мнимые слезы героев, хоть я и выступаю не под чужой личиной, а от своего лица, однако поверьте, что только великая скорбь позволила мне сделать то, что я сделал в заключение своей речи, когда отстаивал гражданские права Мания Аквилия. Этого мужа, которого я помнил как консула, как полководца, получившего отличия от сената и восходившего с овацией на Капитолий, теперь я увидел удрученным, обессиленным, страждущим в величайшей опасности — и раньше сам был захвачен состраданием, а потом уже попытался возбудить сострадание и в других. И я вижу, что если судьи и были сильно взволнованы, то именно тем, как я вывел к ним скорбного старика в жалкой одежде и сделал то, что так хвалишь ты, Красс, а сделал я это как раз не по науке, ибо в науке я невежда, но только от душевного волнения и боли: я разорвал его тунику и показал рубцы его ран. А когда Гай Марий, сидевший здесь же, рядом, поддержал мою горькую речь своими слезами, когда я, часто обращаясь к Марию, поручал ему его товарища и призывал его быть заступником за общую долю полководцев, то и это моление о жалости, и это воззвание ко всем богам и людям, к гражданам и союзникам было сильно лишь моими слезами и скорбью. А если бы все, что я тогда говорил, не было проникнуто этой моей собственной скорбью, речь моя вызвала бы не сострадание, а только смех.

Вот почему я, столь ученый и славный наставник, учу вас: умейте в ваших речах и негодовать, и скорбеть, и плакать.

К слову, попробуйте разорвать на человеке хотя бы футболку, не то что шерстяную тунику. Недаром Антонии считали себя потомками Антона, сына Геркулеса.

Так вот, если псевдонимы нужны были самим Попедию и компании до начала восстания, то после этого они их продолжали использовать уже явно по соглашению с Гаем Коттой, для его политических и риторических целей.

Восстание должно было кончиться большим примирением. Восставшие начали бы переговоры с командующим направленной против них армией Гаем Коттой (или его братом Марком, в общем, сулланцем-командующим), заключили перемирие – и тогда, я прямо-таки это вижу, Спартак один, как его отец к Цепиону, лично приходит к Котте, и тот везет его с собой в Рим. Там народные трибуны – агенты сулланцев уже начали бы агитацию за большую реформу, включающую восстановление прав народных трибунов, наверное, возобновление хлебных раздач – и мир с восставшими через признание их римского гражданства. Гай Котта на Марсовом поле выводит Спартака к народу – и…

Союзническая война и последующие войны италиков и римлян были большой трагедией, войной народов-братьев, успевших за 200 лет существования Римской федерации, объединившей Италию, устроить общую жизнь, соединиться на войне и в мире и породниться. Вот ещё один эпизод Союзнической войны с участием Попедия Силона в описании Диодора:

Марий [принявший командование после разгрома Попедием армии Цепиона] привёл армию во владения самнитов и стал лагерем против неприятеля. Помпедий, принявший главнокомандование над силами марсов, также выступил со своими отрядами. Как только армии сблизились одна с другой, их грозная воинственность уступила миролюбивым устремлениям. Ибо достигнув места, откуда узнавались черты лица, солдаты обеих сторон обнаружили много личных друзей, ожививших в их памяти немалое число старых товарищей по оружию, и опознали многочисленных дальних и кровных родственников, так как к слову, закон, разрешающий межнациональные браки, объединял людей такого рода дружескими узами. Отложив оружие, которое было переведено из угрожающего положения в защитное, они протянули свои руки в знак дружеского приветствия. Видя это, Марий сам вышел из боевого порядка, и когда Помпедий сделал то же самое, они повели друг с другом беседу словно родственники. Когда командующие подробно обсудили вопросы мира и долгожданного гражданства, обе армии наполнила волна радостного оптимизма и в итоге воинственная атмосфера столкновения приобрела призрак празднества. И ввиду того, что солдаты также в личных беседах твердили о мире, они были рады избавиться от необходимости взаимного кровопролития.

Я думаю, из этого примерно понятно, что бы говорил о мире с восставшими италиками и принятии их предложений Котта. И вот в кульминации речи он ставит рядом Спартака, и «рвет тунику» — представляет его: Квириты, перед вами вождь восставших, Квинт Попедий Силон, сын великого воина и друга Ливия Друза, и мой друг (всеобщий изумленный крик) – и рассказывает его историю. Причем у Котты получается так, что злодеями, предателями и обидчиками италиков – честных римских граждан, вынудившими их восстать выступают Метеллы и лично их лидер в Риме Исаврик. Сервилий Ватия на пару с Клавдием Пульхром вероломно нарушили мирный договор с осажденными в Эзернии, сложившими оружие (вот Луций Катилина, который заключил с ними мир от имени Республики, он это подтверждает), захватил и беззаконно держал в эргастуле честных и доблестных римских граждан и, наконец, самое ужасное – подверг их самому низкому бесчестью, продал своему клиенту в гладиаторы! Им пришлось скрываться под чужими, варварскими именами. И только чтобы избежать позорной смерти на арене они вынуждены были восстать! Неужели римский народ согласится одобрить это и не протянет руку помощи своим друзьям, родственникам, братьям? Или вы хотите, чтобы Ватии и Метеллы в следующий раз поступили так же с вами?!

Вспомните сцену из фильма «Гладиатор» с раскрытием имени Максимуса на арене – «Меня зовут Максимус Децим Меридий. Командующий северными армиями, генерал испанских легионов. Верный слуга истинного императора Марка Аврелия… Отец убитого сына и муж убитой жены», – вот, это оно, ребята. Ради этого всё Коттой и Спартаком и затевалось. А вы говорите восстание рабов, восстание рабов… Нет, батюшка Родион Романыч, тут не Миколка! Тут дело фантастическое, мрачное…

Загрузка...