Впервые я залез на чердак в детстве. Залез, чтобы изведать неизведанное, таинственное.
Был уверен - на чердаке что-то спрятано. Надо только поискать в темноте.
Для этого необходим фонарь, и все. Да, и еще необходима осторожность, потому что на чердак лазить не разрешают: «Крошатся потолки и растаптываются по квартире».
Я выбрал удобный момент, когда меня никто не видел, и полез на чердак. Лестница гнулась, скрипела. Старая, деревянная, побитая дождями, обожженная солнцем.
Добрался до чердака, до узкой невысокой дверцы. Повернул колышек, на который она была закрыта, еще раз оглянулся - как будто все в порядке, никто не видит - и влез внутрь.
Долго бродил с фонарем по чердаку старого маленького дома, искал свое счастье.
Мне уже скоро сорок лет. Я давно не живу там, где когда-то жил, где впервые поднялся на чердак.
Но я опять живу в старом маленьком доме. Он построен из толстых бревен и покрыт шифером.
Вокруг дома лес - березы и сосны.
Каждое утро взбираюсь на чердак по такой же старой, побитой дождями и обожженной солнцем лестнице.
Я не стремлюсь изведать на чердаке то неизведанное и таинственное, что хотел изведать в детстве. Не стремлюсь найти то свое счастье, которое хотел найти прежде. Нет. Я здесь работаю, пишу рассказы.
Я привожу их отовсюду, где бываю, - из Карелии, Теберды, с Урала, Валдая, Селигера, с верховьев Волги, Енисея. Привожу в старый дом, сюда на чердак. Привожу, как свое самое большое счастье, которое отыскиваю в разных местах, среди разных людей.
На чердаке у меня стоит стол и скамейка. Я сам сколотил из досок. На столе - чернильница, стопка чистой бумаги, географические карты, справочники, записные книжки.
Окна на чердаке нет, поэтому сижу у открытой чердачной дверцы. Она заменяет окно. Вижу березы и сосны. Прилетает ветер, раскачивает пустое осиное гнездо возле дымохода.
Если ветер пытается закрыть дверцу, я подпираю ее планкой, которую специально держу под рукой. Часто по крыше ходят птицы, царапают крышу лапами.
Сквозь щели в досках солнце простреливает чердак из конца в конец длинными полосами.
Рано утром эти полосы светло-желтые, почти белые. К вечеру темно-желтые, почти красные.
Иногда я хожу вдоль чердака, но очень осторожно, чтобы «не крошились потолки и не растаптывались по квартире».
Для этого проложил доски. Они как тропинки. Вот и хожу по ним осторожно. Пересекаю солнечные полосы - светло-желтые или темно-красные, думаю о своем.
Здесь на чердаке думается особенно хорошо и мечтается особенно хорошо. Может быть, потому, что впервые поднялся сюда еще в детстве.
Поднялся за своим счастьем. И нашел его. Только не завернутое в тряпку и спрятанное под крышей, а совсем другое, в котором тоже никогда не кончаются тайны и поиски.
Со мной в доме живут ребята, соседи - Вова и Максим. Вова помладше, Максим постарше - осенью пойдет в первый класс.
Вову еще зовут «Сыроёжка». Это потому, что когда Вова находит какой-нибудь гриб, любой, он кричит:
- Сыроёжку нашел!
Так для всей нашей улицы Вова стал Сыроёжкой.
У Максима и Сыроёжки своя жизнь, свои интересы, заботы, свои слова.
Отсюда, с чердака, мне очень удобно наблюдать и слушать Максима и Сыроёжку. И почему-то ребята, их разговоры не мешают мне, а даже дополняют то, что делаю. Они - как солнечные полосы в моей взрослости, в моей работе.
- Узнай, что я держу в руке? - спрашивает Сыроёжка Максима.
- Яблоко, - отвечает Максим.
Я кладу ручку, прислушиваюсь.
- Нет, - говорит Сыроёжка. - Не яблоко.
- Орех?
- Нет.
- Шишку?
- Нет.
- Цветок?
- Нет.
Я тоже начинаю думать, что же такое в руке у Сыроёжки.
- Палка? - продолжает допытываться Максим.
- Нет.
- Мяч?
- Нет.
Максим теряет терпение. Я слышу это.
Теряю терпение и я: поднимаюсь из-за стола и выглядываю в дверцу чердака.
Сыроёжка стоит ко мне спиной. Одну руку засунул в карман штанов, а в другой руке, которую спрятал за спину, держит кошку.
Максим не сдается.
- Банка?
- Нет.
- Чашка?
- Нет.
За ребятами присматривает Варвара Петровна, их тетка. Она очень полная, и ей трудно далеко ходить. Поэтому в лавку за хлебом или за сахаром отправляет Максима.
Максим ходит, но неохотно. Причина в том, что напротив через улицу живет пес - маленький, вредный и ко всему подозрительный. Он как частный сыскной агент из какого-нибудь западного детективного романа: все что-то вынюхивает и выслеживает. Зовут пса Джимом, но вся улица зовет «Пес в штатском».
Максим очень его боится. «Пес в штатском» быстро это понял и ни за что теперь не пропускает Максима в лавку или из лавки. Обязательно выследит и наскочит.
Я сидел утром на чердаке. Как всегда, работал. Слышу сердитый голос Варвары Петровны:
- Максим, где же молоко? Я тебя посылала за молоком.
- Кончилось молоко, - отвечает Максим.
- В лавке кончилось?
- В лавке не кончилось, а в бидоне кончилось.
- Ничего не понимаю...
- Ну, было, и нет его.
- А где же оно?
И тут выясняется, что Максим отбивался молоком от «Пса в штатском».
Варвара Петровна не может удержаться от смеха. Я тоже смеюсь, но тихонько, чтобы не услышал Максим и не обиделся на меня.
В доме наступает тишина - Сыроёжка и Максим отправляются играть куда-нибудь к березам или соснам.
Если начнут играть в прятки, то первым водить будет Сыроёжка. Потому что Максим, как наиболее грамотный, скажет считалку и обязательно выйдет, а Сыроёжка останется.
Применяется считалка одна и та же:
Плакса, вакса, гуталин
на носу горячий блин.
Потом они будут наблюдать за муравьями, которые перестраивают у нас во дворе гнилой пень под свое жилье. Прыгать через сухую канаву - кто перепрыгнет, а кто в нее свалится. Искать белку, которая сбрасывает с вершины сосны разломанные шишки. Учиться свистеть, зажав травинку между ладонями.
Все это время на улице будет торчать «Пес в штатском», как всегда, беспредельно вредный и недоверчивый. А я продолжаю работать, сидеть на чердаке за письменным столом или ходить по доскам-тропинкам и все думать о своем.
Максим и Сыроёжка еще маленькие.
Но когда подрастут, тоже, очевидно, захотят взобраться на чердак, потому что ребят всегда тянут к себе чердаки. Захотят изведать неизведанное, таинственное.
Будут бродить с фонарем, искать свое счастье.