Я останусь

Глава 8.

8.

Июнь.

Отдышавшись, я все-таки выбираюсь в душ. Но Игорь не отпускают одну, идет следом, настраивает воду, помогает раздеться. В его движениях рваность и дышит он тяжело.

- Тебе плохо? – перехатывая его взгляд.

Он отрицательно мотает головой и подталкивает меня под тугие струи. Теплая вода расслабляет и я жмурюсь от удовольствия, подставляя свое тело крупным каплям, наслаждаясь. Горячие руки скользят по бедрам, поднимаются выше: живот, полушария груди, плечи, шея. И снова вниз, пересчитывая позвонки, лаская ягодицы, застывая на внутренней поверхности бедер. Желание горячей волной растекается по телу, вспенивает кровь, превращая ту в раскаленную возбуждением лаву. Дыхание срывается и пульс рвет виски. Я прогибаюсь в пояснице, прижимаясь сильнее к крепкому мужскому телу, кожей ощущая бешеный стук его сердца. И тут же спохватываюсь, вспоминая о его ночном приступе. Разворачиваюсь в сильных руках и сталкиваюсь с ореховым взглядом, до краев наполненным желанием.

- Все хорошо, - шепчет он, уловив мой страх. – Все хорошо, красотулечка.

Игорь с улыбкой достает мыло, вспенивает на мочалке и принимается меня мыть. Его движения, то невесомые, словно крылья бабочек, то настойчивые, нетерпеливые распаляют, подливая масла в огонь, бурлящий в низу живота. Я чувствую, как становлюсь мягкой и податливой в его руках. Словно пластилин – лепи, что хочешь. И он лепит, пальцами щекоча кожу, растирая до красна и нежно намыливая в самых сокровенных местах. Он дразнится, посмеиваясь за моей спиной. И каждое прикосновение болезненно, невыносимо. И терпеть больше нет сил. Хочется унять тот пожар, что разгорелся между бедер. Раскрутить ту пружину, в которую скрутились все внутренности от обжигающего возбуждения. Я упираюсь ладонями в запотевшую стенку кабинки, тяжело дыша. Дрожь прокатывается по телу, сковывает слабостью. Я больше не могу. Не могу…

Кажется, я шепчу это вслух, потому что Игорь вдруг разворачивает меня лицом к себе и обрушивается на мои губы поцелуем. В нем нет нежности, только неистовство зверя. Он терзает мои губы, то кусая, то слизывая кровь, нагло проникает языком, сплетаясь с моим в бешеном танце. Порыкивая, он блуждает руками по моему телу, сминая, делая больно и тут же, словно опомнившись, становится нежным и ласковым. Но спустя мгновение снова срывается, терзая, сминая, кусая. И нет сил вырваться. Нет желания отказаться от его грубых ласк, сводящих с ума. И хочется больше, сильнее, глубже. Хочется уже ощутить его в себе. И он снова читает мои мысли. Подхватывает меня под попу, я обвиваю его ногами за талию, вжимаясь в него, отвечая на его поцелуи, лаская его влажную кожу. И затихаю в предвкушении, когда он медленно опускает меня на себя, проникая в мое жаждущее лоно. Стоны слетают с наших губ одновременно.

Игорь замирает, лбом уткнувшись в мой лоб. Рвано дышит.

- Только не двигайся… - шепчет он. – Только не двигайся…сейчас…минутку…

Он двигает меня сам, то поднимая, то насаживая до самого основания, срывая стоны. Медленно, наполняя меня всю, даря невероятный кайф. Он не спешит. Двигается неторопливо, но настойчиво. Доводит до исступления. Я запрокидываю голову, подставляя горло его губам, закрываю глаза.

- Смотри на меня, - требует он.

И я подчиняюсь. Схлестываюсь с его безумным взглядом.

Любуюсь его напряженным красивым лицом, расчерченным едва сдерживаемой похотью.

Он усмехается довольно, прижимая меня к стенке кабинки, вжимая в себя, вспарывая мое тело. Резким движение входит на всю длину, срывая с губ крик. Игорь ловит его губами и пьет, как живую воду из спасительного источника. Не размыкая рук, не разрывая взгляды. Не останавливаясь. Двигаясь, набирая темп. Заставляя кричать и биться в его руках. Терять рассудок и царапать его плечи. Выгибаться дугой, еще теснее, еще глубже. И оргазм накрывает с головой, судорогами выкручивает нутро и ворует краски реальности.

- Тише, девочка моя, тише…Все хорошо… - голос Игоря доносится как сквозь вату.

Я открываю глаза, которые все-таки закрыла. Не выдержала.

Мы сидим на полу душевой кабинки. Игорь прижимает меня к себе, гладя спину нежно, что-то шепчет на ухо. Он улыбается. И до сих пор во мне. Я ощущаю, как из меня вытекают наши соки, как до сих пор горячо там внутри. И как не хочется разрывать эту сумасшедшую близость.

- Как ты? – спрашивает с беспокойством. Я лишь киваю. На большее нет сил, он все выпил из меня. Выжал как лимон. Я чувствую себя разбитой и невероятно счастливой. Нервно смеюсь, уткнувшись в его плечо. Тугие струи хлещут по спине, заставляя вздрагивать.

- Хорошо, - шепчет Игорь. – Встать можешь?

Я прислушиваюсь к себе. Вставать не хочется. Двигаться не хочется, но я киваю. И нехотя освобождаюсь от горячего тела Игоря. Он затылком упирается в стенку кабинки, вздыхает. Лицо бледное, грудь тяжело вздымается.

- Игорь, - зову.

Он просит дать ему минутку передышки. А я ругаю себя. Вот же дура! Ну почему не остановила? Почему позволила ему довести себя до такого состояния? Он же чуть не умер вчера, а я…я поддалась похоти и чуть не угробила его. Слабость как рукой снимает. Я быстро обмываюсь, выбираюсь из душа, закутываюсь в найденный махровый халат, шарю по шкафчикам, ища таблетки. Какие-то пузыречки, ттуалетная вода, новая зубная щетка, шприц, ампулы. Взгляд выхватывает название лекарства и страх бьет под дых. Я задыхаюсь. Смотрю на Игоря, уже дышащего гораздо спокойнее.

- Это что? – злость прорывается в голосе.

Он смотрит на ампулы в моей руке устало. Дергает плечом.

- Там написано.

- Я вижу, что там написано. Ты что…ты… - голос срывается. Не могу я…Не могу сказать, спросить. И принять не могу, что он может сделать себе смертельную инъекцию. Как? Зачем?

- Маруся, - зовет Игорь хрипло и я тут же оказываюсь рядом. Помогаю ему подняться. Он упирается ладонями в стенки душевой, подставляет свое тело тугим струям, поворачивает кран и сверху хлынет ледяная вода. Я вскрикиваю, отстранившись, а он стоит долго, опустив голову. Я вижу, как вода обжигает кожу, скатывается по напряженным мышцам. Минуту, две, три. Я не выдерживаю, закрываю воду и накидываю на широкую спину Игоря полотенце. Растираю его, закутываю в халат. Он улыбается, отфыркиваясь от стекающей с волос воды.

- Может, таблетку?

- Все хорошо, девочка моя. Все хорошо.

Так в обнимку мы добираемся до кухни, потому что Игорь напрочь отказывается укладываться в постель. Упрямый засранец! Недовольно качая головой я все-таки подчиняюсь и теперь сижу за столом, наблюдая за плавными движениями Игоря, колдующего над плитой. А таблетку он все же выпил – я настояла. Мне совершенно не хочется, чтобы он загремел в больницу с инфарктом.

- Откуда ты узнал, что я люблю тюльпаны? – спрашиваю вдруг, вспомнив наш полет над полем тюльпанов.

- Экспериментально, - фыркнув, отвечает Игорь, решая, что одним словом он объяснит мне все, и ставит передо мной пузатую чашку липового чая, пиалу с медом и тарелку с оладьями. И когда только успел? – Мама научила, - поясняет, наблюдая за моей реакцией. – Она всегда считала, что мужчина должен уметь все.

- Даже готовить?- удивляюсь я.

- И гладить, и стирать, и подгузники менять, - смеется он. – Она была истинной женщиной и учила меня уважению к женщине. Как же я смогу понимать свою жену, если не буду знать, сколько труда она вкладывает в создание семейного очага?

Я смотрю, широко распахнув глаза. И рука застывает в воздухе, так и не донеся до рта обалденно пахнущий оладушек.

- Я даже вышивать умею и вязать спицами, - улыбаясь, рассказывает он.

- Ты серьезно? – недоверчиво переспрашиваю.

Почему-то кажется, что он привирает. Но Игорь кивает абсолютно серьезно.

- Я тебе покажу. У отца на чердаке наверняка завалялись мои творения.

Он усаживается напротив меня и от его жаркого взгляда я плотнее запахиваю халат.

- Игорь, зачем тебе те ампулы?

Его не удивляет мой вопрос и резкий скачок от темы к теме.

- Когда много лет живешь на грани инсульта – должен быть способ не остаться инвалидом.

Я ёжусь от равнодушия его тона, каким он отвечает. Как будто смерть для него – нечто обыденное, само собой разумеющееся. Да, я понимаю, смерть – это часть жизни, ее не избежать никому. Но говорить об этом вот так…безразлично. Жутко.

- Я не позволю, - слова срываются сами. И невозможно забрать обратно данное обещание. Закусываю губу, наблюдая за Игорем, пьющим чай.

- Не позволяй, - соглашается он, запечатывая мое обещание. Вот так легко и просто. – Только для этого тебе придется остаться со мной.

- Я останусь, - с легкостью поддаюсь на его шантаж, такой умелый, что вырывает из меня новое обещание. – Но мне нужно кое с кем встретиться. А еще мне нужна моя одежда.

- Твоя одежда в спальне.

Я не спрашиваю, откуда, хотя очень хочется. Но в обычной дорожной сумке нахожу свои джинсы и футболку. Там же обнаруживаются кроссовки и никакого нижнего белья. Любопытно.

- А трусы, стало быть, мне не положены, - усмехаюсь, изучая содержимое сумки. Интересно, кто же озаботился моим гардеробом, если Игорь не в курсе, где я живу?

- Теперь по поводу встречи, - Игорь появляется на пороге спальни, уже совершенно одетый: светлые летние брюки и черная футболка, очерчивающая рельефное тело. Волосы зачесаны назад, аккуратная борода. Свеж и бодр, как будто не умирал этой ночью. И как он только умудряется выглядеть настолько идеально? – Маруся, - окликает Игорь. Я встряхиваюсь, вникая в его слова. – Я говорю, что из дома ты без меня не выйдешь. Никуда без меня. И на свою встречу тоже со мной.

- Что? – выдыхаю я, когда до меня доходит смысл его слов. Злость захлестывает. – Ты меня еще на цепь посади.

- Если понадобится, - легко парирует он.

А я не верю собственным ушам. Нет, этого не может говорить Игорь, с которым я только час назад занималась неистовым сексом в душе! А потом завтракала умопомрачительными оладьями, трепясь о всяких мелочах. Этого не может говорить мой Игорь, которого я знаю. Знаю? Опешив, я плюхаюсь на кровать. А я ведь ничерта не знаю о нем. И узнанное меня не очень радует. Бесит. Его холодность и замашки тирана. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Мамочки! Как меня так угораздило? Как человек может так измениться за какой-то час?

Я поднимаю на него усталый взгляд и вдруг впыхиваю яростью. Сжимаю кулаки. Черта с два я позволю этому мужику контролировать меня! Я – Мария Корф, а не какая-то размазня!

- Черта с два! – выдыхаю зло. – Кто ты такой, чтобы указывать мне, что делать, куда ходить и с кем встречаться? – наступаю на него, цедя сквозь зубы. А он и бровью не ведет. Изучает меня, оценивает. Под его взглядом некомфортно, но я не сдаюсь, не отвожу взгляд. – Я буду делать то, что считаю нужным. И мне не требуется твое разрешение, уяснил? И я не намерена…

- Замолчи, - тихо приказывает он. Я осекаюсь. – Замолчи, пока не наговорила то, о чем потом будешь жалеть.

- Да как ты смеешь! – задыхаюсь от возмущения.

- Смею. Очень даже смею. Так что одевайся и поехали на твою встречу.

- Да никуда я с тобой не поеду! Что ты себе возомнил, а? – я хватаю телефон с тумбочки у кровати и набираю номер отца. Обычно я не впутываю отца в свои личные дела, но сейчас мной движет обида и отчаяние. И папа – единственное спасение из сложившейся ситуации. – Сейчас я тебе устрою.

- Не старайся, твой отец улетел два часа назад.

- В смысле – улетел? Куда? - я растеряна.

- На море, - спокойно отвечает Игорь. – Вместе с Катериной и племянницами.

Я смотрю на Игоря во все глаза и не понимаю, что происходит. Что, черт возьми, творится сейчас?

- Но ты можешь позвонить крестному. Плаха примчится тебя спасать, даже не сомневаюсь. Но знаешь, - он вздыхает, - у меня сейчас совершенно нет сил. Боюсь, покалечит он меня. А ты обещала меня оберегать, - и улыбается ехидно так.

- Игорь, что происходит? – холодок страха щекочет затылок.

- У твоего отца неприятности, - немного подумав, отвечает Игорь, продолжая все так же стоять на пороге спальни, плечом привалившись к стене. – Ему угрожают. И пока Плаха выясняет, кто и зачем, я не могу отпустить тебя одну. Я и так, - он вдруг проводит ладонью по лицу и в этом его жесте читается непомерная усталость, - я и так вчера тебя чуть не потерял. И не хочу рисковать. Поэтому я прошу тебя, не спорь со мной. Одевайся и поехали на твою встречу.

- Я никуда не поеду, - упрямо возражаю я дрожащим голосом. Страх сжимает горло ледяными пальцами. Отцу угрожают, а я ничего об этом не знаю. Почему? И почему папа доверил мою жизнь совершенно чужому человеку? И ответ напрашивается сам собой. – Как давно ты знаешь моего отца?

- Пять лет, - помедлив, все-таки отвечает Игорь. – Он помог мне, когда я оказался в… трудной ситуации.

Как тесен мир, оказывается. Только отчего-то становится больно. Неужели все вот это не по-настоящему? Из благодарности моему отцу? Как же тошно.

- Маруся, не надо, - Игорь отлепляется от стены, подходит ко мне, берет за плечи, заставляя посмотреть на него. Я смотрю. – Не надо домысливать то, чего нет. Твой отец не в курсе наших отношений, иначе, будь уверена, не оставил бы меня с тобой наедине ни на минуту. А о том, Крис твой отец я узнал пять месяцев назад.

- Это ничего не меняет, - парирую, не веря ни единому его слову. – Я не вещь, Игорь Грозовский, и никому не позволю со мной так обращаться. Особенно тебе.

- Почему? Почему особенно мне? – он прищуривается, слегка склонив голову набок.

- Иди к черту! – рычу я, отталкивая Игоря от себя. Но это равносильно попытке сдвинуть с места скалу – бесполезное занятие.

- Только вместе с тобой, красотулечка, - смеется, сгребая меня в охапку.

Я даже не пытаюсь вырваться, давно уяснив тщетность подобных попыток. Просто стою, наслаждаясь теплом его тела, его запахом, пьянящим и будоражащим все мои первобытные инстинкты. Дура, что тут скажешь.

- Ну что, лимит вопросов исчерпан? Или будут еще? – интересуется он куда-то в мою макушку. О, у меня куча вопросов. Но вместо этого:

- Ты обещал мне показать шедевры своего рукоделия.

- Без проблем. Поехали?

Киваю, поспешно одеваясь.

Глава 9.

9.

Июнь – январь.

Меня будит звонок в дверь: настойчивый, долгий. Глянув на часы, показывающие 3:15 ночи, натягиваю повыше одеяло, прячась от назойливого звонка. Никого не хочу видеть. Никому не желаю открывать. Всем, кому не терпится поздравить меня с Новым годом – до свидания до вечера. Раньше полудня я все равно с кровати не встану. И плевать на все. Меня нет дома. Но похоже ночной гость думает иначе, потому что звонить не перестает. А спустя несколько минут тренькает телефон входящим сообщением.

Ну что за нехорошие люди? Если вам не спится, то я вполне себе сплю. Просто мечтаю, чтобы меня никто не трогал этой ночью. Но нет же, покой мне только снится. Вздохнув, беру телефон и замираю с трубкой в руке. На дисплее светится всего одно слово: «Открывай».

Слетев с кровати, запутываюсь в одеяле, чуть не падаю. Злюсь, выпрыгивая из одеяла, мчусь к двери, напрочь забыв, что голая. Плевать. Ему можно и голой открыть. Потому что без него с ума сойти можно. Распахиваю дверь. Холод обнимает обнаженное тело, легким ветерком ласкает разгоряченную кожу. А я смотрю на Игоря, перестав дышать. Высокий, он занимает весь дверной проем. В темных растрепанных волосах блестит вода, на обветренных губах широкая улыбка, а в янтарных глазах – шальной блеск. На нем белый свитер под горло, джинсы, а в руках – стеклянная колба с черным тюльпаном внутри. Сердце срывается с цепи, ухает куда-то в пятки и, подпрыгнув, застревает в горле, не давая произнести и звука. Я лишь отступаю назад, пропуская его в квартиру. Он шагает через порог и захлопывает дверь.

- С Новым годом, Маруся, - шепчет сорванным голосом.

Лишь киваю, желая только одного – очутиться в его сильных объятиях. Игорь все понимает без слов. Аккуратно ставит колбу на пол и подхватывает меня на руки, впиваясь в мои губы совсем не нежным поцелуем.

- Ждала меня, да? Ждала?

Я никого не ждала. И его уже не ждала, потому что не верила, что он вернется. Потому что решила, что все – моя сказка закончилась с последним ударом курант. И теперь я просто не верю, что он здесь, рядом. Я лихорадочно стягиваю с него одежду и, застонав, касаюсь его горячей кожи. Скольжу ладошками по плечам, груди, очерчивая контуры черной кошки, играясь серебряным медальоном, срывая стоны с его и своих губ. Позволяя ему все. И он принимает вызов, лаская, кусая и зализывая свои укусы. Рыча с каждым движением внутри меня, вжимаясь в меня, проникая глужбе, резче, словно утверждая на меня все права. Клеймя и присваивая. И я поддаюсь ему, выгибаясь навстречу, еще теснее, растворяясь в неистовом наслаждении. И мир рассыпается на части. А когда собирается вновь, мы лежим на полу в ворохе подушек, сброшенных с кровати, до которой мы так и не добрались.

Я лежу на Игоре, слушая, как мерно бьется его сердце и выводя узоры по его груди. Он слегка подрагивает от моих прикосновений, поглаживая меня по спине, попе, рождая табун мурашек.

- Марусь.

- М? – вот разговаривать сейчас вообще нет никаких сил. Поспать бы, но спать тоже не хочется. А вот целоваться…я тянусь к нему губами. Поцелуй мягкий, нежный, изучающий. Как будто не целовались до этого никогда. И жидкий огонь растекается по венам, пульсирует между бедер, где снова все влажно и горячо от желания.

- Какая же ты чувственная, - шепчет Игорь, запустив пальцы в пульсирующее лоно. – Чуть тронешь – загораешься, - он прихватывает губами мочку уха, заставляя стонать в голос. Это сущая пытка – терпеть такое и не мочь что-то сделать, потому что держит крепко, хоть и нежно, - не выбраться. А Игорь ласкает меня пальцами, двигает вперед-назад, вкруговую, размазывая мои соки между набухших складочек и снова погружая пальцы внутрь. Массирует чувствительное местечко, сводя с ума. Я метаюсь на нем, хватаюсь за плечи, царапая, и льну губами, слизывая кровь. И прикусывая кожу, сдерживая крик удовольствия. На этот раз все происходит медленно: немеют кончики пальцев на ногам, прохлада колкими мурашками скользит по лодыжкам к бедрам, растекается по мышцам, в одну секунду скручивая судорогами и вспарывая тело обжигающей лавой оргазма. И я кричу, срывая до хрипа голос, выгибаясь навстречу его волшебным пальцам.

- Охренеть… - выдыхает Игорь, когда мое тело выпускает его пальцы из тисков оргазма. Мутным взглядом я наблюдаю, как он облизывает свои пальцы, блестящие от моих соков и жмурится от удовольствия, как сытый котяра. Ощущаю, как румянец заливает щеки. – Потрясающе, - мурлычет мой довольный соседушка. – Ты даже не представляешь, какой это кайф…

- Что? – и не узнаю собственный голос.

- Ощущать твое удовольствие на кончиках пальцев. Это просто охренительно.

Я смеюсь, уткнувшись в его влажную шею.

- А ты? – спохватываюсь вдруг, что я-то удовольствие получила, а он – нет. И теперь…

- И я, - перебивает он меня с улыбкой.

- В смысле? – смотрю ошарашено. Я ничего не почувствовала. Он ведь не мог кончить только от того, что я получила оргазм. Или мог?

- Я никогда не испытывал ничего подобного. Это нереальный кайф. Спасибо тебе, моя девочка, - и целует меня нежно.

- Обращайся, - с облегчением. Оказывается, бывает и так. Надо же.

Некоторое время мы просто лежим, наслаждаясь близостью и отголосками нашего общего удовольствия.

— Марусь, - снова заговаривает Игорь, проведя ладонью вдоль позвоночника. Невольно вздрагиваю, покрываясь мурашками. — Замерзла? – в голосе мелькает беспокойство.

— Не-а. С тобой невозможно замерзнуть, — улыбаюсь, целуя его в ключицу.

— Это хорошо, — довольно урчит мой дорогой соседушка. — Скажи, почему тебя Грозой называют. Откуда такое прозвище странное?

— Да ничего странного, — фыркаю. — Я когда в приюте жила частенько сбегала. Как только гроза придет – меня несет куда-то. Обычно находили где-нибудь в поле. А однажды я на крышу приюта забралась. Когда Ванька меня нашел – я стояла на самом краю, широко раскинув руки. Ванька потом говорил, что видел, как на моих ладонях танцуют молнии, — хмыкаю. — Ну…детская фантазия вкупе со страхом конечно и не такое может. Никто не верил ему, — и я не верила, потому что точно знала, что боюсь высоты и по собственной воле никогда не заберусь на крышу. Да у меня голова кружится, когда я из окна второго этажа выглядываю, а тут крыша, да еще в грозу. Как такому верить?

— И ты?

— Я – особенно. А он меня Грозой стал называть. Так и прилипло.

— Ты и сейчас грозу любишь?

— Обожаю, — улыбаюсь мечтательно. — Знаешь, у меня даже мечта есть.

— Интересно-интересно, — он вдруг замирает, прислушиваясь к каждому моему слову, словно боится упустить хоть одно.

— Хочу посмотреть на грозу с маяка. Представляешь, стоишь на его макушке, под ногами море, а над головой – молнии танцуют. И каждую потрогать можно – настолько высоко. Красотища!

… — Маруся, — голос Игоря выдергивает из сна. Оказывается, я задремала, пока мы ехали. А сон какой странный приснился. Нигде покоя от Грозовского нету, даже во сне притопал и прошлое с собой приволок.

Хмуро смотрю на улыбающегося Игоря.

— Ты такая красивая, когда спишь, — вздыхает он, большим пальцем касаясь щеки. Полувздох-полустон. И замершее в груди сердце.

— Мы уже приехали? — спрашиваю, выглядывая в окно, но вокруг нас лишь лес темной громадиной, а впереди – серая лента шоссе. Не приехали. Тогда почему стоим? — Тебе плохо? — и страх наливается тяжестью в затылке.

Игорь отрицательно качает головой.

— У тебя телефон звонит. Долго звонит, — я достаю из кармана мобильный. Сорок пропущенных, десять из которых от Фила. Ох, черт! Совесть колет виски чувством вины. Я совсем забыла о Филиппе! Торопливо выбираюсь из машины и набираю номер.

— Мари, тебе не стыдно? — вместо приветствия укоряет Фил. Стыдно. Тру лицо ладонью, собираясь с мыслями. Как же врать противно, но как иначе объяснить Филу, где я и что делаю? Краем глаза отмечаю, что Игорь стоит у машины, запрокинув голову, подставляя лицо закатному солнцу. Широкий разворот плеч, перевитые мышцами руки, такие сильные и нежные до боли. И жар плавит тело, румянцем опаляет лицо от одной мысли о его волшебных руках, дарящих нереальное наслаждение. А ведь нам еще ночевать вместе в доме его отца. Закусываю губу, сдерживая невольный стон.

— Мари! — зовет Фил в трубке.

Тяжело выдыхаю, отвернувшись от Игоря. Нет, врать Филу бесполезно. Да и зачем? Мы не влюбленная парочка – у нас просто договор. И предстоящий брак фиктивный, так что я ни в чем не провинилась перед ним. Ни в чем.

— Фил, привет.

— Хвала Богам, у тебя прорезался голос, — наигранно восклицает он. — У тебя все в порядке? — с неподдельным волнением.

— Не знаю, Фил. Все сложно.

— Ну… - протягивает он задумчиво. — У тебя есть две недели, чтобы все разрулить.

— В каком смысле?

— Свадьбу придется перенести, — теперь он разочарован.

— Что-то случилось? — страх расплавленным шаром катается в затылке, муча нестерпимой болью.

— Ничего серьезного, Мари, не волнуйся. Я уже со всеми договорился. И твоих предупредил. Твой отец все понимает.

— Кто бы сомневался, — фыркаю я. — Ладно, Фил. Две недели так две недели.

— Не передумаешь? — с затаенной надеждой.

— Я всегда держу свое обещание. Не волнуйся, я тебя не подведу.

— Хорошо, — кажется, теперь в его тоне облегчение. — И еще. Мари, я вынужден улететь дней на десять. Ты не обидишься?

— Что ты! Нет, конечно. Решай свои проблемы, Фил, и не переживай обо мне. Я в надежных руках, — усмехаюсь, косясь на хмурого Игоря, буравящего меня недобрым взглядом.

— Очень на это надеюсь, — весело отвечает Фил и быстренько прощается.

Я задумчиво верчу в руках широкую трубку, размышляя, кому еще перезвонить и стоит ли. И не замечаю, как рядом оказывается Игорь.

— Мы можем вернуться, — предлагает он.

Вскидываю на него глаза и тону в янтарных омутах, согревающих нежностью и пониманием.

— Ну уж нет, — фыркаю, не сдерживая озорной улыбки. — Мне просто не терпится поглядеть на твои рукоделия.

Теперь не сдерживается Игорь, смеется, прижимая меня к себе.

В дом генерала (Игорь по дороге обмолвился, что отец его военный, правда уже много лет как в отставке) Грозовского мы приезжаем с вечерними сумерками. Большой двухэтажный дом, сложенный из бревен, окружают разлапистые яблони. От ворот к дверям дома тянется тенистая аллея, чуть в сторону уходит широкая дорога. Видимо, к гаражу. Вдоль яблоневой аллеи стоят кованые лавочки, а в самой гуще сада – качели. Я останавливаюсь возле них, борясь со странным желанием – улечься на них и тихо раскачиваться, ощущая теплые сильные руки на своем теле. Игорь не загоняет машину во двор, хотя ворота приветственно распахнуты. Он ведет меня меж яблоней, показывает качели и спрятанный в укромном месте гамак. И улыбается, наблюдая, с каким трепетом я провожу ладошкой по плетеной цепи, удерживающей широкую скамью качелей.

— Садись, покатаю, — не выдерживает он.

Я вздрагиваю, отпрянув от качелей. Румянец вспыхивает на щеках и я мысленно радуюсь, что сумерки скрадывают мое смущение. Странно, я ведь не сделала ничего постыдного, но жутко неудобно, как будто я выложила нечто сокровенное.

— Давай-давай, - он плюхается на скамью и хлопает ладонью рядом с собой.

— Неудобно как-то, — продолжаю упрямиться. — Нас, наверное, ждут.

— Ну подождут еще, — пожимает плечами и протягивает мне руку. И я принимаю ту, тут же оказавшись на коленях Игоря, зарывшегося носом в мою макушку. Он прижимает меня к себе, тяжело дыша, и раскачивает качели, отталкиваясь ногами. Легкий ветерок обнимает мое лицо, и я забираюсь на Игоря с ногами. Удобно устроившись, кладу голову ему на плечо и затихаю, наслаждаясь. Слушаю ровное биение сильного сердца и тихий шорох раскачивающихся качелей. Так бы и сидела здесь целую вечность.

— Я последний раз катался здесь с сестрой лет эдак… — он задумывается, видимо, припоминая количество лет, — много, в общем. Она тогда совсем кроха была. Забиралась на меня и требовала покатать. Мы с дедом эти качели и поставили ради нее, собственно. На этих качелях она мне рассказала о своем первом мальчике… — Игорь вздыхает.

— А где сейчас твоя сестра? — спрашиваю осторожно, помня, что он ни разу не упоминал о сестре. О брате рассказывал, а о сестре – ни слова.

— Тая живет с дедом в деревне. Когда родители развелись, дед забрал ее себе, потому что отец не позволил маме воспитывать его дочь. Тогда мы узнали, что Таю родила другая женщина. Знаешь, а ведь мама никогда не обижала ее и любила, даже больше нас, своих сыновей. Тайка всегда для нее принцессой была, — я слышу, как он улыбается. А в груди щемит тоска. Что-то слишком часто за последние дни его тянет на откровения.

— У тебя потрясающая мама, — улыбаюсь я, опуская «была», чтобы не тревожить боль.

— Восемь лет назад у мамы диагностировали порок сердца, — заговаривает он снова после долгого молчания. — А два года спустя отец ушел от нее. Он женился почти сразу после развода. Его жена неплохая женщина, искренне заботится о нас, хотя мы уже давно взрослые все. И Тайку балует…Правда сейчас у нее своих забот хватает…

— Гарри! — радостный вопль оглушает. Я резко поднимаюсь, в один момент оказавшись стоящей рядом с Игорем. А вокруг – никого. — Гарри! Ты приехал! — снова детский крик, а следом из-за яблони появляется рыжий мальчуган лет восьми. Со всех ног он несется на нас и в считанные секунды виснет на Игоре, закрывшего меня своей спиной. — Ура! Я знал! Знал, что ты приедешь! — радуется мальчуган, обнимая Игоря за шею и не забывая трясти ногами, видимо, от радости. И тут мальчишка замирает, заметив меня. Он тут же скатывается с рук Игоря и подходит ко мне. А взгляд-то какой серьезный. Я невольно сдерживаю смех, но улыбка все равно растягивает губы.

— Привет, — протягиваю мальчугану руку. Он продолжает меня рассматривать, и я спешу представиться: — Я Маша.

Но мальчуган словно не слышит меня, он смотрит на Игоря и вдруг выдает:

— Зачетная девчонка, Гарри! Это твоя Гермиона?

Я округляю глаза, совершенно растерявшись от происходящего. А Игорь с серьезным видом качает головой и, подхватив мальчишку на руки, усаживает его на свои плечи и убежденно заявляет:

— Нет, мой друг, это моя Джинни, — и подмигивает мне.

И я взрываюсь хохотом.

Мальчишка с изумлением оборачивается ко мне, согнувшейся пополам от смеха.

— Ой, не могу… — сквозь смех и слезы. Вдох-выдох. Но стоит взглянуть на изумленного рыжего мальчугана, как смех накатывает снова. Надо же! Поклонник Гарри Поттера!

Игорь спускает мальчишку на землю, что-то шепчет ему на ухо. Тот кивает радостно и улепетывает, оставляя нас одних. Игорь приседает передо мной на корточки, заглядывает в раскрасневшееся лицо.

— Поклонник юного волшебника? — успокаиваясь, киваю в сторону умотавшего мальчишки.

— Любимая книга, — улыбается широко. — У него вся коллекция собрана и каждая зачитана до дыр.

— Книги – это прекрасно, — отсмеявшись, приседаю напротив Игоря. И сразу возникает ощущение некоей интимности, как будто у нас есть большой-большой секрет, о котором мы тут тайком перешептываемся. Качаю головой. Нет, это все мальчишка, так ловко втянувший в сказку, ничего при этом не сделав.

— Это еще что, — хмыкает Игорь. — Погоди, он еще притащит очередной сценарий и непременно втянет нас в игру. Вот увидишь!

Он поднимается и подает мне руку. Я вкладываю свою ладошку в его, сжимаю, переплетая пальцы. И замираю в опасной близости, сейчас стрекочущей напряжением.

— А он…

— Мой сводный брат, — предугадывает мой вопрос. — Захар.

— Какая у тебя большая семья, — выдыхаю с улыбкой, пока мы медленно движемся в сторону светящегося окнами дома, держась за руки как влюбленные подростки.

— Только не то все это, — в тихом голосе Игоря слышится горечь. Мимо проносится Захар, чуть не сшибив меня. Невольно отпрянув оказываюсь в объятиях Игоря. Замираю, затаившись. — Своего хочется. Чтоб вот такой носился по двору. Свой, понимаешь?

Сглатываю, сбитая с толку. Своего. Как тут не понять. Детей он хочет, семью. То, чего я не могу ему дать. Со мной у него никогда не будет полноценной семьи.

— Марусь, — зовет, за подбородок приподнимая мое лицо. — Что случилось? Что опять не так?

Но меня опережают.

— Игореша, милый!

Я резко отступаю, оборачиваясь. Навстречу нам идет молодая блондинка в кричащем платье, выставившем напоказ все прелести. Высокие каблуки, красный шелк короткого платья, откровенный вырез, яркий макияж и распущенные волосы, волнами струящиеся по плечам и груди четвертого, не меньше, размера. Короткий смешок срывается с губ. Но когда девица, покачивая бедрами, бесцеремонно отодвигает меня в сторону, чтобы прижаться к моему — моему! — мужчине, становится не смешно. Бешенство вскипает в крови, сбивает дыхание. А девица времени зря не теряет, обвивает руками шею Игорю, теснее притискиваясь своей кормой к груди соседушки, который, кстати, и не сопротивляется.

— Эй, красавица, — окликаю я, с трудом сдерживая злость. Девица нехотя переводит взгляд на меня. — Ты часом причал не попутала?

Она стекает с Игоря, с презрением глядит на меня. Хорошо хоть пальчиком не тыкает.

— Игореша, это что за недоразумение?

Это я-то недоразумение?! Я не леди, я могу и в глаз дать. Игореша ответить не успевает. Шагнув к девице, скривившей свою напомаженную мордашку, выбрасываю вперед кулак. Секунда и под моими пальцами хрустит красивенький нос. Девица визжит, зажав нос, из которого хлещет кровь. И матерится, похоже. Да, точно! Аж слюной брызжет, вмиг сбросив с себя шелуху самой невинности.

Игорь перехватывает меня. И я ощущаю, как он сотрясается от смеха. Вскидываю на него глаза. Точно – смеется! Вон как глазищи сверкают весельем. Я уже раскрываю рот, чтобы ответить на его самодовольство, как он выдыхает мне в губы:

— Ты такая красивая, когда злишься. Так бы и съел, — и прихватывает губами кончик носа. — Ревнуешь меня.

— Кто? Я? — задыхаюсь возмущением. — Да ни в жизнь!

— Ревнуешь, ревнуешь, — и радуется, как ребенок. Ну вот как меня так угораздило?

— Ты! — кто-то толкает меня в бок. Ах да, давешняя девица!

— Брысь, — отрезает Игорь, увлекая меня к веранде, где собрался целый зрительный зал.

Девица что-то кричит нам вслед, но ее голос стирается другим, властным, от которого хочется спрятаться.

— Здравствуй, сын…

Но я выдерживаю прямой взгляд ореховых глаз, молодых и сияющих весельем. У Игоря глаза отца. И высоковольтное напряжение, искрящееся между мужчинами. Не подходи – убьет. Никто и не решается. Даже изящная рыжеволосая женщина с мягкой улыбкой восьмилетнего любителя сказок и волшебства. Супруга Грозовского-старшего, вне сомнений.

— Извините, — вклиниваюсь в молчаливое противостояние двух вожаков. Грозовский-старший снова обращает на меня внимание. — Неудобно вышло, — и я праведно краснею, хотя мне ни капельки не стыдно.

— Да бросьте, — его голос смягчается, переливается нежностью и властью. Пугающее сочетание. — Я рад, что у моего сына такая женщина. Владимир Демьянович, отец.

— Мария, — и протягиваю руку для пожатия, но Владимир Демьянович прикладывается к ней в джентльменском поцелуе. Я смущена и тороплюсь забрать свою ладонь, чувствуя, как весь сжался Игорь рядом. Но Владимир Демьянович не отпускает, а приглашает меня на веранду, вынуждая следовать за ним. Но Игорь перехватывает меня за талию, прижимает к себе, хмуро, почти зло смотрит на отца. Дает понять, что я – его. И Грозовский-старший уступает, выпустив мою ладонь.

Вот и познакомились.

Глава 10.

10.

Июнь.

Разношерстная у генерала компания подобралась. Стоит вспомнить давешнюю девицу, липнувшую к Игорю. Сбежала нос спасать, но грозилась вернуться и отомстить. От этой мысли становится весело. Я потягиваю сок, не сводя глаз с мотающегося по лужайке Захара. К нему присоединилась еще парочка детишек, видимо, друзья. И теперь они отлавливают и уничтожают монстров, коими выступают садовые фигуры. За круглым деревянным столом шумят гости. Я их не запоминаю, да и зачем мне? Если уж Игорь тут гость нечастый, так я вообще здесь первый и последний раз. Правда Грозовский-старший ведет себя так, будто я самая большая ценность на этом празднике, обхаживать пытается. Неужто никогда прежде не встречал сына с барышней? Или тот никогда не приводил их в дом? Даже жену? Странно это. Все странно. Весь этот треклятый вечер: и люди, и мачеха Игоря, никак не вписывающаяся в компанию офицеров и их жен, холеных и надменных, и сам Игорь, не выпускающий меня ни на секунду. Да и мне все время хочется сбежать. Усталость сказывается: глаза слипаются, и голова уже ничерта не соображает. А в такой компании надо держать ухо востро, иначе сожрут. А с виду такие добродушные люди. Но жизнь приучила не доверять первому впечатлению, а под удачные маски заглядывать не с руки. Отец бы их всех раскусил в один миг. Мысли о папе согревают и я понимаю, как мне повезло с ним. С мамой. И я ни за что в жизни не променяла бы их на других. Даже когда мама оставила меня в приюте, я помнила – она у меня самая лучшая. Невзирая на обиду, озлобившую меня, сделавшую изгоем – я никогда не переставала любить маму. А отца ненавидела. Долго и упорно. Вернее того, кого много лет считала таковым. А потом появился Крис Корф – моя мечта из маминых историй. Мой герой. Сейчас я понимаю, что окажись папа бандитом – я бы пошла с ним куда угодно, потому что я всегда верила ему безоговорочно.

— О чем загрустила, красотулечка? — мягкий шепот Игоря ласкает слух. Дыхание щекочет шею и я откидываю голову ему на плечо. — Устала?

Киваю.

— Спать хочу. Может, сбежим?

— Легко! Идем.

Но на середине аллеи нас ловит Захар и требует сказку. Игорь пытается объяснить мальчишке, что мы спешим, но я перебиваю его. Если ребенок хочет сказку – пусть будет сказка. А я подожду на качелях. Покачаюсь немного и подремлю. Захар хочет утянуть с собой и меня, но я категорически против – сунуться в логово генерала Грозовского по собственной воле – увольте. И Игорь, закинув мальчишку на плечи, скрывается в доме. А я устраиваюсь на качелях. Запрокинув голову, отталкиваюсь ногами и пересчитываю вспыхивающие на ночном небе звездочки.

— Ты просто замена, — женский приглушенный голос застает врасплох. Опускаю голову и сталкиваюсь взглядом с давешней девицей. На носу повязка, под глазами темные круги. А все-таки хорошо я ее приложила – папины уроки не прошли даром. Не сдерживаю улыбки.

— Весело тебе, да? — не унимается девица. Изгибаю бровь в немом вопросе. Разговаривать с ней совершенно не хочется. — Ты думаешь, я тебе соперница? — пожимаю плечами. — Нет, дорогуша, — на нет и суда нет. В чем тогда проблемы? Зачем ты здесь стоишь с таким эмоциональным монологом? Ведь зачем-то ты нашла меня? — И нос сломала зря. Меня просто попросили развлечь Игоря.

Любопытно. Останавливаю качели, пристально всматриваясь в довольно симпатичное лицо девушки. Взгляд острый и усталый. Так смотрят люди, которым нечего терять. Вот так метаморфозы, однако.

— Кто попросил? — все-таки спрашиваю я, когда пауза затянулась.

— Его жена.

Что-то взрывается внутри, опаляет болью и растекается по венам полынной горечью. Пальцы добела сжимают цепь качелей, но внешне я спокойна. Ни к чему этой странной барышне видеть мои истинные эмоции.

— Похоже, тебя это не удивляет, — усмехается девица.

Наличие жены – нет. А вот то, о чем говоришь ты – очень даже.

— Зачем? — и голос не хрипит, хотя по горлу словно наждачной бумагой прошлись, дерет нещадно.

— Знаешь, она как-то не откровенничала…

— Зачем ты мне это говоришь?

— Ты на нее похожа, — девица дергает плечом и тут же морщится, как от удара. Странно, я ей только нос сломала. — Старая травма, — заметив мой взгляд, поясняет она. — Жаль мне тебя. Попользуется тобой и бросит. Суррогаты быстро приедаются, — криво усмехается и, больше не сказав ни слова, уходит.

А я продолжаю сидеть на качелях, до крови сжимая цепи, на которых подвешены качели, и смотрю в темноту аллеи, задаваясь всего одним вопросом: и что это сейчас было?

Я не рассказываю Игоре о странном разговоре. Зачем? Это ровным счетом ничего не изменит. Мы еще некоторое время молча сидим на качелях. Игорю надоедает первому. Он берет меня за руку, переплетая наши пальцы. Тепло растекается по телу, нежное, ласковое, дарящее покой. Заставляя забыть о том, кто я для него на самом деле. Заставляя поверить в сказку. Пусть ненадолго. Пусть. Но эта сказка будет моей.

Уйти по-английски не удается. Генерал с супругой поджидают нас у ворот, отправив восвояси своих гостей. Нежное объятие мачехи с Игорем, схлест острых взглядов с отцом и вот джип Игоря уже медленно катит по опустевшей улице. Я смотрю в окно, прячась в собственных мыслях, которые сводят с ума. А Игорь молчит. В салоне висит угнетающая тишина, потрескивающая нехорошим предчувствием чего-то неминуемо нехорошего. И тишина эта настолько осязаема, что еще немного и раздавит, размажет по сидению. Дышать тяжело. Душно. До тошноты. Я опускаю стекло, вдыхаю горячий летний воздух. Но он не спасает, и я задыхаюсь порывами ветра, бьющими в лицо.

— Вода в бардачке, — сквозь гул в ушах прорывается голос Игоря. Я оборачиваюсь, на мгновение столкнувшись с его внимательным взглядом, в котором сквозит беспокойство и непонимание. Киваю, подняв стекло. Открываю бардачок, достаю пузатую бутылку минералки. А под ней — паспорт. Сердце пропускает удар. И желание спросить о той, на которую я так похожа, крутится на языке, заполняет мысли, выдергивая из реальности. Несколько секунд я смотрю на документ, силясь принять решение. Ухмыльнувшись, захлопываю бардачок и откидываюсь на сидение, решая оставить все, как есть. Зачем ворошить прошлое, если ответ все равно очевиден. Как и то, что скоро я стану женой другого. Пусть фиктивно, но кроме нас с Филом об этом никому неизвестно. И никто никогда не узнает, потому что я обещала ему. А я не могу его подвести. Отпиваю глоток минералки. Становится немного легче.

— Мучишься?

— Жарко очень, — дергаю плечом.

— Ну да, жарко, — мне кажется, или в его словах насмешка?

Одним движением он раскрывает бардачок, выуживает оттуда паспорт и бросает мне на колени. От неожиданности я шарахаюсь в сторону и больно стукаюсь затылком о стекло. Да что же это такое? Закусываю губу, чтобы не разреветься.

— Хочешь что-то узнать – просто спроси. Неужели так сложно? — он разочарованно качает головой. Пятерней проводит по волосам. Нервничает? Только сейчас замечаю, как сильно он сжимает руль, как напряжены его скулы и прищурены глаза. — Спроси, а не делай собственные выводы. По-моему, мы разумные люди. Мы умеем разговаривать, разве нет?

Киваю, потирая ушибленный затылок, и не свожу взгляд с книжечки паспорта. Она жжет огнем. И пальцы отчего-то дрожат.

— Почему я могу спрашивать тебя обо всем, а ты меня – нет? — он морщится. — Игорь, ты женат? Это же так просто. Всего три слова, Маруся! А вместо этого ты поверила каким-то фотографиям, дала деру и решила выйти замуж за другого! — он уже почти кричит. — Черт! — бьет ладонью по рулю, а потом резко сворачивает на обочину, останавливает машину и роняет голову на скрещенные на руле руки. — Нет, Маруся, я не женат. Был много лет назад, но тебе ведь совсем не интересно.

— Ты знаешь, — выдыхаю я треснувшим голосом, чувствуя, как внутри скручивается тугой узел. Еще немного – и порвется. И тогда уже ничто не поможет. Зато теперь я знаю. И понимаю. — Знаешь, что я была у нее. Это ты провожал меня до дома, — лучшая защита – нападение, верно? — И ты ушел. Просто ушел, ничего не объяснив.

— А ты бы меня послушала? — его голос звенит злостью.

— Ты даже не попытался, — а в моем – боль и тоска.

— Тебя не было дома, — не соглашается Игорь, — телефон вне зоны, а утром…

— Утром я улетела, — перебиваю глухо, поглаживая паспорт в кожаной обложке.

— А я опоздал. Маруся…

Качаю головой, отсекая ненужные слова. Любые слова, от которых станет еще горше. Но я знаю одно – не важно, есть штамп в паспорте или нет – Игорь ее не бросит.

— Поехали, — тихо прошу я, убирая паспорт обратно в бардачок. Я больше не хочу никаких вопросов и никаких ответов. Хватит, поговорили.

Домой мы так и не возвращаемся. Я засыпаю в машине, перебравшись на заднее сидение и укрывшись клетчатым пледом, пропахшим Игорем. А когда просыпаюсь, за окном алеет закат, а вдали виднеются темные пики гор, у подножия которых раскинулись поросшие буйно-зеленой травой поля, стекающие в синюю гладь моря. Я смотрю долго, не узнавая мест. Где мы?

— Привет, — улыбается Игорь. — Скоро приедем.

— А который час? — не отрываясь от окна, спрашиваю я. Чувствую себя потерянной, заблудившейся во времени.

— Девять почти.

Вечера, судя по алому небу и кровавому диску, выпирающему из-за гор. Или скатывающегося туда. Одно ясно – небесное светило зацепилось за верхушки, раскрашивая небо.

— А день?

— Среда, — продолжая улыбаться, коротко отвечает Игорь.

— Как среда? — я едва не скатываюсь с сидения. Не может быть. Не может. Я не могла проспать двое суток. Или могла? Смотрю на соседушку, сощурившись, пытаясь разгадать подвох. Но нет, он по-прежнему весел и безмятежен. И даже выглядит отдохнувшим.

— Ты хочешь сказать…

— Угу, — не позволяет озвучить вопрос. — Ты проспала почти двое суток. И предвосхищая твой следующий вопрос: да, я спал, ел и справлял нужду. Так что не переживай – извозчик в твердом уме, трезвой памяти и абсолютно свободен.

И сверкает голливудской улыбкой. А последнее это вот к чему? Намек на что? Или не намек? Черт, как же не хочется снова касаться этойй темы. Все, с меня хватит. Все давно решено и ничего не изменить. У Игоря есть его Маша, а у меня – Фил.

- Игорь, отвези меня домой, - прошу, устало откинувшись на спинку сиденья. И вроде бы столько проспала, а ощущения легкости нет.

- Извини, красотулечка, не могу. Дорогу забыл, - и принимается насвистывать какую-то мелодию.

- И надолго?

- Что именно?

- Память отшибло извозчику надолго? – все-таки заражаюсь его весельем.

- Как будешь себя вести.

- А если я буду хорошей девочкой?

Только поймав на себе ореховый взгляд, плавившийся желанием, соображаю насколько двусмысленно прозвучал мой вопрос.

- Игорь, прекрати, - ощущая, как горит лицо.

- Что? – промурлыкал низким голосом.

- Прекрати на меня так смотреть.

- Как? – не прекращает мучить меня своим обволакивающим голосом, пробуждающим самые низменные инстинкты.

- Так, - сглотнув образовавшийся в горле ком, - так, будто хочешь меня съесть.

- Съесть – нет, не хочу, а вот облизать…

Все, сам напросился. Резко подавшись к нему, как раз вошедшего в плавный поворот, жду, пока он перестроится и немного расслабится.

Обнимаю его за шею. Он слегка вздрагивает, шумно выдыхает. Пальцы крепче сжимают руль.

- И почему ты до сих пор не делаешь то, что хочешь?

Дважды спрашивать не приходится. Игорь съезжает с дороги, по грунтовке в чисто поле. В считаные секунды на мне не остается одежды. А между бедер полыхает пожар. Пульсирует. И я поторапливаю Игоря, выгибаясь навстречу, прижимаясь, желая только одного – стать с ним единым. Ощутить его в себе, такого большого, сильного. Как он двигается: сперва медленно, словно изучая, но с каждым моим стоном ускоряется, беспощадно врываясь в мое тело. Ласкает, мнет, кусает. И я вторю каждому его движению, присваивая и клеймя, наслаждаясь, как он подставляет свою шею моим губам. Как порыкивает, ощущая мои укусы. И как приглушенно смеется, выпивая мои стоны.

И доводит меня до безумия. Я кричу, бьюсь в его руках, впечатываясь в его тело. Еще ближе. Еще. Еще. Сильнее. Мощнее. Да. Да. Вот так. Так хорошо. Оргазм накрывает, скручивая судорогой каждую мышцу. Сливается в едином наслаждении с самым великолепным мужчиной.

Уже после он благодарит меня долгим поцелуем и теплотой в глазах цвета расплавленного золота. щемящая нежность поселяется где-то в груди. И лишь когда Игорь снова садится за руль, выезжает на трассу, я тихо плачу, прислонившись виском к прохладному стеклу.

Глава 11.

11.

Июнь.

— Это кто? — спрашиваю, не сводя глаз с высокого блондина, хлопочущего над белокурой женщиной, жмущейся к нему, как единственному спасению.

Игорь прослеживает за моим взглядом, отвлекшись от вязания каких-то узлов.

— Это Димыч, братец мой, — я слышу, как он улыбается. — Хочешь, познакомлю?

— Нет, — отвечаю поспешно. Слишком, чтобы это не укрылось от Игоря. Но он лишь пожимает плечами. — А женщину с ним ты знаешь? — продолжаю свой допрос.

— А ты разве нет?

Киваю.

— Это тетя Алиса, — говорю, чувствуя, как что-то непонятное роется в душе, зудит, не дает покоя. Обида? Злость? — Но почему она с твоим братом?

Но Игорь не слышит, отвлекаясь, раздавая указания своему пилоту. Ему неинтересен наш разговор. А я понять не могу, как человек может быть настолько…двуличным? Она же всех убеждает, что отчаянно любит мужа и моего родного дядю Марка Ямпольского. А сама забавляется с другим? Ничего не понимаю.

— Марусь, я закончил. Поехали поужинаем. Я голоден как стая волков.

Фыркаю и тут же оказываюсь в кольце сильных рук. Откидываю ему на грудь, не сводя глаз с Димы и тети Алисы. Он поит ее чаем, усаживает в машину. Они уезжают.

— Димка Марка нашел, представляешь? — тихий шепот заставляет меня подпрыгнуть на месте и резко развернуться в руках Игоря.

— В смысле, нащел?

Дядя Марк пропал пять лет назад. Все считали и считают его погибшим, кроме его жены и, пожалуй, папы. А мама совсем недавно поставила памятник. Она уверена, что тетя Алиса должна отпустить его. А Игорь говорит, что его брат нашел его? Живого или…?

— Представляешь, он все это время жил у лесника рядом с поселком, где живет моя сестра с дедом. Помнишь, я тебе рассказывал?

Снова кивок. Чувствую себя китайским болванчиком, только и делаю, что головой мотаю.

— Ну вот. А сестра за ним ухаживала, выхаживала и ни словом не обмолвилась за все это время. Говорит, боялась, потому что вдруг поняла, что влюбилась в него. Удержать хотела. А потом о Марке узнал Димыч.

Выдыхаю. Вот это история. Ничего себе!

— И твой брат приехал за Алисой, чтобы отвезти ее к мужу, — догадываюсь об очевидном.

— Мой брат приехал ко мне и все рассказал. Только он не знал, что у Марка другая жена. Я был в курсе, хоть лично и не знаком ни с ним, ни с Алисой. Вот…сегодня познакомились.

— Офигеть…

— Да уж, — смеется Игорь, притягивая меня к себе. Целует. У него твердые, немного шершавые губы. Обветрились, мысленно отмечаю я, приоткрыв губы, позволяя ему похозяйничать в моем рту, вызвав немыслимую бурю эмоций.

С трудом оторвавшись от его губ, замечаю, как потяжелел его взгляд, а дыхание стало рваным от накатившего желания. Да у меня самой внутри бушует ураган.

— А может, дома поужинаем? — робко предлагаю.

Игорь не возражает и, сграбастав меня в охапку, увозит на съемную квартиру.

В небольшой курортный городок Игорь привез меня два дня назад. Свой выбор он объяснил банально: именно здесь назревал фестиваль воздухоплавания, где он должен будет выступить под эмблемой одной крупной компании, занимающейся аэроперевозками. А отпускать меня от себя в ближайшее время он не намерен – так и заявил. Впрочем, похоже, он вообще не собирался меня отпускать. И, кажется, совсем забыл, что очень скоро я выйду замуж.

Фил звонил редко, отделывался парой ничего не значащих фраз и пропадал на день-два. Я нервничала, но успокаивала себя тем, что Фил – взрослый мальчик и в состоянии справиться с возникшими проблемами. Отец тоже звонил, но гораздо чаще. Выспрашивал, как я, как мне отдыхается. Я не лукавила, отвечая, что все хорошо. Пожалуй, я была счастлива. Но каким-то странным, отдающим горечью, счастьем. Как будто оно должно скоро закончиться. И предчувствие крепло с каждым днем. Острой занозой кололо сердце, медленно кровоточащее. Не спасали морские прогулки или полеты на воздушном шаре, где я все время жалась к Игорю, боясь заглянуть страху в глаза. Хотя еще недавно я была уверена, что больше не боюсь высоты. Нет, страх больше не был всеобъемлющим, парализующим, но подружиться с высотой я так и не смогла. А Игорь, кажется, только и рад был обнимать меня, прижимать к себе, зарываясь лицом в мои волосы или целуя в висок. Не спасали жгучие поцелуи и нетерпеливые прикосновения, и наполненные нежностью и сумасшедшей страстью ночи.

И в итоге случилось то, что случилось. Говорят, мысли материальны. И мое предчувствие обрело реальность.

Приняв душ, наспех натягиваю джинсы и водолазку, счастливо улыбаясь. Привык Игорь, что я последние дни такая засоня, просыпаюсь не раньше полудня. К этому времени он успевает переделать кучу дел, приготовить вкуснейший завтрак, перетекающий в обед и выглядеть, как супер мачо с обложки глянца. Всегда поражалась этому его умению выглядеть отдохнувшим даже после бессонной ночи. Ничего, сегодня моя очередь устраивать сюрпризы. Раньше одиннадцати он не вернется с летного поля, а на часах только десять, да и гроза скоро разыграется. Хочется поглазеть на нее с балкона. Сидеть, закутавшись в плед, пить чай, наслаждаясь световым шоу и теплом любимого мужчины.

— Не говори глупости, — я застываю посреди коридора, наткнувшись на голос Игоря. Он уже дома? Да, на кухне разговаривает с кем-то по телефону. И вроде бы ничего страшного, но в его голосе столько нежности. Ею пропитано каждое слово, каждый его вздох. — Солнышко, не грусти, слышишь? — солнышко? Это ж к кому он с такими нежностями? Неужто к жене - не жене? Еще бы. К кому же еще?! Боль прорывает мягкую ткань сердца. Ненавязчиво, но ощутимо. — Ну конечно, я приеду, — теперь в его голосе непоколебимая уверенность. О да, он приедет. Сейчас он не врет, я знаю. — Я разве когда-нибудь тебя обманывал? — горечь растекается по горлу, комком перекрывает дыхание. Он ее не обманывал. А кого тогда? Меня? — Вот. И не хнычь. Отфестивалю и прилечу. И я тебя люблю, сокровище ты мое.

Нокаут. Точным ударом в самое сердце, осколками просыпавшееся в черную дыру вместо души.

Я не помню, как оказываюсь на крыше. Что-то перевернулось внутри. Треснуло, качнулось и совершило немыслимый кульбит. И теперь глухим эхом отзывается пустота. В огромной зияющей дыре, где еще недавно билось сердце, свистит ветер и так паскудно, что хочется утопиться. Или шагнуть с крыши. Подружиться, наконец, с высотой. Всего один шаг. И облака примут в свои объятия, заберут всю боль, что так нестерпимо жалит, медленно убивая. А ведь я только-только стала нормально спать: без снотворного и выворачивающих наизнанку воспоминаний. Перестала ощущать на себе его руки, губы, слышать его рваное дыхание и хриплое: «Моя». Видеть перестала блеклые, наполненные безысходностью серые глаза его жены. И слышать собственный голос, рвущийся от отчаяния и боли, когда подруги уже достали своим оптимизмом: «С кем бороться?! С инвалидкой?!»

Я перестала подыхать. Там, в чужом городе, забывшись в создании ювелирных украшений, дав обещание другу. И что? Ради чего все это? Все эти пять месяцев? Зачем я собирала себя по кускам, сшивала как лоскутное одеяло? Чтобы он снова появился в моей жизни и разорвал в клочья все мои кривые и кровоточащие швы? Он и разорвал. Одним взглядом, голосом, улыбкой. Будто не было этих пяти месяцев порознь. Будто я просто вышла в магазин и вот вернулась. Будто… как много этих «будто». Только все насквозь провоняло фальшью: его нежность и моя ненависть. Одна боль и осталась. Боль и усталость.

А еще манящая высота под ногами. Смотрю вниз, где по серой ленте шоссе ползут пестрые машинки, кажущиеся совсем игрушечными, мелькают пешеходы. Некоторые из них останавливаются, запрокинув голову, и глядят в пасмурное небо. Будет гроза, ею пропах воздух, прохладным ветром теребящий волосы. Она вибрирует под кожей, зовет за горизонт, где очень скоро вспыхнут зигзаги молний. Туда бы сейчас, подальше от давящего города. Повыше, чтобы коснуться встревоженного неба. Дотянуться кончиками пальцев или же просто сделать шаг. И не страшно уже. Не страшно?

— Ну же, Мария, не трусь, — усмехаюсь сама себе. — Нет ничего проще. Всего один шаг.

Всего. Один. Шаг. Я и делаю его. На твердую крышу. Подальше от пестрящей машинками пропасти. Запрокидываю лицо, высматривая первые всполохи.

Тяжелая рука ложится поперек живота. Я и среагировать не успеваю, как меня впечатывает в сильное мужское тело. Запах кофе, сигарет и его парфюма щекочет ноздри. А рваное дыхание – макушку. Прикрываю глаза, уже ничему не удивляясь. Он снова влез в мою жизнь. Без спроса, как обнаглевший мартовский котяра. Слепил меня из наспех склеенных осколков, сотворил новую меня, чтобы снова разбить вдребезги. Но теперь… Теперь пустить его обратно в свое сердце невозможно. Потому что нет сердца. Только мышечный орган для перекачки крови.

— Может в церковь сходить, — выдыхаю задумчиво. Рука на животе каменеет и он сам весь словно в статую превращается: затихает, а сердце ухает в груди так, что я спиной ощущаю его бешеный ритм. Так и до инфаркта недалеко. Что же ты делаешь, бестолочь? Ведь только недавно чуть на тот свет не отправился. И тут же криво усмехаюсь. Он снова втоптал меня в грязь, а я беспокоюсь о его здоровье. Дура. Какая же я неисправимая дура.

— Зачем? — спрашивает хрипло. И от его голоса, сорванного, как у загнанного зверя, смотрящего в черное дуло ружья, что-то сжимается внутри. Закусываю губу, радуясь, что он не видит моего лица, некрасивых слез, катящихся по щекам.

— Исповедаться, — на выдохе, давясь слезами. — Может, отпустит… — я не могу подобрать слов, чтобы договорить то, что не стоило говорить совсем. — Меня от тебя.

Игорь все понимает, будто давно научился читать мои мысли. А может и научился, кто ж его разберет.

— Вряд ли, — и вздох: то ли облегчения, то ли разочарования. — Ты вляпалась в меня, Марусечка, крепко и на всю жизнь. А я в тебя, — почти шепотом.

И сердце — сердце?! — срывается в галоп от таких простых и нужных как воздух слов. От слов, которые я как дура мечтала услышать от него все эти пять месяцев. Не набившее оскомину «люблю», давно потерявшее смысл. И сказанное совсем другой. А вот это…то, что ценнее любого признания. То, что и есть подлинным откровением. То, где настоящий Игорь Грозовский. Только мой. И закрыть глаза, представить, что так и есть. Что этот мужчина, рвано дышащий за моей спиной, принадлежит только мне. Весь: от пяток до кончиков души. Что мне больше не нужно его ни с кем делить. Вообразить хотя бы на мгновение, что я ничего не знаю. Что я ничего не слышала там, в квартире. Что я…

— Ты же боишься высоты, — хрипло куда-то в макушку. Горячие пальцы его гладят мой живот. И от его прикосновений простые мурашки по телу галопом, а внутри разливается огонь, грозящий сжечь дотла, если он и дальше будет так гладить…нежно и невинно.

— Больше нет, — я больше ничего не боюсь, даже потерять тебя. Потому что ты никогда не был моим. И не будешь. А все, что сейчас…наша близость, наш разговор, эти прикосновения, — все чужое, ворованное. И больно. Невыносимо. Но я молчу, закусив губу.

— Нет? — недоверчиво.

Но голос подводит, и я лишь отрицательно качаю головой.

— Тогда поехали.

Спросить куда я не успеваю. Да и не хочу, собственно. Пусть этот день будет его…для него. Еще один ворованный кусок счастья. Пусть так. Я перетерплю. Выживу снова.

А он привозит меня на скалистый берег с отвесными обрывами, у подножия которых беснуется море. На самом краю белой колонной взмывает маяк. И гром раскатисто смеется над нами.

Старый смотритель ничего не говорит, открывает железную дверь, пропуская внутрь. Твердая горячая ладонь не выпускает моей руки. А я не отрываю глаз от переплетенных пальцев: его смуглых и своих бледных, тонких. И щемящее чувство дежавю колет иголкой.

Мы поднимаемся вверх по винтовой лестнице с окнами, пропускающими блеклый свет сумерек. Молча, слушая лишь собственные шаги. У металлической двери останавливаемся. Игорь открывает ее, и мы оказываемся в тесной комнатке с низким потолком, небольшим столом и круглым иллюминатором. Несколько шагов, новая дверь и вот мы стоим на круглом балконе, опоясывающем маяк.

И в этот самый момент над линией горизонта вспыхивает ослепительный зигзаг молнии. Он расчерчивает распухшее тучами небо и рыжим всполохом стекает во взволнованное море. А следом – еще один, ветвистый, белоснежный. И снова – объятия с черным вздыбленным морем. И урчание грома лучшим другом.

Я замираю, не сводя глаз с чуда, разворачивающегося вокруг. Вцепившись в перила ограды с шальной улыбкой на губах. И все внутри рвется навстречу раскаленным вспышкам. Распахнуть руки и отдаться теплому ветру, обнимающему и ласкающему. И желание такое сладкое, притягательное. Но сильные руки поперек живота держат крепко, прижимают к мужской груди, в которой громко стучит сильное сердце. И я разворачиваюсь в его руках, заглядываю в рыжие смеющиеся глаза и…

— Все для тебя, девочка моя, — шепот, но такой громкий во внезапной тишине. И сердце, разбитое вдребезги его «люблю», подарованное другой, собирается из осколков где-то у горла, застревает колючим комком. Он помнит. Он все помнит…

— Хороший мой, — легкое прикосновение пальцев к щеке. Он перехватывает запястье и трется о мою ладонь. И так много хочется сказать, но комок в горле мешает. И тишина вокруг нарушается лишь тихим шелестом ветра и шорохом волн далеко внизу. И нашим дыханием, одним на двоих.

— Нравится?

Я лишь киваю, чувствуя, как закипают слезы на глазах. А он довольно улыбается и трется щекой об ладонь, едва не урча от удовольствия. А я не могу больше. И плевать, что снова будет больно. Сейчас, на этом чертовом маяке, под самым небом есть только я и он. И сейчас он принадлежит мне. И…

Поцелуй безумно нежный и долгий. На его губах соленые брызги моря, в его медовых глазах – отражение разлапистых молний, в его прикосновениях – жажда и благодарность. А вокруг гроза прошивает черное небо зигзагами молний, рокочущим смехом пенит море. И глаз маяка вспыхивает ослепительным светом.

Я смеюсь, уткнувшись в затянутое футболкой плечо. А Игорь утягивает меня вниз. Дождь обрушивается на нас у машины. Теплый, с крупными каплями, барабанящими по капоту джипа. Игорь торопит, распахивает передо мной дверцу машину. А я смотрю на него, промокшего до нитки, вздрагивающего от каждого всполоха, и вдруг понимаю. Он боится грозы. И я смотрю потрясенно. Наверное, все отражается на моем лице, потому что он, дрогнув от звенящего раската, спрашивает вдруг обеспокоенно:

— Что?!

И, кажется, готов прямо сейчас спасать меня от всех напастей. Но нет, лишь кажется. Снова разыгралось глупое воображение.

— Ты боишься грозы? — прямо, все еще сомневаясь.

Он лишь кивает хмуро. А потом мы мчимся по пустынному шоссе, объятые ливнем и алым грозовым небом. Игорь напряжен, сосредоточенно следит за дорогой. А я не могу не любоваться его красивым профилем: острые скулы, идеальный нос, разлет черных бровей, прищуренный взгляд. И пальцы, сильные, красивые, сжимающие руль.

— Не смотри на меня так, — не отвлекаясь от дороги. — А то разобьемся к чертям, а я, знаешь ли, еще жить хочу. С тобой.

Боль режет по залатанному сердцу. Я закусываю губу, отворачиваюсь к окну, стараясь не думать. Не принимать его слова. Не вникать в них. Нельзя. Будет еще больнее. Я знаю наверняка. Поэтому я включаю магнитолу на первой попавшейся радиоволне, где какая-то певичка откровенно фальшивит о морях и океанах. Так легче не думать.

Но когда захлопывается входная дверь его квартиры – все теряет смысл. Слова, мысли, его жена, моя грядущая свадьба – все неважно. Только мы, спешащие любить друг друга так, словно в последний раз. Словно он чувствует, что этот раз и вправду последний. А в спальне останавливается и неожиданно становится упоительно нежным. Он томит и сводит с ума прикосновениями – пальцев, губ, языка. Доводит до беспомощных и тихих «пожалуйста». И входит мучительно медленно, не позволяя самой…первой… И так же мучительно медленно подводит к самой грани и легко, одним движением отпускает. И возвращает обратно нежными поглаживаниями, хриплым «моя». А потом начинает снова…

Он засыпает первый, сграбастав меня в охапку и уткнувшись носом во влажные после душа волосы. А я лежу спиной к нему, до крови закусив сгиб указательного пальца и мысленно уговариваю себя не плакать. Не позволить эмоциям брать верх. Не сейчас. Потом, когда я буду далеко от него. Потом наревусь вволю. А сейчас дождаться, пока выровняется его дыхание. Пока тело расслабится, полностью отдавшись сну. Аккуратно выбраться из его рук: таких нежных, горячих, сильных. Мотнула головой. Не думать! Наспех нахожу свои вещи, одеваюсь. От напряжения пот катится по спине. И хочется выть от боли, скрутившей внутренности, выжигающей душу.

Бросив прощальный взгляд на спящего Игоря, сбегаю, тихо прикрыв входную дверь. Босиком. На ходу ловя такси. И только оказавшись в спасительной тишине опустевшего пляжа, падаю на колени, и вою. Дико, протяжно. Вою, загребая мокрый. Песок. Вою, прижатая к чьей-то груди, уткнувшись в нее. Лишь тихий женский голос что-то говорит, баюкая как маленькую. Такой родной, знакомый.

И только спустя, кажется, вечность, я начинаю слышать.

— Тише, доченька, все хорошо. Я рядом. Все хорошо.

Поднимаю сухие глаза на женщину рядом. Мама. И на мгновение мелькает шальная мысль, откуда она здесь? Взъерошенная и растревоженная, она смотрит хмуро и настороженно. Но в ее взгляде твердая уверенность в том, что она говорит. И становится спокойнее. И меня отпускает понемногу. Все хорошо. Игорь живой, здоровый. Он просто не со мной. И никогда не будет. Но зато он будет улыбаться или хмуриться, дышать. Он будет жить. И обязательно будет счастлив. И я быть может когда-нибудь научусь жить без него.

— Отпустило, — не спрашивает, но я все равно киваю. — Тогда идем. Чайку попьем. Заодно поговорим.

Снова киваю и послушно иду следом.

— Отца, как я понимаю, лучше не беспокоить?

— Не надо, — чужим, ломким голосом.

— Я так и поняла, — усмехается. — Идем, принцесса моя.

И, обняв меня за плечи, уводит с пляжа.

Глава 12.

12.

Июнь – июль.

На лётном поле его уже ждали трое. Игорь не удивлен: Фил позвонил накануне, предупредил. Хотя надо отдать должное французу, он предлагал побег. Игорь не ожидал.

— Забирай Мари, и вали отсюда, — злился Фил в трубку. — Отсидишься, пока мы тут все разрулим.

Но отсиживаться не в духе Грозовского. Он никогда не убегал от проблем, никогда не прятал голову в песок и сейчас не собирался. Впрочем, если бы Маруся этой ночью не сбежала – он бы может задумался над словами Фила. А так…проводил ее до пляжа, убеждаясь, что цела и невредима. Катерине позвонил, сказал, где ее дочь. Та выслушала внимательно и даже вопросов не задала, а ведь могла. И Самураю могла рассказать – не стала. И он ей за это благодарен – сейчас разборки с другом ему никак не нужны. Позже, когда уже не будет никаких шансов отобрать у него Марусю. А пока пусть с родителями побудет, тем более, что с недоброжелателями Криса уже вопрос решенный. Плаха тоже звонил, пока Игорь провожал Марусю. Вот и прекрасно. А с остальным он разберется.

Выдохнув, выбирается из машины. И сразу же встречается со злющим французом: руки сжаты в кулаки, на лице каждая мускула напряжена.

— Все-таки приехал, — выдыхает с сильным акцентом. — Придурок, — качает головой.

Игорь пожимает плечами.

— А Мари? — Фил обеспокоенно заглядывает за плечо Игоря. — Мари где? Почему она не с тобой?

— Маруся у родителей, — успокаивает Игорь француза. — Не нужно втягивать ее в это дерьмо, — морщится. — И ты не смей! — перебивает раскрывшего было рот француза. — Никто не должен знать, что она была со мной, уяснил?

— Даже если она твое алиби? — не понимает Фил.

— Особенно, если она – мое алиби, — давит Игорь. И Фил уступает, кивает, хотя по глазам видно – не нравится ему это. Не понимает он Грозовского. Ну и черт с ним! Главное, не впутывать Марусю. Игорь подозревал, что ее присутствие может все только осложнить, учитывая, в чем его собираются обвинить.

И менты не заставили себя ждать.

— Грозовский Игорь Владимирович? — уточняет коренастый мужик в сером пиджаке. За его спиной маячат еще двое: жилистые, с выпирающей под пиджаком кобурой.

— Он самый, — усмехается Игорь, скрестив на груди руки. Фил стоит рядом в такой же позе.

— Майор Глебов, — он раскрывает перед Игорем красную корочку. Тот лишь хмуро кивает.

— Чем обязан, майор?

— Вам придется проехать с нами, — он смотрит пристально, будто знает что-то, что может стереть с лица Игоря усмешку.

Не выйдет, майор. Я все знаю и без тебя.

— По какому поводу? — он спокоен. Не будут же заламывать его среди толпы людей. — У меня работы невпроворот, майор.

— Не стоит ёрничать, Грозовский, — ухмыляется майор. — Вы подозреваетесь в убийстве Грозовской Марии Вадимовны. Так что извольте, — он делает приглашающий жест. — Не вынуждайте уводить вас в наручниках.

— Отчего же, — и с прежней усмешкой протягивает майору руки. — Делайте свою работу, майор.

— Придурок, — злится рядом Фил.

— Ты повторяешься, друг, — фыркает Игорь, ощущая, как на запястьях защелкиваются наручники.

Ему не рассказывают, что произошло. Только фотки демонстрируют: хрупкое тельце Машки в петле, она же на полу с красной полосой на шее, съежившаяся, но с улыбкой на посиневших губах. Только дурак не поверит в убийство, учитывая, что уже пять лет Машка парализована. Вот и следак не верит. Как и в то, что Игорь не виноват. Как и в то, что в эту ночь он никак не мог быть в квартире своей бывшей жены.

— Вы давно женаты? — спрашивает следак, старательно изображая понимание.

— Мы не женаты. Вы плохо наводите справки.

Следак удивлен.

— Да? В таком случае, как давно вы не женаты? — он собирает со стола фотографии, прячет их в бумажную папку.

— Пять лет.

— Почему развелись?

— А оно вам надо, товарищ следователь? — Игорь откидывается на спинку стула.

— Здесь я решаю, что мне надо, а что нет, — спокойно парирует следак. — Так что извольте отвечать на мои вопросы.

— Нет. Это мое личное дело и к смерти Маши не имеет никакого отношения.

— А твоя любовница имеет? — спрашивает тихо, перегнувшись через стол. И хищные глаза блестят победой. И в этот момент Игорю захотелось ему врезать. Как сдержался – неясно. Подается вперед, прищурившись.

— А ты попробуй ее найди, — цедит сквозь зубы.

— Уже нашел, — и новая порция снимков. На этот раз на них Игорь с Марусей в веревочном парке полгода назад. Игорь неотрывно смотрит в серые глаза, переполненные восторгом. Скользит взглядом по счастливой улыбке. И тело тотчас отзывается дрожью при воспоминаниях о той ночи, что последовала за этим невинным свиданием. С шумом выдыхает, с трудом оторвавшись от глянцевых снимков. Натягивает на себя усмешку, возвращается в прежнее положение на стуле.

— Ну раз так, значит и про ее отца вы уже в курсе, товарищ следователь, — резюмирует Игорь, подмечая, как меняется в лице следак: желваки заходили, глаза сощурились, губы сжались в одну полоску. Нервничает, значит знает, кто отец Маруси. Вот и прекрасно. С Самураем этот следак связываться не будет, если не дурак.

А если дурак – драться с Крисом не хочется. Все-таки будущий тесть, как-никак. Хотя если Фил все сделал правильно, то уже настоящий. Губы против воли растягиваются в улыбке, предвкушая реакцию Маруси. Выбраться бы отсюда побыстрее.

— Уведите! — рявкает следак.

Игоря уводят в стылую камеру. Он ложится на холодную лежанку, прикрывает глаза. Устал.

Фил устраивает настоящий переворот. Куда там Самураю, тут и француз камня на камне не оставит: связями грозит, адвоката крутого притянул. Только без толку все это. Следак уперся, о свидетеле твердит, который якобы видел Игоря в ночь убийства в доме Маши. Интересный такой свидетель – Федор Бабаев. Услышав фамилию, Игорь впервые пожалел, что не свернул этому уроду шею. А так хотелось, когда он встретил того в клубе, куда приехал повидаться с Саней Зубиным. Случайно столкнулся после отлета Маруси. Бабаев бахвалился дружкам, какую девицу имел во всех позах, горячей штучкой называл, любительницей пожестче. Грозовский и внимания не обратил бы, если бы не Марусина фотка на дисплее телефона. А уже через минуту впечатывал того мордой в барную стойку. Дружки попытались вмещаться, но были остановлены охраной. Просто стояли и наблюдали, как Игорь методично избивал Бабаева, вымещая на нем всю злость: на себя, Марусю и суку-жизнь, так не вовремя повернувшуюся к нему задом. Когда Грозовский выдохся, Бабаев походил на кровавое месиво, а у Игоря – рассечена бровь и сбиты костяшки пальцев. Каким чудом Игорь его тогда не убил – неизвестно. А ведь до опасной черты оставалось всего пол шажочка, но что-то перемкнуло в голове, стало противно. Он потом долго отмывал руки в туалете клуба, и пил до утра, вымывая из себя вся ту муть, что всколыхнулась от слов Бабаева. Если бы он не знал, что Маруся была девственницей. Если бы не помнил, какова она на вкус, то с легкостью поверил бы Бабаеву. Но он знал и помнил. И у него сорвало крышу, которая, похоже, так и не встала на место.

Спасибо Ивану, младшенькому Зубину, который и заведует клубом, – позволил выплеснуть злость, дал отмашку своим «бульдогам», чтобы не лезли.

А теперь сюрприз в виде показаний этого упыря. Любопытно другое: кто надоумил Бабаева? И кто вообще убил Машку? Кому она помешала? И не только она, но и он сам. Его же подставляют, причем понимая, что не станет он впутывать в это дерьмо Марусю. Бабаев в курсе их отношений: определенно не дурак и догадался после встречи в ее квартире, да и в клубе Игорь четко дал понять, что Маруся – его.

— Гари, мне не нравится все это, — хмурится Фил, ероша волосы. Адвокат, грузный мужик в дорогом костюме и с цепким взглядом, что-то пишет.

— А я в восторге, — скалится, хотя на душе паршиво.

— Ты ведешь себя неправильно. Ведь ясно же, что это чистой воды подстава, — он не замечает, как переходит на французский. Злится. Еще бы – тут фестиваль на носу, а его лучший пилот за решеткой и на свободу не торопится. — Почему нельзя рассказать о Мари?

Игорь морщится. Он и сам не понимает, зачем скрывать правду, но нутром чует – нельзя, чтобы она лезла в это. Ни она, ни Самурай. Это его личное дело. Он бы и Фила не втягивал, но тот же как репей – не отдерешь. Да и какая-никакая связь с внешним миром.

— Фил, — Игорь отвечает на родном француза, — нужно выяснить, связан ли наш свидетель с кем-то из родственников, — он не называет имен, уверенный, что их беседу слушают. Пусть помучатся с переводом. — У нее только мать и сестра. Мать жила вместе с ней, ухаживала за ней. А сестрица… — Игорь морщится. — Сестрица та еще оторва и меня ненавидит. Винит в случившемся с сестрой.

— Я понял, — кивает Фил.

Адвокат смотрит на них озадаченно, вертит в руках ручку. Игорь прикрывает глаза, решаясь на самый важный вопрос.

— Как она? — получается хрипло: в горло будто песка насыпали.

— Готовится к свадьбе, — в голосе Фила – горечь. — Ей плохо, Гари.

— Мы успеем, Фил. Просто обязаны.

Но ничего не выходит. И в день свадьбы вместо адвоката приходит Самурай.

— Тебя можно поздравить? — усмехается Игорь.

— О да, — протягивает Самурай насмешливо, — мой финансовый гений – идиот. Ты какого лешего мне не позвонил?

Крис садится напротив, скрещивает руки на металлическом столе, прикованном к полу, выжидает. Спина прямая, взгляд темный, хищный, и каждая мускула на лице напряжена, каждый нерв натянут. Неуютно ему тут, некомфортно. И Игорь понимает, что единственная причина, по которой Крис не бежит отсюда – он. И ему не нравится, что Самурай переступает через себя ради него.

— Потому что считаю – тебе не стоит вмешиваться в это.

— Почему?

— Это мое личное дело, Крис. Мое. Понимаешь?

Самурай кивает. И в серых глазах, сейчас так похожих на Марусины, тенью пролегает усталость.

— Что ж вы такие бестолковые, — растирает ладонью лицо. — Адвокат говорит, что у тебя есть алиби, но ты отрицаешь.

— У меня нет алиби, — качает головой Игорь.

— А как же смотритель маяка?

Игорь напрягается в одну секунду, группируется, готовый защищаться. Если Самурай знает о маяке, то и о Марусе…

— Ты же был на маяке и не один, — продолжает напирать Крис. — С девушкой был, я прав?

Игорь молчит, смотря в стальные глаза с легким прищуром.

— И как я понимаю, ты мог быть там исключительно с моей дочерью, верно?

Игорь сглатывает. Конечно, ведь Самурай сам просил присмотреть за его девочкой. И Игорь не мог оставить ее одну. Вывод очевиден.

— И ночью она была с тобой. И она незаинтересованное лицо. В чем дело, Грозовский?

— Я уже ответил тебе, Крис, — ровно, ничем не выдавая свое напряжение, только кулаки под столом сжаты до боли. — Ничего не изменилось.

— Ясно, — Самурай поднимается, подходит к двери. — Знаешь, я хотел тебе морду набить.

Игорь оборачивается, схлестнувшись с выхолаживающим душу взглядом того, кто пробовал ад на вкус.

— Но теперь вижу, ты и сам прекрасно справляешься с этим.

И уходит, так ничего и не сказав о свадьбе.

Глава 13.

13.

Июль.

Сбежать! Вот прямо сейчас рвануть в разразившуюся июльскую грозу и гнать, не оборачиваясь. Но…нельзя. И корсет не дает дышать, и я в этом дурацком платье, белом и пышном, что безе, напоминаю себе неваляшку. Толкни такую, а она вместо того, чтобы упасть, обратно качнется. Так и я: переступаю с ноги на ногу, покачнувшись. И отражение в зеркале повторяет за мной. Смешно. И нервная улыбка искривляет губы.

— Гроза, ты чего творишь? — ахает за спиной Розетта, когда я в своей неваляшечной манере наступаю на подол платья, и то где-то странно трещит. И руками всплескивает так картинно, что я невольно прыскаю со смеху. Розетта обиженно фыркает, скрестив на груди руки, подбородок вздергивает и в лиловом платье подружки невесты становится похожей на Монику Белуччи, только волосы у нашей итальянки медного цвета. Ритка, без конца одергивающая такое же платье, толкает ее в бок и кивает на меня, усевшуюся на пол перед зеркалом. Обиду с Розетты как рукой снимает. Она вообще отходчивая и страстная до безумия. Недалече как два дня назад с репетиции церемонии умудрилась уйти в компании друга жениха, а вернуться лишь на рассвете, зацелованная и счастливая.

— Ритуль, а чего это с ней? — настораживается Розетта и садится рядом. Ритка, задрав чуть ли не на голову платье, усаживается с другой стороны. Я лишь вздыхаю. Знаю, какую песню они сейчас заведут: мол, все это нервы, и это нормально, как-никак свадьба через три часа. Только вот не хочется мне совершенно на эту свадьбу. Сбежать бы. И идея с каждой минутой кажется все заманчивее.

— А она замуж не хочет, — словно прочитав мои мысли, изрекает Ритка. Я лишь криво усмехаюсь. Не хочу – это верно. Вот только кто учитывает мои желания. Да, собственно, никто о них и не знает.

— А куда хочет? — снова Розетта.

— А вон туда, — это уже Пашка, клацающая по каналам, причем без звука. Все, как по команде оборачиваются к экрану. И влипают в пеструю картинку. Пашка, единственная из моих подружек до сих пор не надевшая церемониальное платье, потому что прилетела всего десять минут назад, добавляет звук. А я закрываю уши руками, едва слышу голос диктора, вещающий о фестивале воздухоплавания, но смотрю. В зеркале картинка немного искажается, но цветастые воздушные шары режут глаз. Они вздымаются в сиреневое небо радужными каплями, ложатся на потоки ветра и дрейфуют в небе. Красиво. И там, где-то среди этих летающих цветов, морд и спонсорских надписей есть и тот самый, что выкрал все мои страхи. Тот самый, который носит в своей гондоле того, кто уже никогда не будет моим. И боль скручивает внутренности, взвывает раненым зверем, прорывается одинокими слезами. Я бы сейчас все отдала лишь бы оказаться в небе рядом с ним, прижиматься к его широкой груди, вдыхая родной запах и слушая шорох воздуха, всполохи огня и биение сильного сердца. Просто быть рядом и не бояться, что завтра вместо меня он выберет другую. Просто жить и любить его одного. И ни с кем не делить.

— Гроза, моя сестрица сейчас правду говорит? — хмурится Розетта. — Ты серьезно втюхалась в Грозовского?

Я растерянно моргаю, глядя на ошеломленную подругу. Где-то звонит телефон, а следом приглушенный голос Пашки. Небось, опять ее Тим звонит. Вздыхаю, дернув плечом.

— Вот это да, — присвистывает Розетта. — А почему ты тогда здесь?

— Потому что обещала, — и это правда, от которой хочется выть белугой.

— Значит так, — Пашка встает между мной и зеркалом, потеснив негодующую Розетту. В руках у нее ее кожаный комбинезон и ключи. — Сейчас мигом переодеваешься и валишь отсюда. Нечего мне тут слезы лить, когда тебя твой мужик ждет.

И рывком поднимает меня на ноги, всовывает в руки комбинезон и, не дав опомниться, вжикает молнией на платье. То бесформенной кучей падает к ногам.

— Байк на стоянке, черненький, — инструктирует Пашка, пока я переодеваюсь. Руки дрожат, но я упорно пытаюсь справиться с холодной кожей комбеза. — Впрочем, он там один такой. Новенький еще, — улыбается Пашка мечтательно. — У Тима умыкнула, так что смотри мне - сожрет с потрохами, если что…

Я киваю, выхватываю ключи, делаю глубокий вдох, выдыхаю и крепко обнимаю своих девчонок.

— Спасибо, мои хорошие, — отстраняюсь, широко улыбаясь и подрагивая от предвкушения встречи, — только…

— Фил еще не появлялся, а папа уехал два часа назад и не вернулся пока, — выдает Ритка, делая вид, что разглядывает ноготки.

Киваю.

— Фил… — закусываю губу, даже не представляя реакцию друга.

— Фила я возьму на себя, — вклинивается Розетта, хитро сощурившись.

— Все, иди, — выталкивает Пашка. — И не гони сильно, слышишь?

Я машу девчонкам и, не оглядываясь, сбегаю по ступенькам. Гроза вспыхивает, ослепительными зигзагами рассекая черное небо. Ветер вплетается в волосы, растрепывает.

Пашкиного «зверя» я нахожу в два счета: черный, массивный, с покатыми боками и очень легкий в деле. На нем спокойно и безопасно, хотя ощущение скорости сумасшедшее. Как будто и не на мотоцикле, а в самом ветре, сливаясь с током воздуха.

Дождь настигает меня у съемной квартиры Игоря, обрушивается теплой стеной. Я вымокаю до нитки прежде, чем скрываюсь в подъезде. Не дожидаясь лифта, вбегаю по ступеням, перепрыгивая через одну, ощущая, как рвется из груди сердце.

И невозможно отдышаться, пока палец давит на пуговку звонка. Звон открывающегося замка оглушает. Я замираю и даже перестаю дышать, потому что не могу поверить, что через секунду увижу его, самого родного и единственного мужчину.

Предвкушая его реакцию, расплываюсь в улыбке, но уже через мгновение распахивается дверь и улыбка стекает с лица.

— Фил?

— Здравствуй, Мари, — и жестом приглашает войти.

- Что ты здесь делаешь? – замираю на пороге, не в силах его переступить. Непонимание стучит в висках. Фил в квартире Игоря. Нелепость какая-то. И непонимание вдруг сменяется тревогой, безотчетной, подталкивающей вперед. И я буквально влетаю в квартиру, чуя неладное. Не может быть, чтобы Фил заявился к Игорю. Зачем? Отношения выяснить? За три часа до свадьбы? Ерунда какая-то. В гостиной пусто. И в спальне. Все так, как и было, когда я сбежала. Сердце пропускает удар. Неужели…уехал? Или…я осекаю опасные мысли. Разворачиваюсь на пятках и врезаюсь в поджарое тело Фила.

- Мари, переестань носиться по квартире, и давай уже поговорим.

Киваю. Да, Фил, давай поговорим. Слишком много вопросов накопилось у меня, но сперва самое главное.

- Фил, где Игорь? – голос звучит жалко, да и я выгляжу жалко: промокшая, подрагивающая от необъяснимого страха.

- В тюрьме, - выдыхает Фил, а я оседаю на пол. Фил не успевает среагировать и я больно ударяюсь о паркет, но что мне боль, когда в душе противно сквозит. – Мари! – орет тревожно, приседая рядом, пытаясь меня поднять. И я тут же оказываюсь на чьих-то руках.

И знакомый голос ругается матом, переходя с французского на русский. А я ничего не понимаю. В голове бьется только одна мысль: Игорь в тюрьме. Как? За что?

- Вишневская! – знакомый требовательный окрик выводит из ступора. Вскидыаю голову: надо мной, засунув руки в карманы брюк, хмурой тучей навис Тимофей Аристархович собственной персоной. – Хватит бока отлеживать, Вишневская! У меня друг в тюрьме из-за тебя, а ты тут в обмороки падаешь, как барышня кисейная, - и морщится так, будто дерьма сожрал.

- Тимыч, прекращай Машку пугать, - а этот здесь откуда?

- Ванька? – выдыхаю изумленно. Зубин скалится белозубо и подмигивает, показывая, мол, все под контролем. Я резко сажусь, обнаружив себя на диване, и окидываю взглядом таких разных мужчин, собравшихся под одной крышей ради того, от кого я сбежала. Глупая Машка. Но взгляд упорно возвращается к Тимофею, раздраженному донельзя.

- Почему из-за меня? – спрашиваю в его прямую спину.

- Ой да не слушай ты его, - вмешивается Ванька.

- Иван! – обрывает Ваньку старший брат. Еще один друг. Похоже, вся команда в сборе. Только вот Фил никак не вписывается во всю это компашку. Но об этом не сейчас.

- Почему из-за меня? – настойчиво повторяю свой вопрос.

Тимофей оборачивается мягко, точно и выверенно, как хищник, высмотревший, наконец, свою добычу. Нервно сглатываю, вцепившись пальцами в края дивана. Таким Аристарховича я еще не видела. Все его тело дышало силой, вся его суть пылала ненавистью, полыхающей в темных глазах. Ненавистью ко мне.

- Ты сломала его, - говорит, приближаясь медленно. – Ты сделала то, что его суке-жене не удалось. Вывернула кишками наружу. Ноги вытерла. Бросила подыхать, а сама…

- Тим, - это уже Фил.

Но я не обращаю внимания на попытки друга. Друга? Чьего только? Неважно. Не сейчас. Не разрывая взгляд, поднимаюсь на негнущихся ногах. Злость и обида ярятся внутри, сплетаясь в тугой узел.

- Сломала? – усмешка кривит губы. – Сломала, говоришь…

Аристархович смотрит пристально, в самую душу, оголяя каждый нерв. Как же Пашка с ним живет? Он же…даже слов не найдется. Да с ним рядом страшно находиться. Растопчет и лица не запомнит, переступит и дальше пойдет. И плевать ему на меня и мои доводы. Душу перед ним разложить? Дудки.

- Может, тебе рассказать, что это значит – сломать? – я стою совсем близко, руку протяни. Ему ничего не стоит сжать мою шею, если я только посмею сказать то, что собираюсь. И этот сломает к чертовой матери. – Я расскажу. Расскажу, как она на стены кидалась. Как волосы на себе рвала, как выла по ночам, сбивала в кровь руки. Расскажу, как с крыши сигать пыталась. Расскажу, как собственную сестру едва не загрызла, потому что та не пускала ее к тебе, - сглатываю, ощущая, как вокруг нас клубится и звенит тишина. Оглушает, пугает. И в этой тишине отчетливо слышно рваное дыхание хищника напротив.

- Мари! – ревет Фил, предостерегая. Но меня не остановить. Я слишком хорошо помню сломленную Пашку. Но только теперь складываю два и два и получаю правильный ответ. Все те муки, весь тот ад, в котором она жила несколько лет – из-за него.

- А ты…ты не спрашивал, откуда у нее шрамы? У нее же все тело в шрамах, - хриплю, съеживаясь под тяжелым, вынимающим душу взглядом. – Все тело. Хочешь расскажу, откуда?

- Ты… - выдыхает Тимофей и в ту же секунду между нами вырастает высокая фигура моего блондинистого друга.

- Тим, не надо. Мари, ты что творишь? – с опаской глядя то на меня, то в выбеленное лицо Аристарховича.

- Тим, прекращай, - это уже Зубины едва ли не хором. Но он не отводит взгляда, черного, что тьма, до краев переполненного болью, мутной, жуткой, нечеловеческой. И я вдруг понимаю, какую глупость только что сделала. Прикрываю глаза, вдруг ощущая неимоверную усталость. И злость куда-то растворилась, как и не было.

- Ты… - повторяет тихо, словно через силу выдавливая каждое слово. – Тебе повезло, что ты его жена.

Я устало отмахиваюсь от его слов, не придавая им никакого значения. Не вникая. Обвожу взглядом застывших мужчин.

- Может, мне кто-то объяснит, что здесь происходит? И почему Игорь в тюрьме?

- Машку убили, - огорошивает все тотже Тимофей. Я не переспрашиваю, знаю, о какой Машке идет речь. И кого этот странный и страшный мужчина, бывший моим преподавателем, сукой-женой называл.

- А Игорь причем? – спрашиваю глупо, уже не ожидая ответа ни от кого, кроме Тимофея.

- А у него есть веский мотив, - ухмыляется. Вопросительно изгибаю бровь. – Ты, - отвечает на немой вопрос.

- Сядь, Мари, - подхватывает Фил, когда подкашиваются ноги. Но я выворачиваюсь из его рук, чувствуя, как меня колотит.

- Объясни, - требую, обогнув Фила и замерев вплотную к Тимофею.

- Охотно. Ты – молодая, красивая, здоровая, - он скользит взглядом по моим ногам. Я невольно переступаю, обхватываю себя руками. – И все бы хорошо, жить вам долго и счастливо, если бы не бывшая жена-инвалид, к которой наш благородный рыцарь привязан долгом, честью и виной, - произносит язвительно, а я, кажется, начинаю понимать, почему я – веский мотив. Дикость какая-то.

- Но это же полная чушь. Это никакой не мотив, - дрожь пробирает до костей.

- Почему? – вполне искренне удивляется. – Ты же сбежала из-за этого. Так почему нельзя убить?

- Тим, хватит уже ее пугать. Гляди, трясется вся, - это уже злится Саня.

- Лучше бы сухой одежды дали, - огрызается Тимофей.

Фил за спиной чертыхается и уходит, силой уводя меня за собой. Переодеваюсь в сухую одежду, мою собственную, оставленную здесь той ночью, слышу, как переругиваются мужчины в гостиной. Фил стоит за дверью, охраняет. Просушиваю полотенцем мокрые волосы, сейчас наверняка смешно топорщащиеся в разные стороны.

- Фил, когда убили Машу, ты знаешь?

- Неделю назад. В ту ночь, когда вы были на маяке.

Я замираю, не веря услышанному. Но это же значит, что у Игоря есть алиби. Алиби!

Вылетаю из комнаты, едва не приложив Фила дверью.

- Он не убивал, Фил. Не убивал, - выдыхаю, радуясь, как ребенок.

- Мы знаем, - хмурится Фил.

- Ну так и что вы стоите? Поехали.

- Далеко? – снова Тимофей.

- Я дам показания или что там нужно. Я же с ним была в ту ночь. Всю ночь, понимаете. Он не мог быть в другом месте.

- Ты не можешь дать показания, потому что ты – заинтересованное лицо, - возражает Ванька. – Тебе попросту не поверят, даже если ты распишешь день поминутно.

- Еще и в сообщницы запишут, - вздыхает Тимофей, садится на подоконник. – Нужно найти Фреда, - выдает вдруг он и, опередив мой вопрос: - Он утверждает, что видел Игоря в ночь убийства у дома Машки. И запись с камеры видеонаблюдения предоставил, а там дата и Игорь на ней, как на ладони, прямо в камеру смотрит. И экспертиза пока делается, но хрен поймешь, что она покажет. Если Бабаеву нужно засадить Игоря – он засадит, как-никак отчим у него не последний человек в городе.

Я устало прислоняюсь к дверному косяку, вдруг живо вспомнив встречу Игоря с Федькой полгода назад в моей квартире. Неужели так глупо мстит?

- Мне нужно позвонить.

И как ни странно, но свой мобильный мне протягивает Тимофей. Набираю выученный давно и наизусть номер. Оказывается, не забыла, надо же.

- Алло? – голос Федьки насторожен.

- Здравствуй, Федя.

- Мария? – настороженность сменяется удивлением.

- Узнал – это хорошо, - усмешка кривит губы.

- Сколько лет, сколько зим, Мария. Неужели вспомнила о старом друге? – он забавляется, ну и пусть. Мне плевать.

- Ты зря все затеял, Федя.

- Что затеял, Машенька?

- Ты знаешь, что. Я не знаю, зачем, но знаю, что зря. Ты тронул то, что принадлежит мне, Федя. Или ты забыл, кто я?

- Ты – никто, Машенька. Без своего папочки ты – никто. Так, красивая девка.

- Ошибаешься, Федя. Я – дочь Самурая, Федя. Его плоть и кровь. И я порву тебя, урод, собственными руками. Ты знаешь, я сумею.

Он знает, потому что еще в пятнадцать я без труда сломала ему руку. Мы так, собственно, и сдружились, потому что он, вечно задирающий меня, вдруг зауважал «тощую девчонку» и стал моим другом номер два. Первым всегда оставался весельчак Ванька.

- А ты сперва найди, - посмеивается он, но в голосе нет прежней вальяжности. Господи, когда же так случилось, что этот милый парень стал таким ничтожеством?

Выдыхаю, прикрыв глаза.

- Уже нашла.

И нажимаю отбой. Пусть теперь ходит и оглядывается, сволочь.

- Дочь Самурая? – удивление застает меня врасплох. Открываю глаза. Похоже, только Тимофея новость удивила. Зубин-старший хмурится, косясь на младшенького, чухающего затылок. Фил же вообще равнодушен к оглушающей новости. – Но ты же…

- Вишневская? – перебиваю насмешливо. И не хотела, само сорвалось.

- Уже Грозовская, - ошарашивает Фил и протягивает мне мой паспорт.

Глава 14.

Июль.

Самурай все-таки вмешался. И уже через два дня после его визита, Игорю протянули пропуск и попросили не уезжать из города на время расследования.

- У меня контракты горят, пока ты тут прохлаждаешься, - спокойно заявляет Крис, когда Игорь приезжает к нему в офис. – А еще мне нужна твоя помощь.

- Как Маруся? – спрашивает Игорь о давно наболевшем. Он хотел сразу после СИЗО рвануть к Марусе, но передумал в последний момент. Что он ей скажет? Как объяснит, что она теперь его жена? Он трусил и сам не признавался себе в этом.

- Маруся? – Самурай отрывается от бумаг, проводит пятерней по волосам. – Нормально вроде.

- Так вроде или нормально? – хмурится Игорь.

Самурай резко встает из-за стола.

- Два дня назад примчалась ко мне, потребовала, чтобы разыскал кое-кого. Кстати, я разыскал. Информация на столе, - он кивает на капроновую папочку. Игорь вскрывает. Внутри фотографии. Много. На одних женщина средних лет в темном платье и с черной траурной лентой в седых волосах. Зоя Васильевна, бывшая теща Игоря. На других Бабаев с фигуристой брюнеткой. Ее Игорь тоже знает. Инга, младшая сестра Маши. Так вот значит, кто решил его подставить. Остается другой вопрос, кто из них убил Машку? Инга? Бабаев? Или вдвоем?

- Маруся видела? – спрашивает Игорь отчего-то хрипло.

Самурай качает головой, пристально наблюдая за Грозовским. И Игорю не нравится этот изучающий взгляд.

- Хочешь что-то спросить?

Он хочет, Игорь кожей ощущает, что Самураю много чего хочется не только сказать или спросить, но и сделать. Его прищуренный взгляд, суливший как минимум перелом половины костей туловища, красноречивее любых слов.

- Держись от моей дочери подальше, - в его тоне нет дружеской просьбы, скорее угроза, невысказанная, но оттого не менее ясная.

- Ты говорил, тебе нужна моя помощь, - вместо ответа переводит Игорь тему разговора. Да и что отвечать? Что уже не сможет без нее? Что уже сделал все или почти все, чтобы она была как можно ближе? Пожалуй, сейчас не самое лучшее время. По крайней мере, пока Игорь не поговорил с Марусей. Да и провоцировать Самурая, когда сам Игорь не в лучшей форме равносильно самоубийству.

Они оба это понимают, поэтому Самурай с легкостью принимает подачу Игоря перевести разговор на дела.

- Нужно перепроверить всю бухгалтерию Алисы за последние пять лет.

- Что ищем? – Игоря не удивляет просьба Самурая. Тот редко ставит простые задачи и не считает что-то невыполнимым. В этом весь Самурай – всегда добивается, чего хочет, даже если для этого нужно пройти семь кругов ада.

- Все, что покажется тебе подозрительным. Марк считает, что в ее ближайшем окружении – враг.

Игорь кивает. Марк Ямпольский вернулся и жаждет справедливости. Все правильно.

- Сколько у меня времени?

- Его нет, Игорь.

Грозовский кивает и, прихватив папку, выходит из кабинета большого босса. У Алисы точная бухгалтерия, прописано все до мелочей, зафиксировано, задокументировано. Игорь не удивится, если Алиса сама за всем следит. Он много наслышан о ней: холодная, расчетливая бизнес-леди, Снежная Королева. Много грязи и много лести. Но между тем, она развивала бизнес, помогала сиротам, устраивала благотворительные аукционы. Она жила делом мужа, как дышала. И Игорь рад, что Марк все-таки жив и что нашелся. Теперь Алиса, наконец, сможет заняться девчонками, не разрываясь на семью и бизнес. Так правильно. Жена должна быть не только другом, но и нежной, любимой женой, растящей детей и ждущей мужа дома. Бизнес – не женское дело. И Игорю совершенно не нравится, что Маруся – единственная наследница Самурая. А в том, что она непременно влезет во все это, случись что с отцом – Игорь не сомневается. Она действительно дочь своего отца, хоть и маленькая еще. А еще она его жена. Игорь откидывается в кресле, растирая глаза. Жена. Какое правильное слово. И, наконец, оно привязано к той, что стала смыслом его жизни. Улыбнувшись, Игорь возвращается к документам.

А к утру он находит то, что ищет. Не сдерживая зевоты и довольной улыбки, потягивается, разминает мышцы и сбрасывает всю информацию на флешку. Когда все скопировано, Игорь идет к Самураю. Тот уже на месте или еще не уходил – черт разберет. Он входит без стука. Распахивает дверь и в него тут же врезается миниатюрная блондинка. Отшатнувшись резко, она едва не падает, но Игорь перехватывает ее за талию и прижимает к себе, не позволяя упасть.

И запах миндаля и ванили тут же забивается в нос, растекается сладостью по горлу и теплом скручивается в солнечном сплетении.

- Маруся, - выдыхает он едва слышно. И чувствует, как она вся натягивается, точно тетива. Отстраняется, заглядывая в его лицо. Ощупывая, изучая и в ее сером взгляде неверие и радость, которая тот час сменяется злостью и обидой.

- Извините, - холодно бросает в ответ, вывернувшись из его рук. И ее голос звенит слезами. – И поздравляю, - его девочка умеет держать удар и прятать истинные эмоции, а еще улыбаться, когда на душе мерзко и погано, в чем Игорь сейчас уверен на все сто. – Филлипп говорил, что у вас неприятности. Надеюсь, все разрешилось?

Она что, решила вести с ним светскую беседу? Сейчас? Да ну нафиг! Он вот нисколько не настроен на такое общение. Не с ней.

Игорь усмехается, предпочитая не отвечать на ее ничего не значащие вопросы. Находит взглядом Самурая, застывшего у панорамного окна, подобравшегося, словно готовящийся напасть хищник.

- Я все нашел.

Проходит к столу, кладет на него черную флешку.

- Я жутко устал, - бросает непонятно кому. – Так что я отсыпаться.

Самурай коротко кивает. И Игорь уходит, даже не взглянув на наверняка рассерженную Марусю.

Она догоняет его в лифте. Встрепанная, что воробышек, злющая, как сто чертей, и такая притягательная. Нажимает на красную кнопку, останавливая лифт, и прислоняется спиной к закрывшимся дверям.

- Ты – трус, Грозовский, - выдыхает, вздернув подбородок. Замораживая стальным взглядом, в эту минуту так похожим на отцовский. Игорь молчит, слегка изогнув бровь, давая ей возможность выговориться. Слишком долго она все держит в себе. Пора уже выпустить пар и двигаться дальше. – Трус и лжец, - она сокрушенно качает головой. – Как ты мог так со мной поступить? Как ты мог позволить мне думать, что я – лишь суррогат? Удачная замена той, кого ты любишь. Как ты мог, Игорь? Прийти ко мне и легко бросить, даже не дав шанса стать частью твоей жизни! Почему не позволил быть рядом, когда это было нужно, - она запнулась, переводя дух, подбирая сслова, - когда умерла твоя мама? Почему ты решил, что она лучше меня? Зачем втянул в это Фила? – усмешка касается его губ. Значит, француз все рассказал. Ну что ж, так даже лучше. – Да, он мне все рассказал, - истолковывает его реакцию по-своему. – Как вы встретились в Мюнхене и как чуть не подрались, а потом напились в ближайшем пабе. Он мне все рассказал, Игорь. И о поездке на фестиваль, и о вашей сделке. И о том, что ты подписал контракт с его отцом в обмен на…

- В обмен на свадьбу, - договаривает Игорь.

Маруся бросает на него испепеляющий взгляд и кривится так, словно съела с десяток лимонов.

- Думаешь, все так просто, да? Захотел – ушел. Захотел – женился, - она щелкает пальцами. – Думаешь, все можешь?

- Я не думаю, Маруся. Я знаю.

- Ты ошибаешься, Игорь. Быть со мной ты не можешь.

- Я уже с тобой, красотулечка. В горе и в радости, - он улыбается, наблюдая, как по ее щекам разливается румянец, а в холодной стали глаз проступают янтарные точки. – И больше ты не сбежишь от меня, - он в один шаг сокращает расстояние между ними, из последних сил сдерживаясь, чтобы не коснуться ее мягкой кожи губами.

- Я подам на развод, - парирует она, но уже скорее по инерции, потому что Игорь чувствует – она сдалась и теперь она его сегодня и навсегда.

- Бога ради, - теперь он смеется. – Я готов жениться на тебе хоть каждый день. Делай, что хочешь, родная. Но только рядом со мной. Больше я тебя не отпущу.

- Не отпускай, - тихим шепотом, опустив взгляд.

Он бережно приподнимает ее лицо.

- Главное – верь мне. Просто верь, Маруся. Я люблю тебя.

- Ей ты тоже говорил, что любишь, - в ее голосе растекается горечь.

- Ее больше нет, Маруся, - его пальцы скользят по щеке, очерчивают скулу, вверх по виску, ловя светлую прядку волос.

- А если бы была? Что было бы тогда?

- Маруся… - Игорь качает головой. Как же сложно с этой маленькой девочкой, вдруг заменившей ему воздух. – Ее уже давно нет в моей жизни. Мы давно разведены и…

- Но ты помогал ей. Ты был с ней рядом все эти годы! Не ври мне, Игорь! Не ври, что ее нет в твоей жизни! – по ее раскрасневшимся щекам стекают слезы. Она быстро вытирает их тыльной стороной ладони, поджимает губы, злясь.

- Боги, Маруся… - кулак врезается в стеклянную дверь. Колкая боль пронзает до локтя. Маруся вздрагивает. – Я не мог иначе, - говорит глухо, не смотря на нее. – Не мог, потому что не было у нее никого, кроме меня. Потому что я отнял у нее любимого человека. Своего друга.

Игорь поворачивается к ней спиной, отходит, упирается ладонями в стенку лифта. Да уж, подходящее место для выяснения отношений. Но, похоже, другого не будет.

- У меня был друг, жена-красавица и любимое дело. Теперь я понимаю, что во многом сам виноват, что самолеты стали для меня важнее всего. Я просто перестал быть мужем. Но тогда у меня было все, о чем можно мечтать. И я никак не желал терять хоть что-то. В ту ночь я вернулся с испытаний. На день раньше, - он криво усмехается. – Все как в адекдоте: муж вернулся раньше домой, а там жена с любовником. Хуже того – с лучшим другом. Они даже не заметили меня, так были увлечены…процессом. Я ушел. Сидел во дворе и ждал. Когда на улице появился Пашка – он все понял, - Игорь сжимает кулаки. – Пашка занимался мотокроссом, был профи. Он не сомневался в своей победе, когда предложил мне решить все гонкой. Он был слишком самоуверен, а я – слишком зол. Пашка погиб, а Машка возненавидела меня. Наверное, правильно. Нас развели быстро. А потом она сиганула из окна на моих глазах. Выжила, но оказалась парализована, а я схлопотал инсульт и звезду героя.

- Звезду героя? – голос Маруси звучит хрипло.

- Да, - протягивает он мрачно. - За удачное испытание новой машины в сложных погодных условиях. Я тогда в грозу летал…Сел. И истребитель выдержал удар молнии. Президент вручал лично. Я тогда даже говорить не мог, только мычать что-то нечленораздельное. А через месяц мне вынесли приговор: больше никакого неба. Я не поверил. И снова оказался на больничной койке, - он говорил зло, едва ли не по слогам выговаривая каждое слово, ноющей болью отзывающееся в каждой клетке напряженного тела. – Жизнь потеряла смысл. А потом появился Самурай.

- Папа? – теперь она удивлена.

- Твой отец вернул мне желание жить. А потом и небо. Мой бизнес – его идея. Так что я в неоплатном долгу перед ним.

- Игорь… - выдыхает Маруся за спиной, совсем близко. Ее руки касаются его спины, ладошками гладят плечи, а потом обвиваются вокруг талии. Она прижимается к нему, вжимается вся, словно боится, что он сейчас исчезнет, растворится. А он не собирается исчезать из ее жизни. Ни сейчас, когда, наконец, разобрался с прошлым и обрел твердую почву под ногами. И никогда.

- Я всегда выполнял любую его просьбу, но сейчас, боюсь, не смогу, - он разворачивается в ее руках, боясь только одного: увидеть в ее глазах жалость. Этого он не перенесет. Она закусывает губу и поднимает на него блестящий слезами взгляд, в котором только сжимающая в тиски сердце нежность. Он рвано выдыхает, обнимая ее лицо, касаясь губами мягкой кожи. Так, как хотел давно. – Я не смогу без тебя, Маруся. И никогда не мог, слышишь?

Она кивает и на ее искусанных губах расцветает улыбка.

Глава 15.

Август.

Солнце желтым блином висит над аллеей, теплыми лучами обнимая старый костел, в котором звучит красивая музыка, а по проходу идет красивая пара: высокий мужчина в черном фраке и белокурая женщина в бирюзовом платье, оттеняющим цвет ее глаз. Мой папа ведет под руку тетю Алису. Словно любящий отец он передает невесту жениху, не уступающему папе ростом и силой. Дядя Марк. Папа бросает ему короткую фразу и с улыбкой шагает к ждущей его маме. Она сегодня необычайно красива: белое платье, распущенные черными локонами волосы и такая счастливая улыбка, что, пожалуй, затмит самое яркое светило. Она переплетает свои пальцы с отцовскими и внимательно следит за пастырем, венчающим Марка и Алису. А спустя несколько мгновений сама снова вручает папе свое сердце. С широкой улыбкой она смотрит на меня и я улыбаюсь ей в ответ, зная, что сейчас она скажет отцу. И она говорит, когда тот бросает короткий взгляд на сидящего за спиной Игоря. Я не вижу лица последнего в этот момент, а когда оборачиваюсь, он весело подмигивает мне. Я тихо смеюсь, уже позабыв о церемонии.

— Давай сбежим? — вдруг предлагаю я, перегнувшись к Игорю, не сводящего с меня теплого взгляда.

— Нет, красотулечка, — шепчет в самое ухо, лаская дыханием, рождая табун мурашек на коже. — У меня здесь неотложное дело.

Я хмурюсь, ничего не понимая. А он вдруг прихватывает губами мочку моего уха. Я тихо ойкаю от неожиданности, а Игорь расплывается в довольной улыбке. Вот же котяра мартовский. Сделав обиженное лицо, отворачиваюсь, чтобы наткнуться на стальной взгляд отца. Развожу руками, ощущая, как краска заливает лицо. Надо же, замужняя женщина, а краснею, как провинившаяся школьница, страшащаяся наказания родителей. Качаю головой, прикрыв глаза. Наказание еще обязательно будет, когда родители узнают, что я вышла замуж, не предупредив их. Папа будет зол. Главное, в это время не подпускать отца к Игорю, а то покалечит. А мне мой муж нужен здоровым и невредимым. Мой муж. От мысли, что этот мужчина принадлежит мне целиком и навсегда, тепло растекается по венам. Хочется смеяться и танцевать. А еще рисовать. Рисовать хочется до зуда в пальцах. Творить. И идеи вихрем кружатся в голове. Достаю из сумки блокнот и карандаш, делаю наброски: звенья цепочки, завиток кулона. И так увлекаюсь, что не замечаю, как зал костела пустеет.

— Идем, — родной голос заставляет поднять глаза. Игорь стоит рядом, протянув мне руку. Прячу блокнот и вкладываю свою ладошку в его. — Знаешь, — говорит он, ведя меня к алтарю, где ждет пастор, — я подумал, что мне мало штампа в паспорте. К тому же, я не делал предложения, а ты не давала согласия.

— Игорь, — пытаюсь перебить я, но мне не позволяют и слова сказать. Он подводит меня к алтарю, запрокидывает голову, выдыхая. А когда снова смотрит мне в глаза – в его взгляде расплавленное золото, а на губах – мальчишеская улыбка. Такая задорная и лихая, что я невольно заражаюсь его весельем.

— Мария Корф, перед лицом Господа, взяв в свидетели его служителя, я, Игорь Грозовский, прошу тебя позволить мне быть с тобой в горе и в радости, делить с тобой успехи и поражения и любить тебя до конца наших дней, — на выдохе, разделяя каждое слово. — Будь моей женой, Маруся.

И на его широкую ладонь ложатся два венчальных браслета.

— Не может быть, — ахаю я, завороженная блеском золота и переливами камней. Моя работа. Мои браслеты, купленные неизвестным по моей сумасшедшей цене. Выставляя их на продажу, я намеренно назначила очень высокую цену, даже не надеясь, что их купят. Но их приобрели в тот же день, а покупателя вычислить так и не удалось. А теперь… теперь выходит, что браслеты купил Игорь. — Это был ты…

— Все для тебя, девочка моя, — говорит с улыбкой. — Весь мир, любимая. Весь я.

Я смотрю на него, такого красивого и счастливого, и мир расплывается перед глазами, а кожу щек обжигают слезы. Я тихо всхлипываю, не заботясь о том, что наверняка выгляжу теперь не лучшим образом.

— Ну что ты, родная, — он стирает слезу подушечкой большого пальца. — Что ты плачешь? Все же хорошо…

Киваю, не в силах сказать и слово. А он вдруг хмурится и улыбка блекнет в глазах. Я перехватываю его запястье, прижимаюсь щекой к горячей ладони.

— Я люблю тебя, Игорь Грозовский, — шепчу, потому что голос подводит. — И я только твоя. Сегодня и навсегда.

Нет большего счастья, чем видеть, как расцветает улыбка на любимых губах. Как в янтарных глазах отражается солнце, пробирающееся внутрь сквозь витражи. Как в унисон моим словам где-то звенит колокол, а в зале звучат тихие голоса. И в сердце, сливаясь с переливами скрипки и нежных голосов, тоже что-то звенит и поет от счастья.

А потом я слышу громкий, вибрирующий голос пастора. Я не разбираю, что он говорит. Не помню слов Игоря или своих собственных. Только его нежный взгляд. Только его прикосновение и тепло металла, стающего второй кожей. Такой уж хитрый там механизм – обнимает запястье широкими звеньями, гладкими и сверкающими нашей любовью. Помню, как надеваю браслет на руку Игоря, признавая его своим мужем, отдавая ему свое сердце безвозвратно и присваивая его, такое сильное и горячее, бьющееся с моим в унисон.

И такое нежное и вместе с тем обжигающее касание его твердых губ. Наш поцелуй, долгий, сладкий, будто мед. И собственное счастье, рвущееся в груди неистовым биением сердца, и осознание, что теперь мы никогда не расстанемся. Что вот теперь мы связаны с Игорем нерушимо не только людскими законами, но и небесами и ничто не разрушит наш союз.

Ни сегодня и никогда.

Громкие аплодисменты возвращают с небес на землю. Я улыбаюсь, заглядывая в смеющиеся янтарные глаза своего мужа.

— Я люблю тебя, красотулечка, — шепчет Игорь, обнимая.

— Люблю тебя, — эхом, прижимаясь к его боку.

И обращаю внимание на гостей. Они стоят полукругом у центральных дверей. Суровый генерал с супругой и непоседливым Захаром. Поджарый и загоревший Дмитрий Грозовский, которого держит под руку белокурая девушка в пестром сарафане, которую Игорь с нежностью называет солнышком и сокровищем, — Тая, сестра Игоря. В самом центре, высится статный Марк с хрупкой, словно хрустальной, Алисой и двумя озорницами, повисшими на любимом папочке. Расплывшийся в улыбке Фил, то и дело бросающий косые взгляды на зардевшуюся Розетту, бедром прильнувшую к бедру блондинистого друга. Братья Зубины, отсалютовавшие нам бокалами с шампанским: в строгих костюмах, такие разные и все равно неуловимо похожие. Хрупкая Ритуля, спрятанная от всего мира сильными руками Тимура, обнимающего ее за талию. И даже хмурый Тимофей, стоящий вполоборота к хулиганке Паулине, сейчас одетой в нежно-голубое платье в пол.

И мои родители. Крепкий, пышущий силой и свободой отец в черном фраке со слегка растрепанными волосами, не выпускающий из крепких объятий сияющую счастьем маму.

Они стоят со всеми и в тоже время будто в стороне, обнявшись и не сводя с нас глаз. Мама, прижавшись спиной к папе и слегка запрокинув голову ему на плечо. Папа, положивший ладони на мамин живот, где уже сейчас бьется еще одно маленькое сердечко. Мой будущий братик. Маленький наследник.

Наследник. Ребенок. Сын. Их сын.

Улыбка схлынивает с лица вместе с красками. Счастье меркнет, растворяется в надвинувшейся тени, укравшей солнечные лучи. Сменяется осознанием того, что я не сказала. Скрыла. А ведь не имела права. Должна была рассказать прежде, чем говорить «да» и давать клятву перед алтарем.

Краем глаза я замечаю, как бледнеет отец и темнеет, тяжелеет его взгляд. Как он делает шаг в мою сторону, но замирает, остановленный мамой. Как стихают аплодисменты, еще долго гудящие эхом по залу. Как все-таки наступает тишина. Вязкая, пугающая, выбивающая почву из-под ног.