Я познаю мир. Горы

Восходили или карабкались?

«Горы не шутят...» «С горами шутки плохи...» Это нередко можно слышать, когда случаются всякие неожиданности, неприятности и, хуже того, трагические исходы. Вершины, обрывы, пропасти постоянно требуют человеческих жертв. Может быть, поэтому очень часто говорят о суровом облике горцев. Все это так. В этом убеждают многие примеры.

И тем не менее жителям «высотных этажей» планеты ничто человеческое не чуждо. И юмор тоже. А уж об альпинистах, горнолыжниках, туристах и говорить не приходится. Без изрядного запаса оптимизма, самоиронии, шуток они бы просто не одолели тех немалых трудностей, которые так нередко встречались и встречаются на их пути. Итак, не забудем, что гомо сапиенс – это и человек улыбающийся.

Журналист высказывал коллеге свое восхищение статьей о женщине, которая затерялась в горах и ничего не ела сорок дней. «Не обычный интерес читателей!» – «Неужели?» – «Да, мы уже получили более трехсот запросов от холостых мужчин, мечтающих жениться на ней».

Что это – «голова–ноги, ноги–голова»? – Это Карапет с горы свалился.

К столетнему горцу, пасшему овец и коз, наведались туристы, чтоб выяснить секреты долголетия. «Какое молоко вы пьете, дедушка? Овечье или козье?» Старик ответил: «То, что подешевле!»

Особым тяготам и опасностям подвержены путешественники по вертикали – альпинисты.

В их альпинистской песне (а их множество!) горовосходитель сорвался с карниза, летит в пропасть...

Встретились два индейца Хуко и Хико. А говорили они на разных языках. Хуко показал Хико палец, а тот два пальца. Хуко показал на гору, а Хико на море! Пришел Хико домой и говорит: «Я сегодня встретил индейца, и он мне пригрозил выколоть глаз. Ну, я ему ответил, что выколю оба. Он меня пообещал с горы спустить, а я его обещал утопить». Пришел Хуко домой и рассказывает: «Я сегодня видел слабоумного. Я у него спросил, кто он. Он ответил: «Козел». Я спросил: «Горный?» Он ответил: «Нет, водоплавающий».

Почему засуетились боги?

Очень занятная история с Гефестом! Оказывается, боги не только возносились на Олимп, но и катились оттуда от поддаваемых пинков. Так было и со знаменитым кузнечновулканических дел мастером. Когда родился он у Геры и Зевса хилым, слабым и хромым, мать запросто сбросила его с самой олимпийской вершины. Чудом он остался жив и потом уже кузнецом отомстил матери оригинальным способом. Послал ей на Олимп подарок – кресло. Да такое, что как уселась матушка в него, так вроде приросла к сиденью. Даже сам всемогущий Зевс оторвать не мог!

Послали вестника Гермеса (кстати, покровителя всех странников, торговцев, путешественников и... воров за компанию) разыскать сыночка Геры, привести его на Олимп, чтобы он избавил ее от этого кресла. А Гефест уперся – не пойду. Видно, никак обиду не мог забыть – тоже понятно. Скандал! Но не зря же всемогущи боги. Они подослали Диониса, тот напоил Гефеста и в таком уже невменяемом виде на осле доставил на Олимп. Проспавшись, он освободил матушку от подарка. Да так и остался на богообитаемой вершине.

А то еще был случай. Над главной вершиной Олимпа нависла угроза, что он утратит свое главенство. И произошло это вот из–за чего. Вероятно, тот же заводила Дионис подпоил на Олимпе муз, и те, развеселившись, начали такие песни петь, что у смертных бы уши повяли. А гора Геликон от них пришла в такой восторг, что начала на глазах расти как на дрожжах! Причем безудержно, без остановки и передыху. И так бы, чего доброго, проткнула небо.

И конечно, Олимп при своем высочестве мог бы остаться посрамленным. Тут уж вмешался Посейдон (хоть и ведал он морскими делами, но, видно, по совместительству подрабатывал и по горному ведомству). Он послал своего подчиненного, крылатого коня Пегаса. И тот лягнул копытом зарвавшуюся вершину, привел ее в чувство, вернул ей прежний вид.

В месте удара образовался источник, которому, возможно, и сам Олимп завидовал. Вода Иппокрены, как назывался тот источник, обладала чудесным свойством: она давала вдохновение поэтам.

Для чего пороли юношей?...

Вождь племени послал юношей на вершину. «Идите, пока хватит сил. Кто устанет, может вернуться домой, но пусть каждый принесет мне ветку с того места, где он свернул с дороги». Вскоре первый вернулся и протянул ветку кактуса. Вождь усмехнулся: «Ты не пересек пустыню. Ты не был даже у подножия горы». Второму, принесшему серебристую ветку полыни, сказал: «Ты был у подножия, но даже не попытался начать восхождение». Третий с веткой тополя заслужил похвалу: «Неплохо. Ты добрался до родника». Подобное же поощрение получил четвертый с веткой крушины и слова о том, что он поднялся в гору до первой каменной осыпи. Пятому с веткой кедра старик одобрительно кивнул: «Ты был на полпути к вершине». Шестой с веткой сосны тоже услышал похвалу: «Ты прошел три четверти пути, молодец!» А последний пришел с пустыми руками, но лицо его светилось от радости. Он объяснил, что был там, где не растут деревья, но зато видел сверкающее море. И вождь не только поверил ему, но и отдал самую большую дань признания: «Тебе не нужна ветка–символ. Победа сияет в твоих глазах, звучит в твоем голосе. Это одна из вершин твоей жизни. Ты видел гору во всем ее величии». Легенда была записана известным писателем–натуралистом Сетон–Томпсоном.

Это романтическая история. Но в воспитании индейских юношей восхождение на вершину имело особый смысл. Его совершали «кандидаты на зрелость». Вот, к примеру, восхождение на гору Уанакуари близ Куско. Юноши обращались к священному камню с просьбой разрешить участвовать в своеобразном испытании на зрелость мужчины. После жертвоприношений и ритуальных действий на вершине жреца они спускались к подножию. Во время второго восхождения «нагрузка» усиливалась довольно своеобразно – их хлестали и попросту секли свои же родственники. Да не символически, а как можно больнее. С таким расчетом, чтобы парни молчаливо, с достойным видом доказали, что они готовы перенести так же стойко любые невзгоды. После этой ритуальной порки и выздоровления юноши поднимались на священную гору в третий раз. И тут новая проба сил, только не при подъеме, а при спуске. Причем предстоял не обычный спуск, а бег наперегонки. Маршрут выбирался посложнее, по пересеченной местности с глубокими рвами, впадинами, крутыми обрывами. Словом, полосы препятствий были такие, что не обходилось без травм. Были еще паломничества на новые горы, но там уже в финале предстояли более приятные события – получение новых сандалий, вручение оружия, присвоение нового имени.

Так обреталась мужская зрелость у горных инков.

Чем славны эдельвейсы?

Ох уж эта любовь – чего только из–за нее не случается. Горы порой участвуют в любовных историях. То девушки бросались со скалы в пропасть из–за несчастной любви. А то парню устраивали труднейшее испытание. Когда он вздумывал свататься, то ему предстояло уйти в горы и принести невесте шкуру кугуара. Но это еще что – шкуру добыть нелегко, но все–таки можно. Это в обычаях индейских племен. А вот в Европе, говорят, одно время ну совсем ожесточились против влюбленных.

Одному рыцарю родители обещали руку и сердце невесты только в том случае, если тот возьмет ее на руки и без отдыха взойдет с ней на высокую вершину. Девушка всей душой желает удачи своему суженому, морит себя голодом и одевает легчайший наряд, чтобы весить как можно меньше. И вот тут и начинается трагедия. Такая приятная ноша, но сил не хватает. Сколько их, охотников за своим счастьем, добиралось до вершины, а там падало бездыханными.

С тех пор, говорят, девушки–горянки начали соблюдать строгую диету, стараясь облегчить участь женихов. Но вершины–то высокие. И тогда одна из самых смелых девушек взбунтовалась. Она настояла, чтобы парень не ее поднимал по этим крутющим склонам, а добыл с отвесных скал прекрасный цветок – эдельвейс.

Задача тоже не из простых, но все же полегче.

Как будто ничего выдающегося в этом цветке и не было. Разве сравнишь его с яркими кроваво–огненными маками высокогорных альпийских лугов? Набрал их охапку, так кажется, не только греют, но и обжигают руки и сердце.

Но маки доступны и сами просятся в букет, призывно помахивая головками под ветром. А этот небольшой, вроде совсем невзрачный дикарь забирается в расщелины таких отвесных скал, что никакие «кошачьи когти» не помогали туда добраться. Непросто было найти, дотянуться до эдельвейса, да так, чтобы не сорваться в пропасть.

Эдельвейс будто предвидел, что за ним начнется охота. И поэтому забирался все выше, на обрывы и карнизы, на склоны покруче и поопасней. А риск еще больше подзадоривал добытчиков и их вдохновительниц.

Восторженные натуры находили в цветке массу достоинств, возводили его в символ чистоты и недоступности. Не зря даже само название значило «благородно–белый». Карпатские гуцулы называли его «шелковой косицей», а по–латыни оно звучало как музыка – лентаподикум альпинум из семейства компазите. На возвышенные сравнения наталкивала и форма эдельвейса – звездная, с серебристыми Листьями – мягкими, бархатными, нежными. Не белые корзинки, собранные в сложные соцветия, а живая звезда! Подарить такое девушке – и слов никаких не нужно.

Словом, достать эдельвейс все же легче, чем донести на вершину девушку. Тем более, если она попалась пышнотелая. И вот одна из таких не совсем изящных решила подсобить своему парню и вызвалась проводить его высоко в горы. Но как водится в легендах, обязательно должно что–то случиться на пути счастливых влюбленных. Так и здесь. Оступился он, потеряв осторожность в присутствии своей вдохновительницы, сорвался со склона, разбился. Не вернулась и она домой: стала бродить по вершинам привидением. Ей была уже, конечно, недоступна любовь. Но осталось чувство жалости. И она плакала над каждым погибшим в горах. А слезы прорастали в новые прекрасные эдельвейсы. И опять за ними поднимались парни и не все возвращались к девушкам.

Надоели эти кровавые драмы. До каких пор мы будем терять таких молодых и красивых хлопцев! И говорят, что в Карпатах гуцулы нашли выход – стали выращивать эдельвейсы у подножия вершин на ухоженных грядках. Даже на курортные базары начали попадать романтические серебристые цветочки.

Одни жалеют, печалятся по такому поводу, а другие улыбаются.

Смех – не грех...

Появилось такое количество любителей побывать на горных ледниках, что еще в конце прошлого века Марк Твен сравнил ватаги туристов с табунами. Он, кстати, и сам был в одном из таких «табунов» и не жалел по этому поводу иронии. Вот как выглядел, по его описанию, один из эпизодов. «Установлено, что ледник непрерывно движется. И мне пришло в голову спуститься на его борту. Как утверждали путеводители, средина движется быстрее. В целях экономии более тяжелую часть багажа я отправил малой скоростью, оставив его на окраине ледника. Легли спать в надежде... но, проснувшись, остолбенели от удивления: мы не сдвинулись ни на пядь. Решили, что посудина села на мель. Начали отпихиваться шестами. Потом соорудили насос и начали выкачивать из ледника воду. Затем подсчитали, что потребуется 500 с лишним лет, чтобы одолеть путь на леднике. До дюйма в день...» И автор потерял после этого уважение к хваленым ледникам. Приговор им был вынесен окончательный: как средство пассажирского сообщения они ни черта не стоят...

Но при всем чувстве юмора среди альпийских ослепительных снегов Марк Твен счел нужным обратить внимание и на опасность трещин. Лучше их обойти подальше, отнестись к ним посерьезнее. Иначе, попав в них, человек, даже не разбившись, неизбежно окоченеет в бездонной могиле – в «ледяных челюстях смерти». Как говорится, береженого Бог бережет. Восторг перед красотой льда и снега вызывал нередко эйфорию. И располагал к шуткам. Хотя они иногда и несли в себе грустноватый оттенок в связи с таящейся в ледниках угрозой.

По этому поводу можно привести один любопытный эпизод из жизни великого природолюба Ж.–Ж. Руссо. Однажды он прогуливался на берегу пруда. Своему спутнику он чистосердечно признался, что иногда жизнелюбие его не выдерживало испытаний. «Вот здесь я не менее двадцати раз собирался броситься в воду, чтобы уйти от той жалкой действительности, с которой сталкивала меня судьба». Спутник спросил: «И что же вас удерживало?» Руссо ответил: «Я пробовал воду рукою, и мне всегда казалось, что она слишком холодна...»

Что же, действительно, природа не так коварна, как это иногда может показаться. Она умеет и предупреждать.

Старая традиция сохранения чувства юмора в самых неуютных, дискомфортных условиях жива по сей день.

История не повторяется?

Каким–то языческим, первобытным восхищением поражают тургеневские стихи в прозе, обычно спокойные и уравновешенные, проникнутые мягким лиризмом, когда речь идет о среднерусской природе. Здесь же перед цепью прекрасных гор он не сдержал себя и что было силы воскликнул:

«Воскрес Великий Пан!» По всему широкому полукружью зеленых гор прокатился дружный хохот, поднялся радостный говор и плеск... Нимфы и вакханки бежали с высоты на равнину... Потом, как и положено виденьям, они исчезали. Но как мне было жаль исчезнувших богинь!»

На эти восторженные строчки Ивана Сергеевича, очевидно, вдохновили воспоминания об Альпах. Вершины произвели такое незабываемое впечатление, что он посвятил им свой примечательный «Разговор».

«...Две громады, два великана вздымаются по обеим сторонам небосклона...

– Что скажешь нового? Тебе видней. Что там внизу?

Проходит несколько тысяч лет: одна минута...

– Там внизу все то же: пестро, мелко. Воды синеют; чернеют леса; сереют груды скученных камней. Около них все еще копошатся козявки, знаешь, те двуножки, что еще ни разу не могли осквернить ни тебя, ни меня.

– Люди?

– Да, люди.

Проходят тысячи лет: одна минута.

– Ну – а теперь?

– Как будто меньше видать козявок... Яснее стало внизу; сузились воды; поредели леса.

Прошли еще тысячи лет: одна минута.

– ...Теперь хорошо... опрятно стало везде, бело совсем, куда ни глянь... Везде наш снег, ровный снег и лед. Застыло все. Хорошо теперь, спокойно.

...Спят громадные горы, спит зеленое светлое небо над навсегда замолкшей землей».

Диалог, конечно, не веселый, и перспектива не радостная. Разве что остается утешение, что она бесконечно отдаленная.

Еще нагляднее, очевидно, передает течение Времени одна из мудрых восточных притч. Где–то на краю земли стоит алмазная гора. К ней один раз в тысячелетие прилетает орел точить свой клюв. Пройдет бездна Времени до тех пор, пока он сточит эту гору до основания. Но вся эта бездна, все бесконечные тысячелетия – не более чем мгновение в сравнении с Вечностью,

До этого не додумался даже Остап Бендер

Погоня за доходами, издержки рекламы, завлекательность не обошли, понятно, и туризм, и альпинизм. Дело доходит до смехотворных ситуаций. В Швейцарии известна вершина Флечхорн. Не рекордно высокая, но и не малая – 4001 м. И вот в начале 50–х годов по причине эрозии или в связи с более точными измерениями высота ее снизилась до 3998 м. Потеря четырехтысячника больше всего взволновала жителей города Зас–Грунд у подножия Флечхорна. Уменьшилось количество альпинистов, ранее устремлявшихся на престижное покорение четырехтысячника. Меньше стало останавливаться туристов в гостиницах.

То ли по своей сообразительности, то ли по совету со стороны мэр городка нашел необычный выход из осложнившейся ситуации. Он предложил ни много ни мало нарастить гору... Были сделаны расчеты геодезистов и инженеров. Оказалось, для того чтобы вернуть вершине потерянные три метра, необходимо всего около 60 кубометров камня. Конечно, обтесанные, подготовленные глыбы доставить на такую высоту непросто. Ну а там уже не так трудно соединить, скрепить их между собой. На искусственной макушке восстановился снежный покров, она обрела, можно сказать, естественный вид. Чего не сделаешь ради доходов.

В живописной австрийской Картонии придумали такой завлекающий туристов аттракцион. Несколько веков тому назад в этом горном крае находились золотые прииски. Для посещения экскурсантами ущелья у ручья, у реки находятся деревянные желоба. По ним скатываются потоки ледяной воды. Здесь же металлические решетки для намывки золота. Чтобы добыть таким образом полграмма драгоценного металла, старателю надо работать без устали днем и ночью в течение пятнадцати суток.

И охотники попытать счастья находятся. Тем более когда объявлено состязание в добыче золота таким путем с опубликованием результатов в газете. Чем не австрийский Клондайк! На такую приманку тянутся не только любители–золотоискатели, но и болельщики–зрители.

О, до чего не доведут эти рыскающие, любопытствующие, дотошные туристы! Особенно досаждают гидов посланцы дяди Сэма. Для них недалеко от Женевского озера существует так называемый «американский Монблан». Настоящий Монблан нередко бывает закрыт облаками. Но что значит приехать черт знает откуда, уплатить кучу долларов и не видеть прославленной «королевской» вершины? Это еще хуже, чем быть в Риме и не видеть папу римского. Заморские туристы, особенно туристки, донимают организаторов и гидов путеводителями и проспектами, где утверждается, что с Женевской набережной открывается величественная панорама Монблана.

И тогда гиды приноравливаются: они не моргнув глазом показывают на конус совсем близкой, не задеваемой облаками горы Ле–Моле. Не беда, что она ровно на три километра ниже Монблана. Главное, чтобы жаждущие зреть знаменитость остались довольны – не зря уплатили деньги. Поэтому милую горку Ле–Моле и прозвали здесь «американским Монбланом».

А бывает, появляется объявление в печати о продаже горы... Наш Остап Бендер до этого не додумался: он только взимал плату в предгорьях Эльбруса с «диких» экскурсантов за вход в « Провал ».

Почему долгожителей ищут среди горцев?

Конечно, и свежий горный воздух, и ходьба по взгорьям и спускам, и еда без обжорства – все это понятно. Но есть тут еще что–то... Может, поможет ответу такое толкование.

Как человек себе века прибавил? Рассказывают, случилось это так. Справедливо было установлено, сколько жить лошади, собаке и человеку – по пятьдесят лет поровну. Прожил человек половину и решил: почему это он, умнейший из всех, должен так скоро умирать. И обратился к лошади: «Зачем тебе такой долгий век? Отдай мне половину». Лошадь согласилась, только с одним условием, что хомут ее в эти годы будет носить человек.

С тем же пришел он и к собаке, договорился, что и она отдаст ему половину своего века. Та поставила условие: в подаренные годы чтобы лаял за нее сам человек. С того времени и повелось...

Пожить подольше, наверное, вполне естественное желание. Даже когда уже не кипит кровь, разве не интересно, а что будет дальше? А на что окажутся способны наши дети, внуки? Вот поэтому и желали на торжественном пиру почтенным старикам прожить шесть–семь и более... одеял.

Эти вроде странные пожелания пришлось нам услышать во время скитаний по Кавказу. Нам объяснили: возраст здесь раньше считали одеялами. Для точности. А то ведь старики или забывали, или какой женихаться собирается и не прочь сбросить десяток лет. А другой для солидности и почтения набавит. Вот по одеялам не ошибешься: одного самого добротного шерстяного покрывала хватало примерно на двадцать лет... Что ж, мера хоть и не самая точная, но от больших ошибок, пожалуй, предостережет наверняка. Особенно при выборе невесты немолодым женихом.

Как богиня смилостивилась над армянами

Там, где Евфрат течет по узкому каменному ущелью, где серебристый поток неистово ласкает каменное ложе, еженощно происходило дивное явление. Богиня Астхик выходила на берег, нежилась в лунном свете, не торопясь входила в воду. Еще веселей грохотали в потоке камни, как бы радуясь появлению такой красавицы, не зря же она объединяла такие животворные начала – была богиней любви и воды. Неудивительно, что и местность, где все это происходило, называлась Гургура, что по–армянски значит «грохот». Кажется, сама природа «грохотала», торжествовала и пробуждалась вокруг, несмотря на ночные сумерки.

Да пробуждалась не только природа. Несколько (количество их не уточняется) армянских юношей, любознательных и находчивых, затеяли неслыханное дело. Они взобрались на гору Дагонац для того, чтобы любоваться обнаженной богиней. Конечно, неприлично подсматривать за обнаженной женщиной. Но, во–первых, Астхик не совсем женщина, а богиня. Да потом и ей было все–таки не совсем неприятно, что юные, сильные, неискушенные не побоялись и решились на такую затею. А чтобы она была различимой в ночной тьме, они зажигали большой огонь на горе.

Но в богине проснулся стыд. Поэтому, защищая себя от любопытных взглядов, Астхик застлала густым туманом всю Торонскую долину. Темнота да такая пелена, что не видно ни зги, не ступить ни шагу. Видно, Астхик была не только прекрасна, но и безжалостна...

Но туман–то уж ладно, может рассеяться – не вечен же он. Есть хоть какая–то надежда. Тут бы не попасть в объятия к кадшам. Эти духи обитают как раз высоко в горах, в скалах и пещерах. Они только считаются духами ветра и бури, а на самом деле от них можно ждать и больших неприятностей. Нежданно появляются среди людей в образе их знакомых и так заморачивают, что те покорно идут к пропастям, колодцам, провалам, на край могилы. А если попадешь под удар кадшей, то и совсем ума лишишься. Тут, среди гор, этих вредных духов жди за каждым поворотом, за каждой скалой. И вся беда в том, что сразу и не разберешься: злые они или добрые.

Вся надежда на Карапета. Он хоть и грозный воитель, сверкающий пламенем и гремящий громом, длинноволосый и страшноватый, но это только внешне. А на самом деле он хранитель армян. Правда, больше помогает в плясках до песнях, в состязаниях борцов да акробатов. Ну, в крайнем случае может спасти от тюрьмы. А вот как дорогой Карапет поможет в тумане, еще неизвестно...

И не помог. Смилостивилась все–таки та же Астхик. Она уважала армян за то же, что они и сами больше всего ценили в своем характере.

Рассказывают, что, когда они воевали с сельджукскими захватчиками и попадали в плен к врагу, их испытывали такой хитростью. Желая узнать национальность, пленников сажали у костра. Армяне сразу выдавали себя: то и дело подправляли костер, подбрасывали хворост, ни на минуту не отрывали взгляда от огня. И даже при смертельной опасности за спиной армяне выдавали себя: не могли допустить, чтобы пламя зачахло...

Ну как не снизойти к таким верным горцам – «хранителям очага»? Астхик долго и не угрожала юношам опасным туманом. А может, и сама пораскинула умом: зачем же красота, если ею не любуются?

Как появился «черный альпинист»?

Среди моряков издавна витал «Летучий голландец»... Но и на суше люди не остались без своего таинственного, зловещего «черного человека». В горах, особенно со времени проникновения туда восходителей и туристов, стал обитать призрачный «черный альпинист». О том, откуда он появился, чуть позже. А сейчас о самом «герое» и его проделках.

Добрый он или злой, сразу, и не разберешь. Одних он заманивает к трещинам, к другим приходит на выручку в самый критический безвыходный момент. Не одному обессилевшему восходителю его призрачная тень указывала спасительный путь к пещере или скальному навесу, подъем из трещины или облегченный спуск. Однажды, к примеру, в Приэльбрусье на склоне горы остановились на ночлег трое восходителей. Улеглись в палатке и уже начали засыпать. Но вдруг услышали, что хрустит лед. Кто–то направляется к ним.

В темноте появилась фигура внушительных размеров. Альпинисты не из пугливого десятка, но все же им стало немного не по себе. Особенно после того, как фигура наклонилась к ним поближе и послышался какой–то простуженный замогильный голос: «Немедленно отсюда уходите!» После этого черная фигура как бы растворилась, исчезла. Но голос был очень уж убедительный и настоятельный. Снялись и перешли на другое место.

А вскоре услышали, а потом и увидели, что на то место, где была разбита их палатка, скатилась смертоносная снежная лавина. Кстати, нелишне заметить, что альпинисты спят головами к выходу из нее. Одни объясняют это тем, что в случае надобности так удобнее и быстрее можно выбраться из палатки. Другие же связывают это с тем же «черным альпинистом». Мол, по ночам он, случается, незаметно появляется, а иногда вот так и голос подает.

А происходит это потому, что он неутомимо среди спящих ищет своего бывшего друга. Шли они когда–то вдвоем на восхождение, и, когда один провалился в трещину, этот так называемый друг вероломно, предательски оставил напарника без помощи. Таким образом, «черный альпинист» и разыскивает трусливого негодника, чтобы расквитаться с ним, разоблачить его. Но попавшим в беду путникам этот «вечный скиталец» иногда и на помощь приходит.

Наш товарищ, опытный, бывалый горовед Генрих Анохин, эту молву дополнил своим воспоминанием. На заре туманной юности совершал он с друзьями лыжный переход через Джантуганский перевал в Приэльбрусье. Шел он замыкающим в группе. Была непогода, все очень устали. Из–за плохой видимости занесло его в трещину. Но никто этого не заметил. С большим трудом он еле–еле выбрался. Добрался до горной хижины, где все свалились в мертвецком сне. В негодовании, что они не бросились его искать, он «разрядился» – повыбрасывал их лыжи и рюкзаки за порог хижины. И сам улегся. Утром все разыскивали свои вещи под выпавшим снегом и говорили о проделках «черного альпиниста». Злость у Генриха прошла, и он помалкивал, оставил свою «разрядку» на счету «черного альпиниста»...

Для начала одна из историй, поведанная знаменитым путешественником и рассказчиком Юрием Сенкевичем. Находился он тогда с командой советских альпинистов в базовом лагере на Эвересте. К ним подселили двух непальских офицеров госбезопасности. К поставленным палаткам для ориентировки ребята приделали таблички: «Ордынка», «Маросейка» , а к двум палаткам непальцев прикрепили табличку: «Площадь Дзержинского»...

Офицеры эти были явно не альпинистами, однако один из них все время рвался пойти вместе со всеми вверх. С большим трудом удалось дотащить его до первого лагеря, но ребята должны были идти дальше, а брать с собой офицера было совершенно бессмысленно – он был почти трупом. Вот и оставили его в палатке, а сами двинулись организовывать третий лагерь.

Вернулись они через сутки, забрали непальца и спустили вниз. Офицер за это время стал какой–то тихий, весь в себе, ни о чем не говорит, ни к кому не пристает. Только по прошествии двух недель ребята решили слегка его приободрить и дали выпить. Тогда–то он и «раскололся».

Оказалось, что ночью, когда его оставили в одиночестве, к нему на свидание приходила «снежная человечиха». Когда он облегчил таким образом душу, а все находящиеся рядом пришли в себя от смеха, народ стал его вразумлять: дескать, пригрезилось тебе, привиделось. «Что вы меня разубеждаете? – почти возмущенно говорил он. – Я же видел ее...»

К этой теме к месту будет и песня, которую поют альпинисты и туристы:

Ладонью или специально приспособленной пенопластовой колодкой на снегу или грунте умело выдавливаются большие ступни, имитируются следы... Экспедиционная шутка стала уже стандартной и не в силах скрасить однообразие лагерного быта. «Вот если бы кто оделся в его шкуру и ввалился в палатку в полночь...»

Чего только о нем не наслышишься, особенно попадая в горы. Задал он загадку! Одну из самых удивительных в наш век. С ним в таинственности могут посостязаться только гуманоиды с «летающих тарелок». Кстати, они тоже очень любят ледяные горы и предпочитают отдыхать от назойливого людского любопытства в недостижимой Шамбале на Гималаях. Нет ли между ними связи? Не покровительствуют ли всемогущие «тарелочники» этим несчастным реликтам? Иначе чем объяснить их неуловимость?

Но если облик космических пришельцев мы противоречиво себе представляем, то этих «братьев» мы могли бы опознать в толпе. Они слегка сутуловаты. Фигура массивная, почти квадратная, рост 2,5–3 м! Руки очень уж свободно и длинновато свисают вдоль тела. Но, отметив это, оцениваешь их железную хватку, прекрасные спортивные данные по скалолазанию, баскетболу, боксу и другим видам спорта.

Шея, правда, коротковата и лоб низковат, но зато какие глаза! Взгляд проникновенный, пронзительный, но не злой, не агрессивный, даже доброжелательный. По крайней мере, неизвестны случаи нападения на человека. Из свидетельств очевидцев вырисовывается не только внешность, но и некоторые черты характера. Может, он нас стесняется? Ну не из пугливости же избегает встреч. Хотя вроде известны случаи общения. Правда, только с высокорослыми силачами: видно, ищет по своей категории... И, зная задатки свои в таком виде спорта, как классическая борьба, предлагает состязание. Если победа на его стороне, радуется, как ребенок. При поражении нет предела печали, вплоть до слез. Иногда он просит табак (очевидно, слухи о вреде курения до него не дошли, а возможно, он его нюхает).

Почему он неуловим? Тут разные догадки. Может, у него своя «муза странствий» и он из вечных непосед, бродяг, выбирающих свободу. Хоть относительную. А может, из боязни, что его пропишут в долине, а он так любит свои горы. Возможно, сказывается и прошлое. Что, если это он из тех* дезертиров армии Александра Македонского или других вояк? А может, бежавший от свихнувшейся цивилизации...

А говоря серьезнее, ученые не исключают возможности в прошлом сосуществования древнего человека и неандертальца. Последние могли не исчезнуть, а оказаться оттесненными более сильными и развитыми племенами в менее благоприятные для жизни регионы, в горы, к снегам и льдам. А суровость условий не только осложняет обитание, но и закаляет, готовит к труднейшим испытаниям, связанным с ночным образом жизни.

И не в одних Гималаях – йети, на Памире – галуб-явана, в Монголии – алмасы, на Кавказе – каптара, в Якутии – чучуны, США – бигфута, Канаде – саскача. Список, вероятно, будет продолжен.

Откуда «снежность» в общепринятом сейчас названии? В языке своя логика. «Лесные» люди уже были. «Дикари», то есть дикие, – тоже. «Снежный человек» подчеркивает особую среду обитания – в труднодоступном месте по соседству со снеговой линией.

Ну и коль он так неуловим и призрачен, стоит ли так гоняться за ним, тратить средства и силы искателям и наблюдателям, иногда и с опасностью для жизни? Согласимся с ответом участника многих экспедиций на Памир доктора биологических наук К.В. Станюковича. Сожалея о тщетных поисках галуб-явана, он говорил о других сопутствующих результатах: «Собраны тысячи листов ценного гербария, тысячи насекомых, сотни шкурок птиц, животных. Прояснился вопрос о жизни первобытных людей на Памире. Выяснено, какие огромные климатические и геологические изменения произошли с тех пор, как на Памире творил художник каменного века».

Ну что же, таких примеров было немало – ищут Индию, а находят Америку. И простим всю интригующую таинственность нашего «снежного» собрата, «родственника», не будем отказываться от надежды когда–нибудь пообщаться с ним. И да простится нам несколько ироничный тон – это тоже от робкой надежды, что он перестанет играть в прятки и даже может понять шутку, улыбнуться. Пусть только выживет в наше сумасшедшее время.

Нужен ли «день гор»?

Читатель совершил путешествие по страницам книги. Перед ним предстали многие примечательные места и явления вздыбленной Земли. Можно надеяться, что после этого кое у кого появилось желание воочию увидеть горы, услышать их, почувствовать их необыкновенное величие, вдохновиться ими. Только еще и еще раз повторимся – к подоблачным высотам надо относиться с уважением, с умом, реально оценивая обстановку и свои силы.

Тяга к высотам, наверное, заложена в нас генетически, передается по наследству от наших предков. Как желание плавать, стремление летать. Можно, конечно, обозреть Землю и с борта самолета, вертолета. Но это, очевидно, будет поверхностный, торопливый обзор. Нужно полагать, не зря даны человеку ноги: чтобы он исходил, познал Землю не только по горизонтали, но и по вертикали.

Мы очень часто, прямо–таки регулярно читаем, слышим, видим по ТВ восхождение наших журналистов, дипломатов, туристов и даже «челноков», бизнесменов на священную Фудзи, на издревле прославленный Везувий, экзотическую Килиманджаро.

Но не подоспела ли пора приблизить и свои отечественные высоты к нам, особенно к молодежи? А подходящих высот долго искать не надо. Пусть не для всех посильна Ключевская сопка. Но есть ближе – Авачинская. Очарователен и неисхожен Алтай с Белухой и другими вершинами. На выбор по доступности знаменитые Красноярские Столбы. Еще ближе для «европейцев» Кавказ. Не так уж тяжел для здоровых людей в хорошую погоду «его высочество» сам Эльбрус. Свои посильные вершины на прославленной Коле (Кольском полуострове). Но если очень уж тянет в зарубежье, то упростился доступ к Карпатам. Братски–родственным остается Крым.

Причем восхождение можно для еще большей его значительности приурочить к какому–нибудь событию, ну, если не клятве, как это было у Герцена с Огаревым на Воробьевых горах, то совершеннолетию, предстоящей свадьбе и т. д. Можно с уверенностью сказать, что нет такого человека, который бы побывал в горах и потом забыл о них. Более того, они возрождаются потом стихами, книгами, картинами. Психологи советуют: при всяких огорчениях и неудачах для «взбадривания» нужно вспомнить о чем–то хорошем, памятном в жизни – к примеру, о виденных когда–то море или горах. В комнатах отдыха, «психологической разрядки» чаще всего висят полотна или фотошпалеры с горными пейзажами. Очевидно, так же как физическая зарядка на день, необходима нам эстетическая зарядка на год, которую мы получаем от путешествия во время отпуска или каникул.

В наш век узкой специализации, разобщенности широко распространились различные «хобби» – внеслужебные, необязательные занятия. Увлечение горами – в более высоком ряду. Оно объединяет различные возрасты, профессии, социальные группы. Быть может, это неосознанное стремление преодолеть отчужденность, замкнутость людей в рамках своей профессии, разобщенность между наукой, техникой, искусством.

А если заглянуть в будущее, то гороведение с учетом экологии, сохранения природы при нынешнем господстве технократического мышления, перенасыщенности нашей среды техникой обретет еще большую актуальность. Бережное освоение «высотных этажей» планеты станет еще более значимым для подрастающего, для последующих поколений. Природными памятниками, феноменами и особенно такими выразительными, как горные феномены в сочетании с уникальными водопадами, каньонами, озерами, рощами, воспитываются общепланетное духовное родство, причастность к всемирному достоянию человечества, чувство культуры.

И может, для устойчивых традиций в этом отношении, для развития «ландшафтного мышления» было бы нелишним учредить и отмечать раз в году «День гор», как отмечается в некоторых местах «День моря». Такой датой могло бы послужить 29 мая, когда в 1953 году был достигнут «третий полюс» Земли – совершено первое восхождение на Джомолунгму. Но пока подобный праздник не установлен официально, пусть у каждого будет свой «день гор», когда он впервые увидел, взошел на большую или малую, значительную для него высоту. Это останется не только незабываемым воспоминанием, но и заметным следом в физическом и духовном здоровье.

Еще недавно в России, как и во всем мире, была особая активность в рекреационном, научном, хозяйственном проникновении на «высотные этажи» планеты. Интенсивно сооружались обсерватории, здравницы, туристские базы и альплагеря, горнолыжные центры и трассы. В силу различных причин, особенно в СНГ, наступил некоторый спад.

Есть в жизни гор одна особенность – они не только отживают свой век, выравниваются, исчезают, но и возрождаются. На месте вершин возникают равнины, дряхлые мелкосопочники, а потом опять появляются горы. (Такими возрожденными, к примеру, являются Урал, Алтай, Тянь–Шань и другие массивы.) Подобный новый прилив ожидает и горное «притяжение». Горы станут доступными и близкими всем. По работе, отдыху, спорту, путешествиям. И у каждого будет своя памятная вершина (у «многолюбов» их, возможно, наберется несколько) – по восхождению, вдохновению, научному поиску, драматизму, встрече, впечатлению.